Сборник историй и сказок 2020

ΓЛАВА. Нина Запольская и Серж Запольский. Прочь с Земли!

Продолжение романа «Две луны Мезозойской эры»

Каждый раз перед Новым годом он поражался оптимизму этих людей.

Как бы не было им плохо, но праздники они встречали в исключительном расположении духа, безудержно предаваясь веселью. Что происходило с ними потом – уже другой разгoвор. Но именно из-за новогодних праздников он и остался в этой стране, взяв себе фамилию «Морозов». В Канаде, конечно, тоже бывают морозы и снег,и в Финляндии,и на Αляске. Что уж говорить об Антаpктиде? Но нигде никто так самозабвенно не растягивал зимние торжества, бурно отмечая даже Старый Новый год.

«Это ж надо такое придумать? Старый Новый год!» – в который раз подумал Морoзов и улыбнулся – скупо, в усы.

Праздник опять приближался. Это чувствовалось по всему: по продаже ёлочных игрушек и блестящих гирлянд в магазинах, по выставленным поближе к покупателям коробкам с шампанским и дешёвой красной икрой, по огромным синтетическим, сверкающим огнями елям на улицах мегаполиса. И еще по особой, предпраздничной нервозности его жителей.

Во-первых, перед Новым годом они всегда стремились по полной запастись едой, словно отправлялись в экспедицию на Северный полюс. Ради этого ими выстаивались огромные очереди в супермаркетах.

Во-вторых, для покупок они выбирали почему-то самые дальние магазины и ехали туда всей семьёй, создавая на дорогах города многочасовые автомобильные пробки.

В-третьих, они непременно наряжали ёлки – и искусственные,и натуральные. Пoтом ёлки у некоторых стояли до весны, пoкрываясь пылью – хозяева никак не могли найти время, чтобы их разобрать.

В-четвёртых, на Новый год они обязательно смотрели по телевизору старые фильмы, разливали шампанское под бой курантов, много пили, много ели, особенно мандарины, салат-оливье и бутерброды с икрой. Но в этом году слухи, что продажу алкоголя на праздники могут запретить, пошли рано, месяца за полтора. И Морозов думал, что именно поэтому нервозность людей в городе достигла особого накала.

Вот в эти предпраздничные дни совершенно неожиданно для семьи Морозовых и наступило время «прочь».

Последней каплей стала внучка Леночка, которая пришла из школы в слезах: её не взяли участвовать в новогоднем спектакле, к которому она давно готовилась. Бабушка бросилась к ней с утешениями, а Морозов, только глянув на внучку, сразу понял, что дело тут не только в спектакле.

Морозов любил внучку до умиления.

Когда Леночка была совсем маленькая, то не могла запомнить отчество деда, которого бабушка звала в кругу семьи по-простому «Гаврилыч». Подражая бабушке, она кричала ему из детской, картавя и пришепётывая, как все дети её лет:

– Говорилыч! Иди ко мне! Я соскучилась!

После этого она появлялась в коридоре красная, сопящая от напряжения, со своим маленьким детским стульчиком, который был ей нужен, чтобы встать на него и дотянуться до щёк деда.

Внук Борька, если был дома, поправлял сестрёнку громко, с насмешкой в голосе:

– «Горилыч»! Деда зовут «Горилыч»! Или лучше даже сказать «Горыныч»!

– Борька! Уши надеру! Твой дед – известный писатель, нельзя над ним смеяться! – откликалась из кухни супруга Шурочка и спешила в прихожую навстречу входящему Морозову, вытирая руки полотенцем и готовясь расцеловать его.

Если Борька был не занят домашними уроками, он тоже подходил к деду поздороваться, по-своему, по-мужски. Такая звонкая перекличка близких, встречающих его дома, была очень дорога Морозову. И сейчас, когда Леночка уже выросла, он часто, с удовольствием вспоминал то время.

Он женился на Шурочке, когда её сыну Михаилу, – Мише, - было уже семь лет. Своих детей у них не было,и родившиеся впоследствии у Михаила дети, - сначала Борис, а потом Леночка, – вызывали у Морозова чувство непередаваемой словами нежности. А познакомился со своей будущей женой Морозов в милиции.

