Самое опасное в мире

Однажды субботним вечером мы с Холмсом задержались с отходом ко сну дольше обычного. Мне непременно надо было дочитать редкий труд по гнойной хирургии, взятый у коллеги на два дня под слово джентльмена. Поэтому я посвящал чтению каждую свободную секунду и довольно долго не обращал внимания на то, чем занимался Холмс.

Как оказалось, зря. Поворошив дрова в камине и вернувшись в кресло, я случайно глянул на Холмса — и с этой минуты начал краем глаза наблюдать за ним. Перед моим другом была разложена карта Англии, пришпиленная к обеденному столу множеством булавок. Точки на карте, из которых торчали булавки, Холмс аккуратно, сверяясь с каким-то грязным листком, соединял пунктирными линиями. Рядом, на журнальном столике, стоял арифмометр и лежали стопками самые разнообразные журналы и книги: от математических трудов г-на Эйлера до модных брошюрок некоей Блаватской.

За полчаса до наступления полночи Холмс отложил линейку и карандаш и устало, но довольно потянулся.

— Всё. Если в расчетах нет ошибки, дорогой Уотсон, то мне сейчас удалось совершить абсолютно невероятное. Я определил, где находится оккультный источник британского зла.

Менее всего я ожидал услышать такое заявление от Холмса, материалиста до мозга костей. Безмерно заинтригованный, я молча воззрился на него в ожидании пояснений. Однако он не спешил просвещать меня на сей счет и, улыбнувшись краем рта, опять уставился на карту, покрытую синей чернильной паутиной. Ну что ж, если ему так хочется держать паузу — пусть его. За годы, проведенные в обществе Холмса, я в совершенстве овладел искусством изображать полнейшее отсутствие интереса. Поэтому я лишь вежливо пробормотал «Вот как?» и вновь уткнулся в книгу — действительно интересную, надо сказать.

К чести моего друга, могу сказать, что за годы, проведенные в моем обществе, он в совершенстве овладел искусством не обращать внимания на показное отсутствие интереса (что иной раз немало меня задевало). Поэтому, когда я дочитал предпоследнюю главу и выглянул из-за книги, Холмс, напрочь игнорируя мое существование, уже заканчивал вырезать из карты многоугольник, образованный проведенными ранее линиями.

— Эта карта стоила восемь шиллингов, — заметил я небрежным тоном.

Холмс медленно нажал на ручки ножниц, и край большого бумажного лоскута мягко упал на стол, колыхнув пламя газового рожка. После этого Холмс положил ножницы рядом с письменными принадлежностями, повернулся ко мне и сказал непривычно мягко:

— Постарайтесь сегодня хорошо выспаться, милый Уотсон. Было бы просто замечательно, если бы завтра у вас была ясная голова и оказалось достаточно сил для… для, может быть, самого опасного предприятия за все время нашего знакомства.

— Хорошо, я сделаю так, как вы говорите, — ответил я сдержанно, пожелал доброй ночи и направился в спальню. Когда я протянул руку к дверной ручке, снизу донесся голос моего друга:

— Я все расскажу завтра. Не хочется портить вам ночь.

Ни слова не говоря, я закрыл за собой дверь.

Против ожиданий, спалось мне действительно хорошо, и пробуждение этим утром состоялось довольно поздно. Когда я вышел из спальни, на полу гостиной уже желтел огромный солнечный прямоугольник. Накидки миссис Хадсон на вешалке у входа не было: судя по всему, наша хозяйка решила выполнить вчерашнее обещание и нанести визит соседке, вдове барона Мортигана. Впрочем, для воскресного утра это было в порядке вещей. А вот то, что обеденный стол, сервированный для завтрака, оказался придвинут к стене, было явлением из ряда вон выходящим: миссис Хадсон, как истая приверженка тори, раз навсегда отвела место каждой вещи в доме и противилась даже самым малым изменениям существующего порядка. И уж совсем противоестественно выглядели стоящие на краю стола тарелка Холмса с остатками пищи и его чашка с недопитым чаем. С самого нашего знакомства совместная трапеза стала привычкой, затем освященной годами традицией, и никогда один из нас не съедал свою порцию в одиночку, если второй находился дома.

