Роковое дерево Книга пятая

ГЛАВА 1, в которой мир делает странный поворот

Астронавт Гордон Зейфертс выглянул в окно оперативного модуля Небесной базы Альфа. Он моргнул и посмотрел еще раз, потому что увидел то, чего здесь не должно было быть: Луну.

Капитан Зейфертс ежедневно проводил измерения радиационного фона и делал тепловые снимки Земли, но сегодня голубой планеты в поле его зрения не было. Он повернул камеру на 230 градусов и только тогда нашел Землю, но все показатели были искажены. Опасаясь, что космическая станция каким-то образом сошла с орбиты, он поспешил в командный модуль, но там его ждала новая загадка.

Вместо своих коллег-ученых, которые последние три месяца работали и делили с ним жилплощадь — он обнаружил экипаж крайне изумленных российских космонавтов. Зайфертс не говорил по-русски, а космонавты не говорили по-английски, поэтому потребовалось некоторое время, чтобы выяснить, что Зайфертс находился не на борту Skybase Alpha, как он предполагал, а на станции «Мир-2», занятой картографированием Луны. После того, как это выяснилось, Зейфертс настолько возбудился, что ему пришлось вколоть успокоительное и привязать к гамаку на время миссии.

Недалеко от Такомы, штат Вашингтон, четырнадцать автомобилей уезали в залив Пьюджет-Саунд, когда под ними исчез шоссейный мост. Тридцать два человека погибли. Местные рыбаки, шедшие через залив к морю, достали из воды троих весьма растерянных выживших, ни один из которых не смог дать уверенного описания произошедшего.

Опытный моряк Майк Тейлор с борта Orca IV говорил корреспонденту газеты Tacoma Times: «Это был бред какой-то! Эти машины появились из ниоткуда — они как будто просто упали с неба. Я до сих пор не могу понять, что произошло. Бедные люди…». Авария произошла в районе недавно построенного моста Такома-Нарроуз. Это дало основание администрации порта Пьюджет усомниться: «Очевидно, что подобная катастрофа является трагичной для ее участников. Но каким бы не было объяснение, оно поднимает серьезные вопросы о том, на месте ли построен мост?»

В конце концов, случившееся списали на погодную аномалию, вызвавшую ужасный торнадо. Такие экстремальные погодные условия, хотя и редки, но не являются чем-то необычным. Известно, что на Среднем Западе торнадо вырывают предметы из земли и переносят их на многие мили, оставляя в самых неожиданных местах.

Говард Смит заснул в своей постели в Кэрол Стрим, штат Иллинойс, и проснулся на плавучем сельскохозяйственном острове на берегу озера Тексакоко в Мексике.

Поцеловав на ночь Джули, свою тридцатипятилетнюю жену, он закрыл глаза в спальне своего дома в пригороде Чикаго, крепко заснул и, проснувшись на следующее утро, обнаружил, что его окружают настороженные мексиканские фермеры, обсуждающие загадочное появление среди них загадочного бледнокожего чужестранца. Было высказано мнение, что он — бог неба, и, несмотря на его решительные протесты, произнесенные на языке, которого фермеры все равно не понимали, Говарда отвели его к жрецу, который надел на него золотой ошейник и поместил в храме в Теночтитлане.

В районе Лакшми Нагар в Мумбаи, Индия, Сирина Шах приготовила завтрак для своих троих детей, которые собирались в школу. Она накормила их и отправила за дверь, снабдив коробками с обедом, но, вернувшись на кухню, обнаружила, что они все еще сдят за столом. Хозяйка решила, что дети издеваются, и отругала их, но тут на сцене появился ее муж, желавший завтракать. Она бы с радостью накормила его, если бы не тот факт, что он позавтракал и ушел в контору минут сорок тому назад; его грязная посуда все еще стояла в мойке.

Команда разработчиков Arcosoft Games из Купертино, Калифорния, исчезла в полном составе во время телефонной конференции с руководителями Gyrotek, маркетинговой фирмы в Сан-Франциско. Когда неоднократные попытки восстановить контакт не увенчались успехом, посланный в зал заседаний секретарь сообщил, что команда, очевидно, устроила забастовку в знак протеста, и покинула здание.

Однако, с точки зрения членов команды, зал заседаний просто исчез, и его мгновенно заменило поле боя, занятое двумя противоборствующими силами во время сражения, позже названного Балаклавской битвой на втором месяце Крымской войны. Все восемь мужчин и пять женщин из команды Arcosoft были убиты во время кавалерийской атаки, поскольку британские войска не приняли их за мирных жителей.

В Дамаске Розмари Пилстик стояла перед зеленщиком с апельсинами в сумке. Что я здесь делаю, задавалась она вопросом. Она посмотрела на сетчатую сумку, но не вспомнила, как покупала апельсины. Бакалейщик улыбнулся постоянной покупательнице; она смущенно помахала ему рукой и пошла домой. Возраст, наверное, подумала она. Позже, уже дома, она шла в генизу, намереваясь присоединиться к дискуссии, свернула в коридор и оказалась в гостиной… Пришлось снова задать себе вопрос, почему она здесь оказалась.

Потом, разговаривая с Тесс Тильди, она внезапно поняла, как произносит те же слова что и в разговоре, состоявшемся примерно час назад. Она сообщила об этом Тесс, и та призналась, что у нее случаются такие же провалы в памяти. «Мы стареем, дорогая, это естественно, не о чем беспокоиться».

Во дворе миссис Пилстик заметила Джанни Бекарриа. Он беседовал с Бренданом Ханно, а затем, не прошло и трех секунд, обернулась и увидела, что священник сидит в гостиной и читает книгу. Вот тут она и подумала, что беспокоиться все-таки есть о чем. Вид итальянца, листающего страницы «Истории Османской империи», заставил ее выскочить во двор, чтобы убедиться: Джанни и Брендан все еще разговаривали. Она перехватила проходившую мимо Кассандру Кларк и спросила, что она видит во дворе.

— Джанни и Брендан обсуждают какую-то физическую проблему, — с удивлением сказала Касс. — А что здесь такого?

— Я так и думала, — произнесла миссис Пилстик. — А теперь пойдите, загляните в гостиную. Встретимся на кухне. Только никому ни слова. Пока не поговорите со мной.

Касс с любопытством посмотрел на нее.

— Что-то вы сильно побледнели, миссис Пилстик. Что-то случилось?

— Просто сделайте, как я прошу, пожалуйста.

Касс прошла коридором и сунула голову в гостиную. Там сидел Джанни и читал книгу. Касс помчалась на кухню и застала там миссис Пилстик.

