Щепотка пороха на горсть земли

Глава 10. Искатели

До расспросов добрались не сразу. От вкусных запахов у мальчишки так протяжно заурчало в животе и он так выразительно покраснел, что Анна сжалилась и попросила хозяйку сначала накормить несчастного, заодно и сами подкрепились. Сердобольная Лизавета разахалась над "бедным ребенком" и явно поставила себе цель накормить воришку до отвала. Он, конечно, не сопротивлялся.

Анна наблюдала за этим снисходительно и не вмешивалась. Карманник вообще занимал ее мало, она ни на минуту не усомнилась, что во всех страшных делах с упырями и убийствами замешан не этот ловкач. Да, он умел оставаться незамеченным, потому до сих пор не попался. Да, хотелось знать, кто забирал у него добытые деньги, потому что украденное явно не шло впрок. Ладно одежда, прикинуться оборванцем, может, было полезно; но слишком уж он был голоден и слишком жадно заглатывал все предложенное подряд.

Но именно сейчас ее куда больше беспокоил Дмитрий. Он выглядел хмурым и угрюмым, от обеда отказался и рассеянно крутил на столе полную кружку с остывающим чаем, ни разу не пригубив напиток. Причин такого его настроения она не понимала. Вроде бы, пока шли, все было не так уж плохо, что успело случиться за последние несколько минут? Ну не мальчишка-знаткой же так выбил его из колеи.

Однако расспрашивать сейчас, при посторонних, она не стала. Он наедине-то не особенно откровенничал, а сейчас и вовсе только отмахнется.

Вскоре вернулся трактирщик, похмыкал над мальчишкой, а потом по просьбе Анны подсел ко всей честной компании для разговора.

Воришка назвался Семеном. Сколько ему лет — не знал, потому что не умел ни считать, ни писать. Родился он где-то на востоке, ближе к границе, где шли основные боевые действия. Осиротел еще до войны, а после бродяжничал и побирался. Сначала в родном городе, потом, когда стало совсем плохо, подался северо-западнее, так потихоньку и прибился в Шналь. Выяснение его преступных связей оставили на потом, сначала сосредоточившись на более важном и опасном. Да и Милохин не хотел весь день просиживать за столом, было полно дел в его большом хозяйстве. Сейчас "Мамонтова горка" пустовала, посетители разбрелись после налета, но подобные моменты никогда не длились долго.

Трактирщик оказался источником баек не менее богатым, чем ожидали от стариков. Сам по окрестностям не ездил, но наслушался всякого и, не зная, что действительно может пригодиться, принялся делиться историями подряд. И было их столько, что Анна даже взялась записывать предполагаемые места "гнездовья" колдуна.

Семен от сытости успокоился и повеселел и рассказы слушал с удовольствием. На Косорукова и Анну по-прежнему поглядывал настороженно, ожидая продолжения расспросов, но уже не пугался. А в какой-то момент, на очередной байке, осмелел и даже высказался:

— А вот это брехня. Нет там никаких привидений.

— А что есть? — со смешком уточнил Милохин. Он в этот момент рассказывал про заимку, которую охотники обходили стороной: виделось там им всякое окрест, и все как один предпочитали другие места.

— Да ерундень. Горшки какие-то с банками, в них трава сухая, еще дрянь всякая, книжки. И пожрать нечего, — охотно заговорил он, довольный общим вниманием к нему не как к карманнику, а как к знатоку окрестностей. — Бумажки еще всякие с картинками, каменьки с узорами. Рухлядь да безделицы. Но кто-то там бывает, зуб даю. Чистенько уж больно. Я там несколько дней пожил по зиме, но чуть с хозяином не столкнулся. А больше не лез…

— А ты его случайно не разглядел? — спросил трактирщик.

— Да какое, — затряс головой воришка. — Загодя почуял, в кустах там затихарился. Обождал, пока в дом войдет, и ну деру оттуда. Ну как понял бы, что я там был?

— Лошадь у него была?

— Не, точно не было. Он это… на лыжах был.

— Где, говорите, эта сторожка? — подобралась Анна, тревожно поглядывая на Дмитрия, который особенно воодушевленным не выглядел, хотя слушал как будто внимательно.

