- Алму? - прошелестел он едва слышно. - Кто это? Ал-ма... Ал-ма... Ал-ма... Помню, - неожиданно заключил евнух с согласным кивком.
Дигон оживился.
- Ты видел на её шее шелковый шнурок?
- Да, - качнулся евнух.
- Это ты его... гм-м... туда положил?
- Нет...
- А кто?
- Не зна-ю... не зна-ю... - муть снова начинала заволакивать его глаза.
- В её комнате кто-то был? - заторопился аккериец, опасаясь, что скопец сейчас опять впадет в прострацию.
- Н-н-е-ет...
- А зачем ты взял шелковый шнурок?
- Я был виноват, - проскрипел вдруг Бандурин почти осмысленно. - Я алкал... чужой плоти... А он не захотел... Не захотел... - Кто он? Чего не захотел? - Он... Красивый и отважный орленок... Моей плоти не захотел... Я не спрашивал тебя про орлов! Прах и пепел... Отвечай, зачем ты взял шелковый шнурок? - Я был виноват...
- Погоди, - от внезапной догадки в груди Дигона похолодело. - Так ты решил...
- Повесить преступное тело свое, - помог Бандурин оформить догадку аккерийца словами, затем отвел от него взгляд и блаженная улыбка расплылась по его физиономии. - О, красивый и отважный орленок... Позволь мне прилечь с тобой... Позволь лобызать ноги твои... Тарик простит нас, тебя и меня. Он возьмет нас к себе, и мы заживем между облаками, оба такие юные, такие красивые...
Уставившись в крошечное окошко под потолком, толстяк бормотал свою околесицу с воодушевлением, пуская слюни и почесывая жирную грудь.
Но Дигон уже не слушал его. Подмигнув сайгаду, который с удивлением смотрел то на него, то на евнуха, аккериец кликнул десятника стражи.
Повинуясь пристальному взгляду приятеля справедливый Кумбар повелел снять с пленника цепи и отправить его во дворец. Теперь ему казалось, что и он знал заранее о невиновности Бандурина; только как доказать это повелителю, а главное - как объяснить то, что евнух до сих пор сидел в темнице в качестве приговоренного к смерти? А самое главное - где взять нового убийцу? Владыка непременно потребует, чтобы преступник был найден. Нельзя же оставлять безнаказанным того, кто осмелился поднять руку на святое - на то, что принадлежит императору!
Незаметно вздохнув, старый солдат покосился на аккерийца. Ни тени насмешливой улыбки, или презрения, или превосходства не увидел он на его лице, и душа сайгада дрогнула. Дернувшись вслед за Дигоном к двери, он старался не думать, чья холодная костистая лапка заскреблась вдруг в груди; вернее, он отлично понял уже, чья это лапка, и сам был противен себе. Зависть - вот тот грех, который Кумбар ни прежде, ни сейчас не прощал никому. Он презирал сию слабость и в нищем, и в богатом, и в красавце, и в уроде, и вот - оказалось, что и он подвержен этому недугу... Кумбар посмотрел на евнуха. И такой-то человек встал между ним и Дигоном!
Вид тучного обслюнявленного скопца мог бы вызвать отвращение и не у столь утонченного человека как сайгад; пытаясь не дышать, старый солдат прошел мимо него - падая с толстых коротких ног, цепи бренчали, но звук сей, способный осчастливить любого узника, не произвел никакого впечатления на впавшего в детство евнуха - и скользнул за дверь.
*
Оранжевым жарким шаром солнце неподвижно висело в небе - словно озорной мальчишка подбросил вверх апельсин, да так и не дождался его обратно. Шудур плавился под раскаленными лучами; на плоских крышах зачахли без воды и скрючились тощие кустики; вода в наузах - бассейнах внутри дворов нагрелась так, что в ней можно было варить мясо; жизнь продолжалась только на рынке да под раскидистыми ветвями деревьев, где лежала теплая и рваная, но все же тень.
Золотой купол дворца сверкал так, что глазам было больно на него смотреть, но и не смотреть тоже больно, ибо подобной красоты не видывал и самый бывалый путешественник, коему достопримечательности мира давно уже приелись и лишь раздражали душу и мозг. Казалось, солнечные лучи играют на куполе в веселые догонялки, и небо, увлеченное их игрой, подпускало в желтый и золотой немного яркого синего и чуть-чуть голубого. Цепочки белоснежных птиц, усеявших карниз, будто новое кружево, сплетенное мастерицами из Ванахейма, ограничивали буйную пляску цветов и оттенков. Мозаика, коей сплошь были покрыты стены дворца, отличалась более спокойными тонами, и на ней глаз, так же радуясь, отдыхал.
Если бы кто-нибудь из пробегавших мимо, спасающихся от дикой жары людей, знал, что творится сейчас за великолепными стенами дворца, незамедлительно разнес бы новость по всему Шудуру. Но посторонних нынче во дворец не допускали, точно так как своих оттуда не выпускали, и сие распоряжение владыки исполнялось безукоризненно, точно и безо всяких поблажек кому бы то ни было.
А суть происходящего (или, точнее, уже происшедшего) заключалась в том, что на половине императорских невест где-то между рассветом и полуднем нашли юную красавицу Хализу с кинжалом в груди. Товарки её, с огромными трудами выведенные из обморочного состояния, утверждали, что не видели девочку после ночи, и лишь Баксуд-Малана, которая обнаружила труп, клялась, что купалась с ней в наузе "только сейчас..." Разъяренный Кумбар носился по всем этажам дворца с рычанием, достойным гандийского тигра: теперь-то было совершенно ясно - убийство совершил некто, проживающий во дворце или вхожий в него постоянно. И, как ни хотелось сайгаду обратить свой гнев на почивавшего в своей комнатке Бандурина, сделать это не представлялось возможным - всю ночь и все утро проспал евнух на своем ложе под неусыпным присмотром двух верных Кумбару стражей. Они твердо сказали, что покоев он не покидал, и старый солдат без колебаний им поверил. Да и стоило только раз взглянуть на вялого, заторможенного, с отекшими глазками скопца, как становилось понятно, что кто-то, а он точно никакого отношения к преступлению не имеет.
Хафиз рвал и метал. Когда взъерошенный, побледневший сайгад осмелился войти к нему, Великий и Несравненный чуть было не удушил его, тем самым продолжив список жестоких убийств. Ползая по ковру, Кумбар клятвенно обещал владыке сделать все, что в его силах, а также то, что совсем не в его силах, то есть найти преступника. Как его найти - он понятия не имел, но одно знал наверняка: если развить бурную деятельность, результат не заставит себя ждать. В глубине души он был совершенно уверен, что результат и в самом деле не заставит себя ждать, так как его просто вообще не будет, зато будет видимость, а это порой заменяет все остальное. И сайгад приступил к выполнению своих обещаний.
К вечеру были обысканы все покои на всех этажах (правда, с какой целью - никто не знал; и сам Кумбар толком тоже не знал). Челядь из последних сил пыталась делать лица честными, а глаза чистыми - новое появление Озаренного грозило и новыми неприятностями для одного из них, и, как в прошлый раз, каждый чувствовал раздражающий зуд в горле и постоянное желание виновато откашляться.
Когда оранжевое солнце нехотя опустилось за горизонт, Кумбар принял то единственное решение, каковое, думалось ему, не только приведет к поимке убийцы, но и восстановит безопасность во дворце: он испросил величайшего соизволения и - вызвал Дигона-аккерийца.
Глава 6.
Дигона сайгад нашел в "Маленькой плутовке", где доблестный аккериец отдыхал после ночной смены вместе с дюжиной крепких парней, одетых в такую же форму наемников армии Хафиза Агранского. Звон кружек, взрывы гулкого раскатистого хохота, смачные шлепки и визги шлепнутых девиц были для этого заведения привычной музыкой. В отличие от "Слез бедняжки Манхи" здесь не играли на цитре приятные и приличные мелодии - тощий лысый старик выдувал из длинной и узкой деревянной трубки гнуснейшие звуки, способные довести до умопомрачения даже благонравных жрецов мерселе Аххада. Но нервы посетителей "Маленькой плутовки" ничто не могло потревожить. Они и не слышали никакой дудки. Они вообще кроме себя никого не слышали. Стараясь перекричать друг друга, они поднимали такой гвалт, что случайный прохожий незамедлительно решал, что тут происходят богопротивные действа, и торопился поскорее пройти сие странное место.
Привыкший давно и ко всему Кумбар невозмутимо вошел в грязный зал, пропитанный запахами пота, пива, дешевого кислого вина и благовоний, которыми пользовались исключительно здешние потасканные девицы и которые, по убеждению старого солдата, можно было вдохнуть только один раз - а потом спокойно умереть; узрев в затемненном углу здоровую фигуру аккерийца, он направился к нему, прилагая неимоверные усилия, чтобы идти медленно, а не бежать подобно загнанному псу.
- Тор! - удивленно поднял брови Дигон. - А тебе что здесь надо?
Нельзя сказать, чтобы аккериец был ему рад - с горечью подумал Кумбар, но виду не показал, а улыбнулся как мог приветливее и срывающимся голосом молвил:
- Здесь так душно, Дигон... Не прогуляться ли нам по улице?
- Ха! - хрипло гаркнул сосед аккерийца - высокий широкоплечий парень с круглым лицом, покрытым недавними шрамами. - К нам пожаловал сам Кумбар! Встаньте, собаки, и поклонитесь!
Громовой хохот заставил сайгада поежиться. Прежде он пребывал в счастливой уверенности, что является истинным героем Шудура и, возможно, всего Аграна, а следовательно, и кумиром войска. Теперь волей случая выяснялось, что низы вовсе не признавали его за такового. Новость была печальная, но в данный момент Кумбара больше волновало все же нечто другое.
- Тихо!
Негромкий рык северянина без труда перекрыл гогот солдата. Все мгновенно умолкли, с неудовольствием посмотрели на Кумбара. Тот терпеливо стоял у самого плеча аккерийца, ожидая его решения.
- Тор! Если ты опять с тем делом...
- Не совсем... Не совсем, Дигон. Тарик свидетель...
- К Бургану Тарика! Пошли.
Дигон встал, неверными шагами направился к дверям. По дороге он успел недвусмысленно ущипнуть за широкий зад разодетую девицу средних лет, отчего та едва не задохнулась от счастья и с завистью поглядела на более удачливого, по её мнению, Кумбара - ведь он завладел Дигоном первый. Кумбар ответил ей таким же яростным взглядом - опасаясь, как бы она не перехватила у него Дигона, - потом уставился в широкую спину впереди него, про себя умоляя богов сейчас же убить эту девицу и обещая за это внести пожертвования во все Шудурские храмы; видя, что аккериец и не думает останавливаться, он с облегчением выскочил за ним на улицу, все же не удержавшись и сильно хлопнув дверью этого мерзкого кабака.
- Ну? - сурово вопросил его Дигон, поворачиваясь и с высоты своего огромного роста скептически взирая на старого солдата.