— Я видела, — заявила она. — Что происходит?

— Говорите тише, — предупредила миссис Пилстик. — Значит, вы тоже видели их?

— Да, я видела двух Джанни, — подтвердила Касс резким шепотом. — Но как это может быть?

— Кажется, у нас проблемы, — подумав, ответила хозяйка.

— Это очень странно. — Касс с опаской посмотрела в сторону коридора. А вдруг войдет еще один Джанни? — Надо же сказать кому-нибудь.

Срочно был созван кухонный саммит, на который Джанни приглашать не стали. Миссис Пилстик сообщила некоторым членам Общества о своих наблюдениях.

— Не хочу сеять панику, — сказала она, — но ситуация сложилась сложная.

Быстро выяснилось, что не только она заметила ряд довольно серьезных аномалий. Тесс подытожила:

— Странные маленькие трещинки в реальности. — Когда эти трещинки начали размножаться, пришлось сделать вывод, что реальность, в которой они сейчас обитали, теряет стабильность.

— И эта нестабильность будет только нарастать, — сообщил им Тони Кларк, — по мере того, как структура реальности будет становиться все более многофакторной. Если аномалий станет слишком много, наше измерение рухнет.

— Вы имеете в виду уничтожение нашей реальности? — зачем-то переспросил Брендан.

— Это не уничтожение. Реальность погаснет, как будто ее никогда не существовало.

— А с нами-то что будет? — спросила Вильгельмина.

— Вы, я да и всё остальное население этой пространственной реальности просто перестанут существовать.

Казалось, температура в комнате резко упала. Кит Ливингстон оглядел своих товарищей-квесторов.

— И все? — несколько не к месту спросил он в пространство. — Это и есть конец всему?

— Я бы сказал, что это всего лишь первая волна, — ответил Кларк. — Ближе к концу разрушения станут более серьезными.

Не успели отзвучать его слова, когда первый из трех взрывов тряхнул здание. Стекла вылетели, мебель подпрыгнула, с потолка посыпалась штукатурка. Кусок свалился Киту на голову.

— Что за… — пробормотал он, стряхивая мусор.

— Кит! — окликнула его Касс, но тут от второго взрыва дверцы шкафов распахнулись и наружу посыпалась посуда.

— Держитесь подальше от стен! — убегая, прокричал Кит. — Мне тут кое-что проверить надо!

Он влетел в гостиную. Джанни ушел. Остановившись у выхода, Кит прислушался и выглянул наружу. В щелочку ничего необычного видно не было. Тогда он распахнул дверь и вышел на задымленную улицу. Упряжка лошадей тянула пушку. Солдаты в высоких черных шапках, синих шинелях и белых брюках сопровождали орудие; при них были мушкеты со штыками. Офицер с красной кокардой на шляпе наблюдал за продвижением из седла. Командовал он по-французски и, судя по всему, солдаты его прекрасно понимали. Они переходили от дома к дому и вытаскивали обитателей на улицу. В воздухе разносились вопли испуганных горожан, и выкрики солдат.

Кит посчитал, что увидел довольно. Он повернулся и едва не столкнулся с Касс.

— Не ходи туда! — крикнул он, захлопывая дверь.

— Но почему? Да что там такое?

— Кажется, Наполеон вторгся в Сирию.

Она посмотрела на него с недоумением, открыла дверь и некоторое время наблюдала.

— Назад, в кухню, — Кит попытался утащить ее за собой.

До кухни было всего ничего. Здесь столпились зететики — среди них Ричард, Роберт и Мюриэл. Тесс сидела в кресле, а миссис Пилстик обрабатывала ссадину на голове старухи. Вильгельмина собирала осколки посуды; Кларк и Брендан прикидывали ущерб.

— Ну и что вы узнали? — спросил Ричард, завидев входящих Кита и Касс. — Кто на нас напал?

— Да, да, мы слушаем, — сказала миссис Пилстик.

— На нас и вправду напали, — сказал Кит. — Только довольно странно напали…

— В чем странность? — поторопила Мина. — Рассказывай уже.

— Французы. Наполеон, я думаю. — Он махнул рукой в сторону улицы. — Там пехотинцы и люди на лошадях, а в конце улицы стоит пушка. Они ходят по домам и собирают местных жителей».

— Наполеон? — недовольно спросил Роберт. — При чем здесь Наполеон? Это какая-то шутка?

— Я похож на шутника? — язвительно поинтересовался Кит.

— Он прав, — поддержала его Касс. — Я тоже их видела.

— А почему ты думаешь, что они французы? — спросила Мина.

— Да форма на них такая! — воскликнул Кит. — Не в этом дело. Важно то, что они будут здесь с минуты на минуту.

— Значит, оставаться здесь нельзя, — подвел итог Брендан. — Надо выбираться отсюда. Пока есть возможность.

— А как же миссия? — спросил Кларк. — Мы же не можем взять ее с собой.

— Не беда. Продолжим в другом месте, — махнул рукой Брендан.

Они быстро разработали план, распределили задачи, согласовали время и место встречи.

— Пойду, сообщу остальным членам общества, — сказала миссис Пилстик. — Переедем в более безопасные места. Те, кто работает в поле, могут не беспокоиться, они без поддержки не останутся. Это на мне. Я провожу гостей.

— Не беспокойся о нас, — сказала Тесс. — Мы как-нибудь о себе сами позаботимся.

— Вот и все, — сказал Брендан. — Используйте лей-линию в переулке. Она ближе всего. — Он оглядел встревоженные лица. — Просто делайте все возможное и молитесь, чтобы не оказалось слишком поздно.

— Послушай себя, — проворчала Тесс, выбираясь из кресла. — Что значит «слишком поздно»? Ни на секунду не поверю! — Она вызывающе поглядела на квесторов. — Кто-нибудь здесь сомневается, что если бы не катастрофа, нас здесь не было бы? — Все промолчали, и она продолжила: — Мы для того и созданы, для того и направлены сюда. Это сражение для нас, и мы должны доверять Тому, Кто привел нас сюда и поведет дальше.

Квесторы один за другим покидали Дамаск.

ГЛАВА 2, в которой трудно усваиваются уроки

Кит Ливингстон и Кассандра Кларк обеспокоенно смотрели друг на друга через стол.

— Пора бы ей быть здесь, — пробормотал Кит. — Боюсь, не случилось ли с ней чего плохого.

— Вы же не можете знать наверняка, — возразила Касс.

— А то вы сами не чувствуете, что все не в порядке!

— Вы же сами говорили, что среди нас Мина — самый опытный прыгун. Она справится.