Но самой большой неожиданностью для меня оказалось поведение Холмса. Одетый в серо-зеленые брезентовые брюки и короткую куртку со множеством карманов и китайским иероглифом во всю спину, он сидел прямо на полу, разложив на солнечном пятне давешний кусок карты, и устанавливал в углах бумажного многоугольника небольшие зеркальца на подставках. Рядом с ним лежал туго набитый ранец армейского образца.

— Проходите, Уотсон, я оставил вам половину телятины и два яйца, — сообщил Холмс, регулируя наклон зеркальца. — Чай, думаю, еще не успел остыть, так что садитесь и ешьте, а я постараюсь ввести вас в курс дела.

Полагаю, вам известно, что я никогда не верил медиумам, астрологам, самозваным магам и другим шарлатанам, — начал он, между делом прикрепляя края карты к полу обойными гвоздями. — Однако факты на этот раз оказались неподвластны привычной логике, и чтобы связать их воедино, мне пришлось поступиться исходными предпосылками.

Я расскажу вам, чем занимался в течение последнего месяца. Воскреснув после покушения полковника Морана, я поспешил наведаться к своему хорошему знакомому из центрального полицейского архива, чтобы узнать, как обстоят дела с преступностью после гибели Мориарти. На некоторое время лондонские злоумышленники действительно утихомирились — настолько, что полиция могла позволить себе уделить внимание сообщениям из глубинки. Исключительно из любопытства я взял первый попавшийся рапорт о происшествии в деревушке Лоубороу в Беркшире и начал его бегло пролистывать. Однако содержание заинтересовало меня настолько, что я не успокоился, пока не изучил, хотя бы поверхностно, все дела из папки — очень объемистой, кстати. Неизвестный мне наблюдательный педант из полиции собрал внушительную коллекцию случаев непонятного появления одинакового типа преступников в разных районах Англии.

— Что значит «непонятного появления»? — поинтересовался я. — И в чем их одинаковость?

— Все эти раскрытые дела, Уотсон, объединяли главные действующие лица, которые неизвестно откуда взялись и неизвестно почему были приняты местным обществом. Помимо того, все преступления из этой папки отличались особой изощренностью и коварством: в большинстве случаев злоумышленником выставляли невинного человека, но делали это так искусно, что лишь случайность помогала лучшим полицейским умам докопаться до истины. А ведь многие подобные убийства, отравления, подлоги могли так и остаться незамеченными!

Возьмем дело медсестры Харрисон из упомянутой деревни Лоубороу. Эта сиделка, местная уроженка, отравила свою хозяйку. Печально, разумеется, но вроде бы ничего особенного, не правда ли? А меж тем ни один из нынешних жителей Лоубороу никогда не получал медицинского образования, включая абсолютно неизвестную мне мисс Харрисон. Это я знаю наверняка: в Лоубороу живет семья моей тетушки, и я хоть и редко, но навещаю их, поэтому с жизнью деревни знаком неплохо. Меня всегда удивляло, что ее жителям при необходимости приходилось посылать за врачом в соседнюю деревушку. Ладно, допустим, я могу не помнить кого-то из уроженцев Лоубороу, хотя это само по себе практически невероятно, но ошибиться в настолько примечательном факте — да никогда в жизни!

Обнаружив подобное несоответствие, я приехал к тетушке и опросил каждого члена семьи в отдельности. И вот тут началась полная чертовщина. Все они в один голос утверждали, что всю жизнь знают мисс Харрисон и что она отличная медсестра, но когда я решил зайти с другой стороны и попросил перечислить местных медиков, мне заявили, что таковых по-прежнему нет. «Но как же тогда мисс Харрисон?» — растерялся я. Ответом мне была лишь недоуменная улыбка. У всех. Не веря своим глазам, я произвел подобное расследование еще для двух таинственных персон, из других мест — тот же результат. Уотсон, у меня впервые в жизни начали возникать сомнения в собственной вменяемости! С трудом избавившись от них, я решил для начала разобраться, почему очевидцы так странно себя ведут. Вначале я предположил, что на них воздействовал сильный гипнотизер. Но если так — в чем состоит конечный результат внушения? И в чем выгода этого кукловода? Слишком многое не сходилось, было совершенно не похоже, что преступники действовали в чьих-либо интересах, кроме собственных. Терять было нечего, и, опираясь на веру в собственную память, я пришел к совсем уж бредовому, но единственно возможному выводу: этих людей и вправду ранее не существовало, а появились они — и связанные с ними воспоминания — в результате действий, выходящих за пределы наших знаний. То есть того, что мы называем магией. Да-да, и не глядите на меня так, Уотсон. Поверьте, мне было очень непросто: чтобы прийти к подобному заключению, понадобилось переломить себя, пересмотреть весь свой предыдущий опыт, все знания об окружающем мире. Но сделать это пришлось — выбоpa просто не было.

