Седьмое святилище

– Сокровища? – с алчной усмешкой спросил Тунигорн. – Кучи изумрудов, алмазов и яшмы?

– Да. Все это и еще больше. Несметные сокровища, Тунигорн. Нет ли у тебя с собой вина, Насимонте?

– Как не быть, друг мой. Отменное, мульдемарское.

Герцог подал флягу понтифику, и тот стал пить жадно, будто воду, даже не стараясь распробовать букет.

Тени сгущались, и одна из малых лун показалась над горизонтом.

– Ваше величество, не угодно ли спуститься? – позвал археолог Во-Симифон, и Валентин последовал за ним вниз.

Пролом в стене расширили, и в святилище можно стало пройти. Магадоне Самбиса дрожащей рукой вручила Валентину фонарик.

– Я вынуждена просить ваше величество ничего там не трогать. Вы, безусловно, имеете привилегию войти туда первым, но не забывайте, пожалуйста, что это научная экспедиция. Мы должны заснять все в первозданном виде, прежде чем тронуть что-то хоть пальцем.

– Я понимаю, – заверил Валентин.

Он осторожно переступил через каменную кромку и вошел.

Пол святилища был выложен гладким блестящим камнем, возможно, розовым кварцем. На нем лежал тонкий слой пыли. По этому полу никто не ходил двадцать тысяч лет, подумал Валентин. А человеческая нога здесь вообще не ступала.

Он подошел к черному постаменту в середине и посветил на него фонариком. Да, это опал с рубиновыми жилами – камень Конфалюмского трона.

На его блестящей поверхности, лишь едва тронутой пылью, лежала тонкая золотая пластина с затейливыми пыориварскими иероглифами, украшенная кабошонами берилла, сердолика и ляпис-лазури. Точно в ее середине, бок о бок, лежали два длинных продолговатых предмета, похожие на кинжалы из белого камня.

Валентина пронзил благоговейный трепет. Он знал, что это такое.

– Ваше величество! Ваше величество! – позвала Магадоне Самбиса. – Пожалуйста, скажите нам – что вы видите?

Но Валентин не ответил, как будто и не слышал. Он погрузился в воспоминания. Это было восемь лет назад, в решающий час войны с /."ab -f , (.

Тогда он держал в руке такую же вещь и чувствовал ее странную прохладу, под которой ощущался раскаленный стержень, и слышал идущую из нее тихую музыку, от которой кружилась голова.

То был зуб морского дракона. Его таинственная власть связала Валентина с разумом дракона Маазмоорна, водяного царя далекого Внутреннего Моря. Это Маазмоорн помог Валентину убить на расстоянии вождя повстанцев Фараатаа и прекратить затянувшийся мятеж.

Кому же принадлежат зубы, лежащие здесь?

Валентин, кажется, уже понял, кому. Это Храм Крушения, алтарь Кощунства. Когда-то недалеко отсюда, на платформах из голубого камня, были убиты двое водяных царей. Это не миф. Это было в действительности.

Валентин не со мневался в этом, ибо Маазмоорн показал ему это событие как нельзя более ясно. Он знал даже имена убитых царей: одного звали Низнорн, другого Домситор. Один зуб, вероятно, взят у Низнорна, другой у Домситора.

Двадцать тысяч лет.

– Ваше величество! Ваше величество!

– Минуту, – словно с другого конца света ответил Валентин.

Он взял левый зуб, стиснул его в руке и зашипел, когда леденящий холод обжег ладонь. Закрыл глаза и позволил волшебной силе овладеть его разумом.

И дух его полетел вдаль, на встречу с морским драконом – то ли с Маазморном, то ли с кем-то другим из этих гигантских существ. Все это время ему слышался колокольный звон, призывная музыка драконова разума.

И вот перед Валентином предстала картина жертвоприношения двух водяных царей, известного как Кощунство.

Валентин знал еще с прошлой своей встречи с Маазморном, что это название неверное. Не было никакого кощунства. Жертва была добровольной таким образом морские драконы доказали миру свою веру в Сущего, величайшую из всех сил во вселенной.

Именно с этой целью драконы отдались в руки жителей древнего Велализьера. Сами велализьерцы, возможно, и понимали, что они делают, но жители далеких провинций этого знать не могли, поэтому происшедшее нарекли Кощунством. Последний Царь Велализьера был предан смерти, Седьмая пирамида снесена, весь город разрушен и проклят навеки. Но коснуться священных зубов никто не посмел.

