S-T-I-K-S Молчание

Глава 8. Рыбалка

Река менялась. То широкое, ленивое течение, которое несло нас первые пару часов, сменилось нервным, дерганным потоком. Берега начали сжиматься, словно тиски. Зеленая стена леса с одной стороны и бетонная набережная промзоны с другой подступали всё ближе, нависая над водой угрюмыми громадами.

Туман рассеялся, и это было скорее плохо, чем хорошо. Теперь нас видели.

Катя сидела в центре плота, вцепившись побелевшими пальцами в веревочную обвязку ящика с припасами. Она молчала. Видимо, поняла правила игры: звук над водой — это мишень на лбу. Я стоял на корме, работая шестом, корректируя курс. Глубина здесь была приличная, шест то и дело уходил в черную воду, не доставая дна, и мне приходилось использовать его как весло.

Мы вошли в "бутылочное горлышко". Ширина русла — метров десять, не больше. Слева — старый причал, заваленный ржавыми контейнерами. Справа — крутой берег, поросший кустарником. Течение здесь ускорилось, воду закручивало в небольшие воронки.

Я почувствовал их раньше, чем увидел. Мой ментальный радар, разогнанный утренней дозой уксусного коктейля, поймал вспышки тупой, агрессивной злобы.

— Пригнись, — коротко бросил я.

Катя послушно вжалась в настил, накрыв голову руками.

На краю причала показалась фигура. Бегун. Свежий, в изодранной спецовке. Он заметил нас сразу. Никаких прелюдий, никакого рычания. Тварь просто разбежалась и, оттолкнувшись от края бетона, взмыла в воздух.

Прыжок был хорош. Для человека — рекордный. Для зараженного — стандартный. Он летел, вытянув руки, целясь точно в середину плота.

Я не стал паниковать. Я ждал. В тот момент, когда гравитация начала брать свое, я резко навалился всем весом на шест, упирая его в воду под углом. Плот вильнул влево, тяжело переваливаясь через волну.

Бегун промахнулся. Ненамного, всего на полметра. Его руки чиркнули по краю канистр, когти скрежетнули по пластику, но зацепиться было не за что. С громким всплеском он рухнул в воду.

Плот качнуло так, что Катя охнула, едва не скатившись за борт. Я удержал равновесие, широко расставив ноги.

— Сиди тихо, — прошипел я.

Из воды никто не вынырнул. Тварь ушла на дно камнем. Вода бурлила еще пару секунд, выпуская крупные пузыри воздуха, и успокоилась. Плавать они не умеют. Мышечная масса огромная, жира нет, легкие не держат. Топоры с зубами.

Я посмотрел на пузыри, и в голове щелкнула прагматичная, жадная мысль.

Это был споран. Может, два. И они просто утонули.

Впереди, метрах в пятидесяти, берега сходились еще плотнее. Там, на бетонном парапете, я заметил движение. Еще двое. Один покрупнее, жилистый, уже начавший мутировать в кого-то серьезного. Лотерейщик начальной стадии? Возможно.

— Держись, — скомандовал я. — Сейчас будет штормить.

Я не стал уходить к дальнему берегу. Наоборот, я направил плот ближе к центру, чуть замедляя ход. Я превращал нас в наживку.

Твари увидели добычу. Синхронное урчание, топот босых ног по бетону. Они бежали параллельно нам, ожидая момента, когда дистанция сократится до минимума.

— Что ты делаешь? — прошептала Катя, глядя на приближающихся монстров расширенными от ужаса глазами. — Отворачивай!

Я проигнорировал её. Мне нужно было идеальное место. Глубокое, с чистым подходом для прыжка, чтобы они не сомневались.

Вот оно. Разрыв в ограждении набережной. До воды метров пять по горизонтали и метра три вниз. Идеальный трамплин.

Я ментально потянулся к бегущему впереди. Не приказ, нет. На таком расстоянии и в движении полноценный контроль перехватить сложно. Я просто "подтолкнул" его голод. Мясо близко. Прыгай. Жри.

Тварь взревела и сиганула вниз.

— Вправо! — крикнул я сам себе, наваливаясь на шест.

Плот резко ушел в сторону. Слишком резко. Канистры заскрипели. Тело мутанта врезалось в воду совсем рядом от моего борта. Фонтан брызг накрыл нас с головой. Волна подбросила плот, ящик с припасами поехал, но ремни удержали.

Второй, тот, что покрупнее, прыгнул следом, не глядя на неудачу собрата. Тупой инстинкт.

Этот летел дальше. Он метил мне в голову.

Я бросил шест и упал на настил. Тварь пролетела надо мной, задев ногой рюкзак. Когти распороли брезент, но инерция утащила его дальше. Глухой всплеск с другой стороны плота.

Плот закрутило. Мы сделали полный оборот, пока течение выравнивало нас.

Два бульканья. Тишина.

Я поднялся, отряхиваясь от воды. Катя смотрела на меня как на сумасшедшего.

— Ты… ты специально? — её голос дрожал.

