Седьмой Змей (ЛП)

Глава 11 Колеса внутри колес / Других попыток не будет / Убить их

Тиро схватился за край пульта, пораженно пытаясь осознать смысл Велундовского сообщения. Связь резко оборвалась, но Тиро успел услышать визг сирены, предупреждавшей о ракетном захвате.

— Значит, ты знаешь, — произнес Шадрак Медузон.

Это был не вопрос.

— Знаю, — подтвердил Тиро, покосившись сперва на Таматику, а потом на разбитое окно.

Железнорукие прекрасно друг друга поняли.

Тиро медленно повернулся; его сердце было тверже и холоднее, чем медузийские ледяные алмазы. Его рука скользнула к болтеру, висевшему на магнитном замке на бедре.

— Я бы на твоем месте оружие не трогал, — предупредил Медузон. — Сержант Мезан предпочитает свой гибмессер, но и с болт-пистолетом он управляется лучше, чем кто-либо, кого я встречал.

Завершив поворот, Тиро расставил пальцы.

Вместе с Медузоном в развалинах центра стояли двенадцать воинов в черных доспехах Железного Десятого. Все они держали оружие поднятым. Ашур Мезан точил свой разделочный нож об посеребренную руку, — руку, которая, как знал теперь Тиро, была ложью. Покрытый шипами шар на кистене Гаскона Малтака описал рядом с его коленом узкую дугу.

Сайбус, Тоик и остальные отправились на встречу с новоприбывшими, а значит, от «Сизифея» с Тиро были лишь Таматика, Игнаций Нумен, Сулган, Дубрик и Кинан. Расклад был не очень хорош, но Железные Руки никогда не обращали внимания на нулевые шансы.

— Во имя Горгона, что происходит? — проревел Игнаций Нумен.

— Медузон нас предал, — ответил Тиро.

Не было нужды смотреть на лицо Нумена, чтобы понимать, как нелепо это звучало. Предательство одного Железнорукого другим было абсурдом, безумным сном. Оно было так абсолютно невозможно, что на ум приходило только одно объяснение.

— Ты не Шадрак Медузон, — сказал Тиро.

— Нет, Кадм.

— Тогда кто?

— А теперь ты просто тянешь время, — сказал Медузон, поднимая руки и снимая шлем. — Ты ведь уже знаешь, правда?

Лицо под шлемом выглядело так же, как лицо, увиденное Тиро при первом визите Медузона на «Сизифей». Его обладатель смотрел на капитана одновременно насмешливо и печально.

Налитый кровью глаз моргнул, и все следы повреждений исчезли. На него смотрел глаз цвета меда с молоком. Медузон схватил примитивную маску из кибернетических аугментаций, покрывавших одну сторону голову, и сорвал ее вместе со слоем ожоговых рубцов.

— К слову, кожа была настоящая.

Открывшееся ему лицо оказалось красивым, ровного цвета, как у чеканной бронзы, с волевым подбородком, широкими скулами и едва уловимым намеком на циничную ухмылку на губах. Это было лицо человека, который взглядом заставлял себе служить себе, а словом — поклоняться.

Лицо примарха.

— Альфарий, — произнес Тиро.

— Единственный и неповторимый.

Медузон всегда излучал силу, но теперь, когда под его личиной обнаружился Альфарий, Тиро увидел, что в его глазах отражалась настоящая мощь. В них планы возникали внутри планов, колеса вращались внутри колес. Мысли примарха без труда проникали в измерения, которые Тиро не смог бы даже представить; галактика в разуме Альфария делала десять тысяч оборотов в день.

— Почему? — спросил Тиро. — Зачем ты это сделал?

Альфарий шагнул к нему, бесконечно уверенный в том, что Тиро не мог причинить ему вреда. Тиро мог выхватить оружие и выстрелить за долю секунды, но он понимал, что умрет, не успев даже поднять его наполовину.

