Семнадцатая карта

ЧАСТЬ ШЕСТАЯ В ОКОПАХ ЭСТЭ

Красная Армия быстро прошла по Польше, Венгрии, Болгарии, Югославии, Албании и с тяжелыми боями заняла Берлин. Штирлица даже суть не расстреляли. За что? Сейчас вы узнаете за что. Дело в том, что пока наши маршем шли по Европе и занимали Берлин, немцы несколькими дивизиями обошли русские отряды и захватили Город Эстэ. Во главе немецких армий стоял человек с загадочной фамилией Борман. Тогда еще никто не знал, кто это такой. Долго держался Город Эстэ. Но погибли все, кто мог. Два миллиона человек. Почему Красная Армия не пришла на помощь городу? Этот вопрос задавали многие. Но вразумительного ответа не нашел никто.

Товарищ Эстэлин послал конницу Бидо. Уж очень Бидоннафф просил:

— Дайте, пожалуйста, отличиться, товарищ Эстэ. — А то все Ракассавский да Зюкафф. Я тоже должен проявить себя в этой войне. Дайте!

— На! — И скоро конница Бидо подошла к Эстэлину. На что мог надеяться Бидо — непонятно. Вероятно, герой Гражданской войны думал, что Эстэлин будет взять также не трудно, также возможно, как Берлин.

— Товарищ Бидо, город окружают сорок девять дотов с нашей стороны, — доложил комдив товарищ Конев. — Что будем делать?

— Брать будем, — ответил командующий Эстэ фронтом.

— Конница не пройдет пулеметы, — сказал Конев.

— Может, у кого и не пройдет, а у меня так прямо проскочит. Начинаем в четыре утра.

Атака не была неожиданной. Немцы откуда-то узнали время наступления. Каждый эскадрон потерял половину людей и лошадей в этой атаке. На следующий день еще половину половины. А в третьей, ночной атаке погибли остатки армии Бидо. Почти никого не осталось. Не взял маршал этот город. Он вернулся в Берлин в ставку товарища Эстэ.

— Зачем плохо воюешь, Бидо? — спросил товарищ Эстэ. — Пачиму узе не взял город? Город Эстэ не взял.

— А что я мог сделать? А, товарищ Эстэлинг? Всех людей положил, а взять не смог.

— Так думать надо было, а не просто так лезть под пули. Ты военачальник Бидо? Или так только, пуля из говна? — Эстэлин закурил сигарету Мальборо с табаком Герцоговина Флор. — Я Берлин взял, — добавил он и поднял указательный прокуренный палец вверх.

— Так у тебя, Лэн, шпионов-то сколько! У меня шпионов не было.

— И это плохо. Очень плохо. Возьми себе шпиона, настаящего разведчика. Возьми себе Фишера-Абеля. — Эстэ выпустил колечками струю ароматного дыма. — Хотя у тебя армии узе нет. Значит, настаящий разведчик тебе узе не нузен.

— А я теперь что буду делать, а Лэн?

— При мне будешь, дарагой.

— А что я при тебе буду делать?

— Советы давать узе.

— Как я могу давать тебе советы, а Лэн? Ты такой! Умный.

— Да… узе… Я узе не так умен, как раньше. Паэтаму мне нузен, такой старый таварищ, как ты. Я буду чувствовать себя таким же умным, как и раньше.

— Разреши, товарищ Лэн, дать тебе сразу один умный совет. Пошли на штурм Города Эстэ Раки. А камиссаром Никиту Хрущева.

— В чем смысл? А?

— Ну, во-первых, надо, чтобы Раки немного сломал себе…

— Зубы?

— Нет, не зубы. Ты же знаешь, Лэн, он — слово на букву е с приставкой: пере — всех высокопоставленных немок.

— Ну знаю.

— Думает, что он половой гигант. Вот я и говорю: пусть — слово на букву е с приставкой: по — со Эстэградом.

— Логично. Ну, а Никитку-то зачем с ним посылать?

— Вы знаете, о чем он мечтает? Он хочет сделать из вас Железную Маску!

— Это как? Зачем?

— Ну, как зачем? Сам сядет на ваше место…

— А меня расстреляет?

— Нет.

— Утопит?

— Нет же.

— Сожжет?

— Ну, нет! Как вы не понимаете? Он хочет заключить вас в крепость на необитаемом острове… А чтобы никто точно вас не узнал, одеть Железную Маску.

— Куда? — все еще не понимал назревавшей ситуации Лэн.

— На жопу! Впрочем, прости, Лэн. Че ты не понимаешь?! У тебя, чё, Паркинсон, в натуре?

— Ну не злись, не злись, друг. Скажи по-человечески, куда и зачем будут одевать Железную Маску?

— На лицо! На твое лицо, Лэн. Он хочет, чтобы тебя никто не узнал в тюрьме. Даже сами тюремщики.

Лэн долго думал, искурил три сигареты Мальборо подряд. Дыму! Как в пивной. Наконец, он вымолвил:

— Добрый человек. Добрый человек, пусть едет с Ракассавским.

Уже через день Рокки двинул свою мотопехоту к Эстэ. У него была наложница. Рокки не мог с ней расстаться и взял с собой. Звали ее Катька. Она была чистокровная немка пятнадцати лет. Катька посоветовала Рокки не лезть, как Бидо напролом.

— Надо придумать какую-то хитрость.

— Какую? — спросил Славик Ракассавский.

— Я знаю немцев, — сказала Екатерина. — Надо дать им…

— Сосиски с капустой? Не могу. Мяса нет. Бидо законсервировал всех павших в боях под Эстэ коней.

— Он сделал из них тушенку? — удивилась Екатерина. — Настоящий Микоян.

— Да, с ним был Микоян. Тот ни одной лошади не пропустил.

— Нам он не нужен.

— Нам хватит и Никиты Хрущева.

Они придумали пригнать на передовую сто женщин. Пятьдесят нам, пятьдесят им. Пока немцы развлекаются, наши возьмут доты. Вроде бы, как это можно? Пока немцы трахают своих немок, наши-то тоже будут трахать своих пятьдесят баб. На это Катька логично возразила:

— Что нам хорошо, то им крах.

Можно бы, конечно, набрать и побольше дам. Да где их взять? И этих-то еле-еле наскребли. Товарищ Эстэ в Берлине даже поразился:

— Куда ему столько?

— К трехмесячной осаде готовится, — сказал Бидо, — побоялся идти на штурм.

— Да нэт, — ответил товарищ Эстэ, — у него всего одна неделя для взятия города. Кэт что-то придумала.

На что Бидо резонно ответил:

— Придумала немка Кэт, а выполнять-то будет русский Никитка.

Так и вышло. Никита серьезно занялся математикой. Пятьдесят дам он отправил в совхоз Целинный, а вместо них Председатель, китаец Мао, поставил Комиссар-Интенданту Хрущеву пятьдесят китайских коз. Ведь в чем смысл-то, рассуждал Никита. Если и русские, и немцы будут трахать баб в своих блиндажах, то не только немцы утратят бдительность, но и русские не захотят идти в атаку.

— Дадим нашим коз вместо женщин, — сказал Никита Сергеевич своему помощнику полковнику Хижняку. — Скажешь бойцам, что в случае гибели завтра утром на поле боя, я имею в виду, если кто-то сможет закрыть амбразуру дота своей грудью, его коза будет послана жене и детям. У кого нет жены, ближайшим родственникам.

— А если, кто сможет дот закидать гранатами? — спросил Хижняк. — Тому чего? Может орден какой-нибудь. Али медаль?

— Наградой тому будет возвращение к своей козе, — сказал Никита Сергеевич. — Пусть — слово на е — дальше.

— А вы думаете, они их трахать будут? — сначала вроде бы схватился за голову Хижняк.

— Конечно. В этом все дело, — сказал Никита Сергеевич. — Наши люди — слово на е — всё, что движется. А уж коз-то! Тем более.

— Ну не знаю, не знаю, — Хижняк почесал себе затылок под фуражкой.

— Кстати, — Хрущев развернул карту, — дотов у нас сорок девять, а женщин пятьдесят.

— Да, одна лишняя.

— Приведешь ее ко мне. И коз у нас пятьдесят…

— Мне не надо, — поспешил отказаться Хижняк, — я все равно не буду ее есть.

— Почему?

— Мясо жесткое.

— Ну…

— Нет, нет, спасибо.

— Тогда отдай ее…

— Командующему?.. — Хижняк оглянулся назад. Не подслушивает ли кто?

— У него своя коза есть. Стратегическая. Уж не знаю, как она там по-немецки задумывала, а получилось так, как получилось.

Хижняк сказал:

— Хотели, как лучше, а получилось, как всегда.

— Ошибаешься, парень, — сказал Никита. — Такой поговорки не существует. И никогда не существовало. И добавил: — Хотели, как лучше, и получилось, как лучше. Для себя. А вот для других, это, действительно, как всегда. Разбираться надо. Знаешь что, отдай эту пятидесятую козу тому парню, что сидит на губе.

— Он пойдет под трибунал, — сказал Хижняк, — за то, что не смог сегодня утром уничтожить учебный дот. Парень побросал все гранаты и не попал в амбразуру. Ему кричат: закрой амбразуру своей грудью! Закрой амбразуру своей грудью! — Полковник попросил у комиссара сигарету Кэмел. Никита курил Кэмел. Нельзя же всем курить Мальборо, если товарищ Эстэ курит Мальборо. Это бесполезное лицемерие. — Она же учебная! Все кричат ему, что пулемет стреляет холостыми патронами, закрой его своей грудью. Ну, как положено. А он соссал. Не понимаю…

— Я все знаю, — сказал Никита, — отдай ему пятидесятую козу.

— Но…

— Никаких но. Здесь я отвечаю за воспитание членов будущего коммунистического общества. Я сказал! Никаких НКВД. Мой приказ — утром он пойдет в атаку пятидесятым истребителем дотов. Дай ему эту козу.

— Сейчас?

— Прямо сейчас. Кстати, как его фамилия?

— Вовка Матросов.

Парень осмотрел козу — ничего, белая.

— Что с ней делать? — подумал Вова. — Съесть? Нет, пошлю лучше домой. Там, наверное, еще есть нечего. Пока-а немцев научат работать по-русски!

— Чистая, — сказал Вова. — А зачем тогда выдали одеколон?

Он долго смотрел на козу. Все не мог решиться. Но все-таки отодрал ее. Ведь при взятии Берлина немок ему не досталось. Многих немок угнали на работы в Россию. Другие разбежались, кто куда. Одни в соседние государства, другие в Америку успели уехать, некоторые даже в Израиль. Как это ни странно многие немки оказались еврейками. Рота Матросова стояла в предместье Берлина. А там женщин осталось еще меньше, чем в самом Берлине. Практически всего одна на всю роту. Стояли большие привычные русские очереди. Тут особенно не потрахаешься. Ну, то есть получилось… как всегда. Как хотели, так и получилось. Поэтому Вова подумал, глядя на козу:

— Тут без вариантов.

Не спал Вова всю ночь. Да и была-то она совсем короткой. Пошли наши в атаку в четыре утра, как обычно.

Сорок девять рот пошли в атаку. Первый вал захлебнулся. Никто не смог забросать свой дот гранатами. Немецкие пулеметы близко не подпускали, это раз. И амбразуры были глубокие, это два. И в-третьих, у германцев были в дотах запасные пулеметы. От простого повреждения одного пулемета, дот не перестал бы стрелять. И многие пулеметы были повреждены взрывами, но их заменили новыми, и атака захлебнулась. Уже через два часа Рокки, как новый Наполеон, приказал опять атаковать.

