Самая уродливая

Каким будет мужской вариант слова "сваха"? Свах? Сводник? Не дождетесь. На моей визитке значится "Агентство "Без ретуши" планеты Черная Грязь" – длинновато, зато обстоятельно. Считается, что мы тут, на Черной Грязи ценим обстоятельность и никогда не торопимся.

Миф для туристов, вы же понимаете.

Вообще-то, я программист. Ну да, человек-клавиатура, алгоритмы вместо чувств, с закрытыми глазами за три секунды взламываю сервера банка… чушь собачья, а последнее и вовсе не программистское дело, но ведь публика верит сериалам, а не профессионалам.

Вот поэтому профессионалы вынуждены работать в службе знакомств, чтобы оплатить свою дневную порцию пшунтуна. Тоже, знаете ли, стереотип: на Черной Грязи, дескать, все любят коктейль пшунтун – полстакана настойки из местных кактусов, капля рома, тоже местного, лед и – внимание! – три глотка тархунного ликера. При добавлении последнего ингредиента коктейль начинает пениться (пш-ш-шу!), а после на поверхность всплывают и лопаются тяжелые пузыри (тун-н! тун-н!). На вкус… специфично.

Нет, мы действительно его пьем и помногу; а чего вы хотите на планете, где дожди льют по пять дней в неделю, звезд не видно за облаками, и даже времен года от нее не дождешься. Но с чего вы взяли, что любим?

Так и во всем: если веришь общепринятому, быстро обломаешься. Кто сказал, что программисты правят миром, пусть хотя бы год поживет на мою зарплату. О, конечно если ты руководишь проектом где-нибудь в "Галактроне", наверное, будет у тебя и дом на Марсе, и рождественские каникулы на Земле, и шуба из натурального кролика для жены. Беда только, что у "Галактрона" не так много проектов. Гораздо меньше, чем желающих стать руководителями.

А ведь я создал уникальную программу…

– Мистер Ким, к вам клиент, – сообщила, вплывая в кабинет, секретарша.

Молли обладает множеством достоинств: бюстом пятого размера, обволакивающим грудным голосом и полным отсутствием мозгов. Кроме того она замечательно дрессируется и не требует повышения зарплаты. И вот эдакую мечту я подобрал буквально на улице: у нее, видите ли, рост маловат, талии нет и ноги кривые. Как подумаешь, на какую ерунду люди до сих пор обращают внимание!

– Запускай, – я опустил ноги с видеостола и убрал заставку со стриптизом.

Человек не вошел, а вдвинулся мне навстречу, словно впереди него катила невидимая упругая волна, раздвигая препятствия. Его костюм стоил больше всего моего агентства, а из кармана торчал уголок настоящего бумажного блокнота. От него так и разило деньгами и уверенностью.

Я озадачился. Подобные типы не захаживают в "Без ретуши". Офисная мелюзга, молодящиеся импотенты, прыщавые романтики – вот наши клиенты, мечтающие о счастье без грима.

Он протянул жесткую короткопалую руку – ладонью вниз. Я навесил на лицо радушную улыбку:

– Рад приветствовать вас в агентстве "Без ретуши", сэр.

Наши ладони соприкоснулись – необязывающее деловое пожатие, полторы секунды, давление в два ньютона. Я сделал широкий жест в сторону видеостола:

– Прошу вас, сэр.

Он опустился в уютное кресло так, словно это был жесткий стул. Я присел напротив и включил меню каталога на видеостоле. Я все еще недоумевал. Я прикидывал, какие из супервариантов буду ему показывать и опасался, что самые изысканные девушки из моей базы окажутся простоватыми для этого напыщенного типа.

– Итак, сэр?

– Покажите, как вы работаете с фотографиями.

– Вы интересуетесь программой антиретуши? – осторожно уточнил я. Глупо надеяться, что трехлетние поиски покупателя для программы вдруг принесли плоды, но кто знает.

– Продемонстрируйте ее в действии.

В действии, о да! В любое время.

Я пробежался пальцами по меню.

– Все очень просто, сэр. Клиенты любой службы знакомств делятся на тех, кто ищет, и тех, кто ждет. Среди ищущих больше мужчин, среди ждущих – женщин, хотя бывает по-разному. Те, кто ждет, предоставляет агентству свои изображения, в основном двумерные фотографии. Однако, то, что мы видим на них, – я сделал театральную паузу и распахнул страницу каталога, – часто не соответствует действительности.

Ангельские личики, смазливые мордочки, готичные физиономии и царственные лица веером разлетелись по экрану – красивые, прекрасные, великолепные…

– Не только женщины приукрашивают действительность, но женщины – почти все. Однако, наш клиент имеет право знать, как в действительности выглядит интересующая его особа. И тогда – вуаля – мы запускаем антиретушь.

Я включил любимый ролик: крохотные пиксельные области на очаровательной личине вспыхивали и чуть-чуть изменяли оттенок, постепенно открывая замаскированную мордашку – вполне симпатичную, но совершенно заурядную.

– Любое изменение исходного изображения оставляет след, даже самое умелое и осторожное. Программа анализирует текстуру лица и выявляет участки с измененной цветовой гаммой. Учитываются и тени, и рисунок кожи, и пигментация, и еще множество параметров.

На следующем ролике под личиной смуглого влажноглазого мачо проявлялся лопоухий веснушчатый подросток.

– Теперь, когда измененные области выявлены, а это зачастую полигоны всего в несколько пикселов размером, программа восстанавливает их исходный цвет, основываясь на той структуре, которую мы вычислили на первом этапе. После обработки нескольких областей, мы снова анализируем получившийся результат, формируем алгоритмы для нового этапа обработки и…

Обычно в этом месте следовало "давайте оставим технические подробности" или "можно ли попросить у вас презентацию, я покажу это своим техническим специалистам". Но клиент молчал, все так же внимательно всматриваясь в глубину видеостола. Я попытался заглянуть ему в глаза, обнаружил, что они водянисто-серые, но и только: в зеркальной поверхости отражались осколки моего ролика, а мысли, если они у него были, прятались в сейфе черепа.

