Роксана. Девочка у моря

Глава 1

Вглядываясь в морскую даль через распахнутые на террасу двери, я старательно делала вид, что не слушаю разумных доводов, дуэтом внушаемых мне четой Горонцовых.

— Роксана, ты ведёшь себя как капризный ребёнок! Пойми, ни один самый невероятный артефакт не стоит человеческой жизни, — сжав в тонких пальчиках кружевной платочек, который раз повторяла Глафира. Но видя, что я даже бровью не веду на её слова, умоляюще обратилась к мужу: — Николай Иванович, ну хоть ты скажи…

— Mon ami, может, Роксаночка права? — задумчиво пробормотал благо приобретённый дед. — Мне, честно говоря, тоже не хочется уезжать. Поместье не имеет стратегического значения, мороки, наведённые нашей чародейкой, такого качества, что в двух метрах ничего не увидишь, а с моря тем более. Мы же выходили на ялике из бухты и проверяли. Берег кажется пустынным и диким, а скалы монолитными и непроходимыми.

Но Глафира не унималась.

— А вдруг обстрел и ядро влетит в дом?

— А вдруг молния или ураган? — не выдержала я. — Ба, невозможно обезопаситься от всего. Даже в далёком от войны Москограде каждую зиму несколько десятков человек погибают от сосулек, падающих с крыш.

Увидев, как от моего резкого ответа нахмурились бровки графини, а глаза повлажнели, я подошла и обняла её. За последние четыре года моё тело вытянулось, обрело кое-какие формы, и я больше не смотрю на опекуншу снизу вверх. Мы с ней почти сровнялись в росте.

— Прости за резкость, родная! — поцеловала я Глафиру в щёку. — Но ты знаешь не хуже меня, что от судьбы не скроешься. А работу свою я никак бросить не могу. Очень значимый артефакт должен получиться для безопасности нашего поместья и Рыбачьего. Поэтому и должен он вызреть здесь, а не в столичном доме деда. Ещё неизвестно, как переходы повлияют на устойчивость задуманного. Поверь, что при первом признаке реальной опасности мы немедленно эвакуируемся. Дед, скажи.

Николай Иванович, после женитьбе на бабушке ставший нашим вечным третейским судьёй, привычно хмыкнул, закатил глаза и потряс головой, даже не стараясь скрыть ехидную усмешку.

Тренькнула почтовая шкатулка, и я, чтобы как-то разрядить обстановку, бросилась к ней.

— Что там? — поинтересовалась Глафира.

— Письмо от царевича Андрюши, — сморщив нос, пробормотала я, но бабушка услышала.

— Роксана-детка, невместно так называть члена императорской семьи, — строгим голосом попеняла она мне, но, скорее, по привычке. — Что-то серьёзное?

От Андрюши серьёзное?

После той встречи на именинах у Николая Ивановича Его Императорское Высочество стал оказывать мне некие знаки внимания — десятилетней девчушке от почти совершеннолетнего, без двух месяцев двадцатидвухлетнего парня. Он пару раз в месяц присылал вкуснющие шоколадные конфеты, умильных плюшевых зверушек, приличествующие барышням яркие книжки о букетах-рассветах с пожеланиями здоровья и поклонами Глафире Александровне. Когда бабушка с графом поженились, то и деду передавал тоже. Ми-ми-ми, сахарный сироп…. Бе-е-е-е.

Как об этих ухаживаниях прознал Таир, я не знаю.

Но не мог же он вдруг на пустом месте тоже начать демонстрировать своё внимание ко мне. Правда, его ухаживания были другими. На Новый Год из ханских конюшен мне прислали изумительной красоты лошадку. И был бы этот подарок крайне неприличен по стоимости своей, если бы не наша помолвка. Так бабушка сказала. Жениху можно. Пришлось учиться ездить верхом. Правда, я категорично отказалась от дамского седла. И так страшно, а тут ещё и невнятное нечто под попой. Для того чтобы выглядеть более-менее уместно, в три руки сшили мне юбку-брюки. Я — дизайнер-вдохновитель, бабушка — модельер-закройщик, Надия — швея. Получилось отлично. Встречные веерные складки скрывали штанины до того самого момента, когда надо было сесть в седло. Да и в положении верхом ноги были прикрыты пышностью сборок. Учителем верховой езды стал Николай Иванович.

Честно говоря, подарку я не обрадовалась. Времени и так не хватало — общеобразовательные уроки, музыка, работа в лаборатории, ежеутренние занятия спортом — теперь ещё и выездка добавилась. Вечером, едва добравшись до постели, я засыпала на лету. Но отказаться ни от одного из занятий я не могла. Необходимо соответствовать.

Но через год, когда в седле я держалась легко и уверенно, а поездки в Рыбачий стали еженедельными, подарок оценила. Как и ненавязчивое внимание жениха. Его подарки были уместны и полезны. То почтой пришлёт редкий алхимический ингредиент, совершенно необходимый для моей работы, то предложит непродолжительную прогулку. Благодаря Таиру я всё же побывала на тех самых развалинах на горе, о которых мечтала Ульяна. Ничего таинственного в руинах не было. Остатки древней сторожевой башни, одной из множества, расположенных вдоль побережья. В подзорную трубу я рассматривала такие же фрагменты строений на соседних горах. А вот в окрестностях Багчасарая, куда принц пригласил нашу семью на прогулку, в горах мы посетили древний действующий храм, нашедший приют в пещерах. Что меня удивило больше всего — святилище не было посвящено какому-то конкретному богу. Жрецы в нем служили Всевышнему, не называя имени.

Как раз там и прошла следующая моя инициация. Старик в хламиде до пят, подпоясанный вышитым кушаком, поманил за собой. Я, словно опоили чем, послушно пошла за ним. Путаный коридор с множеством поворотов, скрипучая дверь, тёмная комната с лавкой у стены. Прошла, села, и всё… Ничего больше не помню. Вернее, то, что помню иначе как бредом назвать нельзя. Странные лики, глухие монотонные звуки не то молитвы, не то песнопения, яркий свет, сменяющийся густой тьмой, и забытьё.

Пришла в себя, стоя у входа в храм, вдыхая свежий прохладный воздух и не понимая, как я здесь очутилась. Самым удивительным было то, что никто из моих сопровождающих не заметил моего отсутствия. Глафира, встретив меня у входа, спокойно спросила:

— Нагулялась? — удовлетворившись моим кивком, подхватила меня под руку, и мы пошли к повозке.

Но ночью поднялась температура, и я три дня провалялась с жаром почти в беспамятстве. Вновь перед внутренним взором мелькали те самые лики, а в ушах повторно звучали странные молитвы.

Прасковью, которой со дня на день было рожать, ко мне никто не пустил. Они с Константином после скромного венчания жили в Рыбачьем и с нетерпением ждали прибавления в семье.

Позвали Амину. Как знахарка с первого взгляда поняла моё состояние, я не знаю. Но она выгнала из комнаты всех, распахнула окна, впуская свежий воздух, позвала Акима, и они вдвоём принялись меня выхаживать. Чем-то поили, что-то втирали в ладони и ступни, какие-то слова шептали с двух сторон.

На четвёртый день я проснулась, чувствуя себя лёгкой, как белое облако, пролетавшее над морем в ярко-голубом небе. Амина спала на моём необъятном ложе в ногах. Услышав, что я пошевелилась, мгновенно проснулась, поднялась и протянула чашку с питьём. Которое я, несмотря на неприятный вкус, выпила до дна — жажда мучала страшно.

— Вторая ступень ведовства пройдена, — без предисловий и объяснений сказала знахарка. — Третья будет, когда мужчину познаешь.

— И снова вот так валяться в беспамятстве стану? — прохрипела я. — Дай ещё попить.

— Как будет — это от тебя зависит. Если мужчина будет люб и желанный, то даже не заметишь. А коли нет, вновь болеть станешь… Заранее позови знахарку или ведунью. Целители тебе мало помогут.

— Но инициация в любом случае будет? — на всякий случай уточнила я.

Амина кивнула и, не слушая мои благодарности, засобиралась домой.

— Устала сильно. Скоро Прасковье рожать, отдохнуть надо.

Глафира с графом подумали, что я простудилась, и вновь назначили мне облегчённый режим дня: бегать нельзя — только гулять; лабораторию заперли на ключ — музицируй, читай, беседуй, размышляй; лошадку навещать можно, но и только — никаких скачек.

А через неделю пришло известие, что в семье Франк родилась очаровательная девочка, которую нарекли Марией. Рид приезжал к новорождённой и одарил благословением Триединого. Крёстные матери и отцы в этом мире не были приняты, как и пышные чествования новорождённых. Мы послали родителям Машеньки подарки: от Глафиры чудный белоснежный комплект, лично связанный княгиней, от графа малюсенькие серебряные серьги, а я вложила в коробку артефакт от насекомых. Чтобы малышку не кусали комары, не кружили над ней мухи и не пробрались в колыбельку муравьи.

Вот так чудно и безмятежно жили-не тужили — и вдруг османская флотилия, как и предвещал Константин Васильевич в подслушанном мною разговоре, появилась у брегов Гиримского полуострова, перепугав мирное население и мою бабушку Глафиру.

Глава 2

Как ни странно, но на сей раз письмо Великого Князя было серьёзным и адресовано не мне, а отставному действительному статскому советнику коллегии иностранных дел графу Горонцову.

Николай Иванович аккуратно разрезал край конверта тонким костяным стилетом, достал лист дорогой гербовой бумаги, увенчанный замысловатыми вензелями, и, надев очки, пробежал глазами послание. Потом закусил губу и вперился взглядом в морской пейзаж.

Откуда в нашей семье появилась эта привычка — в затруднительных ситуациях смотреть на море — я не знаю, но и Глафира, и я, и присоединившийся к нам граф в сложных или неловких ситуациях направляли взгляд в сторону водного простора, расстилавшегося за скалами, что обрамляли нашу бухту.

— Друг мой, что-то случилось? — Глафира чётко научилась отслеживать настроение мужа и никогда не была равнодушна к печали или расстройству любимого.

— Случилось… — дед протянул ей письмо. А мне просто передал краткое содержание. — Приказано срочно переехать в Москаград.

— Но ты же уже не служишь, — начала было я, но под строгим взглядом графа умолкла.

Всё верно: приказ Императора для всех подданных, в каких бы статусах, титулах и рангах они ни были — всегда приказ.

Глафира же, прочитав письмо, кажется, выдохнула облегчённо. И, сдерживая радость, сказала:

— Пойду собираться.

А я, некоторое время сосредоточенно покусав сгиб указательного пальца, бросилась в кабинет писать письма.

Первую записку с приглашением на срочную встречу господину Франку. Не случилось Константину Васильевичу увезти семью на юг Франкии в матушкино поместье, как планировал. Прасковья ждала второго ребёнка, на сей раз сына.

— Троих подряд рожу, и хватит, — объясняла она мне. — Пусть растут компанией. Дружить проще, когда разница в возрасте минимальная.

Хотела было привести для примера семью её мужа, где старшему Игорю почти пятьдесят, среднему Константину сорок, а младшему двадцать пять, но братья дружны несмотря на то, что видятся редко — да не стала. Прасковья упряма, и её трудно сдвинуть с принятого решения.

До последнего времени я втайне радовалась тому, что семья подруги осталась по соседству. Кариме, которую целительница подготовила на замену себе, не хватало опыта и знаний для безупречного развития нашей косметической линии, и она нет-нет, да ехала к наставнице за советами. Или та, не усидев дома, приказывала запрячь лошадку и, уложив Машеньку в переносную колыбельку, приезжала к нам на чай и поработать в лаборатории.

Но теперь, когда корабли врага могут в любой момент подойти к берегу, мне было стыдно за эгоизм и расчётливость.

Вторую записку я написала Глебу.

С легкой руки приглашённых строителей в мою деревню потянулись русские. Селились они не вперемешку с гиримцами, а чуть поодаль, поближе к мельнице. Как-то само собой получилось, что Глеб поначалу стал посредником между мной и вновь прибывшими, а потом принял нелёгкую обязанность старосты русской части деревни. Опыт работы руководителем артели помогал успешно решать многие вопросы самостоятельно или в союзе с Хайдаром. Я была очень довольна его работой, а когда узнала, что он ухаживает за Ульяной, а та мужчину не отвергает, только порадовалась за них.

Новосёлы разбивали огороды, разводили живность, организовывали небольшие мастерские, по осени собирали и обрабатывали миндаль. Женщины работали на производстве солёного и сладкого печенья, ставшего модным не только при дворе хана, но и в столице. Детвора по строгому указу старосты, отлично понимавшему, что ученье — свет, ходила в школу, где учила наравне с местными ребятишками и гиримскую грамоту тоже.

Казалось бы, селились пришлые поодаль, но через год сыграли одну смешанную свадьбу, потом другую. Первые молодожёны, не желая обижать родителей, поклонились старостам, чтобы выделили им участок на пустующей границе, а те и с радостью — новая семья, новое хозяйство. Так и повелось — смешанные семьи строились в центре, объединяя два народа.

Третью записку я написала бабушке Даре. Добрая женщина, услышав мое предложение организовать небольшое дело по переработке рыбы, ухватилась за идею без раздумий. И не корысти ради, а для того, чтобы у нас больше поводов для встреч было. Общее дело объединяет. Так и я Дорой Марковной вскоре сблизилась, незаметно для самой себя. Все же иметь двух любящих бабушек намного лучше. Вот только называть её привычным коротким «ба», я так и не смогла. Нашла лучший вариант из возможных, возродив данное ей родителями имя. Баба Дара не возражала и даже немного всплакнула, когда я в первый раз так её назвала.

Четвёртому участнику совещания писать нужды не было. Он и так внимательно наблюдал за моими действиями через широкий дверной проём, сидя на диване в гостиной.

— Что задумала, Роксаночка? — немного склонив голову к плечу поинтересовался Николай Иванович.

— Если нам необходимо согласно приказу покинуть поместье, то у людей наших должен быть командир и согласованные действия, — объяснила я свою задумку. — Попрошу Константина Васильевича стать главой нашего побережья. Обсудим способы экстренной связи и помощи друг другу в случае необходимости.

Граф, глядя на меня с доброй улыбкой, покачал головой.

— Не устаю удивляться тебе, девочка. Вместо того, чтобы с писком и визгом бежать собирать панталоны и платья, ты печёшься о безопасности своих людей.

Эх, деда Коля, да было бы мне действительно лет четырнадцать, скорее всего, так бы и сделала, но моё взрослое сознание, опыт прошлой жизни и советское воспитание предписывают, что высокое положение — это не только власть, но ещё и ответственность.

— Разве может быть иначе? — удивлённо вскинула я брови. — Милостью Триединого возложена на меня опека над людьми, живущими на моих землях. Как я могу уехать, не подумав об их безопасности. Эх, жаль, что нельзя отъезд отложить. Мне бы ещё пару-тройку дней, и куда как лучше стало бы.

— Да что за артефакт такой чудесный у тебя зреет? — не сдержал любопытства дед.

— Усиленный щит, напрямую запитанный от Источника. Он мог бы надёжно прикрыть наш участок берега, не позволяя кораблям приблизиться к суше ближе чем на полмили. Рыбаки смогут выйти в море. Путь недалеко, но с голоду не помрут. Безопасность опять же. Не пленят их, в рабство не уведут.

— И что? — кажется, граф был удивлён невероятными свойствами волшебного предмета.

— И ничего! — с досадой отозвалась я. — Царевич Андрюша, как Змей Горыныч, решил своё сокровище в подвалах спрятать, чтобы не досталась случайно султану. Думает, наверное, что тому без меня баб в гареме мало.

Николай Иванович вздохнул.

— И всё же ты ещё глупенькая девочка.

Тренькнула почтовая шкатулка, останавливая нашу дискуссию. Константин обещал прибыть через час с Дорой Марковной. Глеб, должно быть, тоже скоро прибежит — ему тут недалеко.

Пора распорядиться накрыть стол, дабы гостей угостить. Война войной, а обед по распорядку.

А ещё хочу написать Таиру. Невежливо будет просто уехать в столицу, оставив друга в неведении. Соперничество двух принцев меня когда смешила, когда раздражала. При этом я прекрасно понимала, что Андрею важен всего лишь мой необычный дар, а Таир во мне и человека видит. Молоденькую девушку, которая ему нравится. Он придумывал поводы для встреч, и подарки его были не дежурными, а душевными и полезными.

Конечно, я понимала, что на его информированность работает всё семейство управляющего. Ни одно моё слово не остаётся без внимания. Уже проверено. Как-то в конце зимы задумчиво протянула:

— Как хочется яблока. Такого яркого, красного… — знала, что у нас в усадьбе яблони не уродили прошлым летом, а те, что закладывали на хранение, уже закончились.

На другой день забрызганный грязью курьер доставил корзинку яблок, заставив меня посмеяться и погрозить пальцем Надии, при которой я высказала своё желание, от чего та чуть было не лишилась чувств.

Никто царевичу Андрюше не запрещал узнавать мои желания и капризы, вместо того чтобы дежурно отмечаться конфетами и игрушками. Но он этого не делал.

— Надо бы Петруше отписаться, что мы в столицу переезжаем, — вошла в кабинет Глафира. — Дабы не беспокоился.

Я ниже склонилась над своим письмом, чтобы случайно выражением лица не выдать, что думаю об этом.

Папенька не умел беспокоиться о людях. О всходах и экспериментах мог, а о людях, даже самых близких, нет. Марфу предупредить — другое дело. Прошлым летом навещали их в Калиновке, прихватив с собой корзину ранних фруктов, несколько бутылок вина, рыбу нашего с бабой Дарой заводика, миндальное печенье.

Марфа суетилась, не зная, куда усадить дорогих гостей. При этом жутко смущалась своего нового статуса. Всё же не крестьянка боле, а жена почтенного господина. Она под положение своё даже грамоте выучилась и сама вела хозяйственные книги. Братика Сашу к нам вывела нянька. Мальчик недоверчиво смотрел на новых людей, дичился и не хотел брать гостинцы.

Глафира потянула было руки к внуку, но тот заревел басом, и его унесли в детскую. У меня и вовсе не возникло желания знакомиться с малышом. Может быть, потом, когда подрастёт, а пока не чувствую я к нему ничего.

Вот за Марфу порадовалась. Я боялась, что папенька подомнёт её под себя, сделав рабыней бесправной. Но, понаблюдав, как моя мачеха управляет домом, как отвечает супругу, как слуг держит, поняла, что поставила себя женщина правильно. Муж в доме голова, но жена-то шея — куда повернётся, туда глаза смотрят. С ласковой улыбкой, с видимой покорностью, не выпячивая жесткий внутренний стержень, Марфа не давала себя в обиду.

«Хорошо же жили, — вздохнула я, вкладывая конверт, адресованный Таиру, в шкатулку, — и чего этих османов принесло на наши головы?»

А из гостиной уже звал Николай Николаевич:

— Роксана, встречай гостей!

Глава 3

— Это перечень ингредиентов и последовательность добавления их в кювету с артефактом. Вы сможете довести его вызревание до конца, Константин Васильевич? — мы с Пиратом стояли у лабораторного стола, и он с интересом рассматривал заготовки.

— Роксана, вы всерьёз думаете, что силы этой… м-м-м… монетки хватит на то, чтобы прикрыть наш берег? — с недоверием переспросил гость. — Я постоянно изучаю магические новинки, но не слышал, чтобы кто-то из ведущих артефакторов представил сообществу нечто подобное.

Я положила листок с подробно расписанным окончанием исследования на стол — Константин Васильевич демонстративно не желал брать его в руки, — устало потёрла глаза и спокойно спросила:

— Скажите, если бы вы придумали нечто подобное, — кивок в сторону стола, — то какая служба безопасности позволила бы вам опубликовать информацию об этом для всеобщего доступа? И ещё… Ответьте, как скоро после удачного испытания моё изобретение объявят государственной тайной и возьмут на вооружение? Вернее, для береговой обороны наших приморских крепостей? Вы же умный человек, Константин Васильевич…

Господин Франк смутился и от этого нахмурился.

— Чёр… простите, Роксана, — спохватился Пират, понимая, что едва не выругался. — Сколько уже с вами знаком, но никак не могу сложить воедино ваш образ юной барышни и разумность зрелого человека. Глазами вижу, а умом принять отказываюсь. Рассказывайте, что делать.

Пришлось ещё раз повторить инструкцию, а потом проверить, как маг её понял. Была бы возможность, попросила бы Прасковью, а не маялась с её мужем. С подругой проще. Она не сомневается, да и принять участие в очередном исследовании для неё радость. Но Константин ни в жизнь не выпустит беременную жену из укреплённого всевозможными магическими щитами дома. Вместо этого он принял решение в качестве жертвы на алтарь артефакторики принести себя.

— Константин Васильевич, я вам крайне признательна за то, что, несмотря на неверие в меня и мою работу, вы согласились мне помочь.

— Прасковья убедила… — буркнул Франк, делая вид, что изучает список.

А что там изучать-то? Осталось добавить в раствор пять капель концентрированной настойки растворённого в царской водке розового жемчуга, после чего через сорок семь минут всю поверхность плотно запорошить пережжённым в пепел гранитом, не размешивая и не взбалтывая оставить на ночь, а утром артефакт промыть в морской воде. Формулу активации тоже написала. Грамотный же — разберётся.

Но сердце всё равно не на месте. И я не сдержалась.

— Чёрт бы побрал вашего братца, уважаемый Константин Васильевич! Вот с чего ему вдруг приспичило срочно вызывать нас в Москаград? — сквозь зубы прошипела я. — Нам же здесь, на месте, виднее, опасно оставаться или нет.

Мужчина, не ожидавший такой экспрессии от спокойной меня, неожиданно признался:

— Это я брату написал, чтобы забрал вас подальше от предполагаемых боевых действий.

С силой цапнув себя за согнутый указательный палец, я смогла сдержаться от тех слов, о которых однозначно пожалела бы через минуту после озвучивания, но, надеюсь, взгляд мой был красноречив.

— Пойдёмте вниз. Люди ждут, — буркнула я, обещая себе, что месть моя несносному Пирату будет жестокой.

Несмотря на моё кровожадное настроение, совещание прошло деловито и продуктивно. Господин Франк, вспоминая свой морской боевой опыт и опираясь на него, предлагал строить оборону от противного. Николай Иванович, как оказалось, тоже имел военную практику и давал дельные советы, а Глеб, поначалу тушевавшийся в компании знатных мужчин, вдруг отбросил смущение и резко отверг несколько нереальных с точки зрения строителя-практика предложений, посоветовав более выгодные варианты.

