Роксана. Девочка у моря

Глава 1

— И это всё моё?!

Хорошо натоптанная тропка — видно, что часто ходят, — обогнула утёс, и я увидела цель нашего похода. Деревня, куда спешила Прасковья проведать пациента, была немногим меньше Калиновки, где началась моя новая жизнь.

— Твоё. Земля, на которой живут эти люди, относится к поместью. Они, как я поняла из рассказа старосты, не крепостные, но крайне зависимы от тебя ещё и в том, что подати должны платить.

Сверху поселение казалось игрушечным. Белёные заборы и постройки под камышовыми крышами издали выглядели нарядно. А как на самом деле всё обстоит, надо вблизи изучать. Осмотреть, опросить, дабы понять нужды и чаяния моих людей. Зависимость — состояние обоюдное.

В деревню Прасковья собралась сразу после завтрака на другой день после отпуска.

— Мальчонку надо осмотреть. Хоть и уверена, что всё у него хорошо заживает, но лишний раз убедиться для собственного спокойствия не помешает, — объявила она, спускаясь по лестнице, одетая для дальней прогулки и с объёмной сумкой через плечо.

— Можно с тобой? — умоляюще сложила я ладони перед грудью. — Сколько уже здесь живу, а в деревне ещё не была.

— Пошли, — пожала плечами подруга. — Только оденься потеплее. Ботинки, пальто, платок на голову. веерхом пойдём, там ветрено бывает.

С лестницы услышала взволнованный вопрос Глафиры:

— Почему верхом? Не опасно там?

Торопясь поскорее собраться, ответа целительницы не слышала, да и знала, что Прасковья не тот человек, чтобы рисковать понапрасну. Да и Дружок с нами — защитит если что.

Через боковую калитку за бывшей конюшней мы вышли на тропу, зигзагами уходящую в гору.

— Сейчас поднимемся на плато. Оно почти как лавандовое, но на нём мало что растёт — море слишком близко, и солёный ветер сжигает всё на своём пути. Там недолго идти, скоро вниз спустимся. Этот путь короче, и когда погода позволяет, местные здесь бегают. Одно плохо — только пешком можно путь одолеть. По нижней дороге и лошадь пройдёт, и тележка, запряжённая осликом, спокойно проедет, но плестись больше часа, гору огибая.

Простор, встретивший на вершине, оглушал. Союз бездонного неба, слившегося с бескрайним морем, казался воплощением бесконечности. Жаль, солнца не было, потому и пространство удивляло не яркой лазурью, но всевозможными оттенками серого: от жемчужно-серебристого в просветах пепельных облаков до насыщенно-графитного в глубине волн, несущихся к берегу.

Ветер, набравший разбег над морем, трепал полы наших пальто, длинную шерсть пса, голые ветки редких кустарников и причудливо изогнутых невысоких деревьев. В стремительном воздушном потоке ещё не было промозглого холода, но и тепла почти не осталось. Осень…

Ступив на улицу поселения и окунувшись в его колорит, на минуту показалось, что кто-то активировал портал и перенёс нас куда-то в Среднюю Азию. Дувалы выше человеческого роста, скрывающие дворы от нескромных взглядов, превратили улицы в запутанные лабиринты.

— Как ты здесь ориентируешься? — ворчала я, пытаясь запомнить дорогу, и придерживая Дружка за ошейник.

— Привыкла уже. Не в первый раз сюда прихожу. И ты привыкнешь, если подружишься с местными, — улыбнулась Прасковья, наблюдая за тем, как несколько мальчишек, набрав с земли мелких камушков, обкидывают друг друга, громко радуясь попаданию. Поймав взгляды нескольких сорванцов, она погрозила пальцем и показала на свой глаз. Пацанва, легко поняв, что гостья сердится, сбросили стратегические запасы себе под ноги и рысью припустили вдоль улицы, на ходу выкрикивая чьё-то имя. — Побежали предупредить старосту, что мы пришли. Всегда выходит поприветствовать.

Под ногами что-то хрустнуло, и я присмотрелась, чем же таким мальчишки пулялись. А когда поняла, то охнув опустилась на четвереньки и принялась собирать разбросанное.

— Роксана, ты чего? — остановилась подруга.

— Ты знаешь, что это такое? — протянула я к ней раскрытую ладонь со своей добычей.

— Орехи, — недоумённо приподняла брови целительница. — Миндаль, кажется.

— Это полновесные орланы, дорогая моя! Золото, которое валяется под ногами.

Пока Прасковья пользовала своего маленького клиента и набежавших кумушек, жаждущих внимания целительницы, я беседовала с уважаемым Хайдаром.

— Да самое бесполезное растение, госпожа, — взглянув на орехи в моей руке, вздохнул староста. — У домов только ради весеннего цвета держат, а так-то все леса окрест заросли этой зряшностью. Плодов нет, одни косточки. И на дрова не срубишь — гореть нечему. Вот и растёт. А куда их? Только ребятня и балуется.

Я же, вспомнив, сколько полезного из этой «никчёмности» получить можно, никак не могла понять, почему здесь миндальные орехи валяются под ногами. Может, в этом районе растёт горький сорт, который годится в еду только после дополнительной обработки?

Чтобы не мучаться сомнениями, прижала скорлупу пальцами, заодно и прочность её проверяя, легко очистила ядрышко и откусила кусочек. Целиком в рот совать остереглась — отплёвываться от неприятного вкуса не хотелось.

Миндаль оказался сладким, с хорошо выраженным ароматом. Точно, Клондайк! Хоть и читала, что для более яркого вкуса в сладкий миндаль добавляют небольшой процент горького, для усиления той самой утончённой ноты, которая придаёт блюдам и напиткам неповторимость.

Из всех полезностей сразу отмела изготовление ликёра «Амаретто» — хита девяностых и символа тогдашней новой эпохи. Пили ликёр в те года поголовно: от рафинированных дам до бритоголовых братков в малиновых пиджаках с цепями на толстых шеях. Подумать страшно, сколько палёного пойла — не могла итальянская промышленность справиться с производством такого невероятного объёма — в те годы люди выпили под видом благородного напитка. Поэтому даже думать в эту сторону не буду. Правильного рецепта не знаю, а суррогат гнать — продукты переводить и себя не уважать. От производства миндального масла тоже отказалась — возни много, применение узконаправленное, прибыль получить сложно. Осталось кулинарное направление: миндальная мука и изделия из неё.

Самое простое миндальное печенье в изготовлении несложно — всего-то три доступных ингредиента, хранится долго, вкус и аромат имеет изысканный. Из марципана можно конфеты делать, хоть простые, хоть фигурные.

Можно и вовсе самое простое использовать — орешки обжарить с солью и предложить в трактиры к пиву. Положим этот вариант не принесёт большую прибыль, но грешно же по деньгам ходить. Пусть с драной овцы будет хоть шерсти клок, но не столь богаты мои селяне, как я успела заметить, чтобы мы могли от лишней «мышки» отказываться.

— Платить будете сразу? — всё никак не мог поверить староста, когда я предложила жителям деревни собирать, очищать ядра от скорлупы и коричневой плёнки, сдавая мне просушенные чистые зернышки.

— Да, сразу. Пока «рыську» за килограмм получите. Дальше видно будет. Если всё сложится, как я задумала, то работы прибавится. Значит и денег тоже.

— «Рыську» за мусор, — хлопал себя по ляжкам уважаемый Хайдар и с недоверием смотрел на меня.

— Не за мусор, а за качественные, чистые орешки, — напомнила я. — Помните, как до белого зерна очищать?

— Помню, помню. В горячей воде подержать, оно и облезет, — закивал староста, а потом опять ахнул: — Надо же, целую «рыську»!

Деньги в моей подопечной деревне редкость. Были, конечно, но так, чтобы каждый месяц монетку в заветный кувшинчик положить, это редко кому удавалось. Хозяйство, в основном, вели натуральное. Услугой платили за услугу, совершали обмены — я тебе барашка, а ты мне два мешка кукурузы. Не бедствовали, но и лишнего себе позволить не могли. Коров на всё село не больше десяти — пасти негде. Ровные плодородные участки заняты под поля и огороды, не по горам же бедным животинкам траву щипать. А вот коз на каждом подворье не меньше трёх — этим особый выпас не нужен. Во всех хозяйствах в достатке куры, утки, индюки, гуси — птицу не считает никто, как и яйца.

— Не всё же у вас в деревне растёт и изготавливается. Как в таких случаях выкручиваетесь? — допытывала я у Хайдара.

— Раз в две-три недели к берегу подходит большой парусный баркас купца Перкакиса. Он вдоль берега туда-сюда ходит и торгует с такими же прибрежными селеньями, как наше. Останавливается в селе дня на три-четыре, иной раз и на неделю задерживается. На эти дни к нам и из других деревень люди стараются приехать. Что-то продать, что-то обменять, а у кого деньги есть, то и купить необходимое. Продаём что? — староста почесал висок, — Разное продаём, госпожа. Шерсть, мёд, иногда команда себе барашка покупает. У нас с полей и садов мало чего на продажу остаётся. Самим бы с голоду не помереть до следующего урожая, да скотину сберечь.

Я внимательно слушала уважаемого Хайдара и начинала понимать его реакцию на предложенную мой цену за миндаль. Но и то, как показательно староста прибедняется, тоже видела. Девочка юна, жалостлива, глядишь, расчувствуется и попросит княгиню подати уменьшить. Пусть и не особо обременительны сейчас налоги, но выставить себя перед сельчанами защитником их добра и благополучия лишним не будет.

Ну-ну…

— А скажи мне, уважаемый Хайдар, в деревне есть мельница? Где вы зерно и кукурузу в муку мелете?

— Была раньше. Держал один пришлый. Удобно было, хорошо. Ехать далече не надо, да и к нам из других селений приезжали. Новости узнать, то, сё… Парни приезжали наших девок присмотреть, или отец дочь с собой брал, а тут наш засмотрелся. Веселее жили…

— Так что случилось?

— Ох, госпожа, помер тот человек. И мельница встала. И никто, веришь ли, никто не смог туда зайти. Словно сам шайтан в том месте поселился. Так мы теперича как встарь на ручных жерновках крупы рушим, и муку мелем.

А вот это плохо. Для того, чтобы качественно смолоть миндаль в муку, нужны профессиональные жернова, а не ручные мельнички и частые сита.

— Покажешь, где мельница у вас? — спросила я Хайдара.

Мужчина неохотно поднялся.

— Чегось… покажу, коли надо. Только зря вы это, госпожа затеяли. Нечисть там.

Глава 2

Быстро и самым коротким путём, словно хранитель лабиринта с большим стажем, уважаемый Хайдар провёл нас сквозь путаницу улиц к берегу реки.

Широко распахнутыми глазами смотрела я на стремительный мутный поток, несущийся к морю. Никак не думала, что на полуострове есть такие полноводные реки. Хотя с чем я сравниваю? В прошлой жизни в Крым ездила только летом, когда под жарким южным солнцем многие источники, питающие реки, высыхали. Плюс огороды местных жителей, нуждавшиеся в поливе, потребляли немалое количество воды. Вот и добегал к устью тоненький ручеёк, который рекой назвать было сложно.

— Похоже, в верховьях сильные дожди прошли, — глядя на реку, поскрёб висок староста. — Завтра-послезавтра и до нас ливни доберутся. Надо бы людей предупредить.

Было видно, как не хочется бедолаге идти к месту, где обитают тёмные духи, но бросить меня одну он не мог. Пусть маленькая, но госпожа и хозяйка этих земель.

Я ожидала увидеть мельницу полуразрушенным, поросшим мхом и камышом домишком и, увидев крепкое каменное строение под черепичной крышей, с большим деревянным колесом, предназначенным для запуска жерновов, сильно удивилась.

Осмотрев с пригорка и заводь на берегу, где стояла мельница, и крепкую запруду, из которой вода по жёлобу направлено падает на лопасти колеса, и засыпанную галькой и щебнем дорогу, подивилась, как толково организовал работу прежний хозяин.

Очень-очень жаль будет, если такое отлаженное дело сгинет из-за глупых суеверий.

— А отчего мельник умер?

— Кто ж его знает, госпожа… — развёл руками уважаемый Хайдар. — Тосковал сильно. Жена у него пропала. Вот он и закручинился. Нашли его, когда приехали зерно молоть. Сидел на лавочке, на стену опершись. Знахарка наша сказала, что сердце у него разорвалось от горя. А разве так бывает? Чтобы из-за бабы — и сердце в клочья?

Последний вопрос явно был риторическим — не мог всерьёз взрослый дядька у мелкой меня такое спрашивать — поэтому я промолчала.

— Пойду к мельнице, а вы здесь присмотрите, чтобы мальчишки за мной не шли, — я кивнула на группку ребятишек, старательно делавших вид, что ни мы с Дружком и старостой, ни наша прогулка в сторону страшного места их совершенно не интересуют. — Мне там осмотреться нужно.

— Ведовать будете, госпожа? — со скрытым страхом уточнил Хайдар.

Но я ничего не ответила и пошла по тропинке вслед за псом, резво сбежавшим к воде. Зачем объяснять несведущему человеку, что почти все мои знания ведовства и магии пока теоретические. Прасковья едва ли не каждый день напоминает и одёргивает.

— Потерпи! До первой крови нельзя силу лишний раз тревожить, — строго требует она. — Что в твоём случае полгода-год? Пойми, дар у тебя сложный. Стихийные магии с природными силами переплелись так, что в глазах от узора пестрит, когда истинным зрением смотришь. Да не коси глаза! Всё равно на себе не увидишь. Для того чтобы справиться с разновеликими и разнонаправленными потоками, физическая сила нужна немалая. Хорошо, занимаешься каждое утро, но у любого тела запас прочности имеется. Надеюсь, рядом буду, когда случится инициация, и смогу помочь обуздать выброс, но чем позже такое случится, тем лучше.

Понимала, что наставление подруги не пустые слова, и, как бы ни хотелось, старалась сдерживать порывы щелчком пальцев зажечь свечу или потоком воздуха сбросить с дорожки шишку, а то велеть земле на газоне закрыть кротовые норки и самим кротам приказать проваливать в другое место. Ой, да мало ли чего можно сделать, когда невероятное чувство — мне подчиняются стихии — щекочет кожу и самолюбие.

Пока сдерживаться удаётся, а как дальше получится, видно будет.

Под настилом между свай журчала вода. Основной стремительный речной поток не достигал заводи, что ещё раз говорило о высоком профессионализме прежнего мельника. Жаль мастера, жаль…

Приказав Дружку стеречь, присела на лавочку, стоящую у стены, с намерением осмотреться в том состоянии, когда видишь всё. И явное, и скрытое от глаз обычных людей. Но даже сосредоточиться толком не успела, когда моё сознание дёрнули с такой силой, что тело чуть с лавки не упало.

— Ты пришла! Помоги нам! Идём, идём с нами, мы покажем! — наперебой голосили…

…кто? Кто разговаривает со мной? Куда и зачем зовёт? И ведь не просто зовут, тянут.

— Постойте! — постаралась я так же мысленно ответить. — Кто вы? Куда зовёте меня?

— Мы духи, ведущая. Духи реки, духи берега, духи этого места. Ты пришла. Помоги нам, — опять перебивая друг друга, замельтешили голоса.

И я реально почувствовала, как меня тянут. Не тело, но сознание. Куда-то в глубину тёмной воды, плещущейся под настилом. Не хочу туда, мысленно упиралась я. Там мрачно, страшно и воняет. У сознания есть обоняние? Как я могла услышать смрад разложения из-под толщи воды? Но услышала же и начала сопротивляться ещё сильнее. Но сколько было тех силёнок у неинициированной ведуньи против проявлений природных сил? Чем настойчивее тащили меня, тем сильнее я напрягалась в попытке вырваться. И вдруг словно струна лопнула.

Дзинь, вывернулась я из настырных объятий. Дзинь, сознание врезается назад в тело. Дзинь, низ живота пронзает резкая боль, возвращая в реальность. Нифига себе с духами пообщалась, ругаюсь я сквозь зубы, чувствуя, как мокнут бельё и платье, как от слабости дрожат руки и кружится голова.

— Дружок, Прасковью приведи. Срочно! — выдохнула я и привалилась к стене, стараясь не потерять сознание. Удивительно, но даже в таком состоянии я услышала беспокойство тех, кто меня довёл до такого. Они метались вокруг: вода плеснулась, ударившись волной в настил; ветви в кустах закачались, словно кто-то пробежал; ветер прохладой в лицо дунул, не давая забыться. Надо же, волнуются. — Успокойтесь, не гневаюсь я. Позже поговорим. Наберусь сил, и поговорим.

Сознание я всё же потеряла. Открыв глаза, не могла понять, где нахожусь. Сумрачно, потолок низкий, постель явно не моя. Прислушалась к себе. В ушах звенит, тело вялое, как медуза, живот болит, хоть и не так остро.

— Очнулась?

Умеет моя подруга выказать заботу таким строгим голосом, что мгновенно понимаешь — лучше было не болеть. Закрываю глаза, дабы оттянуть выговор за легкомыслие, излишнюю самоуверенность и… Да, Прасковья не Глафира, легко найдёт причину, за что попенять.

— Не притворяйся. Вижу, ты уже пришла в чувство. Пить хочешь? — сильными руками помогла приподняться, пиалу с питьём придержала, волосы с лица убрала, подушку поправила и только после этого спросила: — Совесть у тебя есть?

Задумываюсь. Если честно и положа руку на сердце, то в прошлой жизни я этой опцией души редко пользовалась. Тогда у меня другие приоритеты были: влияние, власть, деньги. А с такими понятиями совесть плохо уживается.

В новой жизни, приняв решение измениться, выбрав для себя другие ценности и иное поведение, всё равно не задумывалась о совести. О добре, справедливости, любви и дружбе думала, а о совести нет.

Как-то нужды не было.

Если разобраться, что такое совесть? Внутренний судья. Способность, которая, опираясь на внешние, то есть чужие нравственные нормы, вынуждает линчевать самою себя. Ну или как минимум заставляет мучаться чувством вины. А может, просто изначально не делать так, что потом стыдно будет? Подумать о последствиях, договориться с собой «на берегу».

По мне, взывание к совести это чистой воды манипуляция. Поэтому честно отвечаю:

— Я не считаю себя виноватой. И, пожалуйста, позови Хайдара.

Морщась от боли и неприятных воспоминаний — подводная вонь всё ещё стояла в носу — рассказала о том, где искать труп жены мельника.

— Духи очень просили избавить их от покойницы, — объясняла я необходимость неприятной работы. — Иначе будут гневаться и вредить.

— В полицейское управление напишите. Они мага-пространственника пришлют, — подсказала Прасковья, видя, как побледнел от страха староста. — Он поможет извлечь тело и переместить до могилы.

Чего уважаемый Хайдар боялся больше — духов или возни с раскисшим от долгого лежания в воде трупом, я вникать не стала. И то и другое неприятно.

— Бабушке записку послать надо, — умоляюще посмотрела на подругу.

— Опомнилась, — фыркнула та в ответ в своей излюбленной ехидной манере. — И записку отправила с мальчишкой, и ответ сын Абяза с полной корзиной самого необходимого принёс. Можем здесь недели полторы безбедно жить.

— Я думала, мы к вечеру домой вернёмся… — уныло протянула я.

— Пешком ты не сможешь — сил не хватит. А на повозке растрясёт так, что я потом вся на твоё восстановление потрачусь. Поэтому спи здесь.

Утро вечера мудренее.

Глава 3

Ночевали мы не у старосты, как я было подумала вначале, а у Амины, бездетной вдовы, приятельницы Прасковьи.

— Знаешь, я ею восхищаюсь, — рассказывала подруга, помогая мне расчесывать и заплетать волосы. — Дар у неё слабый, но достаточный для активации малой почтовой шкатулки. Такую положено держать в деревне с населением от тридцати до пятидесяти дворов, вот как эта. Откуда Амина об этом узнала, не ведаю, но чуть ли не на второй день после свадьбы уговорила ново испечённого мужа поехать в Багчасарай, в почтовое ведомство. Барашка отвезли, как водится, одарили чиновника чем богаты были и получили должность. Работа непыльная, но жалование, хоть и невелико, регулярное… Лет пять назад муж уважаемой Амины умер. Как думаешь, что она сделала?

— Наверное, взяла ещё одного барашка и поехала к начальству, — предположила я.

— Да! И добилась-таки, чтобы должность оставили за ней, — порадовалась за вдову целительница. А потом, хихикая, добавила: — Но так как в ведомстве сначала получили письмо о смерти служащего, то вдове, как оно по закону положено, назначили пенсию. Теперь уважаемая Амина двойное содержание получает. Мало того, она ещё и знахарка местная. Дар у неё с землёй связан. Травки собирает — сборы составляет, знает, как и чем почву обогатить, от злостных сорняков избавить может. Представляешь, какая молодец? К ней чуть ли не каждый месяц свататься приезжают, презрев тот факт, что невесте уже за сорок.

— И что она?

— А я не соглашаюсь, — с этими словами в комнату вошла женщина в тёмном строгом платье простого европейского покроя, но в колоритном местном платке на голове. — Деток мне Всевышний не дал, заботу о чужих брать на себя не хочу. Мачеха, как бы сладко ни кормила, как бы мягко ни стелила, всё равно хорошей не будет. Поэтому я сама как-нибудь со своей жизнью управлюсь, — сказав это, словно точку поставив в неприятном для неё разговоре, женщина поклонилась мне и представилась: — Амина я, маленькая госпожа. Рада буду служить вам.

Меня такая готовность удивила. Мы толком ещё незнакомы, а она чуть ли не клятву верности принесла.

— Не удивляйся, госпожа. Вижу, ты сильная ведунья. Кому, как не ведающей, знахаркам подчиняться? Ты к духам ближе, тебя мать-земля знаниями и силой питает, значит, ты в своём праве казнить или миловать нас, грешных. А то, что лет маловато, так этот недостаток быстро пройдёт, — хозяйка дома ещё раз поклонилась и, приподняв штору, закрывающую дверной проём, пригласила: — Пожалуйте трапезничать, барышни.

Несмотря на мою слабость, Прасковья велела вставать и ходить.

— До стола с моей помощью дойдешь. Съешь и выпьешь, сколько сможешь, а потом назад дойти помогу. Так силы скорее вернутся. Лежать хорошо, но не полезно. Поднимайся!

Под руку с подругой, на слабых ногах доплелась до стула, на который Амина мне подушечку положила. Придвинули к столу так, чтобы не свалилась, даже если захочу, и велели есть:

— Это творог со сметанкой и мёдом. Это лепёшки кукурузные, это ягоды, в меду протёртые. Ешь, госпожа, набирайся сил. И вот отвара из моих травок для начала выпей.