Повернувшись к нему, Альфарий сказал:

— Я тебе завидую, Кадм. У тебя есть абсолютная, стопроцентная уверенность, что ты можешь доверять тем, кто носит черное с серебром. Я этого лишен. Когда я сделал свой выбор, не все мои сыновья согласились поверить в то, что мне открылось.

— Открылось? — переспросил Тиро, стараясь держаться между вражеским примархом и Таматикой.

Альфарий отмахнулся.

— Объяснять слишком долго, к тому же я сомневаюсь, что ты поймешь — с твоей-то манерой воспринимать все буквально.

— Так ты поэтому стал изменником? — спросил Тиро. — Из-за того, что тебе что-то… открылось? Поэтому предал своего отца?

Альфарий засмеялся и укоризненно поднял палец.

— Ты правда думаешь, что можешь уязвить меня столь примитивными оскорблениями, Кадм? На что ты рассчитываешь: что я разозлюсь и допущу какую-нибудь ошибку, а ты воспользуешься ей и всех спасешь? Нет, ничего тебе не придумать.

— И кто же прилетел на том «Громовом ястребе»? — спросил Тиро. — Один из твоих капитанов, отказавшихся предавать вместе с тобой?

— Легат Хайтин, — ответил Альфарий. — По-своему хороший солдат. Благородный до упрямства и имевший доступ к большому объему секретных сведений, почему я и должен был найти его прежде, чем он доберется до Империума. К слову, спасибо, что помогли.

— Чтобы его найти, тебе был нужен Криптос, — понял Тиро.

— Рано или поздно я бы его все равно поймал, — ответил Альфарий, складывая руки на груди. — Но да, Криптос определенно облегчил мне задачу.

— А Альфа-легионеры по борту тех пришвартованных кораблей? Их экипажи все еще верны Императору?

Альфарий постучал костяшками пальцев по пульту, стоявшему позади него.

— Да, верны, но если фратер Таматика все правильно сделал — а я в этом не сомневаюсь, — то корабль Хайтина уже превратился в летающую бомбу замедленного действия. Только взорвется она чуть раньше, чем планировалось.

Тиро пытался найти сторону, с которой к примарху можно было подойти, хоть какую-нибудь трещину в броне его скрытности, но ничего не видел. Тиро был простым воином, для интеллектуальных сражений с примархом он подходил плохо.

Победить в этом сражении он не мог, но, услышав, как Таматика три раза постучал серворукой по напольной плите, понял, что и не придется.

Альфарий заметил, что язык его тела изменился.

— В чем дело, Кадм? — спросил он, усмехаясь. — Ты еще не утратил надежду? Придумал, как мне помешать?

— Не я, — ответил Тиро и кивнул на Таматику. — Он.

Тиро бросился на пол в то же мгновение, когда в центр управления шаровым тараном врезался кулак титана.

Кулак представлял собой клешню-манипулятор, что было только плюсом, поскольку настоящее орудие боевого титана мгновенно убило бы всех, кто находился в центре управления. В Тиро ударили куски металла и оборудования. На броне появилось с десяток трещин.

Пол провалился, когда разрушения, учиненные машиной Механикум по команде Таматики, коснулись и консольных опор. Мир вылетевшего из зиккурата Тиро перевернулся с ног на голову. Он рухнул на уровень ниже, а потом покатился дальше вниз, на протяжении всего пути подвергаясь атакам цунами из падавших сверху обломков.

Перед глазами мелькали тела — слишком быстро, чтобы определить, кому они принадлежали. В грудь то и дело ударяло с силой молота, выбивая дыхание. Кожу на голове рассекло что-то острое. Он тут же утратил всякое представление о верхе и низе. Даже ухо Лимана теряло восприятие при таком быстром и беспокойном спуске.