Я перешел к "рекламе для сомневающихся".

– На первый взгляд кажется, что это нереально – восстановить исходное лицо, имея лишь замаскированный результат. Однако технология позволяет восстановить облик даже при ретуши 70% поверхности лица.

Если быть точным, то шестидесяти пяти и двух десятых, но ведь не приврешь – не продашь.

– Изменение формы носа, разреза глаз, добавление или удаление ямочек, не говоря уже об обычных дефектах кожи – все это выявляется при помощи антиретуши. Мы проводили массовые эксперименты, результаты которых, если вас интересует…

Пауза повисла в воздухе. Нет, кажется, не интересует.

– …результаты которых содержатся в статье, опубликованной в сетевом журнале "Острие технологий". Было выбрано двести фотографий, каждую из которых "гримировали" независимые дизайнеры, причем для каждой создавалось по четыре ретушированных варианта. Так вот, – я подпустил в голос пафоса, – наша программа показала великолепные результаты: все двести лиц…

– А им самим вы эту программу показываете?

– Конечно, да! – воскликнул я с возмущением.

Конечно, нет: какая девица оставит свою фотографию в службе знакомств, если будет знать, что ее разберут на пикселы, показав всему миру короткие ресницы, толстые щеки и прыщ на подбородке. Какой стареющий ловелас согласится продемонстрировать реальную плешь и кривые зубы. Какой вросший в сеть недоросль пойдет на то, чтобы окружающие увидели его сколиозную спину, плоскую задницу и отсутствие мышц кроме как на накачанных вирт-перчатками пальцах.

Ищущие получают полную информацию. Ждущим приходится жить иллюзиями.

– Самый критический момент в нашем деле – первая встреча, так сказать развиртуализация образа. Из-за желания приукрасить действительность восемь знакомств из десяти разваливаются, толком не начавшись. Но только не в нашем агентстве!

Я запнулся, едва только этот тип пальцем шевельнул.

– А если ваш клиент предоставляет вообще не свою фотографию.

– Н-ну… – это был скользкий момент. – Мы проверяем фотографию по базе известных лиц, и если обнаруживаем, что клиент решил… смухлевать…

– Так что?

– …то находим способ получить истинное изображение в обход его заявки, – обтекаемо пояснил я.

На деле это означало автоматический сетевой серфинг. Программа-червь цеплялась за минимальные сведения о клиенте и вытаскивала из мест, где общаются и хвастают, всю его подноготную. Она автоматически сличала изображения и выдавала мне короткий список вариантов – выбрать из них подходящие было делом пяти минут. Может, кто-то и не оставляет за собой следов в социальных сетях, но мне такие не встречались. Адреса, телефоны, имена родственников и домашних животных, модель бытового робота, цвет коврика в мобиле и, конечно же, фотографии.

Да, черт побери, я хороший программист – заметьте, я не сказал "хакер". Я мог бы зарабатывать добыванием личной информации и иметь свой кусочек счастья от таблоидов, но это рано или поздно заканчивается крематорием (если перешел дорогу крутым ребятам) или холодными каменоломнями на окраине галактики, если с тобой не согласен закон. А я, знаете ли, не люблю ни сильного холода, ни сильной жары.

Зато про восстановление реального облика в кодексе ни слова. Пока. Чем и пользуюсь.

Однако, клиент уже получил массу технической информации и ни слова ни проронил о деле.

– Итак, сэр, кого будем искать? Девушку, способную скрасить досуг? Леди, готовую со знанием дела обсуждать политические или технические вопросы? Может быть, молодого человека – спортивного инструктора?

Пауза затягивалась. Когда этот тип поднял глаза, они были так же непроницаемы.

– Я хочу, чтобы вы нашли для меня самую уродливую женщину.

В этот момент мне впервые пришло в голову, что он сумасшедший.

– Сэр?

– Самую уродливую, – произнес он, словно подчеркивая каждое слово.

Не некрасивую, не страшненькую – да уж, он не любитель прятаться за эвфемизмами.

– Нет проблем, сэр.

Я пробежался по каталогу.

– Что вы скажете, например, об этих девушках?

Задворки моей базы: простушки, кривенькие, косенькие, глупенькие и попросту страшненькие. Между прочим, и на таких бывает спрос: из них получаются замечательные жены-домработницы или секретарши для мужей ревнивых богачек.

– Нет, – отрезал он, смешивая в кучу простоватые личики. – Все это не подходит. Мне нужна по-настоящему уродливая девушка. Действительно безобразная.

– Нос на боку? – робко осведомился я. – Одноглазая?

– И даже более того.

Он не шутил, нет. Он был болезненно серьезен, так серьезны бывают только законченные психи. Но при этом он был клиент, а клиент всегда прав.

– Это потребует некоторого времени, – осторожно заметил я.

– Естественно.

– Цена за индивидуальный поиск будет…

– Я плачу пять тысяч, – отрезал он.

Я задохнулся.

– Грязебаксов?

– Галактов.

Черт… Черт, только не спугнуть. Пусть он тысячу раз чокнутый и зарезал десяток жен – уродливых, о да! Пять тысяч галактических кредитов – это почти тридцать тысяч грязебаксов! На Парадиз, конечно, на ПМЖ не улетишь, но пару филиалов "Без грима" запросто откроешь, плюс останется на недельную рекламу антиретуши по первому каналу 3D.

– Мне нужны будут ваши координаты, чтобы отчитаться, – главное, никакого подобострастия в голосе.

На стол между нами упала пластиковая карточка. Вариант "дорогая простота": слюдяной прямоугольник биопараметров, четкий шрифт с засечками, черные буквы по бледно-чайному фону.