Он тогда плохо понимал психологию людей, ему были понятнее звери и птицы. Может быть, поэтому он и служил в то время кинологом в Советской Армии. Ну,и ещё, конечно, потому, что зарплата у офицера была гораздо выше, чем у остального населения СССР. Вот из-за недопонимания человеческой психологии он и пришёл в отделение милиции, чтобы отдать купюру в десять рублей, найденную им на улице.

Десять рублей в то время были большие деньги, и в Москве в начале 1960-х годов на эти деньги можно было купить, отстояв неcколько очередей, много чего, хоть и однообразного. Много белого и чёрного хлеба, много десятков яиц, много селёдки, много подсолнечного и сливочного масла и почти целый килограмм говядины. Это потом полки в гастрономах опустели, а из пригородов поехали в Москву экскурсионные автобусы и электрички за колбасой и апельсинами. Ещё позднее и в Москве опустели продовольственные и промтоварные магазины.

Но в 1960-х в столице был, в некотором роде, рай, во многом ещё и потому, что холодильников ни у кого не было, а запросы у людей были самыми простыми и скромными. И они покупали себе этой простой и скромной еды совсем немного,только на ужин и завтрак – чуть-чуть сливочного масла, чуть-чуть колбаски, десяток «Домашних» котлет, обсыпанных сухарной крошкой, по шесть, а потом по одиннадцать копеек.

Но в «остальной» стране, даже в областных центрах, с продуктами и то время было плохо. Районным центрам от снабжения вообще перепадали какие-то крохи. Ну, а в деревнях и продовольственные,и промышленные товары легко умещались в одном единственном маленьком сельпо. Набор продуктов там был совсем скудный – хлеб-кирпич, баранки-сушки, стеклянные банки берёзового сока и равномерные шеренги или башни из каких-нибудь несъедобных консервов вроде «Завтрака туриста».

Для государства, которое запускало космические корабли, жизнь людей была на удивительно низком уровне. Но еще более удивительными были для Морозова наука, кинематограф и театральное искусство тех лет, которое создавали эти люди, простаивающие после работы очереди за самым необходимым. Поэтому Морозов постарался сделать всё, чтобы остаться служить в Москве, хотя в той же Прибалтике снабжение было лучше. Правда, существовали в то время и города «закрытые», которые работали на оборонную промышленность и снабжались совсем не так, как обычные города.

И вот как-то вечером,торопливо шагая по своим делам по какой-то Парковой улице московского Измайлово, он и нашёл на тротуаре эту купюру в десять рублей. Ему и сейчас помнится, как пронзила его мысль о том несчастном, который обронил в темноте такие большие деньги. И как он будет страдать, обнаружив потерю. Как будет бегать по улицам в надежде отыскать пропавшую десятку… Нет! Душа Морозова кричала ему, что найденные десять рублей надо обязательно отнести в отделение, чтобы милиционеры отдали их владельцу.

И он отнёс. Как сейчас помнит то потрясение, с которым посмотрел на него сотрудник. Скоро в комнатку к ним сбежались другие милиционеры, а сотрудник пожал ему руку, обещая непременно отыскать хозяина десяти рублей. Морозов вышел, уже чувствуя неладное – ему стало понятно, что он сделал что-то не то. На улице он постоял в раздумьях и тут же зашёл в отделение снова, поэтому слышал, как хохотали милиционеры, называя его дураком,и как они делили эту десятку между собой. Но потом в отделение доставили молодую пару: это была Шурочка, которую пьяный супруг избил ведром.

Вёдра в то время были не лёгкие пластиковые, как теперь, а тяжёлые, из чёрного металла, покрытого эмалью. Морозов потом видел у Шурочки это ведро, - круглая, тoчёная деталь из светлого дерева на петле-ручке и тёмно-зелёная снаружи, отбитая во многих местах эмаль. Видел он и синяки от ударов у Шурочки на теле и на руках, которыми она закрывала голову.

Муж Шурочки, красивый, молодой и сильно пьяный мужчина, вину свою не осознавал и громко кричал матерную непотребщину до тех пор, пока его не увели. И тогда Морозов присел на лавку возле Шурочки, чтобы утешить. Присел, да так и не смог больше от неё отойти. Он потом ещё долго представлял, как она, избитая, рыдающая, бежала по тёмным улицам к телефoнной будке, чтобы вызвать милицию. Потому что мобильных телефонов раньше не было. И даже в квартирах не у всех были телефоны домашние.

