Семь шагов к Сатане

9

Считаю одним из своих величайших достижений то, что воспринял это адское провозглашение с абсолютным внешним спокойствием. Конечно, я был подготовлен. Несмотря на кипевшие во мне гнев и ненависть, я умудрился поднять бокал, рука моя при этом не дрожала, а в голосе звучали лишь естественное удивление и интерес.

– Действительно, высокая честь, сэр, – сказал я. – Вы простите меня, если я выскажу некоторое недоумение вашим выбором. Я думаю, для вас какая-нибудь императрица, по крайней мере особа королевской крови…

– Нет, нет, – прервал он меня, но я видел, что лесть он проглотил, – вы не знаете эту девушку. Пристрастность вас ослепила. Ева так же совершенна, как те шедевры, что окружают меня. Ее красота сочетается с интеллектом. У нее есть смелость и индивидуальность. А если какие-то другие качества, которые желательны в моем сыне, в ней отсутствуют, я сумею их дать. Он будет – мой сын. Его воспитание будет в моих руках. Он будет таков, каким я его сделаю.

– Сын Сатаны! – сказал я.

– Собственный сын Сатаны! – в его глазах сверкнуло пламя. – Мой истинный сын, Джеймс Киркхем!

– Вы понимаете, – продолжал он, – что здесь нет ничего вроде так называемой… любви. Какая-то эмоция… да, но только такая, какие вызывают во мне подлинно прекрасные вещи. В сущности это исключительно вопрос селективного отбора: у меня эта мысль давно, но в предыдущих отобранных образцах мне… не везло.

– Вы хотите сказать…

– Рождались девочки, – хмуро сказал он. – Я был разочарован. Поэтому они прекратили существовать.

Теперь под непроницаемой тяжелой маской лица я разглядел китайца. Отчетливая раскосость глаз увеличилась, скулы стали еще больше выдаваться. Я задумчиво кивнул.

– Но если вы снова… – я хотел добавить «будете разочарованы».

Он прервал меня такой вспышкой демонической ярости, какую я видел в эпизоде с Картрайтом.

– Не говорите этого! Даже думать об этом не смейте! Ее первый ребенок будет сыном! Сыном, я говорю!

Не знаю, что бы я мог ответить или сделать. Смертельная угроза, прозвучавшая в его голосе, и высокомерие, с каким он говорил, вновь разожгли мой тлевший гнев. Спас меня Консардайн. Я слышал, как открылась дверь, и угрожающий взгляд на мгновение оторвался от меня. У меня появилась возможность прийти в себя.

– Все готово, Сатана, – объявил Консардайн. Я нетерпеливо встал, и эта нетерпеливость не была поддельной. Я сознавал поднимающееся во мне возбуждение, безрассудный подъем.

– Ваше время настало, Джеймс Киркхем, – голос Сатаны был опять лишен выражения, лицо стало мраморным, глаза сверкали. – Еще несколько минут – и я могу быть вашим слугой, а мир – вашей игрушкой. Кто знает! Кто знает!

Он отошел к дальней стене и отодвинул одну из панелей.

– Доктор Консардайн, – сказал он, – вы проводите неофита в храм.

Он взглянул на меня, почти ласково – скрытый дьявол облизал губы.

– Хозяин мира! – повторил он. – А Сатана – ваш верный раб! Кто знает!

Он исчез. Консардайн глубоко вздохнул. Заговорил он намеренно сухо.

– Хотите выпить перед попыткой, Киркхем?

Я покачал головой, возбуждение мое все усиливалось.

– Правила вы знаете, – резко заговорил Консардайн. – Вы выбираете четыре из семи отпечатков. В любой момент вы можете остановиться и ждать последствий. Один след Сатаны – и вы обязаны выполнить одну… службу; два – вы принадлежите ему в течение года; три – вы его навсегда. В этом случае у вас больше шансов нет, Киркхем. Наступите на четыре счастливых – и вы сидите над миром, как он вам обещал. Оглянетесь назад во время подъема, и вам придется начинать все сначала. Все понятно?

– Идемте, – хрипло ответил я, в горле у меня внезапно пересохло.

Он провел меня через стену и один из выложенных мрамором коридоров. Из него мы попали в лифт. Он пошел вниз. Скользнула в сторону панель. Вслед за Консардайном я вступил в увитый паутиной храм.

Я находился у основания лестницы, в полукруге яркого света, который скрывал амфитеатр. Оттуда доносился неясный шорох и бормотание. Как ни глупо, но мне хотелось, чтобы Ева выбрала место получше. Я понял, что дрожу. Выругавшись про себя, я овладел своим телом, надеясь, что дрожь никто не заметил.

Взглянув на черный трон, я встретился с насмешливым взглядом Сатаны и тут же успокоился, самообладание полностью вернулось ко мне. Он опять сидел в черном плаще, как и накануне. За ним сверкали изумрудные глаза его двойника. Вместо четырнадцати бледнолицых людей в белом и с петлями в руках теперь на полпути к вершине лестницы стояли только двое. И не было еще кое-кого. Отсутствовал чернолицый дьявол-палач!

Что это значит? Может, так Сатана говорит мне, что даже если я наступлю на три его отпечатка, я не буду убит? Или что мне по крайней мере не нужно бояться смерти, пока я не завершил назначенное мне задание?

