Сэндмен Слим

Отчалив наконец в алкогольную страну грез, я снова попадаю в Ад и лежу на грязном полу арены. Живот мой разрезан, и я пытаюсь удержать руками внутренности. Поверженный зверь, с которым я сражался, – похожее на быка серебристое животное с дюжиной острых, как бритва, рогов – лежит немного поодаль. Они всегда заставляли меня драться со странными животными. Долгое время я не подозревал, что это очередное Адское оскорбление. Они сделали из меня Бестиария. Это древнеримский термин, означающий веселый способ применения самых убогих, тупых и косоглазых бойцов. Бестиарии были слишком слабы, чтобы сражаться с людьми, поэтому их заставляли драться с животными. Зачем ставить толкового гладиатора против балбеса, который скорее воткнет меч себе в ногу, чем сумеет заколоть противника? Кроме того, всегда весело наблюдать, как медведи едят дураков. Правда, до поры.

Пара демонов – рабов арены – закатывают меня на носилки и уносят за кулисы. В бойцовской казарме меня встречает старый иссохший демон – тренер гладиаторов. Он подходит ко мне шаркающей походкой и вкладывает в руку бутылку с Царской водкой. Это скорая медицинская помощь в Аду. Госпиталь в бутылке. Немного позже тот же самый демон приходит с иголкой и ниткой из шерсти оборотня и заштопывает мне тело.

Той же ночью меня поднимают и тащат к Азазелю – моему рабовладельцу. Неважно, ранен ты или нет, но, когда он зовет, надо идти. По крайней мере, он оказался достаточно деликатен, чтобы прислать за мной пару здоровых про€клятых душ с приказом доставить меня к нему во дворец на носилках.

По красоте и размерам ни один дворец в Аду не может сравниться с люциферовским. Хозяин живет на вершине башни из слоновой кости высотой в несколько миль. С земли даже невозможно разглядеть ее вершину. В Аду шутят, что он забрался так высоко специально, чтобы высовываться из окна и колотить ручкой метлы в пол Рая, когда хочет, чтобы они приглушили хор.

Кроме Люцифера, свои дворцы имеют четыре его любимых генерала.

Азазель – второй по значимости, поэтому его дворец уступает по красоте и размерам только дворцу Вельзевула. Вельзевул среди них главный. В то время как дворец Азазеля полностью выстроен из проточной воды, место обитания Вельзевула – это кирпичи из грязи и навоза, покрытые человеческими костями. Не то чтобы это можно было назвать красивым, но такое архитектурное решение, безусловно, впечатляет.

Внутренне убранство дворца Азазеля почти целиком состоит из готических арок и витражей, выложенных в классическом соборном стиле. Покрытый ковром неф ведет к алтарю в дальнем конце зала, где устроен гигантский часовой механизм, на котором фигурка Христа каждый час содомирует Деву Марию.

– Ты должен убить для меня Вельзевула, используя навыки, приобретенные на арене, – говорит Азазель.

– А разве я не должен сейчас наслаждаться заслуженным выходным? Я как раз принимал поздравления и разбрасывал серпантин.

Он улыбается, демонстрируя сотню острых зубов:

– Отлично. Значит, тебя никто не заподозрит. И что гораздо важнее – никто не заподозрит меня. – Он протягивает мне заостренный кусок металла, закрученный в спираль, – нечто, напоминающее нож для колки льда. Я видел эту штуку раньше. Это любимое оружие генерала Белиала. – Оставь это, но не забудь сначала окунуть в кровь Вельзевула. – Он немного медлит. – И надень перчатки. Я не хочу, чтобы ты наследил там своей человечностью. Все должны подумать, что это сделал Белиал.

– Дворец Вельзевула – это целая, бл…ь, крепость. Там в десять раз больше солдат и охранных животных, чем у тебя. И все знают, на кого я работаю. Его охрана даже близко меня не подпустит.

Азазель опять показывает мне зубы. Он обожает это делать. Когда-то я мочился от страха при виде его зубов. Но теперь это просто ритуал – как собака, кусающая за горло другую собаку, чтобы напомнить ей, кто здесь Альфа.