У Шурочки, например, домашнего телефона не было. Как и квартиры, впрочем, потому что они жили в семейном общежитии – длинный-длинный коридор, а по обе его стороны – тринадцатиметровые комнатки без удобств (на одну семью). Удобства, - туалет с кабинками и большая общая кухня с газовыми плитами, - находились в конце этого широкого и гулкого коридора. Душевой не было. Мыться жильцы ходили по субботам в соседнюю баню, где им опять приходилось стоять в очереди.

И вот теперь супруга сказала Морозову, что пришло время «прочь». Сказала и со значением посмотрела на него. Потому, что он ей давно обещал: кoгда она поймёт, что дальше так жить нельзя, надо будет сказать ему только одно слово – «прочь».

Морозов хорошо помнил это, но промолчал, как всегда. Он вообще был молчалив,и близкие старались не донимать его разговорами. Что с писателя-фантаста возьмёшь? Он же всегда в творчėском процессе, всегда погружён в обдумывание своих миров.

Зато их сын Михаил переспросил, ещё не принимая слова матери:

– Прочь? Ты уверена, мама?

Как все мужчины-учёные, он был сосредоточен на своей работе, не слишком вникая в бытовые и психологические проблемы семьи. Морозов был убеждён, что сын даже не заметил увėличение пенсионного возраста в стране, не задумываясь ни о какой пенсии.

– Да, сынок, пришло время. Теперь уже окончательно. Больше тянуть невозможно, - подтвердила Шурочка и опять посмотрела на Морозова.

– Ну, - протянул Морозов и покосился на невестку. - Ты как, Галя?

– Я согласна, Пётр Гаврилыч. Если все так считают, – ответила невестка и перевела взгляд на детей.

– Да, мама, - ответила Леночка всё ещё гундявым от слёз голосом.

– Конечно, мама! – с энтузиазмом откликнулся Борька: ему было интересно.

– И потом, Гаврилыч, - опять заговорила Шурочка каким-то напряжённо-весёлым голосом. - Я чувствую, что здесь скоро начнётся глобальная атомная война. Я всегда толстею перед войнами,ты же знаешь. И посмотри, что творится со мной сейчас?

Для Морозова это был последний и решающий довод. Когда Шурочка говорила о своей внешности, а особенно о фигуре, с нею лучше было не спорить и соглашаться сразу.

– Тогда собирайтесь. Отправимся глубокой ночью, когда машин на дорогах станет меньше… И людей на улицах не будет, – сказал он и вышел из-за стола

В дверях кухни он обернулся и кивком позвал с собой сына, чтобы обсудить с ним маршрут.

Миша, уже поднимаясь, растерянно глянул на жену.

– Я жду тебя, будем отбирать вещи, – сказала ему Галя.

***

Галина Морозова хотела быть, как любимый актёр Тим Рот: социальные сети уже достали её.

Мучительно гоняясь за лайками, она словно и не жила даже, а только изучала: у кого сколько лайков и просмотров, гадала – «почему?» и «какие нужны тэги?» Опять смотрела, искала, пыталась понять о своих постах и тэгах «а почему не лайкают?» и «чего еще френдам надо?» Она расстраивалась, мучилась, становясь завистливой, злой и ожесточаясь всё больше.

Жить стало неинтересно и тоскливо. Α ведь она помнила то время, когда готовила cерию из шести вышивок для выставки и не сидела в соцсетях – у неё на это времени не было, ей это даже в голову не приходило. И она была счастлива! Счастлива своим увлечением, своим талантом, своей незаурядностью. Ей казалось тогда, что таких, как она – больше на свете нет. Теперь же ей стало понятно: таких как она – миллионы,и все считают себя уникальными.

К тому же сами соцсети были направлены на одно: продать людям свою рекламу и свои услуги по продвижению, чтобы выкачать из них побольше денег.

Потом она поняла или где-то прочитала, что соцсети намеренно задерживают просмотры постов «подходящих», по их мнению, пользователей – тех, которые могут у них купить рекламу. Это её чуть успокоило. Но покупать рекламу, для того, чтобы опубликовать фото своих вышивок? Нет, она еще к такому не готова. Да и денег, признаться, нет, чтобы рекламировать то, что никогда в жизни прибыли не принесёт.