- Убийство... - выдохнул сайгад, наконец позволив себе расслабиться и по обыкновению выпучить глаза.
- Тор... Где?
- Да во дворце же, Дигон... Во дворце... Только теперь ублюдок всадил кинжал в грудь той хорошенькой девочки, Хализы... Помнишь ее? Хотя... Откуда ты можешь её помнить...
- Не суетись.
Аккериец скривил губы и мрачно посмотрел в ночное небо, на котором грустно посверкивали несколько маленьких звезд. Он с трудом соображал сейчас, кто такая Хализа и о чем, собственно, толкует Кумбар.
- А что жирный? - наконец подал он голос, вновь опуская глаза на сайгада.
- Он тут ни при чем, - отмахнулся Кумбар. - Он после подвала как ошалел - спит и ест, ест и спит...
- Я же говорил тебе, сайгад, - медленно произнес Дигон, в упор глядя в крошечные, тускло сверкающие в ночной темноте глазки старого солдата родные сестры нынешних звезд, - как только жирный выйдет из темницы - я оставляю эту историю. Ты сам просил меня об этом.
- А теперь прошу о другом... - заторопился Кумбар.
- А утром попросишь о третьем... - перебил Дигон и широко зевнул. Нет, сайгад. С меня хватит и службы на твоего Хафиза... А во дворец... Когда-нибудь я буду жить во дворце, но не как охранник...
Он тихо засмеялся, и смех его был похож на раскаты грома где-то вдали, за горами Ильбарс. По телу Кумбара волнами побежали мурашки: последняя надежда ускользала от него. Один Аршак способен был распутать это дело, но ждать Аршака сайгад не имел ни времени, ни желания - такого поражения владыка не простит ему. Кумбар рассчитывал на Дигона - с его поразительным чутьем (как он догадался, что евнух не убивал Алму?) он мог бы спасти честь сайгада, но... Он явно не стремился вновь оказаться во дворце, вновь помогать вконец растерявшемуся и запутавшемуся старому солдату... Да, Кумбар уже и думать боялся о том, чтобы сохранить свое место при повелителе; остается спасать честь, а больше ничего у него не осталось...
- Прошу тебя... - забормотал он, стесняясь смотреть на Дигона. Помоги... В последний раз... Ты сумеешь, я знаю... Тариком заклинаю тебя, помоги...
- Тьфу... - с досадой передернул плечами аккериец. - Да с чего ты взял, что я смогу найти убийцу?
- Тиш-ше... - в отчаянии зашипел сайгад. - Никто не должен знать об этом...
Лоб его взмок; он резко поднял полу куртки и вытерся, лихорадочно соображая при этом, как же можно уговорить аккерийца.
- У тебя все? - осведомился тем временем Дигон, делая шаг к таверне.
- Нет! Послушай, Дигон... Я... Я дам тебе денег... Много...
- Хей, сайгад! Ты в своем уме?
- Не уходи! - взмолился Кумбар. - Я обещал владыке, что приведу тебя. Я сказал ему, что только ты... Только ты можешь найти убийцу...
- Что?! Тор! Я воин! Воин, а не ищейка! И не сторож для девиц Хафиза!
В ярости глухо порыкивая аккериец решительно двинулся к дверям "Маленькой плутовки", что призывно скрипели от легкого сквознячка. Кумбар предпринял последнюю попытку.
- Значит, меня казнят вместо жирного ублюдка, - с тихой грустью произнес он, понурившись.
- Прах и пепел...
Аккериец остановился.
- Ладно, - буркнул он после некоторой паузы, - я пойду с тобой во дворец. Но помни, сайгад - я ничего не обещаю тебе!
- Да, Дигон! - едва сдерживая ликование быстро сказал Кумбар. Сердце его стучало как бешеное, удары его отдавались в виски, в затылок, в лоб... Он верил, он твердо верил, что аккерийцу удастся найти настоящего преступника, а это значило, что честь его останется в целости и сохранности. И только сейчас сайгад понял, что лукавил сам с собой: если убийца будет установлен, то кроме чести при старом солдате останется и все прочее, заслуженное во дворце Хафиза. Он ухмыльнулся, посмотрел в спину опять в спину! - угрюмо шагавшего впереди северянина и легким шагом последовал за ним.
- И еще... - вдруг обернулся к нему Дигон. - Я не буду переодеваться в Озаренного! Ты понял?
*
Всю дорогу аккериец упорно молчал, не оглядываясь на семенящего за ним сайгада и не обращая внимания на его тяжелые вздохи и стоны. Точка звезды лениво плыла впереди, словно указывая путь; черная прохладная высь, бесстрастная как старый палач, взирала на трепещущую во сне землю сквозь призму невидимых сейчас облаков. Луна так и не показала свой бледный лик, и потому каждая ночь представлялась вечной.
В совершенной тишине ночного города спутники подошли к высоким воротам дворца. Великолепный императорский сад, воспетый в сотнях баллад, легенд и од, и во мраке поражал красотою: искусно освещенный фонарями, что мерно, с тихим скрипом покачивались на длинных шеях, он казался волшебным так велики и гладки были плоды, так стройны стволы и так густы ветви. Все цвета и оттенки мира сложились здесь в один, божественно прекрасный ковер, на который даже солнце смотрело с восхищением и завистью.
Пропустив вперед Кумбара Дигон прошел за ним через сад к ступеням белого с серебряными прожилками мрамора, ведущим во дворец. Ночные стражи, не смыкающие суровых настороженных глаз, увидев сайгада, почтительно отступили в стороны, освобождая проход.
Отворились тяжелые, в золотых завитушках двери, и Дигон ступил в огромную пышную залу, во всех четырех углах которой в высоких изящных треногах горел огонь. Красные блики бегали по стенам, зловеще посверкивая в глазах императорских предков - картины в золоченых рамах висели в ряд, и среди надменных лиц венценосцев и их жен аккериец узрел нынешнего владыку Хафиза, такого же скучного и напыщенного как в жизни. Насмешливо поклонившись его портрету Дигон в два прыжка догнал Кумбара, достигшего уже второго этажа, и дальше пошел рядом с ним по длинному коридору; ноги утопали в толстом мягком ковре и у аккерийца сразу мелькнула мысль, что убийце нетрудно было пройти к покоям Алмы, а потом и Хализы бесшумно. С неудовольствием отметил он и отсутствие стражи здесь: они миновали уже третий поворот, но так и не встретили ни одного охранника. Учитывая то, что во дворце произошло два убийства подряд - а это уже вряд ли можно назвать случайностью - подобная беспечность казалась по меньшей мере странной, и в этом Дигон видел вину сайгада. Он распоряжался всеми службами во дворце, он ведал каждым шагом каждого слуги, начиная от личного виночерпия Хафиза и кончая последним поваренком, ему поверяли свои тайны, ему доносили чужие, а также сплетни и наветы, так что аккериец одарил профиль старого солдата презрительным взглядом и тут же резко остановился, ткнувшись грудью в его плечо.
- Вот! - объявил Кумбар торжественным шепотом. - Самая дальняя комната дворца. Я велел приготовить её для тебя... Входи.
- Ты знал, что я соглашусь? - подозрительно спросил Дигон.
- Верил... Надеялся... - сайгад легонько подтолкнул аккерийца к двери, а сам, словно боясь, что Дигон передумает, шагнул назад и быстро исчез за поворотом - только серебряный галун, коим обшита была его щегольская куртка, блеснул будто вспорхнувший светлячок в полумраке коридора.
Оглядев свое временное жилище, аккериец удовлетворенно хмыкнул. Широкое ложе в углу, покрытое толстым, в два его пальца жестким ковром то, что надо, Дигон терпеть не мог мягкие пуховые подушки, в которых утопает и расслабляется тело; тренога с неглубокой тарелкой, похожая на те, какие он видел внизу, только низкая - в ней потрескивал огонь, лениво пожирая мелкие угли; огромное кресло, точно под стать ему, а рядом приземистый столик с круглой крышкой - вот и все убранство комнаты. По всей видимости, сайгад неплохо изучил привычки и пристрастия аккерийца: ни излишней пышности, ни излишней скромности, самое необходимое для жизни и удобства, а больше Дигону ничего не нужно.
С особенной приязнью северянин посмотрел на поверхность столика, уставленную бутылями разных видов и, наверняка, с разными сортами вин. На узком длинном блюде покоилась аккуратно нарезанная толстыми ломтями холодная свинина, издававшая чудесный нежный аромат; под золотой крышкой Дигон нашел большой кусок свежего хлеба; довершала это великолепие драгоценная чаша на тонкой ножке, сделанная из серебра и украшенная самоцветами - предполагалось, что из этой чаши гость будет вкушать напитки. Прикрыв за собой дверь, гость незамедлительно уселся в кресло, открыл три бутыли одну за другой, и принялся с превеликим удовольствием вкушать напитки, жалея о том лишь, что у него не три глотки.
Розовое офирское оказалось превосходным - терпким, чуть сладковатым, но некрепким, и его аккериец оставил до утра. Красное бритунское понравилось ему более крепостью, нежели вкусом: слишком вязким было оно, склеивало губы, чего Дигон не выносил. Попробовав третье вино, он решил остановиться сейчас на нем. Белое калосское, прозрачное как тайский хрусталь, мгновенно охватывало грудь приятным жаром, а вкусом могло поспорить с лучшими винами пелаварских дворян - в свое время Дигон пивал их немало, и ему всегда хотелось еще, но одна бутыль такого напитка стоила в несколько раз дороже, чем десяток бутылей обычного, кислого и крепкого вина, так что приходилось выбирать: количество или качество. Дигон всегда выбирал количество.
Опустошив сосуд с калосским и откупорив следующую бутыль с ним же, он вновь вернулся мыслями к убийству Алмы. Кумбар сказал, что погибла ещё одна невеста владыки... Как ее... Хализа. На этот раз убийца не стал использовать шелковый шнурок - просто всадил кинжал в грудь девочки, даже не удосужившись вынуть его потом и выбросить. А может, такие кинжалы носит половина дворцовых обитателей и он не боится, что его смогут узнать по оружию? Нет, Дигон решительно ничего не понимал в этой темной истории. Допив вторую бутыль, он стал понимать ещё меньше. А когда показалось дно третьей, мысли в голове совсем перепутались. То ему казалось, Кумбар крадется по коридору с клинком в руке, озираясь и пуская слюни, как тот скопец... То виделся сам Хафиз, достающий из-под ковра кинжал, обагренный кровью, и целующий его с безумным смехом... А вот тот же Хафиз выуживает из глубокого кармана халата шелковый шнурок... Дикий блеск глаз, трясущиеся руки...