Или это просто ловушка?

Скорее всего. Я не мог представить себе Сатану настолько заботливым, чтобы убеждать меня в отсрочке приговора. Наверно, уменьшив охрану и убрав своего палача, он хотел внушить мне именно такую мысль. Заставить пройти все четыре ступени, веря, что если я проиграю, приговор будет отсрочен и я каким-нибудь образом сумею вырваться.

Но даже если его нынешняя цель благоприятна для меня, разве не может вдруг прийти ему в голову, что забавно было бы призвать адского слугу с петлей из женских волос и отдать меня ему – подобно Картрайту?

Как и Картрайт, я изучал лицо Сатаны. Оно было непроницаемо, мне нечем было руководствоваться. И тут, гораздо ярче, чем тогда, когда я смотрел на беднягу, которого тащили на пытку, понял я адскую изобретательность этой игры. Ибо теперь я должен был играть в нее.

Я отвел взгляд от Сатаны. И посмотрел на пылающие отпечатки, а вслед за тем на золотой трон. На нем горели корона и скипетр. Их драгоценные огни манили и звали меня. Снова я почувствовал прилив возбуждения, напряжен был каждый нерв.

Если бы я смог их выиграть! И все то, что они дают!

Сатана нажал рычаг между двумя тронами. Я услышал жужжание контрольного механизма и увидел, как семь отпечатков детской ноги засверкали еще ярче.

– Ступени готовы, – провозгласил Сатана и сунул руки под плащ. – Они ждут своего покорителя, избранного счастливца! Вы ли он? Поднимитесь – и узнаете.

Я подошел к ступеням, поднялся и без колебаний поставил ногу на первый след. Я знал, что за мной его символ загорелся на шаре…

На стороне Сатаны или на моей?

Я снова стал подниматься, медленнее на этот раз, и остановился у следующего отпечатка. Но остановился не для того, чтобы взвесить вероятность хорошего и плохого результата. На самом деле меня охватила лихорадка азарта, и я почти забыл свое решение в первый раз ограничиться только двумя следами.

Здравый смысл подсказывал замедлить движение и постараться успокоиться. Здравый смысл, борясь с возбуждением, заставил меня пропустить след и медленно подняться к очередному.

Я наступил на него. На шаре загорелся еще один символ…

Мой… или Сатаны?

Лихорадка полностью овладела мной. Глаза сверкали, как у Сатаны. Сердце билось, как барабан, пальцы похолодели, голова была охвачена сухим электрическим жаром. Маленькие огненные отпечатки танцевали и дрожали в своем нетерпении вести меня дальше.

– Возьми меня! – звал один.

– Нет, меня! – призывал другой.

Звали к себе драгоценная корона и скипетр. Я увидел на троне призрак – самого себя, торжествующего, увенчанного короной, со скипетром в руке, за моей спиной Сатана, а весь мир у моих ног!

Может быть, правда, что у мыслей есть оболочка, что сильные эмоции и желания оставляют за собой нечто материальное, оно остается, живет где-то, откуда его можно вызвать, разбудить, пустить рыскать по свету, и когда появляется кто-нибудь, одержимый такими же желаниями, они почти материализуются, занимают предназначенное им место. Во всяком случае как будто призраки желаний всех, кто поднимался по этим ступеням до меня, устремились ко мне, призывая к осуществлению, заставляя идти вперед.

Но их желания были и моими. Меня не нужно было подстегивать. Я хотел идти дальше. В конце концов те два отпечатка, на которые я наступил, могли быть и счастливыми. В худшем случае, если учитывать наиболее вероятное, счет наш равный. Но если так, то нет особого риска в том, чтобы наступить еще на один след.

Что на шаре?

Ах, если бы я мог знать! Если бы мог знать!

И вдруг меня охватил холод. Как будто призрак отчаяния всех тех, кто поднимался передо мной и проиграл, отогнал голодные призраки желаний.

Блеск короны и скипетра потускнел и стал зловещим.

На мгновение мне показалось, что передо мной сверкают не отпечатки детских ног, а – все семь – следы копыт!

Я взял себя в руки и взглянул на Сатану. Он сидел, наклонив вперед голову, глядя на меня, и с сильным шоком я понял, что он всей силой своей воли заставляет меня подниматься выше. И сразу после этого восприятия пришло и другое. Как будто рука коснулась моего плеча, подталкивая вперед, и тут же, как будто чьи-то губы прошептали это мне прямо в уши, послышалась противоположная команда, приказ:

– Остановись! Остановись немедленно!

Голос… Евы!

Целую минуту стоял я, сотрясаемый этими противоположными импульсами. И вдруг мозг мой прояснился, лихорадка прекратилась, очарование сияющих следов и страсть к короне и скипетру прошли. Я снова повернул лицо, мокрое от пота, к Сатане.

– Достаточно… на этот… раз! – выдохнул я.

Он молча смотрел на меня. Мне показалось, что за холодным блеском его взгляда чувствовался гнев от неосуществленной цели и какое-то злобное удивление. Он заговорил.

– Право игрока. Вы можете остановиться, когда хотите. Оглянитесь.

Я повернулся и взглянул на шар.

Оба отпечатка, на которые я наступил, принадлежали – Сатане!