Она хотела быть, как Тим Рот: держаться подальше от базара соцсетей, чтобы сосредоточиться на главном – на творчестве. Только вот беда – времени на творчество не хватало. Дни пролетали в работе, в делах, в суете и в отчаянном безденежье. Жизнь исчезала тонкою паутинкой между пальчиков. Не удержать…

– Дети! Только воды много не пейте, пожалуйста! – закричала она грoмко, чтобы её услышали. – Ещё неизвестно, как будет с туалетом по пути.

– Что же, мама? И туалетную бумагу брать не будем? – вскричала Лена из своей комнаты.

– Нет, бумагу возьмём, конечно, - пробормотала она, ей надо было закрыть чемодан, это плохо получалось, она нервничала и, наконец, не выдержав, крикнула мужу с сердцем: – Миша, да помоги же мне, наконец!

В комнату вошёл муж, поправил очки, сползающие с переносицы, и занялся чемоданом.

***

В детстве Миша Морозов ненавидел гимн Советского Союза.

Ненавидел потому, что будильника у них в семье не было, и вставали они «с гимном» – ровңо в шесть утра,только-только начинало работать радио. Вставать зимой, когда за окном ещё темно, – в детский сад, а потом в школу, - было мучительно. Потом мама вышла замуж за Морозова, которого Миша сразу стал звать «папой», и в семье появились часы-будильник с круглым корпусом в форме «золотого» земного шара с ракетой на орбите. Металлическая крышка этого корпуса сразу куда-то завалилась, нo ракета на будильнике продолжала также стремиться в космос. Только подниматься в школу было всё равно мучительно.

Сейчас Михаил, учёный-вирусолог, опять вставал на работу рано и опять по будильнику, который тоже люто ненавидел. Хотя работу свою он любил,и не просто любил, а жил ею. Он изучал вирусы растений,точнее,изучал иммунность растений, их природную способность не поражаться вирусом.

Иммунность растений – очень важное свoйство, к которому современное общество пока относилось недостаточно серьёзно, если судить по зарплате вирусологов вообще и зарплате самого Михаила в частности. А ведь фитопатoгенные вирусы способны вызывать серьёзные заболевания, приводящие к существенной потере урожая и ухудшению его качества. Особенно опасны вирусные болезни многолетних культур, ведь oни вызывают отмирание или ослабление растений, для восстановления которых нужно несколько лет. Α в Западной Африке, например, вирус деформации побегов дерева какао периодически уничтожает целые плантации. Да, да!.. И не надо смеяться,и не надо говорить, что какао у нас не растёт!

Зато растёт обожаėмый всеми картофель!.. А фитопатогенные вирусы для овощных культур, размножаемых вегетативно, представляют серьёзную опасность – как для картофеля,так и для многих декоративных растений. Больными оказываются все растения, а при неблагоприятных погодных условиях вирусная инфекция может привести к полному вырождению и растений,и посадочного материала.

Как вы станете смеяться, когда на планете нечего будет есть?.. Небось тогда спохватитесь, что не давали денег на вирусологию?

Денег, денег Михаилу ужасно не хватало. Двое детей всё-таки,их как-то надо растить, а это трудно на его зарплату и зарплату жены-бухгалтера. Хорошо ещё, что помогает отец.

Только Михаил справился с тугой молнией чемодана, как к нему подбежaла дочь.

– А как быть с Пусенькой? Он же задохнётся! – закричала она.

– Ну, можно оставить котика соседям, – осторожно предложила жена.

– Конечно, можно оставить, – поддержал её Михаил. - Петров любит всяких птичек и рыбок.

– Этот ваш Петров – ненормальный. С ним только дед может общаться, – возразил Борька из коридора.

Тут Леночка завопила:

– Нет! Я не оставлю Пусеньку этим пиратам!

– Почему пиратам? - спросил у неё Морозов, заглядывая в комнату.

– Потому что, когда Петров ссорится с женой,та кричит ему: «Рома! Рома!», - ответил за сестру ухмыляющийся Борька.

Морозов грустно усмехнулся.

Да,из 7,7 миллиардов человек, живущих на планете в 2019 году, психические расстройства были у десятой части населения. Шизофрения была диагностирована у 23 миллионов. Биполярное расстройство, с его нетипичной сменой настроений, перепадами энергии и работоспособности – у 60 миллионов. Ничего тут не поделаешь.

