Сборник космических циклов. Книги 1-24

Глава 1

Первый укол беспокойства Танаев почувствовал, когда после двух часов ожидания на околоземной орбите, показавшихся ему вечностью, на экране их маленького космического корабля появился, наконец, земной спасательный катер.

— Тебя что-то тревожит? — спросила Зухрин, пытавшаяся с помощью немногих имевшихся в ее распоряжении подручных средств привести себя в подобающий вид для долгожданной встречи с землянами.

— Катер слишком мал для спасателя, и его пришлось ждать слишком долго.

— Ты назвал свое имя командиру диспетчерской службы, а оно могло поставить в тупик кого угодно. Когда человек, давно превратившийся в легенду, вдруг заявляет о своем возвращении, через тысячу лет после смерти...

В голосе Зухрин Танаеву послышалась неуместная насмешка, и ему захотелось попросить ее сменить тон, но он сдержался, понимая, что сейчас не время для очередного выяснения отношений, которые стали слишком частыми за время их долгого пути к Земле. Хотя по корабельному времени прошло всего несколько месяцев — этого оказалось достаточно.

Когда два человека вынуждены находиться вдвоем в небольшом замкнутом пространстве больше месяца — ссоры неизбежны. Даже если партнером будет специально отобранный психологами мужчина, а уж если это женщина... Первое время секс скрашивал их отношения, но постепенно, несмотря на все совершенство Зухрин в этой области, а может быть, как раз благодаря этому, их отношения становились все хуже, а последнюю неделю Танаев уже мечтал покинуть шлюпку, ставшую для них обоих своеобразной тюрьмой.

В ответ на бесконечные жалобы Зухрин на тяготы пути ему не раз вспоминалась пословица: «С милым рай и в шалаше», и от этого лишь ясней становился тот очевидный факт, что основа их отношений слишком непрочна.

Зухрин спасла ему жизнь, похитив шлюпку на корабле князя, но Танаев считал, что до конца вернул долг, доставив ее на Землю.

Эта женщина была слишком красива и слишком опытна для него. И он все время помнил о том, что генетическое вмешательство эскулапов князя, сделавших из нее гетеру, исключало всякую надежду на их длительные отношения. Для долгих рассуждений на эту тему у Танаева не оставалось времени. Пришлось переключить все внимание на подходивший катер, резко захвативший их шлюпку в свое причальное силовое поле.

— Это не спасатель. У него слишком мощная силовая установка.

— Ты не был на Земле слишком долго, — возразила Зухрин. — Откуда ты можешь знать, какие здесь теперь установки у спасательных катеров?

Она была права и вряд ли знала, насколько... Танаев подозревал, что их корабельное время слишком замедлилось при прохождении через остатки оболочки черной звезды.

И хотя ему пришлось согласиться с ее доводом, раздражение от постоянных попыток Зухрин поставить под сомнение любое его замечание не уменьшилось.

Тем не менее на какое-то время чувство тревоги утихло, но лишь до тех пор, пока не распахнулась дверца переходного шлюза и он не увидел перед собой металлического робота, с золотым шевроном на лацкане пластикового комбинезона.

За секунду до этого говорящий кот, единственное существо, хоть как-то скрашивавшее их бесконечное путешествие, подтверждая наихудшие опасения Танаева, мрачно произнес одну-единственную короткую фразу: «Не нравится мне все это!» — и мгновенно исчез, то ли став невидимым, то ли воспользовавшись своим непостижимым умением переходить в иной пространственный континуум. Неожиданно исчезая и столь же неожиданно появляясь в любом угодном ему месте.

В те давние времена, когда Танаев служил в земном космофлоте, считалось дурным тоном посылать на встречу с вернувшимися из дальних экспедиций космонавтами — роботов. Этих электронных созданий хватало на разведывательных кораблях, и люди, возвратившиеся домой после долгой разлуки, были вправе рассчитывать на то, что их встретят соотечественники.

Но на прибывшем ракетном суденышке был только этот единственный робот, программа которого явно не отличалась особой вежливостью.

— Прошу вас перейти на карантинный катер. Ваша шлюпка будет подвергнута досмотру и дезинфекции.

— Нас тоже подвергнут досмотру и дезинфекции? — уже не сдерживая раздражения, осведомился Танаев. Впрочем, его тон не произвел на робота ни малейшего впечатления.

— Разумеется. Вы пройдете все стандартные процедуры.

— В чем они заключаются?

— Этих данных нет в моей памяти. Я должен лишь доставить вас на карантинную станцию. Все узнаете на месте.

— Свяжите меня с наземным диспетчером.

— Невозможно. Связь отсутствует.

Это было слишком невероятно, чтобы оказаться правдой, но и ложь, в ответ на прямой вопрос человека, роботам несвойственна... Во всяком случае, была несвойственна раньше. Подозрения Танаева усилились, и он решил продолжить свою словесную пикировку с роботом, модель которого была ему совершенно незнакома.

— Измените маршрут. Направьте челнок к планетарному причалу.

— Невозможно.

— Это приказ!

— Я не могу выполнить приказ, который не могу выполнить!

— Это что еще за чушь?

— Всего лишь часть моей программы.

Спорить с жестко запрограммированным роботом бесполезно, и Танаеву не оставалось ничего другого, как ждать прибытия на карантинную станцию. Он прокручивал в голове все возможные варианты своего поведения, твердо зная, что дежурному офицеру, кем бы он ни был, после их встречи не поздоровится.

Однако на станции его ждало новое разочарование. У открытого шлюзового перехода их встретил еще один робот, на этот раз с двумя шевронами, очевидно, указывавшими на его более высокое положение в иерархии местных роботов.

— Проведите меня к начальнику карантинной станции! — потребовал Танаев.

— Вам запрещено вступать в контакт с людьми до тех пор, пока вы не пройдете все карантинные процедуры и тесты. В вашем теле могут находиться опасные микроорганизмы чужого биоценоза, — невозмутимо возразил робот.

— В моем теле нет никаких микроорганизмов!

— Это могут установить только анализы. Вы не можете этого знать.

Пока Танаев занимался перепалкой с роботом, катер отчалил, и лишь сейчас Танаев понял, что Зухрин не вошла в переходник.

— Куда вы отправили мою спутницу?!

— В другой сектор. Медицинский отсек для женщин находится в другом месте.

— Я требую, чтобы ее немедленно вернули!

— Вы не можете ничего требовать, пока не пройдете карантинную процедуру, а идентификация вашей личности не будет подтверждена центральным компьютером. До этих пор ваш социальный статус равен единице, а при таком значении статуса у вас нет никаких гражданских прав!

Стиснув зубы и в который уже раз за этот трудный день сдержав свой гнев, Глеб последовал за роботом во внутренние помещения станции.

Еще снаружи, до того как войти в переходник, он окинул станцию быстрым, однако ничего не упускающим взглядом. Ее корпус напоминал четырехсотметровое стальное яйцо, скомпонованное из двух половинок, но лишь внутри Танаев понял, что для создания станции были использованы корпуса двух списанных звездолетов.

Их носовые части, в которых располагались каюты для экипажа и пассажиров, отрезали от силовых установок и соединили. Получилось просторное помещение, способное вместить в себя небольшой поселок.

Сейчас здесь было пусто, и тяжелые шаги робота, которые не мог смягчить даже пушистый ковер под ногами, гулко разносились по коридорам.

За время, пока Танаева не было на Земле, пассажирские звездные лайнеры превратились в дворцы. Даже списанные и переоборудованные для других целей, они производили впечатление непривычной для кораблей и совершенно излишней, на его взгляд, роскоши. Широкие лестницы, салоны для отдыха в зоне каждого перехода, искусно подобранные композиции синтетических цветов, картины, производящие впечатление подлинников. Лишь пустые темные окна информационных экранов навевали неприятное, мертвое впечатление. Не надеясь на ответ, Танаев все же рискнул спросить у сопровождавшего его робота:

— Почему отключены информационные экраны?

— Новости передаются в восемь утра и повторяются в шесть вечера.

— А остальные программы?

— Их каналы временно отключены.

— Почему?

— Чтобы не беспокоить отдыхающих.

— Отдыхающих?

— Так принято называть тех, кто проходит карантинные процедуры.

— И много их здесь?

— Кроме вас, еще пятнадцать человек.

Значит, он здесь не один... Разумеется, если это правда.

— Я хочу их видеть!

— Во время ужина все собираются в кают-компании. Таков порядок. Когда будет закончен цикл обследования и вам позволят свободное передвижение по станции, вы сможете познакомиться с остальными отдыхающими.

Непривычное чувство собственной беспомощности охватило Танаева и притупило даже раздражение и гнев, вызванные подобной встречей. Пробить железную защиту программы этой чертовой жестянки он все равно не мог. Сначала нужно изучить обстановку, и лишь после того как ему удастся добраться до тех, кто здесь всем заправляет, можно будет предпринять какие-то действия. Так или иначе, они не могут обходиться одними роботами. Сложными медицинскими процедурами и анализами должен управлять оператор-человек. Но, возможно, он недооценивает возможности современных роботов.

Танаеву то и дело приходилось напоминать себе о бездне времени, отделявшей его представления о родном мире от той действительности, которая его окружала.

Он ощущал странную усталость и сонливость и не мог определить причину подобного состояния. Конечно, могло сказаться нервное напряжение этого трудного дня. Но могла быть и другая причина... И хотя он не чувствовал никаких посторонних запахов, в случае необходимости операторам ничего не стоило во время регенерации воздуха добавить в атмосферу станции определенное количество усыпляющего газа, чтобы сделать своих будущих пациентов более сговорчивыми...

Правда, на него этот газ не должен оказывать никакого действия, но Глеб не был в этом до конца уверен и на всякий случай приостановил дыхание полностью. Его искусственный организм не нуждался во внешнем источнике кислорода и легко перестраивал свой энергетический баланс на внутренние резервы.

Стоит немного подождать и ни в коем случае не демонстрировать раньше времени свои уникальные способности. Персонал станции должен пополнять продовольствие, доставлять запасные части и проводить профилактику оборудования. А это значит, существуют регулярные рейсы кораблей между Землей и станцией. Долго им здесь его не удержать.

Без возражений он переступил порог указанной роботом каюты и безропотно позволил захлопнуть дверь за своей спиной.

Это была стандартная каюта, предназначавшаяся для кого-то из членов экипажа списанного корабля. Комната выглядела неряшливо, мебель покрывал толстый слой пыли, а на полу присутствовали пятна подозрительного цвета. «Значит, с роботами тоже не все в порядке на этой странной карантинной станции. Обычно роботы-уборщики последними выходят из строя и продолжают выполнять свои обязанности даже после серьезной аварии».

В тумбочке, возле откидной койки, Танаев обнаружил комплект чистого белья, и это несколько примирило его с остальной неряшливой обстановкой каюты. Хотя кровать и не являлась для него предметом первой необходимости, поскольку длительный человеческий сон ему заменяли несколько минут короткого отдыха. Уже перед самым окончанием перелета он стал замечать, что это время постепенно удлиняется. Так что койка может пригодиться, если он здесь застрянет надолго. Был еще шкаф, с каким-то барахлом, оставленным предыдущим жильцом. И все вместе, вся эта встреча, выглядело более чем странно.

— Что ты обо всем этом думаешь? — спросил он в пустоту, не слишком надеясь на ответ, но ответ пришел.

— Мне здесь не нравится. — Самого кота по-прежнему не было видно, но Танаев чувствовал его присутствие и порадовался тому, что это странное существо до сих пор остается рядом с ним, в отличие от его подруги. Впрочем, следовало признать, что выбор в данном случае от нее не зависел. Танаев так и не смог решить, было ли постоянное присутствие кота рядом с ним частью обязанностей соглядатая, или кот окончательно порвал со своими прежними хозяевами? Возможно, правильный ответ на этот вопрос он никогда и не узнает.

— Что именно тебе не нравится?

— Воняет старым железом, а пища вся синтетическая.

— Мне бы твои проблемы... — пробормотал Танаев, аккуратно складывая на полку маленького шкафчика свой комбинезон. Во сне он пока еще не нуждался, но небольшой отдых не повредит хотя бы для того, чтобы подготовиться к новым неожиданностям, которые не заставят себя долго ждать. В этом, по крайней мере, он нисколько не сомневался.

Выключив свет, Глеб растянулся на жесткой койке и постарался обдумать ситуацию, в которой оказался.

На Земле, за время его отсутствия, произошло что-то очень серьезное.

Запущенный вид карантинной станции, отсутствие здесь персонала, если не считать роботов, неработающие информационные каналы — все подтверждало этот вывод. Он постарался отогнать наиболее тревожные мысли. Если верно его предположение о замедлении корабельного времени, пока они летели на шлюпке, похищенной у Хорста, — тогда он опоздал, нашествие произошло, и Землей давно уже владеет Хорст или кто-то из его сподвижников.

Непонятно одно — зачем нынешним хозяевам вообще понадобилась карантинная станция? Карантин можно проводить и на Земле. Содержание космической станции даже в таком, полурабочем состоянии обходится недешево. Да и плевать слугам Хорста на любой карантин. Вряд ли их беспокоит возможность заражения землян инопланетными микробами.

Вероятно, им нужна лишь полная изоляция тех, кто прибывает из исчезнувшего в прошлом мира. Десятки кораблей, сотни экспедиций уходили в космос в его время. Часть из них, учитывая временной парадокс, могла возвращаться до сих пор, и это больше походило на правду... Но почему нынешние хозяева Земли это делают?

— Они нас боятся, Шарго? — спросил Глеб кота.

— Конечно, те, кто руководит этим миром, вас боятся. Они испытывают ностальгию по собственному прошлому и одновременно делают все, чтобы избежать его возвращения. Они слишком любят собственную власть, свое особое положение и стараются сохранить существующий порядок вещей неизменным.

— Ты видел Землю, был внизу, на планете?

— Нет. Я лишь слышу мысли земных правителей. Перемещение в космическом пространстве для меня слишком сложно.

— Жаль. Я хотел бы знать, что здесь произошло.

— Еще узнаешь. Никуда тебе от этого не деться.

— Ты чувствуешь присутствие своих бывших хозяев на моей планете?

— Самих их здесь нет. Но есть посредники. Князья уже много лет используют человеческие ресурсы Земли. И, кстати, эта планета уже не твоя. Тот мир, который ты знал и считал своим, давно исчез в бездне времени. Лучше, если ты будешь считать, что находишься на чужой и довольно опасной планете.

— Спасибо за рекомендацию! Наверно, ты не знаешь, что значит для человека дом! Я хотел бы узнать, ты слышишь мысли Зухрин, можешь сказать, что с ней происходит? У нее все в порядке?

— Ее увезли на Землю, на нашем корабле. Слишком далеко, чтобы я мог слышать ее мысли, но она жива и ждет от тебя помощи.

— Мы ее выручим, можешь не сомневаться.

— Ты обычно не бросаешь друзей в беде, именно поэтому я до сих пор здесь, хотя ты иногда думаешь обо мне плохо.

Кот отключился. Танаев всегда чувствовал, когда это происходит, и никогда не мог удержать его, хотя и пытался каждый раз это сделать.

Теперь он вновь остался один в своей каюте, в полной темноте — в которой его глаза видели ничуть не хуже, чем при ярком свете — разве что краски исчезли, оставив его наедине с голубыми призраками вещей, запахом пыли и неизвестностью.

Теперь к темноте добавилась еще и тишина, которая ему не нравилась. На станции было слишком уж тихо, как в склепе. В сущности, это и есть склеп. Мертвый корабль, отслуживший свой век, корабль, лишенный двигателей и надежды вернуться на свои звездные дороги. Танаев знал, что металлические корпуса старых кораблей резонируют и передают звуки на большие расстояния, но вокруг него царила абсолютная тишина, слишком плотная для места, где должны находиться пятнадцать человек. Ведь именно эту цифру назвал ему встретивший шлюпку робот.

Интересно, кто они, эти люди? Такие же скитальцы космоса, как он сам, находящиеся в карантине, или местные, попавшие в «карантин» совсем по другой причине? В любом случае, они ведут себя слишком тихо.

Глеб взглянул на часы, показывавшие земное стационарное время. Пять утра... Время, которое он не любил, мерзкое время, когда ночь еще не умерла, а рассвет не родился. Но, по крайней мере, это объясняло царившую на станции тишину.

— «Чужая планета... Чужая планета...» — рефреном повторял он про себя слова Шарго. Для этого странного кота все планеты — чужие. Танаев так и не смог выяснить, откуда родом это загадочное существо. Он называл себя Йоркширским котом, словно был родом из этого английского графства. Однажды Танаев попытался переименовать его в легендарного Чеширского кота, которого сделал знаменитым древний писатель Льюис Кэрролл, но кот с негодованием отверг эту попытку и признавал только прежнее имя, тем более что явно не имел ни малейшего отношения к Англии девятнадцатого века.

Но даже в этом нельзя было быть уверенным полностью. Шарго вообще любил напускать таинственность на свое происхождение и как-то намекнул, что за пределами четвертого измерения существует мир, сотканный творческой фантазией, вместивший в себя все образы, рожденные в сказках и легендах людей.

Глава 2

Незаметно для себя Танаев задремал, его сон сильно отличался от нормального человеческого сна, и сквозь легкую полупрозрачную дымку дремы, внутри которой рождались странные образы, созданные его памятью, он продолжал видеть стены своей каюты и осознавал все, что в ней происходит. Вот только это перестало иметь для него значение, отступило в дальний угол сознания, — и совершенно напрасно, потому что из стены, напротив его койки, выдвинулся металлический суставчатый стержень, похожий на лапу паука.

Он нес на своем конце слабо светившийся в темноте стеклянный глаз, пару захватов с небольшими острыми щипчиками и длинную иглу.

Танаеву, в глубине его полусна-полуяви, дьявольское устройство казалось крысой.

Крысой, выползшей из своей норы в стене и готовой вцепиться в его плоть. Но даже сквозь сон он знал, что не должен допустить того, что с ним собирался сделать этот бездушный прибор, и потому в следующую секунду проснулся и, выбросив вперед руку, перехватил металлическую суставчатую тварь, прежде чем та успела завершить начатое. Ему потребовалось лишь незначительное усилие, чтобы обломить манипулятор у самого основания.

— Анализы надо брать в открытую, господа, для этого не требуется подкрадываться к пациенту ночью, когда он спит! — произнес Танаев в темноту, не сомневаясь в том, что рано или поздно его слова дойдут до тех, кому были адресованы. Затем он встал, зажег свет и внимательно осмотрел свой трофей. Анализов ему следовало избегать как можно дольше. Изменения в его теле шли медленно, и хотя преобразование, начавшееся после заклятия Хорста, усиленного мальгритом, почти завершилось, его кровь и генетическая структура все еще сильно отличались от обычных человеческих образцов. Он не знал, сколько времени должно пройти, прежде чем они полностью войдут в норму, и поэтому решил пока любой ценой избегать контакта с врачами.

Но в манипуляторе, который он выломал из стены, обнаружились не только отборники проб — в шприце было не меньше кубика желтоватой, резко пахнувшей жидкости, которая ему очень не понравилась.

Что ему собирались ввести, что и для чего? Вряд ли это был яд, скорее какая-то сыворотка, которая должна была сделать его психику более податливой внешним воздействиям. Видимо, им заинтересовались земные спецслужбы и, похоже, — всерьез. Шлюпка с корабля радужных князей, которую вместе с Зухрин они привели на Землю, явно пробудила в них этот интерес. Не каждый день в руки разведки попадают космические корабли, размером с автобус, способные к межзвездным перелетам. Возможно, эта «сыворотка правды», или чем там они собрались его накачать, — всего лишь начало...

И снова им овладел гнев. Стоило так рваться к дому для того, чтобы его встречали подобным образом! Почему эти люди не захотели встретиться с ним, поговорить?

Даже в том случае, если они ему не доверяли, такая встреча многое могла бы прояснить и для них, и для него. Но они предпочли иные методы. Ну что же, это развязывает ему руки. Если одна из сторон в начавшемся поединке считает, что для нее хороши любые средства, это автоматически снимает все ограничения и с него самого. Посмотрим, в чью пользу окажется счет!

Правда, у этого происшествия могла быть и совершенно другая причина. Кто-то из посредников радужных князей решил устранить его простым и надежным способом, пока он еще не добрался до Земли. Сейчас он беззащитен перед ними, у него нет друзей, его возможности ограничены, даже в передвижении, — и с этим срочно надо что-то делать, потому что если это действительно покушение и оно организовано князьями, — одной попыткой дело не ограничится. Надо ждать продолжения. Хорошо бы выяснить, что собой представляет жидкость в отломанном манипуляторе, но для этого ему придется искать медицинский отсек или, на худой конец, лабораторию. А эти его действия сразу же вызовут ответную реакцию у противников.

В конце концов, как следует поразмыслив над происшествием, Танаев решил не привлекать к себе внимания и сделать вид, что он не понял сути происходящего.

Анализы мало что прояснят, он и так почти наверняка знал, что в шприце был яд, даже по запаху чувствовалось, как опасна жидкость внутри цилиндра.

Пока он возился с манипулятором, корабельные часы над дверью отметили половину восьмого утра. Остаток ночи прошел незаметно. И, к своему удивлению, Глеб впервые с момента бегства с Эланы почувствовал легкий голод. Изменения в его организме шли быстрее, чем он предполагал. Интересно, в каком часу здесь завтракают? Робот говорил, завтрак и обед на станции подают в каюту, и лишь на ужин все собираются в кают-компании. Все, кроме него. По правилам, которые ему любезно предоставили в виде небольшой книжицы, лежавшей на столе каюты, ему предстоит целый месяц полной изоляции. «Ну, это мы еще посмотрим!» — пообещал Танаев.

В любом случае имело смысл дождаться вечера, прежде чем что-то предпринимать. Ему хотелось познакомиться сразу со всеми обитателями карантинной станции, а не ломиться наудачу в закрытые каюты, обитателями которых подобный визит может быть расценен совершенно неправильно.

Через полчаса откинулась дверца на панели, расположенной на квадратной тумбе в углу каюты.

Дверца превратилась в небольшой столик, и появился поданный автоматом завтрак.

Он состоял из овсянки с сушеным мясом, похоже — синтетическим, довольно большой кружки кофе, по запаху вроде бы натурального, и ломтя ржаного хлеба. Не так уж плохо, по космическим меркам. Танаев с жадностью проглотил все это, отправил посуду в манипулятор и захлопнул дверцу.

Воздух и воду они регенерируют, а вот запасы пищи и топлива для энергетической установки станции наверняка приходится пополнять. Из этого следовало, что хотя бы раз в месяц на станцию с Земли должен прибывать грузовой корабль.

Это давало ему определенную надежду выбраться отсюда, как только это случится. Конкретного плана пока не было, он появится позже, по ходу дела. В первую очередь необходимо выяснить хотя бы примерную дату прибытия грузовика и как следует подготовиться к его визиту. Одному ему с этой задачей не справиться, понадобится помощь других обитателей станции. Вряд ли они довольны заточением в этой орбитальной тюрьме, и чем скорее он наладит контакт с этими людьми, тем лучше.

После находки, которую Глеб обнаружил внутри манипулятора, в его мозгу словно включился невидимый часовой механизм, отмерявший оставшееся ему время, до следующей смертельно опасной попытки, которую обязательно предпримут его враги и которая может оказаться гораздо успешнее первой...

Несмотря на то что за годы, проведенные на Эланской станции, Глеб привык к долгому ожиданию в полном одиночестве, сейчас время для него тянулось необычно медленно. На Элане его мозг был до предела загружен управлением станцией, и кроме этого он мог знакомиться с любой понятной ему информацией. Для изучения которой понадобилось бы нескольких человеческих жизней.

Вынужденное физическое бездействие не так угнетает, как бездействие интеллектуальное.

Даже книжки никакой не было под руками, если не считать описания внутреннего распорядка карантинной станции! Но с этим «произведением искусства» он уже ознакомился, внимательно прочитав все ее четыре страницы, набранные мелким шрифтом и содержавшие в себе различные запреты и предписания. «Нельзя выходить из своей каюты», «Нельзя употреблять не рекомендованные в диетическом листе продукты», «Нельзя зажигать свет после одиннадцати вечера», «Неукоснительно выполнять все указания медицинского персонала». Только самого «медперсонала» здесь не было, очевидно, имелись в виду роботы. Но выполнять указания этих запрограммированных железяк Танаев не собирался.

Наконец наступило время принятия пищи, и появление нового подноса с едой несколько разрядило обстановку, позволив Глебу ненадолго отвлечься от мрачных мыслей, но все равно к ужину он пересчитал все заклепки на потолке и был полностью готов к решительным действиям.

Особенно после того, как во второй раз более внимательно изучив содержимое шкафчика, он обнаружил на самом дне нижнего ящика короткую титановую монтировку с кольцеобразной рукояткой и двадцатисантиметровым заостренным носиком, способным выдержать большую нагрузку.

Кто-то из монтажников забыл здесь этот инструмент, вероятней всего, еще тогда, когда шло строительство орбитальной станции, и теперь в руках у Танаева оказался предмет, способный стать весомым аргументом в предстоящем споре с роботом, торчавшим у дверей его каюты.

Поблагодарив неведомого благодетеля, оставившего в ящике шкафа свой инструмент, Танаев приступил к осуществлению мгновенно сложившегося в его голове плана освобождения.

Для начала он вставил монтировку в узкую щель между створками двери и сильно нажал вправо. Замок хрустнул, защелка не выдержала, и дверь отошла в сторону. Робот, очевидно, запрограммированный на любые неожиданные действия охраняемых «пациентов», резко развернулся к Глебу и скрипучим металлическим голосом произнес:

— Вам запрещено покидать свою каюту до окончания карантинных процедур.

— Ну, разумеется. А тебе запрещено нарушать прямые приказы человека. Ну-ка посторонись!

Танаев держал правую руку за спиной так, чтобы робот не видел зажатого в ней оружия. Когда тот, вместо того чтобы выполнить его приказ, попытался вцепиться в левое плечо Танаева своей металлической лапой, Глеб нанес прямой удар в корпус робота, направив острие ломика в то место, где на груди сходились вместе две широкие пластины. За ними, как он предполагал, должны были находиться основные управляющие схемы этого механизма.

Но он ошибся. Титановый стержень, легко проломив внешний панцирь робота, попал в аккумуляторный отсек, замкнул какие-то контакты, и внутренние аккумуляторы взорвались. Взрыв отшвырнул Танаева к противоположной стене коридора, а робота разметал на части.

Какое-то время Танаев сидел неподвижно, приходя в себя и ожидая немедленных последствий своего поступка. Кто-то должен был отреагировать на взрыв, силы которого хватило на то, чтобы как следует встряхнуть станцию. Но никто так и не появился. Когда навигатору надоело неподвижно сидеть на полу, он встал и, растирая ушибленную спину, медленно двинулся вдоль коридора.

Боли он не чувствовал, зато спина после удара сильно зудела. Очевидно, синтетические молекулы, из которых состояло его тело, таким образом реагировали на удар и теперь восстанавливали поврежденные части. Трахнуло его об стену основательно.

Миновав несколько стандартных дверей кают с номерами, он остановился перед двустворчатой широкой дверью, на которой выцветшими буквами было написано «Обзорный зал». «Интересно, что они тут обозревают?» — подумал Танаев и попробовал открыть дверь. Она легко поддалась его усилию, ломика не потребовалось, и он очутился в большом помещении, боковая стена которого оказалась стеклянной. Скорее всего, это был всего лишь проекционный голографический экран, но ощущение огромного прозрачного окна было полным. Найти нечто подобное он мечтал с того самого момента, как попал на станцию, замкнутое пространство которой действовало на него угнетающе. И вот теперь он замер, потрясенный красотой открывшейся перед ним картины. Тысячу лет он не видел, как заходит солнце над его родной планетой, не видел рисунков созвездий, постепенно вспыхивавших на темном небе.

Станция, застывшая над планетой и вращавшаяся вместе с ней, медленно тонула в красноватых лучах заката, постепенно погружаясь в полную темноту.

Вскоре над розовеющим закатным горизонтом остался только ковш Большой Медведицы. И самая яркая часть Малой. Полярная звезда, за прошедшую бездну времени, изменила свое положение на небосклоне. Это могло означать лишь одно — земная ось заметно сместилась и, следовательно, на планете изменился климат.

«Изменилось все!» — поправил себя Глеб и лишь теперь решился перевести взгляд вниз и назад — туда, где за береговой чертой раскинулся темный континент Америки, похожий на кенгуру с раздувшейся сумкой.

Станция находилась на низкой орбите, и Танаев заметил, что ее скорость отставала от вращения Земли. Береговая черта материка медленно нагоняла ее, постепенно заполняя весь горизонт.

Это открытие обрадовало его, потому что давало возможность рассмотреть большую часть планеты. Уже должны были показаться огни городов, но их не было! Потрясенный Танаев ждал до тех пор, пока станция не оказалась над Панамским каналом. Во все стороны внизу простиралась сплошная темнота, лишь далеко на севере, у самого горизонта, виднелось какое-то зарево.

Они что же, отказались от электричества? Или у них наступил каменный век? А как же космические корабли, роботы и эта орбитальная станция?

Ответов не было. Чтобы что-то узнать, нужно было отыскать хотя бы одного живого человека. Судя по корабельным часам, все обитатели станции должны находиться в кают-компании на ужине. Самое время нанести им визит. Но, прежде чем отправиться на поиски кают-компании, Глебу было необходимо привести свое лицо в нормальный вид. Его кожа местами все еще сохраняла прозрачность, и эти пятна, особенно на лице, смотрелись, мягко говоря, странно.

В нижнем ящике шкафа своей каюты он обнаружил коробку с гримом. И нисколько не удивился этой странной находке. За бессчетное количество лет, в то время когда корпус корабля принадлежал еще пассажирскому лайнеру, здесь перебывало множество самого разнообразного народа.

Сейчас эта коробка ему пригодилась. Белила полностью высохли, но румяна, основу которых составлял какой-то твердый жир, сохранились неплохо. Поколдовав несколько минут с различными красками и порошками, ему удалось составить достаточно стойкую смесь, не отличавшуюся по цвету от его кожи.

Кают-компанию он нашел не сразу. Пришлось спуститься на два уровня, следуя развешанным на стене указателям, которые имелись не на каждом повороте. Иногда вместо табличек на стене виднелись лишь заклепки, которыми они когда-то крепились. Корабль, превращенный в карантинную станцию, был достаточно старым, и удивляться этому не приходилось, вряд ли кто-нибудь станет списывать новые корабли. Странно, что здесь до сих пор еще функционируют системы энергетического снабжения и жизнеобеспечения. И не менее странно, что хозяева станции не подумали о тех своих гостях, которые появлялись здесь впервые. Впрочем, «гость» — это слишком сильно сказано. Во всех тюрьмах по отношению к узникам не принято проявлять излишнюю заботу.

Наконец, потратив с полчаса на поиски, он отыскал дверь, украшенную золотой надписью «Кают-компания». К счастью, ужин еще не закончился, и в просторном зале со столиками и мягкими, уже изрядно потертыми диванами, стоявшими вдоль стен, находилось человек пятнадцать.

Танаев застыл у дверей, не в силах справиться с волнением. Он видел соотечественников впервые, с того момента как остался один на Элане. Почему-то его появление произвело на присутствующих не меньшее впечатление. Они отложили вилки и все как один повернулись в его сторону. Немая сцена длилась не меньше минуты. Такая реакция показалась Танаеву чрезмерной. Новые лица появлялись здесь нечасто, но люди, уставившиеся на него, выглядели скорее испуганными, чем удивленными.

Если бы он не потратил почти полчаса на то, чтобы привести свой внешний вид в соответствие с нормальным человеческим обликом, полностью замаскировав остатки полупрозрачной кожи на лице, он мог бы неправильно истолковать испуг присутствующих в кают-компании людей. Но в коридоре было достаточно зеркал, и прежде чем войти, он лишний раз убедился, что выглядит вполне нормально.

Сидевшие за столами люди были одеты пестро, в поношенную, а порой и просто неряшливую одежду. На большинстве были спортивные костюмы, явно не соответствовавшие ситуации.

На любом корабле посещение кают-компании превращалось в небольшой праздник, эта традиция должна была соблюдаться и на станции. Космонавтам свойственно сохранять свои обычаи даже на Земле. Но обстановки праздника не ощущалась, лица людей выражали усталость и настороженность. Во всяком случае, радости его появление ни у кого не вызывало.

— Вы карантинный инспектор, с Земли? — наконец решился задать ему вопрос полноватый человек с широкими залысинами на лбу. — Но я не слышал звуков причаливания катера! Откуда вы взялись и кто вы такой? — На толстяке довольно нелепо смотрелась поношенная форма космонавта, с нашивками шкипера на рукаве. Он сидел за отдельным столиком, единственный из всех был в форме и, судя по всему, играл роль первой скрипки в этой пестрой компании.

Танаев почувствовал в тоне вопроса хорошо замаскированный страх и по-прежнему не мог понять его причины. Чтобы испугать такого человека, как этот шкипер, причина должна была быть достаточно серьезной.

— Моя фамилия Танаев. Глеб Танаев, навигатор второго класса, последнее место службы поисковик «Данко». Хотя вряд ли вам знакомо название моего корабля.

— Оно мне незнакомо, и это странно, я знал все корабли Федерального флота.

Танаеву не нравился самоуверенный тон шкипера, которым тот пытался замаскировать свой страх. Человек в подобном состоянии, бравируя перед присутствующими, способен на любые непредсказуемые поступки.

Видно было, что шкипер привык командовать и до сих пор держит в строгом подчинении своих бывших сослуживцев, разумеется, если здесь были его сослуживцы. Но в любом случае, по уставу карантинной станции, статус всех ее «пациентов» одинаков.

— Как я понимаю, вы, как и я, давно не были на Земле, — миролюбиво начал Танаев, стараясь разрядить обстановку. — Возможно, мой корабль построили после того, как вы улетели. Хотя странно, что вы ничего не знаете о нашей экспедиции. «Данко» открыл энтропийную планету со следами древней цивилизации, и об этом наверняка сообщали все информационные агентства. К тому же в энциклопедии...

— Здесь нет книг и нет информатория. Вы еще плохо представляете, куда попали.

— Так просветите меня. И для начала неплохо было бы узнать, как вас зовут, мою фамилию вы уже слышали.

— Шкипер Алиев. Капитан звездолета «Интерстар».

— Вот оно что... Первая звездная экспедиция. После того, как ваш корабль не вернулся в положенный срок, полеты надолго прекратили — до тех пор, пока не был изобретен пространственный двигатель. Но ведь с тех пор прошло...

— Чертова уйма лет. Шесть лет мы летели со скоростью, близкой к световой, два года провели на открытой нами планете и еще шесть лет — обратно. Сказалось замедление биологического времени. Пока мы странствовали среди звезд, наша цивилизация, все, что мы знали, наши родные и близкие, все, что мы называли домом, — все исчезло. Нас встретили роботы и заперли на этой так называемой «карантинной станции».

— Но после высадки на чужих планетах карантин общепринятая процедура. Почему вас это удивило?

— Во время карантина вас исследуют, берут какие-то анализы, иногда вас осматривает врач. Здесь ничего этого нет. Здесь вообще нет людей. Одни роботы — и самое странное, самое непонятное заключается в том, что мы ничего не можем узнать о Земле. Не работает ни один информационный канал, кто-то заботливо вычистил всю библиотеку на этой станции. Нет ни компьютеров, ни инфокристаллов.

— Это действительно странно...

— Здесь слишком много странного. — За этими словами шкипера скрывалась какая-то непонятная Танаеву боль. И Танаев заметил на лицах остальных понимание и сочувствие этой боли, словно все они знали нечто такое, что объединяло их друг с другом и одновременно еще больше отчуждало их от Танаева.

Во время паузы, невольно образовавшейся после слов шкипера, Танаев позволил себе украдкой осмотреть кают-компанию, пытаясь отыскать скрытую причину угнетенного состояния этих людей.

Часто мелочи несут в себе информацию, незаметную для нетренированного глаза. Как бы ни старался человек замаскировать свое состояние, что-то всегда остается — вещи сохраняют в себе отпечатки характеров и даже настроений своих хозяев.

Салон кают-компании был очень старым и производил впечатление помещения, которое давно не убирали. На дальних пустых столиках горой была свалена грязная посуда, а на некогда шикарном персидском ковре, украшавшем центральную часть зала, расплылось темное пятно. Возможно, высохшая кровь — с такого расстояния трудно было определить, что явилось причиной появления этого пятна. Но оно Танаеву весьма не понравилось, так же как вся кают-компания, заполненная старыми, отслужившими свой срок вещами, в которой сидели люди, мирившиеся с грязью, порожденной их неряшливостью, не свойственной тем, кто подолгу оставался на борту космических кораблей.

Должно было произойти что-то по-настоящему ужасное, чтобы до такой степени выбить этих людей из привычной колеи. Но задавать вопросы сейчас было рано, по их взглядам Танаев понял, что они воспринимают его появление не слишком одобрительно. Он был чужаком, и они пока не знали, чего от него ждать, и не решили, как к нему следует относиться. Впрочем, особой враждебности никто из них не проявлял, за исключением, пожалуй, шкипера, который, видимо, опасался покушения со стороны Танаева на свое лидерство.

Танаев совсем уж было собрался выйти, не попрощавшись, ужин в обществе этих перепуганных и что-то явно скрывающих людей казался ему сейчас не самой лучшей идеей. Но в этот момент за дальним столиком поднялась девушка, которую он раньше не заметил. Она решительно направилась к шкиперу, провожаемая осторожными, тщательно скрываемыми взглядами сидевших на ее пути мужчин.

На ней был тонкий рабочий комбинезон, который подчеркивал фигуру, резко выделял ее красивую высокую грудь и осиную талию. Довольно смелая одежда в мужском обществе, хотя, возможно, здесь были и другие женщины.

Танаеву вспомнилось, что в «Первую звездную» экипаж подбирали парами, но сейчас других женщин что-то не было видно, если только их специально не прятали по каютам.

Во всем этом, действительно, было много странного. Но больше всего Танаеву не давало покоя пятно на ковре. Он решил заняться выяснением его происхождения, как только обстоятельства позволят это, а сейчас все свое внимание сосредоточил на подошедшей к шкиперу девушке.

— Ты должен рассказать ему, Рон! — заявила незнакомка, остановившись перед столиком шкипера так близко, что ее бедро коснулось плеча капитана. Он никак не отреагировал на это прикосновение, по-видимому, оно не было для него внове.

— С чего бы это? Он может быть одним из них!

— Он не один из них, его привезли роботы, ты говоришь, что не слышал катера, но ты его слышал, — мы все слышали, как вчера причалил катер!

— Если он тот, за кого себя выдает, он не мог выйти из своей каюты! Месяц полной изоляции, как было с каждым из нас! Почему он здесь?!

— Так спроси его!

— Ты слишком часто вмешиваешься не в свои дела, Лана. Придется тебе напомнить, кто здесь главный!

Они разговаривали так, словно самого Танаева в комнате не было. Но после этой фразы шкипер повернулся к нему и нехотя спросил, отводя взгляд в сторону:

— Как вам удалось выйти из каюты?

— Я прикончил охранявшего меня робота.

— Вот так просто? Расправились с ним и остались после этого живы?

— Мне повезло. А что касается робота — в этом нетрудно убедиться, его останки и сейчас валяются у дверей моей каюты.

— Если это правда, то всех нас ждут большие неприятности. Администрация не оставит без последствий порчу имущества и нарушение правил. Нам придется скрывать это происшествие. Роботы иногда ломаются. Возможно, нам удастся выдать случившееся за обычную поломку, а вам нужно оставаться в своей каюте и не предпринимать новых попыток покинуть ее до конца карантинного срока.

Танаеву не нравился тон этого человека, дающего ему указания. Алиев был шкипером и привык командовать всеми этими людьми, но по отношению к нему не имел никаких особых полномочий.

Впрочем, причина его раздражения, скорее всего, крылась в том, что ему не понравилось, как Лана откровенно демонстрировала свои особые отношения со шкипером, и хозяйский тон шкипера, которым он с ней разговаривал.

— Не могу обещать, что буду безвылазно сидеть в своей каюте. Все зависит от конкретных обстоятельств. Мне не совсем понятно, что здесь происходит и чего вы все так боитесь. Может, соизволите объяснить?

— Очень скоро вы все узнаете сами!

Шкипер, очевидно, желая избежать назревающей ссоры с Танаевым, первым покинул кают-компанию вместе с Ланой, и почти сразу же за ними, как по команде, последовали остальные.

Танаев остался в одиночестве и получил возможность детально обдумать результаты своего первого контакта с обитателями карантинной станции.

Шкипер вызывал в нем прогрессирующее раздражение, которое вполне могло вылиться в открытый конфликт. Только этого ему сейчас и не хватало!

Вместо того чтобы приобрести сторонников среди людей, попавших в одинаковое с ним положение, он делает из них недругов, откровенно демонстрируя свое нежелание подчиняться их лидеру и сложившимся здесь правилам.

А девушка хороша! И, кажется, только она одна решается бросать вызов самодурству шкипера. Впрочем, с такой внешностью — это неудивительно. Почти все красивые женщины умеют использовать свою внешность в качестве безотказного оружия в спорах с мужчинами. Разве что Зухрин этого не делала, но ее характер, вся ее эмоциональная структура были искалечены генетическим вмешательством.

Интересно, почему он об этом вспомнил именно сейчас? И почему ему пришло в голову сравнивать этих двух, совершенно непохожих женщин? Он попробовал выбросить из головы точеную фигурку космонавтки, обтянутую тонкой эластичной тканью комбинезона, но сделать это оказалось нелегко.

Наскоро покончив с ужином и бросив грязную посуду в мусороприемник, заодно отправив туда и целое скопище оставленных на столах грязных тарелок, он отправился в свою каюту, хотя после спора со шкипером делать это не хотелось, но искать для себя новую каюту показалось ему неразумным. В конце концов, он ни на кого не собирался перекладывать свою вину за уничтожение охранного робота.

Единственным результатом незначительной стычки, происшедшей в кают-компании, стало вновь проснувшееся в нем чувство глубокого одиночества, которое несколько приутихло после прибытия на Земную станцию и теперь вспыхнуло с новой силой.

Он оставался чужим для этих людей, и так будет всегда, до тех пор, пока он не перестанет ощущать свою уникальность. Хотя его внешность — строение всех его органов, все функции его организма — не давали к этому ни малейшего повода, в глубине души он не мог считать себя полноценным человеком. Не мог забыть о том, что сам складывал собственное тело из крошечных синтетических кирпичиков.

Глава 3

Поднимаясь на второй уровень, где были расположены жилые каюты, Танаев обратил внимание на стену, разделявшую стальное яйцо станции на две равные половины. Та, в которой располагалась станция, когда-то принадлежала пассажирскому лайнеру, но вторая половина огромного спутника, судя по очертаниям, которые он успел рассмотреть во время стыковки, была отделена от корабля какого-то другого, незнакомого Танаеву типа.

Сейчас, когда у него появилась масса свободного времени, он решил демонстративно нарушить распоряжение шкипера, предложившего ему не покидать каюту, и занялся тщательным изучением станции.

В будущем это могло пригодиться, если ему удастся объединить находящихся здесь слишком уж пассивных и неестественно послушных людей и убедить их в том, что не стоит приносить свою свободу в жертву правилам, установленным не ими.

Разумеется, при этом не удастся избежать открытой конфронтации с теми, кто до сих пор руководил здешним коллективом. Интуиция подсказывала Танаеву, что шкипер играет в нем лишь вторую скрипку. Была в его словах и жестах излишняя осторожность, не свойственная тому, кто уверен в своем исключительном положении единственного руководителя. Но сейчас Танаев не мог даже предположить, кто руководит самим шкипером. Если такой человек действительно существует, то он умеет хорошо скрывать свое особое положение.

После первого контакта с обитателями карантинной станции Глеб так и не узнал главного — что же произошло с Землей за время его отсутствия? Возможно, впрочем, что они и сами не знали ответа на этот вопрос. По земному календарю их экспедиция провела в космосе слишком большой срок.

Осмотр станции может приблизить его к решению этой загадки. Такая сложная конструкция, как космическая станция, наверняка содержит в себе сведения о самых передовых технологиях того периода, когда она создавалась, и опытный взгляд специалиста может почерпнуть из нее много ценной информации.

Для начала Танаев попробовал отыскать проход в отделенную стеной часть станции. Но после долгих поисков установил, что стена сплошная, а единственная дверь в переходном тамбуре, некогда соединявшем обе половины станции, тщательно заварена.

Выходит, за стеной находятся помещения спутника, которые обитатели карантинной станции не должны посещать. Какие-нибудь грузовые склады, ремонтные мастерские или даже что-то вроде орбитальной военной базы — там могло быть все что угодно, но сейчас этот вопрос не особенно волновал Танаева, поскольку проникнуть за сплошную стальную переборку в данный момент у него не было ни малейшей возможности.

Вновь спустившись на второй уровень, он, соблюдая максимальную осторожность, приблизился к коридору, в котором располагалась его каюта. Коридор напоминал в плане букву «П» и, используя его поворот, Глеб, оставаясь незамеченным, убедился в том, что у дверей его каюты вновь появилась охрана. На этот раз ее усилили, теперь там стояли два робота, старательно охранявших пустую каюту.

Возможно, предположение шкипера о том, что аварию охранного робота сочли случайной, оказалось верным, иначе на станции давно была бы объявлена тревога. Возможно, его выручил взрыв, который настолько изувечил и разметал останки робота, что установить по ним причину аварии становилось невозможно. На полу не осталось ни единого кусочка. И можно было не сомневаться, что обломки подверглись тщательному изучению.

Наверняка его побег из каюты заметили, нельзя недооценивать умственные способности противников, но тогда присутствие двух металлических болванов у дверей пустой каюты преследовало непонятную ему цель.

Может быть, они ждут его добровольного возвращения — в таком случае, ждать им придется довольно долго.

Он решил подобрать на верхних уровнях подходящую каюту и временно обосноваться там. Конечно, отыскать его новое жилище не составит большого труда, и утром он вновь обнаружит у своих дверей охрану, — но стоило оттянуть этот момент на возможно более поздний срок и максимально использовать полученную свободу передвижения.

Покинув коридор, Глеб медленно поднялся по аварийным лестницам на четвертый уровень. Хотя подъем по захламленным ступеням узких переходов был не слишком приятен, а порой и просто опасен, — этот путь казался ему наиболее приемлемым.

В кабинах пассажирских лифтов установлены скрытые камеры наблюдения, а он предпочитал, пока это было возможно, хранить в тайне маршруты своих передвижений по помещениям станции.

Чем выше он поднимался, тем сильней становилось впечатление запустения и заброшенности этой части станции. Все выглядело так, словно в верхних коридорах долгие годы не ступала нога человека.

Исчезли ковровые покрытия пола, часть световых плафонов была разбита, и их провода уныло свисали с потолка. На всем лежал толстый слой пыли, которая взлетала целыми облаками, после каждого шага, и подолгу висела в воздухе. Искусственная гравитация, по мере удаления от центра станции, становилась все слабее, и это доставляло Танаеву дополнительные неудобства, поскольку любой плохо рассчитанный шаг подбрасывал его почти к самому потолку.

Наконец он решил, что уже достаточно отдалился от обжитого сейчас уровня, и стал присматривать подходящую для своего временного пристанища каюту.

Большинство дверей оказалось не заперто, но запустение и захламленность этих бедно обставленных помещений, некогда принадлежавших четвертому пассажирскому классу, производили отталкивающее впечатление.

Рваные покрытия синтетических матрацев носили на себе следы зубов вездесущих крыс, поколения которых давно переселились с водных кораблей на космические и вели здесь безбедное существование.

Еще в те годы, когда Танаев служил в земном космофлоте, периодически проводились кампании по уничтожению крыс, но как только санитарные службы заканчивали свою бурную деятельность, крысы появлялись снова. В этом не было ничего удивительного. Слишком много грузов уходило с Земли на внешние колонии, и не было никакой возможности досконально обследовать каждый контейнер.

В конце концов он остановил свой выбор на небольшой угловой каюте, в которую, в отличие от остальных, по скрытым в стене трубам все еще подавалась вода. Это позволило ему умыться над раковиной, но утолить жажду так и не удалось — вода отдавала привкусом железа и ржавчины.

Убедившись, что ящики с постельным бельем пусты, а в верхнем отделении шкафа нет ни кружек, ни стаканов, Глеб понял, что ему придется приложить некоторые усилия для того, чтобы эта каюта обрела жилой вид.

На следующий день он обнаружил в своей новой каюте еще одно, довольно существенное, неприятное обстоятельство. Утром, в час завтрака, в автоматическом приемнике не прозвучал привычный сигнал. На этот уровень не подавалась пища. Но это было пустяком по сравнению с тем, что за ночь у его двери так и не появилась охрана.

Ему придется какое-то время питаться в кают-компании. Несмотря на неприятные эмоции, которые вызывает его появление у местных обитателей.

Пока что потребность Танаева в пище оставалась минимальной.

Другое дело, чувство голода — оно возникло сразу же, как только выяснилось, что привычного завтрака вовремя не предвидится.

И с этим он ничего не мог поделать. Продолжавшееся преобразование всех клеток его тела требовало дополнительной внешней подпитки.

Оставалось пренебречь чувством голода и занять себя до обеда чем-нибудь полезным.

Он намочил тряпку, протер пол каюты, выкинул в мусороприемник всевозможный ненужный хлам. Отыскал в соседних каютах вещи первой необходимости, и, прежде чем продолжить свое исследование станции, решил оборудовать небольшой тайник для наиболее ценных находок.

Первым делом он позаботился о том, чтобы спрятать титановую монтировку — носить ее с собой ему не хотелось, она и так привлекла к нему ненужное внимание во время прошлого визита в кают-компанию, слишком сильно выпирая из-под одежды. Ничего более подходящего для использования в качестве оружия он пока не нашел.

Выдвинув нижний ящик шкафчика, он обнаружил под его днищем достаточное пространство, чтобы использовать его в качестве тайника.

Время обеда постепенно приближалось, и следовало продумать, как вести себя в кают-компании, не повторяя прежних ошибок.

Он остро нуждался в соратниках и в информации, хотя и понимал, что космонавты, изолированные сразу же после прибытия в околоземное пространство, не смогут ему сообщить ничего нового.

Но у них были какие-то контакты с местной администрацией, возможно, кому-то удалось включить земной информационный канал, из обрывков их разговоров во время своего предыдущего визита Глеб понял, что такие попытки предпринимались неоднократно.

Была еще одна причина, по которой его тянуло в кают-компанию. Но признать ее существование Танаев не желал. Обтягивающий комбинезон Ланы произвел на него слишком сильное впечатление.

Последний час ожидания всегда кажется самым длинным, но рано или поздно он кончается. Танаев даже заставил себя опоздать на пять минут к началу обеда, чтобы не выдать своей заинтересованности в этом визите.

На этот раз его появление встретили нарочито равнодушно. Никто даже не приподнял головы от своих тарелок. Одна Лана приветливо помахала ему рукой, чем вызвала недовольный взгляд шкипера.

Танаев выбрал столик неподалеку от таинственного пятна на ковре, по-прежнему притягивавшего его, как магнит. Вроде бы случайно уронив ложку, он получил возможность осмотреть пятно с близкого расстояния и теперь уже не сомневался в том, что это засохшая кровь — причем пролитая здесь сравнительно недавно. Поскольку никаких животных, кроме крыс, на станции не было, размеры пятна указывали на то, что здесь, возможно, серьезно пострадал кто-то из обитателей станции.

Выпрямившись с зажатой в кулаке ложкой, Танаев встретился с устремленным на него горящим взглядом шкипера и понял, что скрывать свою догадку дальше бессмысленно. Все они ждали от него реакции на увиденное.

— Это кровь?

— А то вы не видите!

— Кровь человека?

— Кого же еще? Коров мы здесь не держим!

— Так, может быть, вы наконец объясните мне, что здесь произошло?!

— Конечно, объясню! Почему не объяснить!? Можно ведь предположить, что к происшедшему вы не имеете ни малейшего отношения! Некоторые из нас именно так и считают! — Шкипер бросил в сторону Ланы разгневанный взгляд и молчаливо уставился на Танаева, словно призывая его немедленно ответить на свой невысказанный вопрос.

Глава 4

Шкипер молчал с минуту, затем залпом опустошил бокал какого-то напитка, словно ему жгло горло, и, не дождавшись реакции Глеба на свои предыдущие сентенции, обрушил на Танаева новый поток слов:

— Однажды здесь появился человек. Посторонний человек. Он вошел в кают-компанию перед началом завтрака, вот как вы прошлый раз!

Звуков причаливания его корабля мы не слышали. А причалить к переходнику станции без грохота реактивных тормозных дюз практически невозможно. Но никакого грохота не было. Человек просто появился. Он назвался космонавтом из одной неизвестной нам звездной экспедиции. Точно так же, как вы!

Танаев чувствовал, как мрачное молчание сидевших за столиками людей сжимается вокруг него медленно, будто стальной обруч, и только голос шкипера, словно удары молота, пробивался сквозь эту преграду.

— На следующий день незнакомец исчез, так же бесследно, как появился. А придя вечером в кают-компанию, мы обнаружили здесь, у столика, за которым вы сейчас сидите, труп Андре с перерезанным горлом.

— Вы говорите об этом так, словно я имею какое-то отношение к этому убийству!

— А вы не имеете? Разумеется, не вы были здесь в прошлый раз, мы все хорошо запомнили того человека, но, может быть, он из той же самой конторы, которая прислала вас? Иначе как вы здесь оказались?! Люди не возвращаются из дальних экспедиций в одиночку, так что мы не поверили ни одному вашему слову. Эту сказочку вы приберегите детям, а нам вы расскажите все о тех, кто вас сюда прислал. Почему они убили Андре? Он был простым механиком и ни для кого не представлял угрозы!

— Остановись, Рон, ты слишком горячишься и забываешь об очевидном. — Эту фразу произнес спокойным тоном человек лет сорока, с холодными темными глазами, в которых светился ум и стальная воля. Если в изолированном коллективе появляется человек с такими чертами характера, он, как правило, становится лидером, хотя, вполне возможно, не стремится к этому в открытую и старается не демонстрировать лишний раз свое особое положение в коллективе, охотно уступая роль официального лидера такому вот неуравновешенному и слишком шумному Алиеву.

Ощутив поддержку со стороны этого человека, Танаев поблагодарил его взглядом и едва заметным кивком. Отметив про себя, что его догадка о существовании среди космонавтов теневого лидера подтвердилась.

Воспользовавшись паузой, в разговор сразу же вмешалась Лана. Чувствовалось, что она здесь всеобщая любимица и, пользуясь поддержкой мужского коллектива, могла себе позволить вступать в споры со шкипером.

— Конечно, Эдвард прав! Ты действительно забыл об очевидном, Рон! Андре тоже прилетел один! Он долго пробыл среди нас, но он не был членом нашей экспедиции!

— По-твоему, из этого следует, что его можно было безнаказанно убить?

— Беспричинных убийств не бывает, — произнес Танаев в наступившей тишине. — И то, что этот человек не являлся членом вашего коллектива, может быть одной из таких причин. Я пока еще не знаю, как это объяснить, но попытаюсь это выяснить!

И вдруг после этой фразы он почувствовал в висках легкое жжение, которое возникало, в качестве предупреждения, в том случае, если кто-то пытался проникнуть к нему в мозг. Его психика была надежно защищена специальными блоками, но сигнал тревоги остался, и, резко вскинув голову, Танаев успел поймать убегающий взгляд человека, неприметно сидевшего в самом дальнем углу кают-компании, человека, которого Лана назвала Эдвардом. И тогда Глеб, в свою очередь, попытался прорваться сквозь его защиту, с самым важным для себя вопросом, на который тот не мог не ответить, в том случае, разумеется, если ответ был ему известен.

— Скажите, Эдвард, не знаю вашего отчества, простите. Я не был на Земле чертову уйму времени. Сейчас здесь, как я понимаю, творятся довольно странные вещи. Что произошло? Захват? Война? Что стало с Земной Федерацией?

— Было и то, и другое. От Федерации остались одни ошметки. Территории, над которыми люди все еще сохраняют контроль, составляют менее двадцати процентов от прежних. Большая часть этих земель находится под протекторатом империи.

— Империи? Вы не шутите?

— Наша космическая цивилизация рухнула, ушла в небытие. То, что сохранилось, было отброшено в далекое прошлое. Вы несколько опоздали с возвращением.

— Но кто-то же должен содержать эту космическую станцию!

— Жалкие остатки былой мощи. В империи даже имеется один космопорт, с которого стартуют орбитальные корабли. Но и он доживает свои последние годы.

У Клера Годвина, приглашенного для инструктажа в кабинет Лунира, заместителя начальника космопорта, перед отправкой на карантинную станцию, не было офицерского звания.

У него вообще не было никакого звания, хотя он и занимал определенную должность в военном ведомстве.

Годвин считался «специалистом». Именно так значилась его должность во всех официальных документах, без расшифровки того, что скрывалось за этим термином. А скрывалось за ним немало. Около двадцати бесследно исчезнувших людей, порой занимавших весьма высокие посты, но чем-то не угодивших хозяевам ведомства, в котором он служил.

Начальник космопорта к его хозяевам не принадлежал, и именно поэтому приглашение на инструктаж в кабинет его заместителя Клера насторожило. Хотя вообще-то он привык получать ориентировки от самых разных людей, порой весьма необычным способом.

Но эти люди редко занимали официальные должности. А должность начальника единственного оставшегося после войны космопорта считалась весьма престижной и приносила своему владельцу немалый доход.

Одни комиссионные с контрабандных грузов вполне могли потянуть на хорошую виллу в Средиземноморье. На кой черт он понадобился Луниру? Человек, занимающий подобное положение, не станет играть роль посредника в сомнительных делишках, которые обстряпывало ведомство Годвина, носившее невинное название «Дальние перевозки». Что-то за этим вызовом скрывалось. Что-то важное.

Возможно, начальник космопорта считал, что беспокоиться по поводу разоблачения его сомнительных связей со стороны Годвина не следовало. Хотя всегда оставалась вероятность того, что в случае провала операции Годвин начнет давать показания властям, чтобы спасти свою шкуру, и опасаться этого любой разумный человек не станет в одном-единственном случае, если он будет уверен в том, что Годвин с задания не вернется.

Специальность наемного убийцы требовала предельной осторожности, слишком часто ненужных свидетелей устраняли, несмотря на прежние заслуги. И в этот раз, переступая порог кабинета Лунира, Годвин решил, что будет вдвойне осторожен.

Лунир был худ, нездоровый цвет лица генерала свидетельствовал о какой-то тщательно скрываемой от окружающих болезни, а гражданский костюм, который ему пришлось напялить, следуя недавнему имперскому указу, отменившему форму для руководителей гражданских ведомств, смотрелся на нем нелепо.

Лунир знал об этом, и чувство недовольства своим внешним видом лишь усиливало его раздражение от необходимости встречаться с человеком, чей общественный статус был весьма сомнителен. Людей, подобных Годвину, не принимали в приличном обществе — хотя существование «очистительного батальона», входившего в структуру «Дальних перевозок», никто не отрицал, и служба в его рядах считалась в определенных кругах престижной, из-за высокой зарплаты и того страха, который чистильщики вызывали среди людей, не защищенных от их длинных рук своим высоким положением. Окинув Годвина высокомерным и слегка презрительным взглядом, Лунир сразу же перешел к делу:

— Ваша прошлая миссия оказалась неудачной.

Годвин, ожидавший, как минимум, благодарности за хорошо выполненную работу, выглядел удивленным и растерянным, и хотя на его непроницаемом лице чувства практически не отражались и он не произнес ни слова возражения, Лунир знал, что это так.

— В этом нет вашей вины. Ошиблись с ориентировкой. Мы слишком мало знали об объекте, который вам поручили ликвидировать. Впрочем, мы и сейчас знаем о нем не больше. Было известно только то, что он возвратится из дальней звездной экспедиции в одиночку, что он чрезвычайно опасен и ни в коем случае не должен оказаться на Земле.

Поэтому произошла ошибка. Не ваша ошибка. Те, кто ее допустил, будут сурово наказаны.

— Но покинуть карантинную станцию без вашего разрешения невозможно! Если объект на месте, эту ошибку легко исправить. — Годвин рискнул, наконец, выразить свое отношение к происшедшему. Ошибся не он, но по опыту Годвин знал, что за ошибки начальства всегда приходится расплачиваться стрелочникам, и до сих пор не мог понять, что, собственно, хотят от него и для чего он сидит в этом кабинете. Разъяснения не заставили себя долго ждать.

— Вам придется повторно отправиться на карантинную станцию и ликвидировать того, кого следует.

Лунир произнес эту фразу совершенно равнодушным голосом, но его глаза цепко следили за лицом «специалиста». Из чисто человеческого любопытства ему хотелось знать, отразится ли что-нибудь на лице этого прошедшего огни и воды человека, фактически только что получившего свой смертный приговор и наверняка уже догадавшегося о том, что его ждет после выполнения очередного задания.

На лице Годвина не шевельнулся ни один мускул, разве что чуть дернулся кадык. Лишь через минуту он спросил:

— Господин генерал, вы действительно собираетесь послать меня повторно на карантинную станцию?

— У вас что, проблемы со слухом?

— Но ведь меня там узнают!

— Не считайте нас за идиотов. Вам полностью изменят внешность и легенду. Мы не собираемся экономить на пустяках, ваша пластиформация уже оплачена.

— В любом случае, там будут настороже. Они не дадут мне шага ступить! После того, что произошло, любой инспектор с Земли будет встречен на станции весьма недружелюбно.

— А это уж ваши проблемы. Мы не ограничиваем вас в выборе средств. Каждый, кто попытается вам помешать выполнить миссию, может быть ликвидирован.

— Не сочтите мой вопрос слишком дерзким, генерал, но почему бы, в таком случае, вам не прекратить доставку пищи и топлива на карантинную станцию? Месяца через два никакая зачистка не понадобится.

— Потому, что для нашего объекта эти меры могут оказаться недостаточными. Я уже говорил, что он слишком опасен. Мы даже приблизительно не знаем, какими возможностями он обладает. И я должен иметь полную уверенность в том, что он уничтожен. Вам придется подтвердить свой отчет снимками и вещественными доказательствами его гибели.

Лишь теперь Годвин позволил себе перевести дух. По крайней мере он мог быть уверен в том, что до того, как его отчет, вместе с бесспорными доказательствами ликвидации объекта, ляжет на стол генерала, его собственной жизни ничто не угрожает, если, конечно, не считать весьма сложной ситуации на станции и особых возможностей самого объекта, но с этим Годвин надеялся справиться.

Теперь у него появилось время, чтобы как следует обдумать свои дальнейшие действия, после того как задание будет выполнено. Годвин не принадлежал к людям, способным войти в туннель, не имеющий выхода в конце. Генералу придется долго ждать отчет о проделанной им «работе».

Танаев лежал на своей узкой неудобной койке, вдыхал застоявшийся запах пыли и следил за тем, как бесконечная ночь медленно ползла мимо него. В космосе привычной земной ночи не бывает, и оттого условная ночь, обозначенная лишь корабельным временем, кажется еще тягостнее.

После того, что он узнал минувшим вечером в кают-компании, ему было о чем подумать. Похоже, он действительно основательно опоздал с возвращением. Если Эдвард сказал правду — и от прежней космической Федерации ничего не осталось, значит, Хорст успел осуществить свои планы по захвату Земли. Что же ему делать? Мир, который он знал и к которому принадлежал, исчез. Растворился в небытии. Сумеет ли он найти для себя место в новом мире? «Найду!» — решительно заявил себе Глеб, стараясь подавить отчаяние, готовое сломать все защитные барьеры его психики. Полных поражений не бывает. Всегда остаются очаги сопротивления. И не надо забывать, что могучее оружие, способное перевернуть ход истории, еще может вернуться к нему в тот момент, когда от него будет зависеть не только его собственная жизнь, но и судьба его родной планеты.

Хорст не зря боялся Меча Прометея и сделал все от него зависящее, чтобы уничтожить его носителя, — не получилось... Теперь, когда Глеб объявился поблизости от Земли, эмиссары Хорста обязательно повторят попытку... не с этим ли связано убийство Андре?

Погибший механик вернулся из экспедиции в одиночестве, возможно, именно это обстоятельство его погубило. Слуги Хорста могли предположить, что внешний облик Глеба сильно изменился. Наверняка они знали лишь то, что он появится на земной орбите в небольшой шлюпке, в сопровождении женщины... Нужно выяснить, сопровождала ли Андре женщина? Если да, то его предположения обретут под собой надежную почву. Хотя женщина могла и не выдержать всех тягот этого долгого пути. Она могла погибнуть в дороге. Слуги Хорста действовали наугад, они ни во что не ставят человеческую жизнь и, как только поймут, что ошиблись в выборе объекта, повторят попытку. Они будут готовы убить всякого, кто хоть чем-то напомнит им ускользнувшего от них на Элане носителя великого Меча...

Танаев словно налетел на скалу в своем движении к цели. Мало того, что он опоздал со своей помощью и со своими ценнейшими сведениями о грозящем Земле захвате, так он еще и застрял на этой проклятой станции, словно крыса, попавшая в ловушку, собственной беспомощностью провоцируя своих врагов довершить начатое.

Связь между Землей и станцией ненадежна и нерегулярна. Но это ему даже на руку. По крайней мере здесь, на изолированном в космосе клочке пространства, ему будет легче вычислить возможных врагов, прежде чем они нанесут удар.

Слуги князя постараются от него избавиться, пока он не нашел способ покинуть станцию. На Земле найти его будет гораздо труднее, а в большом мегаполисе, среди миллионов жителей, эта задача усложнится в сотни раз. Вопрос лишь в том, сохранились ли на Земле мегаполисы и найдет ли он способ выбраться из своей орбитальной тюрьмы, до того как его враги предпримут следующую попытку.

Карантинная станция... Избавившись от охранного робота и получив относительную свободу передвижения, Глеб немного улучшил свое положение. Исчезло преследовавшее его со дня прибытия чувство неизбежной катастрофы, хотя, в сущности, мало что изменилось в лучшую сторону, а если хорошенько взвесить все обстоятельства — то, скорее, наоборот. Скрываясь от охранных роботов в заброшенном уровне, удаленном от остальных обитателей станции, он становился удобной мишенью, позаботившейся о собственной изоляции. И тем не менее, он останется здесь, чтобы не навлекать на ни в чем не повинных людей предназначенные ему удары.

Почувствовав знакомый толчок в сознании, Танаев произнес в пустоту:

— Они уже знают? Знают, что промахнулись? — Ответа на его вопрос не последовало, и он вынужден был повторить: — Кончай притворяться, Йоркширец! Я знаю, когда ты появляешься в моей каюте, я всегда это знаю, несмотря на всю твою невидимость!

— А мне наплевать. Зачем ты перебрался сюда?

— Здесь нет роботов.

— Здесь нет жратвы, а это похуже любых роботов!

— Но я же принес тебе еду из кают-компании!

— Да? И я должен был целый день ждать этой жалкой подачки?

— Почему наполовину виртуальный кот так много ест?

— Потому, что у него нет других развлечений.

— А крысы? Ты бы поохотился на них для разнообразия!

— А ты сам попробуй на них охотиться! И что я должен, по-твоему, делать с дохлыми крысами?

— Едят же их другие коты.

— Сильно в этом сомневаюсь. Они приносят их вонючие трупы своим хозяевам, чтобы заслужить от них благодарность и получить нормальную пищу.

— Ты не ответил на мой вопрос. Твои хозяева знают о том, что убили не того человека?

— С какой стати я должен на него отвечать? Условия нашего соглашения нарушены. Нормальной еды я не получаю. Так что со своими вопросами ты можешь убираться куда подальше!

Осторожный стук в дверь заставил Танаева вскочить с койки с такой скоростью, словно его выбросила оттуда скрытая в рваном матраце пружина. Стараясь не производить ни малейшего шума, Глеб медленно двинулся к шкафу, под нижним ящиком которого было спрятано его единственное оружие. Кот, естественно, моментально смылся, и по опыту Танаев знал, что спрашивать его о чем-нибудь в критических ситуациях совершенно бесполезно.

Легко ориентируясь в полной темноте каюты, Танаев выдвинул предательски скрипнувший ящик, и только после того как холодное кольцо титанового стержня очутилось в его ладони, сообразил, что убийцы — кто бы они ни были, обычно не стучат в двери...

В современные двери вообще не стучат! В двери звонят, включают сигнал вызова или фон, это в его давно прошедшее время было принято иногда стучать... Тут он вспомнил, что фон в его каюте не работает, электричество на ночь отключают и стук — единственный способ уведомить его о появлении гостя.

Вот только он никого не ставил в известность о месте своего нового пребывания. Кто-то постарался его вычислить, кто-то следил за ним, кому-то это понадобилось.

Мягкой кошачьей походкой, свойственной тем, кто привык подолгу находиться в невесомости, Глеб медленно двинулся к двери. Стук повторился, на этот раз более настойчивый. Уменьшенная гравитация вынуждала Танаева делать движения излишне резкими и нарушала координацию.

Достигнув двери, по-прежнему не произнеся ни звука, он одним рывком распахнул обе ее створки и оказался на пороге своей каюты, в ярко освещенном коридоре.

Пред ним стоял Джерри Ларсом, самый молодой обитатель карантинной станции, которого все кому не лень могли использовать на побегушках.

Увидев появившегося на пороге Танаева с титановой монтировкой в руке, Джерри побледнел, проглотил слюну и начал бормотать что-то нечленораздельное.

Только сейчас Танаев сообразил, какое впечатление должен был произвести на парня его вид. Измятая одежда, взлохмаченные волосы и этот нелепый стержень, который он не успел даже спрятать за спину.

— Меня послали за вами! — справившись, наконец, со спазмами в горле, сумел выдавить из себя Джерри.

— Кто послал?

— Второй помощник капитана, лейтенант Кирасов!

— Это тот высокий, с темными глазами, который отдает распоряжения самому шкиперу, тот, кого все называют Эдвардом?

— Да, это он.

— И зачем я ему понадобился ночью?

— Он хочет поговорить с вами наедине о чем-то очень важном и ждет вас в ремонтной мастерской.

— Почему именно там?

— Там нет подслушивающих устройств. Их полно в кают-компании и в других местах, в которых мы обычно бываем. Кроме того, ночью, в целях экономии электроэнергии, большинство следящих устройств отключают.

— Все это звучит вполне разумно. Одного не могу понять, каким образом вы меня нашли, на этом заброшенном уровне, да еще ночью?

— Свет в коридорах и переходах не отключают полностью. А найти вас было не так уж трудно, особенно здесь. Слишком много следов остается на пыли, которую никто не убирал со дня создания станции.

Обругав себя последними словами за то, что ему самому не пришло в голову это предательское обстоятельство, Танаев взглянул на пол и сразу же заметил в голубоватом слабом свете ночных панелей отчетливо видную тропинку, протоптанную им от переходной лестницы к дверям этой каюты. При ярком дневном свете ее не было видно так отчетливо, но все равно любой желающий мог с легкостью определить местонахождение его тайного убежища.

— Дайте мне пару минут, чтобы привести себя в порядок, — проворчал Танаев, стараясь не показать, как сильно он раздосадован собственной оплошностью.

Когда-то помещение ремонтных мастерских примыкало непосредственно к машинному отделению звездолета, но теперь до новой глухой стены, отделившей всю находящуюся в распоряжении станции половину корабля, оставалось всего метров двадцать. Несколько старинных, ни на что не годных механических агрегатов еще загромождали почти все свободное пространство.

Здесь был многотонный гидравлический пресс, несколько электронных токарных и фрезерных станков, ни один из которых не был в рабочем состоянии, о чем свидетельствовали оборванные кабели электропроводки.

Когда-то в этом цеху проводили профилактику и ремонт работы шлюпок, каров и бортовых роботов корабля, — но эти времена давно прошли, и опытный взгляд Танаева, обегая помещение в поисках устройств, способных помочь ему пробиться сквозь стальную стену, разделившую станцию на две половины, так и не нашел ничего подходящего. Он пытался разрешить эту задачу даже сейчас, перед предстоявшей ему довольно странной ночной встречей с человеком, несомненно обладавшим парапсихическими способностями. «Неужели мне повезло настолько, что я так быстро обнаружил одного из таинственных „психомонтов“, изменивших сознание военных руководителей Земли? Слуги Хорста...» Глеб почти не сомневался в том, что эту ночную встречу назначил ему один из них. Кирасову, даже если он ошибается на его счет, наверняка немало известно о том, что происходит на Земле... Нужно во что бы то ни стало найти способ получить от него необходимую информацию. Возможно, ради этого придется пойти на самые жесткие меры...

В ремонтном ангаре пахло горелым машинным маслом и ржавым железом — эти запахи, свойственные помещениям, в которых людям приходилось работать с металлом, неспособны были выветриться даже за века, прошедшие с тех пор, как все эти механизмы остановились навсегда.

Кирасов сидел на станине одного из станков, подстелив под себя какую-то ветошь. Танаев пожал ему руку. Пожатие получилось крепким и дружеским.

Кивком головы отослав Джерри и дождавшись, когда его шаги, отдававшиеся гулким эхом на металлических лестницах, постепенно смолкнут, Кирасов начал разговор.

Он осторожно прощупывал Танаева своим холодным изучающим взглядом и, потерпев неудачу после первой попытки подчинить себе психику Танаева, больше не пытался использовать свои ментальные способности.

— Не обижайтесь на моих товарищей за холодную встречу. Они слишком напуганы убийством Андре.

— Я понимаю. Вы хотели мне что-то сообщить?

— Да. Одним из наших людей в семнадцатом переходе были обнаружены непонятные следы, я их внимательно изучил и пришел к выводу, что на станции снова появился убийца. Мы так и не смогли определить место, где он скрывается. Но он, несомненно, здесь. Следы возникают словно бы из ниоткуда и так же внезапно обрываются. Я считал своим долгом предупредить вас об этом, потому что следующей жертвой можете оказаться именно вы.

— Спасибо! — искренне поблагодарил Танаев и надолго задумался. Пожалуй, сейчас ему выгодно сохранить с этим человеком видимость дружественных отношений. Время выбивать из него информацию силой еще не пришло. Если на станции действительно появился посторонний — вместе они справятся с этой проблемой быстрее. К тому же теперь он начал сомневаться в своем первоначальном выводе относительно того, что Кирасов принадлежит к слугам Хорста — если бы это было так, с какой стати ему взбрело в голову предупреждать его о появлении на станции таинственного незнакомца? Разные ведомства? Несогласованность действий? В любом случае, это обстоятельство нужно использовать. Лейтенант терпеливо ждал, к какому выводу придет Танаев.

— Есть место, в котором мы не можем обнаружить нашего «гостя». Оно за этой сплошной стеной.

— Вы уверены, что там имеются дополнительные помещения? Мне казалось, что за этой перегородкой открытый космос.

— А разве вы, когда прибыли на станцию, не заметили, что ее корпус сварен из двух носовых частей звездолетов?

— Нет, нас доставили прямо к переходнику. Шторки окон были закрыты.

— У станции есть вторая половина. Я ее видел, и форма корабля, который был использован для создания этой, отрезанной от нас половины, произвела на меня большое впечатление.

— То есть? — не понял Кирасов.

— Это был военный корабль.

— Вы уверены? Вы понимаете, насколько это важно?

— Понимаю. Хотя полной уверенности у меня нет, за время, пока меня не было на Земле, форма кораблей сильно изменилась, но мне показалось, что я заметил орудийные порты.

— Вы думаете, федералы оставили на нем вооружение? — спросил Кирасов.

— Вполне возможно. Велика вероятность того, что здесь вначале собирались создать что-то вроде орбитальной военной базы, но затем, видимо, передумали. Базу могли законсервировать — но, в любом случае, это всего лишь догадки. Мы должны найти способ проникнуть за эту переборку.

— Странный вы человек, Танаев. На вас охотятся, вам, может быть, жить осталось несколько часов, а вы думаете о захвате станции. Против кого вы собираетесь обороняться этими старинными пушками, в том случае, разумеется, если они здесь есть?

— Еще не знаю. Противников у нас хватает.

— Вы намерены в одиночку ликвидировать вторжение?

— Кстати, как вы о нем узнали, если все каналы информации вырублены?

— Вы что, не заходили в обзорный зал?

— Заходил.

— И что же?

— Света нет, городов не видно! Но это еще ни о чем не говорит! Нас здесь не было чертову уйму лет! Откуда мы знаем, как теперь должны выглядеть города! — Танаев почти кричал, вспомнив, как выглядит погруженное в ночь полушарие Земли.

— Не обманывайте себя, Танаев! Я здесь достаточно давно и из обрывочных сведений, собранных всеми нами, составил довольно полную картину того, что произошло на Земле за время нашего отсутствия! От Федерации остались одни ошметки, дикая феодальная империя! Достаточно внимательно почитать составленные для нас предписания, чтобы все сомнения исчезли! — Теперь уже почти кричал сам Кирасов, и в его голосе слышалась такая неподдельная боль, что Танаев вновь подумал, что, может быть, несправедлив в своих подозрениях. Ментальными способностями могут обладать и обычные люди...

Если сидевший перед ним лейтенант притворялся, то делал он это так хорошо, что у Танаева не оставалось ни малейшего повода в чем-либо его подозревать.

Кирасов быстро взял себя в руки и вновь заговорил спокойно. Этот человек был прирожденным лидером и умел контролировать свои эмоции. Именно поэтому Танаев понимал, как важно привлечь его на свою сторону, разумеется, в том случае, если он не принадлежит к хорошо замаскированным прислужникам князя. Но хваленая интуиция Танаева на этот раз молчала, а фактов для верного вывода у него не было, и про себя он решил руководствоваться в данном случае простым и древним как мир принципом — неуличенный преступник таковым не является.

Нужно было заставить Кирасова поверить в то, что освобождение из этой летающей тюрьмы возможно, только если они будут действовать вместе. Однако нет-нет, да и мелькала где-то на дальнем уровне подсознания мысль о том, что Кирасов, искусно изображая из себя лидера, играет написанную кем-то роль в каком-то непонятном спектакле, поставленном специально для Танаева. Если это так, тогда и все остальные обитатели станции участвуют в этом спектакле. «Ничего у меня не получится, если я буду подозревать всех и каждого», — одернул себя Глеб.

В конце концов они договорились встретиться еще раз на следующей неделе, надеясь на то, что ситуация с появлением невидимого убийцы за это время прояснится. Поддержать усилия Танаева найти способ проникновения в закрытую половину станции Кирасов наотрез отказался.

— Даже если вы правы и там действительно находится законсервированная военная база, те, кто ее создавал, должны были позаботиться о том, чтобы пресечь любой несанкционированный визит в ее помещения! Это слишком опасно, а у нас хватает собственных проблем, без этой базы.

— Я все равно буду искать возможность туда проникнуть, подозреваю, что именно там скрыты ответы на многие наши вопросы!

— Желаю успеха и надеюсь на следующую встречу с вами, в том случае, если вы останетесь живы после осуществления своего безумного плана и если незваный гость явился сюда не по вашу душу.

Так и не придя к окончательному выводу о том, какова подлинная роль лейтенанта Кирасова в сложной игре, развернувшейся после его появления на станции, Танаев вернулся в свою каюту.

Глава 5

Очутившись в каюте, Танаев сразу же попробовал вызвать кота. Шарго не торопился с ответом, и у Глеба появилось время в деталях представить, что его ожидает в ближайшем будущем.

Его врагам, скорее всего, известны особенности его организма, они выберут такой метод, который сработает наверняка, тогда у него не будет ни одного шанса противостоять им. Неожиданный удар в спину, удар исподтишка, под покровом ночи, предотвратить чрезвычайно трудно. Именно поэтому большинство хорошо спланированных убийств заканчивается успешно, а их исполнители ускользают от возмездия.

Единственная возможность — попытаться опередить их, первому сделать свой ход, но здесь ему без Шарго не обойтись, а этот проклятый невидимый кот не спешил с визитом именно тогда, когда бывал особенно нужен.

Наконец, сонно зевая, он соизволил появиться и спросил таким тоном, словно был арабским принцем, которого в неурочное время вытащили из постели:

— Чего тебе надо, Танаев? Ты знаешь, который сейчас час?

— Я знаю, который сейчас час! Он для меня весьма паршивый. Но и для тебя тоже. Если местные обитатели узнают о твоем существовании, у тебя не останется ни минуты покоя. Они начнут тебя изгонять с корабля святой водой. Они начнут курить елей во всех углах, где ты любишь скрываться. Они все ночи напролет будут читать направленные против тебя заклинания и молитвы. Ты хоть представляешь, каков ритуал изгнания нечистой силы на этой планете?

— А какое отношение имеет ко мне нечистая сила?

— Самое прямое. Ты подходишь под ее классическое описание по всем параметрам. Разговаривать умеешь? — Умеешь! Сквозь стены проходишь? — Проходишь. Становиться невидимым способен? — Способен! Порчу навести не откажешься?

— Постой, постой! Ты слишком увлекся, о какой порче идет речь? И вообще ты мне что, угрожаешь?

— Вовсе нет. Просто объясняю, что твое благополучие напрямую зависит от меня, и если меня здесь не станет...

— А куда ты денешься? Куда бы ты ни собрался переместиться, я последую за тобой.

— Боюсь, не получится, есть места, закрытые для живых существ.

— Ты только что доказывал, что я привидение, готовое навести какую-то порчу!

— Я не это имел в виду. — Глеб почувствовал, что окончательно запутался, и на повторный вопрос кота: «Чего тебе надобно, Танаев?» ответил без обиняков, так же прямо и коротко:

— Мне нужна информация о чужаке, появившемся на корабле в последние сутки. О месте, в котором он скрывается, и о проходах, по которым он проникает в жилые отсеки станции.