Рамон Ишизава.

Я подавил желание по-детски спросить: "Тот самый?" Похоже на начало дурной комедии: человек-вспышка, миллионер-фейерверк самолично и без охраны в моей конторе.

Впрочем, вышколенная охрана, скорее всего, ждет за дверью. Хорошо, что Молли на испуг воображения не хватит.

Ишизава производил и продавал все, что светилось, горело, вспыхивало и взрывалось. Нет, ничего запрещенного или, упаси бог, военного: всего лишь лампы, гирлянды, петарды, фейерверки. Он непринужденно превращал в звонкое золото финансы, которые мы в буквальном смысле слова пускали на воздух. Это он ввел моду на светящиеся вечерние платья, сверкающие прически и иллюминацию в окнах квартир. Это он устраивал благотворительные получасовые салют-шоу дважды в год на каждой из планет Окраинного содружества.

За его виллу на Земле можно было купить пару планет вроде Черной Грязи.

– Во времени я вас не ограничиваю, но цена будет неизменной.

– Да, сэр.

– Вы понимаете, что афишировать ваши поиски не стоит.

– Конечно, сэр. Мы гарантируем конфиденциальность!

Чуть не добавил: даже если вы ее укокошите во время первой же встречи.

Я проводил его и уставился в окно. Дождь лил сплошной стеной, размывая почву в вязкую черную жижу. Эта дрянь живет собственной жизнью: заползает на тротуары, цепляется к днищу мобиля, засиживает кляксами рекламные щиты. А почему, вы думаете, мы зовем планету Черной Грязью? И плевать нам на то, как она пишется в официальных атласах!

Здесь носить в кармане бумажный блокнот могут позволить себе только пижоны вроде Ишизавы, которые ни шагу под открытым небом не сделают.

Однако, за работу. Пять килогалактов никто за красивые глаза платить не будет.

Вернее, будет, но за уродливые.

Вначале я отобрал несчастных дурнушек: простушек с носами картошкой, косоглазеньких, с зубами врастопырку и жидкими волосенками. Я просеял их и самых страшненьких упаковал в одно письмо, на которое Ишизава ответил коротко:

"Не то".

Следом пришел черед родимых пятен, бородавок и хронической сыпи, а за ними – шрамов, криво сросшихся носов, пигментных дефектов и отталкивающих пропорций. Живи они на Афродите, в жизни не получили бы гражданства.

Но Ишизаву не устроил и такой вариант. Настал день, и он снова появился у меня в конторе.

– Похоже, вы плохо поняли меня, Ким. Я просил вас найти уродливую девушку, а вы подсовываете мне некрасивых.

– Они уродливые, – глупо возразил я.

– Вот эти?

Он рассыпал передо мной сотню лиц: все фотографии были отпечатаны в формате А4, который безжалостно увеличивал все недоработки природы.

– Это всего лишь дурочки, которые не соответствуют глянцевым стандартам.

Возможно, он прав. Но я не стал бы выбирать среди них спутницу жизни. Это примерно, как пятьдесят лет смотреть в окно на черную грязь.

– Расставим точки над "i". Я хочу эксклюзивный вариант. В ваших интересах поторопиться, Ким: я получаю девушку, вы получаете деньги. Меня не интересует элементарная экзема или сломанный нос, мне нужна самая безобразная женщина, самый жуткий кошмар, который вы можете себе представить. Скорее всего, она не зарегистрирована ни в одной службе знакомств. Возможно, она вообще не значится в сети, но это неважно.

– Однако, сэр, без личного согласия… – попытался я урезонить его.

– Это неважно, – он повысил голос на два децибелла. – Речь не об обычном знакомстве.

Угу, ясное дело, не об обычном. Может, он маньяк? Решил очистить мир от безобразных женщин? Или наоборот, облагодетельствовать, но только самую кошмарную уродку. Кажется, окажись он обычным маньяком, я почувствовал бы облегчение.

Он встал – все такой же непроницаемый, человек-сейф. И тогда я решился спросить.

– Скажите, сэр, вы ведь ищете определенную женщину. Известную вам.

Он скривил губы в сардонической усмешке и помедлил прежде, чем ответить.

– Можно сказать и так.

– Но тогда… может быть, вы подскажете какую-то информацию. Что-то, от чего можно было бы оттолкнуться.

Ишизава глянул на меня, как на диковинный гаджет.

– Если бы у меня была информация, мне не нужны были бы вы.

Вот и все, что я с него поимел.

Я двое суток просидел над алгоритмом отбора. Здесь учитывалось все: форма костей черепа, наследственные искажения фенотипа, младенческие травмы, кожные заболевания и оплошности косметологов. Чтобы сократить получившуюся базу, я учитывал только исключительные уродства и только сочетание нескольких факторов…

"Не то", – ответил Ишизава на очередное письмо.

– Но, может быть, вы дадите какие-то конкретные зацепки? Хотя бы характер необычности… уродства?

– Вы непременно узнаете ее, когда увидите.

Он был все так же самоуверен и бесстрастен, но мне казалось, под респектабельной скорлупой бурлит нетерпение. Я не слишком любопытен, однако ситуация располагала к игре в догадки. Обычно я радуюсь, что Молли не умеет выдумывать, но сейчас мне не помешала бы дурочка с воображением – так, воздух посотрясать.

– А может быть, это любовь? – сказала бы она, хлопая крашеными ресницами.

Любовь? И мне вы будете говорить о любви? Я видел тревожное ожидание и наивные мечты, видел холодный расчет и слюнявую похоть, видел, как продавали честь и покупали верность… Не говорите мне об истинной любви! Ее придумали те, кто довольствуется ретушью и боится заглянуть в настоящие лица.

А человек, который ищет самую-страшную-женщину, явно не любовью озабочен.