Они сидели в углу Grand Imperial Kaffeehaus, ели пончики и пили кофе. Зал постепенно наполнялся ранними посетителями.

— Я сейчас о другом думаю, — проговорила Касс, отпивая кофе.

Кит засунул в рот остатки пончика и какое-то время задумчиво жевал. Они втроем договорились встретиться в Праге и вместе отправиться в Большую Долину, чтобы еще раз посмотреть, нет ли другой дороги к Колодцу Душ. Собственно, никакой проблемы не было бы, кабы не огромный тис, выросший прямо посреди портала. Значит, надо искать способ обойти это затруднение.

— Самому тошно, но другого пути я не вижу, — сказал наконец Кит, — придется обойтись без нее. Здесь-то мы точно ничего не высидим.

— Тогда надо идти. — Касс отставила чашку. — Мине напишем записку и оставим Этцелю. Если появится, догонит нас у дерева.

— Если появится… — мрачно повторил Кит.

— Прекратите, ладно? — Касс строго посмотрела на него. — Без позитивного настроя можем вообще никуда не ходить. Лучше сразу сдаться. Только вот сдаться мы не можем.

— Верно, — вздохнул Кит. — Вечером лей-линия станет активной, тогда и пойдем. — Он отодвинул стул и встал. — Пойду, соберу снаряжение. Надо на всякий случай быть готовыми к тому, что проторчим там несколько дней.

— Время есть. Закончим с завтраком. И еще по чашке кофе, а там можно и отправляться. Другого случая поесть сегодня может и не представиться.

После завтрака они собрали кое-что необходимое по мнению Кита: огниво, топор, емкости для воды, крючки и леску, моток пеньковой веревки, пару ножей, фунт миндаля и сушеные фрукты. Все это уместилось в два рюкзака. Кит предпочитал путешествовать налегке, все-таки они не планировали задерживаться в прошлом надолго.

Днем они вздремнули и, когда тени начали растекаться по Староместской площади, Кит поблагодарил Этцеля за заботу, оставил записку для Мины и попрощался. Затем они с Касс покинули город и неторопливо направились по речной дороге к лей-линии, ведущей в Большую Долину. Прыжок прошел без происшествий, но приземление получилось жестким — в лица ударил сильный ветер и мокрый снег. Касс вырвало. Удивительно, но и Кит впервые за долгое время почувствовал тошноту и дезориентацию. Обоим потребовалось несколько минут, чтобы прийти в себя. В Долине наступал вечер. Солнце вот-вот готово было скрыться за краем каньона на западе.

Лей-линия вывела путников на тропу, ведущую к реке. На первый взгляд, все было именно так, как Кит помнил, без каких-либо признаков пространственно-временной нестабильности, поразившей Дамаск. Касс спросила:

— Ну? Что скажете?

— Пока все хорошо, — ответил Кит. — Но это пока. А там видно будет. — Он оглянулся. — Стоит поторопиться, если хотим вернуться в ущелье до наступления темноты.

На краю каньона он остановился, чтобы сориентироваться. Перед ними лежала равнина, поросшая травой по пояс. Неподалеку начинался лес.

— Вот так. Держитесь рядом и смотрите, нет ли хищников поблизости, ладно?

— Каких таких хищников? — забеспокоилась Касс.

— Ну, всяких, — неопределенно ответил Кит. — Львы, медведи, волки, гиены, тигры — тут всех хватает.

Примерно через час они подошли к зарослям бузины.

— Почти пришли, — объявил Кит. — Сейчас будет поляна…

Касс шла за ним по пятам и действительно скоро ступила на поляну, укрытую ветвями самого величественного тиса, который она когда-либо видела.

Колоссальный ствол поднимался из переплетения корней, образуя настоящую крепость, круглую деревянную башню, плотную и тяжелую, как железо, с которой свисали широкие, раскидистые ветви в шапках темной листвы — зелено-черные листья с характерными для этого вида кроваво-красными ядовитыми ягодами. Огромные тяжелые ветви поднимались ряд за рядом на поразительную высоту, и где-то там, в вышине, формировали слегка закругленную крону, больше похожую на горную вершину, чем на верхушку дерева. Среди ветвей залегли темные тени. Свет проникал сквозь листву не больше чем на несколько дюймов. Листья-иголки устилали землю под деревом таким густым ковром, что ни о каком подлеске и речи не могло быть. Титаническое дерево гордилось своим одиночеством — абсолютный монарх, король-тиран, которому нет равных.

— Невероятно! — ахнула Касс, пытаясь охватить взглядом возвышающуюся перед ней громадину. — Какой же он… огромный!

— Ага. Сейчас он кажется мне даже больше, чем тогда, когда я видел его в последний раз, — заметил Кит. — Не иначе, как нас отнесло еще не несколько сотен лет. У него было время подрасти, это точно. — Он запрокинул голову и рассматривал границу между темной листвой и бледно-голубым небом. Ему казалось, будто он пытается проникнуть взглядом в непроницаемую, как само время, тайну.

Перед закатом небеса окрасились в золотые тона. Лес вокруг звенел от птичьих голосов; на каждой ветке обязательно кто-то сидел и громко заявлял права на свою ночную территорию, призывая мир держаться подальше.

Одно из молодых деревьев на краю поляны присмотрел для себя дрозд. Люди следили за птицей со странным интересом. Дрозд попрыгал по ветке, чем-то она ему не понравилась, и он перелетел на большую ветвь тиса. Приосанился, повертел головой, собрался запеть, но вместо этого вздрогнул всем телом, растопырил крылья, разинул клюв и свалился вниз. Ясно было, что птица умерла, еще не коснувшись земли.

— Вот это да! — потрясенно произнесла Касс. — Вы это видели?

— Видел. Но хочу убедиться…

Они прошли краем поляны, стараясь не задевать тисовых ветвей, и опустились на колени перед пернатым трупиком. Незаметно было ни малейшей причины, способной вызвать такой неожиданный конец.

— Птица только села на ветку, — заметила Касс, склонившись над крохотным тельцем, — и тут же умерла. Вы видели такое раньше?

— Я и так знал, что дерево мощное, — проговорил Кит. — С нашими лей-лампами он расправился мигом. — Указывая на мертвую птицу, он сказал: — Вот. Узнали нечто новенькое. Посмотрим, может, еще что-нибудь найдется.