Выслушав и запомнив дорогу, она решила не откладывать посещение подозрительного места надолго. Мальчишку до прихода ведьмы оставили под присмотром Милохина, а тот решил подойти к вопросу ответственно и для начала оборванца отмыть. Перспектива того, кажется, расстраивала даже сильнее наказания за воровство, но со своей участью карманник смирился. Наверное, тому сильно способствовало сытое брюхо.

На сборы ушло не больше часа. Все вещи, какие были на лошадях, вернули хозяевам, так что за свой карабин Косоруков переживал напрасно.

Анна за это время успела заглянуть в управу, удостовериться, что в ее отсутствие не случилось ничего срочного. Понятное дело, если бы случилось, Милохин уж точно знал бы и у ведьмы ее нашли, но проверить стоило. Однако здесь Шналь был верен себе, ничего важного не произошло, а с мелочами прекрасно справлялись немногочисленные работники управы. Об этом городе вообще очень редко вспоминали в метрополии, жизнь в нем была очень размеренной. Смерти Шалюкова и приезда охотника за головами в этом смысле должно было хватить на пару месяцев затишья, а если еще вспомнить про шалости колдуна — то и на целый год.

Дмитрий с Анной встретились, как и договаривались, у трактира. На плече охотника висели сумки, и это был хороший знак, а вот то обстоятельство, что мужчина не побрился — уже не очень. Хотя дорожную пыль он явно смыл и переоделся в чистое.

— Дим, что с тобой? — не выдержала Анна и сразу пристала к охотнику с расспросами.

— О чем ты? — нехотя отозвался он.

— Вот об этом, — она тяжело вздохнула. — Ты сам не свой. Утром все было иначе, а сейчас ты смурной какой-то. Что случилось?

— Все нормально, — отмахнулся мужчина. — Просто хочется поскорее закончить это дело.

— Ты именно поэтому не слушал Гнат Сергеича? — хмурясь, искоса глянула на него Анна.

Вместо ответа он только поморщился и неопределенно дернул плечом.

До конюшни они дошли в хмуром молчании. Вернее, хмурился и молчал Косоруков, а спутница тревожно поглядывала на него.

Разговор с конюхом тоже взяла на себя Анна, поздоровалась с Гранатом, которого без ее участия успели заново подковать, жеребец был вполне бодр и готов к новой прогулке. Сбруя уцелела, если не считать порванных где-то Зорькой поводьев и потерянного стремени, но подходящая замена у конюха нашлась.

Косоруков сумрачно молчал и всю дорогу по городу, и сегодня кобыла удивительно гармонировала с хозяином своей понурой мордой. Зрелище удручало.

Анна начала уже всерьез волноваться, жалея, что они так и не дождались прихода Джии. Уж опытная ведьма-то наверняка смогла бы понять, что не так. Ну ведь не из-за убитых грабителей он так расстроился. Может, проблема в пулемете? Какие-нибудь неприятные воспоминания войны?..

Анна понятия не имела, как воюют корабли и есть ли на них что-то подобное, но версия печальных воспоминаний показалась наиболее правдоподобной. У него точно было что вспомнить плохого, одна только гибель корабля чего стоила. А он ведь там долго служил, наверняка были друзья, и все они погибли…

Решив, что наверняка так и есть, Анна задумалась о том, как бы помочь ему отвлечься, и одна идея, пусть и довольно сомнительная, появилась вскоре. Так что на выезде из города Набель заставила коня забрать в сторону от намеченного пути.

Опять зарядил мелкий дождь, но на этот раз он был путникам не страшен: Косорукова от непогоды защищали потертая, но плотная кожаная куртка и неизменная шляпа, а у Анны была почти новая накидка с глубоким капюшоном на чжурский манер, тоже кожаная.

Но на унылом фоне угрюмый охотник выглядел еще более несчастным.

Что едут они куда-то не туда, Дмитрий не заметил. Общее направление было примерно нужным, а окрестности он совсем не знал. Его спутница же постаралась подобрать место поближе к цели, благо недостатка в красивых тихих местах в окрестностях не было.

