Его знали все постовые милиционеры, охранявшие Кремль, особенно хорошо те, что дежурили около Спасской башни. Его лицо было хорошо знакомо офицерам роты почетного караула и тем из ее солдат, кто стоял около Вечного огня не первый год. Многие ловили себя на мысли, что он им кого-то напоминает, то ли политика, то ли полководца, то ли писателя.
Но кого точно – вспомнить не мог никто.
Выглядел он как обычный московский бомж – грязный и вонючий, в длинном неопрятном пальто и стоптанных сапогах. Странно было только то, что у него не росла борода, да еще чудной казалась привычка носить на шее веревочку с болтавшимися на ней блестящими цацками – крышками от консервных банок, чайными ложками, медалями с собачьих выставок.
Он приходил на Красную площадь каждый день, за исключением тех случаев, когда она была закрыта. Но и тогда он маячил где-то у внешнего кордона оцепления и иногда делал попытки проникнуть внутрь.
Пару раз это получалось.
Иногда у него выходило пробраться внутрь Кремля. Его видели около колокольни Ивана Великого, рядом со зданием бывшего Арсенала и даже у Благовещенской башни. Пару раз выводили силой, а однажды, когда во время приема иностранного гостя чуть не случился небольшой скандал, собрались поколотить, но почему-то ни у кого не поднялась рука.
Чаще всего он просто стоял около Спасской башни, смотрел на нее и морщился, точно пытался что-то вспомнить. Или шагал к Мавзолею и дальше, к Сенатской башне, и бродил по некрополю, подолгу останавливаясь у каждой могилы. Вглядывался в надписи и шевелил губами.
Голос его слышали немногие, звучал он неприятно, слова произносились с трудом и с причмокиванием. Это наводило на мысли о вставной челюсти, но откуда она у нищего бродяги?
Особенно часто он останавливался у той могилы, что располагалась между Дзержинским и Свердловым.
И еще имелась у него чудная особенность – теряться из виду, пропадать из поля зрения. Вроде бы только что он был, стоял рядом, хмурился и вонял помойкой, а вдруг пропадал, точно сквозь брусчатку проваливался.
Порой так же внезапно, как и исчезал, он появлялся, и увидевший его прямо перед собой невольно вздрагивал.
По слухам этот плотный, среднего роста мужчина впервые появился на Красной площади в начале девяностых. После того как великая страна превратилась в кучку независимых осколков, а те погрузились в пучину экономического кризиса. Тогда бомжи сделались привычным элементом городского пейзажа, а милиции стало не до того, чтобы их гонять.
Позже на Красной площади навели порядок. Бомжи там появляться перестали, а многие из тех, кто начал бродяжничать в начале девяностых, умерли от холода, пьянства или болезней.
Но любитель разглядывать Спасскую башню выжил и даже вроде бы не постарел. Черные глаза его не выцвели, темные с проседью волосы не вылезли, и столь же густыми остались брови.
А коллекция металлических побрякушек на веревочке стала больше.