Рыжий кот

— Те несколько лет, что мы не виделись, принесли мне много нового… может, даже слишком… Довелось немало поскитаться по миру, познакомиться с новыми людьми, присмотреться к их жизни, попытаться ужиться с ними. Прага, Вена, Грац, Берлин… Сюда и туда, и все затем только, чтобы снова вернуться сюда!

Сидор умолк. Его высокая, крепкая фигура, опершаяся на разодранный громом ствол сосны, казалась еще выше и сильнее. Только бледное лицо и поджатые губы говорили о каком-то болезненном переживании.

— Одного, видишь ли, не понимаю у тебя! — начал Мирон. — Из твоих слов следует, что ты сожалеешь о том, что вернулся снова сюда… Почему?.. Я тоже Германию и Италию объехал и нисколько мне не жаль, что я снова здесь очутился. Говорят, что актеры — цыгане. Нет, это ложь! Я знаю по себе. Тянуло человека в мир, да еще сильнее тянуло домой… Вспомнил я, что хотел тебя спросить о том, как ты устроил свою жизнь. Слышал я, что ты женился. Извини, если лезу не в свое дело, но дома у тебя я не видел жены.

Сидор стоял, прислушавшись к лесу. Лицо его заметно оживилось. Исчезла на минуту эта морщинка боли у губ. Глаза загорелись удивительно живо. Смотрел долгим взглядом на своего друга. Но вмиг его оживление исчезло. Был опять такой, как и прежде: холодный, без огня в серых глазах, большой, как разодранная громом сосна.

— Не в этом дело, — медленно начал. — Может, и тянуло меня вернуться на родину, тянуло так, как собаку на охоту. Тебе ведь это знакомо. Ты ездил… Понимаешь… Эту безумную, безумную ностальгию знают только те, кто далеко от дома. Но оно у меня теперь такое все спутанное, разорванное. Ладно, хватит тебе, друг, рассказывать… полно… может, когда-нибудь в другой раз.

В лесу стояла глубокая тишина, только где-то в верхушках деревьев путался ветер и дико наигрывал свои пронзительные мелодии. Гудение высоких сосен долетало подавленно в тишину леса и мутило ее, как громкие шаги в одиноком святилище.

Сосны гудели и было почему-то грустно.

Быстро карабкаясь по верхушкам деревьев, мчалась буря.

— Пойдемте в дом, — поспешно бросил Мирон. — Буря идет!

Сидор удивленно посмотрел на него и молча последовал за ним. Прислушивался к шуму сосен, распознавал каждый их шепот, будто не хотел расставаться с ними.

Сидели на веранде. За стеклами выла буря. Дождь бил грубыми каплями в окна, вихрь наседал на деревья, пригибал их вниз, ломал и гнал по лесу. Громы раскалывали тучи и с диким грохотом скатывались в долину.

Сидор сидел молча и пристально глядел сквозь стекла на лес. Мирона беспокоила та стихийная энергия, которая с такой силой распоясалась, нервы его были настолько расстроены, что каждый грохот грома вызывал у него дрожь. Еще сильнее почувствовал это теперь, когда они молчали. Сидор отвернулся от окна, шевельнулся в кресле и посмотрел на друга. Почувствовал, что тои насторожен. Медленно, не торопясь, стал говорить.

— Тебя волнует буря, потому что ты не понимаешь ее, ты не сжился с ней. Я за те шесть лет, что живу здесь один среди лесов, привык к ней, понимаю каждое дуновение вихря, каждый грохот грома… Я люблю ее. Кажется, что с бурей, когда она рассеивается в пространстве, сразу же рассеивается и душа. Ты не можешь ее понимать, потому что живешь в городе. Вот если бы сейчас не эта буря, то я бы никогда не рассказал тебе мою историю про рыжего кота. Только теперь могу тебе ее рассказать.

— Историю про рыжего кота? — спросил Мирон. — Разве у тебя есть кот? Я не видел его у тебя.

— Нет, он только приходит ко мне. Сложилось как-то так, что моя жизнь, — медленно начал Сидор, — была довольно причудлива и разнообразна. Ты знаешь хорошо, что с детства я пробивался сам сквозь все препятствия. После смерти отца мама осталась без единой копейки, без куска хлеба, без крова. Я ходил тогда в пятую гимназию. Весь год мучал себя лекциями, лишь бы удержаться в гимназии. Пришли каникулы… Каникулы — это лучшее, но самое короткое время для каждого ученика. В тот год, как обычно, поехал я к маме в деревню. Мама моя жила с родственниками отца. Те два месяца отдыха с мамой, которая была для меня всем, стали лучшим, что случалось в моей жизни. И именно на тех каникулах я впервые встретился с котом.

Мирон нетерпеливо задвигался в кресле. Спокойный голос Сидора раздражал его.