Я сидела на диване между бабушками и наблюдала за рождением стратегии обороны издали. Мне нравилось, что не надо самой бросаться грудью на амбразуры, пытаясь организовать дело, в котором я практически ничего не понимаю. Но в то же время моё самолюбие гладило себя по голове, хваля за идею собрать совещание.

Звякнула почтовая шкатулка. Третье письмо от царевича Андрюши за день. В первом был приказ, во втором напоминание о приказе, а в этом…

На листе короткий росчерк наискось: «Немедленно в столицу!» и клякса, похожая на оскаленную морду злой собаки. Коротко и ясно.

Как и моё четкое осознание, что я ни за какие благоденствия на свете не хочу такого мужа. Посадит на короткий поводок, и максимум, что будет мне позволено — рожать одарённых детей для усиления императорской семьи.

Бунт, тот самый бессмысленный и беспощадный, хотелось устроить прямо сейчас. Но я опять сдержалась. Мои родные и мои люди ни в чём не виноваты. Эмоции — это юное тело, в котором начали просыпаться гормоны. Но сознание, моё разумное сознание взрослой женщины и опытного человека, не позволит наделать глупостей.

Вдох — выдох, беру себя в руки, спокойно подхожу к деду и подаю записку:

— Нам пора, — после чего поворачиваюсь к Константину и Глебу. — Господа, я знаю, что вы справитесь. Верю в лучшее, но, если вдруг… усадьба в полном вашем распоряжении. И пишите чаще. Хотя бы два-три слова в час. Умоляю.

Бабушка Дара держала меня за руку, смотрела в глаза и в этот момент была похожа на потерявшегося ребёнка. Предчувствие резануло по сердцу. Не сдержалась, рванулась от открывающегося портала, обняла впервые за время знакомства, вдохнула её тепло и прошептала куда-то в шею:

— Бабушка, всё будет хорошо. Главное, себя сбереги. Не думай о таверне, доме и консервах. Спрячься в подвале и носа не высовывай. И Натана своего никуда не пускай. Обещаешь?

Женщина, оглушённая счастьем оттого, что любимая внучка, наконец обняла и тревожится искренне, мелко кивала, вытирала слезы и осеняла меня обережным знаком Триединого.

Так и врезалась в память навсегда моя бабушка по матери: одежда а-ля «баба на чайнике» — пёстрая и в оборках, платок с «ушками» на голове, распухший от слёз нос, счастливые глаза. И её последние слова:

— Всё будет хорошо, Роксана!

В уютном холле столичного дома Николая Ивановича, куда мы вышли из портала, я бессильно опустилась на банкетку и тупо уставилась в пространство.

Ведовство жуткий дар. Получаешь не только нужную и полезную информацию, порой и страшные знания приходят. Однако сила моя ещё не полностью доступна, и есть сомнения, что увиденное правда. Есть надежда, что подсмотренная на пространственном срезе мироздания картинка — это всего лишь проекция моих тревог.

— Детка, что с тобой? — перепуганной птицей заметалась Глафира. — После перехода плохо? Может, воды или соль понюхать дать? Или ляжешь? Не молчи, детка, скажи что-нибудь!

Хорошее время для визита выбрало Императорское Высочество — холл дома завален сундуками, узлами, чемоданами, барышня бледная в полуобмороке, хозяйка дома в панике, а хозяин выслушивает доклад управляющего о том, что за день нарочные из дворца звонок оборвали.

— Позвольте узнать, что вас так задержало? — с порога начал качать права царевич.

Николай Иванович, распрямившись после поклона, величественно обвёл помещение рукой и провозгласил:

— Княжна Роксана Петровна дурно себя чувствует. Насилу переход перенесла. Видите, даже поприветствовать вас не может.

И я, подтверждая слова деда, безвольно-тряпичной куклой повисла на плече Глафиры.

Кажется, Андрюша смутился своего напора. Кашлянул, хмыкнул, звякнул шпорами и, понизив голос, выдавил из себя:

— Роксана Петровна, выздоравливайте. Может, лейб-медикуса прислать? Семейного позвали? Ну хорошо. Сообщайте мне о состоянии здоровья, Николай Иванович. Поеду я. Вижу, что не ко времени визит мой.

Сказал и вышел.

А я облегчённо выдохнула:

— Спасибо, дед! Ба, я в постель. Болеть буду… дня три, наверное. Или неделю.

Отодвинулась от спасительного бабушкиного плеча и побрела в приготовленные для меня покои, мысленно ворча:

— Мало войны у берегов поместья, так ещё и царевич-тиран на мою несчастную голову.

Глава 4

Письмо от Прасковьи с соболезнованиями по поводу гибели бабы Дары пришло на третий день нашего пребывания в столице.

«Не вини себя, подруга, ты сделала всё правильно. Костя, следуя твоему руководству, артефакт закончил, установил у Источника, и сработала защита, как ты и обещала, да только беда пришла с другой стороны…»

Ужас войны не только в том, что государства, долгие годы мирно живущие по соседству, торгующие с друг с другом, обменивающиеся посольствами и договорами, в какой-то судьбоносный момент становятся врагами. Люди, входя в состояние войны, зачастую переходят не только границу, обозначенную на карте, но и внутреннюю морально-этическую границу тоже. Вчерашние мирные землепашцы вдруг становятся убийцами, грабителями, насильниками. «Война всё спишет», — уговаривают они сами себя в короткие минуты просветления, вспоминая содеянное.

Но куда страшнее, когда внутреннюю границу переходят люди внутри обороняющегося государства. Руководствуясь тем же оправдательным лозунгом, становятся предателями — и ладно бы по идейным соображениям или под пытками, нет — ради «тёплого места» или на всякий случай; отпускают тормоза стяжательства и начинают наживаться за счёт более пострадавших сограждан. Ох, да мало ли демонов в каждом из нас!

Война как лакмусовая бумажка проявляет человеческую суть каждого.

Вот и полуостров не избежал этого. «Война всё спишет!» — решил один, поделился планом с другим, а тот с третьим… Так и собралась банда, выбравшая своими жертвами жителей удалённых деревень. Прошлись по горам, но там люди никогда богато не жили. Что взять с крестьянина, обрабатывающего клочок земли и пасущего пять овец на склоне? Даже едой достаточно не запасёшься. Спустились на богатое побережье.

В этот день почти все мужчины Рыбачьего ушли работать на укрепление дальнего мола. Бандиты подошли с другой стороны. Они ввалились в трактир, потребовали еды и выпивки, а когда молоденькая подавальщица Олия принесла требуемое, ещё и развлечься захотели. Прямо в обеденном зале завалили девчонку на столе, но тут из кухни выскочила моя добрая Дара, вооружённая огромным кухонным ножом.

Мужикам показалось это забавным, и они, на время отпустив служанку, стали дразнить толстуху. Бабушка была магом, но её арсенал состоял сплошь из бытовых заклинаний. Их она и применила. Выбивала насильников как ковры, выжимала как тряпки, приподнимала и резко бросала об пол. Пока вырвавшаяся Олия добежала до людей, пока вернулась с ними в трактир, Дара удерживала бандитов. Вернее, то, что от них осталось.

Из последних жизненных сил, на последнем дыхании Дара обороняла границу своего дома, благополучие своих близких, своё понимание жизни.

«Она так истощила себя магически, что начала черпать силы из физического тела. Сердце не выдержало. Роксана, твоя бабушка Дара погибла как герой. Наверное, могла бы запереться в укреплённом подвале и отсидеться там, но поступила иначе.

На похороны пришло всё население посёлка. Костя сказал проникновенную речь, Олия обещала дочь назвать именем спасительницы… После погребения Натан ушёл из села, сказав, что возьмёт патент свободного рейнджера и будет истреблять мерзавцев, подобных тем, из-за которых погибла его жена. Он её очень любил».

— Ба, — я опустила письмо, прочитав его в третий раз, на колени. — Как лучше гардероб обновить? По магазинам проехаться или модистку вызвать?

Глафира смотрела на меня с недоумением. Кажется, она ждала от меня какой угодно реакции: истерики, слёз, молчаливого протеста, но не внезапного интереса к модным тряпкам.

— Мне необходим строгий траурный гардероб, — объяснила я ей.

Поплачу я о бабушке у себя в комнате, в одиночестве, а сейчас мне срочно нужно воспользоваться ситуацией. Трагическая гибель близкой родственницы — это стресс, горе, траур. Во время траура невместны увеселения, балы, свидания и прочие радости жизни. Должно быть, это цинично, но смерть Дары поможет мне избежать навязчивого внимания царевича Андрюши.

Глафира умная, мою задумку поняла сразу. Вздохнула, покачала головой и спросила:

— Не люб он тебе? — Я отрицательно покачала головой. — Тебе жить, тебе выбирать. Понимаю, что это не девичий каприз, а осознанное решение. Поэтому сегодня мы проедемся по магазинам и купим два платья. Одно домашнее, другое на выход — прогулки по парку допустимы. Ещё надо будет купить шляпку, перчатки, чулочки… А уже на завтра приглашу модистку и дозакажем недостающее.

В трауре мне скучно не было.

Дом Николая Ивановича располагался в тихом районе Москаграда на берегу реки. От модного, посаженного по шаблонам и выстриженного по формам франкского парка вокруг особняка хозяин категорически отказался.

— Моей русской душе куда милее лохматые кусты сирени, заросли малины и цветущие яблони вокруг беседки, где я с удовольствием могу выпить чаю, — объяснял он мне, сидя на лавочке в конце сада.

Какой же вид, радующий глаз, расстилался оттуда! С нашей стороны крутой берег, внизу речка, в которой отражается голубое небо с облаками, с берегами, заросшими густым ивняком, а там дальше, до самого горизонта, бескрайние поля с редкими куртинами берёзовых и липовых рощ.

Дурацкое утверждение: «Хорошо там, где нас нет». Хорошо там, где мы есть! Главное, уметь увидеть это «хорошо», понять и принять, а не тратить жизнь на поиски лучшего.

Я полюбила нашу виллу у моря, но и дом деда пришёлся мне по сердцу.

Небольшой двухэтажный особняк с портиком над центральным входом, с широкими каменными ступенями, полукружьем спускающимися к подъездной дорожке. Комнаты просторные, светлые, обставленные простой, но очень удобной и надёжной мебелью. Дом был явным отражением хозяина. Без вычурности, без лишней позолоты, но такой славный, тёплый и понятный, что быстро стал родным, как и дед.

На первом этаже, рядом с кабинетом хозяина, расположилась библиотека. Стеллажи от пола до высокого потолка заставлены книгами настолько разнообразной тематики, что диву даёшься.

— Чего здесь нет, спрашиваешь? — задумался Николай Иванович. — Современных дамских романов. Попробовал как-то прочитать во Фракии один такой… Веришь, едва-едва гадкое послевкусие поэмой древнего грека отбил.

Вот и я не стала время на бульварное чтиво тратить. Нашла трактат об артефакторике и погрузилась в него с головой. Но теория это одно, а хотелось в лабораторию и воплотить пришедшие мне задумки в жизнь. Когда же, когда я смогу вернуться домой? К морю.

Война, увы, продолжалась. Шла она ни шатко ни валко. В газетах было помпезно описано грандиозное морское сражение, в котором не случилось победителя.

— Постояли супротив друг друга, парусами да вымпелами похвастались, ядрами популялись и разошлись, — ругался дед вечером у камина. — Пока флотом командует трус, мы войну не выиграем.

— А кто у нас в империи командует морским флотом? — спросила я, чтобы поддержать разговор.

— Кавалер твой. Или ты формы его не видела?

В военной форме я ничего не понимаю. А вот ведовство моё вопит о том, что Андрюше такие вялотекущие «похвастушки» выгодны. Пока империя в состоянии войны — я обязана сидеть в столице. Траур рано или поздно закончится, после чего начнётся плотная осада меня. Говорил уже царевич, что готов хоть сейчас подать прошение в Совет верховных ридов о том, чтобы разрешили нам венчаться, не дожидаясь моего шестнадцатилетия.

Афигеть! — ужаснулась я. Никогда не страдала излишним самомнением, но от такого вывода мне стало страшно. Хорошо, что нет кровопролитных сражений, но береговые поселения османы регулярно обстреливают. И вместо того, чтобы одним ударом выгнать агрессора из нашей части моря или договориться по-хорошему, но с тем же результатом, этот… адмирал тянет кота за хвост.

— Дед, он не трус. Он упёртый дурак. Мне кажется, это способ удержать нас в столице, — едва сдерживаясь, чтобы не сорваться на крик, выдавила я. А потом сложила руки в умоляющем жесте: — Скажи, что я ошиблась!

Николай Иванович глубоко задумался. Ушёл в кабинет, писал письма, отправлял их по адресам, получал ответы, читал, думал, опять писал, размышляя ходил из угла в угол. А утром надел парадный мундир и уехал во дворец, сказав мне перед отъездом:

— Это ужасно, Роксана, но, кажется, ты права.

— О чём он? — спросила Глафира, которая не знала о нашем разговоре.

— Ба, у нас в семье одна любимая тема — царевич Андрюша и его каприз, — успокаивающе чмокнула я бабушку в щёку.

— Какой каприз? — не поняла княгиня.

А я ей напела:

— «… не уходи, побудь со мной, ты мой каприз».

Увы, не смогу спеть бабушке горячо любимый мною «Вальс-бостон» целиком. Как объяснить ей, что такое диск пластинки и кто такой хриплый саксофон?

Глава 5

Вернулся дед из дворца таким, что краше в гроб кладут.

Бледные сухие губы, чёрные тени под глазами, сердечный ритм сбоит. Помогли шинель скинуть, усадили в кресло у камина. Глафира приказала домашние туфли принести и сама помогла переобуться.

Я же подтянула к креслу низенькую мягкую табуретку, на которую ноги кладут для пущего расслабления, присела на неё и просканировала как умела состояние графа.

Был бы магом, подумала, что опустошил себя, настолько слабы токи жизненные в теле были. По капельке, черпая энергию из пространства — моя личная деду не подходила, — стала напитывать обессиленное тело.

Бабушка подсуетилась, собственноручно приготовила горячее вино с пряностями и подала мужу.

Так в четыре руки через час привели графа в более-менее бодрое состояние и потребовали едва не хором:

— Рассказывай!

— Удивительно, но принял меня Государь без проволочек и милостиво, — отпивая вино маленькими глотками, начал дед. — Я-то на такое и не надеялся. Поехал на аудиенцию записаться и о встрече спросил на всякий случай. Младший секретарь попросил обождать и отвёл в зал, где уже сидели два генерала. Кофе мне принесли с твоим печеньем, Роксана. Тем, что ты специально для приёмов придумала.

Было такое дело. Как-то, наблюдая за тем, как Глафира ест печенье, подумала, что в салоне к чаю его не подашь. Очень хрупкое и крошится сильно. Откусит вот такая, как моя бабушка, дама, и всё декольте крошками засыплет. Стыдоба-позорище! И придумала, что должно быть печенье размером не больше бобового зерна. Положил в рот — и кусать не надо.

Побежала к Феденьке с идеей машины-дозатора, дабы выпечка вся была одной формы и веса. Слышу, воркует наш механикус в мастерской, значит работает. Я и ввалилась без стука. А они там с Каримой. «Ё-маё!» — пискнула я и выскочила на улицу. Через время и Феденька вышел:

— Вы, Роксана, хотели чего-то?

Отводя от смущения глаза, бесконечно хмыкая и заикаясь, словно это меня в пикантной ситуации застали, я объяснила мастеру суть моей просьбы.

— Противни по конвейеру движутся, а дозатор на месте стоит и тесто по капле выдает, говорите? Интересная идея… — почесав пальцем щёку, покрытую густой щетиной, пробормотал Фёдор Зиновьевич и направился было назад, да я его остановила.

— У Каримы два брата и отец. Узнают о ваших игрищах тайных, так смело можете профессию менять.

— Не понял? — нахмурился герой-любовник.

— В гарем ханский евнухом работать пойдёте, — милостиво объяснила я. — А я протекцию составлю.

— Так я это… жениться готов, — вновь почесал щёку Феденька.

— Вот и славно. Со свадьбой помогу, — пообещала я в спину новоявленному жениху.

Так у нас в цеху появилась ещё один механизм, а у Феденьки жена.

— Сижу, кофий свой попиваю, на вояк поглядываю, — тем временем продолжал свой рассказ граф. — И страсть мне узнать хочется, о чём генералы шепчутся. Благо с младых ногтей умею речь по губам разбирать. А совещались они о том, как бы поделикатнее Государю сказать, что не дело это — так долго терпеть ворогов у брегов наших. Что о нас державы еуропейские подумают? Решат, что ослабела империя, коли терпим османов у берегов своих. Поняв, что эти военные мне союзники, я успокоился. Думал же поначалу, что неправильное решение принял — указывать императору об ошибках воинских.

Генералы на аудиенции пробыли недолго. Вышли красные, словно раки вареные, лысины платками утирают, дышат яко кони после скачки… И тут, дорогие мои, страшно мне стало. За малодушие своё. Я же, глядя на этих вояк, понимал, что и мне подобного не избежать. И хотел было быстро другую тему для встречи придумать, дабы гнев Государя-батюшки не вызвать. Вот за это страшно мне стало.

Но собрался, вошёл, честь по чести поприветствовал, доложился. Василий Андреевич из-за стола встал, вышел навстречу приобнял даже, вспоминая нашу совместную учёбу в Университете, попойки дружеские и походы по дев… Ну, это неважно, — хмыкнул граф, и уткнулся носом в бокал.

Помолчал немного, вино мелкими глотками отпивая, и продолжил:

— Не стал я, как те генералы, напролом со своими выводами лезть. Исподволь, где на примерах исторических, где иносказанием пользуясь, подвёл Государя к мыслям определённым. Понять-то он понял, что я сказать хотел, да только не понравилось ему это, и начал он ус дёргать. Всем известно, что коли император усы трогает — жди беды. «Так ты считаешь, что Его Императорское Высочество из-за страсти голову потерял настолько, что забыл о чести и долге?» — спросил он меня прямо. Я так же прямо ответил: «Так и есть, Ваше Императорское Величество! Все факты об этом говорят». И подал папку с моими выкладками, над которыми работал всю ночь.

Государь внимательно всё прочитал, пальцами по столу забарабанил, потянулся было к усам, но схватился за колокольчик. Вбежавшему адъютанту приказал немедленно найти царевича и представить в кабинет отца. Ждали недолго и молча. Когда же Андрей Васильевич пришёл, то я попал в эпицентр урагана. Спаси вас Триединый стать свидетелями ссоры двух сильнейших магов, дорогие мои!

Воздух звенел от напряжения, вокруг металлических украшений кабинета мерцали огни в форме светящихся кистей, остатки волос на моей голове потрескивали. Простите, дамы, мою откровенность, но я едва не обмочился, так страшно было. При этом ни слова сказано не было, ни звука не слышал. Не знаю, сколько длилось это противостояние, свидетелем, коего я стал, но вдруг спало всё, умиротворение наступило. И я расслабился до бессилия. Император вновь позвонил в колокольчик и велел вошедшему адъютанту проводить меня до кареты. Как до дому добрался, не помню. В себя пришёл, когда вы хлопотать вокруг меня стали, голубки мои.

— Что же теперь будет? — испуганно приложила пальчики к губам Глафира.

— Не знаю, cher ami, — вздохнул Николай Иванович. — Но я свой долг выполнил.

Мы долго ещё сидели в гостиной, глядя на мерцающие угли в камине. Говорить не хотелось, да и не о чем было.

— Почивать пора, — поднялся граф и приглашающе протянул руку Глафире. — Утро вечера мудренее.

На другой день, едва сели завтракать, в столовую вбежал дворецкий с известием о нарочном из дворца.

— Пакет принесли, Ваше Сиятельство.

Аппетита от волнения и так не было, а тут ещё неведомое известие. Мы с Глафирой, ожидая возвращения деда, замерли. Что нас ждёт?

Но сияющий вид Николая Ивановича, успевшего прочитать письмо, заставил выдохнуть напряжение.

— В ссылку! Голубки мои, приказом Его Императорского Величества нам надлежит немедленно отправиться в ссылку! — радостно возвестил он. И, видя непонимание на наших лицах, пояснил. — В поместье на Гиримском полуострове, сроком на три года. А там видно будет…

Поражения в правах или в благосостоянии не последовало. Запрета на производство и торговлю тоже. Переписка разрешена, гости тоже. Условие наказания одно — не покидать полуостров.

— Милость Триединого! — взвизгнула я. — Можно я напишу благодарственное письмо императору за столь восхитительное наказание?

Глафира осуждающе покачала головой, Николай Иванович погрозил пальцем, но видно было, как расправились их плечи и улеглось волнение.

— Немедленно — это значит без промедления, — резюмировала бабушка и велела слугам, взволновано заглядывающим в двери: — Быстро собираем вещи. Мы возвращаемся к морю.

Глава 6

Выйдя из портала, я первым делом, помчалась в вольер с тёплой будкой, построенный в отдалении от лавандового производства специально для Дружка. Пес сильно сдал ещё до нашего переезда в столицу, а тоскуя по мне долгих два с половиной месяца, совсем ослаб. Об этом во всех письмах из усадьбы писал Абяз.

Будь моя воля, давно бы уже украдкой смоталась навестить пса, но дед был непреклонен.

— Роксана, нарушать приказ члена императорской семьи бесчестно! Пусть даже Его Высочество не справедлив, но мы не имеем права…

М-да, немного разные у нас понятия о чести и отношение к правящей семье тоже разное. Не являясь поклонницей революционного террора, я осуждала расстрел семьи отрёкшегося от престола царя и его близких слуг. Но и канонизацию понять не могла. Если причислять к лику святых, руководствуясь критерием мученической смертью, то у нас в стране сотни тысяч таких святых. Если не больше.

«В моей бывшей стране, в моём бывшем мире», — уточнила я для себя, открывая дверь в вольер.

Пес дремал, чего никогда за ним ранее не водилось. Он всегда слышал, когда к нему кто-то подходил ближе, чем на пятьдесят метров. Присела рядом и положила руку на побелевшую морду.

— Дружок, — тихонько позвала я и увидела, как слабо шевельнулся хвост, но глаза по-прежнему оставались закрыты. — Старина, прости, что меня долго не было. Я очень по тебе скучала, но меня не пускали.

Осторожно подвинулась так, чтобы голова собаки легла ко мне на колени, запустила пальцы в поредевшую шерсть и слегка раскачиваясь, стала рассказывать псу, как я его люблю, как благодарна за то, что он был моим другом, что в самые трудные годы находился рядом, охранял и подкармливал лесной дичью нас с бабушкой.