Так как мои познания в оккультных науках были близки к нулю, пришлось искать специалиста. К счастью, дедушка моего поставщика кокаина оказался большим знатоком восточной магии и непререкаемым авторитетом для всего китайского квартала. Когда я описал ему происходящее, он немного подумал, заглянул в какие-то фолианты, а потом уверенно заявил, что все эти особы — и не люди вовсе, а лу-чжень, «отпечатки людей». По его словам, их созданием и размещением в известных нам местах занимается какой-то очень сильный местный маг. Причем создает он их именно для того, чтобы они совершали свои преступления. Этот маг якобы нашел способ обращаться к духу одной из стихий, предположительно воды, и его поддержка дает чародею невиданные возможности. Почти неделю я добывал личные вещи лу-чженей, чтобы старый китаец смог прочесть их магические метки и передать мне данные, необходимые для встречи с создателем «отпечатков». Весь вчерашний вечер, как вы видели, я обрабатывал полученные цифры и, похоже, добился успеха. Теперь при обращении к стихийному духу нас притянет к месту нахождения нашего умельца — достаточно будет лишь встать на карту.

— А что ж он сам не занялся расчетами, ваш китайский колдун? — скептически прищурился я. — Если он не может сложить два и два — так ли уж он хорош?

— Поверьте, достаточно хорош, — сухо проронил Холмс. — Во время нашей первой встречи он предоставил тому более чем убедительные доказательства. Дело в том, что я со своим арифмометром проделал все эти расчеты не за неделю, а всего за несколько часов. Время сейчас слишком дорого, задержка даже в день может стоить жизни человеку, а то и не одному. Но если бы китаец сам все просчитал, результат у него получился бы не менее точным, в своем деле он смыслит великолепно. Вот, возьмите, это его работа, — Холмс протянул мне пригоршню патронов с серебристыми пулями. — Я сам видел, на что способны эти заговоренные пули, и лучше вам не интересоваться результатом. Этот амулет, — в мою ладонь перекочевала небольшая костяная бляшка в виде закрытого глаза, — защитит вас от одной атаки враждебной магии, если таковая последует; наденьте его прямо сейчас, вот так. Ваша задача на этот раз — во все глаза смотреть по сторонам и предупреждать меня о возможных опасностях. Но прошу вас самому в пекло не бросаться. Меня обеспечили средствами для нейтрализации даже очень сильного противника, так что предоставьте опасности мне и не геройствуйте.

Мне оставалось лишь дать обещание быть осторожным и набраться терпения.

Весь день мы с Холмсом провели в боевой готовности, сидя в креслах за закрытыми, несмотря на жару, окнами и дверями. Мой друг всегда был интересным собеседником, но сегодня он превзошел себя, щедро делясь полученными эзотерическими знаниями; он даже заставил меня заучить на всякий случай пару простых заклинаний, исправляя по ходу дела ошибки в произношении. В обеденное время мы решились немного перекусить; уже близился вечер, как вдруг одно из зеркал вспыхнуло, и из него ударил тонкий зеленый лучик. В один миг между зеркальцами протянулась светящаяся линия, окружившая карту изумрудными перилами. В следующее мгновенье Холмс уже был на ногах:

— За мной, Уотсон! Прыгайте в середину карты и не заденьте случайно луч, собьете настройку!