— Главное, нельзя дать немцам опомниться, — сказал он.

— Гранат, практически больше нет, — сказал начштаба, а зампотылу это подтвердил.

— Гранаты подвезут только завтра, — сказал зампотылу. — Может быть, отложить атаку до послезавтра. Или хотя бы до завтра?

— Ты — слово на б — командуй у себя в тылу помидорами, огурцами и картошкой…

— Кстати, завезли капусту, — не кстати вставил зампотылу, подполковник Григорьев. — Можно бы было сделать рагу из овощей или солянку.

— В атаку! — рявкнул Рокки и посмотрел на свой Ролекс. — Через полчаса. И чтобы замолчали все немецкие доты. За каждой ротой поставить отделение НКВД! Грудями… грудью — слово на б — закрыть все пулеметные гнезда.

— Я сам поведу дивизии в атаку, — сказал Ракассавский.

— Нет, не надо, — сказал начальник штаба, — это уже было. Бидо водил полки в атаку и был ранен в руку. А матросов полегло!.. Немеряно.

— Я пойду в атаку, — сказал зампотылу, подполковник Григорьев.

— Не стоит, — сказал начальник штаба.

— Да пусть идет, — сказал Рокки, — хоть пороху понюхает.

Через полчаса роты пошли. Командарм смотрел за атакой через перископ с наблюдательного пункта.

— Че-то я не пойму, — сказал Ракассавский, всматриваясь в поле боя, — где, мать вашу, пятидесятый? Или он уже убит? Я же приказал прикрывать истребителей пулеметов.

Попытались связаться с комдивом. Убит. Командир полка тоже убит. Комбат тяжело ранен и отправлен в тыл. Ротный и тот был уже убит.

Ракассавский, начальник штаба полковник Подорожный и многочисленная свита — все направились в расположение пятидесятой роты.

Входит командарм в землянку и видит козу. Потом спящего на кровати солдата.

— Дас ист фантастиш, — заикаясь, сказал Подорожный.

— Расстрелять командира роты, — сказал Ракасавский.

— Давно убит — сказал Подорожный.

— Расстрелять командира батальона, — продолжал Командарм.

— Тяжело ранен.

— Командир полка и командир дивизии тоже убиты, — сам подытожил Ракассавский. — А эта свинья спит. С козой. За что же такому солдату выдали козу перед боем? Я сказал: лучшим. Лучшим выдать, как большую награду!

— У него фамилия Матросов.

— Александр Матросов?! — непосвященному человеку могло показаться, что командарм очень удивился.

— Нет, Вовка Матросов, — ответил Подорожный.

— Значит, так.

— Расстрелять? — вперед выступила группа автоматчиков с погонами НКВД.

— В бой! — сказал Ракассавский. — Вперед! Пусть закроет грудью свой дот. А потом… потом расстрелять.

— К-как? — не понял командир автоматчиков майор Урузаев.

— Расстрелять, если останется жив, — отчеканил командарм.

Дело в том, что информация об этом бое была уже набрана в Издательстве Правда. И солдат, закрывший амбразуру немецкого дота, в бою за Эстэ в том наборе уже имел имя и фамилию Александр Матросов. Поэтому… потому всем сорока девяти бомбистам в том бою были выданы документы на имя Александра Матросова. Вроде бы, зачем? Что, тут комиссия из Америки проверять приедет? Нет, конечно. Но как знать, вдруг кто-то из этих бойцов случайно останется на поле боя, прямо на амбразуре немецкого дота? А лет через пятьдесят его найдут черные копатели, продадут из-за большой бедности эту информацию за рубеж, и окажется, что амбразуру дота закрыл не Александр Матросов. А Вову взяли, потому что у него фамилия совпадала. Хотя бы фамилия. Имя ладно. Пусть люди спорят об имени: Вова, Саша. Или Саша, Вова. Но фамилия обязательно должна быть Матросов. Тем более этих самых матросов здесь полегло немеряно. То они ложились под командованием Бидо, теперь Ракассавскаго. И это еще не вечер.

А Вова просто проспал атаку. Он ведь встал-то сначала вовремя, но по рекомендуемой врачами привычке, решил соснуть еще пять минут. Пять минут, пять минут… И заснул до прихода Командарма.

— Па-а-а-дъё-ё-м! Подъём! — рявкнул Подорожный и майор НКВД одновременно.

— Простите, т-товарищ Командующий. Проспал! — сказал Матросов испуганно. — Я не спал всю ночь. — Он никак не мог протереть глаза.

— Ему все еще кажется, что он спит, — сказал майор НКВД. — Ну, он у меня сейчас проснется! — Майор отошел на шаг и передернул затвор нового автомата. — Кончать надо гада! Прямо здесь!

— Я сказал, пусть идет в атаку, — Ракасавскимй сам схватился за пистолет.

— Простите, товарищ Командующий, — майор повел стволом автомата, — не могу больше терпеть. Я его застрелю. — Майор сделал еще шаг назад, чтобы ему не помешали, и чтобы кровь не попала ему на шинель. — Убью гада! — И он на самом деле дал длинную очередь. Такая автоматная очередь могла бы перерезать человека пополам. Именно это и произошло. Только убит был не Матросов, а начальник штаба Подорожный. Он толи хотел закрыть собой Владимира Матросова, толи просто оступился в узкой землянке.

Кровь фонтаном брызнула из шеи начальника штаба. Ракассавский стоял рядом с Подорожным. Он весь был обрызган кровью. Помощники арестовали майора и увели.

— Он не виноват, — сказал Командующий устало, — просто он привык… у него узе… уже выработался рефлекс убивать без суда и следствия трусов и шпионов. — Но все равно, — добавил он: — Расстрелять.

— Кого? — решил уточнить адъютант Верховский. Но Командующий вышел, не удостоив парня ответом.

Роты опять пошли в атаку. На этот раз за Вовой присматривали два НКВДэшника. Но один из них был убит уже на подступах к дотам. Ему очередью из крупнокалиберного пулемета оторвало руку. Парень схватил упавшую руку левой и попытался приставить ее на место. Рука опять упала, он торопливо опять схватил ее и приложил к кровавому плечу. В это время пуля попала младшему лейтенанту в лоб. Прямо в лоб. Он замер, потом медленно упал лицом вниз. Его фирменная НКВДешная фуражка только теперь слетела и медленно покатилась вниз с горки.

Второй спутник Владимира Матросова все еще сопровождал бомбиста. Звали его… в общем, у этого сержанта была кличка Итальянец. Почему Итальянец? Сам не знаю. Ведь волосы у него были почти белокурые. Такой светлый шатен. С собой у Итальянца была рация.

Перед последним броском он настроил ее и узнал, что этот последний бросок у всех рот уже был. Только они задержались. Все бомбисты погибли. Половину сожгли огнеметчики. Другие были просто расстреляны из пулеметов.

— Ну, я пошел, — сказал Вова и выглянул из окопа.

— Давай, — сказал Итальянец. — Я прикрою. И помни: все погибли. Ты должен… Ну, в общем, давай. Итальянец сделал две перебежки и дал очередь из автомата в открывшуюся перед ним амбразуру. — Попал.

Пулемет на некоторое время замолчал и Матросов побежал к доту. Из дота вышли два огнеметчика. Длинный факел прошел около Вовы. Но с первого раза они не попали. Итальянец дал длинную очередь. Один огнеметчик неуклюже подпрыгнул и упал на спину, другой загорелся. Матросов сделал еще несколько шагов и бросил одну за другой все три гранаты в амбразуру дота.

Прошло несколько минут. Дым начал расходиться. Никто не стрелял.

— Мы его взяли! — закричал Вова и поднялся во весь рост. После бросков гранат он упал за бугорок и скатился в небольшой овражек.

Немцы вытащили из блиндажа второй пулемет и установили его рядом с дотом, пока амбразуру того расчищали от обломков после взрыва трех гранат.

Немец посмотрел в прицел. Русский размахивал пилоткой.

— Ложись! — закричал сержант НКВД.

Пулеметчик дал очередь, и Вова осел на колени.

Ракассавский в это время выслушивал доклад Никиты Сергеевича о почти полном провале операции. Никита сам бы хотел выслушать доклад Ракассавскаго, но пока что приходилось делать наоборот.

— Осталась всего одна возможность, — сказал Никита.

— Какая?

— Мы можем пройти только через пятидесятый дот. Только еще один Матросов остался жив. — И тут вошел радист и сказал, что погиб последний.

— Ну, что за невезуха! — воскликнул Рокки. — Мне самому, что ли, идти?

— Я пойду! — воскликнул адъютант Ракассавского, и выбежал из блиндажа. Никто даже не успел и слова ему сказать. Кэт нервно забарабанила пальцами по столу. Она надеялась использовать Верховского. Уже два раза она уединялась с ним на сеновале, пока Раки напрягался в войсках. Да и сам Ракассавский был не против их сексуально-приятельских отношений. Он часто занят на учениях, разборах с тов. Эстэ и другими членами Военного Совета. Пусть трахает. Не ограничивать же любимую женщину в сексуальных наклонностях? Все равно это ни к чему хорошему не приведет. Тем более, что в сексуальном отношении с Кэт ни один мужик не справится. До Верховского Раки даже носил с собой в сумке-планшете запасной член. Сначала он возил его с собой в походном рюкзаке. Но потом решил, что лучше брать его с собой. Еще найдет, привыкнет, потом за уши не оттащишь. Ведь люди так склонны заменять живое неживым. Хорошо еще, что к тому времени не изобрели еще искусственных баб и мужиков для широкого употребления. Так-то они уже были. Рокки даже пробовал один раз, когда был на стажировке в Германии. Но это было давно, кажется уже в другой жизни. Ему предложили проститутку в номер за пятьдесят марок. А за семьдесят пять можно было взять искусственную телку. И он, как впрочем, и большинство других проживающих, взял даму из натурального латекса. Настоящая немка была!

Адъютанты часто гибли, подставляя свою грудь под пули, чтобы защитить своих командиров. Их специально для этого учили. Рокки даже выдал своему бронежилет, чтобы не завалили слишком быстро. Их только начали выдавать Командармам в экспериментальном порядке. Если убьют Верховского, придется Катьке приобрести через Интерпол Бэтмена в Америке. Да, только через Интерпол пока что можно было доставать такой секретный дефицит.

Верховский прибежал на поле боя и приказал сержанту НКВД по кличке Итальянец доложить обстановку.

— Бомбист Матросов убит, — сказал Итальянец.

— Ты проверил? Точно убит? — спросил Верховский. — А то может притворился? Я знавал таких.

— Да нет, точно погиб. Его подкосило пулеметной очередью.

— Ладно, я сам пойду, — сказал адъютант Командующего. Он отстегнул от пояса первую гранату и перебежками двинулся к доту. Верховский знал, что Ракассавский наблюдает за ним. Может быть, и Кэт смотрит через подзорную трубу. Эту трубу Кэт иногда тайком брала из шкафа Командующего. А сам Раки держал ее для наблюдения за звездами и за сексуальными упражнениями своей Кэт с Верховским.