Отвар первой попробовала Прасковья. Понюхала, отпила глоточек и задумалась, перекатывая напиток во рту. Замерла, будто встроенный химический анализатор включился. Глядя на целительницу, вдруг явственно представила, как у неё во рту отвар расщепляется на молекулы и атомы, опознаётся вкус и полезные свойства трав, присутствующих в смеси, их совместимость, польза и вред.

Несколько секунд, и подруга одобрительно кивнула хозяйке дома:

— Отличный сбор, Амина. Как раз то, что нашей девочке нужно.

«Нашей девочке» повторила я мысленно и тут же взбрыкнула: мало мне было Глафиры с Прасковьей, теперь ещё одна нянька появилась — Амина. Но сил на полноценный бунт пока не было, поэтому заткнула себе рот полной ложкой вкуснейшего творога и принялась сосредоточенно жевать.

После отвара, который, по словам подруги, должен восстановить силы, мне безудержно захотелось спать. Подхваченная с обеих сторон под белы рученьки, я в ту же минуту была отправлена в постель, где и уснула, не помню как.

Проснулась я другим человеком. Исчезли слабость и боль в теле, вернулась бодрость, и взгляд на многие вещи изменился. Прежде сбор и обработку миндаля я хотела поручить уважаемому Хайдару, но, отдохнув, поняла, что кандидатуры лучше Амины, мне не найти. Опытная, хваткая, ещё нестарая женщина, самостоятельно управляется с домашним хозяйством, к тому же даром владеет.

В спальне вновь стало сумрачно — я что, весь день проспала? — но из другой комнаты через дверной проём с отодвинутой занавеской падал неяркий свет и доносился негромкий разговор.

— Так и не разобралась, что у них там случилось, — тихо вздохнула Прасковья. — И полицейский тот не понял ничего. Хорошо, что похоронили их по-людски. И всё равно жалко. Похоже, девчонка совсем молоденькая была.

— Молоденькая… Мельник её год назад привёз. Надоело бобылём жить, сосватал сиротку в дальнем селе. Хорошо жили, жена, как птичка, всё песенки пела. Иду, бывало, мимо, а она возится по хозяйству и напевает что-то. Голосок звонкий, чистый, счастливый. Вскоре забеременела. Прибегала ко мне, совета спрашивала, что да как… Но не кручинилась, а радовалась ребёночку. И почему так? Кто теперь скажет…

Я встала, сама прошла, присела к столу. Щурясь на свет и хмурясь от грустной темы, сказала:

— Духи мне рассказали, — Прасковья и Амина внимательно посмотрели на меня. Кем бы мы ни были, в каком мире ни жили, любопытство всегда будет свойственно женщине. — Мельник, узнав о скором отцовстве, похоже, сильно поглупел. Велел жене беречь плод пуще глаза, иначе прибьёт. То ли девчонка по жизни запугана была, то ли беременность на неё так повлияла, но она слишком серьёзно восприняла слова мужа. И береглась, как могла. А тут приспичило мельнику по делам отъехать на несколько дней. Жена одна дома осталась, и что у неё там случилось, духи не знают. Может, упала неудачно, может, тяжёлое что подняла, но начались преждевременные роды.

Слушательницы мои хором ахнули, и каждая совершила охранный жест, принятый в их религиях.

— Как ни странно, мельничиха справилась без чьей-либо помощи, но ребёночек родился мёртвым. Похоже, от случившегося женщина умом окончательно повредилась. Немного пришла в себя и бросилась отмывать дом, пряча следы родов. Потом завернула младенчика в свою сорочку, прижала к груди крепко и прыгнула в воду. Каким-то образом течение тела сразу же под колесо затянуло, где они застряли. Через день мельник вернулся, заметался в поисках жены, но никто ничего не видел и не слышал. Присел отдохнуть, чтобы силы набраться и продолжить поиск, только не встал больше. Вот такая грустная история — умерли все.

То ли я так проникновенно рассказать сумела, то ли Прасковья с Аминой нечасто сталкивались с историями в стиле бразильских сериалов, но ревели они под моими недоуменными взглядами в три ручья. А я лишь несколько раз грустно вздохнула — вот она, закалка двадцать первого века!

Дождавшись, когда дамы успокоятся и хозяйка нальёт всем отвара, я, руководствуясь принципом «живым — жить», перешла к более насущным вопросам.

— Амина, всесторонне рассмотрев твою кандидатуру, я пришла к выводу, что лучшего управленца не найду. Исходя из вышеизложенного, я приняла решение, что именно ты возглавишь производство миндальной муки и изделий из неё.

Знахарка внимательно на меня посмотрела, потом медленно перевела взгляд на Прасковью.

— Думала, помимо татарского хорошо говорю по-русски, неплохо понимаю греческий, но из сказанного юной госпожой я мало что разобрала, — осторожно, явно боясь обидеть меня, пожаловалась она целительнице.

А я, обхватив голову руками, застонала: помяни двадцать первый век — он и проявится. И не в прогрессе и бытовых удобствах, а в уродливых канцелярско-бездушных фразах и в отношении к людям как к составляющим механизма. Механизма по добыванию денег.

М-да… крепко во мне сидит та прежняя Роксана Петровна, от которой я мечтаю избавиться. В обычной жизни особо себя никак не выдавая, она тут же появляется, стоит заговорить о делах, деньгах и прибыли.

— Амина, прости меня за дурацкую тарабарщину, с которой я начала разговор, — попыталась я исправить ситуацию. — Давай расскажу, что интересного увидела у вас в деревне и что с этим можно сделать, дабы люди стали жить лучше.

Знахарка, готовая слушать, согласно кивнула.

Ну вот! Могу же, когда захочу, — отметила я для себя и начала рассказ о ценности миндаля.

Глава 4

— Мне кажется, что ты была излишне сурова с Аминой, — наконец заговорила Прасковья.

Поднявшись на плато, мы остановились передохнуть и полюбоваться морем, искрящимся под ослепительными солнечными лучами.

Спорить не хотелось. Несмотря на то, что я два дня отлёживалась в доме знахарки, тело до конца не восстановилось, и подъём дался мне с трудом. Но дольше оставаться в деревне мы посчитали невозможным. Вот-вот должны были хлынуть обещанные уважаемым Хайдаром дожди. Путешествовать же по раскисшей тропе или размытой дороге — не самая удачная идея.

Уже сейчас небо разделилось на две части. Над морем светило яркое, тёплое, почти летнее солнце, а с гор тянуло промозглой сыростью, которую нёс туман и низкие тёмно-серые облака. Но пока о погоде можно не тревожиться, и сильной нужды торопиться нет. Духи обещали дождь только к вечеру.

— Она хорошая женщина, и мне кажется, ей можно доверять, — не отставала подруга.

Я вздохнула. В доме Амины я не могла вести откровенные разговоры, а на вилле Глафира мгновенно почувствует наше разногласие и пристанет с вопросами. Придётся объясняться здесь. Осмотрелась и, приметив высокий валун, способный защитить от ветра, дующего с гор, предложила Прасковье:

— Присядем? — хорошо, что мы в пальто и можно сесть прямо на землю. Устроились в затишке. Сверху солнышко греет, у ног Дружок развалился, только разговор недушевный будет. — Прости, подруга, но мне придётся напомнить, что в прошлой жизни я была старше тебя и опыта работы с людьми у меня больше, — начала я трудный разговор. — Амина мне понравилась очень. Иначе зачем бы я предложила ей возглавить весь проект. Но в процессе обсуждения всплыл один нюанс. Который и заставил меня взять с неё магическую клятву верности.

— Какой нюанс? — оторвалась от созерцания моря и непонимающе посмотрела на меня целительница.

— Скажи, если бы твоя доверенная лаборантка вдруг закрутила роман с магом, ведущим исследования в одном с тобою направлении, ты стала бы ей доверять?

— Нет конечно! — фыркнула подруга. — Не дура же я. Знаю, чем может это закончится. Бабы от любви глупеют до полной тупости. Попросит дурёху такой «возлюбленный» под любым благовидным предлогом вынести или скопировать журнал лабораторный, и та сделает всё, не думая о последствиях. А потом попробуй докажи, что это он у тебя украл идею, а не ты у него.

— Вот! — ткнула я пальцем воздух. — Амина твоя как кошка влюблена в купца Перкакиса. Неужто не заметила, как у неё щёки заалели, когда зашёл разговор о продаже печенья и пасты? Кого первого предложила наша компаньонка? Любовника своего. Как думаешь, почуяв выгоду, как скоро захочет торговец вызнать наши рецепты? То-то же… Ничего обидного в той клятве нет, а бережёного бог бережёт.

— Так может, не стоило её в дела посвящать? — ахнула Прасковья.

— Может и не стоило, да поздно уже. Она о своём возлюбленном не говорила, а мы с тобой сплетни по деревне не собирали, — вздохнула я о том, что даже в бочке мёда может оказаться ложка дёгтя, а человек изначально далеко не идеален. — Пойдём уже, не хватало ещё под дождь попасть.

На вилле нас ждал тёплый приём. Глафира, обняв, никак не могла выпустить меня, то по спине гладя, то в висок целуя, то в глаза заглядывая.

— Когда ты вырасти успела, лапушка? Уже и первую кровь уронила, — ворковала она.

— Ба, это неизбежно. Все дети вырастают, — целую щёки женщины и прижимаюсь головой к её плечу. — Родная, позволь пальто снять, что-то жарко мне после улицы. Камин натопили?

— Нет, не камин, — княгиня хитро улыбнулась. — Ты даже не представляешь, что придуман наш Феденька! — Хоть я не только представляла, но и точно знала, о чём речь, портить новость не стала, а изобразила удивлённое ожидание. И Глафира торжественно объявила: — Теперь у нас на вилле во всех комнатах тёплые полы! Зимняя сырость и холодные постели нам больше не страшны. Хочу душечку Жени́ в гости пригласить — похвастаться. А то она у нас толком так и не была. Ты не против?

— Я не против. Пусть приезжают. Места и тепла всем хватит. А Феденьку надо отблагодарить за такую придумку, — поддержала я Глафиру и пока она задумалась, как организовать приём подруги, сбежала в свою комнату.

Хоть и бодрилась перед Глафирой и Прасковьей, но прогулка меня вымотала. Сбросив верхнюю одежду и захватив сменное бельё и примитивные предметы личной гигиены — эх, Олвейс бы сюда! — уединилась в комнате омовений.

Феденька и в этом закутке сделал тёплый пол. Теперь вода в кувшине, стоящем на полу, не будет холодной. Надо бы магомеханику нарисовать систему канализации и следующим летом — не в зиму же стены дырявить под трубы — оборудовать дом ванными и унитазами.

Освежившись, растянулась на своём ложе. Красота! Верно говорят: в гостях хорошо, а дома лучше.

Но несмотря на усталость, в очередной раз похвалила себя за то, что увязалась за Прасковьей в деревню. Новые знакомства, новые возможности для бизнеса. Пусть пока не до конца понятна схема сбыта, но, главное, есть продукты для продажи. Надо помочь Прасковье расширить производство косметики на основе лавандового масла, найти мельника, озаботить Феденьку «изобретением» миксера и постройкой многофункциональной печи в деревни. Хотя… в деревню позову печника из бригады, что терем-теремок нам в Калиновке строили. В котором теперь папенька живёт. Как он там, кстати, поживает? Марфа там ещё, Тимка… Надо бы у Глафиры спросить. В жисть не поверю, что не переписывается она с сыном. Таится только, думая, что я всё ещё на Петра обижена. Я же и думать о нём забыла, и если бы не печь, необходимая для сушки миндаля и выпечки печенья, то и сейчас не вспомнила бы.

Чёткие мысли всё реже и медленнее всплывали в сознании, превращаясь в больших ленивых рыб, что уплывали в дальние дали, плавно шевеля роскошными плавниками и хвостом и выплёскивая воду, с шумом скатывавшуюся по крыше, барабанившую по террасе и плиткам дорожек. Рыбы принесли дождь, — подумала я, закрываясь с головой одеялом и погружаясь в сон.

— Хозяйка, ты спишь? Хозяйка? — кто-то настойчиво дёргал меня за ногу.

— Аким, родненький, дай поспать. Вы с Феденькой так хорошо с полом придумали, что теперь в тепле спится чудесно, — не в силах открыть глаза, пробормотала я.

— Так тебе понравилось? — продолжал допытываться домовой.

— Очень, — прошептала я, уплывая вслед за ленивыми рыбами вглубь сна.

Рыбы? Почему при том, что мы живём у моря, на нашем столе нет рыбы? — первая осознанная мысль, посетившая меня после сна. За окном было сумрачно, по крышам, соснам и земле шуршал дождь. Не летний весёлый ливень, после которого на каждом листочке, каждой веточке и каждой травинке остаётся капелька, отражающая солнце, а тягучий, унылый, бесконечный осенний дождь.

Но ровное тепло, поселившееся в доме и придавшее уют даже тогда, когда за окнами густой осенний туман, и желание реализовывать планы позволило резво вскочить с постели.

Вот только было не утро, как я подумала, а вечер, и бежать куда-то мне Глафира не позволила.

— Прежде всего, моя дорогая, тебе необходимо поесть. Посмотри на себя — в чём только душа держится? — заломила руки княгиня. Прижала меня к себе, поцеловала в макушку: — Может, что-нибудь вкусненького хочешь, детка?

Мне вспомнился сон и большие ленивые рыбы. — Ба, хочу жареной рыбки! — состроив умильную мордаху кота из мультика, попросила я.

— Рыбы? Хм… а ты права, детка. Отчего-то на нашем столе давно не было рыбы, хоть и у моря живём, — слово в слово озвучила мои мысли Глафира. — Завтра же попрошу Надию приготовить. А сегодня, будь добра, без капризов поешь то, что Триединый послал.

Бабушки, должно быть, во всех мирах одинаковы. И кем бы они ни были, гордой княгиней или потомственной крестьянкой, основная задача — накормить внуков.

Глава 5

Перед завтраком княгиня распорядилась, что желает на обед рыбу: суп или уху, а также пирог с рыбой, и также неплохо бы жареной рыбки или припущенной подать, если куски будут большие и не костлявые.

— Рыба? — Абяз с Надией переглянулись. — Так не особо у нас её едят. Не принято как-то. Потому и не покупаем. А вот в Рыбачьем, там да… и ловят, и продают, и готовят. Иной раз прямо на берегу жаровни ставят. — На мой вопрос, где посёлок находится, управляющий недоумённо пожал плечами. — Так за горушкой, госпожа. От беседки, что на утёсе, надо дальше вниз по дороге проехать. Там и будет Рыбачий.

По каким-то своим приметам предположив, что дождь к вечеру закончится, а за ночь дорога подсохнет, Абяз пообещал нам на завтра поездку в соседний посёлок.

— Так у нас выезда нет, — напомнила ему Глафира. — На чём же мы поедем?

— Коней нет, а мул есть. Как в хозяйстве без мула? Запрягу в тележку, и поедем, — привычно пожал плечами мужчина.

Вот всё-то у него легко и просто, а наши затруднения только недоумение вызывают. С одной стороны, мне нравится такое отношение к жизни — зачем усложнять, а с другой стороны, кажется, что происходит это от слишком поверхностного взгляда на окружающий мир.

Отсутствие такого качества в характере заставляет меня каждую значимую ситуацию рассматривать под разными углами с целью заранее определить варианты событий и пути отступления. Также я не позволяю себе откладывать дела в долгий ящик. Поэтому пристала к Феденьке с новой идеей прямо во время завтрака.

— Фёдор Зиновьевич, безмерно вам благодарна за такую чудесную задумку, как тёплые полы. Они от накопителей работают? Ах, какая прелесть! Надолго ли артефакта хватит? На сезон? Отлично. Очень удобно, экономно, и лес вырубать не надо. Вы бы запатентовали проект, дорогой мастер. Как это «ерунда»? Вам ерунда, а людям в помощь, да и сестрице вашей на шпильки-булавки лишним не будет, — поняв, что присутствующие за столом посматривают на меня несколько озадаченно, я из режима «мудрая тётка» мгновенно переключилась в режим «девочка-девочка» и, чуть смущённо улыбнувшись, спросила Глафиру: — Бабушка, я правильно говорю?

— Правильно, детка, — улыбнулась мне княгиня. — Любой труд должен быть оплачен.

— Вот! — скорчила я рожицу и показала язык совершенно обалдевшему Феденьке.

Но ещё большая оторопь поразила нашего магомеханика, когда я поставила ему следующую задачу.

— Здесь вот такие венчики, — старательно, едва удерживая язык во рту, вычерчивала на бумаге писчей палочкой эскиз миксера, сдвинув чайную чашку. — Здесь или ручка, или нечто, активизирующее привод, чтобы это вот так крутилось. Размер может быть любой. На домашнюю кухню такого будет достаточно, — я пальцами показала высоту устройства, — но на производство в деревню большой нужен. Тяжёлый, устойчивый, с возможностью поднимать и опускать венчик в чашку, где сам процесс взбивания и будет происходить.

— Зачем? — по-прежнему не понимал Феденька.

— Применений много, но сейчас миксер срочно нужен, чтобы яичные белки взбивать. В пену до устойчивых пиков, — помня, что наш мастер легко ведётся на «слабо», вздохнула и участливо спросила: — Невозможно, да?

Но Феденька усмехнулся и погрозил мне пальцем:

— Вы, Роксаночка, девочка хитромудрая. Несмотря на юный возраст, людей на крючочки умело цепляете. Только и я карась опытный, дважды на одну и ту же наживку не клюю.

Самое невинное личико и толика обиды во взгляде: как не стыдно, дяденька, наговаривать на ребёнка? А вслух другие слова:

— Нет так нет… Вручную лучше взобьём.

При механике сказать, что сделанное вручную будет лучше — это вызов.

— Что за глупость «вручную» бить что-то там. Ну-ка, дайте свой рисунок. Что тут? Милость Триединого, да всё просто. Завтра к вечеру пробная модель будет, — торжественно пообещал магомеханик, а потом понял, что всё же «клюнул», и, уткнувшись лицом в мой чертёж, засмеялся.

— Попался карась! Всё равно попался. Ох и хищная вы щучка, Роксаночка…

На такие слова я только фыркнула. Встала из-за стола, сделала вежливый книксен и пошла решать другие дела.

— Ба? Сохранился ли у нас проспект с данными строителей?

— Ох, детка… С этими переездами, даже и не знаю. Но посмотрю в бумагах. Вдруг уцелел. Ты что-то строить хочешь?

— Цех по обработке миндаля. Представляешь, орехи в деревне под ногами валяются! — возмутилась я, но видя, что Глафира не собирается разделить со мной эмоции о непозволительной расточительности, объяснила: — Миндальная мука — очень ценный продукт. Пока люди не поняли его ценности, но скоро печенье и паста из орехов станут очень востребованы. Их будут подавать к кофе во всех модных салонах.

Княгиня, совершенно равнодушная к поветриям в обществе, только снисходительно улыбнулась:

— Роксаночка, поверь мне, за модой гнаться занятие бесполезное. Это нечто непостоянное, сегодня популярно это, а завтра то… Не стоит, затевая дело, опираться на эту ветреную даму.

— Но я всё же попробую. Можно, ба? — присела я на подлокотник любимого кресла Глафиры и обняла её. Как бы ни хотелось быть самостоятельной, но по закону княгиня моя опекунша, и я не хочу её обижать пренебрежением. — Деревенским заработок будет, и нам прибыль.

Женщина приобняла меня, чмокнула в макушку.

— Конечно, можно, детка. Разумна ты не по годам, и деньги впустую не спустишь. Что ж запрещать-то, если дело хорошее. А рекламку ту я сейчас поищу.

Переписка с подрядчиком была короткой. Бригада распалась, но печник и еще два рукастых парня сейчас свободны. Если есть работа и заказчики готовы оплатить портальный переход, то на неделе работники прибудут.

— Основные мастера есть, а подсобников в деревне наберут, — объясняла я бабушке своё согласие на прибытие бригады. — И работой их обеспечим. Прасковье цех надо до конца оборудовать, может, и Феденьке помочь чем придётся.

Глафира, слушая мои рассуждения, только умильно улыбалась и кивала. Пользуясь её благостным настроением, я решилась задать вопрос, возникший вечером.

— Ба, а ты с папенькой переписываешься? Какие новости в Калиновке?

Княгиня опустила вязание на колени, посмотрела в окно. Пейзаж был грустный. Ветер трепал мокрые сосновые ветви, по газону яркими пятнами метались жёлтые листья, волны, набегая на берег, облизывали кромку пляжа.

Я уже пожалела о своём вопросе, но Глафира ответила:

— Редко, но переписываемся. Недавно Петруша благословения просил на брак с Марфой. Весной у тебя брат или сестра появится.

— Дела… — я плюхнулась на диван. — Получается, Тимка мне теперь сводным братом будет?

— Получается, так… — бабушка вздохнула.

Явно не такую жену видела она рядом с сыном. Марфа хоть и хорошая женщина, но крестьянка безродная и безграмотная, а Петруша княжий титул наследовал. Не будь его злоключений с арестом и тюрьмой, высочайшим соизволением могли запрет на такой брак наложить. Мало ли байстрюков великих родов на земле великорусской. Одним больше… А без титула женись на ком хочешь, узаконивай грех внебрачного сожительства.

— Прасковья знает? — подумала я о подруге. Отболело или не напоминать, чтобы лишний раз рану не бередить?

— Знает. В Ялде я это письмо получила. Прочитала, охнула, за сердце схватилась. Пока она вокруг меня крутилась, я и… Эх, язык мой — враг мой. Только Прасковьюшка и вида не подала, что задела её эта новость. Отмахнулась, что всё к тому и шло, но на утро глазки красные были.

— Дела… — повторила я, глядя на тоскливый пейзаж за окном.

Глава 6

Отчего-то думала, что мулы чуть больше осликов, ан нет. Ростом полноценная коняшка, как мама, а вот уши длинные, бархатные — от папы. Не являясь специалистом ни в коневодстве, ни в ословодстве, других признаков сходства и различия не увидела.

— Почему мул? — спросила Абяза, провожавшего нас до повозки.

Его старший сын Башар уже занял место возчика в повозке, но парень больше отмалчивался — то ли оттого, что плохо говорил по-русски, то ли от природной стеснительности. Вряд ли я вообще когда слышала его голос.

— А почему нет? Ослы умны и неприхотливы, но сил у них мало, лошади сильные, но на горных дорогах часто ноги ломают, а мулы и умны, и сильны, и по камням ходят аккуратно. В еде непривередливы, как козы — хоть траву, хоть овёс, хоть ветки есть будут с удовольствием. Тут многие мулов держат, сами скоро увидите. — Завершив рассказ, управляющий помог нам с Прасковьей забраться в повозку и по-доброму напутствовал: — Храни вас Всевышний, барышни.