Они обошли ствол дерева, рассматривая его со всех сторон, а затем некоторое время просто сидели на корточках и наблюдали. Судя по поведению птичьего племени, устраивавшегося на ночь, хищников поблизости не наблюдалось. Кит на всякий случай еще раз прислушался и на том решил завершить первый сеанс исследований. Если не считать птиц, собравшихся на ночлег, в лесу вокруг было тихо, что, по мнению Кита, указывало на отсутствие опасных представителей фауны поблизости. Помимо этого больше ничего не произошло и, кажется, происходить не собиралось, поэтому он решил завершить их первый сеанс наблюдения. Он поднялся на ноги и обнаружил, что правая нога занемела. Он сделал шаг и упал на четвереньки, ахнув от неожиданности.

— В чем дело? — спросила Касс, наклоняясь рядом с ним.

— Нога затекла. — Он попытался встать и поморщился.

— Давайте помогу, — предложила Касс, протягивая руку. Кит потянулся в ответ, и в момент, когда их руки соприкоснулись, ослепительная вспышка, сопровождаемая шипящим треском, озарила поляну ярко-голубым светом. Кита оторвало от земли, приподняло и снова швырнуло на спину. Сознание поискало аналогий и нашло в давнем матче по регби — тогда его жестко сбили с ног. Это совсем не напоминало встречу с оголенным проводом под напряжением. Его именно треснули очень большим кулаком. За этим ударом не последовало ничего — ни искр, ни дыма.

Кит попытался понять, что произошло. Он потянулся к руке Касс, а в следующее мгновение уже валялся на спине, глядя в небо и задаваясь вопросом, почему это он не может вдохнуть. Кит повернулся набок и посмотрел на Касс, безвольно лежащую футах в десяти от него. На четвереньках он подполз к ней.

— Касс? Вы в порядке?

Женщина приподнялась на локтях и с удивлением осмотрела себя.

— Переломы, ожоги, еще что-нибудь?

— Да вроде бы все в порядке. Ничего не сломано, — сообщила она. — Но в голове шумит. Такое впечатление, что я оглохла на одно ухо. А вы как?

— Нет, шума особого нет. Но ощущение как у жука, с разгона влетевшего в стекло. Вот это удар был!

— Считаете — удар?

Кит на мгновение задумался.

— Дерево растет прямо на портале, — объяснил он. — Наверное, тут какая-то особая силовая линия…

— Насчет портала я уже все поняла, — с досадой остановила она его. — Я другое имела в виду. Вы знали, что так может случиться?

— Нет, конечно. Откуда? Кроме этого я знаю только один портал, в Черной Хмари, в Англии. Он активируется, когда вы поднимаете руку вверх. — Он с опаской посмотрел на дерево. — Наверное, этот действует примерно так же.

— Черт! Все равно стоило бы предупредить, — проворчала Касс. Она отряхнулась, будто избавляясь от плохих воспоминаний, и насмешливо фыркнула. — А запах чувствуете?

Кит поднял голову и принюхался.

— Да, электричеством пахнет.

— Озоном, — машинально поправила Касс. — Озон образуется, когда высокие энергии нарушают атомную структуру кислорода в воздухе. Чаще всего речь идет об электрических разрядах, поэтому запах озона возникает после грозы. — Она заставила себя встать на ноги. — Думаю, нам следует двигаться дальше, а то как бы снова не попасть под удар.

— Идет, — согласился Кит. Он потряс руками на пробу, покачал головой из стороны в сторону и забросил рюкзак на плечи. — Значит, так. Запоминаем на будущее: напрасно размахивать руками не стоит.

— Принято, — согласилась Касс.

— Вперед! — призвал Кит. — Мы же не хотим оказаться в лесу после наступления темноты. Завтра вернемся… если получится. Может, к тому времени и Мина объявится. — Он протиснулся через молодые деревца, образующих живую изгородь по краю поляны. — Поищем укрытие, пока медведи на прогулку не вышли.

ГЛАВА 3, в которой ярость порождает мечты

Ведро с помоями стояло полное, и запах в подземелье казался липким и отвратительным. Удивительно то, что Берли уже привык, хотя время от времени и морщился от отвращения. Еще тревожнее было то, что его люди перестали жаловаться на судьбу и приставать к Берли с просьбами придумать что-нибудь для их освобождения. И почему-то они перестали грызться между собой, как в первые недели заключения.

Нет, они тихо сидели по своим углам или прохаживались вдоль задней стены камеры. Говорили мало. Ничего нового и полезного никому в голову не приходило. Нечем было подогнать неторопливое колесо правосудия.

Разумеется, визит пекаря Энгелберта оставался единственным светлым пятном в их серых буднях. Берли особенно раздражало то, что единственный человек в мире, которого, похоже, волновало, выживут они или умрут, был причиной их заключения.

Будь он в другом положении, возможно, признал бы, что несколько ошибся в оценке ситуации, но признание вины подходило Берли не лучше, чем корове седло. И все же, по мере того как день проходил за днем, Архелей Берли постепенно приходил к выводу, что явно перестарался, пытаясь разузнать побольше о своих соперниках в поисках Карты на Коже.

Графу-самозванцу стыд был неведом. Стремление завладеть Картой заставляло его сметать все на своем пути. Он игнорировал намеки на то, что Карта может оказаться вовсе не путеводителем за сокровищами, а чем-то более важным. Берли не оглядывался назад, никогда не подвергал сомнению свою философию, согласно которой его цели оправдывали любые средства.

Как бы там ни было, период вынужденного покоя в унылой темнице тяготил его сильнее, чем Берли мог себе представить. Он поразмыслил и пришел к выводу, что его судьба по недоразумению оказалась в руках какого-то безликого бюрократа, и повлиять на исход дела он никак не может. Для человека, привыкшего поступать только по-своему, ситуация представлялась весьма прискорбной.

Из размышлений его вывел некий звук. Он всмотрелся и заметил крысу, тащившую какую-то корку, уж где она там ее нашла, неизвестно. Почему-то крыса вывела Берли из себя. Он схватил деревянную плошку для питья и швырнул в серого воришку. Крыса даже не обернулась, она просто исчезла во влажной, гниющей стене.

— Грязная тварь, — пробормотал он.

— Босс?

Берли оглянулся. Тав смотрел на него вымученным взглядом.

— Он возвращается, босс. — Тав посмотрел на дверь камеры. За ней слышались шаги. — Вы приказали разбудить вас, когда он вернется.

Берли приподнялся на локте.

— Я не спал.

Вскоре послышался уже знакомый ржавый скрип, замок глухо щелкнул. Первым вошел надзиратель, бегло осмотрел камеру, увидел переполненное помойное ведро и переставил его к двери. Только потом жестом пригласил в камеру посетителя, закрыл дверь и запер ее. Энгелберт с простодушной улыбкой воскликнул:

— Guten Tag, meine Herren. Добрый день! Ich habe Essen für Sie.

