Сценарий «Шербет»

31. ВОСЕМЬ ПРОЦЕНТОВ

Вторые сутки ничего не болело.

Костадиса волновало, что наш способ связи окажется неудобным, но все получилось как нельзя лучше. В три часа ночи я поднялся с кровати, подошел к окну и отдернул шторы. Этого достаточно. Спустя пару секунд вбежали двое, запихали меня в постель; я спрятал от встревоженных сидельцев свой смех в подушку.

В четырех километрах от окна клиники человек оторвался от сверхмощной оптики и доложил, что операция началась.

В восемь утра у нянек состоялась пересменка. Я видел их стертые физиономии и чувствовал себя ангелом смерти. Я теперь знаю, каково это, когда держишь чужие жизни в руках. Я мог бы их спасти одним словом и подсознательно ждал какого-то малейшего сигнала, божьего знака. Возможно, подошла бы даже теплая улыбка, дружеский хлопок по плечу, пошлый анекдот, в конце концов…

Но никто мне не улыбнулся.

В восемь пятнадцать пришла на обход дама-профессор с двумя ассистентами, которые помогали на всех этапах. Их мне было жаль, но я повторял себе, что нас не пожалеют. Все трое ночевали в здании клиники, на моем этаже. Я уже понял, что федералы никого отсюда не выпускают.

Профессор отметила стопроцентный успех. Тотальный мейкап завершился. Сама она с трудом запудрила круги под глазами.

В восемь двадцать две мне принесли легкий завтрак. Предстояли занятия на тренажерах, затем общение с логопедом и постановка мимики. Рабочий день специалистов начинался в девять, я слышал, как они здоровались с дневной сменой агентов на кухне.

В соседней комнате, где круглосуточно бодрствовали два «психолога», прозвенел сигнал внешнего вызова. Салат, который я поглощал с напускным оптимизмом, застрял в глотке. Костадис предупреждал, что охране дана команда меня застрелить при малейшем подозрении на вторжение.

Невозможно было услышать, о чем говорил охранник, но минуту спустя звякнул лифт. Я продолжал с улыбкой идиота запихивать в себя зелень. Наверное, в тот момент я бы мог прожевать пластмассовую тарелку и ничего бы не заметил.

В приемной раздались громкие голоса. Стараясь передвигаться как можно беззаботнее, я отхлебнул сока и вяло прошествовал к двери в туалет. В ту секунду, когда за мной затянулись тонкие жалюзи, в палату отворилась дверь из коридора.

В сопровождении моего «бархатного» друга на пороге стояла Марина Симак.

Операция вступила во вторую фазу. Вторая фаза предписывала мне запрыгнуть в пустую ванну и не высовываться, пока не позовут. Но я не смог себя заставить скорчиться на дне корыта. Неприятно лежать и ждать, когда тебе выстрелят в затылок. Поэтому я просто упал плашмя на пол и продолжал наблюдать в щелочку. Мужчина с бархатным голосом сегодня не сказал ни слова, он вежливо придержал Марину на пороге, зашел сам, а следом просочились еще двое. Этих двоих я сразу узнал, несмотря на умелый грим. Оба работали вышибалами в «Бирюзовом кролике».

Дежурный, на ходу поправляя рубашку, бросился докладывать. Естественно, он не ожидал, что начальник приедет не один, а с дамой. Правда, Марина Симак в помещение так и не вошла. Дежурный успел произнести казенное приветствие, когда до него что-то начало доходить. В эту секунду подопечный госпожи Фор дважды выстрелил в него сквозь карман плаща. Одновременно второй детина отступил назад и дважды выстрелил в кого-то на кухне. «Бархатный» в шляпе, возглавлявший делегацию, так и продолжал спать стоя, под действием наркотика. Товарищ с дымящейся дыркой в плаще заглянул в соседнюю комнату, оттуда донеслись еще два хлопка.

Вошел Костадис и поправил сползавшую на нос шоферскую фуражку. Рукава чужого плаща он трижды подвернул, полы волочились по земле, с плеча свисал милицейский «сонник». В казенном наряде Тео был похож на хитрого гнома, укравшего костюм великана.