За ночь под ветром, дующим вдоль лощины, по которой проходила дорога, земля и камни немного просохли. Луж почти не было, колею повозками разбить не успели, поэтому поездка не была утомительной, и грязью, летевшей с колёс, нас не забрызгало.

Ехали молча. Помня, как вчера, пусть и нечаянно, но радикально испортила настроение Глафире, тему новостей из Калиновки поднимать не стала. О результатах экспериментов подругу на ходу спрашивать не стоило. Или отмахнётся — в двух словах не скажешь — или, напротив, ухватив за локоть, примется рассказывать о сомнениях и неудачных результатах.

Больше актуальных тем, требующих срочного обсуждения, не было. Вот и молчали, рассматривая окрестности.

Лощина была узкой. По обе стороны стенами возвышались скалы, на вершинах которых рос лес. Ветер, тревожащий невидимые из повозки деревья, срывал с них листья, отправляя в свободный полёт. Кругляши с длинными черешками пропеллерами цвета яркого золота планировали на повозку, дорогу и узкую обочину. Казалось, что падают они прямо с неба.

— Милость Триединого, какая же красота, — воскликнула Прасковья, глядя на этот необычный листопад. Потом, повернувшись ко мне всем телом и, взяв за руки, сказала: — Не знаю, как выразить тебе свою признательность за то, что позвала меня сюда. Вряд ли когда я решилась бы уехать из деревни. То судилище, что устроили мне коллеги, сильно подкосило мою веру в себя, в свои знания и убеждения. Потому и забилась в глухой угол подальше от прошлой жизни. Хоть твои рассказы о… — Прасковья покосилась на спину Башара и перешла на англицкий, — о другом мире, о вашей науке и достижениях подтвердили многие мои догадки, но доказательством моей правоты являться не могут. Не стану я ради своего благополучия тобой рисковать. С папенькой, опять же, твоим… кто знает, сколько бы он ещё мне голову морочил. А так одним шагом через портал жизнь изменила. Пусть я не юная барышня, а старая дева, но жизнь-то еще не закончилась.

— Да какая ты старая? — легко боднула я подругу головой — руки мои она по-прежнему крепко сжимала своими сильными ладошками. — Сколько тебе? Тридцать шесть? Только-только расцвела, а с учётом того, что магичка, даже до зрелости не добралась. Неужели на примере с коллегами не поняла ещё, что многие утверждения устарели, а то и изначально ложными были.

Прасковья внимательно смотрела мне в лицо, желая понять, правду ли я говорю или насмешничаю. Было видно, как хотелось ей верить моим словам, но болезненный опыт пока не давал ей такой возможности. Как же я её понимаю. Сама такая… была в прошлой жизни.

— Рыбачий, — вдруг сказал наш возница и остановил повозку, чтобы мы могли осмотреться.

Не знаю, кто прокладывал дороги по полуострову, но были это люди с развитым чувством прекрасного. Об этом говорило множество смотровых площадок, откуда путешественники могли любоваться невероятными пейзажами.

Вот и сейчас Башар предложил нам такую возможность. Дорога, вырвавшись из узкого ущелья, делала резкий поворот, после чего начинался затяжной пологий спуск до самого посёлка. С площадки хорошо просматривалось море, посёлок на берегу бухты и множество разновеликих лодок.

Отчего-то в памяти зазвучало:

«Шаланды, полные кефали,

В Одессу Костя привозил,

И все биндюжники вставали,

Когда в пивную он входил».

Где те одесские пивные с биндюжниками и где я, — едва-едва удержала вздох и пошла к повозке.

— Поехали, купим кефали.

Порт, пусть он даже рыбачий и в маленьком посёлке, всегда порт. Сколько всего непонятного попадается на глаза и под ноги. Только и успевай поднимать юбки, перешагивая толстые верёвки, удерживающие баркасы у причала, доски, что служат сходнями, обходи и уворачивайся от сетей, развешанных на просушку и починку. Только от запаха не увернёшься и не обойдёшь его. Крепкий специфичный запах рыбного порта.

— Слушай, чего нас сюда понесло? — ворчала Прасковья, идя за мной. — Купили бы рыбу в лавке.

— Нам мало купить, надо о регулярной поставке договориться, — в который раз объясняла я. — Чтобы свежайшую доставляли прямо в нашу бухту, а не ездить за семь вёрст киселя хлебать.

Подруга резко остановилась, дёрнув меня за руку:

— Как ты сказала? Киселя за семь вёрст? Как это? — она с искренним непониманием смотрела на меня, ожидая объяснения, а я с ужасом смотрела ей за спину.

Пирамида в три человеческих роста, выложенная из пустых бочек, которую мы только что миновали, начала крениться. Пока ещё медленно, но угол наклона был уже заметен. Упадут бочки прямо на группу рыбаков, разбирающих сети и сидевших спиной к падающей пирамиде.

Реакция подруги целительская, то есть мгновенная. При её ремесле зачастую некогда медлить, решения необходимо принимать молниеносно. Вот и сейчас Прасковья поступила именно так. Обернулась, оценила опасность, побежала навстречу обвалу, раскидывая руки. Ставит щит, чтобы мужиков не пришибло, поняла я. Но бочек много, как долго она этот груз удержит? И тоже мчусь следом, вопя на ходу:

— Быстро! Бегите!

Какие же они неповоротливые — или это мне как при замедленной съемке кажется. Вот первый рыбак, словно почувствовав нечто за спиной, обернулся. Вижу, как у него лезут глаза на лоб и одновременно рот приоткрывается — похоже, орёт что-то. На его крик реагируют и другие. Вскакивают, пытаются убежать. Но двое, запутавшись в сетях, падают, а ещё двое останавливаются, пытаясь спасти товарищей.

Да твою ж..!

Я вижу, как дрожат руки подруги, и понимаю, что держится она из последних сил. Встаю рядом, делаю глубокий вдох, концентрируясь на силе.

— Не смей! — сквозь зубы шипит Прасковья. — Тебе нельзя. Умереть можешь.

Нормально, да? Я что, должна спокойно смотреть, как она выгорает? А вот фигушки вам, Прасковья Вадимовна. Но выплеснуть силу не успеваю. Нас обеих подпирает мощная стена в виде мужской фигуры:

— Посторонитесь, барышни! — сдвинули и меня и Прасковью в сторону.

«… работает МЧС» — чуть было не добавила я, имея в виду магическо-чародейское спасение. Но промолчала, восстанавливая дыхание.

Когда опасность миновала, картинки в памяти замелькали в ускоренном режиме: вот нас с подругой оттащили в сторону, вот на лету, ей-богу, как в цирке, парни хватали падающие бочки и отбрасывали их в сторону. А тот, что пришёл на помощь первым, так и держал основную массу. Только струйка крови по подбородку течёт. Кажется, губу от напряжения закусил.

Потом было шумно. Кто-то кричал, что терпит убытки, кто-то ему матерно отвечал. Орали всполошившиеся люди, орали потревоженные чайки. От шума и происшествия голова шла кругом.

— Пойдёмте, барышни. Не дело вам морские термины слушать, — рядом с нами стоял тот самый маг-спаситель, пришедший нам на помощь, и рукой указывал направление, куда предлагал нам пройти.

Спорить мы не стали, тем более что пригласили нас в ту сторону, куда я вела подругу с самого начала.

Глава 7

Через пару десятков шагов подруга, опомнившись от шока, упрямо остановилась и меня за руку дёрнула — стой!

— Сударь, куда вы нас ведёте? И вообще, извольте представиться. Кто вы такой?

Мужчина, шедший немного впереди, тоже остановился, обернулся:

— Простите, дамы, сплоховал. Посчитал неприличным в столь расхристанном виде представляться, — провожатый наш развёл руками.

Из «расхристанного» в нём было отсутствие сюртука и подвёрнутые рукава белоснежной сорочки. А так весь аккуратный и подтянутый. На вид лет сорок или около того. Гладко выбрит, ухоженные усы едва-едва достают до верхней губы. Чёрные с небольшой проседью волнистые волосы идеально подстрижены. Штаны заправлены в высокие сапоги, жилетка застёгнута на все пуговицы. Взгляд тёмно-карих глаз внимательный, с легкой насмешкой, но добрый. Нет в маге зла по отношению к нам с Прасковьей. Это я чётко чувствую.

— Константин Васильевич, да как же так-то? Рази можно вот так? Чай, не лето уже так-то… — налетел на нас сухой, как палка, и седой, как дед Мороз, старик. В руках он держал тот самый недостающий для идеального образа сюртук. Встряхнул, расправляя одежду, и подал правильно, чтобы одним ловким движением можно было надеть, что мужчина и сделал. Но старик продолжил ворчать: — Поберёгся бы, не мальчик так-то, чай, козликом скакать. Солидный человек всё же…

— Не ругайся, старина, не нарочно я. Случай был… Ты лучше, подай нам с барышнями чай там или кофий, — легко приобнял ворчуна наш спаситель и повернулся к нам. — Вот теперь готов представиться по всем правилам. Константин Васильевич Франк.

И всё? А титул или должность, как положено? Но Константин — ох, недаром песенка сутра в голове крутилась, — ограничился именем и фамилией.

— Прасковья Вадимовна Зарецкая, — в лёгком книксене, чуть склонив голову, присела подруга.

Я тоже открыла было рот, дабы по чести представиться, но господин Франк вдруг чуть ли не в ладоши захлопал.

— Как? Вы та самая госпожа Зарецкая? Это же ваша статья в университетском «Вестнике магии» была напечатана? «О сути живого и мёртвого и соотношении между этими понятиями»? Правильно? Неужели это вы? Я, честно говоря, представлял вас этакой строгой матроной, а вижу прелестную юную даму. Гениально! Всё, что вы в статье написали, изложено невероятно гениально! Как же там… «Кратковременная остановка дыхания не есть смерть. Доступная система действий по отношению к пострадавшему, которой овладеть может каждый желающий, даёт надежду на возвращение человека к жизни». Ах, как правильно, как верно! И никакой некромантии. Пользуясь вашим описанием, я лично спас рыбака, упавшего в воду! Честно говоря, дыхание изо рта в рот не самое приятное действие, но главное — человек жив.

Прасковья, слушая Константина, слегка разрумянилась от удовольствия, глазки потупила и манжету на пальто непроизвольно дёргать начала. Ещё бы! Сейчас восхищаются той её работой, за которую коллеги подвергли остракизму. Мало того, человек на практике применил предложенный ею метод и спас рыбака.

— Я просто счастлив нашему знакомству, уважаемая Прасковья Вадимовна, — Константин Васильевич приложил руку к сердцу и поклонился. — Так какими судьбами-ветрами вас в наши дальние дали занесло?

— Рыбы мы хотим купить свежей, — дерзко влезла я в эти бесконечные расшаркивания. Видно же, что понравились ребята друг другу, но у меня-то дело. — Есть сейчас у причала рыбаки, что с моря вернулись с уловом?

Франк с трудом отвёл взгляд от целительницы, осмотрелся и кивнул в сторону большой лодки, возле которой суетились рыбаки.

— Ватага Натана вернулась, они всегда с добычей, — и вновь улыбнулся Прасковье.

Ну и ладно. Я сама управлюсь. Деньги в кошельке есть, разговаривать с людьми умею. Пусть воркуют.

Подошла к ватаге в самый ответственный момент — крепкие, пропахшие потом, морем и рыбой парни сгружали на причал большие корзины, в которых серебрились тушки разнообразных рыб. Вот эти длинные с тонкими носами-иглами — сарган. Беру однозначно! Ставрида… ну не знаю. Никогда она мне не нравилась. А вот и кефаль. Ого, какая красавица! Морда тупая, широкая, переходит в толстую спинку, тело плотно чешуйками на солнце сверкает. О, а эти, с пятнышками на хвосте — окуньки. По вкусу ничем не хуже пресловутой атлантической дорады. Рот от предвкушения вкусного обеда наполнился слюной. Всё хочу!

— Хлопцы, гляньте, якась дывчинка гарнесенька! — заметил меня один из рыбаков. — Шось трэба, манэнька?

Делаю вежливый книксен и громко, что бы все слышали, говорю:

— Добрый день, господа рыбаки. Я Роксана Верхосвятская — гостья господина Франка, — киваю куда-то себе за спину, надеясь, что Прасковья с Константином еще не ушли пить чай. — Хочу купить у вас рыбы и договориться о еженедельной поставке в поместье.

— Это куда же? — подходит здоровенный лохматый дядька в огромных сапогах с завёрнутыми голенищами.

— Тут недалеко. Бухта с узким входом между скалами. Может, знаете? — приветливо улыбаюсь великану, глядя снизу вверх.

— Ведьмина бухта, что ли? — запускает он лапищу в шевелюру на затылке.

— Не знаю. Мы нашу бухту называет Лазурной. Там вода такая тихая и прозрачная, что твоё стекло, — мгновенно открещиваюсь я от логичного, но неласкового названия и на ходу переименовываю местность.

— И часто рыба нужна? — продолжает допытываться рыбак.

— Раз в неделю. Скажем, в четверг утром. Это возможно? — припомнив традицию советских столовых, предложила я.

— Можно, чёж нельзя-то. Ежли платить будете…

— Конечно будем, — обрадовалась я тому, как быстро смогла договориться о поставке свежей рыбы.

— Только, барышня, дело к зимним штормам идёт. Может так случиться, что каждую неделю не получится… — дядька смотрел на меня с высоты своих двух метров и ждал реакции.

Наверное, думал, что начну капризничать, ножками топать, губки надую, но я только плечами пожала:

— Всё в воле Триединого. Ничего страшного, если неделю без рыбы побудем. А сейчас вы можете мне продать вот это, это и это? — уверенно тыкала я пальчиком в облюбованную рыбу.

— Чёж нельзя-то… Парни, отложите барышне, то, что показала, — распорядился Натан — ну не мог никто другой так распоряжаться ватагой, а у меня спросил: — Платить кто будет?

— Я и буду, — доставая из кармана кошелёк в виде кисета, с достоинством ответила я. — Сколько за всё?

— Три «рыськи».

— Дам четыре, но найдите, во что положить, и пусть кто-то отнесёт в нашу повозку. Возчик Башар, а у мула пятнышко белое на морде, — распорядилась я со всей серьёзностью, вкладывая в лопатообразную ладонь рыбака четыре монетки, потерявшиеся на огромных просторах руки.

— Будет исполнено, барышня, — умиляясь моей самостоятельности, ответил Натан. — И если погода позволит, то в следующий четверг ждите нас с уловом.

Прасковья словно и не видела, что я отходила от неё. Они с Константином о чём-то самозабвенно беседовали. Розы-грёзы, цветы-мечты, глаза-слеза? О чём ещё могут щебетать влюблённые в самом начале отношений. Но подойдя поближе, я испытала тот самый пресловутый когнитивный диссонанс, о котором часто и много говорили в моём мире.

— Да нет же, уважаемый Константин Васильевич! Это вовсе не значит, что если вы станете проводить подобные мероприятия остывшему покойнику, то он воскреснет. Тут-то уж точно чистой воды некромантия. А мы помним, что в Великорусской империи сия лженаука запрещена.

Милость Триединого, неужели им не о чем больше поговорить, как о реанимации? Всё, господа, пора вас разгонять!

— Прасковьюшка, душа моя, я устала, хочу кушать и ещё кое-что… Давай уже поедем, а? — заныла я, пользуясь привычной в таких случаях маской кота из «Шрека».

— Что? — словно в себя пришла подруга. — Ты же рыбы купить хотела.

— Она нас уже в повозке ждёт, — натянуто улыбнулась я целительнице. В уборную и правда хотелось. — Господин Франк, приятно было познакомиться. Но нам пора. Да, Прасковьюшка?

Подруга растерянно осматривалась, словно не понимала, как так случилось, что больше часа времени пролетело одним мигом.

— Да, пора… — согласилась и тоже поблагодарила собеседника.

— Позвольте провожу вас до повозки? Я так растерялся, что не поблагодарил вас за спасение моих людей. Когда увидел, что эта дурацкая башня из бочек начала падать, даже возликовал внутренне. Говорили этому сквалыге не городить такой Вавилон, снял бы склад. Так нет же… Аренда пятачка земли на причале дешевле пакгауза. Только скупой платит дважды. Увидел, что вы, дражайшая Прасковья Вадимовна, щитом их держите, хотел отругать за пустую трату сила. Оказалось, там люди были… — делился впечатлениями Франк.

— Ваши люди… — ехидно уточнила я.

— Они все мои люди, — мужчина широким жестом обвёл то, что нас окружало: порт, склады, деревню.

Сказал он это просто, без капли хвастовства и гордыни. Простая констатация факта — я Хозяин этого места.

А я даже кулаки сжала, чтобы сдержать эмоции. Это же надо так в оценке человека ошибиться! Я-то было подумала, что Константин наёмный маг, служащий порта, а он… М-да, у кого бы справки навести об этом человеке? Уверена, что Николай Иванович по долгу службы о нём знать должен.

Вот у него и спрошу. Мне просто необходимо знать, за кого подругу замуж отдавать буду. А о том, что рано или поздно это случится, моя обострившаяся до ясновидения интуиция просто вопит.

Глава 8

Из порта мы уходили немного другим путём.

— Там сейчас столпотворение, ор и ругань. Зачем таким прекрасным барышням сие неприглядное зрелище? — объяснил смену направления Константин Васильевич. — Да и почище здесь, поспокойнее.

Так оно и было. Пока шли вдоль складов, не было нужды поминутно перепрыгивать лужи и уворачиваться от повозок. Но смотреть под ноги всё равно следовало. Гужевой транспорт, он после себя оставляет не масляные пятна на асфальте, а следы куда более объёмные и пахучие.

Пока мы шли, к нашему провожатому несколько раз с озабоченно-деловым видом подбегали люди. Что-то тихо говорили, получали ответ, кланялись и отступали, пропуская нас. Ох, не простой дядька, не простой, — думала я, стараясь подмечать всё, что происходит вокруг. В результате наступила в свежую кучу, оставшуюся на дороге после отъехавшей лошади.

Р-р-р-р-р… едва сдержалась, чтобы не запустить в спину вознице воздушный тумак. Хотя, что это я… в просвещённом цивилизованном двадцать первом веке далеко не все хозяева за своими собачками во время прогулки убирают, а тут средневековье и лошадка. Но легче мне от таких мыслей не стало. Ботинок промок, вонял и пачкал подол платья.

Оба мага смотрели на меня с явным сочувствием, но помочь не спешили.

— Может, водой? — растерянно спросила я, но в ответ только пожатие плеч.

— Ты же знаешь, я с бытовой магией не дружу, — виновато похлопала на меня глазами Прасковья. — Могу промахнуться, так будешь мокрой с головы до ног.

Я перевела взгляд на Константина Васильевича.

— Увы, я тоже, — эхом вторил моей подруге господин Франк, но тут же посветлел лицом. — Но, кажется, знаю, кто может нам помочь. Тут недалеко.

Морщась от омерзения, подняв юбки и чавкая одной ногой в грязном ботинке, плелась я за нашим провожатым. При этом про себя материлась так, что услышь меня рыбаки, прифигели бы точно.

Каменный двухэтажный дом, крытый черепичной крышей, удобно устроился между портом и деревней. Большие окна были закрыты рамами с частыми квадратными переплётами, а распахнутые ставни потемнели от непогоды и времени. Над входной дверью красовалась вывеска в виде грубо вырезанной из дерева рыбы и выгоревшей надписью «Ёрш» в центре неё. Коротко и ясно.

— Лучшая таверна на побережье, — отрекомендовал нам заведение провожатый и распахнул дверь, приглашая войти.

Но я, как бы мне ни хотелось это сделать, даже с места не тронулась. Решив, что незачем портить аппетит посетителям и отношения с хозяевами, приняла другое решение.

— Прасковья, попроси, пожалуйста чтобы мне прислали женщину с тёплой водой и мылом, постараюсь в сторонке отмыться. — Но подруга даже с места не сдвинулась, не желая оставлять меня одну. Она всё ещё была смущена тем, что, заболтавшись с господином Францем, допустила моё общение с рыбаками.

Константин Васильевич, видя наше нежелание заходить, громко крикнул:

— Дора Марковна, выгляни на минуту, душа моя!

Через несколько секунд на порог выкатился румяный колобок в широченной юбке с оборками, цветастой блузке и платке, повязанном уголками вперёд. Чисто баба на чайнике. Такая же пышная, яркая и душевная.

— Звал, Хозяин? — спросила она, не глядя на Франца, но рассматривая нас с Прасковьей.

Интересно, я одна услышала лёгкую иронию в слове «хозяин»?

— Звал. Барышне помощь нужна, а идти в таверну не желает.

— Хорошая девочка, умная и воспитанная… не как некоторые. Не смотрят, чисто ли, грязно, прутся по мытому. Вы, Хозяин, берите девицу и идите вовнутрь. Там Олька вам чаю или кофию нальёт. А мы с маленькой барышней сами управимся. — Говорила она, не сводя с меня глаз и не оглядываясь на того, кого «Хозяином» величала. — Пойдем, лапушка, пойдём со мной, детка. Сейчас всё сделаем, уберём какашки, ножку отмоем, чулочек постираем и высушим…

Речь женщины журчала ручейком, заговаривая мою досаду. Приобняла меня легонько за плечи и повела в узкий проход между домом и забором.

— Вот здесь пройдём, никого не побеспокоим, и нам никто не помешает, — во внутреннем просторном дворе обнаружилось ещё несколько построек. — Идём сюда, птичка, здесь мыльня. Вода всегда тёплая есть. Башмачок вот здесь оставим, чулочек тоже дай мне. Постой туточки на досточке минутку…

Я словно загипнотизированная выполняла все указания Доры Марковны, которая сначала стянула с меня пальто, чтобы не мешалось, потом с кряхтением помогла разуться и снять чулки, поставила на какой-то приступок и через минутку вынесла шайку с тёплой водой.

— Ставь сюда ножки, — потом, несмотря на пышность форм, присела и стала оттирать мою опоганенную ногу мочалкой. — Выходи вот сюда на тряпочку и в мыльню проходи. Платьишко сама снять сможешь? Большая уже? Вот и умничка. С подолом аккуратно, не испачкайся. А я пока башмачком твоим займусь и чулочками.

Провозилась со мной трактирщица не меньше часа. И всё под добрые комментарии, шутки-прибаутки.

— Ну вот и готово всё. Башмачки чистые и сухие, чулочки как новые, подол у платья и сорочки застирала и высушила. Пора одеваться, барышня, — сказала моя спасительница и с каким-то непонятным вздохом погладила меня по голове. — Помочь? Сама так сама.

Натягивая чулки, я всё вспоминала, где же слышала имя этой чудесной женщины. И вдруг…

— Дора Марковна, а вы в Смоля́нской губернии раньше не жили?