Тиро несла вперед лавина из стальных обломков, грозивших раздавить его в любой момент. Большинство ударов были достаточно сильны, чтобы сломать кости. Бедренная кость раскололась, как керамическая. Сросшийся костяной каркас, защищавший грудную клетку, треснул посередине, а ключица сломалась в трех местах.

Боль была невероятной, но он прогнал ее: благодаря генетически улучшенным чувствам в окружающий мир наконец начала возвращаться определенность.

Он остановился.

Над ним вздымалась разрушенная стена зиккурата, которую до сих пор громил когтистыми лапами титан, словно искавший внутри какое-то сокровище. Из-за его атак непрекращающимся дождем падали обломки пластали и бронзовой обшивки. Тиро, затаив дыхание, смотрел, как вершина здания исчезает в расцветающем взрыве.

Сгустки фосфорно-яркого горящего прометия полетели по дуге вниз, как пирокластические камни. Когда они попадали в что-нибудь взрывоопасное, платформу сотрясали вторичные взрывы.

Взрывоопасным на Лерне Два-Двенадцать было практически все.

Платформу окутало красным, как магма, дьявольским светом, как будто в мир вырвались огни подземного мира из какой-нибудь примитивной религии. Из разбитых силосных башен текли клубы дыма, а от разорванных труб к небу поднималось пламя.

Зрелище напомнило Тиро о вечных огнях горы Карааши — не угасающего стратовулкана, где примарх явился на Медузу. Брата Бомбаста назвали в честь этого яростного пика — еще до того, как его поместили в саркофаг дредноута.

Его придавил к земле лист стали, от жара изогнувшийся, как пластик. Тиро пытался его отодвинуть, но вес обломков над ним был слишком велик.

Броня была неактивна и представляла собой лишь пластины из погнутого, покрытого копотью керамита без энергии. Генератор сорвало со спины, пока он катился по стене.

— Я здесь не умру, — прохрипел он, видя перед глазами лишь красный туман боли.

— Тогда заткнись и помоги ее поднять, — отозвался Таматика, медленно выходя из дыма и пепельного дождя. У него оставалась только одна серворука, а грубое лицо представляло собой маску из запекшейся крови и масел.

Тиро кивнул и просунул руки под сталь, зажмурившись и заскрипев зубами от боли. Взревев, он одновременно с Таматикой попытался поднять металл. Их усилий было недостаточно.

А затем рядом оказался Игнаций Нумен, тут же добавивший свою немалую силу к их.

Тиро почувствовал, как сталь слегка приподнялась. Достаточно, чтобы можно было выкарабкаться на свободу.

— Вылезай, — выдохнул Нумен. — Быстро.

Таматика и Нумен отпустили лист, едва Тиро поднялся на колено. Сломанная нога состояла из ослепительной боли, но она будет его поддерживать, если он будет помнить о повреждении, но не бороться с ним.

— Наши люди? — спросил он между сиплыми вдохами, указывавшими на то, что по крайне мере одно из основных легких схлопнулось.

— Кинан мертв, — мрачно сообщил Таматика. — Сулган и Дубрик здесь.

— Альфарий?

— Понятия не имею, — ответил Таматика. — Надеюсь, что мертв.

— Так нам повезти не может, — покачал головой Тиро.

От движения в голове раздалось с десяток взрывов боли. Трещина, а может, и несколько. Во время падения он потерял шлем, что заметил только сейчас.

— Нет, не может, — произнес Альфарий, выходя их горящего огня, как дьявол, восстающий из ада. — Но попытка была хорошая, фратер.

Бронзовое лицо примарха утратило красоту, в беспорядочном падении покрывшись ранами и испачкавшись в крови, и все же он стоял несломленный там, где простые смертные погибли. Падение стерло с его брони почти всю черную краску, и теперь гигант стоял в доспехах из голого металла.

В глазах, ни на мгновение не остававшихся неподвижными, бурлил ни с чем не сравнимый гнев.