Азазель лезет в складки одежды, сотканной из мерцающей золотой воды, и вынимает оттуда тяжелый латунный ключ.

– Ты когда-нибудь слышал о Комнате Тринадцати Дверей? – спрашивает он. – Этот ключ приведет тебя туда. Из комнаты открываются двери куда угодно – в любую точку Вселенной. Включая спальню Вельзевула.

Он протягивает мне ключ. Он тяжелее, чем кажется, и странно мягкий. Я начинаю понимать, что он вовсе не из латуни. Это живая кожа, натянутая на кости.

– Через час ты зайдешь в Комнату Тринадцати Дверей через тень за алтарем. Оттуда выйдешь в Дверь Огня. Это портал для убийств. Он приведет тебя прямиком к твоей жертве. Как только прикончишь Вельзевула, оставь там оружие Белиала и возвращайся обратно.

Я поворачиваю ключ в руках. Наверное, следовало ужаснуться, но мне как-то все равно. В ключе есть что-то животное – словно это домашний питомец, пытающийся угодить хозяину.

– Наверное, ты думаешь, что получил возможность сбежать? – спрашивает Азазель.

– Я? Мне здесь нравится, босс. Зачем мне сбегать?

Он касается бородки ключа кончиком пальца.

– Люцифер может покидать Ад и с легкостью путешествовать в космическом пространстве, но остальные привязаны к этому месту, поскольку прокляты небесным врагом. Я нашел способ выбраться отсюда. Но не для себя, а для кого-то вроде тебя. Однако ты должен помнить, что не следует заходить слишком далеко. Хотя я не могу выйти из Ада, у меня есть некоторое влияние в вашем мире – среди людей, преданных нам. Если рассердишь меня, попытавшись сбежать, то что-нибудь ужасное случится с теми, кого ты любишь. Например, с прелестной девушкой, которая там осталась. Если ты понимаешь, о чем я…

– Я понимаю.

– Ты не уйдешь отсюда. Возможно, когда-нибудь, но не скоро и ненадолго. – Азазель поворачивается, намереваясь покинуть зал. – Держи ключ ближе к телу. Таким образом он поймет, когда открыть. Выжди час, прежде чем начинать. Когда это случится, я должен быть на виду у всех.

Как послушный маленький раб, я делаю все в точности так, как приказал хозяин. Я выжидаю час, затем проскальзываю в тень за алтарем. Оказавшись в полной темноте, я чувствую, как проваливаюсь в прохладный воздух.

Затем я попадаю в полукруглую комнату, из которой выходят – сюрприз! – ровно тринадцать дверей. Все двери изготовлены из разных материалов: дерево, вода, воздух, камень, металл. Есть и более абстрактные материи. Дверь Сновидений, например, движется и извивается, меняя свою форму каждую секунду. Из дальнего конца комнаты доносится звук. Я подхожу к единственной двери без опознавательных знаков и прислушиваюсь. Что-то движется там, и оно знает, что я здесь. Что-то рычит и царапает дверь, пытаясь до меня добраться. Затем раздается вопль – долгий пронзительный звериный крик, полный ярости, который бьет по мне, как нож, втыкающийся в череп. Теперь я знаю, что сделаю все, что захочет Азазель, и убью любого чертового жителя Ада, на которого он мне укажет. Я буду его слугой до тех пор, пока он не оставит Элис в покое или пока он не прикажет мне пройти через неотмеченную дверь.

Я просыпаюсь в привкусом Ада в горле. Я понимаю, что это лишь плохая водка, но легче от этого не становится. Голова моя полна чудовищ, и я сам – одно из них. Я сажусь, вдыхая запах серы, и мечтаю о том, чтобы кого-нибудь убить. Как было бы славно, если бы сейчас через окно ворвался какой-нибудь демон. Тогда я бы взял костяной нож и с удовольствием вырезал ему черное сердце. Как много еще осталось неразрешенных вопросов. Такое чувство, что, с тех пор как я вернулся, я не занимаюсь ничем, кроме болтовни. Мне нужно сделать что-нибудь. Убить кого-нибудь. Например, Азазеля, но я и так его уже убил.