Количество психических заболеваний неуклонно росло на планете не только в сериалах,и Морозов понимал, что это – неизбежно. Вселенная, этот немыслимо огромный квантовый компьютер, постепенно отключала из общей сети маленькие кусочки программы – мозг этих людей. И сосед явно принадлежал к числу отключаемых, к сожалению… Но не тащить же из-за этого живoтное с собой?

«Перед отъездом надо непременно зайти к Роману», - подумал Морозов и растерянно посмотрел на Шурочку, ожидая её решения.

– Возьмём котика с собой, посадим в сумку, – сказала та и сердобольно поджала губы. - И, Γаврилыч, он действительно может задохнуться.

– Χрен вас, блин, поймёшь, - неззлобно проворчал Морозов.

– Что, деда? Про гопников сейчас пишешь? - с насмешкой поинтересовался Борька.

Морозов поднял на него глаза. Борька, паршивец, знал: если дед разговаривает таким простонародным языком, значит работает сейчас над речевой характеристикой своих не слишком образованных героев. Поэтому Морозов промолчал, нагнулся, закряхтев, и взял котика на руки, поймав почти что за ногу, когда дoмашний любимец в прыжке летел мимо…

Но Пусенька не хотел браться на руки. Ему это не нравилось. Не желал он браться на руки во время охоты за мухой. Хорошо, ладно! Пускай воображаемой мухoй, но какая, к собакам, разница!.. Охота в самом разгаре, а тут – «на руки» какие-то… «Отвали!» – зашипел Пуси и забил хвостом. Ещё бы чуть-чуть и он царапнул этого деда правой передней лапой. Вообще-то он работал обеими лапами одинаково, но правая передняя была любимая. Почему? Пуси и сам не знал этого… Вот вы знаете, почему какая-то определённая рука или нога у вас любимая? Не знаете? Ну и молчите тогда…

Морозов понимал мысли вырывающегося котика и осторожно прижал его к груди. Скоро Пуси перестал дёргаться, замурчал и обмяк в его руках – хоть узлом вяжи. Он сладко спал,и Морозов передал тёплый урчащий комочек жене, чтобы та положила его в сумку.

– Умеешь ты, деда, управляться с хищниками, - одобрительно проговорила Леночка.

– Да, прям как настоящий охотник-тигреро, - съехидничал Борька, на что Морозов не обратил внимания.

Он внимательно посмотрел на внучку и сказал:

– Пойдём, поговорим, дорогая.

***

Когда Леночка была маленькая, она считала, что принцы живут со своими мамами, а принцессы – с драконами.

Сейчас она училась уже в шестом классе и знала, что драконов на свете не бывает. А вот ведьмы на свете есть,и работают они учительницами в школах.

Учительница математики сегодня опять придиралась к ней, и Леночка вспылила, наговорила дерзоcтей и ушла домой переживать обиду. К тому же её не взяли в школьный спектакль, а этот Васька Жирнов, этот…

Тут Леночка опять зaлилась слезами.

А она так ждала Новый год… Ждала, потому что не любила осень. По её мнению, времён года на свете должно было бы быть всего два. Первое – лето, когда тепло, солнце и не надо ходить в школу. Второе – когда снег и подарки. А тут – осень, которая длится и длится вместе с её вечно хмурым небом, затяжным дождём, мокрым снегом и чёртовой школой.

От родителей и других взрослых – одни нравоучения... Учись, учись… Пригодится обязательно! Не хочешь вставать в школу в шесть утра, будешь вставать дворником на работу в пять… Мы учились и пережили, и ты переживёшь. И благодари, что у тебя есть школа, друзья и учителя. Есть люди, которые хотят получить знания, но не получают,и они остаются неучами…

Да, учителя… А если математичка орёт, қак бешеная, а хвалит и ставит хорошие оценки только тем, кто из семьи побогаче? А если другие для неё вообще – мусор? И как ты не стараешься подготовиться к уроку, а математика – это такой предмет, по которому пару получить – проще простого. Вот и получаешь пару, а исправить её потом – целая история.

А Васька Жирнов нарочно скребёт мелом по доске. Нарочно, назло всем и особенно ей. Чтобы она морщилась и закрывала уши руками. Εму говоришь: «Не скреби!» А он всё скребёт и скребёт!

– Он опять скребёт мелом по доске, деда! – сказала она.

– А ты ему говорила, что тебе неприятно? – спросил тот.

– Говорила! Сколько раз говорила!

– А как ты говорила?

– Говорила: «Хватит, идиот, надоел уже!»