Ашур Мезан и Гаскон Малтак стояли рядом с своим повелителем. Мезан поразительным образом пережил падение почти без повреждений, но Малтак прижимал правую руку к груди. Из разбитого локтя выглядывали обломки кости.

— Хорошая попытка, — повторил Альфарий. — Однако других у вас не будет.

Примарх поднял болтер и отправил в грудь Тиро четыре масс-реактивных снаряда.

Игнаций Нумен никогда не считал, что обладает хорошим воображением, но при виде Альфария, беззвучно стреляющего в Тиро, в сознании всплыли давно забытые воспоминания о детстве на Медузе. Он мысленно вернулся в безлунные ночи, когда он с волнением слушал сказки о серебряных демонах, выползавших из озлобленного сердца планеты.

Да, демонах — и героях, которые их побеждали.

Тиро упал, следом за ним упала на землю кровь, фонтанирующей дугой вырвавшаяся наружу, и мгновение миновало. Альфарий опять стал всего лишь врагом, которого следовало убить. Безверным предателем, не заслуживавшим мифологизации.

Альфарий что-то сказал, но визор Нумена пересекала трещина, и слов на дисплее не появилось. Поэтому он прочитал их по губам примарха.

«Убить их».

Ашур Мезан, заметив железные штифты у Сулгана и Дубрика, направился к ним. Гаскон Малтак медленно шагал к Нумену, описывая четко контролируемые спирали тусклым стальным шаром на цепи.

Альфарий встал напротив Таматики, и они что-то друг другу сказали. Нумен не стал тратить усилия на чтении по губам. Все его внимание требовалось для собственного боя. На периферии зрения возникло движение, но Нумен мысленно отгородился от него. В таких ситуациях, когда возникала нужда в полной сосредоточенности, глухота была благом.

Малтак ничего не говорил, за что Нумен был ему благодарен. Сейчас они будут драться, и один из них умрет. К чему слова?

Они кружили под химическим дождем, как хищники, оценивавшие соперника-альфу. Малтак продолжал вращать кистенем, у которого к шару размером с кулак были приварены пирамидальные, тупые, но от этого только более опасные шипы. Нумен не обращал внимания на оружие и свободно держал в правой руке свой побитый, тридцать семь лет верно служивший ему цепной меч.

Малтак сделал обманный выпад влево, шагнул вправо и с невероятной скоростью направил кистень в колено Нумена. Он мастерски сохранял натянутость цепи, направляя рукоять по той же дуге, по которой двигалась шипастый шар.

Нумен в последнее мгновение разворотом ушел с пути кистеня. Малтак вывернул руку, возвращая шар, а затем ударил им в нагрудник Нумена. Сила атаки была гигантской, и Нумен охнул, чувствуя, как под броней ломается еще одна кость.

Еще один удар по очередной убийственной параболе.

Нумен успел поднять меч, но шар разбил клинок, как фарфоровый. Зубья разлетелись от сломанного оружия, и Нумен взревел, когда один угодил ему в левую линзу. Изображение в визоре пересекли помехи. Он отступил, но Мальтак уже замахивался кистенем снова.

На этот раз он целил Нумену в голову. Атака была прекрасно продумана, идеально рассчитана и вмиг закончила бы бой с воином из любого легиона, кроме Железного Десятого.

Нумен отреагировал единственным возможным образом. Он поднял руку, поймал шар кистеня ладонью и крепко сжал прежде, чем Малтак успел его отвести.

— Вот она — польза железной руки, — сказал он.

Нумен перенес вес на другую ногу и бросился вперед, по-прежнему держа шар между плечом и шеей. Используя весь свой вес и всю инерцию, он вбил его в лицевую пластину Малтака. Шипы пробили шлем, врезались в плоть и кость. Удар отдался по всей длине руки.

Малтак издал булькающий крик и отшатнулся, насколько позволяла натянутая цепь. От разбитого шлема отваливались куски керамита, а из-под него выглядывали ужасающие повреждения.