А Вова Матросов был жив. Его только контузило. Дело в том, что на нем тоже был бронежилет. Этот бронежилет оставил в блиндаже Хижняк, помощник Никиты Сергеевича Хрущева. Он тогда приходил последний раз наставлять бомбиста. Ты, говорит, дай пулеметчику сначала расстрелять всю ленту, а потом беги.

— А как это сделать? — спросил Вова. — Ведь пулеметная лента такая длинная!

— Ну, как, как? Перебежками. Умелыми перебежками и неожиданными для пулеметчиков бросками гранат, — ответил человек Хрущева. Бронежилет он положил на топчан, когда гладил козу. — Вот козу тебе даю, — добавил он. — Так что включай мозги, думай.

И Вова надел этот продукт цивилизации перед атакой. Просто так вышло. Он не хотел, но пока Вова его мерил, был отдан приказ:

СРОЧНО АТАКОВАТЬ НЕМЕЦКИЕ ДОТЫ

Бронежилет сзади застегивался пуговицами. Вова впопыхах никак не мог вытащить две пуговицы из петель. И побежал наверх прямо так, в бронежилете. Только накинул сверху бушлат и плащпалатку.

Верховский бежал долго. И пулеметчик никак не мог попасть в него.

Сержант осмотрел рожок своего автомата. Десять патронов не больше. Он решил их использовать только если из блиндажа выкатят запасной пулемет. Тогда надо будет хоть чуть-чуть прикрыть адъютанта. Может быть, успеет бросить гранату. И он бросил. Граната взорвалась прямо у самой амбразуры. Справа. Кэт у подзорной трубы ахнула.

— Жаль, жаль, если его убьют, — подумала она. — Такой парень. Почти, как искусственный. Настоящий механизм.

Рокки не видел этот штурм дота своим адьютантом. Он был срочно вызван Москвой к аппарату. Звонила Валя Серова. Его Главная Любовница. Она говорила:

— Пожалуйста, перевези меня в Берлин. Здесь такая тоска. Я хочу некоторое время пожить на Западе.

— Прости, дорогая, но у меня сейчас срочные дела. Штурмую Город Эстэ.

— Если ты меня больше не хочешь, отвези, пожалуйста, к тов. Эстэлину. Ему я нужна. Я больше нужна товарищу Эстэ, чем тебе.

— Не думаю. У него сейчас немок завались.

— Откуда?

— Что откуда? Немки? Так мы взяли Берлин! Ты не слышала?

— Нет. Когда мне слушать разные сплетни. Я четыре месяца беспрерывно снималась.

— Я приеду за тобой через… через…

— Я хочу сейчас.

— Прости, не могу. У меня сейчас срочное дело…

— Нет, нет, поговори со мной еще немного.

— Хорошо. Я расскажу тебе, как Зюкафф обосрался при штурме Берлина. Я… — Таким образом, разговор затянулся и Славик не видел, как адъютант бросил в дот вторую гранату.

Никита с Хижняком стояли на наблюдательном пункте у перископа и видели, как Верховский лег, а через несколько секунд опять побежал к доту.

— Отлично бегает, — сказал Владимир Матросов.

Немцы не стреляли.

— Наверно, он все-таки смог повредить основной пулемет, — решил Итальянец. — Значит, сейчас немцы вылезут с резервным. — Сержант приготовился. Хорошенько поставил локоть. У него всего десять патронов. Надо попасть. Обидно будет, если убьют адъютанта. Ни за что, ни про что. Хоть бы он успел добежать до амбразуры.

И немцы действительно выползли. Но стрелять не пришлось. Верховский бросил последнюю гранату и попал точно в резервный пулемет. Двое немцев, которые готовили этот пулемет к стрельбе, даже подпрыгнули в воздухе. Верховский был уже в пяти метрах от амбразуры.

— Ну! Ну! Еще немного! — даже закричал Никита Сергеевич. А Кэт у подзорной трубы упала в обморок.

Сержант НКВД и Матросов смотрели на бегущего адъютанта, встав на колени. А ведь их тоже могла сразить очередь опытного пулеметчика. Еще немного и Верховский бросился бы на амбразуру. Еще…

Немцы поставили новый крупнокалиберный пулемет. И тут он заработал. Подполковнику Верховскому просто на-просто оторвало голову. Сначала был пробит экспериментальный бронежилет. Верховского подбросило. Потом пулеметчик поймал его голову в перекрестье прицела и буквально тремя выстрелами превратил голову Катиного любовника в только что приготовленный студень.

— Все кончено, — сказал Вова и опустил голову. Сержант тоже лег на землю. Он рыдал.

Помощник Никиты Сергеевича Хрущева схватил ППШ и выбежал из блиндажа. Он поднялся вверх и, стреляя на ходу из автомата, пошел на амбразуру. Рокки закончил свой разговор с Москвой и тоже встал у перископа. Он пообещал Валентине Серовой, что через два дня или возьмет Эстэ и отвезет ее к Эстэ, или пусть сама находит пути переезда в Берлин. Он застрелится. А нет, так его расстреляет тов. Эстэ с тов. Зюкафф.

— Почему он не делает перебежек? — спросил старший пулеметчик Ганс у командира дота лейтенанта Шмидта.

— Не знаю. — Они уставились на стреляющего на ходу Хижняка. — Подожди, подожди, не стреляй. Пусть подойдет еще ближе. У него всего одна граната, а попасть в амбразуру из автомата этот парень не сможет. Не тот угол обстрела.

— Что он делает? — спросил Раки. — Его сейчас запросто убьют.

— Ложись! — приказал Никита своему помощнику. Как будто Хижняк мог его услышать.

Хижняк шел и шел. Иногда он стрелял по амбразуре короткими очередями.

— Его заклинило, — сказал Ганс. Он постоянно подводил прицел, чтобы перекрестье всегда было на голове русского.

— Подпусти его еще немного и убей, — сказал Шмидт. Но Хижняк попал в Ганса раньше, чем тот начал строчить. Пуля попала Гансу прямо в правый глаз. Лейтенант Шмидт быстро оттащил Ганса. В это время взрыв потряс дот. Хижняк бросил свою единственную гранату и сразу попал. Черный дым повалили из амбразуры. Крупнокалиберный пулемет Ганса был искорежен. И сам Ганс с пробитой головой лежал на полу блиндажа. Пулеметов больше не было. Зато было несколько автоматов и несколько ящиков патронов к ним. Шмидт взял автомат, и сам расстрелял Хижняка. Тот упал в десяти метрах от амбразуры. Уже много народу здесь лежало. И все поле было усеяно трупами павших за этот день красноармейцев. И дальше, еще дальше и еще дальше лежали роты.

Вова Матросов поднялся и побежал к доту.

— Он жив! — радостно воскликнул Никита. Рокки тоже обрадовался.

— Жаль, не добежит, — сказал Рокки, — слишком далеко. Снимут.

— Я думаю, у немцев больше нет пулеметов, — сказал Никита.

— Зато есть автоматы, — сказал Славик Ракассавский.

Шмидт прицелился. И вдруг заметил, что кто-то зигзагами движется по полю. Колесит, но все приближается к доту. Шмидт протер глаза, потом взял бинокль. От волнения он сразу не мог его найти. В блиндаже было еще четыре бойца. Все бросились искать бинокль.

— Вот он, герр лейтенант! — сказал Дитрих и протянул лейтенанту Шмидту бинокль. А Вова в это время продолжал бежать.

Шмидт даже забыл про него. Все его внимание было привлечено странным движущимся предметом. Он поймал его в бинокль. Ч-что это? Вас из дас?

Это была коза. И она искала Вову Матросова. Может она просто соскучилась, может… может ей просто захотелось есть. Неважно, но по какой-то причине она искала Вову Матросова. Шмидт не знал, что делать.

— Герр лейтенант, — сказал Дитрих, — а вдруг эта коза заминирована? — Он тоже смотрел в бинокль из-за плеча лейтенанта.

— Ты прав, Дитрих. Сними ее. — И Шмидт уступил место.

Дитрих начал стрелять длинными очередями, но сразу не смог попасть в козу. Она как будто заранее знала, куда будет стрелять немец.

— Ах ты, падла! — выругался Дитрих.

Он сменил обойму, дал две короткие очереди и тут поле, и небо сильно потемнели. Настолько сильно, что Дитрих вообще больше ничего не увидел. Почему? Дот, амбразуру дота закрыл Матросов своей грудью. Для лучшего обзора Дитрих глубоко залез в амбразуру, и теперь ствол его автомата уперся в грудь Матросова.

— Ура! — закричал Ракассавский.

— Победа! — рявкнул Никита Сергеевич.

Они немного помолчали.

— Почему никто не идет в атаку? — спросил Никита. — Никого не осталось больше, что ли?

— Только коза, — вздохнул Ракассавский. Кстати, откуда она взялась? — не слушая доклада Хрущева, он поднял трубку и сказал: — Резервные роты в атаку на пятидесятом подплацдарме. — И добавил: — так что вы там говорили, я прослушал?

— Это наши козы, — вздохнул Хрущев и поправился: — Это наша коза. — Вы сами приказали…

— Козы участвуют в атаке, что ли? — Не понял Славик.

— Мне казалось, я вам докладывал, что я заменил пятьдесят человек пятьюдесятью козами. Вы сами приказывали дать лучшим по козе.

— Зачем?

— Чтобы обеспечить более глубокую материальную поддержку бомбистов перед атакой. Этот боец, между прочим, даже на учениях побоялся закрыть дот. А стреляли тогда холостыми патронами. Представляете? А сейчас?

— Что сейчас? — Генерал-полковник прикурил очередную сигарету и попросил принести кофе. — Кофе сказал я! — Но никто даже не знал, где лежит настоящий бразильский кофе. Ведь Верховский, адъютант Командарма был убит при штурме дота.

— Сейчас, — сказал Хрущев, — этот Вова Матросов совершенно спокойно закрыл дот своей грудью. А из этого дота стреляли, между прочим, не холостыми. Били настоящие пулеметы и автоматы. Настоящими боевыми патронами.

— Вы видите, Комиссар, мне даже не принесли кофе. А почему? Потому что убит мой адъютант.

— Мой помощник полковник Хижняк тоже убит при штурме этого дота, — сказал Никита Сергеевич.

— Вот именно, — сказал Рокки. — И много других людей погибло при штурме. Начальник штаба — слово на букву б — погиб…

— Подорожный погиб не при штурме, — сказал Хрущев. — Его застрелил из автомата майор НКВД Урузаев. Тогда, помните, в земляне, где спал Матросов с козой… начальник штаба случайно попал под очередь.

— Вот именно. Тем более, что это не важно, где погиб командир. Непосредственно на доте, или в процессе подготовки атаки. А ваш Матросов, между прочим, испугался пулеметных очередей и лег. Лег на землю, как последний сукин сын.

— Я думаю, он был ранен, — сказал Хрущев.

— А потом вдруг встал и пошел? Так не бывает, — сказал Раки. — Или ранен, или нет.

— Возможно, на нем был бронежилет.

— Вы что, надо мной смеетесь? Откуда на рядовом бойце мог быть бронежилет? Их всего-то два во всей армии. Один был у моего адъютанта, а другой у вашего помощника.

Хрущев промолчал. Он не мог знать, что его помощник, полковник Хижняк забыл свой бронежилет в землянке Матросова. А тот перед атакой не успел его снять.

— Этот боец и на учениях побоялся лечь на амбразуру, и теперь опять струсил. Ваши методы коммунистического воспитания ни к чему не привели.