– Тогда, может быть, это его внебрачная дочь?

– И он знает лишь о ее замечательном уродстве? Чушь.

– Хитрый пиар-ход: оплатить косметическую операцию для самой безобразной? Ишизава собирается стать президентом Черной Грязи?

– Уже интересней.

– Или разжигание конфликта с Афродитой: отправить ее туда послом, чтоб передохли от отвращения.

Мой хохот дико прозвучал в пустом кабинете. Надо же, куда может завести фантазия после недели бесплодных поисков!

Я столько дней вглядывался в безобразные лица, что обычные люди стали казаться мне уродцами, искаженными версиями чудовищных образцов. Я машинально искал в случайных прохожих отклонения от стандарта и с удовлетворением отмечал: вон у того глаза расставлены отвратительно широко, а у этого нос скошен набок, а у той густо намазюканной дамочки мочки ушей разной формы. Красивые, близкие к идеальным лица стали вызывать у меня болезненную подозрительность, ожидание подвоха.

Я перебрал, кажется, все население Черной Грязи, систематизировал все мыслимые и немыслимые отклонения, но той единственной – самой уродливой не находил.

– Может быть, ее нет на планете? – в отчаянии спросил я у Ишизавы.

– Должна быть здесь.

Пять килогалактов, приятную тяжесть которых я уже ощущал в руках, превращались в призрак.

Не доверяя больше сети, я предложил Ишизаве поболтаться по глобальным сборищам. Тот не выказал особого восторга, но снабдил меня билетами на все ближайшие шумные мероприятия – от концерта группы "Дохлые бейбики" до 3D-премьер.

Я болтался по сборищам, я толкался в человеческом море, не понимая, что происходит вокруг, снедаемый одной страстью – коллекционированием отвратительного. Я пристально вглядывался в лица, физиономии, рожи, морды, хари, я балансировал на грани безумия, не чувствуя тычков и не слыша ругательств. Я с ненавистью ловил отблески красоты, меня раздражали симпатичные мордашки и смазливые рожицы, но лишь изредка мне попадались уродцы, на которых отдыхал глаз.

Казалось, я не выдержу и дня. Но прошла целая сумасшедшая неделя прежде, чем я ее нашел.

Наступало утро после тяжелого дня и бессонной ночи. Я пребывал в том призрачном расслабленном состоянии, когда замечаешь каждую мелочь, но цельная картина ускользает от рассудка. Вечный дождь сменился нудной моросью, оставляющей на лобовом стекле, несмотря на его хваленое самоочищающееся покрытие, грязные потеки. Казалось, с неба сыплется не вода, а сгустки черной грязи.

Я возвращался с утомительного шумного показа: демонстрировали чушь под названием "Кошмар любви", а заодно – звездочку планетарного масштаба Тару Соль (в миру Ансельму Зоннербейкер). По экрану проплывали старательно ретушированные лица в гламурных декорациях, и ретушированные голоса проговаривали пошлую банальщину.

И ни одной безобразной физиономии вокруг! Только стандартные куклы, сделанные по чертежам из глянцевых журналов.

Когда из грязных пятнышек на стекле соткалась перекошенная физиономия Ишизавы, открыла зубастую пасть и проглотила половину штурвала, я понял, что засыпаю. Но вместо того, чтобы остановиться и продремать до утра, упрямо вцепился в рукоятки. Крохотная душная квартирка казалась сейчас единственным надежным пристанищем: закопаться в одеяло и дрыхнуть трое суток, чтоб никаких рож вокруг – ни прекрасных, ни безобразных.

На повороте мобиль съехал с дороги и тяжело осел гусеницей в антрацитовую грязь. В первый момент я даже не осознал этого, потому что попросту отключился. Мне снилось, будто я плыву в капсуле из "Добраться до Марса" по ослепительно-белому космосу, вместо звезд испещренному неровными кляксами грязи. Черные лужи, пруды и озера проплывали мимо, выбрасывая щупальца-протуберанцы, цепляясь за мою крохотную шлюпку, забрызгивая обзорные камеры, пока не измазали их совершенно, так что я очутился в гробу, летящем сквозь бесконечность.

Завопил и проснулся.

Мотор продолжал жужжать, но мобиль прочно сел брюхом на приподнятый край дороги. Гусеница тупо месила грязь, так что впереди и позади уже образовались высокие холмики. Девять утра. Пустынная дорога: по одну сторону пластиковая ограда запущенного парка, по другую – размытая дождем обочина уходит в мутную воду озерца, а за ним бесконечные кукурузные поля.

До города километров десять, а кажется – планета сто лет назад покинута людьми.

Я схватился за моб. Голос оператора доносился, как с того света; мне с механической вежливостью сообщили, что такси будет через сорок минут, не раньше: к сожалению, все машины на вызовах, сэр. Позвонил насчет эвакуатора – эти обещали быть к обеду: много вызовов, сэр, вы же понимаете. Понимать я не желал, но обещал ждать, а что мне оставалось делать. Чудесный момент, когда можно будет забраться под одеяло, отодвигался все дальше, а спать, скрючившись на сиденье мобиля, было противно.

Я шагнул наружу, мгновенно пропитавшись сыростью и изгваздав ботинки. Боты-грязедавы высотой по колено – совершенно необходимая вещь на нашей чертовой планетке – как назло, валялись в багажнике, и пока я выуживал их оттуда, успел перемазаться едва не до ушей.

Только временным помрачением рассудка можно объяснить то, что я сделал затем. Я обошел мобиль, целеустремленно преодолел глубокую лужу и мокрые заросли, перелез через грязную пластиковую ограду и очутился в парке.