Железный шар вдавил левую часть лица советника от линии челюсти до брови. Один глаз исчез, второй выбило из глазницы. На коже и мышцах возникли кровавые борозды. В дырах, пробитых шипами, виднелись сломанные, окровавленные зубы.

— На колени, шавка! — взревел Нумен, дернув за цепь, как хозяин, требующий повиновения от побитого пса. Малтак застонал от боли и упал перед ним с поднятой рукой, поскольку шар и цепь еще были у Нумена.

Свободной рукой Нумен вытащил болт-пистолет и прижал дуло к дыре в щеке Малтака.

В тот самый момент, когда он нажал на спусковой крючок, фотонный клинок гибмессера, принадлежавшего Ашуру Мезану, вошел под ребра и направился вверх, к сердцу.

У Таматики не было шансов, и он это знал. Безусловно, он был жив лишь потому, что Альфарий пока не собирался его убивать. Его поведение противоречило логике, но, возможно, примарх был выше подобных вещей. Альфарий срезал его броню кусок за куском.

Сулган и Дубрик были мертвы: Ашур Мезан вскрыл им грудные клетки и шеи пятью-шестью ударами гибмессера. Нумен стоял на коленях над безголовым телом Гаскона Малтака, борясь с Мезаном, который пытался вогнать лезвие ему в сердце.

Изменив направление меча, Альфарий поймал руку Таматики в захват и развернул его. Заломив ему плечо с силой, достаточной для того, чтобы сломать кость, примарх заставил его поднять голову к бурлящему от бурь небу.

— Видишь, фратер? — спросил Альфарий. — Да свершится справедливость, когда рухнут небеса!

Когда прозвучало последнее слово, подфюзеляжная броня ударного крейсера вздыбилась. Мгновение спустя с его бортов вырвались потоки огня от цепи мощнейших взрывов: огнеопасная смесь топлива и воздуха разрывала внутренности корабля.

Над Лерной Два-Двенадцать пронесся громкий стон металла, подобный реву степного левиафана, гибнущего под атаками охотников. Взрывы, сотрясавшие сегмент с двигателями, заставили ударный крейсер накрениться вперед, кормой поднимаясь к облакам.

Оторвавшиеся гигантские топливопроводы выбрасывали на раненый крейсер тысячи мегалитров прометия. Микросекунду спустя тот воспламенился, и огонь пошел по трубам вниз, к силосной башне в центре платформы.

В ней активировались протоколы экстренного отключения и остановки подачи, но против этой губительной скорости не было шансов. Центральная башня взорвалась, и от этого взрыва содрогнулась вся платформа.

Таматику омыла обжигающая волна. Он заскрипел зубами, борясь с болью, и почувствовал, как Альфарий прижал острие меча к нижней части его челюсти. Над кончиком собралась капля крови.

— Хорошая работа, фратер, — сказал Альфарий. — Смотри.

Ударный крейсер падал, и его клинообразный нос был направлен прямо на Лерну Два-Двенадцать. Он падал медленно, с достоинством сопротивляясь неизбежной гибели. Корабль покрывали цвета врага, но Таматику его смерть печалила.

— Недостойный финал для столь замечательного корабля, — заметил он.

Он не хотел смотреть на то, как гибнет столь гениальное и величественное творение рук человеческих, и закрыл глаза, зная, что собственная смерть тоже близка.

— Тебе стоит посмотреть, как он гибнет, — произнес Альфарий, словно прочитав его мысли. — Больше такой возможности не представится.

Таматика не ответил, только сосредоточился на одиноком пятне тьмы посреди гигантских неоново-ярких пожаров.

Альфарий проследил за его взглядом и тоже посмотрел в бурлящее небо и раскаленные добела ураганы плазмы, которые бушевали над центральной силосной башней.

— Что там, фратер? — спросил Альфарий. — Что ты видишь в огне?