Слёзы текли по щекам, а я только сильно сжимала веки, чтобы немного осушить глаза, но ни на секунду не разжимала рук, убаюкивая своего самого первого друга в этом мире. Укачивала на самый последний и продолжительный сон. Моё ведовство безошибочно определило, что старый пёс держался за жизнь по одной причине — он ждал меня. И теперь, убедившись, что я в порядке, он облегчённо выдохнул, тело его вздрогнуло, вытянулось и замерло.

— Пусть там, за радугой, у тебя будет много тёплого солнца, мягкой травы и охотничьих угодий, мой друг, — прошептала я.

Слезами, что катились по щекам, я оплакивала умершую собаку, прошедшее детство, погибшую бабушку и нечто неосознанное, живущее в душе. Взрослеть трудно, даже если делаешь это уже не в первый раз.

Похоронили Дружка в самой дальней части лощины. Башар погрузил тело пса, завёрнутое в простыню, на тележку, положил туда же лопату, и мы с Глафирой и Николаем Ивановичем пошли следом за ним по узкой дорожке — мимо сада, кустов тёрна, причудливо изогнутых стволов и ветвей граба.

В Москаграде уже наступила сырая осень, а здесь, на полуострове только-только лето начало сдавать свои права. Кое-где листья золотятся, кизил соком налился, но ещё не созрел до конца, в тени уже не так тепло, птицы перелетают с ветки на ветку молча, без весёлого щебета. Всё это отмечала я на ходу, следуя за поскрипывающей тележкой Башара.

— Друзей терять нелегко, — положил мне ладонь на плечо дед на обратном пути. — Но закон природы таков, что живые должны жить дальше. И ты, Роксана, должна быть готова к тому, что потери ещё будут. Научись отпускать умерших, не держи их слезами и скорбью, чувством вины или мыслями, что надо было бы ещё что-то сделать для ушедшего.

Кивала, показывая, что услышала совет, благодарно погладила сухую ладонь мудрого друга и ушла вперёд. Мне хотелось побыть одной.

Как я мечтала, сидя на дальней скамейке в саду графа, о счастливом и радостном возвращении в поместье. Как начну с вручения подарков, которые тщательно выбирала в столичных магазинах. Как буду слушать новости, гулять по парку, заглядывать в мастерские и лаборатории, как побегу в деревню…

«Узнаю прежнюю Роксану Петровну и приступ раздражения из-за несбывшихся планов», — фыркнула я на своё настроение. Только в чём виноваты Глафира и Николай Иванович, и так разделившие со мной горе по потере Дружка, за что я продолжаю им нервы мотать?

Сходила к морю, посидела у воды, вдохнула солёного воздуха, успокоилась и пошла в дом. Прав граф: «Живые должны жить дальше».

Уже через два дня мне было не до хандры и скуки. Сожалела только о том, что в сутках всего двадцать четыре часа и как минимум семь из них необходимо потратить на сон.

Трактат по артефакторике, найденный мною в библиотеке графа, я выучила едва ли не наизусть. И теперь в лаборатории, к уже известным мне рецептам и технологиям, добавляла новые штрихи и свойства. Это было как наработка навыков умения игры на музыкальном инструменте. Можно бегло читать ноты, легко воспроизводить авторские пьесы, а можно достичь того уровня мастерства, когда начинаешь импровизировать.

Правда, я постоянно одёргивала себя. Моего опыта ещё недостаточно, чтобы браться за очень сложные, многогранные изделия. Например, само заряжающиеся гаджеты. В книге я о таких читала, но на запрос, как такое чудо сделать, ответа не получила.

А ещё я узнала о том, что артефакторику изучают только в личном ученичестве. Встал вопрос: где на полуострове найти мастера-наставника или как такого умельца заманить в поместье?

Посещение Рыбачьего меня огорчило не только напоминанием о погибшей бабушке Даре, но и тем, что переработка рыбы без крепкой руководящей руки зачахла. К кому обратиться с вопросом по восстановлению производства, я не знала. У Константина Васильевича своих дел выше крыши. Прасковья хоть и в семье вся, но находит время, чтобы помочь Кариме улучшать рецепты мыла и кремов.

— Далась тебе та рыба, — отмахивалась от моих вопросов подруга, внимательно следя за подросшей Марией и поглаживая округлившийся живот. — Одна вонь от неё. Тебе денег не хватает, что ли?

Денег хватало. Пусть не полноводными реками текли орланы на счет в банке, но весенними звонкими ручейками — с продажи косметики и вина, от производства миндального печенья, и с запатентованных механизмов, которые принципиальный Феденька оформлял на нас обоих.

Но рачительные привычки, выработанные в прошлой жизни, не давали спокойно спать, зная, что мимо рыбными косяками проплывает прибыль.

Тем более что странная, никому не нужная война закончилась. По милости Триединого без жарких баталий и многочисленных человеческих жертв. Османскую эскадру попросту «выдавили» из наших вод.

— Знаете как, Роксана? — хитро улыбался мне Константин. — Воспользовались принципом вашего артефакта. Вы уж простите, но я передал технологию его создания в Генеральный Штаб.

На что я только рукой махнула: пользуйтесь, не жалко. Но Франк продолжил делиться новостями:

— Слышали, что Его Императорское Высочество Великий Князь Андрей отправился с визитом в Канэде? На трёх фрегатах планируют дойти до Гудузонова залива, там перезимовать и, обогнув материк, вернуться на родину с востока.

— Кругосветное плавание получается? — удивилась я. — Не опасно ли это?

— Не опаснее, чем в столице бездельем маяться, — как-то непонятно ответил не законнорождённый царский сын.

Мы с Прасковьей сделали вид, что нас сие не касается, отвлеклись на Машеньку и тему разговора сменили. Но в душе я ликовала. Даст Триединый, за долгое путешествие выветрит свежесть морская из головы царевича дурь. Глядишь, в дальнем плаванье без внимания женского оголодает и под впечатлением встречи влюбится в принцессу канэдскую. Ну или кто там у них?

Дома, по возвращении из Рыбачьего меня ждала ещё одна новость. У ворот стоял сухой морщинистый старик в коричневых шальварах с низкой мотнёй, полосатой сорочке без воротника и цельнокроеном халате без застёжки, из тонкой шерстяной ткани натурального цвета. Папаха в цвет халата венчала голову, а в руках была корзина, прикрытая тряпкой.

— Тебя ждёт, маленькая госпожа, — объяснил Абяз, принимая мою лошадку. — Сказал, что подарок.

— В корзине подарок? — уточнила я.

— Он подарок. Вместе с корзиной.

Таиру донесли, что мой пёс умер. И тот не придумал ничего умнее, как подарить мне двух щенков какой-то невероятно редкой породы. А так как знал принц о моей занятости, то опытного человека, умеющего выращивать и дрессировать собак, к щенкам приставил. Получите, Роксана Петровна, порадуйтесь…

Может, его тоже в кругосветку отправить?

Глава 7

Дни бежали за днями. С деловыми хлопотами и работой в лаборатории я не заметила, как ещё один год подошёл к концу.

Что послужило причиной, не знаю, но решили Глафира с дедом собрать на Йоль всех родных и близких. Разослали приглашения и начали готовить дом к большому приёму. Мне суета на не мешала. Задумала я всем гостям подарки сделать — те самые простенькие артефакты от насекомых — и заперлась в лаборатории.

Будучи в столице и зайдя в лавку специализированную, удивилась отсутствию такого простого устройства. Мухи и комары летом доставали людей со страшной силой. А у меня даже на ошейнике Дружка эта безделица болталась от блох и клещей, не говоря уже о людях любимых. Хотела было придумать какое-то массовое производство нужной вещицы, но закрутилась и забыла.

И вот, ссыпая в тигель необходимые ингредиенты и припорашивая формы измельчённой слюдой, вновь вернулась к этой мысли. Надо бы узнать у нашего стряпчего правила продажи артефактов, сделала себе заметку на память.

Йоль… как странно перемешались в этом мире верования. Адепты Триединого открыто отмечают языческий праздник середины зимы не только в западных странах — в славянских тоже по-особому встречали самую тёмную ночь года. Жгли костры и свечи, жарили мясо, пили горячее вино, обменивались подарками. Считалось, что чем больше тепла будет в эту ночь, тем благополучнее и щедрее окажется наступающий год. А ещё славили йольского кота. Только был он в этом мире не злобной тварью, пожирающей бедняков, не сумевших справить себе новой одежды к празднику, а защитником сирых и убогих.

«Как много схожего и разного в наших параллелях», — думала я, тонкой струйкой разливая горячий металл. Казалось бы, пора уже перестать вспоминать прошлую жизнь, но всё равно временами ловлю себя на том, что смотрю на себя нынешнюю как бы со стороны, дивясь инакости с прежней.

Говорят же: человека делает окружение. Вот и я, попав в аристократическое общество, веду себя, говорю и даже думаю, как дворянка в невесть каком поколении.

Поставив остывать заготовки артефактов до приемлемой для дальнейшей работы температуры, сняла фартук кожаный, захватила приготовленное угощение и пошла в вольер к своим питомцам.

Тауфик — наставник моих щенков — категорически отказался жить отдельно от них. Пришлось организовывать срочное строительство для обустройства нового человека в моём окружении. К работе собачий тренер относился не просто ответственно; он был полностью погружён в процесс, но воспитывал щенков так, чтобы хозяйкой они признавали не его, а меня.

Однажды, примерно через неделю после появления в поместье, он рано утром начал барабанить в дверь виллы, запертой изнутри на ночь. Переполошив всех, схватил меня за руку — а я была в домашних туфлях и халате, наброшенном на пижаму, — и потащил за собой к вольеру, не обращая внимание на моросящий дождь.

— Скоро, скоро… — маловразумительно твердил он на ходу.

Когда же мы вошли в тепло собачьего жилья, он легко, но ощутимо подтолкнул меня в сторону щенков. Оказалось, что малыши должны были с минуты на минуту открыть глаза. У породы этой есть странное свойство признавать хозяином того, кого первым увидят. Оттого забирают малышей у суки в столь нежном возрасте и существуют специально обученные люди, умеющие ухаживать за кутятами.

Я присела в солому рядом с щенками и задумалась о том, что пора бы детёнышам имена придумать. Тем временем Тауфик принес два рожка с тёплым молоком и велел покормить малышей. Первым подхватила под тёплое брюшко шустрика, активно тыкающегося мордочкой в поиске еды. Получив свою соску, тот торопливо зачмокал, едва не захлёбываясь от жадности. Второй щен, подобрался поближе и просто прижался к моему бедру, терпеливо ожидая своей порции и тихо поскуливая. Вскоре и до него очередь дошла. Этот ел спокойно, можно было бы сказать, вдумчиво.

— Как звать их будешь? — спросил кинолог.

Я обратила внимание на то, что с той минуты, как мы зашли в вольер, мужчина всё время старался занять позицию позади собачьих мордочек.

— Зиг и Заг, — гладя притихших на моих коленях собачек, ответила я.

И ровно в то же мгновение щенки открыли глаза. Словно команду получили. Глазки были чистые и ясные, без голубоватой детской мути. Они смотрели на меня чуть вопросительно, словно спрашивая, кто есть кто. Пришлось объяснять:

— Ты, шустрик, будешь — Зиг, а ты, степенный братец, — Заг.

То ли показалось мне, то ли зверики в самом деле прислушивались к звучанию своих кличек. А потом повалились под мои ладони, подставляя розовые пузики для почёсывания.

С того дня Тауфик занялся нашей дрессурой. Он учил меня правильно общаться с питомцами, адекватно поощрять и справедливо наказывать. Не верилось, что к таким малышам нужно применять взыскания, но тренер, отведя меня в сторону, отчитал:

— Они должны чётко понимать, что главная в стае ты. Иначе это будут неуправляемые, опасные звери. Понимаешь?

Понимала, конечно. Как там говорят: воспитывать надо, пока поперёк лавки лежит, как вдоль ляжет, поздно будет.

За два с половиной месяца мои щены подросли и уже доставали мне до колен. Какие же они будут взрослыми?

— Обычно в холке до пояса достают, но бывают и крупнее. Я не видел их родителей, потому ничего сказать не могу, — ответил Тауфик, наблюдая, как Зик и Заг носятся на лужайке перед вольером. А потом вдруг скомандовал мне: — Позови их.

— Ой, они так славно играют. Пусть порезвятся… — не подумав, отмахнулась я.

И услышала шипение. Посмотрела на тренера и ахнула. Ладонь мужчины заливала кровь. Что случилось?

— Забыл, что под клятвой магической. Не могу тебе никакого вреда нанести, — потупился Тауфик. — Шлёпнуть хотел, как щена непослушного. Только подумал, и кожа на руке лопнула.

Потом, когда я подлечила и забинтовала пострадавшую ладонь, он объяснил:

— Сказал позвать — зови. Это часть воспитания собак. Они должны привыкнуть прибегать к тебе по первому зову, а не тогда, когда сами захотят. Поняла?

— Поняла, учитель. Я тоже буду слушаться. Прости за строптивость, — покаялась я.

М-да, дрессировать, оказывается, надо не только собак, но и хозяев.

Празднование Йоля отличалось от новогодних праздников. Не было мишуры, мерцающих гирлянд, супермодных элегантных нарядов. Всё было обставлено как можно ближе к природе. Столом служили ко́злы с настеленными на них щитами. Даже скатерти были из небелёного льна, украшенные простой двухцветной красно-чёрной вышивкой. По центру стола, обвивая ножку большого светильника, лежал венок из веток вечнозелёных растений, каковых в парке было много, украшенный орехами, яблоками, гроздьями калины, лентами и бантами.

Стульев не было. Вместо них стояли лавки, покрытые домоткаными коврами.

— Стулья не дают чувства плеча, которое каждый празднующий Йоль должен ощущать этой ночью, — объяснял смысл традиций Николай Иванович.

Удивительно было то, что праздник самой тёмной ночи отмечали люди всех религий. Гиримцы, живущие в поместье, тоже активно готовились, доставая наряды и кашеваря что-то национальное. Надия заполошной кошкой металась меж двух столов, пока я не остановила её и за руку не потащила к организаторам праздника.

— Ба! Разве можно в эту ночь людям разделяться? — спросила я, надеясь, что Глафире достанет веры в йольскую ночь, чтобы принять мою идею.

— Напротив, мы должны быть вместе, — повела бровью княгиня. — Не поняла, почему Надия решила второй стол накрыть. Разве вам с нами плохо будет?

А я засияла как медный самовар. Умница моя! Обняла бабушку и несколько раз подряд чмокнула в подставленную щёку.

— Надия, скажи мужчинам, пусть столы сдвигают! Грядёт Йоль, люди должны быть вместе!

Кажется, праздника веселее этого никогда не было в моей жизни. Отсветы пламени костров в глазах, заздравные тосты, песни, славящие родную землю и людей, живущих на ней. Баллады, восхваляющие самую тёмную ночь и тех, кто в ней обитают. Но не было страха перед неведомыми, ибо каждый твёрдо знал, что даётся всё по делам нашим.

Вдруг неведомым образом всплыли в голове строчки стихов. Не моих, а прочитанных в прошлой жизни. Но как же в тему они сейчас были! Вскочила на лавку, хлопнула в ладоши, призывая к вниманию, и продекламировала:

— Тёмной ноченькой, снежной зимушкой

Лёгкой поступью, из глуши,

Серебристою шёрсткой жёсткою

Заметая свои следы,

Тихим шорохом, лёгкой поступью

За добычей, но не зверьми,

Йольский Кот идёт, лёгкой поступью

Йольский Кот идёт к нам из Тьмы.

А добыча кто? Кто не спрятался?

Оберега нет и душою чёрн?

Кот замедлил шаг. Шерстью вздыбился.

Собачонки визг — не тебе загон.

А в дому мужик на жену орёт,

Перекошен рот, злобой брызжет рот.

Звук удара, и ребятёнок в плач.

Тень скользнула в дом. В доме свет погас.

Тёмной ноченькой, новогоднею

Йольский Котик шёл, лёгкой поступью,

Сыт на целый год, злых людей полно.

Кот мурлыча шёл. А в лесу темно…

После таких стихов выпили персонально за Кота, потом за исполнительницу, потом ещё за кого-то и за что-то.

А потом плясали, выплёскивая радость, загадывая желания и отпуская их в полёт в черноту неба вместе с искрами костра.

Йольская ночь — концентрация волшебства. Это я вам как ведунья говорю!

Глава 8

День после ночного праздника начинается не рано. Поздний обед превращается в завтрак, вчерашняя весёлая активность — в тихое умиротворение.

Непроизвольно гости разбились по группкам. Компанию графу возле камина составили мужчины, обсуждающие недавнюю войну, виды на урожай, породы лошадей и собак. Каждую тему запивали бренди, произведённым в нашем поместье.

То давнишнее переживание Абяза о перестоявшем вине решили просто. Привычно сославшись на святую Роксану — детка, неужели великомученица винокурнями интересуется? — я рассказала, что следует сделать. Глафира властью опытной хозяйки велела перегнать некондиционное вино в дистилляционных кубах и получившуюся чачу запечатать в небольших дубовых бочках из-под вина.

Вспомнила я о бренди перед праздником и предложила деду продегустировать напиток, вызревавший в подвале более трёх лет.

Николай Иванович подошёл к делу серьёзно. Оценил цвет, рассматривая бокал на свет; втянул крупным породистым носом аромат, покатал кубок между ладонями, наблюдая, как тягучие капли скользят по внутренним стенкам. И только после этого прикоснулся к бренди губами. Втянул несколько капель, облизнул губы, прикрыл глаза, вслушиваясь в ощущения. И только после того, как приложился к бокалу во второй раз, сказал:

— Достойно, — заставив меня шумно выдохнуть.

Оказывается, я волновалась, как оценят результат моей задумки. Вот казалось бы, какая разница, хорошего качества будет напиток или так себе. Мне его не пить — невместно это дамам, однако хочется услышать заслуженную похвалу.

И теперь дед, хитро улыбаясь в свой бокал, угощает сыновей и старого друга, мнящих себя знатоками бренди, и предлагает угадать производителя.

А я подумала, что надо и для дам напиток вкусный сделать. Дождусь следующего лета и сотворю густую вишнёвую наливку. Пусть и Глафира порадует подругу рюмочкой ликёра.

Незаметно подмигнув деду, одобряя его шараду, с чашкой чая подсела на диван к беседующим о чём-то своём Глафире и тётушке Жени́, прислушалась к разговору.

— Ах, Глаша-душенька, представить не могу, как жить дальше, — жалилась бабушке подруга. — После смерти папеньки льготы с поместья сняли, пенсию сократили настолько, что едва-едва на налоги хватает. Расходы есть, а доходов нет. Веришь, этим летом носила платья прошлого сезона! Как жить? Что делать?

Мутная слезинка, по пути от уголка глаза до подбородка собравшая пудру с кожи Жени́, капнула в чашку с остывшим чаем. На слёзы тётушки я давно уже не реагирую, но вот что-то же дёрнуло меня за язык:

— Есть несколько вариантов решения проблемы, — начала я, понимая, что у Глафиры ответа на это вопрос нет. — Первый, и, на мой взгляд, самый разумный, это продать поместье. Денег вы за него получите столько, что хватит на небольшой дом у моря и вполне приличную жизнь.

Жени́, забыв о чашке с чаем, хотела всплеснуть руками, но Глафира её остановила.

— Роксана-детка, что ты такое говоришь? «Продать»… Это память о папеньке. Опять же, жизнь я свою вложила в это поместье. Пока князь был жив-здоров да служил на хорошей должности, я всё женихов перебирала. Надеялась, отец сосватает мне молодого, красивого, богатого и с титулом достойным. Только вон оно как случилось. Гордыня моя плохую службу сослужила. Папенька обезножел, со службы уволили, накопления, какие были, на лечение потратили. А бесприданница кому нужна? Да и лет мне тогда уже немало было. Двадцать третий год пошёл — почитай, старая дева. Маменька ещё от горя заболела да вскорости померла. Мы вдвоём с папенькой и остались. Впору было титулом торговать, согласиться за купца какого замуж идти, дабы с голоду глупостей не наделать. Хорошо хан Кирим благодарным оказался, даровал князю поместье и содержание назначил. И опять как в рабство попала: учётные книги, контроль за слугами, дом, сад… и так тридцать лет. Ох! Тридцать лет прошло? Как один день пролетел… Не могу я, Роксаночка, поместье продать.

— Ну нет так нет. Тогда другой вариант. Почти без затрат. У вас сад хороший, вокруг усадьбы в лесах кизила много. Делайте фруктовые конфеты, — увидев вскинутые удивлённые брови, заторопилась с объяснением: — Спелые фрукты вывариваете до густоты. Без сахара или мёда. Чтобы естественный вкус остался. Как загустеет, перетереть через сито, а массу получившуюся тоненько выложить на ровную поверхность. Идеально было бы на стекло, но что есть. Только поверхность маслом растительным смазать надо, чтобы не прилипло. И на сушку в тень, где сквознячок есть. И следить, конечно, чтобы мухи не лазили. Как высохнет, так свернуть плотным рулончиком и порезать на шайбочки. Можно и так оставить, а можно пудрой сахарной припорошить, дабы не слипались конфетки. Лакомство полезное очень. Натуральное и без лишней сладости.

Глафира, слушая мои наставления, умильно улыбалась, зато Жени́ смотрела на меня, приоткрыв рот.

— Откуда ты такое знаешь?

— Кажется, читала где-то, — уставилась я в чайную чашку.

— Нет, Роксаночка, долго это — лета ждать. Да и возни много. Мне деньги уже сейчас нужны. Вот какое у тебя печенье славное. Покупают все, несмотря на то, что дорогое. Мне бы такое что-то…

Хм… конфеты, рекомендованные мной, ровно в той же плоскости, что и печенье, но пока ещё не раскрученные среди покупателей. Не хочет? И во славу Триединого! Сама запущу производство. Расширю цех в деревне, благо людей хватает, и порадую люд столичный.

— Откройте пансионат тогда, — едва сдерживая раздражение, подкинула Жени́ ещё одну бизнес-идею.

— Что?!