Мне страшно. Мне ох…нно страшно. Даже не знаю, что хуже: Ад или этот дурацкий мир, который для меня уже никогда не станет своим. Но надо продолжать беседовать с людьми. Надо продолжать задавать правильные вопросы. Хотя, возможно, я пропустил самый важный из них.

Я вскакиваю с кровати и с грохотом открываю кладовую, чуть не срывая дверь с петель. Касабян слабо вскрикивает и смотрит на меня с испугом. Я беру его голову двумя руками и поднимаю, чтобы заглянуть ему прямо в глаза.

– У меня к тебе один вопрос, Касабян. Клянусь Богом, дьяволом, всем святым и нечестивым, что если ты хотя бы на долю секунду попытаешься меня нае…ать, то я немедленно выкину тебя в океан. Ты меня понял?

– Да, – еле шепчет он.

– Где тело Элис?

– Я не знаю.

– Не смей лгать мне!

– Клянусь, я не знаю! Господи, я не настолько пи…анутый. Паркер должен знать. Это он ее убил. Только Паркер может тебе сказать!

В глазах Касабяна бьется неподдельный ужас. Кажется, я сжал его сильнее, чем намеревался. Покрасневшие щеки начинают синеть. Я ставлю его обратно на полку и прислоняюсь к стене.

Касабян смотрит на меня так, будто видит впервые.

– У тебя что, гипогликемия? Съешь кекс, черт тебя дери.

– Сигареты принесу позже, – говорю я и закрываю дверь кладовой.

Мне надо задать еще один важный вопрос, но пока что я слишком взволнован. Касабян сказал правду – я «прочитал» это в его сознании. Он был готов обмануть меня, но не смог придумать достаточно убедительную ложь. Это значит, что я не смогу найти тело Элис, пока не выслежу Паркера. Я так взвинчен оттого, что в моей голове всю ночь кипел Ад, что испытываю потребность что-нибудь сломать, причем как можно скорее. Ненавижу такое состояние. У них случайно нет курсов по управлению гневом для профессиональных убийц?

Снизу доносится голос Аллегры. Не слышал, как она вошла. Девушка разговаривает с кем-то через свой блэкберри. Я оглядываюсь в поисках чистой рубашки и понимаю, что забыл ее вчера купить. Тогда я краду еще одну футболку «Max Overdrive» из коробки и тихо спускаюсь по лестнице. Я совсем не в подходящем настроении, но надо что-то делать прямо сейчас, чтобы потом не случилось еще худшее.

Аллегра стоит спиной ко мне, поглощенная разговором по телефону. Она не слышит, как я подхожу к ней. Обернувшись и внезапно увидев меня, она слегка подпрыгивает.

– Господи, вы как привидение! – говорит она. Затем в блэкберри: – Нет, это не тебе. Я перезвоню.

Она снимает пальто, прячет его под прилавок и начинает раскладывать деньги, готовясь к рабочему дню.

– Я думала, вы наверху. Я слышала шум.

– У меня был включен фильм. «Песчаный дьявол». Смотрела когда-нибудь?

– Кажется, это фильм ужасов?

– Что-то типа смеси фильма ужаса со спагетти-вестерном. Советую глянуть. Девушка бросает своего парня, а затем бо€льшую часть фильма пытается спастись от призрачного убийцы, который вроде как в нее влюблен. Она хоть и бежит от него, но не трусит. Наоборот – храбро оказывает сопротивление. Она бы тебе понравилась.

– Спасибо. Обязательно посмотрю.

Аллегра рассеянно улыбается мне.

– Слушай, прости. Вчера вечером я болтал какую-то чушь. Меня просто долго не было в городе. Я здесь вырос, но теперь он для меня все равно что темная сторона Луны.

– Иногда я испытываю те же чувства.

– Есть еще один момент, который тебе следует знать. Ты интересовалась, не бывший ли я заключенный? Так вот – ответ утвердительный.

– О… – Она занята тем, что разрывает столбики монет и раскладывает сдачу по ячейкам кассы. – Я интересовалась только потому, что увидела шрамы.

– Станет ли тебе спокойнее, если я скажу, что попал туда не из-за того, что сделал, а потому, что так захотел кто-то другой?