Таматика улыбнулся.

— Освобождение, — ответил он.

Шарроукин врезался подошвами ботинок в наплечник Ашура Мезана, опрокинув на труп Малтака. Приземлившись с кувырком, он вскочил на ноги, одновременно вынимая из ножен парные мечи с черными лезвиями.

Мезан, уже вставший, ткнул гибмессером в горло Шарроукину. Тот парировал одним клинком и поставил блок другим, удивленный и немало впечатленный скоростью сержанта.

Он отлетел от кровожадного Альфа-легионера, дав короткий импульс в прыжковый ранец. Вокруг них падали горящие обломки, а земля содрогалась от глубоких вибраций, которые вызывали взрывы по всей платформе.

— Ты быстр, вороненок, — сказал Мезан, по-змеиному поднимая и опуская голову и скользя к Шарроукину, перебрасывая при этом нож из руки в руку. — Но сейчас ты узнаешь, что старый Мезан быстрее… О да, гораздо быстрее. На моем счету уже четыре головы, но твоя станет главным сегодняшним достижением. Подойди ближе, уж я подрежу тебе крылышки.

Шарроукин внимательно взглянул на противника. Он ничего не знал о происхождении Альфа-Легиона, о том, откуда они пришли, какая культура их сформировала, какие тяготы их выковали. Мезан был искусен, но Шарроукин не мог обозначить нюансы его мастерства. Без сомнения, он был быстрым, подвижным и жестоким, но помимо этого в его глазах виднелось бездонное, как океан, сумасшествие.

— Ты безумен, — сказал Шарроукин.

— Значит, нас двое, вороненок, — ответил Мезан.

Они бросились друг на друга, атакуя клинками, как когтями.

Мезан уходил от всех убийственных атак, с невероятной скоростью блокируя удары Шарроукина гибмессером. Шарроукин редко встречал более быстрых воинов. Сравниться с ним мог лишь смеющийся мечник с сеткой шрамов на лице, которого он убил на Йидрисе.

Он осознал, что истекает кровью из ран на бедре и шее, но не видел даже, чтоб его ранили. Каждый удар Мезана скрывался за обманкой, и каждый выпад, выглядевший смертельной атакой, оказывался уловкой для нанесения еще более серьезной раны.

Мезан отскочил и вытер меч, оранжевый от пожаров на разрушающейся платформе и красный от крови Гвардейца Ворона, об наруч.

— Не привык к порезам, вороненок? — поинтересовался он.

Шарроукин сделал нетвердый шаг назад и намеренно опустил клинки. Мезан ухмыльнулся, решив, что противник уже побежден.

Когда альфа-легионер бросился на него, Шарроукин уронил один меч, одновременно опустившись на колено, как бегун на старте. Он активировал прыжковый ранец и метнулся к Мезану. Предатель такого хода не ожидал, но, моментально придя в себя, он отпрыгнул с траектории мощного броска.

Как Шарроукин и рассчитывал.

Используя опустившийся наплечник воина в качестве опоры, Шарроукин взлетел над Мезаном, как стрелка часов. Оказавшись в вертикальном положении, он направил вниз остававшийся меч и еще раз активировал ранец.

Черный клинок Шарроукина вонзился в скопление жизненно важных органов и кровяных сосудов под ключицей. Он развернулся и запрыгнул на Мезана, от скорости и массы противника падавшего на колени.

Меч уже был погружен в плоть по рукоять. Шарроукин дернул его, как рычаг, и рассеклись артерии, разорвались сердца, схлопнулись легкие. Из раскрытого рта Мезана вырвался горячий, перемешанный с кровавой пеной выдох. Он содрогнулся от шока и боли, не прекращая попыток скинуть Шарроукина. Но его силы убывали с каждой секундой и каждым глотком крови, заливавшей горло.

Шарроукин поворачивал меч, пока не убедился, что противник мертв.

