Русская война. 1854

Глава 9

Стою, очень хочется почесать затылок. Мы уже два часа обсуждаем всякие схемы, в процессе я вытащил из одной ракеты деревянную направляющую, чтобы рисовать для наглядности на земле. И вот умудрился ее сломать.

— Наверно, пора заканчивать, — я все-таки почесался. — Начинаем делать то, что задумали, а завтра смотрим, как все пойдет, и, если что, вносим коррективы.

— Может, все-таки оставим матросов отдельно, солдат отдельно? — еще раз переспросил Ильинский.

— Если бы нас ждал один бой, то я бы согласился, но нам тут несколько месяцев стоять. Либо станем единым целым, либо сдохнем. Не мы сами, так те, кто нам доверился.

— Хорошо, — Ильинский кивнул. Он все еще сомневался, что осада может так затянуться, но при этом почему-то верил в меня. — Тогда делаем, как ты предложил. Один отряд на первой линии, второй в километре на укрепленной позиции готов включиться в случае необходимости. Третий на тренировке, четвертый отдыхает в городе. Меняем их по кругу каждые два дня.

— Пока союзники еще не подошли к городу, в подготовке позиций участвуют все кроме учебного отряда. А вот начнется война, тогда и отдохнем, — после этих моих слов Лесовский поперхнулся и закашлялся.

— Ты уверен, что провода нужно тянуть на все позиции? — Ильинский вспомнил про еще одно свое сомнение. — Даже спрашивать не буду, где ты хочешь достать столько телеграфов, чтобы это все объединить, но… Разве, вообще, имеет смысл настолько контролировать каждую часть нашего отряда?

До этого я рассказывал про скорость реакции на действия противника, но, кажется, моряка это не впечатлило.

— Возможно, на наши четыре сотни хватит крика и звуковых сигналов, — согласился я. — Но это пока! Я рассчитываю, что мы будем лучшими, что будем расти, и как ты собираешься управлять отрядом, когда тебе доверят полк? Или дивизию? Так что будем учиться, пока есть такая возможность.

— Хорошо, — сдался Ильинский, который взялся быть старшим по укреплениям. — Тогда копаем позиции по твоей схеме, тянем провода, делаем дренаж.

— На мне закупка, — закивал Лесовский. Бывший мичман выглядел слишком романтичным для столь обыденной задачи, но с ним пойдет ефрейтор Игнатьев, так что вместе должны справиться.

— Сначала надо получить все, что нам причитается от интендантов, — напомнил я. — Мясо, пшено, водка. Потом закупка того, чего не хватает. Овощи и гусиный жир.

Первое для витаминов, второе… Я вспомнил про холода и то, как боролись с обморожениями на полвека позже в армии знаменитого Белого Генерала Скобелева. Он очень внимательно следил за экипировкой своих солдат, и каждый из них получал баночку с гусиным жиром, чтобы обмазывать ноги, и те действительно не мерзли. Не идеальное средство, но точно рабочее. Потери, как боевые, так и небоевые, у Михаила Дмитриевича были очень низкими.

— Если не найду в городе, то поищу в татарских деревнях, — Лесовский сверился со списком. — Там же можно будет купить бочки, чтобы хранить воду. А хлор для дезинфекции поищу в аптеках.

С последним меня ждало больше всего сюрпризов. Как оказалось, хлор открыли давно, и почти сразу Клод-Луи Бертолле доказал его дезинфицирующие свойства. Им даже пользовались во время эпидемии холеры еще в тридцать первом году… И все! Потом забыли и отложили на случай новой большой напасти, а для регулярной обработки его начнут использовать только в двадцатом веке.

Начали бы! Лично я планирую, что у меня в отряде никто не будет болеть. По крайней мере, из-за моей глупости.

— Если не будет в аптеках, то оставь заявки интендантам флота. После того, как у союзников в Варне была вспышка, точно помню, что нам что-то такое привозили, — поделился важной информацией Ильинский.

— Тогда оттуда и начну, — просиял Лесовский. Судя по его лицу, до этого он в успех особо не верил и даже шепотом жалел, что в городе стало слишком мало евреев.

Я уточнил и услышал еще одну удивительную историю. Около двадцати лет назад некоторые еврейские торговцы придумали на диво прибыльное дело. Давать деньги в долг под смешной процент. Вернее, под смешные пять процентов! В день! Я даже переспросил… Несмотря на подобные расценки, желающие находились. Более того, через пару лет почти все офицеры флота оказались в долгах.