Тропка петляла между деревьями, под копытами лошадей хрустела каменная крошка, порой сменяясь прошлогодней листвой или пестрым разнотравьем. Дождь пошел природе на пользу, трава и мелкие цветы ожили и зазеленели, так что здесь, в уютной лесной тишине, даже дождь уже не так удручал.

Одним из плюсов ущелья, которое Анна хотела показать спутнику, была его неожиданность. Тропа карабкалась на гребень, потом пробиралась через густой хвойник, а потом вдруг выныривала на каменную полку — и там от вида захватывало дух. Даже у привычной к нему Анны.

Серые, почти отвесные скалы, кое-где поросшие цепкими соснами, обрывались несколькими огромными каскадами в бурлящую глубоко внизу Клубничку. Пласты породы напоминали здесь нагромождение кусков, отрезанных от нескольких огромных и очень разных пирогов и небрежно нахлобученных друг на друга. Жемчужно-серый, песчаный, буро-коричневый, базальтовый и блестящий белый — слои чередовались, обрывались длинными ломаными линиями, и это зрелище завораживало.

При взгляде на такие просторы и громады Анна всегда чувствовала себя крошечной, слабой, очень скоротечной, но именно здесь подобное чувство не давило. Наоборот, наличие совсем рядом чего-то настолько древнего и незыблемого успокаивало, особенно остро ощущалось сродство с этими скалами, с этой землей и этими деревьями.

Остановившись на краю леса, Анна спешилась, захлестнула поводья коня за ближайшую корягу, сбросила мешающий обзору капюшон и ослабила подпругу, и вот тут Дмитрий наконец вынырнул из своих тягостных раздумий, о чем бы он ни думал с таким видом.

— Мы что, приехали? — растерянно уточнил он.

— Пока да. Спускайся, — позвала Набель.

Сейчас его вялость и отрешенность были даже на руку, потому что охотник не задавал вопросов и не спорил. Тоже спешился, привязал кобылу чуть в стороне от Граната и покорно двинулся дальше.

Далеко, впрочем, не ушли, всего несколько саженей. Высохшее поваленное дерево, присмотренное Анной еще в прошлом году, никуда не делось и пока еще не успело настолько сгнить, чтобы не суметь послужить лавкой.

— Садись. Смотри.

— Куда? — опешил Дмитрий, окинул пейзаж быстрым взглядом, но все-таки сел. Правда смотрел он при этом на Анну, остановившуюся сбоку.

— Туда, — она неопределенно махнула рукой. — На скалы. Я не знаю, что с тобой случилось, но мне это не нравится. Из тебя сейчас ни сыщика путного, ни охотника, ни даже интересного собеседника не выходит. Не хочешь объяснять — не надо, не буду же я из тебя вытягивать по слову. Так что сиди, успокаивайся, созерцай. Это, между прочим, одна из немногих общих вещей у чжуров и чиньцев: они считают, что молча глядеть на природу очень полезно. Мне помогает, может, и тебе поможет. Других предложений у меня, уж извини, нет. Сиди. А я пойду куда-нибудь туда прогуляюсь, чтобы не мешать, — она вновь махнула рукой, на этот раз вдоль кромки леса.

Дмитрий в ту сторону даже не посмотрел, а когда Анна двинулась с места — не пустил, поймал за запястье.

— Что? — удивилась она. — Тебе не нравятся горы? Да ты даже не пробовал.

Против гор он как раз ничего не имел, но разговаривать об этом не хотелось.

Он вообще не понимал, чего ему хотелось. И в этом была главная проблема.

Индахунь был только маленьким эпизодом, но одновременно оказался последней каплей. Анна отчасти угадала, с момента стычки на площади он действительно бессистемно перебирал собственные воспоминания — сначала пытаясь утрясти их вместе с новыми впечатлениями, а потом как-то незаметно съехал в прошлое. Отчего-то вспомнилась мать — образ был смазанным от времени, но неизменно будил острое щемящее чувство в груди. И детство, и Павлоград, и какие-то разрозненные обрывки корабельной службы — той, довоенной. Письма. Лица. Люди.