Берлимены нехотя поднялись на ноги, когда их улыбчивый посетитель вышел на центр камеры и снял с плеча большой матерчатый мешок.

— Hier ist Brot, — Этцель, доставая большую круглую буханку темно-коричневого хлеба. — Gut und Frisch.

Пекарь сунул хлеб в руки ближайшему к нему Кону. Остальные по очереди получили свои порции; пекарь покопался в мешке и достал круги колбасы и свежий сыр. Берли со стороны наблюдал, как его люди кланялись и благодарили неуклюжего болвана немца. Смотреть на это было противно.

— Für Sie, — сказал Этцель, протягивая Берли буханку ароматного хлеба.

Берли посмотрел на него, затем на руку, сжимавшую хлеб, потом опять на дружелюбного пекаря. Следы побоев почти исчезли, раны подживали.

Берли тщательно всматривался в его лицо и не мог понять, как это может быть: булочник, похоже, не питал никакой неприязни к своим обидчикам. Стиффлбим принес им вполне достаточно еды и питья для поддержания жизни — и очень вовремя, поскольку собственные ресурсы Берли иссякли уже пару недель назад. Первый визит застал его врасплох. Но когда Энгелберт через несколько дней вернулся, Берли заподозрил нехорошее: еда будет испорчена, возможно, даже отравлена, и всем станет плохо. Берли даже призывал своих людей держаться подальше от всего, что принес пекарь, но люди хотели есть. В результате никто не заболел и не умер, и к этому разу все уже убедились, что вреда от еды не будет.

— Warum? — спросил он на своем ужасном немецком. — Почему?

— Bitte? — переспросил Этцель.

— Зачем ты это делаешь? — прорычал граф, с трудом справляясь с чужим языком. — Каждую неделю ты таскаешь нам еду. Почему?

Этцель задумчиво оглядел его с ног до головы и пожал плечами.

— А кто же еще принесет, если не я?

— Нет, — поморщился граф. — Я имею в виду, почему… то есть как, — он пытался найти нужное немецкое слово. — Zweck… Смысл какой?

— Смысл… — протянул слегка сбитый с толку Энгелберт. — Ну как же! Если я не принесу тебе еды, ты умрешь с голоду.

Берли впился взглядом в лицо своего непонятного врага. Ни малейшего следа издевки он в этом лице не заметил и нахмурился. Может быть, его немецкий не годился для передачи таких тонких материй? Тогда он зашел с другой стороны.

— Умру. И что? Какое тебе дело?

Пекарь посмотрел на него и покачал головой.

— Не понимаю.

Берли потерял терпение.

— Ты — для нас — таскаешь еду — зачем? Я хочу знать, почему ты так поступаешь?

Казалось, Энгелберт понял, о чем его спрашивали. Широкая улыбка расцвела на его все еще немного перекошенном лице.

— Так поступил бы мой Господь Иисус, — ответил он. — Как я могу делать меньше?

ГЛАВА 4, в которой решается одна из проблем

Турмс Бессмертный открыл глаза и встретил 9265-й день своего правления. Он поднялся с позолоченной кровати и теперь внимательно разглядывал кроваво-красный рассвет. Таких он еще не видел. Хотя в долгой истории его народа случались периоды войн и беспорядков, при его правлении земля Этрурии знала только мир и спокойствие. Последнее жестокое нападение латинян длилось совсем недолго, но кровь, связанная с ним, запомнится живущим надолго.

Нападение началось на рассвете и закончилось уже около полудня, — но ущерб нападавшие нанесли серьезный. Северяне-варвары разграбили и сожгли две деревни. Почти триста человек лишились своих домов; восемьдесят этрусков увели в рабство. Нападавшие бежали, но след набега протянулся широкой полосой пепла и смерти.

Среди раненых оказался и Дуглас, правнук его старого друга Артуроса и гость королевского двора. Весьма прискорбно. Останься он дома, ничего плохого с ним не случилось бы. Этрусские воины успели прибыть раньше, чем пришельцы вторглись на земли царя. Как только появились регулярные части, рейдеры стремительно отступили и убрались восвояси.

Дугласа нашли на дороге истекающим кровью. Рана оказалась серьезной. Его отнесли в гостевой дом, уложили на стол в главной комнате, а там уже за него взялись королевский врач и целители. Рану прочистили, однако кровь остановить не удалось. Пришлось прижигать. Едкий дым и запах горелого мяса наполнили комнату, но кровотечение прекратилось.

Целители уже заканчивали работу, когда снаружи поднялся шум; хлопнула дверь. В комнату ворвался спутник Дугласа — бледный юноша с большой головой и пустыми глазами. При виде обнаженного тела своего благодетеля в луже крови, парень разинул рот и издал такой звук, которого никто из присутствующих никогда не слышал от человека — звериный вопль ярости. Затем, так же быстро, как и вошел, Снайп выскочил за дверь.

Главный царский врач Ларис с некоторым облегчением вернулся к работе. По его приказу рану обильно умастили оливковым маслом, нардом и чесноком, перевязали чистыми льняными бинтами, смоченными вином и медом. Как раз когда накладывали последнюю повязку, прибыл король. Ларис знаком руки отпустил своих помощников и обратился к королю.

— Превосходнейший, для вашего гостя мы сделали все, что можно было сделать. Дальнейшее в руках Создателя.

— Такова судьба тех, кто ходит по этому миру, — заметил Термс.

— Я посижу с ним и посмотрю, как будут развиваться события, — предложил Ларис.

Термс поблагодарил врача и сказал:

— У тебя хватает другой работы. Многие ранены, присмотри лучше за ними.

Врач поклонился и поспешно вышел. Многие и вправду нуждались в его помощи. Термс стоял у стола, внимательно глядя на тело — раненый дышал спокойно. Приставив слугу наблюдать за Дугласом, король отправился в обход своих земель, чтобы оценить ущерб, нанесенный его королевству. Начал он с тех деревень, которые пострадали больше других. Он выслушал жителей, пообещал поддержку в восстановлении жилищ. Король-жрец Велатри осмотрел разоренные поля и лес, подожженный латинянами без всякого смысла. В голове короля звучал единственный вопрос: почему?

Латиняне были беспокойным, воинственным народом; такая репутация сложилась за ними на протяжении поколений. Но оба королевства уже много лет пребывали в мире, нападению ничего не предшествовало. Для ближайшего будущего это плохой знак. Необходимо уже сейчас что-то предпринять с целью предотвратить дальнейшие набеги. Значит, надо созывать совет, приносить соответствующие жертвы, и только после этого переходить к решительным действиям.