— Пансионат, — медленно, чуть ли не по слогам повторила я. — Дом у вас теперь круглый год тёплый, благодаря придумке нашего механика. Гостей есть возможность и зимой принимать. Рекламу можно среди ваших многочисленных знакомых дать. Например, «Отдохни от снегов», или «Весна в феврале». Пусть переходят порталами, гуляют у моря, собирают фиалки и подснежники в окрестных лесах. А то профилакторий устройте: наймите медикуса с артефактом диагностическим, стол диетный организуйте, обязательное количество шагов на прогулке, массажисты знакомые у вас есть — те, что покойного Льва Ивановича пользовали. Ещё что-нибудь придумать можно не особо обременительное. К примеру, воду из источника пить. Срок оздоровительного отдыха полторы-две недели. Стоимость, думаю, сами просчитать сможете. И доход вам будет, и общество, дабы скучно не было.

— Глаша-душенька, какая Роксаночка умница-разумница! — защебетала тётушка Жени́. — Как замечательно всё придумала.

Похоже, моё последнее предложение ей настолько пришлось по душе, что гостья вдруг резко домой засобиралась, отказавшись ночевать.

— Надеюсь, наш дом ты в пансионат переделать не захочешь? — посмеялась бабушка, когда мы возвращались от ворот усадьбы, проводив Жени́.

— Нам незачем. А вот лавочку с нашими товарами я у тётушки обязательно поставлю. В качестве компенсации за прибыльную идею.

— Роксана, никто не догадался! — дед своей победе радовался как дитя. — Какие только варианты не предлагали, но даже подумать не могли, что это бренди сделано в нашем поместье.

Гости расходились по домам через порталы. Каждый уносил с собой корзинку с подарками от нас: по бутылке вина и бренди, коробочку миндального печенья, артефакт от насекомых, носки, рукавички или шарф от бабушки и от деда — фигурка вырезанного из дерева кота. Николай Иванович неожиданно увлёкся резьбой и придумал к Йолю всех одарить символом праздника.

Нам тоже пора было разобрать подарки, что занимали угол гостиной в виде горы нарядных пакетов и свертков в ярких упаковках. Была в Великороссии у дворян такая милая традиция: разбирать подарки проводив гостей, после чего писать благодарственные письма, выражая восхищение тонкому вкусу дарителя.

Когда около нас с Глафирой уже лежала небольшая горка вязаных вещиц, коробок конфет, вышитых подушечек и домашних тапочек, а Николай Иванович с удовольствием вдыхал аромат хорошей кожи перчаток и ремней и с вожделением поглядывал на одну из подаренных бутылок, я увидела небольшую, скромно упакованную коробку, адресованную мне.

Осторожно потянула замысловато завязанную ленточку, развернула бумагу и открыла коробочку.

— Таир… — с улыбкой сказала я, хоть и не было визитки, приложенной к подарку.

Часовое искусство этого мира страдало гигантизмом. Чуть ли не в каждом мало-мальски приличном городишке были куранты, для которых отцы города строили специальные башни, изыскивая деньги в, казалось бы, пустой казне. В крупных городах таких часов могло быть до десятка. Монструозные гиганты размером выше человеческого роста «жили» в домах горожан и зажиточных крестьян.

А вот маленьких карманных или наручных часиков не было. То ли не додумались до этого производители, то ли слишком кропотливое это дело — но удобными индивидуальными хронометрами потребителей не радовали.

О чем я однажды и пожаловалась Таиру. Парень не стал бить себя кулаком в грудь, обещая невозможное, не спрашивал, а что будет, если… Он просто кивнул.

И вот в коробке, размером чуть больше моей ладони, в шёлковом гнёздышке, мерцает серебристым цветом луковичка величиной со сливу. Крышка, делящая хронометр на две части, украшена причудливым узором; замочек, соединяющий откидную часть с той, где покоится механизм, выполнен в виде цапли, засунувшей длинный клюв в изящную петельку.

Откидываю крышку. Сквозь стекло, циферблат и стрелки видны завораживающие ритмичным движением шестерёнки, пружинка и маятник.

Но всё затмили слова, выгравированные на внутренней стороне крышки: «Минута без тебя — вечность».

Глава 9

В краю, где снег выпадает крайне редко, окончание зимы отследить сложно. Каждый день добавляется чуть больше света, становится чуть ярче солнце. И вдруг утром, выйдя на тренировку к Тауфику с моими подросшими щенками, я вдохнула воздух полной грудью и поняла — весна пришла.

Дикорастущие цветочки, ранее робко проклёвывающиеся на пригреве, теперь дерзко цвели везде, куда падал взгляд. Садовник попытался было бороться с оккупантами, но я посоветовала не делать этого — их пестрота радовала душу.

Тренировались мы с Зигом и Загом на плато, что разделяло лощину усадьбы и деревню. Там мои удивительные собаки, разыгравшись, не могли случайно разломать стену сарая или нечаянно разметать с любовью посаженную Глафирой клумбу. Среди редких кустов и низкорослых деревьев удобно играть в прятки или отрабатывать бег по пересечённой местности. Между двух тёплых охранников, укрывавших своими телами от прохладного морского ветра, хорошо медитировать.

Должно быть оттого, что я стала более опытной и сильной ведуньей, а может потому, что наш контакт со щенками установился очень рано, чувствовала я их куда лучше, чем прежде Дружка. Да и они меня понимали чуть ли не на мысленном уровне. Просыпаясь, я слышала, как они радуются тому, что чувствуют меня, и невольно разделяла эмоции собак.

После подарка на Йоль я ждала визита Таира. Гравировка на крышке мне показалась признанием, но… Жених исчез. Не стало писем и подарков, к которым я так привыкла. Хотела было написать сама, но Глафира запретила:

— Ты отправила письмо с благодарностью, но ответа не последовало. Не пристало девушке лишний раз напоминать молодому человеку о себе. Невместно это, Роксана.

Кажется, я впервые видела бабушку такой строгой по отношению ко мне. Что ж, она более сведуща в вопросах этикета, решила я и послушно отложила перо и бумагу.

Честно говоря, я не ожидала от себя таких душевных терзаний. Юное тело жаждало любви, и взрослое сознание было вынуждено отступить под таким напором. Чтобы хоть как-то отвлечься, я с головой погрузилась в свои проекты.

В саду тётушки Жени́ на центральной аллее появился симпатичный киоск «Дары Гирима», в котором отдыхающие из пансионата закупались сувенирами и подарками для родни и друзей. Лоза для плетения в моей деревне стала самым большим дефицитом. В расширенной мастерской корзинщика с раннего утра до позднего вечера кипела работа. В плетёнки упаковывали бутылки вина и бренди, в коробочки с крышечкой — на шёлковой бумаге набор солёных и сладких печений. Покупателям, сделавшим покупку более чем на пять орланов, продавец в нарядном национальном костюме дарил миниатюрный артефакт, отгоняющий насекомых.

Удивило то, что многие гости подходили к киоску с вопросом об отдельном заказе дезинсекционных гаджетов. Но, увы, по закону империи, не пройдя минимальный трёхгодичный курс обучения у опытного артефактора, я не могла продавать свои изделия. Изготавливать и пользоваться в личных целях — как случилось с охранным устройством — могу, дарить разрешается, а продавать нет.

— Вот где я такого мастера, что возьмется меня обучать, отыщу? — возмущалась я, получив очередной запрос из пансионата на продажу артефакта. — Будто на дорогах они валяются.

А ведь действительно валялся. Мы с бабушкой возвращались из Рыбачьего от Прасковьи, родившей очаровательного карапуза, названного в честь деда Василием. На развилке, ведущей к нашей усадьбе, лежал человек. Башар остановил повозку и, спросив разрешения, пошёл посмотреть, не нужна ли бедняге помощь. Ну и я не смогла спокойно ждать, когда мне доложат — опять же целительство практиковать надо, — побежала следом.

Старец был истощён, скудно одет и грязен до изумления. Просканировав тело, определила сильное обезвоживание.

— Башар, дай ему воды, — попросила я нашего сопровождающего. — И, думаю, нельзя его здесь оставлять. Ночи ещё холодные, а он слишком слаб. Простынет, помрёт и будет вокруг поместья приведением шляться, укоряя нас в бездушии.

Последние слова были шуткой, но у Башара с юмором туго, поэтому он с испугом посмотрел на кандидата в призраки, подхватил его на руки и положил на дно повозки к нам с Глафирой в ноги.

Люблю бабушку за многие качества, а особенно за то, что случись мне с миром воевать, она мало что спину прикроет, так ещё патроны подавать будет. Вот и в этой ситуации не стала брезгливо поджимать губы или подбирать юбки. Просто взглядом спросила, считаю ли я это необходимым и безопасным, а получив мой утвердительный кивок, успокоилась. Порой мне кажется, что у неё есть некий внутренний щит, на котором начертан девиз: «Роксаночка знает, как лучше».

Конечно, в мыльню бомжа никто не пустил. Но запасливая Надия нашла где-то большую старую лохань, постелила в неё вышедшую из употребления простынь, чтобы наш найдёныш костлявой задницей заноз не собрал, и наполнила её горячей водой.

Пока шли приготовления, я сбегала переодеться, прихватила любимый артефакт, — вдруг вши? — кусок мыла и пошла проявлять милосердие.

Абяз, увидев мою готовность, наплевал на субординацию и просто прогнал из-под навеса, где они с Башаром устроились мыть старика — виданое ли дело, молодая госпожа решила побродяжку неизвестного собственными ручками купать.

— Вдвоём справимся, а нет, так зятя ещё позову! — мягко развернул он меня и подтолкнул слегка. — Лучше идите собачек своих навестите.

Я, сунув управляющему мыло и гаджет, ушла, ворча себе под нос, что все вокруг знают, что для меня лучше. Вот, к примеру, Тауфик тоже знает, как мне с большей пользой время провести. Увидев меня, входящую в вольер, искреннее обрадовался и устроил нам с Зигом и Загом внеочередную тренировку, после которой я не то что о бездомных стариках думать не могла, но едва до кровати добралась.

Но утром после завтрака я настояла на своём и прорвалась к найдёнышу.

Оказалось, что старцем он не был. Зрелый мужчина лет пятидесяти лежал на постели, устроенной ему в тихом закутке навеса. Постельное бельё хоть и из списанного, но чистое и благоухает лавандой. Матрац свежей соломой набит, мягкая подушка, лоскутное одеяло с наброшенным для тепла шерстяным покрывалом. Рассматривая, как устроили бродягу, я подумала о рачительности экономки. Ведь всё это где-то хранилось и ждало своего часа. И о её уважении к человеку, попавшему в беду. Не бросила попонку старую в углу, а устроила настоящую тёплую и чистую постель.

«Повезло мне с людьми, что живут рядом и работают на меня», — в который раз отметила я про себя.

— Ты кто? — слабым голосом спросил найдёныш.

— Хозяйка поместья. Зовут меня Роксана Петровна Верхосвятская. А ты кто, добрый человек?

— Хозя-я-яйка? — как-то ехидно протянул мужчина. — А не скажешь ли, хозяйка, кто у тебя вот такие штуки мастерит?

И дрожащей от слабости рукой бродяга приподнял шнурок с моим артефактом.

— Я мастерю, — спокойно ответила я, помня о том, что изготавливать обереги имею право. — Только ты, добрый человек, так и не назвал своё имя, а вопросы задаешь.

«Добрый человек» не то кашлянул, не то хмыкнул ехидно, глубоко вдохнул и ответил:

— Зовут меня, девица, Аристарх Завойский. Да только что тебе имя моё, когда ты вот такое лепишь, — мужчина ещё раз тряхнул моей поделкой.

А я едва на попу не села. Аристарх Завойский! Это же автор того самого трактата, что я считала краеугольным камнем артефакторной науки. И он здесь, у нас в поместье! И почему-то сердится.

— Что-то не так в этой штуке? — осторожно спросила я, даже не пытаясь назвать гаджет артефактом.

— Всё не так! Всё! — хотел было громко и сердито высказать мне учёный, но сил не хватило.

Рука бессильно упала на постель, глаза закрылись, и Аристарх погрузился в сон.

Честно говоря, в сон погрузила его я. Не хотелось, чтобы гость тратил последние силы на объяснение моей бестолковости. А ещё хотелось, чтобы в следующий раз он проснулся в более подобающем для него месте.

Комната Прасковьи пустует. Там, как и во всех спальнях, давно уже поменяли мебель, поставив нормальные кровати, прикроватные столики, конторки для написания писем или кратких заметок, комоды, над которыми повесили зеркала в резных рамах.

В позапрошлом году Феденька с Акимом летом перевернули весь дом, но воплотили в жизнь мою идею по обустройству нормальной канализации.

Мне не стыдно будет принимать Аристарха Завойского в своём доме. А ещё я наизнанку вывернусь, но уговорю его стать моим учителем.

Три года наставничества — по-моему, адекватная цена за спасение жизни.

Глава 10

Фигура в тёмном плаще с низко надвинутым на лицо капюшоном стояла в тени двух высоких кустов и могла бы остаться незамеченной, если бы не моя привычка постоянно сканировать пространство и настороженность Зига и Зага.

Останавливаюсь, всматриваясь в притаившегося человека. Собаки глухо ворчат.

— Тебе лучше выйти из тени, — предлагаю я, закручивая пальцами поток воздуха в небольшой вихрь. Стоит влить в него немного силы — и сметёт нападающего с обрыва в море за три секунды.

Рука незнакомца неторопливо тянется к капюшону и так же медленно стягивает его с головы, открывая уставшее лицо Таира. Невольно вздрагиваю, вызывая беспокойство щенков.

— Не ожидала тебя здесь встретить, — объясняю свой мимолётный испуг.

Парень, щурясь от яркого солнца, смотрит на меня так, будто запомнить хочет. Но говорит другое:

— Как выросли, — указывает взглядом на свой подарок и невольно протягивает руку к пушистому загривку Зага. — Можно погладить?

— Можно, — с показным равнодушием пожимаю я плечами. — Правда, и они могут. Руку откусить, к примеру.

Таир быстро отдергивает руку и прячет её в складках плаща.

— Хорошо Тауфик учит, — констатирует принц.

Согласно киваю — хорошо. И меня, и собак дрессирует так, что мы понимаем друг друга с одного взгляда.

— Спасибо тебе за подарок, — склоняю голову в благодарном поклоне.

Молчим. Мне очень хочется спросить, что же случилось, почему Таир здесь и в таком потрёпанном виде, но не знаю, уместно ли это.

— Пришёл проститься, — первым начал принц и, видя мои удивлённо вскинутые брови, поспешил объясниться. Правда, говорил он, отведя взгляд. Смотрел мимо меня, найдя видимую только ему точку в море. — Отец настаивает на браке с одной из многочисленных дочерей султана Османии. Я отказался. Знаю, ни второй, ни третьей женой ты за меня не пойдёшь. Разгневанный хан лишил меня содержания и хотел было запереть, но я сбежал… Сюда пешком с Фарухом пробрались, а потом порталом — остался у меня последний артефакт перехода — в Москаград уйду. В столице учиться поступлю. Не решил пока, в коммерческий институт идти или инженерный, но с этим уже на месте разберусь. И ещё попросить хочу… пусть Фарух назад в поместье вернётся. Один я справлюсь, а отвечать ещё и за слугу — это…

— Эфенди! — вдруг выскочил из кустов младший сын Абяза и Надии и бросился в ноги своего господина.

Успокоившиеся было после неожиданной встречи собаки, лежавшие у моих ног, вскочили и глухо зарычали, обнажив клыки. Но несчастный слуга, обнявший сапог Таира даже не посмотрел в их сторону.

— Эфенди, умоляю, не отсылайте меня, — омывал слезами пыльную обувь хозяина Фарух. — Убейте меня здесь, но не отсылайте.

Я смотрела на невероятную сцену с приоткрытым ртом и широко распахнутыми глазами. У них это семейное, что ли? Вспомнила, как Надия почти так же умоляла не лишать её рабства.

Таир, кажется, тоже растерялся. Сжал губы, покосился на меня и нагнулся к парню. Похлопал по плечу и тихо сказал:

— Фарух, ты своими воплями напугал собак Роксаны Петровны.

Зиг, издав странный звук, похожий на короткий хмык, посмотрел на Зага, потом повернул голову в мою сторону, словно проверяя, не поверила ли я случайно такому бреду. Мысленно послала ему успокоение.

Слуга перестал вопить, но с земли не поднимался. Было видно, что Таир не знает, как поступить. Пришлось вступить в разговор мне. Не хотела, Триединый свидетель, но пришлось. Тем более что идею эту я обдумывала давно, только не было людей для реализации. Но как говорится, на ловца и зверь бежит.

— Ваше Высочество, — начала я высокопарно, несмотря на то, что, услышав такое обращение, Таир поморщился. — У меня к вам есть деловое предложение. Знаю, что какую бы специальность вы ни избрали, принесёте пользу своему народу и Гиримскому полуострову. Именно поэтому хочу вам помочь. В Имперском коммерческом банке завтра же на ваше имя будет открыть счет на пятьсот орланов. — Увидев, что Таир вскинулся, желая перебить меня, я умоляюще сложила руки перед грудью. — Выслушайте! Эти деньги — инвестиция. Хоть и трудны первые годы студенчества, но постарайтесь изыскать время, дабы найти помещение для моего магазина. Если выберете коммерческою стезю, то организация и управление торговлей будут для вас хорошей практикой. Фарух в столице тоже пригодится. Не самому же за прилавком стоять, тогда и учиться некогда будет.

Принц смотрел на меня словно я дивное диво. Вот взрослый почти, а наивный, как чукотская девушка. В столицу он собрался учиться. Сам по себе факт похвальный, только жить-то на какие средства планировал. Студиозусам стипендию не платят, суровый хан неслуха обеспечивать не станет. Дворником устроиться разве. В Москаграде, кстати, эта должность очень популярна среди выходцев малых народностей. А возвращение Фаруха семье так и вовсе безумие. Если рассматривать ситуацию здраво, так это слуга отвечать за любимого эфенди будет. Парень куда практичнее и намного лучше приспособлен к жизни. И как заработать придумает, и где устроиться найдёт. Вот и сейчас, присев на пятки, он внимательно слушал моё предложение по финансированию открытия магазина. В каких-то местах даже кивал. Наверное, уже прикидывал, как ловчее к делу приступить. Зато Таир брови хмурил. Наверное, просчитывал, уместно ли это предложение для его высокородной чести.

— Согласны ли? — не выдержав молчания, спросила я парней.

Принц напряжённо думал, а Фарух, вытаращив на меня счастливые глаза, мелко кивал.

— Вообще-то, — задумчиво начал Таир, — я хотел попросить помощи у вашего родственника графа Горонцова. Остановиться у него на первое время, может быть, некую сумму занять…

— … чтобы рассорить его с ханом Киримом? — нахмурившись, спросила я. — Думаешь, не найдутся «добрые люди», желающие вбить клин между их приятельскими отношениями?

Принц вздохнул. Вот сразу видно, что в шахматы он не играет — не умеет продумывать ситуацию на три-четыре хода вперёд. Всё же хорошо, что жених мой — третий сын, не придётся ему трон наместника наследовать. Как там в старом кино героиня говорила: «Хороший ты мужик, но не орёл». Всё верно, или брутал, не знающий слов любви — мамонта добыл, фемину узрел, через плечо перебросил, и в пещеру, или вот такой романтик возвышенный — слёзы-розы, цветы-мечты, вместо стейка ромашка, пока поцелуя дождёшься, бабушкой станешь. Преувеличиваю, конечно, но среднего не дано.

— А на тебя разве отец не разгневается? — Таир готов был отказаться от проекта, позволяющего ему выжить в столице, лишь бы я не пострадала.

Неожиданно на душе потеплело, и сердечко забилось. Что скрывать, приятна мне его забота. Но некогда эмоциям предаваться. Пора дело делать.

— На меня-то за что? — изобразила я крайнюю степень удивления. — Жених ты мне, если не забыл ещё, а значит помогать тебе моя прямая обязанность. Как и ты мне помог бы.

Где разыскал Таир координаты для перехода портального на скромный постоялый двор в Москаграде, я так и не поняла. В справочниках только гостиницы роскошные указывают. Деньгами парни разжились, проверив старые кошели да карманы богатого гардероба принца. Так на первое время и насобирали. «Не пропадут, — успокаивала я себя, возвращаясь в усадьбу. — Фарух парень сметливый, присмотрит за Таиром».

После неожиданной встречи на плато пришлось резко менять планы. Шла в деревню, чтобы переговорить с Аминой о расширении цеха, об организации будущего сбора плодов и ягод для фруктовых конфет, о закупке необходимого оборудования, а оно вон как вышло.

Николай Иванович одобрил моё решение. И предупредил, что хану Кириму он всё же отпишется.

— Негоже от отца таить, где сын прячется. Постараюсь объяснить ему, что самостоятельность только закалит принца. А насильно женить… Не всегда бывает, что стерпится — слюбится. Кирим вспыльчивый, да отходчивый. Триединый даст, простит твоего Таира.

Я фыркнула, головой тряхнула и пошла в кабинет письмо в банк столичный писать, бурча под нос:

— Чего это мой он? Он сам по себе и будет ли моим, это ещё крепко подумать надо. Вот посмотрю, какой он коммерсант-организатор. Есть ли в нём целеустремлённость и хватка. А то лошадок-собачек за папенькины деньги дарить всякий горазд. Ишь, мажор гиримский!

Ворчала я для порядка. Перед глазами до сих пор стояли растерянный взгляд Таира.

М-да… трудно ему придётся, но лучше так, чем всю жизнь в дворцовом саду розами любоваться.

Глава 11

И опять время вскачь, и вновь жёсткий цейтнот, и снова некогда скучать или переживать о пустом.

Мэтра Аристарха Завойского — магистра архифакторики — принять меня в ученичество долго уговаривать не пришлось. Согласился он сразу, стоило спросить его об этом. Мне показалось, что сделал он это с неким затаённым злорадством, но я отмахнулась от ненужных подозрений. На наши с Глафирой расспросы о том, как он попал в столь неприятную ситуацию, мужчина категорически отказался отвечать.

— Дамы, вас это не касается. Я благодарен за милосердие и гостеприимство — и за то отработаю. Могу дать слово, что мои злоключения никоим образом не отразятся на вас или вашем поместье.

Ну и ладно. Может, стыдно ему признаваться или опасно, а может быть, просто интересничает. Пусть останется со своей тайной, если ему так проще.

— Как я понял, барышня, трактат вы мой читали? Похвально. А хоть толику малую из прочитанного поняли? Ну-ну… посмотрим-посмотрим. А сейчас покажите-ка мне, барышня, как вы сию поделку, прости Триединый, сотворили?

Сидя на высоком стуле с торца рабочего стола, наставник наблюдал за тем, как я выкладывала необходимые ингредиенты, доставала тигель, формы, зажигала горелку. Выражение его лица при этом было такое, словно я делаю нечто неприличное. Остановилась и посмотрела на мэтра:

— Что-то не так?