Дигон зевнул. Единственно верная на данный момент мысль проскользнула и пропала было, но он успел ухватить её за крыло: спать. Надо спать. Пройдет ночь, наступит новый день, и тогда - тогда все фантазии растворятся и обретут свое истинное название - бред; тогда тайное в панической попытке скрыться от дневного света, проясняющего ложь, может ненароком выдать себя; тогда... Рот аккерийца снова раскрылся в длинном зевке, но на половине его захлопнулся - с неимоверными усилиями Дигон заставил себя подняться, с закрытыми уже глазами сделать шаг к тахте... Через мгновение он уже был далеко-далеко, в стране сновидений и мрака, но и там ему сейчас было совсем неплохо.
*
Дигон отлично выспался, и с самого рассвета пребывал в отличнейшем настроении. Розовое офирское помогло ему достигнуть высот духа, и на половину невест он прибыл с улыбкой на устах, хотя и несколько кривой: красавицы оказались бледными, напуганными, с красными глазами от недосыпания, но самое неприятное - вооруженными. Каждая сжимала в тонких пальчиках внушительного вида кинжал, и сие никак не могло понравиться аккерийцу. Правда, узрев в своих покоях такого мужа, девушки заметно приободрились. Мощные бронзовые плечи, буйная грива черных густых волос, суровый взгляд синих глаз, обрамленных пушистыми ресницами - всего этого великолепия не приходилось им видеть в богатых домах родителей и здесь, во дворце.
Одна, вторая, третья... По одиночке они тихонько исчезали за дверью, а потом так же тихонько возвращались, но уже более опрятно одетые, причесанные, умытые, и без оружия. Такое превращение вполне устроило аккерийца. Он по-хозяйски уселся в одно из глубоких удобных кресел, с удовольствием осмотрел красавиц и вместе и по отдельности, и только затем соизволил ещё раз улыбнуться. Пять девушек стояли перед ним, робко потупившись, перебирая пальцами роскошные свои волосы. Увы, ни одна из них не напомнила Дигону Алму - все же она была и красивее и утонченнее этих. Но, с другой стороны, и оставшаяся в живых пятерка невест отличалась от тех девиц, которых случалось обнимать аккерийцу в "Маленькой плутовке" и других кабаках: стройные, изящные, нежные, большеглазые, они смотрели на Дигона из-под ресниц с таким интересом, с таким - почти нескрываемым - желанием, что и он почувствовал вдруг, что задавать вопросы об их убиенных подругах ему совсем не хочется.
Веселые лучи солнца - лучи жизни - светили в окна, заставляя витражи переливаться всеми возможными цветами, и свежий легкий ветер бездумно трогал длинные руки деревьев - все, решительно все на улице призывало к любви, а не к допросу. С досадой Дигон рыкнул, мотнул головой, отгоняя лишние мысли, и, устремив взор на высокую черноокую красотку с полными яркими губами, вымолвил:
- Как твое имя, красавица моя?
- Баксуд-Малана... - еле слышно прожурчала девушка тонким нежным голоском.
Тембр и тон её весьма понравился Дигону.
- Теперь ты назовись, - предложил он второй, чьи волосы отливали золотом.
- Физа...
И её голос так же понравился Дигону.
- Ийна...
- Мина...
- Залаха...
Дигон одобрительно кивал головой, не в силах выбрать себе подругу на следующую ночь. Каждая была по-своему хороша, и хотя Алма, без сомнения, оставалась лучшей, эти красотки тоже заслуживали внимания со стороны аккерийца. В конце концов, ему просто было их жаль: стать женами Хафиза... Какое, должно быть, несчастье для молоденькой прелестной девушки всю жизнь посвятить немощному старцу, пусть и венценосному, но все же... Со вздохом Дигон остановил взгляд своих ярких синих глаз на Баксуд-Малане. Кажется, она среди них самая старшая, так она и будет первой, чтоб потом не путаться...
Удовлетворенный таким справедливым решением, аккериец вернулся к цели своего визита на половину невест.
- Кто-нибудь из вас видел Хализу в тот день?
- Да, господин, - с поклоном ответствовала Баксуд-Малана, словно почувствовав, что ей первой будет предоставлена возможность уснуть в объятиях Дигона.
- И кто же?
- Все, господин, - снова ответила Баксуд-Малана.
- Что она делала?
- Купалась в наузе, просила Диниса научить её играть на скрипке, но... Мальхоз не разрешил...
Она качнула головой в сторону маленького тщедушного старичка, что сидел в уголке и спокойно дремал, даже не заметив появления Дигона.
- Мальхоз - это новый евнух?
- Он старый, господин... Он очень старый... Но Бандурина теперь с нами нет...
- Я знаю. Что дальше?
- Потом... Потом мы все вместе учились кланяться нашему будущему супругу и повелителю.
- Ну-ка, ну-ка... - живо заинтересовался Дигон, устраиваясь в кресле поудобнее.
Баксуд-Малана повернулась к девушкам, подала им почти незаметный для постороннего глаза знак, и пятеро красавиц вдруг разом повалились на колени, разметав по полу свои прекрасные волосы. Всего миг спустя они так же быстро вскочили, плавно повели правой рукой в правую сторону, а левой в левую, свесили головки набок и в такой позе застыли.
Дигон подождал немного, надеясь, что это ещё не все, но девушки продолжать явно не собирались.
- Клянусь Тором, - наконец пробормотал Дигон не слишком-то учтиво. Вы похожи на задушенных куропаток...
Баксуд-Малана обиженно вскинула подбородок, но тут же в глазах её пробежали искорки смеха.
- Я тоже так думаю, господин, - произнесла она серьезным голосом. Но Мальхоз говорит, что это старинный обычай, и нарушать его нельзя.
- Прах и пепел! Пусть ваш Мальхоз засунет этот обычай себе... То есть, я хотел сказать, что не всегда прежние обычаи хороши... Тор! Все это вздор! Говори, Баксуд-Малана, что было дальше?
- Дальше... Мы разошлись по своим комнатам, Мальхоз нас запер... И все. А потом... Потом я вышла. Ко мне пришли родители... К нам всегда приходят родители около полудня... Вышла, а там - она...
Баксуд-Малана опустила голову, полные губы её дрогнули. Другие девушки уже и не сдерживали слез - тонкими струйками текли они по нежным щекам, по подбородкам...
- Прах и пепел... - пробормотал Дигон, оглядываясь на старичка. Хей, приятель, ты жив?
Он вскочил, слегка тряхнул евнуха за тощее плечо. Приоткрыв морщинистые веки, Мальхоз без интереса и удивления посмотрел на аккерийца, потом перевел взгляд на девушек.
- Тих-ха-а... - просипел он добрым голосом, потом улыбнулся, качнул головой.
В строю красавиц сразу воцарился покой. Они ответили старичку такими же милыми улыбками и вновь обратили мокрые, и оттого ещё более прелестные глазки на Дигона.
- Значит, ты нашла Хализу? - упрямо возвратил Дигон Баксуд-Малану к прежней беседе.
- Я.
- Она была уже мертва?
- Нет.
- Что?!
Дигон привстал, вперил гневный взгляд в черные очи Баксуд-Маланы.
- А что же ты раньше о том молчала?
- Меня никто не спросил, господин, - испуганно пролепетала девушка. Но Хализа все равно скоро умерла...
- Она ничего не сказала перед этим?
- Что-то шептала... Но я не поняла - что...
- Повтори её слова!
- Кажется... Кажется, "че... ди... ня..." Вот... А, ещё она сказала "би".
- Когда? До "че-ди-ня" или после?
- Кажется... После...
- Значит, она сказала "че... ди... ня... би..."?
- Да... - неуверенно согласилась Баксуд-Малана.
В устах Дигона те слова Хализы, что она услышала, казались весьма странными. Сейчас она уже сомневалась, что правильно их разобрала. Да и Дигон, в первый момент ощутивший свежее дыхание надежды, сник: кто мог понять эту околесицу?.. Даже не слова - звуки, птичий клекот... "Че... ди... ня... би..." Тьфу...
Он посмотрел на Мальхоза, который снова задремал в своем уголке; потом мысль его переместилась подальше, к Кумбару. Может быть, он сумел бы помочь ему? Он знал Хализу, он знаком со всеми во дворце, и он, все-таки, советник Хафиза - должно же быть что-то у него в голове?
Дигону вдруг захотелось вернуться в свою комнату, к оставленным на столе полным ещё бутылям. Если б можно было прихватить Баксуд-Малану прямо сейчас... Можно смело поклясться бородой Тора - эта девушка оправдает любые ожидания.
- Господин, она ещё говорила мне, что влюблена в одного человека...
- неожиданно подала голос маленькая Ийна.
- Она что же, лежала с кинжалом в груди и разговаривала? - нахмурил брови Дигон.
- Нет... Я не видела её с... с кинжалом... Это было утром, в наузе. Мы купались и Хализа... так смеялась, а потом перестала смеяться, и шепнула мне: "Я так люблю одного человека..."
- Как его зовут?
- Я хотела спросить, но она сразу вышла из науза и пошла во дворец.
- Я думаю, она имела в виду нашего повелителя, - попыталась восстановить доброе имя подруги Баксуд-Малана.
- Тор... Теперь уже все равно, - Дигон махнул рукой. - Но сдается мне, этот самый "один человек" и прикончил вашу Хализу.
- Тогда я думаю, - не моргнув глазом предположила Баксуд-Малана, она имела в виду не нашего повелителя.
- Господин, ты уже знаешь, кто... убил Хализу? - робко спросила Ийна.
- Господин, ты будешь охранять нас?
- Господин, ты придешь к нам нынче ночью?
- Господин, ты не позволишь ему убивать нас?
Словно очнувшись, девушки наперебой задавали аккерийцу свои вопросы. Они уже не опускали глаз. В страхе и отчаянии забыв все правила, они смотрели на него своими прекрасными бархатными глазами, в коих ещё не высохли слезы, и ждали ответа. Ответа не было.
Поклявшись про себя, что немедленно найдет Кумбара и заставит его выставить на половине невест караул, Дигон поднялся, хмуро подмигнул замершим в ожидании его слов красавицам, и вышел вон. Ответа у него и в самом деле пока не было.
Глава 7.
На третий день своего пребывания во дворце аккериец, мрачный как туча на небосклоне в пасмурное утро, сидел в кресле возле низкого круглого столика и, попивая красное бритунское - по вкусу наиболее подходящее для нынешнего настроения, - внимал стенаниям Кумбара.
- Слушай, сайгад, - наконец произнес он, задумчиво глядя сквозь рубиновую муть в дно чаши. - Нет ли у тебя где-нибудь в Тиме или в Калосе давнего врага, отравляющего жизнь твою и сон твой?
Столь витиеватые речи из уст Дигона не приходилось ещё слышать старому солдату. Удивленно выпятив нижнюю губу, он покачал головой и ответил:
- В Калосе и Тиме нет.
- Может быть, в Эвилонии? Или в Айтаре?
- И там нет.
- А здесь, на дорогах Аграна, не обижал ли тебя кто?
- Никто меня не обижал, - начал сердиться Кумбар. - Я и сам кого угодно обижу. А зачем ты спрашиваешь?
