Рыцари рейха

Глава 12

– Вот и ответ на твой вопрос, Агделайда. – Монах смотрел прямо, жестко, неумолимо. – Служитель божий венчал вас под страхом смерти не в храме святом, как положено, а средь глухих куявских лесов. Это грех, ибо ваша разбойная свадьба не угодна Господу. В том грехе часть вины лежит на брате моем, коего вы силой принудили творить обряд, но ваша вина неизмеримо больше. А более всего виновата ты. Потому и покарал тебя Господь, не дав детей и радости материнства.

– Каюсь, святой отец. Но что же нам теперь делать? Венчаться с Вацлавом снова? Я знаю —он не откажет. Ради меня он согласится венчаться хоть в православном, хоть в католическом храме. Ну, я так думаю…

– Дважды под один венец не ходят, – насупил брови странник. Голос его звучал все так же сурово. – А ты уже слишком погрязла в грехе и блуде. Ты испрашивала у меня совета, Агделайда Краковская, дочь Лешко Белого? Так вот тебе мой совет: замаливай, пока не поздно, свои и мужнины грехи в монастырской обители. Коли хочешь, я сам проведу тебя к сестрам, которые…

Она отстранилась. Сказала твердо:

– Нет! В монастырь мне еще рано. Я ведь говорила, что судьба Болеслава и Кунигунды – не по мне. Господь милостив, и я верю – он простит меня за недостойное венчание, ибо венчались мы с Вацлавом хоть и не по всем правилам матери церкви нашей, но по великой любви. Если же не дано мне иметь ребенка, то и Вацлава я терять не согласна. Время, которое нам отмерено для жизни вдвоем, я возьму сполна – до последнего дня. А уж потом… Может быть, потом и придет черед монашеской обители, а покуда рядом муж мой любимый… Спасибо за совет, отец Бенедикт, но коли нет для меня иного пути…

Она выразительно глянула на дверь.

Монах кивнул. Монах подобрел лицом, хотя глаза его по-прежнему обдавали стальным холодком.

– Что ж, есть еще один способ, дочь моя. Верный способ. Если ты сильна духом и крепка верой, то во искупление грехов своих не медля отправляйся в Святую Землю поклониться Гробу Господню. Я знавал немало женщин, чье иссохшее чрево оживало после паломничества к Иерусалимским святыням. Думаю, Господь, видя твое усердие и раскаяние, смилостивится и над тобой тоже. И в великой милости своей простит грех великий. И тебе простит, и Вацлаву твоему.

Агделайда Краковская посветлела. Вновь пала на колени, прильнула устами к крепкой руке странника:

– Благодарю, святой отец! Надежда, что мне подарена…

Рука богомольца вырвалась. Указательный палец поднялся назидательно.

– Уйми веселье и не радуйся прежде времени. Дорога твоя будет нелегкой и долгой. Ибо ты должна смирить гордыню и отправиться в путь, как подобает кающейся грешнице – без свиты, без мужниной или чьей-либо еще защиты, пешком и в убогом рубище.

Полячка улыбнулась в ответ:

– Для меня это лучше, чем провести остаток дней в монастыре. Сколь ни трудна дорога, рано или поздно она завершится. А уж когда я вернусь к Вацлаву, все у нас будет иначе. Совсем иначе. Вот только…

Она задумалась.

– Что тревожит тебя, дочь моя? – спросил латинянин.

– Вацлав ни за что на свете не согласится отпустить меня одну.

– Даже ради спасения твоей и своей души? Даже ради обретения сына или дочери?

– Видите ли, святой отец, мы уже расставались не единожды. И теперь мой супруг боится потерять меня снова. Я хорошо знаю Вацлава – он, скорее, посадит меня под замок, либо сам отправится следом – тайно ли, явно ли. А ведь это не будет угодно Господу?

Отец Бенедикт чуть скривил губы в подобии улыбки:

– Не будет. Но тебе совсем необязательно говорить обо всем мужу. Коли любит – он поймет и примет тебя после возвращения из Святой Земли. А нет – так нужен ли тебе такой супруг? Решайся.