Подхватив с пола ранец, он оттолкнулся от пола, перелетел над потоком света, приземлился в середину карты… и тут же исчез! Я остолбенел и попятился, отказываясь верить своим глазам. Одно дело — слушать историю, похожую на сказку, и совсем другое — самому оказаться ее участником. Однако вера в гений моего друга была настолько сильна, что я пришел в себя довольно быстро. Поспешно сняв револьвер с предохранителя, я шагнул к карте, остановился у края, помедлил еще секунду и прыгнул.

В тот момент я не думал над тем, каким окажется результат моего безрассудного поступка — то ли это будет скольжение через светящуюся трубу, то ли бесплотное парение над мрачным замком, то ли падение в черную пропасть, как описывается в готических романах. Но чего я в любом случае не ожидал, так это приземления на роскошную клумбу посередине ухоженного дворика. По краям площадки росли молодые ясени, аллея из кустов боярышника вела к симпатичному двухэтажному особняку со входом-портиком; вокруг не было ни души. Увязнув в рыхлой земле, я растерянно оглядывался по сторонам, когда услышал приглушенный свист. У стены дома, почти незаметный на фоне разросшегося плюща, стоял Холмс и яростно жестикулировал. У его ноги прямо на земле лежал брошенный ранец. Я стряхнул с себя оцепенение и быстро присоединился к другу. Он приложил к губам палец и вытащил из нагрудного кармана небольшой брелок — спящую медную жабу. Холмс медленно повертел ее цепочку между пальцами — и вдруг глаза животного чуть приоткрылись! Я нервно сглотнул и уставился на жабу с опаской, но Холмс нетерпеливо покачал головой и медленно направился ко входу в дом, стараясь держаться стены; брелок он держал перед собой в полусогнутой руке. Тут я вспомнил о своем задании и двинулся вслед за Холмсом, по пути напряженно вглядываясь в окружающую зелень, где таились неведомые опасности. Однако деревья и кусты вели себя вполне мирно и дружелюбно: по крайней мере, крыльца мы достигли целыми и невредимыми.

Внимательно осмотревшись, Холмс скользнул внутрь дома; при этом я заметил, что глаза жабы открыты уже наполовину. Разнообразные чудеса к этому времени меня уже порядком утомили, так что я решил ничему не удивляться и осторожно ступил на порог таинственного особняка. Внутри царила тишина; ее нарушало лишь негромкое журчание воды, к которому примешивались легкий стук и позвякивание. Следуя за Холмсом к источнику звуков, я заглянул в приоткрытую дверь одной из комнат. Обстановка была самой обычной, традиционной для коттеджей такого типа: большой шкаф у стены, посередине — летний столик и три плетеных стула, в углу кадка с фикусом. Ничто не указывало на то, что здесь обитает чернокнижник. То же можно было сказать и о другой комнате, размером побольше, по виду — гостиной. Дойдя до дверей, из-за которых доносился шум воды, Холмс на секунду замер и протянул брелок к дверям. Жаба, глаза которой к этому времени уже были широко открыты, выгнула спинку и еле слышно квакнула. Мой друг спрятал фигурку в карман, и мы с ним приникли к узкой щели между дверью и косяком.

Перед мойкой, полной грязной посуды, стояла кудрявая женщина средних лет со сковородкой и кухонной щеткой в руках. Ее можно было бы принять за кухарку или посудомойку, если бы не массивная золотая цепочка с кулоном на шее и отсутствие чепчика. С отстраненным выражением лица женщина соскребала с ребристого дна остатки пищи; было заметно, что мысли ее сейчас витают где-то очень далеко.

Тем временем в руке у Холмса появилась небольшая стеклянная палочка. Он направил ее в сторону хозяйки и стал напряженно вглядываться в стекло. Внутри цилиндрика начала разгораться белая искорка. С каждой секундой сверкание становилось все ярче и ярче, пока вся палочка не засияла ровным молочным светом.

Только теперь стало заметно, в каком напряжении все это время находился Холмс. Он медленно расслабился, вытер со лба испарину, спрятал цилиндрик, постучал о кухонный косяк и негромко заговорил:

— Не пугайтесь, миледи, сразу хочу предупредить, что у нас нет злых намерений. Мы — частные детективы.