— Я не вопросы вам задавать велел. Почему остановились? Продолжайте, — поморщился артефактор, а я вдруг поняла, что три года это о-о-о-очень долго.

Привычным движением залив первую форму, хотела было перейти к следующей, но Аристарх, спрыгнув со стула, приказал остановиться.

— Достаточно! До сего момента всё было терпимо, хотя если бы вы предварительно серу растолкли до пудрового состояния, эффект мог усилиться процентов на семь-восемь. Теперь разливка. Вы льёте просто сверху вниз, и металл сам растекается по форме. Остаются микрокаверны, а это ослабление или искажение конечного результата. Дайте сюда! — отобрав у меня тигель, мэтр как-то весь подобрался, сосредоточился. Вдох-выдох, и на затаённом дыхании тонкой струйкой одним выверенным движением руки посолонь залил форму. — Понятно? Повторите.

Ох, нелёгкая это работа переучиваться, когда привыкла уже что-то делать определённым образом. Но с пятого раза получилось.

Пока заготовки остывали, Аристарх пошёл пить чай, а я достала заветную записную книжку с рецептами артефактов, подсказанными мне самой природой, и стала вносить на первой странице правки и дополнения, мысленно рассуждая о том, что тайны мастерства — в мелочах и нюансах. Кто бы мог подумать, что изначальная фракция одного из компонентов влияет на эффективность изделия в целом.

— И что вы пишете? — мэтр заглянул через плечо, пытаясь прочесть перечёркнутые и надписанные между линиями строчки, обведённые вставки, стрелка от которых вела в определённое смыслом место. Вот только понять ему мои записи было не дано — я писала на языке своего прежнего мира. — Это тайнопись? Шифр? Хм… Разумно. Никак не ожидал от вас такого. Так на чём мы остановились? Нанесение руны. Угу… Наносите. Милость Триединого! Да вы бы ещё шило сапожное для такой тонкой работы взяли! Кто вас учил? Как это никто? Как сама? Хм… И вот этот арте… Тьфу ты! Эту поделку тоже сама придумала? Хм… Ну ладно. Может и получится из вас, барышня, что-нибудь. Покажите ваш набор инструментов. Вы его у кузнеца одолжили? Что значит, какой был? Инструменты артефактора подбираются по руке, под те материалы, с которыми чаще работать приходится. Вот вы работаете с металлом… Как это не только? У вас и другие поделки есть? Показать сможете? Ну да, ну да… сначала работу закончить.

Аристарх за время занятия издёргался сам и измучил меня. Похоже, он или не умеет или не желает хвалить учеников. Как поступить со мной, он не знал. С одной стороны, я его весь урок «радовала» своей косорукостью, с другой — удивляла самобытностью. В итоге мэтр даже от ужина отказался, ушёл к себе в комнату не то думать, чему меня учить, не то страдать о несовершенстве мироздания.

Я же, ещё раз внимательно перечитав запись, решила завести новую тетрадь, куда начисто буду переписывать пошаговую методику сотворения того или иного артефакта. Так и запомнится лучше, и не запутаюсь, даже если вернусь к работе над оберегом или накопителем через несколько лет. Заперев ларец, хранящий мои заметки, убрала его в сундук. От ненужных вопросов, от нечаянной порчи, от того, чтобы не маячил постоянно перед глазами, напоминая о том, что была у меня и другая жизнь.

Странно… Ни разу не пожалела о подаренной мне кем-то свыше жизни в мире Твердь и часто благодарю Триединого за возможности, но вот иной раз накатывает тоска непонятная до боли душевной и слёз необоснованных. А может, это и не ностальгия вовсе, а гормоны юного тела мозги застят?

Всё-всё! Некогда киснуть, у меня сегодня ещё лошадка не выгуляна, с Каримой план развития мыльного производства не до конца обговорён, Глафире обещала час игры на рояле, а солнышко уже к закату катится.

На короткую конную прогулку мы поехали вдвоём с дедом. Николаю Ивановичу оседлали мула, и мы не торопясь решили прокатиться по дороге в сторону деревни.

— Его Высочество хан Кирим велел передать тебе благодарность за помощь Таиру. Написал, что и сам не рад был резкости своей, но отменить приказ уже не мог. А ещё он предложил стать дольщиком в твоём столичном магазине. Не только деньгами, но и товары гиримские поставлять.

Я кивнула, но это означало не согласие, а всего лишь что я услышала деда. Мне ещё предстоит подумать о том, хочу ли я хана в компаньоны.

Собаки то шныряли по придорожным кустам, то бежали впереди нашей небольшой кавалькады. Тауфик не один день потратил, чтобы научить нас взаимодействовать с псами на конных прогулках.

— Они не должны далеко убегать, но и под копытами путаться им не стоит. С лошадкой твоей, опять же, дружить должны. Дабы ни они её не пугали, ни она их не надумала куснуть или лягнуть. Ты главная, и твои животные должны всегда это знать. Помни, что стек в твоей руке не только для красоты. При нужде бей, не задумываясь. Это я сейчас не только о животных говорю.

Порой мне казалось, что кинолог излишне строг и временами даже жесток, но чем старше становились мои щенки, тем больше я убеждалась в его правоте. Зиг с Загом могли меня шутя затоптать, подбежав поприветствовать, но открытая ладонь, выставленная им навстречу, останавливала моих питомцев. Собаки вольно бегали по поместью, не трогая ни людей, ни животных. Но и их трогать было запрещено всем, кроме меня. Даже на «погладить собачку» Тауфик наложил жесточайший запрет.

— Это не диванные болонки, эту породу выводили охранять хозяев. Если почувствуют от кого-то угрозу для тебя — убьют немедля. Понимаешь?

Понимала, но в глубине души боялась, что такое реально может случиться. У Чехова, кажется, фраза есть, что висящее на стене ружье однажды обязательно выстрелит. Не доведи, Триединый!

Тем временем весна всё больше вступала в свои права. Горы словно укрыло нежно-розовым снегом — это цвёл миндаль. Теперь деревца не вырубали на хворост, а тщательно оберегали каждый росток. Много деревьев росло и в деревне. Вдоль дорог, на межах вместо забора, на каждом свободном клочке, где не выращивали овощи, сажали миндаль.

За четыре года многие деревенские поправили свои дела. Никто не рассчитывал только на орехи, собранные осенью. Увеличилось поголовье коз, и крестьяне задумались куда деть излишки молока. Помня, что козий сыр имеет очень специфичный вкус и нравится многим гурмэ, я предложила уважаемому Хайдару устроить в деревне сыроварню.

Правда, в этом вопросе я помочь никак не могла. Помню, что какая-то ферментация должна быть, варят, кажется, но это все мои знания в данной области.

— Уважаемый Хайдар, давайте подумаем, кому мы могли бы поручить столь ответственное и непростое дело?

Староста, как всегда, искал ответ в затылке, почёсывая его, сдвинув феску на лоб. Ответ не находился. Послали мальчишку за Глебом. Он у нас мужчина бывалый, с кем только не встречался, когда строительством занимался. Может, подскажет что дельное.

Глеб совмещал должность старосты и бригадира строителей. Моё предложение о производстве фруктовых конфет Амина одобрила, и теперь рядом с цехом по изготовлению печенья началось строительство ещё одного здания.

— Думается мне, уважаемая Роксана Петровна, что не стоит к делу новичка ставить. Надо готового мастера переманить. Дом ему поставить, мастерскую-сыроварню, и пусть работает на благо общины нашей. Только учётчика толкового к делу взять требуется. Дабы точно знать, кто сколько молока сдал и сколько сыра потом за это получит — или пусть сразу деньгами берут, а сыр потом купят.

— Глеб, — всплеснула я руками. — Мы делим шкуру неубитого медведя! Лучше подумайте, где нам такого человека взять?

— Пока не знаю, — честно признался бывший артельщик. — Но поспрошаю у своих, думаю, найдём мастера..

— Только не затягивайте с этим вопросом. Весна, травы много, у коз самое вкусное молоко сейчас. Надо момент ловить, — вставила я свои пять копеек, желая, чтобы последнее слово оставалось за мной.

Глава 12

— Роксана, о чём ты думаешь? Соберись! Видишь, собаки не понимают команды, — Тауфик сердился на то, что тренировка не ладилась.

Задумалась я о чёртовом сыроваре, который никак не находился. Время уходило, замысел оставался смутным планом, а козье молоко пока перерабатывали в курт*. Тоже нужный продукт, но он не был полноценным сыром, способным дополнить наш ассортимент в столичном магазине.

— О сыре, — выныривая из задумчивости, ответила я на вопрос. — Я думаю о сыре.

— Есть, что ли, хочешь? — недоумённо заморгал глазами тренер.

Я только вздохнула и разочарованно махнула рукой.

— Если бы… Мне срочно нужен сыровар. В деревне коз развели без счёта. Молоко девать некуда. Хочу сыроварню построить, а знающего человека нет.

— Тоже мне проблема! — фыркнул Тауфик, понявший, что сегодня нормальной тренировки не получится. — В тех краях, откуда я родом, в каждой юрте сыры делают. Солёные шарики на солнце высушивают, после чего в мешочки ссыпают. Зимой, когда молока мало, суп из них варят, к чаю подают, малышня просто так таскает. Как лакомство.

— Такое и мои делать умеют. Зайди сейчас в деревню — всё скисшим молоком пропахло. Мне другой мастер нужен.

— Друго-о-ой, — задумчиво протянул кинолог, легко шлёпая себя указательным пальцем по губам. — Другой… Не могу обещать, но, если позволите почтовой шкатулкой воспользоваться, напишу одному человеку. Может, он чем поможет. А сейчас позови собак, учёба продолжается!

Учёба продолжалась целыми днями. Время от времени, отодвинув за пределы восприятия человеческих учителей, за меня бралась природа. Чаще всего это случалось во время медитаций. Я не осознавала, как это происходило, но, через часа полтора-два приходя в себя, по жуткому приступу головной боли понимала, что в меня загружен очередной файл знаний. Разархивация проходила постепенно, часто по мере необходимости. Вдруг понимала, какими свойствами обладает то или иное растение, как из него сделать настойку или отвар, какая часть более эффективна и когда заготавливать надо. Или внезапно приходило осознание — срочно необходимо укрыть всё под навесы и крыши, потому что через час налетит внезапный шторм с шумным ливнем.

В таких случаях я давала распоряжение не только слугам в усадьбе, но и срочно писала в Рыбачий Прасковье и в деревню Глебу. Эти двое верили мне беспрекословно. Они действовали, не задавая лишних вопросов, без уточнений «а не показалось ли тебе, девочка?»

Моё ведовство позволяло чувствовать сады и виноградники настолько хорошо, что я подсказывала Абязу, когда и чем лучше подкормить или опрыскать наши плантации, когда начинать обрезку лозы и лишних ветвей или приниматься за сбор урожая.

Из столицы письма от Таира не сказать, что сильно радовали, но хотя бы не расстраивали. Парни, как им показалось, нашли хорошее место, где можно было бы открыть магазин. Но я его забраковала.

«Таир, наш магазин особенный. И в одном ряду с другими, торгующими колониальными товарами, он потеряется. Мы же не собираемся выставлять диковинки. Наши продукты не для ежедневного употребления. Поэтому и само здание, и торговый зал должны стать запоминающимися. Люди будут планировать визит к нам, а не забегать между прочим», — писала я в ответном письме.

Мне хотелось, чтобы парень сам проявил инициативу, поэтому советы давала пространные, хоть и виделось мне, как мог бы выглядеть наш магазин.

Хан о своем желании участвовать в моём бизнесе больше не напоминал, а я не торопилась давать согласие.

На очередном уроке по артефакторике мэтр попросил меня показать что-то из «поделок». Аристарх упорно не желал называть меня по имени, обращаясь просто «барышня», и так же упорно не признавал сделанные мною вещицы артефактами. Поняв, что именно я выложила на стол, наставник чуть не упал с облюбованного им высокого стула.

— Да ты никак вознесла себя вровень с Триединым? — взвизгнул он, резко перейдя на «ты». — Какое ты имеешь право решать, кому жить? Ты! Ты… ты не понимаешь ценности жизни. Это преступление — делать такое! Чёрное колдовство — вот что это!

Я слушала, не понимая отчего Аристарха так понесло. Вдруг на особо высоком звуке непроизвольно выставила вперёд открытую ладонь и мысленно приказала: «Стоять!» Да, так я останавливаю своих собак, но, похоже, посыл был настолько сильным, что подействовал и на мэтра. Мужчина резко замолчал.

— Наставник, я не понимаю вашего возмущения. Что плохого вы увидели в артефакте, предохраняющем от беременности? Напоминаю, что ни одну свою… хм… поделку я не продала. Дарила в деревне, как оберег от духов, только женщинам, родившим не менее пяти детей. И часто детки эти чуть ли не все погодки. То есть несчастная каждый год ходит непраздной. Вы можете себе представить, какая это нагрузка на организм? Бедняжке двадцать пять лет, а выглядит древней старухой. Ну помрёт она очередными родами, а куда сирот прикажете девать? — Мэтр порывался что-то сказать, но я только отмахнулась. — Так кто из нас не понимает ценности жизни, господин учитель? И в чём моё преступление?

Высказалась, а потом подумала, что в моём мире тоже есть поборники запрета контрацепции. Но тут Аристарх опомнился и смог ответить:

— Вот к чему привело ваше дилетантство, барышня, — обвинительно ткнул он в меня пальцем. — Вы тут такое намудрили, я было подумал, что это — мэтр брезгливо ткнул пальцем в амулет, лежавший на столе, — создано для прерывания беременности.

«Здрасти, приехали! Он не понял, а виновата я», — потёрла я лоб. И, решила, что пора завести дембельский календарь, в котором отмечать дни, оставшиеся до окончания обучения у умного, знающего, но такого вредного и капризного магистра артефакторики.

— Мэтр, а у вас случайно сыровара знакомого нет? — вдруг спросила я. Словно что-то за язык дёрнуло.

Завойский, никак не ожидавший такого вопроса, вытаращил на меня глаза.

— Какое отношение к теме нашего разговора имеет сыр? — возвращаясь на любимый стул, спросил он.

— Никакого. Просто ассоциативный ряд. Амулет для деревенских, в деревне излишки молока, я мечтаю построить там сыроварню. А специалиста нет… — наводя на столе порядок, объяснила я. — Уже всех этим вопросом озаботила. Даже тренера моих собак.

Аристарх смотрел в большое окно, устремив взгляд куда-то к горизонту, и вдруг шлёпнул ладонью по столу.

— Есть такой человек! Он у меня артефакт поддержания температуры заказывал. Точно! — И мэтр так обрадовался тому, что вспомнил кого-то, что впалые щёки вспыхнули румянцем.

— А как с ним связаться можно? — направила я разговор в нужное мне русло. — Где он живёт?

Веселье тут же слетело с мужчины, и я поняла: рано обрадовалась. Как найти бывшего заказчика, Аристарх не знал.

*Курт — калорийное кисломолочное изделие кочевников Центральной Азии, высушенное в естественных условиях, нечто среднее между солёным сушеным творогом и твёрдым молодым сыром в форме шариков разной величины.

Глава 13

— Роксана, давай съездим в Ялду? — как-то за завтраком предложила Глафира, поверх чайной чашки глядя на бирюзовую воду бухты, расцветающий парк и развалившихся в тени собак.

Погода радовала теплом настолько, что трапезы и чаепития к удовольствию всех домочадцев перенесли на террасу. Благодаря артефактам назойливые насекомые, наполнявшие парк и жужжащие с раннего утра до самого заката над цветами и травами, не мешали еде на свежем воздухе. Не было больше опасности, что налетевшие на вазочки с мёдом и вареньями пчёлы и осы кого-то укусят или плюхнутся в чай.

Правда, мне некогда было расслабленно наслаждаться погодой и природой. Быстро съев предложенные заботливой Надиёй блюда, чмокала бабушку в щёку и мчалась по делам, которые никак не хотели заканчиваться.

Моя старая записная книжка с рецептами артефактов всё больше разбухала от правок и дополнений. Аристарх решил подробно разобрать все совершённые мною ошибки, дабы я не повторяла их в новых работах. Одно огорчало меня — я никак не могла выбрать время, чтобы аккуратно перенести записи в новую тетрадь, потому что после занятий с мэтром мне необходимо было бежать дальше.

Например в деревню, контролировать строительство.

Посовещавшись, мы с Глебом решили построить дом для сыровара, которого пока не было. Словно сыр в мышеловку подкладываем, усмехнулась я, глядя, как споро строится просторная мазанка.

Архитектурой в деревне мало кто заморачивался. Белостенные домишки под камышовыми крышами вполне устраивали местных жителей. И то… Зимы редко бывали холодными, а печи, сложенные умелым Власом, полностью прогревали избушки. Летом же слоистые стены хорошо сохраняли прохладу. Если вдруг излишняя сырость начинала подтачивать угол, то отремонтировать его было проще простого. Набрал глины, смешал с навозом или травой и плотно залепил брешь. И́звести для поддержания чистоты стен снаружи и изнутри тоже хватало. Потому хозяйки, красуясь друг перед другом, подбеливали запачкавшиеся места чуть ли не каждую неделю.

— Что будем делать, Роксана? — озабоченным вопросом встретила меня Алия, когда я зашла в цех навестить её. — Мука миндальная к концу подходит, а до нового урожая ещё почти полгода. Побили заморозки в прошлом году цвет, недобрали мы орехов, не хватило до нового урожая.

Этот вопрос меня тоже волновал. Я стояла посреди цеха, смотрела, как споро работали миксеры, взбивая белки для печенья, и тут мне мысль пришла в голову. В деревне полно молока, а оно у козочек очень жирное. Значит, можно сделать масло. Скоро клубника зреть начнёт… Будем делать рулеты белковые. Да, срок хранения у них недолог, но слава Триединому, здесь есть стазис. Надо как-то упаковки зачаровывать, чтобы сохранность дней на пять продлить.

— Как мука закончится, белковые коржи выпекать начнём и рулеты из них делать. Позже рецепт расскажу, — успокоила я знахарку и поспешила на выход с мыслью, что мне срочно надо вытрясти из Аристарха знание, как из обычной плетёнки сделать артефакт недлительного хранения. Мой личный подсказчик или не знает, или дал сбой, а мне срочно надо.

— Парни, за мной! — кричу я псам, и мы наперегонки по тропинке бежим в гору.

Вернувшись в усадьбу, я спешила в цех по изготовлению мыла и кремов. Прасковья с двумя малышами едва управлялась, несмотря на няньку и помощницу по хозяйству.

— Машенька такая спокойная была, — жаловалась мне подруга. — Я думала, что и с Васенькой хлопот не будет. Но нет. Здоров же, я знаю, но то с рук не хочет слазить, то кричит беспричинно, то ещё как-то внимание к себе привлекает. Умаялась я…

— Помнится, кто-то и третьего следом родить хотел, — слегка поддразнила я женщину и неожиданно посоветовала. — Кота заведи. Рыжего.

— Роксана, мне вот только… — начала было Прасковья, а потом поняла, что совет не просто так, а со смыслом. Кивнула и задумалась.

— Только не котёнка, — уточнила я. — Взросленький должен быть. Тогда справится.

Молодая мамаша насторожилась:

— Что с Васенькой?

— Тебе отдохнуть надо, лапушка, выспаться хорошо, — обняла целительницу за плечи и слегка тряхнула. — Сама подумай, у двух неслабых магов какой ребёнок может родиться?

— Одарённый… — как-то неуверенно ответила подруга.

— Конечно. А это значит, что сила в нём бродит, не давая покоя. У иных деток животик пучит, и они капризничают, а твоего сына дар тревожит. Ты и сама бы поняла, если бы была более отдохнувшей.

— А кот причём? — тряхнула головой Прасковья.

— Коты природные гармонизаторы энергии. Находясь рядом с малышом, зверёк поможет ему справиться с просыпающимся даром, — объяснила я. — Почему рыжего окраса, не спрашивай. Сама не знаю. Мне не всегда до конца понятны бывают подсказки природы. Просто слушаю советы.

— И я послушаюсь. Сегодня же Константина попрошу найти в порту рыжего кота и в дом пригласить, — пообещала подруга и немного расслабилась.

«И такая дребедень целый день…» — иной раз думала я, ложась спать. Всё куда-то бегу, контролирую, советую, придумываю. Интересно, нескучно, но порой так утомительно.

И вот Глафира предлагает устроить отпуск. Вначале даже испугалась: а как же тут все управятся без меня? А потом как с высокого обрыва в воду нырнула:

— А поехали, родная!

Пусть будет проверкой, сумела ли я организовать дело правильно или всё устройство держится на одном гвозде, который если выдернешь — всё и развалится. И гвоздь тот я.

Николай Иванович ехать с нами отказался:

— Вы же там по магазинам ходить станете, а для меня это хуже смерти. Сидеть на террасах прибрежных таверн, вас ожидая? Так я лучше дома с Аристархом под рюмочку бренди морем полюбуюсь.

Мэтр, когда я попросила сделать перерыв в обучении, тоже отмахнулся.

— Поезжайте, барышня, поживите правильной жизнью. Не дело это, когда у юной девицы в голове расчеты, формулы и деловые партнёры. Проветритесь, перемерьте штук двадцать платьев, поглупейте до изумления, тогда и возвращайтесь. У меня хотя бы причина будет ругать вас. А то каждый раз придумывать приходится, к чему придраться.

Чтобы порадовать магистра, я изобразила крайнюю степень изумления, хотя давно уже поняла, что злословит он не от дурного характера, а больше по привычке, выработанной годами преподавания.

Следующим человеком, кого я достала своими треволнениями, стал тренер:

— Тауфик, как собаки переживут разлуку? Не могу же я их в город взять, а как они останутся, даже не представляю.

— Нормально останутся. Прикажешь ждать и пообещаешь вернуться. Да, будут скучать, но ты хозяйка — это значит, что вольна в своих решениях. Поезжай, отдыхай. Оставь им какую-нибудь вещь старую со своим запахом и сама не расстраивайся. А то у вас связь сильная, и псы дёргаться будут. Поняла? Вот и хорошо. Мы ждать будем.

Всех обошла, наставления дала и сама указания получила, после чего доложила Глафире, что готова к поездке.

Решили порталом не идти. Погода хорошая, возок удобный — поедем не спеша, окрестности посмотрим, видами полюбуемся, свежим воздухом подышим. Багажа много с собой не брали. А зачем, если за покупками едем?