– Да неужели? Честное слово?

– Это была даже не тюрьма, а нечто вроде исправительных работ. Если все получится, я никогда туда не вернусь.

– У меня был парень, который отсидел.

– Наркодилер, да?

Она посмотрела на меня, и выражение ее лица сменилось с интереса на подозрение:

– Откуда вы знаете?

– Давным-давно у меня была девушка, которую звали Элис. Когда я с ней только познакомился, ее глаза были в точности как у тебя. Что-то странное случается с глазами девушек после романа с наркодилером. Это очень особый взгляд. Как будто они навсегда разучились доверять людям. Они смотрят на тебя так, будто пытаются понять, одного ли ты с ними вида. Человек ли ты или, может, змей в маске человека.

Она все еще смотрит на меня, размышляет и оценивает, словно стараясь определить животное я, растение или минерал:

– Может, сменим тему разговора?

– Конечно. Просто я хочу, чтобы ты знала правду. Я не змей. Я такой же человек, как ты.

Она поворачивает ключ в кассе, обнуляя все вчерашние транзакции, чтобы подготовиться к сегодняшним.

– Но ведь это не вся правда, верно? Вы не похожи на Майкла, но в ваших глазах имеется что-то змеиное.

– Ну а что ты хотела? Я же из Лос-Анджелеса.

Она смеется. Я слышу ее ровное дыхание и стук сердца. Конечно, она не перестала бояться – для этого она слишком умна и осторожна. Но и не будет звонить в полицию или втыкать в меня нож, пока я сплю… Или что обычно в таких случаях делают красивые девушки?

Я начинаю подниматься на второй этаж, но на середине лестнице оборачиваюсь к Аллегре:

– А какой сегодня день?

– Четверг. Через несколько дней Новый Год.

– Надо взять для магазина немного шампанского. И хлопушек еще. Которые похожи на маленькие бутылочки. Возьми немного денег из кассы и купи все, что нужно для праздника.

– Сколько можно потратить?

– Покупай все, что захочешь.

– Эй, на вас вчера была надеты отличные кожаные вещи. Вы байкер?

– Нет, но могу одолжить мотоцикл на вечер.

ТАМ, В НИЖНЕМ Мире, одна из вампирш-собутыльниц Азазеля по имени Галина любила потчевать меня историями о том, как охотится на людей. Она вдавалась в самые изысканные подробности – в основном для того, чтобы испортить мне аппетит. Или чтобы вывести меня из равновесия перед боем на арене. У нее были проблемы с азартными играми.

Галина сказала, что большинство вампиров стараются вести как можно более скромный образ жизни. Они одеваются, действуют и даже ходят на работу, как совершенно обычные люди. Большинство вампиров питаются раз в месяц, в новолуние. Месяц – это самый длинный срок, который вампиры могут прожить без свежей крови, если не хотят сморщиться до субстанции, напоминающей столетнюю вяленую говядину.

Бывают и другие вампиры. Именно о них обычно снимают кино. Психопаты-убийцы вроде Бешеного Пса или Дракулы-Восставшего-Из-Могилы. Они охотятся каждую ночь исключительно для того, чтобы насладиться свежим мясом. Наиболее очумелые даже не ждут наступления ночи. Они охотятся днем. Перебегая из одной тени в другую, они хватают людей прямо на улицах и жрут их за мусорными баками или тащат в наркопритоны, чтобы удовлетворить свою потребность рядом с другими зависимыми.

Этим вампирам нужен кайф, а не развлечение. Они охотятся за яростью. Они охотятся, потому что внутри них что-то сломано, и не важно, сколько новой крови они выпьют, в их венах она вся превратится в огонь. Они охотятся и убивают, потому что им это чертовски нужно; потому что, если бы они этого не делали, они бы сами себе отрывали головы. Как принятая доза наркотика, удовлетворение от убийства длится недолго. Но на несколько минут или, может, на час в пропащей душе настает мир, и пылающий огонь угасает до одинокого тлеющего уголька. До тех пор, пока желание убивать не приходит снова.

За годы пребывания в Нижнем Мире я усвоил только одно: я хоть и не вампир, но зависимый. А каждому зависимому нужна своя доза.