— Тогда почему он все-таки пошел в атаку и закрыл своей грудью амбразуру дота? — спросил, прищурившись Никита.

— Да потому, что увидел свою козу! — ответил Раки.

— По-вашему, он решил спасти козу, поэтому пошел на пулемет? В благодарность за сексуальную ночь, вы думаете?

— Думаю, он понимал, что мертвую козу, мы не будем посылать родственникам. И решил ее спасти. Так для какой поддержки вы выдавал бомбистам этих коз?

— Моральной.

— Козу убрать, — сказал Славик Ракассавский, — а то еще будут потом говорить: — Это была козья атака. Потом еще в учебники запишут. Ну ты стратег, Никита Сергеевич.

— Я только тактик. Стратег Екатерина Дмитриевна.

— Какая еще Екатерина Дмитриевна?

— Ну, наша Екатерина.

— Что значит, наша? Уже коммунизм, что ли, начался?

— Я не так выразился. Ваша, ваша Екатерина.

Ракассавский не стал больше разбираться. Он только коротко приказал:

— Послать человека и расстрелять козу.

— Вы правы. Нельзя допустить, чтобы коза нас скомпрометировала, — сказал Никита. — Где у нас начальник Смерша?

— Убит, — сказал кто-то. — Но наш человек сейчас на позиции. — Я сейчас сообщу ему по рации ваш приказ.

— Ваша фамилия? — спросил Никита.

— Серов.

— Хорошо, Серов. Обеспечьте выполнение операции по козе.

Славик Ракассавский нервно расхаживал по земле под маскировочной сетью. Он ждал начала атаки резервных рот.

— Ну! — окликнул он радиста. Тот даже не подпрыгнул от грозного окрика. Привык. — Сейчас, сейчас. Сейчас. Пошли, товарищ Командующий.

Раки сделал несколько шагов по направлению к перископу. Но вдруг замер на полпути.

— Почему стреляют? — спросил он. Ведь роты должны были начать стрелять только в пятидесяти метрах от дота. Да и то… да и то, если это действующий дот. Но он погашен! Опять затарахтел пулемет. Славик бросился к перископу.

Коза подошла вплотную к амбразуре. Понюхала лежащего на амбразуре друга. Потом залезла на сам дот и начала щипать травку. Итальянец получил по рации приказ о ликвидации козы. Он уже взял ее на мушку, но коза сначала залезла на дот, а потом вовсе скрылась на той стороне. Только рога были чуть-чуть видны.

— Видимо, там склон южный, — решил Итальянец, — и травка посочней.

Он встал во весь рост, опустил автомат и, не спеша, твердой поступью двинулся к доту. У Итальянца был вид Геракла, направляющегося к поверженному динозавру. Сзади, метрах в ста пятидесяти молча поднимались по пологому склону резервные роты.

Итальянец оглянулся. А когда вновь посмотрел на дот, то понял, что-то не так. Умом он так и не понял, что изменилось, но сработал инстинкт. Сержант НКВД ткнулся в землю. Да так сильно, что кровь из носу пошла. Тело Вовы Матросова было отброшено в сторону, а из амбразуры опять тарахтел пулемет.

Это увидели в перископы и Никита со Славиком.

— Мать твою! — выругался Ракассавский, — этот пулемет срежет мои последние роты.

— Сколько же у них там было пулеметов?! — поразился Никита Сергеевич. — Неудивительно, что мы так долго не можем взять этот проклятый город. Вооружены до зубов.

— Так, так и надо, — хотел сказать Славик, но передумал.

Пока Дитрих стрелял, Шмидт смог отремонтировать один пулемет. Обычный, не крупнокалиберный. Оказалось, что повреждения были незначительными. С трудом, но все же они смогли оттолкнуть тело Матросова от амбразуры. Ножки у отремонтированного пулемета были оторваны взрывом, поэтому его закрепили камнями и срытым с дота дерном так, что он мог только поворачиваться в продольном направлении. Ни вперед, ни назад его просто так не сдвинешь.

Итальянец понял, что пришла его очередь. Про козу он совсем забыл. Несколькими перебежками сержант приблизился к доту и упал на амбразуру.

Шмидт попытался спихнуть тело. Но не вышло. Пулемет был зажат камнями и дерном. Он дернул пулемет назад. Нет.

— Дитрих! Быстро ко мне! — заорал Шмидт. Он всем телом почувствовал, что сейчас произойдет что-то страшное.

Они вдвоем рванули пулемет на себя, но он так и не сдвинулся с места. Кто из них нажал на курок неизвестно. Длинная очередь разорвала легкие сержанта. Долго сдерживаемая внутренними органами кровь ринулась по стволу пулемета. Так нефть, долго хранимая земной корой, а потом открытая геологами на Востоке, выпускается олигархами в импортные трубы и течет на Запад. Там труб!… много. И на всех хватает нашей бесценной нефти. И такая же бесценная кровь сержанта наполнила этот импортный трубопровод. Забила его до упора под огромным давлением. Так почему-то казалось затухающему сознанию Итальянца.

Пули не смогли выйти из ствола, и пулемет взорвался. И Шмидт, и Дитрих упали на пол блиндажа с оторванными головами. Двое оставшихся в живых солдат выскочили из дота, и замерли с поднятыми руками. Они даже не обратили внимания на козу, которая вскачь убегала к леску. Если бы не взрыв, она бы так, наверное, и продолжала пастись на этом злополучном доте.

Резервные роты остались целы. Молча, как десант, они пробегали мимо убитых и раненых. Но многие были шокированы, количеством лежащих рядом с амбразурой русских бойцов.

Роты прошли еще километр и залегли. Настала ночь. Был отдан приказ о привале, и одновременно приказ о решающем штурме города в четыре утра. На наблюдательном пункте была эйфория.

— А я уж и не верил, что хоть когда-нибудь мы возьмем этот дот, — сказал Никита Сергеевич Хрущев.

— Признаться… да нет, я верил, конечно, — сказал Ракассавский, — что мы, в конце концов, возьмем этот чертов дот. Но нервы они мне потрепали. Признаюсь.

— Очень много людей полегло, — сказала Кэт. Она появилась в блиндаже Командующего, где готовились праздновать победу, как долгожданный гость. — Товарищу Эстэ уже сообщили, что мы прорвали оборону немцев под его городом?

Никита указательным пальцем левой руки почесал сначала свой черный кучерявый затылок, потом шею с правой стороны. Ему хотелось что-то сказать в ответ на поставленный вопрос, но он не знал что.

— Он прибудет со всей свитой завтра после обеда, — сказал Раки. — Когда мы окончательно и бесповоротно возьмем этот проклятый город.

— Можно тебя на минутку, дорогой, — обратилась Кэт к своему любовнику.

— Почему ты не посоветовался со мной? — спросила она, когда отошла с Ракассавским в сторону. — Ты не возьмешь этот город.

— Ты уверена?

— Там есть еще одна, секретная линия обороны.

— Не может быть. Откуда? Да ерунда.

— Нет, не ерунда, — сказала Кэт. — Вторая линия обороны создана специалистами Анэнербо. Не взять ее даже Леньке Пантелееву. Произойдет Временное Скольжение.

— Значит, город Эстэ не будет взят?

— Будет. Только не этот.

— Не этот? А какой? Разве есть другой Эстэград? — очень удивился Командарм.

— Увидишь.

Рокки был склонен верить предсказаниям немки Кэт. Однажды она посоветовала Раки опоздать на прием к тов. Эстэ.

— Это невозможно, — ответил тогда Рокки. — Он меня просто сразу отправит в Магадан. Или поступит еще проще: пристрелит прямо в своем Малом Дворце.

Он бы не послушался тогда Кэт. Но она дала водителю. И тот сломал двигатель. Парень так давно просил. И машина не завелась, когда Рокки сел в нее, чтобы ехать во Дворец. Водителя он, конечно, сразу же пристрелил, но на прием опоздал. Пока нашли другую машину, прошло много времени. Рокки сам сел за руль и гнал через весь Берлин, не обращая внимания на патрули. Но все же опоздал на полчаса.

А товарищ Эстэ играл в этот вечер роль Ленина и был очень зол. Он расстрелял из автомата всю прислугу. А когда кончились в автомате патроны, застрелил из пистолета троих адъютантов. Адъютанта Первого Маршала, адъютанта Зюки и своего адъютанта. Сами маршалы — а их к этому времени приехало уже трое — спрятались в шкафах и под кроватями.

— Ладно, сидите, — сказал товарищ Эстэ. — Если спрятались узе. Но больше никого зивым в дом не пущу. — В общем, если Раки бы приехал вовремя, то был бы наверняка убит выстрелом из помповухи. Ее только успели изобрести немецкие физики перед самой войной. Вместо работы над атомной бомбы они корпели на помповухой. Это был спецзаказ Геринга. Главный летчик хотел пригласить геноссе Гитлера на утиную охоту. Где теперь оба даже никто не знает. Хотя товарищ Эстэ неоднократно давал объявления в газетах, по радио и через дипломатические каналы, чтобы Гитлер вернулся, если еще жив, и ответил за базар.

Ведь Гитлер в свое время говорил, что Эстэлинг никогда не возьмет Берлин. Практически это означало, что геноссе сам хочет начать войну первым.

Но сегодня Эстэ был зол не на Гитлера. Просто с самого утра день не задался. Ковер в холле начали пылесосить, когда он еще не совсем проснулся. Кофе подали в постель слишком горячим. Булочки были слишком сладкими, сыр почти не пах портянкой. Днем доложили, что Геббельс снова выходил в эфир и гнал всякую — слово на букву х с окончанием на: ю. — Откуда шла передача, опять никто не понял. Ежа пришлось выбросить со второго этажа. Прихрамывая, этот ублюдок все-таки сумел сбежать. Геббельс, говорят, говорил, что в Берлин Эстэ переселился не навсегда. Скоро начнется партизанская война, и русские опять уйдут доить своих медведей.

— Че еще-то он там гнал?

— Сказал, что товарищ Эстэ не цивилизованный человек. — Слово на Е — только живых людей, а искусственных немок никогда не пробовал.

— Так и сказал? А еще что он врал?

— Ну…

— Без ну! Говори нормальным человеческим языком. Я узе не серзусь.

— Он сказал, что тов. Эстэ очень злится, когда играет роль Ле-Нина, — адъютант потупил глаза.

— Так и сказал? — Леннан достал из сейфа Вальтер.

— Да.

— А зачем вы мне об этом говорите? Я просил?

— Просил. Просили. Очень просили, — сказал с вызовом адъютант и побежал. Это была игра такая. Один убегает, а другой стреляет. Боевыми патронами. Если бы адъютант не побежал, Леннан бы вытащил свою любимую помповуху и убил парня на месте. А так был еще шанс спастись. Адъютант уже открыл дверь в сад, когда первая пуля попала ему в плечо.

И все же он смог вырваться из дома. В пятидесяти метрах стояла шикарная белая яхта. По каналу, прорытому прямо в парк, можно было выйти на большую воду. Практически не было никаких преград, чтобы добраться до самого Тихого Океана. Как говорится: и на Тихом Океане свой закончим мы поход. В общем, примерно также сделал себе потом Эрнест Хемингуэй.

Эстэлин шел следом и на ходу стрелял. В кармане у него была всего одна запасная обойма. Он был так зол, что готов был убить своего любимого адъютанта по имени Петруха, по национальности негра.