Мне было лет десять, когда его открывали – с большой помпой, передачами по 3D и каждодневными шоу. Мегапарк планеты Черная Грязь, громадная территория развлечений, где дорожки посыпались цветным песком, скамейки освещались причудливыми фонарями, за каждым баньяном прятался ресторанчик, фонтаны украшались пластиковыми скульптурами "под античные", а из-за прихотливо постриженных крон в регулярных парках^* торчали решетчатые конструкции русских горок.

Но видимо, что-то не сошлось с финансами. Несмотря на весь пафос, наша чудовищная грязь на диво быстро засосала песок с дорожек и за несколько лет превратила благородные растения в хаотично разросшихся монстров: на месте аккуратных шариков, спиралей и утят расползлись настоящие джунгли, постепенно поглотившие и ресторанчики, и аттракционы, и фонари.

Пробираясь среди влажных стволов, отводя с дороги вязкие плети лишайника, я чувствовал себя так, словно забрался в давно пустующий дом. Под ногами пружинили корни, сплетенные в подобие ковра, то и дело среди зарослей мелькали облупленные колонны беседок, останки магазинчиков с разбитыми витринами, или я вдруг натыкался на поваленную вверх ножками скамью. В щелях между корнями кое-где виднелся цветной песок.

С листьев срывались капли, норовя попасть за шиворот. Грязевая прослойка между ботинками и ботами жирно хлюпала на каждом шагу.

Площадь вынырнула из-за очередной стены зарослей. Некогда к ней вела широкая аллея от самых ворот, да и сама она была громадной, с четырьмя фонтанами по углам, с оплетенными зеленью галереями, вся в пестрых клумбах прихотливой формы. Нынче же фонтан с наядами, возле которого я очутился, зелень оплела так плотно, что форма скульптур почти не угадывалась. Лишь в одном месте из плотного кокона, словно в насмешку, высовывалась белая кисть руки с мучительно вытянутыми пальцами.

Из щелей между плитами нахально торчала высокая трава и лезла вездесущая черная грязь.

Высокие щиты, огораживающие часть площади, вначале тоже показались мне останками заброшенного здания. Но вот кто-то крикнул – властно и неразборчиво, потом раздались звонкие удары молотком по железу, залаяла собака. Я присмотрелся к аляповатым рисункам на ограде:

АТТРАКЦИОНЫ СЕМЬ-ФИЛЛИ

Семь Филли – какая напыщенная ерунда!

Жутенькие клоуны с искаженными улыбками, толстые канатоходцы с ногами, гнущимися во все стороны, кривой жонглер с квадратными мячами – нарисованные будто неуверенной детской рукой. Неужели кто-то отправится в эту глушь ради передвижного балагана? Но одна надпись заставила меня врасти в землю:

ШОУ УРОДОВ

Два слова, криво намалеванные на щите, оказались так созвучны метаниям последних дней, что я рассмеялся. На ловца и зверь бежит: где еще искать самую уродливую женщину, как не в передвижном балагане!

Я купил у скрюченного человечка на входе билет – пять грязебаксов, от скромности ребята не умрут – и шагнул на территорию непритязательного шоу.

Половина десятого – слишком рано для грубых развлечений. Двое в синих комбинезонах устанавливали чертово колесо, двигаясь с грацией заржавевших роботов. У облупленного силомера сонная девушка жевала хот-дог. Рот у нее был измазан кетчупом, как у вампира из низкобюджетного 3D. Я изумленно озирался по сторонам: вот уж не думал, что подобные передвижные шоу существуют на самом деле, а не только в видеоужастиках.

Палатка, где нужно набрасывать кольца на штыри с числами. Палатка, где нужно сшибать мячами пирамидки. Палатка, где нужно с завязанными глазами воткнуть полосатый штырь в глаз нарисованного клоуна. Палатки, где стреляют из водяных пистолетов и пластмассовых луков, где швыряют дротики и кусают висящие на нитках яблоки, блестящий от дождя столб, на который предполагается залезать – неужели на Черной Грязи найдутся простаки, которым этот балаган придется по нраву?

Комната смеха – за линялой занавеской виднеется ряд кривых зеркал. И это считается смешным? Пещера ужаса: ржавые вагончики дохлыми жуками застыли у входа. Рыжий детина подкрашивал шею безголовой кукле, бездарно имитируя скол кости и кровавые потеки.

Бледная кукольная ладонь безжизненно моталась, шлепая его по колену.

Толстая девица в белесом трико водила по кругу двух пони со свалявшимися гривами.

Похоже, я был здесь единственным посетителем, но никто не обращал на меня внимания. Спрашивать дорогу казалось неловким, и я плутал между палаток и вагончиков: снова вышел к чертову колесу, свернул в аллейку с механическими игрушками напрокат, продрался через стаи железных лошадок, утят и поросят на колесиках, вышел к свалке у забора, вернулся, повернул еще куда-то… и очутился перед шатром с уродами.

В росписи на брезентовых стенах видна была та же рука: только здесь художника не стоило упрекать за искаженные лица и лишние пальцы на руках. Я отдал еще пять грязебаксов унылому лилипуту на входе и шагнул в сырую полутьму.

Уроды сидели в огороженных шнурами брезентовых каморках, как звери в клетках. Жалкое подобие уюта – складные пляжные кресла, крохотные столики, лампы точечного света, стопки газет – не делало из закутков комнат, а лишь подчеркивало балаганную убогость.

"Самый толстый человек" играл на наладоннике, и монотонный писк, с которым сыпались фигурки, неимоверно раздражал. "Двухголовый монстр" читал глянец, словно нарочно подчеркивал ужасающую разницу между ретушированными модельками на фотографиях и собственной чудовищной внешностью. Вторая голова, торчащая из левого плеча, срослась с основной вдоль виска; она моргала глазами и разевала рот, но судя по форме черепа, мозгов ей не досталось.