Дошло до того, что Николай Первый лично приезжал в Севастополь, разбирался в ситуации и считал, сколько раз ростовщики успели вернуть все выданные ими деньги. В итоге было принято решение, что долгов больше нет, а евреи должны покинуть город. «Жесточайшее и несправедливейшее решение», как его называли в зарубежной прессе. А вот моряки стали любить царя еще больше.

Лесовский рассказал мне все это по дороге на позиции. Здесь я договорился с Игнатьевым о первых тренировках с личным составом на завтра, а потом поспешил в город. До вечернего приема было еще полдня, но я планировал по пути заглянуть в одно место… Место, куда мне бы самому очень не хотелось попасть, но на войне от такого не стоит зарекаться. Итак, я шел в военный госпиталь.

До первой бомбардировки города он располагался на Корабельной стороне Южной бухты, в Александровских казармах. После прямого попадания будет принято решение о его переводе на Павловский мысок, где даже в мое время до сих пор стоит госпиталь Вооруженных сил РФ имени Пирогова. Кстати, как мне сообщил при входе на территорию больницы один из пациентов, самого Пирогова тут еще нет. Несмотря на слухи, приедет он только в ноябре, а пока за главного тут Христиан Людвиг Гейнрих.

Неизвестное для меня из будущего имя, но вот местные им довольны. При нем и отдельные отделения для женщин были созданы. А еще для сифилитиков, чесоточных, глазных больных и, что меня особенно заинтересовало, аптека с лабораторией. Сразу появилась идея об антибиотиках, вот только…

Сначала бы вспомнить хоть что-то, а лучше попробовать воссоздать опыты Флеминга. Там ведь ничего сложного: несколько видов плесени, колония какой-нибудь заразы. В теории хватит яблока, куска хлеба и пары дней наблюдений. Или лучше не терять время и по примеру Зинаиды Ермольевой, создательницы антибиотиков в СССР, обратиться к плесени из мокрых подвалов? Тут этого добра точно достаточно.

— Григорий Дмитриевич, рад вас видеть, — из размышлений меня вывел знакомый голос.

— Степан Георгиевич, — я радостно улыбнулся бородатому казаку, быстро оглядывая его палату.

К счастью, даже с учетом нагрузки после сражения на Альме наши медицинские службы пока справлялись с потоком раненых. И сам Степан, и лежащие на соседних койках другие пациенты выглядели чистыми, их повязки свежими. Смущало только то, что инфекционных больных никто не отделял от обычных, да и духота тут стояла.

— Я открою окно, — не теряя времени, я подошел к ближайшей раме, отогнул фиксирующий ее гвоздь, а потом распахнул, пуская внутрь воздух.

— Хорошо-то как! — потянул молодой парень с характерной светлой полоской на верхней части лба. Значит, моряк.

— Холодно! — возмутился мужчина лет шестидесяти с одутловатым лицом и носом картошкой. — Закрой, а то продует. А нам болеть вдобавок к ранам совсем ни к чему.

— Раз в пару часов нужно проветривать. Без свежего воздуха в тепле тем же самым бактериям просто раздолье размножаться самим и множить ваши болезни. Или вы Левенгука не читали? — обращение к авторитетам сработало, и мужчина растерянно замолчал.

Или не ожидал, что я буду в принципе возражать? Судя по тому, как побледнел Степан, кажется, я опять не учел чьего-то титула. Взгляд заметался в поисках мундира, чтобы определиться с тем, кого я встретил, но верхней одежды в палате не было.

— Представьтесь, — мужчина нахмурил брови, грозно пошевелив переходящими в бороду усами.

— Штабс-капитан Щербачев Григорий Дмитриевич, — я по привычке тела вытянулся. — Командую ротой в новом сводном отряде из моряков и владимирцев.

Когда я начал говорить, усач сначала еще больше помрачнел, но потом неожиданно расслабился.

— Говоришь, владимирцы? — он смерил меня взглядом. — Спасибо, что присмотрел за моими орлами. Говорят, вы хорошо себя показали, не меньше двухсот англичан покрошили. А я Онуфрий Александрович Квицинский.

Генерал-лейтенант… Продолжил я за него. Третий чин в табели о рангах, это очень и очень круто. А я с ним хоть и на «вы», но опять без «превосходительства», еще и Левенгуком тыкал. И что за бардак тут творится? Таких людей, да в общей палате держат! Или это из-за того, что расширение госпиталя еще не довели до конца?

