Рубиновая звезда (Сборник)

ВОЗВРАЩЕНИЕ «ЗВЕЗДНОГО ОХОТНИКА»

Космический корабль возвращался на Землю из далекого рейса. Каждая секунда сокращала расстояние между космолетом и родной планетой на десятки тысяч километров. В штурманской рубке по карте, спаренной со звездным компасом и электронно-вычислительными устройствами, стремительно катилась крохотная зеленая искорка, показывая путь корабля.

Свободные от вахты члены экипажа заканчивали обед в кают-компании. Командирское место за столом занимал начальник экспедиции астрокапитан Владимир Платонович Кутузов, рослый, крупный человек с резко очерченными, выразительными чертами лица. Высокий лоб под копной пепельно-серых волос опоясывало, как и у других астронавтов, блестящее кольцо прибора биологической защиты, оберегающего организм от перегрузок в полете.

По правую руку от Кутузова сидела немолодая женщина с большими карими глазами и по-девичьи нежным румянцем — дублер астронавигатора Нина Яковлевна Снежко. Напротив, положив на стол длинные тонкие пальцы артиста, покачивался в кресле и еле слышно отбивал носком ботинка какой-то музыкальный ритм «хозяин» всей электроники корабля, главный инженер Олег Константинович Русанов.

Врач корабля индонезиец Кан-Кен-Бон, сухонький, в неизменной, до горла застегнутой светлой куртке и с такой же неизменной ласковой улыбкой, вопросительно поглядывал на него, но ответа не получал.

Кутузов отодвинул десерт — тарелку с замороженной клубникой. И наконец, нарушив молчание за столом, нагнулся к Русанову, вполголоса спросил:

— Ну как, Олег?

— Ничего, — вздохнул инженер. — Пока ничего, Владимир Платонович…

Астрокапитан сомкнул кисти рук, опустил на них подбородок с глубокой ямкой посредине. Закрыл глаза.

— Ни-че-го!…

Нина Яковлевна подошла к музыкальному комбайну, вставила в аппарат рулончик пленки. На круглом выпуклом зеркале возник оркестр.

— «Марш звездоплавателей», — объявил диктор.

Дирижер взмахнул палочкой. Океанской волной хлынула в салон мелодия, торжественная, бравурная, звенящая. В зеркале появился знаменитый певец-негр. И, покрывая оркестр, зазвучал бас необыкновенной мощи:

Мир далеких созвездий

Человеку открыт,

Мир далеких созвездий

Человека манит.

Служит компасом разум

Смелым детям Земли,

По космическим трассам

Мы ведем корабли.

Труд опасный упорно

Межпланетчик вершит,

Путь среди метеоров

Нас, друзья, не страшит!

Астронавты часто в свободные минуты смотрели стереофильмы. Особенным успехом пользовались у них видовые: берега Черного моря с набегающими голубыми волнами, снежные вершины Кавказа, изумрудные рощи Подмосковья, колосящаяся на полях и волнуемая ветром золотая сибирская нива, — все это, щедро залитое жарким солнечным светом. Но Кутузов особенно любил вот эту пленку, и Снежко рассчитывала, что она его развлечет. Музыка марша всегда зажигала астрокапитана. Бас гремел:

По просторам Вселенной

Мы стремим свой полет…

Кутузов слушал, не открывая глаз. Потом сказал:

— Выключите, пожалуйста.

Все понимали его состояние. Годы, проведенные астронавтами в космосе, казались короткими по сравнению с оставшимися часами. Тоска? Нет, тосковать в полете было некогда: вахты, расчеты, наблюдения, обработка материалов… Каждый отдавался своему делу самозабвенно. Люди большого таланта, большого знания и большого мужества, они были вместе с тем и людьми большой выдержки. Кутузов являлся, одним из двух наиболее опытных специалистов. Остальные также не были новичками в космосе. И все же… все же чувства, которые не принято было проявлять в этом коллективе и которым разведчик космоса не должен давать воли, прорывались.

Кутузов — и тот сдал! Кутузов, один из первых звездных капитанов, про которого говорили, что нервы у него выкованы из бериллиевой бронзы! Он вдруг поднялся, махнув рукой, пошел из салона.

Никто не осудил его. И были тому особые, необычные, уважительные причины.

Революция в физике, происходившая в тот период, привела к поразительным свершениям. Самым важным из них было овладение антивеществом. Первенство здесь принадлежало советской науке.

А еще через несколько лет был открыт новый заурановый элемент — металл, названный прогрессием. Из титана в сочетании с прогрессием был создан сплав астролит, подлинный «звездный металл», необычайный по жаростойкости и прочности. Ему не были страшны ни тысячеградусные температуры, возникающие в камерах сгорания космолетов, ни страшный холод межпланетного пространства. Были построены принципиально новые двигатели, работающие на антивеществе, и астронавтика двинулась вперед исполинскими шагами.