- Хочу убить твоего врага, - со вздохом пояснил Дигон. - Ты сказал, что жизнь твоя в опасности - я готов тебе помочь. Но не мое это дело вести дознание. Если б нужно было украсть что-либо для тебя, или сломать кому-либо шею, или... Я - воин! Пошли меня воевать, и тебе не придется сожалеть о том! А задавать вопросы и в каждом видеть убийцу - нет. Не могу.
Сия речь удивила сайгада ещё больше. Он покосился на два пустых сосуда, уныло стоящих на краю стола, откупорил следующий, отпил.
- Видишь ли, Дигон, - глубокомысленно заявил Кумбар после нескольких мгновений молчания, - у меня нет знакомых драконов, змей и колдунов, которые покушались бы на мою жизнь... А то я б тебя, конечно, послал... Есть, правда, один... Гухул, собака, но с ним я и сам справлюсь... Ты не привык думать? Тебе трудно размышлять? Хорошо. Поведай мне, что ты узнал за эти дни, и я буду думать и размышлять за тебя. Но я не умею другого чувствовать. У меня и сомнений не возникало, что Алму удавил не евнух. Он же признался, я сам слышал! А ты - ты сразу понял: убийца не он. Вот что мне от тебя нужно! Твое чутье! И мне не по нраву казнить невиновного, поверь. А чтобы такого не случилось - ты должен мне помочь.
- Не могу, - упрямо качнул головой Дигон.
- Можешь, - невозмутимо парировал сайгад. - Ты обещал. И я тебе верю.
- Прах и пепел! - взъярился Дигон. Синие глаза его потемнели, кулаки сжались. - Не ходи на руках, когда есть ноги, и не запрягай осла в плуг говорят наши старики, - ибо в том нет простого смысла! А ты запрягаешь в плуг даже не осла - льва! И при этом хочешь, чтоб он вспахал твое поле!
В гневе Дигон смахнул со стола пустые сосуды, и они с печальным звоном отлетели в угол. Старый солдат, пряча улыбку, вызванную бесхитростным сравнением юного Дигона себя со львом, допил остатки вина из бутыли и взял яблоко.
- На моем поле работают только львы, Дигон, - мягко заметил он. Потому-то мой маис выше и гуще остальных, да и зерна в нем будут покрупнее...
Он с хрустом надкусил яблоко, в упор посмотрел на Дигона. Тот ответил ему тяжелым, сумрачным взглядом. Лишь сейчас он понял, как сумел сайгад занять почетное место во дворце, стать правой рукой Хафиза Агранского. Хитрый и умный шут! Все его слезы, стоны и суета - одно притворство! Вон как уставился - глаза в глаза, твердо, спокойно.
- И еще, Дигон, - тихо добавил Кумбар. - Я никогда не забываю своих парней...
Губы его дрогнули в ласковой улыбке, но аккериец уже не верил ему. Усмехнувшись в ответ, он взял бутыль, крепкими белыми зубами вытянул из горлышка пробку и налил вина в свою роскошную чашу.
- Будь по-твоему, приятель, - медленно произнес Дигон, и в голосе его чуткое ухо без труда уловило бы угрозу. - Я согласен бросить кости ещё раз, но если ничего не получится...
- Все получится, - отрезал Кумбар, вставая. - Ты поможешь мне.
Он резко повернулся и вышел из комнаты, оставив после себя тонкий запах дорогих благовоний. Дигон ухмыльнулся, соображая. Да, этот сайгад был совсем не похож на того, прежнего. Но, как ни странно, сей монолитно спокойный муж со стеклянными глазами понравился Дигону больше - по крайней мере, он не стонет и не щебечет беспрестанно всякую чушь. Дигон вспомнил их первую встречу в "Слезах бедняжки Манхи", фыркнул, вдруг развеселившись, и окончательно утешился.
А теперь надо кликнуть Физу - уже вечер, и нынче её очередь согревать постель временно одинокого Дигона... Дигон закинул голову, разметав по спинке кресла свои длинные черные волосы, и расхохотался.
*
Сайгад, которому давно надоело изображать перед Дигоном слезливого старикашку, выйдя из его комнаты, облегченно вздохнул. Жизнь во дворце такая пышная, такая скучная и такая нелегкая - просто вынудила его, солдата, нацепить на себя маску; к ней он привык настолько, что даже наедине с самим собой вел ту же игру, и в конце концов маска сия стала его истинным лицом, а истинное... Куда же подевалось истинное лицо Кумбара? Об этом он ничего не знал. Редкие движения души иной раз обнажали суть, но всегда так неожиданно, что сайгад не успевал уловить её. Он не жалел о том. Кому нужна была во дворце его суть? Хафизу? Челяди? Нет. Иначе разве стал бы он дурить их из года в год... Вот только Дигон... Этот парень понравился ему сразу. Давно не приходилось ему видеть таких жестких, упрямых и в то же время чистых парней. Жаль, что он по привычке сыграл свою роль и перед ним.
Шагая по длинному коридору второго этажа, Кумбар думал о последнем разговоре с аккерийцем. Он понял - сайгад сразу почувствовал это - его суть, увидел его истинное лицо. Но, кажется, не совсем верно: Кумбар все же не столь холоден и бесчувствен, как это могло показаться парню. А впрочем, пусть лучше он считает его каменной статуей, чем глупцом и плаксой...
Не глядя под ноги, сайгад перескочил две ступеньки, завершающие коридор; выруливая на лестницу, один марш которой был покрыт розовым ковром, а второй светло-красным, он столкнулся с Бандурином. Бесцветные маленькие глазки скопца были пусты; бездумно скользнули они по лицу Кумбара - на миг он увидел в них свое отражение, - но ни тени мысли не проявилось в белесой мути. Словно оживший мертвец проплыл евнух мимо старого солдата. Сайгад остановился и какое-то время смотрел вслед несчастному. Короткий укол в сердце возвестил о том, что совесть Кумбара ещё не отошла в мир Ущелий, а, будучи смертельно больной, все же пока дышала. Он дернулся всем телом от внезапного озноба, помянул проклятого Бургана, застившего глаза, но тут же и оправился. Покачивая головой, сайгад спустился вниз и вышел в сад. Здесь его уже ждал десятник императорской стражи.
*
Новый день выдался тихим, нежарким. Ровно, в неспешном ритме тянулось время, уставшее от бешеных скачек по миру. Казалось, жизнь замедлила свой ход, но - словно перед разбегом.
Дигон нашел Динию в императорском саду. Там, под абрикосовым деревом, она сидела на мягкой шелковистой траве, тоскливо глядя в голубое небо. Оранжевый диск, уже готовый к закату, потускнел, и на него можно было смотреть - не больше нескольких мгновений. Дигон легко опустился на траву рядом с девушкой и с улыбкой заглянул ей в лицо.
- Дигон!
Диния ласково тронула тонкими, но сильными пальцами его огромную длань, улыбнулась в ответ.
- Я думала, ты не придешь нынче...
- Я пришел, моя красавица. И, клянусь Тором, ты не пожалеешь об этом.
- Я не пожалею...
Диния приникла к мощной горячей груди и так застыла, слушая биенье его сердца. Она не ждала сегодня своего возлюбленного - невесты Хафиза делили с ним его ложе, по одной каждую ночь. Играя им на скрипке легкие и светлые мелодии, девушка с болью в душе слушала бесконечные беседы о аккерийце. Ее не стеснялись: она была чужой, и - для них она была мальчиком, нищим мальчиком, коего во дворце держат из милости. А её скрипка... Ни одна из императорских невест ничего не понимала в музыке; только Алма слушала с неподдельным интересом и искренним наслаждением, уважая её искусство, восхищаясь её тонкими быстрыми руками. Теперь Алмы нет, и слушать музыку некому. Ах, Диния давно ушла бы из дворца, из Шудура, ушла бы далеко-далеко, туда, где её скрипка будет считаться не менее почетным инструментом, чем шило сапожника или топор плотника, ушла бы, но здесь Дигон.
- Ты ещё здесь? - насмешливый голос аккерийца вернул её на землю. - О чем ты так задумалась?
- О тебе, - она сказала почти полную правду.
- И что же ты думала обо мне?
- Скажи, любимый... Кумбар знает, что... Невесты приходят к тебе ночью?
Ей показалось, что горячая грудь его вдруг стала холодной, будто камень после долгой северной ночи. Однако, он даже не пошевелился.
- А тебе сие откуда известно? - его голос был так же холоден.
- Ты забыл... Я каждый день развлекаю их своей игрой.
- Тор... Всю жизнь мечтал найти немую красавицу и на ней жениться... Языки у женщин длиннее хвоста Сета! А ты? Не вздумала ли ты ревновать?
- Что ты! - Диния испугалась. - Что ты, Дигон... Я же знаю... Кто я тебе? Так, одна из многих...
- Одна из лучших... - проворчал аккериец. Голос его, тем не менее, слегка потеплел. - Да, Кумбар знает. Здесь такие странные законы... Невестой императора должна быть непременно девственница, но брачное ложе занимает уже женщина, и в том заслуга не Хафиза...
- А чья? - удивилась Диния.
- На сей раз - моя, - нехотя пояснил Дигон. - А вообще этим занимаются ребята из личной охраны владыки. Но Кумбар с ними договорился...
- О-о-о, Дигон... Это ужасно...
- Почему? - он пожал плечами. - Если у Хафиза на это не хватает сил кто-то обязан ему помочь... Девушки только рады. Можешь себе представить, что ждет их дальше? Кроме евнуха да престарелого супруга им уже не видать мужчин... Потом дети - и все. Лет через двадцать бедняжкам будет нечего вспомнить, кроме той, первой ночи...
- С тобой?
- Со мной. А чем я хуже Хафиза?
Довольный своей шуткой, Дигон тихо рассмеялся.
- Ты лучше, - не приняла его тона Диния. - Ты лучше всех, любимый...
Она положила руки ему на плечи, заглянула в темные синие глаза. Но любви, коей жаждала, не увидела там. Дигон смотрел легко, беспечно, не думая вовсе о любви, но с удовольствием рассматривая нежную, почти прозрачную кожу девушки, голубоватые вены на висках, вьющиеся пряди белокурых густых волос... Только раны на сердце не дано увидеть ему...
- О!
Диния отшатнулась вдруг. Гримаса отвращения исказила её прелестные черты.
- Зуб Бургана!
Аккериец с удивлением проследил за её взглядом, и на морщинистой коричневой коре дерева заметил маленького желтого жучка с черными поперечными полосками. Он хотел было сощелкнуть его, дабы успокоить девушку, и не успел - Диния быстро смахнула насекомое на траву и ловко придавила его торцом своей скрипки.
- Все! - Она торжествующе посмотрела на Дигона, и, кажется, готова была даже поклониться, словно только что закончила играть.
- Он ядовит? - поинтересовался Дигон, ложась на спину и прикрывая веки.