Все это вызывало раздражение. Он отмахивался от одного образа, но его место тут же занимал следующий, подцепленный ассоциацией. Никак не получалось сосредоточиться на окружающем мире, тем более он тоже раздражал — мелкий дождь, унылая серость, плетущаяся нога за ногу лошадь, которая норовила отстать от Граната и пристроиться объедать какой-нибудь куст.

Но только сейчас, слушая недовольное ворчание госпожи Набель, он сумел назвать себе причину собственных ощущений, собственного паршивого настроения и всего остального.

Растерянность. Вот что он чувствовал. И не в собаке этой призрачной было дело, и не в странностях Шнали. В нем самом. А череда мелких, но неожиданных встрясок, устроенная ему этим городом, лишь выбила ощущение на поверхность.

Если вспомнить себя прежнего, делалось странно и неуютно. Он ведь никогда не боялся нового. Наоборот, любил загадки, любил учиться, какие-то неожиданные теории… Он — тот, довоенный, — был бы сейчас в восторге от всего необычного, к чему довелось прикоснуться. А сейчас это выбивало из колеи и потому тревожило и злило. Потому что в колее было привычно, спокойно и понятно, а за ее пределами не было ничего.

И нынешний Дмитрий Косоруков вдруг как будто увидел рядом с собой себя — того, довоенного. Молодого офицера в лейтенантском парадном мундире. Без шрамов, без седины. И вдруг так же отчетливо осознал: его больше нет. Ни его, ни всего того, что он когда-то знал, умел и любил. Лейтенант Косоруков сгорел и утонул вместе с "Князем Светлицким", а кто заменил его — было неясно. Сгорел не только дар, вся жизнь. Служба начиная с долгих лет учебы, семья — и далекий одинокий отец, и экипаж броненосца — тоже почти семья, несколько лет вместе. А потом…

Просто жил. Как-то. Цеплялся за жизнь. Просто так, потому что положено.

Двигался в этой удобной, понятной колее и боялся высунуть нос наружу. Когда он последний раз так ярко и остро чувствовал? Даже тоска и боль, загнанные на дно души и запертые там, не давали о себе знать всерьез. Все тихо, ровно, монотонно и — мертво.

А теперь его вытряхнуло на обочину, и он с удивлением озирался, и не верил своим глазам.

Жизнь не закончилась. Он и раньше замечал, что вопросы о прошлом больше не тяготят, но только сейчас наконец осознал: пусть лейтенант Косоруков и погиб в том бою, но кто-то же на его месте остался. И он живой, и здоровый, ему еще тридцати нет. И мир вокруг большой и интересный, не ограниченный колеей и не сгоревший вместе с "Князем Светловым". И в этом мире он, Дмитрий, может удивляться, узнавать новое, и…

На девушек вот тоже засматриваться…

Сказанное Анной он слышал, но пропускал мимо ушей, оглушенный осознанием. Очнулся только тогда, когда девушка попыталась уйти, поймал ее. Медленно поднялся.

Захотелось что-то сказать. Надо было что-то сказать. Не для того, чтобы она услышала, а чтобы все эти сумбурные мысли нашли выход, перестали тесниться в голове и сливаться в ровный невнятный гул.

— Дим, ты чего? — Анна удивленно вскинула брови, а в глазах ее плеснулось искреннее беспокойство. — Тебе плохо? — она тревожно нахмурилась. — Дима?..

Вместо ответа он сделал то, чего отчаянно хотелось еще вчера: поцеловал. Настойчиво и жадно, не так, как стоило впервые целовать девушку, напрочь забыв о том, что знакомы они всего пару дней.

А она ответила. Охотно и уверенно, не так, как стоило бы отвечать неопытной девушке. Свободной рукой обняла за шею, через мгновение освободившейся второй — схватилась за плечо. С удовольствием подалась навстречу, когда он обнял, прижал…

Они целовались самозабвенно и долго. Сумбурные мысли стаей выпорхнули из головы, оставив другие — простые, понятные, теплые. О том, какие мягкие и чуткие губы у девушки в его объятьях. О том, как приятно прижимать к себе стройное тело и как охотно, легко отвечает она на эти объятья — словно не впервые, словно так правильно и именно так должно быть.