— Обычно если деревня стоит у реки, ребята в ней купаются. У нас в Зерновке тоже была река. Каждый день я ходил туда с деревенскими сверстниками поплавать. Это случилось седьмого июля на Ивана Купала. Все мы тогда купались, я отплыл поодаль от ребят — и тогда впервые увидел его. Он сидел на берегу и…

Ярко-зеленый свет залил лес, адский грохот заглушил слова Сидора. Гром ударил в высоченный дуб. Дерево с грохотом повалилось вниз. Где-то вдалеке между деревьями носился еще приглушенный отзвук этого падения.

Мирон весь вздрогнул. Сидор спокойно, как ни в чем не бывало, продолжал:

— Стоял на берегу и смотрел мне прямо в глаза… Я видел его зеленые глаза, такие яркие на фоне рыжей шерсти. Такого кота не видел я еще никогда. Заинтересовало меня, откуда он взялся здесь, вдали от деревни и хат, в чистом поле? Я поплыл в его направлении. Ни на минуту не спускал с него глаз, чтобы увидеть, куда он побежит. Но он сидел спокойно и смотрел мне в глаза… Я поплыл быстрее. И тогда произошло самое удивительное — рыжий кот засмеялся. Кот, понимаешь… Так, как злой человек.

Мирон усмехнулся.

— Я плыл дальше, чтобы его достать. Вдруг голова у меня закружилась, все исчезло, сгорело и наступила темнота… Я пришел в себя только через час. Меня обступили ребята — бледные, испуганные, а я лежал на земле. Они сказали мне, что я уже был на том свете, и они уже больше часа спасают меня. Где он? Где тот кот? — спросил я взволнованно. Удивленные лица ребят убедили меня, что они ничего не знают ни о каком коте. А когда они стали меня успокаивать, я понял, что они думают, будто у меня лихорадка. Больше я ничего у них не спрашивал.

Мирон с иронией улыбнулся. Вся эта история мало походила на правду. Встречался он не раз с такими случаями, когда утопающий в последний миг мог увидеть какого-то странного мужчину или жуткую женщину, но это всегда была лишь предсмертная галлюцинация под влиянием ужаса перед смертью. Не хотел говорить этого Сидору, потому что подозревал, что все равно не убедит.

— Всякий раз, как со мной случалось какое-то несчастье, появлялся этот кот. Приносил с собой беду и, когда она случалась, уходил спокойно с глумлением в зеленых глазах. Не буду рассказывать тебе, как он уже семь раз приходил ко мне и всегда приносил какую-то пакость. Расскажу тебе о последнем его визите.

За окнами утихала буря. Дождь все еще лил, далеко за лесами перекатывалась метель и громко били громы. Мирон спокойно смотрел на Сидора. Искривленные губы заметно сжались и придавали ему решительный вид.

— Ты спрашивал меня, женился ли я? Да. Вернувшись из-за границы, я получил место в лесах возле Вильнюса. Наладил много знакомств с земляками в городе. Там познакомился я в доме одного врача с моей будущей женой. Два года мы встречались, повсюду ходили вместе. Скажу тебе правду, раньше жениться мне вообще не хотелось. Видел повсюду обман и не хотел дать себя обмануть. Но Марушка была совсем другая, не такая, как другие женщины, и я полюбил ее. Не знаю, мог ли кто сильнее любить. Она любила меня тоже, и между нами не было никаких тайн, только правда. Мы поженились… Два года я проверял себя и ее, сможем ли жить вместе, не так, как все остальные «хорошие» супруги, а по-настоящему. Шли годы, казавшиеся нам днями… На четвертом году нашей совместной жизни приняли владельцы лесов на практику молодого лесника. Между мной и ним завязалась дружба. И тогда случилось то, во что я не верил никогда… Пришла неожиданно ложь. Поймешь ли ты, что творилось тогда со мной? Все мое доверие к Марушке исчезло — разбилось, как флакон или драгоценная статуэтка… Хотя нет, еще хуже… Обломки разбитой веры застряли в моей душе, как занозы. Не знаю, что могло привлечь ее в том другом. Физическая красота? Нет. Ибо в нем ее не было… Душа? Тоже нет. Марушку не могла привлечь душа обыкновенного мужчинв, который жил лишь мечтой о карьере и насущном хлебе. Я все видел и когда сказал ей, что она что-то от меня скрывает, она заплакала. Но плач ее был для меня только еще одним доказательством того, что она обманула меня. Я уже не любил ее. Я даже знал, куда они ходят, и не хотел им мешать.