ФУРГОН ДОСТАВКИ отъезжает от тротуара перед «Бамбуковым домом кукол». Я вхожу внутрь и вижу штабель коробок с виски, металлические кеги с пивом и Карлоса у бара в окружении трех долговязых скинхедов. На одном из них куртка-бомбер, на другом футболка с изображением какой-то блэк-металлической группы, а на третьем – самом здоровом – немецкая офицерская шинель.

Куртка-бомбер дергает головой в мою сторону.

– Мы закрыты!

– Давай поскорей, зайка, – говорю я. – Я же знаю, как ты по мне скучала.

Куртка-бомбер вытаскивает – бл…ь, вы можете в это поверить? – пистолет Люгера! Наверное, он думает, что так похож на Роммеля. Быстрее, чем он успевает сообразить, я загребаю один из пивных кегов и швыряю в него снизу. Кег бьет ему в грудь и отшвыривает к противоположной стене зала. «Люгер» вылетает из руки и падает где-то рядом с баром.

Бритый орангутан в офицерской шинели начинает двигаться ко мне, в то время как блэк-металлический скинхед вынимает из сапога внушительный самодельный кинжал. Желая повеселиться, я иду прямо к типу с ножом. Это сбивает с толку орангутана, который просто поворачивается и смотрит, как я шагаю к его приятелю, машущему ножом на вытянутой руке в попытках меня полоснуть. Прошло довольно много времени с тех пор, как я дрался с людьми, поэтому не очень понятно – действительно ли я такой резкий или просто эти «гении» так тормозят. Я легко проскальзываю мимо лезвия скинхедовского ножа и бью его в локоть – стараясь рассчитать усилия так, чтобы сделать ему больно, но не сломать. Пока он наблюдает маленьких птичек, чирикающих вокруг головы, я хватаю его за руку, легкой танцующей походкой разворачиваюсь вместе с ним на месте и толкаю в орангутана, подкрадывающегося ко мне сзади.

Но орангутан слишком здоровый, чтобы просто так упасть. Он отшатывается на шаг, затем бросается на меня – быстрее, чем я ожидал. Достаточно быстро, чтобы схватить меня за куртку и ударить твердым, как монтировка, кулаком в челюсть. Мне не очень хочется ввязываться с этим парнем в настоящую драку, потому что меня больше интересует его напарник с ножом. Пока он разворачивается для еще одного тяжелого удара в стиле Джона Уэйна, я быстро хватаю с бара приземистый стеклянный подсвечник с толстым дном и разбиваю о его голову. Удар отбрасывает его к противоположной стене, и он сползает по ней на пол, как куча окровавленного белья.

Парень с ножом возвращается ко мне. Ему хватает мозгов не стараться воткнуть в меня лезвие, он пытается им полоснуть. Его рука движется то влево, то вправо, то вверх, то вниз. Он хочет застать меня врасплох и вынудить истечь кровью. Я парирую его удары, иногда позволяя резануть меня по предплечью или плечу. Это как раз то, что я хотел – проверить кевларовую броню куртки в реальной переделке. Парень истекает по€том, бросаясь на меня изо всех сил. Лицо его искажено бешеным гневом. Танцевать с ним одно удовольствие. Готов поспорить – если я время от времени буду пропускать его удары, то он так и будет скакать вокруг, пока не умрет от старости или инсульта.

Парень, которого я повалил пивным кегом, лежит без движения, но орангутан начинает подниматься на ноги. Наверное, пора закругляться.

Когда блэк-металлический скинхед делает очередной рубящий удар сверху вниз, я подставляю правую руку и хватаюсь за нож. Лезвие глубоко входит в мою ладонь, и ее прошивает привычная боль – будто одновременно электричеством и теплом. Я наношу ошеломляющий удар левой рукой в челюсть, затем поворачиваю правую руку и аккуратно отламываю лезвие от ножа. В этот момент на меня бросается орангутан. Я резко приседаю и заталкиваю отломанное лезвие глубоко в его бедро. Взвыв от боли, он падает на бар.

Черт, как же здо€рово бить идиотов!