Едва возок тронулся, Глафира обняла меня крепко, прижала к себе и, едва сдерживая слёзы, сказала:

— Наконец-то ты никуда не бежишь, не торопишься, не занята каким-то делом. Наконец-то ты целую неделю будешь со мной, как прежде. Если бы ты знала, Роксаночка, как я по тебе соскучилась!

Поначалу я не поняла, как можно соскучиться, если видимся каждый день, а потом мне стало стыдно.

— Прости, родная. Я почти перестала с тобой разговаривать, делиться планами и задумками, сидеть вечерами на диване и занимаясь рукоделием. Даже музицирую редко. Прости, я не со зла и не оттого, что стала тебя меньше любить.

— Я знаю, детка, — бабушка потянулась было поцеловать меня, но поля шляпок не позволили сблизить лица, и мы просто сцепили руки. — Просто ты выросла, у тебя появилось много разных дел. Это нормально и закономерно. Но прошу тебя — выделяй в своих планах иногда и для меня часок-другой.

Глава 14

С высоты перевала город в лучах закатного солнца виделся прекрасной жемчужиной на раскрытой створке раковины. При взгляде на розовеющие стены, цветущие сады и скверы забылось сожаление об утомительной поездке.

О решении ехать на возке мы с Глафирой пожалели часа через два, когда отступили ощущения новизны, виды примелькались, а дорожной пыли, жары и духоты стало слишком много. Можно было бы подремать, чтобы сгладить неудобство, но тому мешали шляпки и яркое солнце. Наш возок не имел складного тента. Тень для себя пришлось создавать зонтом, который мы с бабушкой держали по очереди, потому что руки быстро уставали удерживать лёгкую кружевную конструкцию, то и дело порывающуюся улететь.

Дважды останавливались в специально оборудованных местах около таверн. Можно было освежить лицо и шею, смочив платочек в прохладной струйке воды, что стекала в бассейн, из которого поили животных. Так же за пару «мышек» мы посещали приличные уборные, куда можно войти без опаски испачкать обувь и подол юбки. Еду мы заказывать отказывались, ограничиваясь чаем и собственными припасами: печеньем, сухофруктами и несколькими шариками курта, прижившегося в нашем рационе. Башар хоть и ел отдельно, примостившись на подножке возка, но меню у него было точно такое, как и у нас. Всё просто, безопасно и сытно.

И вот наше путешествие подходит к концу. Мы любуемся городом, предчувствуя желанный отдых.

— Смотри, парусник в бухту заходит, — Глафира указала сложенным зонтиком на корабль, скользящий по волнам.

Я кивнула. Говорить не хотелось. Мне-то думалось, что я уставала, бегая целыми днями по делам. Оказалось, праздность утомляет куда сильнее.

Номера, забронированные в приличной, но не роскошной гостинице, были готовы принять нас. Горячая вода, чистая постель и тишина. Что ещё надо после дня тряской езды по пыльной дороге? «Езда в повозке — это не поездка в автомобиле», — подумала я, погружаясь в лохань, заменяющую ванну, и чуть было не рассмеялась. Милость Триединого, неужели я ещё помню, как машиной управлять? Какая только дурь от безделья в голову не лезет…

Вечерний променад по набережной Ялды — это целый ритуал. Даме, какого возраста она бы ни была, гулять одной — моветон. Пара, состоящая из пожилой дамы в сопровождении внучки, смотрится прилично и мило. Вот и пошли мы с бабушкой прогуляться перед сном.

Только сегодня мало кто обращал внимание на дам и штатских мужчин. По набережной гуляли небольшими группами морские офицеры в парадных сюртуках с эполетами, обшитых золотыми галунами, и сияя начищенными пуговицами. Кто-то из офицеров был в треуголках, кто в шляпах, на перевязях шпаги или кортики. Большинство молодые, немного шумные, как мои щенки, когда их выпускали из вольера, но встречались и солидного возраста сдержанные и несколько надменные. То есть посмотреть сегодня и в самом деле было на что.

За спиной мужской голос прокомментировал шествие:

— Офицеры с англицкого корабля. Хорошо, что с мирным визитом. Приди им в голову город захватить, за час управились бы. Одних пушек около сотни, экипаж человек пятьсот. Вот силища-то, спаси нас Триединый!

— Милый, а зачем они к нам? — прощебетал нежный голосок.

— Говорю же, с мирным визитом, — с лёгким раздражением повторил мужчина. — В Ялде сейчас цесаревич Дмитрий с семьёй отдыхает, а ихний адмирал друг его. По слухам, в свейской морской академии вместе учились. Вот и решили встретиться.

— Ах, милый, ты у меня такой умный… — продолжала щебетать дамочка за спиной, но я уже никого не слышала.

Отняв руку у бабушки, я сделала шаг в первый ряд зрителей, желая убедиться, что мои глаза меня не обманывают.

Во главе очередной офицерской компании шёл Он. Мой любимец ещё по прежней жизни. Это была моя тайная глупость, которой я стыдилась и одновременно потакала. Принц Гарри. На домашнем ноуте, запрятанная от любых случайных посторонних глаз, хранилась папка с коллекцией его фото. И когда мне становилось очень-очень одиноко и грустно, я открывала файл, включала просмотр в режим слайдов, наливала бокал вина и любовалась рыжим солнышком Британского королевства.

Умом я понимала, что этот бравый весёлый моряк не может быть внуком Елизаветы Второй, но невероятное сходство отключало здравый смысл.

Похоже, моё выражение лица привлекло кого-то из друзей парня. Его толкнули и показали глазами на меня. Ситуация становилась почти скандальной — я забыла обо всех приличиях. Благо Глафира подхватила меня под руку и цыкнула:

— Роксана, приди в себя!

Но было поздно. Мой герой уже остановился, как того требуют приличия, в двух шагах от нас, держа треуголку прижатой к боку, и, шаркнул ножкой, поклонился.

— Леди, позвольте представиться: офицер флота Его Королевского Величества Генри Уалес, герцог Сакский.

Мы с бабушкой присели в синхронном реверансе, и Глафира на прекрасном англицком ответила:

— Очень приятно, Ваша Светлость. Я княгиня Глафира Верхосвятская, а эта юная леди моя внучка Роксана.

Мне страстно хотелось мявкнуть, что-то типа «очень приятно», но голос куда-то пропал, и я только могла самым дурацким образом хлопать глазами. Да будь же неладны взбесившиеся гормоны юного тела! Бабушка вела с молодым офицером светский разговор ни о чём, а я пыталась прийти в себя, пока кто-то из коллег «принца Гарри» не позвал его следовать дальше. Несмотря на то, что его торопили, герцог вежливо простился с нами, приложился губами к кончикам пальцев княгини, поклонился, надел треуголку, улыбнулся мне и только после этого ушёл.

Глафира, сохраняя на лице приветливое выражение, отбуксировала меня, тоскливо смотрящую вслед уходящей мечте, в тихий закуток и довольно сильно встряхнула.

— Княжна Верхосвятская, потрудитесь объяснить мне, это что такое сейчас было? — тихо, но грозно спросила моя добрейшая бабушка.

Я, глупо улыбаясь, незряче смотрела на неё, не в силах что-либо сказать. Пред глазами вились рыжие вихры, смеялись голубые глаза, очаровывала белозубая улыбка. Похоже, бабушке надоело моё беспамятство. Она прошептала:

— Прости Триединый! — и мою щёку обожгла несильная, но звонкая пощёчина.

— Ба? — всхлипнула я, приходя в себя. — За что?

— Не за что, а для того, чтобы вывести тебя из транса. Околдовал тебя, что ли, этот рыжий брит?

— Не знаю… — потрогала я горящую щёку. — А можно мне замуж за него?

— О! Пошли-ка в гостиницу. Нагулялись, — подняла очи к небу Глафира, крепко взяла меня за локоть и едва слышно заворчала: — И какой нечистый дернул меня притащить тебя сюда в это время? Вот бы неделей раньше или неделей позже… Так нет же, именно сейчас приспичило.

Уложив меня в постель, Глафира вышла из номера, закрыв мою дверь на ключ снаружи.

— Ещё бы охрану приставила! — буркнула я, переворачиваясь на живот и мечтательно улыбаясь луне, заглядывающей в мою комнату.

О чём я думала, о ком грезила, пожалуй, и не вспомню. Мысли бродили где-то не здесь, кадры фильма о Золушке поплыли на фоне ночного светила. Только в прекрасном голубом платье кружила я, а обнимал меня за талию улыбчивый бравый офицер с рыжей бородкой и голубыми глазами.

Где-то на краю сознания набатом звучала мысль: «Приди в себя, дурында!» Но слушать трезвый рассудок не хотелось. Куда как приятнее кружить в вальсе под звуки лунной мелодии, пусть и в девчоночьих мечтах юного тела, оглушённого гормонами и первой влюблённостью.

Глава 15

Кто придумал, что утро вечера мудренее? Не так это. Не так!

Спала мало и плохо, мучимая смутной тревогой. Так как все мои мысли, словно планеты системы, кружили вокруг рыжего солнца, то я переживала о том, что ночью корабль мог уплыть и я больше никогда — какое страшное слово — не увижу больше Генри Уалеса, или что вчера я показалась герцогу смешной девчонкой, слишком юной, чтобы обращать на меня внимание. От этих мыслей грудь сжимало тоской, становилось страшно, хотелось плакать, а ещё больше хотелось убежать куда-то очень далеко. Словно это могло погасить разгорающийся пожар в моём сердце.

Несмотря на почти бессонную ночь, вскочила, едва первые голосистые пичуги звонко начали приветствовать солнце. Чтобы смыть с лица сонную ночную хмарь, босиком пошлёпала в ванную. Гостиница хоть и не относилась к разряду роскошных, но на зеркалах в ней не экономили. Вот и мою комнату украшало трюмо, позволявшее рассмотреть себя в полный рост.

Не сказать, что я дома пренебрегала зеркалами, но желания рассматривать себя долго и тщательно как-то не возникало. До сего дня. Вернувшись из ванной и желая переодеться, стянула ночную сорочку, замерла, разглядывая своё тело. Что во мне есть привлекательного? Рост примерно метр пятьдесят пять — метр шестьдесят. Тело больше атлетическое, чем женственное. Нет привлекательных для мужчин округлостей ни вверху, ни внизу. Хорошо, что ноги прямые и длинные. Собственно, как и руки. Лицо… видно, что породистое, с высокими скулами. Чуть длинноватый прямой нос с примечательными, тонко вырезанными ноздрями, глаза обычные, тёмно-серые, опушённые густыми прямыми ресницами. Вот что, трудно было им изящно изогнуться? Нет же… торчат как копья. Или что мешало разрезу глаз быть миндалевидным, к примеру? Губы… м-да, силикона явно не хватает. Нет, не доводить до пельменно-вареничного размера, а так… пухлость соблазнительную придать. А то узкие, упрямо сжатые. Зато волосы хороши. Почти до попы, густые, русые, с чуть выгоревшими на солнце прядями у лица. Но здесь это не шарм, а недостаток, говорящий о том, что барышня слишко много времени проводит на открытом воздухе.

Короче, нет во мне ничего такого, от чего у принца Гарри местного разлива могла голова закружиться.

В дверь постучали, в замке начал проворачиваться ключ, и я едва успела завязать пояс наспех наброшенного халата.

— Роксана, детка, ты уже встала? Одевайся, пойдём завтракать, потом нам необходимо по магазинам прогуляться. Вчера глава города приглашение прислал на бал по случаю визита англицкого адмирала.

«Сон с танцующей Золушкой в руку!» — подумала я, радостно жмурясь, и принялась торопливо собираться. Эх, найти бы такое же платье, как в кино было…

Конечно, даже близко ничего похожего в магазинах Ялды быть не может, и ни одна модистка за три дня этакий шедевр не сошьёт. Да и тратить целое состояние на наряд для одного-единственного вечера нецелесообразно.

— Будем одеты сдержанно и респектабельно, — объявила Глафира и повела меня на шопинг.

Всё случилось, когда мы выходили из гостиницы. Нарастающий гул, казалось бы, шёл отовсюду. Земля мягко качнулась под ногами, а потом ощутимо тряхнуло. Чтобы удержаться на ногах, нам с Глафирой пришлось схватится за руки. Едва всё успокоилось, я, помня технику безопасности при землетрясении — чего нам только в строительном институте не преподавали, — потащила бабушку подальше от здания.

Землетрясение! Вот какое предчувствие меня тревожило всю ночь, а не переживания о морском офицере. Только я за гормональным штормом не смогла понять предупреждение природы.

— Роксана, — заупрямилась Глафира, которую я отводила как можно дальше от здания. — Необходимо вернуться в номера и взять вещи.

— Нет, ба, нельзя сейчас туда возвращаться, — крепко держала я руку княгини. — В любой момент толчки могут повториться, и только Триединый знает, устоит ли гостиница или рухнет нам на голову. Стоим, ждём.

— Чего? — с нотками истерики в голосе спросила всегда такая рассудительная бабушка.

То ли напряжение атмосферы на неё так подействовало, то ли ещё какие причины были, но Глафира всё порывалась куда-то бежать и что-то делать. Одной рукой придерживая её локоток, второй успокаивающе гладила по плечу, бормоча какие-то глупости.

И дождались. Тряхнуло так, что на ногах удержаться не смогли. Хоть я умом и была готова ко второму толчку, но читать о природных катаклизмах это одно, а переживать на собственном опыте — совершенно другое. Страх беспомощности и неизвестности помимо воли заставил закричать во время падения. Оказавшись на земле, мы с Глафирой на четвереньках бросились друг к другу, обнялись и тихо заскулили, приходя в себя от пережитого ужаса.

Вокруг творилось невообразимое. Вопящие от страха, боли и тревоги за близких люди метались у разрушенных домов. Только часть бедолаг были полностью одеты, большинство выскочили на улицу в ночных сорочках или халатах. В этом районе жили люди, приехавшие на отдых. Им незачем было вставать ни свет ни заря, чтобы идти на рынок за продуктами — для этого есть слуги; на службу тоже идти не надо, можно спокойно спать до обеда.

Вот и выспались…

Но ужаснее всего были крики из-под развалин. Там, под обрушившимися крышами, обвалившимися стенами и перекрытиями оставались пострадавшие. И многие из них были ранены. Это понимала не только я. Постепенно то тут, то там кто-то решительно брал на себя командование и уверенным голосом начинал отдавать распоряжения и задавать вопросы:

— Одарённые есть? Подойдите сюда — постараемся разобрать камни и вытащить наших соседей. Сударь, вам придётся отдать халат вон той даме, что прячется за кустом. Вы хотя бы в пижаме, а бедняжка… Проявите сострадание.

Начала подниматься с земли и Глафира. Она немного оправилась и готова была ринутся на помощь. Я же не торопилась вставать — приложив растопыренные ладони к земле, вслушивалась в то, что происходит в глубинах её.

А там нарастало напряжение и готовился новый толчок. Кажется, ещё более сокрушительный, чем два прежних. Увидев, как несколько человек решительно направились к покосившемуся, но устоявшему двухэтажному дому, обещая вынести покрывала и пледы, я вскочила на ноги и закричала:

— Вернитесь! Нельзя туда идти, — мой крик удачно вписался в какую-то секунду тишины, и меня услышали. А я, пользуясь ситуацией, продолжила: — Скоро еще одна встряска будет, и, похоже, сильнее прежних. Необходимо отойти подальше от домов и лучше всего сесть на землю, чтобы не упасть, когда тряхнёт.

Кто-то послушался и двинулся в нашу сторону, кто-то отмахнулся от глупой девчонки, рехнувшейся от страха, и продолжил задуманное. А усилие земли нарастало, гул и вибрация, вначале воспринимавшиеся на грани чувств, становились всё более ощутимыми и страшными.

Это был не толчок, а волна. Земля вдоль улицы, ниже того места, где мы стояли, изогнулась, взгорбилась и волной покатилась вниз к морю, унося с собой обломки домов с не сумевшими выбраться из них жильцами, поваленные деревья и зевак, что не захотели или не смогли воспользоваться моим советом.

Шум стоял такой, что не слышно было собственного крика. Треск, сухое шуршание, бряцание камней, стоны и вопли уносимых. Из сотни спасшихся после второго толчка рядом с нами осталось человек двадцать. Остальных подхватил земляной поток, затянул в глубину почвы и заживо похоронил в своих недрах.

Когда шум немного стих, я услышала слова Глафиры:

— Милость Триединого, как же там наши люди?

Глава 16

Солнце поднималось всё выше, но светлее не становилось. Взвесь пыли, поднявшаяся в воздух после массы одновременных разрушений, никак не оседала. К сожалению, не было и ветра, который мог бы выдуть мрачное облако из города, дабы люди смогли осмотреться.

Может, это была милость Триединого? Увидь мы сейчас всю картину произошедшего, у многих ли рассудок остался бы здоровым?

— Что делать? Что делать? Что делать? — твердила какая-то женщина, уткнув лицо в колени и раскачиваясь как ванька-встанька.

Никто не бросался к ней с утешениями и не пытался успокоить тихую истерику. Должно быть, каждому из нашей группы было о чём или о ком сожалеть и страдать. Выждав около получаса и то ли поняв, то ли понадеявшись, что стихия утихла, люди зашевелились. Кто-то стал выбивать от пыли скудную одежду, две женщины, помогая друг другу, попыталась привести в порядок растрепавшиеся волосы, молодой мужчина строгим уверенным голосом что-то втолковывал своей спутнице. Наверное, убеждал её в том, что всё наладится, исчезнувшие люди и вещи каким-то неведомым образом вернутся, и они заживут весело и счастливо, как прежде.

— Роксана, — очень тихо позвала меня Глафира, — скажи, ты что-то чувствуешь?

В этом вопросе было столько страха, что я крепко-крепко прижала её к себе и в самое ухо выдохнула:

— Нет, больше ничего не слышу. Надеюсь, всё закончилось.

— Увы, голубка моя, всё только начинается, — обводя воспалёнными от пыли глазами видимое пространство, так же тихо ответила бабушка. — Нам с тобой просто сказочно повезло, что мы ранние птички и успели одеться для длительной прогулки, позавтракать и выйти из гостиницы.

Княгиня была абсолютно права. На нас чуть ли не на единственных были надеты юбки и блузки, более удобные для множества примерок, чем платья. Лёгкие жакеты, шляпки и перчатки дополняли гардероб. Но самое главное, Глафира настояла обуть прочные кожаные ботинки, хоть я и просила согласиться на кокетливые атласные балетки. Сейчас, когда взбесившимся земляным цунами разрушены мощёные дороги и тротуары, крепкая подошва ценнее кружевных перчаток и шляпок, которые мы, кстати, потеряли в суматохе.

— Что же нам делать дальше?

Этот вопрос всё чаще и чаще звучал в группе. Мы были похожи на потерпевших кораблекрушение и спасшихся на островке среди бушующего океана. Вокруг нашего участка тянулись валы вздыбившейся земли. Один из троих мужчин из нашей компании попытался шагнуть на ближайшую кочку, но она рассыпалась, и тот быстро отдёрнул ногу, возвращаясь на твёрдый пятачок.

— Кажется, там, как в болоте, нет дна, — объяснил он своё поспешное отступление.

Повторять его попытку никто не рискнул.

Справа и слева от нас громоздились непроходимые развалины. Хвала Триединому, что из них не доносилось ни звука. Либо эти здания были нежилыми, либо там все погибли сразу. Можно было бы попытаться выбраться на верхнюю параллельную нашей улицу, но там когда-то был сад, и сейчас поваленные деревья превратились в непроходимый бурелом.

Мы спаслись, но были в западне. Без воды, еды и тёплых вещей, без возможности выбраться или сообщить о себе спасателям.

— Думаете, кто-то вспомнит о нас и будет искать? — с затаённой надеждой спрашивали друг друга собратья по несчастью, но у всех было одинаково неясное представление о будущем.

И не о каком-то далёком, а о том, которое с ними случится через час или два. Это было страшно. А ещё было тяжело обустроить необходимые удобства. Многие с утра не успели посетить уборную и сейчас маялись этим. Мужчины попытались немного разобрать завалы веток, чтобы сделать проход в глубь зарослей, но без минимального набора инструментов это им не удалось.

— Ба, — всё так же тихо спросила я Глафиру, — может, попытаемся прожечь проход?

— Даже не думай! — вскинула раскрытые ладони в останавливающем жесте княгиня. — Пыль кругом. Ты точно можешь определить её состав? Вдруг горючее что-то. Пыхнет так, что пожалеем сразу.

Я согласно кивнула. Надо же, а я о таком даже и не подумала. Магиня, блин!

— Может, маг земли среди нас есть? — спросил самый старший мужчина. Был он в некогда красивой атласной пижаме. Кажется, это ему пришлось проявлять сострадание к даме в прозрачной короткой сорочке. — Если попробовать расширить вот эту щель в стене, то, наверное, можно было бы устроить там… эээ… некое подобие уборной.

Уставшая от безделья, я подошла профессионально оценить предложенный фронт работы. Смысл был: если аккуратно убрать несколько кирпичей, то…

— Дело за малым, — зло фыркнула молодая дама, кутавшаяся в плед. — Найти мага.

— Тут и без магии можно, — начала было я, но так как была самой молодой, то слушать меня попросту не стали, решая более серьёзные задачи — кто будет главным?

Спор разгорался нешуточный. И от эмоционального огня, полыхающего на маленьком островке, становилось некомфортно. Вот только уйти было некуда. Я просто отвернулась, чтобы не видеть перекошенные от гнева лица, и хотела было заткнуть уши, не желая слышать злые слова, когда услышала знакомый голос с незнакомыми интонациями:

— Хватит! Мы все пережили страшную катастрофу и по милости Триединого выжили. Вы, вместо того чтобы благодарить Всевышнего и помогать ближним, устроили грызню за нечто эфемерное. Какая может быть здесь власть? Кому и зачем она нужна? Вам нужен человек, который возьмёт ответственность на себя? Я готова. Во-первых, я старше всех вас, во-вторых, я княгиня, меня с младых ногтей учили быть надеждой для наших людей. Сейчас вы все страдаете. Кто от невозможности справить нужду, кто от жажды, кто от потери близких. Давайте начнём с простого. Роксана, ты сказала, здесь можно сделать проход, не пользуясь даром. Как?

Я едва оправилась от шока. Такое преображение Глафиры было для меня едва ли не равно землетрясению. Но помогать бабушке надо, причём срочно. Подошла к стене и стала аккуратно вытаскивать кирпичи из кладки, что едва держалась.