Женщина прислонилась к стене, приложив руку к сердцу.

— Значит, мне не показалось? — вопросом на вопрос ответила она. — Ты барышня Верхосвятская? Детка, я тебя как с порога увидела, ажно сердце замерло. Но ты посмотрела, словно незнакомы мы, я и подумала, что ошиблась. Столько лет не виделись.

У бывшей экономки по щекам текли слёзы, а я изучала каждую чёрточку незнакомого лица женщины, которой мечтала помочь. Не знала, в чём, но хотела. За её отношение и преданность Глафире, за медвежонка и книжки, положенные в сундук для Роксаночки.

Вот и встретились, но вновь помогает она.

— Бабушка будет счастлива нашему соседству, — единственное, на что хватило моей фантазии, дабы высказать благодарность.

— Детка, да как же? Вы рядом живёте, а я не знала! — всплеснула руками трактирщица, вынуждая меня рассказать о том, как жили эти пять лет.

— Дора Марковна, голубушка, в двух словах не скажешь. Да и бабушка ждёт, беспокоиться будет, если к обеду опоздаем. Давайте условимся, и вы к нам приедете в гости, — сложила я руки в умоляющем жесте.

— Конечно, конечно, Роксаночка. Далеко ли устроились?

— В соседней лощине поместье наше, — натягивая платье, ответила я.

А когда вынырнула из ворота и взглянула на женщину, то увидела, как она побледнела.

— В Ведьминой щели живёте?

— Милость Триединого, ну почему в Ведьминой-то? — затараторила я, повторяя ход, проделанный ранее с рыбаками. — Лощина называется Уютная. Уютная лощина на берегу Лазоревой бухты.

— А как же ведьма? — переводя дыхание, спросила Дора Марковна.

Похоже, Алтын тут всё побережье в страхе держала, — подумалось мне, но собеседнице сказала другое:

— А ведьма — это старая местная легенда. В том поместье прежде жила очень старая женщина. Характер у неё был… эээ… скверный. Вот слуги её меж собой и прозвали ведьмой. Только она умерла ещё в начале лета, и поместье теперь наше. Мы же с бабушкой не ведьмы. Вы-то это точно знаете.

— Знаю, детка, знаю, — тёплая мягкая ладонь с нежностью гладит меня по голове. — Выросла-то как, повзрослела.

Башмаки в руки брала с осторожностью. Вряд ли они успели за час просохнуть, а запах выветриться после пережитого приключения. Но нет. Оба ботинка были чистыми и благоухали свежестью.

— Как? — у меня даже слов не было. Я просто потрясала обувью, зажатой в кулаке.

— Ты, наверное, Роксаночка не помнишь. У меня же дар есть. Не особо какой, но на бытовые заклинания хватает. Почистить, починить, просушить, сохранность обеспечить. Простенькое всё… — тихо, словно смущаясь собственных умений, объяснила бывшая экономка.

А я чуть не завопила:

— Вот чему хочу учиться. Тому, что каждый день нужно и что пользу приносит, а не ту заумь непроходимую, которую никакого толка нет зубрить. Щиты они ставят, а воды наколдовать, чтобы говно смыть, не умеют!

Дора, успокаивая моё возрастающее раздражение, привлекла к себе и прижала к тёплой, пахнущей сдобой груди.

— Лапушка, кому-то и щиты уметь ставить надо, и фаерболами бросаться. Маги, как и неодарённые люди, разные. Бытовую магию в университетах учат, но студиозусы не считают нужным на эти заклинания время и силы тратить. Проще слугам приказать. Но если хочешь, поделюсь с тобой полезными рецептами.

— Хочу! — раздражение не убывало. Оно, как волны в прилив, накатывало с большей силой и было готово взорваться и накрыть меня с головой. Но сдерживалась и говорила то, что давно уже сказать хотела. — Много чего хочу, дорогая Дора Марковна. Хочу поблагодарить вас за тот сундук, что собрали нам в ссылку. За Мишутку моего, за кошель с орланами, что бабушке в карман сунули… Не перечислить всего, за что мы с бабушкой вас добром поминали. Я даже мечтала: вот вырасту, приеду в поместье, найду вас и отблагодарю. А вы раньше нашлись и опять помогли. А они… Эх, Дора Марковна!..

М-да… Я так и не поняла, с чего сорвалась в эмоциональное пике. Речь моя была сумбурной и бестолковой, но добрая женщина меня поняла, а может, просто утешала, как, наверное, делала это порой в поместье, больше пяти лет назад. Привычно прижимала к груди, нежно гладила по голове и шептала успокаивающее:

— Ч-ш-ш-ш…тише, детка, тише. Всё хорошо, лапушка. Ч-ш-ш-ш…

Глава 9

Мне казалось, что я где-то рядом с морем, встревоженным небольшим штормом, отчего оно негромко рокотало, таская волнами гальку. Это ворчание держало на границе яви и сна, не давало окончательно погрузиться в покой. И среди шума прибоя явственно слышатся слова:

— О чём вы думали, барыня, когда девочку в поездку потащили? Если у неё инициация только-только прошла, то ей покой нужен, а не новые впечатления!

Есть же у людей удивительные способности… Например, орать на собеседницу едва слышным шёпотом. Как это сейчас делала Дора Марковна.

Пытаясь понять, где я и что со мной, осознала, что ногами и боком лежу на чём-то твёрдом — лавка, должно быть, — но голова на мягких коленях доброй женщины, убаюкавшей меня после истерики.

В ответ Прасковья тоже что-то шипит, но слов разобрать не могу.

— У всех детей шило в попе, нельзя же каждому капризу потакать. Вы так угробите и дар девочки, и её саму, — парирует бывшая экономка.

И опять шипение подруги.

— Долго я спала? — спрашиваю, не открывая глаз, желая поставить собеседниц в известность, что не сплю и слышу их спор.

— Около часа, — отвечает Прасковья в полный голос. — Как ты себя чувствуешь?

— Небольшая слабость, а в общем хорошо, — отвечаю, пытаясь сесть.

Но Дора Марковна ласково удерживает меня.

— Не спеши, детка, осторожно вставай, чтобы голова не закружилась.

Хорошее дело забота — чувствуешь себя любимой и нужной, но когда опёки становится слишком много, то ощущения другие. Такой любовью и задушить можно.

— Спасибо, добрая душа, — улыбаюсь я Доре Марковне, чтобы уменьшить её беспокойство обо мне. — Надо вставать и в поместье возвращаться. Бабушка волноваться будет.

— Бабушка? Тогда конечно. Бабушку волновать не надо, — как-то печально выговаривает женщина и помогает мне подняться. — Но без обеда я вас не отпущу!

Тройная уха… Это не суп — это праздник желудка.

— Сначала я варю всякую мелочь. Парни мне её корзинами приносят после того, как улов разберут. Там не только мелюзга рыбная, но и крабики попадаются, и ракушки всякие, — рассказывала Дора рецепт своего волшебного супа. — Как сварятся, процеживаю через мелкое сито и даю отстояться. Для ухи беру только верхнюю, прозрачную часть отвара…

— Чистой воды зельеварение, — фыркнула Прасковья, поднеся ко рту очередную ложку ухи.

— А то как же! — парировала трактирщица горделиво. — Иные супы-борщи посильнее приворотного работают. Олька, неси камбалу!

Я чуть ложку не уронила. Как? Как я могла забыть об этой рыбе и не спросить о ней у Натана? Это же невероятная вкуснятина. Жаль, что в прошлом мире черноморскую камбалу чуть ли не полностью извели. И как результат — запрет на вылов. Но… если сильно хочется, то можно. В иных прибрежных кафе официанты, понизив голос, предлагают: «Есть свежий калкан. Не желаете ли?»

Забыв о столовых приборах, правилах приличия и о том, что пять минут назад сказала, что сыта, я обсосала каждое пёрышко, каждую косточку тающей во рту камбалы.

— Дора Марковна, так нельзя! — шутливо попеняла я трактирщице. — Существует реальная угроза умереть от обжорства.

В ответ трактирщица только отмахнулась:

— Детка, развитие дара столько сил требует, что всё съеденное мгновенно сгорит и ещё захочется. Вон посмотри на Прасковью Вадимовну — худющая, в чём только душа держится.

Подруга фыркнула. Я почувствовала, что ей хочется съязвить о пышности фигуры бывшей экономки, но, поймав мой умоляющий взгляд, целительница промолчала.

Пока трактирщица помогала мне усесться в повозку да пристраивала в ногах корзинку с гостинцами для Глафиры, Прасковья, думая, что делает это незаметно, озиралась, желая увидеть нового знакомого.

— Не ждите его, барыня. Хозяина по важному делу позвали. Дай Триединый, к вечеру освободится. Поезжайте спокойно, — проворчала Дора Марковна. — Не моё это дело, но вас Роксана любит, поэтому совет дам: осторожнее с господином Франком. Непростой он человек, очень непростой.

После этих слов целительница птичкой влетела в повозку, прошипев что-то себе под нос, и толкнула в спину терпеливо ожидавшего нас Башара:

— Поехали!

Бричка тронулась, я встала на сиденье коленями и помахала трактирщице платочком:

— Приезжайте в гости, Дора Марковна! Мы будем вас ждать!

Взволнованная Глафира ждала у ворот. Заметив повозку, видимым усилием воли заставила себя остаться на месте, чтобы не броситься вперёд и удостовериться в моей безопасности.

— Ба, мы Дору Марковну встретили! — закричала я, самостоятельно спрыгивая на землю и со всех ног бросаясь к опекунше, спеша переключить её внимание с нашего опоздания на невероятное происшествие.

— Какую Дору Марковну? — не понимая, Глафира переводила взгляд с меня на Прасковью.

— Нашу экономку из поместья. Она меня спасла, — тараторила я. Но при слове «спасла» у княгини брови поползли вверх — явно страсти какие-нибудь надумала. Пришлось сознаваться в том, что я растяпа и не смотрю под ноги. — А ещё мы купили свежайшей рыбы и договорились с ватагой о еженедельной поставке прямо в нашу бухту.

Под непрерывным потоком информации Глафира, видя, что я жива-здорова, активна и болтаю без умолку, расслаблялась и успокаивалась.

— Вот и славно. А то я уже и не знала, что думать. Пойдёмте обедать, простыло всё.

От приглашения к столу мы с Прасковьей хором застонали.

— Ба, ты услышала, кого мы встретили? До-ру Мар-ко-вну! Ты же её помнишь лучше меня. Мы не смогли вырваться без обеда, — объяснила княгине наше безобразное поведение.

— Вот тут ещё и вам передали, — потянула целительница с повозки тяжёлую корзину.

Но её опередил Башар, забрав нелёгкую ношу в свободную руку. В другой он держал мою добычу.

— Господин Франк — личность интереснейшая, — вещал Николай Иванович, отставляя бокал с вином на чайный столик.

В связи с моим недомоганием не виделись мы почти две недели.

По возвращении из Рыбачьего Глафира с Прасковьей в четыре руки — справились с маленькой — уложили меня в постель и велели восстанавливаться, а не геройствовать. Правда, скучать они мне не дали. По очереди сидели у моей постели, развлекая чтением или беседами.

После трёх тягомотных дней карантин закончился, и меня выпустили на свободу. Дружок, соскучившийся за эти дни, скакал вокруг меня в попытке лизнуть лицо. А я трепала его по голове и загривку, пытаясь помешать задуманному.

Свобода была сильно ограничена. Пробежка и разминка под запретом.

— Можешь просто гулять. Парк большой, дорожек много, — предупредила Прасковья. — Нам пора практической магией заняться, а ты для этого ещё слаба.

— Так как же я сил наберусь, если вы мне полноценно двигаться запрещаете? — ворчала я в ответ.

— Слушай, что тебе говорят более стар… эээ… опытные люди, — отмахнулась подруга, не желая вступать со мной в дискуссию.

Хорошо, что Глафира, получив почту, предупредила о визите графа. Хоть один адекватный человек, — обрадовалась я. Тем более что вопрос о портовом маге так и оставался без ответа.

— Чем же Константин Васильевич интересен кроме симпатичной внешности? — постаралась я подтолкнуть рассказчика.

— Хотя бы тем, что слухов о нём много, но ни один достоверно не подтверждён. Говорят, он некое время служил помощником капитана на корабле, ходившем под чёрным флагом.

— Пиратствовал? — мои брови поползли вверх.

Посол пожал плечами:

— Так говорят. Ещё слышал, что он незаконнорожденный сын одного о-о-очень высокородного господина.

— Принц крови, — фыркнула я.

— Для того, чтобы носить такой титул, необходим законный брак родителей. Одного портретного сходства недостаточно, — ответил гость, делая глоток вина. — Должен заметить, уважаемая Глафира Александровна, что продукция вашей винодельни великолепна! Как, вы говорите, это вино называется?

— Оно не имеет названия, мой друг. Просто вино с наших виноградников, — мило улыбается княгиня. — И я очень рада, что вам оно нравится.

Опекунша недаром сегодня устроила дегустацию. У графа через месяц будут именины, на которые мы и хотим подарить ему бочонок хорошо выдержанного вина.

Только я, ошарашенная информацией о господине Франке, в эти разговоры не вникаю.

Надо же, настоящий пират, живущий по соседству!

— Роксаночка, — позвал меня Николай Иванович, возвращая к разговору, — напоминаю тебе: сказанное не подтверждённые факты, а светские сплетни. Не стоит об этом много думать. Лучше поразмысли вот над чем.

И граф протянул мне конверт. На простом листе бумаги было написано: е2 — е4. Хан Кирим сделал первый ход, решив играть за белых. В углу листа приписка с адресом личной почтовой шкатулки наместника.

Казалось бы, что такого — но сердечко забилось сильнее, дыхание участилось.

Началась игра, и я хочу в ней выиграть!

Глава 10

Прасковья при разговоре о господине Франке не присутствовала. Освободившись от ухода за мной, она вернулась в лабораторию и вновь погрузилась с головой в свои опыты. Меня же раздирали сомнения, передавать ли ей сплетни о Константине или нет. Может, в порту был мимолётный флирт, о котором она уже забыла, а я, заговорив о маге, подогрею ненужный интерес. Девушке и так не везёт с сердечными делами, стоит ли мне переступать границу личного?

Не придя ни к какому выводу, я, гуляя по парку — да помню я, помню, что бегать запретили и напрягаться нельзя, — сама не заметила, как забрела в район старой конюшни.

Здание изменилось. Там и прежде запаха лошадиного не было, а теперь ещё на дальних подступах нос щекотал аромат лаванды. Из приоткрытого окна слышались размеренные звуки глухих ударов, скрип какого-то механизма, женские голоса и смешки. В цехе полным ходом шла работа.

Хозяйка, блин! — отвесила себе мысленный подзатыльник. Замыслила дело, людей подбила и бросила, даже не на середине, а в самом начале. С миндалём так же будет? Начну, потом заинтересуюсь чем-нибудь другим и забуду взбудораживший душу проект. Неужели детское тело так воздействует на сознание, что забыты принципы, выработанные годами? А ведь это ещё особых гормональных подвижек нет. Что будет со мной лет в четырнадцать? Надо взять себя в руки и заняться полезным делом. Бегать нельзя? Так иди работай!

С усилием приоткрыв огромную дверь, проскальзываю внутрь. Делаю себе пометку — необходимо в воротах сделать калитку: куда это годится, такие усилия прилагать для того, чтобы войти. Делаю несколько шагов вглубь цеха. М-да, недаром окна в помещении не до конца закрыты. Густой насыщенный аромат наполняет здание. У работниц к концу дня голова, наверное, раскалывается. Срочно нужна вентиляция — ещё одна зарубка в памяти.

У большого рабочего стола четыре девушки ловко заворачивают брусочки мыла в нарядную обёртку. Пятая, мазнув по стыку бумаги жидким воском, ставит на него оттиск печати. Весёлая болтовня работе не мешает. Но девчонки работают стоя. К концу дня, скорее всего, ног не чуют. Необходимо поставить к столу высокие табуреты — очередной пункт в список улучшения организации производства.

В лаборатории Прасковья превратила меня в подопытную мышь.

— Вытяни руки, положи на стол. Сиди спокойно. Смотри, на правую я мажу крем вот из этой баночки — тут основа чистое оливковое масло. На левую из этого горшочка — в основе смесь касторового и оливкового масел. Добавки везде одинаковые: лавандовое масло, мёд и настойка ромашки. Пробуй!

Я послушно растирала смеси по коже, но при этом ворчала, что не являюсь целевой аудиторией, а опыты на детях запрещены Женевской конвенцией, и что напишу на неё жалобу в Страсбургский суд по правам человека.

— Ну а на ком мне испытания проводить? — вспылила Прасковья.

— У княгини кожа на руках от возраста истончилась, появились пигментные пятнышки. Она тебе только благодарна будет за такую ежедневную заботу. А от меня ты только субъективное мнение получить можешь, — нюхала я свои руки. — Здесь аромат сильнее. Надо ли это? Как он будет сочетаться с привычными духами дамы?

Прасковья согласно кивала, делала записи в журнал, но прежнего азартного блеска в её глазах не было.

— Нам рыбы ещё не надобно купить? — вдруг спросила она.

Вот и получен ответ на вопрос о передаче сплетен. Что ж, слушай, подруга.

— И что? — независимо дёрнув головой, спросила Прасковья. — Я же не о господине Франке говорила, а о рыбе.

Ну да, ну да… — вздохнула я.

— Баркас с рыбой в четверг прийти должен. Подходи утром на пляж, выберешь на свой вкус, — вытирая остатки крема с рук, проинформировала подругу и направилась к выходу из лаборатории.

— Постой. Ты правда думаешь, что он плохой человек? — остановила меня целительница.

Я вернулась, подошла к Прасковье, обняла за талию и прижалась головой к её плечу.

— Душа моя, ты, должно быть, знаешь, что люди не бывают только хорошими или только плохими. Даже в чёрном или белом цвете оттенки есть. Спроси об этом у Ульянки — она подтвердит. По отношению к разным людям человек тоже может быть разным. Жестокий разбойник с большой дороги дома любящий отец и заботливый муж. А любимец света, балагур и весельчак за стенами своего дома оказывается жестоким тираном и деспотом по отношению к близким и слугам. Мы с тобой господина Франка видели всего лишь раз. Какие ты выводы можешь сделать о нём?

Подруга задумчиво перекладывала предметы на столе, вспоминая нашу встречу в порту.

— Он сильный маг…

— Это черта характера?

— Нет, конечно. Но бросился на выручку. Нам или рыбакам, неважно. Главное, помог. Значит, неравнодушный, — оживилась Прасковья. — И, помнишь, ещё рассказывал, что по моему методу кого-то спасал. Это же тоже в его пользу говорит. — несколько секунд молчания, и ещё одно дополнение: — Любознательный. Читает университетский «Вестник магии». Значит, неглупый. Люди его уважают, слушаются. А старик-слуга, я бы даже сказала, любит.

— У самой-то какие мысли о нём, лапушка?

Подруга посмотрела на меня широко распахнутыми глазами. Приоткрытыми губами она порывисто втянула воздух, словно всхлипнула и ответила:

— А я даже думать о нём боюсь. Страшусь вновь ошибиться…

— Тогда не торопись встречаться. Глядишь, всё само пройдёт. Ну а если нет, то судьба у тебя такая, подружка, — как можно веселее сказала я и предложила: — Пойдём, позовём Ульяну и выпьем чаю на террасе, пока погода хорошая. И кремы с собой захвати для бабушки.

Перед сном ко мне заглянул Аким.

— Как ты обжился, дружок? Может, нужда в чём есть? — спросила помощника, расчёсывая волосы перед сном.

— Да какая нужда, когда всё хорошо, — ответил домовой дух. Но, видя мой вопрошающий взгляд, продолжил: — Жениться хочу.

Деревянный гребень с громким стуком упал на каменный пол, и ручка, украшенная перламутром, откололась от зубьев. До слёз было жалко подарок Глафиры, который она привезла мне из Ялды, но удивление от заявки Акима заслонило даже горечь утраты.

— Ты уже и невесту выбрал? — осторожно поинтересовалась я, наблюдая за тем, как домовой подбежал к пострадавшему предмету, покрутил в руках и попытался как-то соединить части.

— Так она сама… того… выбралась. В доме управляющего служит. Хорошая домовичка. Только… того… в штанах ходит. Смешная такая. Но хозяйственная и добрая, — Аким с сожалением повертел в руках погибший гребень. Потом поднял на меня несчастные глаза. — Можно?

Я всплеснула руками.

— Так ты пришёл разрешение просить? — домовой кивнул. — Ну ты и придумал! Хочешь, женись. Ты же не в рабстве у меня. Взрослый, свободный домовой дух.

— Неправильно говоришь, хозяйка. Без позволения нельзя. А ты ещё и ведунья. Это как благословение на счастье и согласие, — потупился помощник.

— Иди сюда, — поманила я Акима. А когда он подошёл поближе, присела на корточки и обняла его. — Благословляю тебя, дружочек, на любовь, счастье и лад в семье. — Потом отстранилась слегка и добавила: — Вот что, милый мой. Завтра займёмся твоим приданым. Не дело это — с одной сменой белья и двумя комплектами одежды жениться. Что о тебе местные домовые подумают?

Аким шмыгнул носом и подал мне целый гребень.

— Спасибо, хозяйка!

Глава 11

— Ну и куда мы всё это теперь? — Прасковья вопросительно смотрела на ошарашенную меня.

Увидев, как моя идея производства лавандового масла увлекла подругу, и понимая, что в создании мыла и крема сама я ни ухом ни рылом, постепенно отстранилась от проекта, занимаясь другими делами. Целительница же к вопросу подошла серьёзно и ответственно. Написала знакомому магомеханику Фёдору Зиновьевичу Ухтину и пригласила его на работу в поместье. Внимательно выслушивала все мои замечания и предложения, основанные на опыте использования продвинутой косметики моего мира. Сутками пропадала в лаборатории, пытаясь добиться заданного результата. Из деревни ежедневно прибегали пять девушек, помогавших Прасковье варить, формировать и упаковывать мыло. Сестра Фёдора, художница Ульяна, придумала для нас изумительной нежности упаковку и выразительный торговый знак.

И вот стою я перед складом, забитым готовым к продаже мылом, и понимаю, что не знаю ответа на такой простой вопрос: куда всё это деть?

— Если честно, то я не думала о том, что вы так быстро наварите такое невероятное количество, — растерянно проблеяла я.

— И это ещё не всё, — ехидно добавила Прасковья. — На втором складе «доходит» мыло по твоему рецепту.

— По моему? — ужаснулась я. — Милость Триединого, когда я умудрилась мыло придумать?