Никто из скинхедов не горит желанием продолжать, поэтому я оглядываюсь в поисках «люгера». Карлос застыл за стойкой бара с таким видом, будто не знает, кого ему бояться больше – меня или нацистов на полу. Я замечаю пистолет под дальним барным стулом и встаю на колени, чтобы его достать.

Как раз вовремя!

Бело-голубой шар из плазмы пролетает всего в нескольких миллиметрах от меня и взрывается у дальней стены.

Я мгновенно разворачиваюсь и тут же вижу его. Зря, наверное, я так веселился, утратив бдительность. Я даже не подумал, что на складе может скрываться кто-то еще. Я выхватываю «люгер» из-под стула, но это не помогает, потому что четвертый скинхед делает нечто более интересное.

Он поднимает правую руку. В ней какая-то штука со светящимся концом. Сучковатая палка, похожая на короткую ветку дерева. Она обхватывает все предплечье – от пальцев до локтя. Это обломок Дьявольской Маргаритки. На самом деле понятия не имею, как правильно это зовется. Дьявольскими Маргаритками называю их я. Давно я такого не видел – в последний раз на арене. Это все, о чем я успеваю подумать, прежде чем он выстреливает в меня языком сине-белого драконьего огня. Я по-прежнему опасаюсь использовать магию. Поэтому прыгаю влево, переворачивая несколько столов и стульев, и падаю на пол. Второй выстрел проходит неточно, как и третий. Тем не менее я чувствую кожей тепло и статику от проносящихся мимо плазменных зарядов.

Это очень мощная магия. Но по тому, как он размахивает «веткой», становится очевидным, что он не совсем понимает, что это такое и как используется вне пределов самой примитивной стратегии «молись и целься».

Мое предположение о том, что он не контролирует свое оружие, тут же подтверждается, когда орангутан кричит что-то, а тот поворачивается и чуть не сносит ему Маргариткой ногу. «Три балбеса»[36] раздобыли где-то лучи смерти.

– Мудак! – кричит тот, у кого я отобрал нож.

Он поднимается на ноги. Вдвоем с орангутаном, из ноги которого по-прежнему торчит лезвие, они берут контуженного кегом под руки и выволакивают за дверь. Дурак с Маргариткой отступает за ними, держа ветку так, будто это пистолет.

– Бл…ь, что это было? – раздается голос Карлоса.

– Нацистский придурок, должно быть, влупил из ракетницы, – вру я.

Я подхожу к стойке, кладу на нее «люгер» и толкаю Карлосу.

– Счастливого Рождества! И не говори, что я не умею отдариваться.

– И что я с этим должен делать?

– Не знаю. Положи рядом с полинезийскими куклами.

– Я не люблю оружие. Он заряжен?

Я вытаскиваю магазин, проверяю и вставляю обратно.

– Ага. Держи его в стойке бара. Эти парни обязательно вернутся. Не сегодня, но достаточно скоро.

– Ты уверен?

– Абсолютно.

– Все равно не надо, – отвечает он и толкает «люгер» обратно.

Я щелкаю предохранителем и запихиваю пистолет в карман куртки. Карлос кивает.

– Ты истекаешь кровью, – говорит он и подает мне чистое полотенце.

Я обматываю его вокруг руки, которой хватался за нож скинхеда. Рука еще болит, но к тому времени, когда я выйду на улицу, кровотечение полностью прекратится.

Карлос облокачивается о стойку бара.

– Ну и кто ты такой? Спецназовец? Или что-то вроде ниндзя?

– Ага. Я призрак Брюса Ли. У тебя есть сигарета?

Карлос качает головой. Для него пережитые впечатления горят еще ярко, но для меня все кончено. Ярость выветрилась, и теперь у меня появились другие, гораздо бо́льшие проблемы. Без сомнения, в меня стреляли из магического оружия, но стрелял тот, кто понятия не имел, что делает. Я обдумываю возможность того, что это Мейсон подослал скинхедов – и не для того, чтобы «наехать» на Карлоса, а чтобы устроить засаду на меня. Но кажется, это не имеет никакого смысла. Если Мейсон решит послать по мою душу боевой отряд, то он непременно озаботится тем, чтобы они понимали, что у них за оружие и как с ним обращаться.