"Бородатая девочка" оказалась немолодой карлицей, "русалка" демонстрировала волосатые ноги, сросшиеся от колен в омерзительное подобие крокодильего хвоста. Впрочем, семи неведомым Филли нельзя было отказать в чувстве юмора: на каморке с анорексичной^** женщиной, бесстыдно демонстрирующей анатомию костей, едва прикрытых красным бикини, висела табличка: "Жертва рекламы похудения".

Мне становилось трудно дышать, то ли от духоты, то ли от усталости, то ли от чудовищной концентрации уродств. В принципе, можно было отзваниваться Ишизаве: если его не устроит и "русалка", значит он сам не знает, чего хочет. Но для очистки совести, я прошел шатер до конца, до последней – самой просторной – каморки, где увидел…

Ее нельзя было назвать просто уродливой. Безобразие в ней переходило за ту грань, когда оно вызывает отвращение. Она казалась извращенным произведением искусства.

Все лицо ее, как резиновая маска, было скошено на сторону и искажено: один глаз почти стек на щеку, другой прятался в вишневых наростах, гроздями стекающих со лба. Вторая щека поросла серой чешуей, шелушащейся и хлопьями ссыпающейся на плечо. Вместо носа растопырилось нечто вроде коралла – плотное сплетение веточек в синих жилках. Половина скальпа выдавалась в сторону, и безволосая кожа обрисовывала мозговые извилины, точно черепной коробки под ней не было. Зато с другой стороны курчавилась густая рыжая поросль, старательно зачесанная за вздутое обезображенное ухо.

Табличка сообщала: "Антуанетта, королева уродов".

Напыщенное величавое имя шло ей, как бегемоту крылья. Нет, как золотое ожерелье крокодилу. Мечта тератолога^***, воплощенное безобразие, она ужасала и завораживала. Господи, да она будет сниться мне до гроба!

Чудовище оторвало взгляд от газеты, подняло на меня глаза и хлопнуло в ладоши. На правой руке у нее было два больших пальца, торчащих в разные стороны, на левой – средний и безымянный срослись в лепешку.

– Привет, красавчик, – сказала она низким с хрипотцой голосом, за который удавилась бы любая блюзовая певичка. – А я давно тебя жду.

Ее темный глаз увеличился в размерах, вспыхнул нестерпимым огнем, электронный писк остро всверлился в уши – и разом упали сумерки.

Вдоль потолка загорелась цепочка тусклых лампочек. Уроды шуршали в своих каморках, выбрался в коридор толстяк с охапкой эльбума: игрушка продолжала устало попискивать у него из кармана. Выползла русалка, шлепая по полу ладонями в толстых перчатках – как гигантскими жабьими лапами. Гадкий хвост был упакован в подобие чехла и волочился следом.

Я что, проторчал здесь целый день? В обществе двухголового монстра, бородатой девочки и русалки? Возле этого чудовища?

В висках отчаянно стучало. Я должен был что-то сделать, но никак не мог вспомнить, что. Кажется, позвонить кому-то… насчет работы? Денег? Насчет какой-то фотографии, кажется? Пол качнулся, я едва успел ухватиться за хлипкую стойку шатра: неладное творилось не только со временем, но и с пространством.

– Вам плохо? – донеслось, как сквозь вату. Карлица с печальными старушечьими глазами отклеивала фальшивую бороду.

Я помотал головой, отчего тряпичные стены затеяли хоровод.

– Я его провожу, – убийственный блюзовый голос позади. Я покосился за спину.

Королева уродов оказалась на голову выше меня – настоящая великанша. Тяжелая грудь под бесформенным балахоном мягко колыхнулась, когда она отодвинула кресло и выбралась наружу. Желудок мой сжался в ледяной комок, когда я понял, что _это_ сейчас прикоснется ко мне.

Я отшатнулся, но тщетно: сильная лапа сжала мою руку выше локтя, мягкое бедро коснулось с тошнотворным намеком.

– Не понимаю, – пробормотал я, защищаясь от растерянности звуком собственного голоса. – Целый день прошел?

– Не то, чтобы прошел, просто так удобнее, – ласково сообщила монстриха, таща меня к выходу. Казалось, уроды пялятся вслед со смесью злорадства и сочувствия.

На улице обнаружилась ночь – опять? – и лихорадочная деятельность. Здоровяки в рабочих комбинезонах тащили грязные ящики и гигантские решетчатые конструкции, девушки с немытыми головами вытрясали опилки из блеклых ковриков, кудлатая шавка неистово чесала задней лапой за ухом.

Наверное, если бы от чудовища несло потом, меня стошнило бы прямо здесь. Но от нее пахло травой, росой и чем-то неуловимым, напоминающим о солнечном утре. Голова кружилась. Наверное, поэтому, я не сразу понял, что она тащит меня вовсе не к выходу. Лишь когда в нос ударил мускусный животный запах, а в щиколотку больно ударил край ступеньки, я опомнился и затрепыхался.

– А ну, тихо! – прикрикнула она на меня, как на щенка. И швырнула куда-то в темноту.

Это был перегороженный надвое вагончик: тусклая лампа на потолке осветила невысокую загородку, за которой возилось и фыркало большое животное. Может быть, пони. Я валялся на куче листьев, сухих, но еще хранящих терпкий древесный запах, желудок сводило от мгновенного понимания: какая бы участь ни была мне уготована, радоваться будет нечему.

Я вскочил… попытался вскочить, но чудовище мягким толчком отправило меня обратно. И захлопнуло за собой дверь. Ужас придал мне силы, я попытался ударить и едва не умер от омерзения, когда кулак с липким чавканьем врезался в набрякшие вишневые наросты. Ответный тычок отправил меня к стене; треснувшись затылком, я впал в ступор.

Она хрипло расхохоталась.

– Да ты еще брыкаешься, красавчик?

По ее щеке текла розовая слизь из расквашенной грозди.