- Да! Это самый настоящий Зуб Бургана! Я видела таких жуков в Эвилонии. После его укуса тело начинает гореть будто в огне, и так продолжается несколько дней... А потом - потом наступает смерть...
Но человек уже ничего не чувствует... Откуда он взялся в императорском саду?
- Бурган знает... - лениво пробормотал Дигон. - Сыграй-ка лучше что-нибудь веселое...
- Здесь?
- Можно и здесь.
- Садовник услышит... Меня могут прогнать из дворца...
- Тогда пойдем к тебе.
Дигон открыл глаза, с улыбкой посмотрел на порозовевшую Динию.
- Пойдем к тебе, - повторил он. - До ночи ещё есть время...
*
Кумбар мрачно стоял над распростертым на полу телом Баксуд-Маланы. С кинжала, зажатого в его руке, медленно капала кровь, тут же впитываясь в толстый багровый ковер. На свинячьей физиономии сайгада ясно было написано отчаяние.
Стражник, охранявший половину невест, побежал за Дигоном, скуля от ужаса: он уснул на посту, и сайгад разбудил его несколько мгновений назад яростным пинком в бок. Теперь парня ждала незавидная участь, но Баксуд-Малане это уже не могло помочь.
В её широко раскрытых глазах Кумбар прочитал удивление, которое, вероятно, пришло на смену радости - на губах девушки застыла улыбка, чуть робкая, ласковая; подол длинного белого платья разметался по ковру; рукав, как и грудь, был обагрен кровью. Она шла к Дигону - в этом старый солдат не сомневался. Но кто - кто? - мог ждать её c кинжалом в руке в коридоре дворца, с обеих сторон замкнутом стражниками? Стражниками... Кумбар с горечью посмотрел в самый конец коридора, где и сейчас ещё спал один из них. Он даже не проснулся от вопля своего приятеля! Тьфу!
Наконец из-за угла выскочил полуголый Дигон - сайгаду показалось, что его не было вечность, - подлетел к трупу девушки, опустился на одно колено. Кумбар вздрогнул от короткого негромкого рыка, что вырвался из глотки Дигона: столько боли и ярости услышал он в нем, столько первобытной силы, способной смести на своем пути все лишнее, все ненужное, что ледяная волна страха окатила старого солдата. Не окажется ли ненужным и лишним он? С огромным полудиким аккерийцем вряд ли смог бы сразиться хоть один воин из войска Хафиза Агранского. Раздраженный сим неприятным чувством, которое, конечно, было навеяно дыханьем ночи и смертью девушки, сайгад отворотил взгляд от Дигона и вновь посмотрел на спящего вдали охранника. Его охватило вдруг горячее желание подойти к этому храпящему во всю глотку недоумку и дать ему хорошего пинка - такого, чтоб кубарем скатился с лестницы и проснулся наконец! Сайгад заскрипел зубами в ярости, и тут Дигон поднял голову.
Взгляд его темно-фиолетовых глаз был страшен. "Зверь, - подумал Кумбар восхищенно, - настоящий зверь..." Налитые силой мускулы юного гиганта перекатывались под бронзовой кожей; спутанные черные волосы покойно лежали на широких плечах, готовые вновь взметнуться крылом ветра при первом же движении аккерийца; искаженное гневом лицо с грубыми, но правильными чертами, сейчас было прекрасно. Несмотря на трагические обстоятельства, сайгад залюбовался великолепной фигурой парня - сильной и гибкой, достойной резца ваятеля... "В Шудуре нет таких ваятелей, - промелькнуло в голове Кумбара. - Все глупцы и бездари... Понатыкали везде толстого бородатого Тарика, а в глазах его ничего - пустота, как у бедолаги Бандурина..."
- Я сделал все, как ты сказал, - заторопился сайгад, отвечая на взгляд Дигона. - Поставил в коридоре двух охранников. Но эти деревенские козлы... Они его проспали!
Дигон медленно поднялся. Ярость, полыхавшая в его глазах, погасла будто бы на огонь её плеснули воды, - но ещё тлела желтой кошачьей искоркой в глубине зрачков; на миг он прикрыл её длинными густыми ресницами, а когда вновь посмотрел на старого солдата, взор его был уже холоден и отстранен. Кумбар насторожился.
- Ты знаешь, кто это сделал? Ты знаешь, Дигон? - с тревогой и надеждой вопросил он.
- Мне надо подумать... - медленно произнес Дигон, глядя сквозь сайгада куда-то в конец коридора.
"Что там? Стражник?" Кумбар отодвинул свое большое тело с дороги Дигонова взгляда, посмотрел в том же направлении. В самом деле, там спокойно продолжал почивать стражник, и храп его доносился сюда скрипом несмазанного колеса. "Тьфу! Чтоб тебя к Бургану..." Сайгад погрозил огромным кулаком в сторону груды бесчувственного мяса, облаченного в железные доспехи, а аккериец уже направлялся туда, неспешным шагом, чуть вразвалочку. Но только успел Кумбар злорадно ухмыльнуться, представляя себе веселящую сердце картину трепки нерадивого охранника, как тут же удивленно поднял белесые брови: Дигон переступил через тушу, закрывавшую собой проход к лестнице, и скрылся за поворотом. В следующее мгновение на стене мелькнула его тень, потом и она пропала.
Старый солдат хмыкнул, пытаясь сообразить, что же все-таки надо Дигону; знаком велел дрожащему от страха первому стражнику убрать тело девушки. Бросив последний короткий взгляд на несчастную Баксуд-Малану, сайгад вздохнул, и поспешил вслед за аккерийцем, по пути бормоча сквозь зубы ругательства и проклятья богам и чувствуя, как с каждым бранным словом освобождается и успокаивается душа. Боги спали и ничего не слышали.
*
На улицах и в переулках Шудура властвовала тьма - младшая и любимая сестра ночи, и пустота - их родная тетка. Луна, вялая, бледно-зеленая, словно только что оправившаяся после болезни, заняла свое место на черном беззвездном ковре, но светила едва-едва, так что казалось - дунешь легонько в небо, и она погаснет.
Вглядываясь во мрак, сайгад семенил по самой середине широкой улицы, вымощенной круглым булыжником. Дигон шагал уже далеко впереди, и Кумбар с трудом различал маячившую в конце длинного ряда домов черную точку его фигуры. Сначала он подумал, что Дигон направляется в "Маленькую плутовку", но потом тот свернул за два поворота до этой таверны, и сайгад припустил быстрее - стоило Дигону на миг лишь исчезнуть из поля зрения, и он его уже не найдет. Но, как ни спешил старый солдат, аккерийца он все же потерял. Учитывая то, что в Шудуре существовало не менее сотни всякого рода кабаков и таверен - дорогих и дешевых, с громкими красивыми названиями и без названий вовсе, центральных и окраинных, - сайгаду ничего не оставалось делать, как только вернуться во дворец и по горячим следам продолжить расследование страшных преступлений. Так он и поступил.
В глубине души Кумбар не сомневался, что расследовать такое запутанное дело ему не под силу. И Дигону - в этом, несмотря на его последние слова у тела Баксуд-Маланы, он уже тоже не сомневался, - не под силу. Ни сам он, ни юный Дигон не обладали достаточной для такого сложного занятия смекалкой и ловкостью. Был бы Аршак - хитрая лиса - может быть, Баксуд-Малана и осталась бы жива. На сем соображении Кумбару вдруг стало стыдно, что являлось ещё одним доказательством того, что совесть его, хотя и была на последнем издыхании, но пока не умерла. Аккериец предупреждал его: в охрану на половину невест надо ставить не менее десятка солдат лучших солдат. Кумбар же счел, что и двух будет вполне достаточно, и послал деревенских увальней, тупых и ленивых, и лучшего способа проворонить убийцу нельзя было найти. Будь он на месте Дигона, несомненно усмотрел бы в таких действиях злой умысел...
Фонари императорского сада сайгад заметил издалека - оазисом тихого ласкового света виделись они в ночной неприветливой тьме. Он подмигнул им как старым друзьям, и заспешил к воротам. Треск огня в треноге, ложе, устланное мягкими подушками, бутыль доброго вина на столике - что может быть милее в такую страшную ночь...
Губы Кумбара расползлись в невольной улыбке; он прибавил шаг, предвкушая славный одинокий ужин в уютной своей комнатушке, и забыл о всех печальных событиях. В конце концов, почему бы и не вызвать Аршака? Не по такому уж важному делу отбыл он из Шудура... А искать преступника - его прямая обязанность. Кумбар к темной стороне жизни дворца вообще отношения никогда не имел...
Обругав стражу на воротах за медлительность, он быстро пошел к ступеням дворца. Луна стояла высоко в небе, даря земле ленивый свой свет, от коего тени деревьев казались широкими и длинными, а собственная тень Кумбара толстой и короткой. Фыркнув, он плюнул в нее, но промахнулся; не сбавляя шаг обернулся и плюнул ещё раз - и теперь попал. Окрыленный победой, которую почел за знак богов и обещание удачи, сайгад на миг остановился - чтобы вдохнуть свежий ночной воздух, пропитанный нежными, еле уловимыми ароматами сада, - но только снова двинулся вперед, к матово блестящим под луной ступеням дворца, как тихий шорох за спиной заставил его настороженно замереть. Опытный вояка, он умел различать звуки: то было движение живого существа, а не травы или листьев. Сердце старого солдата радостно застучало - всего пару вздохов, и убийца будет в его руках! Он подобрался, изготовясь к прыжку назад, чуткие уши его поймали чье-то дыхание... Ноги Кумбара оторвались от земли и - в тот же момент на голову его обрушилось небо, а может, луна... Сноп искр разлетелся перед его глазами. Потом вдруг стало совсем темно - как видно, упала все же луна, - а потом и ничего не стало. Сайгад кулем повалился на землю, под персиковое дерево, и там уже лег спокойно и недвижимо.
*
В маленьком кабачке без названия на окраине Шудура Дигон топил печаль свою в вине. Он взял полдюжины бутылей дешевого красного - редкой кислятины, и занял угловой столик, откуда хорошо виден был вход, а также весь зал, кривоватый квадрат с земляным полом, в глубоких трещинах которого произрастали даже длинные узкие травы. Грязь здесь была неимоверная. Казалось, хозяин нарочно расстарался загадить весь пол, стены, потолок и столы для привлечения наиболее гнусной публики. Так и выходило: жулики, бродяги, нищие, бандиты и девицы не самого пристойного поведения отдыхали тут после нелегкого трудового дня, а то и подыскивали новых клиентов. И если в светлое время иногда забредали сюда случайные прохожие, выпивали кружку-другую пива, и торопились выйти на свежий воздух, обещая себе в будущем обходить стороной этот грязный кабак, то ночью здесь гулял весь окрестный сброд.