Первые корабли, отправленные с искусственных спутников Земли и с космодрома на Луне, достигли ближайших планет — Марса и Венеры. Но скоро отпала надобность и в этих заатмосферных трамплинах: ученые и конструкторы оснастили корабли антигравитационными устройствами, которые позволяли преодолевать земное притяжение с минимальной затратой энергии.

На очереди был полет к ближайшим звездам. Руками советских людей было создано еще одно техническое чудо — космолет «Звездный охотник». Так назвали его в честь самого красивого созвездия на земном небе, три крупнейшие звезды которого горят рядом на одной прямой, как три голубых сигнальных фонарика.

Пришел день — и «Звездный охотник» направился за пределы Солнечной системы, к ближайшей звезде Альфа Центавра А, свет от которой доходит к нам через несколько лет. Экипаж корабля, прочно сложившийся в предыдущих полетах, получил задание: обогнуть эту звезду и, разведав обстановку, вернуться на Землю.

Для земных ученых Альфа Центавра А представляла особый интерес, как почти точная копия нашего Солнца: тот же размер, та же масса, светимость, плотность, тот же спектральный класс и та же температура. В звездных реестрах она значится как «двойная звезда», ибо вместе со спутником своим — Альфой Центаврой Б — представляет систему из двух почти одинаковых солнц. Если в эту систему входят планеты, то условия существования на них должны быть очень схожи с земными.

«Звездный охотник» вырвался за пределы Земли и понесся в океан Вселенной, полный тайн и опасностей…

Астронавты оказались в мире, где действовали свои, необычные, во многом не познанные человеком законы, в пространстве, где нет ни низа, ни верха, ни погоды, ни смены дня и ночи. Они мчались мимо солнца. Но это было не то ласковое земное светило, которое щедро расточало силы жизни с голубого купола. Иное солнце простирало свой гигантский диск на черном, как китайская тушь, небе: оно пылало нестерпимо ярким, ртутно-фиолетовым огнем, посылая излучения, смертельные для всего живого. Грозный лик его обрамляли кровавые фонтаны протуберанцев и венчала крылатая корона. В этой Вселенной не было звуков, и вечно ревущий ядерный взрыв в недрах светила свершался в безмерном, великом безмолвии.

Но и это потрясающее видение осталось позади, превратилось в слабый проблеск маяка… Скорость космолета возрастала, приближаясь к субсветовой. Впереди были только немигающие звезды, которые казались наблюдателям острыми наконечниками стрел, летящих на корабль, и путь, превышающий уже пройденное расстояние в 270 тысяч раз…

Электронные часы-календарь в штурманской рубке показывали два времени: один циферблат — земное время, другой — время космическое, то есть текущее на корабле. Космолет покинул Землю четыре с лишним года назад, и люди на борту «Звездного охотника» состарились на такой же срок. Но на Земле за это время протекло почти пятнадцать лет!…

И припомнился Русанову последний разговор с двенадцатилетним сыном. Примостившись на стул к отцу и обняв его рукой за шею, Валерка спрашивал:

— Почему ты не хочешь взять меня с собой?

— Это невозможно.

— Пятнадцать лет! Я буду скучать, папа!

— Я тоже…

Русанов заглянул сыну в глаза.

— Когда я вернусь, ты будешь уже взрослым, сынок. И я хочу, вернувшись, застать тебя настоящим человеком…

— Я обещаю тебе, папа… Но, — инженер увидел, как глаза сына затянулись влагой, услышал, как вздрогнул вдруг его голос, — если вы… не вернетесь?

Русанов-старший стал серьезным. Положив руки на плечи сына, твердо ответил:

— Тогда полетишь ты!

…Кроме долгой разлуки с близкими, тягостной, но неизбежной, в пути непредвиденно возникло еще одно обстоятельство. Оно-то особенно волновало астронавтов во все эти годы полета, короткие на корабле, долгие на Земле: они совершенно не знали, что встретят, возвратясь на родную планету.

Связь с Землей прервалась на втором месяце полета, и никто на борту не мог сказать, что было тому причиной. Может быть, в межзвездном пространстве имелись «мертвые» зоны, не пропускающие радиоволны? Может быть, неизвестные излучения, которые открыл член экипажа физик Марков, забивали сигналы с Земли? Может быть, виной тому явился странный «метеорит», какое-то таинственное тело, которое гналось за кораблем, долго и настойчиво догоняя его? Что это было? Управляемый снаряд? Или сам корабль, подобный планете, обрел свойства притяжения, и прохожий астероид «пристраивался» к космолету в качестве спутника? Это были загадки, которые космос в дальнейшем то и дело загадывал им. Так или иначе связь как ножом отрезало, приемные и передающие устройства упорно бездействовали.

А тревога, тяжелым камнем павшая на сердце, усугублялась тем, что последние известия, дошедшие с Земли, были зловещими. После нескольких спокойных лет, когда смягчилась международная напряженность и люди труда во всем мире смогли вздохнуть спокойно, произошло событие, поставившее человечество на грань термоядерной войны.