Петруха спрятался в каюте капитана. Он знал, что это каюту товарищ Эстэ портить не будет. Слишком дорого ему досталась отделка этой капитанской каюты с бассейном, сауной и русской баней.

Тов. Эстэ вошел.

— Где ты, Петруха? — тихо сказал он.

Адъютант молчал. Он считал выстрелы и знал, что у этого боевика остался один патрон. Петруха уже два раза прятался в этой каюте. Сейчас он сидел в шкафу под раковиной. Прошлый раз он тоже здесь прятался. Сейчас от страха он не смог придумать ничего нового и спрятался опять в том же месте. Также делает медведь Коала, когда с испугу залезает на слишком низкое дерево. Злые собаки его убивают.

Но с другой стороны, не подумает же тов. Эстэ, что он опять спрятался в том же месте, что и прошлый раз. Подумал Петруха. Ну не дурак же он на самом деле?

Но Леннан был очень зол. Он думал всего одну минуту. Потом выстрелил прямо в шкаф под умывальником.

— Это последним-то патроном! — радостно подумал адъютант. — Мне повезло. — Но он ошибся. И понял это, когда вылез из-под раковины. Товарищ Леннан вынул из медальона, который висел у него на шее патрон и вставил в наган. Он крутанул барабан, как будто хотел предложить Петрухе сыграть в китайскую рулетку.

— Можно, я первый? — жалобно попросил загнанный в ловушку парень.

— Канешна, — и Эстэ протянул ему наган.

Петруха выстрелил и снес себе полбашки.

— Каво ты думал обмануть? — спросил тов. Леннан. — Сейчас узе мы в лотерею не играем. Он прекрасно видел, что патрон встал прямо напротив ствола. — И да, — сказал тов. Эстэ, уходя и обращаясь к трупу, — никогда не говори того, чего не знаешь.

Потом по телефону ему доложили, что в Москве писатели устроили маленькую заварушку. Не хотят, мол, жить в Москве, хотят править в Берлине вместе с товарищем Леннаном.

— Нашли — слово на букву б — залатую рипку! — выругался он и добавил: — Любят.

В пять часов принесли заказ. Немку с голубыми глазами и белыми волосами. Ну, натуральная Марлен Дитрих. Натянул ее, а она возьми да и лопни.

— Вот оно хваленое Мерседесовское качество, — сказал Леннан и выбросил рваную Марлен в окно. — Кукла — слово на е — были сопровождавшие ее падение слова. — Если они так будут делать авиационные двигатели для моих Тополей и Илов — слово на е с приставкой: вы — нас Черчилль. Только дым из ушей пойдет. Говорят, он много курит. Пятнадцать больших толстых сигар в день и выпивает пять бутылок французского коньяка. И как только не лопнет? Толстожопый. Надо сказать директору Мерседеса, чтобы для красивых немок использовали двойную авиационную резину с прокладкой из крокодиловой кожи. А то попадется не какая-нибудь Марлен Дитрих или Ингрид Бергман, а целая Екатерина Вторая. Да разве — слово на букву е с приставкой: про — ее просто так?! А Черчилля мы обойдем. Он книги пишет, и я напишу. Так напишу, что — слово на б — дым из ушей пойдет. Независимо от количества выкуренных сигар.

Вечером он был узе на взводе. Поставил перед собой шесть бутылок Греческого коньяка. Выпил двести граммов, сказал, что в Греции все есть, и стал ждать. И хорошо, что Раки опоздал. Точно бы он его завалил. А так все обошлось. Когда Раки приехал, в доме уже больше не было патронов.

Таким образом, праздник был омрачен предсказанием Кэт. Но скоро Славик забылся и начал двойными порциями глушить коньяк. Он надеялся на обещание Кэт помочь ему. Сегодня его даже не раздражало, что эта сучка считает себя воплощением Екатерины Второй. Великой Блудницы.

Кэт взяла фонарик и одна двинулась к полю боя. Она шла медленно. Кругом шмыгали какие-то звери. Толи крысы, толи мыши, то ли какие-то кроты и еноты. Кэт осторожно перешагивала через трупы и неуклонно продвигалась к пятидесятому доту.

— Сестра, — услышала она слабый голос. — Помогите.

Кэт пошла быстрее, задела за окровавленную каску и упала. Потом еще раз споткнулась, грохнулась на оторванную очередью крупнокалиберного пулемета голову. Хотела бежать, но луч фонарика не находил дороги. Кругом были убитые люди с оторванными ногами, головами, руками, пробитыми касками, развороченными легкими. Даже два сердца лежали на груди одного солдата. Одно, наверное, было его, а другое выпрыгнуло из соседнего трупа. Когда солдат был еще жив, удар страшной силы выбил его сердце из груди. Оно покрутилось в воздухе и упало на грудь другого солдата, сердце которого тоже вырвало очередью из крупнокалиберного пулемета. Но это сердце медленнее вылезало из тела. Поэтому осталось лежать на груди, как медаль героя. Один дважды герой, правда, оба с дырой.

Жаль только, этот крупнокалиберный пулемет не захлебнулся кровью. Помощник Н.С. Хрущева полковник Хижняк смог попасть в него гранатой.

Кэт, шагая уже прямо по трупам, наконец, приблизилась к раненому. Кто это? Кэт посветила фонариком.

— Вова это ты?! Ты остался жив?! Тебя же расстреляют! Эх, Матросов, Матросов! Сорок девять Матросовых погибло, а ты сумел остаться в живых.

— Но я все-таки закрыл эту амбразуру своей грудью, — хрипло сказал Вова. — Помоги мне снять бронежилет, пожалуйста. Кажется, у меня переломаны ребра.

Кэт едва смогла отсоединить окровавленные липучки бронежилета. Откуда кровь? Здесь везде была кровь. Она застыла на склоне, как вулканическая лава. И эта лава была еще теплой. Кровью этих штурмовиков могли бы захлебнуться и сто пулеметов. Только добежать до амбразуры смогли не многие.

— От тебя пахнет…

Но Вова прервал ее:

— Козой, что ли?

— Нет, одеколоном.

— Перед атакой решил поодеколониться.

— Зачем?

— Чтобы при встрече с немцами не выглядеть некультурным. А то еще почувствуют запах портянок, скажут спим вместе… вместе с медведями.

— Не ври. Ты его пил. Ты пил одеколон? Зачем? Спирт же есть.

— Ну, во-первых, мне спирта не дали, а во-вторых, не выбрасывать же одеколон. Нам выдали столько одеколону, что за год не переодеколонишь. Значит, выдали для питья.

Кэт только покачала головой.

Она познакомилась с Вовой еще в Берлине. Он первым ворвался в замок, где жила Кэт. Он бы ее убил, если бы в его ППШ еще были патроны. Вова бежал по лестничным маршам и бросал во все стороны гранаты. И только на время броска его дисковый автомат замолкал. Он уже выкинул два диска. Зарядил последний, и пошел по комнатам третьего этажа. Он открывал дверь и в каждую комнату давал короткую очередь. Потом заходил и бегло осматривал. В комнате, где сидела дрожащая Кэт, автомат не сработал.

Вова передернул затвор. Нет. Друг больше не издавал, радующих душу щелкающих звуков. За столом сидела прекрасная высокая толстушка. Не говоря ни слова, она пересела на широкую кровать. И легла. Ноги ее в туфлях стояли на натертом до зеркального блеска паркете. Они чуть-чуть подрагивали. Как у породистой лошади перед решающей скачкой.

Вова бросил автомат в изголовье кровати и поднял ее юбки. Мелькнула мысль: зачем надо было бросать автомат на кровать? Ведь в нем все равно нет патронов. А помещать скачке может. Действительно, потом автомат пришлось сбросить на пол.

— Плииз. Битте. — Только такие слова тогда смогла произносить Кэт.

— Скажи, что я твой Одиссей, а ты моя Пенелопа, — бормотал Вова Матросов. — Я вернулся, и буду драть тебя двенадцать дней и ночей. Без перерыва. Окей?

— Плииз. Битте.

— Понял.

Он действительно трахал бы эту Императрицу двенадцать суток, но не вышло. Во-первых, Вова через шесть часов потерял сознание, а во-вторых, во дворец заехал Командарм Ракассавский и забрал Кэт себе на кухню. Оказывается, она была не графиней, а всего лишь гувернанткой. То есть просто уборщицей с правами повара. Но Рокки быстро понял, что в Этом Деле она Настоящий Полковник. То есть вполне подошла бы на роль самой Императрицы Екатерины Второй. И не только сексуальные возможности она обнаружила в этот день.

Вечером она прислуживала Командарму, ночью уже трахалась с ним, а под утро сумела спасти жизнь. После секса Раки сказал, что теперь Кэт будет не служанкой в этом замке, а его хозяйкой. По этому случаю был накрыт в парадной зале шикарный стол с омарами, икрой, Греческим коньяком и ВИП-шампанским из Франции. А ведь было только четыре утра следующего дня. Еще и суток не прошло с того времени, как Вова Матросов первым ворвался в этот Дворец.

— Пересядь, пожалуйста, на другое место, — сказала Кэт.

— Но здесь нет другого места, — сказал Славик Ракассавский.

У стола было только два стула. Они стояли с торцов.

— Дорогой, передвинь стул.

— Сесть с боку? Но это будет выглядеть глупо, дорогая. Ты с торца, а я с боку. Как-то не эстетично.

— Сделай это для меня. Пересядь.

Рок глупо улыбнулся и передвинул стул. Буквально, через пять минут пуля разбила хрустальную вазу, которая стояла как раз на том месте, за которым раньше стоял стул Командарма.

— Как ты узнала, что меня хотят убить? — спросил Славик.

— Так, угадала.

Но Рокки все-таки сообщил об этом случае начальнику своего Смерша. Тот предложил арестовать немку.

— Это явная подстава, — сказал майор.

Рокки сообщил об этом Кэт.

— Пожалуйста, — ответила она, — я не боюсь его.

— Напрасно, — сказал Рок, — это страшный человек. Он может распять тебя, если…

— Если я буду молчать?

— Нет, если ты не знаешь правды.

— Я его не боюсь, — повторила немка.

— Ты мне можешь объяснить, почему? — спросил Командарм.

— Он не придет ко мне.

— Вот как? Посмотрим, — и Славик позвонил в колокольчик. — Передайте, чтобы сюда прислали машину моего Смерша, — сказал он адъютанту.

Но машина не приехала. Она подорвалась на мине по дороге к Дворцу, где жила Кэт. Раки больше к ней не приставал с расспросами о немецких шпионах.

Кэт оттащила раненого бойца за дот. Там не было мертвых. Из кармана юбки она вытащила полутора литровую флягу Столичной, упаковку пива Бавария, кило немецких копченых сарделек и круг белого хлеба килограмма на два.

— Тебе не лень было тащить пиво в такую даль? — спросил Вова.

— Я ведь знаю, что ты любишь немецкое пиво, — улыбнулась Кэт. Правда, в темноте вряд ли можно было разглядеть ее улыбку.

— Ты знала, что я живой?! — изумился он.

— Догадывалась.

— А водка? Тоже догадывалась?