Привычный ко всему Дигон находил сие заведение отвратительным, но одно преимущество все же было, оно и влекло его порой сюда: никто не знал тут Дигона-аккерийца, никто не подходил к нему, то ли опасаясь его внушительных размеров и разбойничьей стати, то ли просто не признавая в нем своего, и никто ни о чем не просил. Хозяин - кривоногий коротышка со сломанным сизым носом и быстрыми колючими глазками - уже узнавал его в лицо, кланялся подобострастно, и тоже особенно не докучал. Выпив в одиночестве две-три бутыли вина или кувшин пива, Дигон удалялся, умиротворенный и готовый продолжать вечер, но уже в знакомой компании и в знакомом, более приличном кабаке типа "Маленькой плутовки". Он и сейчас пришел сюда за этим - за одиночеством. Но не то, простое одиночество когда можно уйти от всех, запереться в комнате - требовалось иногда юному Дигону. Он жаждал иного: погрузиться в нехитрые мысли свои и мечты среди людей, которые не станут заглядывать в глаза, словно потеряли в них золотой, не спросят, не скажут, не заденут рукавом... В казарме ему никогда не удавалось остаться одному: кто-то непременно вторгался в запретную зону личного, неприкосновенного.
К счастью, желание такого одиночества обуревало Дигона весьма и весьма редко - раз или два за все его пребывание в Шудуре. Косые, уродливые, чумазые, тупые и пьяные рожи здешних завсегдатаев не приводили его, конечно, в ужас или негодование: видел и не таких; но и наслаждения от созерцания их получать не мог. Зато он умел их не замечать вовсе. Шум, гам, визг и звон разбитой посуды - привычная музыка - никак не тревожили его мыслей. А сейчас тем более. Ему было о чем подумать в эту ночь. Алма, Хализа, Баксуд-Малана... Они только начали жить...
В груди Дигона вновь заклокотала, забурлила горячая ярость; он сжал в ладони кривобокую глиняную кружку, на вздох только представив себе, что сжимает горло убийцы, а когда она треснула, рассыпаясь, и по руке заструилось холодное красное вино словно кровь, свет померк в его глазах. Тайна перестала быть тайной, суть её открылась в одно краткое мгновение, и мысль Дигона, дрогнув, перенеслась вдруг в бездну чужих, неведомых миров. Там, в гнетущей пустоте, ощутил он явно тот мрак, в коем пребывала до сих пор душа убийцы... Дигон содрогнулся. Все его прежние подозрения оказались верны, как ни желал он, чтобы было иначе. Дитя ужаса, порождение Бургана всеми корнями проросло во дворце, и теперь, установив имя, оставалось только уничтожить плоть... Алма, Хализа, Баксуд-Малана...
Аккериец скрипнул зубами в бессильной ярости. Как мог он не понять этого раньше, как мог не поверить своим догадкам? Раздави он сию гнусную тварь пару дней назад, или даже вчера, и тогда, может быть, хоть Баксуд-Малана осталась жива... Алма, Хализа, Баксуд-Малана...
Кого этот демон в человеческом обличьи наметил своей следующей жертвой?
Дигон открыл новую бутыль и припал губами к узкому горлышку. Вино щедрый дар богов людям - и сейчас сотворило доброе дело: с каждым глотком угасал бушующий в груди Дигона огонь, прояснялись мысли, холодела кровь. Зло ухмыльнувшись, он швырнул опустошенный сосуд на пол и знаком приказал хозяину принести ещё две бутыли. Алма, Хализа, Баксуд-Малана... Перед глазами его проплывали их нежные милые лица, в ушах звучали звонкие голоса... Дигон готов был признать свою вину - убийца все время находился рядом с ним, но свободный и безнаказанный, - и готов был эту вину искупить кровью, разумеется, не своей. Меч его давно не покидал ножен, так что для него работа будет только в радость... Для него - да, в себе же Дигон не был так уверен. Прежде ему не приходилось обагрять рук кровью друга, пусть даже коварного и бесчестного... Алма, Хализа, Баксуд-Малана... Аккериец ещё раз и ещё упрямо повторял про себя эти имена, желая вновь поднять в груди волну благородной ярости, которая поможет ему унять сомнения и позволит мечу без колебаний свершить правосудие, но - дрожь, охватившая все тело в момент открытия имени преступника, не проходила. Дигон вытер рукавом взмокший лоб, тяжело поднялся и пошел к выходу. Он должен это сделать, должен... Алма, Хализа, Баксуд-Малана...
Глава 8.
Выйдя на улицу, Дигон с удивлением обнаружил, что уже близится рассвет. Он постоял немного у дверей, с наслаждением - после духоты и вони кабака - вдыхая свежий предутренний воздух. Первозданная тишина царила на темных ещё улицах Шудура, но в преддверье дневных звуков уже начинала гудеть под ногами земля. Дигон стопами чувствовал сей дивный, означающий продолжение жизни гул. Не в эти ли мгновения когда-то, двадцать один год назад, в Аккерии, родился он? А может, тогда шел дождь? Или снег? И небо было покрыто темными тяжелыми тучами?
Жаль, что человеку не дано помнить миг своего рождения. Зато память сохраняет годы отрочества, юности, зрелости... Придет день - подумал вдруг Дигон с усмешкой - и он расскажет сыну о драках и сражениях, о друзьях и врагах, объяснит ему, что такое честь и предательство, и как отличить истину от лжи... Каждому определен богами свой, особый путь, и путь этот записан в Книге Жизни, что хранится в небесной пещере под гнездом орла так говорили старики, а мудрее стариков, чем в Аккерии, Дигон пока не встречал. И все же он был убежден: если есть воля, если есть сила, человек может изменить направление своего пути. Что прихоть богов, когда всякая жизнь все равно закончится в Ущельях!
И все же он не прочь был заглянуть в эту самую Книгу - что там боги напридумывали для него, Дигона? Они ли направили его вместе с аккерийскими мужчинами на штурм эвилонской крепости Венариума - а в ту пору ему едва исполнилось пятнадцать - или он сам, перечеркнув записанное, встал в ряды взрослых воинов? Они ли подкинули ему сосуд с заточенным там сумеречным демоном Шеймисом, или он сам, опять же перечеркнув записанное, вышел к берегу моря и выловил несчастного пленника? А гладиаторские казармы в Халоге? А встреча с тимитом Иавой Гембехом в горах Тафа и дальнейшее путешествие к Желтому острову? Да мало ли приключений пришлось ему пережить к настоящему времени, и как узнать, предначертано ли се богами, или же совершено Дигоном наперекор их воле? Когда-нибудь, может быть, он и доберется до Книги Жизни, и если понадобится, свернет шею орлу, который её охраняет, а пока... Пока впереди ещё долгий путь по земным просторам... Но сначала нужно все-таки дойти до императорского дворца. При этой мысли Дигон нахмурился.
Сопровождаемый редкими и бледными светилами, поблескивающими в матово-черном небе, он шагал по улицам, по переулкам, подавляя в себе острое желание свернуть в казарму: любое дело требует своего завершения, и посему он должен идти во дворец. Интересно, а записано ли в Книге Жизни, что именно он, Дигон, будет разоблачать таинственного убийцу, ввергшего в ужас чуть не половину населения Шудура? Тяжело вздохнув, он повернул на широкую улицу, и, как незадолго до него Кумбар, подмигнул фонарям императорского сада. Не успеет взойти солнце, как эта гнусная история закончится... Еще раз тяжело вздохнув, Дигон решительно вошел в ворота и направился ко дворцу.
*
Кумбара обнаружил на рассвете гуляющий по саду Бандурин. С тихой песней бродил он по тропинкам, дразня павлинов и надкусывая плоды, и думы его были туманны и блаженны. Любовь, приведшая его на край пропасти и столкнувшая затем в пучину безумия, прошла бесследно. Вернее, он просто забыл о ней; она осталась в прошлой его жизни, к коей ныне он уже не имел никакого отношения.
Натолкнувшись внезапно на большое тело сайгада, возлежащее под персиковым деревом, скопец присел на корточки рядом с ним и принялся усиленно размышлять. Первая мысль его была достаточно здравой для того, чтобы снова попасть в темницу, а потом и в руки палача: если разрубить эту тушу на куски, а куски закопать в землю, вырастут ли из них новые люди? Мечтательно улыбаясь, Бандурин ясно представил себе воздвигшиеся средь плодовых дерев огромные ноги и руки, кои он с превеликим удовольствием приходил бы поливать и окучивать, а после - собирать с них урожай. Тут его фантазия дала сбой, ибо какой урожай могли принести ноги или руки, даже для безумного скопца представлялось загадкой. Следующая мысль понравилась ему больше: взвалить тело на тележку, отвезти на рынок и там продать за хорошие деньги. Сайгад - человек известный и в Шудуре и в окрестностях, а потому за его останки наверняка можно выручить не менее пяти золотых. Оставалось только найти тележку. Воспрявший духом Бандурин вскочил и прытко поскакал по саду в поисках необходимого средства транспортировки тела. Увы, и этим мечтам не суждено было сбыться: ни в каморке садовника, ни в кустах, ни в яме у ограды ничего подходящего он не нашел. Зато в результате пробежки хаотичные мысли в его голове несколько прояснились, и он пришел к единственно правильному решению: тушу сайгада продать, но не на рынке, а здесь же, во дворце. Тогда и тележки не нужно - просто прикрыть драгоценную находку какой-нибудь тряпкой, и поспешить во дворец, поискать покупателя, готового предложить приличную цену. Так он и сделал. Задрапировав массивное тело Кумбара собственными халатом и накидкой, полуобнаженный скопец ринулся обратно во дворец, моля Тарика послать ему честного и богатого купца.
Но вероломный Тарик и на сей раз жестоко посмеялся над несчастным Бандурином - только нога его коснулась мраморной ступени, как здоровенная волосатая рука стражника крепко ухватила бедолагу за шиворот и так внесла внутрь. Странная картина предстала глазам скопца: огромная зала была полна челяди, что выстроилась в стройные ряды и сурово взирала на болтающегося в воздухе Бандурина. Он сфокусировал взгляд свой на их сдвинутых бровях и искривленных губах, возмущенно пискнул, явно не согласный с таковыми выражениями лиц, и вдруг, словно почуяв что-то опасное для себя, пронзительно завизжал, забарахтался, пытаясь вывернуться из цепких железных пальцев стражника.
- Убийца!
Он не разглядел, кто крикнул это ужасное, гадкое, мерзкое слово первым. А потом и разглядывать было нечего: орали все.
- Жирный ублюдок!
- Пес вонючий!
- Бурганово отродье! Козлиный кал!
- Смерть ему!
- Смерть!!!
- Смерть!!!