Валентин, держа зуб, еще раз увидел, как происходило жертвоприношение.

Морские драконы и не думали корчиться от ярости в своих путах, как привиделось ему в кошмарном сне. Церемония приношения в дар живой плоти шла благостно и торжественно. Когда же сверкнули ножи, и громадные существа умерли, и их темные тела были преданы сожжению, волна торжествующей гармонии достигла границ вселенной.

Валентин положил зуб на место и взял другой, сжал его в руке и отдался его власти.

На сей раз музыка была менее стройной, и он увидел перед собой человека средних лет, в старинных одеждах, выдающих сан понтифика. Он шел при свете дымного, мерцающего факела по тому самому проходу, что вел в комнату, где толпились теперь археологи Магадоне Самбисы. Валентин смотрел, как этот понтифик былых времен подходит к белой, незапятнанной стене святилища, как прижимает к ней ладонь и толкает ее, точно надеясь пройти сквозь камень. А после, отвернувшись, делает знак рабочим с кирками и заступами.

Тогда из мрака возник метаморф, длинный, тощий и угрюмый, сделал скользящий шаг вперед и вогнал свой нож снизу вверх прямо в сердце человека в расшитых одеждах понтифика.

– Ваше величество, прошу вас!

Голос Магадоне Самбисы, исполненный муки.

– Да, – отозвался Валентин голосом человека, грезящего наяву. – Иду.

Довольно с него видений. Он положил фонарик на пол, направив его к пролому в стене, чтобы осветить себе путь, и взял драконьи зубы. Держа их на ладонях, чтобы не подпасть под влияние их чар, он двинулся к выходу.

Магадоне Самбиса смотрела на него с ужасом.

– Я же просила, ваше величество, ничего не трогать в святилище, ничего не тревожить…

– Да. Я знаю. Но вам придется простить меня.

Археологи поспешно расступились перед ним, когда он направился к выходу (' подземелья. Все взоры были прикованы к предметам, лежащим на ладонях Валентина.

– Приведи сюда киванивода, – тихо приказал он Аарисииму. Дневной свет почти угас, и руины стали еще таинственнее, как всегда по ночам, когда лунный свет танцует на древних камнях.

Охранник поспешно удалился. Валентин не хотел допускать киванивода к святилищу, пока ломали стену, и Торккинууминаада, несмотря на его громкие протесты, оставили в лагере археологов под охраной других телохранителей Валентина. Теперь двое огромных волосатых скандаров привели его к пирамиде, держа за руки.

Шаман испускал гнев и ненависть, как болото испускает черный газ. И Валентин, глядя в его узкое зеленое лицо, ощутил мощную волну древней магии, зародившуюся в те времена, когда Маджипур был юным и метаморфы одни, никем не тревожимые, бродили по огромной, полной чудес планете.

Понтифик поднял вверх драконьи зубы.

– Знаешь ли ты, Торккинууминаад, что это такое?

Резинчатые веки разошлись, и в узких глазах вспыхнул желтый огонь ярости.

– Ты совершил самое страшное святотатство из всех, какие есть, и за это умрешь страшной смертью.

– Стало быть, ты знаешь, что это?

– Это величайшая святыня! Ты должен сейчас же вернуть их туда, где взял!

– Зачем ты убил доктора Гуукаминаана, Торккинууминаад?

Единственным ответом был очередной злобный взгляд.

"Он и меня убил бы своим колдовством, если бы мог, – подумал Валентин.

– Я знаю, что я такое в глазах Торккинууминаада. Я правитель Маджипура и потому представляю собой весь Маджипур. Если бы он мог одним движением обречь на гибель нас всех, он бы это сделал".

Да. Валентин был воплощением Врага, который спустился с неба и отнял у пьюриваров их мир, настроил свои гигантские города на месте девственных лесов и полян, вторгся своими биллионами в тонкую ткань пьюриварской жиз ни. Поэтому киванивод охотно убил бы его, символически убив тем самым весь заселенный человеком Маджипур.

Но магию можно побороть другой магией.

– Смотри, смотри на меня, – сказал Валентин шаману. – Смотри прямо в глаза, Торккинууминаад.

И понтифик сжал в руках два талисмана, взятые из святилища.