Когда он поднял взгляд, воин с телом Шадрака Медузона и лицом примарха уже медленно шел к нему. В одной руке он держал фратера Таматику, словно тот ничего не весил.

— Ты Альфарий, верно? — обратился к нему Шарроукин. — Настоящий — в смысле, не доппельгангер или какой-нибудь гомункул?

— Я настоящий настолько, насколько сейчас нужно, — ответил Альфарий, швырнув фратера Таматику к Кадму Тиро.

Шарроукин поднялся от трупа Мезана и медленно пошел по дуге к павшим Железноруким, наклонившись только, чтобы поднять оброненный меч. Где-то неподалеку взорвался перерабатывающий завод. К небу поднялся гриб из ослепительного белого пламени.

— Признаю, ты хорош, — сказал Альфарий с одобрительным кивком, воспроизводя движения Шарроукина. — Я был уверен, что Мезан тебя убьет.

— Нас, Гвардейцев Ворона, сложно убить. Исстван должен был тебя этому научить, — ответил Шарроукин, опускаясь в боевую стойку и выставляя мечи. Нефтехимические капли текли по клинкам, смывая с них пепел.

— Ты явно не слышал, что происходит на Освобождении, — улыбнулся Альфарий, наклоняясь, чтобы подобрать гибмессера Ашура Мезана.

Шарроукин напрягся, ожидая атаки.

— Убери мечи, Никона, — сказал Альфарий, пряча мясницкий тесак в ножны. — Я признаю, что ты хорош, но тот трюк с растворением в тенях, которому научил тебя мой брат, на мне не сработает.

— Это мы посмотрим, — возразил Шарроукин, поднимая один меч и опуская второй.

— Нет, не посмотрим, — отрезал Альфарий и повернулся, собираясь уходить.

— Ты не будешь со мной сражаться?

— Я не буду тебя убивать, Никона, как бы мне этого ни хотелось. Во всяком случае, сегодня, — ответил Альфарий. — Об этом меня попросил Магнус.

— Рад слышать, — отозвался Шарроукин, убирая мечи в ножны.

Альфарий засмеялся.

— Ты мне нравишься, Никона. Ты не смотришь дареному коню в зубы, а сразу на него садишься.

Шарроукин всегда мог распознать хороший совет, но все же не удержался и спросил:

— Тогда для чего все это? К чему секреты и ложь? Зачем нас в это впутывать?

Альфарий поднял взгляд к огненной буре, поглощавшей Лерну Два-Двенадцать.

— Попроси Тиро тебе рассказать, если он выживет.

— Попрошу, — ответил Шарроукин и наклонился к Таматике и Тиро. Он не очень доверял обещанию Альфария не убивать их, а потому не спускал с примарха глаз. Таматика уже шевелился, хотя пластичный сальник на шее просто смяло огромной силой.

Таматика застонал и произнес слабым, влажным от крови шепотом:

— Кадм…

Кадм Тиро истекал кровью. После четырех масс-реактивных снарядов его грудная клетка походила на объедки с пира зеленокожих.

Его глаза были распахнуты от боли, а кожа — бледнее, чем алебастровое лицо Шарроукина. Чудом было то, что еще не умер, но другого он от капитана Железного Десятого и не ожидал.

От Альфария осталась лишь тень, размытый силуэт в дыму. Горящий прометий бурлил вокруг, но его не трогал. Рядом с примархом двигались другие силуэты — воины в черной броне Железных Рук, но никто не был тем, кем казался.

— Я сказал, что не буду тебя убивать, — сказал Альфарий, с каждым словом все дальше уходя в огонь и дым. — Но, полагаю, он может.

Шарроукин поднял взгляд.

Нос ударного крейсера таранил бури, сотрясавшие небо, неся смерть Лерне Два-Двенадцать.

— Таматика, — позвал Шарроукин. — Помоги мне с Тиро.