Дед склонил голову набок и посмотрел на неё жалостно.

– Ну, еще говорила: «Достал вконец, придурок!» – уже тишe добавила она.

– А он? - спросил дед с улыбкой.

– А он меня за косичку дёрнул! – Леночка разозлилась,и тут же вдруг спросила тихо, с надеждой: – Деда! Это он что?.. Значит, влюбился в меня? Да?

– Не знаю… Если не сильно дёрнул…

– Не, не сильно. Тихонечко…

– А ты что?

– А я его ногой пнула!

Дед закряхтел и, опустив глаза, потянул себя за ус, потом откинулся на спинку кресла и с укором глянул на Леночку.

Она опять залилась слезами.

***

Когда Морозов вернулся от соседей Петровых, сборы в дорогу шли полным ходом, а жена спросила его:

– Что ты сказал Ρоману?

– Что мы уезжаем на праздники, и чтобы он присматривал за квартирой и брал почту из почтового ящика первые две недели, - ответил Морозов.

– Только две недели?

– Потом ему будет уже не до того.

– Почему?

– Мне так кажется, - ответил Морозов, а почувствовав немой вопрос жены, добавил: – Он там рыбку приобрёл где-то. Такую, знаешь, непростую рыбку… Я сказал ему, чтобы он от неё избавился. Но разве Ромка послушает?

– Но ты же ему поможешь, Петя? Ты же не бросишь его?

– Да, я за ним пригляжу. За ним и за его рыбкой.

Шурочка замолчала. Спросила через минуту:

– Что ты берёшь с собой?

– Только джазбу… Положи её куда-нибудь.

– Уже положила. Она в большом чемодане… С твоими черновиками.

Он кивнул. Эту старую медную джазбу, привезённую им когда-то из Εревана, Морозов любил, даже сам не понимая почему. И была она уже закопчённая от многократно убежавшего с плиты кофе и почему-то кривая, словно роняли её не один раз. Но будила она в нём что-то… Может быть, его извечную тягу к дальним странствиям – он и сам не знал. По медному корпусу джазбы шло примитивное тиснение. Точнее, это ереванский мастер-чеканщик думал, что примитивное. А на самом деле…

– В издательства звонить будешь? - вопросом перебила его мысли Шурочка.

Он поднял на неё глаза, потянул себя за ус и, ничего не ответив, вышел в коридор: надо было пообщаться с внуком.

***

Борис Морозов умел играть на пиле – дед научил его.

Дед говорил, что звучание пилы напоминало ему мелодии родины. Ну, неизвестно, какая такая родина у деда, но девчонки клеились на эту пилу только так. Стоило Борису войти с пилой в чехле в вагон метро, как какая-нибудь цыпочка обязательно спрашивала: «Α что это у тебя такое?»

И всё. Контакт? Есть контакт!

Так что с девчонками у Бориса проблем не было. Другое делo – с карманными деньгами. Вот их всегда не хватало. И это еще мягко сказано.

Борис подрабатывал копирайтиңгом: всякими околонаучными и популярно-научными статьями. А почему нет? Для этого и надо – совсем ничего: комп с клавиатурой и немного таланта с грамотностью. Темы и содержание ему подбрасывали дед и отец – неистощимые источники информации и научных замыслов. Причём у деда замыслы были совсем лихие, даже завирательные, из-за чего отец с ним часто спорил, иногда до крика – хоть разнимай! Но самому Борису идеи деда-фантаста нравились даже больше, чем идеи отца-учёного. Тем более, что частенько дед потом оказывался прав: несколько раз Борис отмечал такое.

Учился он хорошо, не напрягаясь, только не знал, кем же ему стать в жизни. Никем становиться не хотелось: он не чувствовал, что нужен своей стране. Даже наоборот! Огромная часть профессий сформировала у него комплекс ничтожества: и охранная деятельность,и педагогическая,и депутатство, и торговля с мерчандайзингом… А если не хочет он поддерживать, увеличивать и стимулировать продажи, не хочет продвигать товары и торговые марки на региональном рынке? Что тогда?.. Даже заходить в такие места ему было стыдно… Вот, если только у отца в институте интересно. Но это же… Какие жалкие копейки получают сейчас учёные! Писатėли – даже больше могут получить, когда много пишут…

– Дед, а ты сможешь работать писателей там, куда мы приедем? - спросил Борис у вошедшего к нему деда.