…В тот вечер я сидел один в комнате. Она, как обычно, пошла к нему. За тот вечер я все продумал. Жить вместе нам больше было нельзя, и я решил сказать ей это. Проходили долгие часы. Была поздняя ночь. Я спокойно ходил по комнате, и тут мои глаза остановились на большом зеркале в другом ее конце. Я подошел к нему — позолоченные рамы придавали комнате больше красоты и тепла. Это было Марушкино зеркало. С минуту я смотрел в него… Должен сказать, что работал я тогда слишком усердно и несколько бессонных ночей истощили меня до краев. Я почти не узнавал себя… И тогда — слышишь ли ты? — тогда я увидел у себя за спиной рыжего кота. Столько лет спустя он нашел меня снова… Сидел спокойно позади меня и смеялся — даже белые зубы оскалил. Я выхватил браунинг и выстрелил в него. Ведь он так же смеялся, как тогда, когда я тонул, как и всякий другой раз, когда являлся мне…

От звона осколков я спохватился и понял, что стрелял в зеркало. Разбитое, с тонкими кусками стекла, висевшими вокруг рамы, выглядело оно жутко. И я не удержался — чтобы не видеть осколков, я стрелял по ним дальше, пока не закончились патроны. Как только мне стало легче, пришла Марушка. Взволнованная, вбежала в мою комнату. Я не поднимался с кресла. Лампа горела бледно, и было тихо. Она увидела разбитое зеркало и с ужасом повернулась обратно к двери — испугалась меня. Я остановил ее, она робко присела в кресло. И тогда я сказал ей, что между нами все кончено, что она свободна. Она плакала, но это была только комедия. В ту же ночь я, не сообщая владельцам жилья, уехал. Что случилось с ней, не знаю…

Сидор умолк. Дождь утих. Небо прояснилось. За лесом садилось солнце, золотя стволы деревьев… Было тихо и спокойно.

— И с того момента, ставшего для меня смертью души, тот кот меня больше не навещал. А может, я тогда его убил?.. — по тяжелому голосу Сидора чувствовалось, как нелегко рассказывать ему свою тайну. — Проклятый рыжий кот! Он совсем меня уничтожил, загнал, как отшельника, в ту полесскую пущу, где человек общается с одним лишь лесом, потому что людей разве что раз в месяц увидишь.

— Сидор, я хочу тебе предложить кое-что новенькое, — сказал Мирон. — У меня еще свободного времени целых два месяца до театрального сезона. Я заберу тебя отсюда в город, к людям. Там много наших товарищей, развлечешь себя хоть на несколько недель. Что тебе тут дичать здесь среди лесов и грязи… Возьмешь отпуск и поедем… Хорошо?

— Может быть… Не знаю!

Около недели Сидор жил в городе вместе с Мироном. Общение с людьми немного оживило его, бледное лицо уже не выглядело таким мрачным. Каждый вечер друзья заходили в ресторан, где собиралась вся актерско-художественная братия. Это общество заметно повлияло даже на его отношение к женщинам. Некоторые из их группы разъехались вскоре на дачи, к знакомым, к родным и в села. Мирон тоже хотел навестить свою родню, проживавшую на Подгорье. Сидор все никак не соглашался поехать вместе с Мироном, хотел остаться на несколько недель в городе, а потом вернуться к себе в Полесье. Только после долгих уговоров дал себя убедить и поехал.

В Сальницу съезжалось каждое лето много дачников, поэтому там было не скучно. К местному учителю приезжала ежегодно его свояченица Галя, дочь директора банка. Обычно приезжала она сюда на отцовском автомобиле. Мирон знал ее уже много лет.

Веселая, быстро сумела она полюбиться Сидору. Чаще всего находился он в ее обществе, потому что всегда смеющееся, красивое личико и веселый голос Гали действовали на него благотворно. Когда выбирались всей компанией на прогулку, всегда ехали на Галином автомобиле, которым управлял Сидор.

Было теплое августовское утро. Выбравшаяся на прогулку компания доехала до места, на котором закончилась подходящая для автомобилей дорога. Тут все вышли из машины и стали ждать, пока Сидор проедет вперед и разведает, есть ли путь для автомобиля. С тех пор как он исчез за поворотом, прошел час, он должен был уже давно вернуться. Все уже начали терять терпение. Наконец-то из-за поворота послышались гудки авто, и компания оживилась. Вот показывается элегантный «крайслер», от компании его отделяет только крутая дорожка над оврагом. Сидор пускает скорее машину, и тогда…

Все видят, как перед автомобилем пробегает рыжий кот. Мирон вскрикивает, машина странно подскакивает, пошатывается, как пьяница, и с разгоном катится в овраг.

Долгое молчание, только летят сбитые машиной камни. Галя громко вскрикивает, закрывает лицо ладонями и истерически плачет. Более отважные медленно сходят в овраг. На его дне лежит разбитая машина — поломанные колеса, размолотый кузов… Из-под автомобиля виднеется половина огромного тела Сидора — с губ бежит струйка крови, голова вся разбита.

Мирон наклоняется над ним и видит отпечатки запачканных кровью кошачьих лап.

©Святослав Ольшенко-Вильха.