— Осторожно, девочка! — закричал кто-то из мужчин, но я ткнула пальцем в надёжную балку перекрытия над тем местом в стене, где я принялась разбирать.

Меня поняли, мужчины подошли, оттеснили в сторону и продолжили начатую мною работу. Минут через пять в проход можно было протиснуться. А за ним открылся вид на небольшой дворик, в котором стояло знакомое всем строение а-ля скворечник.

Как бабушка успела организовать очередь, я и не заметила, но дамы уже нетерпеливо топтались у прохода, выстроившись друг за другом. Мужчины с видом скромных героев, победивших дракона, отошли на другую сторону и принялись рассматривать развалины. Захотелось ещё один подвиг совершить?

— Здесь ничего нельзя трогать, — предупредила я одного, начавшего тянуть шаловливые ручонки к доске, выглядывающей из завала камней. — Особенно эту доску.

— Почему это? — вспыхнул тот и резко повернулся ко мне.

— Если вы обратите внимание на то, что над этой деревяшкой ребром стоит большой камень, а выше составились в перевёрнутую пирамиду ещё несколько, то поймёте сами, — кивком головы показала я на странным образом сложившуюся стену. — Потянете доску — мало того, что всё посыплется, оно ещё и на нас падать будет. Тут и так развернуться негде, не хотелось бы уменьшать площадку. Да и пораниться кто-нибудь может.

— И чья ты такая умная? — доброжелательно поинтересовался господин в пижаме.

— Бабушкина. Княгини Глафиры Александровны Верхосвятской, — сделала я лёгкий книксен. — Позвольте представиться, княжна Роксана.

Собеседник одёрнул куртку пижамы, крутанул ус и хотел было щёлкнуть каблуками, но в мягких тапочках такое сделать крайне затруднительно.

— Коллежский асессор Евстафий Евстафьевич Венедиктов, — склонил поседевшую голову, припорошенную пылью. — Рад знакомству, княжна. Представите меня своей бабушке?

Этот простой ритуал разрядил обстановку. Постепенно все перезнакомились и начали общаться между собой. Мы с бабушкой отдали свои накидки наиболее раздетым дамам, кто-то из мужчин поделился сюртуком, кто-то жилеткой.

Жизнь начала налаживалась даже в таких страшных условиях.

Глава 17

— Ба, мы тут долго не протянем. Надо искать выход, — подошла я к Глафире, стоявшей, как капитан на носу корабля, на краю нашего островка и пытавшийся хоть что-то разглядеть через немного поредевшую дымку.

— Надо, — обернулась ко мне княгиня. Внимательно всмотрелась в моё лицо, вздохнула и сказала: — Ступай, и пусть тебя хранит Триединый. Хорошо бы кто-то из мужчин с тобой пошёл. Небезопасно одной.

Глафира удивляла меня всё больше и больше. Обращалась я без всякой надежды, что бабушка со мной согласится. Думала, схватит крепко-накрепко и начнёт уговаривать, мол, не женское это дело пути искать. А она мало что с полуслова поняла, так ещё и отпустила безропотно. Только морщины мгновенно углубились, и боль, та, с которой она жила в Калиновке, вновь в глазах мелькнула. Обняла её:

— Ты же понимаешь, что никто не пойдёт…

— Понимаю, — безжизненно прошелестел голос, недавно заставивший всех беспрекословно слушаться.

Я повернулась к людям, посмотрела на мужчин, стараясь встретиться с кем-то глазами. Евстафий Евстафьевич смотрел прямо и доброжелательно. Вот идеальный спутник для разведки, жаль, что в тапочках. А вон тот, что убеждал свою спутницу, одет полностью и обут в добротные ботинки, но звать его с собой не хотелось, да он и отводит взгляд старательно.

— Милостивый государь, — самым ласковым тоном, на который была способна, обратилась я к владельцу обуви. — Скажите, какой длины у вас стопа?

Мужчина, не ожидавший такого вопроса, растерянно ответил:

— Двадцать семь сантиметров…

— А у вас? — повернулась я к коллежскому асессору.

— Двадцать шесть и пять, — с улыбкой ответит тот.

Кажется, он уже понял мой замысел и принялся с интересом рассматривать ботинки франта.

— Милостивый государь, — вновь обратилась я молодому, — у вас есть выбор. Первый вариант это пойти со мной искать выход к людям, — господинчик поблек лицом, и я решила его подбодрить: — Но вы можете на время поменяться обувью с Евстафием Евстафьевичем, который с радостью составит мне компанию.

Усач радостно кивнул. Было видно, что человек он деятельный, сидеть на нашем островке ему утомительно, слушать пустые разговоры скучно, и бежать от этого он был готов даже в тапках.

— Да как же я буду в костюме и домашней обуви? — начал было возмущаться «милостивый государь», но к нему подошла его юная спутница, что-то шепнула, и он принялся разуваться. Уже держа в одной руке так необходимую нам пару, он высокомерно произнёс: — Надеюсь, вы не будете в них по навозу топтаться.

— Как придётся, молодой человек, как придётся, — пыхтя завязывал шнурки господин Венедиктов. Закончив обуваться, он притопнул каблуком и обратился ко мне: — Готов служить, Ваша Светлость. Приказывайте!

Протиснувшись в ту щель, что вела в соседний с нашим островком дворик, мы осмотрелись, выбирая путь. Правда, выбор был невелик: или в гору по тропке между кустами, или назад. Поэтому я двинулась было к тем зарослям, где исчезала тропинка, но Евстафий Евстафьевич меня опередил и первым раздвинул ветки, преграждающие дорогу.

Землетрясение, обрушившее здания, самой почве на этом участке повредило мало, давая нам со спутником возможность, пусть с трудом, но не отклоняться от проложенной тропы. Здесь даже кое-где каменная плитка сохранилась.

— Может, зря мы парня разули? — пробурчал Евстафий Евстафьевич. — Тут и в моих домашних туфлях пройти можно.

— Кто знает, что дальше будет, — переводя дыхание, отозвалась я.

Мужчина молча кивнул и протянул руку, помогая перебраться через упавшее на дорогу дерево. Шли мы недолго, но всё время в гору. Подъём был достаточно крутым, даже для меня, чуть ли не каждый день бегающей в деревню через горное плато. Мы часто останавливались отдохнуть, осмотреться и решить, что продолжаем идти вверх. Потому как больше идти некуда. Слева и справа от узкого перешейка, по которому поднимались, были всё те же вздыбившиеся бугры.

Остановившись в очередной раз, я подняла голову, желая понять, куда же мы идём, и ахнула. Метрах в двадцати над нами возвышался храм Триединого. Целый! Без единой трещинки на белоснежных стенах, а позолоченная крыша в виде треугольной пирамиды матово сияла сквозь пыльную мглу.

— Вы это тоже видите? — шёпотом спросила я спутника — Это не галлюцинация?

— Вижу, — внезапно севшим голосом ответил Евстафий Евстафьевич. — А для того, чтобы понять, что это не мираж, нам надо подойти поближе.

И мы начали карабкаться по почти отвесному склону, цепляясь за кусты, хватаясь за выступающие камни, помогая друг другу советами, куда лучше поставить ногу.

Храм был настоящий. И даже дверца в больших вратах была приоткрыта. Чувствуя непонятную робость, я вошла в прохладу просторного притвора и через центральную часть взглянула на амвон. Там в тусклом свете свечи истово молился коленопреклонённый рид.

Коллежский асессор, обошедший храм по периметру, остановился за спиной священнослужителя и тихонько кашлянул, привлекая внимание жреца. Тот, не прерывая молитвы, кивнул, давая понять, что посетителей он заметил.

— Подождём, — шёпотом предложил мне господин Венедиктов, я согласилась и тоже пошла осматривать храм.

Случилось так, что за всё время пребывания в этом мире я с религиями сталкивалась редко и опосредованно. А в храме и вовсе один раз только была, когда Таир на экскурсию возил. «Неужели надо было случиться катастрофе, чтобы я вошла в церковь?» — задала я себе вопрос, но ответить на него не успела.

— Рад видеть вас, добрые люди, — спокойно, словно ничего не случилось, поприветствовал нас рид. — Вы пришли за благословением Триединого или ищете утешения?

— Мы ищем убежище для себя и наших товарищей, — резко откликнулся Евстафий.

Рид осмотрел нашу странную одежду — коллежский асессор в запылившейся, местами порвавшейся пижаме, я выглядела не лучше, разве что не в одежде для сна, но грязи и прорех на моей блузке хватало, — и удивительно приподнял брови.

— Вижу, что вы попали в сложную ситуацию… — начал было жрец, но тут мой запас терпения, принятия мира и случившегося резко закончился.

— Очнись, старик! — взвизгнула я. Почему назвала его стариком, так и не поняла. Рид был средних лет, без приторной слащавости и нарочитой благообразности. Если бы встретила его не в храме, а на улице, никогда бы не подумала, что он священник. — Подойди к двери, высунь нос наружу, посмотри, что вокруг творится!

Подошёл, не поленился, вышел на паперть и замер в ужасе.

— Милость Триединого, да как же это? — ахнул он и опёрся спиной на стену храма. Потом посмотрел на нас глазами, полными боли, и спросил: — Что случилось?

— Сам не видишь? Землетрясение… — отчего-то мой спутник не питал к жрецу почтения. — Сам-то ты где был всё утро? Спал, что ли?

— Сегодняшнюю ночь я по обету Триединому провёл в молитве, — смаргивая слезы, текущие по лицу, ответил рид. — И вышел из транса общения со Всевышним только когда вы вошли в храм.

— Это как же молиться надо, чтобы не слышать происходящего вокруг ужаса, — фыркнул Евстафий.

Но жрец не стал объяснять нам таинство общения с богом. Он продолжал всматриваться в пустыню, образовавшуюся вокруг храма.

— Где ваши товарищи по несчастью? — спросил он обеспокоенно. — Есть ли раненые, дети, старики?

Коллежский асессор, чуть смягчившись, чётко обрисовал ситуацию:

— Из более сотни человек, выскочивших на улицу после первого толчка, в живых осталось двадцать три человека. Трое мужчин, остальные женщины. Вот эта храбрая барышня самая младшая из нас, а её бабушка самая почтенная, но вполне бодрая дама. Мы нашли прибежище на небольшом пятачке, находящемся ниже храма по прямой в метрах трёхстах. Я сейчас спущусь и приведу оставшихся людей. Нам понадобится вода, еда — у большинства маковой росинки во рту с утра не было, пледы — половина наших дам едва ли не в неглиже…

— … и духовное утешение, — закончила я фразу моего спутника.

Рид, слушая перечень необходимого, согласно кивал.

— Вода есть в источнике, еды не так много, но добрые люди всё время что-то оставляют у дверей храма. Из хлебов я сушу сухари, из фруктов делаю варенье — это сможет насытить страждущих. Пледы… посмотрю кладовые, может, и найдётся что-то. А утешение… Милость Триединого всегда с нами.

Евстафий на последние слова жреца ехидно фыркнул в усы, но сделал это неявно.

— Тогда мы пойдём за нашими товарищами, — подхватилась я.

— Роксаночка, послушайте старика, останьтесь с… хм… с…

— Меня зовут почтенный Исидор, добрый человек, — представился рид.

— Вот! С Исидором… хм… почтенным останьтесь, а я быстро за нашими сбегаю, — направился к спуску Евстафий. — Одна нога здесь, другая там.

Но я ухватила его за полу пижамной куртки:

— Есть правило, дорогой мой компаньон, вместе ушли — вместе и вернуться должны, — и, не выпуская спутника из цепких ручонок, пообещала риду: — Мы скоро, почтенный.

Глава 18

— Дверь прикрыть?

Евстафий стоял на пороге и ждал ответа. Но ему никто не ответил. Все вошедшие в храм были заняты: кто-то бросился к символам веры, пал на колени и благодарил за спасение, кто-то искал себе местечко для отдыха поудобнее, кто-то встал в очередь испрашивающих благословения рида.

Когда мы вернулись из нашей поисковой экспедиции с вестью, что нашли храм Триединого, наши товарищи по несчастью возбудились так, что были готовы немедленно следовать за нами. Но Глафира остановила торопыг. Она видела, что мы устали и нам необходимо отдохнуть, прежде чем пуститься в обратный путь.

— Друзья, — призвала она всех к вниманию, — хоть идти не очень далеко, но, как доложили наши разведчики, нам предстоит крутой подъём, значит следует подготовиться со всем тщанием. Проверьте обувь. У кого туфли без задников, попробуйте как-то закрепить их. У нас нет верёвок, но надо продумать, что могло бы их заменить. Может, стоит распустить один из пледов?

Раздав задания, бабушка подошла ко мне.

— Как ты, голубка моя?

— Ой, ба… — я оглянулась на суетящихся за спиной людей и ещё сильнее понизила голос. — Как-то всё случившееся неправильно.

Уголки губ Глафиры поползли вниз, глаза затуманились и тяжкий вздох вырвался из груди.

— Такое иначе назвать невозможно, — с горечью произнесла она. — Столько человеческих жизней унесла стихия едва ли за час. Сколько горя…

Я кивала в такт её словам, но при этом думала о другом.

— Ба, дымка начала рассеиваться. Здесь ещё плохо видно, но там, у храма, уже заметно. Пострадал только наш бугор. Словно лавина сошла. Дома на соседних горушках целы. Я видела толпы людей, которые суетились вокруг этого ужаса, — не зная, как назвать уродливо бугрившуюся почву, я просто ткнула в неё пальцем.

— Ты уверена? — переспросила княгиня.

Ответить я не успела, кто-то самый нетерпеливый воззвал:

— Господа, идёмте уже!

Я выглянула в приоткрытую дверь, чтобы ещё раз осмотреться. Солнце клонилось к закату, и в косых жёлтых лучах тени, отбрасываемые останками домов и деревьев, казались декорацией к фильму ужасов. Часть пыли уже осела, и вечерний бриз немного очистил воздух, но до полной прозрачности было ещё далеко.

— Любуетесь? — Евстафий встал рядом и открыл дверь пошире.

— Ужасаюсь, — также кратко ответила я, не зная, стоит ли поделиться с коллежским асессором своими наблюдениями. — Евстафий Евстафьевич, а вы по какому ведомству служите?

— Я, Роксаночка, чиновником для особых поручений при Министерстве финансов служу, — доложил собеседник. — А с чего вдруг вопрос такой?

Я потянулась было потереть лоб, но, почувствовав под пальцами колючую пыль на коже лица, руку отдёрнула. Умыться бы… Но это потом.

— Думала, может вы в землеустройстве что-то смыслите. Не находите, что землетрясение странное? Избирательное какое-то, — решилась задать я вопрос Евстафию.

Венедиктов ещё раз посмотрел на пугающий пейзаж и плотно закрыл дверь.

— Хорошее вам Глафира Александровна образование дала. Я бы сказал: отменное. Думать умеете. Это так не свойственно нынешним барышням. Всё бы им… — пространно начал чиновник, но, поймав мой укоризненный взгляд, замолчал. — Вы знаете о том, что в Ялде цесаревич с семьёй отдыхают? — киваю. — А то, что расположились они в большом особняке с садом на улицу, ниже вашей гостиницы, знали? Вот то-то…

Меня прошиб холодный пот. Это что же, покушение? Ничего себе масштаб. Как в старом анекдоте из девяностых. «— Вам надлежит убрать объект. Сто тысяч долларов устроит? Тогда вот его адрес: улица Прямая, дом 13, подъезд… — Не суетитесь, уважаемый. За такие деньги такие мелкие подробности нам не нужны».

Но это какой силы магию надо было применить? А почему храм устоял? «Поток» из точки выше церкви спуск начал. Мы когда всех сюда доставили, я не поленилась здание снаружи обойти и посмотреть, что вокруг творится. Творилось то же самое, что и внизу, только складывалось впечатление, что стихия обтекла храм, соединившись ниже нашего спасительного островка.

— И что теперь? — задала я самый тупой из возможных вопросов.

— Помилуйте, душа моя, мне-то откуда это знать? — всплеснул руками Евстафий. — Слишком мало информации, чтобы выводы делать. Но попусту о таком болтать не след, это, я думаю, вы и сами понимаете.

Конечно понимала. Да и не с кем мне сплетничать. Разве что с Глафирой, но пугать её я не хочу.

— Роксаночка, детка, не желаешь под благословение подойти? — окликнула меня бабушка.

И вспомнился мне берег речной в далёкой Калиновке, ожидание ледохода и рид с медальоном на груди. И наставление оправдать ожидания Триединого. Не знаю, оправдала ли, но поблагодарить есть за что.

Символ веры тепло прикоснулся ко лбу. Закрываю глаза и проваливаюсь в яркий белый свет, наполняющий каждую клетку моего тела, каждый нейрон мозга. Не было нужды транслировать мысли и эмоции. Он и так всё обо мне знал. Единственное, в чём хотелось покаяться: прозевала, не предупредила, из-за этого люди погибли.

«Глупенькая, не твоя то вина, не твоя миссия. Не пытайся за всё ответ держать. Побудь юной, лёгкой и счастливой. Хорошо, что ты в моём мире».

— Роксана! Да как же это? Воды кто-нибудь дайте!

— Загоняли барышню. Мужчин надо было посылать, а не эту козочку по горам лазать.

— Волнения. Это всё волнения. Взрослым страшно, а она почти ребёнок…

— Соли бы нюхательной, да где взять…

— Как думаете, скоро нас спасут?

— Ах, мадам, ну почём мне такое знать?

— Неужели нам здесь на полу спать придётся?

Люди, окружившие меня, шептались обо мне, о себе и своих проблемах. Смотрели с настороженным любопытством: приду ли в себя или так и буду у ног их валяться. Влажная тряпка по лицу. Хорошо, освежает. Встать надо, но как же не хочется. Тело словно ватное. Стоп! А почему я упала?

— Ба?

Глафира склонилась ко мне, обняла голову, забаюкала, раскачиваясь:

— Всё хорошо, голубка моя, всё хорошо. Набегалась без шляпки, голову напекло. Расстройства сколько, страха и ужаса. Пройдёт… всё пройдёт, лапушка.

— Ваша Светлость, давайте я девочку вашу в свою келью отнесу. Вы там с ней и побудете.

Вода… прохладная. Пустыню, что во рту и горле, увлажняет. Хоть языком шевельнуть смогу. Ещё глоток, ещё! Вроде и мысли какие-то появились, а не просто фиксация происходящего.

— Ба?

— Лежи, лежи, детка… — рука по голове гладит.

— Ба, со мной всё хорошо. Ты только не переживай. Триединый меня благословил. Но, кажется, силы не рассчитал… — я пытаюсь улыбнуться. — Велел счастливой быть.

Рука Глафиры застывает.

— Нехорошо это, Роксана, благословение Его озвучивать. Тебе пожелал, тебе исполнять.

— Я лишь чтобы тебя успокоить. Могу я встать? — делаю попытку подняться.

— Нет, полежи ещё немного, а я тебе песенку спою. Помнишь, ты мне в Калиновке пела?

— Ты же спала тогда, — беру сухую тонкую кисть и целую благодарно. — Спасибо, что ты моя бабушка.

Утром нас спасли. По дороге над храмом пробрался отряд казаков. Лихие вояки, привязав к деревьям верёвки, спустились к церкви, чтобы проверить, жив ли священнослужитель, а тут мы. Из трёхсот сорока человек, живших в районе сметённого бугра, выжили двадцать три. Структура почвы, подвергшаяся воздействию, претерпела невероятные изменения. В ней не осталось ни камней, ни плодородной земли. Непонятная субстанция, похожая на пепел.

— Вот учёным-то раздолье будет… — предположил Евстафий Евстафьевич.

— Это вряд ли. Приказом цесаревича это участок огородят глухим забором, дабы потом ещё и любопытствующих спасать не пришлось, — ответил маг-лекарь, обследовавший нас диагностическим артефактом и заодно информировавший о произошедшем.

— Его Высочество жив? — воскликнула я и чуть не прикусила язык.

Но на мою излишнюю эмоциональность и неуместный вопрос внимание никто не обратил.

— А как же, жив, конечно! Не иначе милостью Триединого. Намедни, перед самой катастрофой, в порт корабль англицкий зашёл. Так Дмитрий Васильевич с супругой и чадами с раннего утра, пока прохладно, отбыли в гости к адмиралу тамошнему. Друзья они, оказывается. Тем и спаслись.

Я облегчённо выдохнула. Жизнь каждого человека бесценна, и о смерти каждого скорбеть будут. Но наследник престола — это надежда Империи на стабильность, мир и процветание.

— Воистину всё в воле Твоей, — прошептала я, подавая руку для обследование артефактом.

Глава 19

Наряды для приёма у цесаревича были сдержанными, но респектабельными — ровно такими, как хотела Глафира. Только мы их не покупали. Самая дорогая и модная портниха Ялды со своими помощницами привезла нам целый гардероб, объявив, что выполняет приказ Его Императорского Высочества.

Случилось это на другое утро после нашего спасения. Всех потерпевших разместили в небольшой, но очень комфортной гостинице, где кроме нашей компании других постояльцев не было. Охраняли здание всё те же казаки, что вытаскивали нас из чудом уцелевшего храма. Никаких любопытствующих, никаких журналистов. Только скромного вида чиновники в серых мундирах с папочками под мышками. Они застенчиво стучали в дверь номера, с извинениями просили позволения задать пару вопросов, а получив согласие, устраивали форменный допрос.

Хорошо, что мы приехали намедни перед катастрофой, иначе нам пришлось бы поминутно и пошагово вспоминать каждый день проживания в курортном городишке.

— Роксана Петровна, вспомните, кого вы встретили, выйдя из номера и отправляясь на вечернюю прогулку.

— По какой стороне улицы вы спускались к набережной?

— Опишите, как выглядел господин, сообщивший спутнице о пребывании цесаревича в Ялде?

И ещё сто сотен подобных вопросов, в ответ на которые хотелось заорать:

— Да не помню я! Не пом-ню!

Но понимая, что любопытство непраздное — люди на службе, — напрягала память, прокручивала перед мысленным взором вечерние события и произошедшее утром, описывала детали, казавшиеся мне совершенно незначительными, ненужными и неважными. Из соседней комнаты доносились звуки тихого разговора. Там с другим чиновником беседовала Глафира.

— Ну наконец-то, — презрев приличия, упала я на диван и вытянула ноги, как только за дознавателями закрылась дверь. — Я даже представить не могла, сколько всего запомнила, но он смог из меня это вытрясти.

— Да. Дотошные господа, — согласилась Глафира и присела рядом. — Как ты себя чувствуешь, детка?