— Но такая информация бесплатно не выдается!

— Тебе понадобились деньги? Я что, плохо тебя кормлю?

— Деньги мне не нужны, хотя кормежка у тебя отвратительная, речь о другом!

— О чем же?

— Это обойдется тебе в сто двадцать граммов валериановой настойки на спирту.

— Чего-чего? Но это же наркотик для вашего брата! Ты что, наркоманом заделался?!

— А вот это не твое дело. Никто не считает у людей алкоголиком того, кто пьет понемножку. Надо лишь знать свою меру.

— И ты хочешь сказать, что сто двадцать граммов валериановых капель — это и есть твоя мера? И почему именно сто двадцать граммов, а не сто пятьдесят, например?

— Такова цена. Я знаю, что второй случай, позволяющий пополнить запасы необходимого мне напитка, представится не скоро.

— Но я даже не имею понятия, есть ли здесь валериановые капли! Я не знаю, сохранилась ли на станции корабельная аптечка!

— А уж это твоя забота!

— Знаешь, Шарго, у меня нет ни времени, ни желания с тобой торговаться. Давай так: ты выкладываешь всю известную тебе информацию, а я сделаю все от меня зависящее, чтобы достать тебе валериану.

Кот долго молчал, и Танаеву пришлось повторить свое предложение. Он начинал терять терпение, и в его голосе, на этот раз слишком ровном и спокойном, слышалась скрытая угроза. Шарго прекрасно знал эту интонацию, не сулящую ему ничего хорошего, и ответил сразу же:

— Только потому, что ты мой друг, я согласен дать тебе отсрочку в платежах.

Внимательно выслушав сообщение кота, Танаев понял, что на самом деле все обстоит намного хуже, чем он предполагал. Скрытых в обшивке внутренних коридорных стен воздуховодов, сквозь которые незамеченным мог пробраться человек, было пять. Все они выходили на разные уровни.

Даже если организовать круглосуточные дежурства в тех местах, где уходящие в соседнее помещение трубы соединялись с общей системой подачи воздуха, — это мало что даст.

Тренированный человек мог передвигаться внутри трубы совершенно бесшумно и заранее подготовить себе выход наружу в том месте, где этого никто не ждет. Таких скрытых съемными панелями выходов существовало несколько. Судя по следам, найденным людьми Кирасова в заброшенных горизонтах, таинственный визитер никогда не пользуется одним и тем же выходом дважды. Выйти наружу в одном из заброшенных горизонтов и подготовить запасной выход, о котором они ничего не будут знать, не составит для преступника никакого труда.

Оставалась единственная возможность — действовать с упреждением — самому проникнуть в логово врага. Танаев понимал, что отправляться туда в одиночку и без оружия — равносильно самоубийству. Возможно, именно этого и добивались его противники своими неожиданными появлениями на станции, стараясь вывести его из равновесия и подтолкнуть к необдуманным действиям.

И все же иного пути он не видел. Шарго обещал помочь, хотя толку от него немного. Точное местонахождение убийцы кот так и не смог определить. Не смог или не захотел? Довольно часто поступки виртуального кота ставили Танаева в тупик, и уж тем более он не мог разобраться в мотивации поступков этого странного существа. Даже то, что заставило кота последовать за ним через бездны пространства, оставалось для Глеба тайной. Порой казалось, что поступками кота двигало лишь желание раздобыть вкусную пищу, но Танаев знал, что это не так. Плошку свежего молока кот мог бы получить в любое время и в замке Хорста.

Время от времени у Танаева возникало подозрение, что Шарго до сих пор выполняет тайное поручение князя. В конце концов кот даже не пытался отрицать того, что обязан «приглядывать» за Танаевым. Смысл этой фразы оставался туманным, но в любом случае доверять полностью рекомендациям и советам Шарго Танаев не собирался и всегда ставил под сомнение полученную от него информацию.

Вот и сейчас, решив во что бы то ни стало отыскать убийцу, где бы тот ни скрывался, Танаев сменил панель на соседнюю, расположенную рядом с той, которую Шарго указал как наиболее вероятную для очередного визита убийцы.

Едва Танаев снял декоративную панель, скрывавшую решетку воздуховода, как в лицо ему пахнуло застоявшимся гнилым воздухом. Похоже, эта линия воздуховода давно не работала.

Однако внутри труба походила на ухоженный коридор. Прежде всего, здесь не было пыли, а металлический пол и стены кто-то регулярно и заботливо протирал, не забывая накладывать антикоррозионную смазку во всех местах, где находились движущиеся части этой заброшенной системы вентиляции.

Танаев уже понял, что вентиляционная труба подготовлена для совершенно иных целей. Убийца явно использовал ее для своих постоянных проникновений на станцию.

Заинтригованный Танаев двигался по этому сверкавшему коридору, снабженному скрытыми в стенах люминофоровыми светильниками, уже минут двадцать и давно пересек невидимую границу, которая разделяла станцию на две половины. По его расчетам, он находился теперь на второй половине спутника, отделенной от карантинной станции непреодолимой с виду стеной. Пора было искать выход наружу.

Вскоре Глеб понял, что это действие не потребует от него особых усилий — воздуховод соединялся с помещениями второй половины станции вполне современным шлюзом с герметичной дверью. Танаева удивило, что этот шлюз неведомые конструкторы перехода не потрудились даже замаскировать. Но откуда ему было знать, какие цели они преследовали, сооружая в стародавние времена этот тайный проход.

И тут Танаев вспомнил предупреждение Кирасова: если в этой части спутника располагается законсервированная военная база, ее конструкторы должны были подумать о безопасности и подстраховаться от визитов посторонних. Ничем не замаскированный шлюз подходил для установки электронной ловушки как нельзя лучше.

Поэтому Танаев не спешил нажимать красный рычаг дверного запора, а предварительно самым тщательным образом исследовал устройство электронного замка, который показался ему подозрительно большим и сложным. В конце концов ему удалось обнаружить под потолочной панелью, у себя над головой, заряд взрывчатки с электронным запалом, наверняка связанным с замком. Кирасов оказался прав в своих предположениях, и лишь тщательно обследовав каждый миллиметр поверхности переходника и не обнаружив других ловушек, Глеб рискнул потянуть за рычаг двери с помощью предусмотрительно захваченного с собой мотка веревки.

В разряженном им взрывателе сверкнула электрическая искра, наглядно продемонстрировавшая, что ожидало незваного гостя, поспеши он открыть так кстати подвернувшуюся дверь.

Через несколько минут второй люк переходника распахнулся, и Танаев, убедившись в том, что поблизости никого нет, осторожно выбрался наружу.

Внутренне он был готов к тому, что увидит здесь что-то необычное — но действительность превзошла его ожидания. Все перегородки этого отсека, когда-то служившего носовой частью космического линкора, были убраны, помещение превратилось в огромный двухсотметровый зал с висящими вдоль его стен кабинами управления.

Танаев легко догадался, чем именно они управляли, потому что хорошо запомнил ровные ряды стволов энергетических орудий, которые заметил при подлете к карантинной станции.

Итак, первоначальное предположение о том, что здесь находится законсервированная орбитальная военная база, — подтвердилось.

Кто и для каких целей ее оборудовал, оставалось только гадать. Вдоль стены, под расположенными в три ряда над его головой ячейками, тянулся ровный ряд энергогенераторов, сейчас холодных и безмолвных, но по воле человека внутри их магнитных ловушек в любой момент могло вспыхнуть звездное пламя, если, разумеется, здесь есть достаточно топлива... Почему-то Танаев не сомневался, что топливо здесь должно быть. Слишком уж заботливо кто-то законсервировал и укрыл от вездесущей пыли каждый механизм.

Ряды толстых кабелей тянулись от генераторов к управляющим оружейным ячейкам, и от каждой из них более тонкий кабель шел к носовой части огромного металлического эллипсоида, внутри которого располагалась орбитальная военная база, способная надежно преградить путь к Земле любому чужому кораблю. Однако не преградила...

Танаев решил, что в центре эллипсоида, в большой кабине, к которой тянулись провода от всех остальных ячеек, должна находиться центральная управляющая рубка, однако убедиться в этом своем предположении он не успел, потому что услышал шорох движения за спиной и, резко обернувшись, успел заметить исчезнувшую за ближайшим генератором тень человека. В то же мгновение в него выстрелили из бластера.

Несмотря на всю быстроту своей реакции, он едва успел увернуться. Шипящий огненный плевок пронесся совсем рядом. В лицо хлестнула волна жара, опалившая волосы у него на голове.

Совершенно инстинктивно Танаев метнулся в сторону узкой щели между генераторами, стремясь отгородиться их кожухами от следующего выстрела.

Он понимал, что его укрытие слишком ненадежно и бластерный заряд плазмы легко прожжет укрывавший его кожух. Но второго выстрела не последовало, вместо него Танаев услышал голос:

— Меня предупреждали, что ты опасен, но забыли сказать, до какой степени. Я никогда не промахиваюсь, и мне не приходилось до сих пор встречать человека, которому удалось бы уклониться от бластерного выстрела. Может, поговорим, прежде чем я еще раз нажму на курок?

— Почему бы и нет? — ответил Танаев, стараясь выиграть время и решить, как ему действовать дальше. С титановой монтировкой против бластера даже у него не было ни малейших шансов на победу.

— Но, если хочешь поговорить, тебе придется бросить оружие и встать так, чтобы я видел твои руки.

— А ты гарантируешь, что со мной ничего не случится?

— Ну разумеется! Мы одновременно выбросим наше оружие. — Только сейчас Танаев понял: противник даже не мог предположить, что у него нет бластера. — Я заинтересован в разговоре не меньше твоего. Хотелось бы узнать, что тут у вас творится и чем именно ты так заинтересовал мое начальство.

— Договорились. Только ты первый бросишь оружие! — предложил Танаев, не слишком надеясь на успех, но бластер, заряд которого едва не лишил его жизни, со звоном ударился о металлический пол, слегка проехал по нему и остановился в освещенном секторе. Теперь, при желании, Танаев мог бы достать оружие в одном броске — но так и не сделал этого. Он тоже был заинтересован в разговоре с этим странным убийцей, а кроме того, у его противника могло быть и другое оружие. Танаев потребовал, чтобы тот вышел из укрытия, но прежде чем стрелявший согласился на это, Танаеву пришлось присоединить к валявшемуся на полу бластеру свою жалкую монтировку.

— И это все твое оружие?

— Все!

— И как я могу в этом убедиться?

Вместо ответа Танаев первым вышел из укрытия в освещенное пространство, демонстрируя пустые руки.

— Однако нужно быть сумасшедшим, чтобы сунуться сюда с одной монтировкой. Но мне нравятся сумасшедшие такого рода. — В подтверждение своих слов его противник также вышел в освещенный круг, предварительно присоединив к валявшемуся на полу бластеру тяжелый метательный нож. Танаев усмехнулся, догадавшись, что в складках свободной куртки его противника скрыто еще немало сюрпризов. Но, в конце концов, в его положении это не имело особого значения. Если бы противник собирался с ним покончить, он мог это сделать раньше, воспользовавшись бластером.

— Как тебя зовут? — Сейчас, когда Танаев видел угловатую высокую фигуру своего противника в двух метрах от себя, он мог разговаривать с ним на равных. Прежде чем тому удастся выхватить любое оружие, он сумеет достать в прыжке валявшийся на полу бластер.

— Клер Годвин, к вашим услугам. Сотрудник специального корпуса очистителей. — Он произнес это не без гордости, и Танаев с горечью подумал, что люди, какую бы грязную работу они ни выполняли, всегда сумеют внутренне оправдать себя и найти положительные стороны в своей деятельности.

— Объясни для начала, зачем тебе понадобилось вступать со мной в переговоры? Что-то мне не верится, что тебя до такой степени заинтересовала моя реакция на твой единственный выстрел.

— Дело не в реакции, хотя она и была уникальной. Я знаю, что после выполнения этого задания мне не позволят остаться живым.

— Почему?

— Слишком громкое дело. Пресса сообщила о твоем возвращении, прежде чем успело вмешаться мое начальство. Фамилия открывателя энтропийной планеты хорошо известна. В таких громких делах, как это, свидетелей не оставляют.

— Зачем твоему начальству понадобилось меня устранять?

— Этого я не знаю, хотя и догадываюсь о причинах.

— Тогда расскажи о своих догадках.

— Это долгий разговор. Вы давно улетели с Земли, и мне придется начинать издалека.

— Так начинай!

— Не слишком удобно разговаривать, стоя здесь навытяжку! Можешь больше меня не опасаться. Если бы я собирался тебя убить, я бы уже сделал это, несмотря на твою реакцию. Пара выстрелов из бластера сожгли бы кожух генератора, за которым ты прятался.

Это было правдой, и Танаев охотно принял предложение своего противника. Любая мелочь при той напряженной беседе, которая им предстояла, имела большое значение.

Убийца и его потенциальная жертва мирно уселись на кожухе генератора, Танаев лишь изредка поглядывал на бластер, блестевший на полу в паре метров от того места, где они находились. В случае необходимости он сможет завладеть этим оружием, и это знание прибавляло ему уверенности и спокойствия.

У Годвина были глаза побитой, но все еще злобной собаки. Жизнь изрядно потрепала его, но в нем по-прежнему чувствовалась скрытая сила и безжалостность. Танаев чувствовал готовность Годвина в любой момент отнять чужую жизнь и ни на секунду не позволял себе расслабляться — этот человек был опасен, и он был профессиональным убийцей. Клер Годвин даже не пытался этого скрывать. При других обстоятельствах Танаев без всяких угрызений совести покончил бы с ним, смерть ни в чем не повинного Андре лежала на совести этого человека, хотя в этом он, возможно, ошибается, доказательств у него нет, и ему, как воздух, нужна была информация.

— Мой первый вопрос может показаться тебе странным, но не забывай о том, как долго меня здесь не было, и о том, что земное начальство позаботилось о полной информационной изоляции этой станции. Так что произошло на Земле за последнюю тысячу лет? Почему не видно огней городов?

— Потому, что их почти не осталось. Долгая война, продолжавшаяся несколько десятилетий, разорвала Федерацию на мелкие клочки и покончила с городами.

— Когда я улетал в свою звездную экспедицию, Федерация представляла собой единое государство с хорошо организованной социальной системой. У нее не было причин для внутренних конфликтов и не было внешних врагов. Так что же что послужило причиной войны?

— Это не так-то просто объяснить, потому что формально противников у нас до сих пор нет. Получается, что мы своими руками, вроде бы без всякой причины, разрушили тот прекрасный мир, который долгие века созидали предыдущие поколения землян.

— Но причина была?

Даже несколько. Выбирай любую. Экологическая катастрофа, явившаяся следствием нашей непомерной жадности, неизбежная при объединенных усилиях общества потребителей, раскинувшегося по всей планете.

Компании разогревали покупателей безудержной рекламой, заставляя их выбрасывать на свалку сотни тысяч тонн вполне годных, но «морально устаревших» изделий. Тысячи тон ядовитых газов и отбросов постепенно превратили Землю в огромную мусорную свалку, изменили ее климат, вызвали резкое падение сельскохозяйственного производства. Фабрики синтетической пищи не справлялись с поставленной перед ними задачей — накормить постоянно растущее население Земли, им просто не хватало для этого ресурсов. В конце концов начался голод — основная причина всех междоусобиц.

Но за всеми этими логически безупречными фактами напряженное внимание Танаева улавливало какую-то недоговоренность. А может быть, и сознательную ложь. Он все время напоминал себе, что разговаривает с врагом, с человеком, приданным его убить и уже убившим одного из обитателей станции. Только собственная выгода руководила сейчас Годвином — он сказал, что опасается своих хозяев, но так ли это? Что, если это всего лишь уловка, попытка усыпить бдительность Танаева, втереться к нему в доверие? Но для чего? Если его целью по-прежнему оставалось убийство, зачем он затеял такую сложную игру? Его бластер и на самом деле мог пробить кожух, за которым укрывался Танаев, почему же он не повторил выстрел? В любом случае, до тех пор, пока он не найдет способ проверить информацию, полученную от Годвина, доверять ей нельзя. По крайней мере, одна причина, вызвавшая катастрофу на Земле, была ему хорошо известна — и именно о ней Годвин не упомянул в своем рассказе. Но он не мог не знать о появлении на земле миссионеров Хорста... Каждая фраза нуждалась в проверке, в особенности те, что могли определить дальнейшие действия...

— Если ты решил договориться со мной, зачем вообще стрелял? Мне едва удалось увернуться.

— Потому, что ничего я не решал. Я действовал инстинктивно. Я не верил в твою уникальность, в твои необыкновенные способности, мне казалось, начальство придумало их, чтобы подтолкнуть меня к решительным действиям, не дать времени на изучение ситуации, не допустить нашего разговора. Но когда ты сумел увернуться от моего выстрела, я понял, что вместе мы можем справиться с безнадежной ситуацией, в которой очутились, и что в твоем лице я могу заполучить стоящего партнера.

— Голод, говоришь... — Танаев слушал Годвина не слишком внимательно, его мысли все время возвращались к погруженной во тьму планете, на которой не осталось городов... — Одного голода недостаточно, чтобы разрушить такую мощную и хорошо отлаженную систему, какую представляла собой Федерация с ее армией, полицией, службой безопасности, с ее разветвленными космическими колониями, что-то ты темнишь, парень!

— Все, о чем я говорю, истинная правда. Это как горная лавина, если снег уже подтаял, достаточно одного случайного камня, чтобы все рухнуло. С годами негативные факторы наслаивались друг на друга и усиливали свой разрушительный эффект.

Глава 6

Время в огромном боевом зале некогда могучей космической базы Земли текло незаметно. Этому способствовала тишина, мягкий приглушенный свет, запахи пыли, ржавчины и застаревшей смазки давно не использовавшихся механизмов.

Все, что рассказал Годвин, могло быть правдой, но Танаев знал, что должна быть еще одна скрытая причина начала катастрофы, спусковой механизм, о котором «очиститель» не упомянул.

— Складно говоришь. Не очень-то ты похож на наемного убийцу!

— Я не убийца. Чистильщики входят в состав элитных правительственных войск. Не нужно меня оскорблять. В конце концов я могу передумать и выполнить порученное мне задание, чем бы это ни грозило в дальнейшем.

— Это уже лучше. Хотя теперь тебе это, возможно, и не удастся.

Все внутри Танаева протестовало против услышанного. Разум отказывался поверить в гибель государства, которому была посвящена вся его предыдущая жизнь. Но и отрицать очевидный факт, в котором он уже успел убедиться лично — отсутствие огней земных городов — он не мог и лихорадочно пытался подыскать этому факту какое-то приемлемое объяснение или неопровержимое подтверждение тому, что рассказал Годвин.

Неожиданно его взгляд зацепился за толстые пучки кабелей, идущие из кабин наведения в центральный управляющий отсек.

— Кому понадобилось строить эту станцию? Если беспорядки начались на Земле, от кого собирались обороняться в космосе?

— Ее строили в последние годы смуты, когда правительство собиралось эвакуироваться на одну из внешних звездных колоний и готовило для себя безопасный отход. Но осуществить свое намерение так и не успело.

— Когда тебя посылали на задание, тебе должны были предоставить подробный план всех помещений станции.

— Разумеется.

— Был ли сохранен при монтаже базы управляющий компьютер корабля, корпус которого использовали как внешнюю оболочку станции?

— Во всяком случае, та его часть, которая управляет стрельбой, наверняка была сохранена.

— Меня не интересуют твои догадки, — холодно оборвал Годвина Танаев. — Потрудись сообщать лишь известные тебе достоверные факты, и запомни, я найду способ проверить каждое твое слово.

— Именно это я и делаю! — В голосе Годвина слышалось нескрываемое раздражение, и это понравилось Танаеву, поскольку говорило о том, что Годвин не слишком стремился контролировать свои эмоции, что косвенно свидетельствовало в его пользу.

— Покажи, где расположен терминал основного компьютера, — потребовал Танаев, — или хотя бы место, где он должен располагаться!

— Из носовой части корабля вместе с переборками убрали все ранее находившееся здесь оборудование! Если что и сохранилось, то только в носовой рубке, которую использовали в качестве центрального координационного поста. Осмотрите ее — вот она, перед вами! И если компьютер сохранился, он находится именно там.

Если Годвин рассчитывал, что Танаев ослабит внимание во время осмотра рубки, то он ошибся. Прежде всего, навигатор скользящим, почти неуловимым для Годвина движением завладел его лежавшим на полу оружием и убедился, что бластер заряжен. Чистильщик явно недооценил возможности предполагаемой жертвы и теперь сидел с отвисшей челюстью, наблюдая за тем, как его оружие, только что лежавшее на полу, исчезает под курткой Танаева. Промежуточного движения он попросту не уловил. Теперь их роли окончательно переменились. И Танаев поспешил продемонстрировать, кто теперь подлинный хозяин положения, потребовав, чтобы Годвин шел впереди, соблюдая дистанцию. Он и в рубке не спускал с него глаз, ни на секунду не ослабляя внимания. В отличие от Годвина, он не позволил себе недооценивать противника.

Аппаратура внутри рубки способна была заставить забыть об осторожности человека с менее крепкими, чем у Танаева, нервами.

Прежде всего, он понял, что основная часть электронного оборудования бывшего корабля располагается между оболочками многослойной наружной обшивки, именно поэтому она не бросалась в глаза.

Инженеры, стремившиеся сэкономить на когда-то тесном корабле каждый свободный метр пространства, вполне в этом преуспели, а те, кто занимался монтажом станции, видимо, действовали в спешке и не взяли на себя труд проверить, что именно осталось на новом сооружении от списанного крейсера.

Похоже, их это вообще не интересовало. А осталось многое, и прежде всего блоки основной памяти корабля, подарок, на который Глеб не смел рассчитывать.

Вот только управляющий терминал для этой бесценной информации обнаружить удалось не сразу.

Тончайшие проводки, перепутанные в многожильных кабелях, уходили в разные стороны, постепенно превращаясь в лабиринт, разобраться в котором не представлялось возможным. Словно подводя итог его выводам, Годвин, которого он вынужден был ни на секунду не упускать из виду, что, естественно, сильно замедляло работу, произнес с отвратительной циничной улыбкой:

— Без меня ты все равно не найдешь управляющий блок!

— В конце концов, если ты меня к этому вынудишь, я заставлю тебя поделиться всей нужной мне информацией. Не испытывай мое терпение, Годвин!

— Сильно в этом сомневаюсь. Ты монстр, Танаев. Ты человек из прошлого, из того странного времени, когда насилие было не в моде, а человеческая жизнь считалась чем-то невероятно ценным. С самого детства в вас вбили запреты относительно неприкосновенности человеческой личности. Вы всосали их с молоком матери. И что теперь ты будешь делать? Пытать меня?

Танаев чувствовал, что выдержка постепенно покидает его. Но Годвин был прав в одном — внутри него существовал запрет, порог, который он никогда не переступит, и поэтому ситуация становилась все более безнадежной. Каким способом заставить говорить своего несостоявшегося убийцу, он действительно не представлял.

— Прежде чем ты найдешь то, что нужно, здесь появится катер, который пришлют, чтобы выяснить, чем закончилась моя миссия. Но, скорее всего, это будет не катер, а автоматическая ракетная бомба. Несчастный случай, знаете ли, неумелое обращение с энергетической установкой. Вполне простой и надежный способ избавиться от всех следов преступления.

— Почему же они к нему не прибегли сразу, зачем им понадобилось посылать тебя?

Годвин не сразу ответил на вопрос Глеба, он помолчал, словно раздумывал, стоит ли сообщать Танаеву нужную тому информацию. Но затем, придя к какому-то неизвестному решению, продолжил:

— Единственный шанс вырваться из этой космической тюрьмы живыми у нас появится только в том случае, если мы будем действовать вместе. И хотя ты не доверяешь ни одному моему слову, в том, что у нас сейчас общая цель, вряд ли могут быть сомнения. Мы оба хотим выбраться из этой передряги и оба хотим оказаться на Земле. Ну а когда мы там очутимся, наши дорожки разойдутся, и каждый сможет заняться своими делами. Ну так как, договорились?

— Что тебе от меня нужно?

— Мы должны разработать план. На самом деле катер за мной пришлют не сегодня и не завтра, пройдет как минимум неделя, прежде чем он появится. Прибытие этого катера — наш единственный шанс покинуть станцию. На этой базе нет собственных челноков, способных доставить нас на Землю. Значит, придется ждать, а затем захватить присланный за мной катер. Нужно подготовиться и провести эту неделю так, чтобы на Земле не догадались об истинном положении вещей. У них есть здесь свои источники информации, и при малейшем намеке на то, что моя миссия провалилась, они могут заменить катер боевой ракетой.

— И что же я, по-твоему, должен делать всю эту неделю? — спросил Танаев, не скрывая скептицизма в тоне своего вопроса.

— Во-первых, ты должен сохранить в секрете от остальных мое убежище. Карантинщики слишком эмоциональны, у них еще свежо воспоминание о недавнем печальном происшествии.

— Ты имеешь в виду убийство?

Годвин поморщился:

— Какая разница, как это называть? Суть от этого не меняется. Здешние обитатели не способны трезво проанализировать ситуацию. Они могут своими необдуманными действиями испортить все, и тогда ловушка захлопнется. Корабль, который должны прислать руководители моего подразделения, чтобы убедиться в том, что задание выполнено, не прилетит. Они даже смогут сэкономить на боевой ракете. Всякая связь с Землей будет прервана. На станцию перестанет поступать продовольствие и горючее. Как ты думаешь, сколько мы здесь продержимся, даже если съедим всех крыс, месяц, два? Они могут себе позволить не спешить.

— Почему ты надеешься, что они пришлют за тобой корабль?

— Наивный вопрос, Танаев. За мной они корабль не пришлют. Они пошлют его за подтверждением.

Только теперь Танаев, наконец, оставил в покое путаницу кабелей и, выпрямившись, встал напротив Годвина, чтобы видеть его глаза, — разговор становился слишком важным.

— За подтверждением чего?

— Твоей гибели, разумеется.

— Зачем им это подтверждение, если никто не сможет покинуть станцию живым?

— Они знают о некоторых твоих особых способностях, они предполагают, что ты можешь обходиться без пищи и воздуха весьма значительное время. Очень значительное. И холода ты не боишься, не замерзнешь, когда остальные превратятся в ледяные мумии. И вообще, как я понимаю, им нужны образцы твоих тканей. Мое начальство очень хочет выяснить, каким образом тебе удалось добиться столь выдающихся способностей.

— Откуда у них эти сведения обо мне? — спросил Танаев, хотя ответ ему уже был известен. Только Хорст знал, что с ним произошло на Элане. Танаев почувствовал, как волнение сжало ему горло. «Вот оно, опровержение всех моих сомнений. Эмиссары Хорста давно уже здесь». — И словно подтверждая эту мимолетно мелькнувшую мысль, Годвин продолжил:

— Откуда у них сведения о твоих способностях? От их хозяев, разумеется. От тех, кто сумел развязать на Земле невидимую, тайную войну и превратить нашу цивилизацию в груду развалин. Хочешь узнать, как это начиналось?

В блоках памяти этой машины есть записи хроники последних лет, архивы, секретные документы, все, что наши парламентарии надеялись увезти с собой, в качестве доказательства совершенного здесь чудовищного преступления.

Но корабль с последним правительством объединенной Федерации не смог подняться с космодрома. Террористы, знаете ли, саботаж. В общем, они так и не улетели, и все документы остались здесь, на этой секретной военной базе, — закончил Годвин.

Если это правда, то Хорст не солгал, и Земная Федерация действительно прекратила свое существование. Танаев все еще не мог до конца поверить в гибель мира, которому была посвящена вся его жизнь. Он все еще искал в выражении лица своего собеседника какую-то зацепку, указание на то, что его сообщение было ложью, но лицо Годвина оставалось абсолютно неподвижным. Разумеется, чистильщики использовали в своей работе специальные психологические системы и долго тренировались для того, чтобы иметь возможность сохранять невозмутимость при любых обстоятельствах. И все же было во взгляде этого человека нечто такое, что заставляло верить ему.

— Откуда тебе известны эти секретные сведения?

— Я не всегда служил в корпусе очистителей. Тебе лучше поверить мне, Танаев. Если ты сейчас совершишь ошибку, если в своих действиях будешь исходить из неверных посылок, мы оба погибнем и никогда уже не вернемся на Землю.

— Если го, что ты сказал, правда, не так уж много значат наши с тобой жизни.

— Тут ты не прав. Все еще можно попытаться изменить. Люди устали от хаоса, от голода и разрухи, от постоянных междоусобиц. Они пойдут за тем, кто сможет им предложить лучшее будущее, им не хватает лишь человека, способного повести их за собой. И, между прочим, эго одна из главных причин, по которой я не сделал второго выстрела. Мне показалось, что человек с твоими данными мог бы стать таким лидером.

— Тогда объясни, зачем ты вообще стрелял? Доля секунды, немного меньше удачи, и мы бы сейчас не разговаривали!

— Я должен был убедиться в том, что ты тот самый Танаев. Один раз я уже ошибся. Я должен был обрести уверенность в том, что разговоры о твоих уникальных способностях не маниакальный бред моих начальников, помешавшихся на обеспечении собственной безопасности.

— Сколько у нас осталось времени? Когда за тобой прилетит корабль, точная дата тебе известна?

Своей последней фразой Танаев словно подводил невидимую черту под этим странным разговором, выразив свое согласие на сотрудничество с человеком, которому не доверял и от которого в любой момент мог ожидать любой подлости — и даже заранее подстроенной ловушки. Возможно, те, кто послал Годвина, решили захватить Глеба живым, с помощью этого специально подготовленного убийцы, снабженного заранее продуманной легендой.

Ну что же, он пойдет на этот риск. Дичь может оказаться слишком опасной для охотников. Они забыли о его главном оружии или решили, что он навсегда утратил связь с Великим Мечом.

Но он все время помнил, что в ту самую минуту, когда в этом возникнет серьезная необходимость, в его руках окажется рукоять меча, способного резать титановую сталь, как простую бумагу. Будет ли этого достаточно? Сможет ли он противостоять сонмищу врагов, главные из которых, оставаясь невидимыми, скрываются за спинами простых исполнителей, таких, как этот Годвин?

Ответа на этот вопрос Глеб не знал и, как всегда в подобных случаях, пошел навстречу опасности.

— Они дали мне неделю на выполнение задания. Если в течение этого срока я не подам условного сигнала, сюда пошлют ракетный бот с десантниками.

— И что им даст этот бот, при той огневой мощи, которой располагает «карантинная» база?

— Они уверены, что тебе не удастся проникнуть в ее закрытые помещения. Но, в любом случае, жизнь десантников ничего для них не значит. Если бот не вернется, они поймут, что ситуация на станции вышла из-под контроля, и примут другие, более действенные меры. У них есть для этого все средства.

— Значит, мы должны серьезно подготовиться. Мне нужно несколько дней для того, чтобы привлечь на нашу сторону остальных обитателей станции. С ними у нас будет больше шансов захватить бот.

— Будь осторожен, Танаев. Среди них один из посредников, один из тех, кто, оставаясь невидимым, вершит здесь всеми делами.

— Я догадался об этом и постараюсь его вычислить. Рискну оставить тебя здесь, до своего возвращения, только не появляйся больше в карантинных отсеках. Твое появление испортит весь наш план. Жаль, что у нас не будет связи...

— Ну, это можно исправить. Доверие за доверие. — Годвин протянул ему небольшую коробочку, похожую на зажигалку, и пояснил: — События в любой момент могут пойти не так, как мы с тобой предполагаем. Воспользуйся передатчиком только в самом крайнем случае. Любой закодированный канал можно подслушать и расшифровать.

— Ты ему веришь? — спросил бархатный голос невидимого кота, едва Танаев вновь очутился в переходном коридоре, соединявшем обе половины станции.

— Разумеется, нет! Но я попытаюсь его использовать.

— Мне кажется, он собирается сделать то же самое с тобой! — заключил Шарго, лишь слегка обозначив свою полупрозрачную морду на стене коридора.

Глава 7

— Тебе придется познакомиться с Танаевым поближе! — Кирасов постарался придать своему голосу суровую значительность, заранее зная, что заставить Лану подчиниться будет нелегко. И он не ошибся.

— Вот еще! Этот человек мне неприятен!

— Твое отношение к нему не имеет никакого значения. Мы должны знать, что он затевает. Вчера он исчез — целых четыре часа его не было на станции. Только вечером детекторы вновь зафиксировали его появление. Датчики установлены во всех помещениях станции. Мы должны узнать, куда он исчезал. Этот человек не тот, за кого себя выдает, он имеет отношение к тем людям, которые убили Андре, — необходимо это доказать.

Кирасов откровенно играл на ее жалости к убитому и одновременно использовал незаметное для Ланы, но весьма действенное ментальное давление на ее психику.

— Что я, по-твоему, должна сделать? Отправиться в его каюту? Он не обращает на меня никакого внимания!

— Не мне тебя учить, как завязать более тесное знакомство с мужчиной! Танаев много времени проводит в обзорном зале, почему бы тебе «случайно» не оказаться там одновременно с ним? Дружеская беседа тебя ни к чему не обязывает, задавай побольше вопросов, изобрази из себя наивную дурочку — ты это умеешь!

— Спасибо! Почему бы тебе самому не отправиться в обзорный зал?

Кирасов едва сдерживался. Из всего экипажа лишь один человек не признавал его авторитета, завоеванного немалым трудом.

— Ты поговоришь с Танаевым!

Кирасов постарался придать своему голосу уверенность, которой у него не было. Лана, используя привилегированное положение единственной женщины в их небольшом коллективе, умела манипулировать остальными членами некогда дружной команды. Длительное пребывание на карантинной станции обещало в ближайшем будущем разрушить остатки дисциплины и навсегда лишить Кирасова положения негласного лидера. В принципе, у него была возможность заставить ее подчиниться, используя более глубокое ментальное сканирование. Но прибегать к своим тайным возможностям психомонта в отношениях с любимой женщиной он считал неэтичным, хотя иногда спонтанно, помимо его воли, желания Кирасова формировались в мысленные приказы, противиться которым Лана не могла, и горькая мысль о том, что именно это удерживает ее рядом с ним, часто не давала ему спать по ночам.

В конце концов, через пару дней, Лана решила выполнить просьбу Кирасова и поговорить с Танаевым, вовсе не из желания угодить лейтенанту. Она умела, в известной степени, предугадывать будущее — во всяком случае, именно так Лана предпочитала считать. И ей казалось, что этот странный человек, появившийся на станции из дремучего прошлого, еще более дремучего, чем ее собственное, может оказаться полезным. В Танаеве чувствовались сила и уверенность. Оба этих качества оказывают магнетическое действие на большинство женщин, и Лана не являлась исключением, хотя ни за что бы не позволила признаться в этом самой себе.

Разумеется, она все устроила таким образом, чтобы ее встреча с Танаевым выглядела совершенно случайной. Во всем, что касалось науки «завлечения», Лана не нуждалась в подсказках.

Она вошла в обзорный зал лишь после того, как Танаев пробыл там не меньше получаса в одиночестве, и остановилась у порога.

— Ах, простите... Я думала, здесь никого нет!

— Вы мне не помешаете, я уже собирался уходить.

— Не понимаю, какое удовольствие можно получать, разглядывая звезды в полном одиночестве!

— Я смотрел не на звезды. Меня интересовала Земля.

— Но там почти ничего не видно! Сторона планеты, над которой мы сейчас находимся, скрыта в тени.

— Именно это меня и удивляет. Даже если во время войны было разрушено большинство городов, какие-то поселения могли остаться. Значит, должны быть и огни. Здесь на обзорном экране достаточно мощная оптика, позволяющая заметить свет отдельного костра — но никаких огней нет.

— Мне говорили, что большая часть суши представляет собой пустыню.

— Кто говорил? — сразу же с интересом отреагировал Танаев. И Лана поняла, что допустила ошибку, сказав слишком много. Теперь следовало выкручиваться. Танаев не должен догадаться о том, что ей известно о Земле больше, чем остальным. И уж тем более, он не должен догадаться, что источником этих сведений был Кирасов, человек, который с самого начала вызвал у Танаева пристальный интерес и желавший во что бы то ни стало оставаться в тени.

— Здесь не так уж много развлечений. Мы часто собираемся в обзорном зале, обмениваемся мнениями по самым разным поводам и пытаемся анализировать ту немногую информацию, которая имеется в нашем распоряжении.

— Кто вы по специальности? Мне интересно знать, какую должность вы занимали на исследовательском корабле и почему решились на столь длительное и опасное путешествие? — Его взгляд не отрывался от ее лица, время от времени пробегая по стройной фигуре молодой женщины в те моменты, когда Танаеву казалось, что Лана этого не замечает.

Мужчины никогда не понимали, что эти взгляды льстят ее самолюбию и доставляют тайное удовольствие. Она уже достигла своей цели — вызвала в нем откровенный интерес, и сейчас, если следовать неписаным правилам обольщения, ей следовало оставить его одного. Но беседа заинтересовала девушку, и она забыла о правилах.

— Меня отправили в космос в качестве психоаналитика. В то время, когда наша экспедиция готовилась к отлету, много внимания уделялось психологической совместимости членов экипажа. Пока мы летели к Проксиме, я освоила еще одну специальность и официально заняла должность помощника корабельного врача.

— Но я полагал, что для подобной практики необходимо сдать экзамены специальной комиссии.

— На Земле, да. Но во время длительных экспедиций многие правила упрощаются.

— Кстати, о правилах. В мое время дальние экспедиции укомплектовывались в основном замужними парами, считалось, что женщин и мужчин на борту должно быть поровну. Вам не пришлось столкнуться с определенными трудностями в связи с тем, что это правило было нарушено?

— Вначале и в нашей экспедиции большинство экипажа составляли замужние пары. Но потом, после первой посадки, мы подхватили какой-то странный вирус, который почему-то избирательно действовал только на женщин. Мужчины вообще не болели, зато среди женской половины команды разразилась настоящая эпидемия. Мне повезло... И конечно, после того как я осталась в экипаже единственной женщиной, возникли определенные трудности. Правда, только в первое время. До тех пор, пока слишком активные члены нашей команды не поняли, что их усилия заполучить меня в свою постель ни к чему не приведут. Потом, когда отношения в коллективе полностью сложились, эта проблема перестала меня беспокоить.

Она отвечала искренне, ничуть не смущаясь откровенностью его вопросов.

Танаев не смог удержаться от следующего, хотя и понимал, что беседа становится слишком личной и уводит в сторону от того, что интересовало его больше всего. Ему нужно было выяснить, откуда она узнала о том, что большая часть суши под ними представляет собой радиоактивную пустыню, но вместо этого он спросил:

— И каким же образом вам удалось избавиться от постоянных домогательств лишенных женского общества молодых мужчин? Простым отказом их не остановишь.

— Довольно легко. Тем самым древним способом, которым пользовались все мои сверстницы на Земле, начиная с каменного века. Они выбирали того, кто обладал достаточной силой и авторитетом, чтобы обеспечить их безопасность.

— Вы хотите сказать, что в выборе сексуального партнера чувства играют подчиненную роль? Что они стоят на втором плане?

— Разумеется. Хотя мы, женщины, держим это в строжайшем секрете. — Лана мило улыбнулась, желая показать, что все сказанное — не более чем шутка. Но Танаеву почему-то показалось, что шуткой здесь и не пахло.

— И если лидер сменялся...

— То мне приходилось думать о замене своего прежнего избранника.

В этой фразе был намек, который Танаев предпочел не заметить.

— Вы хотели бы вернуться на Землю, несмотря на все ее радиоактивные пустыни?

— Конечно, хотела бы! Любая жизнь там, на свободе, лучше нашей металлической тюрьмы! Но разве есть такая возможность?

— Она может появиться, если вы мне поможете.

— Чем я могу помочь герою космоса, сумевшему победить энтропийную планету?

Однако она знала о нем немало и, должно быть, специально для этого наведывалась в информаторий. Он не мог понять, чего больше в ее тоне, лести или сарказма.

— Для того чтобы захватить челнок, осуществляющий связь с Землей, мне понадобятся помощники. Вы пользуетесь большим влиянием среди ваших людей. Мне кажется, даже большим, чем шкипер или Кирасов. Если вы сумеете уговорить их принять участие в моей рискованной затее, которая каждому из них может стоить жизни, у нас появится шанс добраться до Земли.

— На Земле остался один-единственный космодром, контролируемый военными и хорошо охраняемый. Куда вы собираетесь садиться?

Ее знание обстановки удивляло Танаева все больше.

— Ракетному шлюпу для посадки космодром не нужен. Правда, приземлившись без посадочной полосы, он уже не сможет взлететь, но нам ведь это и не потребуется, если мы не собираемся возвращаться на станцию!

Минуты две она раздумывала, и ее красивое личико выглядело в эти минуты неестественно серьезным. Танаев уже начал жалеть о том, что затеял этот разговор, поставив перед молодой женщиной непосильную для нее задачу.

В конце концов, прежде всего она должна была считаться с желаниями своего «лидера», а он, возможно, и не стремится в ближайшем будущем покинуть станцию.

Неожиданно Лана приблизилась к Глебу и, запрокинув голову, чтобы лучше видеть его глаза, сказала:

— Я попробую! И если вам это удастся... — Она порывисто схватила руку Танаева и пожала ее коротким мужским пожатием, словно скрепляя этим некий неписаный договор. И в этом ее последнем жесте он почувствовал уже незавуалированное обещание, от которого кровь неожиданно ускорила движение в его синтетических жилах. И чтобы подавить совершенно ненужное сейчас желание, Глеб заставил себя вспомнить Зухрин, но добился лишь совершенно обратного эффекта.

К вечеру следующего дня Танаевым было получено согласие на совместные действия со всеми карантинщиками. Официально об этом ему сообщил шкипер. Было заметно, что он не одобряет принятого большинством решения, но не собирается ему противодействовать, из чего Танаев сделал вывод, что Кирасов с решением захватить челнок согласился. Танаев совершенно не ожидал этого. Ему пришлось окончательно убедиться в неожиданной поддержке Кирасова на импровизированном военном совете, на котором разрабатывался детальный план предстоящей операции.

Прежде всего, по настоянию Танаева, было принято решение избавиться от охранных роботов. Это позволяло заговорщикам обезопасить себя от удара с тыла, в разгар основной операции по захвату шатла, а самое главное — завладеть оружием, столь необходимым в предстоящей операции.

Танаев решил не сообщать о существовании прохода на законсервированную военную базу до самого последнего момента. Обсуждался лишь вопрос захвата грузового челнока, доставлявшего продовольствие к причалу карантинной станции.

Обстоятельство, заставившее Танаева придержать наиболее важную информацию в секрете, заключалось в том, что среди карантинщиков наверняка находился законспирированный информатор, сумевший договориться с местной администрацией, или даже, как это предполагал Годвин, один из психомонтов — специально подготовленных адептов князя, способных незаметно влиять на психику людей.

Танаев чувствовал его присутствие, но до сих пор с определенностью не мог указать на какого-то конкретного человека. Кирасов, вызывавший у него наибольшие подозрения, умел так искусно уходить от ментального контакта, что Глеб до сих пор так и не сумел подтвердить или опровергнуть свои подозрения. Каким-то образом лейтенант был способен возбуждать отраженные психические волны у находившихся поблизости людей, окончательно запутывая Танаева. И все же навигатор не сомневался, что замаскированный пособник Хорста на станции присутствует. И возможно, им был вовсе не Кирасов. Кто-то еще из этих пятнадцати малознакомых Танаеву людей обладал ментальными способностями и умел маскироваться настолько хорошо, что вычислить его никак не удавалось.

Начало операции по обезвреживанию охранных роботов еще больше укрепило Танаева в его подозрениях. Она протекала уж слишком успешно, и Танаев интуитивно чувствовал, что здесь что-то не так. Он разделил свой небольшой отряд на две группы, чтобы обеспечить прикрытие с тыла, и сам руководил основной атакующей группой. В нее вошло пять человек, вооруженных заточенными стальными стержнями, так хорошо зарекомендовавшими себя в первой стычке Танаева с роботом.

Едва они спустились на второй уровень, где располагался ангар, в котором проходила подзарядка и ремонт не задействованных в нарядах роботов, как их обстреляли еще в коридоре, причем настолько бездарно, что никто в отряде не пострадал, лишь в стене коридора появилась дыра с оплавленными краями.

Но Танаев знал, что если уж роботы стреляли, они в девяноста девяти случаях из ста попадали в выбранную цель, их автоматические корректировщики и дальномеры не делали ошибок. Однако стрелявший в них робот почему-то промахнулся, да еще и высунулся из приоткрытой двери, из-за которой произвел свой выстрел.

Танаев, единственный из всех бойцов располагавший лучевым оружием, конфискованным у Годвина, немедленно ответил на выстрел, не собираясь проверять, насколько верны его предположения. Лучевой удар превратил в раскаленные ошметки голову робота и позволил им завладеть вторым бластером.

Эта стычка оказалась единственной на пути к ангару, представлявшему собой квадратный зал, размером пятнадцать на пятнадцать метров, разделенный на небольшие клетушки, снабженные контрольными приборами и силовыми выходами для подзарядки аккумуляторов.

Помещение напоминало доильню на какой-нибудь древней ферме, вот только здесь не было ни коров, ни роботов. Помещение хорошо просматривалось с небольшого возвышения у входа и оказалось совершенно пустым. Роботы могли покинуть ангар одновременно только в случае общей тревоги.

Прежде чем Танаев понял, что означает отсутствие роботов, он уловил за своей спиной какое-то движение. Слишком быстрое, даже для его нечеловеческой реакции.

Глава 8

Сокрушительный удар металлической руки, способной раздробить камень, буквально вмазал его в стену ангара.

Он услышал треск и не смог сообразить, что именно сломалось в результате столкновения его тела с переборкой. Стена или его пластиковые кости? Сознание затянулось пеленой, а волна холода от поврежденных частей тела, всегда заменявшая в его ощущениях боль, еще больше лишила Танаева способности адекватно оценивать обстановку.

Схватка с огромным двухметровым роботом, неожиданно появившимся у дверей ангара со стороны коридора, между тем продолжалась уже без его участия.

Этот механизм, управляемый опытным оператором откуда-то извне, сумел подобраться к ним вплотную совершенно бесшумно и теперь расшвыривал людей, как кегли, стараясь расчистить себе дорогу и вновь добраться до Танаева.

Боевому роботу подобного типа не место на карантинной станции. Но он здесь был, и его присутствие лишний раз убедило Танаева в том, что задачи, выполняемые станцией, сильно отличались от тех, которые следовали из ее названия, и, кажется, его ждало здесь еще немало сюрпризов...

Жалкие металлические стержни, которыми его товарищи пытались остановить стальную глыбу, производили на робота впечатление не большее, чем зубочистки. Все важнейшие органы этого механизма были прикрыты надежной броней, и от Танаева его теперь отделяло не больше метра.

Между ними уже не осталось ни одного боеспособного карантинщика. Сквозь затуманенное сознание Танаев понял, что второго подобного удара он не переживет. Даже его необычное тело имело предел прочности, и он его практически израсходовал. Следовало что-то немедленно предпринять.

Но индикатор на его бластере все еще светился оранжевым светом. После первого выстрела у входа в ангар батарее требовалось минуты две для того, чтобы подготовить накопитель к следующему выстрелу. Не по этой ли причине на их пути встретился столь бездарно стрелявший робот? Но почему не стреляет их трофейный бластер? Почему медлит Николай, самый опытный боец, которому он вручил этот бластер? Сейчас каждая секунда могла стать решающей.

Но сколько ни искал Танаев Николая среди тех, кто пытался остановить стальное чудовище, неторопливо продвигавшееся к нему, он его не нашел. Не было Николая и на полу, там, где сейчас неподвижно лежали четверо из тех, кто доверил Глебу свои жизни. Танаев начинал понимать, почему Николая не оказалось на месте в самый ответственный момент...

Однако слишком поздно. Собрав все силы и опираясь о стену, Глебу удалось подняться на ноги. Так он сможет встретить смерть лицом к лицу. Он уже не сомневался в том, что второго удара ему не выдержать и не избежать. Реакция этого боевого робота была молниеносной, а его собственная, после полученного удара напоминала реакцию боксера, поднявшегося на ринге после тяжелейшего нокаута. Так оно, в сущности, и было.

Усилие, которое потребовалось для того, чтобы подняться на ноги, отняло у Танаева последние остатки сил. И теперь он стоял неподвижно, не испытывая ничего, кроме горечи и сожаления. Стоило преодолевать бездны пространства и времени, стоило победить саму смерть, для того чтобы погибнуть так нелепо от безмозглого металлического истукана.

Но ведь был же в его руках Меч Прометея! Оружие, выручившее его в минуту смертельной опасности, где же оно сейчас? Глеб попытался восстановить в памяти то, что чувствовал в момент наивысшей опасности, во время своей последней стычки со слугами Хорста. Но это ничего не дало, ничего не изменилось. Робот продолжал приближаться, и ему оставалось сделать не больше двух шагов для того, чтобы нанести свой последний, завершающий удар.

Танаев затравленно огляделся — металлический пол ангара на несколько метров вокруг был абсолютно чист, стена, хранившая на себе вмятину от удара его тела, в остальных частях казалась совершенно гладкой. Пожалуй, он мог бы использовать разряженный бластер в качестве дубины, вот только не было сил даже на то, чтобы поднять руку. Да и толку от такого удара по толстенной металлической коробке, заменявшей роботу череп, не будет никакого.

Тело Танаева быстро восстанавливалось, но все же недостаточно быстро для того, чтобы он успел воспользоваться его уникальными возможностями.

В минуты смертельной опасности все внимание человека сосредотачивается на самом главном, пространство вокруг него словно сжимается, окружающее, за пределами зоны возможного удара, перестает для него существовать.

Человек выделяет из окружающего лишь то, что представляет непосредственную угрозу его жизни, и именно поэтому время для него начинает растягиваться, а последовательность событий замедляется. Танаев видел перед собой только уставившиеся в его собственные глаза красные огоньки оптических индикаторов робота. Только они имели сейчас значение. За ними не было мысли, за ними не было чувств — только точный расчет нес в своей глубине механический взгляд.

У этого чудища не было и не могло быть интеллекта, и уж тем более сострадания. Где-то здесь, совсем недалеко, потому что с дальнего расстояния невозможно было бы управлять движениями этой громадины с такой точностью, не видя его реакции, притаился оператор. Человек, о котором Глеб ничего не знал и о существовании которого до этой минуты не догадывался. Человек, управлявший приближающейся к нему смертью... Слишком многого не учли заговорщики, слишком много неожиданностей и сюрпризов преподнесла им схватка, развернувшаяся по не ими писанному сценарию.

Но было что-то еще... Что-то совсем простое и очень важное, суть, ускользавшая от его оглушенного ударом мозга. Там, за глазами робота, в его черепной коробке, не было ничего, кроме управляющих его механизмами радиотехнических схем. И еще — приемник, преобразующий идущие извне команды оператора в двоичный код, в бесконечную цепочку единиц и нулей... Но если в эту передачу, в самую ее глубину, внедрится посторонний код, что произойдет с роботом? Скорее всего, дешифратор не сможет расшифровать непонятный сигнал и пропустит его дальше, напрямую в исполнительный блок, но тогда...

Вот это Глеб и решил проверить. Собственно, только это ему теперь и оставалось — внедриться в последовательность колебаний электромагнитного поля, несущего в себе набор управляющих команд, сбить их основную частоту, затемнить смысл, ввести в команды непредсказуемый, непонятный для простеньких схем робота приказ... И не важно, что именно он будет означать, совсем не важно, лишь бы этот приказ прошел сквозь фильтры и приемники дешифратора...

Танаев смог сделать это напрямую, одним усилием воли, собственно, даже усилия особого не потребовалось. Его мозг привык отдавать команды управляющим блокам станции Антов, в то время, когда он сам, его воля, его память и сознание превратились в подобный блок. Привык настолько, что даже выработал в своем новом теле орган, закрепивший эту способность. И хотя Танаев до этого момента не догадывался о подобной возможности, стоило ему на ней сосредоточиться со всей силой, какую только и могла вызвать в живом существе угроза гибели, как поток невидимых электромагнитных импульсов понесся от него к роботу, и тот замедлил свое движение на ничтожные доли мгновения, незаметные для обычного человеческого глаза. Но для Танаева этого оказалось достаточно, чтобы успеть уклониться в сторону, и металлический кулак, весивший более сорока килограммов, который должен был размозжить ему голову, врезался в стену переборки — в ту самую стену, с прочностью которой минуту назад познакомился и сам Танаев.

Дальнейшее было несложно — нырнув под руку промахнувшегося стального гиганта, Танаев оказался у него за спиной и рванулся к выходу со всей скоростью, на которую было способно его быстро регенерировавшее тело. Во время этого броска он сумел выиграть те самые необходимые ему секунды, после которых оранжевый свет на индикаторе заряда его бластера сменился зеленым.

Он развернулся и в упор расстрелял уже изготовившегося для нового удара робота.

Лишь после того, как дымящаяся груда стальных обломков рухнула на пол, Танаев позволил себе осмотреться и оценить результат схватки. Двое из группы карантинщиков, сопровождавших его, остались неподвижно лежать на полу. Делен и Марк, самый молодой из них... Скорее всего, они уже не поднимутся. Но он не мог себе сейчас позволить заниматься ими. Оператор... Прежде всего он обязан найти оператора, управлявшего роботом, иначе вскоре на станции появятся еще несколько трупов.

Стальные стены ангара полностью экранировали радиоволны, значит, для передачи команд оператору нужно было иметь какое-то окно, отверстие или что-то подобное, щель в стальных стенах...

Танаев еще раз, уже более внимательно, осмотрел помещение ангара, не упуская ни одной мелочи. Эта его способность в самые ответственные моменты находить время для обстоятельств, казавшихся со стороны незначительными, не раз приносила ему успех.

Сорванная решетка воздухопровода под потолком вполне могла бы подойти для этой цели, но он не имеет права ошибиться, у него оставалось не больше минуты до того момента, когда тот, кто управлял роботом, покинет свой пост и попытается смешаться с остальными обитателями станции.

Но ничего более подозрительного, чем эта сорванная решетка, Танаеву не удалось обнаружить. Не теряя ни одной лишней секунды, он бросился прочь из ангара, в котором только что кипела схватка.

Попасть в помещение, расположенное за стеной с поврежденной решеткой воздуховода, удалось не сразу. Танаев упрекнул себя за то, что до сих пор не составил детального плана станции, не сумел предвидеть возможное развитие событий. Теперь ему приходилось терять драгоценные секунды на плутание по узким коридорам, соединявшим производственные отсеки и походившим на настоящий лабиринт.

В конце концов он все же оказался перед нужной, распахнутой настежь дверью. И не смог сдержать разочарования. Оператор робота, в отличие от него, не потерял ни секунды. Он бросил управляющий передатчик, закрепленный под самым потолком на специально оборудованной площадке, и исчез. Оставалась еще слабая надежда вычислить того, кто отсутствовал все то время, пока шла схватка с роботом, но Танаев не сомневался: у его противника наверняка заранее было подготовлено необходимое объяснение, и доказать вину этого человека будет невозможно.

И все-таки надежда еще оставалась. Его обостренное восприятие улавливало сотни нюансов, недоступных нормальным человеческим возможностям, — запахи, едва заметные следы в пыли, даже тени, оставлявшие на стенах свои невидимые отпечатки, имели значение. Глеб не знал, из каких конкретных элементов слагались подсказки его интуиции, да это и не имело особого значения, главное, он чувствовал, по какому коридору бежал человек, бросивший здесь свою аппаратуру. Не теряя ни секунды, он последовал по этому, с каждой секундой все заметнее остывающему следу. До второго уровня, где находились каюты всех нынешних обитателей станции, он прошел безошибочно, не испытывая никаких сомнений, но теперь следы и запахи многих людей смешались в последнем коридоре, и Танаев в растерянности остановился, не зная, куда идти дальше. Возможно, преследуемый вошел в эту дверь, или в следующую...

Что он скажет? Как объяснит свое вторжение, повернется ли у него язык предъявить чудовищное обвинение тому, кто, возможно, только что сражался рядом с ним? Ошибка здесь исключалась. Но Танаев решил, что должен хотя бы попытаться установить истину.

Если он не найдет убийцу сейчас, завтра могут появиться новые жертвы. И отбросив последние сомнения, он взялся за ручку ближайшей двери. Она не была закрыта, и это в какой-то мере укрепило его подозрения в том, что за ней мог скрываться бежавший от него оператор. Времени на то, чтобы приводить в действие электронный запор, у беглеца не было — Танаев шел за ним по пятам.

В каюте находились двое — мужчина и женщина. Кирасов и Лана. В первое мгновение Глеб не узнал ее, или просто не хотел верить в то, что она могла участвовать в предательстве.

Кирасов, по-хозяйски положив руку на плечо женщины, держался так, словно никакие подозрения не могли его коснуться.

— Вообще-то, прежде чем войти, полагается стучать! — Голос лейтенанта звучал гневно и почти искренне, вот только где-то в самой глубине его тона Танаеву послышалась неуверенная нотка.

Он не сразу обратил на это внимание, потому что неожиданный и острый укол ревности от вида чужой мужской руки, лежавшей на плече понравившейся ему женщины, на какое-то время отодвинул цель его визита на второй план. Лишь через минуту Глеб полностью справился с собой и спросил совершенно ровным голосом:

— Почему вы здесь? Почему вы не участвуете в операции, которую сами одобрили?

— Я не боевик. У меня достаточно людей, способных выполнить подобное задание.

И тогда, не в силах сдержать нарастающий гнев от его самоуверенности и от наглости, с которой Кирасов заявлял о своем привилегированном положении, Танаев спросил:

— Где вы были пятнадцать минут назад?

— Странный вопрос. Мои встречи с женщинами не укладываются в пятнадцать минут. Вы это хотели узнать?

— Но ты же... — неожиданно вступила в разговор Лана и сразу умолкла, остановленная резким движением руки на своем плече.

— Скажи ему, как долго мы здесь находимся, и пусть, наконец, он оставит нас в покое!

— Хорошо... Я скажу.

И по ее тону, по тому, как напрягся Кирасов, Танаев понял, что ответ может быть совсем не таким, какого ожидал лейтенант.

— Ты ворвался в мою каюту пять минут назад и не захотел объяснить, что произошло. Сделай это теперь! Что вообще происходит, Эдвард? Последнее время я перестала тебя понимать! — Она резким движением стряхнула его руку и поднялась на ноги.

Следом вскочил Кирасов. Но сейчас его внимание целиком сфокусировалось на Танаеве. И тот мгновенно понял, что нормальный разговор окончен. Его поиски оператора, только что убившего двух человек из своей собственной команды, завершились. Вот только удовлетворения это открытие почему-то не принесло. Во всех происходящих событиях, в их рваной непоследовательности, было что-то необычное. Словно некая внешняя сила вмешивалась в поступки людей, делала их непредсказуемыми, подчиняла своей собственной логике, и, к несчастью, Танаев знал, что такая сила реально существует...

Радужные князья умели хорошо готовить своих психомонтов, а Кирасову отводилась роль простого исполнителя, куклы, которую умело дергал за ниточки человек, чье лицо по-прежнему оставалось Танаеву неизвестным. И вот самоуверенный, гордый офицер, совсем недавно успешно выполнявший роль лидера и искренне веривший в свое предназначение водить корабли по дальним звездным дорогам, сейчас бросится на него и попытается убить.

Он сделает это не по своей воле, — побывав в красной лаборатории Хорста, Танаев узнал, что собой представляет психологическое конструирование. Человек, подвергнувшийся такой обработке, может до поры до времени даже не подозревать о том, что в глубине его подсознания заложена бомба замедленного действия.

Но рано или поздно наступает момент, когда под воздействием внешних факторов или по кодовой команде, поступившей откуда-то извне, — взрыватель срабатывает, человек полностью теряет волю и начинает выполнять заложенную в него программу, на какое-то время превратившись в биологического робота.

Такую установку может внедрить в чужой мозг лишь специально подготовленный в лабораториях Хорста оператор. Князья называли таких посредников психомонтами и отправляли их на планеты, над которыми не имели непосредственной власти.

И вот теперь такая психологическая бомба взорвалась внутри Кирасова. Танаев понял это по его ставшему бессмысленным взгляду, не соответствовавшему точным, уверенным движениям.

Танаев знал, что ничем не сможет помочь этому человеку, не отвечавшему за свои поступки, и возможно, защищая свою жизнь, ему придется убить Кирасова, вот только это ничего не изменит, потому что на смену лейтенанту появится очередная жертва психомонта. Для психологического конструирования не требовалось специальной лаборатории. Воспользовавшись кристаллом мальгрита, в десятки раз усиливавшего его способности, посредник князя мог действовать на расстоянии, и никто не мог теперь сказать, сколько человек ему уже удалось обработать и превратить в свои послушные машины. С этой минуты главной задачей Танаева стала необходимость найти посредника Хорста, укрывавшегося за спинами созданных им марионеток.

Но сначала нужно было остановить Кирасова, бросившегося на него и издавшего сдавленный горловой звук, похожий скорее на звериное рычание, а не на человеческий голос. В руке у лейтенанта был зажат металлический предмет, и, не тратя времени на его распознавание, Танаев нанес встречный, упреждающий удар, целясь в солнечное сплетение, стараясь лишить нападавшего сознания, чтобы избежать необходимости убивать этого не отвечавшего за свои поступки человека.

Но Глеб не учел силу инерции летевшего на него тела и не сумел в полной мере смягчить собственный удар. Послышался хруст ребер. Сложившись пополам, Кирасов рухнул на пол. Дернувшись пару раз, он застыл неподвижно. По мертвенной бледности на его лице Танаев понял, что эта неподвижность уже никогда не покинет лейтенанта.

— Ты убил его... — прошептала Лана. Казалась, она вот-вот полностью потеряет контроль над собой. Только женской истерики ему сейчас и не хватало.

— Так получилось. У него в руке вибронож. Этим оружием не режут колбасу. У меня не было другого выхода.

— Но ты убил его! — Теперь она почти кричала.

— Успокойся! Черт возьми, успокойся! Он сам только что убил двух человек и мог убить еще нескольких. Я должен был его остановить!

Он силой вывел из каюты содрогавшуюся от рыданий женщину. В коридоре никого не было — хоть в этом ему повезло. Если, конечно, можно считать везением все происшедшее.

Во всяком случае, Глеб получил небольшую отсрочку. Объяснить случившееся он сможет позже, когда все участники схватки остынут от горячки боя и смогут более адекватно воспринимать происшедшее.

Лана постепенно приходила в себя, и перед дверью свободной каюты, в которой он собирался ее оставить, похоже, полностью взяла себя в руки. Во всяком случае, она выпрямилась и, посмотрев на Танаева совершенно сухими, гневными глазами, решительно произнесла:

— Нет! Одна я не останусь!

— Тогда чего же ты хочешь?

— Я пойду к тебе. Мне кажется, твоя каюта — единственное безопасное место на этой свихнувшейся станции!

Глеб не мог ей отказать, хотя и понимал, что ничего хорошего из этого визита не получится. Если кто-нибудь заметит, как Лана выходит из его каюты, и без того непростые отношения с карантинщиками осложнятся еще больше. «Терять мне, похоже, нечего. Хуже все равно не будет. Я не знаю, кто из них еще прошел психообработку, — подумал он. — Вся история с карантинной станцией смахивает на специально подстроенную ловушку. Нужно выбираться отсюда как можно скорее, и раз уж она сама напросилась... Что-то не похоже, чтобы Лана сильно горевала по своему погибшему дружку. Возможно, эта красивая молодая женщина всего лишь очередная участница направленного против меня заговора». — Эта мысль добавила горечи в свалившееся на его голову приключение. И кроме всего прочего, она в какой-то мере позволила ему оправдаться в собственных глазах.

Получалось, что он воспользовался предложением Ланы не потому что ему было приятно ее общество и весьма желанна возможная близость с ней. Получалось, что он сделал это, исходя исключительно из стремления вывести на чистую воду своих тайных врагов и вычислить тайную тропинку, ведущую к скрывавшемуся среди обитателей станции психомонту.

На самом деле все это не соответствовало истине. Даже опытный специалист не сможет установить, подвергался ли человек психоконструктивному воздействию, в том случае, разумеется, если это воздействие проводилось не дилетантами.

Но над Кирасовым поработал отнюдь не дилетант, и если Лана тоже попала в число обработанных психомонтом людей, то узнает он об этом не раньше того момента, когда запланированное ими действие станет реальностью.

То есть тогда, когда эта милая женщина, лежа в его постели, неожиданно достанет из своей прически крохотную булавку с ядом или проделает что-нибудь другое, столь же неожиданное и неадекватное всему ее предыдущему поведению.

Но именно в этом и состояла привлекательность предстоящего свидания. Танаев всегда чувствовал угрозу и старался не уклоняться от брошенного ему вызова. И хотя сейчас было самое неподходящее время для свидания с женщиной, любовника которой он только что убил, Танаев решительно взял ее под руку, подтверждая этим жестом согласие на ее предложение, и, ругая себя последними словами, направился в сторону своей каюты.

Глава 9

Едва он успел ввести Лану к себе и закрыть за ней дверь, как в рации раздался звук его позывного.

Руководитель группы, которому было поручено захватить управляющую рубку, сообщал о том, что Кирасов не выходит на связь и не отвечает на вызовы... Нужно было немедленно придумать какое-то правдоподобное объяснение происшедшему. Вдаваться сейчас в сложные обстоятельства гибели Кирасова Танаеву казалось несвоевременным и опасным. Его положение среди карантинщиков все еще оставалось неустойчивым. Он по-прежнему был для них чужаком — и убийство Кирасова объяснить и оправдать было бы очень трудно.

Глебу была необходима поддержка этих людей в предстоявшей операции по захвату шатла. Пристально глядя в глаза Лане, словно испрашивая ее согласия на эту ложь, он сообщил, что Кирасов погиб во время схватки с роботом. Лейтенант получил смертельный удар на глазах у Танаева, смог добраться до каюты Ланы и там умер.

Глеб знал, что только Лана могла бы опровергнуть это его утверждение, потому что врач, который осмотрит тело Кирасова, наверняка подтвердит, что удар, проломивший ему грудь, был нанесен с нечеловеческой силой.

Закончив объяснение и отключив рацию, Танаев с минуту молча смотрел на свою гостью, ожидая ее реакции. Борьба сложных и противоречивых чувств отражалась на лице молодой женщины. Она только что потеряла близкого ей человека, но почему-то не испытывала по этому поводу особого сожаления. Эдвард был слишком суров с ней, иногда жесток и почти всегда непредсказуем. Она не могла бы толком объяснить, почему чувствует непонятное облегчение от того, что он ушел из ее жизни. А вот Танаев понимал ее состояние.

Хотя Кирасов и не был настоящим психомонтом, выполняя роль марионетки в более опытных руках, он, несомненно, обладал ментальными способностями, в этом Танаев имел возможность убедиться. И Лана, Избавившись от постоянного психологического давления с его стороны, должна была испытывать облегчение и чувство освобождения.

— Ты возьмешь меня с собой на Землю, когда все здесь закончится?

— Ну, разумеется, мы все вернемся на Землю.

— Здесь каждый сам устраивает свою судьбу, и меня не волнует, что произойдет с остальными. Мне нужно твое обещание.

Это походило на торг, и циничность Ланы, ее откровенный эгоизм, желание использовать в своих интересах любое обстоятельство, даже гибель близкого человека, не понравились Глебу, но выбора у него не осталось — сказав «а», приходилось делать следующий шаг.

На какое-то мгновение, после того как он подтвердил свое обещание доставить Лану на Землю при любых обстоятельствах, ему показалось, что на стене мелькнула некая тень, напоминавшая набросок углем кошачьей морды, расплывшейся в довольной улыбке.

Оставив Лану в своей каюте и попросив не покидать ее до конца операции, он торопливо прошел в капитанскую рубку, откуда можно было получать информацию из всех помещений станции. Но сражение уже закончилось. На станции не осталось ни одного целого робота, и теперь заговорщикам оставалось только ожидать ответного хода своих невидимых тюремщиков. Произошло и еще одно неожиданное событие — бесследно исчез Николай. Человек, которого Глеб считал наиболее опытным бойцом и которому он доверил трофейный бластер. Человек, бездействие которого в самый ответственный момент чуть не стоило ему жизни. Поиски Николая во всех доступных для карантинщиков помещениях станции ни к чему не привели. Он словно растворился в воздухе. Это в какой-то степени отвлекло заговорщиков от гибели Кирасова. Необъяснимость и таинственность какого-нибудь события всегда кажется людям значительней любой трагедии.

Часа через два Танаев полностью освободился от всех дел и обязанностей, свалившихся на него, и мимоходом удивившись собственному нетерпению, смог вернуться в свою каюту.

Едва он переступил порог, руки Ланы легли ему на плечи, а ее лицо оказалось так близко, что не воспользоваться этим было бы просто невежливо.

Их первый поцелуй получился долгим и холодным, в нем не было огня настоящей страсти. Сделка в отношениях между мужчиной и женщиной всегда приглушает страсть, и требуется время, чтобы ее разбудить. Словно желая отомстить Лане за собственный не слишком благовидный поступок, Глеб начал ее раздевать, наблюдая за ее реакцией, словно проделывал в лаборатории какой-то эксперимент.

Она не сопротивлялась, но оставалась совершенно равнодушной и холодной. А чего еще он мог ожидать от женщины, которая всего лишь выполняла свою негласную часть заключенного между ними договора?

Ему пришлось сдержать свой мужской эгоизм, проявить терпение и нежность, прежде чем она начала отвечать на его ласки. Кончилось тем, что оба они забыли о том, как это начиналось.

Вот только образ убитого им человека, вопреки всем внутренним запретам, нет-нет да и вставал перед глазами Танаева. И не мог он забыть, что тело доставшейся ему в качестве трофея женщины еще вчера вечером ласкали руки убитого.

Пару часов спустя, когда, утомленные и довольные друг другом, они все еще лежали в его постели, Танаев спросил:

— Ты помнишь, как познакомилась с Кирасовым, когда впервые его увидела?

Лана поняла его неправильно и ответила довольно резко:

— Зачем тебе это? Эдварда больше нет. Глупо ревновать к мертвому.

— Ты не понимаешь. Это не ревность. Мне надо разобраться в том, каким образом он подвергся психоконструктивному воздействию и на кого еще оно могло распространиться. Мне надо это знать, чтобы вычислить нашего главного врага, психомонта, способного превратить любого из вас в свою послушную марионетку.

— Ты и меня подозреваешь?

— Человек, подвергшийся психообработке, ничего об этом не знает, из его памяти стираются все следы контакта с психомонтом. На месте такого человека мог оказаться любой из нас. Именно поэтому я стараюсь выяснить все детали, связанные с поведением людей вашей группы. Их контакты, местонахождение — все имеет значение. Возможно, это ничего не даст, но я должен хотя бы попытаться.

Она резко приподнялась на постели, не обращая внимания на то, что форма ее обнаженной груди совершенно сбивает Глеба с темы важного для него разговора.

— Для тебя дело всегда стоит на первом месте? Или это связано с тем, что твое тело и твоя психика слишком отличаются от обычного человека?

— Ты это заметила? Тебе это мешает?

— Да нет, в общем-то... Во всяком случае, сейчас. — Лана не договорила, но он понял, что она имела в виду. Пока в их отношениях главной составляющей был секс, в котором он мог показать себя с лучшей стороны, Лана могла не обращать внимания на странности в его внешнем виде. Не так уж много от них и оставалось, с каждым днем уменьшались участки прозрачной кожи на его теле. Но память о том, как он, собственными руками, создавал себе свое нынешнее тело из крохотных пластмассовых кирпичиков, никуда не исчезла и постоянно мешала ему, особенно в интимных отношениях с женщинами.

Зухрин знала о его происхождении все и принимала его таким, каким он был, да она и сама прошла такую обработку, что обычным человеком ее уже нельзя было назвать, — другое дело Лана...

На следующее утро Танаев решил отправиться на встречу с Годвином. Тянуть с этим было нельзя — чистильщик знал о серьезных переменах на карантинной станции. Для этого у него было достаточно каналов информации. Хотя бы звуки... Переборки станции резонировали и отзывались на каждый удар глухим вибрирующим звуком. Слишком долго оставлять его в неведении относительно изменившейся обстановки было опасно. В конце концов, не дождавшись известий от Танаева, Годвин мог самостоятельно взяться за осуществление их плана и вызвать земной бот, вовсе не для того, чтобы его захватить... Слишком ненадежного сторонника послала судьба Глебу, но роптать на нее — занятие бесперспективное, и нужно уметь использовать все представившиеся возможности.

Неожиданно, когда Танаев уже направлялся к замаскированной решетке воздуховода, за которой скрывался проход на военную базу, в кармане его куртки едва слышно загудел передатчик закодированной связи.

Годвин, вопреки своей собственной просьбе — не выходить в эфир без крайней необходимости, сам вышел на связь, и когда Танаев щелкнул кнопкой приема, в наушниках раздался взволнованный голос наемного убийцы:

— К нашей станции приближается неизвестный космический корабль! — В голосе чистильщика слышались непривычные панические нотки, которые не могла скрыть даже сильно искаженная кодированным передатчиком речь.

— Что за корабль? Откуда он взялся? Ты не видел его старта с земного космодрома?

— Это не наш корабль! Он пришел из открытого космоса! Прошел недалеко от Юпитера, а теперь вышел на орбиту станции и, гася скорость, постепенно приближается. Вам лучше на него посмотреть! Здесь хорошая оптика.

Через некоторое время Танаев уже рассматривал неведомого гостя. До него все еще оставалось не меньше трех тысяч километров, но великолепная оптика, приспособленная для наведения лазерных пушек орбитальной крепости, которую, по существу, и представляла собой эта часть так называемой «карантинной» станции, позволяла рассмотреть корабль во всех деталях.

Что-то грубое и до боли знакомое виделось Танаеву в обводах неизвестного корабля, напоминавшего своими контурами сдвоенный круглый пенал с тупым носом и такой же тупой, наискось срезанной кормой, за которой, приглушая свет звезд, тянулся длинный шлейф фотонного излучения.

Даже с такого расстояния легко было понять, что корабль огромен. Не менее трехсот метров в длину и около сорока метров в диаметре было в каждом из его сдвоенных цилиндров. Такие корабли, игнорировавшие законы аэродинамики, строили в открытом космосе, и они не были приспособлены для посадки на планеты.

— Вы уверены, что это не старый земной корабль? Не может на нем быть одна из исследовательских экспедиций, лишь теперь добравшаяся до родной планеты?

— Это не исследовательский корабль. Впереди и сверху, если присмотреться, можно увидеть утопленные в обшивку орудийные башни ближнего боя. А внизу есть широкий шлюз, для выброса в пространство ракетных истребителей. Он немного напоминает своими обводами федеральный крейсер последних военных лет, но на Земле не осталось кораблей такого класса.

— Вы пытались с ним связаться?

— Он не отвечает на вызовы. Не понимает нас или попросту игнорирует наши запросы. Что будем делать?

— Сколько времени потребуется для того, чтобы запустить наши генераторы и привести в боевую готовность лазерные пушки? — спросил Глеб.

— Не меньше часа. Слишком мало людей у нас на борту. Даже если расставить по боевым постам всех ваших карантинщиков, мы все равно не успеем.

— Вы неплохо разбираетесь в вооружении станции и ее возможностях.

— Это входит в мое задание. К тому же я вам говорил, что не всегда был чистильщиком. Так что мы будем делать?

— Готовиться к встрече. Мне не нравится его молчание. Сделаем все, что успеем. Нужно подготовить хотя бы часть орудий. Неизвестно, чего можно ожидать от этого молчаливого гостя. И продолжайте попытки связаться с ним, что-то мне говорит, что он прекрасно слышит и понимает наши сигналы.

Полчаса прошло в томительном ожидании. Все обитатели станции уже были в спешке представлены Годвину и расставлены им по боевым постам. Перед лицом внешней опасности никто не стал задавать неуместные вопросы по поводу появления на станции нового лица. Не до того было сейчас, под прицелом энергетических орудий выраставшей на глазах стальной громадины. К моменту подхода неизвестного корабля на дистанцию ближнего боя удалось запустить один-единственный генератор, способный обеспечить энергией лишь одну лазерную батарею, но и ее накопители все еще не были готовы к тому, чтобы послать на кристаллические излучатели пушек необходимое количество энергии. Впрочем, это не имело особого значения. Танаев понимал, что противостоять боевой мощи приближавшегося к ним корабля они не смогут даже в том случае, если все орудия станции будут приведены в боевую готовность. Начинать бой в таких условиях было бы самоубийственной глупостью, и Танаев не собирался этого делать еще и по той причине, что в обводах корабля, во всей его колоссальной мощи, для Танаева было что-то очень знакомое, почти родное. Он чувствовал, что приказ стрелять по этому кораблю застрянет у него в горле.

Приблизившись к станции на расстояние около ста километров, неизвестный корабль включил узконаправленную радиосвязь. Танаев к этому времени уже почти не сомневался в том, какую речь услышит из динамика, и не удивился, когда кабину управления наполнили звуки интерлекта — официального языка Федерации, на котором общались все ее колонии бесчисленное множество лет.

— Прошу подтвердить присутствие на борту вашей станции навигатора первого класса, лейтенанта Глеба Танаева, разыскиваемого федеральным правительством Земли.

После этого сообщения на лице Годвина прорезалась целая гамма чувств. О каком правительстве они говорят?!

— Перестань притворяться! — с презрением бросил Танаев. — Ты не мог не знать о существовании колонии, на которую перебралось Земное правительство! Такие корабли, как этот, не появляются в космосе без причины!

— Но я действительно не знал! Почему мне все время приходится доказывать свою правоту и особенно в тех случаях, когда я говорю правду?!

— Потому, что ты говоришь ее слишком редко!

Решительно отстранив Годвина от передатчика, Танаев включил микрофон:

— Здесь Танаев! С кем я говорю?

— С командиром федерального крейсера «Вечерняя звезда». Предлагаю вам сдаться. В этом случае вы позволите нам обойтись без ненужного кровопролития.

— Сдаться кому? Какую Федерацию вы представляете?

— Земную, разумеется, перестаньте ломать комедию, Танаев!

— Взгляните на ваши экраны. Я что-то не вижу на Земле следов находившейся там когда-то Федерации.

— Вас не было слишком долго. Федерация сменила базовую планету более пятисот лет тому назад. Так вы сдаетесь, или мне высаживать десант?

Танаев не успел ответить, потому что на экране обзорного локатора появились две белые точки, стремительно приближавшиеся к крейсеру. Несколько минут назад они оторвались от поверхности Земли, но лишь сейчас вышли из тени и сразу оказались слишком близко от крейсера. Повинуясь внезапному импульсу, Танаев спросил человека, который, судя по всему, собирался его арестовать:

— Вы видите атакующие вас ракеты?

— Да, спасибо. Наши защитные поля уничтожат их раньше, чем они активируют взрыватели.

Подтверждая слова капитана «Вечерней звезды», на фоне черного полотнища космоса неожиданно вспыхнули два огненных шара, через секунду превратившихся в облака светящейся пыли.

— У них мощная защита, — пробормотал Годвин. — Наши пушки для них не страшнее зубочисток.

Словно желая доказать мощь своего оружия, носовая лазерная батарея крейсера ответила на атаку. Две параллельные рубиновые иглы протянулись от орудий к Земле. Лазерные лучи, хорошо видные в тех местах, где они проходили сквозь облака газов и пыли, оставшихся после взрывов, становились совершенно невидимыми в безвоздушном пространстве.

Зато на Земле их действие немедленно было отмечено огненной вспышкой и появившимся вслед за ней заревом пожара.

— Они уничтожили пусковые установки. Скорее всего, чтобы обезопасить свой десантный бот.

И вновь Годвин оказался прав, лишний раз доказав, что он прекрасно разбирается в обстановке.

Едва облако от взрывов рассеялось, от крейсера отделился небольшой ракетный катер и направился к станции. Его изображение на экранах стремительно увеличивалось. До прибытия на борт станции новых действующих лиц оставались считаные минуты.

— Что ты собираешься делать, Танаев? — Годвин хорошо держался, на его лице не было заметно ни малейшего волнения, словно предстоящий захват станции федеральными военными не имел к нему ни малейшего отношения, хотя, судя по обмену залпами, отношения между федералами и теми, кто хозяйничал сейчас на Земле, оставляли желать лучшего.

— А что бы ты сделал на моем месте?

— Ну, учитывая обстоятельства, я бы, наверно, сдался... Слишком много людей в тебе заинтересовано, и лучше оказаться в руках тех, кто сможет оградить тебя от более враждебных притязаний. Не понимаю, зачем эти дураки внизу атаковали крейсер? Сразу было видно, что такая атака бессмысленна.

— Чтобы проверить его защиту. Очевидно, для них появление этого корабля — такая же неожиданность, как для нас.

— Не думаю. О существовании новой федеральной базы правительству Нью-Америки было известно.

— Я предполагал, что ты от меня что-то скрываешь. Но не знал, что так много важной информации. Тем приятней будет расстаться с тобой. Передай привет остальным карантинщикам. Надеюсь, после того, как меня здесь не станет, твое ведомство оставит их в покое.

— А знаешь, Танаев, мне поручено убить тебя, если ситуация полностью выйдет из-под контроля. Но мне не хочется этого делать, хотя именно сейчас наступил тот самый момент.

— Ты ведь уже пытался однажды, хочешь попробовать еще раз?

— В общем-то, нет. Будем считать, что и эта попытка оказалась неудачной. Ты мне понравился настолько, что я бы согласился служить под твоим командованием.

— Спасибо. Раз уж мы расстаемся почти друзьями, выполни мою последнюю просьбу.

— Если смогу. Я все еще на службе и не уверен, что выберусь живым из этой передряги.