— Ты посоветовала делать мыло с отшелушивающим эффектом. Помнишь?

— Помню, — обречённо созналась я. — Его-то хоть поменьше?

— Ровно столько же. Хоть парами выстраивай.

И тут меня озарило. Комплект из двух мыл. Скоро Рождество. Прекрасный не избитый подарок. Так-так…

— Прасковья, скажи, лапушка, а у нас от производства масла гидролат должен был остаться?

— Вода цветочная, что ли?

— Да, вода. Есть?

— Полно. А что ты надумала?

— Мы сформируем подарочный набор: два мыла и флакончик цветочной воды. И предложим в магазины Ялды и Бакчисарая к Рождеству. В столице полуострова адепты Триединого живут?

— Наверное… — неуверенно протянула подруга, ошеломлённая моей резкой сменой настроения.

— Надо тётушку Жени́ к этому вопросу привлечь. Она знает все модные магазины.

Я выхватила у подруги блокнот для записей, нашла свободный лист и стала набрасывать список необходимого для реализации моего плана.

Если это набор, то для него нужна упаковка. Такая же оригинальная и необычная, как наше предложение. В приоткрытую дверь склада увидела Абяза, куда-то спешившего с пустой корзиной в руках. Эврика!

— Абяз! — бегу я следом за управляющим.

— Добрый день, маленькая госпожа, — степенно кланяется мне мужчина.

— Абяз, в деревне есть …эээ… корзинщик? Плетёнщик? — я запуталась в названии профессии и ткнула пальцем в лукошко. — Человек, плетущий корзины.

— Есть, маленькая госпожа.

Милость Триединого, как же он медлителен! Так и хочется заорать, чтобы говорил быстрее.

— Срочно! Абяз, срочно пошлите мальчишку в деревню, пусть корзинщик придёт ко мне. У меня для него есть работа. Много работы!

Управляющий поклонился и в том же неторопливом темпе пошёл в сторону своего дома. Господи, дай мне терпения! А силы давать не надо, а то пришибу нафиг!

— Абяз, быстрее! — ору я в спину мужчине, мечтая, чтобы поток воздуха из моих лёгких подхватил его и понёс листочком невесомым.

Прасковья, стоящая в проеме двери, едва не хохочет.

— Тебя как в попу укололи, забегала. Я думала, ты забросишь лаванду. В Калиновке с таким восторгом о ней говорила, а потом даже в цех не заходила. И вдруг опять вспыхнула.

— Не люблю кропотливые процессы, а изготовление косметики именно такое. Вот организовать маркетинг — это с удовольствием, — покаялась я. — Здесь и размах, и креатив, и азарт.

— И куча непонятных слов, — вздохнула подруга, и я поняла, что нечаянно перешла на язык двадцать первого века моего прошлого мира.

Корзинщик пришёл на другой день. Правда, рано утром. Гуляя с ним по парку, я объясняла на пальцах и сорванных по дороге веточках свою задумку.

— Все коробочки должны быть одного размера и высокого качества, — наставляла я.

— Чего? — озадаченно захлопал на меня глазами собеседник.

Я вздохнула. Всегда так. Пока спокойная и не тороплюсь никуда, разговариваю как истинная княжна, но как только хочется ускорить дело, непроизвольно начинаю вставлять слова, от которых собеседники впадают в ступор.

— Безупречные должны быть коробочки, — медленно, чуть ли не по слогам, проговорила я.

— Другие делать не умеем, — с профессиональной гордостью ответил мастер.

И закрутилось! Переписка с магазинами, которые Глафире рекомендовала тётушка Жени́, пересылка образцов, торг и наконец-то подписание договора на поставку первой партии косметических наборов.

Казалось бы, можно выдохнуть и расслабиться, но тут о себе напомнили строитель и печник. Нужны ли ещё? Нужны, конечно, нужны, ждём!

— Здравы будьте, уважаемая Глафира Александровна, барышня Роксана, — раскланялся с нами артельщик. — Мастера мои: печник Влас, плотник Пров и я, Глеб — артельщик без артели.

— Не расстраивайтесь, Глеб, найдётся для вас и работа, и работники, — успокоила строителя Глафира. — Абяз, наш управляющий, поможет вам разместиться. Отдыхайте пока, а завтра с утра Роксана объяснит, что нового задумала.

Рабочие ушли, а княгиня вздохнула.

— Опять вся в делах будешь, лапушка? Я уже и забыла, когда мы рядышком сидели. И музыку ты совсем забросила, — мягко притянула меня к себе, поцеловала в макушку.

— Ба, я только Глебу распоряжения дам, согласую чертежи, и всё. Закупки он сам сделает, строить тоже сам будет. Да и нет у нас пока мельника миндаль в муку молоть.

— А вам мельник нужен? — спросил вернувшийся зачем-то строитель.

— В деревне мельница хорошая. Однако работать там никто не хочет, говорят, место плохое. Честно признаться, так оно и есть. Семья там погибла, но тёмных духов нет. Только природные: воды, земли, воздуха. Отдавать же в неумелые руки пришлых тоже не хочется. Бывший хозяин очень толковый был. Разумно всё оборудовал, — постаралась вкратце объяснить я.

Глеб нерешительно потоптался, помял в руках шапку.

— Брат у меня есть. Родной. Мастер на все руки. Токмо онемел он… Оттого не может работу найти, да и людей чураться стал. Можно я его приведу? — и видя наше с Глафирой недоумение, заторопился, объясняя. — Он справится. Мы на мельнице выросли у дядьки. Работу знает, силы мешок поднять хватит. Даже без жалования можно.

— Зачем же без жалования? — возмутилась княгиня. — Любая работа оплаты требует. Пусть приходит…

— … месяц испытательного срока дадим, а там посмотрим, — добавила я, перебив бабушку.

Как бы ни было жалко Глеба и его брата, но у нас не богадельня. Если не справится, найдём ему другую работу. Все же мельница — это дело серьёзное, а не санаторий. У мужчины, похоже, немота на нервной почве случилась. Потрясение какое-нибудь или испуг.

— Брат грамотный? Тогда напишите ему. Почтовая шкатулка у нас есть. Пусть порталом до Ялды доберётся, а там повозку до поместья наймёт. Если денег на путешествие нет, то мы одолжить можем под ваше жалование, Глеб. Согласны?

— Согласен, барышня, — улыбнулся артельщик. — Не устаю удивляться вашей рассудительности и практичности. Я-то было хотел сам за ним броситься.

— А вы, сударь, уже на службу наняты и не можете попусту время тратить, — шутливо погрозила я Глебу пальцем. — Идите отдыхать, а вечером приходите на чай. Заодно и расскажете, что с вами и вашим братом случилось.

Ох, как же неприятно чувствовать себя виноватой! Именно это ощущение накрыло меня после рассказа Глеба. Пусть косвенно, но это я спровоцировала развал строительной артели, чьей работой любовалась в Калиновке.

Проводя первый в этом мире тендер, невольно столкнула лбами руководителей трёх артелей. Проигравшие затаили злобу на «выскочку». Отчего более успешных коллег так величают? Сидишь ты в болоте ежедневной рутины, не проявляешь инициативы, не стремишься к чему-то большему — так зачем шипеть в спину того, кто не отбывает часы присутственные, а работает. Оправдываешь самого себя?

Проигравшие конкуренты, затаив злобу, решили разорить Глеба. И, увы, им это удалось. Сманивали рабочих, пускали ложные слухи о низком профессионализме бригады, запугивали. В результате одного такого представления Борис, брат артельщика, онемел. Проснулся ночью, показалось, что на стройке кто-то ходит, пошёл проверить. Открыл дверь и в зыбком свете луны нос к носу столкнулся с несвежим висельником. Отёкшее лицо с вывалившимся языком, трупные пятна и запах. От испуга хотел закричать и не смог.

— Так и молчит с тех пор… — вздохнул Глеб. — Расследование результатов не дало. Кто, где и зачем взял труп, не узнали. Или не захотели узнать. Следы были магически подтёрты… Получилось, виновных в злой шутке нет. Только Борис онемел и артель распалась.

Страшный зверь, известный многим под кличкой Вина, поселился в моей душе. Как ни старалась избавиться от этого чувства, утешая себя, что не я первопричина бед Глеба и Бориса, а так обстоятельства сложились, но всё напрасно.

Глава 12

— Я хочу жить здесь!

Такое безапелляционное эмоциональное заявление сделала Ульяна, узрев раскинувшийся перед нами пейзаж. Долина в пойме реки, где расположилась моя деревня, впечатляла даже осенью. Пусть леса на горах скинули листву, а трава вдоль берегов пожухла, это не умаляло уютной красоты белых домов, быстрой реки и серо-голубой дали моря.

— Представляю, какая красота весной, во время цветения садов, и осенью, в пору листопада… — мечтательно протянула художница, вдыхая смесь морского воздуха с пряно-хвойным ветерком с гор. — Тут даже дышится иначе!

Ульяну в качестве компаньонки для похода в деревню мне навязала Глафира.

— Не пристало барышне в одиночку с чужими мужчинами гулять. Прасковья занята чем-то, а я, прости, лапушка, уже не в тех годах, чтобы по горам скакать. Поэтому возьми Ульяну. Да и засиделась она в поместье, пусть развеется.

Пусть. Жалко, что ли… Девушка всю дорогу вела себя как шаловливый ребёнок. Гонялась за Дружком, собирала букет из сухих трав и причудливо изогнутых веток, что-то напевала себе под нос. И вот итог:

— Хочу здесь жить!

— Давай спустимся и поближе посмотришь на быт деревенский. Вдруг картинка другой окажется, — предложила я компаньонке, делая вид, что держусь за её локоть, а на самом деле удерживая возбуждённую девицу от желания побежать по крутой тропинке вниз.

Но Ульяне нравилось всё: лабиринты улиц и белёные дувалы, широкий пляж и шумный накат, стайка мальчишек, увязавшихся за нами.

— Почему они не учатся? — строго спросила девушка старосту, указав на сорванцов.

Хайдар, не зная статус гостьи, покосился на меня и, получив разрешение в виде кивка, ответил.

— Рид старый уже, трудно ему с мальцами возиться.

Художница, выслушав ответ, решительно повернулась ко мне:

— Роксана, это недопустимо! Дети не должны быть безграмотными. Решено, буду сельской учительницей, — и вновь строго к Хайдару: — Где тут у вас школа?

Как ни странно, но школа была. Хоть и требовала небольшого ремонта, но крыша не текла, и окна, застеклённые самым дешевым мутным стеклом, были целы. Строители, ходившие за нами по деревне хвостиками, осмотрели здание и сказали, что легко всё могут поправить дня за четыре. Был бы материал…

Ох уж этот материал…

Если при строительстве дома в Калиновке всё необходимое, выбранное Глебом, сами торговцы привезли из ближайшего городка, то по здешним горным серпантинам возить кирпичи и доски дело затратное и небезопасное.

— Только у Перкакиса заказывать, — пожал плечами староста. — Но купец за доставку чуть ли не половину цены требует.

Грабёж! Кто там господина Франка пиратом называл? Так то факт недоказанный, а тут почти узаконенный.

Печник, видя мой недовольный вид, подошёл, кашлянул осторожно:

— Барышня Роксана, дозволь обратиться? — и, увидев, что привлёк моё внимание, предложил: — Надоть земли местные посмотреть. По признакам тут глина должна быть…

— Есть глина! Как же не быть, — встрял в разговор Хайдар. — Мы ею стены домов обмазываем, дувалы ремонтируем. Как же без глины в деревне?

Влас терпеливо дождался, когда староста выскажется, и продолжил:

— Смотреть надоть глину. Может статься, что кирпичи сами сделать сможем. Как я понял, вы печь для разных нужд хотите?

— Да. Для сушки и выпечки. Но в обоих случаях высокие температуры не нужны… — начала было объяснять я, какие функции должна выполнять печь, но, увидев, как хмурит брови Влас, поняла свою ошибку. Вряд ли ему известно слово «температура». — Печь не для сильного жара.

Печник кивнул: понял.

Прибежала Ульяна, тащившая за руку Глеба. Пока мы обсуждали насущные проблемы, неугомонная девица исследовала всё здание.

— Роксана, там есть жилые комнаты! Я могу здесь жить!

Строение имело два входа и общую печь. Комнаты были маленькими — развернуться негде, но художница радовалась им, как ребёнок Рождественскому подарку.

— Да как же ты не понимаешь, Роксана! Мне давно уже пора жить самостоятельно, как и Феденьке. А это шанс. Балы и приёмы устраивать не собираюсь. Кровать, стол и стул в этой комнате поместятся, а в этой будет кухня. Готовить я умею, да и много ли мне одной надо? Хорошо бы сени пристроить, чтобы переобуться и одежду верхнюю снять, но уж как есть.

Тоже мне, Джейн Эйр гиримского разлива, хотела было ругнуться я, но вспомнила, как сама в её годы рвалась на свободу, в прерии, в пампасы, и махнула рукой. Не попробуешь, не узнаешь.

А школа и впрямь нужна. Хорошо бы ещё найти учителя, знающего гиримский язык — но и русский лишним не будет. Умение читать, писать, решать простые примеры для местных ребятишек неплохим подспорьем в будущей жизни может стать.

— Подозреваю, что братец твой оторвёт мне голову за согласие, но и отказать не могу, — кивнула я Ульяне. — Думается, в твоей сумке найдётся лист бумаги и карандаш? Тогда сядь, подумай и составь список необходимого для школы. Уважаемый Хайдар, — позвала задумавшегося о чём-то старосту: — Вам с госпожой Ульяной Зиновьевной следует обойти дома и переписать всех детей от восьми до двенадцати лет, желающих учиться. Сейчас зима, работы на огородах и в поле нет. Думаю, родители смогут отпускать деток на три-четыре часа в школу. — Вспомнив, что равные права для женщин в эти края придут ещё не скоро, добавила: — Девочек тоже записывайте, пусть учатся. Господа строители, внимательно осмотрите здание, начните чинить что возможно. Глеб, с вас также список необходимого. Влас, если школьная печь не нуждается в ремонте, то подумайте, где и каким образом можно делать и обжигать кирпичи. Посоветуйтесь с уважаемым Хайдаром, кого взять в помощники.

Раздав указания, я вдруг осознала, как выглядит наше собрание со стороны. Стоит десятилетняя пигалица и рассказывает взрослым мастерам, что им следует делать. И пусть в этом мире сильны сословные различия и у «простых» людей почтение к аристократом впитано с молоком матери, но по сути своей картина сюрреалистична.

Все разбежались по делам, а я, взяв в провожатые одного из мальчишек, направилась в гости к Амине.

— Роксана, как же я тебе рада, — захлопотала знахарка. — Ты одна, без Прасковьи?

— Без Прасковьи, но не одна, — улыбнулась я гостеприимной хозяйке. — Привела строителей. Пора начинать строить цех по обработке миндаля. Несут орешки селяне?

Амина без энтузиазма пожала плечами:

— Несут. Я их в летней кухне храню. Время от времени печь там протапливаю, чтобы не отсырели. Только никак не пойму, зачем мы деньги на ветер выбрасываем?

— Почему на ветер? — обиделась я за свой проект. — Потерпи немного, придёт время, и ты сама поймёшь, что дело выгодное. А сейчас насыпь мне немного миндаля с собой. Хочу испечь печенья по самому простому рецепту. Передам с рабочими, попробуешь.

Пока женщина ходила за орешками, я вспомнила ещё об одном насущном вопросе.

— Амина, подскажи, есть в деревне человек, знающий гиримскую грамоту? Хотим школу для деток открыть. Учительница есть, но она русская. Будет неправильно, если на родном языке дети читать не научатся.

Женщина, прикрыв рукой рот, села на табурет и смотрела на меня таким взглядом, словно у меня на лбу рог вырос.

— Ты беспокоишься о гиримской грамоте? — переспросила она.

— Конечно. Это изначально ваша земля, здесь много веков жили ваши отцы и деды, у вас есть своя культура, свой язык, свои книги. Тот факт, что полуостров присоединился к империи, не значит, что гиримский народ должен забыть свою историю.

— Откуда у юной барышни такая мудрость? — словно сама у себя спросила Амина.

А я поняла, что опять забыла, сколько мне лет. Изобразила смущение и пролепетала:

— Это не я. Это мой учитель истории и географии Николай Иванович этому учит.

Знахарка с самым серьёзным видом встала и поклонилась в пояс.

— Передай своему учителю поклон от всего гиримского народа. — Вот так! Не больше и не меньше… Дождусь я розг от графа, ох дождусь. За инициативу и ссылку на его имя. — А грамотея для детей я обязательно найду. Не тревожься.

Глава 13

По возвращении в поместье я нашла Глафиру в рабочем кабинете, прилегающем к гостиной. Бабушка разбирала свежую почту.

— Роксаночка, как прогулялись? Устала? Переодевайся, скоро ужинать будем.

Обняла княгиню, поцеловала в щёку, замерла на мгновенье, наслаждаясь энергией безусловной любви, адресованной мне. Мельком глянула на конверты:

— Что пишут?

— Жени́ просит не обижаться, но в гости пока приехать не может — Лев Иванович занедужил, — перебирая письма, с грустью ответила Глафира. — Совсем князь сдал.

— Может, тебе стоит их навестить? — предложила я бабушке. — Артефакт перехода есть, координаты их сада ты знаешь.

— Наверное, ты права, детка… Не доведи Триединый, помрёт Лев Иванович, не прощу себе, что не нашла времени заехать попрощаться, — глядя на письмо подруги увлажнившимися глазами, согласилась княгиня. Потом что-то вспомнив, встряхнулась и протянула конверт мне. — Это от хана Кирима.

— Очередной ход, — вскрывая конверт изящным костяным стилетом, предположила я.

— И не надоест же вам… — непонимающе тряхнула головой Глафира. — Куда проще встретиться и сыграть партию.

— В том-то и прелесть. Ничто не мешает обдумать ход, и время не ограничено. Хоть месяц думай. Только это позже будет, к середине партии. Пока обмениваемся ходами раз в два дня, — немного повысив голос, ответила я из гостиной, передвигая на шахматном поле белого слона согласно нотации. — Какие ещё новости?

— Приглашение на приём по случаю именин Николая Ивановича. — Сказав это, Глафира слегка замялась и покраснела. — Роксана, граф на приёме намерен объявить о нашей помолвке.

— Ба, как же я за вас рада! Вы такая красивая пара, — подбежала я к княгине и крепко обняла.

Но бабушка не разделяла мою радость.

— Стара я уже для всего этого, — непонятный жест изящных пальчиков нарисовал в воздухе не то сердечко, не то ещё какой символ романтический. — Засмеют же люди — старуха да под венец.

— Ба! — искренне возмутилась я. — Когда почти столетний старец берёт замуж шестнадцатилетнюю девицу, общество не возмущается. Что плохого, если уважаемый солидный человек делает предложение не менее достойной даме? Это предрассудки, что мужчинам можно всё, а женщинам только домашнее хозяйство, дети и церковь!

— Бунтарка ты моя, — поцеловала меня в макушку княгиня. — Издревле так заведено. А те немногие женщины, что оставили свой след в истории, — исключения, подтверждающие правила.

— Как святая Роксана?

— Да, детка, — с доброй улыбкой кивнула Глафира, подталкивая меня к лестнице.

Необходимость срочного запуска мельницы я осознала на собственном опыте, когда на другой день решила самолично смолоть миндаль при помощи ручного жернова. Для печенья мне требовалось всего сто семьдесят граммов муки. Грубо говоря, немногим меньше стакана. Но тяжеленный камень, лежащий плашмя на другом камне, от моих усилий едва сдвинулся. На аттракцион одновременного вращения жернова и подсыпание орехов моих физических сил уже не хватило.

Надия, услышав моё натужное пыхтение, подошла посмотреть, чем же я таким занимаюсь. Увидела и едва чувств не лишилась:

— Маленькая эльти, что же вы такое делаете? Позвольте мне смолоть… — аккуратно оттеснила меня экономка от зловредного устройства.

Вот как у неё так ловко получается? Жернов будто сам вращается, миндаль сыплется в отверстие, а не рассыпается по всему помещению. И мука получается ровно такая, как надо — не пыль, а крупного помола, с мелкими кусочками орешков.

Забрав миску желанного продукта, я в очередной раз смутила женщину тем, что тепло поблагодарила её за помощь. И когда уже привыкнет? Мы с Глафирой полгода живем в поместье, ни разу голос не повысили на неё, а она до сих пор вздрагивает, когда заговариваешь с ней.

— Вам ещё помощь нужна? — робко спросила Надия.

Нужна, конечно, нужна! Отчего-то я решила, что сама смогу испечь печенье. Вот только ни разу не бывала на здешней кухне. Где я там буду искать миски, венчик, яйца, сахар? Какой у печки характер, тоже не знаю. Ох уж это самомнение сознания взрослой тётки. При том, что детское тело нет-нет, да берёт своё. Непоседливостью, невнимательностью, нежеланием заниматься рутиной. Порой кажется, что сразу после осознания себя в новом теле и то лучше его контролировала, чем сейчас.

Провозились мы с Надией на кухне около часа. Самое трудное было взбить белки. Отделить их от желтков я смогла ловко, и на том мои кулинарные навыки закончились. Всё же одно дело мозгами знать и другое — уметь руками делать.

Но совместными усилиями мы справились. Двумя чайными ложечками выложив — сама! — на противень тесто, почувствовала себя гордой, словно мировой рекорд побила. Как же мало человеку для счастья надо! Испечь печенье, угостить им домашних и получить удивлённое одобрение.

— Это из тех самых орешков, что в деревне под ногами валяются?

Николай Иванович, продегустировав угощение, вынес вердикт.

— Роксана, то вино, что я пил у вас прошлый раз, удивительно сочетается по вкусу с этим печеньем. Но с чаем тоже вкусно. Нечто подобное я пробовал в италийском королевстве. Но там это печенье стоит очень дорого. Наши купцы его даже не закупают, понимая, что с перевозкой оно будет стоить как бриллианты.

Я недоверчиво посмотрела на графа — вдруг шутит, желая похвалить старания девочки. Но гость был абсолютно серьёзен. В подтверждение ещё и кивнул пару раз. Ой, как интересно! Цену на миндальное печенье я ломить не собиралась, но уникальность продукта чего-то да стоит.

А ведь на опробованной основе, чтобы выпечка не приелась, можно делать печенье солёное или с добавками. Мысли заметались, решая задачи, как, кому, за какую цену. Вспомнила, сколько спорили с Прасковьей о цене за наборы. Услышав, что меньше «зубра» наши коробочки стоить не могут, подруга всплеснула руками.

— Роксана, никто не будет покупать мыло за «зубр»!

Пришлось показывать ей записи полной калькуляции нашего производства, объяснять, что за три «мышки» работать грешно, и объяснять, что пока наше мыло уникально, мы можем за него хоть «орлан» просить.