За дверью звякнуло, и шум воды стих.

— Просим прощения за непрошеное вторжение, — продолжал Холмс, открывая дверь и приветствуя встревоженную хозяйку изысканным поклоном, — и обязуемся незамедлительно предоставить все необходимые разъяснения. Только, если позволите, я предпочел бы поговорить с вами не на кухне, здесь обстановка не располагает к плодотворной беседе.

Продолжая говорить неторопливо и размеренно, он жестом пригласил все еще взволнованную женщину пройти в гостиную. Наконец мы разместились за столом, и Холмс приступил к делу.

— Прежде всего позвольте еще раз принести свои извинения: и за то, что мы явились в ваш дом без приглашения, и за то, что из соображений собственной безопасности мы сохраним наши имена в тайне. Думаю, как человек, интересующийся оккультизмом, вы поймете наши мотивы и не оскорбитесь.

— Но я совсем не интересуюсь оккультизмом, — с недоумением сообщила хозяйка.

Мы с Холмсом переглянулись.

— Вы хотите сказать, что такая концентрация магии, которая наблюдается в вашем доме, не является следствием ваших увлечений? — осторожно уточнил мой друг.

Женщина испуганно ссутулилась и поглядела на нас, как на умалишенных, однако все же нашла в себе силы отрицательно покачать головой. Холмс чуть пожал плечами и полез в карман за стеклянным цилиндриком (хозяйка вздрогнула, но тут же взяла себя в руки). На этот раз с палочкой никаких изменений не произошло.

— Еще раз прошу не тревожиться: никакого вреда вам не причинят, — опять заговорил Холмс спокойным и ровным голосом. — Я, конечно, понимаю, что непосвященному человеку наш рассказ покажется абсурдным, но уверяю вас: мы не сумасшедшие и готовы подтвердить каждое свое утверждение наглядным доказательством.

Вот эта палочка, — Холмс помахал ей в воздухе, — на самом деле индикатор вида магии. Он показывает, что в доме находится мощнейший источник белых магических сил. Смотрите сами.

Держа палочку перед собой, Холмс подошел к кухонной двери и распахнул ее. Цилиндрик тут же ярко вспыхнул. По мере приближения к противоположной стене свечение усиливалось, на палочку уже больно было смотреть. Так и не дойдя до стены, Холмс отступил назад, спрятал индикатор и начал дуть на пальцы, болезненно морщась. Карман, в котором покоилась палочка, слабо светился.

— Как вас зовут, сударыня? — мягко спросил я.

— Для вас достаточно будет Агаты, — с вызовом произнесла женщина. Она уже немного пришла в себя и теперь пыталась выглядеть уверенно, однако было видно, что демонстрация индикатора произвела на нее впечатление.

— Миледи Агата, — не стал я спорить, — вы могли бы сообщить нам, что находится за этой стеной?

— Там кабинет моего мужа.

— Вы не будете против, если я в вашем присутствии попытаюсь установить, что именно дает такой сильный фон? — спросил Холмс, серьезно глядя на хозяйку.

Женщина помолчала, а затем решительно вскинула голову и поджала губы.

— Пусть я в результате окажусь полной дурой, но вы, господа, почему-то внушаете мне доверие. Несмотря на более чем странные обстоятельства нашего знакомства. Сэр, — обратилась она к моему другу, — я разрешаю вам самому пройти в кабинет и вынести оттуда вещь, которая заставляет гореть этот… индикатор. Но после этого вам придется дать мне полный отчет: я хочу знать, что же, ради всего святого, происходит в моем доме!

Холмс низко склонил голову, затем повернулся и исчез в коридоре. Мы с хозяйкой замерли в ожидании.

Через несколько минут, которые показались мне вечностью, Холмс вернулся, держа в руке небольшой деревянный кубок и глядя на него с каким-то странным выражением.

— Стоял на стеллаже с обратной стороны, — пояснил он. — Прежде чем я начну рассказывать, сударыня, прошу ответить еще на один вопрос; известен ли вам такой человек, как мисс Харрисон из Лоубороу в Беркшире?

— Да, это персонаж моего рассказа «Лернейская гидра», — ответила миссис Агата.