— Это довольно простое поручение. Разумеется, в том случае, если тебя не арестуют и не убьют. Доставь Лану на Землю. Я ей это обещал. И сделай так, чтобы ищейки из твоего «чистилища» потеряли ее след.

— Я попробую. — Неожиданно Годвин шагнул к Танаеву и крепко пожал его руку: — Береги себя. Я не верю в то, что ты преступник. За преступниками не посылают военные космические корабли. Скорее всего, федералам тоже понадобились образцы твоих тканей. Так что будь осторожен!

Их неожиданное для обоих дружеское прощание было прервано чавкающим звуком открывшейся двери наружного шлюза.

В огромном помещении сразу же стало тесно от ввалившихся внутрь десантников в бронежилетах. И хотя их было всего шесть человек, создавалось впечатление, что каждый из них одновременно присутствует в нескольких местах. Их лица за светофильтрами шлемов невозможно было рассмотреть, а короткие команды, доносившиеся из переговорных устройств, лишь усиливали впечатление того, что станцию вновь захватила толпа вооруженных роботов.

Танаева и Годвина поставили лицом к стене, заставили завести назад руки и на обоих защелкнули наручники. Лишь после этого командир десантного звена соизволил спросить, кто из них Танаев. Подойдя к нему вплотную и убедившись в том, что перед ним действительно находится нужный ему человек, он перестал обращать на Годвина всякое внимание.

Видимо, между десантниками происходил интенсивный обмен репликами и командами, неслышными для посторонних. Их действия отличались слаженностью и эффективностью. Были выключены и безжалостно выведены из строя все батареи станции. Но шлюз, ведущий в карантинный отсек станции, десантников не заинтересовал. К облегчению Танаева, покончив с вооружением, они не обратили никакого внимания на тех карантинщиков, которые, следуя его указаниям, заняли свои посты в кабинках наводчиков.

Вряд ли это было результатом беспечности, скорее всего, ими руководила уверенность в своей полной безнаказанности. После того как тяжелое вооружение станции было уничтожено, никакое легкое оружие уже не могло пробить броню укрывавших их скафандров.

Больше всего Танаева удивило полное отсутствие у десантников интереса к захваченной станции. Покончив с ее разоружением и не теряя больше ни минуты, они окружили Танаева плотным кольцом и двинулись обратно к шлюзовой камере, оставив прикованного к стене Годвина в полном недоумении по поводу всего происшедшего. Если раньше у Танаева еще были какие-то иллюзии относительно целей визита этого таинственного корабля, то теперь они полностью развеялись. Кроме него самого, десантников больше ничего не интересовало.

— Надо было попросить ключ от наручников... — пробормотал Годвин, зубами пытаясь достать из своего кармана универсальную отмычку, с которой никогда не расставался.

Глава 10

Как только ракетный катер отчалил от причального шлюза карантинной станции и взял курс к кораблю, с Танаева сняли наручники. Но кроме этого ничего не изменилось. Понимание того, что происходит и с какой целью был выслан за ним ракетный бот, не появилось, несмотря на то что какую-то часть переговоров десантников он мог улавливать без всяких вспомогательных устройств. Отрывочные фразы, вроде:

— Чем он может быть опасен? С виду он таким не кажется. Обыкновенный гражданский.

— Не наше дело обсуждать приказы. Наше дело доставить его на корабль, соблюдая максимальную осторожность.

— И кого мы должны опасаться? Его? — ничего не объясняли.

Чтобы не выдавать свои способности, Танаев предпочел молчать всю дорогу. В новой непонятной ситуации, в которую он теперь попал, скрытность могла ему пригодиться.

Кстати, наручники с него сняли именно потому, что не учитывали все его возможности. Конечно, он не мог справиться с десантником в боевом скафандре, снабженном сервоусилителями и реактивными движителями, да и не собирался этого делать... Но не вечно же эти парни собираются оставаться в скафандрах. Неясно, зачем вообще они их использовали. Операция проводилась в закрытом помещении, чего же они опасались? Активного сопротивления со стороны обитателей станции, атаки с Земли, или эта мера предосторожности была предпринята против него? Чья это нелепая идея, обвинить его в каком-то преступлении? Для чего это понадобилось и как ему теперь держаться по отношению к представителям власти?

Ведь он по-прежнему, даже сейчас, продолжал себя считать гражданином Федерации, несмотря на то что за время его отсутствия сама Федерация здорово изменилась.

Ничего. На борту крейсера все прояснится. Им придется дать ему исчерпывающее объяснения своим действиям, иначе его скрытые способности могут стать не такими уж скрытыми...

Громада крейсера между тем заслонила собой уже пару созвездий, и лишь сейчас Танаев по достоинству смог оценить всю величину и мощь этого корабля. Чтобы построить его, нужны были космические верфи, оборудованные по последнему слову техники, а из этого следовало, что слух об утрате Федерацией своего могущества не соответствует действительности. И не так уж важно, где эти верфи располагаются — на Земле или на одной из ее космических колоний.

«Тем не менее родную планету моим соотечественникам почему-то пришлось оставить... Неужели могущество Хорста оказалось так велико, что с ним не смогла справиться цивилизация, обладающая такими кораблями?» — подумал Танаев, не в силах отвести восхищенный взор от приближавшейся громады корабля, которая теперь заслонила собой уже весь горизонт.

Если над Землей действительно пронеслась разрушительная война, о которой говорил Годвин, то с тех пор должно было пройти много лет, необходимых для того, чтобы создать на новом месте технологические структуры и производственные мощности, способные воплотить в жизнь подобный корабль. Он пожалел о том, что так и не успел познакомиться с информацией, обнаруженной на старой космической базе, — крейсер пришел слишком рано...

Его размышления были прерваны мягким щелчком причальных захватов. Пилот катера хорошо знал свое дело.

Десантники, сохраняя молчание, жестами предложили ему первому пройти к шлюзу. За воздухонепроницаемым тамбуром, около двери, ведущей во внутренние помещения корабля, Глеба ожидал офицер в незнакомой ему форме.

Молодой человек без оружия и без всякой охраны. Такая встреча понравилась Танаеву гораздо больше, чем знакомство с десантниками, оставшимися на борту своего катера, сразу же после высадки Танаева отправившегося к другому шлюзу.

— Моя фамилия Самарин, я второй помощник суперкарго крейсера «Вечерняя звезда», — сообщил он не без гордости. — Мне поручено встретить вас, господин Танаев, и извиниться за вынужденно грубое поведение наших десантников. Позже вам объяснят его причину. А сейчас, не хотите ли немного отдохнуть после всех передряг и подготовиться к встрече с капитаном. Показать вам вашу каюту?

Не так уж плохо для начала. Кажется, его худшие опасения не оправдались, как и предположение Годвина о том, что федералам понадобились всего лишь образцы его тканей. Впрочем, последнее еще может оказаться фактом. Вежливая форма встречи легко может измениться на свою противоположность, как только он проявит неповиновение. Танаев кивнул в знак согласия и молча проследовал за Самариным к лифту, решив отложить все свои вопросы до встречи с капитаном, которая, как сообщил Самарин, назначена на четыре часа пополудни, по корабельному времени. Сверившись с висевшими на каждом переходе электронными часами, Глеб прикинул, что у него остается всего пара часов, чтобы подготовиться к встрече, которая, возможно, определит всю его дальнейшую судьбу.

— Без пятнадцати четыре за вами зайдет дежурный офицер и проводит к капитану. К этому времени вы должны быть полностью готовы, капитан не одобряет опозданий.

Эта фраза вызвала в Танаеве одобрительный отклик. Дисциплина на военном корабле лишний раз напомнила о том, к какому флоту он принадлежит.

Уже в коридоре жилого яруса Танаева приятно удивила чистота и порядок. Даже ручки дверей, надраенные до блеска, вызывали в нем всплеск положительных эмоций, и он понял, что не может объективно оценивать этот корабль. «Вечерняя звезда» принадлежала Земной Федерации, — той самой Федерации, которой он служил всю свою сознательную жизнь и известие о гибели которой воспринял как свою личную трагедию. И вот теперь он идет по коридорам построенного на ее верфях могучего корабля, способного одним залпом подавить наземную ракетную батарею.

И пусть встреча с соотечественниками оказалась не столь радостной, как он предполагал, пусть она произошла с некоторым опозданием, перед ним, по крайней мере, извинились. И все же это еще не повод для щенячьего восторга, не надо забывать, что его положение по-прежнему неопределенно, и неожиданности, обрушившиеся на него с первого дня возвращения, все еще продолжают сыпаться, словно из рога изобилия. Арест, схватка с роботами, захват карантинной станции, и снова арест...

Самарин любезно распахнул перед ним двери небольшой, но уютной каюты, в которой обнаружилось все необходимое. Впрочем, гораздо больше, чем все необходимые туалетные принадлежности и чистая одежда в открывшемся после голосовой команды шкафу, Танаева обрадовало отсутствие охраны у дверей.

Приняв волновой душ, Глеб примерил новую форму, заботливо оставленную для него на вешалках шкафа Она, хоть и без знаков различия, явно была офицерской. Да к тому же была сшита по его размерам.

— Вас повысили в статусе, господин Танаев. Не гражданин, не офицер, не навигатор, — просто «господин», — произнес Глеб после того, как Самарин, еще раз употребив это непривычное обращение, удалился. — Они не знают, как ко мне обращаться. Они вообще не понимают, каким образом я здесь оказался, но, тем не менее, вполне возможно, что этот корабль прислали сюда именно за мной.

«Что-то им от меня нужно, что-то очень важное. Будем надеяться, что Годвин ошибся и речь не идет лишь об изучении необычных особенностей моего тела, хотя кто знает, кто знает...»

После того как Глеб полностью привел себя в порядок, до встречи с капитаном у него оставалось еще целых полчаса. Он потратил это время на изучение оборудования своей, каюты, во время которого сделал немало приятных для себя открытий.

Так, он обнаружил, что далеко не все оборудование каюты выполняет голосовые команды. В крышку стола была вделана большая кнопка, превращавшая одну из стенных панелей в обзорный экран. Включив его, он понял, что корабль совершает какой-то маневр. Изображение земного диска медленно смещалось, корабль приближался к ночной зоне планеты, и Танаев удивился тому, что даже не заметил момент, когда включились ходовые двигатели. Инерция здесь не ощущалась... Многое на этом корабле вызывало его удивление и, пожалуй, несколько неоправданный восторг.

— Тебе следует помнить о наручниках и сохранять объективность в оценках, хотя бы до встречи с капитаном. Еще неизвестно, как все это обернется для тебя лично! — произнес знакомый голос кота у него за спиной. Танаев обернулся и успел увидеть в зеркале исчезающее изображение Шарго.

— Сколько раз я просил тебя не подкрадываться!

— А я и не подкрадываюсь. Я присутствую. Веду учет всем твоим промахам и гадостям, которые ты себе позволяешь по отношению к другим людям. Я ведь соглядатай, помнишь об этом? — Теперь голос шел из ярко освещенного угла комнаты, в котором, разумеется, никого не было.

— Я не делаю никаких гадостей!

— А как насчет Зухрин? Ты, кажется, собирался вызволить ее из беды, в которую она попала, спасая, между прочим, твою драгоценную шкуру!

— До сих пор у меня не было такой возможности. Но я помню о своих обещаниях. Всегда помню!

— Ну-ну...

— Послушай, Шарго, объясни, зачем тебе это нужно? Зачем ты следишь за каждым моим шагом и ведешь счет всем моим промахам и неудачам?

— Я ведь уже говорил: соглядатай обязан вести учет всем поступкам поднадзорного.

— Но кому это нужно и зачем?

— Как это, «зачем»? Если сумма твоих отрицательных поступков превысит определенную величину, Хорст получит полный контроль над тобой.

— Так ты по-прежнему служишь ему?

— Я никому не служу. Я лишь веду учет, вполне объективный, между прочим!

— Находясь у меня на довольствии, ты продолжаешь служить моим врагам! Это как, хороший поступок?

— Тоже мне, довольствие! Ты требуешь возмещения за каждую каплю валерьянки и плошку молока. Так что давай не будем насчет довольствия. К тому же я вполне могу обходиться без твоих подачек. И вообще тебе пора к капитану, смотри не опоздай и держи ухо востро, здесь никому нельзя верить!

Входная дверь отозвалась на последнюю фразу кота мелодичным звоном. Дежурный офицер появился минута в минуту.

Капитанская каюта напоминала что угодно, но только не каюту капитана космического корабля. Начать с того, что она состояла из двух зон — жилой и рабочей. Для того чтобы попасть в рабочую зону и увидеть самого капитана, Танаеву пришлось проследовать через жилую часть каюты, заполненную стеллажами со старинными книгами и украшенную картинами известных художников, подобранными без всякого определенного стиля. Скорее всего, это были копии, но Танаев не настолько хорошо разбирался в живописи, чтобы определить подобное с первого взгляда. Это живописное разнообразие должно было, очевидно, подтвердить тот неоспоримый факт, что ни искусство Земли, ни ее традиции на этом корабле не забывают. Странно, конечно, что капитан предпочел выставить на всеобщее обозрение свое жилище. Танаев на его месте поменял бы комнаты местами, но в чужой монастырь со своим уставом не ходят.

Где-то в самом углу, за ширмой, приютилась одинокая солдатская койка, заправленная шерстяным армейским одеялом, невольно вызвавшая у Танаева улыбку, — столь явное желание капитана подчеркнуть свою близость к экипажу показалось ему излишним.

Он не смог бы жить в этой неуютной комнате, словно вырванной из далекого прошлого Земли. Зато вторая, рабочая часть каюты ему понравилась. Она была небольшой и строго функциональной. Слегка изогнутый рабочий стол с длинным рядом информационных дисплеев и устройств связи напоминал диспетчерский пульт электростанции и вызвал у Танаева тоскливое воспоминание о его собственной каюте, на давно превратившемся в прах исследовательском корабле, на котором он когда-то совершил свое последнее путешествие к звездам.

Контр-адмирал, Катасонов Валерий Захарович, поднялся ему навстречу и любезно приветствовал. Танаев с удовлетворением отметил, что сопровождавший его офицер остался снаружи и в каюте адмирала не было ни охраны, ни посторонних членов команды, которые, по опыту Танаева, пользуются любым поводом, чтобы оказаться поближе к начальству.

Катасонову было за пятьдесят, но форма сидела на нем как влитая, — он по-прежнему был строен и подтянут, хотя на висках уже проступила седина, а в глазах можно было заметить тот особый блеск, который появляется у людей, немало повидавших на своем веку.

Сбоку над столом висела фотография молодой женщины с ребенком на руках — и это был единственный личный штрих в рабочей части каюты. Знакомясь с обстановкой, вживаясь в атмосферу каюты, Танаев не спешил начинать разговор, справедливо полагая, что после встречи с наручниками он имеет право на какие-то предварительные объяснения. Видимо, Катасонов понял это, и в уголках его глаз появилась едва заметная усмешка.

— Вероятно, вы ждете от меня официального извинения за встречу, и вы его получите в конце нашей беседы, если все еще будете на этом настаивать. Здесь выключены все записывающие устройства. Даже те, которые не положено отключать ни при каких обстоятельствах.

— Я польщен! — чуточку иронически произнес Танаев, все еще не определивший, как ему держаться и чего ждать от этой встречи.

Проигнорировав его иронию, Катасонов продолжил:

— Этим я хотел подчеркнуть, насколько важна конфиденциальность нашей беседы. Грубость, проявленная десантниками при вашем задержании, была совершенно необходима.

— Задержании? Так я должен считать себя задержанным?

— Как я могу себе позволить задержать героя космоса, даже если в его возвращении так много странного? — Сарказм в голосе Катасонова заставил Танаева, в свою очередь, усмехнуться.

— Так, может быть, мне следует начать наш разговор с объяснения странностей моего возвращения?

— Хорошо бы.

— С чего именно мне начать? История того, что со мной произошло, слишком длинна и запутанна.

— Начните с самого главного. Потом вы напишете подробный отчет, который проанализируют наши ученые, а сейчас просто ответьте на мои вопросы.

— Так задавайте их!

— Меня не удивляет ваша задержка во времени. Этот парадокс, связанный с различной скоростью его течения на Земле и на кораблях, приблизившихся к скорости света, нам хорошо знаком. Нет сомнения в том, что время в районе черной звезды, поглотившей вашу планету, текло намного медленней, чем на Земле. Я внимательно изучил отчет о вашей экспедиции. К счастью, он сохранился. Самые ценные архивные материалы нам удалось переправить в безопасное место еще до того, как столица Федерации была захвачена. Так вот, из этого отчета следует, что вы погибли, Танаев. Во всяком случае, погибло ваше физическое тело. Или я ошибаюсь?

— Нет. Все верно. Мое прежнее тело было уничтожено во время перехода в управляющие структуры защитной станции Антов. Вам знакома цивилизация Антов? Вы получили о ней какие-то новые сведения за время моего отсутствия?

— Больше мы не сталкивались с ней. Ваш случай единственный, но продолжайте!

— Когда теряешь так много, кое-что приобретаешь взамен. Есть какой-то странный закон равновесия справедливости, если можно его так назвать. Проявление этого закона не всегда так явно, как хотелось бы людям, попавшим в беду, но он существует и действует.

Потеряв свое физическое тело, я получил доступ ко всем управляющим структурам станции, ко всем ее технологическим цепочкам и к огромной информационной базе. Сумма знаний, заключенная в ней, намного превосходила все, что может вообразить себе человеческий разум.

В конце концов, воспользовавшись открывшимися передо мной новыми возможностями, мне удалось восстановить свое тело — не в его прежнем качестве, разумеется. Кое-что было упрощено, кое-что улучшено, а кое-что утрачено навсегда. И вот я сижу перед вами.

— Каким образом вы преодолели кокон свернутого пространства, внутри которого находилась ваша планета? Как вам удалось вернуться?

— Это уже другая история. И было бы справедливо, если бы теперь вы ответили на некоторые мои вопросы.

Какое-то время Катасонов молча разглядывал Танаева, и по тому, как сдвинулись его брови, было заметно, что ему не так-то просто принять предложенный Танаевым поворот беседы. Этот человек привык отдавать приказы и не считал нужным выполнять чьи бы то ни было требования.

В конце концов он сказал:

— Мне придется поверить всему, что я от вас услышал, на слово, хотя вы, конечно, понимаете, насколько невероятна ваша история. Придет время, когда те, кому это положено по штату, проверят и подвергнут сомнению каждую запятую в вашем отчете. Но сейчас перед нами стоят совершенно другие задачи. Поэтому спрашивайте. Что вас интересует в первую очередь?

— Что произошло с Землей за время моего отсутствия?

— Хороший вопрос. Спроси вы о чем-нибудь другом, и я начал бы сомневаться в вашей искренности. Но разве на карантинной станции вы не получили на него ответа?

— Весьма расплывчатый. Люди, находившиеся там, в своем большинстве такие же, как и я, космонавты, улетевшие с Земли давным-давно и после возвращения сразу же изолированные. — Танаев не стал распространяться по поводу появления на станции представителя земного ведомства чистильщиков. Всегда полезнее иметь несколько источников информации и сравнивать полученные от них сведения.

Выдержав долгую паузу, словно собираясь с мыслями и стараясь облечь их в краткую и доступную для понимания Танаева форму, Катасонов, в конце концов, сказал:

— Мы пережили странную войну.

Глава 11

— Странную войну? Простите. Я вас не понимаю!

— Так она названа официально, поскольку до сих пор точно неизвестно, когда именно она началась и когда закончится.

— Она все еще продолжается?

— Официально — нет. Хотя, впрочем, официально она и не начиналась. Вспышки недовольства, забастовки, неожиданные волны вандализма. Когда обезумевшие толпы выходили на улицы и в полном остервенении старались уничтожить все, что нам удалось создать за долгие годы. Все это, в той или иной степени, знакомо и вашему времени.

Но с годами это стремление к разрушению в наших согражданах усилилось настолько, что ученым пришлось искать ему объяснение. Если при прежних социальных системах его можно было объяснить неравенством положения отдельных граждан, то со временем все граждане Федерации получили равные права.

— Насколько я понимаю, это просто невозможно. Разве что на бумаге. Но на бумаге все обладали равными правами и в мое время.

— Во всяком случае, федеральная система смогла полностью удовлетворить потребность всех своих граждан в самом насущном: в еде, в крове, в одежде, в возможности учиться и при желании эмигрировать на вновь открытые миры.

— Всего этого недостаточно для социальной справедливости. Больше того, по-настоящему, недовольство начинает проявляться именно в тех колониях, где все основные потребности их жителей удовлетворены, и у людей появляется время и желание бороться за улучшение своего социального статуса.

Катасонов думал о том, что на его долю выпала нелегкая задача убедить этого колючего недоверчивого человека в необходимости сотрудничать, а он до сих пор не может решить, какой линии в разговоре с ним следует придерживаться.

Привычная ему манера приказа в данном случае совершенно не годилась. Федерация слишком нуждалась в услугах Танаева, и его добровольное согласие на выполнение миссии, которую Катасонов собирался ему предложить, было совершенно необходимо.

Подавив непроизвольное раздражение и остро пожалев о том, что он никогда не был дипломатом, Катасонов продолжил нелегкий для него разговор:

— Возможно, вы правы. Но я не собираюсь вступать с вами в социологический спор. В конце концов выяснилось, что причина все усиливавшихся беспорядков находится не в социальной сфере.

— Где же еще она может находиться? Неужели вы, по примеру многих соотечественников из моего времени, обратились к поиску внешних врагов?

— Нам не пришлось их искать, потому что вскоре наши службы безопасности раскрыли существование... Нет, не организации, поскольку никакой организации мы так и не обнаружили. И, пожалуй, в раскрытии этого заговора главную роль сыграли не службы безопасности, а наши медики, установившие неопровержимый факт манипулирования сознанием наших сограждан в масштабах, вызвавших все негативные события тех лет.

Люди вполне обеспеченные, занимавшие ответственное положение в обществе, буквально сходили с ума, выбегали на улицы и начинали крушить все подряд. Толпы безумцев, сталкивавшиеся друг с другом, кровавая резня на улицах, пожары, беспомощность полиции, потерявшей большую часть своих сотрудников, присоединившихся к бесчинствующим... Вот почему эту войну назвали странной. Разумеется, мы пытались найти источник психологического воздействия на людей. Но вскоре выяснилось, что для психомонтажа нет необходимости в непосредственном контакте с объектом воздействия.

«Это весьма похоже на работу психомонтов Хорста. Но, может быть, я ошибаюсь?» — подумал Танаев.

— Что такое «психомонтаж»?

— Всего лишь термин, придуманный нашими учеными. Надо же было как-то назвать массовый гипноз, не сравнимый по силе ни с чем известным нам ранее.

— Вы считаете, что в основе этого воздействия лежит гипноз? — спросил Танаев, горько усмехнувшись про себя: ему хорошо было известно, что собой представляли эти «гипнотизеры». Посланцы радужных князей появились на Земле намного раньше того срока, о котором говорил Хорст. Или он сам слишком надолго задержался в дороге? Сейчас это уже не имело значения. Основу силы посланцев Хорста составлял вовсе не гипноз, а волшебство, само существование которого земная наука продолжала упорно отрицать. Неудивительно, что федералы даже не сумели понять причину своего поражения.

— Разумеется, мы понимали, что не могут существовать гипнотизеры подобной силы, во всяком случае, среди представителей расы гомо сапиенс. Но ни одного из этих таинственных пришельцев поймать так и не удалось — что, впрочем, нетрудно объяснить, учитывая силу их воздействия на окружающих. Они легко уходили от наших облав, ускользали изо всех ловушек, превращая охотившихся на них людей в новых безумцев или обрабатывая их таким образом, что самые надежные подразделения наших войск переходили в лагерь противника.

И все же одной только пятой колонны, при всем ее могуществе, было недостаточно для того, чтобы полностью подорвать экономику и привести к гибели космическую цивилизацию, подобную Земной Федерации. Правительство пришло к выводу, что это всего лишь прелюдия к прямой агрессии. И как только это стало ясно, началась тайная подготовка к нашему поражению.

— Почему же к поражению, а не к серьезной обороне?

— К обороне мы тоже готовились, но наряду с этим, учитывая неограниченные возможности наших противников в психологической войне, можно было предположить их подавляющее превосходство и в военных технологиях. Поэтому правительство начало готовиться к отступлению... Это было самым мудрым, и к тому же, как показали последующие события, единственно правильным решением, позволившим нашей цивилизации избежать полного уничтожения.

К моменту, когда странная война начала приближаться к своей завершающей фазе, одним из наших исследовательских кораблей была открыта необитаемая планета с прекрасным климатом и нетронутыми ресурсами.

Ее открытие стало важнейшей государственной тайной того времени. Кораблю было приказано оставаться на поверхности планеты и готовиться к приему колонистов, а на Земле началась лихорадочная подготовка к переброске технологических комплексов, научных институтов и тщательно отобранных поселенцев на «Бету Земли», так ее назвали. Наши предки не лишены были сентиментальности.

— Но эвакуация таких масштабов не могла остаться незамеченной вашими противниками!

— Разумеется, поэтому в космос одновременно отправлялось не менее пяти транспортных кораблей. Четыре из них приземлялись на давно известных земных колониях, разгружались и возвращались за новым грузом на Землю. И лишь один из пяти выходил из гиперпространства в районе Беты Земли и навсегда оставался на ее поверхности, вместе со всем своим грузом. Создавалось впечатление, что часть кораблей погибала во время перехода. Такое тогда случалось довольно часто.

Во всяком случае, правительству удалось создать вполне правдоподобную картину эвакуации и рассредоточения сил по своим внешним колониям. В обстановке всеобщей паники и неразберихи никому не пришло в голову разыскивать пропавшие корабли.

Неожиданно Танаеву показалось, что за всеми этими любезно предоставленными ему сведениями что-то кроется. В конце концов, он мог познакомиться с историей пропущенных им лет в библиотеке. Зачем Катасонов тратит свое драгоценное время на беседу, которая ему явно не доставляет удовольствия? Что он собирается потребовать в конце своего рассказа? И, несмотря на интерес, который вызывало в нем все услышанное от Катасонова, Глеб думал о том, что любые сведения подобного рода предпочтительней получать из официальных документов.

Но прерывать контр-адмирала было бы невежливо, и ему не оставалось ничего другого, как набраться терпения и выслушать все до конца, вплоть до того момента, когда в ворохе блестящих оберток обнаружится предназначенная ему горькая пилюля. Танаев все же решил помочь Катасонову избавиться от ненужных подробностей и приблизить развязку.

— Иными словами, эвакуация особо избранных удалась, и правительству оставалось лишь присоединиться к ним, чтобы и впредь, на новом месте, заботиться о благе тех, кто остался на старой Земле во власти захватчиков.

— Вы зря иронизируете, Танаев. Это было тяжелое время, и я благодарю судьбу за то, что мне не пришлось пережить эти тяжкие годы, вместе со своими соотечественниками. Я родился значительно позже, на Бете Земли. В то время Федерация уже активно готовилась к тому, чтобы вернуть утраченную родину, сделав эту задачу основной целью нашего существования.

— Вы забыли рассказать о том, как была потеряна Земля. Было или не было прямое нашествие? Что собой представляли, в конце концов, эти таинственные захватчики?

— Увы, мы этого толком не знаем до сих пор. Хотя вторжение, разумеется, было. Оно произошло столь стремительно, что от нашего космического флота и от кольца оборонительных спутников ничего не осталось в течение нескольких дней. Что, впрочем, неудивительно, поскольку весь военный контингент Земли был подвергнут психологическому воздействию неуловимых противников.

При этом их корабли даже не показались в обычном пространстве. Лишь значительно позже ученые Беты Земли разобрались в том, что враги атаковали Землю, находясь в особом секторе гиперпространства, откуда могли вести беспрепятственный огонь по кораблям Федерации, оставаясь невидимыми и неуязвимыми для наших оборонительных средств.

Их военные технологии превосходили земные на несколько порядков. После того как оборонительные заслоны были сметены, а почти весь военный космический флот уничтожен, им оставалось лишь высадить на беззащитную Землю свой десант. И вот с этим они почему-то не стали спешить. Точечная бомбардировка Земли продолжалась еще в течение целого месяца, до тех пор, пока их ракеты не уничтожили все крупные промышленные объекты, все энергостанции и административные центры.

Они отбросили Землю в каменный век, прежде чем начали захват планеты, и мы до сих пор не знаем, зачем им это понадобилось. Поскольку, закончив свой разрушительный рейд, флот захватчиков бесследно исчез.

— Но десант они все-таки высадили?

— Десант они высадили, но лишь после того, как мы уже не могли выяснить, что он собой представляет.

— Трудно поверить, что на Земле не осталось ни одного передатчика и ни одного агента ваших спецслужб!

— Передатчики, возможно, и оставались. Не было ни одного приемника. В доступном для радиосвязи пространстве космоса все наши корабли были уничтожены.

Лишь значительно позже нам удалось установить ретрансляторы на трассе, ведущей к нашему новому дому, но к тому времени наладить двустороннюю радиосвязь с оставшимися в живых гражданами Федерации была уже невозможно. Нам пришлось довольствоваться официальными сообщениями, исходившими из единственного уцелевшего на Земле крупного города, которые ни о каком захвате вообще не упоминали.

Катасонов надолго замолчал, и было видно, как нелегко дался ему этот рассказ. Контр-адмирал был мужественным человеком, он воспитывался в лучших традициях земных военных колледжей и внутренне был неспособен принять полное поражение Земли в той, давно отгремевшей космической битве. Да и сама беседа с Танаевым, в которой ему приходилось постоянно контролировать каждое свое слово, не доставляла ему удовольствия. Он занимал слишком высокое положение в военной иерархии Земной Федерации. Должность командира одного из самых мощных космических крейсеров, в сочетании со званием контр-адмирала, обеспечила ему привилегированное положение среди окружавших. Он не привык ни о чем просить.

Гораздо проще было отдавать приказы, но в данном случае эта его привычка лишь мешала достижению важнейшей поставленной перед ним задачи. Следовало сделать перерыв, прежде чем перейти ко второй, наиболее сложной части их беседы.

Осознав это, Катасонов потянулся к скрытой в столешнице кнопке. Танаев успел насторожиться в ожидании появления охраны, но в каюту вошла девушка, одетая в форму вестового. Сразу же бросалось в глаза, что покрой формы и подбор цветов пошедших на нее тканей был далек от стандартного и преследовал совершенно иную, несвойственную военной форме цель, — более полно подчеркнуть достоинства женской фигуры.

— Лита, — обратился к ней контр-адмирал, — наш гость устал после всех передряг, обрушившихся на него, а тут еще я со своей лекцией. Помоги мне исправить допущенную бестактность.

Девушка понимающе улыбнулась и обратилась к Танаеву:

— Не хотите ли сделать перерыв? У нас тут есть неплохой бар, сауна с волновым душем, все, что нужно, чтобы за короткое время вернуть человеку работоспособность.

— Ну, если адмирал это предлагает...

Катасонов поморщился:

— Не люблю, когда меня повышают в звании, это плохая примета. И советую вам согласиться на предложение Литы. Она мастер своего дела.

После этого Танаеву не осталось ничего другого, как подняться и, поблагодарив Катасонова за уделенное ему время, последовать за девушкой, хотя он бы предпочел продолжить беседу, открывавшую для него целую бездну важнейшей информации.

Вслед за Литой он пересек жилую часть адмиральской каюты и лишь теперь обратил внимание на маленькую дверь, притаившуюся между книжными полками. За нею открылся небольшой, но умело оборудованный уголок отдыха. Массажный стол и шкафчик с различными притираниями вызвали его неподдельный интерес, и, заметив это, Лита сразу же предложила:

— Раздевайтесь. Я сделаю вам восстановительный массаж. — Не дожидаясь его согласия, она расстегнула китель и, аккуратно развесив его на вешалке, осталась в полупрозрачной блузке, под которой не было другого белья. Впрочем, ее упругая грудь и не нуждалась в поддержке лифчика. Талия, стянутая плотной юбкой, очень умело подчеркивала почти обнаженную верхнюю часть ее фигуры.

Танаев не стал разыгрывать из себя ханжу и с удовольствием растянулся на массажном столе, предоставив рукам девушки, полным скрытой энергии, делать свою работу. Он чувствовал, как его пронизывают живые токи давно забытых ощущений.

— Вас не смущает несколько необычный вид моего тела? — спросил он.

— Вы имеете в виду прозрачные участки кожи? Я привыкла к подобному. Это обычное следствие восстановительных пластических операций. А шрамы и следы ранений только украшают мужчину. — По крайней мере в глазах этой девушки он не выглядел монстром. Но даже сейчас, полностью расслабившись и отдавшись ее умелым рукам, он не забыл о главном.

— Скажите, Лита, вы давно служите в звездном флоте?

— Второй год, а на «Вечерней звезде» четвертый месяц. Это наш лучший крейсер! — не без гордости заметила девушка.

— И это ваша первая экспедиция к Земле?

— Конечно, первая! Здесь закрытый и очень опасный район. Должна существовать весьма серьезная причина, по которой командование приняло решение направить сюда наш крейсер.

— А разве до сих пор федеральные корабли ни разу не пытались выйти на орбиту Земли?

Девушка помрачнела и ответила не сразу. Ее движения стали излишне резкими, а костяшки пальцев, пройдясь по спине Танаева, причинили неожиданную боль, которую он молча стерпел, в ожидании ответа.

— Было три экспедиции. Последняя всего месяц назад. Ни одна из них не вернулась. Вместе с «Протосом» не вернулся близкий мне человек!

— Простите, я не знал. Но он еще может вернуться! Они могли приземлиться и теперь ожидают внизу вашей помощи.

— Отсюда не возвращаются! — резко ответила девушка, ее глаза затуманились слезами, а руки прекратили свою привычную работу. — Он был в десанте, который получил приказ провести разведку боем в районе бывшей столицы. С тех пор от «Протоса» не поступало никаких известий. И космос чист... Никаких следов наших кораблей. Даже характерных облаков нет.

— Каких облаков? — не понял Танаев.

— Обычно после схватки взорванный корабль оставляет в космосе целое облако пыли, замерзших газов и обломков, которые долго не рассеиваются. Но мы не нашли ничего... «Вечерней звезде», кроме всего прочего, было приказано выяснить, что стало с нашими кораблями. Только мы ничего не узнали...

— Но, в том случае, если они приземлились на поверхность планеты, вы и не могли обнаружить следы их гибели!

— Эти корабли не были приспособлены для посадок на планеты. Их строили в космосе, и они предназначались только для полетов.

— И все-таки их десантные боты приземлялись! И кто-то мог остаться в живых, никогда нельзя терять надежду. Возвращаются лишь те, кого умеют ждать!

Неожиданная мысль заставила Танаева приподняться на массажном столе.

— Простите, Лита, вы видели фотографии заключенных на карантинной станции космонавтов?

— Нет... — растерянно проговорила девушка. — Каким образом я могла их видеть, и почему вы меня об этом спрашиваете?

— Десант с «Вечерней звезды» доставил на борт вашего крейсера копию информации, снятой с журнала карантинной станции... Я попрошу Катасонова показать вам фотографии тех, кто там находится. Может быть, вы узнаете среди них кого-нибудь. Мне почему-то кажется, что на станции были не только те, кто вернулся из дальних экспедиций.

Его догадка получила подтверждение сразу же после того, как Лите показали видеокристалл с записями. В одном из карантинщиков она узнала десантника из невернувшейся экспедиции «Протоса».

Теперь Танаев уже не сомневался, что имперские власти, которым принадлежала карантинная станция, получили известие от Хорста, какого гостя им следует ожидать, и хорошо подготовились к встрече. Но из этого открытия следовал неизбежный вывод о том, что на станции до сих пор находится психомонт — один из самых приближенных и замаскированных подручных князя, способный творить с человеческой психикой все, что ему заблагорассудится. Без его присутствия они бы не рискнули держать на станции недавно захваченных десантников «Протоса».

— Что заставляет вас так думать, и почему вы не сообщили о своей догадке раньше? — недовольно спросил Катасонов, разглядывая навигатора с нескрываемым подозрением, которое вновь вернулось к нему во время этого неприятного для обоих разговора.

— У меня не было доказательств — одни догадки.

— Так что же изменилось?

— Для того чтобы заставить человека управлять сложным боевым роботом, необходима длительная подготовка или очень сильное воздействие на психику исполнителя. Но в случае со знакомым вашей массажистки времени для такой подготовки было недостаточно. Следовательно, тот, кто направлял руководившего роботом оператора, должен находиться на станции и обладать уровнем воздействия, недоступным обычному посреднику. А поскольку с тех пор, как вернулся ваш десантный бот, станцию не покидал ни один ракетный катер, этот человек все еще находится там.

— Черт бы вас побрал, Танаев! Вы хоть понимаете, насколько это важно?! Ведь это первая наша реальная возможность захватить одного из тех, кто сумел навязать нам эту странную войну, и выяснить, что они собой представляют!

— А вы не боитесь, что мышь может обернуться кошкой?

Катасонов хищно усмехнулся:

— Много воды утекло с начала войны. Мы стали умнее и сильнее за это время, теперь у нас есть способ защитить наших людей от постороннего воздействия, во всяком случае, здесь, на моем корабле, он ничего не сможет сделать!

— А как же невернувшийся «Протос»?

— У них не было соответствующего оборудования. Индикаторы внешних психоизлучений открыли совсем недавно. Но пусть те, кому это положено, занимаются захватом психомонта. У нас с вами другие дела, — продолжил Катасонов, немедленно отдав распоряжение о высылке нового десантного подразделения на карантинную станцию. Впрочем, это распоряжение так и не удалось выполнить.

— Не годится и дальше держать вас в неведении относительно той миссии, которую я собираюсь вам предложить. — Катасонов остановился, было заметно, что он испытывает определенные затруднения во время этого разговора, словно до сих пор не решил, стоит ли посвящать Танаева во все детали предстоявшей ему операции. Наконец, справившись со своими сомнениями, контр-адмирал открыл сейф с документами и извлек из его глубин бутылку старого коньяка.

— В новом мире вам удалось вырастить виноградную лозу? — удивился Танаев.

— Климат Беты Земли не отличается от земного. Хотя с виноделием были определенные трудности. В каком-то смысле, сырье, из которого изготовлен этот напиток, не совсем виноград. Гибрид с местными сортами ягод, выведенный нашими биологами. Зато дуб, пошедший на изготовление бочек, в которых выдерживали напиток, вполне настоящий. Попробуйте.

Танаев внимательно посмотрел напиток на свет, но не нашел в его прозрачном янтарном цвете ничего подозрительного. Аромат хорошо выдержанного коньяка заставил Глеба в конце концов преодолеть сомнения и пригубить из предложенного бокала чуть маслянистую жидкость. Коньяк оказался менее резким, чем он ожидал, и, видимо, содержал меньший процент алкоголя, но в целом вполне соответствовал своему назначению — помочь преодолеть встретившееся в беседе затруднение.

— Так что вы хотели мне предложить? Не тяните, Валерий Захарович, я вполне готов к неожиданному повороту событий и, разумеется, понимаю, что крейсера не посылают за несколько световых лет ради того, чтобы помочь какому-то навигатору вернуться домой. Кстати, как вы обо мне узнали?

— Из радиосообщений. Во время последних неудавшихся экспедиций на Землю были установлены ретрансляторы на дальних орбитах, и мы получили возможность перехватывать земные радиопередачи. Признаки жизни подает только этот единственный небольшой клочок суши, на севере континентальной Европы. Отсюда все еще запускают орбитальные корабли. Все остальная территория планеты погружена во тьму и полное радиомолчание. Этому, очевидно, способствовало и резкое изменение климата, которое наступило после того, как были разрушены планетарные климатические установки, долгие годы сдерживавшие негативные изменения в климате Земли.

Мы не знаем, уцелели ли люди в этих малопригодных для жизни районах, и не знаем, что там делают захватчики. Как я уже говорил, ни один из наших десантов не вернулся. Все попытки выяснить, что сейчас происходит на Земле, окончились неудачей. И тут мы перехватили официальное сообщение правительства «Свободной Европы» о вашем возвращении. Наши аналитики предположили, что ваш организм, непонятным для них образом, изменился настолько, что психомонтаж на него не действует. После этого и было принято решение об отправке «Вечерней звезды». Нашу экспедицию готовили не один год, а ваше появление лишь ускорило ее старт.

— Как я понимаю, правительство обеспокоено не столько судьбой своих соотечественников, оставшихся на старой Земле, сколько потенциальной угрозой, исходящей от ее нынешних властителей.

— Думаю, вы не правы. Вы делаете слишком поспешные выводы, не обладая всей полнотой информации. Я не слишком разбираюсь в высокой политике, мое дело выполнять приказы. Но даже мне понятно, что если бы правительство не интересовала судьба соотечественников на Земле, угрозу можно было бы ликвидировать тотальной бомбардировкой. Сейчас у нас есть для этого все технические возможности. Запаса ракет с нитринными боеголовками, которыми располагает мой крейсер, вполне достаточно, чтобы уничтожить на Земле все живое. И боюсь, в том случае, если ваша миссия потерпит неудачу, будет принято решение провести подобную бомбардировку.

— Выходит, правительству понадобились данные разведки. Даже ценой разведки боем они решили получить сведения о захваченных противником территориях... — На лице Танаева отразилось недоумение, поскольку такие данные, почти всегда сопряженные с большими потерями, собирали обычно перед началом серьезного наступления. Вы готовитесь к штурму?

— Есть вопросы, на которые я не уполномочен отвечать. Мой корабль послан для разведки. Такова наша задача. Но вести разведку в условиях, когда все наши люди, после того как попадают на Землю, превращаются в послушных марионеток в руках противника, практически невозможно.

— И для этого вам понадобился я.

— Наши ученые уверены, что вашу психику невозможно изменить тем способом, который применяют захватчики. Это подтверждает и тот факт, что после месячного пребывания на карантинной станции, где облучение было постоянным и предельно интенсивным, индикаторы психомонтажа не обнаружили в вашем мозгу никаких посторонних зон.

— Меня вроде бы не подвергали медицинскому обследованию.

— Для этого оно не требуется. Эти индикаторы установлены на всех наших судах и действуют стационарно. Именно они помогли нам избежать тайного проникновения противника на наши новые территории и повторения захвата. Как только вы оказались на десантном катере, мы уже знали, что ваш мозг не поддался психомонтажу. А вот наши десантники, все время находившиеся под защитой специальных скафандров, до сих пор томятся в изоляторе... Хотя они подвергались воздействию на карантинной станции не более получаса. Вы здорово изменились, Танаев...

Глава 12

«Если бы ты знал, контр-адмирал, насколько я изменился на самом деле, ты не предлагал бы мне эту тайную разведывательную миссию с такой легкостью!» — подумал Танаев, вслух же он сказал:

— Очевидно, эта моя особенность вызвала неподдельный и слишком пристальный интерес и у наших врагов.

— Не сомневаюсь. Именно поэтому мы предприняли все возможные меры, чтобы сохранить предстоящую вам миссию в полном секрете. Вот для чего понадобились наручники при встрече. Наши противники должны считать, что мы вам не доверяем и собираемся отправить на Бету Земли для изоляции и дальнейших исследований. Эту легенду мы станем укреплять всеми доступными нам способами.

— А меня тем временем вы собираетесь тайно высадить на Землю.

— Лишь после того, как получу на это ваше согласие. Вам придется действовать там в полном одиночестве. Не уверен, что вам удастся выполнить задание, но, похоже, это наш единственный шанс. И я готов ради него пойти на прямое нарушение приказа. Мне приказано любой ценой доставить вас на Бету. Вы вызываете слишком большой интерес у наших ученых и у моего командования.

«Но прежде всего ты обязан провести разведку. Разведку любой ценой. И ты надеешься, что, выполнив твое задание, я вернусь обратно на корабль, чтобы позволить вашим эскулапам превратить себя в лабораторную крысу... Но это предложение и мой единственный шанс. Шанс вырваться на свободу, а там посмотрим...»

— Возможно, вам известны не все выводы, которые сделали специалисты, изучавшие отчет о нашей экспедиции на Элану. Но как бы там ни было, я согласен. — Танаев говорил осторожно, взвешивая каждое слово. Сидевший перед ним человек ни в коем случае не должен понять, к какому решению он пришел, обдумывая его предложение.

— Мои личные интересы, которых у меня осталось не так уж много, совпадают с вашим заданием. Мне нужно побывать на Земле, исправить кое-какие ошибки, выяснить кое-какие обстоятельства. В общем, я согласен, ведь именно это вам важно от меня услышать, остальное несущественно.

Впервые за время этой беседы Танаев почувствовал, как неловкость и скованность оставляют его. Невообразимую бездну лет он не был дома, не встречался со своими соотечественниками и забыл, каково это — сидеть в кабинете большого начальника, который вынужден послать тебя туда, откуда никто не возвращался. «А ведь он, похоже, знает, что я не вернусь ни при каком раскладе, и, кажется, смирился с этим».

— Меня смущает лишь одно обстоятельство, — продолжил Танаев, и в глазах у него появился блеск, не предвещавший Катасонову ничего хорошего. — Каким образом вы собираетесь сохранить в тайне всю эту операцию? Так или иначе, вы должны будете отправить меня на Землю на посадочном боте. А наши противники там, внизу, наверняка имеют радары и весьма заинтересованы в том, чтобы никто «случайно» не покинул ваш корабль. Стоит им засечь мою посадку, и о выполнении вашего задания можно будет забыть. Даже мне, со всеми моими способностями, не уйти от хорошо организованной облавы, если противнику будет заранее известно место моего приземления.

— А кто вам сказал, что оно будет ему известно? Вас отправят вниз на специально сконструированном пластмассовом планере, поверхность которого не отражает лучи радаров.

— Простите, на чем отправят? — не поверил своим ушам Танаев.

— На планере. Слышали о таком летательном аппарате? У него нет двигателя. Перед вашим стартом мы затормозим корабль и скорректируем его траекторию таким образом, чтобы скорость вашего аппарата была равна нулю, относительно поверхности Земли. И дальше все будет зависеть только от вас.

На лице Танаева появилось сомнение, которое он и не пытался скрыть.

— Я никогда не занимался планеризмом, но кое-что из аэродинамики мне известно. Если вы помните, я был когда-то космическим навигатором.

— Тысячу лет назад, — улыбнулся Катасонов, подливая в бокал Танаева очередную порцию коньяка. — За это время изменились не только основные положения аэродинамики, но и сами аппараты. В кабине вашего планера будет небольшой антиграв. Его мощности недостаточно, чтобы удержать аппарат в воздухе, но предохранить машину от серьезных повреждений, в случае неудачного приземления, он сможет.

— А как насчет металла?

— Масса этого механизма настолько мала, что его не смогут засечь радары, разве что на расстоянии в несколько десятков метров.

— Что там еще будет, на этом планере, из того, что мне необходимо знать?

— Обычный аварийный комплект, теплая одежда, оружие и специальная рация, необходимая для того, чтобы вы могли передавать свои сообщения непосредственно на ретранслятор. К моменту вашей посадки моего корабля уже не будет на орбите.

— Почему такая спешка?

— В любую минуту здесь могут появиться неприятельские эсминцы. До сих пор они не появились лишь потому, что наша миссия явилась для них полной неожиданностью. Это те самые эсминцы, которые уничтожили земной космофлот, и наши гиперпространственные радары по-прежнему не в состоянии обнаружить их на расстоянии. Как я уже говорил, мы используем различные принципы передвижения в гиперпространстве. В этом есть и положительный момент. Во время прыжка наши корабли абсолютно невидимы противнику и, следовательно, они не могут засечь координаты нашей базы.

— Из вашего плана со всей очевидностью следует, что вы не собираетесь возвращать меня обратно. Простите, адмирал, но я не могу в это поверить.

— И правильно делаете. Как только вы решите, что вам пора возвращаться, пошлете вызов, и наш корабль вновь появится на орбите Земли.

— И тогда я, на планере без двигателя, поднимусь в стратосферу, где вы меня и подберете.

Катасонов сделал вид, что не заметил сарказма Танаева. Он оставался невозмутимо серьезным, и Танаев почему-то в этот момент подумал, что верит этому человеку, несмотря на то что обещание вернуться за ним звучало слишком фантастично.

— Мы действительно вас подберем, в той самой точке, откуда вы пошлете сигнал. Поэтому будьте особенно внимательны при выборе места, там не должно быть никаких неприятельских объектов. Скафандры наших десантников способны выдержать психоизлучение примерно в течение часа, этого времени достаточно, чтобы подобрать вас и вернуться на корабль.

— И еще одно... — Катасонов достал из ящика стола небольшой цилиндрик, похожий на зажигалку, с широкой кнопкой, расположенной в его верхней части. — Это разовый импульсный передатчик. Страховка на случай непредвиденных обстоятельств. Сохраните его во что бы то ни стало. Даже если вы лишитесь всего снаряжения, даже если вас захватят во время посадки, постарайтесь сохранить передатчик. С его помощью вы сможете послать сигнал, подтверждающий, что на Земле сохранились зоны, не подконтрольные нашим противникам, это остудит горячие головы в нашем командовании, настаивающие на тотальной ковровой бомбардировке. Если же сигнал не поступит в назначенное время — это будет воспринято как свидетельство вашей гибели и полного провала миссии. Думаю, что в этом случае бомбардировки избежать уже не удастся.

Неожиданно мелькнувшая мысль заставила Танаева нахмуриться, и в глазах его появился знакомый блеск, который всегда в них появлялся, если обстоятельства казались ему слишком запутанными и противоречивыми.

— А ведь вы, Валерий Захарович, узнали о том, что я успешно могу противостоять психоизлучению, совсем недавно, лишь после того, как ваши десантники побывали на карантинной станции.

— Это действительно так. Но что вы хотите этим сказать?

— Только то, что вы не могли заранее планировать мою операцию. И уж тем более ее не могло планировать ваше командование. У вас было другое задание относительно меня, то самое, которое в самом начале предусматривало наручники. Но вы его изменили. Почему?

— Потому, что я вам поверил.

— Но вы берете на себя огромную ответственность, рискуете всей своей карьерой, предоставляя неограниченную свободу субъекту, которому ваше правительство не доверяет!

— Какое это имеет значение по сравнению с теми сведениями, которые вы сможете получить, впервые за всю эту странную войну встретившись с нашими противниками лицом к лицу и оставшись при этом неуязвимым для их главного оружия?

И вновь Танаев почувствовал, что сидевший напротив него человек говорит совершенно искренне, ничего не скрывая и не пытаясь его обмануть. Это требовало и с его стороны такой же откровенности.

— Возможно, я с ними уже встречался.

— Вы имеете в виду станцию?

— Нет, гораздо раньше. Я могу и ошибаться, у меня нет доказательств того, что на Землю напали те самые существа, которые разрушили станцию Антов.

— Так установите это. Ваши сведения окажутся еще более важными, а анализ обстановки безошибочным, благодаря опыту, который вы приобрели во время предыдущей встречи с ними.

Контр-адмирал потянулся к внутреннему интеркому и спросил:

— Почему задерживается отправка десантного катера на карантинную станцию? — Но в ответ прозвучал лишь резкий звук зуммера, а красная вспышка под одним из экранов автоматически включила на нем панорамный обзор.

Космос вокруг крейсера полыхал всеми цветами радуги, и хотя сам корабль, только что принявший на свои защитные экраны удар чудовищной силы, оставался неподвижным, Танаев почувствовал, как напряглись все его внутренние органы. Он ощущал корабль так, словно тот был гигантским живым существом, только что испытавшим острый болевой ожог. Кое-что из навыков и ощущений, приобретенных им во время управления станцией Антов, до сих пор оставалось с ним.

— Эсминцы уже здесь! — с яростью произнес Катасонов. — А мы по-прежнему, как слепые котята, не видим наших противников!

— Зато ваши корабли научились отражать их удары. Это должно их обескуражить на какое-то время.

— Еще пара таких ударов, и наши защитные экраны не выдержат! — Забыв о присутствии Танаева, капитан крейсера отдавал в микрофон резкие отрывистые команды, одновременно работая сразу на двух интерфейсах. Крейсер вздрогнул, обзорные экраны затянула серая мгла, и по подступившей к горлу тошноте Танаев понял, что они ушли из обычного пространства, хотя и не мог в это до конца поверить. В его время для ухода в оверсайд требовалось почти месяц разгонять корабль.

— Как вам это удалось, на нулевой скорости?!

— Это возможно с нашими генераторами, но, к сожалению, ненадолго. Через несколько минут мы вывалимся в обычное пространство, и ни один штурман не сможет определить точные координаты выхода. Будем надеяться, что нас не слишком отнесет в сторону и мы останемся на Земной орбите. Но возможен и другой, гораздо более опасный вариант!

— Вы можете врезаться в поверхность планеты?

— И даже оказаться на значительной глубине, под ее поверхностью. Тогда все закончится чудовищным взрывом! Но даже если нам повезет с выходом, как только корабль появится в обычном пространстве, его сразу же обнаружат корабли противника и вновь обстреляют.

Мне придется отказаться от вашей высадки. Никто не сможет предсказать, где именно мы окажемся после выхода в обычное пространство и куда приземлится ваш планер. Северные зоны малопригодны для жизни, там изменение климата достигло критического уровня. Температура зимой опускается до сотни градусов по Цельсию, таких холодов человек, даже со специальным снаряжением, не сможет выдержать долгое время. И самое главное, если нас отнесет от цивилизованной зоны, ваша высадка потеряет всякий смысл, информация о полярных медведях вряд ли кому-нибудь пригодится.

— Но, адмирал, вторая такая возможность нам уже не представится. Теперь, когда наши противники получили информацию о том, что Федерация вновь располагает космическими военными кораблями, они сделают все, чтобы закрыть подступы к планете.

— Именно это и является главной причиной, побудившей меня отказаться от вашей высадки... — ответил Катасонов, сделав вид, что полностью сосредоточен на управляющих устройствах, и давая Танаеву понять, что разговор на эту тему окончен. Но от бывшего навигатора, прошедшего школу энтропийной планеты, отделаться было не так-то просто.

— То есть вы полагаете, что не сможете за мной вернуться?

— И это тоже.

— Послушайте, Валерий Захарович, это моя жизнь, и мне принадлежит право рисковать ею по собственному усмотрению.

— Только не тогда, когда за вас отвечают другие люди.

— Вы говорите загадками, хотя, мне кажется, я знаю на них ответ. Вы должны были доставить меня на Бету, не считаясь ни с какими обстоятельствами, и именно это было главной целью всей вашей миссии, — ведь так?

— Ваши сообщения изнутри закрытой для нас враждебной зоны имели бы огромную ценность и в какой-то мере могли скомпенсировать прямое нарушение приказа, на которое я собирался пойти. Но никаких сообщений не будет. Вы просто исчезнете. Исчезнете навсегда.

— Я уже исчезал однажды, — напомнил Танаев, — и все же сумел вернуться. Поверьте, я сумею это сделать снова, вы не учитываете все мои возможности...

Контр-адмирал молчал. Экраны медленно начинали светлеть, сигнализируя о том, что зона перехода в обычное пространство уже совсем близко. Похоже, Катасонов не собирался брать на себя дополнительный риск, и теперь решение необходимо принимать самому Глебу, как он это делал уже не раз в самых экстремальных ситуациях.

Несколько секунд он прокручивал в голове возможные последствия своих самостоятельных действий. Захватить готовый к старту посадочный планер он сумеет за считанные секунды. Катасонов даже понять не успеет, что произошло. Вопрос в том, что капитан «Вечерней звезды» предпримет потом, когда капсула с планером отделится от корабля и стремительно пойдет на посадку.

Выбор у него будет небольшой. Обстрелять ее? На это он не пойдет. Вернуть беглеца силой, с помощью десантных катеров? Это наиболее вероятный вариант, вот только времени на это может и не хватить, особенно если корабль вновь подвергнется обстрелу.

Решение нужно было принимать немедленно, и Танаев его принял.

Медленно отхлебнув из бокала последний глоток коньяка, он поставил его на стол, улыбнулся Катасонову на прощанье и, едва приподнявшись из-за стола, исчез.

Его движения в следующее мгновение стали так стремительны, что уже не улавливались глазами обычного человека. Лишь позже камеры наблюдения, бесстрастно зафиксировавшие весь эпизод, рассказали Катасонову при тридцатикратном замедлении, что, собственно, произошло и каким образом вместе с Танеевым с его стола исчез цилиндрик импульсного генератора...

Для того чтобы осуществить задуманное, у Танаева было всего несколько секунд, и даже с его нечеловеческими способностями приходилось действовать на пределе возможностей.

Он должен был очутиться за бортом корабля в то самое мгновение, когда крейсер материализуется в обычном пространстве. Шок, наступающий у обычных людей в момент перехода, подарит ему столь необходимые секунды и позволит отдалиться от корабля. Не для того, чтобы уйти от выстрелов его бортовых орудий — Глеб не сомневался, что крейсер не станет по нему стрелять, существовала другая, гораздо более реальная и грозная опасность.

Ему было неизвестно число невидимых кораблей противника, обстрелявших крейсер из подпространства, но если их несколько, они могут обнаружить крейсер сразу же после его появления в обычном пространстве и немедленно начнут обстрел, чтобы воспрепятствовать «Вечерней звезде» повторить маневр ухода.

Но у крейсера были защитные поля, которых не могло быть у планера, и если в этот момент он окажется поблизости... Танаев вспомнил ослепительные всполохи энергетического взрыва и удар, заставивший содрогнуться всю махину крейсера.

Излучение от такого взрыва уничтожит все живое в радиусе нескольких километров, так что если он намерен выбраться живым из своей новой авантюры, ему следовало поторопиться.

Первая часть задуманного получилась у навигатора на удивление легко. Перед ангарной палубой стоял всего один охранник, который решил, что ему привиделась размазанная тень человека, исчезнувшая в ничтожную долю секунды. Он все еще думал о том, следует ли сообщить о своем видении начальнику караула и не пошлет ли тот его в лазарет, для прохождения алкогольных тестов, когда хлопки пиропатронов, отстреливших капсулу с планером от борта ангара, и последовавшие за этим характерные звуки, сопровождавшие открытие вакуумных ворот, предназначавшихся для вывода в космос вспомогательных кораблей, заставили, наконец, охранника поднять тревогу. Но было уже поздно.

Глава 13

После того как Танаева увели десантники и их катер покинул причальный док карантинной станции, обстановка на ней кардинально изменилась.

Докладывать о подлинных событиях на Землю Годвин, разумеется, не стал, понимая, что как только его начальство узнает об аресте Танаева федералами, интерес к миссии чистильщика будет полностью утрачен, а то, что за этим последует приказ о его собственном уничтожении, не вызывало у него ни малейшего сомнения.

Земля настойчиво снова и снова запрашивала информацию о действиях крейсера федералов. К счастью, в этих запросах ни разу не упоминалось о десанте на станцию. То ли наземные локаторы не засекли небольшой ракетный катер, то ли их повредил ответный залп крейсера. Как бы там ни было, это обстоятельство Годвин решил использовать в своих интересах. Тщательно продумав депешу, в которой говорилось о том, что ему удалось захватить Танаева, и содержалось требование немедленной высылки для его доставки на Землю посадочного модуля, чистильщик коротко сообщил о том, что федеральный крейсер не проявил к станции никакого интереса, и на этом закончил свою депешу. Благо сам крейсер в это время уже исчез со всех экранов.

Разумеется, впоследствии придется отвечать за это ложное сообщение, но, поскольку сейчас речь шла о его жизни, Годвин решил покинуть станцию во что бы то ни стало, не считаясь с ценой, которую придется за это заплатить в будущем. Впрочем, он не собирался ее платить вообще, поскольку ни о каком его возвращении на территорию, контролируемую империей, теперь не могло быть и речи.

Уже через полчаса после отправки сообщения он получил лаконичный многообещающий ответ: «Модуль выслан, встречайте на третьем причале в двадцать три сорок. Подготовьте пленного к отправке по процедуре двенадцать. Генерал Берсарин».

Это означало, что он должен обработать не существующего рядом Танаева оглушающей дозой наркотиков и передать его в руки других чистильщиков. То, что депешу подписал сам Берсарин, лишний раз подтвердило, какой огромный интерес проявляет к этому делу его ведомство.

В депеше не было ни слова о том, что он должен сопровождать пленного на Землю, и это лишний раз доказывало, что после выполнения задания он, как нежелательный свидетель ареста легендарного космонавта, будет устранен сразу после передачи пленного.

У него оставалось два часа для того, чтобы подготовиться к встрече модуля. Фактор внезапности — прибывающие чистильщики не ждали от него никакого противодействия — мог сыграть ему на руку. Но главная сложность заключалась в том, что он, несмотря на все свои многочисленные недостатки, несмотря на то что служил в ведомстве, одно название которого наводило ужас на его соотечественников, несмотря на все это, Годвин был человеком слова. Пообещав Танаеву доставить Лану на Землю, он глубоко задумался над тем, каким образом ему оправдаться, хотя бы в собственных глазах. Поскольку выполнить это обещание он, разумеется, не сможет. Обременив себя спутницей, он уменьшит свои ничтожные шансы выбраться отсюда до нуля. И вдруг, как это иногда бывает с теми, кто хоть изредка вспоминает о совести и долге, на него снизошло озарение. «Кто сказал, что присутствие Ланы обременит меня? Заметив на причале одинокую фигуру, любой из вновь прибывших чистильщиков может открыть огонь на поражение, не озаботившись никакими вопросами. Другое дело, если на причале будут двое... Ведь сквозь затемненный шлем скафандра невозможно определить, что рядом с ним — женщина...»

Отбросив бесполезные в его положении рассуждения и подсчет наиболее удачных вариантов операции, Годвин приступил к делу. И надо признать, что когда он действовал чисто интуитивно — все у него получалось гораздо лучше.

Проникнув по хорошо знакомому тайному проходу на жилую половину станции, в которой обосновались карантинщики, он замер перед дверью ее каюты, в эту последнюю секунду вдруг представив со всей очевидностью, какую непомерно сложную задачу взвалил себе на плечи. Ему предстояло каким-то образом, за несколько минут, пока его присутствие не обнаружат другие карантинщики, убедить молодую женщину последовать за ним. Захочет ли она поверить ему, сумеет ли не испугаться и мгновенно оценить ситуацию? Он сильно в этом сомневался. И не напрасно.

Когда в дверях ее каюты возник человек в сером комбинезоне, скользящий вдоль стены, словно призрак, Лана не закричала только потому, что спазма ужаса перехватила ее дыхание. Она мгновенно узнала этот страшный призрак скользящего убийцы, о котором с момента гибели Андре было сказано столько страшных слов. И вот теперь этот человек, схватив ее за руку и приблизив свое лицо к ее уху, заговорил свистящим шепотом:

— Не бойтесь! Ради бога, успокойтесь! Я не причиню вам зла! Я обещал вашему другу помочь вам выбраться отсюда, и ваш единственный шанс на спасение — поверить мне!

Поверила ли она ему или сочла за лучшее подчиниться обстоятельствам, чтобы не навлечь на себя немедленную гибель? Скорее всего, второе. Слова этого человека не имели для Ланы никакого значения, она их просто не слышала и расширенными от ужаса глазами продолжала искать в его руке несуществующий кинжал.

Уже после того как Лана, не сопротивляясь, позволила вывести себя из каюты, девушка решила, что совершает ужасную, непоправимую ошибку. Не успев прийти в себя, двигаясь, словно в трансе, она очутилась в узком проходе, ведущем в логово убийцы, который продолжал молча тащить ее за собой.

Кричать, звать на помощь было теперь слишком поздно. Здесь ее никто не услышит. Ей оставалось лишь следовать за Годвином, надеясь своей покорностью заслужить лишние минуты жизни.

Каждую секунду Лана ожидала удара кинжала, и ее похититель явно догадался, в каком она состоянии. Но вместо того чтобы успокоить совершенно беспомощную женщину, он продолжал тащить ее за собой, радуясь тому, что ему не приходится терять драгоценное время на ненужные уговоры. А обработки жертвы по двенадцатой процедуре, кажется, удастся избежать.

Буквально через несколько минут они уже оказались на третьем причале. Лана никогда не была в этом огромном помещении и даже не подозревала о его существовании. Ужас, который вел ее на всем пути, от ее каюты до причального дока, стал постепенно ослабевать, и к ней вернулась, наконец, способность рассуждать здраво. Если бы Годвин собирался ее убить, он мог бы это сделать десятки раз в узком коридоре, в любом укромном уголке, но он привел ее в док, из которого корабли стартовали на Землю... Что, если этот человек говорил правду? Что, если она приняла за убийцу неизвестного друга Танаева, который всего лишь выполняет его просьбу, собираясь помочь ей выбраться из этой космической тюрьмы?

Под прессом смертельного ужаса так легко поверить в чудо! Особенно когда не можешь ничего противопоставить свалившимся на тебя обстоятельствам и остается лишь надеяться на милосердие похитителя.

Годвин тем временем достал из поясной кобуры бластер и, проверяя заряд батареи, впервые за все время отпустил ее руку. «По крайней мере это будет не нож! — мелькнула у нее отчаянная мысль. — Бластер убивает мгновенно... Но зачем ему тратить на меня заряд?» Она все еще терзалась сомнениями, когда Годвин заговорил, впервые с того момента, как в каюте попытался убедить ее не поднимать шум и поверить ему.

— Вы умеете пользоваться оружием?

Она лишь отчаянно отрицательно замотала головой, стараясь удержать слезы.

— Впрочем, это не важно. Если нам придется воспользоваться оружием, живыми мы не выберемся. Нужно затаиться, ждать и надеяться на удачу. И помните, чистильщики, которые сейчас прилетят, никого не щадят. Особенно красивых женщин. Они для них лакомая добыча. Я знал одну красотку, которую насильно удерживали в мужском общежитии базы. Можете себе представить, что с ней стало. — Годвин запугивал ее специально, чтобы добиться состояния, в котором молодая женщина не сможет повредить его плану.

Она представила, и на этот раз уже не могла удержать слез.

— Отпустите меня! Я вернусь в карантинный отсек, там они меня не тронут!

— Именно там они и станут искать в первую очередь, а увидев вас... Впрочем, я в любом случае сдержу слово, данное Танаеву! — Он вновь взял ее за руку, подтащил к шкафу с запасными скафандрами наружного выхода и быстрыми умелыми движениями стал натягивать на нее плотную ткань внутреннего костюма скафандра.

Прежде чем закрепить шлем с непрозрачным светофильтром, Годвин сообщил ей последние инструкции:

— Стойте рядом со мной совершенно неподвижно. В этом случае они примут вас за другого человека и не станут стрелять. Увидеть лицо в этом скафандре можно только, если откинуть шлем. Вряд ли они станут себя утруждать проверкой, времени у них мало. И ни звука — слышите? Впрочем, если вы предпочитаете оказаться в мужском общежитии, можете себя выдать!

Годвин безошибочно определил самый верный способ заставить ее подчиниться. Страх перед насилием делает женщину послушной, только он и мог превратить ее в неподвижное изваяние в течение долгого получаса, последовавшего за ее заточением в скафандре.

Годвин закрепил шлем на своем скафандре, лишь после того как корпус станции содрогнулся от звонкого удара причального приспособления катера.

В этом неповоротливом костюме, приспособленном для наружных работ в космосе, он был совершенно беспомощен и мог рассчитывать только на удачу.

Печальный визг шлюзовых ворот, топот многих ног... «Человек пять, не меньше, многовато для посадочного модуля, — определил Годвин еще до того, как прибывшие появились в дверях шлюза, — загрузили под самую завязку. Здорово они боятся древнего космонавта».

В самое последнее мгновение Годвин решил не стоять столбом посреди пустого причала, в конце концов чистильщики могли заставить его снять шлем...

Его лихорадочный, ищущий укрытие взгляд остановился на пустом шкафу, в котором только что находились скафандры — лучшего места не придумаешь! Не теряя больше ни секунды, он бросился к шкафу, волоча за собой потерявшую всякую способность к сопротивлению девушку.

Вскоре кто-то из прибывших чистильщиков распахнул дверцы шкафа со скафандрами, пробежал по ним равнодушным взглядом и торопливо захлопнул дверцу. Привычные вещи редко привлекают внимание, к тому же чистильщики торопились попасть на станцию. Швартовка модуля не могла остаться незамеченной. Они опасались, что Танаев успеет подготовиться к их визиту. Залп крейсера, уничтоживший ракетную установку, повредил локатор, и они не знали о визите ракетного бота крейсера, на котором Танаев покинул станцию.

Дождавшись, когда шаги чистильщиков стихли в коридоре, соединявшем обе половины станции, Годвин решил, что настала пора действовать. Конечно, оставался риск того, что они оставили в ангаре пост. Но все затеянное им безумное предприятие состояло из сплошного риска.

К счастью, в ангаре никого не оказалось. Жестом дав понять Лане, чтобы она оставалась на месте, он, осторожно переставляя ноги, двинулся к круглому шлюзовому люку, стараясь выключать магниты на подошвах ботинок скафандра так, чтобы производить как можно меньше шума и в то же время не взлететь к потолку, — гравитация в этой части станции была недостаточной для того, чтобы удерживать скафандр на месте без помощи магнитов.

И хотя в неуклюжем и громоздком скафандре двигаться было неудобно — он обеспечивал ему кое-какую защиту от неожиданного выстрела, и расставаться с ним Годвин пока еще не собирался.

Открыв дверь шлюза, ведущего к причалившему катеру, Годвин очутился внутри узкого рукава, в котором и без скафандра человек мог передвигаться только согнувшись. Ему же пришлось двигаться почти на четвереньках. Зато появление внутри кабины модуля человека в космическом скафандре произвело на остававшегося там пилота столь сильное впечатление, что он не успел даже вытащить из кобуры свой бластер. Боясь повредить хрупкое оборудование катера, Годвин не стал стрелять, одного удара усиленного сервомоторами кулака скафандра оказалось достаточно, чтобы размозжить пилоту голову.

Вот только Годвин не рассчитал силу удара, и ему пришлось заняться уборкой, чтобы Лана не потеряла сознание при виде искалеченного трупа. И хотя на счету была каждая секунда, только покончив с этим, он позволил себе отправиться за девушкой.

За время его отсутствия она не двинулась с места, скорее всего, потому, что не умела управлять внутренними механизмами скафандра. Впрочем, сейчас это уже не имело значения. Переключив управление на себя, Годвин повел ее за собой к катеру, словно собачку на поводке.

Он действовал предельно быстро, понимая, что в любую секунду их дерзкий замысел может быть раскрыт.

Как только он помог Лане снять скафандр и избавился от него сам, Годвин поспешил к пульту управления. В рубке катера не было специального помещения для скафандров, и сейчас здесь стало очень тесно. Одно из кресел занимало завернутое в полотнище и испещренное кровавыми пятнами тело убитого им пилота.

Лана, только теперь заметившая труп, застыла перед эти креслом, не в силах заставить себя двинуться дальше.

— Мне пришлось это сделать, чтобы мы смогли покинуть станцию. Или вы предпочитаете остаться?

Лана отрицательно мотнула головой, но по тому, как побелело ее лицо, он понял, что молодая женщина находится на грани срыва.

— Я выброшу труп, когда мы удалимся на безопасное расстояние от станции, а сейчас пройдите вперед и займите кресло второго пилота. Возьмите себя в руки. Мне может понадобиться ваша помощь! Управлять этим катером в одиночку очень сложно!

Чтобы отвлечь ее от вида мертвого тела, Годвину пришлось придумать для Ланы какое-то занятие. Он поручил ей считывать вслух все время менявшиеся показания радиокомпаса. Станция, вместе с пришвартованным к ней модулем, продолжала свое движение по орбите вокруг Земли, и цифры координат сменяли друг друга.

Годвин не захотел тратить время на нормальную расстыковку и отстрелил аварийными пиропатронами сразу весь рукав переходника. Это сэкономило ему несколько минут, зато теперь чистильщики узнали о том, что кто-то уводил у них корабль, и Годвин поблагодарил бога, в которого не верил, за то, что десантники крейсера вывели из строя все тяжелое оружие на станции.

Глава 14

Оружие, существование которого Годвин упустил из виду, было приведено в действие сразу же после того, как он включил двигатели и громада станции стала медленно удаляться. Ускорение, силой в несколько «G», вдавило их в кресла.

Лана закричала от боли, и в первую секунду Годвин решил, что в этом виновата непривычная для нее перегрузка, но, обернувшись к девушке, он сразу же понял, что причина в другом. Ее лицо посерело, а глаза подернулись характерной радужной пленкой. Руки стискивали виски, словно она пыталась удержать грозившую взорваться голову.

Психомонтаж. Работая в корпусе чистильщиков, Годвин имел возможность достаточно подробно познакомиться с, его действием. Человек, подвергшийся психологическому монтажу, становился полностью зависимым от своего «водителя» после того, как управление включалось с помощью специальной команды. Но Годвин никогда не слышал, чтобы воздействие подобной силы можно было осуществить на расстоянии. Тот, кто пытался сейчас подчинить себе Лану, обладал поистине колоссальной силой. Даже Годвин, нечувствительный к психоволнам от природы, почувствовал слабое жжение в области темени.

— Ты знаешь, кто это?! — прокричал он, обернувшись к Лане и стараясь пробиться к ее сознанию сквозь пелену боли. Она прикусила губу и не замечала стекавшую по подбородку струйку крови, но, видимо, его вопрос все же дошел до нее, потому что она отрицательно мотнула головой и, не сумев сдержаться, вновь закричала от страшного пресса, сжимавшего ее виски.

— Потерли немного! Сейчас станет легче! С каждой секундой расстояние увеличивается и воздействие слабеет!

Неожиданно его словно обдало ледяной волной. Что-то тут было не так. Они давно должны были отдалиться от психомонта на несколько километров. Какой бы силой он ни обладал, на таком расстоянии зондаж не действовал!

Вскинув голову, Годвин в отчаянии огляделся и лишь сейчас заметил преследователя. В этом не было ничего удивительного. Заметить небольшой скафандр в тени корпуса удалявшейся станции было невозможно, и только теперь, когда кривизна орбиты, наконец, увела станцию ниже, лучи солнца, вырвавшись из-за нее, заставили вспыхнуть оболочку скафандра их преследователя яркой искрой на фоне черного неба.

Находившийся внутри скафандра человек все поставил на карту и, похоже, выигрывал свою ставку. Используя небольшую массу скафандра и его мощный реактивный двигатель, он с каждой секундой сокращал расстояние между собой и катером.

Годвин проклял себя за непростительную оплошность, за то, что оставил в шкафу переходного тамбура два неповрежденных скафандра, хотя ему ничего не стоило вывести их из строя перед посадкой в катер.

Вскоре Годвин понял, что их настоящие неприятности только начинаются. Преследовавший их психомонт, видимо, для страховки, позаботился о более действенном оружии.

Всплеска бластерного выстрела в безвоздушном пространстве Годвин не заметил, но обшивка катера неожиданно окуталась голубоватым сиянием, и их крохотный кораблик содрогнулся, словно с размаху налетел на препятствие.

Серьезных разрушений этот выстрел им не нанес, расстояние было еще слишком велико для успешной стрельбы, но Годвин знал, что следующий выстрел, который последует сразу после перезарядки бластерных конденсаторов, окажется намного успешнее. Нужно было что-то немедленно предпринимать. На раздумья у него оставалось секунд пять, не больше.

Резко переведя положение центрального гироскопа на девяносто градусов, он заставил нос катера опуститься перпендикулярно к Земле и на мгновение включил двигатели на полную мощность. Толчок швырнул его на спинку кресла с такой силой, что кости грудной Клетки затрещали. Лана вновь коротко вскрикнула и, кажется, потеряла сознание, сейчас для нее это было благом.

Маневр был очень рискованный, резко изменив плавную орбиту спуска, Годвин на какое-то время потерял ориентацию. У него не было возможности рассчитать новую траекторию. Он действовал импульсивно, стремясь избежать разрушения корабля от прямого попадания, и это ему удалось. Бластерный заряд пронесся высоко над катером. Теперь, с каждым мгновением, расстояние между ним и преследователем увеличивалось, но поединок все еще продолжался.

Преследователь резко метнулся вниз, направляемый бледной струей плазмы, вырывавшейся из его ранцевых двигателей. Он вновь приближался к катеру с неумолимостью кометы, предвещавшей несчастье древним жителям Земли самим своим появлением.

Правда, кое-какие преимущества у пилота катера все-таки оставались. Запас топлива на его борту не шел ни в какое сравнение с баллонами ранцевого двигателя, рассчитанными на небольшое передвижение, во время ремонтных работ в открытом космосе.

Да только человек, находившийся внутри скафандра, это знал и понимал, что его шансы уменьшаются с каждой минутой. У него в резерве оставался единственный, последний выстрел, пока катер вновь не сменил траекторию. И на этот раз преследователь решил воспользоваться им наверняка, не считаясь ни с каким риском.

Уничтожить пилота похищенного катера и его спутницу, видимо, было для него важнее, чем сохранить собственную жизнь. Годвин не мог понять причину этого, но в том, что причина имеет огромное значение для преследователя, он не сомневался, поскольку топлива в ранце скафандра психомонта уже не могло хватить на возвращение. Проводя очередной маневр, он расходовал на форсаже его последние запасы. Благодаря этой жертве, белая точка скафандра увеличивалась с катастрофической быстротой. Роковой выстрел мог последовать в любую секунду, и у Годвина оставалась последняя возможность, наверно, не менее рискованная, чем у их преследователя, полностью опорожнившего баллоны своего ранца...

То, что задумал Годвин, требовало железной выдержки и точного расчета. Но важней расчета в предстоящем маневре была интуиция. Опоздай он на долю мгновения, и выстрел бластера, проломив обшивку катера, превратит его тело в дымящуюся головешку. Приведи он свой план в исполнение на одну секунду раньше, чем нужно, и его преследователь получит в схватке тот единственный шанс, ради которого готов был пожертвовать собственной жизнью.

Годвину казалось, что в этот решающий момент его руки действуют самостоятельно, независимо от разума. Вцепившись мертвой хваткой в рукояти управления гироскопом, они начали стремительный разворот.

— Нет! — крикнул Годвин, — еще рано. — Но руки не послушались его. Сопла двигателей, словно жерла орудий, развернулись навстречу приближавшемуся врагу, и огненная струя реактивного выброса ударила в грудь скафандра, завертев и отбросив преследователя далеко в сторону.

И хотя этот удар, почти наверняка, не причинил закованному в космическую броню психомонту никакого вреда, — бой был окончен. Для продолжения преследования у противника Годвина уже не осталось топлива.

Вскоре очертания его скафандра превратились в крохотную искорку, а затем и вовсе исчезли из поля зрения.

Десантный ракетный катер, в последний раз откорректировав траекторию, продолжил свой пологий медленный спуск к поверхности Земли.

Глава 15

Стартовый модуль, оторвавшись от крейсера, израсходовал запас топлива и выплюнул кабину планера из своего чрева на высоте двадцати тысяч километров от поверхности Земли.

Лишь теперь Танаев получил возможность осмотреться сквозь прозрачные щитки кабины планера, до этого находившегося внутри непрозрачного стартового цилиндра.

Справа от него раскинулось бездонное полотнище космоса, усыпанное яркими созвездиями, слева, сквозь темные светофильтры, ослепительно пылало солнце, забивавшее своими лучами свет звезд с этой стороны, а внизу под ним, до самого горизонта, простиралась поверхность голубоватой планеты, — все еще голубоватой, несмотря на миллиарды тонн отходов, выброшенных в атмосферу неразумным человечеством, несмотря на все катаклизмы и войны.

Плотный облачный покров не позволял Танаеву сориентироваться. Он даже приблизительно не представлял, над какой частью планеты произошла его незапланированная выброска. Никто на его месте не смог бы этого предсказать, по той простой причине, что выход из «нулевого» оверсайда невозможно рассчитать, даже с помощью уравнений теории вероятности.

Крейсера нигде не было видно. То ли его скрывали ослепительные лучи солнца, то ли он, не дожидаясь очередного обстрела, уже ушел в новый бросок. Неожиданное волнение заставило Танаева плотнее вжаться в пилотское кресло. Голубая планета внизу давно стала для него чужой, отныне он мог полагаться только на себя, и горькое сознание опостылевшего ему одиночества сжало сердце непрошеной болью. И тут, словно удар, на него обрушилась новая леденящая мысль: «О каком одиночестве он думает в тот момент, когда до гибели остается всего несколько часов?»

Планер, выброшенный на орбиту без подготовительных маневров крейсера, несся теперь над поверхностью Земли на второй космической скорости.

Двенадцать километров в секунду... Танаев представил, что произойдет, когда тонкая оболочка кабины планера соприкоснется с верхними разреженными слоями земной стратосферы.

Вначале появится свечение, возникающее на поверхности кабины от столкновения с отдельными, пока еще редкими молекулами воздуха. Потом температура начнет стремительно подниматься. Ничем не защищенные стенки кабины сгорят, как бумага, через несколько ничтожных мгновений очередь дойдет до него. И на этот раз ему уже ничто не поможет. Законы физики неумолимы. Ему нечего противопоставить бешеной скорости несущегося по виткам своей смертоносной траектории планера.

Наверно, нет ничего хуже бессильного ожидания конца. Танаев умел находить выход из безнадежных ситуаций, но сейчас ему оставалось только ждать, пока планер опустится в верхние слои атмосферы и сгорит там без остатка.

Он никогда не умел мириться с безнадежностью, полагая, что у человека всегда должно быть два выхода, даже если его проглотит дьявол. В последнем случае, правда, выход оставался только один...

Танаев прокручивал в мозгу возможные варианты спасения, так, словно они у него были... Вот, к примеру, если бы у него был парашют... Но парашюта не было, и даже если бы он был, это все равно ничего ему не даст. Прыгать с такой высоты и на такой скорости так же бессмысленно, как сидеть в этой кабине, не шевельнув пальцем для собственного спасения. В этом уравнении слишком мало переменных, и изменить ни одну из них ему не дано.