Кто этот дьявольский Крис Крингл[37], который раздает лучи смерти придуркам?

– Можно мне позвонить? – спрашиваю я.

Карлос молча протягивает телефон, и я набираю номер своей старой квартиры. Трубку берет Видок.

ТРИДЦАТЬ МИНУТ СПУСТЯ мы сидим с Видоком в магазине пончиков на Сансет, пьем кофе и едим. Платит он. Я почти на мели. Но, по крайней мере, деньги «Брэда Питта» были потрачены не зря. Ожидая Видока в «Пончиковидной Вселенной», я осмотрел мотоциклетную куртку на предмет повреждений. Кевлар с успехом сдал экзамен. Ни один из ножевых ударов не сумел пронзить броню. Все повреждения остались на коже, но их будет легко исправить с помощью клейкой ленты.

– Я слышал об амулетах силы, которые работают как оружие, но они не похожи на то, что ты описал, – говорит Видок. – Но я знаю того, кто может быть в курсе. Скоро я вас познакомлю.

Француз ставит на стол бумажный пакет. Я откусываю от баварского заварного пирожного.

– Что это?

– Посмотри сам, – говорит он и толкает пакет мне.

Я открываю и заглядываю внутрь. Пакет полон рубашек.

– Это твое. В футболках из видеомагазина ты выглядишь как подросток-задрот. Пора надеть свою одежду. Она поможет тебе вспомнить, кто ты есть.

Я сминаю верх пакета и кладу рядом с собой на сиденье. Наверное, в этих рубашках я буду выглядеть глупо. В моей голове мне все еще девятнадцать. Я застрял в том времени, но каждый раз, когда гляжу в зеркало, я словно получаю удар по яйцам. Что ж, теперь, по крайней мере, никто не станет требовать у меня паспорт, если я захочу купить пиво.

Но пока я не хочу заглядывать в пакет. Мне даже хочется сжечь все, что мы оставили с Элис одиннадцать лет назад. Но другая часть меня мечтает оставить все как есть, застыв во времени, как жуки в янтаре. Я не думал, что когда-нибудь мне доведется снова надеть свою одежду.

– В том амулете было что-то странное и знакомое одновременно. Я пытался вспомнить, что это такое, с тех пор как вышел из клуба.

«Пончиковидная Вселенная» – это круглосуточное заведение с космической тематикой. Над витриной висит большой пластмассовый НЛО. Девушка за стойкой – зеленоволосая фея, которой может быть как двадцать, так и все тридцать пять. На ней антенны с блестками, подпрыгивающие вверх-вниз, когда она говорит. Взрослая часть моего мозга представляет, что после работы она срывает с себя эти дурацкие шмотки и бросает на заднее сиденье машины. Но девятнадцатилетний я задается вопросом, надевает ли она антенны, когда трахается, и каково это – смотреть вверх и видеть, как она прыгает на тебе с этими блестящими шариками на голове.

– Один раз я такое наблюдал в Нижнем Мире, когда двое больших рогатых демонов вытащили меня из постели посреди ночи. Моим боссом был Азазель, но эти двое работали на Мефистофеля. Генерал с огненным дворцом. Третий любимый генерал Люцифера. Его ребята потащили меня на арену. Это было уже после закрытия, но на трибунах сидели несколько десятков демонов из местной аристократии. Они захотели посмотреть шоу с живым мальчиком в частном порядке. Для меня же это означало только одно: через несколько минут мне в очередной раз надерут задницу.

Мое любимое оружие – наац – валяется на полу. Наац – это что-то вроде копья, но оно может менять форму и превращаться в нечто бо́льшее, чем копье, если вы знаете, как им пользоваться. Как во всем остальном там, внизу, в названии сокрыта демоническая шутка. Демоны называют наац «шипом», поскольку его полное наименование – наацуц. Это вид кустарника, из которого делали венок для Христа.

На противоположной стороне арены стояло нечто, полностью задрапированное в черное. Когда оно подползло ближе, я понял, что это не ткань. Оно было черным, как сама чернота. Это было похоже на дыру, пробитую во Вселенной. И оно непрерывно двигалось и меняло форму, как простыня на бельевой веревке в ветреный день.