— Врут, собаки, ваше превосходительство, — я так растерялся, что начал болтать все, что придет в голову. — Не меньше пятисот положили, и это только в последней атаке. Вместе, думаю, и на тысячу потянет.

Генерал долго смотрел на меня, а потом раскатисто захохотал. Недолго, через мгновение остановился, видимо, еще раны сказывались, но обижаться на меня точно никто не собирался.

— Дерзкий ты, — продолжил он уже спокойно. — Я, когда начинал подпоручиком в десятом, таким же был. Присмотри за моими, пока я поправляюсь.

— Есть присмотреть! — бойко ответил я, а потом добавил уже нормальным голосом. — Только вы все же проветривайте, ваше превосходительство. Пока окно открыто, все лежите под одеялами, чтобы действительно не продуло, а потом уже как хотите.

Генерал махнул рукой, то ли соглашаясь, то ли просто отказываясь спорить. Ну, а я взял слово со Степана, что он присмотрит за окнами. Потом бородатый казак рассказывал о том, как проходит лечение. Как выяснилось, медицинская служба в империи была поставлена неплохо. Пока еще не все доделали, но госпиталь в итоге должен был выйти на пятый класс по оборудованию. Тысяча восемьсот коек, запасное вещевое имущество на полторы тысячи человек и перевязочный материал еще на шесть тысяч. Очень внушительно, но все равно недостаточно, учитывая, какие нас ждут бои уже в ближайшем будущем.

Потом пришла моя очередь рассказывать, и я выдал со всеми деталями про Альму и захват обоза. Для Квицинского, прислушивающегося к разговору, выделил владимирцев. Хотя те и так молодцы, не надо было ничего приукрашивать. Мой рассказ неплохо скрасил будни двух десятков раненых, лежащих в палате, и к концу истории они почти в полном составе подобрались к нам поближе. Те, кто мог самостоятельно передвигаться.

— А кто входил в ваш отряд из матросов? — спросил тот самый парень, чью принадлежность к флоту я уже угадал.

— Абордажные команды с бригов «Эней» и «Ясон».

— Значит, и Лесовский там был. Мы вместе выпускались, вместе стали мичманами, — пояснил парень.

— Кстати, он уже лейтенант, — задал я для молодого офицера новую цель. Пусть будет ради чего выбираться из госпиталя. — Получил за эвакуацию раненых.

— А правда, что вы за один раз сотню ракет потратили? — спросил еще один мужчина. Этот был взрослее, у кровати лежала стопка исписанных листов, и я почему-то сразу решил, что передо мной артиллерист.

— Ракета — это всего лишь оружие, — ответил я. — Моей задачей было сохранить бойцов, чтобы было кому сейчас защищать город. Заодно опробовали в деле одну из новых стратегий, придуманных в столице. Использовать ракеты не как неточную замену артиллерии, а как переносные пушки поддержки пехоты.

— А вы чем-то похожи на Бонапарта, — неожиданно выдал артиллерист. — Тот тоже в свое время изменил поле боя, показав, как можно переворачивать исход сражений. Вытащил пушки из тыла, поставив их на передней линии и до последнего расстреливая атакующие колонны. Ваша идея с ракетами чем-то похожа, не находите?

Уже второй раз мои идеи берут и легко встраивают в систему уже известных открытий. До этого Меншиков огорошил меня с цивилизациями, теперь обычный артиллерист ставит на одну линию меня и Наполеона. Лестно, но неуютно… Издержки образованного общества.

— Что-то есть, — не стал спорить я. — Однако мое решение в условиях текущей войны просто напрашивается. Как увеличение дальности картечного выстрела или использование укрытий в условиях, когда враг стреляет дальше тебя. А вот ваши слова про пушки на передней линии… Тогда, в начале века, это была еще одна революция, только на поле боя. Сейчас же, мне кажется, тактика Наполеона уже устарела.

— Что вы имеете в виду? — Квицинский долго держался в стороне от разговора, но в итоге все же не выдержал.

Наверно, где-то в другом месте генерал никогда бы не стал слушать штабс-капитана. Но здесь, в госпитале, скука способна еще и не на такие чудеса.