— Еда сама себя не добудет. А спораны — тем более, — буркнул я, подбирая шест.

Я подогнал плот к тому месту, где пузыри еще поднимались на поверхность. Глубина здесь была метра четыре, вода темная, но прозрачная. Солнце стояло высоко, лучи пробивали толщу.

— Держи шест, — я сунул ей в руки гладкую палку. — Если кто-то полезет из воды — бей в голову. Если полезут с берега — отталкивайся.

— А ты?

— А я на рыбалку.

Я сбросил ботинки, снял куртку, оставшись в штанах и майке. Нож — в зубы. Второй нож — в руку.

Погружение в воду Стикса — это всегда риск. Не потому, что холодно, а потому, что ты лезешь в среду, где ты не хищник. Я набрал полную грудь воздуха и нырнул "солдатиком", чтобы быстрее уйти на дно.

Вода обожгла холодом. Глаза пришлось открыть сразу. Муть, водоросли, какой-то мусор.

Первого я увидел сразу. Он лежал на дне, раскинув руки, словно отдыхал. Пузыри воздуха все еще выходили из его одежды. Он не был мертв, нет. Зараженные могут обходиться без воздуха долго. Но давление и паника прижали его ко дну. Он дергался, пытаясь оттолкнуться, но делал это хаотично, лишь взбаламучивая ил.

Я подплыл к нему со спины. В воде движения были замедленными, как во сне. Тварь почувствовала меня, попыталась развернуться, махнула когтистой лапой. Я увернулся, перехватив его за шею.

В воде они еще более неуклюжие, чем на суше. Опоры нет. Я вонзил нож в основание черепа. Раз, другой. Тело обмякло, перестав дергаться. Теперь самое сложное. Споровой мешок. В воде всё скользкое, руки мерзнут. Я полоснул лезвием по затылку, нащупал паутину. Пальцы нашли твердые шарики. Вырвать. Зажать в кулак.

Воздух заканчивался. Легкие начали гореть.

Второй, тот что покрупнее, лежал чуть дальше. Он не дергался. Видимо, ударился головой о какую-то арматуру на дне при падении. Повезло.

Я рванул к нему. Времени всплывать и нырять снова не было — течение сносило плот. Нужно успеть.

Подплыл. Перевернул тяжелую тушу, пришлось повозиться, загоняя нож в затылок. Темная кровь густым облаком поползла в воде, закрывая обзор.

Наконец, есть. В ладонь легло что-то крупное. Еще один горох? Или просто сросшиеся спораны? Разглядывать некогда.

Я оттолкнулся от дна, работая ногами изо всех сил. Грудь разрывало. Перед глазами плыли черные круги.

Вынырнул я метрах в пяти от плота, жадно глотая воздух.

— Эй! — негромко крикнул я, привлекая внимание Кати. Она испуганно вертела головой, пытаясь удержать плот на месте неумелыми движениями шеста.

Я в несколько гребков добрался до борта, закинул добычу на настил, а потом подтянулся сам. Руки дрожали.

Катя смотрела на горстку окровавленных шариков, лежащих на автомобильном коврике.

— Ты псих, — констатировала она. В её голосе было больше удивления, чем осуждения.

— Я жив, — парировал я, вытирая лицо мокрой майкой. — И теперь мы стали богаче.

Я пересчитал добычу. Четыре обычных спорана и один крупный, бугристый. Не горох, но что-то близкое, скорее всего, от перекачанного бегуна.

— Греби, — сказал я, указывая ей на середину реки. — У нас еще полдня пути, а я замерз как собака.

Она молча взяла второй шест. Руки у неё дрожали, ожоги на лице побагровели от напряжения, но она не жаловалась. Учится.

Мы плыли молча. Река постепенно успокаивалась, вырываясь из бетонных тисков промзоны. Берега стали ниже, снова потянулась зелень, но теперь она не радовала глаз, а вызывала паранойю. В каждом кусте мне мерещились голодные глаза.

Катя гребла. Неумело, часто сбиваясь с ритма, но упрямо. Я видел, как дрожат её руки, как на лбу выступает испарина, но молчал. Пусть привыкает. Здесь жалость убивает быстрее пули.

Солнце начало клониться к закату, окрашивая воду в багровые тона. Красиво и жутко. Словно вся река превратилась в артерию, из которой выпустили кровь.

— Зачем? — вдруг спросила Катя, не переставая работать шестом.

Я сидел на ящике, перебирая добычу. Спораны нужно было промыть от слизи и крови, но тратить на это питьевую воду я не собирался, а речной водой мыть — только заразу разносить. Пришлось просто обтереть их тряпкой, пропитанной спиртом.

— Что «зачем»? — переспросил я, разглядывая тот самый крупный, бугристый шарик. Он был странным. Темнее обычных, с какими-то прожилками.

— Зачем ты ковырялся у них в головах? Это… это какая-то валюта? Или трофей?

Она кивнула на горстку серых виноградин, лежащих на коврике.