Одно удручало: под руками была мокрая и холодная дубленая кожа верхней одежды, и это было совсем не то, что хотелось ощущать. Но именно это слегка отрезвляло и позволило в конце концов вернуться к действительности — обоим.

Первым опомнился Дмитрий. Заставил себя отстраниться, но девушку из рук не выпустил, обнял, прижав ее голову к своей груди. И потому, что не хотелось вот так сразу ее отпускать, но не только поэтому.

Он представления не имел, как теперь смотреть ей в глаза.

Но Анна не возражала. Замерла под его руками, прислонилась щекой, ощущая остро пахнущую мокрой кожей прохладу, швы и давящий у виска край пуговицы. Но ощущения были скорее приятными, чем нет: они подтверждали реальность происходящего, в которое было так сложно поверить.

Поцеловал. Сам. И это так сладко и так восхитительно… И вот теперь — не отпускает. Не бормочет что-то растерянно, стоит, замер, почти как она сама. Только она чувствует, как твердые пальцы медленно и немного нервно поглаживают нежную кожу шеи, и от этого по спине сбегают мурашки.

И теперь она уже точно его не отпустит.

Они простояли так несколько минут, и первой завозилась Анна. Уцепилась обеими руками за его куртку, уперлась, давая понять, что ее нужно освободить. Руки мужчины скользнули по спине, но задержались на плечах, не отпуская до конца. Ей это понравилось.

Анна запрокинула голову, вгляделась в лицо охотника. На лице том была растерянность, смешанная с легким удивлением, смущением и тревогой. Поймав ее взгляд, он нахмурился. Но — не так, как раньше, и девушка не удержалась от улыбки:

— Хорошо, так тоже можно. Это приятнее созерцания.

Дмитрий кривовато усмехнулся в ответ.

— Наверное. Созерцание я не пробовал. Но если настаиваешь…

— Нет, поехали, — возразила Анна, выскользнула из его рук и, ухватив за ладонь, потянула к скучающим невдалеке лошадям. — Тут еще изрядно ехать, а хочется обернуться до темноты и не ночевать в логове колдуна.

— Ты так уверена, что это оно? — спросил Косоруков чуть рассеянно.

— Почти не сомневаюсь. Вряд ли тут много полузаброшенных хибар, в которых хранятся сушеные травы и какие-то записи. А пока мы будем ехать, скажи мне все-таки, что с тобой случилось? Почему ты так расстроился? Из-за пулемета?..

— При чем здесь пулемет? — изумился он и в этот момент выпустил руку спутницы, чтобы подтянуть подпруги ее коню. — Нет, с пулеметом как раз проще всего. Ваш город сложно осознать. Слишком много странностей, словно сказки оживают. И как-то накопилось… Не привык я вот так с разбега — и в сказки с головой, — он усмехнулся получившемуся сравнению.

Нет, все же ведьма оказалась права. Это в первый момент после поцелуя он еще больше растерялся, а стоило немного помолчать, позволить улечься чувствам, и на душе стало спокойнее. Во всем. И в отношении к этой странной местности, и в отношении к собственному прошлому, и в отношении к Анне. Наверное, она так поделилась с ним своей легкостью или — напротив, избавила от части тревог.

Жизнь продолжается. Да, он уже другой человек, и жизнь эта — другая, но не обязательно ведь хуже.

— Шналь особенный, — охотно согласилась Анна, легко взлетела в седло и смерила охотника задумчивым взглядом. — Но он тебя принял.

— В каком смысле "принял"? — уточнил Дмитрий, посылая кобылу следом за Гранатом.

— Во всех, — улыбнулась девушка, но через плечо одарила мужчину очень серьезным, оценивающим взглядом. — Так что теперь твоя очередь.

— И почему он такой?