— Невероятно! — прошептал Холмс. — Так значит, вы писательница?

— Скорее скучающая домохозяйка, — улыбнулась хозяйка. — Кроме того, немного писательница и еще немного археолог.

— А ваш муж?

— Тоже археолог, вы сами видели его находки в кабинете. Он сейчас в отъезде.

— И этот кубок?..

— Найден им при раскопках у города Эль-Раме в Палестине.

— Эль-Раме… Да, этого следовало ожидать, — пробормотал Холмс. — Вернемся, однако, к нашим баранам. Могу предположить, что Юстас Педлер из Милл-Хауса и майор Барнэби из Ситтафорда — тоже герои ваших книг?

— Это что, шутка? — холодно поинтересовалась миссис Агата. — Мои книги расходятся весьма приличными тиражами, их герои известны тысячам читателей, и устраивать со мной подобные розыгрыши — это слишком банально для таких серьезных людей, какими вы кажетесь. Надеюсь, вы можете объяснить свои расспросы? Мне надоело отвечать, теперь ваша очередь.

— Разумеется, сударыня, прошу меня простить, — согласно кивнул Холмс и начал пересказывать хозяйке историю своего расследования.

К концу рассказа лицо хозяйки приобрело задумчивое выражение.

— То есть, по-вашему, я — виновница появления в различных частях Англии особо коварных и жестоких преступников? — медленно проговорила она, вопросительно глядя на Холмса.

— Выходит, так, сударыня, — невозмутимо кивнул тот.

— Ну и как же это у меня получается? — саркастически хмыкнула миссис Агата. — И при чем здесь эта чаша?

Холмс погладил кубок кончиками пальцев.

— Позвольте вначале узнать: при каких обстоятельствах вы придумываете сюжеты?

— Когда мою посуду, — смущенно призналась женщина. — Я терпеть не могу этого занятия, и в такие минуты мне всегда хочется с кем-нибудь расправиться.

— Вот вам и ответ. — Холмс поставил чашу на стол. — Могучий артефакт за стеной превращает обычное мытье посуды в ритуал обращения к духу воды, а выдуманный преступник обрастает плотью и получает в подарок право на существование.

— Да что же он такое? — воскликнула миссис Агата, глядя на кубок с неприкрытым ужасом.

— Вот вы, сударыня, археолог. Вспомните: что располагалось на месте города Эль-Раме в древности?

— Старинный город Рама.

— А было ли у него еще какое-нибудь название? — Холмс наклонился в кресле и впился взглядом в лицо женщины.

— Да, Аримафея… То есть вы хотите сказать, что… Аримафея… Иосиф…

— Именно, — Холмс удовлетворенно откинулся на спинку кресла. — Это священный Грааль, одна из главных христианских святынь и неисчерпаемый источник светлой энергии. Он действительно способен творить чудеса. Вот, смотрите.

Он покопался в кармане и достал уже знакомую мне медную фигурку. Только на этот раз жабьи глаза выпучились так, что, казалось, были готовы выкатиться из орбит. Громкое кваканье с металлическим отзвуком разнеслось по всей гостиной. Держась за краешек цепочки, Холмс положил брелок в чашу.

— Это магический магнит. Чем сильнее напряженность магического поля, тем живее ведет себя жаба. Если не ошибаюсь, сейчас…

Холмс не успел закончить фразу. Патина на спинке животного прямо на наших глазах превратилась в живую зелень, выпученные медные глаза стали черными и увлажнились, а цепочка рассыпалась бурым порошком. Внутри Грааля теперь сидела и возмущенно квакала самая обычная жаба с темно-оливковой кожей.

— Если это не какой-то причудливый фокус, — запинаясь, произнесла побледневшая миссис Агата, — то я безмерно благодарна вам, господа, за то, что вы вовремя остановили меня и не позволили моему воображению опустошить Англию. Боже, теперь я, кажется, знаю, куда подевалась эта ужасная соседская овчарка…

— По всей вероятности, Грааль служит связующим звеном между воображаемым и реальным миром, — заметил Холмс. — Именно поэтому в его присутствии творились чудеса, о которых упоминают христианские предания.