— Ну что, достукался, Спаситель мира? — Хриплый голос Шарго шел сразу со всех сторон, и это означало, что сам кот благоразумно находится где-то в другом месте.

— Что тебе надо? — довольно грубо оборвал кота Танаев. — Мне не до тебя, убирайся!

— А как же быть с твоим долгом? Ты остался мне должен сто двадцать миллилитров валерьянки, и еще, помнится, в последнюю нашу встречу ты проиграл мне в карты пару плошек сметаны.

— С покойника долгов не взыскивают!

— А ты уже записался в покойники? Это обнадеживает. Далеко не каждый способен с такой полнотой признать собственное бессилие. Впрочем, ты уже был однажды покойником и все же сумел выбраться из совершенно безнадежной ситуации, почему же сейчас...

— Потому, что сейчас от меня ничего не зависит. Все решают законы небесной механики.

— Любые законы кто-то устанавливает, а следовательно, может их изменить.

— Я не Господь Бог, чтобы менять законы природы.

— Этого от тебя и не требуется, все, что ты должен сделать, так это изменить траекторию спуска своего планера на четыре градуса восточнее.

— Зачем?

Измени, тогда узнаешь.

— Интересно, каким образом? У этого аппарата нет двигателя!

— Зато у него есть рули, стабилизаторы и элероны.

— В безвоздушном пространстве они не действуют!

— А ты что, собираешься вечно находиться в безвоздушном пространстве?

— Какого черта тебе от меня надо? — Но ответа на свой последний вопрос Танаев так и не получил.

Кот исчез столь же внезапно, как появился. Это была его обычная манера, появляться, когда обстановка становилась критической, и исчезать в самый неподходящий момент, однако Танаев хорошо помнил, что к советам Шарго стоило относиться со всей серьезностью. И хотя предложение кота изменить траекторию спуска звучало по-идиотски и не могло содержать в себе ничего путного, Танаев никак не мог от него отвязаться, тем более что более разумный вариант не приходил в голову. Чтобы избавиться от невыносимого ожидания приближавшегося конца, он стал думать о предложенной ему задаче.

То, что Шарго упомянул об элеронах, имело определенный смысл... После того как планер врежется в верхние, разреженные слои стратосферы, он сгорит далеко не сразу, и, возможно, какое-то время, хотя и весьма недолгое, им можно будет управлять... Вот только зачем? Ладно... Пусть это остается на совести кота, до сих пор его советы имели не всегда ясный вначале смысл.

Скрипнув зубами от бессильной ярости, Танаев тем не менее взялся за окрашенный в красный цвет рычаг, превращавший планер в управляемый летательный аппарат. Крылья послушно выдвинулись. В размахе у них было не меньше шести метров, и Танаев подивился тому, что они умещались в двух почти незаметных утолщениях по бокам кабины. Крылья показались Танаеву слишком большими для одноместного планера.

Вслед за крыльями из задней части кабины выдвинулась трехметровая ферма хвоста, развернувшая на своем конце лепестки стабилизаторов, рулей высоты и поворота.

После того как трансформация успешно завершилась, ровным счетом ничего не изменилось. Неуправляемый планер продолжал свой стремительный полет в безвоздушном пространстве, медленно и неумолимо приближаясь к поверхности Земли.

Сколько у него остается времени? Пожалуй, около суток... пока планер, сделав пару орбитальных витков, не сгорит в атмосфере планеты... Скорость этого аппарата Глеб знал лишь приблизительно, и потому не мог произвести более точные расчеты. Но на поверхности крыльев уже начали вспыхивать редкие звездочки крохотных взрывов. Даже здесь, на этой огромной высоте, отдельные молекулы воздуха сталкивались с планером и превращались в летучие огни — напомнившие Танаеву огни Святого Эльма, встречавшиеся иногда на земных кладбищах.

Кладбище ему уж точно не грозило, и потому он перестал думать о пустяках, целиком сосредоточившись на расчете простенькой задачи: что произойдет раньше? Сгорит оболочка, или он успеет развернуть планер и перевести его на новую траекторию, ведущую к известной одному Шарго цели?

Планер не сгорел. Окутавшись пока еще холодным огненным облаком молекулярных вспышек, он, хотя и не сразу, благополучно развернулся на новый курс.

— Ну, и что дальше? — спросил Танаев в пустоту, не слишком надеясь на ответ. И Шарго, разумеется, не ответил. Он никогда не отвечал, если ситуация становилась критической, и почти наверняка, оставаясь невидимым, с интересом наблюдал за действиями Танаева.

Смотреть, правда, было уже не на что. Закончив маневр разворота, Танаев, скрестив руки на груди, молча смотрел, как начинает плавиться обшивка на плоскостях его планера, вскоре очередь дойдет и до кабины. Совсем скоро огонь доберется до него. Уже сейчас стрелка термометра начала свое неумолимое движение вверх и прошла отметку сорок градусов.

Снаружи теперь ничего не было видно, облако раскаленных газов полностью накрыло кабину, и только если обернуться назад, в вихревом туннеле, окружившем планер, можно было заметить небольшой просвет.

Воздух вокруг аппарата становился все плотнее. Слегка затормозившись от трения об атмосферу, планер несколько потерял скорость, и траектория его полета круче пошла вниз. Элероны, рули и крылья давно сгорели. Сейчас Танаев уже был не в состоянии повлиять на неуправляемый полет планера и, чтобы не видеть неумолимо приближавшийся к его телу огненный вихрь, развернул пилотское сиденье и стал смотреть в то единственное свободное от пламени «окно» позади машины, которое у него оставалось.

В момент гибели ему хотелось последний раз взглянуть на звезды, те самые звезды, которым он посвятил всю свою жизнь. Далекие и равнодушные к его судьбе, они продолжали светить, как светили миллионы лет до его появления на свет и как будут светить через миллионы лет после того, как его не станет.

Картина казалась ему слишком неподвижной, слишком статичной, и оттого еще более равнодушной. Какое дело звездам, величественно несущимся по своим орбитам, до его судьбы? Расстояние до них так огромно, что человеческий глаз не в состоянии заметить их стремительное перемещение в спиралях Галактики. И все же на некоторых из них он сумел побывать, и осознание значительности этого события поддержало его сейчас, помогло справиться с волной деструктивной паники, грозившей разрушить остатки мужества и воли, задавленные животным страхом ожидания гибели.

В конце концов ему удалось взять себя в руки и приготовиться достойно встретить смерть, хотя зрителей здесь не наблюдалось, и никому не было дела до того, в каком психологическом состоянии он ее встретит. Это имело значение для него самого. Даже сейчас, на грани жизни, а может быть, именно на ее грани, человеку важно сохранить самоуважение.

И когда Танаев решил, что он полностью готов к встрече со смертью, среди неподвижных звезд появился быстро перемещающийся огонек.

«Метеорит?» — Но Глеб знал, что на такой высоте над стратосферой метеориты, не успевшие раскалиться от столкновения с атмосферой, невидимы. В таком случае, что это?

Он почти догадался, но старался отбросить надежду, потому что ничто так не разрушает мужество, как обманувшая надежда. Но огонек увеличивался в размерах, приближался, уверенно прокладывая путь, на пересечение с орбитой его горящей кабины.

Это невозможно! Никто не может знать параметры неуправляемой орбиты его планера! Даже он сам ее не знает. А случайно таких совпадений не бывает.

И когда, наконец, последние сомнения отпали и Глеб понял, что к нему стремительно приближается ракетный бот, возникла новая опасность. Неведомые спасатели могли не успеть. Обшивка кабины, насквозь прожженная чудовищной температурой, начала разваливаться. Отдельные куски отрывались от нее и, словно огненные кометы, окруженные пламенем, оставались позади.

Воздух, вырвавшись в образовавшиеся отверстия, мгновенно превратился в огненные полотнища. Его молекулы, летевшие с космической скоростью, оказавшись снаружи, сталкивались с молекулами атмосферы и мгновенно сгорали. Танаев задержал дыхание. Он мог не дышать десять, двадцать минут, а если потребуется, намного дольше. Энергетика его организма функционировала по другому принципу. Гораздо большую опасность представляла резко увеличившаяся температура.

Но теперь ракетный бот, идущий наперерез, был уже совсем близко, и Танаев понял, что катер не имеет никакого отношения к федеральному крейсеру. Каким-то непостижимым образом местные власти узнали о его высадке, и его вновь ждет плен, возможно, намного хуже, чем тот, что он пережил на карантинной станции. Но любой плен казался ему желанней неминуемой гибели.

Обшивка почти полностью сгорела, и сейчас Глеб сидел в кресле пилота, несущемся в стратосфере, окруженный огненным облаком, представляя собой неправдоподобное, фантастическое зрелище. Жить ему в этой раскаленной среде оставалось всего несколько минут, но стыковочный шлюз катера был уже совсем рядом.

Однако силы и желание сопротивляться надвигавшейся гибели постепенно оставляли Глеба. Боли он не чувствовал, только все усиливавшийся холод на месте обожженной кожи свидетельствовал о том, что повреждения слишком велики, даже для его совершенного тела. Сознание начало терять свою привычную ясность, и он понял, что если немедленно не сделает попытки спастись, то не сделает ее уже никогда. Но, отстегнув наполовину сгоревшие страховочные ремни, Танаев неожиданно остановился.

На поверхность его затуманенного сознания пробилась мысль о том, что даже если каким-то чудом ему удастся сейчас перебраться на катер, его жизнь окажется в зависимости от того, каким снаряжением и оружием он будет располагать. Передатчик, оружие, комплект концентратов, составлявших НЗ, одежда, аптечка, и даже вода, необходимая на первое время в незнакомой местности, — все это находилось в рюкзаке.

Не слишком ясно осознавая последствия собственных действий, он отцепил рюкзак со снаряжением, висевший за спинкой кресла пилота, и, благодаря ее защите, не пострадавший от разрушительного потока воздуха. Закрепив на плечах лямки рюкзака, Глеб потерял еще несколько драгоценных секунд.

Но даже они не имели значения. Его вес теперь увеличился на пару десятков килограммов, и задача, стоявшая перед ним, стала намного сложнее.

Стиснув зубы и уже не надеясь на благополучный исход, Танаев, собрав все оставшиеся силы, оттолкнулся от остатков кресла, все еще закрепленного на уцелевшем куске пола, и прыгнул по направлению к катеру, стараясь зацепиться за неровный край гофрированного переходника.

Ему удалось это сделать только одной рукой, и он едва не сорвался, но нечеловеческая сила его мышц и нежелание погибнуть столь нелепо помогли Глебу удержаться и погасить разрывавшую руку инерцию тела, утяжеленного рюкзаком.

Подтянувшись, он сумел кое-как влезть внутрь переходника и проползти сквозь первую дверь шлюза, прежде чем сознание окончательно покинуло его.

Глава 16

Когда окружающее вновь обрело четкость, Танаев увидел над собой ухмыляющееся лицо. Которое узнал далеко не сразу. А когда узнал, в первую минуту отказался поверить в то, что видел. Он сидел в кресле второго пилота, рядом с Ланой. Над ним склонился взлохмаченный и, как всегда, довольный собой Годвин, и, наверно, еще ни у кого его лицо не вызывало таких положительных эмоций, как сейчас у Танаева.

— Каким образом я здесь оказался? — Это был самый главный вопрос из целой серии теснившихся в сознании Танаева. — Вернее, как ты оказался на моей орбите?

— Я сам хотел бы это выяснить. Когда крейсер, забравший тебя, благополучно смылся в надпространство, мы остались, предоставленные собственной судьбе. Но я не забыл о данном тебе обещании и о желании как можно незаметнее и быстрее исчезнуть с этой чертовой карантинной станции. Одним словом, я послал радиограмму, о которой мы с тобой говорили, и хотя тебя на станции уже не было — они не могли об этом знать. Визит федерального крейсера не на шутку их встревожил, и они поспешили выслать за тобой катер, — ну а дальше все шло по плану, который мы с тобой разработали. Лана в скафандре должна была изображать тебя. Вот и все. Остальное совсем просто.

— Кроме одного. Каким образом твой катер оказался на траектории моего спуска?

— Вот это самое странное... Я услышал голос. Не подумай чего плохого. Я не балуюсь наркотиками и обычно не слышу никаких потусторонних голосов, но этот голос был отчетливым, хриплым и каким-то безапелляционным. Его обладатель заявил, что если я немедленно не изменю траекторию по его указанию — с катером случится несчастье.

— И ты ему поверил?

— Разумеется, нет! Я подумал, что это штучки психомонта, с которым мне пришлось сражаться, после того как мы с Ланой благополучно отчалили от станции. Мне удалось отбросить его далеко в сторону, но кто знает, на что способны эти твари.

Однако голос был очень настойчив и чем-то не походил на человеческий... К тому же он подкрепил свои требования реальными действиями. Замкнул какие-то контакты в двигательном отсеке, и половина приборов на моем щитке вырубилась.

— И все это сделал голос?

— Ну, не совсем голос... Позже, когда я уже начал менять курс, над кожухом моей рации появилась ухмыляющаяся кошачья морда... Ты можешь мне не верить, но она была вполне реальна.

— Я тебе верю. Я даже знаю имя этого хитрюги. Его зовут Шарго, и он почему-то считает меня своим другом. Во всяком случае, иногда он проявляет трогательную заботу обо мне.

— Но каким образом он мог появиться на катере, и куда потом исчез?

— У него имеются свои каналы передвижения в пространстве, недоступные нашему пониманию. Ты правильно сделал, выполнив его требования. У Шарго есть нехорошая привычка осуществлять свои угрозы, и, кажется, я вновь обязан ему жизнью. Боюсь, мне это дорого обойдется.

Танаева удивило долгое молчание Ланы, но лишь повернувшись к ней, он понял причину. Девушка, непривычная к космическим перегрузкам, все еще находилась на грани обморока и плохо воспринимала происходящее вокруг.

— Как тебе удалось провести ее на катер?

— Я воспользовался оплошностью чистильщиков, явившихся за тобой.

— Где мы сейчас находимся?

— Спроси чего-нибудь полегче! Я шел по пеленгу с земного космодрома, пока не увел катер далеко в сторону, по требованию твоего кота. Пеленг был потерян, о чем я не слишком сожалею, поскольку приземляться на космодром все равно не собирался. Известные наземные ориентиры в этом районе отсутствуют, и, судя по всему, мы находимся внутри одной из «темных» зон.

— Что это еще за зоны?

— Места, где не сохранились остатки цивилизации, где нет электричества и радиопередач, гиблые территории, о которых мало что известно. Остатки былой империи с трудом поддерживают свое существование, под натиском собственных проблем. Имперцы мало интересуются окружающим. Особенно там, где это не затрагивает их непосредственные интересы.

И вы собираетесь там приземлиться?! — с ужасом спросила Лана, впервые собравшись с силами, чтобы произнести несколько слов.

— Голова все еще болит? — участливо поинтересовался Годвин, не отвечая на ее вопрос.

— Конечно, болит! Вы так ведете этот корабль, что приходится удивляться тому, что здесь еще остались живые люди!

— Это было необходимо. Нам пришлось спасаться бегством, вы не забыли об этом?

— Если вы будете продолжать «спасаться» таким образом, то вскоре здесь уже некого будет спасать. А ты-то откуда здесь взялся? — с изумлением уставившись на Танаева, спросила Лана, наконец, осознав, что он появился на борту.

— Пересел к вам с соседнего корабля! — улыбнулся Танаев. — Я прослежу, чтобы Годвин не превышал перегрузки, он слишком увлекается быстрой ездой.

— Сейчас я помогу вам. Примите этот препарат, и голова больше не будет болеть. — Годвин протянул Лане крохотную капсулу, которую незадолго до этого извлек из бортовой аптечки. Некоторое время Лана с сомнением рассматривала капсулу, но поскольку Годвин равнодушно отвернулся, всем своим видом показывая, что ему безразлично, примет ли она лекарство, девушка в конце концов проглотила капсулу и, буквально через пару минут, полностью отключилась.

— Что ты ей дал?! — довольно резко спросил Танаев.

— Всего лишь безобидный сонар. Два часа безоблачного сна. После чего она проснется, полностью восстановив силы. Наша пассажирка — нежное создание и довольно непредсказуемое, а мне необходимо с тобой поговорить о серьезных вещах, не предназначенных для ее ушей.

— Слушаю тебя и надеюсь, что твое сообщение оправдает применение такого радикального средства, как наркотик!

— Это было совершенно необходимо. Обычное снотворное не стирает в скрытой памяти всего, что человек услышит во сне. С помощью специальных приемов эти данные могут быть извлечены и использованы.

— И это настолько важно?

— Более чем! Эта женщина подверглась психомонтажу и представляет собой серьезную угрозу. По сути, она — бомба замедленного действия, которая может взорваться в любой момент. Никто, кроме психомонта, не знает, какие приказы заложены в ее мозг и какие действия могут последовать с ее стороны.

Нам предстоит нелегкая посадка и еще более нелегкий многодневный путь к обитаемым местам. Иметь рядом с собой постоянную угрозу, в этих условиях, мне кажется неразумным.

— Откуда ты знаешь, что она подверглась психомонтажу?

— Есть определенные признаки, если присутствуешь во время воздействия, их можно заметить.

— А ты присутствовал?

— Так получилось.

— В таком случае, ты должен знать, кто из обитателей карантинной станции является психомонтом!

— Увы, это не так. Я бы многое отдал, чтобы выявить хоть одного из этих гадов! Кто-то из карантинщиков преследовал нас, после того как мы похитили челнок, но он был в космическом скафандре, лицо закрыто светофильтром, да и расстояние было слишком велико, чтобы рассмотреть детали. Но он пытался подчинить себе Лану и, по-моему, ему это удалось. Задание, которое он внедрил в ее мозг, было настолько важным, что он рискнул собственной жизнью, чтобы его передать. Он израсходовал все топливо в ранцевом двигателе своего скафандра, когда преследовал нас.

В конце концов мне удалось отбросить его в сторону реактивной струей двигателей катера, но было уже слишком поздно. Воздействие произведено. Не знаю, подобрали ли его после этого дружки. Единственный челнок мы увели, и на борту станции не было других спасательных средств.

Танаев надолго задумался. То, что сообщил ему Годвин, было чрезвычайно важно и действительно представляло серьезную угрозу. Его раздирали мучительные противоречия. С одной стороны, его связывали с этой женщиной близкие отношения, и он не мог бросить ее на произвол судьбы, с другой, он превосходно понимал всю правоту Годвина.

С той минуты, когда Лана проснется, они будут жить на пороховой бочке. И даже по ночам им придется по очереди дежурить, чтобы предотвратить несчастье, которое в любую минуту может обрушиться на них. Впрочем, до этого еще далеко. Сначала нужно благополучно приземлиться. И отложив решение вопроса о том, что делать с Ланой, на будущее, Танаев сосредоточился на навигации, стараясь хотя бы приблизительно определить координаты предстоявшей им посадки.

В конце концов это было его специальностью, и даже сейчас, без наземных ориентиров и радиомаяков, используя только рисунок сильно изменившихся созвездий северного полушария и собственную интуицию, он понял, что катер, израсходовав все свое горючее, сядет в тайге где-то в районе бывшего Новгорода.

Узнав об этом, Годвин разразился проклятиями. После начавшегося наступления на материк северных льдов в этом месте должны были установиться очень низкие зимние температуры.

— Какого дьявола мы туда летим! Там нам не выжить! Лучше сразу разбиться при посадке.

— Ну что же, давай вернемся, если тебе не нравится это место! — пошутил Танаев, никогда не терявший чувство юмора. Его ожоги быстро затягивались, и мучительное чувство холода, заменявшее боль, постепенно ослабевало. — А разбиться при посадке мы еще успеем. Здесь нет посадочных площадок. Внизу сплошная тайга.

Они только что пробили плотную завесу облаков, и теперь катер, управляемый автопилотом, время от времени включавшим тормозные посадочные двигатели, несся над сплошным лесным массивом. В котором, несмотря на все приложенные усилия, они так и не смогли заметить ни малейших признаков жизни.

Сплошной снежный покров на встречавшихся кое-где небольших, не занятых лесом пространствах маскировал все детали. Выбрать подходящее для посадки место в этих условиях казалось немыслимым. Они все еще шли на большой высоте, и отдельные ели, торчавшие на опушках, казались отсюда игрушечными. Но оба пилота хорошо понимали, чем может закончиться при посадке встреча с таким, неожиданно возникшим на пути деревом.

У них не было возможности развернуть тяжелый аппарат, неприспособленный для длительных полетов в атмосфере. Катер был предназначен для того, чтобы садиться на космодром по радиолучу, а не рыскать над тайгой, на последних каплях горючего. Выбора у них, в конце концов, не осталось, пришлось положиться на удачу и направить тяжелую машину вниз, как только впереди показалась очередная поляна.

Первые триста метров «посадочной полосы» они преодолели относительно благополучно, — толстый снежный покров смягчал удары о землю, и машина, словно тяжелый раскаленный утюг, неслась по сугробам, окутанная облаками пара и сметая на своем пути неровности, болотные кочки и мелкие кусты. Скорость постепенно снижалась, но была все еще слишком велика, когда впереди, метрах в ста от несущейся со скоростью шестьсот километров в час машины, показалась очередная опушка леса.

Глава 17

Ледяной воздух, беспрепятственно врывавшийся в многочисленные пробоины кабины, в конце концов заставил Лану очнуться. Она приподняла голову, непонимающим взглядом осмотрела картину разгрома, царившую в кабине, и спросила сонным голосом, все еще не до конца придя в себя:

— Где это мы?

Годвин сделал жест, словно приподнимал поля несуществующей шляпы, и хриплым голосом произнес:

— Поздравляю с прибытием на Землю, мадам! — С того момента, как Годвин увидел результат воздействия психомонта на девушку, его отношение к ней резко изменилось. Он не одобрял медлительность Танаева, до сих пор не решившего, как им поступить с Ланой.

— На Землю? Но здесь довольно холодно...

— Действительно, не жарко! Хорошо, что вы это заметили. К тому же здесь водятся дикие звери и даже людоеды. В этих местах очень много нехороших парней, которые мечтают заполучить на обед соблазнительную блондинку вроде вас!

— Я требую, чтобы меня немедленно доставили обратно на карантинную станцию! — До Ланы только теперь начала доходить вся серьезность ситуации, в которой она оказалась. И тут, на какую-то секунду, Танаеву показалось, что Лана играет хорошо отрепетированную роль капризной дамочки. В ее усмешке он увидел несвойственную ей жесткость, а сузившиеся глаза, неотступно следовавшие за всеми движениями Годвина, почему-то напомнили ему глаза удава, следящего за кроликом.

— Счас, мадам! Вот только заправлюсь, подремонтирую двигатели, и мы с вами отправимся в обратную увеселительную прогулку! — продолжал кочевряжиться ничего не замечающий Годвин.

— Ну, хватит! — резко оборвал его Танаев. — Катер разбит. Мы сели в незнакомой местности, вдали от цивилизации, если не будем помогать друг другу, все здесь погибнем. Каждому из нас придется приспособиться к обстоятельствам и взять на себя свою часть обязанностей, которые всем нам придется нести в предстоящем нелегком походе!

— В каком еще походе? Когда этот человек, от твоего имени, уговаривал меня последовать за ним, ни о каком походе не было речи! Он обещал, без всяких проблем, доставить меня в столицу!

— Так уж получилось! Мы сели немного не там. Приношу свои глубокие извинения, мадам! — вновь принялся за свое Годвин.

— И после всего, он еще и издевается надо мной! Если ты немедленно не поставишь на место этого убийцу, я превращу его в фарш для котлет!

— О, как интересно... — протянул Годвин, продолжая разглядывать в осколке зеркала полученные при посадке синяки и ссадины. Недооценить действенность столь серьезной угрозы было ошибкой с его стороны, потому что в следующую секунду Лана стремительно рванулась вперед. Ее старательно разыгранного сонного состояния словно не бывало. Она преодолела расстояние от своего кресла до кресла Годвина одним прыжком, и прежде чем тот успел понять, что, собственно, происходит, нанесла ему единственный, короткий и точный удар в шею, после которого бывший чистильщик, знакомый со всеми приемами защиты в рукопашном бою, захрипел и неподвижно растянулся на полу.

— Если ты повторишь что-нибудь подобное еще раз или попробуешь свои навыки на мне... — начал было Глеб, но она прервала его:

— Можешь не беспокоиться! Мне известна твоя нечеловеческая реакция. В следующий раз, когда этот убийца начнет надо мной издеваться, а ты будешь стоять рядом, ни во что не вмешиваясь, я спрошу у тебя разрешения, прежде чем разбить ему физиономию.

— Судя по скорости реакции, у тебя не меньше второго дана. Где ты училась боевым искусствам?

Было заметно, что вопрос Танаева поставил Лану в тупик. Она надолго задумалась и, в конце концов, заявила:

— Знаешь, я не помню... Может быть, на корабле, во время экспедиции, там у нас было много свободного времени?

— Ни разу не слышал, чтобы в экспедициях занимались подобным спортом. Для того чтобы достичь подобного уровня, нужно многие часы проводить в тренировочном зале. Как же ты можешь не помнить этого?

— Но я действительно не помню! — Лана и в самом деле не могла вспомнить такой, казалось бы, очевидной вещи и выглядела растерянной и искренне удивленной.

— Иногда во мне просыпаются какие-то странные, скрытые глубоко в памяти обстоятельства, о которых я ничего не знаю. Это началось на станции. Во время экспедиции я ничего подобного не замечала.

— Мне кажется, тебя специально готовили к особой миссии, а потом заблокировали память об этом, чтобы раньше времени ты не могла себя выдать.

— Получается, что я сама не знаю того, что хранится в глубинах моей памяти? Но этого не может быть! Я знаю о себе все!

— Тогда скажи мне, каким образом тебе удалось одним ударом лишить сознания бывшего чистильщика, проходившего специальную подготовку рукопашного боя?

— Этого я не знаю... — Лана выглядела совершенно растерянной и потрясенной. — Может быть, ты мне объяснишь, как такое возможно?

— Наверное, тебя подвергли специальной психологической обработке. Вспомни, что случилось с Кирасовым, который неожиданно для себя начал убивать собственных товарищей. Он тоже ничего об этом не знал, пока не настало время действовать. На карантинной станции находился один из психомонтов, или психоделов, как вы их называете. Он ждал моего появления там и готовился к встрече... Мозг этих тварей, только внешне похожих на людей, изменен настолько, что они способны управлять психикой всех, кого коснется их взгляд. Я видел, какую обработку они проходят... Очень немногие умеют сопротивляться заложенным в сознание командам психомонта. Вот, к примеру, мозг Годвина совершенно не поддается внешним воздействиям. Но это природный дар, который проявляется лишь у одного из тысяч. Как я понимаю, именно этот дар и открыл ему дорогу в корпус чистильщиков.

Лана, потрясенная услышанным, опустилась в покореженное кресло пилота, стараясь не смотреть на Годвина, начавшего проявлять первые признаки жизни. Сквозь разрывы в обшивке ледяной ветер врывался в кабину и бросал ей в лицо ледяные снежинки. Девушка обхватила плечи руками, стараясь защититься от ледяного ветра, но защититься от холода, идущего изнутри, оказалось гораздо труднее.

— Что же мне делать? Если ты прав, тогда в любую минуту... Годвин знал об этом?

— Он догадывался.

— Теперь я знаю, почему он меня так ненавидит.

— Скорее — боится. Каждую минуту он ждет, что внутри тебя включится машина смерти... Но я постараюсь тебе помочь. С этим можно бороться. Сознание человека, его собственная воля обладают огромными скрытыми резервами. Если научиться их использовать, можно успешно противостоять любому постороннему воздействию. Когда ты почувствуешь резкое изменение своего состояния, постарайся меня предупредить.

Ничего не ответив, Лана склонилась над Годвином и, открыв фляжку с водой, попыталась смочить ему лоб и губы. Чистильщик мгновенно пришел в себя и, резко приподнявшись, уставился на Лану сузившимися от неприязни глазами. Казалось, прикосновения девушки причиняют ему физическую боль.

— Что произошло?

Поскольку Лана предпочла не отвечать на этот вопрос, пришлось объяснять Танаеву:

— Ты потерял сознание. Скорее всего, от слишком резкого скачка перегрузок перед посадкой. — И стараясь отвлечь Годвина от этого происшествия, Глеб постарался направить его внимание в другую сторону: — Нам нужно, хотя бы приблизительно, сориентироваться на местности и решить, что делать дальше, в какую сторону идти.

Теперь нам придется полагаться только на самих себя. Спасателей, как я понимаю, здесь не бывает, и если вдруг они все же пожалуют, нас это вряд ли обрадует.

Здесь слишком холодно, запасов у нас немного, так что давайте определимся с направлением и начнем двигаться. Чем скорее мы покинем место нашего приземления, тем лучше. В движении человек меньше мерзнет.

Глава 18

Они отправились в путь через два часа. Облака стали плотнее, и сверху непрерывно сыпался мелкий снег. Температура держалась на отметке минус двадцать градусов по Цельсию. Хорошо, хоть ветра не было. Перед выходом Танаев произвел ревизию всего, что они могли взять с собой. Кроме оружия, состоявшего из двух бластеров с наполовину разряженными батареями, зарядить которые перед вылетом у Годвина не было никакой возможности, у них было еще два тяжелых десантных виброножа, один из которых отдали Лане. С помощью этого, неприметного с виду оружия, можно было легко остановить разъяренного медведя, если успеть нанести ему удар в нужное место. Благодаря включавшейся в момент удара ультразвуковой вибрации, нож легко проникал сквозь ткани и кости, пробивая потенциальную жертву навылет.

В рюкзаке, предусмотрительно прихваченном Танаевым из кабины горящего планера, нашлась небольшая надувная палатка. С трудом в нее могли втиснуться три человека. Но ради сохранения тепла, во время сна им придется пожертвовать удобствами. Кроме того, они будут вынуждены по очереди нести ночные дежурства, тогда места в палатке вполне хватит на двоих... Танаев представил, как это будет выглядеть, когда ночное дежурство выпадет ему, и понял, что такой вариант никого не устроит. С этим придется что-то делать. Но, в конце концов, Годвин достаточно тренированный и привычный к местному климату человек, он что-нибудь придумает.

Идти, после короткого совещания, решили в направлении бывшего Новгорода. Годвин считал, что на месте большого города могло уцелеть какое-то поселение. А другой надежды у них, в сущности, и не было. Даже до Новгорода, если их попытки сориентироваться на местности хотя бы приблизительно верны, не меньше двухсот километров. Пройти такое расстояние пешком по дикой тайге, да еще в обществе женщины, не привыкшей к походному образу жизни, довольно проблематично.

Остаток первого дня прошел в мрачном молчании, лишь изредка нарушаемом проклятиями Годвина, то и дело спотыкавшегося о скрытые под толстым слоем снега коряги. Дороги не было никакой. Даже звериной тропы. Девственный слой снега почти полуметровой глубины покрывал все пространство вокруг.

Самым неприятным оказался ледяной наст, ломавшийся при каждом шаге под тяжестью путников. К удивлению Танаева, меньше всех жаловалась на тяготы пути Лана, — стиснув зубы, она молчала и лишь время от времени бросала в сторону Годвина самодовольный взгляд, словно пыталась доказать ему, насколько он ошибался на ее счет.

Танаев подумал, что, несмотря на причиняемые им при ходьбе неудобства, наст хороший признак, поскольку он свидетельствовал о том, что здесь бывает и плюсовая температура, способная растопить хотя бы верхний слой снежного покрова.

Однако в данный момент это их мало утешало, поскольку никакой плюсовой температуры в ближайшее время не предвиделось.

К закату все трое совершенно выбились из сил. Разве что Танаев, благодаря своему необычному телу, не проявлял признаков усталости, но даже ему это стоило определенных усилий. Процесс преобразования его организма почти закончился, и он все больше ощущал себя обычным человеком, что при данных обстоятельствах Глеба не слишком радовало.

Поднявшийся к вечеру небольшой встречный ветер, сметая с сосен массу снега, быстро заметал следы, и Танаев решил, что для первого дня они прошли достаточно. Даже если посадку катера удалось засечь местным «стражам», найти троих людей, затерявшихся в снежной пустыне, им уже не удастся. Казалось, что в ледяном безмолвии, окружавшем их со всех сторон, не могло сохраниться ни одно живое существо.

Для ночлега выбрали небольшой пригорок на дне лощины, хорошо защищенный от ветра. Столетние ели располагались здесь достаточно редко и позволяли без помех установить между ними палатку.

Ужин прошел в мрачном молчании. Положение усугублялось тем, что после стычки, произошедшей между Ланой и Годвиным, оба демонстративно старались не замечать друг друга. Даже горячая похлебка, приготовленная из концентратов, не смогла улучшить их настроения. Покончив с ужином, вымотанная непривычным переходом Лана забралась в палатку, и вскоре оттуда донеслось ее ровное сонное дыхание, а Танаев и Годвин еще долго сидели вдвоем у догорающего костра. Его отблески отодвигали ночную тайгу на несколько метров от палатки, но за этим кругом спрессованная тьма сгущалась и, казалось, таила в себе тысячи неведомых опасностей, но, сколько они ни вслушивались — не могли уловить в глубине этой ночи ни одного живого звука. Только ветки иногда трещали от мороза да ветер завывал в вершинах сосен.

— Здесь может быть повышенная радиация, и тогда мы долго не протянем, — мрачно предположил Годвин.

— Нет здесь никакой радиации. Фон, конечно, немного повышен, но это ерунда. Пятьдесят микрорентген в час, не больше.

— Ты-то откуда, знаешь? У тебя же нет радиометра!

— Он мне и не нужен. Я чувствую радиацию.

Они снова надолго замолчали. Казалось, ночное небо над тайгой опустилось ниже, присматриваясь к одиноким людям, расположившимся под его покровом.

— Не понимаю, как им удалось так легко покончить с нашей цивилизацией? — задумчиво проговорил Танаев. — Даже космической бомбардировки недостаточно для того, чтобы уничтожить тысячи мелких поселков, деревень и хуторов. Люди в таких изолированных поселениях, где на виду каждый пришлый чужак, должны были выжить, несмотря на все старания психомонтов.

— Они бы и выжили, если бы не зомбиты.

— Это еще что такое?

— Когда психомонты убедились в том, что им не удержать под контролем наши огромные территории, они напустили на нас зомбитов. Не знаю, откуда они привезли этих чудовищ, может быть, из самого ада.

Внешне, если смотреть издалека, они похожи на людей: такого же роста, сложения и даже умеют говорить. Правда, с трудом. Но это только снаружи. Внутри они мертвецы.

— Как это может быть? И чём, собственно, так уж страшны мертвецы?

— Тем, что они увеличивают свои ряды за счет живых. Они, в принципе, не могут размножаться и, появившись на Земле, развернули охоту на живых людей. Они постоянно испытывают дикий голод и дрожат от ледяного холода, идущего изнутри. Человек, попавший к ним в лапы, сам становится зомбитом, если после пиршества, на котором он играл роль лакомого блюда, сохраняется его мозг и другие важнейшие органы. К счастью для нас, это случается далеко не всегда...

— Ты с ними встречался?

— Первое время имперская гвардия пыталась отбросить их от границ Новой Америки. Но вскоре наши командиры поняли, что непрерывными атаками лишь увеличивают ряды своих противников. Почти каждый погибший в этой схватке гвардеец становился зомбитом, благо «пищи» после подобных побоищ хватало... Иногда для этого достаточно одного укуса, иногда требуется специальный ритуал, с участием их шаманов, чтобы оживить убитого ими воина, но результат один и тот же — зомбитов становилось все больше и больше.

В конце концов люди построили защитные стены вокруг уцелевших городов и перешли к глухой обороне. Это принесло свои плоды. Через какое-то время количество зомбитов сократилось. Они не могут долго обходиться без свежей человечины, хотя и жрут все подряд, даже ветки гложут, если не могут добыть ничего существенней.

— Если все это правда, нам не дойти до Новгорода.

— Вся надежда на то, что в глубине тайги их нет. Они собираются вокруг поселений и караулят добычу. Только вблизи Нового города — так он теперь называется, если мы имеем в виду один и тот же город, появится настоящая опасность. Там придется пробираться скрытно и полностью положиться на удачу.

Они замолчали, каждый думая о своем. Годвин думал о том, что если в Новгороде сохранилось людское поселение, он там и останется. Построит дом, найдет себе женщину... Там никто не знал о его прошлом, никто не станет от него шарахаться, словно от зачумленного. Там он будет чувствовать себя в безопасности от своего ведомства, с которым порвал навсегда и которое никогда не прощало отступников.

Танаев думал о зомбитах.

Рассказ Годвина о них заставил его насторожиться и обследовать своим внутренним чутким зрением пространство вокруг. Но он не почувствовал ничего. На десятки километров вокруг не было никого живого. Вот только одного он не учел — зомбиты не излучали в пространство ауру человеческого сознания, но об этом Глеб узнал значительно позже.

Первую ночь они с Годвином разделили дежурство пополам, решив не будить Лану и дать ей возможность постепенно втянуться во все тяготы этого похода. К тому же Годвин заявил, что заснуть под ее охраной он все равно не сможет. Бросили жребий — первому выпало дежурить Танаеву. И только когда Годвин ушел и устроил себе логовище в ближайшем сугробе, наотрез отказавшись делить с Ланой крохотную палатку, Танаев понял, какое это нелегкое испытание — остаться наедине с мертвым лесом.

Невольно он все время напряженно прислушивался, стараясь уловить хоть какой-то звук — крик ночной птицы, вой волков, вышедших на охоту, шорох снега под копытами лося, но ничего этого не было, лес молчал и давил на него своей невидимой омертвевшей глыбой.

С трудом дождавшись, когда стрелки на циферблате его часов дойдут до нужной цифры, он совсем уж было собрался будить Годвина, когда его чуткие уши уловили первый посторонний звук.

Три существа двигались вдоль лощины в их сторону. Они были еще слишком далеко, чтобы он мог определить, к какому виду принадлежат эти ночные гости. Но то, что до сих пор он не чувствовал их ауры, заставило Глеба насторожиться и целиком обратиться в слух. И тогда он услышал, или скорее увидел своим внутренним зрением, что вслед за этими тремя движется еще одна группа существ — но сколько их там, невозможно было определить.

Из сугроба вылез полусонный Годвин, будить которого не потребовалось. Его внутренние часы работали вполне исправно. Увидев, в какой напряженной позе застыл Танаев, он мгновенно все понял и нырнул в палатку за оружием.

Когда он появился вновь, в руках у него был не бластер, а вибронож. Заметив недоуменный взгляд Танаева, пояснил:

— Если это зомбиты, бластером их не остановишь. Их очень трудно убить, только если попадешь в голову, и они не чувствуют боли... — Пробормотав сквозь зубы эти объяснения, бывший чистильщик нашел подходящую прямую ветку и стал строгать из нее древко для копья, примеряя вибронож в качестве наконечника.

— Далеко еще до них? — осведомился он, время от времени бросая взгляд в сторону Танаева, сейчас чем-то похожего на застывшую в стойке охотничью собаку.

— Метров пятьсот. Говори тише, в этом лесу звуки разносятся на километры.

— Они плохо слышат и ориентируются в основном по запаху. Можешь быть уверен — раз они здесь, значит, наткнулись на наш след и теперь не отстанут, пока мы их не уничтожим.

— Почему ты думаешь, что это именно зомбиты? Я не могу определить, ауры не видно...

— Вот именно поэтому. Люди в этих диких местах не выживают.

Отбросив полог палатки, появилась возмущенная Лана и сразу же накинулась на Годвина:

— Так это ты взял мой нож?! Если ты еще раз без разрешения прикоснешься к моему оружию...

— Тебе вообще не полагается его иметь!

Танаеву пришлось вмешаться:

— Успокойтесь, вы оба! Сейчас некогда ссориться. На нас идет настоящая охота! Они движутся медленно, можно попробовать оторваться от них.

— Это бесполезно, — заявил Годвин. — Зомбиты никогда не устают и никогда не останавливаются. Рано или поздно они нас догонят. Лучше принять бой сейчас, пока мы еще не измотаны бегством!

— Это еще что такое? Какие зомбиты? — возмущенно вопросила Лана, но ей никто не ответил.

— Хорошо, — согласился Танаев. — Отойдите на пару километров, выберите подходящую позицию и ждите! Я хочу на них посмотреть с близкого расстояния. Затем я к вам присоединюсь.

— Это слишком опасно, — возразил Годвин.

— Надо изучить своих противников, если мы не собираемся стать беспомощными жертвами.

— Я останусь с тобой! — тут же заявила Лана, и Танаев понял, что если немедленно не восстановит дисциплину в своем крошечном отряде, жить им останется совсем недолго.

— С этого моменты вы оба будете беспрекословно выполнять мои приказы. А если кому-то это не нравится, он может забрать свои вещи и прогуляться по тайге в одиночестве!

Желающих ослушаться не нашлось, и вскоре Глеб остался один. Звуки приближались, преследовавшие их существа остановились, поджидая отставших.

Когда обе группы воссоединились, они продолжили преследование, стараясь охватить недавний лагерь со всех сторон. Сейчас здесь остались только следы костра и Танаев, неподвижно застывший между стволами раздвоенного дерева.

Он подсчитал нападавших — их общее число не превышало двух десятков. Навигатор не сомневался, что без особого труда прорвется сквозь редкое кольцо. В предстоящей стычке он рассчитывал поближе познакомиться со своими противниками и не собирался уклоняться от нее.

Все произошло так, как он планировал. Вскоре на окраине поляны, где недавно располагался их лагерь, появилась редкая цепочка преследовавших их существ. Издали их можно было принять за представителей гомо сапиенс, но когда они подошли ближе, Танаев понял, как сильно они отличаются от обычных людей.

На них почти не было одежды. Несмотря на сильный мороз, это, казалось, не причиняло им ни малейшего беспокойства. Впрочем, на некоторых из них висели какие-то клочки давно истлевшей ткани. Тела зомбитов выглядели неестественно худыми и серыми — скелеты, обтянутые высохшей кожей. Было непонятно, откуда берутся силы для движения у этих высохших мумий.

И все же форма их тел и клочки одежды свидетельствовали о том, что некогда все они были людьми.

Танаев, глядя на эти жалкие людские останки, испытывал одновременно жалость и гнев к тем, кто проделал с ними эту подлую штуку. И снова, в который раз, горько пожалел о том, что утратил Меч Прометея. Если бы с ним сейчас было это звездное оружие, зомбиты не представляли бы для них никакой проблемы.

Но меча не было, приходилось довольствоваться обычным оружием. Когда цепочка зомбитов приблизилась на расстояние уверенного огня, он приподнял бластер и нажал на спуск.

Энергетический заряд вырвал из тела идущего впереди зомбита изрядный кусок, но тот как ни в чем не бывало продолжал свое движение, словно не заметив потери правой руки и плеча.

Годвин оказался прав. Энергетическое оружие против них малоэффективно. Остается проверить, как выдерживают они удар в голову... Дождавшись, когда зомбиты приблизились настолько, что в перекрестие оптического прицела бластера можно было различить их красноватые, лишенные век глаза, Танаев вновь выстрелил. Голова зомбита разлетелась на мелкие ошметки, он дернулся и неподвижно распростерся на земле. Этот выстрел оказался более эффективен, но если на каждого придется тратить по одному заряду, батарея разрядится быстрее, чем он перебьет их всех.

Тем более что остальные, не обратив ни малейшего внимания на гибель своего собрата, продолжали медленное и неумолимое движение к выбранной цели. Глеб подпустил их слишком близко и позволил охватить свою позицию с обеих сторон — пора было приступать ко второй части плана — прорыву кольца.

Повернувшись спиной к нападавшим, Танаев легкой рысью побежал по недавно проложенным следам своего отряда. Он мог бы бежать, не снижая темпа, многие километры, но не сомневался, что очень скоро встретится с теми, кто замыкал кольцо за его спиной, — и не ошибся.

Здесь кольцо оказалось даже более плотным, чем на поляне. Друг от друга зомбитов отделяло не более метра свободного пространства.

Танаев не стал менять направления движения, в конце концов он собирался выяснить, на что они способны в рукопашной схватке. И выставив перед собой изготовленное Годвином копье с виброножом вместо наконечника, он бросился в пространство между двумя ближайшими зомбитами. Скорость его реакции превосходила реакцию противника почти на порядок, и он без всякого труда успел нанести два удара в солнечные сплетения закрывавших ему дорогу тварей. Вибронож входил в их тела легко, как в масло. Не было ни криков, ни крови. Обе высохшие мумии, после того как нож разрушил их единственный нервный узел, мгновенно остановились и рухнули на снег. Дорога была свободна, но Танаев не спешил продолжать свой бег. Преодолевая отвращение, он подхватил на руки тело одного из убитых им зомбитов, решив подробно выяснить, что собой представляет их нервная система.

Он не сомневался, что впереди предстоит еще не одна схватка с этими чудовищными пародиями на человека, и нужно было как следует изучить противника. Тело зомбита оказалось легким, не тяжелее ребенка, и он, не снижая темпа, продолжил бег, сжимая в руках свою страшную добычу.

За его спиной неожиданно возник скрежещущий вой, который, постепенно набирая силу, возносился над лесом и заставил шевелиться волосы у него на голове. В этом вое было все — ярость, злоба, неудовлетворенный голод и тоска, незнакомая человеку. Тоска по утраченной жизни...

Через какое-то время Глеб попал в глубокий мягкий снег, лишенный наста, и пришлось резко снизить скорость. Догнать его все равно не могли, но нужно было набрать запас расстояния, чтобы успеть провести вскрытие тела мертвого зомбита. Не тащить же его за собой всю дорогу — зрелище этого существа не для слабонервных женщин...

Но задуманное исследование провести все же необходимо — слишком много непонятного было в появлении зомбитов на Земле, слишком много вопросов и мало ответов, связанных с их анатомией...

Он нащупал у себя на поясе небольшую коробку спутникового передатчика, пользоваться которым пока не собирался — недостаточно у него информации, для того чтобы расходовать драгоценную батарею, рассчитанную на единственный короткий импульс узкого луча, направленного на ретранслятор, находящийся на большом расстоянии от орбиты Земля.

Но все равно ощущение от наличия этой небольшой коробочки придало ему уверенности, словно невидимая ниточка протянулась от него к далеким соотечественникам.

Через полчаса непрерывного бега рысцой он, наконец, позволил себе остановиться на вершине небольшой возвышенности, откуда хорошо просматривалась окружающая местность, и, сбросив с плеча свою ношу, приступил к исследованию.

В теле зомбита почти не содержалось жидкости, вскрытие не вызвало приступа отвращения, которого Глеб опасался. Это было все равно, что резать плоть давно иссохшей мумии. Вибронож легко рассекал сухие ткани...

Гипертрофированный желудок занимал почти весь объем живота, два ряда острых конических зубов, с небольшими каналами и железами непонятного назначения. Мозга почти не было, нервная ткань полностью атрофировалась, лишь небольшой нервный узел, такой же, как на месте солнечного сплетения, указывал на то, что Глеб верно определил два самых уязвимых места на теле зомбита; оставалось непонятным, как эти существа размножались — половых органов не было вообще. Подтверждалась гипотеза Годвина, считавшего, что увеличение числа зомбитов происходило за счет пойманных ими людей... Видимо, железы в зубах содержали не простой яд...

В рукопашной схватке с ними придется соблюдать максимальную осторожность. И ни в коем случае не подпускать их на близкую дистанцию. Только сейчас Танаев понял, почему Годвин предпочел превратить нож в копье...

Одну из зубных желез Глеб осторожно поместил в плотный пакет, для дальнейшего изучения. Пока он занимался своей неприятной работой, на склоне соседнего холма появились его преследователи. Закончив анатомическое исследование, он освободился от своей ноши и теперь легко мог оставить преследователей далеко позади, только это мало что меняло. Эти страшные существа не знали усталости, и они не собирались останавливаться...

Вновь до Танаева долетела волна вибрирующего, раздирающего барабанные перепонки воя... Что это было? Бессмысленное выражение ярости или сигнал себе подобным? Если это так, если этот сатанинский призыв приведет к ним новые толпы зомбитов, их положение может стать отчаянным. Впрочем, и теперь оно не вызывало у Глеба особого восторга. Сам-то он легко оторвется от преследователей, но как быть с остальными, когда он догонит своих товарищей?

Затянутое облаками небо становилось все темнее, вечер был уже близко, скоро станет трудно разбирать дорогу, придется снизить скорость, но даже сейчас, не обремененный своими медленными спутниками, он с трудом увеличивал расстояние между собой и преследователями — мешал рыхлый снег, сильно замедлявший его движение. Как только он догонит Годвина и Лану, положение может стать критическим.

Глава 19

Рассвет все никак не начинался, и если бы не зарево далекого костра впереди, правее намеченного им маршрута, Глеб мог бы пробежать мимо стоянки, не заметив ее. Годвин, к счастью, в точности выполнил все его указания. В темноте, даже с обостренным зрением, трудно разбирать следы, да еще поднялся ветер, и снежная поземка давно сровняла их с нетронутой пеленой остального снежного пространства.

Когда Танаев бесшумно и неожиданно появился в круге освещенного пространства, Годвин, с заметным опозданием, схватился за свое копье, сделанное из второго виброножа. Глеб промолчал, заметив, как сильно измотаны его спутники, в особенности Лана, сидевшая, неподвижно прислонившись к дереву, и даже не переменившая позы при его появлении. Только в глубине глаз молодой женщины можно было заметить искорку радости, вспыхнувшую под пеленой усталости. Они полностью выложились в этом переходе, и если сейчас продолжить бегство, к утру никто из этих двоих уже не будет способен к сопротивлению.

— Ты видел их? — спросил Годвин, протягивая Глебу кружку горячего чая, налитую из снятого с костра котелка.

— Да, я их видел и убил двоих. Остались еще около двух десятков, и, боюсь, скоро все они будут здесь.

— Ветер крепчает. Часа через два он основательно заметет твои следы, такая погода задержит их.

— В этом ты прав. Их главный ориентир обоняние. Я произвел вскрытие одной особи. Глаза почти атрофировались, зато носовые каналы впечатляют. Нам сильно повезет, если они задержатся до утра. Но, так или иначе — наш единственный выход уничтожить их всех, прежде чем на их вопли сбежится стая со всей округи. Вам надо хоть немного выспаться перед предстоящей схваткой. Дежурить сегодня буду я один.

— Ты и так сделал слишком много. Ты тоже должен отдохнуть! — запротестовал Годвин. — Твое дежурство сегодня уже состоялось!

— Мой организм способен переносить большие нагрузки. Гораздо важнее, чтобы к началу схватки вы оба были в форме.

Лана первой, без возражений, забралась в палатку. Вскоре вслед за ней, подчинившись настойчивому требованию Глеба, Годвин тоже исчез в своем «индивидуальном» сугробе, и Танаев остался один у догорающего огня. Он не стал подкладывать новые ветки в костер. Холод не беспокоил его, а яркий свет костра мог выдать место их стоянки.

К тому же языки пламени отвлекали его, мешая сосредоточиться на прослушивании окружающей местности. Вот уже не меньше получаса он улавливал, на расстоянии многих километров, чье-то живое присутствие, и не мог определить, что собой представляет это новое странное существо.

Это был не зомбит, но и не человек, хотя его четкая, необычно окрашенная аура свидетельствовала о том, что это разумное существо. Первое такое существо, которое он смог почувствовать, с момента их неудачного приземления.

И оно явно двигалось в их сторону с большой скоростью. Хотя беспокоиться об этом пока еще не следовало, их разделяло не меньше двух дневных переходов. Глеб «видел» странное создание только благодаря очень сильному ментальному излучению его мозга, но прежде чем оно приблизится к ним на достаточное расстояние, неизбежная схватка с зомбитами сделает их встречу маловероятной. И все же этот неожиданный гость чрезвычайно интересовал Танаева, прежде всего тем, что он, явно не случайно, выбрал направление в их сторону, а любая помощь, любая поддержка извне, была бы им сейчас весьма кстати...

Навигатор до сих пор не знал всех особенностей своего мозга, снабженного огромным объемом информации, полученной на станции Антов, и прежде всего это касалось его ментальных способностей. Он подозревал, что их действенность зависит от постоянных тренировок, но такие тренировки предполагали наличие еще одного субъекта, обладавшего такими же способностями. До сих пор ему не представлялось случая встретиться с кем-либо подобным. Но неизвестное существо, которое он ясно ощущал посреди огромного заснеженного пространства дикого леса, несомненно, обладало телепатическими способностями огромной силы.

Неожиданно Танаев понял, что это не он нашел его, а, наоборот, существо само почувствовало ауру его мозга и теперь пытается войти с ним в контакт. Не слишком задумываясь над тем, чем может закончиться подобный эксперимент, Танаев пошел ему навстречу, снял защитные барьеры со своего мозга и тут же словно провалился в черную невесомость космоса.

Его несло куда-то среди водоворотов и вихрей. Чужие, нечеловеческие образы мелькали в его сознании, не давая ни малейшей возможности понять того, что они могут означать. Скорее всего, его партнер ощущал то же самое, поскольку очень скоро его желание продолжать контакт исчезло. Танаева выбросило из ментального пространства в обычный мир настолько резко, что несколько секунд он сидел неподвижно, будучи не в силах собрать воедино свое расчлененное сознание, и когда это ему, наконец, удалось, он понял, что контакт продолжался не один час. Даже зола в костре успела остыть за это время, а небо над вершинами сосен слегка посветлело. Сильно запоздавший рассвет начал вступать в свои права.

Тревога заставила Танаева вскочить на ноги. За это время могло произойти все, что угодно! А ведь он обещал охранять сон доверившихся ему людей! Инстинктивным жестом проверив на поясе оружие, он обнаружил, что его вибронож исчез.

Бросившись к палатке и откинув ее полог, Танаев увидел, что она пуста. Лана тоже исчезла.

Свет фонаря разбудил Годвина.

В двух словах объяснив происшедшее и не вдаваясь в причины того, что произошло, Танаев организовал поиски беглянки. Вскоре они обнаружили цепочку одиноких следов, уходивших в ту сторону, откуда с минуты на минуту должны были показаться преследовавшие их зомбиты.

— Я говорил тебе! Я знал, что на нее нельзя полагаться!

— Получилось не совсем то, о чем ты говорил. Это на меня, оказывается, нельзя полагаться! Я был в глубоком трансе, а ты спал так крепко, что мы оба полностью оказались в ее власти, и если бы она захотела причинить нам вред...

— Она унесла с собой твой вибронож!

— Только один. Твой остался в палатке, и это означает, что она действовала вполне сознательно. Ей нужно было оружие. Я пока не знаю, в чем причина ее бегства, но мы обязаны найти ее и остановить, до того как она попадет в лапы к зомбитам!

— Слишком поздно! Она идет прямо к ним! Может быть, встреча с ними и была причиной ее необъяснимого бегства?

— Зомбиты не обладают разумом. Только сумасшедший может решиться добровольно встретиться с ними!

— Значит, она сумасшедшая! И я не вижу причины, почему мы должны пытаться ее спасти, рискуя собственными жизнями! — Годвин говорил с такой яростью, что Танаев невольно заподозрил в его гневе какие-то личные мотивы.

— Не в моих правилах бросать в беде тех, кто мне доверился. А то, что она ушла... Ни ты, ни я не знаем, почему она это сделала, так давай попробуем это выяснить!

И, не оборачиваясь, Танаев двинулся по исчезающим в поземке следам Ланы, навстречу ледяному ветру.

Какое-то время ему казалось, что Годвин не пойдет за ним, и он знал, что не станет ему препятствовать — в подобных ситуациях каждый решает сам за себя. Но чистильщик продолжал шумно дышать у него за спиной, и Танаев с горечью подумал, что им движет лишь страх остаться одному в этой ледяной ночи, через которую даже рассвет не мог по-настоящему пробиться.

Лишь порывы ветра, наполненные тем страшным звуком, который он впервые услышал во время своего бегства, неслись сквозь эту ночь, словно проклятия сотен погубленных душ.

Постепенно становилось светлее, и теперь Глеб и Годвин могли видеть неглубокие лунки Ланиных следов, уже почти полностью занесенные снегом. Они резко сворачивали вправо и уходили к вершине холма, с которого и неслись эти страшные звуки.

Холм вблизи походил на ледяную скалу, на часть айсберга, выброшенного на берег. На его вершине мелькали призрачные фиолетовые огни, время от времени высвечивавшие толпу скрюченных существ, в каком-то безумном ритме повторявших движения страшного танца.

Туда и обратно, туда и обратно двигалось кольцо живых мертвецов, вопящих о своих страданиях.

— Нам стоит остановиться, пока еще не слишком поздно! — прозвучал за спиной Глеба дрожащий голос Годвина, прерываемый лязгом зубов. — Ты ей уже ничем не поможешь! Мы опоздали. Это капище обращения. Я слышал о нем! Бывают случаи, когда яд от их укуса не действует. Тогда они приходят сюда, к своему чудовищному шаману! Все, кто увидит его, превращаются в живых мертвецов! Ты хочешь присоединиться к их танцу?

Ничего не отвечая, стиснув зубы, Танаев продолжал упрямо идти вперед. Узкая тропинка, вырубленная во льду, огибала скалу, словно змея. Снизу он не мог рассмотреть, что творится на вершине холма, и дал себе слово хотя бы увидеть, если уж не сумеет помочь. Теперь он и в самом деле остался один. Шаги за его спиной затихли. Его спутник предпочел страх одиночества тому ужасу, что поджидал Танаева на вершине скалы.

Остановившись на секунду, Танаев отвязал вибронож Годвина от древка и швырнул освободившуюся палку в разверзшуюся на краю тропинки пропасть.

Палка долго летела вниз, ударяясь о выступы ледяных глыб, и звонкие щелчки, сопровождавшие ее падение, постепенно затихая, еще минуты две долетали до слуха Танаева.

Сжимая единственный оставшийся у них вибронож в правой руке, Танаев продолжил подъем, отметив, что его собственные зубы, то ли от усиливавшегося по мере подъема ветра, то ли совсем по другой причине, начинают выбивать дробь.

Глава 20

Преодолев последний поворот, Танаев очутился на небольшой кольцевой площадке, окружавшей вход в пещеру. Между ним и входом двигалось молчаливое кольцо зомбитов. Глеб сжался, приготовившись отразить нападение, сейчас его отделяло от живых мертвецов не более двух метров. Их было здесь гораздо больше двадцати особей, и он понимал, что если они бросятся на него все одновременно, ему не устоять на краю скалы.

Но они не обратили на его появление ни малейшего внимания, продолжая свой безумный танец, в котором теперь просматривался какой-то не замеченный им раньше ритм.

Несколько минут они кружились в одном направлении, затем резко, все сразу, словно подчиняясь неслышимой команде, останавливались и через минуту-другую начинали вращение в противоположную сторону.

В своем нелепом и жутком танце они двигались, положив правую руку на плечо впереди идущему, сплошной цепочкой окружив центральный ледяной выступ с темневшим в нем входом в пещеру.

Ланы нигде не было видно, а миновать цепь живых мертвецов, преграждавшую вход в пещеру, казалось невозможным. Но Танаев знал, что ему в любом случае придется это сделать, потому что его путь должен был закончиться лишь внутри темного зева пещеры.

Он не знал, почему его сознание так упорно цеплялось за эту безумную идею, и не мог трезво проанализировать свое состояние, словно и сам находился в неком подобии транса, невольно подчинившись заунывному завыванию, издаваемому зомбитами.

Сейчас ему казалось, что в этих жутких звуках есть какой-то скрытый от него смысл. После каждой остановки, перед сменой направления движения, один из зомбитов исчезал в пещере и, через пару минут возвратившись обратно, вновь занимал свое место в строю.

На время его отсутствия движение приостанавливалось, и тогда серые скрюченные фигуры казались мертвыми ледяными изваяниями, отлитыми сумасшедшим скульптором.

На Танаева по-прежнему не обращали никакого внимания, хотя рассвет, все уверенней вступавший в свои права, уже залил площадку кроваво-красным светом так и не пробившегося сквозь облака солнца.

Единственной возможностью проникнуть в пещеру, проскользнув мимо живых мертвецов, был момент остановки, и, дождавшись, когда очередной зомбит исчезнет внутри, Танаев бросился вслед за ним.

Ему удалось беспрепятственно проскользнуть сквозь неплотную цепь зомбитов. То ли помогла его уникальная скорость, то ли везение. Но, скорее всего, эти зомбиты находились в трансе, совершенно отключившем их внимание от окружающего. Как бы там ни было, через пару секунд Танаев уже был внутри пещеры.

Наружный свет, проходя сквозь полупрозрачные ледяные стены грота, окрашивал все вокруг неверным красноватым светом, достаточным, чтобы рассмотреть все детали жуткой картины, представшей перед его взором.

В центре пещеры, на плоском черном камне, лежало тело обнаженной женщины, и Танаев не сразу признал в этой ослепительно-белой, словно сделанной из алебастра, статуе тело Ланы.

В том, что она мертва, у него не осталось ни малейших сомнений, выжить в ледяной атмосфере этой пещеры, без одежды, не смог бы ни один человек.

Но последняя точка в судьбе этой женщины все еще не была поставлена...

За постаментом, на котором лежала Лана, стояло подобие какого-то кресла на высоких ножках, украшенное частями скелетов и человеческими черепами.

В кресле, не сразу замеченный Танаевым, внимание которого было полностью поглощено Ланой, сидел ребенок, и это показалось Глебу самым страшным во всей представшей перед ним картине.

Лишь через минуту он понял, что сквозь узкие прорези век за ним внимательно наблюдают глаза карлика.

Карлик был закутан по самую шею в толстую серую хламиду, без всяких украшений, по-видимому, неплохо сохраняющую тепло. Наличие одежды, да еще такой относительно добротной, позволяло сделать вывод о том, что карлик сильно отличается от остальных зомбитов.

«Значит, вот он какой, их великий шаман», — подумал Танаев, застывший у входа, и сам теперь похожий на статую.

— Проходи, Избавитель. Ты закрыл вход и мешаешь моим подданным войти! — прозвучал в голове Танаева голос, лишенный всякого выражения. Ментальный голос, губы карлика даже не шевельнулись. Танаев невольно подчинился, шагнул вовнутрь пещеры и задал, возможно, нелепый при этих обстоятельствах, но самый главный для себя вопрос:

— Зачем ты убил мою женщину?

— Она жива. Находится в глубоком сне. Мы похитили ее, чтобы ты пришел к нам, Избавитель.

— Почему ты называешь меня Избавителем?

— Потому, что ты Избавитель. — Ответ ничего не прояснил, но Танаев не стал уточнять его значение. Только сейчас до него дошел смысл предыдущей ментальной фразы: «Лана, возможно, еще жива, а он стоит тут, как истукан, когда дорога каждая минута...» Он шагнул было к пьедесталу, но дорогу ему преградил один из зомбитов, только что вошедший в это ледяное святилище.

Обогнув застывшего столбом Танаева, еще не решившего, как ему поступить, зомбит подошел к Лане, поцеловал ее в бедро, в то место, где на ослепительно белой коже женщины отчетливо выделялось синее пятно, след многих подобных поцелуев... Покончив с этим, зомбит, неожиданно быстро повернувшись, бросился на Танаева.

Глеб все же успел увернуться от его щелкнувших возле самого уха ядовитых зубов и, защищаясь, выбросил перед собой правую руку, с зажатым в ней виброножом.

Лезвие вошло точно в солнечное сплетение зомбита, словно чья-то посторонняя воля направляла руку Танаева, и тот, дернувшись всего один раз, упал у подножья пьедестала.

— Оттащи его в сторону, он будет мешать остальным. — Мертвому голосу, идущему из глубин его собственного сознания, невозможно было не подчиниться, и пока Танаев, выполняя это распоряжение, оттаскивал тело зомбита к дальней стене, в пещере показался следующий мертвяк.

Мгновенно пришло решение — не позволить этой мрази прикасаться к телу Ланы, независимо от того, жива она или нет. Быстрый бросок навстречу вошедшему, и еще одно иссохшее тело улеглось у стены. Карлик только поежился, словно ему стало холодно.

Появился следующий зомбит. Движения Танаева постепенно приобретали автоматизм, и гора неподвижных трупов у стены пещеры становилась все выше.

Танаев двигался, словно в полусне, и лишь отметил, что крови не было. Только немного желтоватой, дурно пахнущей жидкости покрывало его руки и рукоятку непрерывно работавшего ножа.

Ему все никак не удавалось подойти к пьедесталу и заняться Ланой. Пока он отволакивал к стене очередного неподвижного зомбита, освобождая вход в пещеру, между ним и пьедесталом появлялся следующий мертвяк.

Побоище продолжалось. Танаев предпочел бы любую схватку этой хладнокровной резне, но у него не было выбора. Хотя то, что он делал, не было убийством: эти существа уже были наполовину мертвы. Но, тем не менее, они двигались, испытывали какие-то желания, пусть простейшие, хотели есть, например. Теперь они не проснутся никогда.

Танаев взглянул на свои руки, покрытые новой порцией холодной и липкой жижи, заменявшей зомбитам кровь. Его замутило, и он с трудом сдержал приступ рвоты.

Шатаясь, Глеб отошел от стены, ясно сознавая, что уже не сможет поднять нож в очередной раз, в нем не осталось ни сил, ни решимости. Но бесконечный поток зомбитов иссяк. Он стоял напротив карлика, один на один — отделенный от него черным каменным ложем, на котором лежало ослепительно белое и совершенно неподвижное тело женщины — его женщины, а за спиной Глеба громоздилась гора трупов.

— Итак, ты сделал это. Теперь заверши начатое, Освободитель. — Танаеву показалось, что в бесцветном телепатическом голосе впервые прорезалось какое-то чувство, что-то, весьма похожее на насмешку.

— Что еще я должен сделать, чтобы забрать эту женщину и уйти отсюда? — спросил он в темноту, не видя лица своего немого собеседника.

— Убей меня!

— Почему ты просишь об этом?

— Потому, что не могу и дальше жить в аду. Мне оставили память о том времени, когда я был человеком. У остальных ее нет, но у меня она есть. Ты можешь понять, что это значит? И каково это — повелевать голодной ордой мертвецов, когда внутри тебя еще живы остатки человеческого сознания...

Глебу казалось, что он понимает. Что в звенящей тишине, повисшей в пещере, после того как ритмичные вопли снаружи утихли, он различает слова этого существа, выжженные на стене раскаленным железом.

— Ты знаешь, кто это сделал? Кто отнял у тебя человеческий облик?

— Я не забуду его даже после смерти. Помнишь лаборатории радужного князя? Помнишь красную башню?

— Ты там был?

— В одно время с тобой. Только ты там оказался в роли гостя, на экскурсии, а я лежал на одном из столов...

После этого откровения у Танаева не осталось ни сомнений, ни вопросов. Он подошел к креслу и, стараясь не смотреть в глаза сидящего там существа, прервал то, что уже нельзя было называть жизнью.

После этого он, наконец, приблизился к постаменту, закутал в плащ тело Ланы и, по-прежнему не веря в то, что она жива, взвалил на плечи совсем легкую и странно гибкую для трупа ношу.

Внизу, у подножья скалы, его поджидал, застывший, как еще одно изваяние, Годвин.

— Там стало тихо, наверху... — сообщил он ему потрясающую новость, словно Танаев не знал об этом.

— Да, — подтвердил Глеб. — Теперь там тихо. Пойдем.

Он чувствовал, что через бездны заснеженного пространства к ним продолжает приближаться таинственное нечто, то самое нечто, которое он обнаружил во время своего предыдущего транса, — существо, не похожее ни на одно другое из известных ему, и несущее в себе не то угрозу, не то надежду.

Глава 21

Лана очнулась от невыносимого холода. Ей казалось, что все ее тело промерзло насквозь и теперь постепенно начинает оттаивать, погружаясь в волну чудовищной боли.

Она лежала на грубо сколоченных санях, укрытая старыми шкурами — отвратительно пахнущими, но возвращавшими ей несущее боль тепло. Впереди, перед санями, впрягшись в кожаные постромки, тяжело брели два человека, — таща эти сани за собой.

Убийца Годвин и странный человек, прилетевший из космоса, перевернувший самим фактом своего прибытия весь привычный уклад ее жизни, затянувший ее, словно в омут, в свою непонятную жизнь, и вот теперь венцом всего этого стал лес, ночной кошмар, окончание которого она не помнила, да и само начало представлялось ей бредовым видением.

Заметив, что она очнулась, Танаев остановился и приблизился к саням:

— Почему ты ушла?

— Ушла куда?

— Почему ты ушла ночью из лагеря?

— Не знаю. Это было во сне.

— Постарайся вспомнить. Это очень важно. Постарайся вспомнить, почему ты решила уйти!

— Мне кажется, меня позвали...

— Ты помнишь лицо человека, от которого исходил призыв?

— У него не было лица... — Лана вздрогнула, вновь переживая свое ночное видение.

— Зачем ты спрашиваешь? Какое значение могут иметь мои бредовые кошмары?

— Это не кошмары, Лана. Это реальность.

— Возможно. Но это моя реальность.

— Не только твоя. К сожалению, эта реальность окружает нас всех. Мы в ней живем. Ты должна мне рассказать все, что ты помнишь.

— Как-нибудь в другой раз. Здесь слишком холодно. Мне кажется, что лес, пленивший нас, никогда не кончится. Мы все здесь погибнем.

Она была слишком измучена ночными событиями, и Танаев подозревал, что яд из зубов зомбитов мог впитаться через кожу. Хотя следов укусов ему не удалось обнаружить при самом тщательном осмотре. В том месте, к которому эти твари прикладывались своими полусгнившими губами, большое синее пятно стало красным, но имевшиеся в их аптечке антисептики так и не смогли справиться с воспалением.

Вопрос о том, кто сумел ввести Лану в гипнотический транс, не входя с ней в прямой контакт, имел для них первостепенное значение — но на какое-то время Глеб оставил женщину в покое, решив, что в теперешнем своем состоянии она неспособна дать ни одного разумного ответа на все его вопросы.

Несмотря на тяжелые сани, они прошли за день не меньше двадцати километров, ориентируясь на северо-восток в том направлении, где должен был находиться бывший Новгород — если от него осталось хоть что-то в этом омертвелом лесу. И когда надежда уже совсем было покинула их, лес поредел, и между редкими елями появилось что-то, напоминавшее накатанную санную колею. Полной уверенности в происхождении этого следа у них не было, — след был слишком старым, и лишь кое-где едва виднелся из-под снега. Тем не менее, они почти инстинктивно придерживались этой дороги. По твердой корке наста, образовавшейся под слоем свежего снега, сани катились легче.

Не сговариваясь, Глеб и Годвин не стали обсуждать это открытие, боясь спугнуть робкую надежду. Оба понимали, что еще одну ночь в этом ледяном лесу, населенном кошмарными тварями, они могут и не пережить.

В угрюмом молчании они продолжали брести вперед, и лишь однообразный заунывный скрип полозьев нарушал обложившую их со всех сторон тишину.

Примерно через полчаса Годвин первым заметил легкий дымок, вившийся над вершинами сосен, а еще через пару километров, с вершины заснеженного холма, перед ними неожиданно открылось укрепленное поселение, весьма похожее на древнюю крепость.

Большой плоский холм, на котором расположилось поселение, был опоясан сплошным частоколом из гладко отесанных сосновых стволов, заостренных на концах и возвышавшихся над поверхностью снежной равнины метра на три.

Преодолеть подобную преграду не смог бы ни один хищник. Однако это впечатление было сильно поколеблено, после того как путники обнаружили в стене свежий пролом. Нечто огромное и могучее сломало бревна, словно спички, и оставило в заборе трехметровую дыру.

— Танки у них здесь ездят, что ли? — пробормотал Танаев сквозь зубы.

— Что такое танк? — поинтересовался Годвин.

— Были такие древние военные машины. Не думаю, чтобы они сохранились до сих пор. Это мог быть какой-то осадный механизм, но вокруг нет никаких следов битвы. Может быть, мамонт?

— Мамонты давно вымерли! — категорично возразил Годвин.

Единственные ворота охранялись двумя сторожевыми башенками. Когда странный кортеж из двух мужчин, запряженных в сани с женщиной, приблизился вплотную, в их бойницах появились не слишком приветливые бородатые лица стражей.

— Чего надо? — сиплым голосом осведомился один из них, и этот недружелюбный вопрос, заданный обычным человеческим голосом, прозвучал для них, как музыка.

— Переночевать не пустите, люди добрые? — осведомился Годвин. — Мы заплатим за ночлег! Молчи! — шепнул он Танаеву, — говорить буду я. Я бывал в таких поселениях и знаю местные правила. Если нас впустят, старайся, по возможности, не вступать в разговор и ничего не говори о зомбитах. Тех, кто с ними встречался, немедленно убивают, чтобы избежать заразы.

— А вы кто такие? Откуда идете? — продолжил страж.

— Идем с юга, от Мурома.

— Там нет никаких поселений!

— Мы не поселяне. Нас доставили из имперской столицы на самолете. Видишь это оружие? — Годвин приподнял над головой бластер. — Открывай ворота, друже, а то я потеряю терпение, и как ты думаешь, кто тогда будет отвечать за разбитые ворота перед вашим старостой?

Видимо, последний довод Годвина возымел свое действие, потому что один из стражей отправился куда-то с докладом, и вскоре, загремев тяжелыми коваными засовами, створки ворот распахнулись.

Однако на этом вся церемония встречи закончилась. За воротами их никто не встретил. И даже страж, отпиравший засовы, успел подняться обратно на свою башню.

Странная встреча... Не нравится мне этот поселок! Что-то в нем есть неправильное! Можно подумать, здесь каждый день появляются гости из столицы! — произнес Танаев, пристально разглядывая пустые улочки, на которых так и не появилось ни одного человека. Не открылась ни одна калитка, не скрипнул ни один ставень.

Внутри частокола было не меньше сорока дворов, отгороженных друг от друга хилыми плетнями, — защиты от них ждать не приходилось, но одно хозяйство от другого они исправно отделяли, свидетельствуя о том, что частная собственность на землю у жителей этого поселка пользовалась почетом.

— Как ты думаешь, зачем они держат стражу у ворот? Ведь сквозь дыру в ограде может проникнуть внутрь любой желающий? — поинтересовался Годвин.

— Откуда мне знать. Ты же у нас знаток местных поселений! Может, они проверяют прибывающих на вежливость. Попросил открыть ворота, значит, ты хороший человек, полез в дыру, а там замаскированная ловушка, поставленная на большого зверя. — Танаев не скрывал нарастающее чувство тревоги и раздражение, вызванное тем, что он не мог объяснить причину. Он ощущал ауру страха, исходящую от поселян, притаившихся внутри своих домов, и причина этого страха также оставалась для него совершенно неясной.

— Чего-то они здорово боятся...

— Может быть, нас?

— Нет. К нам этот страх не относится. Я не могу прочитать их мысли, но на наше появление они, похоже, вообще не реагируют.

— Что будем делать?

— Если бы не состояние Ланы, я предпочел бы здесь не останавливаться. Но ей необходимы тепло и отдых. А нормальная пища не помешает нам всем. Придется постучать в какой-нибудь дом. Я собираюсь пробыть здесь несколько дней, пока девушка полностью не оправится от своего визита к зомбитам...

— Думаешь, мы достаточно далеко от них оторвались?

— Дело не в этом. Тех, что нам повстречались в самом начале, удалось уничтожить, а те, что остались, лишились своего шамана, который направлял их действия. Им сейчас не до нас.

— Тогда давай попробуем постучать в этот дом, — предложил Годвин, кивнув на пятистенную избу, мимо которой они проходили. — Он покрупнее остальных и богаче. Во дворе есть амбары, сараи для скота. Хозяева не бедствуют.

С некоторым сомнением Танаев толкнул калитку ограды, окружавшей приглянувшийся Годвину дом, и она гостеприимно распахнулась.

— Не заперто... Это хорошо. — На стук в дверь долго никто не отвечал. Морозная тишина над поселком нарушалась лишь редким блеянием коз и мычанием коров.

— Ты заметил, здесь не слышно собак. Странно, правда? Обычно в каждом дворе хозяева держат пса.

— Здесь много странного. На улице нет ни одного следа, кроме тех, что протоптали стражники. Чем они здесь занимаются целыми днями? Сидят на печи? В таком небольшом поселении люди должны работать с утра до ночи, чтобы прокормить себя. Запасать дрова, ухаживать за скотиной. Натуральное хозяйство требует много сил на свое поддержание.

— Может, у них выходной?

— Может быть! — Танаев решительно повторил стук, и на этот раз из-за двери донесся хрипловатый мужской голос:

— Чего стучать-то? Входите, раз пришли! У нас не запирают!

Здоровый мужичина, заросший черной бородой до самых глаз, сидел на лавке возле печи и не соизволил даже подняться при появлении гостей, нарушив тем самым все известные Танаеву правила гостеприимства. На мужике была подпоясанная кушаком домотканая грубая рубашка, а рядом с лавкой стоял прислоненный к стене здоровенный топор, который, кроме его прямого назначения — рубить дрова, можно было использовать, в случае необходимости, и для других целей.

Глаза хозяина смотрели на гостей не слишком дружелюбно, но страха в них не было. Скорее недовольство тем, что их визит потревожил его благоденствие, о котором свидетельствовала распахнутая в горницу дверь. За нею голодные глаза Годвина моментально отметили большой стол, уставленный аппетитной деревенской едой.

— Мы хотим попроситься к вам на постой, на пару дней. Наша женщина нуждается в отдыхе и лечении. — Хозяин долго не отвечал, так что в конце концов Танаеву пришлось спросить: — Ну так как, пустите?

— Пустить, конечно, можно. Отчего же не пустить, коли о цене сговоримся, да только по ночам у нас неспокойно.

— Что так? Или зомбиты беспокоят?

— Зомбиты к нам не заходят. Их хозяин не пускает. Тут другое...

— Хозяин? Чей хозяин?

— Ваш, наш. Хозяин этой земли.

— И кто же он такой, этот хозяин, вы его видели?

— Те, кто его увидел, уже никогда об этом не расскажут. Имя его непроизносимо, а воля священна. — Бородач попытался усмехнуться, очевидно, желая смягчить излишнюю серьезность, прозвучавшую в этих словах, придуманных явно не им, но улыбка получилась какая-то жалкая. — Если останетесь здесь, может, не дай бог, и сами с ним познакомитесь. Он сюда часто по ночам наведывается.

— Что же вы дверь не запираете и ограду не чините?

— Не велено, значить.

— Кем не велено?

— Им и не велено. Хозяином, значить.

Почувствовав, что разговор вернулся к началу, Танаев перешел к более насущным вопросам.

— Давайте договоримся о постое. Чем вы тут рассчитываетесь и сколько с нас возьмете за трое суток?

— А немного и возьмем. Может, ничего, а может, все.

Танаев постепенно терял терпение от этого разговора, слишком тягучего и неопределенного. Он совсем уж было собрался попытать счастья в другом доме, когда Годвин спросил:

— Может, мы отработаем, что положено, у вас в хозяйстве? Ну там, коровник почистить, дров запасти?

— Работать у нас не требуется, а что касается платы, время придет — заплатите. Пока что можете остаться и пользуйтесь тем, что Он послал. — За этим коротким словечком скрывалась непонятная темная бездна. Испокон веков принято говорить в деревнях о пище «Бог послал». Но хозяин не упомянул о боге, да и в углу, где должна была бы висеть икона, не было даже следа от нее. Но путники были настолько измучены, что решили не обращать внимания на все эти странности.

Разместив Лану на свободной постели, в горнице, оба, не сговариваясь, направились к столу и убедились, что таинственный «Он» послал в этот дом немало доброй еды.

На столе громоздились миски со сметаной и вареной картошкой, нарезанный ломтями окорок, маринованные грибы разных видов, копченая лососина... И все это богатство издавало немыслимый для голодных людей аромат, словно только что было вынуто из печи и подано на стол, и это при том, что хозяйки нигде видно не было, а хозяин как сидел неподвижно у печи, так там и остался.

Танаев, стараясь соблюсти вежливость даже в этих необычных обстоятельствах, спросил:

— А вы разве с нами не отужинаете, хозяин?

— Я сыт, да и негоже мне с вами за одним столом сидеть.

— Это отчего же?

Ответа они не дождались.

— Ну, мы для него слишком важные персоны! — пошутил Годвин, но шутки не получилось, и в наступившей тишине он тут же спросил, словно старался сгладить непонятную неловкость: — Зовут-то вас как?

— Иногда так. Иногда иначе. Сегодня меня Фомой кличут.

— Это как же понимать? Каждому человеку при рождении дается только одно имя! — взвился Годвин, которого окончательно достала странная манера хозяина вести разговор, не покидая лавку.

— Почему же одно? Вот ты, к примеру, по батюшке Федорович, по фамилии Годвин, а по имени Клер. Уже три имени, да еще твои родители поменяли фамилию, хоть ты об этом и не знаешь. Вот и не получается одного имени. А если и получается — то уж больно странное, Клер Федорович.

Годвин от удивления едва не выронил ложку.

— Я же ему ничего не говорил! — прошептал он сдавленным голосом. — Откуда он знает мое отчество?

— Да. Любопытный мужичок. И крепкий, как кремень, приставать к нему не стоит.

— Твой начальник правильно подметил! — сразу же донеслось из сеней, где стояла лавка. — Приставать ко мне бесполезно. Пытались иные приставать, так они теперь далече.

— На что он намекает?

— Возможно, скоро мы это узнаем.

— Не нравится мне здесь! Ты заметил, вся еда горячая, словно ее только что из печи вынули, а в избе, кроме хозяина, похоже, никого нет! И хозяин с места не сдвигается!