— Какая земля, такой и город, — она пожала плечами. — Ты говоришь — аномалии, а шаманы говорят — здесь все три мира очень близко друг к другу, грани тонки, и оттого духи особенно сильны. По легенде именно, в этих горах растет великое древо. То самое, которое серединой здесь, в нашем мире, корни его уходят в нижний мир мертвых — Тулэрги, а крона простирается над Абкой, верхним миром высших духов. Оттого и мертвым так сложно найти покой.

— Интересная версия, — задумчиво проговорил Дмитрий. Скептически высказываться об этой легенде он не спешил: не то чтобы вдруг поверил в бесовщину с духами, но это забавное объяснение было удивительно логичным и хотя бы поэтому заслуживало уважения. — И как должно выглядеть это дерево? Исполинское и древнее, с ветвями в тучах и корнями до основания гор?

— Не обязательно, — улыбнулась Анна. — Нижний и верхний — они ведь не буквально вверху и внизу находятся. В одном из вариантов легенды говорится о целой роще таких деревьев, совершенно обычных на вид. Чаще всего говорят про старые лиственницы, чжуры вообще очень почитают это дерево. Оно часто служит пристанищем духов. Пара таких деревьев даже в городе есть, мы одно проезжали, но ты, наверное, не обратил внимания. Они приметные, туда горожане дары приносят и салама — это ритуальные веревочки-гирлянды с резными фигурками и всяким подобным.

— Горожане приносят? — растерянно уточнил Дмитрий. — Это же язычество. У вас прогрессивный священник, но не до такой же степени.

— Вера в бога прекрасно сочетается с признанием существования духов и прочих волшебных существ, — спокойно пожала плечами она.

— У вас очень странный город. И странный священник, — хмыкнул мужчина. — Еще и духи эти…

— Ты зря в них не веришь.

— А что, хочешь сказать, они действительно существуют? Ты их видела? Я не имею в виду Тузика, он больше на нечисть похож, хотя я о подобной и не слышал никогда. Но вот те самые, с которыми шаманы общаются.

— Неоднократно, — кривовато усмехнулась Анна. — Если хочешь, покажу. Потом. Попозже.

— Надеюсь, для этого не нужна большая кружка змеевухи?

— Увидишь, — не обиделась она на такое недоверие.

— Попробую угадать. Именно эти духи помогли вам на войне?

— Отчасти, — пожала плечами Анна. — Здесь не только земля особенная, но и те, кто долго на ней живут, тоже. Те, кто приживаются на ней, конечно, а не просто приезжают. Последние никогда не задерживаются надолго. Это почти сразу видно.

— Каким образом?

— Сложно объяснить. Обычно они просто не замечают всех странностей. А тебя город сразу принял, и это видно. Ты, например, сразу заметил перекати-ежиков. И Индрика видел. И змею вчера у Джии.

— И что это значит?

— Что ты ей понравился, только и всего. Здесь земля сама себя защищает от неподходящих людей.

— То есть остальные просто не видят? И не слышат, когда кто-то обсуждает?

— Да, или тут же забывают. Мне кажется, Старицкий, например, до сих пор ничего не знает про тех же перекати-ежиков, хотя это не первая миграция за время его жизни здесь. И кстати, мне кажется, это свидетельствует в его пользу, — вдруг сообразила она. — Если он действительно не замечает, а не делает вид, вряд ли он колдун. Колдуна, как и ведьму, такими вещами не обмануть. И как я сразу не подумала…

— Вряд ли можно делать выводы только из этого одного. А если чужаков несколько? Они тоже забывают? И чиньцы во время войны?..

— Чиньцы во время войны назвали Шналь "э чэнши" — "злой город". Здесь одной забывчивостью не обошлось, — усмехнулась она. — Но подробностей я тебе сейчас не расскажу. Вот если ты решишь здесь остаться — тогда конечно.

— Охотиться на упырей? — насмешливо предположил он.

Анна только пожала плечами в ответ, и на этом разговор сам собой закончился. И это к лучшему, потому что Косорукову было о чем подумать.

Правда, убийство и колдун отступили на задний план, и как ни пытался он сосредоточиться именно на них — не выходило. Мысли, а вместе с ними и взгляд, упрямо цеплялись за спутницу.