Двойная мощь зубов нахлынула на него с ужасающей силой, и в мозгу замкнулась цепь. Он разом испытал весь диапазон ощущений, усиленных даже не вдвое, а многократно – но устоял на ногах и направил свой ум на встречу с разумом киванивода.

Он вошел туда, проник в память шамана и быстро нашел то, что искал.

Полночная тьма. Слабый свет луны. На небе пылают звезды. Кто-то выходит из палатки археологов – пьюривар, очень худой, движущийся с присущей возрасту осторожностью.

Доктор Гуукаминаан, очевидно.

Тощая фигура поджидает его на дороге: тоже метаморф, такой же старый и худой, одетый в причудливые лохмотья.

Это явно киванивод – такой, каким он себя видит.

Какие-то тени возникают позади него – пять, шесть, семь фигур. Все метаморфы – рабочие, судя по виду. Старый археолог их как будто не видит.

Он беседует с киваниводом, который размахивает руками. Видно, что они о чем-то спорят. Гуукаминаан качает головой. Новые взмахи рук. Спор продолжается. Судя по жестам, они приходят к согласию.

Валентин смотрит, как они вдвоем идут по дороге, ведущей в сердце руин.

Рабочие выходят из мрака, в котором таились. Они окружают старика, хватают его, затыкают ему рот. Киванивод подходит к ним.

В руке у него нож.

Валентину не было нужды видеть остальное. Он не имел желание наблюдать за чудовищной церемонией расчленения тела на каменной платформе и за последующим возложением головы в нишу святилища.

Он разжал пальцы и с величайшей осторожностью опустил зубы морских драконов на землю рядом с собой.

– Итак, – сказал он киваниводу, чей едва сдерживаемый гнев сменился выражением, почти сходным с покорностью, – думаю, притворяться больше незачем. За что ты убил доктора Гуукаминаана?

– За то, что он хотел открыть святилище. – Киванивод говорит совершенно ровно, без всяких эмоций.

– Да, разумеется. Но Магадоне Самбиса тоже хотела его открыть. Почему же ты не убил ее?

– Он был один из наших и предал нас. Она не в счет. Он был намного опаснее. Мы знали, что ее можно остановить, если настаивать достаточно сильно. Его бы не остановило ничто.

– Однако святилище все равно открыли.

– Да, но только потому, что приехал ты. Если бы не это, раскопки прекратились бы вовсе. Смерть Гуукаминаана показала бы всему миру, что проклятие, тяготеющее над этим местом, остается в силе. Ты приехал и открыл святилище – но проклятие еще настигнет тебя, как настигло когда-то понтифика Горбана.

– Никакого проклятия нет, – спокойно сказал Валентин. – Есть город с трагической судьбой – но проклятия нет. Только нагромождение недоразумений.

– Кощунство…

– И Кощунства не было – было только жертвоприношение. Жители провинций совершили огромную ошибку, разрушив город.

– Ты хочешь сказать, что знаешь нашу историю лучше нас, понтифик?

– Да, хочу. – Валентин отвернулся от шамана и сказал начальнику работ:

– Ватиимераак, в твоем поселке живут убийцы. Я знаю, кто они. Ступай туда и объяви всем: если виновные раскаются в своем грехе, они будут прощены, когда пройдут обряд очищения душ. – Лизамон Гультин он сказал: – Что до киванивода, пусть его передадут правосудию Данипьюр. Это ее ответственность. А затем…

– Ваше величество, осторожнее! – крикнул кто-то.

Валентин обернулся. Скандары отступили от киванивода, глядя на свои дрожащие руки так, как будто сильно обожглись. Освобожденный киванивод обратил к Валентину лицо, полное дьявольской злонамеренности.

– Понтифик, – прошептал он, – смотри на меня! Смотри!

Захваченному врасплох Валентину нечем было защититься. Странное оцепенение сковало его, а зубы драконов лежали на земле. Торккинууминаад менял форму, с одуряющей быстротой проходя через ряд гротескных превращений – то у него отрастала целая дюжина конечностей, то полдюжины тел. И от него шли какие-то чары. Они оплели Валентина, как тенета муху.

Воздух впереди сгустился и замерцал, откуда ни возьмись налетел ветер.

Валентин старался оторвать взгляд от бешеных глаз киванивода – и не мог.