В разъездах прошел весь день. Только под вечер Турмс вернулся во дворец и ему сразу доложили, что раненый скончался.

— Умер незадолго до вашего возвращения, господин, — сообщил слуга.

Термс задумчиво кивнул.

— Он страдал перед смертью?

— Нет, господин. Он отошел в жизнь вечную с миром.

— А что насчет странного мальчика, который был с ним?

— Не могу сказать, господин мой король. Не знаю. Я видел его единственный раз, когда он вбежал в комнату. Он посмотрел на тело, закричал и убежал. Не знаю, куда. Возможно, он еще вернется.

— Посмотрим.

Термс отпустил слугу, поставил рядом с телом табурет, сел и попытался проследить повороты жизненного пути своего гостя. У короля были самые лучшие намерения в отношении правнука его друга, однако судьба предопределила иной исход для этой печальной души. Как король, он и должен был удержать Дугласа с его подручным, но как жрец не мог не задаваться вопросом, правильный ли он выбрал путь. Неужели он не выполнил свой долг перед другом? А выполнил ли он свой долг перед будущим своего народа и благополучием мира?

— Мне жаль, Артурос, — пробормотал он через некоторое время. — Наверное, я мог бы лучше позаботиться о твоем потомке. На мне долг мой, и я найду способ его погасить. — Подумав немного, он поднялся с табурета и крикнул: — Паша! Паша, иди сюда. Выслушай мои повеления!

Паша просунул в комнату свою круглую бритую голову.

— Готов служить, милорд.

— Я решил, что делать.

— Это хорошо, господин.

— Из уважения к моему дорогому другу Артуросу я похороню его родственника в собственной гробнице. Таким образом я смогу почтить память друга, а также исправлю те ошибки, которые я мог совершить в этом прискорбном деле.

— Но ваша собственная гробница, господин?.. — Обычно спокойное лицо Паши омрачилось. — Господин?..

Термс услышал явное сомнение в голосе слуги.

— Полагаешь, это поспешное решение?

— Нет, господин, как можно! Но все же… — Он опасливо указал на мертвеца. — Быть похороненным в королевской гробнице… Насколько мне известно, он даже дворянином не был.

Король помолчал, обдумывая ситуацию, затем заявил:

— Гробница будет местом моего упокоения. Новая гробница. Свой саркофаг я отдам Дугласу. А у меня будет другой, еще лучше. — Турмс улыбнулся, вполне удовлетворенный своим планом. — Будет так, как я решил.

Паша вызвал бальзамировщиков, они забрали труп и приступили к работе. Приготовленное тело отнесли на носилках к подножию царского холма. Вместе с несколькими жрецами, группой воинов и небольшой толпой любопытных король в своей алой мантии с золотым кушаком и в высокой церемониальной шапке босиком спустился по тропе. В одной руке он держал оливковую ветвь, а в другой — изогнутый нож с золотым лезвием и рукоятью из черного оникса.

Жрец в желтом принес серебряную чашу с водой, смешанной с вином, и занял место возле носилок. Турмс окунув оливковую ветвь в чашу и трижды окропил тело. Оливковую ветвь он положил на грудь трупа.

Завершив на этом ритуал Последнего Омовения, Турмс надел сандалии и занял место во главе небольшой процессии. Жрецы подняли тело и вынесли на Священную дорогу — узкий коридор, высеченный глубоко в туфе. По ней они дошли до королевской гробницы. Король золотым ножом взломал перемычку из красного раствора, закрывавшую дверь в гробницу. Использовав причудливо изогнутый инструмент, король откинул внутреннюю защелку на двери и вошел в почти пустое помещение. Здесь стоял только саркофаг из цветного алебастра, украшенный фамильными символами: лебеди, дельфины и львы. Турмс обмакнул церемониальный нож в серебряную чашу и окропил святой водой дверные косяки и перемычку, затем вошел в гробницу и повторил процедуру с каждым углом квадратной камеры. Он приказал трем воинам открыть алебастровый ящик.

Запеленатый труп уложили внутрь и снова закрыли крышку. Подняв руки на высоту плеч, Турмс произнес краткую молитву за душу усопшего.

— О Великий Господин Небес, Творец Жизни, Твои дети приходят в жизнь; самые мудрые из них поклоняются Тебе. О Бог Творения, Ты даешь жизнь низкому и высокому, и те, кто понимает Твои благодеяния, радуются Твоему присутствию. Только Ты, Господи, даешь свет и тепло обитающим в Доме Жизни.

— Сегодня мы победили врага с Твоим именем. Колесница латинян сломана, копья затупились, мечи так и остались в ножнах. Захватчики уничтожены, а те, кто уцелел, бежали.

Славься, Великий Могущественный, Хранитель Народа, даруй нам божественную защиту, ибо мы — Твои последователи, мы молимся в Твоих храмах.

Слава тебе, Премудрый, Вселенский ваятель, творящий жизнь. Славься, Верховный и Вечный, Создатель Времени, Правитель всего, что есть и что еще будет. Мы склоняемся пред Тобой и просим благословения. А еще просим принять Тебя душу Дугласа. Вот он стоит перед Тобой и ждет твоего решения.

Царь Истины, Творец Вечности, Князь вечной славы и Повелитель всех богов, Ты даешь жизнь и отбираешь ее. Благословенно имя Твое во веки веков. Так говорит Турмс Бессмертный, оправданный и вечный, по Твоей воле правитель Велатри и Верховный Жрец Народа.

Церемония завершилась, король со свитой покинули гробницу, но дверь закрывать не стали. Дверные косяки выкрасили в синий цвет, а вход в погребальную камеру украсили гирляндами. По традиции теперь гробница останется открытой на протяжении трех дней, чтобы скорбящие могли оставить подарки — еду и питье для умершего и его семьи.

Выполнив свои обязательства, Турмс во главе группа жрецов, придворных и наемных скорбящих ушли, оставив двоих молодых воинов охранять могилу. Выйдя на дорогу к дворцу, король отправил остальных вперед, чтобы подумать наедине. Его мысли обратились к долгой дружбе с Артуросом и странным событиям, связанным с прибытием и смертью его правнука. Ему виделась здесь тайна, в которой он пока не разобрался. Не хватало знака или слова, способных осветить тьму, стоявшую за спиной Дугласа.

У его друга Артуроса был сын Бенедикт, которого Турмс хорошо знал — он ведь способствовал рождению этого ребенка, когда другие врачи отказались спасти мать и младенца. И Артурос, и его сын были хорошими, честными людьми; Дуглас был совсем не таков. Этот алчный человек не унаследовал ни одной добродетели своих предков. Турмс принял его при дворе из уважения к старому другу, и чтобы почтить память о тех годах. У него не было никаких обязательств перед покойным.