Танаеву тоже не понравились ни поселок, ни дом, ни этот хозяин, но он не стал развивать эту тему, полагая, что следует с благодарностью принимать свалившиеся на них дары, и, подхватив со стола крынку парного молока да кусок пирога с брусникой, отправился потчевать Лану.

Она постепенно отходила в тепле, исчезла синеватая бледность щек и снежная белизна лба. Девушка мирно спала, и Танаев, решив, что сон ей сейчас полезней всего, поставил еду на тумбочку у изголовья, сел на край ее постели и глубоко задумался.

Глава 22

Было ему над чем подумать, и, пожалуй, впервые за весь этот долгий день появилась у него такая возможность. Прежде всего, хотелось привести в систему все те новые сведения, которые у него накопились с момента приземления на изуродованной и неузнаваемой планете, у которой осталось лишь дорогое и такое близкое ему имя — Земля...

Так что же здесь произошло за долгие годы после разрушительной войны? Климат изменился, посуровел, сместился север, и льды поползли с полюса на материк, это он хорошо рассмотрел, пока они были на высокой орбите, но это не главное. Главное — радужных князей здесь не было, он бы их сразу почувствовал. Во всяком случае, не было в доступном его восприятию пространстве, а оно простиралось на сотни километров к югу от безжизненных льдов севера.

Зато было что-то другое. Какая-то иная, разумная и злобная, по отношению к людям, жизнь. Были, конечно, и прихвостни князей, продавшиеся им люди, были и страшные существа, выведенные в княжеских лабораториях специально для захвата новых земель. Так, называемые «психомонты», способные перемонтировать, изменить и подчинить себе психику любого разумного существа. Но не они определяли нынешнее положение вещей на планете. Глеб чувствовал какую-то третью силу, не подвластную ни князьям, ни людям. Могущественную и грозную. И разобраться в том, что она собой представляет, было совершенно необходимо, прежде чем отправлять сообщение земному флоту.

Было и еще одно обстоятельство — меч. Меч Прометея. Глеб чувствовал, что ответ на вопрос, почему он исчез, можно найти только здесь...

«Ну, ладно, — сказал он себе. — Давай подведем итоги. Все не так уж плохо.

Самих князей на Земле нет, и это внушает определенную надежду. Мы приземлились довольно удачно, — ничего лучшего и нельзя было ожидать от этого челнока, при посадке вне ракетодрома. Разумеется, нас отнесло в сторону, основательно отнесло... Но почему именно сюда? Был в этом какой-то смысл или это результат слепого случая?»

Глеб не верил в слепые случаи. Что-то здесь было, не зря он все время ощущал присутствие могущественной третьей силы. И этот дом — лишнее тому подтверждение. Странный дом, странный хозяин... Скатерть-самобранка... выставляющая на стол новые яства по мере того, как их съедали. И еще, в деревне нет ни одной собаки... Имеет это какое-то значение? Само по себе, может быть, и нет, но все вместе... Возможно, эти странности — причина того, почему с момента посадки он ни разу не ощутил присутствия Шарго. Контакт прервался, и Глеб знал, что произошло это вопреки желанию кота. Сам бы он ни за что не бросил своего подопечного хозяина. Что-то ему помешало. Что-то, или кто-то.

Танаев встал, вернулся в горницу, где за время его отсутствия ничего не изменилось. Так же сидел за дверью хозяин, похожий на каменное изваяние, Годвин занимался чревоугодием и изрядно в этом преуспел, судя по горе пустых блюд. Вот только полных, и к тому же горячих, на столе не стало меньше.

Заняться Танаеву было абсолютно нечем, разве что бродить по деревне и продолжать сбор коллекции местных странностей. Но выходить за калитку решительно не хотелось — что-то его предупреждало о том, что еще рано, что ничего интересного он сейчас не увидит, и во всех домах вот так же будут сидеть неподвижные истуканы хозяева, их время еще не наступило, может быть, ближе к ночи наступит... Наверняка ближе к ночи.

Но бездеятельное ожидание оказалось для Глеба неожиданно тяжелым. Усталость нелегкого похода так и не помогла ему расслабиться и уснуть. Танаев с трудом дождался ночи, инстинктивно чувствуя, что именно с ее приходом что-то должно кардинально измениться в этой деревне, и он не ошибся.

Луна, закутанная в непроницаемую пелену облаков, еще только появилась над горизонтом, еще не успела пробиться своим неверным светом сквозь редкие трещины в их покрове, когда в прихожей послышался неожиданный звук — хлопнула входная дверь, и Танаев, словно подброшенный пружиной, вскочил со своей койки, стоявшей рядом с кроватью Ланы, и бросился к сеням.

Впрочем, спешил он напрасно. Хозяин исчез бесследно. Его не было ни в сенях, ни на крыльце, ни даже за воротами. Но, что самое странное, на свежевыпавшем снежке не было никаких следов. Хозяин, весь день неподвижно дремавший на лавке и казавшийся неотъемлемой, почти неживой принадлежностью собственного дома, исчез совершенно бесследно.

Открывшаяся взору Танаева улица была безлюдной, пустой и холодной. Выходить за ворота у него не было ни малейшего желания. Там, в полумраке улицы, что-то таилось, что-то неопределенное, еще не сформировавшееся, и оттого вдвойне страшное.

Обругав себя последними словами за этот непроизвольный, ничем не обоснованный страх, Глеб, тем не менее, вернулся в хижину и вновь попытался уснуть — хотя прекрасно знал, что это ему не удастся. Позавидовал Годвину, чей могучий храп уже доносился из соседней комнаты, убедился, что Лана по-прежнему крепко спит на соседней кровати, и весь напрягся, в ожидании дальнейших событий. И они не замедлили последовать.

Кажется, он все же задремал, ближе к полуночи, потому что проснулся внезапно, словно кто его толкнул, сел на постели и постарался сообразить, что его разбудило. Под кроватью что-то шуршало, возилось и скрипело. Может быть, крыса, судя по звуку, это была очень большая крыса...

Раздосадованный тем, что его разбудили, Танаев нащупал в темноте свой тяжелый ботинок и запустил его под кровать. Что-то взвизгнуло, и из-под кровати выскочил небольшой желтый человечек, размером с полено.

Поскольку накануне Танаев не пил ничего крепче колодезной воды, он сразу понял, что человечек ему не пригрезился. Но выяснить, что собой представлял этот незваный гость — не успел, потому что человечек, слегка светившийся в темноте, шмыгнул к дыре в углу, которую накануне Танаев принял за крысиную нору, и исчез бесследно.

Что-то ему здесь понадобилось. Не станут без серьезной причины шмыгать по ночам под кроватью желтые человечки, и Танаеву очень захотелось выяснить эту причину. Он нашарил на тумбочке свой походный фонарь с вечной батарейкой, позаимствованный на складе карантинной станции, и, перегнувшись, осторожно заглянул под кровать, осветив все пространство под ней ярким лучом света. Там не было ничего, кроме пыли и мусора.

А потом он увидел пятно, на краю простыни, свесившейся до самого пола с соседней кровати, на которой лежала Лана. Небольшое алое пятнышко так резко выделялось на снежной белизне простыни, что не заметить его было невозможно. Кровь? Откуда здесь кровь? Он внимательно осмотрел собственные руки и плечи, но его кровь все еще не была окрашена так ярко. Это было пятно крови обычного человека.

Осторожно, стараясь не разбудить Лану, он откинул простыню и сдвинул ночную рубашку с ее ног. Небольшое розовое пятнышко резко выделялось на бедре, в том самом месте, к которому прикладывались зомбиты со своими проклятыми поцелуями. Он приблизил фонарь вплотную и, удивившись тому, как крепок сон молодой женщины, продолжил осмотр.

Две крохотные ранки — следы зубов, подтвердили его самые худшие опасения и заставили перейти к решительным действиям. Прежде всего, Лану следовало разбудить и немедленно ввести ей универсальный антибиотик из походной аптечки. Этот препарат был способен разрушить многие яды, попавшие в организм.

Но все его попытки разбудить Лану не имели успеха. Это был не сон, а глубокий обморок, справиться с которым мог разве что опытный врач, которого здесь не было. Тогда Глеб сделал все, что было в его силах, — инъекция в бедро рядом с ранкой вряд ли серьезно ей помогла. Сердце молодой женщины продолжало биться слишком редко — тридцать-сорок ударов в минуту.

Кровь циркулировала медленно, действие противоядия запаздывало. Но ничего другого он сделать не мог и, испытывая гнев от собственного бессилия, Глеб решил разобраться в том, что здесь происходит. Для начала нужно было выяснить, куда девался хозяин.

Заставив себя преодолеть волну ужаса, которая поджидала его за порогом хижины, он вышел на улицу и решительно направился к соседнему дому.

Ни запоров, ни собак здесь тоже не оказалось, и Глеб беспрепятственно проник внутрь. Дом оказался близнецом того, в котором они остановились. Здесь на столе также стояла неизвестно кем приготовленная пища, к которой никто не прикасался, и никто не ответил на его громкий зов.

Пустой дом, пустая улица... Что же здесь происходит? Куда деваются по ночам люди?

Снаружи неожиданно донесся грохот копыт, лязг металла и крики. Танаев выскочил на порог и увидел, что из глубины деревни, к тому окраинному дому, в котором он сейчас находился, по четверо в ряд, заполняя собой всю улицу, волна за волной, несутся вооруженные всадники.

Вот только лошадей под ними не было. Какие-то чешуйчатые твари, с длинными хвостами и ногами, заканчивавшимися огромными копытами, снабженные, впрочем, седлами и сбруей, заменяли им скакунов. И судя по скорости, с которой они приближались, эти животные вполне успешно справлялись со своими обязанностями.

Чтобы не привлекать к себе внимания раньше времени, Танаев укрылся за дверью дома и в узкую щель продолжал наблюдать за происходящим. Когда всадники приблизились, он понял, что и наездники не похожи на людей, хотя их лица скрывали маски, а фигуры вполне можно было принять за человеческие, да только длинные голые хвосты, заботливо уложенные вдоль седел, выдавали их нечеловеческое происхождение, а короткие визги, которыми они обменивались друг с другом, и вовсе не походили на людскую речь.

Какое-то время Танаеву казалось, что целью этой странной кавалькады была та самая хижина, в которой он укрылся, но передние ряды всадников промчались мимо, направляясь к пролому в частоколе, окружавшем поселок.

Он успел насчитать не меньше сотни этих странных всадников, прежде чем все они скрылись за стеной, и оттуда немедленно донесся шум разгоравшейся там битвы.

Ему не хотелось бросать на произвол судьбы своих спутников, но любопытство и желание разобраться в происходящем оказались сильнее осторожности.

Убедившись в том, что улица полностью опустела, Глеб кроткими перебежками направился к воротам наружной изгороди поселка, прижимаясь к стенам домов.

Никто не попытался его остановить, а на лестнице, ведущей в сторожевую башенку, возвышавшуюся над воротами, никого не оказалось.

Наверху тоже было пусто. Стражи исчезли вместе со всеми прочими жителями деревни.

Отсюда, сверху, перед Танаевым открылась панорама яростного и невероятного сражения. Сотня закованных в костяную броню всадников с крысиными хвостами пыталась атаковать четверых монахов, у которых не было никакого оружия, если не считать больших серебряных крестов, висевших у каждого из них на груди.

Лица этих людей, скрытые капюшонами, Танаев разглядеть не мог. Зато он хорошо рассмотрел странные приемы обороны, которыми пользовались монахи. Время от времени то один из них, то другой поднимал высоко над головой свой серебряный крест, и с него тотчас же срывалась кольцевая волна холодного голубого пламени, соприкоснувшись с атакующими всадниками, она отбрасывала их метров на двадцать назад по всему периметру.

Особого вреда этот холодный огонь всадникам не причинял, хотя большинство из них, после удара огненной волны, оказывались на земле. Они тотчас же поднимались, отыскивали своих чудовищных скакунов и вновь с воплями и визгом бросались в атаку.

Казалось, это может продолжаться бесконечно, но вот один из нападавших, оказавшийся после падения позади монахов, переменил тактику. Он не стал подниматься на ноги, а вместо этого полз, прижимаясь к земле, и постепенно приближался к монахам. Очередная огненная волна пронеслась у него над головой, не причинив сообразительной твари ни малейшего вреда.

Убедившись в собственной безопасности, нападавший удвоил усилия, и вскоре ему удалось незамеченным приблизиться к монахам сзади вплотную.

Танаев крикнул, стараясь привлечь внимание оборонявшихся монахов к возникшей опасности. Но то ли он опоздал, то ли его крик утонул в шуме битвы, заполненной воплями и визгом нападавших.

Улучив момент, тварь с крысиным хвостом рванулась вперед, преодолела последние метры, отделявшие ее от монахов, схватила стоявшего в центре монаха за ноги и, рванув его на себя, покатилась с холма, вместе со своей жертвой, под ноги атакующим всадникам.

Тотчас же вся орда с победным ревом сплотилась вокруг него. Следующий удар серебряного креста отбросил их далеко назад, но вместе с ними был отброшен и пленник.

Перебросив его беспомощное тело через седло, крысиды — как теперь стал называть про себя этих тварей Танаев, — очевидно, полностью удовлетворенные результатом сражения, немедленно прекратили атаки и, сбившись плотной массой, направились к пролому в стене, ведущему обратно в поселок. Направленные им вслед световые волны на большом расстоянии уже не причиняли всадникам серьезного вреда. И тогда трое уцелевших монахов одновременно подняли свои кресты, свели их вместе и резко опустили вниз, направив их верхушки в сторону уходивших в пролом всадников.

Световая молния, сорвавшаяся с граней соединенных крестов, по своей разрушительной силе напомнила Танаеву удар мощного корабельного орудия. Десять или пятнадцать всадников, сбившихся у прохода в стене в плотную группу, были буквально разорваны на куски этим ударом неизвестной Танаеву энергии.

Но остальные, те, что уже находились за изгородью вместе со своим драгоценным пленником, совершенно не пострадали и, не обратив никакого внимания на своих раненых и убитых сородичей, оставшихся за стеной, понеслись к центру поселка.

Какое-то время Танаев еще видел их, но метров через двести невероятная кавалькада стала постепенно исчезать, словно превращалась в мираж.

То же самое происходило и с телами убитых, разбросанными вдоль изгороди. Они исчезли. Исчезли и монахи. Танаев успел заметить лишь завихрение энергии, излучаемой их волшебными крестами, на том месте, где они только что стояли.

Глава 23

Разгадка этих странных событий была где-то совсем рядом, может быть, в центре поселка, в том месте, где только что исчезли всадники вместе с плененным ими монахом.

Не теряя ни минуты, Глеб спустился со сторожевой башни и бросился туда. Происшедшее казалось ему чем-то эфемерным, нестойким, как прошлогодний снег. Глеб полагал, что в любую секунду следы только что происшедшего на его глазах чуда растают, исчезнут в небытии, и он опять ничего не поймет.

Но когда он добрался до небольшой часовни в центре поселка, крыша которой хранила обломок сорванного креста, дорогу ему преградили четверо местных жителей, стоявших плотно, плечом к плечу. Было заметно, что они опасаются Танаева, словно знают, что, даже безоружный, он представляет серьезную угрозу для четверых вооруженных топорами мужиков.

— Туда нельзя! — пробасил старший, крепче сжимая рукоять топора и делая шаг по направлению к Танаеву.

— Отчего же? В часовню разрешен вход любому. Может, я хочу помолиться? — с вызовом спросил Танаев. Не любил он, без крайней необходимости, затевать драку, потому что знал — по большей части она заканчивалась слишком плачевно для его противников.

— Это не часовня! — Мужики, ободренные его неподвижностью, продолжали медленно наступать на него, с каждой минутой делаясь все решительней. — Сказано, нельзя туда!

— А если мне очень надо?

Почувствовав скрытую иронию в его голосе и оценив хладнокровие, с которым он смотрел на готовые обрушиться на его голову топоры, они остановились перед ним, все еще не решаясь применять силу.

Но дальше медлить было опасно, эта игра могла закончиться плачевно уже для него. Глебу понадобилось меньше секунды, чтобы включиться в режим сверхдвижения, после чего он, за ничтожную долю мгновения, оказался за спиной у своих противников. Прежде чем они поняли, что произошло, он уже ворвался в часовню, захлопнул за собой дверь, опустил тяжелый дубовый засов и только после этого позволил себе осмотреться, пытаясь разобраться в том, почему ему так старательно преграждали путь в это помещение.

В часовне царил полумрак, но из узких запыленных окон под потолком проникало достаточно света, чтобы рассмотреть ужасную картину, открывшуюся его взору.

Обнаженный человек лежал на большом деревянном кресте, находившемся в центре часовни.

Его руки и ноги были прибиты к кресту огромными ржавыми гвоздями, из ран сочилась кровь, человек слабо стонал, и его тело содрогалось от боли. Вокруг этого страшного окровавленного стола, или, скорей, «алтаря», столпились, похоже, все жители деревни.

Они были возбуждены и явно наслаждались муками несчастного монаха. То, что это был именно монах, Танаев понял по валявшейся в стороне груде одежды и разорванной рясе, которую сорвали с пленника.

В часовне стояла странная тишина, нарушаемая только стонами распятого на кресте человека. Не было ни песнопений, ни проповедей, которые обычно сопровождают даже самые кровожадные оргии фанатиков.

Лишь сопение толпы и глаза этих истуканов, теперь неожиданно наполнившиеся жизнью и с наслаждением ловившие каждую судорогу, каждый стон пытаемого.

Неожиданно эту фантасмагорию нарушил грохот топоров, обрушившихся на дверь часовни снаружи. Все участники чудовищного действа повернулись в сторону двери, у которой застыл Танаев. Ненависть и ярость вспыхнули на их лицах.

— Кто посмел войти сюда без приглашения!? — прокричал из глубины толпы самый солидный, увенчанный высокой меховой шапкой мужик лет сорока пяти, с расчесанной надвое козлиной бородкой. — Хватайте его! Крест скоро освободится, и мы продолжим церемонию!

Пятеро или шестеро мужиков бросились выполнять приказ старосты. Но Танаева уже не было на том месте, где он только что стоял. На пару секунд они потеряли его из виду, и за это время Глеб успел переместиться вплотную к кресту и, ухватившись за шляпку гвоздя своими пальцами, которые в случае необходимости вполне могли заменить клещи, выдернул его.

Прежде чем кровожадная толпа набросилась на него, он успел извлечь и остальные гвозди и лишь тогда позволил вырваться наружу бушевавшему внутри нега, гневу.

Он расшвыривал, как котят, тех, кто пытался к нему приблизиться. Их тела ударялись о стены часовни, и многие после этого уже не поднимались.

Расчистив проход и убедившись, что больше никто не решается преграждать ему дорогу, Глеб вновь занялся пленником.

Помог подняться с креста и накинул на него валявшуюся на полу монашескую рясу.

— Ты сможешь идти, брат?

— Они отобрали мой крест... Я не могу уйти без него!

— Эй, ты! — крикнул Танаев старосте, пытавшемуся укрыться за спинами не успевших пострадать от его рук жителей. — Поди сюда! Где крест?

— Не могу знать, ваша честь! Крест унесли крысиды. Они забрали его, я здесь ни при чем!

— Крысиды? — спросил Танаев, поддерживая пошатнувшегося монаха.

— Это те всадники, с которыми мы сражались у стен, — пояснил монах. — Наверно, он не врет. Если крест попал к крысидам, его уже не вернуть.

— Разберемся и с этим. А сейчас пошли отсюда, пока снова не появились эти крысиды.

— Они не появятся до следующего дня. Их нельзя вызвать чаще одного раза в сутки.

— Значит, их кто-то вызвал?

— Они и вызвали! — Монах кивнул на старосту, который старался стать как можно незаметнее. — Из своей черной часовни они могут открывать путь этой нечисти.

— Нельзя нам с ними сейчас разбираться. Твои друзья, те, что сражались вместе с тобой с крысидами, исчезли. Нас слишком мало здесь, и мы не сможем отойти за сутки достаточно далеко, чтобы крысиды не догнали нас, после того как эти мерзавцы снова откроют им дорогу. У нас на руках больная женщина, и двигаемся мы из-за нее очень медленно.

Наверно, Танаеву не стоило говорить все это в присутствии местных жителей, но он, слишком занятый освобожденным им монахом, не заметил, как радостно заблестели их глаза после его слов.

— Что с ней? Может быть, я сумею помочь? Мой орден много лет занимается врачеванием страждущих, — спросил монах, опиравшийся на его руку и с трудом переставлявший ноги.

— Твоя помощь будет очень кстати, но пока что она нужна тебе самому!

Их попытались остановить у самого выхода из часовни, и на этот раз Танаев не стал смягчать силу своих страшных, неуловимых для противника ударов. Лишь после того, как было сломано порядочно ребер и разбито голов, проход расчистился.

— Староста пойдет с нами! — приказал Танаев. — И если кто-нибудь из вас еще раз попытается мне помешать... Впрочем, вы видели, что стало с теми, кто попробовал это сделать!

Дрожащий староста, изрядно помятый в потасовке своими же соплеменниками, последовал за ними без возражений. Дверь все еще сотрясалась под ударами топоров находившихся снаружи охранников, которые все еще не могли взять в толк, что происходит внутри часовни.

Танаев отбросил засов, широко распахнул дверь и, продолжая придерживать одной рукой беспомощного монаха, отправил всех четверых мужиков в нокаут, прежде чем они успели воспользоваться своими топорами.

— Ты, однако, очень быстр, брат мой, не по-человечески быстр... — пробормотал монах, с подозрением оглядывая Танаева.

— Тебя это беспокоит?

— Все зависит от того, кто тебе дал такую силу.

— Вообще-то я сам ее создал, собственными мозгами! Глеб усмехнулся этой фразе, вспомнив о том, как по крупицам создавал свое искусственное тело. — Ну а потом надо мной потрудился сам князь Хорст, надеясь сделать из меня послушного посредника.

— А ты уверен, что ему это не удалось? Темные князья коварны... Иногда они забираются глубоко в сознание своих жертв, и те не сразу понимают, что с ними произошло...

— Я это знаю. У меня личные счеты с князьями.

— Ты слишком самоуверен, мой молодой брат. Никому еще не удавалось противостоять темным князьям.

— Посмотрим. Будущее покажет. Почему вы называете их «темными»? Сами они предпочитают другое название.

— «Радужные»? Это всего лишь ширма. Зло всегда старается спрятаться за пышными одеждами и красивыми словами.

— Ты много о них знаешь... — Теперь уже Танаев посмотрел на монаха с подозрением. Он держался слишком хорошо для человека, которого только что сняли с креста.

— Наш орден много лет ведет с ними неравную битву, и мы старались собрать о наших врагах как можно больше сведений. Иерархи нашего братства могут предвидеть будущее, не до конца, разумеется, — оно слишком изменчиво — и чем дальше в глубину времен, тем туманней и неопределенней становится картина. Но ближайшие события они могут предсказать с достаточной точностью. И они предсказали, что в десятую ночь луны, здесь, в этой деревне, появится человек с далекой звезды, которому суждено объединить и повести за собой всех, кто борется против зла.

Еще они предсказали, что если ему не помочь в день прихода, зло одержит над ним верх, и будущее может измениться. Именно поэтому мы вступили в неравный бой с ордой крысидов...

— И помощь понадобилась вам самим.

— Да, мы проиграли эту схватку, — с горечью согласился монах, — и даже утратили один из волшебных крестов, помогавших нам сдерживать темные силы. Не позволять им приближаться к нашим границам. Теперь эти границы будут ослаблены...

А самое печальное то, что все было напрасно. Если бы здесь был человек, ради которого мы ввязались в бой, он бы не остался в стороне от схватки, и значит, предсказатели ошиблись. Его здесь нет.

— Не горюй так сильно. Возможно, твоя миссия не была такой уж напрасной.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Жизнь полна сюрпризов и неожиданностей. Очень часто мы теряем одно и находим совсем другое, отличное от того, что искали, но оно, почему-то, оказывается намного лучше утраченного...

— Ты говоришь загадками, брат мой!

— Темна вода в облацех... — пробормотал Танаев, прекращая разговор. Природная подозрительность не позволила ему полностью доверять незнакомому человеку, несмотря на то что он сам только что был свидетелем участия монаха в сражении против слуг темных князей. Эмиссары Хорста способны на любую хитрость, они не остановятся перед гибелью нескольких десятков своих верных слуг ради того, чтобы втереться в доверие к главному врагу.

Глебу казалась слишком подозрительной та легкость, с которой монах справлялся с болью от своих ужасных ран, и поэтому, как только они достигли дома, в котором временно расположился Танаев со своими спутниками, он, достав аптечку, предложил монаху помощь, заранее ожидая отказа.

Но монах, словно догадавшись о его подозрениях, лишь усмехнулся и приподнял рясу, обнажив свои покрытые запекшейся кровью ноги. Кровь все еще продолжала сочиться, и Танаев, обработав раны универсальным антибиотиком и перевязав их полевым бинтом, полностью исключавшим проникновение инфекции, спросил:

— Как ты смог идти с такими ранами, на правой ноге у тебя повреждена даже кость...

— В нашем монастыре послушников учат не замечать боль. В конце концов боль рождается в нашей собственной голове, и существуют способы, позволяющие полностью блокировать ее центры.

А теперь, если ты закончил с врачеванием, позволь и мне им заняться. Я обещал осмотреть твою женщину.

— Хорошо. Но сначала я должен позаботиться о транспорте — нам следует уйти отсюда как можно скорее и обеспечить максимальную скорость, чтобы нас не настигли крысиды.

Танаев повернулся к старосте, застывшему перед входом и наблюдавшему за тем, как Годвин строгал полено для лубка виброножом с такой легкостью, словно оно было сделано из мягкой глины.

— Нам нужна лошадь!

— Но у нас в деревне нет лошадей!

— В таком случае тебе самому придется тащить сани с нашими ранеными, — решительно произнес Танаев.

— А я перед этим тебя побрею! — многообещающе намекнул Годвин. — С такой бородищей трудно передвигаться в лесу, — продолжил он.

— Здесь никто не держит домашнюю скотину! — в отчаянии проблеял староста, пятясь к двери.

— Однако, чтобы сразиться с монахами, из твоей деревни выскочил целый кавалерийский отряд. После боя у ограды осталось несколько животных, потерявших своих всадников, отправь людей для их поимки! — не терпящим возражений тоном приказал Танаев.

— Но это не лошади! Вы не сможете управлять этими зверями!

— А это уж не твоя забота!

Когда староста, по-прежнему пятясь задом, исчез за дверью, Танаева одолели сомнения.

— А на самом деле, сумеем ли мы справиться с этими тварями? Вам приходилось с ними сталкиваться? — обратился он к монаху. — Что они собой представляют?

— Похожи на помесь гиппопотама с антилопой. Удобны для боя из-за своей непробиваемой шкуры, но почти непригодны для транспортировки, поскольку чересчур медлительны.

— Что-то я этого не заметил во время их атаки!

— О, они способны на короткое время развивать очень большую скорость, но потом должны целый день отдыхать.

— Откуда они вообще берутся? И куда, в конце концов, подевались атаковавшие вас всадники?

— С тех пор, как здесь появились посредники темных князей, у нас происходит много странного. В этой деревне властвуют темные силы. У них здесь есть проход в недоступные нам миры. Туда они и уходят. Преследовать их мы не можем, нам в эти ворота хода нет.

— А вы не пытались их разрушить?

— В прошлом, когда орден был намного сильнее, мы захватили одну такую деревню, но ничего не нашли. Возможно, эти врата существуют лишь недолгое время, и исчезают, когда их хозяева этого пожелают. Определенно мы знаем о них лишь одно: дважды в один день врата не могут быть открыты.

— И на том спасибо! — проворчал Танаев, испытывавший сильную досаду оттого, что не успел принять участие в сражении.

Ему о многом нужно было расспросить монаха, но прежде всего следовало позаботиться о Лане.

Она не просыпалась слишком долго, и ее странный, похожий на обморок сон беспокоил Танаева, тем более что пульс и температура тела молодой женщины заметно снизились.

— Что с ней случилось? — спросил монах, как только они вошли в горницу. Он держался настороженно и старался не подходить слишком близко к постели больной, словно боялся заразы. Но вскоре Танаев, по тому, как монах старательно отводил взгляды в сторону, догадался, что причина в другом.

Танаев раздел Лану, чтобы одежда не стесняла ее и без того редкое дыхание, и нагота молодой женщины, которая легко угадывалась под тонкой простыней, видимо, смущала монаха.

— Она побывала на алтаре зомбитов.

— И осталась после этого жива?

— Мне удалось вырвать ее из их лап, прежде чем они закончили обряд, но, кажется, я все же опоздал...

— Уж не ты ли лишил остатков жизни их шамана?

— А ты откуда об этом знаешь, монах?

— Вся тайга говорит об этом. Значит, мы не ошиблись — ты и есть тот человек, которого разыскивает мой орден! Ты нам очень нужен! — радостно завопил монах, забыв о своей больной ноге, и едва не упав, неловко на нее наступив.

— Я еще не решил, нужен ли орден мне! — проворчал Танаев.

— В одиночку бороться с темными силами бесполезно. Мы должны объединить всех, кто противостоит злу, — это главная задача нашего ордена! Тебе следует присоединиться к нам! Ты обладаешь Великой силой, но иерархи моего ордена способны удвоить ее, подумай об этом!

— Хорошо, я подумаю. А теперь осмотри женщину.

— Устав запрещает мне взирать на женское тело!.. — смущенно пробормотал монах, вызвав в ответ ехидную усмешку Танаева.

— И что же мы теперь будем делать? Что для тебя важнее, исправить причиненный ей злом вред или соблюсти параграф своего устава?

— Ты мудр, чужеземец. Я представлю, что это тело мужчины. Но, прошу тебя, помоги мне, покажи только те места, которые действительно необходимо увидеть, чтобы я смог определить характер ее болезни!

— Прежде всего, это ее бедро, — произнес Танаев, решительным жестом сдергивая с Ланы простыню и не слишком заботясь о целомудрии монаха. — Видишь это красное пятно? Когда она лежала на алтаре зомбитов, они подходили к ней, один за другим, и всасывались в это место!

— Эти твари таким образом выпивают из своих жертв всю жизненную энергию, превращая их самих в зомбитов. Но ритуал не был закончен, и есть надежда, что ее молодой организм справится с этой бедой. Я постараюсь ей помочь.

— Это еще не все. Прошедшей ночью я видел какого-то желтого карлика, который укусил ее спящую. Вот здесь появилось красное пятнышко, которого раньше не было.

Было заметно, как сильно побледнел монах, услышав о желтом карлике.

— Это вестник смерти. Его ядовитое прикосновение всегда смертельно. Противоядия не существует. Вот почему я сразу почувствовал здесь присутствие смерти...

— Но она жива!

— Пока — да. Но я помочь ей не в силах. Помощь возможна только в нашем монастыре, однако никто не может сказать, выдержит ли она долгую дорогу. И еще одно — даже если женщина выживет — она, скорее всего, лишится собственной воли и станет похожей на здешних жителей. Ты по-прежнему собираешься вести ее за собой?

Танаев почувствовал, что это непростой вопрос. Брат Альтер, так звали монаха, словно испытывал его, с нетерпением ожидая ответа...

— Я не бросаю своих друзей. Что бы с ними ни произошло. — Таков был ответ Танаева. И когда монах услышал эти слова, в его глазах промелькнуло откровенное удовлетворение.

Глава 24

Несмотря на угрозу новой атаки крысидов, они так и не смогли закончить сборы и отправиться в путь до конца этого долгого дня. Если они не изменят конечной цели своего путешествия и по-прежнему будут двигаться к Новгороду, само существование которого было весьма проблематично, им придется пройти по заснеженной пустыне более двухсот километров. Впрочем, после появления Альтера и его настойчивых призывов посетить Валамский монастырь, у Танаева появились сомнения относительно цели их маршрута. Но куда бы они ни решили направиться, эту деревню следовало покинуть как можно скорей, и от снаряжения и запасов продовольствия, которые они смогут захватить с собой, будет зависеть их жизнь в ледяном безлюдном пространстве, которое поджидало их за изгородью поселка.

Первые сложности возникли из-за транспорта. Староста, организовав для поимки животных чуть ли не половину жителей деревни, уцелевших после потасовки в часовне, в конце концов, изловил одного из отвратительных монстров, на которых утром гарцевали крысиды.

Десяток мужиков, используя длинные веревки и держась на безопасном расстоянии от зверя, приволокли его к дому Танаева.

Очевидно, староста достаточно серьезно воспринял угрозу Танаева использовать его самого в качестве тягловой силы, если бы охота на этого скакуна оказалась неудачной.

Но тут выяснилось, что в деревне нет саней. Пришлось срочно заняться их изготовлением. Танаеву, с помощью Альтера, в конце концов удалось справиться с понтером — так местные жители называли этих животных, и впрячь его в оглобли только что сооруженных саней.

— Нужна еще одна лошадь! — решительно заявил Танаев — слишком тяжелыми получились сани.

— Но, господин, мы и эту-то поймали с превеликим трудом!

— Теперь у вас есть опыт, и свободное место при этих оглоблях тоже найдется. Ты ведь не хочешь его занять?

Когда староста, проглотив остальные свои возражения, исчез за дверьми, Танаев отправился в рейд по деревне, без всякой жалости реквизируя у местных жителей все, что могло понадобиться в дороге. Впрочем, никто и не возражал. При его приближении к очередному дому местные жители, хорошо усвоившие урок, преподанный им в часовне, поспешно прятались в подвалах или у соседей, оставляя свое хозяйство в его полном распоряжении.

Порывшись в многочисленных кладовках, Глеб отыскал неплохой комплект оружия и легких кожаных доспехов для себя, Альтера и Годвина. Бывший убийца за время, проведенное в обществе Танаева, завоевал его полное доверие. Чего нельзя было сказать о монахе, порой вызывавшем в Танаеве приступы раздражения своими слишком частыми нравоучениями и показным пуританством.

Так, он наотрез отказался от оружия, — заявив, что ношение предметов, предназначенных для убийства людей, есть тяжкий грех. И на вопрос Танаева о том, что он будет делать, если на них нападут крысиды, заверил, что готов вновь отправиться на крест, если на то будет воля божья.

Танаев до сих пор так и не решил для себя, следует ли им отправляться в Валамский монастырь. Даже если они не найдут на месте Новгорода никакого поселения, оставалась возможность продолжить маршрут на юг и попытаться пробиться к более цивилизованным местам. Решение этого вопроса он откладывал до самого последнего момента, предвидя, какую бурю негодования вызовут у Альтера его сомнения.

Для монаха все решалось просто — он выполнил свою миссию, нашел пришельца с далекой звезды, уничтожившего одного из главных врагов Валамского монастыря — шамана зомбитов. Теперь ему нужно было выполнить вторую часть миссии и доставить этого героя в монастырские стены.

Со сборами было покончено лишь поздно вечером. Все трое, усталые и измотанные, раздосадованные тем, что из деревни не удалось убраться до наступления ночи, расположились за «самобраным» столом, горячая еда на котором не переводилась, несмотря на исчезновение хозяина, не появлявшегося в доме с момента потасовки в часовне.

— Нам бы такой стол не помешал в дороге... — мечтательно проговорил Годвин, пододвигая к себе поближе огромный кувшин с домашней медовухой. Пчелы в этом ледяном климате не водились, однако медовуха была, и необычные яства на «самобраном» столе давно уже перестали удивлять Танаева.

— Это грязный стол, и еда на нем нечистая! — проговорил Альтер, нанизывая на вилку целую жареную курицу, распространявшую соблазнительный аромат. Танаев решил, что время для серьезного разговора настало именно сейчас, но начал он его издалека.

— Как вы уже знаете, я не был на Земле очень долго. Много столетий промелькнуло за время моего отсутствия. И, конечно, меня интересует все, что здесь произошло. Прежде всего, я хотел бы выяснить, каким образом радужным удалось превратить мою планету в ледяной зверинец!

Остался крохотный клочок суши, которым управляет так называемая империя, едва справляющаяся с тем, чтобы отбивать непрерывные атаки на своих границах. Все остальное оказалось под властью прихвостней радужных князей. Нам еще повезло, что сами князья не могут сюда явиться. Существует запрет, не позволяющий им посещать закрытые миры, к которым относится и наша Земля. Я слышал об этом запрете от самого Хорста. Поэтому здесь находятся только посредники — люди и гуманоиды с других планет, специально подготовленные князьями для захвата. И это обстоятельство не дает мне понять, почему вы уступили им Землю с такой легкостью?

— С легкостью?! — Возмущенный Годвин даже подскочил на своем стуле. — Да знаешь ли ты, сколько людей погибло, сражаясь с захватчиками?! Даже после того, как нас бросило наше собственное правительство, бежавшее на какую-то засекреченную колонию, даже после этого армия продолжала сражаться! И эта битва длилась двадцать лет, пока захватчики не начали тотальную бомбардировку, после чего, разрушив главные очаги сопротивления, они проложили порталы, через которые смогли переправлять на землю свои войска. Те самые порталы, один из которых до сих пор существует в этой деревне.

— Кстати, о портале, — поспешил сменить тему Танаев, не желавший позволить в самом начале втянуть себя в новую перепалку. — Я так и не смог его найти. Есть что-нибудь, что могло бы указать место, в котором он находится? Кто-нибудь из вас видел этот портал?

— Его невозможно увидеть, пока врата не откроются, — вступил в разговор Альтер. — Кроме того, врата, через которые приходят в наш мир враги, все время меняют свое положение, никто точно не знает, в каком месте они появятся в следующий раз.

И это нам на руку, потому что завтра, когда сюда снова придут крысиды, они могут оказаться на расстоянии сотен километров от этой деревни. А твои обвинения необоснованны, брат мой, — произнес Альтер, с укоризной глядя на Танаева. — Люди храбро сражались и продолжают сражаться до сих пор. Но враг оказался слишком силен и коварен. Он проник во все наши военные структуры, разрушил их изнутри, развалил армию и парализовал способность к сопротивлению, еще до того как началась главная битва. Но даже и в этих немыслимых условиях люди продолжали сопротивляться. Разбившись на мелкие группы, лишившись связи и управляющих центров, они продолжали оборонять свои дома и свои страны. Захватчикам нелегко далась эта победа...

— Я до сих пор толком не понимаю, зачем князьям вообще понадобилось вторгаться на Землю? Это не экспансия. Они не собираются колонизировать Землю, они ничего здесь не строят. Планета выглядит совершенно заброшенной. Их отряды то появляются, то исчезают. Зачем им понадобилась наша планета? — спросил Танаев, не отводя взгляд от монаха, словно не сомневался в том, что тому должен быть известен ответ на этот вопрос.

— Думаю, наша планета им не нужна. Они здесь что-то ищут. Что-то важное для себя.

— И что же это? Неужели за столько лет ваш орден не сумел выяснить, что нужно от нас врагу?

— А что, если ему нужны только мы сами? — вступил в разговор Годвин. — Что, если его цель в том, чтобы сделать из нас рабов, для своих новых захватов? Они превращают нас в зомбитов, они выводят из нас породу таких придурков, как те, что живут в этом поселке. А потом они нас используют, превращая в свое пушечное мясо. Оказалось, что люди идеально подходят для этого!

— Возможно, это правда, — поддержал Годвина монах, — но это не вся правда. Повторяю, они что-то ищут. Что-то, в чем они очень нуждаются.

— Раз уж ты не знаешь, что собой представляет цель их поисков, — оставим это. Давайте поговорим о более насущных вещах. Почему ты считаешь, что я должен посетить Валамский монастырь? — обратился Танаев к Альтеру, внимательно наблюдая за его реакцией.

— Ты, возможно, думаешь, что, утратив свой крест, а вместе с ним и возможность вернуться в монастырь с помощью заключенной в нем силы, я заинтересован в том, чтобы вы сопровождали меня в этом полном опасностей пути. И это так. Не стану отрицать истины. Но есть другая, гораздо более важная для тебя причина посетить Валам. — Танаеву понравилась искренность монаха, и он с интересом ожидал продолжения. — Дело в том, что, какой бы необыкновенной силой ни наградил тебя наш Господь, в одиночку тебе не справиться с темными князьями.

— Я не настолько самоуверен, чтобы утверждать подобное! — перебил Танаев монаха, но тот, словно и не заметив этого, продолжил:

— Твоя сила после посещения Валама увеличится многократно. Наши иерархи умеют многое, недаром они столько лет успешно противостоят темным. Ты видел действие крестов, изготовленных ими.

— Кстати, — вновь перебил монаха Танаев, — почему твои братья не вернулись за тобой, если кресты обладают той силой, о которой ты говоришь?

— Они считают, что я погиб. Как только крест попал в чужие руки, они об этом узнали. Никто из нас добровольно не расстается со своим крестом. И настоятель знает, если враги захватили крест, значит, его хозяин мертв! Таково правило. Каждый из нас обязан беречь свой крест пуще жизни.

— Выходит, ты нарушил это правило?

— Скорее уж, ты его нарушил. Я должен был умереть в часовне. Но раз я вместо этого сижу здесь, то должен сообщить еще одну причину, по которой ты должен оказаться в Валаме.

— И что же это за причина? — не скрывая своего интереса, спросил Танаев, но Альтер не спешил с ответом. Он разломил курицу, отделил от нее мясистую ножку, перекрестил ее и не спеша стал пережевывать нежное мясо, наблюдая за тем, как нетерпение, а затем и раздражение появляются на лице его спасителя. Наконец он сказал:

— Для начала тебя там научат лучше владеть собственными чувствами: умение управлять собой — залог успеха в любой схватке.

— Я умею это делать, когда в этом возникает необходимость.

— А можешь ты ударом ладони переломить вот эту балку? — Монах кивнул на толстенную дубовую балку, поддерживающую основание крыши дома и спускавшуюся сквозь потолок до самого пола.

— Можно попробовать, — с некоторым сомнением согласился Танаев. Его нечеловеческая сила, вслед за прочими изменениями, неуклонно продолжавшимися в его теле, постепенно превращавшими его в обычного человека, за последнее время значительно уменьшилась. Раньше подобный вопрос вызвал бы у него лишь улыбку, но теперь ему самому хотелось установить пределы своих возможностей. Он поднялся на ноги и без всякой подготовки, с ходу рубанул по балке ребром ладони.

Дом вздрогнул, с потолка посыпался мусор, в плечо ударила боль, но балка осталась невредимой.

Тогда Альтер, усмехнувшись и не вставая с места, нанес по балке, казалось бы, совсем незначительный удар, даже и не замахнувшись как следует. Дом, наполнившись грохотом падающих вещей, покачнулся, а в балке образовалась глубокая трещина.

— Вот видишь. Я мог бы ее переломить, но тогда крыша обрушится нам на голову.

— Почему же ты не применил свою силу против тварей, которые тебя схватили? Почему позволил им прибить себя к кресту?!

— Нет для члена нашего ордена позора большего, чем утрата креста. И если бы не встреча с тобой, я бы никогда не посмел вернуться к своим собратьям. Смерть лучше позора. Но теперь я должен проводить тебя в монастырь. Если мне удастся тебя убедить, братья простят меня.

— Ты привел только одну причину, но, мне кажется, ты упоминал о нескольких. Если все сводится к обучению новым навыкам и умениям, пусть даже весьма полезным, то это не для меня. Я староват для ученичества. Пожалуй, слишком староват. И, отправляя меня на Землю, капитан федерального крейсера поручил мне совсем другую задачу.

— Так скажи, для чего ты вернулся на родную планету, брат мой, Глеб Сергеевич?

Танаев отлично помнил, что не сообщал Альтеру своего отчества, однако не выдал недоумения. Слишком интересный получался разговор, чтобы позволить монаху уклониться от главной темы.

— Что ты имеешь в виду? Мое бегство от радужных князей? Или мое задание, полученное от федералов?

— Что касается князей, здесь все ясно. Ты был вынужден подчиниться обстоятельствам. Меня интересует другое, почему ты согласился на предложение адмирала Катасонова?

Это было уже слишком.

— Откуда ты знаешь о Катасонове?

— Ты слишком часто вспоминаешь о нем. Твои мысли горят на твоем челе.

— Ты умеешь читать мысли?

— Увы, далеко не все. Только те, что сами рвутся наружу. Да ты и сам это умеешь, хотя и не владеешь в должной степени своим умением. Так зачем ты здесь, навигатор Танаев? Чтобы собрать сведения, оправдывающие тотальную мезонную бомбардировку, или для того, чтобы защитить планету, на которой ты родился, от гибели?

— А это возможно? Разве уже не слишком поздно? Разве роковая черта не осталась далеко позади? Разве здесь еще существуют здоровые силы, способные возродить планету?

— Никогда не бывает слишком поздно повернуть к свету. На твоей родной планете много сил, противостоящих темным князьям. Гораздо больше, чем ты предполагаешь. Нужен лишь человек, способный их объединить и повести за собой. Я не знаю, тот ли ты человек, Танаев, прости мне мою откровенность. Ты слишком часто колеблешься, слишком много раздумываешь, перед тем как начать действовать. Пророчества иногда ошибаются.

— О каком пророчестве идет речь?

— О том, что в этом году на Землю должен явиться человек, обладающий огромными силами света и не подозревающий об этом. Я уже говорил тебе о нем. Но тогда я еще сомневался, тот ли ты человек. Впрочем, я и сейчас в этом сомневаюсь. Наши иерархи умеют приоткрывать завесу над ближайшим будущим. Это очень сложное таинство. Не всегда получаются верные ответы. Но, тем не менее, они установили, что этот человек должен появиться в ближайшее время где-то в этом районе. Нас отправили на его поиски.

Каким-то образом темные узнали о нашей миссии и подготовились к встрече. Потом я встретил тебя. И до сих пор не знаю ответа на вопрос — тот ли ты человек, которого мы ищем. Да и не мне это решать. Моя задача — не пропустить возможную удачу, использовать малейший шанс. И, чтобы ее выполнить, я должен привести тебя в монастырь.

— Для чего, черт возьми? Ты так и не ответил прямо на мой вопрос!

— Прежде всего, чтобы установить твою подлинную сущность, выяснить, что ты собой представляешь, определить, на что ты способен.

— И кто же будет проводить подобные исследования, кто будет отвечать на вопросы, ответы на которые неизвестны мне самому?

— Те, кто сохранил остатки света на этой планете и не дал загасить его источник. Мои учителя. Иерархи нашего светлого братства.

— И зачем мне нужен этот экзамен? Что он мне даст?

— Мы с тобой в чем-то похожи, мой брат, — я утратил свой крест, но ведь и ты кое-что утратил. Или я неправ? — И поскольку Танаев, не пожелавший ответить на этот вопрос, смотрел в сторону, Альтер продолжил:

— Иерархи моего ордена могут вернуть твою силу, мой брат, и приумножить ее. Невероятную силу, такую, которую не каждый сможет удержать в своих руках. Но, прежде чем вложить ее в твои руки, они должны быть уверены в том, что ты используешь ее надлежащим образом. Для этого и необходимо испытание...

— Испытание? Какое еще испытание? Ты, кажется, говорил об исследовании, об установлении истины?

— Иногда испытание — лучший способ для этого.

Стук в дверь прервал их увлекательную беседу.

Глава 25

— Мой господин, ваши лошади доставлены! — донесся из-за двери ломающийся от страха голос старосты.

— Что-то он стал слишком Любезен! — пробормотал Танаев, направляясь к двери.

Монстры, увиденные им во дворе, могли испугать кого угодно. Они были раза в два больше той первой «лошади», которую им удалось кое-как запрячь в свои самодельные тяжелые сани.

— Нам запрещено подходить к ним! Они слушаются только своих хозяев! Теперь я оставляю их вам! Может, вы с ними справитесь, может, они с вами! — Бросив под конец эту ядовитую фразу, староста бочком проскользнул в калитку.

Опутанные толстенными веревками животные, прикрученные к воротам, больше всего напоминали бронтозавров из учебника палеонтологии. Вот только глаза их не были похожи на глаза бездумных тварей, они слишком внимательно следили за каждым движением Танаева. Что-то он не заметил подобного взгляда у первой доставленной старостой «лошади». Эти животные сильно отличались от нее, и вскоре он понял, что эти отличия гораздо глубже тех внешних признаков, которые сразу бросались в глаза.

— Этот сын обезьяны должен будет развязать нас. Ждать осталось совсем немного! — отчетливо и звонко прозвучало в его мозгу, и Глеб ни минуты не сомневался в том, откуда исходила эта мысль. Он ответил мгновенно, в том же диапазоне, даже не успев подумать, а стоит ли выдавать свою способность слышать их и вступать в их мысленный разговор.

— Может быть, договоримся? Я буду ухаживать за вами, буду хорошо кормить, а потом отпущу на волю!

— Он понимает наш язык?

— Он понимает.

— Он думает, мы ему поверим?

— Он думает.

Может, он вправду нас отпустит?

— Спроси у него.

— Ты отпустишь нас?

— Я отпущу вас, после того как вы поможете нам добраться до Валама.

— Это далеко!

— Я знаю.

— Дорога трудная. Тебе придется хорошо нас кормить и позволить много отдыхать.

Их мысли ворочались медленно, как жернова, но в них не было злобы, Танаев понял, что сумеет поладить с этими умными животными.

Дальнейшие сборы пошли гораздо быстрее. Мужчины соорудили в глубине обширных саней теплый закуток для Ланы. Это отделение, обитое толстыми медвежьими шкурами, позволяло, в случае необходимости, укрыться от мороза всем вместе.

На сани погрузили солидный запас продовольствия, главным образом состоявшего из сушеного мяса, солонины и сухарей. Танаев надеялся, что по дороге они смогут разнообразить свое питание охотой.

Северные мертвые леса были совершенно лишены признаков жизни, но рядом с этим поселением им встретилось много непуганой дичи. Это и неудивительно — местные жители не утруждали себя ни охотой, ни земледелием, находясь на довольствии у своих хозяев.

Вот только успешному промыслу могло помешать отсутствие подходящего охотничьего оружия. Ничего, лучше луков и самострелов, в этой деревне они отыскать не смогли, а это древнее оружие требовало долгой тренировки для достижения приемлемых результатов. Альтер несколько уменьшил тревогу Глеба, сказав, что во время ночевок он будет расставлять силки на мелкую дичь, а затем, когда они выйдут на великий водный путь, можно будет заняться рыбной ловлей.

— О каком водном пути идет речь? Здесь же все замерзло! — удивился Танаев.

— И в этом наша главная удача. Вместо того чтобы тащиться сквозь непроходимую тайгу, мы сможем двигаться по ровному прочному льду почти весь основной путь.

С момента их последнего разговора тема маршрута больше не поднималась. И Альтер справедливо полагал, что молчание Танаева означает его согласие направиться в Валамский монастырь. В сущности, так оно и было — хотя кое-какие сомнения насчет этого у Глеба все же оставались.

— О какой рыбалке идет речь, если все вокруг покрыто льдом?

— Ты ничего не слышал о подледном лове? Неплохой способ. В нашем монастыре рыбный промысел — один из основных источников продовольствия.

— Я считал, что в местном суровом климате рыба, находясь без кислорода подо льдом в течение многих месяцев, не в состоянии выжить!

— Количество видов, которые нуждались в большом количестве кислорода, действительно уменьшилось — стало меньше карпа, практически исчезла стерлядь. Зато расплодились другие виды — сомы, лини, гигантские съедобные пиявки. Образовавшиеся в природе ниши очень быстро заполняются. Но, вообще-то, о рыбалке нам думать рановато. Сначала нужно уйти от погони. Мы слишком затянули со сборами и таким образом предоставили нашим врагам реальный шанс настигнуть нас во время первого же дневного перехода.

Крысиды не станут медлить и бросятся за нами в погоню, как только откроются врата.

— Мы слишком долго провозились с этими санями! Нужно было ускорить сборы!

— Это бесполезно. Раз уж мы не смогли тронуться в путь в день появления крысидов, нам от них не уйти. Несколько часов не спасут положения. Они все равно нас догонят. Надо готовиться к неизбежной схватке.

— С нашим архаичным оружием мы не сможем выстоять против них и нескольких минут!

— Но ты говорил о том, что у вас есть могущественное оружие, не уступающее по мощности нашим крестам! — напомнил Глебу Альтер.

— К сожалению, эти устройства нуждаются в постоянной подзарядке. Здесь нет нужной нам энергии, и наши бластеры давно превратились в обыкновенные дубины.

— Попробуем запутать след и избежать стычки, но, честно говоря, на это надежды мало. Жаль, другого выхода нет. Оставаться в деревне еще хуже. К крысидам с удовольствием присоединятся местные жители.

Вконец расстроенный этим разговором Танаев отправился, в который уж раз, проверять имевшийся в их распоряжении арсенал. Но единственным серьезным оружием оставался вибронож, атомная батарея которого обладала небольшой мощностью, зато не разряжалась в течение всего многолетнего периода полураспада.

К сожалению, у них остался всего один вибронож, привязанный Годвином к прочному древку. Второй был потерян Ланой во время ее ночного визита к шаману зомбитов. Танаев еще раз проверил батареи бластеров и окончательно убедился в том, что в них больше нет ни капли энергии. Конденсаторы этих устройств требовали постоянной подпитки, и батареи быстро разряжались даже в том случае, если бластеры не использовались.

Зато обычного холодного оружия имелось в избытке — вот только против непробиваемых костяных панцирей понтеров и доспехов крысидов это оружие казалось совершенно бесполезным.

И еще одна проблема не давала Танаеву покоя. Хоть Альтер и принял его молчание за согласие, он так и не решил, куда именно следует утром направить их небольшой караван.

Север или Юг? Монастырь или столица империи? Доводы Альтера на какое-то время показались ему убедительными, но ближе к вечеру сомнения вновь овладели Глебом. Такое важное решение нельзя принимать сгоряча. Ему было необходимо взвесить все обстоятельства и не спеша прийти к решению, от которого зависела их общая судьба, а возможно, и сама жизнь.

Остаток ночи прошел спокойно. Местные жители не показывали носу из своих домов, в окнах не светилось ни одного огонька.

Перед самым рассветом Танаев, выставив сменный пост около тщательно упакованных и готовых к долгому походу саней, решил дать всем возможность хоть немного выспаться перед выходом.

Движение в ночном лесу казалось слишком сложной задачей, а потеря еще нескольких часов теперь, когда они все равно не успеют уйти от преследователей, в общем-то, ничего не решала.

Взяв на себя первое, самое трудное дежурство, он отправил Годвина и Альтера спать. Монах, несмотря на свои раны, держался молодцом, но было видно, как сильно изматывает его постоянная боль в пробитых гвоздями руках и ногах. В случае необходимости, он умел полностью подавлять ее, но на это уходило слишком много сил.

И все же он не уклонялся ни от какой работы и каждый раз оказывался там, где был больше всего нужен. У него всегда находилась улыбка и доброе слово поддержки для уставших, измотанных тяжелой работой и постоянным ожиданием опасности людей.

Танаев чувствовал, как тяжело дается монаху борьба с собственной болью. Ментальные способности Глеба все больше усиливались по мере того, как все остальные параметры его организма постепенно приближались к норме. Эта своеобразная компенсация не могла его не радовать, хотя в предстоящей в скором времени схватке гораздо большую роль будут играть сила и быстрота реакции. Однако и ментальные способности значили немало.

Впрочем, мысли окружавших его людей он так и не научился читать. Слишком они были запутаны, противоречивы и забиты наложенными один на другой слоями. Удавалось улавливать только общий эмоциональный фон. Однако и этого оказалось достаточно, чтобы помочь ему наладить со своими друзьями гораздо более тесные взаимоотношения. Он хорошо чувствовал настроение спутников, их внутреннее состояние и всегда мог правильно определить, когда следует поддержать кого-то, а когда можно ограничиться прямым приказом.

Гораздо лучше обстояло дело с животными. Их простые однообразные мысли, сводившиеся к чувству голода или усталости, он улавливал почти мгновенно и на большом расстоянии. А из этого следовало, что во время похода им можно будет не опасаться неожиданного нападения диких зверей, да и приближение врага он сумеет почувствовать заблаговременно. Со своими скакунами-понтерами Глеб сумел наладить достаточно тесный контакт, и они беспрекословно слушались его.

Направляясь к месту своего дежурства, возле стоявших во дворе саней, Танаев на какое-то время задержался в коридоре, чтобы рассмотреть свое лицо в осколке висевшего там старого зеркала.

Собственное лицо ему не понравилось. Лицо мужчины лет сорока, которому на самом деле много сотен лет. Слишком спокойное, слишком самоуверенное, — еще бы ему не быть самоуверенным, после стольких лет одиночества, когда любое решение приходилось принимать самостоятельно, без права обсудить его с друзьями, от которых его отделили биллионы миль звездного пространства.

Но искал он в чертах своего лица вовсе не признаки излишнего спокойствия. Ему хотелось определить, как далеко зашли изменения его внешности и насколько приблизился его внешний вид к облику обычного человека. Уловить следы былой прозрачности кожи ему не удалось.

Да он вовсе и не жаждал подтверждения собственной уникальности, скорее наоборот, но Глеб хорошо понимал, что все происшедшее с ним не могло пройти бесследно. Именно так все и было. Его лицо напоминало застывший лик каменной статуи. Интересно, что находят в нем женщины? Неужели их привлекает именно эта каменная неподвижность и скрывающаяся за нею неразрешимая загадка? Впрочем, его опыт общения с женщинами после возвращения был слишком невелик, чтобы делать какие-то обобщения. Зухрин да Лана, обе они оказались в его постели под давлением внешних обстоятельств, и его облик не имел к этому никакого отношения.

Услышав в соседней комнате звук шагов Годвина, Глеб прервал свое занятие. Не хватало только, чтобы его спутники увидели своего лидера застывшим перед осколком зеркала.

Глава 26

Часы своего дежурства Танаев провел в санях. Ему хотелось проверить, насколько надежно защищает от холода созданное ими укрытие. Но, главным образом, ему хотелось отойти от сутолоки сборов и еще раз, в спокойной обстановке, обдумать, куда направить завтрашний маршрут.

Брат Альтер нравился ему все больше, но знакомство с одним-единственным монахом не могло дать полного представления об ордене. Глеб все еще сомневался в том, насколько серьезную силу представляет собой монашеское братство в борьбе с посланцами радужных князей. Хотя созданные им волшебные кресты и то, как четыре монаха расправились с сотней крысидов у стен поселения, говорило о многом. Глеб понимал, что не сможет отказаться от уникальной возможности познакомиться изнутри с единственной реальной силой, сумевшей в течение стольких лет сохранить свою независимость, под непрекращающимся натиском темных сил.

Сомнения вызывали трудности предстоявшего похода, ведь им придется почти на четыреста километров углубиться на север, в зону еще более сурового климата, но не это главное. Капитан «Вечерней звезды» поставил перед ним довольно конкретную задачу — определить наиболее уязвимые точки противника, направленная бомбардировка которых могла бы нанести врагам наибольший урон, не затронув уцелевшие местные поселения... А если таковых на планете не обнаружится, одним нажатием кнопки на своем разовом передатчике дать добро на ковровые «очистительные» бомбардировки.

Однако даже эта задача, казавшаяся, с первого взгляда, довольно простой, при ближайшем рассмотрении оказывалась намного сложнее... Взять хоть этот приютивший их поселок. К какой категории его отнести? Его жители поддерживали захватчиков, служили им и, тем не менее, оставались людьми. Если бы удалось оградить их от враждебного влияния темных сил, через какое-то время поселок наверняка вернется к нормальной жизни, и они забудут о кошмарах, ворвавшихся в их жизнь.

Так хватит ли у него решимости своими руками направить бомбу на этих несчастных?

Ответ на этот вопрос был отрицательным, в глубине души Глеб знал, что никогда не решится на подобное. Следовало искать другие, более приемлемые решения, и найти ответы на совсем другие вопросы.

Каким образом распространялось влияние темных сил? Существует ли надежный способ обнаружения их хорошо замаскировавшихся психомонтов? Как обнаружить «скользящие» врата, через которые проникают отряды их воинов? Почему темные приходят лишь на короткое время и каким образом ухитряются сохранять свое влияние на людей во время своего отсутствия? Кто управляет поселком, когда врата закрыты, например, сейчас?

Возможно, ответы на все эти вопросы знают представители монашеского ордена, не одно поколение изучавшие их общего врага.

Но на другой чаше весов лежало понимание того обстоятельства, что задачу, поставленную перед ним Катасоновым, можно будет выполнить лишь в том случае, если ему удастся добраться до густо заселенных мест, до центров информации, до столицы империи...

И, кроме того, у него оставался невыплаченный долг — он должен выяснить судьбу Зухрин и постараться помочь женщине, благодаря которой он вырвался на свободу из цепких когтей Хорста.

Так что же важнее, определить стратегически уязвимые точки противника, захватившего Землю, или выяснить, с помощью каких средств ему удается управлять людьми?

Вряд ли с темным облаком психологического давления, которое он постоянно ощущал в поселке, удастся справиться бомбами. Выжечь все, превратить в мертвую зону сотни таких поселков — задача для федерального флота вполне выполнимая. Вот только к победе над захватчиками она все равно не приведет, а на месте уничтоженных зомбированных поселений появятся новые...

Впрочем, решение он принял еще тогда, когда увидел, что смогла сделать четверка монахов с целой сотней напавших на них всадников, а все остальное было пустыми рассуждениями, помогавшими ему каким-то образом оправдаться перед собой за то, что помощь Зухрин откладывалась на неопределенное время.

Они двинулись в путь, едва рассвело и хмурая заря окрасила своим бледным светом верхушки дальних сосен.

Перед выездом Альтер в последний раз осмотрел Лану и заявил, что ее состояние не улучшилось.

— Она может не выдержать трудной дороги. Ей необходимо тепло. Ее бы надо оставить в деревне...

— Оставить здесь? Уж лучше смерть в дороге, чем на алтаре у этих зомби!

— Ты прав, брат мой, я имел в виду другие деревни, на нашем пути еще встретятся поселения, жители которых успешно сопротивляются черным силам.

— Хорошо, если так. Но ты говоришь об этом не слишком уверенно. Разве вы не изучали лежащие за пределами монастыря окрестные земли?

— Конечно, изучали! Раньше вокруг нас на сотни миль лежали районы, нетронутые черными. Но обстановка с каждым годом ухудшается. Мы не успеваем следить за изменениями, происходящими по всей округе.

Альтер замолчал, угрюмо нахохлившись под своим капюшоном и, очевидно, в который уж раз представил свое безрадостное возвращение к братьям, после утраты драгоценного волшебного креста. Он молчал до тех пор, пока выбравшийся из глубины мехового короба повозки Годвин не обратился к нему со своей насущной проблемой.

Танаев заметил, что с того момента, как бывший чистильщик до конца осознал, что теперь он полностью свободен и никакие соглядатаи из его тайного ведомства уже не смогут вести учет каждому сказанному им слову, в его характере многое изменилось.

— Скажи, отец мой! — обратился он к Альтеру, хотя прекрасно знал, что монах не терпел подобного обращения, поскольку не признавал права церкви на человеческую паству. — Можешь ли ты взять на себя тяжкий труд и отпустить мне хотя бы часть моих прошлых грехов, совершенных под давлением обстоятельств? — Годвин говорил с подковыркой, подзадоривая монаха, но за его напускной ироничностью можно было заметить настоящую тревогу.

— Только Бог может отпускать наши грехи. Люди не вправе этого делать.

— Как же так? Разве церковь во все времена не занималась именно этим?

— Ее служители были обыкновенными людьми, отягощенными стяжательством. Устав нашего братства запрещает посредничество между людьми и Богом. Но если твои намерения искренни, ты сам можешь обратиться к Нему с молитвой.

— Я не умею молиться.

— Настоящая молитва не требует умения. Нет никаких правил для обращения к Всевышнему. Но если ты хочешь, чтобы Он тебя услышал, ты должен делать это искренне, брат мой, таково единственное условие для подлинной молитвы!

Разговор, заинтересовавший Танаева, вскоре прекратился. Беседовать на морозе было нелегко. Иней оседал на лице и, одежде, а слова застревали в горле.

Какое-то время тишину нарушал лишь скрип полозьев да хриплое дыхание неспешных понтеров. Решив немного согреться, Глеб достал из-под сиденья пару снегоступов и затянул их ремни вокруг сапог. В деревне не удалось найти ни одной пары лыж, зато снегоступы имелись практически в каждом доме. Они представляли собой сплетенную из ивовых веток небольшую овальную решетку и, будучи прикрепленными к обуви, позволяли легко держаться на поверхности наста, не проваливаясь в глубокий снег.

Время от времени, особенно на подъемах, все, кроме Ланы, выходили из саней и шли рядом, чтобы уменьшить нагрузку и дать понтерам возможность хоть немного отдохнуть. Только это мало помогало. Давно следовало сделать привал, и животные уже не раз напоминали Танаеву, в своих отрывочных коротких мыслях, о его обещании заботиться о них во время дороги.

Но отряд прошел еще так мало! Через пару часов в деревне появятся крысиные всадники и отправятся в погоню за ними.

Так или иначе, схватки избежать не удастся. Но Танаев надеялся найти для обороны подходящее место, которое позволит им продержаться против превосходящих сил противника хотя бы несколько часов. Их единственная надежда состояла в том, что у крысидов будет ограничено время. За сутки, отведенные для их пребывания на Земле, они должны будут настигнуть отряд Танаева и, расправившись с ним, вернуться назад.

Если они не успеют выполнить эту задачу за такой срок, портал закроется.

Альтер считал, что остаться на Земле еще на одни сутки крысиды не могут. Двое суток в ядовитой для них атмосфере Земли они просто не выдержат.

Необходимо было продумать план обороны, который позволил бы беглецам во что бы то ни стало продержаться необходимое время. Но для этого понадобится надежное укрепление. Построить его за короткий срок на бескрайней снежной равнине, раскинувшейся перед ними во все стороны, не представлялось возможным, и, несмотря на усталость и мысленные протесты понтеров, путники упрямо продолжали движение, надеясь на то, что местность изменится.

Закончив пробежку, Танаев вернулся на свое место в санях. Лица его спутников, закрытые до самых глаз покрытыми инеем толстыми шарфами, было трудно узнать, зато невысокую сухощавую фигуру монаха невозможно было спутать с массивной, чем-то похожей на медведя фигурой Годвина.

С трудом верилось, что в тщедушном теле монаха скрыта огромная сила, но Танаев хорошо запомнил историю с балкой, и поэтому, пользуясь каждым удобным случаем, переводил разговор на интересную для себя тему.

Вот и сейчас, придвинувшись поближе к монаху, чтобы не тратить лишних усилий на разговор в морозном воздухе, он спросил:

— Почему бы тебе не укрыться внутри санного полога, брат Альтер? Сейчас не твое дежурство! За животными следит Годвин!

— Члены моего братства не имеют права оставаться наедине с женщиной.

— Но она же без сознания! Она больна! Разве это не отменяет действие этого правила?

— Ни в коем случае! Влияние женщины на здоровый мужской организм распространяется независимо от ее состояния. А ее беспомощность вызывает лишь усиление этого влияния!

— Тогда у тебя остается единственный способ согреться! — вступил в разговор Годвин. — Ты должен использовать для разогрева своего организма волшебство. Я слышал о том, что монахи Валамского монастыря здорово преуспели в этом искусстве.

Поскольку Альтер ничего не ответил на эту тираду Годвина, Танаев поддержал бывшего чистильщика, стараясь продлить разговор о волшебстве, чрезвычайно его интересовавший.

— А в самом деле, разве ты не можешь согреться способом, о котором упомянул Годвин? Или без своего креста ты полностью лишился возможности творить волшбу? Твои необычные способности весьма бы нам пригодились в предстоящей схватке!

Это был совсем не праздный вопрос. Танаев хотел бы совершенно точно знать, на что он может рассчитывать, и пользовался всяким удобным случаем, чтобы повернуть разговор на тему волшебной силы, заключенной в крестах, и выяснить, каким способом члены Валамского братства сумели этой силой овладеть.

Альтер, который до сих пор весьма дипломатично уходил от подобных расспросов, на этот раз изменил своей обычной привычке.

— Видишь ли, брат Глеб, сейчас все мои силы уходят на скорейшее заживление ран и подавление боли. Но когда в этом возникнет настоятельная необходимость, я сумею постоять за себя! Я знаю, что тебе не терпится узнать, каким образом я смогу это сделать.

Видишь ли, учение, позволяющее использовать одну из самых могущественных сил природы, нам поневоле приходится держать в тайне, и вовсе не потому, что члены моего братства настолько эгоистичны.

На протяжении всей истории человечества, чем могущественней становилась наука, чем большими силами природы она овладевала, тем плачевней, в конце концов, оказывались последствия этого могущества.

Люди постоянно заблуждались в своих выводах, считая, что сиюминутная выгода, в виде дешевой энергии, механизмов, облегчающих труд и передвижение, важнее отдаленных последствий непомерной человеческой жадности. Но каждый раз выяснялось, что это не так.

Захватчики, пришедшие на нашу планету, потому и появились здесь, что не ожидали встретить серьезное сопротивление со стороны землян, и, по большому счету, оказались правы.

Ко времени их вторжения экологические катастрофы, стихийные бедствия и так называемые локальные войны, с применением самого совершенного оружия, настолько ослабили нашу цивилизацию, что она была уже неспособна эффективно себя защищать. Лишь в одном они просчитались. Не учли, как много резервов скрыто в глубинах человеческой души. И чем сильнее становилось давление на нас, чем безнадежней казались обстоятельства, тем чаще проявлялись эти скрытые резервы мужества и беззаветного служения своему поруганному отечеству.

Монах надолго замолчал, слушая, как печально скрипит снег под полозьями саней.

Глава 27

Вокруг них лежала бескрайняя болотистая равнина, тянувшаяся до самого северного моря. С одной стороны, это облегчило им передвижение, и понтеры значительно прибавили скорость, но с другой, если беглецов настигнет на открытой местности волна всадников, с ними будет покончено в считаные минуты.

Лишь огромные валуны, следы прошедшего здесь ледника, нарушали однообразный пейзаж замерзших болот. Но эти округлые камни были слишком тяжелы, и Танаеву пришлось отказаться от мысли, с помощью понтеров, стащить несколько таких валунов в одно место, соорудив хоть какое-то укрытие.

В конце концов Танаев решил подождать еще часа два, в надежде, что местность, по которой они продвигались, изменится. Но это была последняя отсрочка, если им не повезет, придется отбиваться от крысидов, не сходя с саней.

Чтобы немного отвлечься от тревожного ожидания схватки, Танаев вновь вернулся к прерванному разговору с Альтером, пытаясь на этот раз издалека зайти к интересовавшей его проблеме уникальных возможностей членов Валамского братства.

— Скажи, брат Альтер, как ты попал в монастырь? И почему вообще решил посвятить себя служению в рядах этого сурового братства, отказавшись от всех мирских радостей?

— Все произошло само собой, по воле Господа. Его воля всегда проявляется так, что противиться ей невозможно. Мои родители жили в городе Лосиноостровске, крупном промышленном центре, но во время Шестидневной битвы с захватчиками Лосиноостровск был полностью разрушен, как и все прочие промышленные центры планеты, а на его пепелище, через несколько лет после оккупации Земли, возникло небольшое поселение.

Место было удобное, санный путь по льду замерзшего залива связывал Лосиноостровск со многими подобными поселениями, которые, как грибы после дождя, возникали на развалинах бывших городов. Казалось, жизнь вновь возвращается на нашу несчастную планету, но это впечатление было обманчивым. Нанесенная нашей планете рана была слишком глубока, а вторжение врага продолжалось, и поселения, одно за другим, превращались в колонии зомбитов или вуков, так в народе стали называть тех, кто продался захватчикам за кусок хлеба, предоставив им свои души.

Поселок, в котором жили мои родители, эти беды, до поры до времени, обходили стороной. Когда мне исполнилось четырнадцать лет, меня отдали для обучения в гильдию мастеровых.

Мастеровые жили изолированно, в старых, полуразрушенных заводских корпусах, и пользовались определенными привилегиями среди остальных жителей, поскольку только они располагали необходимыми инструментами и умением для того, чтобы починить испортившийся старый трактор или самоходную коляску.

Ни дорог, ни настоящих машин к этому времени у нас уже не осталось. Мы узнавали о них из сохранившихся книжек да из рассказов купцов, иногда добиравшихся до нас с далекого и казавшегося мне сказочным юга, где существовали настоящие города и люди разъезжали между городами в невероятных экипажах, а некоторые даже летали по воздуху в так называемых аэропланах. Однажды я спросил у купца, привезшего в мастерские заказанные мастеровыми инструменты, почему мы никогда не видели эти сказочные аэропланы? Почувствовав в тоне моего вопроса явное недоверие, он рассмеялся:

— До вас слишком далеко. Аэроплану требуется много горючего для полета.

Да и зачем ему к вам лететь? Что тут у вас есть такого важного, способного заинтересовать пилота настолько, чтобы заставить его преодолеть маршрут в тысячи миль?

Этот вопрос слишком глубоко проник в мое сознание, и с тех пор я постоянно задавал его себе. В глубине души я решил, что как только стану полностью самостоятельным, получу к двадцати годам звание мастера и скоплю немного денег, так сразу же отправлюсь в сказочные города империи.

Но этим планам не суждено было осуществиться. Бог рассудил иначе...

Монах замолчал, было заметно, что эти давние воспоминания даются ему нелегко и бередят старые раны. Танаев тоже молчал, боясь неосторожным словом разрушить такое редкое для Альтера настроение, монах всегда был неразговорчив, а о себе рассказывал крайне неохотно.

Альтер безмолвствовал минут пять, слушая печальный однообразный скрип полозьев и шепотом бормоча какие-то заклинания, которые, как заметил Танаев, помогали ему согреваться на лютом морозе.

— На наше поселение напали зомбиты и убили всех, кого им не удалось захватить в плен. Мои родители погибли, а сам я спасся только потому, что мастеровые организовали в своих цехах круговую оборону и какое-то время успешно отбивались от этих тварей с помощью самодельного порохового оружия, которое изготовили заранее, прослышав об участившихся налетах зомбитов на соседние поселения.

Старший мастер приказал выдать мне недельный запас пищи и велел бежать в Валамский монастырь за подмогой. Уже тогда про этот монастырь ходили страшные легенды, и мне показалось, что мастер посылает меня на верную гибель. Но я не смел ослушаться, видя, как гибнут мои товарищи.

Под покровом ночи я покинул город по заброшенным канализационным стокам, оставшимся от старого города и хорошо известным всем местным мальчишкам.

Но прежде, чем это сделать, я набрался смелости и посетил развалины родного дома. Когда я увидел, что сделали зомбиты с моими отцом и матерью, — я поклялся им отомстить. Тогда я еще не знал, что они всего лишь бездушные живые механизмы, выполнявшие чужую волю, а когда узнал, поклялся отомстить тем, кто ими управляет. Так я оказался в монастыре, и в этом нет никакой моей заслуги, как я уже говорил, всем управляет божественная воля, или Провидение, — называй это так, как тебе больше нравится.

Альтер умолк и стал шарить у себя за пазухой, нащупывая мешочки с какими-то сухими листьями, с которыми никогда не расставался. Отправив за щеку изрядную порцию листьев, он долго пережевывал их, явно не испытывая от этой процедуры особенного удовольствия.

— Что это за растение? Табак?

— Нет! Члены моего братства считают его вредным.

— И этого достаточно, чтобы отказывать в себе в удовольствии?

— Если человек не начнет курить, он не испытывает от табака никакого удовольствия. Чтобы привыкнуть к этому ядовитому зелью, требуется потратить немало сил и времени, но и после этого организм будет сопротивляться вводимому в него яду и время от времени напоминать о том, какую гадость втягивает человек в собственные легкие.

Что же касается твоего замечания относительно запретов, установленных нашим орденом, то, честно говоря, если не считать женщин, их почти нет. Каждый из нас сам определяет для себя границы своих внутренних запретов. Табак, к примеру, мешает мне сосредоточиться...

Он оборвал себя на полуслове, и Танаев почувствовал, что Альтер пожалел о сказанном, хотя и не понимал, почему — на первый взгляд фраза была вполне безобидной.

— Сосредоточиться для чего?

— Для молитвы, разумеется! Для обращения к Богу требуется максимальная сосредоточенность, иначе твой призыв не будет услышан.

— Мне почему-то кажется, что ты имел в виду совсем другое, но можешь не говорить, если не хочешь. Скажи, по крайней мере, для чего ты жуешь эти листья, это какая-то целебная трава?

— В известном смысле, это так и есть. Но, вообще-то, в них нет ничего, кроме силы.

— Силы? Что ты имеешь в виду, какой силы?

— Сила всегда одна. Она разлита повсюду вокруг нас, и от того, как много соберет ее человек, зависят все его возможности.

— Возможности волшебства?

— Тебе за каждой моей фразой чудится волшебство. Поверь, я о нем совсем не думаю. А когда требуется произнести заклинание, произношу его.

— И что тогда происходит?

— Бесформенная, разлитая вокруг нас сила начинает приобретать структуру и становится способной выполнить порученную ей задачу.

— И каковы границы той задачи, которую ты можешь перед собой поставить?

— Они зависят только от уровня внутренней силы того, кто творит заклинание.

— Выходит, само заклинание не имеет особого значения?

— Видишь, ты еще не достиг монастыря, а уже начинаешь учиться. Если Богу будет угодно оставить нас в живых после схватки с крысидами, мы немного изменим маршрут к западу.

— Зачем?

— На месте бывшего города Петроводска есть большое поселение. Наш монастырь постоянно поддерживает с ним связь. Там мы сможем передохнуть, пополнить запасы, а Лане окажут помощь. Меня очень беспокоит ее состояние.

Порыв ледяного ветра заставил их прервать беседу. За последние несколько часов ветер усилился, и при таком морозе это становилось опасным, впрочем, и для их преследователей тоже.

Неожиданно Танаеву пришла в голову мысль, что он может попытаться с помощью понтеров выяснить, как далеко находятся от них преследователи. Ведь эти животные наверняка слышат мысли своих сородичей. Сложность состояла лишь в том, чтобы извлечь из этих тугодумов нужную ему информацию.

— Вы слышите своих братьев? — начал он с прямого вопроса, который, впрочем, не услышал никто из присутствующих, разумеется, кроме самих понтеров.

— Мы слышим, — сразу же пришел ответ.

— Вы можете определить, как далеко они от нас?

— Далеко.

— Сколько дней пути или часов?

— Немного. Скоро встреча.

— Как скоро?

— Скоро!

Ничего более определенного Глеб так и не смог добиться. Понтеры, видимо, вообще не понимали мелких единиц времени, вся их неторопливая жизнь измерялась днями.

— Крысиды уже близко! — подытожил свой разговор с животными Танаев. — Нам следует немедленно остановиться и соорудить хоть какое-то укрытие, иначе посреди этого замерзшего болота мы окажемся совершенно беззащитными.

— Еще есть время, часа два, по крайней мере, а там, впереди, темнеет что-то, похожее на гребень скалы. Мы успеем до нее добраться, — откликнулся монах.

— Откуда ты это знаешь?

— Я слышу понтеров так же хорошо, как ты, а кроме этого, я могу увидеть тех, кто нас преследует.

— Каким образом?

— Тебя научат этому искусству в монастыре. Нужно сосредоточиться, забыть о своем теле, вообразить себя птицей и отправиться в мысленный полет.

— В какой-то степени я умею это делать, но проблема в том, что полученная таким способом информация довольно условна и ненадежна, — ответил Глеб.

— Это не так. Все зависит только от твоей внутренней силы. После долгих тренировок человек становится способным видеть реальный мир изнутри своего воображения.

Танаев не стал спорить с монахом. В конце концов выбора у них все равно не было. Если они успеют добраться до скалы, прежде чем на них нападут крысиды, шансов уцелеть станет больше.

Альтер оказался прав. Когда они поравнялись со скалой, преследователей все еще не было видно, хотя теперь и Танаев почувствовал их приближение.

Понтеры занервничали и перестали слушаться команд. Пришлось вылезти из саней, разбудить мирно спавшего в глубине мехового короба Годвина и приступить к созданию оборонительного укрепления.

Впрочем, назвать укреплением то, что у них получилось после часа напряженной работы, было бы слишком смело. Им удалось перенести на вершину скалы все самое необходимое, включая и меховой короб, в котором, по-прежнему совершенно беспомощная, находилась Лана. Затем они перегородили осколками камней расщелину, через которую было удобней всего забираться наверх, и стали ждать. Сани и всех троих понтеров пришлось оставить внизу, и Танаев не питал никаких иллюзий насчет их дальнейшей судьбы. Следовало прежде всего позаботиться о людях.

Кроме расщелины, которую им удалось перегородить, к вершине вели еще несколько достаточно легко преодолимых путей подъема, а для круговой обороны троих было слишком мало... Если крысидам удастся забраться на вершину скалы, с беглецами будет покончено в несколько минут.

Глава 28

Наконец, вдалеке показались преследователи. Они неслись на своих скакунах, развернувшись широкой цепью, со скоростью, которую трудно было предположить у этих неповоротливых животных.

Во всяком случае, Танаеву не удалось заметить подобной прыти у доставшихся им понтеров.

Ветер еще больше усилился, и его порывы на вершине открытой со всех сторон скалы пронизывали их тела, словно ледяные кинжалы.

— Ничего! — успокоил спутников Годвин, — скоро нам всем станет жарко.

Теперь несущихся по замерзшему болоту всадников отделяло от подножья скалы не больше нескольких сотен метров.

Неожиданно все крысиды одновременно, словно налетев на невидимую стену, остановились. Где-то в самом сердце окружавшей их ледяной пустыни возник странный вибрирующий звук. Он становился все тоньше и пронзительней, постепенно переходя в протяжный вой и все больше набирая силу. Казалось, он вобрал в себя всю мировую скорбь, все слезы и боль погибших здесь людей, и теперь обрушивал их на уцелевших.