Не мог он также заставить себя нагнуться и взять драконьи зубы. Он стоял как скованный. В голове шумело, в груди жгло, и даже перевести дыхание стоило труда.

Ему казалось, что вокруг толпятся призраки.

Дюжина метаморфоз – сто – тысяча…

Гримасничающие лица. Горящие глаза. Зубы, когти, ножи. Целая орда дико скачущих убийц окружила его, освистывая, высмеивая, презрительно окликая…

Он погибал в водовороте древней магии.

– Лизамон! – крикнул он. – Делиамбер! На помощь! – Но он не был уверен, что произнес эти слова вслух.

Однако его телохранители и сами поняли, что дело неладно. Делиамбер первый раскинул свои многочисленные щупальца и стал ворожить в ответ, противопоставляя свою духовную мощь чарам Торккинууминаада. И пока паутина вроонского колдовства опутывала пьюриварского шамана, с другой стороны к киваниводу приблизился Ватиимераак. Он храбро схватил Торккинууминаада, невзирая на чары, и поставил его на колени, заставив коснуться лбом земли у ног Валентина.

Понтифик почувствовал, что колдовская власть отступает, и наконец освободился полностью. Умственная связь между ним и киваниводом порвалась с почти явственным щелчком.

Ватиимераак отпустил колдуна и отошел назад, Лизамон Гультин угрожающе нависла над поверженным, но напряженный момент уже миновал. Шаман. ab " +ao на месте, не шевелясь, и мрачно смотрел в землю, признавая свое поражение.

– Спасибо, – просто сказал Валентин Делиамберу и Ватиимерааку и добавил: – Уведите его.

Лизамон Гультин перекинула шамана через плечо, как мешок с калимботами, и зашагала прочь.

После долгого ошеломленного молчания Магадоне Самбиса отважилась тихо спросить:

– Ваше величество не пострадали?

Валентин только мотнул головой в ответ.

– А раскопки? – с беспокойством продолжила она. – Их не закроют?

– С какой стати? – ответил Валентин. – Здесь еще много работы. – Он отошел немного в сторону и потрогал грудь и горло, все еще чувствуя хватку безжалостных невидимых рук. Но Магадоне Самбиса не оставила его в покое.

– А это? – спросила она, указав на зубы морских драконов. Энергия и уверенность мало-помалу возвращались к ней. – Могу я теперь взять их, ваше величество?

– Да, возьмите. А потом отнесите их назад в святилище и заделайте пробитое вами отверстие.

Она уставилась на него так, словно он на ее глазах превратился в пьюривара, и с негодованием произнесла:

– Как же так, ваше величество? Доктор Гуукаминаан погиб из-за этих зубов! Находка этого святилища была вершиной его деятельности. Если мы замуруем стену опять…

– Доктор Гуукаминаан был истинным ученым, – сказал Валентин, уже не стараясь скрыть свою усталость. И любовь к истине стоила ему жизни. Вы, насколько я вижу, преданы истине не столь беззаветно и потому исполните мой приказ.

– Умоляю вас, ваше величество…

– Нет. Мольбы не помогут. Я сам не претендую на ученость, но свою ответственность понимаю. Есть вещи, которым лучше оставаться погребенными.

Эти зубы предназначены не для того, чтобы изучать их и выставлять в музее.

Это место – святыня пьюриваров, даже если они сами не понимают всей его святости. Не надо было нам вовсе его трогать. На всей остальной территории раскопки могут продолжаться, но зубы верните на место, а святилище замуруй те и держитесь от него подальше. Ясно?

Она посмотрела на него, не находя слов, и кивнула.

– Хорошо.

Вокруг совсем уже стемнело, и Валентин чувствовал, как парят около него сонмы велализьерских призраков. Костлявые пальцы цеплялись за его одежду, свистящие голоса шептали в уши губительные заклинания.

Ему не терпелось поскорее убраться из этих руин. Он насытился ими до конца дней своих.

– Вели готовиться к отъезду, дружище, – сказал он Тунигорну.

– Прямо сейчас, Валентин? В столь позднее время?

– Прямо сейчас, Тунигорн. – Понтифик улыбнулся. – Ты знаешь, это место почти примирило меня с Лабиринтом! Я чувствую сильнейшее желание вернуться к удобствам повседневной жизни. Пойдем собираться в дорогу. Мы и без того слишком долго пробыли здесь.