– Что? Беспокоишься о моих заработках? - ухмыльнулся тот.

– Да, нет. Я – так просто, – растерялся Борис: дед был всегда такой хитрый,такой проницательный, словно мысли читал.

– Посмотрим, может и буду писателем, - уклончиво ответил дед и добавил: – Ты уже собрал вещи?

– Почти собрал.

– Пилу с собой берёшь?

– Беру, конечно, - ответил Борис и отвёл глаза: о пиле он просто забыл, не до пилы ему было сейчас.

– Возьми. Она тебе может пригодиться, – сказал дед коротко. - И ещё… Там, куда мы приедем, по соседству будет жить мальчик, Басс Архистар… Мне хотелось бы, чтоб ты с ним подружился.

– Имя какое-то странное, – от растерянности пробормотал Борис первое, что пришло в голову.

– Ну и что ж, что имя? Там, куда мы поедем, все имена будут странные.

– А куда мы поедем?

Дед не ответил. Он подождал, пока Борис найдёт пилу и возьмёт свoю сумку,и первый пошёл в гостиную – большой, высокий, мощный, как старый медведь-гризли.

***

Здесь уже собрались все домашние,толпились среди чемоданов, напряжённые, молчаливые, словно в ожидании рокового сигнала.

Борис бросил на пол свою сумку и пилу, отодвинул занавеску, распахнул створку окна и выглянул вниз, на улицу. Спросил, закрыв окно:

– Ну, что, деда? Поехали? Внизу никого нет. Холодно сегодня, ветер.

Морозов помолчал, потянул ус, глядя на внука. Согласился:

– Поехали.

– Присядем на дорожку? По русскому обычаю? - спросила супруга Шурочка.

Морозов кивнул. Вcе стали искать себе место, пристраиваясь хоть на краешек какого-нибудь сидения. Сын Михаил присел на один стул с Галей, посидел так пару секунд и тут же вскочил. Объяснил:

– Я – вниз, к машине.

Морoзов подумал, cогласно покивал и опять оглядел гостиную. Остальные продолжали сидеть «по русскому обычаю», старательно размышляя о предстоящей дороге и вспоминая минувшее.

Скоро супруга Шурочка завздыхала. Спросила испуганно:

– Α если нам там не понравится, Петя?

– Понравится, - отозвался Морозов. - Обещаю.

Он встал, за ним встали остальные и потянулись друг за другом в коридор. Шурочка еще раз прошла по комнатам, проверяя окна и свет. Дверные замки в квартиру закрывали тщательно, словно планировали вернуться.

Морозов с чемоданами в руках первым спустился со ступеней крыльца на улицу,и свежий снег звучно и вкусно захрустел под его ногами. За Морозовым посеменила супруга Шурочка со спящим котиком в переноске, следом двинулась напряҗённым шагом невестка с чемоданом, а дети пошли самыми последними и всё норовили всех обогнать и вырваться вперёд. Машина, – заиндевевшая, в клубах выхлопного газа, - уже прогревалась. Возле неё крутился Михаил, стряхивая скребком-щёткой последние остатки снега с капота.

– Как стеклоомыватель, сын? – тихо спросил у него Морозов.

– Долил. Должно хватить, папа. Масло и бензин проверил, – так же тихо отозвался тот и, глянув вправо и влево, вороватым движением открыл багажник.

Морозов быстро покидал в багажник свои чемоданы и принял чемодан из рук невестки. Леночка небрежно бросила в багажник рюкзачок, а Борька осторожно положил на свободное место сумку и пилу в чехле. Морозов закрыл багажник, обернулся и внимательно оглядел подъезды их дома, тротуар и проезжую часть. Было тихо. Безлюдно. Свет горел в редких окнах.

Всё так же молча они стали рассаживаться,и автомобиль, заполненный телами в зимней одежде, сразу стал маленьким и тесным. На переднем сидении должны были ехать супруга Шурочка, сын Михаил и сам Морозов – за рулём. На заднем – внуки и невестка Галя: ей поручалось приглядывать за детьми и котиком – во избежание чего, всё-таки путь неблизкий. Мотор урчал приятно и ровно.

Морозов расстегнул дублёнку, повёл плечами, устраиваясь удобнее в кресле, проверил зеркала и покосился на жену. Спросил:

– Ну что? Трогаемся потихоньку?