Анна привлекала его как девушка. Внешне, пожалуй, чуть больше нравилась такой, какой он увидел ее впервые — в легком платье, с мягкими медными локонами и чуть насмешливой улыбкой. Но и такой, как сейчас или вчера, — тоже, пусть и выглядела совсем не женственно и не как… "приличная девушка из хорошей семьи", что ж он так привязался к этому выражению?

Косоруков бы никогда не подумал, что его может увлечь девушка такого типа — с твердым, совсем не женским характером, привычками и даже в каком-то смысле манерой. Впрочем, он и не встречал никогда таких, если вообще существовала где-то еще хоть одна похожая на нее. Не оголтелая эмансипэ, не обреченная профессией на такую жизнь медсестра, охотно сменившая бы форму на платье, кабы не долг.

И охотник поймал себя на том, что предложение остаться уже не отбросил сразу, как пустую нелепицу. Когда они обсуждали возможность его устройства на рудник, Дмитрий и мысли такой не допустил, попросту отмахнулся — был уверен, что оказался в этом городе проездом. И еще несколько часов назад продолжал думать, что держит его здесь только расследование, в конце которого жизнь непременно вернется в привычную колею.

А теперь почему-то неприятно было думать об этом возвращении.

В общем, было что взвесить. И, может, он не принял окончательного решения за остаток пути, но хотя бы перестал бесплодно злиться на себя и обстоятельства, а напротив, решил довериться последним. Пресловутой кривой, которая куда-нибудь да вывезет.

И пока они доехали до места, Косоруков с удовольствием понял, что уже вполне настроился на рабочий лад.

Искомая заимка выглядела совершенно обыкновенной. Старый, посеревший от времени небольшой сруб с покатой крышей, поросшей травой, узкой низкой дверью и единственным оконцем, закрытым ставнем. С задней стороны к дому примыкала сараюшка, куда можно было спрятать от непогоды лошадь.

Дмитрий спешился первым, бросил поводья спутнице и предупредил:

— Подожди, я проверю.

Анна предпочла бы не пускать его первым, но благоразумно промолчала: вряд ли он правильно поймет такую заботу, а оберег Джии работал, можно было надеяться, что не подведет и теперь. Но промолчать она все равно не сумела:

— Осторожнее. Если это правда логово знаткоя, он мог оставить какие-то неприятности.

— И наверняка оставил, — спокойно кивнул Дмитрий. Недооценивать противника он не собирался.

Про колдунов он достоверно знал немного, но самое главное, что среди этих знаний имелись проверенные средства от колдовства. И хотя были они родом из деревенских суеверий, их действенности это не умаляло. Первейшим и проверенным среди них была обыкновенная соль, а кроме нее неплохо помогали огонь и вода, в зависимости от обстоятельств.

Мешочек с солью Косоруков предусмотрительно прихватил с собой из трактира: как бы ни был он погружен в переживания, о деле все равно помнил.

Обычная каменная соль вообще была очень особенным с чародейской точки зрения веществом. Она не только колдовство портила, но и волшебникам мешала, притом в любом качестве. Вплоть до того, что, наевшись крепко посоленного сала или селедки, было тяжелее чаровать. Сила этого воздействия заметно отличалась в зависимости от месторождения, в котором брали соль, а морская — вовсе почти не вредила. Почему так выходило, наука до сих пор не установила, споры велись с древнейших времен.

Чуять колдовство Дмитрий не умел и тогда, когда был при даре, но можно было вычислить его присутствие по косвенным признакам. Долговечные чары всегда опирались на что-то вещественное — на рисунки, на кровь, на особые растения. Косоруков внимательно осмотрел порог и засов дощатой двери, и даже как будто разглядел темные засохшие пятна, которые вполне могли быть запекшейся старой кровью. Он щедро присыпал солью из мешочка все подозрительные места, потом щедро присолил воду во фляге и окропил ей дверной косяк.

Вошел, брызгая перед собой все из той же фляги. Чувствовал он себя в этот момент довольно глупо, но старался об этом не думать, а просто делать что нужно.