Позже грек рассказал мне, как прошла самая сложная часть операции по проникновению внутрь. Мужчина с бархатным голосом не зря занимал высокий пост в иерархии своей конторы, он был уверен, что охраняет меня идеально. Вдобавок ко всему он был уверен, что выручать меня некому. Ошибка заключалась в том, что, убирая Сибиренко, они расчищали себе путь к выборам с помощью Марины Симак. Они сделали ставку не на ту лошадку, но в этой жизни все ошибаются. Они сделали ставку на Марину, потому что она в течение двух лет исправно снабжала информацией их московских коллег.

Поэтому мужчина с бархатным голосом не насторожился, когда она позвонила утром и попросила о встрече. Он заехал на стоянку ее гостиницы, а там парни Марианны Фор оказались чуточку быстрее. Они хлопнули троих, а главного накачали наркотиком. Оставалось только подталкивать его вперед.

Собственно, у Клео и Марины не было выбора. Сегодня вечером Сибиренко должен был выступать на празднике в Кремле и заявить о слиянии его новоиспеченной партии с партией парламентского большинства. Я не мог не восхититься его дальновидностью. Этот человек не планировал драться за президентское кресло, он плавно готовил миллионы любителей шоу к смене власти. Он учел все, кроме одной мелочи. После поездки в Москву его все равно ждали медицинское обследование и неминуемая смерть.

Парни Марианны летели с ним сегодня в одном самолете и поселились в соседних номерах президент-отеля. К моему прилету им предстояло избавиться от тела.

Клементине в случае успеха были обещаны орден за раскрытие заговора против действующего президента и генеральская должность в столице. Марианне Фор, как я понял, было достаточно расположения милицейской верхушки, личной неприкосновенности и отмены планируемой повальной регистрации граждан.

На какую ступеньку метила Марина Симак, я так и не узнал. Когда я позже спросил об этом Ласкавого, он театрально закатил глаза. Его бывшая любовь вращалась в таких горних сферах, что обычным смертным ее ходы были недоступны.

Я надел привезенный Костадисом костюм. В коридоре у лифта лежали еще два убитых оперативника.

— Где врачи? — спросила Симак.

Я открыл рот, чтобы попросить не убивать сотрудников клиники, но под взглядом Марины снова его захлопнул. С площадки черной лестницы вышли еще два молодых человека с пистолетами наизготовку; одного из них я узнал, он сопровождал Клементину Багрову в подвале «Бирюзового кролика».

Стало быть, операция проводилась совместными силами.

Я подумал, что если выживу, когда-нибудь напишу об этом книгу,

— Быстро вниз! — подтолкнул меня Костадис. — Они без нас все закончат!

Внизу, в узком коридоре у черного выхода, скорчился еще один мертвец. Лимузин с распахнутой дверцей стоял вплотную к порогу. За рулем в черных очках и кошмарном желтом парике сидел Петя Ласкавый. Он изо всех сил притворялся рядовым шофером, но кольца на пальцах и разноцветные ногти слегка портили картину.

За первым же поворотом к нам спереди и сзади пристроились два джипа. Благодаря Марине Симак мы пронеслись над городом по выделенной правительственной полосе.

В восемь тридцать три операция вступила в третью фазу. Мы вырулили на служебный аэродром МВД, здесь ждали три воздушных такси дальнего радиуса. Нас тут же окружила маленькая армия, состоящая из офицеров Управления. Дверца ближайшей машины откинулась; внутри, с папиросой, сидела Ксана Арсенова. Этого я никак не мог предугадать.

Мы взлетели.

Костадис тут же распечатал сигару, со вкусом раскурил и выпустил дым в потолок.

— Как себя чувствуете? — проявила вдруг участие Симак. — Колени больше не болят?

— Пока нет.

— Ходите свободно?

Я поднялся и продемонстрировал самую изящную походку, на какую был способен. Колени болели, болел затылок, кололо в груди, хотелось сморгнуть. Зеркало отразило четыре пары глаз, напряженно наблюдавших за моими передвижениями.

Костадис окружил себя дымовой завесой и стал похож на хитрого шпиона.

— Чему смеетесь? — сверкнул ослепительными резцами Ласкавый. — И не виляйте задницей, Сибиренко никогда так не ходил.