— Но вот тут ты будешь права. Просить мы можем, но вряд ли кто даст.

Вспомнив об этом разговоре, чуть не подпрыгнула. Мы же не застолбили рецепты мыла и цветочной воды!

Чёрт-чёрт-чёрт! Хоть сейчас вскакивай из-за стола и беги в Ялду… или туда, где на полуострове патентное бюро размещается?

Глафира мгновенно уловила изменение моего настроения:

— Детка, что случилось? Могу чем-то помочь?

Милость Триединого! Она же гений! Зачем везде самой бегать, когда можно нанять помощника.

— Николай Иванович…

— Роксаночка, — перебил меня посол, — помнишь, как ты назвала меня во время визита хана в поместье?

— Помню… — потупилась я. — Прошу прощение, за несдержанность. На эмоциях вырвалось тогда.

— А мне понравилось. Был бы рад, если удостоишь меня чести и станешь впредь дедом называть, — лучики морщинок от доброй улыбки собрались в уголках глаз бабушкиного жениха, но где-то в глубине глаз робким зайчишкой мелькнула тревога: не торопит ли события? Чтобы сгладить неловкость, граф вернулся к началу разговора: — Прости, я перебил тебя. Ты что-то спросить хотела?

— Я? Спросить? — слегка обалдев от неожиданного предложения, уже и забыла, зачем обратилась к… деду. В смущении опустила глаза на на десертную тарелочку с раскрошившимся печеньем. Вспомнила! — Да, хотела. Ник… к-хм… деда, а есть ли у вас на примете хороший юр… — упс! Не было в те времена юристов. — Стряпчий толковый.

— Тебе по каким вопросам нужен? — серьёзно ответил счастливый Николай Иванович, только что обзаведшийся ещё одной внучкой.

— Патентные права застолбить на мыло и печенье. А ещё Феденьке помочь его изобретения правильно оформить.

— Милый друг, — повернулся граф к Глафире, — какая у нас разумная девочка растёт, — а потом мне: — Сегодня же напишу своему поверенному, дабы посоветовал достойного человека в этой области. Очень разумный подход, Роксана.

Стряпчий из Москаграда прибыл в поместье на третий день. Удивился и поначалу счёл неуместной шуткой то, что дела предстоит вести с десятилетней девочкой. Хотел было переключиться в разговоре на Глафиру, но та категорически отказалась:

— Прежде чем делать выводы, поговорите с Роксаной.

Поговорили. И чем дольше длился разговор, тем больше удивлялся приезжий. Но теперь уже серьёзности, осведомлённости и практичности ребёнка.

— Рассказал бы кто, не поверил такому, — бормотал он, прощаясь. — Не беспокойтесь, княжна, всё сделаю наилучшим образом. Ждите известий.

Можно было бы ожидать, если бы делать нечего было. А тут столько всего неотложного, интересного, нового — только успевай поворачиваться.

Глава 14

— Летом уберёте щиты из оконных проёмов, будет сквознячком цех обдувать, — вещал Глеб, демонстрируя свежую постройку.

Мастера, побродив по деревне и подивившись непривычным домам, предложили мне построить цех по местным технологиям.

— Ставим столбы, поперечно крепим жердины, оплетаем стены лозой, камышом… Ну, что найдём. И обмазываем с двух сторон глиной. Глина здесь хорошая, вязкая… — наперебой объясняли строители принцип возведения многих строений в нашей деревне. Даже экскурсию провели, рассказывая, сколько лет стоит тот или иной дом. — Для чистоты выбелим стены, подобьём потолок, чтобы с кровли ничего не сыпалось. А позже, если захотите, обложим кирпичом.

Я слушала, думала и удивлялась тому, как рачительно подошли мастера к моей задумке. Никто, даже я, не знает, выгорит ли моя идея. Потому вбухивать немалые деньги в строительство помещения, которое может оказаться невостребованным, глупо. А новостройка, возведённая таким образом, в случае неудачи не принесёт ощутимых убытков.

— Стройте! — согласилась я.

И вот всего лишь через полторы недели провожу приёмку будущего кондитерского цеха.

— Печь будет в центре. Зимой тепла от неё хватит на всех. А летом…

— … откроем окна, — подхватила я. — Вот только как с насекомыми бороться станем?

— С насе… кем? — даже Глеб, самый образованный среди моих строителей, опешил, услышав незнакомое слово.

— Мухи, осы, пчёлы, муравьи и прочая летуче-ползучая братия, падкая на сладкое, — с лёгким раздражением объяснила я.

Злилась я на себя. Оттого, что раньше не подумала об этом, но увидев на стене пригревшуюся на солнце большую муху, вздрогнула. Это что же летом будет? Фумигаторов и прочей дезинфекторных устройств в этом мире пока ещё не придумали. Нас в поместье летом спасал ветерок, сдувающий большую часть комаров в море. В этом случае сквозняк не поможет.

Влас, проследив мой взгляд, сочувственно вздохнул:

— Мухи — это да… та ещё напасть. Но здеся хоть из чего построй, всё одно жизни не дадут. Тут, барышня Роксана, только артефактами спасаться. Иначе никак. — Помолчал, следя за тем, как мерзкая тварь трёт лапки и чистит крылышки, дёрнул головой и отвернулся. — Барышня, дело у меня к вам есть.

— Какое дело?

— Место тут больно славное. По нраву мне пришлось. Работа опять же есть. Хочу здеся жить остаться. Надоело кочевать с места на место.

— Оставайся. Какие проблемы?

— Семья у меня… — печник почесал в затылке под шапкой. — Жи́нка и мальчонков трое…

— Влас, можешь чётко сказать, чего ты хочешь?

Глеб, наблюдавший со стороны за нашим разговором, подошёл поближе и объяснил:

— Он хочет участок попросить под дом, огород и прочие хозяйственные нужды.

— Подойди к уважаемому Хайдару, скажи, что я распорядилась, пусть укажет место в деревне. — Печник опять вздохнул. И что за человек? Пока дослушаешь, день закончится. — Глеб, о чём ещё печник страдает?

— Не хочет Влас в деревне жить. Он к карьеру глиняному поближе хочет. Задумал там печь для обжига кирпичей поставить. Ну так, чтобы всё рядом было, — озвучил желание коллеги артельщик.

— Я не против, — отмахнулась я, но вдруг вспомнила одну особенность обжига кирпича. — Влас, для твоей печи дров немерено надо. Там же жар должен быть о-го-го какой. Ты мне так все леса изведёшь.

Печник словно проснулся, сорвал шапку с головы и стал ею себя в грудь бить:

— Барышня Роксана, да что ж вы такое говорите? Зачем дрова, когда жар-камень есть.

Жар-камень редкий минерал этого мира. Может, он и в моём прошлом был, только кто теперь проверит. С виду камень как камень, но от искры магии включался в нём нагревательный процесс. Чем больше камней в кучке, тем выше температура. Удивительно то, что сам камень не сгорал. Вернее, уменьшался, но так медленно, что булыжника величиной с кулак хватало чуть ли не на год для готовки еды. А Влас, испугавшись, что я ему откажу, торопливо рассказывал:

— Случайно нашёл. Искал валуны под фундамент печи на берегу и увидел. Набрал корзину. Похоже, выше по течению жилу размывает. Если надо, то я и для цеха наберу.

Хотелось ругнуться, но сдержалась. Не от корысти мужик промолчал, а по недомыслию. Мастер — золотые руки. Печи кладёт выше похвал всяких, а практичности и ловкости житейской в нём нет. Надеюсь, что жена у него ухватистая и держит хозяйство крепко.

— Стройся, Влас. И печь свою мастери. Камни собирай и для себя, и для цеха. И, конечно же, семью перевози.

Чуть было не пошутила: «Плодитесь и размножайтесь, детушки», но вовремя одёрнула себя. И так порой веду себя не как княжна, а как пацанка беспризорная. Куда больше-то людей шокировать.

Миндаль Амине уже не приносили — поздно объявили сбор. Надеюсь, на следующий год орехов будет поболе. Но для начала и этого хватит. Благо что мельница начала работать.

Борис, откликнувшись на приглашение брата, за работу взялся рьяно. Для начала навёл в доме порядок с чердака до подвала, выбросив всё, что ему не приглянулось, перетряс все матрасы и подушки, выбил половики и коврики. День убил на посуду, выдраив чугунки, сковороды и вёдра речным песком. Влас помог печь растопить и прогреть жильё. И только после того новый мельник испытал жернова и колесо. Осторожно запустил механизм, внимательно вслушиваясь в скрипы и стуки, смазал, подтянул или ослабил там, где счёл нужным, и открыл ворота. Тем самым объявляя всем, что к работе готов.

В школе тоже начались занятия. Ульяна, отстаивая свою самостоятельность, в пух и прах разругалась с Феденькой и в деревню всё же переехала. Уже и обжиться успела в комнатах при школе. Учеников пока немного, но верю, что со временем добавятся.

Люди, годами жившие рядом с ведьмой и боявшиеся лишний раз чихнуть громко, сразу измениться не могут. Ничего, вот цех запустим, работа появится, и оттают мои сельчане, — с такими мыслями я бежала по тропинке домой. Погода, несмотря на начало декабря, была невероятная. Тепло — градусов пятнадцать на солнце, небо чистое, без единого облачка. Вон даже мухи появились.

Стоп! Мухи. Как же избавить цех от этой напасти? Печник сказал, артефакт нужен. И где его взять? Уметь бы самой делать такие вещички — цены бы мне не было. Источник рядом, заряжай хоть тысячу за раз. Интересно, а где учат артефакторике? Или как там это искусство — или ремесло — называется.

Погрузившись в мысли, утратила контроль за дыханием и на подъеме запыхалась. Остановилась отдышаться, и на глаза вновь муха попалась. Глубокая чернота спинки на солнышке поблёскивала серебром.

Серебро… Отдохнула и с медленного шага постепенно перешла на бег. Серебро… В серебро надо добавить свинец и в конце плавления серу. Этот состав будет идеальным для создания артефакта.

Осознав, о чём я думаю, резко остановилась. Что это? Откуда мне знать, из чего сделать оберег от насекомых? Колдовство какое-то… И вдруг молнией пришло понимание. Не колдовство, а ведовство! Вот оно как бывает. Задаёшь вопрос и получаешь ответ. Нет, не так. Силы природы ведут в том направлении и дают те знания, к чему расположенность изначальная есть.

Получается, что и ведовство специализацию имеет. Интересно-то как!

— Ба! — влетела я в дом, окрылённая желанием срочно плавить, смешивать, формировать и вплетать контуры силы или вписывать руны.

— Роксаночка детка, что случилось? За тобой гонятся, что ли? — всполошилась Глафира.

— Нет, нет, конечно, нет, — обняла я женщину. — Просто мне срочно нужно сделать одну вещь. Скажи, у нас есть серебро и свинец? А ещё мне нужна сера и слюда.

О как! Всё больше составляющих приходит на ум, для моей задумки.

— Надо в лаборатории домашней посмотреть. Есть, наверное.

— В лаборатории? — я с удивлением уставилась на Глафиру. — В доме есть лаборатория?

— Есть. Разве я тебе не говорила? А сама ты на третий этаж не ходила?

Таинственный третий этаж! Сколько раз я порывалась узнать, что же там такое, но всё время то отвлекалась более важным делом, то забывала о своём намерении, то ещё что-то мне мешало.

Вот это да! Такое богатство я видела только в институтской лаборатории, но и там было теснее, сумрачнее и беднее.

Полки с банками, флаконами, коробками, наполненными таким разнообразием минералов, металлов, растений, и ещё невесть что — наверное, моей фантазии во веки вечные не хватит придумать, куда всё это применить.

Разновеликие горелки, реторты, колбы и… Я даже не знаю, как всё это называется. Даже руки от желания окунуться во всё это богатство с головой и воплотить задуманное задрожали.

От понимания того, что я нашла себя, своё место в этом мире, слёзы навернулись на глаза.

Благодарю тебя, Триединый! Мне здесь очень нравится.

Глава 15

— Роксана, нельзя же так!

Глафира хоть и не вытаскивала меня из лаборатории силой, но стоять над душой и напоминать о том, что пора есть, спать, гулять или отдыхать, она не уставала. Как и я отвечать:

— Сейчас, ба!

Правда, когда это «сейчас» будет, не ведал никто. В лаборатории время имело свойство сжимать часы в незаметно пролетающие минуты. Казалось бы, только зашла с твёрдым намерением «на часик», как княгиня сердито выговаривает, что сижу над очередным артефактом полдня.

Радовало то, что с каждым днём мой дар усиливался. Стоило задуматься о какой-то проблеме, как в голове тут же возникал или рецепт сплава, или список материалов для изготовления артефакта, который поможет решить задачу. Эта способность внедрила привычку постоянно носить с собой небольшую тетрадь и карандаш, чтобы не забыть или, того страшнее, не перепутать выданные мне составляющие будущего изделия.

Поначалу я испытывала неловкость оттого, что без каких-либо усилий или временных затрат на обучение получаю инструкцию по изготовлению оберега или накопителя. Но проведя не один час у рабочего стола, поняла, что помимо перечня материалов для создания поистине уникальной вещи необходимо чувство силы.

Вплести в расплавленный металл в определённый момент каплю одной из стихий так, чтобы она смогла не заглушить, а усилить последующие плетения — это сродни тонкому ювелирному искусству.

Часто таинство это творилось на грани интуиции и какого-то сверхъестественного чутья. Для того, чтобы можно было повторить удачную волшбу, не напрягая по новой все силы, кропотливо записывала каждое действо. Записывала и посмеивалась над недавним своим заявлением в разговоре с Прасковьей, что подобная работа не для меня. Вот он, истинный смысл пословицы: «Охота пуще неволи».

После моего недельного приступа трудоголизма Глафира не выдержала и закрыла лабораторию на ключ.

— За два дня с твоими артефактами ничего не случится. А тебе требуется отдых. Иначе перегоришь.

Но я не чувствовала ни опустошения, ни усталости. Мне казалось, что обучение шло от простого к сложному. И да, артефакт от насекомых был одним из самых простых.

С первым я провозилась чуть ли не два дня.

Это только кажется, что так просто положить по две меры серебра и свинца в тигель, поставить его на горелку, а когда металл потечёт, добавить меру серы. Все получилось ровно так, как с жерновами и печеньем. Одно дело знать, другое — сделать. Как я тогда не сожгла дом, не получила ожогов и смогла залить сплав в формы, припорошенные слюдой, одним духам известно.

И когда от радости готова была исполнить танец бешеного бизона, пришло осознание, что главная работа ещё впереди. Теперь в каждый амулет, а я по наивности и самомнению новичка залила три формы, нужно вплавить перевёрнутую руну, символизирующую свободный полёт. Руна простая, но вписывать её нужно собственным даром огня. А у меня с ним как-то не очень.

Именно в то мгновение пришло сомнение: «Оно мне надо?». И следом насмешка: «Как быстро ты сдалась. Даже не начав».

Да счаз! Закусив губу, временами забывая, как дышать, по миллиметру вычерчивала волшебные знаки. Когда закончила, спина была мокрой от напряжения, руки дрожали, но, как ни странно, оттока силы я не почувствовала.

Наутро отнесла коробочку со своими изделиями поближе к Источнику, пристроила её меж камней и оставила на сутки.

— Работают? — поинтересовалась Глафира, когда я рассматривала мерцающие лёгким свечением и отражением солнечных лучей в микроскопических частичках слюды три артефакта в виде боба.

Ответом стало стремительно разлетевшаяся во все стороны стайка мелких мошек, круживших над газоном.

— Работают! Получилось! — забыв о приличиях, скакала я по террасе, радуясь первой победе в столь непростом деле, как артефакторика.

И вот меня отлучили от понравившегося мне дела на два дня.

Пойти Прасковье пожаловаться, что ли? — пнув шишку, подумала я и побежала к ароматному сараю.

В эти дни мы с подругой почти не виделись, сосредоточившись каждая на своей задаче. Хотелось сказать целительнице, как я теперь понимаю и разделяю её увлечённость. Но Прасковья в лаборатории была не одна. В точно таких же фартуке и косынке, какие были на подруге, и под её наблюдением Карима, дочь Надии и Абяза, что-то смешивала в миске. Они явно вместе работали.

Как так? Прасковья моя подруга! Почему рядом с ней чужая девчонка?

Поймав себя на этой мысли, я испугалась. Хоть и показалось мне, что не устала, но вот такое нехарактерное для меня поведение сказало о многом. Сознание отступает, и тело берёт верх. Права Глафира, выгнав меня на выходные. И Прасковья права, взяв себе помощницу. А я не пуп Земли и не центр Вселенной, чтобы всё кружилось вокруг меня.

Локализовав необоснованный приступ ревности, я забралась на высокий стул, чтобы дождаться окончания эксперимента. От нечего делать стала рассматривать лабораторию, отмечая, что моя круче и, наверное, стоит поделиться с подругой кое-каким оборудованием. С изучения помещения переключилась на Прасковью. И тут я заметила то, от чего едва со стула не упала.

Губы девушки явно припухли и, как мне кажется, не оттого, что она их в задумчивости прикусывала. Подруга недавно целовалась! Поправляя непривычный для неё высокий ворот блузки, Прасковья слегка сдвинула его с шеи, являя характерный синяк на шее. Засос!

О! Вот это я удачно зашла. Пока я, закопавшись в лаборатории изобретала примитивные артефакты, подруга активно устраивала личную жизнь. Ох, главное, чтобы после этого устройства нам не пришлось бы нянчиться с младенчиком. И тут же в голове телеграфной строкой понеслись ингредиенты, необходимые для противозачаточного артефакта.

Записала, закрыла тетрадку, убрала её и подумала, что Прасковья и самостоятельно может решить этот вопрос — всё же она целительница. А если и надумает родить, что в том плохого? Неужто мы таким большим женским коллективом не воспитаем ребёнка?

Главное, я очень хочу, чтобы она была счастлива. И как бы ни зудело моё любопытство, не буду ни о чём расспрашивать. Захочет — сама расскажет, а нет… и так понятно, что это Пират моей подруге голову закружил. Или она ему.

Рассудив, что выбравшись из одной лаборатории, сидеть в другой неразумно, я пошла мириться с Феденькой.

Как и предполагала, осерчал он на меня за сестру крепко. Не орал и не топал ногами, но так глазами зыркнул, что мороз по коже пробежал. И сейчас страшно идти к нему в мастерскую, но надо. Интересно же, смог он миксер «изобрести» или нет.

— Фёдор Зиновьевич, — тихой мышкой поскреблась я в дверь. — Можно к вам?

— Зачем? — ага, молотком не запустил — уже хорошо.

— Хотела узнать, понравилось ли вам печенье, что с Каримой передавала.

— Понравилось.

Ой, мне показалось или при упоминании имени девушки у Феденьки уши слегка заалели? Как там Алиса говорила: «Всё страньше и страньше! Всё чудесатее и чудесатее!». Ладно, об этом потом, сейчас главное судьба миксера.

— Вот для такого печенья мне и нужно ваше изобретение…

— Давно уже готово, как обещал. Только вы, барышня, занимаетесь не печеньем, а сманиванием добропорядочных девиц на переезд в деревню туземцев.

Вот как, значит, это я Ульку сманила? Ну держись, Феденька, кажется, ты уже забыл, какой злобной гадиной могу быть. Привычным движением хватаю с полки первое, что попалось под руку. И делаю шаг вперёд.

— Стоп! — механик примирительно поднимает руки. — Был не прав. Признаю.

Ни фига! Шлея уже попала мне под хвост.

— Послушайте, сударь! Во-первых, никогда, вы слышите, никогда не смейте гиримцев называть туземцами. Ишь ты, выискался миссионер-просветитель! Многие из этих людей могут назвать имя своего пра-пра-прадеда. А вы сможете? — Феденька замялся. — То-то же! Во-вторых, ваша сестрица сама сбежала от вашей утомительной опеки. Взрослая она уже. Не заметили? И в-третьих, готовьте документы на миксер и остальные изобретения. Нашли мы хорошего стряпчего, который на все наши новинки оформит патенты в столице.

На сей раз я не стучала железкой по всему, что попадало мне под руку. Всего лишь размахивала ею, как дирижёр палочкой. Но даже этого безобидного действия было достаточно, чтобы убедить Феденьку в правильности моих слов.

Глава 16

Выскочила из мастерской как фурия. Гнев ещё бушевал во мне, требуя выхода.

Ух, я вас всех сейчас!

Опять пришлось брать себя в руки: «Стоп!». Чего разошлась-то? Феденька разозлил? Но он такой и другим, увы, не станет. Так и придётся одёргивать его время от времени или гнать прочь. Какая жалость, что высокий класс профессионализма автоматически не равняется понятию «хороший человек». По сути, механик наш не является законченным негодяем. Просто он для меня крайне неудобный в общении.

Пойду-ка я к морю. Там в любую погоду вольно дышится. Иногда, погнавшись за рыбой, в бухту заплывали дельфины и резвились в спокойных водах. Наблюдая за их игрой, самой хотелось броситься в воду и присоединиться к веселью. Но страх останавливал. Чтобы ни говорили о разумности этих морских животных, они дикие звери. Сочтут конкурентом в охоте за рыбой — и поминай, как звали. Одного удара острым носом хватит.

Предвкушая отдых на пляже рядом с Источником, от которого и подпитаюсь, и восстановлюсь, я вдруг услышала характерное позвякивание. Я не могла ошибиться — там кто-то убирал бутылки. Это что же, несанкционированный пикник на задворках?

Обошла кусты, скрывающие обзор, и заорала:

— Абяз, стоять!

Всё же хорошо, что наш управляющий флегматик. Кто бы иной после моего вопля не выронил из рук две большие — не меньше полутора литров — запылённые, местами окутанные паутиной бутылки. Ценнейшее оформление именинного подарка деду Коле.

Чуть ли не с первой минуты, как мы с Глафирой решили подарить имениннику бочку вина, что-то напрягало меня в этой идее. Бочка тара хорошая, ёмкая, но для подарка мало подходящая. Падает значимость вследствие избытка. Поначалу думала об этом и уверена, что решила бы задачу, но отвлеклась на строительство в деревне, потом на артефакты. Ответ сам меня нашёл.

— Добрый день, Абяз, прости, что напугала, — заюлила я ласковой лисичкой. — Скажи, добрый человек, что это за бутыли такие?