Последнее слово, раз прозвучав, уже не смолкало. Напуганный до колик в животе скопец, не в силах понять, за что вдруг на него ополчились все эти люди, отчаянно извивался, рычал и плакал, но все без толку. Стражник не отпускал его ворота, челядь бесновалась, и казалось, что этому кошмару не будет конца. Но конец все же наступил. Равнодушное время, словно споткнувшись, остановилось, и потянулось длинное, длинное мгновение мгновение звенящей тишины, сквозь которую даже были слышны крики птиц в саду и шелест листьев; закрылись рты; Бандурин, тоже умолкший, перестал дергаться и замер. Но даже самое длинное мгновение должно обязательно кончиться. Стражник протянул другую руку и ею ухватил Бандурина за шаровары, потом, ухнув, качнул его и - с размаху вбил головой прямо в стену, разукрашенную чудной мозаикой. Раздался треск. Челядь выдохнула изумленно-восхищенное "Ах!", монолитные ряды её дрогнули, но не распались. Сотня глаз в полном молчании смотрела, как мозаика окрасилась кровью, как стекали на роскошный ковер розовые струйки, тут же впитываясь и цветом своим оживляя бледный серо-зеленый цвет ковра. А потом все разошлись.
*
Ближе к полудню, когда солнце уже вовсю светило в окна, Кумбар велел слуге принести ему вина погорячее и, кряхтя, начал выпутываться из покрывала. Борьба продолжалась долго: коварное покрывало крепко опутало ноги старого солдата, так что ему пришлось напрячь все силы и порвать врага. Освободившись, он с воплями и стенаниями забрался в кресло, схватил чашу, доверху наполненную расторопным слугой, и жадно выпил её. Настроение было ужасным, и неудивительно. Баксуд-Малана мертва, Дигон пропал - никто его нынче не видел, затылок саднил и ныл, и уже сейчас на нем красовалась огромная как булыжник шишка, а в довершение всех неприятностей дурень стражник, направлявшийся на смену караула, заметил безумного евнуха у его тела и размозжил бедняге башку, приняв его за искомого убийцу. Впрочем, по поводу евнуха сайгад не слишком переживал: видно, такую судьбу уготовил ему Тарик с пророком своим Халимом. Но куда подевался Дигон? И кто, в конце концов, подкараулил его самого, наперсника Хафиза Агранского, личность неприкосновенную, ночью в саду и не постеснялся камнем пробить голову?
Кумбар поерзал в кресле, устраиваясь поудобнее, сопровождая занятие сие стонами и печальными вздохами, и снова обратился к чаше с вином.
Крепкий, обжигающий грудь напиток пробудил дремлющий до сих пор аппетит старого солдата. Кликнув слугу, он приказал немедля принести жареного каплуна с бобами и масукой - кисло-сладкой травой, и связку любимых им крабовых палочек; тенью метнулся тот за портьеру, шаркнув туфлями по волнистому ворсу ковра - Кумбар сморщился: он терпеть не мог бессловесность и исполнительность дворцовой челяди... Но куда же подевался Дигон? Может быть, и он пал жертвой предательского нападения в саду? Нет, покачал раненой головой старый солдат - кого-кого, а Дигона преступнику убить не удастся... А вдруг?..
Губы сайгада внезапно пересохли. Он сунул руку под халат и начал с остервенением чесать живот, покрытый жестким волосом - верный признак того, что Кумбару не по себе. Воображение услужливо рисовало ему картину за картиной, и одна была страшнее другой. То видел он демонов, терзающих мертвое тело юного Дигона, то Черного Всадника, воткнувшего копье в его шею, то стаю грифов, нарезающих круги в зловеще багровом небе, а внизу, разметав гриву черных волос по траве, опять же лежит Дигон, а в груди его торчит рукоять кинжала убийцы...
Впечатлительный Кумбар совсем разволновался. Он вытянул толстую руку и растопырил пальцы, проверяя, дрожат ли они. Они дрожали. Тогда сайгад вновь припал губами к спасительному напитку, шумно отхлебнул глоток, чувствуя, как живая горячая струя водопадом низвергается в его желудок, смывая все гнусности последнего времени туда, откуда им потом нетрудно будет выйти вместе с прочим ненужным человеку хламом; второй глоток позволил старому солдату криво улыбнуться; после третьего он понял, что на самом-то деле все складывается не так уж плохо - Баксуд-Малана и евнух переселились в мрачные Ущелья, а кто сказал, что там хуже, чем в подлунном мире? никто оттуда пока ещё не возвращался; Дигон найдется; убийца... А что убийца? Должен же и он когда-то успокоиться и остановиться...
Слуга бесшумно появился с подносом в руках, проворно расставил на маленьком столе требуемые яства. Кумбар схватил жирную гузку каплуна, вцепился в неё крепкими зубами и, когда сок потек по его подбородку, уяснил наконец суть всего происходящего: не проси богов о лучшем дне, ибо сей день и есть лучший. Старый солдат предовольно ухмыльнулся, вытер рукавом жир с лица, и продолжил трапезу.
*
"Алма, Хализа, Баксуд-Малана... Алма..." Глаза нестерпимо болели от яркого света, проникающего сквозь ресницы и веки, - словно кто-то поднес к лицу пламя свечи; в голове гудели, вопили и грохотали дудки и барабаны, и Дигон все порывался вскочить, полагая, что началась война и надо чистить оружие и вставать в первые ряды. Но тело его как будто окаменело, и только сердце осталось пока живым, но и оно уже стучало глухо, медленно, неровно. "Алма, Хализа, Баксуд-Малана..."
И вдруг аккериец ясно припомнил все, что произошло с ним ночью: перепуганный стражник, фальцетом вопящий о новом убийстве; потом холодное уже тело Баксуд-Маланы, которая должна была прийти к нему в полночь, но смертоносный кинжал настиг её раньше; грязный кабак на окраине Шудура, вино, струящееся по руке, и - озарение... Что же было дальше? Он пошел во дворец с единственной целью - вытащить из норы убийцу и показать всем, чтобы исчез страх, чтобы ни одна душа не отправилась в Ущелья от руки демона в человеческом обличьи... Диния налила ему вина - ароматного, горько-сладкого, липкого... Дигон глотнул лишь раз, и прежде, чем он успел произнести хоть слово, вязкий туман окутал его голову; перед глазами закружились стены, скрипка, Диния, потолок, снова стены...
Дигон открыл глаза, с удивлением обнаружив, что сделать сие оказалось совсем не трудно, и вперил взор в обшарпанный потрескавшийся потолок. Солнечный свет, который он принял за пламя свечи, залил всю комнату, и лучи его играли на потолке и стенах, прорываясь в дыры легкой занавеси, болтавшейся на окне. Звуки дудок и барабанов неожиданно слились, и оказались тягучей печальной мелодией, исходящей из-под смычка скрипки Динии. Дигон быстро поднялся, сел на узком топчане.
Тонкая гибкая рука со смычком скользнула вниз, оборвав музыку. В наступившей тишине аккериец явственно услышал собственное тяжелое дыхание, а ещё клекот павлинов в саду и далекие крики городских обходчиков. Синие глаза его, как ни странно, свободные от похмельной мути, вперили взгляд свой в такую же синеву глаз напротив. И ещё раз поразился Дигон искусству богов, создавших поистине неземную красоту.
В Динии не было яркости, не было живости здешних горячих девиц, но зато в ней самой существовала музыка - не та, которую слышат уши, а та, которую слышит тело. Эта девушка могла быть торжественной оэдой, сочиненной придворным музыкантом, и могла быть тоскливой песней гирканского кочевника; под её взором обряды черных дикарей Зембабве с их резкими ритмичными танцами свершились бы безо всяких тамтамов, а старухе-рыбачке из далекого Ванахейма не пришлось бы брать в сухие морщинистые руки трехструнную мангру, чтобы спеть надтреснутым голосом своим монотонную старинную балладу - глаза Динии сыграли б все это и так.
Дигон расчесал пятерней спутанную гриву, прокашлялся. Его охватило страстное желание снова ощутить в своих руках её хрупкое гибкое тело, вдохнуть запах её волос - травяной, чуть терпкий, услышать её тихий, завораживающий голос... Но, вдруг появившись, желание сие так же вдруг пропало. Сглотнув горький похмельный ком в горле, аккериец взял со стола кружку с теплой водой, в два глотка осушил её. Затем, все не спуская глаз с Динии, нащупал на топчане у стены свою куртку, накинул на плечи. Проверил пряжку кожаных штанов - застегнута.
Кажется, больше заняться было нечем.
Диния подняла смычок, провела им по струнам скрипки, что лежала на полу, брошенная небрежно хозяйкой. "Уа-ау-у", - взвизгнула скрипка, недовольная таким обращением. Девушка усмехнулась, бросила смычок под ноги Дигону. "Алма, Хализа, Баксуд-Малана..." Он жестко усмехнулся ей в ответ и наступил на сей хрупкий, как тело скрипачки, прутик.
Раздавшийся в тишине легкий хруст был подобен разрыву молнии: Диния дернулась; в синих глазах её пробежала искорка боли и страха.
Солнце, сыплющее серебро и золото на её белокурые волосы, скрылось на миг за белым пухлым облачком, и тень изменила черты девушки. Жесткие складки легли у губ и меж бровей, глаза потемнели и взгляд их стал неприветлив, сух. Но вот солнечный луч вновь проник в комнату - Дигон глубоко вздохнул, узнавая прежнюю Динию, смотревшую на него с любовью и нежностью. Ему захотелось плюнуть в эти глаза.
- Зачем? - прохрипел он, только сейчас начиная чувствовать похмельный гул в голове. - Что? - звонкий негромкий голосок-колокольчик заставил его вздрогнуть, как то бывало прежде. - Зачем ты убила Алму? - Она любила тебя, - пожав узкими плечиками, пояснила Диния. - Она говорила, что ты возьмешь её в жены... Что вы уедете вместе, в Аккерию.
- Так вот почему она сказала "че-ди-ня-би"!. "Почему Динис меня убил..." Ты... Ты хуже суккуба... Ты грязная тварь... - Я поняла потом, что она только мечтала, - невозмутимо продолжила девушка. - Но она не смела даже мечтать о тебе. Озноб пробежал по коже Дигона. Он ощутил, как поднимается в груди знакомая волна дикой ярости, первобытного гнева. Но для этого ещё не пришло время, а посему он усилием воли загнал вглубь себя все чувства и через пару вздохов смог посмотреть на скрипачку так спокойно, как только умел.
- Как... Клянусь Тором, не могу понять, как ты смогла задушить ее? Вино, - легко ответила Диния. - То же вино, какое и ты отведал нынешней ночью.
И какое пили стражники в коридоре на половине невест?
Да. Но мне пришлось смешать его с их пивом.
- И Алма... - Алма уснула после первого же глотка, а затем... Затем все было просто.
- А Хализа? А Баксуд-Малана? - Глупые индюшки, - сморщила Диния хорошенький носик. - Хализа приняла меня за мальчика и влюбилась. Мне пришлось нелегко: она все порывалась затащить меня в постель.
От такого цинизма даже видавшему виды Дигону захотелось сплюнуть на пол. Что он и сделал.