Затем это просто застыло на месте, и мне пришлось идти к нему. Я сделал несколько ложных выпадов, пытаясь втянуть его в драку, но тщетно. Я даже обошел его, но оно не шевелилось. Наацуц находился в режиме копья. Тогда я сделал быстрый сильный выпад в сторону головы этой штуки, но наац прошел через нее, словно сквозь пустоту. Но когда эта тварь подняла руку, чтобы оттолкнуть меня, я получил удар, как от самосвала.

Наац разворачивается на десять футов, когда вы полностью его открываете. Поэтому, когда тварь перешла в наступление, я выпустил наац на всю длину и размахнулся им, как цепом. Наац снова пролетел сквозь эту штуку. Я не собирался позволить ей опять себя ударить, поэтому «включил Мухаммеда Али» и стал порхать по всей арене, пытаясь понять, что делать дальше. Совершенно неясно, как бороться с тем, к кому не можешь даже прикоснуться.

Потом черная тварь вытащила что-то из кармана. И это что-то было очень похоже на амулет в баре. Только существо знало, как им пользоваться. Для начала оно выстрелило мне под ноги, ослепив меня выбитой грязью. Затем принялось стрелять вокруг меня, чтобы я не мог никуда убежать. Оно могло сжечь меня в любой момент, но не торопилось, стараясь распалить азарт демонов, сидящих на почетных местах.

После всех прожитых здесь лет и всего того, что со мной случилось, пока я убивал других, этот банный халат с лазерной пушкой намеревался убить меня. Думаю, что так бы и случилось, если бы на арену не ворвался Азазель. Он стал кричать на Мефистофеля, и я подумал, что на трибунах сейчас вспыхнет самая настоящая драка. Никто не хотел уступать, и некоторые из приятелей Мефистофеля уже начали вытаскивать ножи.

И что ты думаешь? Через минуту зашел сам Люцифер, и все тут же заткнулись.

Следует понимать, что Люцифер почти никогда не разговаривает, а если начинает говорить, то только шепотом. Когда половина Вселенной прилипает к каждому твоему слову, кричать нет необходимости.

«Все кончено, – сказал он. – Расходитесь по домам. Мефистофель – с утра ко мне в башню». Вот и всё, собственно. Адские «важняки» побежали кто куда, как нашкодившие дети. Затем он повернулся к черной твари и что-то ей сказал. Существо замерло на месте. Люцифер отдавал какой-то приказ, а оно стояло и слушало. Надо иметь титановые яйца, чтобы такое выдержать. Пару минут спустя существо сошло с арены и растаяло, как дым.

До этого я видел Люцифера всего пару раз, и однажды говорил с ним, а тут он сам подошел ко мне и велел идти домой спать. С тех пор ничего подобного больше не случалось.

– И что ты насчет этого думаешь? – спрашивает Видок.

– Амулет навел на кое-какие мысли. Кем бы оно ни было – то черное существо, – но оно, должно быть, обладало колоссальной мощью, поскольку пыталось смотреть Люциферу в глаза. Мефистофель точно знает, что это. Ведь тогда была его вечеринка. А что если… Мефистофель понял, что не сможет победить в войне в Нижнем Мире, поэтому стал вербовать темных магов, чтобы те помогли ему перебраться на Землю?

– Я думал, только у тебя есть ключ, который может позволить им войти в этот мир.

– Вот именно. На этом цепочка моих рассуждений прерывается. Кроме Люцифера, никто не может выбраться из Ада без ключа, а он все еще со мной.

Отпив кофе, Видок морщится:

– Как вы, люди, пьете это говно?

Он вынимает из кармана флягу и выливает изрядную часть содержимого в чашку. Затем снова отпивает кофе и довольно улыбается:

– Похоже, надо найти этих нацистских малышей и настоятельно расспросить у них, откуда у них такие игрушки.

– Это – второе, что нужно сделать. Первое – попасть в дом Мейсона. Пойдешь со мной?

– Проникновение со взломом? Узнаю старого друга. Я покажу тебе, как хороший вор зарабатывает на хлеб насущный.