Управляющий философски пожал плечами — куда деваться, коли Всевышний такие испытания шлёт, — и без толики раздражения ответил:

— И вам дня доброго, маленькая госпожа. Эти бутылки закупили лет двадцать назад, по приказу старой хозяйки. Она хотела разливать в них вина, чтобы продавать купцам. Но что-то не получилось у неё. То ли не сторговались, то ли ещё какая причина была. То мне неведомо. Как сгрузили в сарай этот, так и лежали до сегодняшнего дня, — увидев, что я в ожидании окончания рассказа от нетерпения начала ковырять носком ботинка газон, Абяз постарался побыстрее закончить объяснение. — Вчера госпожа Прасковья с нашей Каримой искали место для хранения… не понял чего. Увидели сарай и попросили его освободить. Вот хочу сказать работникам, чтобы перемыли посуду от грязи и уберу в подвал. Пусть там лежат.

— Ни за что! У меня на эти бутылки планы грандиозные, — решительно отменила я своеволие подруги и её помощницы. — Скажи, уважаемый, внутри они такие же грязные, как снаружи?

— Да, что вы такое говорите, госпожа? Видите, все пробками закрыты. Разве что сполоснуть немного…

— Вот и хорошо. Возьми вот эти две и ту, но так, чтобы пыль и паутина остались неповреждёнными. Осторожно, но тщательно сполосни их внутри тем вином, что приготовили для графа, и только потом наполни по самое горлышко. Закупорь этой же пробкой и залей… Я позже придумаю, каким составом мы их зальём.

— Зачем вином мыть? Вода же есть.

— Плохо будет, если хоть капля воды в вино попадёт. Может и закиснуть.

— А-а-а… ну тогда ладно. Эти, — мужчина кивнул на уже выложенные из сарая бутылки, — назад вернуть?

Я подумала, почесала нос и вновь поменяла своё решение.

— Знаешь, наверное, ты прав. Лучше перенести их в подвал, поближе к вину. Но только умоляю, не повредите патину на них.

— Чего? — не понял Абяз.

— Пыль и паутину!

Очередное глубокомысленное пожатие плеч было мне ответом.

— Ба! Пошли к морю погуляем, — ворвалась я в гостиную.

Глафира с загадочной улыбкой Джоконды сидела в любимом кресле с вязанием, но, услышав мой зов, с готовностью отложила работу и поднялась мне навстречу.

— Где бегала, птичка моя?

— Была в лаборатории у Прасковьи, — начала озвучивать свой маршрут, но увидев, как нахмурились красивые брови княгини при слове «лаборатория», тут же добавила: — Забегала поздороваться. А потом… Ба, я придумала, как красиво… нет, не так… Как изумить нашим подарком всех!

— Бочкой вина? — было видно, что Глафира тоже не в восторге от нашего подарка, но менять решение и искать что-то другое было уже поздно.

— Ты знаешь, что самые дорогие, старые, выдержанные вина продают в пыльных и грязных бутылках?

— Знаю. Мы неоднократно для винотеки поместья выписывали коллекционные вина из Фракии и Гишпании. По мне так глупость, но кто я такая, чтобы выступать против традиций, — недоумённо приподняла изящно очерченную бровь княгиня.

Я захлопала в ладоши и радостно объявила:

— А теперь простая задача. У нас есть отличное вино и бутылки, пролежавшие в сарае больше двадцати лет. Вопрос: что из этого можно сделать?

Глафира погрозила мне пальчиком:

— Это непорядочно, Роксана!

Меня словно ушатом холодной воды облили.

— Непорядочно что? Вино Николай Иванович оценил. Сказал, что отличное. Оттого что мы разольём его в оригинальные ёмкости, оно хуже или лучше не станет. Мы же не продавать его собрались, а дарить. А ты лучше меня знаешь, как важна в подарке упаковка. Никто не дарит драгоценности без коробочки, обклеенной бархатом, а цветы, вырвав их с корнем из клумбы.

Глафира, видя, как я разбушевалась, едва сдерживала улыбку.

— Всё-всё, лапушка, убедила. Пусть будет вино, разлитое по пыльным бутылкам.

— А ещё мы с Надией испечём миндальное печенье двух видов. Сладкое и солёное. По-моему, наш подарок будет самым лучшим. И приличия соблюдём — своими руками сделано, и графу будет чем перед гостями похвастаться.

В бухте был штиль. Солнце, небо и скалы отражались в морской глади, усиливая состояние умиротворения и покоя. Мы с Глафирой бродили по кромке воды, собирали красивые камешки и ракушки, ссыпали их в специальную чашу, установленную на краю дорожки. Вдыхая солоноватую свежесть, я радовалась тому, что нам посчастливилось жить на полуострове. В Калиновке уже бураны заметают, а здесь газоны зеленеют и на пригреве одуванчики цветут. Никогда холод не любила.

— Ба, ты не скучаешь по… по папеньке? — неожиданно для самой себя, спросила я княгиню.

— Как ни странно, но нет. Взрослых детей надо отпускать. Он и так засиделся под моим крылом. Всё жалела его. Жену потерял, с маленькой дочерью остался. Относилась к нему не как к зрелому мужчине, а как маменькиному сыночку. Вот и развился в нём эгоизм непомерный. — Слушая неожиданное бабушкино признание, я даже рот открыла. Глафира, заметив это, улыбнулась и объяснила. — Увы, не сама я это поняла. Спасибо мудрости Николая Ивановича. Его умению слушать и задавать правильные вопросы, отвечая на которые я осознала всё то, что сказала тебе сейчас.

А я ещё больше зауважала названного деда. В мире, где до практикующих психологов ещё лет сто, он помог избавиться любимой женщине от затяжного чувства вины перед сыном и, я надеюсь, от невроза по этому поводу.

Над нами, громко выкрикивая что-то непонятное, пролетела большая белая чайка.

— Ишь, как ругается, — рассмеялась Глафира. — Наверное, думает, что мы пришли рыбу ловить.

— Или гонит нас с пляжа, — подхватила я бабушкину шутку. — Может, и вправду пойдём? Проголодалась я что-то. Позовём Прасковью и устроим девичник. Жаль, что до Доры Марковны не докричаться, а то бы и её позвали.

— Так магопочта есть. Напишем, чтобы бросала все дела и приезжала с ночёвкой в поместье. А то всё никак не решится навестить нас, — решительно заявила княгиня и, приобняв меня за плечи, поспешила к дому.

Глава 17

Девичник получился душевным.

Помимо Доры Марковны Прасковья предложила ещё и Ульяну позвать — сидит девочка одна в деревне — но, поразмыслив о том, как безбашенная девица понесётся в темноте по горной тропе, решили не рисковать.

Глафира с Дорой удивили до изумления. Я-то думала, что встретятся госпожа с пусть и доверенной, но прислугой. Обнимались же женщины, как близкие подруги. Княгиня с тётушкой Жени́ не так нежны были при встрече. В щёчки целовали друг дружку по-настоящему, а не воздух чмокали возле лица, всплакнули малость, глядя в глаза, покивали на что-то, ведомое только им, повздыхали.

Любопытство сделало стойку: «Здесь есть какая-то тайна! И я хочу её узнать». Планировала весь вечер не спускать глаз с гостьи, но вскоре расслабилась в душевной компании и во всеобщей заботе и забыла о своём намерении.

Ещё и бизнес-идея в голову забрела настолько интересная, что все тайны отошли на второй план.

Дора привезла гостинцы. Из объёмной кошёлки на стол были выставлены горшочки с разнообразно приготовленной рыбой. Обезглавленная, очищенная от внутренностей малосольная хамса, проложенная тонюсенькими перышками репчатого лука в масляно-уксусной заливке, манила толстенькими тёмными спинками. Обжаренная ставридка, томлённая несколько часов в пряном маринаде, таяла на языке. Копчёные бычки казались отлитыми из бронзы и дразнили обоняние тонким запахом дымка.

Втянув тонко вырезанными аристократичными ноздрями манящие ароматы, Глафира сказала:

— Такое в столице не подают. Там даже не догадываются о таких яствах.

Уж не знаю, искренна была княгиня или хотела сделать комплимент Доре, но я за эту мысль зацепилась. Почему бы не организовать цех по переработке рыбы и продаже её в столицу? Герметичная консервация в этом мире в это время пока неизвестна, но стазисом-то широко пользуются.

«Расширим ассортимент продуктов поместья «Уютная лощина» рыбными консервами!» — сформулировала я для себя призыв и предалась чревоугодию.

А вот пить местные дамочки не умеют. Мне по малолетству не наливали; тем смешнее было наблюдать, как после двух бокалов красного вина мои сотрапезницы пошли вразнос. На всякий случай я даже продегустировала напиток — вдруг нам подали мощное креплёное, — но нет. Капля, что я себе позволила, растворившись на языке, подтвердила утверждение графа о высоком качестве продукта нашей винодельни. Густой, насыщенный, терпковатый вкус с глубокими ягодными оттенками и лёгким смородиновым послевкусием… Я даже немного позавидовала тёткам из-за того, что вволю не могу насладиться уникальным напитком, но напомнив себе, что мне ещё много чего и достаточно долго нельзя будет, принялась смиренно закусывать яблоком.

— Роксана, надо поговорить, — потянула меня из-за стола Прасковья. Отошли, сели на диванчик у стены. Подруга, глянув через плечо на дам, о чём-то горячо беседовавших, понизила голос и трагическим шёпотом призналась: — Я встречаюсь с Константином!

Дабы не портить подруге столь трогательный момент, я распахнула глаза пошире, всплеснула руками и приглушённо ахнула.

— Да ты что!

— И ничего… — как-то сдулась целительница. — Похоже, я для него очередная интрижка, и только.

— А он для тебя? — уточнила я расклад.

— А он для меня — отец моего ребёнка… — Прасковья виновато опустила голову. — Целительница… скажи кому — засмеют. Не уследила.

Охнув про себя — только сегодня подумала о таком развитии событий, и вот оно случилось! — подвинулась к подруге поближе, обняла за талию и горячо зашептала в ухо.

— Не смей страдать из-за этого! Ребёнок от такого мужчины — это подарок судьбы. Если даже Пират не признает отцовство, придумаем что-нибудь. Вон у нас Лев Иванович вдовый и при смерти. Обвенчаем вас по-быстрому, станешь княгиней. И не пей больше. Беременным нельзя.

— Шутишь… — грустно улыбнулась подруга.

— В каждой шутке есть доля шутки, остальное правда, — легко тряхнула обмякшую Прасковью. — Знаешь, в моём прежнем мире давно уже не осуждают женщину, родившую «для себя». Хорошо, конечно, когда ребёнок растёт в полной семье, но ведь главное, что растёт. Ты согласна со мной? — нерешительное пожатие плеч. — Слушай, ты магиня или тёмная селянка? Чего раскисла? Гормоны? Так рано ещё… Папашка-то будущий в курсе?

— Нет. Сама только сегодня окончательно убедилась, — шмыгнула носом Прасковья.

Я лихорадочно вспоминала, сколько времени прошло с момента нашего знакомства с Франком. Всего-то две с половиной недели! Молодцы, быстро у них всё закрутилось. Но на всякий случай уточнила:

— Когда успели?

— Тогда и успели… Константин в тот же вечер, когда мы в Рыбачьем были, прискакал к воротам усадьбы.

— А ты?

— В доме уже все спать легли, а меня словно потянуло. Показалось, что стоит, ждёт. Оделась наскоро, шаль набросила и побежала. Ни о чём другом думать не могла, лишь бы увидеть, услышать, обнять. Как безумная… Ну и…

— И всё?

— Почему всё? — подруга и спину выпрямила, и голову гордо вскинула. — Каждый вечер приезжает.

— Так что же вы, как преступники тайком встречаетесь? В дом бы пригласила, с бабушкой познакомила, — попеняла я.

— Не понять тебе, мала ты ещё… Невозможно время на чаепитие, да пустые, вежливые разговоры тратить. Хочется каждую минуты с милым другом быть, вдыхать запах его тела, ощущать тепло рук. Ой, прости… Занесло меня куда-то, — застеснявшись своей откровенности, Прасковья закрыла лицо руками. Чуть успокоившись, сверкнула на меня глазами. — Знаешь, мне должно быть стыдно за такое, а я счастлива. И ни о чём не жалею. Пусть уйдёт, зато у меня его сын останется.

— Дочь… — поправила я подругу, думая о неожиданно свалившемся известии.

— Ты уверена? — схватила меня за руки целительница.

— В чём? — не поняла я.

— Ты только что сказала, что у меня дочь будет. Это точно?

— Лапушка, я не знаю, но, когда ты сказала «сын», показалось мне это неверным. Вот и поправила.

Прасковья внимательно выслушала моё объяснение, и вдруг в её глазах засветилась радость, как гирлянды на новогодней ёлке:

— Так даже лучше! Будет, кому знания и навыки передать.

Мне же хотелось выяснить вопрос, который занимал меня сейчас больше всего.

— Скажи мне, подруженька, а с чего ты решила, что ваш роман для Константина Васильевича «очередная интрижка»?

Прасковья пожала плечами, дотронулась до виска, поджала губы.

— Ну-у-у-у… Он ни разу не сказал мне, что любит, и замуж не звал, — грустно призналась она.

— Ты хоть и сказала, что я маленькая, но позволь дать тебе совет. Подумай, прежде чем выводы делать. О любви не сказал? Так и нет у вас пока любви. Страсть есть, гормоны бушуют так, что крышу у обоих снесло…

— Что снесло? — опешила Прасковья от сленга чужого мира.

— Мозг заклинило. Разум потеряли. Думать разучились… — подкинула я синонимы на выбор. — Хорошо, что замуж не зовёт. Ты же сдуру согласиться можешь, а мужа в таком состоянии выбирать нельзя.

Прасковья, останавливая меня, накрыла мою руку своей ладошкой:

— Ты рассуждаешь, как бабка старая…

— Ну, бабка не бабка, а умом-то я постарше тебя буду. Эмоции думать не мешают. Вот когда стукнет моему телу лет пятнадцать-шестнадцать, тогда я за свою разумность не поручусь. И будешь уже ты меня на путь истинный наставлять, если твой Пират не увезёт тебя за семь морей.

— Почему за семь морей? — удивилась подруга и, кажется, попыталась вспомнить названия ближайших морей и пересчитать их.

— Да так… — отмахнулась я. — Слова дурацкой песенки из прошлой жизни.

— Ой, Роксаночка, а напой что-нибудь из вашего, а? — взмолилась романтично настроенная Прасковья. — Вот про лаванду, что Николай Иванович для Глафиры Александровны пел, мне очень понравилось.

Ту песенку, что я случайно процитировала, здесь точно не поймут и не оценят, решила я, но тут же вспомнились другие слова, которые будут очень даже в тему нашего разговора.

— Слушай:

Снова от меня ветер злых перемен тебя уносит,

Не оставив мне даже тени взамен, и он не спросит.

Может быть, хочу улететь я с тобой жёлтой осенней листвой,

Птицей за синей мечтой.

Позови меня с собой, я приду сквозь злые ночи.

Я отправлюсь за тобой, что бы путь мне ни пророчил.

Я приду туда, где ты нарисуешь в небе солнце.

Где разбитые мечты обретают снова силу высоты.

Прасковье настолько понравились пронзительные слова песни, что она заставила меня петь с начала, подпевая мгновенно запомнившийся припев. Услышав песнопения, к нам присоединились и Глафира с Дорой. Княгиня, сев к роялю, быстро на слух подобрала мелодию. И вскоре хор в составе четырёх женщин от души пел:

Сколько я искала тебя сквозь года, в толпе прохожих.

Думала, ты будешь со мной навсегда, но ты уходишь.

Ты теперь в толпе не узнаешь меня, только как прежде любя,

Я отпускаю тебя.

Позови меня с собой, я приду сквозь злые ночи.

Я отправлюсь за тобой, что бы путь мне ни пророчил.

Я приду туда, где ты нарисуешь в небе солнце.

Где разбитые мечты обретают снова силу высоты.

Глава 18

Проснулась рывком. Без потягушек и томного валяния в постели встала с ложа. Нет, всё же надо поставить нормальную кровать. Хоть пол и тёплый, но спать привычнее на койке, в который раз решила я, собираясь на раннюю прогулку.

Разрешение на ежедневные пробежки от Глафиры и Прасковьи ещё не получено, но быстрый шаг — это не бег, а значит можно.

Но не сложилось. В гостиной хлопотала Дора Марковна. Беззвучно, не тревожа сон обитателей дома, она прибирала на столе. Вчерашние посиделки закончились поздно. Надию мы отпустили ещё в начале вечеринки, сказав, что сами управимся. Соответственно, вчерашний раскардаш не красил столовую.

— Доброе утро, Роксаночка, — поспешила ко мне гостья. — Как почивала? Хорошие ли сны снились?

Я видела, как женщине хочется обнять меня, но не готова пока была к столь близким отношениям. Да, она добрая и заботливая; да, она нянчила моё тело чуть ли не с первой минуты рождения — но моё взрослое сознание не настолько гибко, чтобы с лёгкостью принять в ближний круг ещё одного человека.

— Спасибо, всё хорошо. И вам утра доброго, — кивнула я Доре Марковне и мягко, стараясь не обидеть, попросила: — Оставьте уборку слугам. Отдыхайте. Вы же гостья.

— Гостья, — легко согласилась женщина и отошла от стола. — А ты, птичка, гулять собралась? Можно с тобой пойду?

Хотела уже отказать, но что-то в глазах, лице и позе гостьи заметила такое, что не смогла. Да и вчерашнее любопытство ещё не было удовлетворено. Вдруг узнаю что интересное.

— Куда хотите пойти? — спросила бывшую экономку, остановившись у крыльца, на площадке, дорожки с которой разбегались в разные стороны. — Можно к морю, погулять по пляжу, или в парк. Он хоть не такой красивый, как летом, но газоны не пожухли, да и вечнозелёных растений хватает. Прежняя хозяйка любила хвойники. А мы с бабулей планируем розарий высадить.

— Розарий — дело хорошее. И красота, и аромат… — согласилась гостья. — Пойдём куда скажешь, Роксаночка.

Она потянулась было взять меня под руку, но не решилась, и сделала вид, что поправляет одежду.

Подстраиваясь под неспешный шаг Доры, я уже жалела, что согласилась взять женщину с собой, когда она нарушила молчание.

— Ты можешь меня выслушать, девочка моя? — Я остановилась и с удивлением посмотрела на женщину, потом кивнула. — Вчера княгиня позволила открыть тебе нашу общую тайну. Ты уже взрослая и сможешь понять.

Много-много лет тому назад жила на свете белом девушка. Родители умерли, оставив в наследство небольшой дом на окраине губернского города, ренту, которая давала жить пусть не роскошно, но не думать о хлебе насущном, и тётушку-опекуншу, сестру отца. Девушка была неглупа, одарена магически и неплохо образована. Немного подумав и посоветовавшись с тётушкой, барышня решила, что неплохо бы ей поступить на службу. И не ради жалования, а для полезных будущих знакомств. Родителей, которые могли бы подобрать достойного мужа, у неё нет, а жизнь старой девы девушку не прельщала.

Судьба благоволила героине моего рассказа, и она смогла устроиться гувернанткой в дом главы департамента по надзору за магической деятельностью. Её воспитанница была милой восьмилетней девочкой, хорошенькой, как рождественский ангел, такой же тихой и послушной. В доме к гувернантке относились с уважением. Наверное, от этого служба не казалась тягостной, а всё новое было интересным и развлекало.

Примерно через полгода после поступления девушки на работу в семье случилось несчастье. Хозяйка, взяв горничную, поехала к модистке. Чего испугались лошади, почему кучер не смог справиться с упряжкой и как получилось, что горничная и возница отделались ушибами, а жена хозяина погибла на месте, гувернантке никто не объяснил. Ей было настрого приказано не говорить девочке о смерти матери и не отходить от воспитанницы ни на шаг.

Если до трагического случая девушка раз в две недели навещала родительский дом, проверяла счета и выдавала деньги на ведение хозяйства, то теперь такой возможности у неё не стало. Написав доверенность на управление домом и счётом тётушке, барышня безукоснительно выполняла наказ хозяина.

Прошло ещё полгода. Строгий траур закончился, и хозяин дома невольно начал думать о радостях жизни. Мужчина ещё не старый, хоронить себя не желал. А тут каждый день перед глазами милое свежее личико, ладная фигурка, ласковый голос, и неважно, что эмоции добра, нежности и любви направлены были не на него, а на его дочь.

Заметив повышенное внимание хозяина, девушка смутилась и немного испугалась. Не была она готова к такому. На неё с интересом посматривали чиновники департамента, вхожие в дом, и молодые люди из числа знакомых семьи. Но сам хозяин — человек из другого слоя и не мог стать ей парой. При этом юная гувернантка отмечала, что мужчина галантен, сдержан и тактичен: не берет её нагло на абордаж, не пользуется своим положением, а проявляет уважение и даёт право выбора.

Конечно же, она сдалась. Опыт всегда побеждает наивность. И снова судьба была благосклонна к ней — неизбежная при её неопытности беременность наступила почти через год их связи. И стала для бедняжки шоком.

Правда, не только для неё. Любовник тоже был не рад этакому пассажу.

— Ты же взрослая девушка. Одарённая, — пенял он ей. — Должна была позаботиться о собственной безопасности.

Но здесь в образовании гувернантки зиял пробел. Учителя такому не учат, а матушка покинула мир, когда дочь было ещё слишком молода для подобных разговоров. Сам же мужчина тоже не побеспокоился — и вот логичный результат.

К чести хозяина, он не погнал несчастную из дома. Отселил в дальний флигель, где через восемь месяцев бывшая гувернантка родила девочку, как две капли воды похожую на отца. Такие же упрямые, чётко очерченные чёрные брови, тонкий носик с едва заметной горбинкой и мизинец, по длине равнявшийся безымянному пальцу.

— Наша фамильная черта, — умилился новоиспечённый отец и поцеловал дочь в лобик, тем самым признавая ребёнка.

Прошло ещё три года. Мать с дочерью ни в чём не нуждались Да и не просили они ничего — даже узаконить отношения, чтобы дитё не носило позорное клеймо бастарда. Молодая женщина верила, что любимый сам решит вопрос наилучшим образом.

Решил… Правда, чуть ли не в последние часы жизни. Заболел хозяин как-то внезапно, и неведомая хворь оказалась быстротечной. Когда же рид, пришедший исповедовать его перед смертью, задал традиционный вопрос: «Все ли долги ты отдал? Всё ли задуманное исполнил?», умирающий вскинулся и лихорадочно зашептал:

— Дочь! Дочь признать хочу перед смертью.

Привели девочку, и жрец перед ликом Триединого подтвердил введение малышки в род и признание отцовства.

Через неделю после похорон, на которые их никто не позвал, пришла та самая воспитанница, похожая на ангела. И тем самым нежным голоском, коим разговаривала со всеми, приказала убираться вон.

— Телега уже ждёт. Потому поторопитесь. Я в своём доме безродных побродяжек терпеть не буду. Это папенька был без меры добр ко всем. А мне, сироте, такое не по карману.