Никто, кроме Тео, не засмеялся, нервы были натянуты до предела. Пилот сообщил, что через пятнадцать минут посадка. Лимузин для господина Сибиренко будет подан в аэропорт.

— Я не смеюсь, я улыбаюсь!

— А мне его задница больше нравится, — подала голос Ксана.

— А тебя никто не просил сравнивать! — обиделся я.

— У нас не больше двух часов. — Марина Симак щелкнула застежкой ридикюля. — Януш, еще раз пройдемся по списку приглашенных.

Я дисциплинированно плюхнулся в кресло, а Ласкавый воткнул чип. Салон погрузился в сумрак, затем вокруг засверкали парадные огни Кремлевского дворца, зала наполнилась народом. Шорох платьев, приглушенные разговоры, строго отмеренные улыбки.

— Поехали, — махнул из своего угла Костадис. — Высокий слева?

— Министр связи Кочергин Сергей Олегович, — отозвался я. — Недоброжелатель, под колпаком «федералов».

— Женщина в желтом, с бокалом?

— Замглавы администрации, Яценко Лидия… Состоит в комитете вместе с моей женой.

— Прямо, за столиком, бородатый?

— Директор по связям «Газпрома», — отрапортовал я. — Охотились с ним прошлым летом на Байкале.

— На сцене, третий слева, с бумагами?

— Посол Венгрии, не знакомы.

«…Вот черт, в очередной раз затосковал я, — теперь приходится знать в лицо всех, с кем незнаком…»

— Девушка с открытым скрином?

— Супруга губернатора Ярославской области. Виделись один раз на приеме в прошлом году…

Зажегся свет. Тео не скрывал восхищения.

— С ума сойти! Я бы в жизни такую толпу не упомнил! Ну и память у тебя, парень!

— На «вы»! — коротко поправила Симак.

— Чего?

— Я напоминаю всем, что обращаться — только на «вы»!

— Да, да, конечно, — закивал грек. — Это я так, по старой памяти!

— По старой памяти, Тео, ты всех нас угробишь! — Марина здорово психовала.

— Ну что, с богом? — Ласкавый поднял рюмку. — А я в вас верю, что бы мне ни говорили! — Он привстал и первым со мной чокнулся. — Марина, он мне сразу понравился, еще когда приперся в бунгало! Я себе сразу сказал, что такого честного парня днем с огнем не найти!

— Петя, а кто тебе вообще не нравится? Ты у нас вечно самый восхищенный. — Симак подошла вплотную, поправила мне заколку в галстуке. — Ладно, оставляю его вам. Будем надеяться, что мы все предусмотрели.

Такси мягко опустилось на бетонку. Мы выпили. Водка стоимостью сотню евриков за бутылку пилась удивительно легко. На запястье Симак заморгал вызов, к остывающим дюзам такси первой подкатила ее служебная «Волга». Лимузин для господина Сибиренко тянулся в бесконечность, как белая гусеница. Шофер в кремовой ливрее вышел со щеткой и принялся надраивать фары.

— Все никогда не предусмотреть, — не очень к месту заметил я.

Трое моих создателей застыли вокруг бутылки.

— Что вы хотите этим сказать? — ледяным тоном осведомилась Мария.

— Лев Петрович, вы нас не пугайте, — показал зубы Костадис.

Ксана до боли вцепилась мне в ладонь, я вырвал руку.

— Вы сами знаете. — Я выдержал их свинцовые взгляды. — Вы только что убили настоящего Сибиренко. Вы убили несколько агентов, чтобы замести следы.

— Януш, вы дали согласие два месяца назад! — перебил Костадис. — Что случилось? Не пугайте меня…

— Совесть проснулась? — сделал испуганные глаза Ласкавый. — Вы не забыли, что нам готовил ваш прототип?

Симак молчала. Она, как всегда, была самым опасным соратником.

— Вы прекрасно знаете, что я не отступлюсь, и совесть тут ни при чем, — отчеканил я. — Через сорок минут я официально заявлю на всю страну, что выхожу из партии и отказываюсь от борьбы за власть. Я честно расскажу, что такое «Шербет» и что такое будет «Кос-халва». Если они не пристрелят меня в Кремле, возможно, есть шанс прожить еще пару дней. Лишь бы вы не отступились и поддержали меня, когда миллионы граждан потребуют «Кос-халву».