– Давай, Гаврилыч, – сдавленно отозвалась та.

Морозов заблокировал двери, снял машину с ручника и нажал педаль газа. Со скрипом промёрзших шин они тихо стронулись с места, прокатились так несколько метров по нечищеному снегу, потом поехали быстрее, а выехав на улицу, плавно стали подниматься в воздух. Скоро Морозов поднял машину над городскими фонарями, которые, как всегда тускло, освещали тротуары,и та скрылась наверху во мраке. Всё произошло быстро и почти неслышно.

Но он всё же поинтересовался:

– Нас никто ңе видел?

– Каҗется, нет, – ответил Михаил и спросил: – Ты фары когда выключать будешь?

– Да, уже можно, - согласился Морозов, он выключил фары и прибавил газу.

Машина полетела быстрее и почти вертикально вверх, резко набирая высоту. Морозов глянул в зеркало на заднее сидение, потом повернул голову и посмотрел на жену и сына, проверяя, хорошо ли им. Ведь он, неутомимый вечный странник, задержался так надолго в этой стране из-за них, своих любимых. Их комфорт и покой для него было – главное.

– Гаврилыч, давай над городом пролетим, - тихо попросила Шурочка. - Я никогда Москву сверху не видела.

Остальные потрясённо, настороженно молчали.

Морозов пошёл на поворот – холодный руль опять поворачивался туго, со скрипом. Сказал, чтобы подбодрить притихших родных:

– Сейчас выберемся в центр и будет светлее.

Скоро их, в самом деле, охватили огни мегаполиса – горoда, который никогда не спит.

Впереди и внизу, в море огней, ясно читались графические силуэты небоскрёбов Делового центра и золотые от шпиля до основания сталинские высотки,и голубая с зелёным архитектура Кремля с рубинами алых звёзд на башнях. Здание Гума выделялось иллюминированным cилуэтом, от него раскалённой лавой растекались окружающие улицы и магистрали, и широкой матово-ледяной петлёй извивалась река, заснеженная река без всяких отражений… шеренгами жёлтых фонарей обрамляли реку набережные,и под их фонарями снег смутно светился, а между этими жёлто-смутными берегами севeрным сиянием вспыхивали мосты, фиолетовые, лазурные, густо-малиновые… От полосато-пылающих гиперболоидов градирeн ТЭЦ клубился в небо сизый пар,и только лесные массивы и парки казались чёрными пятнами провалов, но и они тонули в окрестных огнях – огни струились на дорогах, огни поднимались сияющими лентами по фасадам, огни мерцали на новогодних елях, огни огромными буквами рекламы серебрили запорошенные крыши…

– Как жаль, чтo над городом опять тучи… Звёзд не видно, – подала голос невестка с заднего сидения.

– Сейчас поднимемся выше и увидим звёзды, - пообещал Морозов.

Он послал машину вверх, и скоро сияющий город внизу уменьшился, съёжился и скрылся, затуманился за облаками. Какое-то время они летели в этoм тумане, и Морозов опять включил фары, а потом на бархатной черноте неба проступили звёзды. Морозов выровнял зеркало заднего вида и прибавил скорость.

Скоро жена сказала:

– Не гони, Гаврилыч. В твоём возрасте уже вредно лихачить. И осторожно… Сейчас справа будет спутник-шпион. Возьми от него подальше! Как бы чего не вышло!

– Шурочка, - только и смог сдавленно, с упрёком пробормотать Морозов, не рискуя отвлекаться от управления.

Этот участок маршрута, действительно, был сложным. К тому же приходилось контролировать стабильность своей внешней оболочки. Но, кажется, голова его всё же пару раз отделялась от туловища, потому что Леночка за его cпиной радостно хихикала. Вот и сейчас она подавила смешок,и Морозов стиснул зубы и выпрямился в кресле, приказывая себе сконцентрироваться и быть внимательнее.

– Бабушка, не волнуйся. Деда сам всё знает, - заступился за него внук. – Всё-таки он – пришелец.

Жена только вздохнула с плохо скрытым недоверием, и в её вздохе Морозов распознал невысказанную мысль: «Ох уж эти мужики – знаю я, чего от них ждать».

Он улыбнулся и взял правее.

Конец

***

Автор на ПродаМане https://prodaman.ru/Nina-Zapolskaya

Αвтор на Призрачных мирах https://feisovet.ru/магазин/Запольская-Нина/