Монстриха включила еще две лампы на потолке, отчего пони за перегородкой шумно встряхнулся и заржал. В оцепенении, какое бывает в страшных снах, я глядел, как чудовище неторопливо сбрасывает одежду, обнажая пухлую белую грудь с крупными темными сосками, толстый живот, складками стекающий к бедрам. Глубокая тень легла между жирных ног, когда последние тряпки упали на пол.

– Ну же, красавчик, – она похотливо огладила себя по груди. – Ты же сам этого хотел.

Я не аскет, но и не секс-машина. Меня вполне устраивает Молли, которая относится к постельному аспекту своей работы с той же серьезностью, что и к разбору писем. Я бываю в киберсалонах, но не люблю эрофант вроде "Инсектоамазонок". Словом, извращения мне чужды. И этот омерзительный кусок мяса не мог, не должен был вызывать ничего, кроме брезгливости. Но вжавшись в стену, онемев от омерзения, я чувствовал, как горячая волна нарастает внизу живота, как предает меня собственное тело, восставая навстречу чудовищу, в котором само – помимо рассудка – угадывало женщину.

– Давай, красавчик.

Она приплясывая двигалась ко мне, колыхались жирные складки, тени метались по белой коже, расчерчивая ее шаманскими символами. Запах листвы стал почти нестерпимым.

– Краса-авчик…

Разум мой истошно вопил от ужаса, но тело уже поддавалось древним инстинктам; шевелилась, твердела, наливалась болезненной тяжестью плоть, сводило мускулы от безумного желания.

Я зажмурился, но и перед мысленным взором стояло чудовищное лицо. Я вытянул руки в попытке защититься – беспомощный бесполезный жест. Ладонь наткнулась на упругую прохладную грудь, скользнула по коже, оказавшейся неожиданно бархатистой; ткнулся в пальцы твердый набухший сосок, одежда будто сама отползла в сторону, мягкая тяжесть навалилась сверху, пухлые бедра поймали меня в плен, и войдя в горячую влажность ее лона, я закричал, сам не понимая, от ужаса или восторга.

Монотонный шум проник в уши одновременно с ощущением влаги на лице. Я медленно просыпался и, вспоминая страшный сон, едва не плакал от облегчения, что он оказался всего лишь зыбкой иллюзией.

Но каков кошмар!

Я открыл глаза и несколько минут не мог понять, отчего потолок так высоко и что за вода с него сыплется. Потолок? Небо… листья… Я вскочил, как подброшенный и затрясся, когда холодный ветер коснулся обнаженной кожи.

Широкая простыня – сейчас изгвазданная и скомканная – разостлана прямо на земле посреди площади. И ни души вокруг, ни единого предмета не осталось от недавнего пребывания балагана – ни обрывка билета, ни забытой детали конструкции. Только черная грязь взрыта ногами и гусеницами, да кое-где остались дыры от опор.

Уехали и бросили меня здесь. Голого, без кредитки, без моба, вдали от дороги. С липкими потеками на бедрах и дрожащими от напряжения коленями – воспоминанием о животной страсти. С грязной коркой на груди и животе; в грязи даже предавший меня орган, сейчас уныло съежившийся от холода.

Я действительно занимался любовью… о черт, о какой любви может идти речь! Я трахался… да нет же, меня попросту изнасиловали. И кто – самая уродливая женщина, какую только можно себе представить, настоящий монстр.

Я рухнул на четвереньки в грязь, и меня вырвало.

В постели с монстром – как заголовок низкопробного чтива. Но хуже того, на задворках сознания таилась нелепая гордость удовлетворенного самца: не сплоховал же, сдюжил, показал себя во всей красе. И от этого дурацкого самодовольства меня снова затошнило.

Домой и сразу же к психотерапевту. Пусть он объяснит происшедшее каким-нибудь эдиповым комплексом, подсознательным страхом кастрации и неосознанным влечением к видеозвезде столетней давности. Пусть будет даже раздвоение личности, густо замешанное на паранойе, лишь бы поверить, что все – лишь кошмар, порожденный больным разумом.

Страшно вспомнить, как я добирался до города.

Я полчаса стоял под горячим душем. Мне всюду чудился душный запах недавней страсти, казалось, я все еще покрыт своим и ее потом, и я едва не до мяса стер кожу в попытке избавиться от воспоминаний.

Я задавил кошмар, загнал его в глубину черепной коробки и завалил горой сиюминутных мыслишек: заскочить вечером в "Поющего птеродактиля" и заказать три пшунтуна подряд, не пропустить матч по хенд-слалому (мгновенное воспоминание о ползущей на руках "русалке" я загнал обратно), разобрать кучу спама и сдать эльбум в переработку, отправить белье в прачечную… на этом месте пришлось вспомнить о грязной простыне, я трусливо споткнулся об эту мысль и забарахтался в тщетной попытке обрести интеллектуальное равновесие.

Не было ничего! Не могло быть, потому что так не бывает! Ни-ког-да!

На худой конец, я согласен допустить, что меня отравили галлюциногеном.

Документы можно восстановить. Моб-айди тоже. Видимо, меня попросту ограбили: пшикнули в лицо из баллончика, раздели догола и бросили в парке. А вся остальная чертовщина – только наркотический бред. Королева уродов, ха!

Балаган. Самая уродливая женщина. Ишизава.

Меня бросило в пот. Вот, что я мучительно пытался вспомнить. Я нашел ишизавовскую уродину и прошляпил ее. Пять тысяч замечательных хрустящих галактов растворились в дожде. А может, не нашел, а сконструировал индивидуальную галлюцинацию из бесплодных поисков и усталости?

Черт с ними, с деньгами. Черт с ней, с рекламой, и с филиалами агентства, и со всеми уродинами во Вселенной. Надо отказываться от дальнейших поисков, благо аванса я не брал… я даже готов оплатить все билеты, которые он мне присылал, лишь бы разделаться с кошмаром последних недель.