Это был нелепый случай, результат игры с огнем. Печальным «героем» истории явился один иностранный летчик, который принял двигавшийся в тропосфере безобидный автоматический разведчик погоды за советский межконтинентальный снаряд.

Последнее сообщение с Земли, принятое на «Звездном охотнике» и оборвавшееся на половине, говорило о том, что положение чрезвычайно серьезно.

И больше ничего. Ничего на протяжении четырех лет по часам корабля…

В кают-компании шли ожесточенные дебаты на политические темы. Кутузов угрюмо выслушивал их, но сам молчал. Разговоры взвинчивали нервы людей, и он наконец своей командирской властью положил им конец.

— Не будем питаться самодельными домыслами и гипотезами, — заявил астрокапитан. — Это ни к чему хорошему не приведет. Потерпите. Восстановится связь — и мы все узнаем.

Но связь восстановить не удалось, хотя все устройства внешне были в порядке. Здесь действовали загадочные силы, которые человеческое знание не могло пока ни постигнуть, ни устранить.

Каждую вахту на вопрос: «Есть что-нибудь?» — Кутузов слышал от физика Маркова стандартный ответ: «Пока ничего, Владимир Платонович…»

И так четыре года.

Теперь, уже в преддверии Земли, с неодолимой настойчивостью преследовали Кутузова повсюду — на посту, за столом, в минуты отдыха, даже во сне — одни и те же мысли: «Что там? Что, если тут виной не радиоаппаратура, а… сама Земля? Земля, которая молчит…»

Каждый задавал себе один и тот же вопрос: «Что же победило — мир или война?» Куда теперь вернутся они: в новый, многоцветный, радостный мир или на выжженную, опустошенную планету, изрытую радиоактивными кратерами? Добыт большой научной ценности материал. Но будет ли кому вручить его?

И ярким огоньком вспыхивала надежда, росла, согревала.

Курс — Земля.

В сферу притяжения Земли «Звездный охотник» вошел на минимальной, то есть первой космической, скорости. Теперь следовало выключить двигатели и на некоторое время превратиться в спутника своей родной планеты. Русанов и Марков, сменяясь, непрерывно хлопотали над приемными устройствами, но они по-прежнему бездействовали.

— Ну что ж, — сказал Кутузов, осунувшийся за двое последних бессонных суток. — Будем садиться!

Он послал во все концы корабля световой сигнал, приказывающий членам экипажа занять свои посты.

Наступал самый ответственный момент возвращения: при помощи специальных посадочных двигателей малой мощности нужно было ввести космолет в плотные слои земной атмосферы и на небольшой скорости искать площадку для приземления. Кутузов включил оптический пантовизор — аппарат для дальновидения.

Экран осветился. Кутузов, положив правую руку на рычаг управления посадочными двигателями, левой вращал рубчатое колесико пантовизора. На экране сперва туманно, потом все ясней и ясней начали проступать очертания земных материков. Прорезав слой облаков, корабль снизился и пошел над западным, ярко освещенным полушарием.

— Курс — север — северо-восток. Скорость — полтора километра в секунду, — сказал Кутузов крепким командирским голосом.

День угасал на экране пантовизора. Под кораблем стлался Северный Ледовитый океан, но — удивительная вещь! — без белой снеговой шапки на полюсе. И вот космолет уже над Беринговым проливом, перечеркнутым цепочкой огней.

— Владимир Платонович, смотрите, смотрите! — закричала Снежко. Плотину построили!

Но Кутузов видел и сам. Под ним мелькнуло величайшее гидротехническое сооружение, возведенное за годы, пока экипаж странствовал меж звезд. Один конец плотины упирался в советский берег, другой в американский. Значит, две великие державы сумели рука об руку осуществить великое гуманное дело! Растоплены вечные льды Северного Ледовитого океана… Значит…

— Значит, мир победил войну! — возбужденно подсказала Снежко. Товарищи…

В дверях штурманской рубки толпились экзобиолог Пугачев, Кан-Кен-Бон, астроботаник Пилипчук. На экране сияли созвездия новых городов, названий которых астронавты еще не знали.

Скорость шестьсот метров в секунду… пятьсот… триста.

Кутузов напряженно всматривался в экран. Происходило что-то странное: огни начали мигать, они то вспыхивали, то гасли с короткими промежутками.

Кутузов силился понять, что это означает… И вдруг его осенило: проще простого! Да это дедовская азбука Морзе! На Земле поняли, что у астронавтов отказала связь, и вот сигналят.

— «Пла-мен-ный при-вет по-ко-ри-те-лям кос-мо-са! — читал он вслух. Идите… посадку… район… Звездограда… Привет! Привет! Привет! Вам… открывает… объятия… Коммунистическая… Родина!»

Он повернулся к товарищам, шагнул к ним.

— Вы слышите? Коммунистическая Родина! Недаром мы летели в грядущее!

Кутузов перевел дух. Он видел кругом дорогие счастливые лица товарищей.