— А помнишь, как я тебе спускала походный мешок в Замке? Я положила тебе трехлитровую бутыль спирта, а ты сказал, что спирта не пьешь. Сказал, что любишь Столичную. Пришлось идти в столовую. Там в холодильнике у Рокки была одна холодная бутылка. Из Москвы прислали ящик, а он всю выжрал. Осталась одна бутылка. Он потом ее искал. И в тот вечер чуть не поймал тебя в Замке. Он проснулся и увидел меня в столовой у холодильника. Но не спросил по-человечески, что я там делала ночью, а стал тихонько следить за мной. Хорошо, что ты уже стоял внизу и Раки не узнал тебя. Он долго рыскал по комнате, и все спрашивал меня:

— Кого ты прячешь? Любовника или шпиона? — А бутылка была у меня за спиной. Я даже не успела положить ее в рюкзак.

И ты ждал, пока он не насытиться мной. Стоял внизу, дрожал, что немецкие доги Раки найдут тебя и съедет.

— Да, — сказал Вова. — Все так и было.

— Видишь, я все помню. — Кэт помолчала. — Как ты себя чувствуешь?

— Нормально. Только ребра еще болят. Но ты можешь сесть на меня верхом. Только не ложись.

— Хорошо. Как сесть? Передом или задом?

— Сначала передом. А потом задом.

Они трахались до трех часов ночи. Атака должна была начаться в четыре. Так бы, наверно, они и протрахали утреннюю атаку. Если бы… если бы… Если бы не услышали козье ржание в двух метрах от себя. Да, козы так не блеют. Это было настоящее ржание влюбленной кобылы. Очень она была рада, что нашла своего парня живым. Пожалуй, даже больше, чем Екатерина Великая.

— Коза, — тоже, между прочим, не без радости констатировал Вова Матросов.

— Коза — это, конечно, хорошо, — сказала задумчиво Кэт. — Только ведь тебя, Вова, расстреляют.

— Но почему? Мы ведь взяли этот проклятый дот. Меня должны бы наградить.

— В таких делах живых не оставляют. А с другой стороны, тебя уже наградили. Козой. Правда и ее тоже должны расстрелять.

Остается только один вариант, — сказала Кэт.

— Какой?

— Там много убитых у дота. Положим твои документы одному из них.

— Зачем?

— Чтобы тебя не искали. Понимаешь, им нужен Матросов. Найдут убитого с твоими документами и успокоятся. А так тебе не уйти.

Они меняют документы.

— Это же сержант НКВД, который прикрывал меня с тыла, — сказал Вова. — Значит, и он пошел на пулемет.

— На него все пошли, — ответила Кэт.

— Послушай, ведь меня узнает начальник Смерша. Скажет, откуда — слово на б — ты такой взялся? Сержанта он должен был знать.

— Не бойся, командир Смерша убит. Почти все убиты. Так что тебе бояться нечего.

— А коза? Ты можешь пока взять ее себе?

— Хорошо. Я постараюсь отослать ее твоей жене.

— У меня нет жены.

— Тогда я отошлю ее твоей матери.

— Спасибо.

— Да не за что. Ты закрыл этот дот своей грудью. Козу уж точно заслужил.

— Может, мне медаль дадут?

— Получишь Героя Советского Государства. Правда, только посмертно.

Они целуются и расстаются. Кэт уводит козу.

В четыре утра начинается решающий штурм Города Эстэ. Но почти сразу захлебывается. Восемьдесят пять процентов резерва остается лежать перед вторым рубежом. Атака была не подготовлена. Рокки думал, что опять возьмет город наскоком. Не получилось.

— Когда они успели построить вторую линию обороны? — недоуменно спросил Никита.

Раки только крякнул. Он тоже не понимал, откуда взялась вторая линия укреплений.

— Не понимаю. Ее не было! — кричит он, как бешеный. — Там нет никакого второго эшелона. Ну просто не может быть! — Ракассавский чуть не плачет. Сгоряча он застрелил двух радистов, передавших, что атака захлебнулась. Теперь он сам сидел в наушниках и выслушивал доклады комбатов.

— Блять. Сука. Пидарас! — Так он называл командиров батальонов, которые гибли перед второй линией обороны.

Ракассавский плюет, снимает наушники и бросает их в стену.

— Ну че ты бесишься? — говорит Хрущев. — Была же шифровка от Абеля, что к Борману на помощь идет отряд Анэнербо.

— Хуербо! — рявкнул Командарм. — Я в эти сказки не верю. И никогда не верил.

— А почему вы так разговариваете со мной? Я Комиссар…

— Да какой ты на — слово на х — комиссар?! Комиссар сейчас должен быть где?

— Где? — не понял Хрущев.

— Он должен поднимать роты в атаку! Вот где! Все легли и даже расстрелы на месте не дают результата. Никто не хочет больше вставать.

— Ты сошел с ума, Рокки, — ответил Никита. — Там уже некому вставать. Почти все, кто вошел в четыре утра в коридор за пятидесятым дотом, погибли. Я те точно говорю, ты у меня еще попляшешь. Положил всю армию.

— Прости, Никитушка, — сказал, как бы успокоившись, Славик, — а что ты имел в виду? Ты хотел сказать, что — слово на букву е с приставкой: от — меня, когда тов. Эстэ помре? А он помирать вроде не собирался. Ты, наверно, хочешь его отравить? Да? Или хочешь провернуть заказуху? А-я-я-я-яй! О таких вещах ты так не подумавши болтаешь первому встречному.

— Но, но, но, но, но! — ты не выдумывай.

— А я ничего не выдумываю. Сегодня к вечеру приедет тов. Эстэ. А с ним Берия. Он тебя — слово на б…

— Да — слово на ё из двух букв — я тебя вместе этим Берия-хуерия. Развели, понимаешь, коррупцию.

— Вот сегодня я ему все скажу. Посмотрим…

— Да за эту атаку тебя на хор поставят раньше, чем ты, рот откроешь. Разведка…

— Слово на ё из двух букв — я разведку, — сказал Раки, но уже без прежнего пыла. — Товарищ Леннан приказал сдать всех разведчиков.

— Почему?

— Слово на е с приставкой: осто. — Все время сбывается по-ихнему, а Ленька Пантелеев начал ошибаться в своих предсказаниях.

— Кто-то его переигрывает.

— Ладно, давай выпьем коньячку, Никита Сергеевич. Не будем горячиться.

— Спасибо, я лучше водки.

— Хорошо. Давай выпьем водки. У меня в загашнике есть полуторалитровая фляжка Столичной.

Он ищет Столичную, но не находит.

— Кто мог спереть Столичную? — растерянно говорит Раки.

— Кто здесь только не ходит, — прозрачно намекает Никита Сергеевич.

— Не говорите глупостей. Зачем Кэт Столичная? Это твои помощники ее выпили.

— Мой помощник лег грудью на амбразуру, — сурово сказал Никита Сергеевич и закрыл этот вопрос.

Пришлось выпить спирта. Он-то всегда был. Иначе в психическую не пойдешь. А ходили часто. Можно сказать, все атаки были психические. Это только Вова Матросов мог выпить одеколон перед атакой. Как и другие Матросовы. Не пропадать же добру. Как говорится: дают — бери, а бьёшь — беги.

Они чокнулись, выпили. Раки разломил надвое дужку Краковской колбасы.

— Не сработал наш план с женщинами, — сказал Раки.

— Не говори только, что из-за моей идеи с козами, — сказал Никита.

— Вполне возможно именно из-за этого.

— Нет, здесь в чем-то другом дело. Надо спросить твою Кэт. Кстати, где она?

— Я здесь, — сказала Кэт. Она неслышно вошла в землянку и как призрак выплыла из-за ширмы.

— Ты своими неожиданными появлениями нас в гроб загонишь, — сказал Никита.

— Ищите, козу отпущения? — сразу пошла в атаку Кэт.

— Кстати, где та коза, которую я приказал ликвидировать? — спросил Славик.

— Кого ты спрашиваешь? Здесь нет, ни помощников, ни адъютантов, ни радистов. Все убиты, — сказал Никита.

— Я ходила на позиции, нашла эту козу и взяла себе, — сказала Кэт.

— Зачем? — хором спросили ребята.

— Ну, надо мне. И все. Прошу считать эту тему закрытой, — сказала Кэт, и налила себе одинарный спирт. Двадцать пять граммов.

— Вот также безапелляционно вы посоветовали нам хитрый план с козами и женщинами, — сказал Никита. — А что из этого вышло? Ведь, знаете ли, можно допустить, что вы засланный агент и советуете нам не совсем корректные вещи.

— Ну, во-первых, козы, это ваше дополнение. Я бы сказала не совсем безнадежное дополнение.

— Спасибо и на этом, — сказал Никита, и сам налил всем по одинарному спирту.

— И все-таки, почему немцы не использовали женщин? — спросил Раки. — Ведь это были настоящие немки.

— Во-вторых, — продолжала Кэт, — нас кто-то опередил. В дотах уже были женщины. С самолета немцам сбросили тюк на пятьдесят породистых телок.

— К-каких телок? — спросил Никита и без тоста выпил свою порцию спирта.

— Семнадцать Грет Гарбо, семнадцать Марлен Дитрих и шестнадцать Ингрид Бергман. Отсюда логично следует третий пункт: в Берлине засел Крот. Все наши планы становятся заранее известны немцам.

— Да, — задумчиво сказал Славик, — Марлены Дитрихи конечно лучше простых баб. Нас обошли. А куда Борман живых немок дел?

— Из них был сформирован костяк Черного Батальона, — сказала Кэт.

— Все-то ты знаешь, — сказал с завистью Никита. И добавил: — Только почему все это поздно?

— Я вам уже сказала: ищите шпиона в ставке.

— А ты не можешь сама определить, кто это такой? — спросил Славик.

— К сожалению, нет. Стоит очень мощный блок. Я не понимаю, что это такое. Возможно, Анэнербо удалось внедрить своего человека в окружение тов. Эстэ.

— Ты не скажи это еще где-нибудь, — сказал Никита. — Сразу на — слово на букву х — расстреляют.

Не обращая внимания на замечание Никиты Сергеевича Хрущева, Кэт добавила:

— Это очень необычный человек, — печально говорит Кэт и уходит.

Два человека в окровавленных белых халатах втаскивают в комнату полуживого человека.

— Кто такой? — спрашивает Ракассавский.

— Я главный врач госпиталя, полковник Вишневский, — говорит высокий бородатый мужик. — А это мой помощник тов. Склифасовский. Майор. В связи с намечающимся Делом Врачей, хочу сразу доложить: этот парень ожил на операционном столе.

— То есть как? — не понял Никита.

— Он был мертвым и ожил? — спросил Славик. — Как это так? И почему он тогда оказался на операционном столе? В морге, что ли?

— У нас, к сожалению, один стол для живых и для мертвых, — ответил Вишневский.

— Как фамилия этого бойца? — спросил Хрущев.

— В этом, можно сказать, все дело, — сказал доктор. — Это Матросов.

— Легендарный Матросов, который закрыл амбразуру вражеского дота своей грудью? — Рокки подошел поближе. — Че-то не похож.

— Его звать Вова, — сказал Склифасовскимй.

— Ах, Вова Матросов! — как-то даже радостно воскликнул Славик Ракассавский. — Последний из Могикан! Так он же погиб. Даже его козу уже забрала себе Кэт.

— В том-то и дело, что он ожил на операционном столе, — сказал главврач.

— Значит, на самом деле он не погиб, а просто притворился. — Рокки печально покачал головой. — Я так и думал. Вот! Вот, они твои козы к чему привели! — Славик выкинул руку по направлению Никиты. Рок выпил двойной. — Фу! — И добавил: — Расстрелять! Расстрелять немедленно ко всем чертям.