— Что это? — спросил Танаев одними губами, не слыша собственного голоса. Он чувствовал, как его спина покрывается холодным потом, звук пригибал их к земле, не позволяя устоять на ногах. Казалось, еще несколько секунд подобного воя, и их головы лопнут, не выдержав чудовищного напряжения. Но на самой высокой ноте, перейдя в неслышимый ультразвуковой диапазон так же неожиданно, как появился, звук оборвался.

— Что это было?! — теперь уже вслух спросил Танаев, не будучи в силах справиться с дрожью в ногах.

— Голос хозяина... — прошептал бледный как мел Альтер.

Звук, так сильно напугавший Альтера, на какое-то время задержал и крысидов, но ненадолго. Вскоре они вновь бросились в атаку.

Волна понтеров, налетев на подножье скалы, на которой укрывался крохотный отряд Танаева, резко остановилась. Эти тяжелые животные были совершенно не приспособлены для крутых подъемов. Крысиды вынуждены были спешиться, но и эта задержка оказалась слишком кратковременной. Вскоре нападающие с визгами, напоминавшими работу лесопилки, бросились на штурм.

Они карабкались вверх неожиданно ловко, помогая себе цепляться за малейшие неровности своими длинными гладкими хвостами. Стоявшие у них на пути три человека с обнаженными мечами в руках, казалось, не вызывали у них ни малейшего опасения, и, как выяснилось, совершенно напрасно.

Первая волна нападавших, умывшись кровью и потеряв несколько десятков воинов, отхлынула назад, к подножью. Захватить укрепленную вершину скалы с ходу им не удалось, и теперь они, ожидая подхода своих отставших всадников, перегруппировывались и готовились к новому штурму.

— Второй атаки нам не выдержать! — хрипло проговорил Годвин, перевязывая глубокую рану на левом плече, нанесенную длинными когтями крысида, похожими на стальные кинжалы.

Свои когти они предпочитали любому другому оружию, но и мечами владели неплохо.

На Альтере не было ни одной царапины, легкие раны, полученные Танаевым, уже затягивались и не причиняли ему особого беспокойства. Свое неумение владеть мечом он компенсировал в этой схватке силой и быстротой реакции, одним ударом разрубая тела нападавших на них тварей на две половины. Но сейчас и он чувствовал, что второй атаки ему не выдержать. Силы у всех были на исходе.

— Так что будем делать? — повторил свой вопрос Годвин.

— А у тебя есть какие-нибудь предложения? — спросил Альтер, со своей неизменной усмешкой наблюдая за врачебными действиями Годвина, отказавшегося от его помощи.

— Есть! Почему бы тебе не проявить, наконец, свое умение колдовать?! Ты ведь можешь это сделать! Ты можешь остановить их!

— Могу, но ненадолго. И это ничего не изменит, кроме того, что высосет из меня все силы. Вы лишитесь одного бойца, а вдвоем не продержитесь и минуты. Здесь, на наше счастье, только три тропы, по которым можно успешно взобраться на вершину. Но если хоть одна из них останется без прикрытия, все будет кончено в считаные минуты.

— Но вы вчетвером сумели отбросить сотню этих тварей. Причем на открытой местности, — возразил Альтеру Танаев.

— У нас были кресты, которые в десятки раз усиливали способности каждого из нас. Теперь у меня нет креста, и мы можем рассчитывать лишь на собственные руки.

Горечь, прозвучавшая в его тоне, лишний раз показала Танаеву, как глубоко переживает Альтер утрату своего креста.

— Впрочем, кое-что я все же попытаюсь сделать! — продолжил монах. — Усилю защиту ваших доспехов.

Правда, назвать доспехами толстые кожаные куртки, прихваченные ими из поселка, можно было лишь с большой натяжкой. Монах встал и, подойдя к Годвину, стал бормотать какое-то заклинание, простерев руки над его валявшейся на земле курткой.

— Отойди от моей одежды! — яростно выкрикнул Годвин. — Раз ты не можешь помочь расправиться с этими тварями, нечего изображать из себя великого мага!

— Дело твое, брат мой, я лишь хотел помочь и сделать то, что в моих силах. — Отойдя от Годвина, монах подошел к угрюмо сидевшему на камне Танаеву.

— Я вижу, ты очень устал, не откажись принять щепотку моих листьев. Они помогут тебе продержаться лишние полчаса, а там, даст Бог, крысиды оставят нас в покое. У них остается очень мало времени до того, как закроются врата, и я думаю, предстоящая атака будет последний.

— Твоими бы устами... — пробормотал Танаев, однако от необычного угощения отказываться не стал. У листьев неизвестного ему растения, похожих на лавровые, только более мелких, был странный аромат и приятный вяжущий вкус. Медленно разжевав пару таких листьев, он проглотил их и почувствовал, как тепло начинает распространяться по всему телу.

— Что это за растение?

— Обычный лимонник. Но над ним мои братья произнесли нужные молитвы и накопили внутри каждого такого листочка достаточно силы, чтобы в крайних обстоятельствах можно было противостоять врагу.

— Разве здесь бывает лето? Мне кажется, в ледяной пустыне, окружающей нас со всех сторон, не осталось ни одного зеленого растения, кроме сосен.

— Лето здесь бывает, хотя и очень короткое. Возможно, ты увидишь его, прежде чем покинешь наш монастырь.

— Сначала нужно до него добраться. Ты слишком оптимистичен, брат мой. Смотри, они снова полезли на скалу, и эта атака может оказаться для нас последней.

— Не надо так говорить и даже думать не надо. Воин, который заранее предрекает себе поражение, тем самым действительно приближает его!

— О чем же я должен думать, когда крысиды начнут нас кромсать?

— О весне, брат мой, о живительной силе солнца, о том, что на этих мертвых скалах все равно расцветут цветы, и особенно в тех местах, на которые прольется наша кровь.

Произнеся эту многообещающую фразу, монах взял свой меч и занял предназначенную ему позицию, напротив узкой расселины, по которой уже поднимались несколько крысидов, отвратительно визжа и поддерживая друг друга на крутом подъеме. Им оставалось преодолеть всего несколько метров для того, чтобы добраться до небольшой плоской площадки на вершине скалы, на которой оборонялись путники.

Тропа, которую прикрывал Танаев, была гораздо шире, чем у Альтера, и по ней крысиды карабкались сразу по двое в ряд.

Через несколько секунд все вокруг Глеба погрузилось в кровавый хаос, и он перестал замечать, что происходит на соседних участках обороны. Пространство словно сдвинулось, приблизилось вплотную и теперь ограничивалось мордами ближайших к нему тварей, взмахами их мечей и мелькавшими в воздухе когтистыми лапами.

Он успевал отрубить их, прежде чем когти касались его тела, но даже у него не хватало скорости, чтобы одновременно обороняться на двух уровнях. А именно это и приходилось делать сейчас, потому что нападавшие резко изменили тактику, пустив в дело свои длинные, похожие на плети хвосты.

Один из таких ударов достиг цели, толстый хвост прочно обвился вокруг ног Танаева, и рывок нападавшего сбил его с ног. Падая, он еще успел отрубить живую веревку, обвившую его ноги, но восстановить равновесие ему уже не удалось, и он с ужасом понял, что катится вниз, в самую гущу разъяренных их отчаянным сопротивлением крысидов.

Прежде чем они набросились на него, Танаев успел вскочить на ноги и принять оборонительную позицию, но теперь его положение стало совершено безнадежным, а тропа, которую он только что прикрывал, оказалась свободной для врага.

Но ни один из крысидов не воспользовался представившейся возможностью. Все они повернулись и бросились вниз на Танаева.

— Так, значит, вам нужен только я? Ну что же, подходите! Посмотрим, сколько из вас навсегда останется лежать на этих камнях!

Услышали ли они его? Поняли ли? — Этого Глеб не знал. Ответив визгливым ревом, они бросились на него все разом.

Он постарался прижаться спиной к скале, но это мало помогало при таком числе нападавших. И на секунду, словно напрочь забыв о приближающихся к нему оскаленных мордах, увенчанных рядами длинных желтоватых клыков, о протянутых к нему лапах с когтями, готовыми вонзиться в его тело, Танаев отстранился от всего этого и окинул взглядом побоище у своих ног.

Черные дымящиеся пятна крови на белом снегу, разрубленные части тел чудовищ, пришедших в его мир из невообразимого далека и принесших с собой свою неземную злобу... Впрочем, такую ли уж неземную? Не мы ли сами подготовили дорогу для этих тварей, вымостили ее своими «добрыми» намерениями, ведущими в ад?

Потом взгляд его оторвался от обломка меча, нелепо зажатого в его левой руке, и переместился далеко вперед, туда, где виднелась полоса такого далекого и такого недостижимого сейчас леса...

Пожалел, что не видит солнца в эту свою последнюю минуту, пожалел о том, что не сдержал слова, данного Зухрин. И легко простившись с таким родным и одновременно таким чужим для него миром, Глеб бросился вперед, оттолкнувшись спиной от скалы, чтобы быстрее покончить со всем этим.

Но крысиды почему-то подались назад, освобождая ему пространство для очередного замаха обломком меча, вот только ударить в этот раз он не успел. Сразу четыре живые веревки обвились вокруг его рук и ног, парализовав любое движение.

Он рванулся изо всех сил и, кажется, даже сумел оторвать от своих рук тонкие живые плети хвостов, но это было уже бесполезно. Удар тяжелой палицы, обрушившийся на его голову, погасил мир вокруг Танаева.

Глава 29

Очнулся Танаев от тряски и мгновенно вспомнил все, что произошло. И это было хорошим признаком. Серьезных повреждений после удара палицей его голова не получила.

Он лежал вниз лицом, поперек туловища понтера, крепко притянутый к его корпусу сыромятными ремнями. «Ты можешь прыгать немного потише, скотина!» — произнес он про себя, стараясь приглушить вспыхнувшую в избитом теле боль и совершенно забыв о том, что эти животные понимают мысленную речь.

— Не могу. Хозяин рассердится. Он меня убьет, если мы опоздаем.

— А куда он спешит?

— Я не знаю. Всегда много спешит — мало кормит.

— Плохой хозяин!

— Плохой! — охотно согласился понтер.

— Ты, однако, спеши помедленней.

Понтер ничего не ответил на это пожелание. Танаев постарался хоть немного растянуть ремни, но это ему не удалось, путы лишь крепче впились в его тело. Его связывали мастера своего дела.

Он приподнял голову и постарался, хотя бы приблизительно, сориентироваться в происходящем. Крысиды неслись без остановки, окружив пленника плотным кольцом. В небольшом отряде уцелевших после кровавой схватки на вершине скалы крысидов не было других пленников. Значит, его предположение оказалось верным. Только он один представлял интерес для этих тварей.

Кроме боли от врезавшихся в тело веревок и от полученных во время схватки ушибов, Глеба мучил холод. Он совершенно не мог двигаться, и это еще больше ухудшало его положение. Выручала только теплая спина понтера, гревшая его живот, но зато его собственная спина заледенела от пронизывающего насквозь холодного ветра. К счастью, ветер вскоре стих. Отряд въехал в густой лес, защитивший их своей плотной массой.

Танаев отметил, что всадники направляют понтеров на протоптанную ранее колею. Отряд несся обратно на предельной скорости по своим собственным следам.

Неожиданно Глеб почувствовал непонятное волнение своего понтера. По его спине пробежала дрожь, и Танаев, без всякого труда проникнув в его мозг, понял, что это дрожь ужаса.

— Что происходит?

— Звери! Мясоеды. Их много. Бегут быстро — нам не уйти.

Ничего более определенного из тупого мозга животного извлечь не удалось, и Танаев решил попробовать пробраться в мозг одного из крысидов. С человеческим мозгом этот фокус ему не удавался, но крысиды все-таки ближе к зверям, чем к людям, несмотря на всю их выучку и слаженные действия. Многие звери успешно действуют в стае, волки, например... Танаев похолодел, неожиданно осознав, что образ преследовавшей их по пятам стаи волков вовсе не игра его воображения.

Он увидел картину несущихся вслед за ними волков глазами одного из замыкавших отряд воинов, дрожавшего от ужаса и уже полностью потерявшего контроль над собой. Именно поэтому его мозг оказался полностью открытым для ментального прощупывания Танаева.

По бокам этого крысида струилась кровь из свежих ран, а волки неслись совсем рядом, и то один, то другой делал рывок, в молниеносном прыжке нанося выбранной стаей жертве новую рану.

Понимая, что очень скоро он сам может оказаться в положении этого воина, Танаев предпринял новую, отчаянную попытку освободиться. Она привела лишь к тому, что кожаные ремни еще глубже врезались в его тело, причиняя невыносимую боль.

Это ощущение, несмотря на всю его неприятность, несло в себе и определенную радость от сознания того, что преобразование его тела, наконец, завершилось и он вновь стал обычным человеком. Это подтверждало и то обстоятельство, что он так и не смог разорвать ремни, несмотря на все свои усилия. Двумя месяцами раньше он сделал бы это играючи.

Геомагнитный фон родной планеты, ее воздух, знакомые северные пейзажи — все это способствовало завершению преобразования. И лишь одно опасение мешало Глебу до конца насладиться этой новостью. Не приведет ли ослабевшее тело к его быстрой гибели? В сложившихся обстоятельствах этот конец выглядел весьма вероятным.

Волки уже справились со своей прежней жертвой и перенесли атаки на новую. Танаева удивило их странное поведение.

Обычно зимой волки голодны и собираются в большие стаи для охоты, именно благодаря чувству нестерпимого голода. Но, расправившись с крысидом, они не обратили никакого внимания на беспомощного понтера и, не нанеся животному ни одной раны, промчались мимо.

Любая нормальная стая на их месте должна была остановиться и в смертельной схватке вырывать друг у друга из пасти куски добычи. Но это была необычная стая. Волки продолжили преследование и, вырвав из седла очередного крысида, не задержались ни на секунду.

Прислушавшись к их ментальному полю, Танаев с удивлением понял, что они обмениваются друг с другом короткими, но вполне осмысленными репликами.

— Берем второго, того, что на желтом копытике! Этот уже готов.

Промчавшись мимо шатавшегося в седле, смертельно израненного воина, они тут же набросились на следующего, постаравшись оттеснить его от остального отряда.

Крысиды, наконец, осознали всю опасность своего положения. Непрерывными, точно рассчитанными атаками волки постепенно вытеснили их с протоптанной колеи, и теперь отряд застрял в глубоком снегу, потеряв возможность маневра и всю скорость прежнего передвижения.

— Занять круговую оборону! — Этот приказ покрытого многочисленными шрамами крысида, с отвратительной оскаленной мордой, мог означать лишь одно. Крысиды уже не надеялись вовремя достичь спасительного портала. Потеряв всякую надежду на возвращение, они решили подороже продать свои жизни.

Но волчья стая, после того как отряд крысидов, сбившись в плотную группу и со всех сторон ощетинившись мечами, остановился, повела себя еще более странно. Волки полностью прекратили атаки и, окружив отряд со всех сторон, стали ждать. Некоторые из них даже уселись в снег, словно демонстрируя полное пренебрежение к противнику.

Но как только отряд пытался прорваться, наперерез ему бросалась большая группа волков, мгновенно возвращавшая крысидов на прежнее место.

У этих волков явно был определенный стратегический план! Часть стаи не участвовала в атаках и словно находилась в резерве, чтобы заявить о себе в самый ответственный момент.

«Ну, что же... — сказал себе Танаев, — по крайней мере, я погибну от зубов разумных существ...» И, словно подтверждая его мысль, над лесом вновь разнесся тот страшный, леденящий душу вой, который он впервые услышал еще во время схватки, на вершине скалы.

Этот вой не был похож на волчий, однако он произвел на стаю довольно странное действие. Все как один волки замерли. Те из них, что сидели на снегу, мгновенно вскочили и застыли, словно по стойке «смирно». Все атаки мгновенно прекратились, и повтори в этот момент крысиды попытку прорваться, она бы им непременно удалась.

Но парализованные этим воем воины были не в состоянии двинуться с места. Танаеву казалось, что его голова вот-вот расколется от жуткого, вибрирующего звука. Казалось, от этого воя рухнут скалы, повалятся деревья и перевернется весь мир. Но все оставалось на своих местах.

Через несколько секунд вой прекратился, и волки, как по команде, вновь бросились в атаку, на совершенно деморализованных крысидов.

На этот раз они без труда оттеснили их еще дальше в глубь леса, в сторону от проторенной колеи. При этом часть стаи отрезала понтера, к которому был привязан Танаев, от остального отряда, и теперь он остался один, совершенно беспомощный, в окружении голодных хищников.

«Возможно, они не хищники... — попытался убедить он себя. — Во всяком случае, не совсем хищники... Не стали же они набрасываться на понтеров, после того как избавляли их от всадников».

Но вот первый из волков, словно желая опровергнуть домыслы Танаева, подпрыгнул, и его зубы лязгнули совсем рядом. Танаев непроизвольно зажмурился, не желая увидеть момент, когда ослепительно сверкнувшие волчьи клыки вонзятся в его беззащитное тело. Но этого почему-то не происходило. Зубы лязгали совсем рядом — что-то рвали, возможно, его одежду, но к телу они не прикасались...

Затем последовал еще один, сокрушительный рывок, и он понял, что его сбрасывают со спины понтера, как до этого сбрасывали крысидов. Путы больше не держали его, перегрызенные волчьими зубами, и, перевернувшись в воздухе, Танаев упал в снег, лицом вниз. На какое-то время он перестал видеть окружающее и неожиданно понял, что человеку совсем небезразлично, как он умрет. Танаев только сейчас сделал это открытие. Умереть от волчьих зубов, после того как он сумел выбраться из замка Хорста и вернуться домой, преодолев бездны времени и космического пространства, казалось слишком нелепым.

Ярость, рожденная несправедливостью происходящего, влила в его избитое тело новые силы. Подогнув колени, он рывком поднялся на ноги, готовый встретить смерть лицом к лицу и попытаться противостоять ей, в свои последние минуты, но противостоять было некому.

Он стоял, в окружении сосен, на истоптанном и испятнанном кровью снегу. Волки исчезли, исчез понтер, на спине которого он проделал немалый путь, исчезло его оружие и одежда. Глеб остался совершенно один в заледеневшем лесу. Но зато смерть, к которой он уже приготовился, вновь отступила.

И тогда в глубине его сознания родился не то вопрос, не то молчаливый, беспомощный протест, обращенный неизвестно к кому — может быть, к богам этого равнодушного к человеку леса.

— Почему это происходит со мной? Что вам от меня надо? Зачем все это?

И ответ пришел — неожиданный, оглушающий по своей силе. Он пришел по ментальной связи, и на этот раз в ее безликом, не выражающем никаких эмоций фоне послышались отголоски громоподобного воя, который совсем недавно руководил действиями напавших на крысидов волков.

И обертона этого воя мгновенно подсказали Глебу, что с ним разговаривает хозяин мертвого леса.

Вот только слов Танаев не сумел разобрать. Все заглушил этот беззвучный, вибрирующий ментальный вой, вобравший в себя всю тоску, все отчаяние тех, кто умирал в этом лесу, и даже тех, кто еще только должен был умереть.

Танаев не выдержал, упал на колени, сжав голову руками, словно хотел предохранить ее, удержать, не позволить разлететься на тысячи мельчайших кусочков. Но вой стих почти сразу же, оставив после себя лишь боль и неразрешенные сомнения.

Немного придя в себя, Танаев понял, что вместо глобальных вопросов вынужден заняться самыми насущными. Его организм, почти полностью вернувшийся к нормальному человеческому состоянию, требовал тепла и пищи, — вот только, ни того, ни другого у него не было.

Он лихорадочно осмотрелся, стараясь обнаружить на месте недавней схватки какие-нибудь предметы, способные ему помочь. Но понтер, к которому он был привязан, давно исчез: Перед тем как освободить Танаева, волки оттеснили его далеко в сторону от продолжавшейся схватки с крысидами. Вокруг на истоптанном снежном покрове не было ничего, кроме пятен свежей крови.

Ветер постепенно усиливался, обещая к ночи обычный в этих краях и в это время года снегопад. Если начнется метель, она скроет все следы недавнего сражения, и тогда он не найдет уже ничего.

Вновь он вынужден был торопиться, вступая в новую фазу борьбы за свою жизнь, которая сейчас казалась ему вовсе не такой уж драгоценной. Однако крысиды предприняли свой отчаянный, гибельный для них поход с единственной целью — захватить его в свои лапы. И волки, обыкновенные лесные волки, сбились в стаю, направляемую чьей-то могущественной волей, лишь для того, чтобы вызволить из плена все того же Танаева... Получалось, что его жизнь имела какое-то, неведомое для него самого значение. Во всяком случае, в столкновении могущественных сил на этой истерзанной планете, судя по всему, она значила немало...

Танаев усмехнулся тому, как мало значат в поступках людей все эти отвлеченные соображения. Ему было холодно, хотелось есть — и это сейчас было самым важным. Преодолевая боль, с трудом вытаскивая ноги из снега, в который он то и дело проваливался по пояс, Глеб медленно побрел к месту недавнего побоища, все еще надеясь отыскать там необходимые ему одежду и пищу.

Ему удалось добраться до нужного места, но к этому времени он совершенно заледенел в своей тонкой, продуваемой ветром курточке. Видимо, кожаные доспехи, хорошо защищавшие от ветра, с него сорвали, перед тем как привязать к понтеру. Однако крысиды берегли здоровье своего пленника и накрыли его сверху теплой шкурой какого-то животного. Отыскать эту шкуру он так и не смог. Так что теперь ему придется сдирать одежду с мертвых крысидов. Процедура оказалась весьма неприятной. Заскорузлая от замерзшей крови одежда с трудом поддавалась его усилиям. Местами ее приходилось надрезать для того, чтобы сорвать с трупа. Ему с трудом удавалось бороться с отвращением и продолжать свое мародерство. Одежда крысидов оказалась ему мала, удалось использовать только верхнюю ее часть.

В конце концов, кое-как соединив вместе две меховые куртки, он соорудил нечто, похожее на телогрейку. Теперь следовало, во что бы то ни стало развести огонь и хоть немного поесть. К сожалению, при нем не было ни спичек, ни зажигалки, ни других, более древних приспособлений для добывания огня.

Поиски в карманах и котомках растерзанных волками крысидов тоже не принесли желаемого результата, и с каждым часом эта проблема становилась все серьезней.

Свет дня заметно померк. Часа через два наступит ночь, и если ему не удастся развести за это время огонь, ко всем остальным его несчастьям прибавится весьма вероятная опасность нападения ночных хищников. Здесь могли водиться не только разумные волки. Медведи, рыси, немало и другой хищной живности наверняка расплодилось в этом на сотни лет освобожденном от охотников лесу. С наступлением ночи все эти твари отправятся на охоту.

На поляне, где произошла основная схватка, в том месте, где волки окружили отряд крысидов и прижали его к лесу, в снегу темнело не меньше десятка трупов.

Ему удалось до сих пор обследовать лишь половину. Приходилось подолгу искать в снегу разбросанные на большом расстоянии седельные сумки, в которых было все что угодно, кроме нужных ему предметов. Какие-то глиняные горшочки, наполненные непонятной вязкой пастой, гребни и щипцы неизвестного Глебу назначения.

Из полезных предметов ему удалось подобрать лишь хороший массивный нож, но ничего, даже близко напоминающего огниво, найти так и не удалось.

Неожиданно, справа от себя, он краем глаза заметил какое-то шевеление, и до него донесся хриплый звериный стон. Один из крысидов был все еще жив, несмотря на полученные страшные раны. Организмы этих тварей были намного крепче человеческих — ни один человек не смог бы прожить на морозе несколько часов, с разорванным брюхом, истекая кровью.

Танаев убрал зажатый в правой руке нож и подошел к умирающему вплотную.

— Человек! Убей меня! — Слова в его мозгу прозвучали отчетливо. Наверно, горло этого существа было уже неспособно произнести необходимые звуки, но на ментальный разговор у умирающего крысида все еще хватало сил.

— Никогда не надо терять надежду. Я попробую тебе помочь.

— Это бесполезно! Я умираю, нет больше сил терпеть такую боль! Убей меня!

— У тебя есть аптечка, есть какие-нибудь болеутоляющие средства, пригодные для твоего организма?

— Ничего у меня нет! Это запрещено. Воин обязан встречать свою судьбу с открытым лицом. Но если ты убьешь меня, в этом не будет позора. Потому что ты враг. А погибнуть от руки врага на поле брани почетно!

— Хорошо, — неожиданно согласился Танаев, хотя и понимал, что у него не поднимется рука на беспомощного, смертельно раненного врага. — Но прежде скажи мне, кто вас послал сюда через врата, кто и зачем?

— Князь Хорст. Наш хозяин. Нам было приказано захватить тебя и доставить живым в его замок...

Итак, интерес князя к его особе не уменьшился, несмотря на миллионы миль, отделившие их друг от друга. За этим скрывалось нечто большее, чем обычное желание отомстить и выместить на нем свою злобу за прежнюю неудачу. Но ничего важного эта полуразумная тварь, корчившаяся перед ним от нестерпимой муки, знать не могла.

— Сейчас я попробую заморозить твою рану, чтобы уменьшить боль. Потерпи немного. Я знаю, что вы умеете переносить боль гораздо лучше, чем люди, так что терпи!

Он расковырял ножом корку снежного покрова, затем, добравшись до самой земли, стал откалывать от нее куски льда, образовавшиеся здесь, наверно, еще прошлой весной.

Когда льда набралось достаточно, он отнес его к раненому и высыпал весь лед на его открытую страшную рану. Это было все, что Глеб мог сделать в данных обстоятельствах, чтобы облегчить страдания крысида.

Вначале крысид страшно зарычал, но через несколько секунд, когда холод, аккумулированный в кусках льда, начал отключать его нервные окончания, попросту замораживая их, он затих.

Температура снаружи была не меньше тридцати градусов мороза, и скопившегося во льду холода оказалось достаточно, чтобы не дать ему сразу же растаять, от соприкосновения с телом зверочеловека.

— Тебе лучше? — спросил Танаев, но ответа не получил.

По крайней мере он сделал все, что мог. Смерть от холода — самая легкая.

Через какое-то время крысид шевельнулся:

— Боль уходит. Я думал, ты будешь пытать меня!

— Я никогда не делаю ничего подобного. Да и зачем? Ты сказал мне все, что знал, и оба мы понимаем, что ты скоро умрешь.

— Это так, человек. Но сказал я тебе не все. Не сказал самого главного. Мой хозяин боится тебя... Если ты доберешься до Валамского монастыря, его монахи сумеют открыть выход страшной силе, которую ты носишь в себе... Он назвал ее «Меч Прометея». Тебе что-нибудь говорят эти слова?

— Говорят. — Танаев ничего не добавил, лишь почувствовал, как волна тепла прошла по его телу. Значит, оружие невиданной силы все еще не покинуло его, как он того опасался. Надо лишь найти способ извлечь его наружу из темных ножен собственного сознания. И тогда, если ему это удастся, он не будет больше прятаться от своих врагов. Он сам пройдет сквозь врата, на встречу с теми, кому его родная планета показалась таким лакомым и доступным куском.

Он продолжал сидеть на корточках рядом с затихшим крысидом, рассматривая это страшное существо, вдыхая его отвратительный запах и думая о том, что если бы он оказался на его месте, помощи ему бы не дождаться. Но ведь они — не люди, в этом все дело. Человек может изменить своей природе, стать отпетый негодяем или даже палачом, но, в своей основной массе, люди все-таки остаются людьми. Им знакомо понятие милосердия, жалости к поверженному врагу, благородства...

И чем больше Глеб думал об этом, тем теплее становилось у него в груди. Неожиданно он понял, что ощущение этого тепла несколько необычно. Оно локализовалось на небольшом пятачке снега неподалеку от него.

Слегка повернувшись, он заметил, что это тепловое пятно движется по его телу, согласно с его движениями, словно луч фонаря, неподвижно лежащего на снегу.

Но это был не свет, что-то другое, что-то такое, что имело самое непосредственное отношение к силе, заключенной в Мече Прометея.

Осторожно поднявшись на ноги, чтобы не потерять идущий к нему из ближайшего сугроба невидимый луч, Танаев двинулся к его источнику. Он двигался медленно и осторожно, проверяя каждый свой шаг.

Не склонись он над умирающим крысидом, не помоги ему в последнюю минуту его жизни, Глеб ни за что бы не заметил этого слабенького луча.

Причины и следствия, поступки и их результат — все в этом мире связано в единую непрерывную нить.

Наконец он достиг сугроба, из которого исходил тепловой луч, и, закрыв глаза, чтобы лучше сосредоточиться, стал осторожно разгребать снег.

Луч постепенно становился теплее, ощутимее, казалось, он обретал здесь свое физическое воплощение. Танаев чувствовал, как странная, упругая сила упирается ему в грудь, в самое сердце... На секунду остановился, подумал о том, что будет, если он ошибся? Если здесь находится некий смертоносный предмет, оставленный его врагами. Верная и безотказная ловушка для простачков...

И как только эти сомнения родились в его мозгу, луч исчез.

Проклиная себя за глупость и нерешительность, Глеб стал лихорадочно разгребать снег, не чувствуя боли в закоченевших пальцах. Обламывая ногти об острые, словно сделанные из железа, ледяные кристаллы.

Вскоре с настом было покончено, дальше пошел уже рыхлый снег, и копать стало намного легче.

Вот только луча он больше не чувствовал и копал наугад, выбрасывая из глубокой, образовавшейся в боку высокого сугроба норы пригоршни ледяного снега.

Он уже замерз настолько, что перестал чувствовать холод. Знал — это опасный признак, предшествующий полной отключке сознания, и все-таки продолжал копать, убыстряя движения и стараясь усиленной работой вернуть хоть немного тепла своему замерзшему телу.

Меховая куртка, которую он соорудил из содранной с убитых крысидов одежды, плохо держала тепло. Сквозь ее многочисленные прорехи беспрепятственно проникали порывы холодного ветра, и Танаев понимал, что если в ближайшие пару часов ему не удастся развести костер, то он не сделает это уже никогда.

Но он продолжал раскапывать сугроб и, погрузившись в его ледяное чрево почти полностью, вдруг понял, что здесь значительно теплее...

Ну конечно, так и должно быть. Плотная корка наружного снега хорошо держала форму сугроба, а толстый слой снега не позволял холоду проникнуть в нору, которую Глеб выкопал.

Недаром эскимосы, застигнутые пургой на охоте, вдали от стойбища, сооружали снежные хижины, в которых спокойно могли переждать любую непогоду.

Ему бы следовало вернуться к месту сражения и поискать какое-нибудь орудие, способное заменить лопату, чтобы ускорить работу. Но, побоявшись потерять этот сугроб, Танаев отказался от подобной мысли.

Неожиданно он поймал себя на том, что его движения замедлились. Его явно клонило в сон. И это было очень опасным признаком. Если он заснет внутри ледяного сугроба, не приняв дополнительных мер по сохранению тепла, ему отсюда не выбраться.

Но для любых разумных действий пришлось бы прервать поиски исчезнувшего теплового луча.

Он уже начал убеждать себя в том, что луч ему почудился, что ничего не было, он ищет пустышку, призрак. И если враги устроили ему эту ловушку, то они поступили мудро. Не понадобилось никаких хитроумных приспособлений. Достаточно поманить человека несбыточной надеждой — и он сам закопает себя в сугроб.

На какое-то время эта мысль отрезвила его, заставила прекратить работу. Он совсем было собрался выбраться наружу, когда вновь ощутил упругую силу, исходившую теперь снизу. Источник находился прямо под ним, и Глеб снова принялся лихорадочно раскапывать снег.

Минут через пять его рука наткнулась на какой-то предмет, и он замер, осторожно ощупывая его, боясь потерять, боясь поверить.

Но пальцы закололо совсем не от холода. Благословенное тепло шло через его руку от таинственного предмета, согревая все тело. И еще не ощупав его, не очистив от снега, он представил форму этого предмета так ясно, словно уже держал его в руках.

Крест. Волшебный серебряный крест брата Альтера нашел его. Нашел сам и указал ему путь. Крест сумел, благодаря заключенной в нем силе, каким-то непостижимым образом вырваться из лап черных тварей и позвать Танаева...

Глеб держал его перед собой, ослепленный нежданным блеском серебра в узкой холодной норе.

Глава 30

Танаев горько пожалел о том, что не умеет управлять волшебной силой креста, как Альтер. Связаться бы с Валамским монастырем, вызвать помощь... Но это были пустые мечты, и потому, успокоившись и освоившись со своей драгоценной находкой, он медленно стал выбираться из норы в сугробе, извиваясь, как змея, чтобы не обрушить хрупкий свод.

Снаружи дыхание ледяного ветра усилилось, но теперь, когда он, расстегнув куртку и рубашку, перекинул через голову толстую серебряную цепочку и повесил крест на грудь, ему стало теплее.

Вначале Глеб принял это за игру воображения, подхлестнутого находкой, но вскоре понял, что крест и в самом деле греет изнутри его замерзшее тело. Эйфория, пришедшая на смену ледяному равнодушию, могла оказаться не менее опасной, поскольку мешала трезво оценить обстановку и правильно рассчитать свои силы. Но, по крайней мере, теперь у него появился четкий и ясный план. Нужно было срочно возвращаться к скале, на которой они держали оборону против крысидов, и выяснить, куда пошли Годвин с монахом, пока метель окончательно не замела все следы.

Далеко уйти они не могли. Лану они не бросят. Годвин, может, и бросил бы, да монах не позволит ему это сделать. Понтеров у них теперь нет. Они оставили их внизу, у подножья скалы, перед тем как началась атака, и хоть в пылу боя Танаеву было не до этих животных, он не сомневался, что они их лишились.

Даже если животные просто убежали, испугавшись шума сражения, без его умения разговаривать с ними на телепатическом языке, его спутники не смогут их вернуть. Значит, Лану они потащат на себе.

Может, и на санях, но все равно запрягаться в них придется им самим, а значит, в монастырь они теперь точно не пойдут, поскольку с такой ношей далеко не уйдешь.

Танаев припомнил, что Альтер упоминал о том, что в десяти километрах к востоку есть поселение, не принадлежащее черным. Кажется, оно называется Петроводск, по имени существовавшего когда-то на его месте большого города. Вот туда они и пойдут, чтобы оставить девушку на попечение местных жителей.

Несколько раз прокрутив в голове все другие возможности, Глеб пришел к выводу, что иного пути у них нет, и торопливо стал собираться в дорогу.

До полной темноты у него оставалось еще часа два, может, он и успеет их нагнать на подходе к поселению, это было бы самым лучшим, чтобы в незнакомое село входить всем вместе.

Прежде чем уйти, он в последний раз навестил раненого крысида, но тот уже давно застыл, в его мертвых глазах не было сейчас ни боли, ни страха смерти.

Глеб не испытывал жалости к этому существу, но и ненависти тоже в нем не было. Он видел, в каких муках создавались подобные существа в лабораториях Хорста. Не по своей воле оказался здесь этот несчастный прислужник радужных князей.

Танаев даже пожертвовал частью своего драгоценного времени, чтобы навалить на труп крысида несколько тяжелых булыжников, в изобилии валявшихся в русле замершей речки.

Это должно было предохранить погибшего от зубов лесных зверей, хотя, собственно, какое до этого дело Глебу?

Это существо и само, по своей нынешней природе, стало зверем. Но одно Танаев знал точно — он ему не судья.

Теперь можно было без лишних угрызений совести изучить доставшиеся ему вещи рассказавшего о Хорсте крысида.

Ничего дельного не нашлось в его заплечной котомке. Все те же баночки с какой-то мазью, запасные бронзовые наконечники для копья, ломоть сушеного мяса неизвестного ему животного.

Это было уже кое-что. Глеб искал снегоступы, но таковых в котомке несчастного не оказалось. Да и зачем всаднику снегоступы?

Вот только без них, по глубокому снегу, Глебу ни за что не догнать своих спутников.

Пришлось сооружать самодельные, из упругих ивовых веток и полосок кожи. На это ушло почти полчаса, но он понимал, что потратил время не зря.

Идти в них оказалось неудобно, они сильно отличались от изготовленных деревенскими мастерами. Широкие искусственные ступни помогали не проваливаться сквозь снежную кромку, но зато они цеплялись за малейшую неровность, образовавшуюся на поверхности снежного покрова, и сильно замедляли движение.

Когда Танаев приблизился, наконец, к знакомой скале, на вершине которой они отражали атаку крысидов, уже совсем стемнело, и идти дальше, в ночь, не было никакого смысла.

Следы, почти заметенные поземкой, он в темноте все равно не отыщет и может запросто заплутаться в незнакомом лесу.

Небо, постоянно затянутое облаками, не давало никакой возможности ориентироваться. Звезд не было видно. Днем можно было хоть приблизительно определить положение солнца, а по наростам лишайников на коре деревьев довольно точно узнать, где находится север.

После недолгого раздумья Танаев решил заночевать на вершине скалы. Здесь опасность встретиться с ночными хищниками была меньше, не каждый зверь сумеет забраться по крутым склонам.

Из пары трофейных шкур он соорудил нечто вроде невысокого шалаша и, забравшись внутрь, впервые за этот долгий день, перестал страдать от ледяного ветра.

В одной из подобранных на поле боя фляг плескалась какая-то подозрительная жидкость, по запаху напоминавшая самогон. Решив, что самое главное для него сейчас согреться и заснуть перед завтрашним нелегким походом, Глеб рискнул отхлебнуть глоток, и чужое пойло жидким огнем прошлось по его желудку. Это не помогло ему полностью справиться с холодом, зато оказало странное действие на его сознание.

Он будто бы раздвоился и увидел себя спящего, словно со стороны. Холода его второе «я» не ощущало, а двигалось удивительно легко, скользя над землей. «Это надо использовать! — подумал Танаев и тут же одернул себя: — Что тут можно использовать? Ты просто спишь, и тебе снится собственный призрак!» Но этим призраком можно было управлять!

И он все-таки не удержался, воспользовался представившейся возможностью и двинул своего призрака к выходу из шалаша, или, может быть, правильней было бы сказать, двинулся?

Теперь он уже был не в состоянии отличить реальность от сна. Все перепуталось.

Перед самым лицом мелькнула шкура, загораживавшая выход. Без всякого усилия он прошел сквозь нее и оказался снаружи.

Метель разыгралась не на шутку, но ветер обтекал его невесомое тело, будучи не в состоянии оказать на него ни малейшего давления.

Одним лишь усилием воли без особого труда Глеб сумел подняться над темными скалами и устремился к дальнему, черневшему на горизонте лесу. Вдоль своего намеченного на завтра маршрута.

Он летел над лесом и видел окружающее с высоты птичьего полета. Само ощущение полета было приятным — в нем не было страха падения, как это часто бывает, когда летаешь во сне.

И самое удивительное — непроглядная темень ночи не была сейчас препятствием для его обострившегося зрения.

Вершины игрушечных, с такой высоты, сосен, похожих на елочные украшения, мелькали под ним далеко внизу. Через какое-то время, не имевшее в этом волшебном полете никакого значения, он заметил среди деревьев четыре маленьких пятнышка, чужеродных, не принадлежавших этому лесу.

Он снизился, ощутив желание рассмотреть поближе этих путников, и фигурки приблизились, приобрели очертания незнакомых ему людей, торопливо и целеустремленно идущих сквозь лес.

В них было что-то угрожающее, но что именно, Танаев так и не успел понять. Сон оборвался так же неожиданно, как начался. Он вновь очутился в своем шалаше. На меховом ворсе образовались длинные бороздки инея, рожденные его дыханием.

— Что это было? Чье-то предупреждение или обычный сон?

Разбираться с этим он не стал, предпочитая действие бесполезным догадкам. Судя по лунному пятну, с трудом пробивавшемуся сквозь облака, проспал он достаточно долго и чувствовал себя отдохнувшим и согревшимся, вполне способным к дальнейшему походу. Тем более что впервые за последнее время прорвавшаяся сквозь облака луна позволяла с грехом пополам ориентироваться и не потерять выбранное направление.

А если впереди подстерегает какая-то опасность, ну что же, чем раньше он с ней встретится, тем скорее преодолеет ее. В конце концов, самое худшее в любой опасности — именно ее ожидание.

Торопливо сложив в заплечную суму свои нехитрые пожитки, Танаев привязал сверху два объемистых, но не слишком тяжелых тюка, в которые превратились шкуры, служившие ему шалашом, и осторожно начал спускаться со скалы. Свет луны, пусть неверный и призрачный, более не прерывался облаками, а горизонт на востоке уже слегка посветлел — ночи здесь коротки в это время года, а вскоре и вовсе исчезнут, растворившись в сером призраке бесконечного северного дня.

Следы тяжелогруженых саней, ведущие от скалы в сторону леса, за ночь почти исчезли, превратившись в едва заметные линии, запорошенные снегом.

То и дело приходилось останавливаться и разыскивать эти исчезающие следы. В конце концов ему пришлось полностью отказаться от этого малопродуктивного занятия и двигаться вперед, полагаясь на интуицию и выдерживая лишь приблизительное направление в ту сторону, куда ушли его товарищи.

Он все еще не терял надежды нагнать их и, увлекшись поисками следов саней, на какое-то время забыл про свой вещий сон.

Но ему напомнили о нем довольно грубым способом.

Выстрел прогремел шагах в сорока впереди, и картечь с визгом сорвала кору с сосны, мимо которой Глеб проходил. От второго заряда его спасла лишь быстрота и еще что-то, он не сразу понял, что именно. Он успел упасть в снег прежде, чем заряд картечи пронесся там, где секунду назад находилась его голова, и почувствовал тепло на груди, в том месте, где висел крест монаха.

Тепло перешло в жжение и было настолько сильным, что Глебу, несмотря на чрезвычайные обстоятельства, пришлось расстегнуть рубашку и извлечь крест наружу.

В его центре, там, где располагался серый кристалл неизвестного ему минерала, медленно угасало зеленоватое свечение, а сам крест был горячим, словно его только что извлекли из духовки. Если он уцелел после второго выстрела, то причиной этому была виновата не только его необычная реакция...

Своим спасением он был обязан волшебному кресту Альтера — в этом у Глеба не осталось никаких сомнений.

Неизвестные стрелки не собирались шутить и явно желали покончить с ним быстрым и надежным способом. Однако после его падения в снег выстрелы прекратились.

Невидимые противники перезаряжали свои охотничьи двустволки и выжидали, стараясь понять, попали ли их первые выстрелы в цель. Очевидно, патроны здесь ценились на вес золота.

— Вы всех тут так встречаете!? — прокричал Танаев, не слишком надеясь на ответ. Но ответ пришел, причем с гораздо более близкого расстояния, чем то, что отделяло его от стрелков во время их первых выстрелов. Его противники не теряли времени даром.

— Только тех, кто идет от модоров.

— Я не модор!

— Люди там не живут! — прозвучал безапелляционный ответ, вновь подтвержденный выстрелом.

На этот раз картечь сбила с Глеба шапку, а крест вновь полыхнул зеленым огнем. Визг отрикошетившей картечины подтвердил его предположение. Невидимый щит, возведенный силой креста, отражал направленные в него смертельные удары.

Картечь разлетается широким веером, и с такого расстояния его должно было задеть почти наверняка.

Преодолевая в ногах противную слабость и ежесекундно ожидая смертельного удара, Танаев выпрямился во весь рост и встал лицом к лицу со своими противниками, держа перед собой крест, наподобие щита, и решив, что если уж ему суждено погибнуть, то лучше это сделать, видя лица тех, кто на него напал.

Лица были самые обычные, бородатые, широкоскулые. Двое из нападавших успели зайти сзади и подобраться к нему почти вплотную. Их только что перезаряженные двустволки едва заметно покачивались, словно выбирая на теле Глеба наиболее уязвимую точку. И Танаев прекрасно понимал, что, если они выстрелят, он ничего не успеет сделать.

Его организм слишком далеко продвинулся по пути перевоплощения в обычное человеческое тело. Он сам этого страстно желал, но вот теперь это обстоятельство может сыграть роковую роль в его судьбе.

— У него крест Валама! — произнес тот из мужиков, что был постарше, с рыжей бородой и видавшей виды старенькой двустволкой.

— Я давно его вижу! — произнес тот, что был помоложе, с неприязнью разглядывая крест.

— Эй ты, недочеловек, где ты взял этот крест?

— Я захватил его в качестве трофея, после схватки с крысидами!

— Ну да, конечно! Так я тебе и поверил! Брось крест на землю!

Танаев почувствовал, как им овладевает ярость. Эти дикари не только не верят ему, но еще и приказывают так, словно он уже их пленник!

Он вдруг ощутил, как его ярость, преобразуясь в пульсирующее тепло, концентрируется где-то в области солнечного сплетения и медленно начинает перетекать по его вытянутой руке к кресту. Камень в центре креста начал постепенно разгораться, появилось свечение, и заметивший его молодой охотник явно занервничал.

— Брось крест, я тебе сказал! — Он вскинул двустволку, и его дрожащий палец стал лихорадочно нащупывать спусковой крючок.

Инстинкт самосохранения приказывал Танаеву немедленно подчиниться, он даже почувствовал резкое жжение в том месте, куда через мгновение должен был ударить заряд картечи, но все-таки не выпустил крест из руки и даже слегка довернул его в сторону занервничавшего охотника.

Танаев сильно сомневался в том, что невидимая защита креста сумеет отвести заряд, выпущенный с такого близкого расстояния, но понимал, что, подчинившись — лишится своего единственного оружия и превратится в простого заложника этих людей.

Раздался выстрел, и одновременно кристалл на кресте на секунду вспыхнул ослепительным светом. Казенная часть дробовика разлетелась вдребезги, а выстреливший охотник выронил обломки своего оружия.

— Он сломал мое ружье! Он сломал его! — В голосе парня слышалось неподдельное отчаяние. Оружие в этом мире ценилось невероятно дорого, и теперь шансы на мирные переговоры значительно уменьшились. Все же Танаев попытался вновь.

— Может, попробуем договориться? Я не модор, и я не желаю вам зла. Это вы напали на меня, и я давно мог бы уничтожить вас, если бы захотел! — Он преувеличивал свои возможности, надеясь, что история с разрушенным ружьем подтвердит его слова.

— Он говорит правду! — неожиданно поддержал его старший из охотников, с шелушащейся кожей на щеках. Его лицо, наполовину прикрытое от морозного ветра меховой маской, производило зловещее впечатление. — Модоры не могут пользоваться защитными свойствами Валамского креста!

— Люди тоже этого не могут! — возразил потерявший ружье охотник. — Только монахи Валама могут использовать волшебные свойства шунгита!

Старший задумчиво покачал головой. После последнего неудачного выстрела обстановка несколько разрядилась. Теперь, по крайней мере, ружья опустились, и Танаев позволил себе немного расслабиться.

— Так кто ты такой, незнакомец? — наконец прозвучал давно ожидаемый Танаевым вопрос, на который он не знал правильного ответа.

Вряд ли невероятный рассказ о его необычной судьбе произведет надлежащие впечатление на этих диких охотников. Нужно было срочно придумать правдоподобную и простую историю. Ему не было никакого смысла превращать этих людей в своих врагов.

Во-первых, это были представители пока что единственного встретившегося ему поселения, сохранившие свою свободу и человеческий облик. Во-вторых, скорее всего, именно в их поселение направлялись его спутники. Следовало срочно придумать что-то подходящее и правдоподобное, что-то такое, что заставит их относиться к нему с уважением и не чинить препятствий...

— Я пилот имперского воздушного флота, — начал Танаев, внимательно наблюдая за тем, какое впечатление производят его слова. — Наш воздушный корабль потерпел катастрофу в тех землях, где живут модоры. Нам удалось избежать плена, и я, с двумя своими товарищами, решил пробираться к вашему поселению.

Вскоре на нас напали крысиды, после схватки я невольно оторвался от своих спутников. Я шел по их следам, когда встретился с вами. Вам что-нибудь известно о моих товарищах?

— Сначала ты должен объяснить, что здесь понадобилось имперцам! Раньше они никогда не интересовались тем, что творится севернее шестидесятой параллели!

— Кое-что изменилось.

— Всегда кое-что меняется!

Какое-то время они со старшим охотником молча, в упор смотрели друг на друга, продолжая молчаливый поединок. Затем Танаев добавил:

— С нами связались федералы! Те, что покинули Землю в самом начале вторжения противника. Им удалось создать на своей новой родине мощный флот, и вот теперь они собираются вернуться.

— Звучит почти невероятно. Но допустим даже, что ты говоришь правду. Но ни от федералов, ни от имперцев ты не мог узнать о существовании нашего поселения. Его нет на имперских картах.

Враждебность старшего из охотников возрастала с каждой минутой. И Танаев понял, что они уже не верят ни одному его слову. Нужно было срочно подкрепить легенду чем-то более правдоподобным.

— Мы освободили из плена модоров монаха Валамского монастыря. Он и рассказал мне о вашем поселении. Если вы с ним встретились, вы должны об этом знать.

— Монах рассказал, что его товарищ был захвачен крысидами, а от них никто еще не уходил живым, что ты на это скажешь? — спросил его с негодованием самый молодой из охотников.

По тому неудовольствию, которое скользнуло по лицу старшего, Танаев понял, что эта информация не была предназначена для его ушей, но слова, случайно сорвавшиеся с языка молодого, уже открыли ему истину. Альтер жив и сумел благополучно добраться до поселения! А значит, уцелели и все остальные — монах ни за что не бросил бы своих спутников. И это было первое хорошее известие за весь долгий и трудный сегодняшний день.

Возможно, его друзья стали пленниками или заложниками. Старшему что-то известно о них, но он почему-то предпочитает держать эту информацию в тайне. Глебу придется самому разобраться в обстановке — и сделать это быстро, чтобы помочь своим друзьям.

Но от него ожидали ответа, и ему придется играть по предложенным правилам, еще круче замешивая ложь и правду, которую он мог им доверить. Нужно как можно дольше сохранить за собой хотя бы относительную свободу и не отдавать им крест! Главное — крест! Помедлив еще секунду, Танаев ответил, глядя прямо в глаза старшему:

— Мне помогли освободиться.

— И кто же этот таинственный друг?

Скептицизм и недоверие в голосе предводителя набирали силу, и Танаев понимал, что если не сумеет немедленно переломить ход этого разговора, он закончится для него плачевно. Это наверняка произойдет, если он им расскажет невероятную историю о чудесной помощи, полученной от волчьей стаи. Нужно было выиграть хоть немного времени, собраться с мыслями, выработать более приемлемую линию поведения.

— Это долгая история. Я не знаком с вашими законами гостеприимства, но, мне кажется, не следует допрашивать путника, только что освободившегося из плена, под дулами ружей. Может, разведем костер? Я замерз и устал после долгой дороги. У меня есть провизия, которой я могу с вами поделиться.

Последнее замечание сыграло свою положительную роль, а возможно, его упрек в несоблюдении законов гостеприимства повлиял на настроение охотников, как бы там ни было, но его поддержал высокий тощий охотник, одетый в меховую куртку рыси, единственный из всех, чье лицо не было закрыто маской, а кожа, несмотря на это, не носила следов обморожения.

— Послушай, Федор, прекрати свой допрос и позволь человеку согреться! Ты ведь давно уже понял, что он не модор!

— Конечно, он не модор! — со злостью возразил предводитель, имя которого стало теперь известно Танаеву. — Да только к нам не раз уже пытались заслать соглядатаев, ничем не отличавшихся от людей! Что скажешь, Степан?

— А если он и в самом деле имперский пилот, присланный к нам со специальной миссией? Что о нас подумают там? — Степан кивнул на застывшее над их головами бесцветное небо. Видно было, что авторитет Степана среди охотников был достаточно высок, — похоже, не меньше, чем у предводителя.

Поворчав еще немного по поводу доверчивых дураков, Федор принялся разводить костер, а после того как на нем закипел котелок с похлебкой, щедро сдобренной Танаевым из своего космического НЗ, тон беседы решительно изменился. Очевидно, обертка концентрата, полученного им вместе с другим снаряжением на «Вечерней звезде», с символами Федерации и числом месячной давности, произвела именно то впечатление, на которое рассчитывал Танаев.

— Откуда это у тебя?

— Продовольствие лишь небольшая часть того, что федералы доставили в имперскую столицу.

— И там есть новое оружие, достаточно мощное, чтобы справиться с этими? — Федор кивнул в ту сторону, где располагался Модор, с его зомбитами, крысидами и прочей нечистью. В голосе охотника прозвучала такая надежда, что Танаев почувствовал невольный стыд за свою вынужденную ложь.

— Есть у них такое оружие! Мне о нем мало что известно, но я слышал, — такое оружие есть — Огненный меч, способный разрушать скалы! — По крайней мере хоть в этом Глеб им не солгал. Вот только где он теперь, этот меч?

Глава 31

Петроводск производил на неподготовленного зрителя весьма странное впечатление.

Едва путники миновали последнюю цепочку холмов, как перед их взорами предстал бескрайний пейзаж, до самого горизонта состоявший из развалин и присыпанных снегом обгоревших скелетов домов.

— Это и есть ваше поселение?! — не удержался от восклицания Танаев.

— У нас здесь настоящий город! — не без гордости возразил ему Федор. — Но только он находится под землей. А то, что ты видишь, это его наружная часть, разрушенная в период Большой войны. Еще до начала войны часть города ушла под землю, а за прошедшие годы эта подземная часть все время расширялась. Мы не стали сносить развалины над ним. Они служат нам хорошей маскировкой и помогают выстоять в трудное время.

— И захватчики до сих пор не обнаружили вашего укрытия?

— Их не слишком интересуют отдаленные северные районы с холодным климатом, сюда даже модоры не заходят.

Они миновали бывший пригород, и Танаев отметил, что, несмотря на кажущуюся безжизненность развалин, мимо которых они проходили, внутри многих домов организованы хорошо замаскированные наблюдательные посты, а в одном месте ему даже показалось, что сквозь трещину в кирпичной кладке наружу выглядывает ствол пулемета.

— Если здесь не бывает модоров, от кого защищает ваша оборона?

— Мы живем в трудное время. Здесь много непрошеных гостей. Иногда наши рейдовые отряды, совершающие время от времени набеги на территорию модоров, вынуждены срочно отступать под защиту города. Бывает, их преследуют до самой границы города, но никому еще не удалось миновать этот лабиринт узких улиц, заваленных обломками. Наша оборона внутри разрушенного города тщательно продумана и хорошо организована.

В голосе Федора слышалась неподдельная гордость, и Танаев подумал, что в создании обороны своего поселения этот суровый человек наверняка сыграл не последнюю роль.

Оборона и партизанская война — эти слова не вдохновляли Танаева. Люди здесь лишь пытались выжить, уйдя в глухую оборону, и вряд ли были способны на большее в сложившейся ситуации. Но предоставленные сами себе, редкие сохранившиеся поселения были обречены на постепенное вымирание.

Им срочно нужна была помощь, вот только Танаев до сих пор не представлял, каким образом ее можно осуществить в условиях, когда все подходы к планете контролируются захватчиками.

Все, что мог сейчас планировать федеральный флот, — это единичный прорыв, заканчивающийся тотальной бомбардировкой захваченных модорами зон. Для определения границ этих зон его, собственно, и послали на планету.

Но тотальная бомбардировка, даже если она будет направлена только на оккупированные районы, даже если не учитывать ошибки, неизбежные при такой массированной бомбардировке, даже в этом случае, после такого удара жизнь на Земле станет совершенно невозможной и приведет к гибели все выжившие в нечеловеческих условиях ростки сопротивления.

Модоры ускользнут от бомб через врата, а затем вернутся и жестоко отомстят людям...

Нужно искать другой путь. Объединить сопротивление в единую систему и найти оружие, способное переломить сложившуюся безнадежную ситуацию.

Он снова, в который уж раз, с тоской пожалел о безвозвратно утраченном Мече Прометея... Впрочем, так ли уж безвозвратно? То, что ему удалось привести в действие волшебный камень Валамского креста, вселяло в Танаева какую-то надежду.

Прежде всего, необходимо установить причины исчезновения волшебного оружия и научиться вызывать его тогда, когда в нем появляется необходимость. Возможно, помочь ему в этом могли монахи Валама. Но монастырь все еще отделяли от него сотни верст труднопроходимых земель, а время, отведенное ему на рекогносцировку капитаном «Вечерней звезды», истекало. Не дождавшись его сообщения, федералы могут начать бомбардировку планеты без всякой предварительной разведки, и вот это он обязан предотвратить во что бы то ни стало.

Шедший впереди отряда Степан свернул в проем стены очередной развалины и вскоре остановился перед хорошо замаскированным люком. После условного замысловатого стука люк с грохотом откинулся, обнажив под слоем дерева солидную броневую заслонку.

Вход чем-то напоминал башню старинного танка, или скорее рубку подводной лодки. В глубины подземелья вела узкая, плохо освещенная металлическая лестница, позволявшая спускаться по ней одновременно лишь одному человеку.

Несмотря на то что за время, пока они добирались до Петроводска, между ним и сопровождавшими его охотниками установилось некоторое взаимопонимание, Танаев чувствовал, что полного доверия к нему по-прежнему нет, а придуманная на ходу легенда о его появлении в этих краях, в качестве имперского посланника, их не удовлетворила. Да и не охотниками они были, скорее опытными воинами.

Их рейд больше походил на разведку.

Танаеву особенно не нравилось, что до сих пор он так и не смог добиться ответа на вопрос о том, что стало с его друзьями. Федор каждый раз пояснял, что он не имеет права отвечать на подобные вопросы до тех пор, пока совет не определит его статус.

Что скрывалось за многообещающей фразой насчет определения статуса, Танаев мог лишь гадать.

Он уже не сомневался в том, что Годвин и Альтер появились в Петроводске, и раз от него скрывали эту информацию, то, скорее всего, его друзья находились здесь в плену.

Ему необходимо было сохранить максимальную свободу передвижения внутри города, только тогда он может надеяться отыскать место, где их держат взаперти. Приходилось вести себя максимально лояльно и молча сносить довольно колкие насмешки Федора. Но, в общем, все это не имело особого значения, потому что где-то глубоко, на самом дне своей давно замерзшей души, Танаев чувствовал рождение забытого чувства. Это была радость. Радость от сознания того, что он идет по земле своей родной планеты в обществе своих соотечественников, сумевших сохранить в глубинах этого подземного города что-то такое, что он совсем было уже не надеялся здесь встретить — надежду.

Глеб безропотно согласился спускаться вторым по узкой металлической лестнице — прекрасно понимая, что у них не было никакого основания доверять ему или верить тому бесхитростному обману, который он придумал на ходу только для того, чтобы выиграть время.

Они все время держались настороже после того случая, когда он уничтожил ружье одного из них с помощью Валамского креста, и теперь больше полагались на холодное оружие, держа наготове свои короткие металлические пики. В любую секунду они были готовы пустить их в ход, и он не собирался давать им для этого не малейшего повода.

Наступит время, когда он сможет рассказать им все, рассказать так, чтобы они смогли понять и поверить ему, а до той благословенной поры между ними все время будет стоять стена отчуждения, воздвигнутая недоговорками и ложью.

Осторожно нащупывая под собой очередную скользкую ступеньку, Глеб иногда чувствовал случайное прикосновение острого наконечника к своему плечу.

Долгий спуск в темноте заканчивался, постепенно они приближались к освещенному пространству внизу, и вскоре с последней ступеньки лестницы Танаев ступил в обширный подземный зал, наверняка построенный еще во времена Федерации, до начала Большой войны. Здесь чувствовалась даже претензия на роскошь — мраморные колонны и обширные изразцовые панно, закрывавшие часть стены.

Из центрального зала, в котором они теперь оказались, отходили в разные стороны шесть туннелей, снабженных электрокарами, и три улицы. Эти улицы под землей потрясали воображение, прежде всего своей неожиданностью в этом месте.

Потребовалось вынуть и извлечь на поверхность тысячи кубометров скального грунта, чтобы построить здесь подземный город, — но зато сейчас он полностью соответствовал этому определению, поскольку глазам Танаева предстал именно город.

Трех- и четырехэтажные дома тянулись ровными рядами вдоль каждой из улиц. Скрытые панели освещения создавали полную иллюзию рассеянного солнечного света.

Но больше всего поражали жители города. Они шли вдоль улиц поодиночке и отдельными группами, оживленно переговариваясь, останавливались ненадолго перед витринами магазинов. Они вели себя так, словно там, наверху, над ними не было ледяной пустыни и не притаился ужас вторжения темных сил.

Разве что двое стражей порядка, встретившие отряд, едва они отошли от лестницы, напоминали о том, что не все здесь так просто, как кажется с первого взгляда.

Тихо обменявшись с командиром отряда несколькими фразами, стражи, сопровождавшие их с самого спуска, теперь исчезли, растворившись между колоннами, в которых располагались едва заметные ниши.

— Как я понимаю, у вас есть и автоматическое наружное наблюдение? — спросил Танаев, не слишком рассчитывая на ответ.

— У нас есть все, что необходимо для обороны! — безапелляционно ответил Федор, решительно направляя отряд к центральной улице. Танаев непроизвольно задержался у витрины одного из магазинов, желая узнать, что же может продаваться в этом необычном городе, и сразу же почувствовал, как острые наконечники пик прикоснулись к его спине с двух сторон.

— Не задерживаться! — сурово бросил Федор, но Танаев застыл у витрины.

Ничто не может рассказать о городе больше, чем витрины его магазинов. Одежда. Простая, приспособленная для работы и отдыха, явно не кустарного производства. Оружие, самое разнообразное, больше всего холодного, но была и пара короткоствольных ружей, тоже, похоже, местного производства.

Выходит, у них тут есть настоящие заводы, сталеплавильные цеха и те остатки высоких технологий, которые их предки успели перевести под землю, до того как город наверху накрыла волна смерти.

Возможно, здесь, под щитом ледяной пустыни, есть еще несколько таких городов. Но даже если уцелел только этот город, все равно он может стать основой будущего наступления на захватчиков. Расположенный недалеко от границ Модора и прекрасно защищенный с воздуха, Петроводск позволит разместить на своей территории не одну дивизию, в тот день, когда федеральным войскам понадобится плацдарм для наступления, и Танаеву хотелось верить, что этот день не заставит ждать себя слишком долго.

Не отреагировав на настойчивость своих стражей, начавших уже нервничать, он неподвижно стоял у витрины магазина, не отводя от нее глаз.

— Я хотел бы приобрести здесь новую одежду, моя немного обгорела и пообтрепалась после вынужденной посадки. Я не вижу цен на витрине. Сколько это может стоить?

Федор усмехнулся:

— Не нужно беспокоиться. Вам выдадут казенную. К тому же у нас не в ходу имперские деньги.

— Чем же вы расплачиваетесь за покупки?

— Есть местная валюта, но ею редко пользуются, большинство магазинов предпочитают натуральный обмен товаров.

— Понятно. Раньше это называлось бартером. Могу я узнать, куда вы меня так настойчиво сопровождаете? — спросил Глеб, недовольно покосившись на охотников с пиками, упершимися ему в бок.

— Разумеется. В этом нет никакого секрета, — ответил Федор. — Каждый прибывающий в наш город иноземец проходит регистрацию в городской ратуше, где ему присваивается статус, в соответствии с которым он может посещать определенные районы города.

«Скорее всего, эти „районы“ ограничатся тюремной камерой», — мрачно подумал Танаев, но вслух ничего не сказал, портить отношения со своими новыми знакомыми он пока что не собирался.

Наконец они двинулись дальше и пересекли центральную площадь, расположенную посередине одной из улиц, на каждом шагу вызывая заинтересованные взгляды случайных прохожих.

Им навстречу шли женщины и мужчины, довольно часто встречались дети, в одном месте они были вынуждены подождать, пока дорогу пересекла целая группа малышей. Судя по составу населения, с демографией в этом городе все было в полном порядке.

Транспорта на улицах не было — они были полностью отданы во власть пешеходов. Перемещение на дальние дистанции, очевидно, осуществлялось на электрокарах, туннели для них были проложены параллельно всем главным улицам.

Танаев старался запомнить все повороты и особенности городской структуры, понимая, что как только он решит действовать самостоятельно, этим сведениям не будет цены.

Они шли пешком довольно долго, и Танаев подозревал, что сделано это умышленно, чтобы лишить его возможности запомнить дорогу к выходу.

Наконец, впереди показалось ярко освещенное пространство большой площади, в центре которой возвышалось здание ратуши. Спутать это помпезное сооружение, украшенное барельефами и скульптурными группами, с другими строениями было невозможно.

Дыхание давно ушедших в прошлое бюрократических эпох оставило на его фронтоне свой отчетливый след, и Танаев подумал, что эта эпоха не так уж и далеко ушла от мира, который он оставил в далеком прошлом.

Ничего хорошего не могло ждать его за дверьми ратуши. Дурные предчувствия редко обманывали навигатора. А тут он вдруг почувствовал легкий тепловой укол, в том месте на груди, где под рубашкой висел Валамский крест. Что-то он хотел ему сказать, о чем-то предупредить... Танаев замедлил шаг, пытаясь решить, что ему делать дальше.

Вполне может случиться так, что из этого здания его прямиком отправят в местную тюрьму, и следует немедленно использовать свой последний шанс. Статус, который ему присвоят «отцы» этого города, нетрудно предугадать. Достаточно вспомнить страх, который он внушал сопровождавшим его людям. Все непонятное внушает страх — а Танаев был для них сплошной загадкой.

Простой человек, не прошедший в монастыре специальной подготовки, не может управлять Валамским крестом, но он смог. Обычный человек не может выйти живым и невредимым из Модора, но он вышел. И уже только поэтому вызывает у этих людей вполне обоснованные подозрения.

Адепты князя научились за эти годы хорошо маскировать своих посредников, а заслать шпионов в свободную зону они, очевидно, пытались не один раз, так что у петроводцев есть все основания относиться с подозрением к любому чужестранцу, особенно к тому, который пришел из зоны модоров с неправдоподобным, наспех придуманным объяснением.

Что же ему делать? Решение нужно принять немедленно, прежде чем они войдут в ратушу, — возможно, именно это и пытался передать ему крест чувствительным тепловым уколом. Но момент был неподходящий, перед ратушей его сопровождавшие, словно почувствовав колебания Глеба, удвоили бдительность.

И тут произошли сразу два события: из переулка выскочила группа орущих подростков с плакатами, на которых было написано: «Долой Гариса». В руках подростки сжимали пустые бутылки и камни, немедленно полетевшие в стеклянные двери ратуши. Но стекло, из которого были сделаны эти двери, видимо, привыкло отражать подобные атаки, на нем не появилось даже трещин. Собственно, подростки и не пытались разбить дверь, цель у них была совершенно другая. Танаев понял это, как только из ратуши наружу выскочила охрана.

Едва охранники врезались в толпу подростков, пытаясь утихомирить смутьянов и арестовать зачинщиков беспорядка, как из двух соседних проулков появились еще две многочисленные группы молодых людей, таившихся до этого момента в засаде и настроенных гораздо более серьезно, чем подростки.

Эти были вооружены стальными прутьями арматуры и бутылками с горючей смесью. Теперь уже перед ратушей разворачивалась настоящая битва, и охранники Танаева в считаные минуты оказались разобщены и втянуты в потасовку. Их ружья и пики не могли остановить разбушевавшуюся молодежь, а лишь провоцировали нападавших направить свою ярость на вооруженных людей.

Мгновенно сориентировавшись в происходящем, Танаев одним ударом бросил на землю последнего из оставшихся возле него стражей, после чего нападавшие приняли его за своего и не стали препятствовать его целеустремленному продвижению к краю площади.

На нем не было формы, он был безоружен — и хотя его одежда сильно отличалась от одежды горожан, в этой пестро одетой толпе молодежи он не был врагом. Все же время от времени Глеб ловил на себе удивленные взгляды. Что-то выделяло его из толпы, гораздо более значительное, чем необычный покрой одежды.

Наконец он заметил, что у всех людей, появившихся на площади, на куртках, в разных местах были прицеплены какие-то крупные, бросающиеся в глаза значки с цифрами, выбитыми в центре.

Нагнувшись, Танаев на ходу сорвал с куртки лежавшего без сознания парня такой значок и прицепил его на свою одежду. На него сразу же перестали обращать внимание, и стало ясно, что большинство напавших на ратушу горожан не знакомы друг с другом. Это помогло Танаеву выбраться из бушующей толпы и нырнуть в соседний переулок, прежде чем завывавшие сиренами полицейские кары с подкреплением появились на площади.

Перепрыгнув через невысокий палисадник, он пересек двор ближайшего дома, никого не встретив на своем пути. Очевидно, шум нешуточного сражения, разворачивавшегося на площади, заставил добропорядочных горожан убраться подальше от греха и крепче запереть свои квартиры.

Мало что изменилось за прошедшее тысячелетие. Внутренняя сущность человека меняется слишком медленно, а возможно, не меняется вообще. Пока беда не постучится в твой собственный дом, следует покрепче запирать дверь от чужой беды. «Моя хата с краю» — излюбленное правило, развязывавшее руки мерзавцам всех мастей.

Но сейчас это правило помогло Танаеву незаметно пересечь квартал и выбраться на параллельную тихую улицу, куда уже почти не доносились звуки сражения.

И лишь сейчас он обратил внимание на то, что разогревшийся на площади крест не желает остывать. Больше того, тепло то усиливалось, то ослабевало, и вскоре Глеб понял, что в этих тепловых волнах был какой-то неясный пока порядок.

Тепло усиливалось, когда он пробирался по узким улочкам к северной части города, и ослабевало, если он пытался свернуть в сторону. «Холодно — горячо». Что бы это значило? Об опасности в ратуше его предупредил тепловой укол, но характер того укола был другим.

За прошедшие дни Глеб научился лучше разбираться в тайном языке, которым крест общался со своим владельцем. Сейчас он его куда-то вел, указывая верное направление, и Танаев без колебаний воспользовался этими указаниями.

Через полчаса блужданий по незнакомому городу, состоявшему из целой сети узких улочек, предназначенных только для пешеходов, он вышел в промышленный квартал. Дым из заводских труб, упиравшихся в высокий потолок подземного зала, подавался куда-то наружу. Иначе и не могло быть. В замкнутой атмосфере подземелий эти выбросы мгновенно удушили бы весь город.

Но на поверхности он не заметил никаких дымов. Какая-то сложная система очистки, или они пробили отводной туннель далеко в сторону от города. Сейчас его эта проблема не интересовала. Гораздо важнее было понять, куда пытается направить его разогревшийся под рубашкой крест. Вскоре он это понял. Жар стал почти нестерпимым, когда он остановился перед общественным зданием, с широко распахнутыми дверями, над которым красовалась лаконичная вывеска: «Кабак».

Какое-то время он раздумывал, стоит ли заходить внутрь. У него не было местных денег, а безденежный посетитель в таком заведении недолго останется незамеченным.

Покончить с колебаниями его заставили звуки полицейских сирен, приближавшиеся от центра города к этой заводской окраине.

В конце концов, сделав небольшой заказ, он сможет просидеть внутри какое-то время, прежде чем настанет пора платить по счету. Но к тому времени обстановка снаружи может измениться. В любом случае, сидящий за столиком человек привлечет к себе меньше внимания, чем застывший перед вывеской одинокий прохожий.

Войдя внутрь зала, уставленного небольшими деревянными столами, заляпанными пятнами пива и уставленными тарелками с остатками неубранной еды, Танаев внимательно осмотрелся.

Людей здесь было немного, большинство столиков оказалось свободно. Посетители распределялись небольшими группами. Многие сидели в одиночестве. Женщин здесь не было вообще. «Что же это за странный кабак без женщин? — с недоумением подумал Танаев. — Возможно, они появляются здесь лишь в ночное время. Впрочем, не ему устанавливать местные правила...» Глеб старательно выбирал столик в самом темном углу, и лишь теперь заметил сидевшего у стены человека в монашеской рясе, с капюшоном, надвинутым на глаза.

Он вздрогнул от волнения, еще до того как его узнал, — потому что понял, куда вел его крест...

Прежде чем сердце успело ударить два раза, Глеб неслышной тенью скользнул вдоль стены и опустился на стул, прямо напротив Альтера. Казалось, что на этот раз всегда спокойный и выдержанный монах не сможет справиться со своим волнением, вид у него был такой, словно он увидел привидение.

— Но ты же... Мы же считали тебя мертвым! Этого не может быть!

— Может, дружище, может. Я очень живучий и не могу погибнуть, не закончив всех дел на этой планете!

— Но ведь тебя сбили с ног, набросили петли и уволокли с собой эти проклятые монстры!

Было. Все было. Но теперь я вернулся. Так что давай, рассказывай, как вы добрались до Петроводска и почему ты сидишь здесь? — Танаев кивнул на три пустые литровые кружки из-под пива. — Раньше ты не пил так много!

— Не было случая... — смущенно пробормотал монах. — Когда попадаешь в такое место, грех не вознаградить себя за долгие годы воздержания. Но мне нечего особенно рассказывать: мы добрались до Петроводска без всяких приключений. Прошли собеседование с местными чиновниками, получили номера, и, кстати, где это ты раздобыл свой?

— А почему ты думаешь, что я не мог его получить в ратуше?

— Потому, что номера с единицей после нуля носят только члены группы местной безопасности да еще полицаи.

— Так вот почему на меня пялились на улице!

— Еще бы! Эти ребята никогда не носят свои значки открыто и всегда прячут их под одеждой.

— Что с Ланой?

— С нею все в порядке, если это можно так назвать... Она пришла в себя, но память к ней не вернулась, и теперь уже вряд ли вернется. Мы нашли подходящий приют для страждущих при местной церкви и временно поместили ее туда...

Танаев стиснул зубы, стараясь не выдать своей боли.

— Где Годвин, почему ты один?

— Мне всегда хотелось хоть немного отдохнуть от его общества, особенно после столь долгого совместного похода, и как только обстоятельства это позволили...

— Так где он?

— Пьет, наверно, как и я, только с девками в отеле.

— А деньги откуда?

— Выдали в полиции, за осведомительную информацию и наводку на твою личность. Он ведь считает тебя мертвым и не подумал, что эта информация может тебе повредить.

— Ну, спасибо... Закажи и мне пива, неудобно сидеть перед пустым столом, да и выпить не грех на такие деньги!

Альтер кивнул третий раз проходившему мимо их столика официанту, с подозрением косившемуся в сторону Танаева, и заказал две кружки пива и гуляш из медвежьей печенки.

— Да убери ты свой значок, от греха подальше! А то здесь, не ровен час, вскоре появится полиция!

Слова монаха оказались пророческими. Не успел Танаев насладиться восхитительным вкусом ароматной медвежатины, как возле входа появились двое высоких парней, на одежде которых не было ставших уже привычными значков.

— Ну вот, что я тебе говорил...

Парни решительно направились к их столику, и Альтер лихорадочно начал нащупывать под своей рясой рукоять ножа, но Танаев остановил его.

— Подожди, у меня есть для тебя кое-что получше этой железки. — И, стараясь сделать это незаметно для направлявшихся к ним полицейских, он протянул ему под столом Валамский крест.

Казалось, глаза Альтера вылезут из орбит, когда его рука нащупала под столом знакомый предмет, он с трудом перевел дыхание и выдохнул одно лишь слово:

— Откуда?!

— Потом. Сейчас не время!

— Ты даже не представляешь, что ты для меня сделал! Я никогда этого не забуду!

Альтер застыл неподвижно и перестал обращать внимание на подходивших к ним полицейских.

— О чем это вы шепчитесь?! — рявкнул один из них. — А ну, руки на стол и не двигаться!

Альтер в точности выполнил это требование. Он и не шелохнулся, вот только зеленоватое пламя неожиданно полыхнуло из-под стола и отшвырнуло обоих полицейских к противоположной стене. Шум, стоявший в зале, мгновенно стих — все взоры обратились к их столику.

— Служба безопасности! — грозно прокричал Танаев, хватаясь за свой значок. — Всем оставаться на своих местах!

Впрочем, остолбеневшие посетители и так не собирались двигаться... Никто не посмел преградить им путь. Они выбежали на улицу через черный ход и бросились в противоположную от площади сторону. За их спиной еще долго раздавались постепенно стихающие вопли полицейских сирен.

— Куда теперь? — на бегу осведомился Альтер, водворяя на шею свой крест и запахивая над ним сутану.

— Ты можешь связаться со своим монастырем? Сейчас, когда у тебя есть крест, это возможно?

— Только не отсюда. Из-под земли ничего не выйдет, даже снаружи может не получиться. Слишком велико расстояние.

— Тогда давай за Годвином, и будем выбираться на поверхность.

— Боюсь, ничего из этого не выйдет. Местная служба безопасности считает тебя посредником радужных князей. Теперь они сделают все, чтобы уничтожить нас.

— Вам я должен быть благодарен за это?

— В какой-то мере. Но ты и сам немало добавил к этой легенде. Ни один человек не вырывался живым из лап крысидов.

— Ты можешь остановить наших преследователей своим крестом?

— Ненадолго. Его сила слабеет после каждого излучения, и требуется время, прежде чем он наберет силу. Длительной атаки нам не выдержать.

Они выскочили на людную улицу. Здесь все еще было спокойно, и чтобы не привлекать к себе внимания, им пришлось перейти с бега на шаг.

— Да убери ты свой значок! — сказал Альтер, кивнув на руку Танаева, в которой тот все еще сжимал злополучный значок, после того как попытался использовать его в кабаке. — Никто из службы безопасности не носит его открыто. Они показывают его только в случае необходимости!

— Ты-то откуда это знаешь?

— Нас продержали на допросах три дня. Насмотрелись.

— И за сколько вы меня продали?

— Не так уж дорого. Каких-то пятьсот местных батингов да пару статусных значков, они здесь заменяют паспорта.

— И они вам сразу поверили?

— Думаю, не совсем. Не зря в трактире так быстро оказалась полиция. — На мгновение Альтер остановился, вглядываясь в боковой темный проулок. — Нам сюда. Там станция каров, на них мы быстрей доберемся до гостиницы, в которой остановился Годвин. Думаю, он до сих пор сидит в ее ресторане.

— В карах могут быть камеры скрытого наблюдения. В мое время общественный транспорт был излюбленным местом для полицейской слежки.

— Они там наверняка есть. Поэтому нам придется сменить одежду.

Альтер остановился перед витриной закрытого магазина одежды и осмотрелся. По переулку шли несколько случайных прохожих, не обращавших на них никакого внимания.

— У меня сложилось неприятное впечатление, — начал Танаев, которому вовсе не улыбалось вламываться в чужой магазин. — Мы все время бежим от своих, и нам, возможно, придется убивать ни в чем не повинных людей, выполняющих свой служебный долг. Не лучше ли сдаться и попытаться все объяснить?

— Даже если, в конце концов, нам поверят, это задержит нас на много дней. Ты, кажется, что-то говорил о сроках, назначенных тебе командиром федерального крейсера, — сколько дней остается до начала бомбардировок?

— Пятнадцать, — мрачно буркнул Танаев.

— Это и есть ответ на твой вопрос, — произнес Альтер, аккуратно вырезая стекло в витрине верхушкой своего креста.

Глава 32

Никто не обратил внимания на их вторжение в магазин и последовавшее за этим переодевание. Танаев подозревал, что это произошло не без помощи серебряного креста, болтавшегося на шее Альтера.

После переодевания Альтер из монаха превратился в солидного местного охотника. Танаеву досталась теплая кожаная куртка с меховой подкладкой.

Уже перед самым уходом он заметил хорошо замаскированный люк, ведущий в подвал. Произошло это по чистой случайности. Направляясь к двери, он зацепился за деревянный ящик, наполненный каким-то хламом, и, сдвинув его с места, увидел четкий квадрат на пыльном полу.

— Здесь, похоже, тайник. Будем проверять?

— Ну, деньги нам не очень нужны...

— Деньги в подвалах не прячут, не о них речь. Это охотничий магазин, если судить по одежде. Здесь может быть и оружие.

— У нас же есть крест!

— Как выясняется, он не всегда надежен, может подвести в самый ответственный момент. Ружья нам не помешают. Особенно когда мы уйдем из города. Если тебе не удастся связаться с монастырем, путь предстоит долгий и нелегкий.

Его доводы убедили Альтера. Больше они не спорили на этот счет. Танаев легко перерезал своим виброножом язычок спрятанного под деревянным полом стального замка. Люк тоже оказался не так прост, каким казался снаружи. Снизу его подстилал лист броневой стали, не меньше сантиметра толщиной.

Вдвоем они с трудом приподняли тяжеленную крышку люка и оказались в квадратном помещении, с двух сторон перегороженном стальными решетками, за которыми поблескивали свежей смазкой десятки стоявших на специальных козлах ружей.

— Бери только автоматические карабины и побольше патронов, — распорядился Танаев, аккуратно перерезая отделявшую их от желанного оружия решетку.

— Откуда ты знаешь, что они здесь есть?

— Вижу по форме. Когда-то мне приходилось иметь дело с таким оружием.

— Для Годвина тоже взять?

— Разумеется. Но ему бери обычную двустволку. Он у нас слишком любит пострелять.

Завернув в брезент отобранные ружья, они выбрались из магазина на улицу. Сигнализация, к удивлению Танаева, так и не отреагировала на их вторжение, а встречные горожане отводили глаза в сторону или смотрели сквозь них, как сквозь пустое место.

— Его работа? — спросил Танаев, кивая на крест.

— Скорее, твоя. Ведь это ты вернул мне его, а вместе с ним честь и возможность возвратиться домой, к моим братьям. Теперь я твой должник до конца жизни.

— Сочтемся. Здесь недолго ждать подобной возможности.

Только в самом конце переулка за их спиной взвыла сирена и замигали сигнальные лампы на фасаде магазина.

— С чего это их охранная сигнализация так долго раздумывала? — осведомился Танаев.

— Мне удалось приглушить ее на какое-то время, но воздействие креста слабеет с расстоянием, а механические системы контролировать с его помощью сложнее всего.