— Это жизнь, Катя, — я спрятал добычу в герметичный пакет. — В самом прямом смысле. Видишь ли, тот мир, который ты знала, сдох. А мы — черви, которые ползают в его трупе.

Я зачерпнул ладонью воду из реки, понюхал её. Пахло тиной и гнилью.

— Ты, я, те твари на берегу — мы все заражены. В каждом из нас сидит паразит. Только кому-то повезло, и его иммунная система договорилась с подселенцем, а кому-то — нет.

— Я заражена? — она бросила весло, в ужасе уставившись на свои руки, словно ожидала увидеть там черные вены.

— Не истери, — я пинком пододвинул ей шест обратно. — Греби. Да, ты заражена. С первой секунды, как вдохнула этот воздух. Или выпила местной воды. Но ты иммунная. Редкий вид, вымирающий. Твой организм не превращается в биомассу, как у тех бегунов. Пока что.

— Пока что?

— Пока ты пьешь живчик, — я похлопал по фляге. — Эта дрянь, которую я добываю из их голов — спораны. Это концентрат того самого паразита. Мы делаем из него настойку на спирту. Пьем — и наш внутренний паразит доволен, он не жрет нас изнутри. Перестанем пить — начнется ломка. Потом мучительная смерть. Или, если очень «повезет», ты превратишься в тупую тварь, которая будет жрать других, чтобы добыть спораны уже для себя.

Она молчала долго, переваривая информацию. Видимо, картинка мира, где нужно пить вытяжку из мозгов чудовищ, чтобы оставаться человеком, укладывалась в голове с трудом.

— А спирт зачем? — наконец спросила она.

— Чтобы убить заразу в самой воде и в споранах. Иначе будет очень плохо. Вроде живой, вроде мыслишь, но на человека похож не больше, чем я на балерину.

Я усмехнулся, вспомнив своего Бобика.

— Кстати, про воду. Запомни правило номер один: никогда, слышишь, никогда не пей сырую воду. Даже если умираешь от жажды. Даже если она кажется чистейшей родниковой слезой. Выпьешь — станешь зомби. Без вариантов. Только кипятить, только со спиртом, только с живчиком.

— Поняла, — тихо ответила она. В её глазах плескался страх, но это был правильный страх. Тот, который заставляет быть осторожным, а не тот, который парализует.

Сумерки сгущались. Тени от деревьев удлинились, превращаясь в черные щупальца, ползущие по воде. Река стала выглядеть враждебно.

Ночевать на воде, на хлипком плоту — идея так себе. Течение может прибить к берегу, может нанести на корягу, которая пропорет канистры. Да и земноводные твари, вроде той, что я видел ночью, наверняка выходят на охоту в темноте.

Нужно искать место.

— Смотри, — я указал рукой вперед.

Река делала широкий изгиб. Ближе к середине русла, метров за двести от нас, из воды торчал ржавый, покосившийся силуэт.

Баржа. Старая, плоскодонная, видимо, груженая песком или щебнем, она села на мель задолго до того, как этот кусок мира провалился в Улей.

Она стояла под углом, нос задран вверх, корма почти ушла под воду. Вокруг нее образовался наносной островок из ила и плавника.

— Выглядит… ненадежно, — с сомнением протянула Катя.

— Выглядит как крепость, — возразил я, налегая на шест. — До берега далеко. Твари воду не любят. Если там внутри никто не сидит, то это лучший отель «Хилтон», на который мы можем рассчитывать.

Мы подошли к барже со стороны кормы. Ржавый металл возвышался над водой на добрых три метра. Борта были гладкими, зацепиться не за что.

Но ближе к носу я заметил свисающую цепь. Видимо, якорную.

— Держи плот, — скомандовал я, хватаясь за холодные, скользкие звенья.

Подъем дался тяжело. Мышцы забились после целого дня гребли и ныряний. Но я вскарабкался на палубу, чувствуя под ногами шершавую, изъеденную коррозией сталь.

Палуба была пуста. Лишь кучи мусора, нанесенного ветром, да открытый люк трюма, зияющий черным провалом.

Я подошел к краю люка, прислушался. Тишина. Пахло сыростью, мазутом и старой ржавчиной. Запаха мертвечины или экскрементов, который неизбежно сопровождает логова зараженных, я не учуял.

— Чисто! — крикнул я вниз, сбрасывая конец найденного на палубе троса.

Поднять рюкзаки и ящик с припасами было делом техники. Потом я помог забраться Кате.

Она упала на нагретый за день металл и закрыла глаза.

— Мы живы, — прошептала она.

— Пока да, — кивнул я, оглядывая окрестности.

С высоты баржи река просматривалась отлично. Берега уже тонули в темноте, но вода еще отражала последние отблески неба.

Мы были на острове из стали посреди враждебного мира. Никаких стен, никакой крыши, но вода вокруг давала иллюзию безопасности.

Я достал из кармана тот самый крупный споран. В сумерках он казался почти черным.

Впереди была ночь. И я очень надеялся, что местные обитатели глубин не умеют лазать по якорным цепям.