— Уже сегодня президент и все члены кабинета получат мою докладную, — подтвердила Марина. — Но как он поступит, я не могу прогнозировать.

— Послезавтра у меня большой концерт в Лужниках. — Ласкавый мечтательно возвел глаза. — Я не возьму ни одной ноты, пока не расскажу все, что знаю. Возможно, это будет мой последний концерт…

— Только в том случае, если мы проиграем, но так думать нельзя! — фыркнул Костадис. — Лев Петрович, сразу же после вашего выступления в Кремле я запущу его по всем своим сетям и выступлю сам. Кроме того, мне дадут эфир третий и одиннадцатый каналы.

— Вы не вывели актера Полонского из чужого стрима, я практически ворую время его жизни, — напомнил я. — Он все еще капитан милиции, бывший следователь, и…— Я сглотнул, — и муж этой женщины.

Я показал на Ксану пальцем, стараясь не встречаться с ней взглядом.

— Господин Сибиренко, мы сто раз с вами об этом говорили… — Марина Симак старалась держать себя в руках. — Настоящий Полонский — безусловно, талантливый актер и человек выдающихся сенсорных способностей. Но перформеры вашей фирмы создали для него уникальный характер, которым вы сейчас обладаете. Мне даже неловко вас хвалить за мужество и патриотизм, поскольку эти качества…

— Искусственные, — подсказал Костадис.

— Плохи наши дела, если эти качества остались только в искусственном виде, — усмехнулся я.

— Я понял, — встал на мою защиту Ласкавый. — Он боится, что стрим отпадет сам собой и он превратится в малодушного, совсем не героического актера.

— И вдобавок влюбленного в эту сучку Лилиан, — ввернула из своего угла Ксана.

Наверное, мое лицо как-то меня выдало. Музыкант был из них из всех самым наблюдательным.

— Черт, так тебя вот что тревожит?

— Лев Петрович, это ошибка. — Симак помахала в открытый люк своему шоферу. — Боже мой, Тео, как мы не учли?!

— Но он со мной ни слова… — замахал руками грек.

Я не понимал, о чем они говорят.

— Лев Петрович, та женщина, которую вы считаете своей настоящей женой, Лилиан, или как ее там, на самом деле всего лишь дополнительный перформер, навязанный федералами.

— Перформер? — Внутри меня что-то лопнуло.

— О господи, Марина, как же его теперь убедить?! — всплеснул руками Костадис. — Лев Петрович, то есть Януш, тьфу ты, слушай внимательно! Мы и не подозревали, что тебя это так занимает!

— Представьте себе, — сухо заметил я.

— А уж меня-то как занимает! — ахнула Ксана. Я все еще боялся на нее посмотреть. Отчего-то мне казалось, что неуклюжее тело Сибиренко непременно пустит слезу.

Бортпроводник приставил к люку трап и вытянулся в струнку внизу. Подъехала машина с логотипом «Салоник» — к Костадису благодаря моей подписи возвращалась его империя.

— Лев Петрович, настоящий Сибиренко со мной немножко делился, на начальном, так сказать, этапе… — Госпожа Симак покусала нижнюю губу. — Капитан Полонский первоначально разрабатывался как человек холостой и свободный от глубоких привязанностей, но люди из Серого дома настояли на парной версии. Сибиренко создавал идеального, честного дознавателя, преданного не ему лично, а фирме. Парадокс заключается в том, что Полонский влюбился в другую женщину… А разве госпожа Арсенова вам не рассказывала, как все произошло?

— Я так и не успела, он меня в ванне топил, — пожаловалась Ксана.

— Так Лили — не моя жена?!

— Не ваша. Должна была стать вашей женой, индекс воспоминаний наложился четко, но, как вы помните, эмоциональный стрим невозможно угадать точно.

— Примерно восемь процентов… — прошептал я.

— Где-то так, вам виднее— почти ласково улыбнулась Марина. — В вашем случае отдел перфоменса так и не смог навязать любимую женщину, хотя подбирала ее новейшая компьютерная программа. Они не смогли управлять вашими… гм… сердечными привязанностями.