— Он был мертв, — тихо сказал Склифасовский.

— Что вы — слово на б — там мямлите?! Хотите попасть в готовящееся Дело Врачей?

— В нем было Двадцать Семь пуль, — сказал Вишневский.

— Хоть Тридцать Семь! — крикнул Раки. — Ну до чего вы меня довели? Сплошная халтура! Никто не хочет защищать Родину! Одно притворство. Расстрелять…

— У него вся грудь была разворочена… — опять что-то попытался сказать доктор.

— Что вы пытаетесь мне сказать?! — взорвался Славик. — Зачем вы его сюда привели?

— Он ожил на операционном столе, — сказал Вишневский.

— И что вы предлагаете? — спросил Хрущев.

— Надо отослать парня на Большую Землю для проведения научных изысканий, — сказал Вишневский. — Это совершенно уникальный случай.

Рок вынул свою девятимиллиметровую Беретту.

— Если вы сейчас не прекратите пороть чушь и не уведете отсюда этого дезертира, я сам лично расстреляю и его, и вас обоих Врагов Народа.

Через час вывели на расстрел двоих. Один — этот майор Смерша, Леня Голиков, а другим был сержант НКВД, по кличке Итальянец, по документам, подсунутым ему Кэт, Вова Матросов.

Их поставили на бруствер. Майор присмотрелся к своему спутнику.

— Итальянец, это ты, что ли? — удивился майор Урузаев ко кличке Леня Голиков.

— Я, кажется, — ответил сержант. — Он еще плохо себя чувствовал и на расстреле был весь в бинтах. Они обматывали его голову, грудь, и даже одну ногу. Ногу-то когда прострелили?

— Тебя за что?

— Матросов должен умереть, — сказал Итальянец.

— Это за того, которого я хотел изрешетить в землянке? Ну, надо же! Мы оба гибнем из-за него. Послушайте. Послушайте! Этот парень не Матросов. Это какая-то чудовищная ошибка. Это сержант НКВД!

— А ты Папа Римский, — сказал комендант расстрельной команды.

— Я… Да ты же меня знаешь… — майор протянул вперед руку.

— Послушайте, ребята, мне по барабану, кто вы, — сказал комендант. — Будьте вы хоть Эстэ с Ле. Я бы все равно вас расстрелял. — Ничего себе! Лучше бы он сказал не Эстэ с Ле, а Мандельштам с Есениным. — Маленькая лекция о пользе литературы.

Коменданта начали вязать его же солдаты. Правда, не все. У некоторых тут же подкосились ноги при словах об Эстэ и Ле.

— Бежим! — крикнул Леня Голиков.

Но суматоха была не долгой. Солдаты сразу же убили своего командира, потом несколькими залпами уложили сержанта и майора.

— От нас не убежишь, — сказал помощник коменданта, вынимая из нагрудного кармана убитого партбилет. — Завалили кабанов. Докомандовались. И ты, и Ленька. Лучше бы ты совсем забыл эти имена: Эстэ и Ле. — Заместитель в ужасе оглянулся. Кажется, никто не слышал. Солдаты делали контрольные выстрелы в Итальянца и майора Леню Голикова. Коменданта Заместитель добил сам.

Ночь. Итальянец медленно поднимается. Он оглядывает освещенное полной луной поле. С трудом раздевает коменданта. Садится отдохнуть. Потом снимает с себя бинты, рваную одежду и напяливает гимнастерку, галифе и сапоги коменданта расстрельного взвода. Медленно уходит в глубь леса. Коменданта просто не успели раздеть. Зам уже потащил с него прекрасные хромовые сапоги, но тут приехал на мотоцикле БМВ гонец и передал, что Командарм срочно требует расстрельную команду. Зачем уж она ему в это время понадобилась? Может, чтобы самого себя расстрелять перед прибытием тов. Леннана?

Никто не видит, как уже дважды убитый за одни сутки Итальянец, удаляется в сторону Линии Фронта. Никто, кроме Кэт. Она стоит за деревом и наблюдает, как над головой Итальянца взлетают, висят, а потом медленно гаснут осветительные ракеты.

Прежде чем окончательно удалиться, Итальянец возвращается на поле боя, к пятидесятому доту. Ему надо найти Верховского. Но тот без головы.

— Он должен лежать в пяти метрах от амбразуры, — бормочет Итальянец. Но там адъютанта Командарма и любовника Кэт нет. — Или в десяти? Что-то уже не помню, где ему оторвало голову очередью из крупнокалиберного пулемета. — Он отходит назад, потом возвращается. Нет. Итальянец встает на колени и начинает шарить по карманам трупов.

— Барахольщик, — говорит Кэт. Она идет к машине и возвращается на наблюдательный пункт с прибором ночного видения. — Ублюдок. Мародер, — говорит она медленно и закусывает губу. Итальянец, наконец, находит труп Верховского и вынимает что-то из его кармана. Кэт всматривается. Предмет в приборе ночного видения вспыхивает черными и белыми треугольниками. — Мама! — вскрикивает Кэт. Она хочет крикнуть, чтобы Итальянец положил предмет на место. — Положи, пожалуйста, его на место! — кричит Кэт. Но голоса ее не слышно. И не только потому, что Итальянец находится уже очень далеко, но и потому что она не кричит, а просто сипит. У нее пропал голос. — Все пропало, все пропало, — негромко причитает Кэт. Она садится на землю и плачет.

А Итальянец уходит все дальше и дальше. Уходит и уносит с собой ключ к Семнадцатой Карте. Камень ЗВЕЗДА СОБАКИ. — Он взял Звезду Собаки, которая содержит драгоценный камень, состоящий из черных и белых треугольников, — шепчет Кэт. — Значит, Верховский и был Кротом? Он украл у нее этот камень. Когда? Когда Верховский мог узнать, что у нее есть этот драгоценный камень? Ничего не понимаю.

Девушка еще долго сидела на краю водоема, опустив одну ногу в воду.

— Значит, все-таки Бессмертные существуют, — сама себе говорит Кэт и направляется к своему Хорьху, который стоит недалеко за деревьями.

Слышны раскаты толи грома, толи выстрелы орудий где-то далеко, далеко. В таких местах страшно и целому взводу-то ходить без прикрытия. А Кэт была одна. И видимо, не боялась.

А Колдуны и Экстрасенсы и не должны бояться Неизвестного.

Далее в рукописи идет повтор окончания Запретной Зоны. Не знаю, зачем это сделал автор. Может быть он просто забыл убрать этот кусочек, начинающийся с того, как Молчановский уничтожает следы жизни с костюма Одиссея. Но скорее всего, он хотел показать, что ГОРОД ЭСТЭ существует вне времени Запретной Зоны. Как та часть пространства, про которую нельзя точно сказать, что вот она находится там-то или где-то еще. Лучше бы такие повторы не делать. Но ничего лучше того, что написано, я так и не смог придумать. Так и быть, пусть в этом месте будет повтор, имитирующий петлю времени, как это было при Иисусе Христе, когда Лазарь вышел из могилы.

На заднем плане, у бани, под сильной лампой режиссер Молчановский разглаживает складки на костюмах героев. Он держит огромный дымящийся утюг с резными дырками. Через эти дырки видны раскаленные угли. Как на треножнике для жертвоприношений. Он бормочет:

— И в детской резвости массы колеблют мой треножник…

Кругом темно. Только небольшая лампочка горит у туалета, да на другом конце Зоны можно различить огонек дорогой сигары. Гаванская. Очевидно, какой-то олигарх смог получить посылку даже в этот праздничный день. А ДПНК угостить он просто обязан.

Молчановский опускает раскаленный докрасна утюг на костюм. Материал скворчит, морщится и ежится, как живая кожа.

— Ничего, ничего, — бормочет Молчановский, — а то эти складки могут принять за чью-то — слово на букву п. — А меня будут благодарить за сексографию. А мне это надо? Ведь я только романтик. — И он опять жарит кожу, как будто приносит в жертву древнего жителя республики Майя. — А почему бы и нет? — говорит Молчановский. — Я новый Монтесума. — Сильно. Пусть так все и думают. Он начинает интенсивно уничтожать складки на костюме своего героя.

Вдруг раздается звон разбитого стекла. Прямо перед Молчановским из разбитого в виде пятиконечной звезды окна вылетает окровавленная голова. Во рту у головы скомканный лист сценария. Это голова Эдуарда Радзинского. Кто-то тянет его назад за ноги. Пять острых копий держат голову и не пускают ее назад. Молчановский поднимает свой огромный антисексуальный утюг. Радзинский пытается что-то сказать, но лист сценария во рту мешает. Он только тонко пищит:

— О-о-о! Ооо!!!

Молчаноский рассматривает лицо Радзинского. Он как будто выискивает лишние складки. Слегка опаленный огненным утюгом драматург, писатель, чтец и гонец в ужасе крутит головой. На его шее появляются кровавые полосы от пяти уже рубиновых зубьев стекла. Молчаноский не находит ничего противозаконного на лице своего друга. Левой рукой он осторожно помогает Эдуарду вернуться назад в баню. Тот исчезает в дымной тьме. Оттуда, из Бани, как из Подземелья слышен страшный голос Кума:

— Ты чё нам принес, друг Американского Президента?! Ты что, сука, нас не уважаешь?!

Голос посыльного драматурга:

— О-о-о! Ооо!!!

— Не слышу?! Тебе сказали: только Гарри Поттер! А ты кого принес? Гайдра? Какого Гайдра ты нам притащил? Да на — слово на — нам нужен этот вчерашний день! У нас гости, — продолжал ласково Кум, а ты, гад, что нам подсовываешь?

Открывается дверь бани. В клубах пара, с высокоподнятыми волосами вылетает курьер и метеором проносится через плац. Там на втором этаже творят писатели Виктор Пелевин и Владимир Сорокин.

Молчановский поднимает перед собой кожаный костюм Одиссея. Ни складочки. Теперь все поймут без слов, что он был Бесполым. Как его Пенелопа. Женихам так и так бы не обломилось.

Через разбитое окно из бани слышно, как Виктор Еврофеев уговаривает Соньку.

— Дай мне, пожалуйста, а?

— Нет.

— Почему?

— Я устала. — Перед Сонькой большой спелый арбуз. Наполовину он уже нарезан красивыми ломтиками. Она берет очередной арбузный ломтик, ест его и выплевывает спелые черные семечки в хрустальную вазу. — Почему я должна давать тебе, не понимаю?

— Я считаю, что ты… Как бы это сказать поточнее…

— А ты говори, как есть. — Она берет еще один арбузик и кусает его.

— Ты, ты, ты… Вы настоящая Русская Красавица.

— Да? Правда?

— Век воли не видать! Нет, честно, ай лав ю.

— Ладно. Тогда дам. Щас только арбуз доем.

А в самой бане Ас — уже пришел из школы — трет спину Иг Во. Кум сидит на лавке с намыленной головой.

— Зона психически перегружена, — говорит Ди Ас. — Ни — слово на букву х — практически, не соображают, что делают. Ликвидация давно назрела. Это надо отчетливо понимать.

— Я уже начинаю верить этому бытописателю Борису Парамонову, — говорит Иг Во. — Все, в общем-то, пидарасы.

— Вы там чего хотите говорите, — выплевывая мыло высказывается Кум, но я все равно первый в очереди на Гарри.

— И тебе не стыдно, Малиновский? — говорит Ас. — Ведь Игорь не просто наш гость. Он Проверяющий.