Они прошли до конца переулка, стараясь не слишком выделяться в толпе прохожих. На центральных улицах было много людей, но сейчас это им было на руку, в толпе их труднее заметить.

Альтер уверенно свернул в очередной узкий переулок. Улицы этого подземного города были созданы строителями в двух вариантах — «парадные», с широким пешеходным проспектом посредине, и обычные, расходившиеся от них во все стороны и переплетавшиеся друг с другом самым причудливым образом.

Порой эти второстепенные улицы оказывались настолько узкими, что два человека не могли пройти по ним рядом, — пришлось пропустить вперед Альтера, который, не задумываясь, выбирал нужные повороты.

— Ты здесь хорошо ориентируешься, — отметил Танаев.

— Мне приходилось бывать в Петроводске раньше, еще до нашего знакомства. Монастырь поддерживает с этим городом постоянную связь. Здесь мы закупаем необходимое нам оборудование, одежду и, частично, продовольствие. При нынешних суровых зимах монастырю не каждый год удается обеспечить себя необходимым количеством сельскохозяйственной продукции. А в Петроводске гидропонные теплицы, с искусственным освещением, приносят хороший доход, и горожане охотно выставляют на продажу свежие овощи, картофель и другую, самую разнообразную сельскохозяйственную продукцию.

— Чем же вы расплачиваетесь?

— Лекарственными сборами, оружием.

— Оружием? Ты хочешь сказать, в монастыре есть свои оружейные мастерские?

— Конечно. У нас, правда, нет литейных цехов, и сырые заготовки металла мы приобретаем здесь, но вся доводка, обработка и облагораживание стали проходит у нас.

— В таком случае, между монастырем и городом должна быть налажена постоянная транспортная связь!

Альтер резко остановился и посмотрел на Танаева загоревшимися глазами.

— Ты прав, брат мой! Мне почему-то не пришло в голову, что эту связь можно использовать. Петроводские снеговые катамараны всю зиму совершают челночные рейсы между монастырем и городом — и это дает нам реальный шанс выбраться отсюда и добраться до монастыря намного быстрее и проще!

— Что это за «снеговые катамараны»? Никогда не слышал о таком транспортном средстве.

— Это что-то вроде двух больших парусных лодок, соединенных общей палубой и снабженных лыжами. По ровному льду замерзшего залива, на берегу которого расположен Петроводск, они способны, при попутном ветре, развивать скорость до восьмидесяти километров в час!

— А более надежных транспортных средств, не зависящих от ветра, здесь нет?

— Даже в империи почти не осталось запасов жидкого топлива. Оно было израсходовано еще во время Большой войны. Так что все бензиновые двигатели превратились в бесполезный хлам.

А что касается электрических, надежные аккумуляторы для них так и не были созданы, помешала все та же война.

Говорят, в империи осталось какое-то количество мощных атомных батарей. Но в Петроводске их нет.

Танаева все время поражала осведомленность и образованность монаха, сочетавшаяся в нем с внешней природной дикостью, умением обращаться с примитивным оружием и находить выход из любой ситуации. В который уж раз он подумал, что Валамский монастырь, воспитавший таких братьев, весьма любопытное место.

— В вашем монастыре ведутся регулярные научные исследования?

— Мы называем работу наших братьев, изучающих божественные законы, проявляющие себя в природе, несколько иначе. «Ищущие связи».

— Связи между чем и чем?

— Между причинами и следствиями, между внешними проявлениями и глубинной сутью явлений.

— Но разве не божественное провидение скрывается за всем этим? — спросил Танаев с иронической усмешкой. При каждом удобном случае он старался понять, каким образом в брате Альтере уживается широкий научный кругозор и подлинная глубокая вера в то, что все явления природы и общества — всего лишь проявление божественной воли и свидетельство существования Всевышнего, создавшего наш мир и давшего ему нынешние законы.

— Ты без конца ищешь противоречие между верой и истиной. Но его не существует, брат мой, если вера основана на подлинном знании.

— Знании чего?

— Знании того, что в каждом кусочке камня, в каждой отдельной снежинке скрывается целая вселенная, и должен существовать создатель этих вселенных. Если бы его не было, весь наш мир никогда не вышел бы из первозданного хаоса...

Почувствовав, что их беседа сворачивает на скользкую дорожку теологии, Танаев сменил тему, справедливо решив, что сейчас не время для отвлеченных дискуссий.

— Как ты думаешь, искусство ваших врачевателей сможет вернуть Лане память? Удастся ее поставить на ноги?

— Мне жаль огорчать тебя, брат мой, но нам придется оставить ее в Петроводском приюте. Она слишком слаба и не выдержит трудной дороги. И дело даже не в этом.

Боюсь, мои братья не смогут ей помочь — укус желтого карлика убивает в человеке душу. Остается пустая оболочка, заполнить которую уже нечем. Несчастный может есть, пить, совершать простейшие действия — но это уже не человек и даже не зомбит.

Существует легенда, что однажды старцу Трофимию удалось вернуть человеку украденную у него душу. Для этого пришлось изловить карлика, укусившего несчастного. И было это очень давно. Святых, обладающих силой Трофимия, ныне не существует.

«Должен быть способ! — решил Танаев. — То, что удалось однажды, может быть повторено. И знание о том, как это осуществить, должно находиться в одном-единственном месте — в Валаме».

— Я должен увидеть Лану, прежде чем мы покинем город.

— Это очень рискованно. С каждой лишней минутой сеть вокруг нас затягивается все туже, а шансы на благополучный исход нашей экспедиции уменьшаются. Твой побег переполошил всю городскую администрацию, а неслыханное здесь ограбление оружейного магазина заставило местную полицию назначить награду за нашу поимку. Если ты действительно хочешь помочь своей девушке, ты должен действовать разумно.

Сначала нам нужно связаться с моими братьями, попасть в Валам, там нам окажут всестороннюю помощь, и мы сможем вернуться в Петроводск уже не в качестве беглецов, а в качестве желанных гостей.

Танаев на это ничего не ответил, твердо решив навестить Лану, прежде чем покидать город. Он должен лично убедиться в ее состоянии и в том, что девушке обеспечен надлежащий уход.

Что-то слишком часто он стал оставлять попавших в беду близких ему людей — сначала Зухрин, теперь вот Лана... Занятый воспоминаниями о ночах, проведенных в ее объятиях, он не заметил, как промелькнул остаток дороги, и опомнился, только когда они остановились у скособоченного здания на окраине города. Его слегка облупившийся фасад перечеркнула многообещающая вывеска: «Отель радости». А ниже от руки кто-то приписал фломастером: «Здесь возможно все».

— Интересно, что имел в виду этот парень?.. — пробормотал Танаев. — Неужели этот отель выбрал Годвин? Этот дом вообще не похож на отель!

— Потому он его и выбрал. Здесь нас никто не будет искать.

Помятый портье заваривал на электроплитке огромный чайник.

Он стоял к ним спиной, но когда Танаев, следуя за священником, попытался незаметно проскользнуть мимо, мгновенно повернулся:

— Куда это вы направились, молодые люди?

— В комнату двести десять. Там остановился наш друг, — ни на секунду не задумываясь, ответил Альтер.

— Если остановился, пусть спустится. Посторонних не положено пускать в номера.

— Ну, так позвоните ему!

— Здесь нет телефона!

— Как же нам сообщить ему, чтобы он спустился? — спросил Танаев, начинавший терять терпение.

— А мне какое дело, как вы это сделаете? У меня свои правила.

— Сейчас я исправлю эти твои правила! — пообещал Танаев, решительно направляясь к стойке. Альтер, не желавший отмечать их появление в отеле скандалом, не успел его остановить, Танаев всегда двигался слишком быстро. К счастью, на этот раз все обошлось без скандала.

Танаев притянул к себе портье и что-то тихо прошептал ему на ухо. Тот побледнел, вытянулся в струнку и молча вручил Танаеву универсальный ключ, открывающий двери любого номера.

— Что ты ему сказал? — спросил Альтер, когда они поднялись по пролету лестницы и портье уже не мог их услышать.

— Правду. Сказал, что у него в номере скрывается знаменитый имперский убийца, Годвин. И показал свой значок.

— Понятно. Сейчас он уже звонит в службу безопасности.

— У него же нет телефона!

— Можешь не сомневаться, для такого случая телефон у него найдется.

— Тогда нам придется поспешить.

Они остановились около двери с номером двести десять. Танаев протолкнул вставленный изнутри в скважину ключ, и тот с грохотом упал на пол. Впрочем, это никак не повлияло на звуки, доносившиеся из номера. Громкая музыка и мужской смех, прерываемый ритмичными женскими повизгиваниями.

Танаев распахнул дверь. Картина, представшая их глазам, полностью соответствовала своему звуковому оформлению. Две полностью обнаженные девицы, лежавшие с обеих сторон Годвина на широкой кровати, синхронно завизжали, увидев в дверях посторонних, но почему-то не спешили натянуть на себя одеяло.

Танаев успел заметить, с какой жадностью прошелся взгляд Альтера по пышным формам лежавшей слева блондинки. Все-таки монастырское воздержание давалось ему нелегко.

Пришлось швырнуть девицам простыню и попросить быстренько убраться. Годвин недовольно заворчал и, лишь теперь узнав Танаева, стремительно вскочил с постели, на ходу натягивая брюки.

Несмотря на то что чистильщик был изрядно пьян, он проделал процедуру одевания быстро и четко — сказывалась военная подготовка. Но едва он успел ее закончить, как двери вновь с грохотом распахнулись.

Шестеро вооруженных людей, одетых, как настоящие спецназовцы, ворвались в комнату. На них были бронежилеты, металлизированные пластиковые шлемы и вооружены они были отнюдь не дробовиками — парализаторы, игольчатые пистолеты, энергетические дубинки...

Танаев сразу же понял, что эти люди умеют обращаться со своим оружием и противиться их требованиям бессмысленно, тем более что звучали эти требования весьма лаконично и безапелляционно:

— Всем встать лицом к стене! Руки за голову!

Глава 33

В кабинет мэра Петроводска задержанных ввели сразу после доставки, минуя долгую процедуру оформления идентификационных карт.

Сергей Петрович Платонов получил пост мэра недавно, победив на общегородских выборах своего предшественника, и все еще заботился о том, какое впечатление производят первые месяцы его правления на горожан.

В замкнутой, изолированной системе, которую, по сути, представлял собой Петроводск, более-менее значительные фигуры все время находятся на виду и прекрасно знают друг друга, а местная желтая газетенка, которую не удалось закрыть ни одному мэру, следила за каждым их шагом. В этих условиях личные впечатления горожан от своих руководителей значили немало.

Платонов выглядел лет на сорок, хотя на самом деле ему было далеко за пятьдесят. Он все еще регулярно занимался спортом, заботился о своем внешнем виде и своей одежде, которую ему, с огромными трудностями, кружным путем доставляли из столицы империи.

Платонов надеялся, что его карьерный рост продолжится и в будущем, хотя, если судить объективно, он уже достиг потолка. Не своего личного потолка, а потолка, возможного в той системе координат, в которой он ныне существовал. И поскольку система сдерживала его потенциал, он стал всерьез подумывать о том, чтобы расширить границы самой системы, вот только средств для этого в его распоряжении оказалось недостаточно.

С юга вплотную подходили границы Модора, и соваться в эту сторону означало, почти наверняка, лишиться всего, включая саму жизнь. Другое дело север... Там все подчинил себе Валамский монастырь. Иногда Платонову казалось, что влияние монастыря на окрестные поселения не настолько прочно, как это утверждали члены его общины.

Он давно искал способа вклиниться в закрытую систему Валамского братства, чтобы изучить все ее слабые места, но до сих пор для этого не представлялось подходящего случая. Границы братства хорошо охранялись боевыми дружинами монахов, прекрасно вооруженными и обученными, а все попытки заслать в Валам шпионов заканчивались провалом.

Именно поэтому Платонова так заинтересовало известие о неофициальном появлении в его городе одного из Валамских монахов... Разумеется, они появлялись в Петроводске регулярно, да только всегда под надежной охраной, поддерживая постоянную связь со своим братством. Найти подходы к этим официальным представителям он так и не сумел. Другое дело — этот странный монах... Мэр не стал спешить с его задержанием, решив сначала выяснить, с какой целью появился в Петроводске этот необычный человек, но после того как пришел сигнал о встрече монаха с потенциально опасным преступником, возможно, связанным с модором, настало время действовать.

Платонов вздохнул и в который раз перечитал ориентировку, представленную ему разведгруппой внешнего патруля.

Брат Альтер, сорок пять лет, разумеется, холост, в братстве состоит, как и все его постоянные члены, с рождения, воспитывался в монастыре. Получил сан посланника второго ранга. Почетный и весьма уважаемый в братстве сан...

А затем, во время выполнения своей последней миссии, брат Альтер исчез. То ли был убит, то ли захвачен модорами в плен. Если он попал в плен, то его наверняка пытались изменить и обратить в посредника темных. Удалось ли это — неизвестно. Зато доподлинно известно, что Альтера вычеркнули из списка живых членов общины и за упокой его души стали отслуживать регулярные мессы. И вот теперь этот брат или то, что из него сделали модоры, объявился в Петроводске. Да еще не один, как только что выяснилось.

Это сообщение настолько заинтересовало мэра, что он отдал распоряжение захватить монаха живьем, не считаясь ни с какими потерями.

Гораздо проще было бы избавиться от монаха тихо и незаметно, точным выстрелом из арбалета. Петроводцы были знакомы со страшной силой Валамского креста и никогда не позволяли себе вступать в прямой конфликт с Валамскими монахами. Закулисные интриги — дело другое, но времена меняются. Мэру нужен был этот человек, несмотря на угрозу, которую представляло для города само его присутствие в Петроводске.

Однако захват прошел на удивление гладко — без единой жертвы, что само по себе было довольно странно. И вот теперь столь интересный Платонову человек, вместе с двумя сопровождавшими его личностями, стоял в кабинете мэра, с наручниками на запястьях.

Сквозь прореху в его мирской одежде, сменившей сутану после ограбления охотничьего магазина, поблескивал серебряный Валамский крест, который никто так и не решился снять с монаха, даже после ареста.

Сергей Петрович отодвинул папку и, словно заканчивая важную работу, демонстративно расписался на последнем листе. Он считал, что показное служебное рвение благодатно сказывается на настроении избирателей, и не подозревал, что люди из ближайшего окружения считали его позером.

— Снимите с моего почетного гостя наручники и оставьте нас, — повелел он.

Капитан команды захвата не спешил выполнять приказ.

— Этот человек может быть опасен, мой командир, вам нельзя оставаться с ним наедине без охраны.

Платонову с трудом удалось сдержать проявление гнева. Простой капитан, вместо того чтобы беспрекословно выполнить приказ, смеет ему перечить!

В такие минуты Платонову становилось понятно, почему Федерация проиграла войну. Либерализм, разведенный ею в армии, приносил свои гнилые плоды даже сейчас, через столько лет. Решив, в конце концов, что капитаном движут благие намерения по обеспечению его собственной безопасности, Платонов с улыбкой напомнил капитану о том, что приказы все же следует выполнять. Было в его обманчиво мягком тоне нечто такое, что заставило того немедленно подчиниться.

— Итак, мой уважаемый друг Альтер, сейчас, когда мы остались с вами наедине, не будете ли вы так любезны просветить меня насчет того, кем вы ныне являетесь на самом деле?

На двух спутников Альтера, оставшихся в наручниках, Платонов демонстративно не обращал внимания, словно их вообще не существовало, хотя один из них представлял для него несомненный интерес. Однако из практики всей своей предыдущей деятельности Платонов усвоил, что сложные проблемы следует решать строго поочередно, не смешивая их одну с другой.

— Кем я являюсь? Господин Платонов! Мы с вами знакомы не один год. Как мне следует понимать ваш вопрос?

— Именно так, как я его задал. Считаете ли вы себя по-прежнему принадлежащим к Валамской монастырской общине?

— Обряд посвящения в нашей общине принимают один раз, на всю оставшуюся жизнь. Так что мне по-прежнему непонятен ваш вопрос.

— А вместе с тем он совершенно очевиден. Вас захватили модоры. Никто, даже ваши собственные монастырские братья, не считают вас больше членом своей общины. Для них вы умерли. Они служат по вашей душе заупокойные мессы. Если вы вздумаете вернуться в Валам, вас предадут анафеме, а затем подвергнут очищению.

— Разум всегда руководил решениями моих братьев, и это дает мне надежду на то, что истина будет установлена!

— И какова же она, эта истина?

— Этот человек, представляющий здесь Федерацию, — Альтер кивнул в сторону Танаева, — сможет свидетельствовать в мою пользу. Он освободил меня до совершения черной мессы. И только Архидьякону нашего монастыря дано право решать, являюсь ли я по-прежнему членом Валамской общины. Он и будет это решать, после того как я предстану пред его очами.

— Довольно смелое утверждение! Пока что вы далеко от своего монастыря. И именно мне приходится решать, что с вами делать дальше и какую опасность вы представляете для общества.

Давайте предположим, что черная месса все же была совершена, а затем вас направили сюда с какой-то тайной миссией.

А если я неправ, то почему вы не пошли прямо в монастырь, после своего чудесного освобождения, зачем свернули к Петроводску?

— Вам наверняка доложили о том, что с нами была больная женщина, наши силы были на исходе, у нас не осталось продовольствия и огня. Мы не могли двигаться дальше, не отдохнув в вашем городе, хотя бы несколько дней, и не найдя временного пристанища для нашей больной спутницы. Я изложил все эти обстоятельства в официальном объяснении, написанном в вашей ратуше, и не скрывался от ваших властей!

— Да, я читал ваше объяснение. Но тогда, когда вы писали эту бумагу, с вами был всего один человек, если не считать упомянутой вами женщины. Откуда же взялся второй? Или он тоже чудесным образом сумел выбраться из царства модоров, специально для того, чтобы свидетельствовать о вашем спасении?

Альтер молчал, склонив голову в глубоком раздумье. Он не знал, как опровергнуть обрушившиеся на него обвинения.

Когда невиновного человека, имея в руках веские аргументы, начинают обвинять в преступлении, которого он не совершал, он теряется, и вместо того чтобы противопоставить предъявленным обвинениям собственные аргументы, начинает возмущенно кричать о своей невиновности.

Но чиновники всегда равнодушны к чужим эмоциям, и подобное поведение обвиняемого лишь усугубляет его положение. Поэтому Альтер молчал, прекрасно понимая, что никакого иного суда для них не предвидится и именно в эти минуты решается вся их дальнейшая судьба.

Танаев понял, что ему пора брать инициативу в свои руки, и шагнул к столу администратора.

— Стоять на месте! — довольно грубо рявкнул мэр, что, впрочем, не произвело на Танаева ни малейшего впечатления. Приблизившись к Платонову на расстояние вытянутой руки, Глеб, не прилагая видимого усилия, разорвал стальную цепь, сковывавшую его наручники, словно она была сделана из бумаги, пододвинул стул и, усевшись напротив потерявшего дар речи мэра, спросил:

— А вы знаете, Сергей Петрович, что жить вам осталось всего десять дней? — Поскольку остолбеневший администратор все еще не пришел в себя и ничего не ответил, Глеб продолжил, делая вид, что разглядывает папку, лежавшую перед ним на столе, но на самом деле краем глаза продолжая внимательно следить за каждым движением Платонова: — Через десять дней федеральный флот начнет ковровые бомбардировки всего северного района планеты, от 48-й параллели до полюса. Федералы, видите ли, полагают, что здесь не сохранилось ни одного нормального человеческого поселения.

На всякий случай они послали меня, чтобы получить подтверждение этому. Если вы воспрепятствуете моей миссии, если я не отправлю, в установленный срок, нужный им сигнал — то бомбардировки начнутся через десять дней, и от вашего города не останется даже пятна на карте.

Вы знаете, что могут сделать с подземными укреплениями нитридные бомбы, со специальными, замедленными взрывателями?

Рука Платонова медленно, сантиметр за сантиметром, начала осторожное движение к приоткрытому ящику стола, и когда она достигла места своего назначения, Танаев резко ударил по крышке стола ребром ладони. От этого удара столешница треснула, а папка с документами выбросила свое содержимое на пол.

— Не нужно, Сергей Петрович, — ласково произнес Танаев, — второй удар сломает вам руку, и придется долго лечиться. Не думаю, чтобы у вас здесь был хороший медицинский стационар, кости могут срастись неправильно, и вы на всю жизнь останетесь калекой.

— Чего вы хотите? — прохрипел бледный как полотно Платонов, на лбу которого выступили крупные капли пота.

— Ничего особенного. Вы сейчас отзовете охрану и проводите нас до ангара, в котором стоят ваши ледовые глайдеры. Затем мы тихо и мирно отправимся в Валамский монастырь, и все проблемы, связанные с нашим пребыванием на территории вашего города, уедут вместе с нами. Ну так как, принимаете вы мое предложение?

Ярость в Платонове все еще боролась со страхом, никто, за всю его жизнь, не смел с ним разговаривать в таком тоне, не смел угрожать ему... Но благоразумие, в конце концов, победило. Они всегда руководили его решениями — благоразумие и осторожность, — только благодаря им он и добрался до высшей административной должности Петроводска.

— У меня ведь нет выбора, не так ли?

— Вы правильно понимаете ситуацию. И учтите, что если по пути к ангару вы попытаетесь вызвать охрану, она вам не поможет.

Как вы смогли убедиться, оружие в рукопашном бою мне не нужно, хотя, с вашего разрешения, мы все же захватим с собой карабины, которые у нас отобрали. Кто знает, что придет вам в голову, после того как мы покинем город.

Я очень надеюсь, что вы будете вести себя разумно, иначе пострадают ни в чем не повинные люди.

А теперь вставайте и перестаньте таращиться на свой пистолет, лежащий в правом ящике стола. Я ударю быстрее, чем вы сможете нащупать курок.

— И можете не сомневаться, он говорит правду, мне пришлось в этом убедиться! — неожиданно поддержал его молчавший до этой минуты Годвин.

Глава 34

Катамаран выскочил на открытое ледовое пространство и развернул свои паруса. Ветер дул сильно и ровно. Развалины Петроводска постепенно скрывались из глаз.

Обстоятельства сложились так, что Лану пришлось оставить в Петроводске. Танаев не смог даже проститься с ней. Что-то в этом было неправильное, что-то такое, что оставляло в глубине его души ощущение потери. И даже не от того, что он расстался с Ланой, — теперь уже, по-видимому, навсегда. Он словно утратил в Петроводске частицу самого себя. Нельзя оставлять на дороге беспомощных и больных друзей, но именно это он сейчас и делал. Сначала Зухрин, теперь вот Лана... Подобные поступки, как считал Альтер, уменьшали внутреннюю силу воина. Возможно, именно из-за них он не сможет больше управлять Мечом Прометея.

Резкий порыв бокового ветра приподнял левую лыжу катамарана, и какое-то время суденышко мчалось, накренившись на один бок. Но судно им досталось устойчивое, самое большое из всех, которыми располагал Петроводск, и, по-видимому, самое быстроходное. Во всяком случае, Глеб старался выбрать именно такое, справедливо полагая, что погони им все равно не избежать. Такие люди, как Платонов, никогда не прощают собственного унижения. Мэр обязательно постарается взять реванш, какой бы кровью ни грозила схватка. Люди для него лишь расчетные величины, лишь ступеньки к собственному пьедесталу.

Судно было приспособлено для движения по заснеженному льду, но, вообще-то, изначально строилось для движения по водной поверхности, и во время короткого местного лета использовалось по своему прямому назначению.

Сейчас на ровной ледяной поверхности, покрытой почти метровым слоем плотного снега, оно неслось вперед со скоростью гоночного автомобиля.

Ветры здесь сильные и дуют постоянно — и если этот ветер не изменит своего направления, они пройдут отделявшие их от Валама восемьсот километров суток за двое.

Но Танаев не сомневался в том, что в пути их ждут опасности, по сравнению с которыми полный штиль покажется детской забавой.

Слишком легко удался им побег, а когда судьба начинает активно подыгрывать человеку, она всегда прячет в своем рукаве парочку неприятных сюрпризов, чтобы выдать их в самом конце, когда жертва расслабится и полностью поверит в свою удачу.

За рулем сидел Альтер, он лучше всех ориентировался на местности, хотя как тут можно ориентироваться, Танаев совершенно не понимал. После того как из глаз скрылся берег залива и искореженные руины довоенных зданий Петроводска, пространство вокруг представлялось ему ровной белой простыней, без малейшего ориентира.

Годвин занимался тем, что проверял ружья и раскладывал патронташи с зарядами так, чтобы каждый из них в любую минуту смог использовать оружие.

Если за ними выслали погоню, они должны с ней встретиться в ближайшие часы. Местные водители сумеют выбрать более короткий маршрут. Если же стычки не произойдет до вечера, можно будет считать, что им удалось благополучно оторваться.

— Кажется, я что-то вижу... — пробормотал Годвин, прерывая раздумья Танаева.

— Где?! — Вопрос был вполне уместен, потому что, кроме легкого снежного тумана, поднятого сильным ветром, Танаев ничего не мог рассмотреть в той стороне, где совсем недавно скрылся берег залива.

— Ты не туда смотришь. Впереди, на двадцать градусов восточнее нашего нынешнего курса.

Танаев посмотрел в указанном направлении и понял, что недооценил скорость местных легких глайдеров, выигрывавших у них в гонке за счет своего малого веса. Даже небольшая площадь парусов не помешала им успешно выйти наперерез глайдеру Танаева и перекрыть ему дорогу. Теперь их собственная скорость лишь помогала сокращать расстояние до противников.

— Ты пробовал связаться с Валамом? — обратился Танаев к Альтеру, одновременно потянувшись за охотничьим карабином, прикрепленным к борту возле его правой руки.

— Я все время это делаю. Но до монастыря слишком далеко. Ответа нет. И дело даже не в этом, я вообще ничего не чувствую. Обычно при попытке установить связь я ощущаю, как силовое поле моего креста входит в контакт с эфиром. Там всегда есть напряжения самых разнообразных полей, но сейчас там совершенно пусто. Такое затишье в эфире возможно только перед сильной магнитной бурей. А здесь, на севере, это означает, что связь не удастся установить, пока эта буря не закончится.

— Выходит, ожидаемые мной неприятные подарки судьбы начали сыпаться, будто из рога изобилия. Вскоре придется стрелять, мы сближаемся слишком быстро, и отворачивать в сторону бесполезно. Уйдя под ветер, мы полностью потеряем скорость.

— Сколько их? — спросил Альтер, не отрывая взгляд от беспорядочно вращавшейся стрелки компаса.

— Пока восемь. Но вполне может статься, что это всего лишь передовой отряд.

— У них больше нет глайдеров. Они бросили в погоню за нами все, что имели.

— Этого вполне достаточно, все будет зависеть от того, какое у них оружие.

— Можешь не беспокоиться, оно окажется значительно лучше нашего! — мрачно пообещал Годвин и оказался прав. Они убедились в этом, когда дистанция между ними и преследователями сократилась до пятисот метров. Раздались первые выстрелы, и пули с отвратительным визгом стали вздымать фонтанчики снега на ледяных торосах, по обеим сторонам несущегося в лоб стрелкам катамарана.

— Может, лучше отвернуть? — спросил Годвин.

— Не имеет смысла, мы потеряем попутный ветер, они сразу же нас догонят и начнут обстреливать сзади.

— Да, это намного хуже, — согласился Годвин, — сейчас на нашей стороне единственное преимущество — большая скорость, они не успевают как следует прицелиться.

— Почему ты не стреляешь? — спросил Танаев Годвина, помогая Альтеру сменить галс, для чего ему потребовалось, распластавшись на палубе, перебраться на противоположный борт и перебросить упрямый косой парус на сорок градусов влево. Катамаран резко изменил направление, и очередной залп искрошил лед далеко в стороне от их ледового суденышка.

— Их карабины заряжены пулями, эти заряды намного дальнобойнее наших!

— А кто тебе мешает использовать такие же? Мы с Альтером набирали по полному комплекту к каждому карабину.

— Знаю. Но картечь для близкого боя намного эффективнее. Сейчас у них преимущество в количестве стволов, которое они используют на всю катушку. Но как только мы сблизимся, картечь сведет это преимущество на нет!

— Вы собираетесь убить этих людей? — осведомился Альтер, с трудом удерживавший рулевую лыжу в заданном Танаевым направлении.

— Почему бы и нет? Ведь именно это они пытаются проделать с нами!

— Может, мне использовать крест, чтобы избежать кровопролития?

— И надолго его хватит, при таком количестве целей? Береги свой заряд на самый крайний случай и не используй его без моей команды!

Они продолжали мчаться в облаке снежной пыли, в какой-то мере прикрывавшей их от прицельного огня. И в лоб им на полной скорости летели восемь глайдеров. Вскоре их противники поняли свою ошибку — на таких скоростях вести прицельный огонь не удавалось. Однако операцией руководил опытный офицер.

Танаев понял это после того, как развернувшиеся цепочкой у них на пути глайдеры все разом сбросили паруса и завалились набок, замерли на месте.

Их команды, не теряя ни секунды, укрылись за корпусами своих судов и залегли в снегу, собираясь открыть убийственный перекрестный огонь. Даже неопытной стрелок из позиции «лежа с упором» почти наверняка поразит цель.

Но их маневр несколько запоздал. Теперь их разделяло не больше сорока метров, и карабин Годвина сразу же показал, на что способна картечь с такого близкого расстояния.

Первым же выстрелом он вдребезги разнес хрупкий фанерный корпус ближайшего суденышка и вывел из строя двух его стрелков.

Годвин непрерывно продолжал вести свой смертоносный огонь в автоматическом режиме, и каждый его выстрел находил цель. Опоздай он хоть на несколько секунд — с ними было бы покончено. Но Годвин был опытным бойцом и точно рассчитал время.

Настало мгновение, когда их катамаран поравнялся с неподвижными глайдерами противников и, не снижая скорости, пронесся мимо.

На секунду перед глазами Танаева, одной рукой управлявшего парусом, а другой сжимавшего изрыгающий огонь карабин, мелькнуло искаженное ужасом и болью лицо одного из их противников. Он видел, как картечь его карабина разорвала тому грудь.

Наступил самый опасный момент, когда они, проскочив мимо своих противников, уже не могли вести огонь с близкого расстояния, к тому же заряды в магазинах их карабинов закончились, — оружие требовало перезарядки, и стрельба с их стороны вообще прекратилась.

Для тех из противников, кто находился достаточно далеко от линии их прорыва и потому остался в живых, настал момент, когда они могли поквитаться за жизнь своих товарищей.

Уходивший на всех парусах катамаран представлял собой отличную мишень.

— Давай! — крикнул Танаев Альтеру, вырывая из его рук весло рулевой лыжи. — Покажи им, на что способен твой крест!

Волна синего кольцеобразного пламени понеслась прочь от катамарана, сметая все на своем пути.

Два ближайших катамарана вспыхнули, как свечки, на оставшихся четырех были срезаны мачты, и они больше не могли преследовать беглецов.

Вслед им прогремело еще несколько беспорядочных выстрелов, но их противники, полностью деморализованные ударом Валамского креста, уже не могли вести прицельный огонь, а еще через несколько минут ярко полыхавшие обломки глайдеров исчезли за ледовыми торосами, и на горизонте остался лишь столб дыма, напоминавший о короткой кровопролитной схватке.

— Вы убили нескольких из них! — с осуждением проговорил Альтер, взирая на своих спутников, словно какой-нибудь архангел, с воздетым над головой серебряным крестом.

— А разве ты сам не принимал в этом участия? — осведомился Годвин.

— Огонь моего креста не может причинить вред человеческому телу! Но вы их убили, взяв на свою душу тяжкий грех, и теперь должны молить Господа о прощении.

— Зачем же обращаться к Господу? Он слишком далеко от нас, — возразил Годвин. — Зато ты рядом.

— Не богохульствуй, брат мой. Ты прекрасно знаешь, что мне не дано права отпускать людские грехи, тем более смертные, каковым является убийство ближнего.

— Ты считаешь, что мы должны были безропотно подставить грудь под их пули?

— Мы могли обезвредить их, но не убивать, и доверить свою судьбу божественному Провидению.

— Легко говорить о Провидении, когда на шее болтается крест, защищающий тебя от пуль!

Этот спор продолжался еще долго, но Танаев больше не слушал своих спутников, занявшись осмотром их хрупкого суденышка. Левый борт катамарана был буквально изрешечен пулями, но шпангоуты корпуса держались достаточно прочно и серьезными неприятностями не грозили. Зато мачта, пробитая в нескольких местах, нуждалось в срочном укреплении.

Этим он и занялся. Достав из трюма моток просмоленной веревки и отыскав несколько деревянных реек, он прикрутил их к мачте, в наиболее слабых местах.

К вечеру ветер немного стих, но все равно катамаран шел достаточно быстро, и они уже отдалились от места стычки на большое расстояние. Догнать их теперь не смогут.

Постепенно мысли Танаева переместились с недавней стычки на конечную точку маршрута, к которой каждую минуту приближалось их ледовое судно.

Валамский монастырь... О нем ходило много легенд. Танаев начал собирать любые сведения о монастыре еще на карантинной станции, предполагая, что рано или поздно они ему пригодятся. Но даже с помощью Альтера ему не удалось отделить истину от вымысла. Монах упорно замолкал, как только речь заходила о его обители, хотя во всем остальном был достаточно словоохотлив.

Не вызывала сомнения древность основания Валамского братства. Его история уходила своими корнями в далекие тысячелетия прошлого. С тех пор изменилось даже его название. Но сам монастырь, основанный в незапамятные времена новгородцами, уцелел. Он много раз отражал нападения шведов. И со временем превратился в мощный военный опорный центр, хотя и сохранял свою полную независимость от федерального правительства.

Во времена Большой войны слава этого монастыря, воспитавшего в своих стенах великих воинов, засияла с новой силой. С годами его стены все плотнее окутывались покровом тайны и легенд. В одной из них говорилось, например, о том, что монахи Валама нашли месторождение волшебного камня шунгита, принесенного метеоритом с далекой звезды.

С помощью этого камня они творили могучую волшбу, не позволившую врагам, ни во время войны, ни в последовавшие за ней смутные времена, проникнуть за его стены.

В волшебных свойствах шунгита Танаев имел возможность убедиться совсем недавно. И хорошо запомнил, на что этот камень способен.

В монастыре существовала школа воинов, в которую принимали всех желающих, сумевших пройти испытание и выдержать суровый экзамен.

Испытания проводились каждый год, попасть в школу Валама считалось почетным, и юноши из окрестных селений и уцелевших городов стекались в монастырь, чтобы испытать свою судьбу. Обучение длилось не один год — но никто не знал, куда затем девались все те юноши, что прошли полный курс обучения. Они таинственно исчезали, не оставляя после себя никаких следов, даже в легендах.

Резкий толчок, едва не сломавший одну из лыж катамарана, вывел Танаева из задумчивости.

Становилось слишком темно, и дальнейшее движение было слишком опасно. Под ровным снежным покровом местами скрывались высокие ледяные нагромождения. Налетев в темноте на одну из этих ледяных глыб, они могли лишиться своего судна.

Посовещавшись, решили остановиться на ночлег.

Погоня им больше не угрожала. До Валама оставалась пара сотен миль, и уже завтра они должны были увидеть его древние стены.

После полуночи ветер немного стих, тучи разошлись, и в просветах время от времени выглядывала бледная, ущербная луна.

Ночевать решили внутри катамарана, не разбивая наружного лагеря. В трюме было достаточно места для трех спальных мешков. Тонкий корпус лодки не был способен сохранить тепло, зато неплохо защищал от ветра.

Первым выпало дежурить Альтеру, но где-то далеко за полночь, когда сон был особенно крепким, он растолкал Танаева, и тот долго недоуменно таращился на часы, до начала его смены оставалось еще часа два.

— Есть связь с монастырем... — хриплым шепотом произнес Альтер, оглядываясь, словно доверял Танаеву немыслимую тайну.

— Почему ты не разбудил меня раньше? Что они говорят?

— Они ждут нас и до прибытия отказываются вести какие бы то ни было переговоры.

— Так вызови их еще раз! Я хочу поговорить с настоятелем.

В ответ Альтер лишь отрицательно и печально покачал головой.

— Я не могу этого сделать. Они заблокировали мой канал. Они мне не верят, как не поверил и мэр Петроводска. Я не знаю, что нас ждет в Валаме. Вполне возможно, то самое «очищение», о котором говорил Платонов.

Танаев окончательно проснулся, долго вопросительно смотрел на Альтера, ожидая продолжения, но тот упорно молчал.

— Может, все же пояснишь, что это такое? Что собой представляет это самое «очищение»?

— Тех, кто контактировал с модорами, сжигают на костре — при малейшем подозрении на психомонтаж.

Может, это и покажется вам жестоким, но именно это правило позволило монастырю столько лет уберегать нашу общину от проникновения модорских посредников.

Глава 35

Они увидели стены монастыря и его древние башни задолго до того, как приблизились к нему на расстояние полета стрелы. Солнце, словно решив вознаградить их за долгий и трудный путь, прорвало пелену облаков и покрыло красноватыми отблесками невысокие кряжистые башни монастыря, сложенные из серого, плохо обработанного камня.

— Хорошая примета! — воскликнул Годвин, приветствуя появление солнца приподнятыми и сведенными вместе ладонями. Древний жест, сохранившийся в течение долгих веков и пришедший из языческих обрядов идолопоклонников. Танаев промолчал, не желая показывать свое истинное настроение. Тревожное предчувствие не покидало его с той самой минуты, как монах рассказал об обряде очищения.

Сам же Альтер, повернувшись к Танаеву, пробормотал так, чтобы его не слышал Годвин:

— Кровавый цвет солнца не предвещает нам ничего хорошего.

— «Иди навстречу своей судьбе, если не можешь ее изменить», — так говорил один из моих учителей, много веков назад, — ответил Танаев. Альтер долго молчал, потом усмехнулся, глядя на солнце:

— Пусть Бог даст вам силы принять достойно вашу судьбу, какой бы печальной и несправедливой она вам ни казалась.

— Ты говоришь так, словно тебя самого наша общая судьба не касается.

— Мою судьбу определяет община, — и каково бы ни было ее решение, я приму его с радостью. Вам, лишенным веры, сделать это будет намного труднее.

За последние несколько часов в поведении и настроении Альтера произошла резкая перемена. Танаеву это не нравилось. Он пытался понять причину, но, кроме того, что Альтер знает о том, что их ждет за стенами монастыря, гораздо больше, чем говорит, — ничего не приходило в голову.

За время долгого совместного пути по ледяной пустыне, с того самого момента, как он спас монаха от страшной смерти, его отношение к этому человеку менялось несколько раз, и до сих пор он оставался для Танаева загадкой.

— Я не могу согласиться с тем, что Валамское братство, каким бы могущественным и уважаемым оно ни было, имеет право решать нашу судьбу.

— Наше мнение не так уж много значит, когда приходится сталкиваться с внешними силами, намного превосходящими наши собственные.

Танаев ничего не ответил на это, лишь еще больше нахмурился и подумал, что никто не в состоянии определить подлинное соотношение противоборствующих сил до тех пор, пока они не столкнутся.

Он помнил немало случаев, когда в совершенно безнадежных ситуациях верх одерживали те, кто казался уже обреченным... А что касается его самого, то он до сих пор не в состоянии определить все свои возможности. Знал только, что глубоко в его груди тлеет искорка того неугасимого огня, который пылал внутри огненного меча, разрушающего все преграды. — Меча Прометея...

Вспомнив об этом, он расправил плечи и загнал глубоко внутрь неуместную сейчас тревогу, весьма смахивающую на страх. Что-то уж слишком он стал похож на обычного человека. Негоже ему, выстоявшему в поединке с самим Хорстом, бояться монашеской общины, хоть она и распространила свое влияние на весь север этой огромной страны, послала своих эмиссаров в самые отдаленные земли и на протяжении столетий сумела выстоять против нашествия Модора. Ее уважать надо, а не бояться.

С этими людьми он обязательно найдет общий язык, раз уж у них один и тот же враг.

Вскоре они приблизились к воротам монастыря. Его высокие стены, обросшие мхом и позеленевшие от времени, казалось, впитали в себя столетия, пронесшиеся над ними.

В бойницах небольших башен, охранявших ворота, не было заметно стражников, но как только путники приблизились вплотную к воротам, подъемный мост, поддерживаемый мощными стальными цепями, с грохотом опустился, открывая им путь через ров, лишенный бесполезной в такой мороз воды, но зато снабженный отвесными крутыми стенами и острыми кольями, торчавшими с его дна.

Возможно, опустившиеся при их приближении ворота были хорошим знаком, а может быть, совсем напротив. Сомнений не оставляло лишь то обстоятельство, что их здесь ждали.

Но каждый раз, когда неведомая опасность поджидала его за воротами, отмечавшими очередной поворот в судьбе, Танаев испытывал знакомый холодок и хорошо знал его причину.

Его тренированное сознание и обостренные ментальные способности ощущали присутствие разлитой вокруг огромной силы, способной скрутить окружающее пространство и вывернуть его наизнанку.

Пока что эта сила была равнодушна к его появлению, но в любой момент, при малейшей ошибке, при малейшем неверном шаге, она могла стать враждебной.

Больше всего Танаева беспокоило, что он не мог определить природу неизвестной ему силы. Она не имела отношения ни к тем темным потокам энергий, которыми управлял Хорст, ни к светлой энергии Огненного Меча, ни даже к той, что давала силу кресту Альтера. Хотя в последнем Глеб не был уверен, а разобраться не успел, потому что, как только они ступили на мост, ворота монастырской крепости поползли вверх, открывая им дорогу во внутренний двор.

На звонницах ударили колокола, и Танаеву совсем не понравился характер их звона. Ничего торжественного или величественного не было в звуках, поплывших прочь от монастыря, по лежавшей вокруг него окоченевшей от холода ледяной равнине. Так звонят за упокой, а не за здравие. Странное приветствие! Но не успел он в достаточной степени оценить характер звона, как все его внимание поглотила картина, открывшаяся их взорам.

Перечеркнув своими шеренгами широкий монастырский двор, выстроилась в боевом порядке вся монастырская община.

В первой шеренге стояли монахи-воины, лица которых были закрыты черными масками и надвинутыми на глаза капюшонами. В их руках не было оружия, зато на рясах ярко блестели знаменитые Валамские кресты.

Их было не слишком много, носителей этих крестов, не больше двух десятков. Словно подслушав его мысли, Альтер прошептал:

— Носить эти кресты имеют право лишь члены Высшего совета Валамского ордена.

— Но, значит, и ты в него входишь? Почему же ты не сказал мне об этом раньше?

— Прости, брат. Я лишь выполнял указания синода, полученные мной перед моей миссией...

«Миссией»? Распятие на кресте у модоров он называет «миссией»? Интересно, чего еще я не знаю об этом человеке?

За первой шеренгой монахов-воинов выстроилась вторая, гораздо более многочисленная. Толстые рясы этих братьев скрывали под собой нагрудники, а обнаженные мечи, воздетые вверх, то ли в жесте приветствия, то ли угрозы, были достаточно красноречивы для того, кто понимал их смысл.

— Здесь нет настоятеля, — вновь прошептал Альтер, — и это очень плохой знак!

Они, не останавливаясь, миновали ворота и очутились внутри монастырского двора. Тяжелая махина, снабженная заостренными стальными шипами на своей нижней планке, с печальным скрипом опустилась у них за спиной.

— Дверца мышеловки захлопнулась! — мрачно подытожил Годвин.

Они остановились точно посреди двора, окруженные с трех сторон вооруженным каре. Приподнятые над головами монахов мечи зловеще поблескивали.

— А еще говорят, что члены братства осуждают орудия убийства! — прокомментировал Годвин.

Они стояли неподвижно уже с минуту. Фигуры монахов могли бы сойти за изваяния, если бы ветер не развевал полы ряс с вышитыми на них крестами.

Над монастырем по-прежнему плыло глухое, угрожающее уханье, которое сейчас с трудом уже можно было принять за обычный колокольный звон. Били только в главные колокола, и басовитые, тяжелые звуки обрушивались на стоящих на площади людей, лезли в уши, словно старались подавить мысли и волю к сопротивлению.

— Долго мы еще будем здесь стоять?! — спросил Танаев, вроде бы обращаясь к Альтеру, но достаточно громко, так, чтобы его слова долетели до стоявших в передней шеренге монахов, с серебряными крестами на груди.

— До тех пор, пока не выйдет его святейшество, настоятель Никонер, — ответил Альтер. — Не теряй терпения, брат мой, — тихо продолжил он, обращаясь только к Танаеву, — в этой обители святой силы твой гнев неуместен. Более того, его могут истолковать неправильно.

И Танаев последовал этому совету. Он скрестил на груди руки и замер, зная, что, если понадобится, сможет стоять вот так, не шелохнувшись, гораздо дольше, чем встречавшие их монахи.

По-прежнему дул ветер, развевая узкие штандарты, кое-где рассекавшие шеренги монахов-рыцарей и хлопая длинными полотнищами с изображением Георгия Победоносца.

Если бы не тяжелый грохот колоколов, картина могла бы показаться ему красивой.

Но тревожные мысли одолевали, не давая сосредоточиться на главном. Альтер — член Высшего совета ордена! Он должен знать много, слишком много, чтобы орден безропотно смирился с его пленением. Но орден ничего не предпринял, чтобы выяснить его судьбу, после того как он попал в лапы к модорам! Что-то здесь было неправильно.

Не давало покоя и все усиливавшееся ощущение сконцентрированной вокруг монастыря мощи. Танаев до сих пор не мог определить ее природу и думал о том, что произойдет с ними, если он ошибся и завлек своих спутников в ловушку.

Впрочем, не всех спутников... Теперь только Годвин не вызывал в нем никакого сомнения. Брат Альтер привел их сюда, преследуя какие-то свои, одному ему известные цели.

Танаев не мог не думать о тех выгодах, которые могли бы получить модоры, захвати они орден изнутри. Разумеется, они бы обязательно сохранили всю его структуру и внешние атрибуты, сделав этот очаг сопротивления вторжению идеальной ловушкой для своих самых грозных врагов!

Б-а-а-м! Ба-а-а-м! — раскатисто грохотали колокола, дул ветер, неподвижно стояли шеренги монахов... Танаев перевел взор далеко за их спины, туда, где в глубине портала главного здания распахнулась небольшая дверь, и из нее вышел невысокий человек в белых одеждах, отчетливо выделявшихся на темном фоне здания.

С его появлением колокола мгновенно смолкли, и наступила тишина, все еще наполненная теперь уже несуществующим звоном, и оттого еще более тревожная.

Человек неторопливо двинулся через двор, к стоявшей у ворот троице. Вот он миновал заднюю шеренгу, совершенно непонятным для Танаева образом проскользнув сквозь нее, ни один из стоявших в строю монахов не сдвинулся с места.

Точно так же, без всякого усилия, он прошел и через вторую шеренгу, причем Танаеву так и не удалось уловить непосредственный момент этого перехода. Только что человек в белых одеждах был позади членов синода, и вот уже он оказался впереди всех, один в центре огромного двора, продолжая свое шествие к замершим от изумления путникам.

Казалось, он не шел, а плыл, не касаясь земли своими белыми сапогами.

— Архимандрит Александер, — прошептал Альтер, падая на колени. Танаев почувствовал непреодолимое желание последовать его примеру, но, стиснув зубы, остался стоять неподвижно.

Чтобы отвлечься от непроизвольного желания упасть на колени, он стал изучать детали одежды приближавшегося к ним человека, стараясь не смотреть ему в глаза, чтобы не позволить изливавшейся из них несокрушимой силе сломить его волю и поставить на колени, отнюдь не в переносном смысле.

На Александере был короткий и даже чуть щеголеватый белый плащ, не похожий на сутану. Белые штаны, заправленные в белые сапоги, и небольшой жезл, небрежно заткнутый за пояс. Когда ветер распахивал полы незастегнутого плаща, открывая взору этот жезл, глаза Танаева не отрывались от него.

Где-то он уже видел подобную вещь, сделанную из слоновой кости или, возможно, вырезанную из моржового клыка. В верхней части жезла, в искусно выполненном цветоложе некоего неведомого растения, покоился шар из серого камня, размером с теннисный мяч...

Такой же камень, значительно меньшего размера, был в кресте Альтера, и Танаев мгновенно понял, какой запредельной силой может обладать эта, с виду совершенно безобидная вещь.

Танаев не двигался, всю свою волю сосредоточив только на том, чтобы устоять на ногах, не рухнуть ниц, под ноги этому старцу, в глаза которого он так и не посмел взглянуть.

— Наемному убийце не место в нашей обители, — тихо произнес Александер, мельком взглянув на бледного, как смерть, Годвина.

— В таком случае откройте ворота, и мы уйдем. Здесь, как я понимаю, не слишком рады нашему появлению! — Голос Танаева звучал почти ровно, ничто в его интонациях не выдавало состояния Глеба.

— Молод и в то же время стар, обожженный злом, живой и мертвый одновременно... — констатировал Александер, даже не взглянув на него. — Книга пророчеств говорила правду. Что ты об этом думаешь, человек, пришедший к нам с далекой звезды?

— Я не мастер разгадывать древние пророчества.

— Зачем ты здесь? — Теперь Александер обращался только к нему, и Танаев старался не отводить взгляд от складок его плаща на груди.

— Мне нужен ответ.

— Я знаю, какой ответ ты ищешь. Но я спросил тебя о другом. Зачем ты вернулся на планету, захваченную злом, что тебе до нее?

— У каждого человека должен быть дом! Эта планета была и остается моим домом!

— Хороший ответ, хотя ты давно уже не человек.

Не поворачиваясь, лишь сменив интонацию и слегка повысив голос, архимандрит обратился к служке, оставшемуся у двери здания, из которой появился Александер:

— Проводи наших гостей в их кельи. Завтра, когда они отдохнут после трудного пути, я побеседую с ними.

Альтер, словно отделенный от всех невидимой чертой, стоял на коленях, низко опустив голову, и в его позе читалось отчаяние. Что-то он сделал не так, чем-то не угодил своему верховному вождю, и тот сделал вид, что даже не заметил его присутствия.

— Могу я быть уверен, что с моими друзьями здесь ничего не случится? — спросил Танаев, впервые осмелившись посмотреть прямо в лицо Александеру, и сразу же утонул в глубине его голубоватых, выцветших от времени глаз. Хотелось целовать край его плаща и выть от восторга. Но Глеб ничего этого не сделал, лишь стоял, не двигаясь, в ожидании ответа.

— Молод и нахален. Смел и настойчив. Возможно, со временем из тебя выйдет толк, человек, сумевший сбежать от самого Хорста.

Александер замолчал, и недовольная старческая складка в уголках его губ неожиданно напомнила о возрасте этого человека. Затем он все-таки ответил:

— В нашей обители ни с кем не случается ничего плохого, разумеется, за исключением тех случаев, когда в этом появляется необходимость.

Закончив эту загадочную фразу, Александер исчез. Только что он стоял перед Танаевым, и вот его нет. Лишь редкие снежинки, непрерывно сыплющиеся с неба, все еще старались не задеть человека, которого здесь уже не было.

Глава 36

Едва закончилась парадная часть странного приема, как гостей развели по разным кельям. Та, которую отвели Танаеву, оказалась сырой и холодной. Возможно, поэтому он долго не мог уснуть. Но, скорее всего, причиной его бессонницы была тревога и то необъяснимое напряжение внешней силы, ощущение которой не покидало его с того момента, как за ними опустились ворота Валамского монастыря.

Проворочавшись в жесткой постели часа два и поняв, что уснуть все равно не удастся, Танаев решил, по крайней мере, выяснить, является он здесь пленником или все-таки гостем. Тем более что выяснить это было совсем просто, достаточно подойти к двери и попытаться ее открыть, что он и сделал, совершенно беспрепятственно.

В темном и длинном коридоре, освещаемом единственным факелом, потрескивавшим в самом его конце, никого не было. Никто не стоял за дверью Глеба, никто не мешал ему покинуть келью.

Он дошел до середины коридора, который в этом месте пересекал другой коридор.

Здания Валама, массивные снаружи, вполне оправдывали это впечатление и изнутри. Где-то здесь был поворот, ведущий к келье Годвина. Нужно было проверить, все ли у Годвина в порядке, раз уж появилась такая возможность. Альтера увели куда-то вниз, но Годвина поместили здесь, на одном с ним этаже, и Танаев запомнил дорогу к его келье.

Свернув в еще более темный коридор, свет в который лишь слегка просачивался от единственного факела из соседнего коридора, Танаев неожиданно ощутил здесь чье-то присутствие, а через десяток шагов понял, что не ошибся, различив в полумраке две неподвижные, словно изваяния, фигуры монахов, стоявших по обеим сторонам двери кельи, в которой поместили Годвина.

— Сторожите? — спросил он с издевкой, не слишком рассчитывая на ответ, но ему ответили:

— Скорее, охраняем.

— Охраняете? От кого? Здесь по ночам бродят привидения?

— Не шутите с этим. Слишком много видели эти стены.

— Я могу войти?

— Разумеется, можете. Но ваш друг спит, вы его разбудите.

— Я аккуратно. — Танаев привык все доводить до конца и не собирался останавливаться на полпути. Эти двое монахов, вооруженных короткими мечами, не казались ему серьезным препятствием, да они и не стали ему препятствовать.

Без всяких проблем он открыл дверь, убедился в том, что Годвин действительно безмятежно спит, закутавшись в тонкое серое одеяло, и вновь вышел в коридор.

— Вы только его охраняете или меня тоже? — осведомился он все тем же насмешливым тоном, который, без всякого основания, появился у него при виде этих добросовестно исполнявших свой долг стражей.

— Вы в охране не нуждаетесь.

— Можно узнать, почему?

— Потому, что вы внушаете ужас всей нечисти, которая иногда просачивается сквозь эти стены.

— Неужели? Никогда не думал, что внушаю кому-то ужас... Но, возможно, вы правы. В таком случае, я немного прогуляюсь здесь. Возражений не будет?

— Нам приказано охранять лишь вашего спутника.

— Чем-то мне ваш монастырь напоминает казарму, — пробормотал Танаев, обращаясь уже к самому себе, и побрел вдоль коридора, к его светлому концу с узкой дверью, ведущей на балкон. Сквозь витражи старинной дубовой двери струился свет луны, и это удивило Глеба, потому что луна в этих краях явление достаточно редкое, и если даже она появлялась, то лишь на минутку пробившись сквозь плотную пелену облаков. Но небо над монастырем было совершенно чистым, без единого облачка. И оно было таким с первой минуты их появления в монастырском дворе.

За дверью оказался даже не балкон, а широкая галерея, идущая вдоль всей наружной стены здания.

Танаев остановился, опершись на перила, и сразу же почувствовал, как морозный воздух выхолаживает из него остатки тепла. Но картина ночного монастыря, освещенного луной, заставила его забыть о морозе. И виной тому были не древние приземистые башни, вдохновившие своей могучей красотой не одного художника. Причина была в том, что он только сейчас понял, откуда здесь взялась луна и почему небо над монастырем не закрыто непробиваемой в этой местности и в это время года пеленой облаков.

Могучая сила, сконцентрированная в колокольнях монастыря и в самом острове, на котором стоял монастырь, закручивалась здесь невидимым для обычных человеческих глаз чудовищным вихрем, по сравнению с которым американские торнадо могли бы показаться детскими игрушками.

Этот вихрь пронизывал всю атмосферу над монастырем и отбрасывал облака, словно легкие пушинки, не позволяя им пересечь невидимую границу.

— Любуетесь нашим вихрем? — произнес за его спиной знакомый голос Александера. Архимандрит возник рядом совершенно неожиданно, и, вспомнив феномен его мгновенного и бесследного исчезновения во время их первой встречи, Танаев этому не удивился.

— Хотелось понять, откуда берется такая прорва энергии? — спросил он, медленно оборачиваясь.

По внешнему виду Александера нельзя было сказать, что он недавно поднялся с постели, скорее уж, совсем не ложился. Гладкие щеки без малейших следов щетины, глубоко посаженные под нависшими бровями голубые глаза, в которые Глеб так боялся заглянуть на площади, сейчас светились добродушием.

— Это один из главных секретов Валамской общины. Но тебе я могу его открыть. Миллионы лет тому назад, перед началом второго ледникового периода, здесь упал метеорит. Осколок древней звезды, вызвавший катастрофу, уничтожившую почти все живое на нашей планете и пустившую эволюцию по совершенно иному пути.

— Что это было, случайность или Провидение?

— Когда-нибудь ты поймешь, что случайностей не бывает. Каждое событие подчиняется неведомому для людей плану. Человеческая раса обязана своим появлением на свет падению этого метеорита.

— Но какое это имеет отношение к сегодняшнему, невидимому обычным зрением излучению?

— Самое прямое. Часть этого метеорита сохранилась до сих пор, и она находится здесь, под островом, на котором стоит наш монастырь. Слышали о шунгите?

— Это тот камень, который дает силу вашим крестам?

— Совершенно верно. И, между прочим, это тайна, которую мы доверяем немногим. Если темные выяснят источник нашей силы, они сделают все, чтобы захватить этот остров. Их появление на нашей планете во многом связано с этим излучением.

Они неспособны ни уловить его, ни увидеть, слишком противоположна их сущность природе этого излучения. Но они знают, что у нас есть источник невиданной силы, и пытаются им завладеть.

— Теперь я понимаю, почему вы так сурово обошлись с Альтером.

— С ним не произошло ничего страшного, он лишь молится в одиночестве, пытаясь искупить свой грех.

— Но ведь он выполнял указания вашего синода! Я догадываюсь, что и в плен он попал не случайно!

— Совершенно верно. Он должен был служить своеобразной приманкой для человека, которого мы так долго ждали, и одновременно — проверкой этого человека. С самого начала мы не имели права ошибаться на его счет.

— Тогда в чем же вина Альтера?

— Святой крест, который был ему доверен, ни в коем случае не должен был оказаться в руках наших врагов. Если бы они узнали о шунгите, их полчища уже осаждали бы нашу обитель.

— Но как он мог обеспечить сохранность креста, находясь в руках модоров?! Они раздели его и прибили гвоздями к деревянному кресту!

— Я знаю... Именно поэтому епитимья, наложенная на него, не была слишком суровой, и только благодаря его подвигу, я могу тебе полностью доверять.

Они молчали какое-то время, и оба, опершись на балюстраду, любовались зрелищем разгула могучей стихии.

— Вы слишком суровы и несправедливы к нему, — пробормотал Танаев, отвечая скорее на собственные мысли. — Он заслужил награды, а не наказания...

— Я вынужден быть таким, и очень редки для меня минуты полной откровенности, такие, как сейчас. Каждому из нас приходится всю жизнь, а иногда и после смерти, влачить свой собственный крест. Но тот, что несешь на своих плечах ты, сын мой, намного тяжелее...

— Что вы имеете в виду, мое прошлое? Что вы о нем знаете?

Александер улыбнулся, и в этот момент показалось, что в глубине его глаз вспыхнули глубоко запрятанные добродушные огоньки, тут же сменившиеся глубокой печалью.

— Я знаю о тебе все, мой дорогой друг. Неужели ты думаешь, что я мог бы доверить нашу главную тайну о шунгите незнакомому человеку?

— Но, в таком случае, вы должны знать, что я не человек, вернее, не совсем человек...

— Разумеется, я это знаю. Это одновременно и твой крест, и источник невиданного могущества.

— Не понимаю. Порой смысл ваших слов для меня слишком туманен.

— Это происходит оттого, что ты не знаешь своего будущего.

— Так откройте мне его!

— Если бы это было так просто! Есть вещи, которые не может знать человек, оставаясь живым. Только на грани смерти ему открывается истина, а узнай он ее при жизни, это знание могло бы изменить всю его судьбу. Ты слишком нужен силам света, еще уцелевшим на нашей планете, и я не могу рисковать. Но небольшую частичку того, что тебе предстоит совершить в ближайшем будущем, я все же вынужден сообщить.

И вновь Александер надолго замолчал, уставившись в пространство взором, обращенным в такие дали, о которых Танаев не имел ни малейшего представления. Тысячи лет ожидания на темной планете, схватка с Хорстом и полный опасности путь на родную планету, — возможно, все это было лишь прелюдией к этой встрече, способной изменить его судьбу.

Есть люди, обращенные в вечность. Святые провидцы и подвижники, служившие людям всю свою сознательную жизнь. Именно таким подвижником был Александер, и Танаев интуитивно это чувствовал. Даже ледяной ветер был не в силах коснуться краев одежды архимандрита, и холод отступал перед тем, кто стоял рядом с ним.

— Там, внизу под нами, в глубинах монастырских подвалов, лежит путь, пробитый осколком звезды во время его падения... — медленно, роняя слова в пустоту, произнес Александер.

— Путь куда? — внезапно заледеневшими губами прошептал Глеб.

— Путь в вечность. В наше изначальное прошлое. Ты ведь пришел сюда, чтобы узнать, откуда взялась та небольшая искорка силы, что ненадолго была подарена тебе божественным Провидением. Там ее истоки.

— Вы хотите сказать, Меч Прометея... — Александер кивнул:

— Не только меч. Но и его хозяин, и те, кто безжалостно приковали Прометея к скале на миллионы лет, все находятся там, в конце пути, по которому не в силах пройти ни один смертный.

— И вы хотите сказать, что я... Что мне предначертано... Что я смогу?

— Но смог же ты сам сотворить для себя вторую жизнь.

Твое тело фактически бессмертно, несмотря на все усилия, которые ты предпринял, чтобы избавиться от этого бесценного дара. Только ты и сможешь пройти через огненный портал. Многие подвижники пытались совершить этот подвиг. Даже пепла от них не осталось. Никто не вернулся. Дойти до портала удалось лишь единицам. А пройти через него не удалось никому.

Излучение, идущее от шунгита, породило в глубинах земли странную, непонятную для нас жизнь. Те твари или, вернее сказать, существа — поскольку многие из них разумны, — что живут в туннелях под монастырем, не принадлежат к темным силам. Но они не приветствуют вторжение на свою территорию, и только воин, обладающий способностями, недоступными обычному человеку, может преодолеть путь, ведущий к вратам иного мира.

— Но я... — попытался возразить Глеб, однако Александер остановил его движением руки.

— Скоро взойдет солнце. У меня почти не осталось времени. Поэтому слушай внимательно. В общине есть брат Миранд. Скажешь, что я повелеваю ему быть твоим учителем. И не торопись, не вздумай отправляться к вратам до тех пор, пока не почувствуешь в себе достаточно силы, пока не научишься собирать ее и копить в своем сердце...

И еще одно, я назначил тебе учителем Миранда, но это не значит, что ты должен полностью ему доверять, как раз наоборот. Кто-то из нашей братии стал предателем, враги, столько лет пытавшиеся пробраться в пределы нашего монастыря, в конце концов сумели это сделать. Может быть, с твоей помощью мне удастся разоблачить предателей. Я мог бы это сделать и сам, но значительно позже. Только во время великого противостояния планет, в день, когда начнется лунное затмение, Господь вернет мне мою прежнюю силу... А до тех пор много воды утечет и много черных дел свершится.

Какое-то время Александер молчал, наблюдая за тем, как вершины колоколен, возвышающиеся над древними седыми стенами монастыря, постепенно окрашиваются слабым светом зарождающейся зари.

— Мне пора. Скоро зазвонят к заутрене. Надеюсь, ты будешь достаточно смел и достаточно мудр, чтобы я смог увидеть тебя снова...

— Мне говорили, что Валамские провидцы могут заглянуть в будущее... Вы это только что подтвердили... — Танаев на какое-то время прервался, не сразу решившись задать такой простой и такой важный для него вопрос: — Вы ведь должны знать, вернусь ли я обратно...

— Есть знание, которым не могут распоряжаться провидцы. Пространство за вратами доступно только богам. Смертные там не бывали. Удачи тебе, воин, победивший время...

Танаев так и не смог уловить момент, когда голос Александера еще звучал у него в ушах, но самого настоятеля уже не было на балконе.

Глава 37

Вернувшись в свою келью после разговора с архимандритом, Танаев вновь попытался заснуть, несмотря на то что колокола в звонницах монастыря уже звали к заутрене, — но сделать это ему так и не удалось. Едва голова коснулась подушки, в дверь настойчиво застучали. Танаев резко вскочил и сразу же понял, что незаметно для себя проспал не меньше двух часов. Скупое северное солнце уже вовсю пыталось ворваться в его келью через узкое запыленное оконце. Стук, разбудивший его, настойчиво повторился.

— Ну, кого там носит в такую рань!? — проворчал он недовольно, уставившись на дверь, которая немедленно распахнулась, и на пороге показался усмехающийся Годвин:

— Рань?! К заутрене прозвонили час назад! Еще немного, и мы рискуем остаться без завтрака!

— А где твои сопровождающие?

— Какие еще сопровождающие?

— Да те самые, двое монахов, что всю ночь дежурили у твоей кельи!

— Не было там никаких монахов! О чем ты говоришь? Они тебе приснились. А вот то, что все обитатели этого святого места давно отправились в харчевню, или как там она у них называется, этот факт не подлежит сомнению!

— Она у них называется трапезной, — усмехнулся Танаев и двинулся в угол, где стоял тазик и ведро с ледяной водой, заменявшие здесь умывальник.

Холодная вода окончательно прогнала остатки сна, но не унесла с собой воспоминания о ночных событиях. Объяснениям монахов, дежуривших у кельи Годвина, он вначале не поверил, но теперь пришлось признать, что они действительно не караулили, а охраняли Годвина, и что ночи в этом святом месте не так уж безопасны, как ему показалось вначале.

Трапезную они отыскали довольно легко. Очевидно, в общине не слишком строго соблюдалось время принятия пищи, и многие здешние обитатели не спеша тянулись по направлению к большой центральной зале, где стояли простые деревянные столы, обильно уставленные простой и аппетитной пищей.

Едва они появились на пороге, как оживленные разговоры, царившие в трапезной до их появления, мгновенно смолкли, и все лица повернулись к ним. Из-за стола поднялся один из монахов, украшенный большим серебряным крестом, в котором, однако, как отметил Танаев, не было волшебного минерала.

Судя по этому отличию, он занимал положение, соответствующее среднему офицерскому составу в армии, хотя военные сравнения были здесь, разумеется, не совсем уместны.

— Прошу к столу, наши дорогие гости. Берите сами любую пищу и уберите потом за собой посуду. Мне поручено вам сообщить, что с нынешней заутрени на вас распространяются все права и обязанности членов нашего братства. После трапезы брат Миранд познакомит вас с вашими сегодняшними обязанностями.

— Это еще что такое? — шепотом осведомился Годвин. — Мы вроде бы пострига здесь не принимали! — Это замечание, однако, не помешало ему направиться к свободной лавке, удачно расположенной напротив большого глиняного блюда с ароматными кусками отварного мяса.

Танаев отстал от него и успел ответить на дружелюбный кивок Миранда, оказавшегося невысоким полным человеком с постоянно улыбавшимися, добродушными глазами. Впрочем, после завтрака Глеб понял, что его первое впечатление от знакомства с Мирандом оказалось обманчивым.

Как только Танаев и Годвин покончили с завтраком, слишком обильным для монастырской трапезы, как к ним подошел Миранд и, все так же приветливо улыбаясь, предложил прогуляться на тренировочный плац.

Танаев решил, что после дарового завтрака отказываться неудобно, а вот Годвин заявил, что на чужие тренировки ему смотреть неинтересно, и отправился, как он сказал, знакомиться с монастырем, выбирая объекты для знакомства по собственному усмотрению.

— Ваш товарищ не приучен к дисциплине! — сокрушенно покачав головой, отметил Миранд.

— Он у нас вольная птица. Всю жизнь полагался только на себя.

— На такого индивидуалиста нельзя рассчитывать в трудную минуту. Если вы собираетесь брать его с собой в поход к порталу, ему придется изменить свои привычки.

— Так вы уже знаете?

— Что именно?

— О предстоящей мне миссии?

— Благодаря пророчеству, об этом знали все братья, задолго до вашего появления. Оставалось лишь убедиться в том, что вы именно тот человек, о котором говорило пророчество.

— И теперь вы в этом убедились?

— Не до конца. Несмотря на то что вы спасли брата Альтера и вернули монастырю святой крест, некоторые сомнения остались. Наши враги коварны, они готовы пожертвовать чем угодно, чтобы проникнуть в эту святую крепость.

— Вы слишком подозрительны.

— Всего лишь осторожны. И это одна из главных добродетелей, позволивших нам выстоять в столь тяжелое время.

— А почему я не видел за завтраком брата Альтера? Что с ним? Он болен, или епитимья, наложенная на него Александером, столь сурова, что не позволяет несчастному даже есть?

— Хлеб и вода — его единственная пища, пока не кончится срок покаяния.

— И это называется благодарностью за услугу, которую он оказал вашему братству!

— Утрата креста обычно наказывается смертью, так что ему повезло. Если бы за него не вступился сам Александер, решение синода, разбиравшего его дело, могло оказаться гораздо суровее.

— Кстати, об Александере... Что за странная у него манера появляться совершенно неожиданно и так же неожиданно исчезать, словно растворяясь в воздухе?

— Наш святой настоятель незримо присутствует возле нас во все времена, а появляется лишь тогда, когда в этом возникает необходимость.

Эта загадочная фраза мало что объяснила Танаеву, но по суровому лицу Миранда он понял, что тот не собирается продолжать разговор на эту тему.

Беседуя, они пересекли монастырское здание по длинному коридору и вышли во внутренний двор.

К удивлению Танаева, ожидавшего, что Миранд ведет его посмотреть на тренировки монастырских воинов, плац оказался совершенно пуст.

Он представлял собой огороженную площадку, сорок на сорок метров. У изгороди стояли козлы с холодным оружием, вызвавшим у Танаева презрительную улыбку. Мечи показались ему слишком короткими, а сталь, из которой были выкованы лезвия, слишком тонкой и непрочной.

Никакого другого серьезного оружия здесь не было, но он промолчал, не желая портить критическими замечаниями настроение своему спутнику.

Тон Миранда неожиданно и резко изменился, едва они оказались на плацу.

— Возьмите этот меч! — категорическим тоном произнес он, протягивая Танаеву нелепое тренировочное оружие.

— Зачем? — спросил Танаев, отвыкший за долгие годы, проведенные на черной планете, от чьих бы то ни было приказов.

Если вы сумеете продержаться с этим мечом против меня хотя бы пять минут, не пропустив опасного удара, я смогу считать ваше задание на сегодня выполненным.

— Но я не получал подобного задания. И считаю тренировки с таким оружием полнейшей нелепостью. У вас что, нет ружей?

— Ружья у нас есть. Вот только в узком пространстве подземных туннелей, да еще в полной темноте, они совершенно бесполезны. Особенно если на вас неожиданно нападут сзади.

А насчет задания... Мы не убийцы, чтобы отправлять к вратам нетренированного воина, так что берите меч, «брат» Танаев, и покажите, на что вы способны.

В слово «брат» Миранд сумел вложить такую явную иронию, что Танаев невольно почувствовал гнев. Он никогда не уклонялся от брошенного ему вызова, и потому, не возражая больше, взял меч и встал в боевую позицию, вспоминая те немногие уроки фехтования, которые он успел получить на тренировочной базе в свою бытность десантником, и тот небольшой опыт, который успел приобрести за время похода к монастырю. Но этого было мало, слишком мало, чтобы продержаться против опытного воина, каким, несомненно, являлся Миранд. Танаев понадеялся на быстроту своей реакции и едва не поплатился за это в самом начале поединка.

Миранд ринулся на него, с совершенно непостижимой для своей комплекции скоростью, а приблизившись вплотную, обрушил на Танаева целый каскад ударов, слившихся в неразрывную серию.

Какое-то время навигатор, порядком подзабывший древнее искусство фехтования, еще успевал уклоняться от самых опасных ударов, но в один из моментов, когда его меч скрестился с мечом Миранда, внимание Глеба отвлекла странная вспышка света, возникшая в месте соприкосновения боевой стали.

Не так уж прост оказался этот «тренировочный меч». Тонкая, как бумажный лист, сталь, из которой было изготовлено оружие, тем не менее не позволяла лезвию изгибаться, даже во время экстремальных нагрузок. Вот и сейчас, отразив очередной удар, меч не прогнулся, как того ожидал Танаев, и его толщина, видимо, не имела к этому никакого отношения.

Чтобы справиться с бешено наступавшим на него Мирандом, наносившим своим оружием удары, вовсе не похожие на тренировочные, Танаев, как это с ним иногда бывало в наиболее напряженные моменты его жизни, перешел в ускоренное временное измерение. Мир вокруг замер, растянулся на тысячи долгих секунд, и он увидел, как лезвие мирандовского меча неторопливо, словно затаившаяся для броска кобра, совершает вокруг лезвия его собственного меча круговое движение, постепенно отводя его руку, державшую оружие, в сторону и вниз, каким-то неизвестным Глебу приемом.

Он понял, для чего это делалось и каким будет следующее движение его противника, но, несмотря на свою увеличившуюся быстроту реакции, уже ничего не успевал сделать. Слишком поздно включились его уникальные способности, ускорявшие движения в несколько раз. Глеб успел присесть и отклониться всем корпусом назад, стараясь уйти от приближавшейся к его груди полосы боевой стали, но сделал это недостаточно быстро.

Меч Миранда, пробив отчаянную защиту Танаева, прошел над его правым плечом и вдруг, изменив направление своего движения, коснулся его шеи, легко прорезав куртку. Судя по резкой боли, лезвие проникло достаточно глубоко в его тело, и у Танаева не осталось ни малейшего сомнения в том, что Миранд нанес ему рану умышленно.

Сразу же после своей сокрушительной атаки его противник отпрянул назад и опустил меч к земле, словно возвещая об окончании поединка.

Но теперь Танаев почувствовал настоящий гнев и, подстегнутый вспышкой ярости и боли, бросился в ответную атаку.

Он был уверен, что его последний выпад достигнет цели, и уже не думал о том, что оружие в его руках совсем не похоже на тренировочное и способно наносить серьезные раны.

Однако Миранд, в самый последний момент, ускользающим и невероятно быстрым движением успел приподнять свой меч и отразить удар Танаева.

Пропустив противника мимо себя, он вихревым движением выбил оружие из рук Танаева, и меч, с жалобным звоном пролетев через всю площадку, вонзился в изгородь.

— Успокойтесь, мой разгневанный брат! Успокойтесь. Я должен был увидеть вашу кровь.

Они стояли друг против друга, тяжело дыша, и левая рука Танаева все еще искала на поясе несуществующую рукоятку виброножа, который он предусмотрительно снял перед поединком.

— Зачем? — хрипло спросил он, постепенно усмиряя собственную ярость и понимая, что Миранд не собирается продолжать поединок и не воспользуется только что полученным преимуществом.

— Вы ведь уже поняли, что это не простые мечи. Их ковали в наших кузницах, и на завершающем этапе раскаленную сталь натирали порошком шунгита. Его зерна вплавились в поверхность лезвия, и теперь, если этот меч проникнет в тело существа, в жилах которого течет темная кровь, он выделит энергию, способную превратить противника в горстку пепла.

Модоры придумывают бесконечное количество хитростей и идут на любые жертвы ради того, чтобы проникнуть за стены монастыря. Я должен был убедиться...

— И кто же вам поручил подобную проверку? А может быть, это ваша собственная инициатива? До каких пределов простирается ваша подозрительность? Или она не имеет предела?

— Мне приказали обучить вас тайным приемам защиты, которые известны только нашим братьям. Мне приказали также подготовить вас к миссии, которую не смогли выполнить наши лучшие подвижники. Это вызвало у меня определенные сомнения. Я должен был знать наверняка, что имею дело с другом, а не с врагом.

— Иными словами, вы сами решились на эту проверку?

Миранд молчал, подтвердив своим молчанием предположение Танаева. Боль от неглубокой раны уже прошла, навигатор знал, что к завтрашнему дню от нее не останется даже шрама, и все же что-то ему основательно не нравилось в этой истории. Чего-то Миранд недоговаривал. Иногда в его словах Танаев чувствовал прямую ложь. Он всегда ее тонко чувствовал и не сомневался, что интуиция не зря предупреждает его и на этот раз. Вспомнились слова Александера о том, что нельзя никому слепо доверять даже в этой святой обители, в том числе и Миранду... И если этот удар был нанесен умышленно, с неизвестной ему целью, то об этом должен узнать архимандрит.

— Проводите меня к Александеру!

Что-то случилось с лицом Миранда после этого требования. Среди целой гаммы чувств, которые заставили покраснеть монаха, проскользнуло удивление, но оно явно играло не самую первую роль.

— Проводить вас к кому, сударь?

— К Александеру! К вашему настоятелю! Настоятель обещал мне...

— Александер, наш святой настоятель, не мог вам ничего обещать. Он умер сорок лет назад. Я не могу вас к нему проводить. Вы уж простите!

Эта фраза рефреном отдавалась в ушах Танаева несколько раз, прежде чем он сумел произнести:

— Может быть, и на торжественной встрече в день нашего прибытия его не было?

— Был его образ, двойник, привидение — называйте, как хотите, но самого Александера там не было.

— Ну, знаете, с меня хватит! Ваша святая обитель похожа на дом умалишенных!

Глеб уже прошел половину расстояния до калитки, когда его нагнал вопрос Миранда:

— А что именно обещал вам Александер?

— Он обещал отправить меня к вратам, пробитым под вашим монастырем и ведущим, как я теперь начинаю понимать, в преддверие ада!

— В таком случае, вам не удастся уйти отсюда, не выполнив его пожелания.

— Уж не вы ли меня остановите?

— Я не собираюсь вас останавливать. Но никому еще не удавалось нарушить приказ Александера, независимо от того, в каком состоянии находился архимандрит, когда его отдавал.

Приблизившись к тому месту в ограждении, где меч, выбитый из его рук, вонзился в щит, Глеб мимоходом, словно невзначай, схватился за рукоятку и выдернул меч.

Это потребовало значительного усилия, но зато теперь оружие снова оказалось у него в руках, и он не собирался больше с ним расставаться.

Ежесекундно ожидая окрика и распоряжения вернуть меч, Глеб стремительно пересек плац и захлопнул за собой калитку.

Не сказав ни слова, Миранд проводил его недобрым взглядом, в котором можно было увидеть странную смесь страха и раздражения.

Годвина Танаев нашел в его келье, где тот, с пользой для себя, «знакомился с монастырем», переваривая обильный завтрак в собственной постели.

— Вставай! Нам предстоит одно дело.

— Можно узнать, какое? — спросил тот, не спеша покидать теплую постель. Везде, где это возможно, Годвин старался избегать неприятностей и выбирал путь наименьшего сопротивления. Но зато уж в тех случаях, когда обстоятельства припирали его к стенке, он действовал решительно и эффективно.

За это качество Танаев и ценил своего разгильдяистого помощника, постепенно и незаметно становившегося его другом, несмотря на темное прошлое Годвина, омраченное заказными убийствами. Но эти убийства происходили так далеко от мира, в котором некогда существовал Танаев, что воспринимались им как нечто эфемерное и далекое от нынешней реальности.

— Нам надо найти Альтера. У меня возникло ощущение, что он опять попал в беду. Мне кажется, в этой святой обители слишком часто говорят одно, думают другое, а делают третье. Альтер поможет нам разобраться в том, кто здесь враг, а кто друг.

Закончив эту тираду, Танаев расстегнул свою продырявленную куртку, на которую давно уже с подозрением поглядывал Годвин, и, обнажив раненое плечо, подошел к зеркалу.

Хотя регенерация шла не так быстро, как раньше, рана уже затянулась. На ее месте отчетливо выделялся розовый выпуклый шрам, прикосновение к которому вызывало тупую, ноющую боль.

— Что с тобой произошло? — спросил Годвин, стремительно покинув постель и приблизившись к Танаеву с явным желанием помочь.

— Результат тренировочного поединка.

— Неловкость или случайность?

— Не то и не другое. Эта рана нанесена умышленно.

— Ты уверен, что она чистая? Мне поискать местных лекарей? Валамский монастырь славится своими врачевателями.

— Я не нуждаюсь в лекарях, а кроме всего прочего, мы не знаем, кому здесь можно доверять. Лекарство легко превратить в яд.

Покончив с изучением собственной раны, Глеб вернулся к скамейке, на которую небрежно бросил свою изрезанную куртку, и, приподняв ее, неожиданно замер. По лицу его медленно разливалась смертельная бледность, а руки лихорадочно обшаривали поверхность куртки, выворачивая наизнанку карманы.

— Что с тобой? — встревоженно спросил Годвин. — Что случилось?

— Пропал передатчик...

— Какой передатчик? — не сразу понял Годвин.

— Тот, по которому я должен был отправить сигнал командованию федерального флота, чтобы предотвратить ковровую бомбардировку северных районов планеты! Но я не мог его потерять! Единственное место, где это могло случиться, — плац, на котором меня ранили. Лезвие меча зацепило внутренний карман куртки. В образовавшееся отверстие передатчик мог вывалиться... Сомневаюсь, чтобы подобный удар можно было рассчитать специально. Миранд вообще не мог ничего знать о передатчике! — Танаев словно размышлял вслух, но в его тоне слышалось сомнение в собственных словах.

— Так давай поищем его! Ты только что вернулся с плаца, вряд ли твой передатчик мог кому-нибудь понадобиться! Там было много народу?

— Только я и Миранд.

— Тогда не стоит переживать раньше времени! Мы найдем его!

Глава 38

Но они ничего не нашли на пустом плацу, хотя перевернули каждый камешек. Миранда, разумеется, здесь тоже уже не было.

— Что ты об этом думаешь? — спросил Годвин, когда безрезультатные поиски передатчика закончились и оба, потрясенные неудачей, присели на скамью, за которой стояли пустые теперь козлы для тренировочного оружия.