Аделаида, помолчав несколько секунд, кивнула:

– Я решилась, святой отец.

– А я благословляю! Аминь!

Странствующий монах осенил склоненную голову княжны крестным знамением …

– Ох, и не нравится мне этот латинянин. – Сотник Дмитрий еще раз зыркнул на затянутое пузырем окно.

– Что ж так? – Бурцев и сам не отводил глаз от дома. Неспокойно отчего-то было на душе.

– Да уж больно сыто выглядит для калики перехожего.

– Ну, мало ли… паломников из Святой Земли многие привечают. И накормят, и напоят. Не одни ж Болеслав с Кунигундой такие сердобольные.

Дмитрий гнул свое:

– Вон и Бурангулка верно подметил: пехом монах прибыл, а обувка-то не сбита даже, не стерта. Как же он дошел до Пскова, не стоптав подошвы, а? Не по воздуху же перенесся!

Татарский юзбаши Бурангул стоял тут же – цокал языком, качал головой, твердил без умолку:

– Плохой гость, плохой…

– Да уж, конечно, – из последних сил бодрился Бурцев. – Незваный гость – он завсегда хуже татарина.

Никто не улыбнулся.

– Плохой гость… – повторил степняк.

– Моя тоже так думайся, – вставил свое слово китайский мудрец Сыма Цзян. – Не похожая эта путника на божья человечка. Беда можется статься.

– Ну, хватит вам, накаркаете еще!

Блин, сговорились, они, что ли… Вот ведь тоже друзья-соратнички! Вместо того, чтоб успокоить – нервы треплют. Хорошо хоть Освальд со Збыславом и дядькой Адамом не принимают участия в импровизированном слете кассандр. Пока новгородец, татарин и китаец в три голоса грузили воеводу мрачными пророчествами, польский рыцарь, здоровяк-литвин и пожилой прусский лучник оживленно обсуждали новости, принесенные пилигримом из Польши.

– А ты, все-таки, подумай, Василь, – не унимался Дмитрий.

Бурцев поморщился. Да думает он, думает… Не каждый день ведь встречается накачанный, как культурист, паломник. Но крест, даденный Болеславом, снимал с монаха все подозрения. Ну, или почти все. Аделаида подделку раскусила бы в два счета. Да и он сам тоже. Нательный крестик жены Бурцев изучил до мельчайших подробностей. Заметил бы, если б что не так.

Княжна вышла на порог первой. Не вышла – выскочила, козочкой сбежала. Радостная, веселая. От былой кручины не осталось и следа. И все тревожные мысли Бурцева вмиг улетучились. Улыбается Аделаидка – да и ладно! За то странному пилигриму многое простить можно. Эх, выведать бы еще, чем пронял так паломник нашу несмеяну.

Отец Бенедикт со своей котомкой появился следом. Неторопливый, но тоже довольный. Будто кот, слизнувший чужую сметану.

Бурцев попросил Дмитрия:

– Кликни какого-нибудь отрока из молодшей дружины – да посмышленей. Пусть пристроит гостя на отдых.

Добавил, подумав:

– Ну, и присмотрит пусть за святым отцом. Так, на всякий случай.

Новгородец понял. Правильно понял. Кивнул:

– Двух лучших отроков при латинянине поставлю. Глаз с него ребятки мои не спустят.

… А ночью было круто и страстно.

– Милый! Милый! Любый мой!

Только что народившийся молодой месяц тщился заглянуть за мутный бычий пузырь окна, а Аделаида, охладевшая в последнее время ко всем радостям жизни, словно пыталась наверстать упущенное.

– Милый! Милый!… А-а-ах!

– Ну, ты даешь, подруга! – Бурцев, обессиленный и счастливый, едва дополз со смятого ложа до братины с медовухой. – Откуда такая ненасытность-то? Прямо как последний день вместе живем.

В густом полумраке опочивальне воевода не видел, как посерьезнело и погрустнело лицо жены.