На пороге достал из подсумка светец — небольшой серый голыш, заполненный огненными чарами. Горел он недолго, потом должен был полежать на солнце, чтобы напитаться опять — самое то осмотреться где-нибудь в потемках. Дмитрий потер светец о куртку, пробуждая, и через несколько мгновений на его руке разгорелся светлячок, заливший нутро заимки теплым светом.

Здесь и правда было слишком чисто для брошенного дома в глуши. С одной стороны имелись нары, застеленные серым простым покрывалом, против них, под окном, — стол с парой табуреток возле. В дальнем углу небольшая печка, возле нее ларь, ветхая корзина с несколькими сухими полешками и полупустые полки с посудой, коробами и мешками с непонятным содержимым. Книги и записи нашлись на полках при входе, справа и слева от двери, там же лежали холщовые мешки и стояли банки с травами, некоторые из которых истлели уже до полной неузнаваемости.

Воздух внутри был застоявшимся, спертым, но сухим и не затхлым. Без колдовства наверняка не обошлось.

— Там даже почти уютно, — сообщил Косоруков, выходя наружу. Светец тут же потускнел и погас сам, и охотник убрал его обратно в подсумок. — Заведешь лошадей? Я пока окно выставлю, душно внутри, да и света побольше будет.

Хлопоты много времени не заняли. На ставень пришлось подналечь, потому что дерево рассохлось — кто бы этой заимкой ни пользовался, окно он не открывал. Анна тем временем ослабила лошадям подпруги и отвела их в сарай — дождь продолжал накрапывать, то усиливаясь, то почти стихая, чего зря животным мокнуть.

Повторный внимательный осмотр выявил то, чего Дмитрий не заметил сразу: под спальными нарами имелась пара грубых ящиков, в которых лежали книги и разрозненные предметы, распределенные по какой-то непонятной системе. Несколько разных подсвечников, пара зеркал, толстая кисть, похожая на помазок для бритья, связки самых разных свечей, от странных серых, толстых, сально блестящих до тонких церковных. Обструганная палка с намотанными на нее цветными нитками, несколько сшитых самодельных тетрадей в кривоватых обложках из толстой грубой кожи — пожелтевших от времени, ветхих, явно не имеющих к нынешнему делу отношения. Коробочка с самыми разными бусинами, четки из яшмы и четки из агата, бруски из разных пород дерева…

— Кто-то здесь занимался ремеслом? — со смешком предположила Анна. — Странный набор… Или для колдуна это нормально?

— Я не знаю, — честно признался Дмитрий. Именно он выдвинул ящики из-под кровати и теперь сидел перед ними прямо на полу, подогнув ногу. — Колдуны черпают силу извне, она должна быть куда-то вложена. Может быть, эти вещи ее накапливают? Или нужны для ритуалов?

— Ты же говорил, у вас был учитель-колдун? И про ритуалы рассказывали…

— Не настолько подробно. Упоминали, конечно, что есть бескровные способы, что и рунами, и другими мистическими символами пользуются, но силы от этого — крохи, и всерьез этим никто не интересовался. Грань, на которой колдун может удержаться, не скатившись к человеческим жертвам, это жертвенная кровь и мелкие животные, тогда он может потягаться со средним волшебником. В вопросах чистой силы, конечно, а дальше уже тонкости. А вот это все… — он удрученно качнул головой. — Стоит это ведьме показать? Она что-то сможет сказать?

— Джия… — Анна, сидевшая на краю нар, задумчиво нахмурилась. — Не знаю. Вряд ли она так досконально разбирается в колдовских ритуалах, чтобы определить назначение всего этого барахла. Да и нужно ли оно нам вообще? Мне кажется, их давно не касалась человеческая рука. Тут почему-то нигде нет пыли, наверное колдовство какое-то, но все равно… смотри, как они слежались. Свечи все склеились между собой, тетради накрепко слиплись.

— Разумно, — согласился Дмитрий. — Мне тоже кажется, что вот это не имеет отношения к нашему колдуну. Давай начнем с книг и записей из тех, что на полках стоят. Если вещи здесь не пылятся, то нет смысла их куда-то прятать, удобнее под рукой держать. И еще вон в тот ларь в углу надо заглянуть…