Танаев долго мрачно молчал, постепенно осмысливая размеры катастрофы и ее возможные последствия. Не получив вовремя условного сообщения, Катасонов решит, что последняя отчаянная попытка федералов узнать о происходящем на захваченной планете окончилась неудачей, и отдаст приказ о начале бомбардировки.

До условленного крайнего срока оставалось всего девять дней, и сейчас Танаев проклинал себя за то, что не отправил сообщение раньше, тянул до последнего, все еще надеясь что-то уточнить и выяснить. Хотя и так было ясно, что на Земле сохранились обширные районы, неподконтрольные модорам, в которых жили вполне нормальные люди, и теперь все они могли, по его милости, погибнуть.

— Рану мне нанесли не случайно! Теперь я начинаю понимать, для чего это понадобилось, — произнес Танаев, сжимая челюсти. В его глазах разгорался огонь, не предвещавший ничего хорошего виновнику происшествия.

— Не торопись с выводами. Для того чтобы специально подстроить этот ваш поединок, Миранд должен был знать о твоем передатчике. Ты говорил кому-нибудь из местных о том, что носишь его с собой?

— Здесь я вообще ни разу не упоминал о передатчике.

— Зато ты достаточно часто говорил о нем во время нашей долгой дороги к монастырю...

— Ты хочешь сказать, что Альтер нас предал? Я не верю в это!

— У любого из нас есть определенный предел выносливости. Опытным палачам не потребуется много времени для того, чтобы сломить человека и заставить его говорить.

— Но мне сказали, что на Альтера, в наказание за утрату креста, наложили всего лишь небольшую епитимью, во время которой он должен пребывать в одиночестве.

— Вот именно. Чтобы не общался с нами. Чтобы мы не могли узнать, что происходит на самом деле!

И это вполне могло быть правдой! Сейчас, вспоминая все детали исчезновения Альтера, его страх перед предстоящим наказанием и странное прощание, перед тем как его увели, Танаев уже почти не сомневался в правоте Годвина. Но тогда получалось, что они, ничего не подозревая, все же попали в хорошо подготовленную ловушку! И одним из организаторов этой ловушки был сам Александер! А вот в это Глеб не мог поверить, несмотря на то, что факты противоречили его убежденности. Облако светлой силы, окутывавшее этого человека, исключало самую возможность предательства с его стороны. Но Александер мог не контролировать всего, что делается в монастыре. Он сам говорил об этом, когда просил помочь ему разоблачить предателей! Не зря Танаев давно чувствовал, что с Альтером происходит что-то ужасное! Сейчас многие слова архимандрита предстали перед Глебом в совершенно новом свете. Но он не сделал из них должных выводов и теперь расплачивался за это.

— Мы будем искать Альтера! Если понадобится, перевернем весь монастырь, но я узнаю, что здесь происходит!

— Как ты собираешься найти монаха? Монастырские здания похожи на лабиринт! А на нижних этажах, где его прячут, наверняка стоит охрана.

— Есть два способа...

— Я предпочитаю второй! — сразу же отреагировал Годвин, догадавшийся, что под первым способом Танаев подразумевал свои колдовские штучки, с использованием транса. — Сначала я попробую свой способ: захватить заложника и заставить его разговориться. Твой транс в этом месте может обернуться для нас серьезными неприятностями. Здесь хорошо поставлена слежка, я чувствую ее на каждом шагу!

— И все же придется сделать именно это. Если мы захватим заложника, нас отсюда, в лучшем случае, немедленно вышвырнут. К этому я еще не готов. Слишком могучие силы противоборствуют друг другу в Валаме. Я должен в этом разобраться!

Недовольно ворча, Годвин направился к двери, чтобы снаружи подстраховать Танаева и не позволить никому проникнуть в его келью, пока Глеб будет находиться в беспомощном состоянии. Он знал, как тяжело дается Танаеву проникновение в ментальный мир, всегда вызывавший в самом Годвине волну животного, неподконтрольного разуму ужаса.

Едва за Годвином захлопнулась дверь, как напускная уверенность, которую Танаев старательно демонстрировал перед ним, да и перед самим собой, если уж быть до конца откровенным, сразу же покинула навигатора.

Его ментальные способности уменьшались по мере того, как преобразования, начавшиеся в его организме, захватывали все большие области. Но даже сейчас, в эту трудную минуту, он не жалел о том, что решил расстаться со своими уникальными способностями ради того, чтобы стать обычным человеком, и знал, что никогда не будет об этом жалеть. У него появилась надежда, что в могучем поле магической энергии монастыря его прежние способности вернутся, если и не в полной мере, то хотя бы настолько, чтобы позволить ему отыскать Альтера, успевшего за время их совместного путешествия стать ему близким другом.

Тяжело вздохнув, Глеб, наконец, приступил к нелегкой процедуре выключения своего сознания. Во всяком случае, той его части, которая функционировала в реальном мире.

Была еще и другая часть, в разной степени имеющаяся у всех нормальных людей. Иногда эта скрытая часть сознания давала им возможность заглянуть под покров реального мира и уголком глаза увидеть крохотный кусочек будущего. Некоторым удавалось больше, гораздо больше...

Танаев расслабился и попытался сосредоточиться на своей келье, стараясь вытеснить из сознания все лишнее, заполнить его видом этих серых, равнодушных ко всему стен. Это давалось с трудом. Непослушные мысли все время возвращали его к пропавшему передатчику, а перед глазами то и дело появлялась стая крылатых ракет, пробивавших облачный слой планеты.

Наконец ему удалось взять себя в руки и полностью отключиться от тревожных мыслей.

Тогда он закрыл глаза, нащупал лежавший на кровати меч, поставил его между колен, уперев острием в пол, и прижал ладони с двух сторон к холодной и скользкой, словно смазанной маслом, поверхности лезвия.

Почти сразу он почувствовал покалывание в ладонях, постепенно перешедшее в болезненное дерганье, словно он держал в руках оголенный электрический провод. Кристаллы шунгита, вплавленные в поверхность лезвия, давали о себе знать, пока что одной только болью.

С трудом справившись с желанием отдернуть руки, Глеб мысленно постарался зачерпнуть из невидимого облака силы, клубящегося вокруг монастыря и протянувшего к мечу свой искрящийся отросток. Ему было необходимо пропустить через себя хотя бы небольшую толику этой неподатливой, упругой силы, упорно отталкивавшей его ладони.

С третьей попытки это удалось, и тогда волна живительного тепла прошла через все его тело. Вскоре Глеб понял, что может воспользоваться наполнившей его силой.

Не вставая с места и управляя лишь отделившейся от его тела виртуальной частью сознания, он направился к стене и, сделав небольшое усилие, просочился сквозь нее в коридор.

Вокруг все выглядело серым, как это обычно бывает в трансе, словно он смотрел снятый на черно-белую пленку фильм. Но Танаев знал, что эта картина в точности соответствовала тому, что сейчас происходило в реальном мире.

Годвин стоял в двух шагах, то и дело оборачиваясь и с опаской косясь на дверь. Вот он вздрогнул, почувствовав его близкое присутствие, и Танаев поспешил убраться в сторону, чтобы не пугать своего верного телохранителя, на попечение которого он теперь оставлял свое бесчувственное, окаменевшее тело.

Коридор... Еще один поворот, лестница, ведущая куда-то вниз... Ему, похоже, нужно именно туда, но внимание неожиданно привлек разговор, долетевший до него сквозь толстую стену. В ментальном поле слух обостряется в десятки раз...

— Зачем вам понадобилось, брат Миранд, похищать у нашего визитера этот прибор? — спросил незнакомый голос, лишенный всякой эмоциональной окраски. Так всегда бывает в ментале, и поэтому узнать там по голосу человека — задача почти неразрешимая. Зато смысл долетевших до него слов заставил Танаева замереть на месте, полностью обратившись в слух.

— Чтобы он не смог отправить сообщение.

— Но зачем? Что нам это дает?

— Теперь мы знаем сроки приближения к Земле флота федералов. Наши друзья подготовят достойную встречу и навсегда отобьют у них желание соваться в зону нашего влияния. Если бы Танаев отправил свое сообщение, атака могла бы не состояться.

— Понимаю... Весьма предусмотрительное решение.

Танаев подошел к стене и постарался просунуть сквозь нее голову, ровно настолько, чтобы можно было рассмотреть находившихся в комнате людей.

Он знал, что сильно рискует, даже Годвин, не обладавший психокинетическими способностями, мог почувствовать его присутствие, а среди монахов есть настоящие маги, если один из них обнаружит его, обратно к своему телу ему уже не дадут вернуться...

Тем не менее он продолжил попытку.

Стена оказалась слишком толстой, и постепенно Глеб погрузился в нее полностью. Стены этого монастыря строили на совесть, из настоящего плотного камня...

Глеб чувствовал себя так, словно двигался в вязкой глине. Продвижение вперед, даже на несколько сантиметров, требовало от него предельного напряжения. Если бы он дышал, он бы уже давно задохнулся, но ему не нужен воздух...

В мутной среде, сомкнувшейся вокруг Танаева со всех сторон, не видно было ни зги, и им постепенно овладевала паника.

С трудом преодолев страх, Глеб продолжил упорное продвижение вперед.

Наконец мутная пелена перед лицом начала постепенно светлеть. Тогда он замедлил продвижение, чтобы неожиданно не оказаться внутри комнаты, разговор в которой оказался таким важным. Но как только он погрузился в стену, все звуки исчезли. Для того чтобы не потерять важную информацию, ему придется выглянуть!

Он сделал последнее, решительное движение, наклонил голову вперед, муть перед глазами начала рассеиваться, и перед ним высветилась длинная комната, устланная богатым ковром.

К сожалению, он не различал красок, чтобы полюбоваться ковром, и вдруг уловил себя на том, что его мысли постепенно теряют четкость.

«Зачем я здесь? Ах да, разговор, похищенный передатчик...» Двое сидят за столом, уставленным дорогими винами и закусками... Монастырский устав, насколько ему известно, запрещает принимать пищу в келье, но эти двое, очевидно, могут себе позволить пренебречь уставом.

Одного Глеб узнал сразу, это был «учитель фехтования», брат Миранд, который похитил у него передатчик. Второго Танаев видел впервые. Он постарался хорошенько запомнить его лицо, чтобы при встрече опознать своего нового врага.

Сделать это оказалось неожиданно легко, потому что человек, облаченный в синюю сутану, вдруг встал и не торопясь начал двигаться в сторону Танаева.

Его лицо, обрамленное рыжей бородкой, тонкие, презрительно изогнутые губы и глубоко запавшие глаза становятся все больше, постепенно заполняя обозреваемое Танаевым пространство, и Глеб лишь теперь понимает, что этот человек приблизился к тому месту в стене, где он находится. Глеб попытался сдвинуться назад, скрыться в стене — слишком поздно...

Голос этого человека, его слова, словно удары молотка, неожиданно обрушиваются на высунувшуюся из стены невидимую голову Танаева.

— Здесь дурно пахнет, брат Миранд! Нас не могут подслушать?

— Хотел бы я видеть того, кто осмелится за нами следить! Ты слишком осторожен, брат Левин!

— И тем не менее, я чувствую какой-то странный запах!

«Запах? Какой запах? — лихорадочно мечутся мысли в голове Танаева. — Астральное тело человека не может иметь запаха!»

Но Левин его чувствовал, чувствовал присутствие постороннего разума, и теперь уже не важно, каким из своих шести чувств он это делал.

Левин подошел вплотную к стене, внутри которой прятался Танаев, поднял правую руку и пробормотал какое-то заклинание.

Волна света пробежала по стене, от того места, где к ней прикоснулся монах. Тело Танаева пронзил удар, похожий на удар электрического тока — и навигатор едва сдержался, чтобы не вскрикнуть от неожиданности. И тут же понял, что лишился этой возможности. Его тело окаменело, он не мог пошевелиться, не мог сдвинуться с места, ни на сантиметр!

— Так будет надежнее, брат Миранд, так будет надежнее... — пробормотал Левин, возвращаясь к столу. — Вы забыли сообщить мне о своих успехах. Мой отчет будет неполным без этих сведений. — Левин говорил с иронией, подливая в свой бокал розовое вино. Чувствовалось, что в иерархии темных сил он занимает гораздо более высокое положение и обращается к Миранду с легким презрением.

— Но мне нечего вам сообщить! Прошло слишком мало дней со времени вашего прошлого визита, высочайший! — Миранд вскочил и, согнувшись в полупоклоне, попытался пододвинуть к Левину дымящееся блюдо с жареным гусем, но тот небрежным жестом отклонил его угодливое подношение и продолжил тем же презрительным тоном:

— Не так уж мало! Почти два месяца! Или вы ждете, когда наступит лунное затмение и этот проклятый Александер обретет свою полную силу? Он вас уже заподозрил! Он обязательно подвергнет вас проверке, и весь план, который мы готовили так долго, провалится! Провалится по вашей вине!

— Этого не должно случиться! Я старался, старался как мог! Я завербовал двоих монахов!

— Один из которых уже сбежал!

— Здесь так трудно работать! У них нет секретов друг от друга, и это проклятое поле враждебной нам энергии высасывает из меня все силы! Я болен! С каждым днем я все сильнее чувствую приближение конца!

— Перестаньте стонать, брат Миранд! Вы в прекрасной форме, удалось же вам проучить этого негодяя, посмевшего бросить вызов нашему властелину! Ваши старания не останутся не замечены, вознаграждение уже ждет вас!

— Кому нужно это вознаграждение, если я умру?

— Вы знали, на что шли, когда согласились на эту миссию. Возьмите прибор, захваченный вами, и спрячьте в надежном месте, эта комната мне не нравится, здесь плохо пахнет... Я все время чувствую чье-то присутствие! Вы уверены, что за нами не подсматривают?

— Это невозможно! Охранные заклятия накладывал сам Деркок, когда был здесь с проверкой!

— Да. Он великий маг. Очевидно, на этот раз я ошибся. И все-таки, возьмите прибор и пойдемте отсюда.

— Почему бы нам сразу его не уничтожить?

— Потому, что ситуация может измениться. Потому, что с его помощью мы можем шантажировать федеральную тварь, потому, наконец, что мне приказано сохранить этот прибор и доставить князю для исследований. А нам с вами надлежит выполнять приказы!

Недовольно ворча, Миранд направился к полке, взял картонную коробку с таким желанным и таким недосягаемым для Танаева передатчиком и вышел, вслед за своим гостем, из комнаты.

Окаменевший в стене Танаев остался один.

Глава 39

Бывают состояния, в которых ощущение времени исчезает. Именно в таком положении оказался Танаев. Он не знал, как давно его враги покинули комнату, замуровав своим колдовством его астральное тело в стене настолько прочно, что даже мысли стали вязкими и тяжелыми, словно налились свинцом.

Он думал об ожидавшей его незавидной участи с болезненным равнодушием. В самом деле, какая разница, что произойдет с его телесной оболочкой, лишившейся своего содержания, и когда именно обнаружат в его келье бездыханный труп неудачника, осмелившегося замахнуться на задачи, недоступные простому смертному.

Но даже сейчас, в том отчаянном положении, в котором он находился, сквозь свинцовую тяжесть мыслей, запертых в замкнутой оболочке его астральной головы, пробивались досада и сожаление о том, что из-за его оплошности погибнут люди, тысячи ни в чем не повинных людей.

Никто не мешал ему отправить эту проклятую радиограмму вчера, или даже еще в Петроводске, после того как он убедился в том, что там живут нормальные люди, не подвластные черной заразе, окопавшейся на юге... Возможно, кто-то из жителей подземного города уцелеет после бомбардировки, но все равно они недолго протянут. Все внешние источники, поддерживавшие их существование, будут уничтожены, а монастырь, в котором он сейчас находился, вообще будет стерт с лица земли! И это еще не все. Федеральный космический флот попадет в ловушку. После этого рейда от него останутся лишь жалкие остатки. Весь дальнейший ход противостояния захватчикам изменится.

Интересно, что скажут о нем потомки, когда им станет известно имя человека, у которого была возможность предотвратить катастрофу, но он этого не сделал... Если на Земле вообще останутся потомки, после той огненной бани, которая ее ждет.

— Я слышу твое отчаяние, сын мой! — Это был голос, далекий, как равнинное эхо, едва пробивавшийся к Глебу сквозь каменную преграду, сковавшую все его тело. Но это был голос! Первый живой звук, который он услышал, с того момента как черный колдун произнес свое заклинание, сковавшее стену стальными оковами.

— Продолжай свои усилия, не останавливайся! Мне необходима твоя помощь!

«Какая помощь? Какие усилия? О чем толкует этот странно знакомый голос?»

— Продолжай бороться, сын мой! Без твоей помощи я не смогу пробиться к тебе!

— Кто ты? — Но Глеб уже знал ответ. — Что я должен делать?

— Звать меня, помнить об огненном зерне, заложенном в твоем сердце, раздувать огонь, хранящийся в твоей душе, не давать угаснуть священному пламени, тысячелетия назад принесенному мною на Землю... Очень редко, раз или два за тысячу лет, рождались люди, в сердцах у которых тлела искорка моего пламени. Но пока жива эта искорка, жива и надежда!

— Да, я помню, порой из этой искорки рождалось пламя, испепелявшее половину мира!

— Надо осторожнее обращаться с огнем!

Голос надолго замолк, и Танаев стал думать о том, что этой неосторожной фразой мог обидеть своего могущественного покровителя. Но через какое-то время голос вернулся, и Танаеву показалось, что он стал немного ближе.

— Дети часто играют с огнем, твоя раса еще слишком молода!

— У нас принято считать, что за проступки детей отвечают их родители! Зачем ты позволил моим предкам взять в руки Огненный меч?

Затем, что мужество и знания рождаются только в горниле пламени!

Стены монастыря неожиданно содрогнулись от могучих подземных толчков, ритмичных, как шаги великана.

Даже в своем нереальном, астральном мире Танаев почувствовал всю мощь и сокрушительную силу приближавшихся к нему шагов и застонал от собственного бессилия, от того, что не смог противостоять судьбе и позволил ей вновь увлечь себя в водоворот событий, из которого был лишь один выход — сквозь боль и кровь...

Рядом сверкнуло бесцветное, почти невидимое пламя. Танаев думал, что пламя, прожигающее бесцветную стену, тоже должно быть бесцветным, и удивился гладкой, как галька, поверхностной мысли, за которой, тем не менее, скрывалось нечто важное...

Если он сумеет притянуть это пламя немного ближе к себе, но не настолько, чтобы нанести собственному телу необратимые повреждения, ему, возможно, удастся освободиться...

Сделав это открытие, он сосредоточил всю свою волю на том, чтобы представить себе это невидимое пламя, представить настолько полно и ясно, чтобы оно стало видимым...

Он мог это сделать, потому что однажды, по воле богов, в его руки попал крохотный язычок небесного пламени, способного прожигать горы и разрушать замки радужных князей.

И вот через мгновение, а может быть, через вечность, он почувствовал, как сжимавшие его каменные оковы постепенно теряют свою твердость.

Вместе с этим ощущением пришла боль, но он принял ее с радостью, потому что она разрушала сковавший его каменный склеп, внутри которого до сих пор не было никаких ощущений, и боль стала первым вестником его освобождения.

Превозмогая ее, Глеб сумел вырваться из каменного плена наружу и оказался в коридоре. До последнего момента он надеялся увидеть, хотя бы издали, того, кто вот уже дважды возвращал ему бесценный дар жизни и надежду... Но ничего не увидел. Здание все еще содрогалось от подземных толчков, но шаги великана, принесшего Глебу спасение, уже затихали вдали.

— Кто ты?! Ответь мне! Я должен знать!

— Ты знаешь... — долетел до него голос, похожий на раскаты грома, уже затихавшего среди горных вершин. — Надеюсь, ты сумеешь правильно воспользоваться моим даром, человек...

— Смогу я когда-нибудь увидеть твое лицо? Смогу я когда-нибудь поблагодарить тебя за все, что ты сделал для моих соплеменников, за священный огонь Олимпа, за жизни, освещенные этим огнем?

Но только свист ветра, прилетевшего с далеких и невидимых отсюда гор, был ему ответом.

А потом, сквозь постепенно отступавшую пелену, он увидел обычное человеческое лицо. Лицо бывшего наемного убийцы, который стал его другом. Первой мыслью Глеба была мысль о том, как неожиданны и непредсказуемы бывают повороты судьбы.

— Ты провел без сознания целых четыре часа! — не скрывая радости, сообщил Годвин. — Я думал, ты уже не вернешься... Монахи выгнали меня из коридора, в дверь все время стучат, я не открыл запора, но если ты им не ответишь, они сломают дверь.

С трудом разминая затекшие члены, Танаев поднялся на ноги, взял шунгитовый меч и распахнул дверь. В коридоре никого не было, лишь вдалеке мелькнула чья-то тень. Кому-то очень хотелось подобраться к его беспомощному телу, нетрудно было догадаться — зачем.

— Возьми оружие и следуй за мной! Мы должны догнать этого человека!

— Ты узнал, где они прячут Альтера?

— Нет. Но у нас еще остался второй способ, тот, который предложил ты! Этот человек должен многое нам рассказать!

И они помчались по коридору, стараясь не потерять из виду темную фигуру, мелькавшую впереди.

Танаев опередил Годвина и настиг убегавшего в тот момент, когда тот уже захлопывал дверь своей кельи.

Выбросив перед собой руку с мечом, Глеб успел вставить лезвие в узкую щель закрывавшейся двери и не позволил беглецу задвинуть засов.

Затем, используя меч в качестве рычага, он приоткрыл дверь настолько, что сумел ухватиться за ее край, и рывком распахнул ее.

На пороге, бледный и задыхающийся, стоял Миранд, зажимая левой рукой глубокую царапину, нанесенную ему во время этой борьбы, и не выпуская из правой своего меча. Глеб должен был максимально использовать случайно полученное преимущество. Миранд отлично владел мечом, и если бы не эта пустяковая рана, по счастью, нанесенная в его правую руку, у Танаева не было бы ни единого шанса выстоять против него в поединке.

Рана — раной, но монах медлил уж слишком долго. И даже не пытался принять никаких оборонительных мер. Он лишь обреченно смотрел на Танаева широко открытыми глазами. У Глеба было несколько долгих, растянувшихся во времени секунд для того, чтобы нанести своему противнику решающий удар, пока тот не опомнился, но и Танаев почему-то медлил. Может быть, кровь была тому виной, кровь монаха, оставшаяся на лезвии его меча, покрытого волшебной шунгитовой пленкой. И теперь он вспомнил, что должно последовать за прикосновением шунгитового лезвия к темной крови! Ее хозяин превратится в кучку пепла. Однако Миранд стоял перед ним живой и невредимый, выходит, он не принадлежал к темным? Что же тогда означал подслушанный Глебом разговор?

— Давай поговорим, прежде чем начнем махать мечами! — хрипло проговорил Миранд, отступая в глубь своей кельи. Почему-то он очень боялся Танаева, и этот непонятный страх буквально парализовал монаха.

«С чего бы это? — подумал Танаев. — Он же знает, какой из меня фехтовальщик, даже левой рукой он мог бы легко отразить все мои атаки. Нет, не меча он боится — чего-то другого!»

— Давай поговорим! — согласился Танаев, демонстративно опуская меч и открывая грудь для неожиданной атаки своего противника, если она последует. Но она не последовала. Миранд тяжело опустился на топчан, отставил меч в сторону и задал совершенно неожиданный вопрос:

— У вас есть дети, господин Танаев?

— У меня нет детей. У меня не может быть детей, если это вас заинтересовало. Но какое это имеет отношение к нашим с вами делам? Давайте лучше поговорим о том, зачем вы похитили принадлежавшую мне вещь, и о том, где вы ее прячете?

— Боюсь, вы меня не поймете... Если бы у вас были дети, тогда да, тогда еще была бы какая-то надежда, а так, вы меня не поймете...

— А ты все же попробуй, я вообще-то понятливый!

— Десять лет назад я был молодым послушником, только что прошедшим первую ступень подготовки в Валаме. Я очень этим гордился и собирался посвятить всю свою жизнь если и не Богу, в которого нынче мало кто искренне верит, то, по крайней мере, той идее, которую олицетворял собой Валам. Идее изгнания захватчиков с нашей земли.

Но молодость брала свое. Получив отпуск после окончания курса, я поехал в Петроводск. Все слушатели валамских семинарий проводят там свои каникулы, ходят по ресторанам, проматывают стипендию, кстати, весьма солидную, которую в Валаме некуда девать. Знакомятся с женщинами и тут же их забывают. Оплаченная любовь недолговечна.

Но я встретил девушку, в которую влюбился...

Миранд надолго замолчал, предаваясь своим воспоминаниям, — и, судя по тому, как ходили желваки у него под скулами, воспоминания эти были невеселы.

— Но ведь обет безбрачия Валамского братства запрещает вам жениться?

— В то время я еще не принял обет и, возможно, не принял бы его вообще, из-за Кэлны.

Через год у нас родился ребенок, а еще через полгода черные предложили мне сотрудничество, полагая, что нарушение монастырского устава достаточный повод для предательства. Но они ошиблись. Я отказался, проигнорировав все их угрозы. И тогда они убили Кэлну. Это было несложно, ведь защитить ее было некому. В то время я полагал, что семья для мужчины второстепенна, а главное — это служение, не важно, кому, Богу или своей несчастной родине.

Главное — сам факт принадлежности к тем, кто добровольно несет на себе крест такого служения.

Они надеялись, что это убийство окончательно сломает меня, видите ли, им очень был нужен свой человек в Валаме. Но они опять ошиблись. Я перешел в военную общину и решил мстить за Кэлну всю оставшуюся жизнь. Было лишь одно обстоятельство, которое мешало осуществиться этому намерению, — ребенок, напоминавший мне о Кэлне, наш общий с нею ребенок. Маленькое, ни в чем не повинное существо.

Я не мог уделить его воспитанию достаточно времени и не мог перевести его в Валам. Детей не принимают в монастырские школы, пока им не исполнится четырнадцать лет, таковы правила...

— Вы хотите сказать, что они... Что вашего сына тоже?..

— Они не настолько глупы. Среди них есть неплохие психологи, и черные не хотели получить в моем лице беспощадного врага. Вовсе нет, им нужен был человек, каждый день дрожащий за жизнь своего сына и готовый ради того, чтобы сохранить ему жизнь, на любое предательство... Они отравили его отваром тэкурэ — это яд, привезенный ими с одной из проклятых планет. Он не убивает сразу. Он не убивает вообще, если отравленный раз в месяц принимает противоядие.

— И за это противоядие...

Миранд с горечью утвердительно кивнул головой.

— Но почему они не заразили вас своей черной кровью, как проделывали это сотни раз со всеми своими посредниками?

— Потому что здесь, в Валаме, существует поле неподвластной им силы. Своим невидимым огнем оно сжигает все черное зло. Даже их лучшие маги, прикрытые защитным плащом заклинаний, не выдерживают здесь больше недели.

Им нужен был предатель, способный находиться здесь постоянно, вот поэтому они выбрали меня и оставили в неприкосновенности мою человеческую кровь.

— Зачем ты рассказываешь мне все это? Почему именно мне?

— Потому, что устал нести на себе этот тяжкий и позорный груз, потому, что настал срок, о котором говорилось в древнем пророчестве: «Придет человек с далекой звезды и откроет дорогу к божественному огню». Эта дорога находится здесь, под нами. И если вы действительно тот человек, о котором говорилось в пророчестве, если вы сможете вынести этот огонь на поверхность, время черных на нашей земле закончится.

Я не знаю, насколько это верно. Но зато я знаю, как панически они вас боятся. Они делали все, чтобы помешать вам дойти до Валама, но вы все-таки прошли, разрушив все их ловушки, и вот теперь они пытаются остановить вас уже здесь, с моей помощью.

Мне было приказано любой ценой похитить у вас ценную для вас вещь, вещь, которой вы по-настоящему дорожите. Определить, что именно следовало похитить, оказалось довольно просто.

— Вы пытали Альтера?

— Для этого не нужно было его пытать. Левин своим колдовством способен проникнуть в разум любого человека... Конечно, процедура эта болезненная, но это все же не пытка...

— Где он сейчас?! Он жив? — Танаеву с трудом удалось подавить вспышку гнева и заставить себя говорить спокойно, по крайней мере до тех пор, пока этот неожиданно раскаявшийся человек добровольно делился с ним ценнейшими сведениями. Если только вся эта сцена не разыграна специально... Танаев почувствовал, как от этого предположения у него перехватило дыхание, и тут же он вновь взял себя в руки, сообразив, что правда, которой так охотно делился с ним Миранд, действует вернее любой лжи.

— Он жив. Находится на третьем уровне заброшенных монастырских подвалов, там, где его никто не будет искать и куда вы сейчас, несомненно, броситесь. А чтобы это случилось наверняка, мне приказано вам сообщить, что в его камере находится похищенная у вас капсула с передатчиком!

— То есть ты хочешь сказать, что меня там будут ждать, что все это специально подстроенная ловушка?

— Ну, разумеется, вас там будут ждать! И, разумеется, вы оттуда не вернетесь!

Вся напускная подобострастность и раскаяние неожиданно покинули Миранда. Теперь в его глазах светилась только ненависть.

— А почему ты так уверен, что я сейчас не подниму на ноги все монастырское братство и разом не покончу со всеми вашими кознями?

— Вряд ли вы захотите плодить бессмысленные жертвы. Лунное затмение наступит лишь через неделю, а до той поры, до возвращения Александера, никто из здешних монахов не сможет справиться с Левином. Колдовству его обучал сам Хорст! Говорят, вы с ним однажды встречались...

— Так, может, и мне стоит подождать возвращения Александера?

— Что ж, подождите. К тому времени с Федеральным флотом будет покончено, а дорога, ведущая к божественному огню, закроется навсегда. И тогда ничто уже не сможет помешать всевластию черных на этой планете.

Глава 40

Танаев и Годвин спускались по закрученным каменным лестницам все ниже и ниже. Иногда пространство освещалось редкими факелами, иногда темнота полностью смыкалась вокруг, и тогда Годвину приходилось ориентироваться только по звуку шагов быстро идущего впереди Танаева, который даже в полной темноте не сбавлял хода. Наконец задыхающийся Годвин не выдержал:

— Ты можешь объяснить, куда мы так несемся?

— Освободить Альтера.

— Но почему в такой спешке?

— Потому, что мне кажется, Миранд сказал мне не всю правду.

— А почему ты думаешь, что он вообще говорил тебе правду?

— Потому, что она была ему выгодна.

— Ты можешь остановиться и объяснить все по-человечески? Мне надо отдохнуть хотя бы несколько минут!

Выбрав небольшую освещенную площадку между двумя подземными уровнями, Танаев выполнил просьбу Годвина. Он постоянно забывал, что его физические возможности, несмотря на полное восстановление обычных человеческих функций, по-прежнему намного превосходят возможности любого человека.

— Прости. Я совсем загонял тебя! Дело в том, что Миранд слишком уж рьяно пытался убедить меня в необходимости немедленного освобождения Альтера и даже упомянул для приманки о похищенном у меня передатчике, якобы подложенном в его камеру.

Я все время думаю, зачем ему это понадобилось? И, мне кажется, объяснение здесь может быть только одно — выиграть время. Во что бы то ни стало отвлечь нас и выиграть время...

— Но для чего?

— Вот и я думаю, для чего?.. А что, если портал должен закрыться прямо сейчас, что, если я не успею? Об этом, между прочим, предупреждал меня Александер, он не мог указать точное время, когда это произойдет, но сказал, что это случится до начала лунного затмения. Вчера я выяснил, что оно начнется раньше, чем мы предполагали.

— Разве такое возможно?

— Возможно в том случае, если местный календарь не совпадает с нашим.

— Тогда, быть может, нам следует, не теряя времени, отправиться к порталу? Если с Альтером ничего не случилось до сих пор, почему бы ему не подождать еще несколько часов?

— Потому, что из этого портала еще никто не возвращался, потому, что шанс пройти его ничтожен, потому, что я имею право рисковать только собственной жизнью! — Танаев замолчал, пытаясь разобраться в клубке противоречивых чувств, обуревавших его в этот момент.

С одной стороны, Годвин, несомненно, прав, и он сейчас добровольно следует прямо в расставленную для него ловушку. Именно в камере Альтера их попытаются остановить, и если там находится Левин, а он находится именно там, в этом можно не сомневаться, то из этой камеры им не выйти и до портала не добраться. И все же Глеб не собирался менять принятое решение. Если он не вернется из портала, никто уже не сможет отправить радиограмму Федеральному флоту.

Он обязан выполнить поручение, данное ему капитаном «Вечерней звезды», и только после этого получит право распоряжаться собственной жизнью по своему усмотрению...

Факел над их головой затрещал и погас, источая зловоние сгоревшего масла, какое-то время красная точка фитиля еще светилась у них над головой, но вскоре и она исчезла.

— Нам сюда, в этот коридор.

— Не вижу я никакого коридора!

Танаеву вновь напомнили о том, что обычные люди не могут видеть в темноте, и это обстоятельство лишний раз показало, что с его превращением не все так просто и, несмотря на все старания, полностью вернуть свое тело в обычный человеческий статус ему не удается...

Он взял Годвина за руку и повел за собой, благо до камеры Альтера оставалось пройти уже совсем немного, каких-то двести-триста шагов, вот только пройти их им не дали...

В темном туннеле, прямо перед ними, появилось светлое пятно, занимавшее все пространство обширного в этом месте прохода. Зеленоватый свет, или, скорее, светящееся облако какого-то газа, заполнившее туннель перед ними, имело четкие, слегка изменявшиеся границы.

— Нам никак нельзя обойти эту гадость? — почему-то дрожащим голосом спросил Годвин, который не боялся ничего на свете, ну, кроме разве что привидений и непонятных светящихся облаков. Его ладонь в руке Танаева стала влажной, и Глеб выпустил ее, теперь света вокруг стало вполне достаточно.

Это единственный путь. Туннель заканчивается тупиком, и в его конце вход в камеру, где держат Альтера.

— Почему ты уверен, что он находится именно здесь?!

— Перестань дрожать. Я тебе уже объяснял.

Танаев вынул меч из заплечных ножен, полюбовался, как играют нереальные зеленые отблески на его поверхности, украшенной искрами шунгита. И медленно, осторожно, как большой кот, готовый к прыжку, двинулся вперед, выставив лезвие перед собой.

Годвин, оставшись у него за спиной и не отставая ни на шаг, крепко сжимал в руках короткую пику с прикрученным на ее конце виброножом и думал о том, что это оружие не приспособлено для того, чтобы резать светящиеся облака. «Какого черта я здесь делаю? — спросил он себя. — Почему следую за этим человеком, навстречу гибели? Может быть, это искупление за все прежние грехи, которые легли на мою совесть, пока я служил в корпусе чистильщиков?»

— Шунгит светится, — произнес Танаев очередную непонятную фразу. Он последнее время все чаще говорил загадками, и все чаще Годвину приходилось задавать ему наводящие вопросы, особенно в тех случаях, когда от ответа Глеба могла зависеть его собственная жизнь.

— И что это должно означать?

— Это не простое облако, к этому наверняка приложил руку сам Левин.

— Хорошо, что ты мне об этом сказал! А то я уж начал было думать, что это такой обычный светящийся туман, который попадается здесь на каждом шагу!

Юмор никогда не покидал Годвина, даже в минуты смертельной опасности, и это всегда вызывало в Танаеве уважение. Юмор в такие моменты снимал излишнее напряжение и позволял подготовиться к схватке.

Собравшись ответить Годвину, Танаев обернулся и успел вовремя заметить, что в туннеле, по которому они только что прошли, шевелится что-то живое.

— Сзади! — крикнул он Годвину, и тот, научившийся понимать его с полуслова, мгновенно обернулся и успел выставить свою короткую пику навстречу неторопливо приближавшемуся к ним отвратительному существу.

Вначале оно показалось Танаеву довольно безобидным, размером не больше собаки, или, скорее, крупной свиньи, поскольку было намного шире собаки. Существо казалось почти прозрачным, сквозь его панцирь можно было видеть ритмично сокращавшиеся внутренние органы. Его суставчатые тонкие ручки, расположенные веером вокруг небольшого рта, в который не смогла бы поместиться даже столовая ложка, тем не менее, уже жадно тянулись к Годвину.

Каждая из этих рук заканчивалась небольшими клешнями, которые немедленно вцепились в древко пики и с неожиданной силой потянули ее к себе.

Годвин попытался вырвать пику, но это ему не удалось, а использовать вибронож, беспомощно висевший на конце неподвижного древка, теперь было невозможно.

В этот момент Танаев заметил, что из небольшого рта этой отвратительной твари высовывается длинное тонкое жало.

Существо желало жрать и, видимо, несмотря на крошечный рот, располагало для этого всем необходимым.

— Осторожней! Не позволяй ему приближаться! — крикнул Танаев, бросаясь на помощь Годвину.

Ударом своего меча он отсек ручки, вцепившиеся в древко Годвинова копья, и тот, наконец, смог использовать свое страшное на коротких дистанциях оружие.

Вибронож прошил панцирь нападавшей твари и располосовал всю ее переднюю часть, прежде чем Годвин, находившийся слишком близко, успел податься назад.

Фонтан жижи, брызнувший из распоротого чудовища, обдал его зеленоватой, отвратительно вонявшей массой. Танаев опасался, что она может оказаться ядовитой, нужна была вода, чтобы промыть обнаженные участки кожи его товарища, которые уже начали краснеть, но воды поблизости не было, зато в глубине туннеля обозначилось движение новых, еще более страшных тварей, а за их спиной полыхало непонятное зеленоватое марево, словно приглашая дерзких пришельцев ступить на закрытую для них территорию.

— Выбора у нас нет, — сказал Танаев, в последний раз окинув облако оценивающим взглядом, — придется идти туда. Если сможем пробиться в камеру Альтера, у нас появится шанс. Если останемся здесь, нас сожрут!

— Что это за твари? Откуда они взялись?! У меня горит вся кожа, словно ее обварили кипятком!

— Александер говорил мне, что в подземельях монастыря, под воздействием излучения шунгита, образовалась своя особая экосистема. Во всяком случае, они не черные, иначе бы эта тварь сгорела после удара моего меча, а раз так, ее яд может оказаться не таким уж опасным.

Сам он не слишком в это верил, и потому продолжал медленно приближаться к границам светящегося облака, которое, соприкоснувшись с выставленным вперед лезвием меча Танаева, заклубилось и начало стремительно менять форму, превращаясь в какую-то уродливую морду, в чертах которой начало угадываться нечто знакомое.

— Левин! — узнал черного волшебника Годвин, но Танаев отрицательно покачал головой:

— Это всего лишь созданный им фантом. Левин слишком дорожит собственной шкурой, чтобы подставиться под удар шунгитового меча. — На всякий случай Танаев все же рубанул морду мечом. Она закривлялась, захихикала и плюнула в Танаева сгустком зеленоватого тумана.

Но было очевидно, что прикосновение шунгитового лезвия ей не понравилось. Морда заколыхалась, теряя первоначальную форму, и слегка отодвинулась в сторону.

Продолжать эксперименты с мечом, рассекая зеленоватый туман, Танаев не смог.

Из туннеля, по которому они пришли, донесся шум, похожий на несущуюся лавину. Прозрачная каракатица, напавшая на Годвина, была лишь первым вестником, вырвавшимся из огромной стаи шипящих и шелестящих тварей, заполнивших своей массой весь туннель.

Они двигались в несколько ярусов, наползая на впереди идущих и забивая туннель до самого потолка. Они слишком спешили, и поэтому двигались довольно медленно. Но теперь их отделяло от людей всего несколько десятков метров.

Здесь были прозрачные мокрицы, размером с крупную черепаху, метровые зеленые пауки, длинные сороконожки, похожие на анаконд своими размерами, и огромные раки, смахивавшие на гигантских богомолов.

Любое промедление могло закончиться гибелью, и оба, больше не раздумывая, бросились в зеленое облако, прикрывавшее собой дверь единственной здесь камеры, о которой говорил Миранд.

Люди инстинктивно задержали дыхание, но отвратительный запах зеленого пара все равно проникал в ноздри, ел глаза, вызывая неудержимое желание чихнуть и израсходовать тот небольшой запас чистого воздуха, который они сохраняли в своих легких.

Визг, писк и грохот у них за спиной нарастали с каждой секундой, напоминая о том, что времени у них совсем не осталось.

На дубовой двери камеры, обитой медным листом, висел пудовый навесной замок, вызвавший у Танаева приступ паники, но Годвин, не теряя ни секунды, провел по его дужке лезвием своего виброножа, и замок с грохотом упал на землю.

Дверь распахнулась, и, проскочив ее, Годвин немедленно принялся закрывать все внутренние запоры, предоставив Танаеву возможность осмотреться.

Камера представляла собой мышеловку, с единственным выходом, который они только что собственноручно захлопнули у себя за спиной. В центре десятиметрового каменного мешка, на небольшом деревянном кресте висел брат Альтер, на этот раз, правда, не прибитый, а прикрученный к кресту толстыми веревками, поддерживающими его тело в нескольких местах.

Выглядел он, вопреки ожиданиям, довольно бодро и с явным интересом наблюдал за действиями Годвина.

— Везет тебе на кресты! — произнес Танаев, перерезая веревки.

— А тебе везет на западни! — ответил Альтер, растирая затекшие руки и ноги.

— Долго ты здесь висишь?

— Всего несколько часов. Не успел еще соскучиться по вашим лицам. Что это он делает? — кивнув в сторону Годвина, осведомился Альтер.

— Баррикадирует дверь. Там снаружи целые полчища ядовитых тварей.

— И долго вы тут собираетесь оставаться?

— До тех пор, пока не найдем выход. Ты можешь предложить что-нибудь лучшее, или будешь только надсмехаться над своими спасителями?

— Я мог бы, но нас подслушивают. Посмотри хорошенько вон в тот угол!

Танаев, используя свое ночное зрение, перевел взгляд в то место, на которое указывал Альтер, и вздрогнул от отвращения.

На вкопанном в землю древке копья висела недавно отрубленная человеческая голова. Из перерубленной шеи еще струилась кровь, а по высунутому наружу прокушенному языку стекала тонкая струйка слюны. Но самое страшное впечатление производили живые глаза на посиневшем лице.

Они вращались, следуя за каждым движением находившихся в камере людей.

— Создание Левина? — Альтер кивнул.

— Он обещал заменить ее моей собственной, если я не помогу привести вас сюда. Но моей помощи не потребовалось, вы сами пришли в подготовленную черным колдуном ловушку.

— Ну, это мы еще посмотрим, кто кого здесь поймал! — грозно произнес Танаев, решительно направляясь к голове.

Едва он прикоснулся к ней мечом, как голова исчезла в клубе пламени, из которого раздался голос:

— Будь ты проклят, предатель! Тебя ждет такая же судьба!

— О чем это она? — спросил Годвин, закончивший свою работу по созданию баррикады у входной двери, по которой снаружи уже колотили чем-то тяжелым.

— О предательстве. И о том, что за предательство, рано или поздно, приходится расплачиваться.

— Но о каком именно предательстве идет речь?

— А вот этого я не знаю. Каждый из нас в течение своей жизни, вольно или невольно, совершает целый ряд крупных и мелких предательств, о которых позже охотно забывает и старается не вспоминать. Но наступит час, когда вспомнить о них придется. Когда именно их след поможет наложить на тебя проклятие...

— Ты веришь в проклятия?

— Я верю в судьбу. Проклятьем ее не изменишь. Карму каждого человека определяют лишь его собственные поступки.

Глава 41

— Где передатчик?! — Самый важный вопрос Танаев решился задать лишь теперь, после того как Альтер, снятый с креста, немного пришел в себя.

— О чем ты? — с искренним недоумением спросил монах, и от этого его тона Танаев почувствовал, как волосы шевелятся у него на голове.

— Капсула с передатчиком, я тебе рассказывал о ней!

— И надо признать, мой друг, что это было большой ошибкой с твоей стороны. Потому что проклятый Левин залез в мою голову, покопался в моих мозгах и извлек из них все, что ему было нужно. Он слишком торопился, и очевидно, именно это обстоятельство спасло меня, иначе он бы выполнил свою угрозу и именно мою голову увидели бы вы на том шесте.

— Где капсула?! — рявкнул Танаев, теряя терпение.

— А почему ты решил, что я могу это знать?

— Потому что Миранд сказал, что она спрятана здесь, в твоей камере, в качестве дополнительной приманки для меня!

— И хитрость Левина сработала. Ты — здесь. Мы все — здесь. — Альтер замолчал, прислушиваясь к ударам, от которых дверь ходила ходуном, а с потолка пещеры начинали сыпаться довольно крупные камни.

— Чем они в нее колотят? Неразумные твари, а поди ж ты, применяют осадные орудия. Долго эта дверь не продержится, — констатировал Годвин.

— Ты скажешь, наконец, где спрятана капсула, или мне самому применить к тебе пытки?

— Да здесь она, здесь! И не в капсуле наша главная проблема, а в том, как выбраться отсюда живыми!

— Потом будем думать об этом!

— Ну, естественно, мы же герои, нас не интересует собственная судьба и жизнь наших товарищей, нам подавай подвиг покруче, да чтобы еще с самопожертвованием!

— Перестань надо мной издеваться, брат, и скажи, где спрятана капсула? — сменив тон, почти ласково спросил Танаев.

— Давно бы так. Она зарыта в том самом углу, где недавно стояла голова. Наверно, Левин полагался на подобную охрану. Не знаю, правда, что тебе могла сделать отрубленная голова, разве что... Послушай, а вдруг она была оставлена здесь лишь для того, чтобы произнести свое проклятие?

Но Танаев уже не слушал его, он бросился в угол камеры, отшвырнул в сторону древко обгоревшего копья и, используя меч в качестве кайла, стал торопливо отбрасывать землю в сторону.

Пол каменной пещеры представлял собой монолитный камень, — но только не в этом месте. Здесь, видимо, некогда бил подземный источник, образовавший толстые наносы песка, и Танаеву пришлось изрядно потрудиться, прежде чем лезвие меча звякнуло о металл. Схватив свою драгоценную находку, он выпрямился, лихорадочно ощупывая ее со всех сторон.

— Даже не повреждена... Почему он не попытался ее сломать?

— Возможно, он не знал, что это такое...

— Ну, это вряд ли! Во всяком случае, он знал, какую ценность представляет этот предмет для меня.

— В таком случае, можно предположить, что он хотел сделать так, чтобы капсула вновь оказалась у тебя в руках.

— Но зачем?!

— Какой-то ты недогадливый стал, мой древний брат. Очевидно, затем, чтобы капсула выполнила свое предназначение.

— Но черные делали все для того, чтобы я не мог отправить сообщение, они готовили ловушку для Федерального флота! Они хотели, чтобы флот вышел в пространство недалеко от Земли, начал бомбардировку и угодил в расставленные ими силки!

— А если все это — блеф? Если они не в состоянии остановить федеральную армаду? В таком случае, они вынуждены стать твоими сторонниками в этом деле. Бомбардировка уничтожит все живое в этой части планеты, в том числе и их самих, и проложенные ими врата в наш мир. Черные не хотели рисковать, не хотели терять уже захваченную планету... Твоя радиограмма остановит флот и поможет им закрепиться на Земле.

— Откуда ты об этом знаешь?

— Ничего я не знаю, это всего лишь мои предположения! — устало закончил Альтер, вновь обративший все свое внимание на дверь. Она уже прогибалась под ударами, а от толстых досок мореного дуба начинали откалываться мелкие щепки. Это был очень плохой признак, в любую минуту доски могли не выдержать.

— Чем они в нее бьют?

— Лбом какой-то твердой и тяжелой твари, которую все вместе и довольно слаженно подталкивают сзади, — ответил Танаев. Используя свое внутренне зрение, он отчетливо видел картину того, что творилось с той стороны двери.

— Давайте попробуем проделать отверстие в какой-нибудь стене? Мой вибронож может с этим справиться! — предложил Годвин.

— Стены везде монолитные. Сплошной камень. Это часть скалы, на которой стоит весь остров. Ничем ее не возьмешь. — Танаев спрятал капсулу во внутренний карман куртки и теперь полностью ушел в решение самой насущной проблемы: как выбраться из подготовленной для них западни.

— Везде сплошной монолит... Везде... Вот разве что здесь... — Он вновь вернулся к яме, которую выкопал, когда доставал капсулу, и стал внимательно ее изучать.

— У нас нет времени разглядывать эту яму! Они сейчас взломают дверь!

— Ничего с нами не случится, пока я не отправлю радиограмму. Нас будут беречь как зеницу ока, и ни одна тварь не проникнет сюда. Черные будут ждать. Будут ждать до тех пор, пока я не нажму кнопку на передатчике. Альтер прав. Им нужна была приманка для меня, а вовсе не тотальная бомбардировка. — И, словно подтверждая его слова, удары поутихли. — Не отвлекай меня, я постараюсь увидеть, куда уходил этот подземный ручей... — Глеб сосредоточился, а затем все его тело словно окостенело.

— Не люблю я эти фокусы! — ворчливо пожаловался Годвин Альтеру. — Рано или поздно он не вернется из своих прогулок. Не может человек безнаказанно находиться в мире мертвых!

— Почему ты решил, что он находится в мире мертвых? Миров вокруг нас несметное количество, и мертвым нечего делать там, куда хоть изредка заглядывают живые. Его дух сейчас далеко отсюда, и он видит то, что нам с тобой увидеть не дано, брат мой.

— А не может какая-нибудь тварь, вслед за ним, перебраться из мира иного в наш мир? — спросил Годвин, выдавая тайную причину своего страха перед сеансами самогипноза Танаева.

— Может, брат мой, еще как может! Но Танаев не допустит этого. Он очень сильный маг, хотя и не знает об этом. Даже Левин его боится, иначе он бы давно уже был здесь. Ну вот, накликал...

Зеленое облако просочилось сквозь многочисленные трещины, образовавшиеся в двери, и теперь уютно расположилось на полу у входа, вновь принимая знакомые очертания, карикатурно напоминавшие лицо Левина.

Танаев неожиданно очнулся, словно почувствовал на себе идущий из облака взгляд темного волшебника, и, еще не придя в себя после транса, принял этот взгляд, бросая Левину еще неосознанный и, может быть, поэтому наполненный неожиданной силой вызов.

Облако у двери сморщилось, заколыхалось и медленно поползло сквозь щели, прочь из камеры.

— Что я тебе говорил? — не скрывая радости, заметил Альтер.

— О чем это вы? — осведомился Танаев, окончательно приходя в себя.

— Да так, обсуждаем твои возможности в деле противостояния черной магии. Скажи лучше, что ты обнаружил, есть ход?

— Ход-то есть, и даже очень широкий. Ручей через узкую горловину впадает в настоящую подземную реку, уходящую в глубину острова.

— Чем же тебе не понравился этот ход?

— Там что-то есть... Что-то помешало мне смотреть. Кто-то там нас ждет. И еще неизвестно, какая опасность принесет нам меньшие беды. Время на исходе, мне придется отправить радиограмму в ближайшие часы, и после этого черные с нами покончат в два счета.

— Значит, надо уходить, что бы там ни ожидало внизу. Иного выхода у нас нет.

Слой песка, прикрывавший расщелину, по которой когда-то уходил из пещеры подземный ручей, оказался не толстым и довольно податливым. Минут через двадцать они уже начали расчистку подземного рукава, сбивая выступавшие по бокам камни. Использовать нож для этой работы приходилось с большой осторожностью, твердая порода могла быстро разрядить его батарею.

Когда проход в подземную пещеру был готов и плечи Танаева, прикрывавшего этот исход в подземные глубины, уже едва возвышались над краем проделанной ими ямы, удары в дверь возобновились с новой силой, словно таившиеся там твари поняли, что добыча ускользает от них.

— Попробуем заделать проход! — предложил Танаев, после того как все они, миновав узкую горловину, оказались в просторной нижней пещере.

— Я не думаю, что нас будут преследовать, — заявил Альтер, не выносивший тяжелой физической работы и всегда стремившийся найти какую-нибудь лазейку, чтобы ее избежать.

— Почему? — с невинным видом осведомился Танаев. — Почему ты думаешь, что нас не будут преследовать?

— Из-за проклятия. Они его почувствуют. Проклятие такой силы распространяет вокруг себя отвратительную вонь!

— Я не чувствую никакой вони!

— Это потому, что проклятие направлено прежде всего на тебя! Тот, на кого оно направлено, и не должен ничего чувствовать!

— Несмотря на эти высоконаучные заявления нашего уважаемого брата, работать все же придется! — И Танаев подал пример, обхватив огромный обломок скалы и стараясь заклинить им проход. Но скала оказалась слишком тяжела, даже для него. — Может быть, кто-нибудь мне поможет?

Втроем они сдвинули обломок с места, и он встал поперек лаза, надежно перегородив вход в пещеру. Не удовлетворившись сделанным, они стали собирать вокруг камни поменьше и заклинивать ими центральный обломок со всех сторон, так что, в конце концов, сдвинуть с места возведенную ими баррикаду казалось уже невозможно.

— А как, собственно, мы собираемся возвращаться? — осведомился Годвин. — Или это уже необязательно?

— Найдем другой путь, а если понадобится, разберем завал. С нашей стороны это сделать не так уж трудно.

Когда Танаев посчитал работу законченной, он потребовал тишины и, приложив ухо к возведенной ими преграде, стал вслушиваться, стараясь уловить хотя бы малейший шорох.

Но в пещере, с обеих сторон завала, царила абсолютная тишина.

— Не нравится мне это! — заключил он. — Не нравится, что они даже не попытались нас преследовать.

— А зачем? Мы и так идем, куда им нужно.

— Оставь свои мрачные пророчества, еще накликаешь беду! — сказал Годвин, мрачно всматриваясь в темноту пещеры, подсвеченной в глубине нереальным синеватым светом.

— А нам ее кликать не надо. Она все время рядом с нами, с тех пор как прозвучали слова проклятия.

— Ну ладно, раз мы на какое-то время от них отделались, пора отправлять радиограмму.

— Только этого нам и не хватало! Чтобы они набросились на нас со всех сторон! Далась тебе эта радиограмма! С чего это ты решил, что она что-то изменит? Может, ее и не получат вовсе! Над нами почти километр скалы, никакое послание через этот мертвый камень не пробьется!

— Может, и не пробьется. Может, ничего и не изменит эта радиограмма, да только тогда не ляжет на меня вина за тех, кто погибнет под бомбами, если эта проклятая бомбардировка все же состоится! — ответил Танаев, решительно доставая капсулу и вскрывая ее герметично запаянный футляр.

Цилиндрик был совсем маленьким, не больше сигары, и трудно было поверить, что в нем заключена мощь, способная пробить необозримые дали космоса и перебросить заключенное в нем сообщение за миллионы километров от Земли.

Танаев с сомнением повертел между пальцами цилиндр, потом нащупал на его боку большую красную кнопку, направил заостренный конец цилиндра в потолок пещеры и попросил своих спутников, на всякий случай, отойти подальше.

Полыхнуло так, что их глаза надолго потеряли способность видеть, но прежде чем это случилось, они успели запечатлеть на сетчатке своих глаз ослепительный голубой луч, прошивший потолок пещеры.

— Хорошо, хоть короткое у тебя послание! — пробормотал Годвин, протирая слезящиеся глаза.

— Там всего два слова, да и они не имеют значения, важен сам факт передачи. Они обязательно поймают импульс, должны поймать, день и ночь их радисты слушают космос и ждут...

— Ну-ну, твоими бы устами... А впрочем, теперь это уже действительно не наше дело. Куда пойдем?

— Это ты у Альтера спроси. Зря мы его, что ли, второй раз с креста снимаем? Он местные подземелья обязан знать назубок.

— Ничего я не знаю! Этот древний проход был закрыт и утрачен тысячи лет назад! О нем сохранились упоминания лишь в самых старых наших книгах. Когда-то он соединял древние скиты, расположенные на безлюдных необитаемых островах. Там жили наши святые подвижники. Им были известны многие тайны, именно они написали про этот проход... — Альтер неожиданно споткнулся, словно налетел на невидимую преграду.

— Так что же они написали?

— Не знаю, нужно ли об этом говорить...

— Да уж скажи, хуже все равно не будет.

— В этих книгах говорилось, что проход ведет к могиле демона и тот, кто потревожит его покой...

— Дальше можешь не продолжать! — решительно остановил его Танаев, заметивший, что Годвин слишком часто оглядывается назад, на заваленный выход из пещеры.

— Пойдем вдоль реки. Она достаточно многоводная и должна иметь какой-то выход! — Впрочем, Глеб сказал это исключительно для Годвина, они находились значительно ниже уровня северного моря, выхода наружу у этой реки быть не могло. Если бы он был, все это подземное пространство давно бы заполнила морская вода.

Глава 42

Они шли уже часа два вдоль русла подземной реки. Дорога оказалась извилистой, но, к счастью, разветвлений подземного туннеля не было, и им не приходилось выбирать направление, шли себе и шли вдоль водяной ленты, постепенно ускорявшей свое течение, по мере того как пол туннеля все круче уходил вниз. Здесь, в подземелье, было тепло и вода не замерзала.

Порой река сворачивала в громадные подземные залы, украшенные сталактитами и толстыми полупрозрачными натеками разноцветного нефрита. Иногда проход сужался до такой степени, что в него с трудом мог протиснуться человек, но везде царила вековая тишина, и звук шагов трех путников в этом, скрытом от людских глаз месте казался почти кощунственным.

Первым необычный запах почувствовал Годвин. Он остановился, принюхался и уверенно заявил:

— Пахнет костром!

— Да брось ты, откуда здесь взяться костру! Камни гореть не могут, — возразил Танаев, тем не менее вскоре и он почувствовал, что из прохода, по которому они шли, определенно тянет дымком. И не простым дымком — а именно от костра. К запаху сгоревшего дерева примешивался незнакомый аромат какого-то варева.

Еще шагов через двести проход расширился, и впервые за все это время разошелся на два рукава. В том месте, где расходились две подземные дороги, сидел у костра старичок и, что-то неторопливо помешивая, варил в котелке, подвешенном над самым настоящим костром, сложенном и впрямь из каких-то необычных камней, горевших ровным синим пламенем, почти не дававшим дыма. Словно эти камни были пропитаны спиртом.

— Ну, что я говорил! Точно, костер!

— Тише, — остановил восторги Годвина Танаев. Он не мог решить, как следует отнестись к открывшейся им довольно мирной картине: сидит себе старичок в подземелье и варит супчик на горючих камнях...

Был он, однако, могуч, этот старичок, хоть и невелик ростом. Чувствовалась в его широченных плечах и толстенных руках нечеловеческая сила. И пусть не было у него никакого оружия, если не считать оружием небрежно брошенную на землю дубину, ею, в случае необходимости, этот странный человек вполне мог уложить одним ударом горного медведя.

— Ну, чего стоите, гости дорогие? — спросил старичок, хотя вроде бы и не смотрел вовсе в их сторону, да и трудно было их заметить обыкновенному человеческому глазу, со свету в темноте, а вот поди ж ты, заметил... — Подходите, супчику моего отведайте, раз уж вас сюда занесло.

Они вышли на свет костерка и остановились в нескольких шагах от странного старичка, переминаясь с ноги на ногу и не зная, как себя вести при этой странной встрече. Наконец Танаев подошел на пару шагов ближе и осторожно осведомился:

— Отведать супчику, конечно, можно, только из чего он у тебя?

— А ты, однако, невежлив, молодой-старый человек! Разве гости у хозяина спрашивают, из чего угощение варено?

— Так ведь место здесь необычное...

— Что верно, то верно. Место необычное. И супчик у меня необычной. А варен он из белорыбицы слепой, что живет в здешних омутах подземных, и приправлен грибками бодроносами да мхом заворотным, так что особого вреда вам от моего супчика не будет, разве что голова немного закружится, у кого она не слишком крепкая.

Танаев продолжал исподволь изучать старичка и к огоньку присаживаться не спешил. Не нравилось ему лицо старичка, скрытое под густой бородой, разросшейся до самых бровей. Не нравились желтые глаза без зрачков и рваная шапка, слегка приподнятая в том месте, где вполне могли скрываться небольшие рожки.

— Ты кто будешь-то, старче, и давно ли сидишь здесь?

— Ох, давно, давно, навигатор Танаев! Уже лун, этак, тысячу сижу. Еще когда потоп начинался наверху, так я уже тут сидел!

С арифметикой старик был явно не в ладах, зато отвечал он охотно, с насмешливой искоркой в глазах, и невозможно было в его словах отличить вымысел от правды.

— А зачем сидишь-то? — попробовал Танаев зайти с другой стороны.

— Путников жду. Таких, как ты. Проклятых в одну сторону посылаю, чистых в иную.

— Значит, ты здесь вместо стража?

— Эк, куда хватил! Где мне до стража! Я лишь сортировщик. Когда вы стража увидите, вопросы задавать не будете. Ну, так как, будете мой супчик пробовать?

— А если откажемся? — с заметным интересом спросил Танаев, пристально наблюдающий за руками старичка и готовый в любую минуту выхватить меч из ножен у себя за спиной.

Но старичок, несмотря на провокационный вопрос Танаева, вел себя по-прежнему спокойно. Он деловито помешал суп, зачерпнул ложкой неаппетитную с виду жидкость, в которой плавали какие-то лохмотья, подув на ложку, попробовал свое варево, а затем ответил, даже и не глядя в сторону Танаева.

— Ну, что же... Откажетесь так откажетесь. Каждый сам решает, что ему есть, а что нет. Только тех, кто супчика моего не попробует, дальше я не пропускаю. Ни направо, ни налево. Не знаю я, куда их тогда пропускать.

— И многих ты уже не пустил?

— За столько-то лун, что я здесь сижу, упрямых набралось человек десять. И все, как один, монахи. Все, как один, в нечистую силу неверующие.

— Ну, и где они сейчас?

— Сами-то они, может, и на небесах, этого мне знать не дано, а косточки их вон в той яме лежат. — Он кивнул на большую яму у себя за спиной, где, если присмотреться, можно было и впрямь разглядеть груду человеческих костей.

— А может, там как раз те лежат, кто твоего супчика отведал? — спросил Годвин, подходя ближе и сжимая обеими руками свою пику, с виброножом вместо наконечника.

— Может, и те. Это ведь как, пока не попробуешь, не узнаешь!

— А ну прочь с дороги, погань лесная! Узнал я тебя, и поскольку в нечистую силу я верую, то и заклинаю тебя именем Господним — уйди с дороги подобру-поздорову! — закончил Альтер, выставив перед собой вместо оружия крест. К сожалению, обыкновенный — не шунгитовый. Шунгитовый ему так и не вернули, после наложения епитимьи за его утрату.

— Нет, монах, никуда я не уйду. И нет у тебя здесь надо мной власти.

— Зато у меня есть! — тихо, почти задумчиво, произнес Танаев, вглядываясь в желтые, глубоко запрятанные глаза старика.

— Да кто ты такой, чтобы мне в глаза смотреть без боязни?! — гневно воскликнул старец, отбросил ложку с хваленым супчиком и, торопливо нащупав свою палицу, вскочил на ноги. Роста он Танаеву оказался всего по пояс, зато в ширине плеч намного превосходил бывшего навигатора. Впрочем, это сейчас не имело никакого значения, потому что не физической силой они мерились.

Годвин решил воспользоваться ситуацией, старец-то основательно отвлекся, рассердившись на Танаева. Бывший чистильщик рванулся вперед и вложил в удар вибропики всю тяжесть своего тела.

Вот только увязла пика в невидимой преграде, так и не достигнув цели, и руки Годвина словно примерзли к ней, не мог он теперь двинуться ни вперед, ни назад. Альтер, бормоча не то заклинания, не то молитвы, тоже попытался приблизиться к супостату, однако и он застрял на полпути. Так что остались они теперь один на один. Танаев и леший, которого опознал в странноватом старичке Альтер.

Танаев даже не попытался потянуться к своему оружию, сознавая, что не может себе позволить отвлечься от желтых, всепожирающих глаз лешего ни на одну секунду.

Он пока держал его, не давал замахнуться дубиной, но стоило это предельного напряжения сил, и они быстро убывали. Однако и лешему, который был вынужден держать сразу троих людей, приходилось нелегко. Он первым пошел на попятную, отшвырнул в сторону свою дубину и примирительно елейным голосом произнес:

— Из-за чего спор, братец? Ты же проклят, это я и так, без всякого супчика, знаю.

— Никакой я тебе не братец! — хрипло возразил Танаев, пытавшийся показать, что невидимый поединок оставил ему достаточно сил для дальнейшей борьбы. Но леший на его слова лишь усмехнулся и, кивнув на расходящийся за его спиной в две стороны подземный проход, произнес:

— Тебе направо, им налево.

— Мы уйдем вместе! — твердо отчеканил Танаев, снова пытаясь поймать ускользающий взгляд желтых, спрятанных под густыми бровями глаз. Но леший на этот раз его вызов не принял, только спросил:

— Ты что же, погубить их хочешь, человече? Им хода в правый туннель нету. Вид стража только такие, как ты, могут вынести, а твои друзья — враз окостенеют.

Сам не зная, почему, Танаев сразу ему поверил.

— Даешь слово, что с ними ничего в левом туннеле не случится?

— Кто же моему слову верит? Ты лучше сам загляни, я препятствовать не стану!

И Танаев внутренним взором прошелся по всему левому туннелю, круто забиравшему вверх и заканчивавшемуся в монастырских подвалах. Тут и впрямь он не заметил никаких опасных тварей или хитрых ловушек. Но зато, когда он попытался то же самое проделать с правым туннелем, его сознание вновь уперлось в непроницаемую стену, и леший сразу же, отрицательно покачав головой, пояснил:

— Это страж тебя не пускает, я здесь ни при чем.

— Ну, хорошо. Считай, что договорились.

— Ты хоть знаешь, на что идешь, человече? Из правого туннеля никто еще не возвращался!

— А я и не собираюсь возвращаться. У меня с самого начала дорога в один конец была.

— Ну, коли так, иди себе. Раз уж ты проклят, я тебе препятствовать не имею права, страж с тобой разберется. — Спустя минуту какое-то сомнение одолело лешего. — Ты вот что... Если вдруг, мало ли что... Чудеса ведь тоже бывают! Вспомни там обо мне, если дойдешь. Скажи, леший Матвей свой долг выполнил.

— Скажу обязательно. А ты позаботься о моих друзьях. Если с ними что случится, я тебя и с того света достану.

— Да не случится с ними ничего. Я их сам, для пущей надежности, провожу до последнего поворота, до самых подвалов провожу!

— Вот и славненько. В таком случае, прощай. Пошел я!

— Ты куда это собрался?! — Годвину удалось, наконец, отлепиться от державшей его преграды и выдрать из нее свою пику. — Я здесь, с этой нечистью, один не останусь! Я с тобой пойду. Мы сколько вместе уже прошли, вспоминаешь? Нехорошо бросать меня в конце пути! — И поскольку Танаев молчал, опустив голову и своим молчанием признавая правоту его слов, Годвин продолжил: — Ты как думаешь, почему я за тобой шел? Ну, подумай, подумай! Денег от тебя не светило, славы тоже никакой, никто и не узнал бы, где мы головы сложим. Что же остается?

Этот вопрос заставил Танаева повернуться к Годвину. Не любил он прощаний. Терпеть не мог оставлять друзей на полпути, но и вести за собой сейчас тоже не мог. Без всякого лешего знал, что его ждет в конце этой дороги. И все же повернулся и, не возражая, выслушал Годвина до самого конца. Уж это-то он обязан был сделать в любом случае. Да и любопытно было ему узнать, что двигало этим человеком. Скупой на откровенность бывший наемный убийца не мог ему сейчас врать.

— А остается одно. Жизнь у меня не сложилась, это правда. Убивать приходилось за деньги, много разных грехов за мной числится, вот и решил я, в конце жизни, хоть один поступок совершить такой, чтобы перекрыть мои главные прегрешения. И не имеешь ты права лишать меня этой возможности!

— Все ты еще успеешь, и грехи перекрыть добрыми делами, и мне помочь, когда время примет. А сейчас оставайся и проследи, чтобы Альтер добрался до своего монастырского дома и чтобы там с ним ничего не случилось. А то, поди, опять к кресту прикрутят, везет ему на кресты... Не могу я взять вас с собой, братцы, на верную гибель! Знаете ведь, что не могу!

Глеб порывисто обнял обоих и, уже не оглядываясь, пошел к правому туннелю. Годвин рванулся было за ним, но сразу же и остановился, вновь налетев на упругую стену, которая, пропустив Танаева, отделила его от этого мира непроницаемой преградой.

Глава 43

Страж был на своем месте, и в то же время его не было.

Во всяком случае, ни один глаз, ни глаз человека, ни острый глаз волшебника, не смог бы обнаружить его присутствие.

Страж был растворен в воздухе пещеры, в ее камнях, в воде ручья, превращавшейся в пар, возле огненной завесы, которой заканчивался туннель.

Страж охранял врата, ведущие в мир бывших богов и титанов, который люди почему-то привыкли называть адом.

У стража не было ни имени, ни тела. Большую часть времени он спал, оставляя бодрствовать лишь крохотную часть своего сознания, подпитываясь, когда это было необходимо, энергией, фонтаном бьющей наружу из портала.

Страж спал и в то же время бодрствовал. Его мысли текли лениво и равнодушно. Задача, поставленная перед ним его создателями, была проста, как камни, внутри которых пребывала в данный момент большая часть его тела: охранять вход в их мир от слишком дерзких и слишком самонадеянных человеческих индивидуумов.

Впрочем, за последнюю тысячу лет ему так и не удалось их увидеть ни разу. Во сне страж грезил о врагах и битвах, для которых и был сотворен когда-то в незапамятные времена. И если в далеком прошлом на его долю иногда выпадала удача и несмышленый нарушитель проникал в его охраняемые пределы, страж не спешил уничтожать дерзкого.

Стараясь продлить удовольствие и растянуть игру, ведь это было единственным развлечением, единственным, что давало ему возможность ощутить себя живым. Но за последнюю тысячу лет даже гигантские насекомые, которые кишели в верхних этажах подземных пещер, не смели приближаться к огненному порталу, хорошо усвоив печальные уроки прошлого, и сон стража со временем перешел в глубокое забытье.

Его мозг, не получавший никаких сигналов от внешних раздражителей, постепенно начинал атрофироваться, подчиняясь вселенскому закону. Энтропия разрушала прежде всего то, что не могло вырабатывать собственную энергию, и потому не имело сил ей противостоять.

Но вот что-то изменилось. Впервые за прошедшее тысячелетие, слившееся для стража в один бесконечный миг сна.

Пришел какой-то сигнал. Слабый, едва различимый на фоне причудливых картин, рождаемых его мозгом, уже пораженным безжалостной энтропией, уже наполовину разрушенным, — но все еще живым и готовым выполнить свою основную задачу...

Танаев почувствовал присутствие стража, едва шагнул в правый проход, как только за ним задернулась невидимая и непреодолимая для его друзей завеса.

Он ощутил присутствие чужого сознания, аморфного и находившегося одновременно в нескольких местах, словно это был какой-то огромный рой пчел... Но это были не пчелы. Фрагменты этого странного сознания медленно, преодолевая тысячелетний покой, потянулись друг к другу.

Внешне ничего не происходило. Ну, почти ничего... Туннель, в котором теперь стоял Танаев, был коротким, не более ста метров, и заканчивался огненной стеной, запечатавшей его от пола до потолка. Перед огненной завесой образовалось широкое жерло пропасти, в которую с ревом низвергалась подземная река, служившая им проводником на всем пути по этому ведущему в никуда подземелью. Танаев подумал, что, возможно, именно об этой реке упоминали древние рукописи, называя ее рекой мертвых — Стиксом.

Если он не ошибся, где-то здесь должен быть и перевозчик Харон со своей лодкой, но перевозчика что-то не было видно, а сама река, приблизившись к своему огненному концу, бесследно исчезала, низвергаясь в бездонную пропасть. Странно, но снизу не поднимались клубы пара. Очевидно, пропасть, в которой исчезала река, была такой глубокой, что пар, не достигнув поверхности, растворялся в горячем воздухе.

Красноватый отсвет от огненной стены ложился на гладкие, словно отполированные стены туннеля, отбрасывая от них многочисленные блики, рождавшие неверные движения каких-то теней, которые время от времени обретали собственную жизнь и продолжали раз начатое движение, уже независимо от световых бликов, породивших их возникновение.

Туннель, походивший на жерло какой-то гигантской печи, уже сам по себе вызывал невольный ужас. В его раскаленном воздухе незримо витали флюиды боли, отчаяния и безысходности...

— Кажется, я не первый пытаюсь проникнуть сюда! — пробормотал Танаев, стараясь себя подбодрить. Но эти слова мало ему помогли. Тогда он вынул меч из заплечных ножен и, готовый ко всему, медленно двинулся к огненной стене.

Но едва он прошел первые десять шагов, как нереальное движение теней и отблесков воплотилось во что-то гораздо более материальное.

Вначале в воздухе возникли полупрозрачные струи, словно нечто невидимое, в определенных местах, уплотнило воздух настолько, что он стал восприниматься как более густая субстанция, и потому сделался видимым. Эти струи раскаленного воздуха тянулись от груд каменных обломков, от стен и потолка туннеля к огненной стене и, соприкоснувшись с ней, сплетались в некий бесформенный ком, постепенно обретавший все более отчетливые очертания.

Первой сформировалась морда огненного демона. Она была размером с небольшой автомобиль и висела под самым потолком, прикрепленная к огненной стене невидимыми силовыми нитями. Незрячие пока что глаза слепо уставились в глубину туннеля и медленно вращались, словно пытались нащупать того, кто осмелился потревожить вековой покой стража. Челюсти огромной крокодиловой пасти, вытянутые вперед на полметра, то распахивались, открывая взгляду Танаева двойной ряд зубов и узкий чрезвычайно подвижный язык, похожий на язык пламени, то совершенно беззвучно захлопывались.

Медленно и неотвратимо из стены стало прорезаться и все остальное тело демона. Когтистые, вытянутые вперед лапы уже загребали перед собой воздух, словно искали очередную жертву.

Если бы Танаев не знал, что обратного пути нет, что проход за ним запечатан, он бы, возможно, повернул в этот миг назад. Такой непреодолимый ужас внушало рождение этой огненной фурии, упершейся головой в потолок туннеля.

Огненное тело демона выглядело так, словно было отлито из раскаленной до вишневого свечения лавы. От равномерно светившейся кожи стража время от времени отваливались какие-то более темные куски и с шипением шлепались на пол. Камень в тех местах, где они упали, начинал дымиться и плавиться.

«Так вот каким будет его конец! Вот что ждало его в конечном пункте дороги! Безнадежность!»

Это мрачное слово сковало волю Глеба и желание к сопротивлению. Что он мог сделать с этой раскаленной тварью своим жалким мечом?

Демон не имел никакого отношения к тем темным силам, с которыми могло справиться пропитанное шунгитом лезвие меча.

Это чудовище явилось из иной вселенной, из той, куда так жаждал проникнуть Глеб, не представлявший, что его ждет за огненной завесой, заслоняющей портал в мир, способный породить существ, подобных этому демону.

Медленно, не поворачиваясь спиной к стражу, Танаев начал отступать и отступал до тех пор, пока его спина не уперлась в невидимую преграду.

В отчаянии он обернулся, готовый попросить лешего впустить его обратно.

Но стена за его спиной, отделившая проход, по которому он вошел, налилась изнутри белым молоком, стала непрозрачной и абсолютно непроницаемой.

Дверцы ловушки захлопнулись. А демон между тем, окончательно придя в себя после векового сна и разглядев, наконец, свою новую жертву, радостно усмехнулся своей крокодиловой пастью и сделал первый шаг по направлению к Танаеву.

Пол пещеры содрогнулся, приняв на себя немыслимую, раскаленную тяжесть чудовища.

Видимо, тело демона, состоящее из некоего металлического сплава, вынуждено было поддерживать свою внутреннюю температуру на очень высоком уровне, чтобы сохранить гибкость и подвижность собственных членов.

Во всяком случае, двигался этот чудовищный раскаленный монстр, подпиравший своей головой потолок пещеры, настолько быстро, что Танаев и глазом не успел моргнуть, как он оказался рядом. Глеба обдало волной нестерпимого жара. Воспоминание о том, что именно высокая температура гибельна для его некогда искусственно созданного тела, сохранилось где-то в глубинах организма Танаева на клеточном уровне, потому что вместе с жаром, полыхнувшим на него от демона, Глеб испытал волну парализующего ужаса, какого никогда ранее не испытывал.

Демон между тем не спешил разделаться со своей беспомощной жертвой. Он даже попытался изобразить на своей крокодильей морде нечто вроде улыбки и призывно пощелкал пальцами, словно звал котенка: «УТЮ-ТЮ-ТЮ-ШЕЧКИ».

И это было его ошибкой, потому что Танаев почувствовал в ответ на этот издевательский жест гнев, который помог ему подавить парализующий ужас. Он даже сумел сосредоточиться и послать призыв о помощи своему могущественному благодетелю, не раз уже спасавшему его от смерти в самых безнадежных ситуациях. Но короткий отрезок туннеля, в котором он сейчас стоял, оказался наглухо закрытым ото всех посторонних влияний. Поток чужеродной энергии, изливавшейся из портала, наглухо закапсулировал его, и призыв о помощи, инстинктивно вырвавшийся из сознания Танаева, отразившись от непроницаемых стен туннеля, вернулся к нему, обдав дополнительной волной безнадежности.

В конце пути для каждого из нас наступает миг, когда человек остается наедине с самим собой, когда он может рассчитывать только на свое мужество и волю, когда никто извне уже не властен ему помочь. Такой миг наступил сейчас для Танаева.

Он взмахнул своим жалким мечом и со всего размаха обрушил его на коленный сустав демона, надеясь хоть немного лишить его подвижности.

В том месте, где лезвие соприкоснулось с телом демона, сверкнуло пламя, и в руках у Танаева осталась лишь рукоятка, с оплавленным остатком лезвия, не больше десяти сантиметров длины.

Теперь он был полностью безоружен, а демон, в ответ на его удар, лишь оглушительно захохотал, отчего стены пещеры уже по-настоящему содрогнулись, обрушив с потолка несколько увесистых камней, впрочем, не причинивших демону ни малейшего вреда.

Затем страж протянул к Танаеву свою раскаленную длань, увенчанную шестью могучими полуметровыми когтями, и попытался схватить наглого человечка.

Но тот проворно отпрыгнул в сторону, демонстрируя отменную скорость и быстроту реакции. Игра в кошки-мышки на этот раз обещала стать весьма забавной.

Танаев попытался, прижавшись спиной к стене туннеля, прошмыгнуть мимо демона, но тот одним движением своей огромной ноги преградил ему дорогу и вновь загнал в узкий закуток, где стена туннеля под прямым углом соединялась с матовой силовой завесой, перегородившей обратную дорогу.

Теперь у Танаева остался один-единственный путь отступления, вдоль силовой стены, заканчивавшейся у подземного потока... Этот поток беспрепятственно проходил сквозь силовую завесу и нес свои воды дальше. У Танаева мелькнула призрачная надежда на то, что, может быть, в глубине, под поверхностью потока, в силовой стене есть отверстие, пропускающее воду внутрь пещеры. Если бы удалось, хоть на метр, оторваться от демона, нырнуть и проверить эту призрачную надежду!

Танаев сделал вид, что пытается вновь проскользнуть мимо демона, в свободную часть туннеля за его спиной, на этот раз воспользовавшись узким метровым пространством между ногами чудовища, но в последний момент, когда демон опустил свою ладонь до самого пола, изобразив из нее нечто вроде корзины для ловли бейсбольных мячей, Глеб, неожиданно изменив направление, рванулся к реке.

Не ожидавший этого демон слегка покачнулся и вынужден был сделать шаг в сторону, чтобы восстановить равновесие.

Дальнейшее произошло словно бы и, без участия рассудка самого Танаева. Он действовал совершенно интуитивно. Рванувшись в сторону по направлению к реке, он, не замедляя движения, прыгнул в стремительный поток, с бешеной скоростью несущийся к огненной пропасти.

Танаев надеялся, что в глубине скорость потока снизится и у него хватит сил противостоять течению.

Увы, и эта надежда оказалась тщетной.

Поток подхватил его, завертел и неумолимо потащил вперед.

Демону это совсем не понравилось, игрушка ускользала от него, и он сделал единственное, что еще мог сделать. Резко развернулся и, согнувшись, попытался перехватить несущегося в потоке Танаева своей огромной раскаленной лапищей.

Но едва длань демона соприкоснулась с водой, как к потолку пещеры вознесся огромный клуб пара, сопровождаемый ревом. Лапа демона, погруженная в воду, мгновенно остыла, почернела и потеряла подвижность.

Танаев, проскочив между двумя растопыренными, окаменевшими пальцами демона, оказался в водовороте кипящей воды, но резанувшая его боль тут же сменилась прохладой — поток пронес его мимо раскаленной преграды со скоростью курьерского поезда.

Он уже миновал демона, который все никак не мог совладать со своей неподвижной лапой и не понимал, что произошло.

Хотя демон на какое-то время оказался выключенным из игры, собственное положение Танаева оказалось еще более безнадежным.

Течение было настолько сильным, что у него не осталось ни времени, ни сил, чтобы добраться до берега. Поток, все увеличивая скорость, нес его прямо к пропасти.

В последний раз пылающая завеса, перекрывавшая реку, мелькнула перед искаженным отчаянием лицом навигатора, прежде чем водопад, полностью завладев его телом, швырнул его вниз, в огненную купель пропасти.

На этом автор вынужден на некоторое время расстаться со своим героем. То, что случилось с Танаевым в мире титанов и демонов, в который перенес его огненный портал, читатель узнает из следующей, заключительной части трилогии, которая будет называться «Гнев Прометея».