После моего обморока в храме бабушка задавала этот вопрос чуть ли не каждый час.

— Ба, со мной всё в порядке, — я положила голову на плечо княгини. — Целитель объяснил, что после двух сильнейших сторонних воздействий немного сбились потоки силы.

— Двух? Почему двух? Ты говорила об одном, о благословении Триединого, — теплая сухая ладонь погладила меня по щеке.

— Первое было во время землетрясения. Смешались ощущения от толчков, страха, падения, потому прошло незамеченным, — ответила я и положила свою ладошку поверх бабушкиной. — Сама-то как?

— Всё хорошо. Я уже и письмо Николаю Ивановичу написать успела, да только не позволили отправить, — Глафира вздохнула, глядя куда-то вдаль. Уголки губ у неё чуть приподнялись, в глазах появилось мечтательное выражение.

Сколько смотрю на их пару, столько диву даюсь, как можно нежно и трепетно любить в столь зрелом возрасте. Нет дикой бразильской страсти, но столько ласковой заботы в каждом деле, адресованном любимому человеку. Сказал бы кто — не поверила бы, но я с первой минуты знакомства наблюдаю их отношения. И радуюсь счастью моих старших родичей и друзей.

И вот одна из фрейлин Великой Княгини Екатерины Александровны, жены цесаревича, привела к нам в номер модистку. Пока помощницы портнихи суетились, раскладывая коробки с платьями, бельём и прочими милыми дамскому сердцу штучками, фрейлина отвела нас в сторону и тихо предупредила:

— Вечером Дмитрий Васильевич устраивает приём в честь спасшихся в катастрофе. Так как в городе траур, всё будет очень скромно и без лишнего шума. Наряды постарайтесь выбрать соответствующие.

— Чёрные нам не по статусу — никто из близких не погиб, а значит мы не в глубоком трауре. Можно выбрать лиловый цвет с отделкой из тёмно-фиолетовых кружев. Это для меня. А тебе, душа моя, посоветовала бы жемчужно-серебристое платье с тёмно-серой отделкой, — решила Глафира.

У портнихи были наряды похожих цветов, осталось подогнать их по нашим фигурам и добавить выбранную отделку. Швеи сели за работу. Иглы так и мелькали в их умелых руках, прокладывая аккуратные швы.

Я немного полюбовалась их работой и отправилась в ванную, где Глафира уже выбрала из ассортимента, предоставленного гостиничным сервисом, мыла, масла, притирки и ещё невесть какие косметические средства.

— Скромный там приём будет или нет, а выглядеть мы с тобой должны так, чтобы не посрамить род Верхосвятских.

— Ваша Светлость, почему вы просите объявлять вас княгиней, если замужем за графом? — поинтересовался церемониймейстер, зашедший к нам перед приёмом, дабы уточнить правильность имён, титулов и родственных связей.

— Потому что внучка моя ещё несовершеннолетняя, а значит, не имеет права принять титул и все связанные с ним обязательства. Сын мой, к великому прискорбию, поражён в правах. Поэтому я по совету мужа до девятнадцатилетия княжны Роксаны оставила свою прежнюю фамилию и княжество. Если вам столь важно объявить меня замужней дамой, то пусть буду Горонцова-Верхосвятская.

Царедворец принял ответ, что-то чиркнул в своих бумагах, откланялся и вышел.

А мы в последний раз осмотрели друг друга, поправили складочки и оборки и приготовились к отъезду на приём. Вот только ехать никуда не пришлось. Цесаревич разместился в этом же здании, но в другом крыле. Приём должен был проходить не в каком-то парадном зале, а в наскоро обустроенном холле.

Провожатой нам служила всё та же фрейлина. Она придирчиво осмотрела наши наряды, одобрительно кивнула и велела следовать за ней.

— Не вздумайте выражать соболезнования, — шёпотом предупредила она.

— А у Его Императорского Высочества погибли близкие? — ахнула Глафира.

— Вы не знаете? — дама даже остановилась от удивления.

— Откуда? Мы из комнат своих не выходим, слухи и сплетни не собираем. За всё время видели только целителя да господ чиновников в серых мундирах, — с достоинством пояснила княгиня.

— В дачном особняке, что погребен лавиной, оставались доверенные слуги, адъютанты, фрейлины. У меня по счастливой случайности в тот день был выходной, и я ещё с вечера поехала к подруге, отдыхающей в пансионате княгини Романовской. Вернулась к вечеру, а тут такое… — дама как-то по-детски шмыгнула носиком. — Мне так трудно сейчас… С одной стороны, Триединый уберёг, а с другой — столько знакомых и подруг в одночасье погибло.

— Согласна, — покивала Глафира. — Сложные чувства вас обуревают. Но долго скорбеть не стоит. Служба у вас не лёгкая, сил требует немало. Молитесь и тихо радуйтесь спасению.

Фрейлина благодарно улыбнулась доброму совету и показала на дверь:

— Пришли.

Приглашённых было немного. Меньше ста человек. Почти все мужчины в форменных сюртуках, дамы в платьях сдержанных цветов и без украшений. Траур. Никто никого не представлял. Стояли кучками, общались вполголоса. Узнали хана Кирима с тройкой приближённых и издали раскланялись.

— Ваши Светлости, добрый вечер, — подошёл к нам с приветствием господин Венедиктов. — Рад видеть вас в полном здравии. А вы ещё кого-то из нашей компании не видите?

Мы осмотрелись. Трудно узнать среди принаряженных гостей наших запылённых, полуодетых товарищей по несчастью. Вот и Евстафий щеголяет в новеньком, хорошо сшитом мундире и лаковых ботинках. Волосы тщательно уложены, усы подкручены, кажется, даже каким-то парфюмом от него веет.

— Его Императорское Высочество цесаревич Дмитрий Васильевич и Её Императорское Высочество Великая княгиня Екатерина Александровна! — объявил церемониймейстер, обрывая разговоры, и мужчины склонились в поклонах, дамы присели в реверансах.

Наследник одновременно был похож на своих младших братьев и непохож. Всё же все трое были от разных матерей, но доминантные гены монарха оставили заметный след на телосложении и в чертах лица сыновей.

Матушка Дмитрия прожила недолго и умерла вторыми родами — даже целительская магия оказалась бессильна. А папенька в ту пору императором ещё не был. Лет ему было двадцать пять, жениться второй раз не хотелось. Зато появилась любимая женщина, с которой он прожил невенчанным почти двадцать лет. Скандальная связь кого-то умиляла, кого-то возмущала, но все отмечали, что ветреный Василий стал чуть ли не примерным семьянином. В особняке, где наследник поселил любимую, часто гостил и Дмитрий. Пожалуй, именно это позволило сблизиться братьям. Константин был на пять лет моложе брата и считал его примером для себя во всём.

Вся идиллия закончилась, когда Василию пришёл срок вступать на престол. Не положено императору быть неженатым. Сама или, скорее всего, кто-то помог, но любимая, пусть и невенчанная, жена наследника одним днём покинула Великороссию. Отправилась с сыном морским путём на родину в Франкию. Чтобы освободить место той, что будет достойной императрицей. Цветочницы выходят замуж за монархов только в сказках.

— Роксана, приди в себя, — тихонько толкнула меня Глафира, возвращая в реальность. — Цесаревич речь заканчивает.

— … именно в такие трудные времена часто проявляется мужество, милосердие и сострадание. Иной раз у тех, от кого и не ждёшь. Кто бы мог подумать, что столь юное создание спасёт более двадцати человек? Княжна Роксана, подойдите ко мне, — наследник протянул руку, не то указывая присутствующим на меня, не то приглашая протянуть руку ему навстречу.

— Ступай, — прошептала княгиня.

— Не буду сейчас описывать подвиг Роксаны Петровны, пусть она сама о нём расскажет. Мы же с Екатериной Александровной хотим отметить сие деяние орденом Святой Роксаны третьей степени.

Собравшиеся ахнули, я ойкнула, забыв присесть в низком благодарственном реверансе. Да ещё и залепетала:

— Ваше Высочество, да я же ничего такого… И не одна я была… Там ещё и господин Венедиктов…

Все, кто стоял близко к нам, заулыбались. По юности лет мне простили недостаточное почтение, нарушение придворного этикета и неуклюжесть, с которой я принимала высокую награду.

— Вы, княжна, ещё и скромны, — улыбнулся цесаревич Дмитрий. — Не переживайте. Вашего протеже тоже не забыли. Господина Венедиктова мы поздравляем надворным советником и орденом святого Станислава второй степени. Третий, как мне известно, у вас уже есть?

— Так точно, Ваше Императорское Высочество, — браво щёлкнул-таки каблуками мой спутник, отлично лазающий по горам.

Даже в чужих ботинках.

Глава 20

Дмитрий Васильевич беззвучно поставил пустую чашку на стол и улыбнулся в пушистые усы.

— Честно скажу вам, Роксана Петровна, если бы не ваш юный возраст да не тщательная проверка моей охранной службы, заподозрил бы в вас шпионку. Каким-то невероятным образом в последнее время вы слишком приблизились к нашей семье. Сначала Константин, потом Андрей, теперь я. Скажите, княжна, с какой целью вы это делаете?

На чаепитие к наследнику нас с Глафирой пригласили сразу после приёма. Ещё раз поздравили, вручили соответствующие документы, чек на прилагающуюся к награде сумму и усадили за стол.

Беседа в основном протекала между Екатериной Алексеевной и Глафирой. Цесаревич слушал, кивал, изредка вставляя какие-то замечания. Я молчала. Хватит уже ляпов на сегодняшний день.

И вот когда чай уже был выпит, а тема разговора исчерпана, супруга наследника вдруг попросила княгиню пройти с ней в кабинет для приватной беседы, оставив нас с Дмитрием наедине.

М-да… похоже, что приватная беседа нужна была не жене, а мужу, и не с бабушкой, а со мной.

Кажется, задавая прямой вопрос, вопрошающий ожидает такой же прямой ответ, только что я могу ответить? «Невиноватая я, он сам пришёл!»?

— Отчего же вы молчите, барышня?

— Думаю, как это случилось, что случайные, не зависящие друг от друга события вдруг сплелись в одно опасное для меня и моих близких подозрение. А всё-то началось с того, что захотелось рыбы.

— Какой рыбы? — непонимающе взглянул на меня собеседник.

— Какой угодно, но свежей. Камбалы, скумбрии… да хоть бычков примитивных.

— Ничего не понял, — тряхнул головой Дмитрий Васильевич.

— Можно расскажу, как я видела те события, которые вы упомянули? Скорее всего, ваши ищейки доложили вам сухие факты, не ссылаясь на мотивацию поступков, потому как знать о том не могли, — попросила я.

— Расскажите, — согласился цесаревич и вдруг, шкодливо приложив палец к губам, покосился на дверь кабинета, куда удалились дамы, достал из внутреннего кармана сюртука тонкую фляжку и вылил содержимое в давно уже опустевшую чайную чашку.

Аромат хорошо выдержанного коньяка коснулся моих ноздрей.

— Надо бы вам нашего бренди отведать, — машинально заметила я, наблюдая за наследником. Но тут же поняла, что моё высказывание неуместно и потупилась. Потом собралась и начала рассказ, объясняющий подозрительные факты, собранные императорской спецслужбой обо мне. — Всё началось с того, что мне захотелось рыбы. Согласитесь, жить на берегу моря и не иметь в меню морепродуктов — это неразумно…

Дмитрий Васильевич слушателем был отменным. Не перебивал, не задавал уточняющих вопросов, только мимикой показывал, что внимательно слушает. То улыбнётся едва заметно, то бровь приподнимет в особо интригующем моменте, то голову набок склонит, а то и вовсе кивнёт, соглашаясь с тем или иным утверждением.

— Вот так и получилось, что моя наставница вышла замуж за Константина Васильевича, а Андрей Васильевич… — я вздохнула, решаясь высказать нелицеприятное мнение. — Его кроме моего дара ничего не интересует. Мне кажется, будь я одноглазой горбуньей, способной передать нашим совместным детям силу, я и тогда бы его заинтересовала. Встреча с вами так и вовсе… Не пригласили бы на приём, отправили сразу в поместье, и все дела.

— Как у тебя всё просто! — допивая последний глоток из своей чашки, поморщился цесаревич, внезапно перейдя на «ты».

— Не помню, в какой книге прочитала, что жизнь в общем-то штука простая, но люди так любят все усложнять и накручивать — сами потом разобраться не могут, — скромно опустив глаза и сложив руки на коленях как пай-девочка, тихо ответила я. — В вашей воле казнить меня или миловать, но ничего плохого ни против Империи, ни против монаршей семьи я не мыслила.

— Хорошо, — Дмитрий Васильевич легко поднялся со своего места, тем самым заканчивая нашу беседу. — В поместье, говоришь, отправить? А я так, пожалуй, и сделаю. Порталами после катастрофы рекомендовано не пользоваться — слишком сильно исказился магический фон полуострова, — повозкой после таких событий только с отрядом охраны можно. А что вы думаете о морской прогулке, Роксана Петровна? — Цесаревич позвонил в симпатичный серебряный колокольчик, и в комнате тотчас появился слуга. — Позови Екатерину Алексеевну к столу вернуться.

Через пять минут мы с Глафирой выслушивали волю Его Императорского Высочества:

— Корабль в бухте видели? Отлично. Адмирал пригласил нашу семью пройти на нём вдоль южного мыса. Приглашаю и вас, княгиня. Напротив вашей усадьбы с корабля спустят шлюпку и доставят вас на берег. Завтра поутру снимаемся с якоря.

— Роксана, что это было? — едва слышно спросила Глафира, пока мы шли по коридору.

— Боюсь, что Дмитрий Васильевич решил руководствоваться пословицей: «Держи друзей близко, а врагов ещё ближе», — так же тихо ответила я.

— Милость Триединого, — ахнула княгиня. — Он нас что, врагами считает?

— Мне показалось, что пока не до конца определился.

Уезжали мы с ещё меньшим количеством вещей, чем приехали. Платья для приёма упаковали в плетёный, обтянутый внутри тканью, сундук, плюс саквояж со сменным бельём и одеждой для сна, да несессер с косметикой для ежедневного ухода. Хорошо, что выбрали из богатого ассортимента, представленного модисткой, платья для путешествий. Правда, не думали, что возвращаться домой будем морем.

— М-да… стиль, конечно, не тот, да нам не красоваться, а до дому бы добраться живыми, — постановила Глафира, рассматривая нас в зеркале.

Да и то… платья были немарких цветов, чтобы дорожная пыль не сильно была заметна. А я вдруг подумала о принце Гарри. Он же будет на том корабле. Ох! И сердечко забилось быстрее.

— Роксана, не глупи! — княгиня что-то заметила в моём лице и глазах. — Дай честное слово, что не отойдёшь от меня ни на шаг.

— Ба, ты настолько мне не доверяешь? — скорчила я самую обиженную моську.

— Ох, детка, я не тебе не доверяю, а твоей неопытности и юности, — покачала головой Глафира. — Помню, как ты на того офицера смотрела — как удав на кролика. Так бы и заглотила целиком, если бы я не остановила. Только затверди как «Символ веры», что из вас двоих хищник он. А я не хочу, чтобы моя внучка стала несчастной.

— Обещаю, что ни на шаг от тебя не отойду! — торжественно пообещала я княгине и пошутила, вспомнив «Белые ночи» Достоевского. — Можешь даже мою юбку к своей булавками приколоть.

Глафира на такую шутку только пальцем погрозила.

Закрытая карета, запряжённая парой симпатичных лошадок, быстро домчала нас до причала. Там возница и сопровождающий слуга составили багаж неподалёку от трапа, раскланялись и уехали.

— Где же все? — оглядываюсь я по сторонам.

Как-то иначе представляла себе прогулку семьи наследника: охрана, фрейлины, мамки-няньки с детьми, толпа встречающих и сам цесаревич с супругой. А тут только дежурный матрос у трапа недоумённо на нас косится.

— Не случилось бы чего опять, — нервно сжимает руки княгиня.

— А может, нас не к тому кораблю привезли? — предполагаю я, задираю голову и разглядываю возвышающуюся над нами громаду.

По суете, царившей на палубе, по тому, как ловко карабкаются моряки на мачты, было видно, что корабль собирается в плаванье. Только мы, кажется, будем махать ему вслед платочками.

Но тут, громко стуча каблуками по доскам трапа, к нам сбежал герой моих снов, офицер флота Его Королевского Величества Генри Уалес, герцог Сакский. За ним спешили два матроса.

— Леди, доброе утро! Простите великодушно за задержку. Прошу на борт. Через полчаса отходим, — с лёгким полупоклоном пригласил он нас. После чего повернулся к сопровождающим: — Парни, вещи доставить в каюту в целости и сохранности.

— А как же… — начала было задавать вопросы Глафира, но «принц Гарри» с очаровательной белоснежной улыбкой протянул ей руку и аккуратно повёл по наклонной лестнице.

В таком положении особо не поговоришь. А меня и звать не надо было — едва сдерживаясь, чтобы не сорваться на бег, я пошла следом.

Глава 21

Шлюпка ткнулась в гальку пляжа, и две лохматые, размытые, как светлые тени, фигуры метнулись навстречу.

— Стоять! — рука, выставленная в запрещающем жесте, дрожала, а голос звенел от радости.

Два матроса бесстрашно выпрыгнули из лодки, подтянули её повыше, и один из них подал руку, чтобы я смогла спрыгнуть на сушу.

Голова закружилась, и земля начала уходить из-под ног. Всего-то два дня на корабле, а вестибулярный аппарат отреагировал на изменения. Но я ухватила загривки моих собак и пошла между ними к дорожке.

От дома к нам спешили люди. Впереди всех бежал Николай Иванович, за ним Аристарх, следом, почтительно пропуская господ вперёд, Абяз, Надия и ещё кто-то.

Нам с Глафирой радовались так, словно мы с войны вернулись.

— Леди, — окликнули нас от шлюпки. Мы с Глафирой одновременно повернулись на голос сопровождавшего нас офицера. — Я рад вашему благополучному возвращению и нашему знакомству. Позвольте попрощаться.

Он вскинул вывернутую к зрителям ладонь к треуголке, а мы с княгиней присели в книксене. Моряки разом толкнули судёнышко в воду, запрыгнули в него и налегли на вёсла. Пара-тройка минут — и шлюпка уже скрылась в узком проходе между скал.

А нас засыпали вопросами. До поместья дошли слухи о каком-то страшном происшествии, случившемся в Ялде. Письма, отправленные на адрес гостиницы, не уходили, а оставались в почтовой шкатулке. Газет, из которых можно было узнать хоть какие-то новости, не было. Николай Иванович хотел уже ехать на наши поиски, но прискакал нарочный с приказом цесаревича не покидать усадьбу.

— Ты знаешь, душа моя, что мне несвойственны необоснованные волнения, но в этой ситуации я места себе не находил, — нежно сжимая тонкие пальчики Глафиры, признался граф.

Пришлось, даже не заходя в дом, кратко изложить произошедшее. Сразу всем.

— В городе произошло землетрясение. Очень сильно пострадала наша гостиница. Благо мы в это время ушли за покупками, но все наши вещи погибли. Вот тут мы с Роксаночкой немного растерялись и вместо того, чтобы воспользоваться гостеприимством Жени́, отправились вместе со всеми пострадавшими во временный приют. Её Императорское Высочество Екатерина Александровна, обходя пострадавших при храме Триединого, где мы приходили в себя, и узнав наш титул, пригласила в свой особняк. А Дмитрий Васильевич самолично устроил на корабль, который проплывал мимо нашего поместья, чтобы мы после пережитых волнений не тряслись по пыльной дороге, а поправили нервы посредством морской прогулки, — рассказывала Глафира краткое содержание наших приключений.

Я активно кивала и поддакивала. Этот вариант мы с княгиней придумали на корабле, здраво рассудив, что правду рассказывать нельзя — хоть и не брали с нас обещания не разглашать информацию, но зачем людей в смятение вводить.

Слушатели покачали головами, поохали, поздравили с благополучным возвращением и разошлись, давая нам возможность войти в дом.

— Я вас одних больше никуда не отпущу! — объявил граф, едва мы переступили порог дома.

— Да мы и сами никуда больше не поедем, — чуть ли не хором ответили мы с бабушкой.

На корабле нас встретили приветливо, со всем полагающимся почтением, но семьи наследника там не было.

— Леди, — объяснил нам адмирал, когда Глафира поинтересовалась, а где же цесаревич, — обстоятельства сложились так, что моему другу срочно пришлось отбыть в столицу.

Мы с бабушкой понимающе покивали — понимаем, дескать, дела государственные, но позже у себя в каюте пришли к выводу, что Дмитрий Васильевич не там врагов ищет.

— А вот отъезд он задумал, пожалуй, сразу после катастрофы. Выждал немного, соблюдая приличия, и вернулся в столицу… Или куда там ещё. Потому и приём был организован столь поспешно.

К слову сказать, много позже я узнала о том, что это покушение на наследника не первое. До того были менее масштабные и такие же неудачные. Представив, как это — жить в постоянном страхе не только за себя, но за жизнь близких, я простила ему излишнюю подозрительность. Тем более что мое внезапное появление в близком круге императорской семьи действительно было непонятным.

Ещё одна немалая польза случилась от нашего путешествия под парусами. Нас с Глафирой приглашали на обеды, ужины и вечерние посиделки в офицерскую гостиную. Там из дружеских подначек, полунамёков и откровенных сплетен я поняла, что герой моей мечты «принц Гарри» был помолвлен и после возвращения в родную гавань его ждала скорая свадьба.

И всё! Как бабка от шептала. Ибо нам чужого не надо.

— Нас не было дома всего-то пять дней, а ощущение такое, словно год прошёл, — поделилась я с Глафирой за вечерним чаем.

— Всё оттого, что слишком много событий свалилось на нас за это время. Иные люди за жизнь столько не переживают, — объяснила мудрая бабушка. — Ты вот у меня тоже не по годам умная да ухватистая. Слишком рано тебе повзрослеть пришлось. Не случись несчастья с Петрушей, было бы у тебя и беззаботное детство, и счастливое отрочество, а так…

— А так у нас есть поместье у моря, Николай Иванович в мужьях, Таир в женихах! — засмеялась я. — Ба, на всё воля Триединого. Поверь, что он вернее нас с тобой знает, как лучше судьбами детей своих распорядиться.

Это я сказала вслух. Про себя же подумала, что не случись ссылки Глафиры в Калиновку, не было бы у меня второго шанса.

И кто знает, как бы история повернулась. И каким путём она пойдет дальше, пока тоже никто не знает.

Конец второй книги