— Два момента, — я начал загибать пальцы. — Первый касается гладкоствольных пушек и снарядов с картечью. Сейчас сложилась удивительная ситуация, когда дальность выстрела из штуцера сравнялась с дальностью выстрела из пушки. Это настолько же невероятно, насколько быстро и будет исправлено. Но пока это так, ставить орудия на первой линии без укрытий для обслуги — это, считай, подарок врагу. Второй момент касается нарезного оружия. Оно стреляет дальше и точнее. Настолько, что позволяет фактически повторить недавно совершенный выстрел и попасть в ту же самую цель.

— И зачем же попадать в ту же самую цель? — артиллерист слушал меня, хмурился, но в целом не возражал.

— В ту же самую — нет смысла. Но представим ситуацию, что недалеко от врага есть наш наводчик, который по протянутой на пару километров линии телеграфа передает информацию на батарею. Та вносит корректировки с учетом прошлых выстрелов и подбирается все ближе и ближе к вражеской позиции. Пока не поразит ее.

— И зачем нам телеграф и этот корректировщик, если я и сам смогу все это сделать? — артиллерист усмехнулся.

— А затем, что ваше орудие стоит с обратной стороны холма. Вы не видите врага, он вас тоже. Ему без такого наводчика не попасть, а вы — разносите позицию за позицией. Одна батарея, которая знает, куда стрелять, против хоть десятка незрячих. Как думаете, кто победит?

— Я думаю, что это звучит уж слишком невероятно, — артиллерист отвернулся, потеряв интерес к разговору, а вот Квицинский молчал и кусал губу.

— Думаете, враг может так поступить? Я представляю, что бы сам делал в такой ситуации, и не вижу выхода кроме прямого удара или отступления.

— Если ударите, на передней линии моих окопов стоят заряженные картечью пушки. Им не было смысла стрелять раньше, но вот пехоту они встретят как надо.

Генерал побледнел, видимо, представив потери:

— Где? Где вы про это читали? Кто использует такую тактику?

— Пока никто, — я покачал головой. — Как сказал ваш сосед, пока это звучит слишком невероятно. Но хочется, чтобы в итоге первыми ее использовали мы.

— Знаете что, — Квицинский вскинул взгляд вверх, а потом опустил его, словно кивнув каким-то своим мыслям. — До этого я думал попроситься в отставку. У меня достаточно ранений, чтобы подумать о мирной жизни. Но теперь я останусь. Выйду отсюда, попрошу Александра Сергеевича перевести меня к вам, и мы попробуем воплотить в жизнь эту вашу идею.

— Нам нужны будут лучшие пушки, одинаковые ядра, придется рассчитать таблицы для стрельбы под разным углом и на разные дистанции… — я не ожидал, что кто-то может так быстро согласиться на мои идеи. Рассказывал, надеялся, но не больше.

А тут целый генерал легко принял мою сторону. Словно ему просто не хватало того, во что можно поверить, получив надежду на победу. И не только ему.

— Капитан-лейтенант тридцать второго флотского экипажа, командир пароходофрегата «Херсонес» Иван Григорьевич Руднев, — неожиданно представился «артиллерист». — Пока вы рисовали красивые картины, то казались пустым прожектером, мечтателем. Но сейчас… Прошу разрешить мне принять участие в ваших испытаниях.

В голове закрутились мысли, а что сейчас вообще известно о баллистике. Вроде бы проводятся исследования влияния трения на выстрел, все это учитывают в артиллерийских училищах. Но вот ту же скорость на разных точках траектории будет мерить только Крупп лет через двадцать пять. А дифференциальные уравнения, чтобы все это рассчитать, и вовсе придумают на границе века.

— И ты их помнишь? — с восхищением уточнила моя местная память.

— Нет, конечно, — честно признался я. — Только название, а вот что за ним стоит… Кто бы знал, что подобное может пригодиться в реальной жизни.

— И тогда что? — расстроилась память.

— Тогда будем считать на практике. Метод подбора никто не отменял.

Я тряхнул головой, еще даже не представляя, сколько всего придется учитывать.

— Конечно, Иван Григорьевич, я буду очень рад вашей помощи, — уже вслух я ответил довольно кивнувшему капитану.

Да уж, совсем не так я представлял себе поход в больницу. Думал, ну, может, гипсовую повязку научу местных делать. А их уже делают: ввели в обиход благодаря Пирогову после кавказского похода сорок восьмого года. И вместо этого мы просто поговорили. Да как! Может, и я кого-то впечатлил, но самого меня эти люди поразили сильнее. Горячие, умные, жадные до нового. И до победы!

Попрощавшись со всеми и отдельно пожелав выздоровления Степану, я отправился домой. До вечернего приема оставалось еще два часа…