Сборы были недолги… И «сиротка» нетерпеливо ножкой притопывала, и собирать особо нечего было. Немного белья, немного одежды и обуви. Увязала всё в скатерть, поклонилась дому, в котором, несмотря ни на что, была счастлива, подсадила дочь в телегу, сама рядом уселась и сказала кучеру адрес родительского дома.

Только и там их не ждали. Тётка, вернее муж её, по доверенности всё оформил на себя. Бедная женщина и сама жила на положении бесправной рабыни, кусая локти из-за бездумного своего поступка и излишней доверчивости, но её раскаяние уже ничего не могло исправить.

— Княгиня увидела нас на лавке у храма. Я не знала, куда идти, и попросила возницу о последней милости — подвезти нас с дочерью к риду. Хотела попросить у служителя Триединого совета, как жить дальше. Но жрец был занят — беседовал с недавно овдовевшей княгиней. Я на последние мышки купила голодной Лизоньке булку и думала о том, что напрасно полагала себя умной. Дурой оказалась распоследней. «Ты что же ребёнка всухомятку кормишь? — попеняла мне женщина, вышедшая из храма. — Животик у малышки заболит». На что я только невежливо хмыкнула: «Скорее всего, он завтра у неё болеть будет от голода, а не от сухой булки». И хотела было уже идти, но женщина удержала меня и участливо спросила: «Что с тобой, голубушка, приключилось?». И то ли оттого, что было сочувствие искренним, то ли мне выговориться хотелось, но я рассказала о случившемся. Не ждала помощи или покровительства, просто готова была к такой исповеди. Вот только выложила всё не риду, а Глафире Александровне. «Нет у меня права судить кого-либо, и тебе милостыня не нужна. Но у меня большое поместье, усадьба, и рабочие руки всегда нужны. Хочешь, поехали со мной. Одно могу обещать: девочку твою в моём доме никто не обидит».

По дороге княгиня выспросила, что делать умею, какие науки прошла. Обрадовалась моему умению вести счётные книги. Взяла помощницей экономки — та слаба глазами стала и вести записи ей было сложно. А через три года, отправив старушку на покой, поставила меня на её место. Лизоньку мою не только не обижали, но и учили на равных с княжичем. Единственно о чём Глафира Александровна меня попросила, так это скрыть, что Лиза моя дочь. «Пойми, Дара, одно дело девочке устроиться в жизни, будучи моей воспитанницей, и другое — незаконнорождённой, хоть и признанной». Я согласилась, конечно, никто же меня не разлучал с дочерью. А её будущее должно быть лучше моего. Себе я даже имя сменила. Была Дара Матвеевна — стала Дора Марковна.

Княгиня Лизоньку любила. Как время подошло, отправила её в Институт святой Роксаны, а это немалые деньги, надо сказать.

Как у княжича с доченькой моей закружилось, я так и не поняла. Знала, что не пара он ей, о чём Лизоньке часто говорила. Да и она соглашалась, что у Петра Андреевича характер не сахар, что дерево рубить следует по себе. Но видно, от судьбы не уйдёшь.

К чести Глафиры Александровны, надо сказать, отношение к воспитаннице у неё не изменилось: «Что поделаешь, если Пётр такой выбор сделал. Пусть будут счастливы». Были, наверное. Князь в лабораториях своих пропадал да в поездках, Лизонька садом и парком занималась, рукоделием со свекровью опять же. Потом ты родилась.

Дора Марковна вытащила из кармана платок, вытерла слёзы, высморкалась и продолжила рассказ.

— Как же я была счастлива твоему рождению, птичка моя! Готова была оставить должность свою и пойти в няньки к тебе, но Глафира Александровна такого не допустила. Отругала ещё за придумку мою. Ой, как же я ревновала тебя к княгине! Всё мне казалось, что она с тобой больше времени проводит, чем мне позволяет. Может, оно так и было, но глупость же это — ребёнка делить.

Когда Лизонька забеременела второй раз, я подумала, что вот и будет каждой бабушке по внуку. Но Триединый рассудил иначе, забрав и дочь, и неродившегося ребёнка.

Это горе сблизило нас Глафирой Александровной ещё больше. Пётр Андреевич, напротив, отстранился, замкнулся. С тобой почти не общался.

А потом арест. И ваша ссылка. Как я просила отпустить меня с вами, но нет. Запретили, людей поставили присматривать за мной, чтобы не сбежала. В один день думала, руки на себя наложу. Проснулась и показалось мне, что умерла ты. Упала в беспамятстве, насилу в чувство привели.

Говорят, что время лечит. Вряд ли… просто болит не так сильно. А тут ещё Натан — главный конюх новых хозяев — соколом виться стал вокруг. Вот и немолода вроде уже, а всё же…

Дора махнула рукой, словно отгоняя невысказанные мысли, и пристально посмотрела на меня. Должно быть, ждала ответа и беспокоилась, приму ли я её.

А я и не знала, что сказать и что сделать. Разыграть индийскую мелодраму и броситься со слезами в объятия? Или равнодушно пожать плечами, типа, я услышала, но меня это не касается?

Вот не готова я сейчас давать ответ.

Сморщила нос, быстро-быстро заморгала, всхлипывая, развернулась, изображая растрёпанные чувства, и убежала, оставив растерявшуюся Дору одну посреди парка.

Надеюсь, она не заблудится и дорогу к вилле найдёт.

Глава 19

Бульк! Очередной голыш плюхнулся в воду. Объектом для обстрела и слива эмоций я выбрала обломок ветки, занесённой течением в бухту. Из десяти бросков в цель попадало от силы четыре.

— Ты неправильно прицеливаешься. Смотри, как надо, — раздалось за спиной.

О том, что ко мне идёт кто-то знакомый, Дружок просигнализировал заранее, потому я не вздрогнула от неожиданного совета.

Камень, запущенный в полёт точной рукой названного деда, поразил цель, и ветка перевернулась в воде. Я кивнула: «Отличный результат».

— Чего куксишься? — Николай Иванович тщательно отряхнул руки от прилипших сухих водорослей. — Повод есть или просто настроение плохое?

— Есть повод для плохого настроения.

— Бывает. Пойдём пить чай. От чудных варений вашей Надии настроение улучшается мгновенно, — протянул мне руку Николай Иванович.

Но я не только упрямо качнула головой, а ещё и руки за спину спрятала:

— Не пойду. Там Дора…

— Она тебя обидела? Ты за что-то её не любишь? Она неприятный человек?

На каждый вопрос ответ один: «Нет, нет, нет».

— Пойдём от воды, здесь ветер свежий. А я уже не столь молод, чтобы не думать о здоровье, — предложил мне граф и подставил локоть. — Если ты не очень устала, то можем пройтись по парку. Хочешь, расскажи, что тебя тревожит, или помолчим. А то можем поиграть с Дружком, кидая ему палку.

— Дружок не очень любит играть. Он мальчик взрослый. Не знаю, сколько ему лет, но когда мы встретились, он уже матёрым псом был. Пять лет живёт с нами. Прасковья, хоть и ворчит, что не скотский лекарь, но регулярно его осматривает и что-то поправляет в организме. Но всё равно… Такая жалость, что собаки живут намного меньше людей.

Тёплая сухая рука графа легла поверх моей ладони, словно желая отвлечь от печальных мыслей.

— Тебя сегодня грустинка посетила?

А я остановилась и, не глядя на спутника, спросила:

— Вот как мне быть? Знаю, что она меня любит. Наверное, роднее меня у неё никого в целом свете нет. А я… — невольный вздох вырвался из груди. — Не помню её совсем. После того случая в деревне, когда память потеряла, я и Глафиру не сразу признала и полюбила. Какое-то время притворялась, боялась испугать, и не знаю, сколько недель прошло, прежде чем я с бабушкой душой сроднилась. И вот опять… это она меня с рождения помнит и знает, а я-то всего лишь второй раз в жизни её увидела.

— Ты о Доре Марковне сейчас говоришь? — уточнил граф. Я кивнула, после чего он продолжил. — По-моему, твоя вторая бабушка женщина умная. Поговори с ней, расскажи о том, что чувствуешь. Думаю, что она поймёт тебя и вы сможете с ней подружиться. Для начала. А там уже как Триединый даст. Самое плохое в отношениях — это молчание.

И, подхватив меня под локоток, повел к вилле.

Дора собиралась домой. Аккуратно поставила в кошёлку горшочки с вареньями от Надии, поверх бережно уложила собственные горшочки, опустошённые и отмытые от маринадов, проложенные для сохранности вышитым по краям полотенцем. Счастливо зардевшись, с поклоном приняла связанную княгиней шаль.

— Балуете вы меня, Глафира Александровна.

— Носи на здоровье, голубушка, — ласково отозвалась бабушка. — Приезжай почаще, мы всегда тебе рады. Правда, Роксаночка?

На эти слова мне нечего было ответить, только кивнула: «Правда». И добавила:

— А можно я к вам приеду? — спросила у обрадовавшейся моему вниманию женщины.

— Конечно же, птичка моя! Приезжай когда захочешь. Натану скажу, он камбалу поймает. Видела я, как тебе рыбка понравилась, — зачастила Дора.

Дёрнулась было сказать, что я по делу планирую заехать, но одумалась. Не стоит обижать добрую женщину. Не виновата же она в том, что я плохо с людьми схожусь. Удивительно, что графа быстро приняла, но это из-за Глафиры, для её счастья. Уверена, что и с Дорой подружусь со временем, а пока так.

— Мы вместе приедем, — пообещала княгиня. — Вот отпразднуем именины Николая Ивановича и приедем.

Втроём стояли мы на обочине у ворот усадьбы, Глафира махала платочком вслед возку, запряжённому лошадкой, а я просто смотрела и думала, какие замысловатые кружева порой жизнь выплетает.

Но вот повозка скрылась за поворотом, и Николай Иванович нарушил молчание.

— Мой милый друг, — сказал он, поднеся пальчики княгини к своим губам. — Завтра в пять часов пополудню я открою портал в здание посольства. Вам уже выделены гостевые покои, где вы, если захотите, сможете остаться на ночь или отдохнуть и освежиться во время приёма.

Глафира, как всегда, слегка смутилась от этой незамысловатой ласки, так, что щёчки заалели. Глазки опустила, но кончики губ удержала, чтобы не расплыться в довольной улыбке. «Любви все возрасты покорны…» — мысленно процитировала я Александра Сергеевича, который «наше всё» в моём прежнем мире, и неизвестно, будет ли он в этом.

На дворе одна тысяча восемьсот девятнадцатый год. Так-то великому поэту уже двадцать лет должно быть, и его стихи уже переписывали в альбомы и читали на тематических вечерах. Но, как я заметила, мой новый мир не калька прежнего. Тут развитие истории иным путём идёт. Не было здесь царя-реформатора Петра Первого, соответственно, и воспитанника его, африканца Абрама Петровича Ганнибала, не было. Может и привезли в Великоруссию какого-то темнокожего мальчонку, но стал ли он значимой фигурой в истории, мне неведомо.

Поэзию в этом мире любили. Романтические возвышенные баллады о неразделённой любви, лирические стихи, которые легко ложились на музыку и превращались в романсы, печатали в ежемесячных женских альманахах. Глафира, будучи в Ялде, подписалась на парочку таких с доставкой в усадьбу. На мой вкус, местная современная поэзия была излишне наполнена разочарованием в жизни, тягой к смерти, описаниями руин и старых склепов. Бр-р-р-р… Чистой воды готика и никакой надежды на светлое будущее.

То-то дамы ухватились за песенки из моего мира. Простые рифмы, понятные образы и чувства.

— О чём задумалась, Роксаночка? — Николай Иванович, выводя меня из задумчивости, положил руку на плечо.

— О поэзии, — честно ответила я, чем вызвала недоумение у моих старших товарищей, ибо раньше в подобном замечена не была.

— Взрослеет, — с едва заметной грустинкой прокомментировала мой ответ Глафира, и граф согласно покачал головой.

Разуверять их в том, что мои мысли о стихах никак не связаны с личным романтическим настроением, я оставила влюблённую парочку наедине и пошла к себе в комнату.

Мысли о маленьком заводике по переработке рыбы не оставляли меня. Взяла свою тетрадь, что начала вести ещё в Калиновке, и перелистала страницы. М-да… планов громадьё! Но мне сейчас важнее наладить отношения с Дорой, и мой замысел для этого идеально подходит.

Тупо вспоминала и в столбик записывала все блюда длительного хранения из рыбы: пряный и простой посол, холодное и горячее копчение, консервы а-ля шпроты. Помимо рыбы в Чёрном море есть мидии, и из них тоже можно готовить деликатесы. А вот рапанов ещё нет. Их завезли из залива Петра Великого в середине двадцатого века, случайно. Перебросили советские торпедные катера из Японского моря в Чёрное, а с ними на днищах перебрались и эти моллюски. Гадость несусветная, хоть и вкусные, заразы. Хищники, у которых нет врагов в природе, размножились так, что сожрали почти всех мидий и устриц. Мало того, они ещё и Средиземное море оккупировали.

Опять воспоминаниями увлеклась, — одёрнула я себя и убрала тетрадь в ларец под замок.

Надо жить не прошлыми днями, а здесь и сейчас.

Глава 20

— Их Светлости княгиня Глафира и княжна Роксана Верхосвятские! — громко возвестил дворецкий, едва мы вышли из портала.

Абяз, наполовину просунувшись в проход, поставил у наших ног корзину с подарком и мгновенно нырнул назад. На смену ему чуть ли не бегом к нам подбежал слуга из посольства.

— Позвольте вам помочь, — склонился он в поклоне. Выпрямлялся, уже держа наш подарок в руках. — Проходите, вас ожидают.

Удивительно умеют ходить вышколенные слуги. Он вроде бы впереди нас идёт, показывая дорогу, но немного в стороне, чтобы не поворачиваться к нам спиной. А корзину несёт так, что не захочешь, да обратишь на неё внимание.

Вот когда я ещё раз похвалила себя за решение перелить вино в бутылки. Гости, увидев на нашем подарке пыль и паутину, не морщили носы, а понимающе поднимали брови и поджимали губы, одновременно демонстрируя знание предмета и лёгкую зависть.

— Приветствуя, достаточно сделать книксен, — напоминала мне Глафира перед выходом из дома. — Во-первых, наши титулы почти равны, во-вторых, мы являемся близкими знакомыми.

И вдруг, идя по залу к месту, где именинник принимал поздравления, княгиня слегка замедлила шаг и прошептала мне:

— Роксана, глубокий реверанс! И пока не обратятся к нам, не встаём.

— Это мы «деда Колю» так приветствовать будем? — чуть было не спросила я, но, увидев рядом с послом молодого человека в белом парадном сюртуке военного образца, щедро расшитом золотом, с пышными эполетами и голубой лентой через плечо, поняла без пояснений. Графа поздравляет кто-то из императорской семьи.

— Ваше Императорское Высочество, позвольте вам представить мою невесту, княгиню Глафиру Александровну Верхосвятскую, и её очаровательную внучку Роксану, — обратился к гостю Николай Иванович.

— Рад знакомству, — ответил царевич, и мы с бабушкой наконец-то смогли выпрямиться.

Это только со стороны реверансы красиво смотрятся, а приседать, загнув колени, то ещё удовольствие.

— Княгиня, граф, поздравляю вас с помолвкой. Княжна… — Великий Князь небрежно мазнул по мне сканирующим взглядом.

Говорила Прасковья, что императорская семья — сильнейшая в чародействе чуть ли не во всей Еуропе. Они свой дар с каждым поколением не просто сберегают, но и стараются магическую одарённость приумножить, подбирая наследнику и второму сыну жён, наделённых уникальной силой. Поэтому считать мою ауру царевичу как два пальца об асфальт…

Тьфу-тьфу! Что я такое говорю? Неужели заинтересованный взгляд этого юнца — сколько ему? Лет двадцать, наверное, может, немного больше, — меня так взволновал, что я перешла на сленг, который и в прошлой-то жизни нечасто употребляла.

Соберись, Роксана Петровна! Смотри, как на тебя царский сын пялится. Явно смог рассмотреть мои редкие способности и заинтересовался ими. Хорошо, что цесаревич уже женат, а для этого Великого Князя я слишком молода буду. Кстати, как его зовут? О наследнике недавно читала и помню — Игорь Васильевич Шуйский, а этот? И ведь не спросишь… Позора не оберёшься потом. Скорей бы уже отпустили.

Но ни Николай Иванович, ни царевич не потеряли к нам интереса. Принц расспрашивал о нашем подарке, сожалел, что не может попробовать уникального вина. Именинник рванулся было порадовать гостя, но тот его остановил:

— Не тревожьтесь, граф. Я ведь сожалел не потому, что вы не угостите, а потому как под запретом рида нахожусь. Вот пройду испытание, тогда уж…

«Запрет рида» — это нечто похожее на пост, назначаемый жрецами для адептов веры, но не всеобщий, а индивидуальный.

— Перед совершеннолетием испытание проходите, Ваше Императорское Высочество? — участливо спросила бабушка.

На что тот взмолился:

— Драгоценная Глафира Александровна, умоляю, давайте просто и без титулов!

— Как вам будет угодно, Андрей Васильевич, — присела в книксене княгиня, а я выдохнула и на радости предложила:

— Вы позволите прислать вам на день рождения вина? И печенья тоже. Вам какое больше нравится, солёное или сладкое?

Бабушка с названым дедом умильно улыбнулись, а царевич Андрюша посмотрел с удивлением. Милость Триединого, неужели я нарушила какое-то правило этикета? Но молодого человека удивило другое:

— Барышня, вы распоряжаетесь винными подвалами поместья?

Я смутилась и потупилась.

— Роксаночка у нас, несмотря на столь юный возраст, во многих вопросах разбирается, — заступилась за меня Глафира.

На том разговор прервался, ибо горластый дворецкий объявил:

— Наместник Гиримского полуострова, хан Кирим с сыновьями.

Пока высокородные мужчины обменивались приветствиями, я отступила за спины Глафиры и Николая Ивановича, откуда потихоньку и наблюдала за женихом, пожаловавшим на приём с отцом. Времени с последней нашей встречи прошло мало; то ли от пафосности приёма, то ли ещё какая причина была, но Таир был хмур, и меж его бровей залегла поперечная складка.

Княгине, кажется, тоже надоели мужские разговоры, и она сначала тихонько оттеснила меня в сторонку, а потом отвела к столу с угощениями.

— Хочешь мороженого?

— Очень хочу! Сто лет не ела, — рассмеялась я и с благодарностью приняла от официанта стаканчик с лакомством.

Может быть, будь моё тело старше, приём меня заинтересовал бы. Но я была единственным ребёнком на этом празднике жизни, ибо раньше пятнадцати лет на такие мероприятия молодёжь не допускалась. И это вполне разумное решение — скука несусветная. А ещё спать хочется. Ни с кем не прощаясь, я попросила слугу проводить меня в выделенные для нас с Глафирой покои, где с удовольствием скинула туфли и парадное платье. Горничная уже распаковала наш небольшой багаж, и я смогла набросить на плечи теплый халат и сунуть ноги в пушистые тапочки.

Странное дело. Бродя по залу, полному гостей, я думала: вот только останусь одна, так мгновенно усну. Но, переодевшись, поняла — ложиться ещё рано. Подошла к окну, чтобы, пусть и в призрачном свете луны, но посмотреть на пейзаж за окном. Отдёргивать тяжёлые портьеры не собиралась, а просто проскользнула за них и всмотрелась во тьму.

За спиной едва слышно скрипнула дверь. И тихий, но узнаваемый голос царевича Андрея:

— Заходи, брат. Здесь нас точно никто не потревожит. Комната явно кому-то из гостей предназначена, бал в самом разгаре — хозяева скоро не вернутся. Присаживайся сюда, — шуршание одежды по мебельной обивке. — Я рад тебя видеть. Скучал очень. Спасибо, что откликнулся на призыв.

— Я не мог иначе… Ты мой брат. Как отец, как Игорь?

— У них всё хорошо. Отец устаёт в последнее время, но бодрится, хоть и грозит цесаревичу, что свалит всё на него и уйдёт в монастырь. У тебя что нового?

— Я, брат, жениться собрался.

— Ох ты ж, милость Триединого! Неужели нашлась красавица, что покорила сердце неприступного пирата?

— Моя суженная не столько красавица, сколько умница. А пиратом, ты должен помнить, я стал не по своей воле.

— Помню. Знаешь, как я тебе завидовал? Мне же тогда лет семь было… и вдруг такое. Брат-пират. Прямо ух как сердце замирало! Побег готовил, чтобы к тебе присоединиться.

— Хорошо, что не случилось.

— Хорошо, — согласился с неведомым мне собеседником Андрей. — Пиратов в наших водах извёл, а теперь за контрабандистов принялся?

— Судьба, видно, у меня такая, братец. Вы на виду на империю работаете, а я в тени.

— Что думаешь дальше делать?

— Перееду я, брат. Неспокойно здесь. Османы никак не простят Кириму переход под руку Великороссии. Мнится мне, что года через два-три будет здесь заварушка. Пусть отец больше внимания береговым укреплениям уделит и флот увеличит. Ты здесь только с поздравлениями или инспекция тоже?

— Ты же знаешь, непозволительна нам такая роскошь, как пустые увеселительные поездки. Уже прокатился по побережью. Согласен с тобой, брат, усилить есть что. Орудий добавить, брустверы возвести, людей подучить. Эх, жаль, времени маловато. Нам бы лет десять мира, тогда бы проще было гостей незваных встретить.

— Поверь, никогда времени не хватает, чтобы к войне подготовиться. Я, конечно, помогу чем могу, но кто я…

— Ты сын нашего отца и наш с Игорем брат. А всё остальное условности. Никто не виноват, что батюшка полюбил твою матушку после смерти первой жены.

— Я и не обвиняю никого. Мне моё положение куда больше нравится, чем ваше. Свободы больше дано. Даже жениться могу по своему выбору.

— Знаешь, а я сегодня тоже себе невесту выбрал… — вдруг сказал Андрей. — Мала она, правда, ещё, но дар у неё невероятный, ведовством усиленный. Смешная такая, серьёзная.

— Дар — это хорошо… Неплохо, если бы ещё и чувства были.

Тут из парка раздался короткий свист, и гость царевича поднялся.

— Пора мне, брат. Не надо, чтобы нас вместе видели.

Порывистое шуршание одежды — обнялись, наверное.

— Рад был повидаться, Константин. Прощай.

И вновь тихий скрип двери. Ушли.

Я, не выходя из-за портьеры, опустилась на пол. Нифига себе новости! Пират — сын царя Василия, а царевич Андрюша решил, что я ему в жёны подхожу.

Сходили в гости дедушку поздравить!