— Но в таком случае он опаснее, чем любое человеческое оружие, — миссис Агата беспомощно поглядела на меня и перевела глаза на чашу. — Страшно даже предположить, какая кровавая охота начнется, если о нем узнают!

— Меня тоже весьма заботит это соображение, сударыня. — Холмс закусил губу и начал прохаживаться по комнате.

Воцарилось долгое молчание. Я лихорадочно думал, как лучше поступить с реликвией. Мысль о передаче чаши в руки церковников была отброшена сразу: владычество церкви в этом случае станет поистине беспредельным, но ни к чему хорошему не приведет. Таких чистых духом людей, как во времена Артура, сейчас найти почти невозможно, и уж точно они не числятся среди власть предержащих. Спрятать где-нибудь в безлюдном месте? Все равно когда-нибудь найдут — как мы сейчас. Уничтожить? Все-таки святыня. Да и не уверен, что это удастся сделать.

Грааль стоял на столе, тусклый и неприметный. Жаба оставила попытки выбраться из чаши и теперь сидела спокойно, раздувая серое горло.

Миледи Агата медленно подняла голову и прищурилась.

— А как по-вашему, сэр, — обратилась она к Холмсу, — может ли сила, заключенная в Граале, воздействовать на сам Грааль?

Мой друг остановился как вкопанный и радостно ухмыльнулся.

— Действуйте, сударыня. По крайней мере, стоит попробовать.

Хозяйка сняла крышку со стоящего на столе кувшина с водой, окунула в него руку и застыла в неподвижности. Почти сразу же чаша стала прозрачной, затем ее контуры потекли, задрожали и растворились в воздухе. Жаба звучно шлепнулась на стол и негодующе хрюкнула.

— Теперь я точно знаю, что произойдет с Граалем, — загадочно улыбнулась миледи Агата, снимая животное со стола. — Больше его никогда не коснется рука недостойного человека. Хотя нет, на некоторое время он…

Писательница осеклась на полуслове и задумалась.

— И о ком же будет ваше новое произведение? — с выражением полнейшей невинности спросил Холмс.

Женщина строго взглянула на него, но в глазах ее плясали черти.

— Таким догадливым быть неприлично, сэр, — объявила она назидательным тоном. — Впрочем, в благодарность за оказанную услугу я, так и быть, признаюсь: о моем коллеге Генри Джонсе из колледжа Барнетт в Нью-Йорке. Я познакомилась с ним на раскопках в Мексике. Очень непоседливый молодой человек, постоянно влезает в разные истории. Но обаяния — хоть отбавляй.

— Наше счастье, сударыня, что вам не пришло в голову отправить эту реликвию мистеру Уэллсу с его извращенной фантазией, — вставил я, и все рассмеялись с облегчением.

После чая мы вышли во двор. Миссис Агата опустила жабу на землю, и та поспешила скрыться в густой траве. Холмс вынул из очередного кармана маленький обоюдоострый ножик из черной бронзы и прямо на земле начертил острием окружность. Распрощавшись с хозяйкой, мы с Холмсом переступили линию, он с силой вонзил кинжальчик в середину круга — и через мгновение мы опять стояли в гостиной миссис Хадсон, среди потускневших треснутых зеркал.

В тот же вечер мы сидели у камина и обменивались философскими рассуждениями о случайностях и закономерностях. Незаметно для Холмса отгоняя сизое облачко дыма, я заметил:

— Подумать только: как много опасностей досталось нам в наследство от минувших веков… Может, в эту самую минуту две армии вступают в кровопролитное сражение, сильные здоровые мужчины калечат и убивают друг друга — и все из-за того, что какая-то Мэри Сью, с утра обиженная пьяницей-мужем, вскапывает огород неподалеку от могилы Мерлина, заброшенной и позабытой столетия назад!

Холмс посмотрел на меня с откровенной иронией и покачал головой.

— Дорогой мой Уотсон, древнее зло — вовсе не в магических останках и руинах… Позвольте дать лично вам и всем женатым мужчинам в вашем лице один совет: никогда, слышите, никогда не давайте скучать домохозяйкам! Это и есть самая большая опасность на свете, уж поверьте мне.

© О. Пелипейченко, 2007