- И поэтому ты убила ее? - Нет. Ты... Ты отпустил жирного ублюдка ты понял, что не он удавил Алму. Что мне оставалось делать? Я боялась... пухлые губки Динии изогнулись, - пойми же, Дигон... Пока он был в темнице, я могла жить спокойно - убийцей считали его! Но потом - потом ты снова стал бы искать... настоящего преступника... Что мне оставалось делать? К тому же, я хотела избавиться и от евнуха... - А он-то чем тебе не угодил? - Он тоже думал, что я мальчик. И... О, Митра... Дигон, послушай, он приходил сюда каждый вечер, он... Он ревновал меня к Алме, глупец... Сначала я даже была этому рада: он решил разлучить меня с ней и нашептал Хафизу, что сайгад скрыл от него самую красивую... Все оказалось проще, нежели предполагал прежде Дигон. Она убила Хализу только для того, чтобы подозрение вновь пало на евнуха, коего в тот день освободили из темницы. Но при чем тут Баксуд-Малана?
- Но при чем тут Баксуд-Малана? - Она говорила, что хочет убежать с тобой. - Вздор! Клянусь Тором, ты несешь вздор! Ты отлично знаешь, что я не стал бы убегать отсюда ни с Баксуд-Маланой, ни с Алмой, ни с тобой! прогремел Дигон, поднимаясь с топчана и сжимая кулаки. - Чего ты хочешь, Дигон? - испуганно отшатнулась Диния. - Правду! Я хочу правду и больше ничего!
- Хорошо.
Она на миг задумалась, как бы размышляя, сказать правду или снова солгать. Синие глаза её потухли, и теперь казались блекло-голубыми, почти бесцветными, рыбьими... Дигон с неприязнью отвернулся.
- Я родилась в Шамаре... - Ты родилась в царстве Бургана, - грубо перебил аккериец. - Может быть... Я не помню дня своего рождения...
Она повторила ночную мысль Дигона, и от этого ему стало ещё противнее.
- Шамар - город в Эвилонии. Не такой большой как Тарантия, но очень красивый... Дома там... - Мне наплевать на дома в Шамаре! Я хочу знать, почему... Почему ты - гнусная убийца! - Дома там - высокие, в два этажа, упрямо повторила она. - На окнах - витражи. Похожие на те, что здесь, во дворце. Это так красиво, Дигон... Внутри я никогда не была, но мне рассказывали, что потолки там изукрашены лепниной, а у самых богатых и мозаикой! Я мечтала жить в таком доме... Но... Я жила в жалкой хибаре у восточных ворот, с теткой - старой злобной гадиной, которая каждый день убивала меня... Палкой, словом, снова палкой...
- Хватит! - рявкнул Дигон, теряя терпение. - Какое мне дело до твоей тетки и до тебя! Не тяни и говори толком, а не то, клянусь Тором, я не выдержу и сверну твою нежную шейку! - Алма, Хализа и Баксуд-Малана не знали, что такое нищета. Они росли в красивых домах, они спали в чистых мягких постелях, а не на соломе, как я! И им никогда не пришлось бы бродить по миру и зарабатывать себе на жизнь!
- Нет, - устало помотал головой Дигон. - И это тоже вздор. Ты убила их не поэтому. - А почему? - она удивленно приподняла стрелы бровей, но в глазах её удивления не было. - Просто тебе нравилось... убивать. Тор! Мне тоже нравится убивать, но в драке! Когда мой меч встречается с мечом, а мой кулак с кулаком... А ты - ты просто грязная тварь, и я хочу отправить тебя туда, откуда ты пришла - к Бургану... - Я не боюсь Ущелий, Дигон. Возьми!
Рука Динии ловко нырнула под половицу и выудила кинжал - такой, каким была убита Баксуд-Малана - с простой рукоятью, обоюдоострый.
- Возьми! - снова сказала она, протягивая Дигону клинок.
- И убей меня. - Я лучше голыми руками раздавлю вонючую ящерицу, чем дотронусь до тебя, - с гадливостью выдохнул Дигон, делая шаг к двери. Диния засмеялась. Еще вчера этот смех - переливчатый, нежный - заставлял его сердце трепетать в предвкушении ночи, но сейчас... Он пинком распахнул дверь и, не оглядываясь, вышел.
*
Cумерки - как это часто бывает в Шудуре - наступили вдруг. Но в покоях Кумбара было светло: в треноге весело трещал огонь, и блики его порхали светлячками на бутылях темного стекла, кои высились на столе громадой сплоченного войска, и даже двум чашам места здесь не осталось, так что Дигону и сайгаду приходилось не выпускать их из рук. Они не выпускали их с большим удовольствием.
Кумбар, с трудом удерживающий на весу замотанную в три слоя тряпок голову, тем не менее пребывал в прекрасном расположении духа. Хафиз даровал ему нынче меч с рукоятью, успыпанной самоцветами, в золотых ножнах, а также благосклонно вернул свое расположение, что, несомненно, стоило дороже всякого богатого подарка - такова была награда за верную службу и за установление имени убийцы. Пусть теперь Гухул из кожи лезет, пытаясь вновь завоевать милость владыки! Старый солдат не будет ему мешать - все равно не пройдет и двух лун, как цирюльник окажется там, где и надлежит ему быть, то есть в цирюльне... Кумбар опрокинул в глотку остатки вина из чаши, и сразу налил её доверху из новой бутыли.
Дигон с удовольствием последовал его примеру, хотя настроение его не было столь воздушным и безмятежным. В глазах его и сейчас стояла та мрачная картина, какую обнаружили они с сайгадом в караван-сарае днем: комнатка, в коей он, Дигон, провел немало приятных ночей, сначала показалась пустой. Но потом, когда Кумбар отодвинул занавесь, впуская ускользающий солнечный луч, они увидели в самом темном углу скрюченную фигурку. Диния с кинжалом в сердце лежала на спине и... И улыбалась. Аккериец наклонился над ней, надеясь, что сие гримаса смерти исказила прелестные черты, но нет. Самая настоящая улыбка застыла на побледневших уже, таких красивых губах. Она убила себя после его ухода, не медля и вздоха - в этом Дигон не сомневался.
Она не страшилась смерти и хотела ее...
Юная скрипачка оказалась убийцей - так нежный цветок бывает ядовитым, так из маленького добродушного щенка вырастает злобный пес... Дигон начал догадываться об этом давно, и все же любые подозрения рассеивались при виде хрупкой, такой беззащитной фигурки девушки. Он вспомнил вдруг, как она раздавила Зуб Бургана, какое наслаждение мелькнуло в её синих глазах. Ха! Дигон тысячу раз видел Зуб Бургана - огромный, величиной в пол-ладони белый жук с кривым рогом. Потом он понял - Диния просто опять хотела убить... Хотя бы такую мелочь как безвредное насекомое, ибо она не могла не знать, как выглядит настоящий Зуб Бургана - в Эвилонии их водится побольше, чем в других странах... Как могло родиться на свет такое чудовище, да ещё в образе красивой девушки? Несомненно, мать её и отец были не человеческого рода...
А что в Книге Жизни записано про Динию? Определен ли там её путь? Или этим и впрямь занимались демоны? Мысленно Дигон перелистнул огромные страницы, мельком увидев знакомые имена - Карела, Мангельда, Ордо... Потом взгляд выхватил его собственное имя, начертанное вязью красными с золотом буквами, но пролистал дальше, и вдруг в какой-то момент ясно понял: нет её там. Нет и быть не может, ибо порождению Бургана место не в Книге Жизни, но в выгребной яме. Дигон вновь ощутил однажды уже прочувствованный им мрак, содрогнулся; ледяной колючий сквозняк легко - пока легко - коснулся его щеки; смрад ударил в нос. Скулы Дигона свело - вино показалось горше незрелого миндаля.
Он зло ухмыльнулся, про себя обещая когда-нибудь посетить это царство ужаса уже наяву, но сейчас ему было рановато туда стремиться; он ограничился тем, что послал туда воображаемый смачный плевок, который к тому же растер ногой, и отпил пару порядочных глотков, что сразу растопило лед сквозняка и превратило его в теплый ветерок. А был ли тот мороз в душе Динии? И таял ли когда-нибудь снег на её сердце?
Дигону хотелось ответить себе - да, ведь не одну ночь, жаркую, страстную, провели они вместе. Неужели она целовала его с тем же мраком, с тем же холодом внутри?
Но вот её черная душа переселилась в Ущелья, а может, в царство демонов, но стало ли Дигону от того легче? Митра свидетель, он и сам свернул бы ей шею, но после тех ночей... Аккериец так и не смог ответить себе на этот вопрос - больно сложен! А посему он долил в чашу вина, осушил её, и тотчас долил снова.
- Пей, Дигон, пей, - Кумбар благодушествовал. - Одной дрянью на свете меньше - и хорошо. Но на эту девчонку я б в жизни не подумал... Убийца... Такая красоточка, на скрипке пиликает...
Речь сайгада текла плавно, монотонно, и все мимо ушей. Аккериец, задумчиво прихлебывая из чаши калосское, вспоминал Алму, чья жизнь оказалась так коротка, и Баксуд-Малану... Хализу он и не видел, но и она наверняка была прехорошенькой, если судить по остальным невестам Хафиза Великолепного...
- Да и кто знает, что там внутри человека... У кого одна пыль, у кого песня, у кого камень, - разлагольствовал Кумбар. - Только богам ведомо, какой на самом деле я, а какой ты. И про ту скрипачку тоже одним богам было ведомо...
Демонам... - уточнил Дигон, глядя в переливающиеся алым светом угли в треноге.
Что? Ну да, демонам...
Сайгад зевнул во всю пасть, продемонстрировав аккерийцу крепкие зубы и меж ними словно кусок мяса толстый красный язык.
- Все, - пробормотал он, поднимаясь. - Спать.
Кивнув, Дигон встал. Его тень на стене тут же выросла, стала такой огромной, что часть её перешла на потолок. Красные языки пламени заплясали яростнее, быстрее, словно черные дикари на обряде жертвоприношения. Дигон подошел к окну, отодвинул тяжелую бархатную занавесь, посмотрел в небо. Кажется, уже готов к выходу на землю новый день - небо на горизонте чуть просветлело, и ночная тишина насторожилась, ожидая сигнала проснуться...
- Ди-игон... - простонал Кумбар, заворачиваясь в покрывало.
Аккериец обернулся и бросил быстрый взгляд на стол. Вина ещё вдосталь, и он может допить его в своей комнате. Прихватив полдюжины бутылей, он прижал их к себе с искренней любовью, и направился к выходу.
- Хей, Дигон... - скрипнул с тахты сайгад. - Ну? - Я так и знал, что ты не сможешь найти убийцу.
Он задушенно захихикал, упал головой в подушки и тут же уснул, не услышав уже глухого и гулкого, словно раскаты грома вдали, за горами Ильбарс, истинно аккерийского смеха.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска и скачивания книг
Книжный Бот
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
ВКОНТАКТЕ