С этими мыслями Турмс Бессмертный готов был повернуть к своему дворцу на вершине холма. Он уже почти пошел в ту строну, но остановился, заметив нечто необычное в тени кипариса в начале тропы. Всегда чуткий к предзнаменованиям и обладающий острым зрением истинного провидца, Турмс так и не сделал первого шага.

Положив руки на колени, король наклонился и разглядел крошечного птенца — лысого, еще мокрого. Видно, он только что выпал из гнезда где-то на верхних ветвях. Кое-где к коже прилипли остатки скорлупы. Термс какое-то время рассматривал несчастное существо, затем поднял глаза к небу и вздохнул с благодарностью за то, что ему был дарован знак, который он искал. Теперь оставалось понять его смысл.

Птица вылупилась не вовремя; на дворе конец лета, прочие птицы давно оперились и встали на крыло. Крошечное создание опоздало родиться. Уже одно это облекало его на смерть. Оно так и не успело сделать хотя бы один вдох. Природа постановила, что он не должен жить. Такое случалось иногда, Турмс не мог этого не знать. Если у пернатых родителей не задалось с первым выводком, они будут пытаться воспитать второй, но птенцы почти всегда рождаются слишком поздно и не успевают вырасти достаточно сильными, чтобы пережить предстоящую зиму. В таких случаях смерть — это милосердие. Выпавшее из гнезда существо лежало в самом начале королевской дороги, той, что вела к дому Турмса. Следовательно, знак касался и самого короля. Это была еще одна смерть, которую следовало принять.

Король кивнул своим мыслям, отнес маленький трупик на обочину дороги и острым камнем выкопал неглубокую могилу. Поместил птенца в ямку, засыпал землей и положил на крошечный холмик камень. Он распрямил спину и уже готов был продолжать путь к дворцу, когда перед ним открылось полное значение явленного знака.

Это было предзнаменование, данное в ответ на тайну, раскрытую Артуросом и Дугласом. Теперь он видел совершенно отчетливо — перед его внутренним взором выстроились на дороге времени все участники событий, включая его самого. Он снова увидел прибытие Артуроса, вспомнил тяжелую беременность Сяньли, и то, как он помог спасти жизни матери и ребенка. Целители отказались от них. Он вспомнил первый вздох Бенедикта, услышал, как ребенок впервые заплакал.

Вот! В точности как крошечный птенец, выпавший из гнезда. Бенедикт не должен был появляться на свет.

Теперь Термс это понимал. Он привык к тому, что любое вмешательство в ход вещей ради спасения жизни оправдано, но тогда его действия дали начало череде событий, которые не должны были случиться вообще. Небеса в своей бесконечной мудрости постановили, что данная конкретная жизнь, и все, что с ней произойдет в дальнейшем, просто не должно существовать. Турмс, король-жрец Велатри, не разумея причин и следствий, решил иначе.

И тогда Небеса вмешались, чтобы восстановить порядок. Для этого потребовалась смерть Дугласа. От внимания Турмса не ускользнуло и то, что все закончилось там, где начиналось. Он со смирением принял урок. Ему еще раз напомнили, насколько неисповедимы пути Божии.

Турмс покачал головой, удивляясь замысловатому устройству Небес. Человеку не понять. В лучшем случае он мог проследить одну-две нити гобелена, на котором выткана вся картина космоса.

Глубина событий настолько велика, что Турмсу еще предстоит раскрывать их смысл в ближайшие дни. А ведь это не единственные события, в которых принял участие его друг Артурос. Эти события не должны были произойти.

Но это была уже сфера ответственности других людей. У Турмса хватало своих забот, и все они так или иначе связаны с похоронами. Во всей Этрурии начался сезон печали, траура и глубоких раздумий.

ГЛАВА 5. Пункт назначения

Леди Хейвен Фейт, конечно, слышала о Константинополе. Ни один студент, изучающий латынь или историю, не миновал упоминаний о легендарном городе на берегах Босфора. Вот и образование Хейвен, хотя и бессистемное, все же содержало пару фрагментов об истоках большей части западной истории. Однако даже в самых смелых полётах фантазии она не представляла, что побывает в этом великом городе, и лично не увидит сияющие золотом в свете раннего утра огромные купола собора Святой Софии. Однако жизнь складывается причудливее, чем может представить любой мечтатель, и вот вам, пожалуйста: великий храм императора Юстиниана, поэма в камне, величественный хвалебный псалом, который будет звучать веками, гордо возвышаясь на холме, над сверкающими серебром просторами голубого Мраморного моря.

Хейвен не могла насмотреться, волны благодарности судьбе прокатывались по ее обнаженным нервам. Вся она была устремлена вовне и только вовне.

— О, Джайлз, — сказала она, слегка запыхавшись, — ты когда-нибудь видел что-нибудь столь прекрасное?

— Никогда, — Джайлз помотал головой. — Очень большой город. Размером, должно быть, с три Лондона.

— Мог бы быть и поменьше, — капризно вздохнула Хейвен.

Для нее путь из степей в Константинополь запомнился сочетанием усталости, отупляющей скуки — то есть всего того, что никак не способно доставить путешественнику удовольствия. Монотонность скрашивали разве что наблюдения за чужой культурой, текущей рядом с ней и оседавшей в ней.

Оказавшись между враждующими армиями, она и Джайлз попали в плен и привлекли внимание правителя нападавших. Эти воины называли себя булгарами. Правитель решил — это, скорее всего, был его каприз, — что двое иностранцев будут сопровождать его — в качестве рабов, домашних питомцев, военнопленных? Кто знал? Но в любом случае, по мнению Хейвен, к королевской собственности могли бы относиться и с большим уважением. По крайней мере, царь или король, пленивший их, оказался образованным христианином, а не жестоким степным хамом.

Сами булгары представлялись ей во многих отношениях расой противоречивой. Способные на проявления героизма, не лишенные доброты и щедрости, они в то же время могли проявлять кровожадность и жестокость даже по отношению к близким. Они любили бахвалиться честностью, но сплошь и рядом оказывались ненадежными партнерами. Воин мог клясться собственной кровью и костями, уверяя в преданности своим товарищам, но бежать с поля боя, как только битва начнет оборачиваться неприятной стороной. И наоборот, они могли сражаться до последнего вздоха, хотя никакой надежды на победу уже не оставалось.