— И тогда Лева пошел на дикий шаг, — тихонько произнесла Ксана. — Он познакомил нас с тобой. Он видел, что я тебе нравлюсь…

— Он тебя мне подложил!

— Вот что, ребята! — ловко вклинился между нами Ласкавый. — Нам всем пора, а вы по пути договорите, ладушки? — И подтолкнул меня к выходу.

— Постарайся пережить этот вечер. — Костадис мягко приобняла меня за плечи. — Завтра федералы догадаются, что мы их надули, но стрелять в вас уже не будет никакого смысла. Они не сумеют доказать, что ты — не Сибиренко! Продержись хотя бы неделю, поживите в Москве пока у Пети. Мы соберем парламентские слушания…

— Я с ней рядом жить не буду!

— Лев Петрович, это ненадолго! Ведь госпожа Арсенова — ваша официальная любовница…

— Лева, только не при слугах. — Ксана подхватила меня под руку и ослепительно улыбнулась парню в кремовой ливрее.

От прикосновения ее бедра меня бросило в жар.

— Марина, вам отдельное спасибо! — Я помахал из окна, пока космический корабль, по ошибке поставленный на колеса, маневрировал между летных такси.

— За что?! — крикнула Симак.

— За восемь процентов… — Это я произнес очень тихо.

На разные голоса зарычали моторы.

Ласкавый, запахнувшись в шелковый шарф, на взлетной полосе раздавал автографы пилотам, к нему сбегались со всех сторон.

В лимузине играла музыка. Ксана смотрела на меня, не моргая, со странным выражением. Возле шофера уселись двое охранников, возле шлагбаума, за летным полем, поджидал бронированный джип.

— В Кремль, — приказал я.

— На праздник, Лев Петрович? — оформил счастливую улыбку шофер.

— Дай мне выпить! — Я входил в роль.

Ксана послушно открыла бар, наполнила на четверть стакан бурбоном. Мне предстояло полюбить напитки Сибиренко.

Наружи проносилась Москва.

— Лева… — тихо начала Ксана.

— Отстань! — Я скинул ее руку со своей ноги. — Еще налей!

— Януш, я прошу тебя, поговори со мной! — Она беспрекословно подлила янтарного алкоголя.

— Отстань, ты всего лишь мои восемь процентов! Когда все закончится, я опять тебя забуду…

— Но я не хочу!

— Чушь! — Я залпом опрокинул виски, кубики льда ударили по зубам. — Ты скучаешь по Льву, но его больше нет.

— Дурак, я по тебе скучаю! — Она придвинулась вплотную.

— Еще налей! — Я старался не вдыхать ее запах. Под нами промелькнула развязка Садового кольца.

— Нельзя тебе больше, ты должен быть трезвый! Иначе они состряпают байку, что Сибиренко был пьян! — Ее пальцы трогали мой затылок.

— Обойдусь без твоих указаний! — Я откинулся на кожаную спинку. — Так это правда, что Лев нас сам познакомил?

— Да… И ты сразу предложил мне замуж.

— Врешь! — Не вру! Ты мне очень понравился… — Но ты же замуж не согласилась?! — А как я поверю мужчине, который меня любит всего лишь на восемь процентов?

— Но теперь-то не на восемь… — Я внимательно разглядывал башни за окном.

— И я не на восемь, я на все сто…

— Ага, как же! И согласна только на гостевой брак!

— А ты еще раз предложи!

— И предложу, вот только для начала уволюсь с канала и распродам все акции! Я буду нищим, и тогда посмотрим, что ты скажешь!

Мы кричали шепотом, от нее пахло коньяком и травкой.

— Думаешь, напугал?! А вот возьму и соглашусь! Машину качнуло. Лифт опускал нас в парковочную ячейку под Васильевским спуском. В темноте я потрогал ее лицо, оно было мокрым от слез.

— Яник, я боюсь…

— Скажи мне еще раз! — Я поцеловал ее в соленые губы. — И тогда все пройдет удачно!

— Я… я люблю тебя и хочу за тебя в традишен. Продавай все, только сам…

Телохранитель распахнул дверцу. На красной ковровой дорожке улыбались мужчины с гладкими стертыми лицами. Их было очень много, но я уже не боялся. Я был уверен, что увижу завтрашний рассвет.

На все сто процентов.