— Ладно, ладно. Я пошутил. Чего не скажешь… — Он окунает голову в таз с водой. Потом с шумом отфыркивается и говорит: — Да всем хватит сегодня. Там Сонька Золотая Ручка в предбаннике телевизор смотрит. В случае чего она может за всех отработать. Слово на Е!.. — я вам скажу… как швейная машинка.

— А как это? — спрашивает Игорь, поворачивая голову.

— Ну, и как Зингер, и как Мерседес.

— Вместе взятые, что ли?

— И вместе, и по очереди. Как хочешь.

Они моются и не торопятся. Впереди у них вся ночь.

Камилла Палья лежат на кровати в санчасти. Рядом на стуле Александр Генис. Он держит руку Камиллы и считает пульс.

— Сколько? — спрашивает она.

— Тридцать восемь и восемь.

— Сколько?!

— Простите, я не то сказал. Просто задумался. Может быть свет включить?

— Не надо. Так лучше. — Камилла Палья тяжело вздыхает. — Не могу понять, как это может быть, — говорит она.

— Я думаю здесь все психически заострено, — говорит Александр Генис, — как говорит наш ученый психолог, начальник этой Зоны. Она изжила себя.

— Кто?

— Зона. Вы понимаете, у нас в Америке всё занижается. Например, вам показывают кино, а вы говорите: телевизор. Здесь все наоборот. Человеку показывают палец, а он почему-то считает, что это — слово на букву х.

— Все равно мне непонятно, как это можно делать миньет, и тут же пить чай. Прямо сразу же, в одной сцене. Тут же заключать сделку и продавать нашу Родину. Невероятно. — Она опять вздыхает. — И да, — добавляет она, — если в эту душную ночь вы решили трахнуть меня, то знайте: это невозможно. Есть преграда…

— Она всегда существовала, — быстро говорит Александр. — Но сначала вы. Говорите.

— Я Бесполая Инопланетянка.

Александр уже готов был сказать:

— Я тоже. — Но он только закашлялся на полуслове.

— Я Бесполый Абориген, — медленно произносит Генис.

— Нас не запихать в одну кров… в одну сцену, — поправляется девушка.

— Мы можем занизиться по-американски, — говорит Александр. — И будем оба Аборигенами.

— Или завыситься по-русски, — говорит Камилла Палья. — И быть Инопланетянами. — Камилла протягивает вторую руку. — Посчитай, сколько сейчас у меня пульс.

— Нормальный, — отвечает Александр.

— Сколько точно?

— Тридцать шесть и шесть.

Они начинают тихонько тереться друг о друга. Не помню точно, но кажется, как стеклянная палочка и мех. В палате и без света становится все светлее и светлее. Заходит санитар. Между телами возникает вольтова дуга. Сноп искр ослепляет и оглушает санитара. Он падает без чувств. Александру кажется, что он летит вместе с любимой женщиной по Временной Трубе. Цель ясна. Это Семнадцать. Где? Где это? Дверь в Заветный Ноев Ковчег? Это же сумма цифр на двери моего дома, — в ужасе понимает он. — Ведь там его могут ждать жена и дети.

Радзинский со слезами на глазах просит Пелевина и Сорокина изменить тот лист сценария.

— Ну, пожалуйста, впишите Гарри Поттера. Они же меня убьют.

— Убьют не — слово на е — шутит Владимир.

— Ну, надо же! — разводит руки в стороны Виктор. — Все хотят Гарри Поттера. Чё тогда врать, что он неживой.

— Да он живее всех живых, — говорит Владимир. — Затмил даже Джона Леннана.

— В очередь, сукины дети! В очередь! — громко говорит Виктор и захлопывает перед носом каптерщика дверь.

Опальный драматург садится на пол у двери, вынимает из кармана окурок сигары и долго причмокивает, пытаясь раскурить ее.

— Мне кажется, я сам становлюсь вампиром, — говорит сам себе Радзинский. Ему кажется, что он приподнимается над полом. — Я Варенуха! — кричит он.

— Что он там болтает? — говорит Виктор.

— Есть, наверное, хочет, — говорит Владимир. — Может, дать ему банку тушенки?

— Дай.

Владимир приоткрывает дверь и просовывает в щель большую банку американской тушенки.

— А нож? — облизываясь, спрашивает драматург.

Ему подают складной нож с ложкой и вилкой и пачку галет.

Банка большая, в ней много мяса и вкусного, тающего во рту белого жира. Она быстро убывает. Из двери ему бросают упаковку баночного пива Бавария.

— Спасибо! — кричит Эдик. — А то я забыл сразу вам сказать.

— Не за что. Не за что, амиго. Это тебе пришла посылка от Американского Президента.

— Почему вы не передали мне ее всю?

— Не положено. — Таков был краткий ответ из-за двери.

— Больше он ничего не просил мне передать? — Эдик заглянул в пустую литровую банку и облизал ложку.

— Нет. Он только написал, что ты избавил его от чувства вины перед собственным народом.

— Да, конечно. Не понятно только почему?

— Потому что каждый сам отвечает за свою историю, — послышалось из-за двери. — Теперь отвечать придется нам.

— Пусти козлов в огород, они всю капусту захватят себе, — говорит негромко Эдик. — Все мои мысли используют.

— Что он там опять бормочет? — спрашивает Виктор.

— Говорит, что мы не даем ему ни тушенки в достаточном количестве, ни бумаги, ни капусты. Он мог бы и сам все написать, — говорит, как переводит Владимир Сорокин.

— Ладно, дай ему сто долларов и сигару, — говорит Виктор Пелевин. Он берет, и сам выносит Эдику сто баксов и настоящую Гаванскую сигару.

— Зачем мне сто долларов? — спрашивает Радзинский. — На лоб, что ли приклеить? Все равно завтра всех расстреляют.

— Ладно, давай сюда деньги, — говорит Виктор. — Оставь себе только сигару. А мог бы на эти сто баксов купить себе у нас еще одну Гаванскую сигару, — добавил Писатель и скрылся за дверью.

Эдуард очень расстроился из-за того, что отдал этому Пелевину последние деньги. Он сказал:

— Ну, настоящие козлы эти Писатели.

— Козлы! — крикнул он.

Писатели безмолвствовали. Они писали продолжение. К утру тема должны быть закрыта.

Анка спала, положив одну руку на пулемет.

— Счастливая жизнь у нас наступит завтра, — мечтательно сказал Пустота. Он лежал на спине и смотрел на далекие звезды. Небо было ясным. Ни облачка. — Перебьём на — слово на букву х — всех — слово на букву е с й на конце.

— А ты сам-то сейчас трахаться не хочешь? — спросил Василий Иванович.

— Сегодня я бы еще потрахался, — говорит Петька. — Только с кем?

— С кем, с кем? Ну не со мной же. — Слово на е с приставкой: вы — вот Анку-пулеметчицу.

— Вы серьезно? Вы не обидитесь?

— А что мне обижаться? На что? Я с ней детей крестить не собираюсь. Она ведь Бесполая.

— А как вы тогда мне предлагаете ее трахнуть? Я не понимаю.

— Я ничего тебе не предлагал, — отвечает Зю.

— Ну вы только что сказали, чтобы я ее — слово на е с приставкой: вы. — Разве это?.. — Анп приподнялся на локте.

— Да я просто так сказал.

Нинон резко всхрапнула, почмокала губами и сказала, как будто и не спала только что:

— Прекратите болтать на — слово на х. — Какие из вас — слово на ё. — Вам только на митингах речи толкать. Другие взяли бы да давно трахнули.

— Но как?! — хором воскликнули ребята. Но Нинка ничего не ответила. Она уже опять спала.

— Как? — опять повторил Анп.

— Да брось ты голову ломать, — сказал Зю. — Болтает она спросонья не подумавши всякую чепуху. Ты лучше подумай о том, чтобы она завтра нас самих к стенке не поставила.

— Надо найти вертолет на всякий случай.

— Да откуда тут вертолет? — спрашивает Зю.

— У Молчановского должен быть вертолет, — говорит Анп. — Он без запасного варианта отхода не работает. Узнать бы только, где он заказал аварийную посадку.

— Ну, и где, ты думаешь?

— Василий Иванович, ты у нас стратег. Подумай, где лучше всего может приземлиться вертолет?

— Считаю, эта крыша самое подходящее место для быстрого приземления и отлета.

— Значит, мы правильно здесь лежим, — говорит Анп.

— У нас очень выгодная позиция, — говорит Зю.

— У нас всегда самая выгодная позиция, — говорит Анп.

— На этот раз ты совершенно прав, Пустота.

Нинка хрюкает во сне, перехватывает руку на пулемете и говорит:

— Да прекратите вы болтать — слово на букву б — наконец. Выспаться не дадут перед боем. Только секс да стратегия с тактикой у них на уме. — И добавила, уже опять засыпая: — Да как бы смыться побыстрее потом. Никуда вы от меня не денетесь. Мы связаны одной веревочкой навеки.

— Неужели это правда? — ужаснулся Петька.

— Не думай о плохом, — сказал Чапаев. — Утро вечера мудреней. Давай спать лучше.

— Возьми меня в дело, Береза. Мне тоже хочется делать что-то приятное.

— Придет зима, покатаешься на санках с горки. Ты это любишь.

Карлик Хаз забегает с другой стороны.

— У меня есть деньги, — тихо говорит он, оглядываясь на спящего Президента.

Береза не отвечает. Он держит в одной руке зеркальце, а в другой маленький пинцет.

Береза выщипывает волосок из носа. Хаз смотрит и нервно дергает своим длинным носом. Потом Береза вырывает волос из брови. Карлик двигает бровями, как Леонид Ильич. Финансист убирает лишний волос с виска. Помощник президента шевелит ушами.

— Ну что ты ему все подражаешь? — слышится сзади звонкий голос Эла. Он проснулся, вставил в зубы сигару и опять отвернулся. Как увидел, а?

— Я хочу хоть чему-то научиться, — говорит бывший депутат государственной думы. — Пока он еще жив. — И добавляет: — И не облысел окончательно.

Оптовый продавец жигулей поворачивается, наконец, к карлику и видит на его ладони огромный зеленый камень. Береза протягивает руку, но Хаз закрывает ладонь.

— В дело возьмешь?

— Тоже хочешь продавать нашу Родину?

— И не только. И Березу Белую, и Президентский молт.

— Значит, ты все-таки успел ограбить ГОХРАН? — удивляется владелец общественного телевидения.

— Да, сумел. Это очень дорогой камень. Из Семнадцатой Карты Священной Колоды. Говорят, он имеет способность…

— Без тебя знаю, — тихо обрывает приятеля банкир.

Они шепчутся. Вдруг голос:

— Ну-ка дай его сюда!

Драгоценный Камень проскальзывает между рук Березы и Хаза. Он катится к отверстию в полу.

— На — слово на букву х — ты нас пугаешь, Эл, — говорит Береза. — Вот теперь он упадет в говно, а нам всем придет — слово на букву п с окончанием на ц.

Все унитазы и писсуары начинают наполняться водой. Еще немного и вода хлынет на пол. Им кажется, что вода уже заполняет туалет, выходит из берегов и затопляет Запретную Зону.

— О, Полноводный Нил, не губи нас! — гонит какую-то чушь Эл. Он прыгает, как Лев Яшин, растягивается во весь свой президентский рост, и лапа его хватает Звезду Собаки у самой Черной Дыры.