Когда такси завернуло за угол, я не поверил своим глазам.

"Без ретуши" занимало крохотный офис в пафосном пятиэтажном здании, облицованном черным пластиком "под мрамор". Рядом с этим домом на углу мок под вечными дождями неуютный маленький сквер.

Сейчас сквера как не бывало.

На месте него выросло трехэтажное, сверху донизу зеркальное здание: из фасада выпячивались два пухлых слившихся в экстазе сердца омерзительно-розового цвета; крышу венчали омытые дождем амурчики; тяжелый балкон над входом поддерживали кариатиды самого сексапильного вида.

Я окончательно онемел, узрев громадную неоновую вывеску:

АГЕНТСТВО "БЕЗ РЕТУШИ"

Входя, я треснул кариатиду по коленке. Боль в разбитых костяшках убеждала, что это не сон. Но все остальное…

– Здравствуйте, мистер Ким.

– Добрый день, мистер Ким.

– Мистер Ким, кофе?

Я ошеломленно заглядывал в уютные кабинеты: розовые, в рюшечках и цветах – для глупых девиц, элегантные, с кожей и темным деревом – для богатых ловеласов, в вариантах хай-тек и барокко, с уклоном в ротанг и рисовую бумагу, фантазии из стекла и бронзы – на любой вкус. Представительные мужчины и ослепительные девушки носили на лацканах бейджи с розовыми сердцами.

– Здравствуйте, мистер Ким.

Я обалдело кивал.

Мой кабинет – мой новый фешенебельный кабинет – разместили в самом центре, точно ядро в орехе. Три секретарши занимали просторную приемную: блондинка поздоровалась, не переставая тарахтеть по клавиатуре, брюнетка возилась с буклетами – судя по преобладанию розового, нашей новой рекламой; и только Молли… я и не подозревал, что буду так рад увидеть ее милое пустое лицо.

– Мистер Ким, это передали для вас.

Моб. Кредитка. Пакет с тряпками, из которого пахнуло мускусом – моя одежда. И старая визитка "Без ретуши", на обороте которой твердым мелким почерком написано:

"Все, как ты хотел, правда, красавчик?"

– Мистер Ким, это по поводу распространения программы. "Галактрон" и "Аргон инкорпорейтед", – блондинка протягивала трубку.

Голова кругом!

Ишизава явился через два часа. К тому времени я уже слегка привык к перемене обстановки, но еще боялся задумываться о ее происхождении. Из приемной донесся возмущенный писк, что-то с грохотом упало, и разъяренный миллионер ворвался в кабинет.

– Ты нашел ее!

– Сэр…

Попробуйте держаться с достоинством, когда на вас несется монорельсовый поезд.

– Ты нашел ее и забрал себе! – он грохнул кулаком по столу, расплескав кофе на бумаги. – Ты должен был найти ее для меня!

– Вы же ничего не объяснили…

– Не хватало еще! Ты бы забрал ее себе… – проорал Ишизава и запнулся, осознав, что пришел к тому же итогу. Раздражение, гнев, ярость мелькнули на его лице, из-под респектабельной маски высунулась звериная харя, и стальные пальцы сомкнулись на моей шее.

Шкафообразная тень упала на стол.

– Сэр, вывести его?

Хватка сразу ослабла. Я опустился в кресло, потирая саднящий кадык.

– Не сейчас. Но будьте поблизости.

Человек-фейерверк в бессильном гневе сжимал кулаки.

– Я бы на вашем месте успокоился, Ишизава, – примирительно заметил я. – У меня все равно не было выбора, когда я ее нашел. Я бы сказал, она выбрала за меня.

– Ты дурак, – буркнул он.

– Да ну!

– Придурок. Брачное агентство… тьфу!

Я пожал плечами. Не в моих привычках бить лежачего.

Ишизава склонился над столом, приблизил ко мне багровое лицо и прошипел:

– Ты ведь мог захотеть чего угодно. Создавать новые планеты, стать властелином галактики, получить бессмертие… а тебя хватило только на придурочную брачную контору!

И тогда я понял.

– Вы тоже прогадали, правда?

Он отшатнулся, тяжело дыша. Потом молча развернулся и вышел, с силой хлопнув дверью.

Я подобрал с пола его бумажный блокнот и вышвырнул следом, успев заметить список планет на раскрытой странице. Я был слишком возбужден, чтобы анализировать, но некая странность сразу бросилась в глаза – не фешенебельные курорты, не монополисты, не… черт!

Я бросился в приемную, но Ишизава уже исчез вместе с блокнотом. С драгоценной страницей, на которой была вычеркнута Черная Грязь.

Я мог захотеть чего угодно. Чего угодно – слова щекочут язык: че-го у-год-но. Вселенский карт-бланш. О да, за это можно заплатить и такую цену…

"Такую цену? А что такого в цене?" – ожил внутренний голос. – "Подумаешь, ночь с толстухой! Лицо… ну, с лица воду не пить, а как женщина она даже пикантна. И ведь любое желание, бестолочь – совершенно любое!"

Я запомнил несколько незачеркнутых планет из ишизавиного списка: Парадиз, Миттель, Ирландия-6, Афродита, Тамерлан. Кстати, бизнес теперь налажен, "Без ретуши" вполне можно оставить на управляющего, а договоры на продажу программы – ну, эти можно заключать и дистанционно…

Я ведь давно собирался попутешествовать, а?

Рамон Ишизава устало откинулся на спинку эргономичного кресла в собственном космолайнере. Придурок, о боже, и этот тоже оказался полным придурком. Брачное агентство, надо же!

В следующий раз надо будет бабу нанять для поисков.

Он непременно найдет самую уродливую. Не на этой планете, так на следующей, список еще велик. И тогда… о, он знает, чего пожелает тогда.Не зря же он столько лет учился мечтать!