В целом это были умные, но не хвастливые, легкого нрава люди, весьма непритязательные по части удовольствий и вкусов; нетребовательные и способные обходиться малым. Им нравились разговоры о богатствах, они гордились своей племенной общностью. Не отличающиеся высоким ростом, они обладали большой физической силой, и, возможно, от этого считали, что лучше прочих разбираются в любых обстоятельствах. Хейвен представлялось, что других таких настолько противоречивых людей ей видеть не приходилось.

Приглядевшись к ним поближе, Хейвен обнаружила, что их пленители — люди глубоко верующие, христиане, послушные сыновья и дочери Матери-Церкви, способные ставить вопросы веры во главу угла, во всяком случае выше мелких личных интересов. А еще они демонстрировали подобострастную привязанность своему предводителю. Царь Симеон отличался от своих людей большей утонченностью, к счастью, это проявлялось в его обращении со своими гостями. Царь предоставил им место в своей свите, поручил личному камердинеру присматривать за их нуждами; подарил новую одежду — длинные мантии, к которым прилагался кушак-пояс, и мягкие кожаные сапоги; он приказал обеспечить их едой и предметами первой необходимости, не забыл и наставника, обучавшего пришельцев языку и культуре народа.

Царь интересовался их благополучием. По манерам Симеон был истинным дворянином. Кроме того, как быстро поняла Хейвен, он был небесталанным политиком, ведущим сложную игру. Уже одно то, что он привел свой народ к самым воротам Константинополя, говорило о многом. Теперь он готовился предложить императору условия мирного договора.

Все это и многое другое Хейвен почерпнула во время долгого пути от пустынных областей Истрии до Константинополя. Подобно сборщику шерсти, собирающему то, что овцы оставили, продираясь через заросли ежевики, Хейвен собирала любые крохи информации по пути. Основным источником сведений стал для нее царский камергер Георгий, питавший слабость к лагерным сплетням. Но самым надежным источником был главный советник царя, лысый человек по имени Петар, говоривший на латыни и греческом, а также на булгарском и, по-видимому, знавший еще несколько языков. При царе Симеоне состояло также несколько священников, суровых людей с длинными черными бородами и в тяжелых черных одеждах. Может, они были бы и непрочь поучаствовать в ее образовании, да толку от них не было, поскольку говорили они только по-гречески, а Хейвен едва владела базовыми навыками в латыни.

Ее наставники были очень разными людьми. Из Георгия бил постоянный фонтан, из Петара приходилось тащить информацию клещами. Георгий не нуждался в слушателях, Петар ценил каждое слово так, будто слова являлись его собственностью, и расставаться с ними было не легче, чем с деньгами. Каждый крохотный кусочек информации перед выдачей взвешивался и анализировался, как золотая монета — ровно столько и не больше, — и Хейвен вскоре поняла, что лучше довольствоваться тем, что дают.

С Джайлзом она непременно делилась полученными сведениями. Время обсудить происходящее у них было, армия двигалась неторопливо. Хейвен начала преподавать Джайлзу основы латыни — в пределах собственных знаний, разумеется. Джайлз смастерил ей широкополую шляпу от солнца из камышовых листьев, раздобыл бурдюк для воды, и каждое утро наполнял его заново.

Их обоих очень занимало положение, в котором они оказались. В разговорах то и дело возникала тема возвращения домой, однако без карты или какого-нибудь другого руководства к действию сделать они ничего не могли. За все время пути ни разу никто из них не испытал признаков близкой лей-линии — легкого покалывания на коже.

Однако знания об обстановке постепенно накапливались. Они узнали, что булгары находились в состоянии войны с народом ромеев. Хейвен долго пыталась сообразить, кто бы это мог быть, и в конце концов решила, что речь идет о византийцах. Конфликт между двумя народами тлел на протяжении поколений, время от времени перерастая в жестокие стычки. Видимо, император, или басилевс, неосмотрительно подтолкнул хищных гуннов к набегу на булгарские земли. Впрочем, гуннам подсказки и не требовались, они сами искали новые торговые пути. Так что безрассудное вторжение состоялось, царь Симеон не только разгромил нападавших, но и довел свои войска до стен Константинополя. Здесь они и расположились.

Уже на памяти Хейвен и Джайлза в Восточной империи произошло несколько переворотов; кончилось тем, что император Лев капитулировал еще когда Симеон только приближался к городу. Чтобы свести к минимуму грабежи, Лев послал почетный конвой, чтобы сопроводить Симеона в столицу. Так что бои даже не начались; боевых слонов отправили домой вместе с большой частью конных лучников, и последние сто миль до городских стен армия шла в компании византийских солдат. Теперь, стоя на вершине холма к северу от города, они вместе с другими ждали встречи с личной гвардией императора.

— Думаете, нам позволят войти в город? — вслух подумал Джайлз.

— Надеюсь, — ответила Хейвен, не отрывая глаз от великолепного зрелища перед ней. Город манил ее к себе, как манит оазис путника в пустыне, и Хейвен знала, что не успокоится, пока не напьется досыта.

— Вот они, — сказал Джайлз. Хейвен посмотрела туда, куда он показывал. Внизу, по мощеной дороге, двигался отряд блестящих воинов. Вскоре они услышали ритмичный топот марширующих людей. Двое всадников сопровождали передовой отряд. Они поскакали вперед, чтобы доложить о своем прибытии.

Задачей передового отряда было провести царя Симеона к месту переговоров. Император Лев со своими советниками должен был выслушать условия и добиться мирной сдачи города.

— А потом что? — спросила Хейвен у Петара, пока они смотрели за четкими перестроениями телохранителей царя Симеона перед последним походом во дворец.

— Император согласится на условия нашего благословенного царя, — ответил главный советник.

— Вы так в этом уверены?

— Завтра взойдет солнце. В этом я уверен. А император согласится на наши условия. В этом я тоже уверен. — Советник развернулся и начал спускать с холма.

Джайлз подождал, пока Петар не отойдет подальше, и жадно спросил:

— Что он сказал?

— Сказал, что император примет условия Симеона.

— А потом?

— Он сказал, что завтра взойдет солнце.

Джайлз нахмурился.

— Что он имел в виду?

— Подождем. Увидим.

Ждать пришлось три дня. Три дня и три ночи булгарское воинство стояло в пределах видимости городских стен. Сначала Хейвен радовалась: после долгого безостановочного пути стоять на месте казалось роскошью. Они с Джайлзом сидели у себя в палатке, бродили по лагерю, помогая с мелкими домашними делами. Немедленно вокруг собиралась стайка булгарских детей, привлеченных рыжими волосам и бледной кожей Хейвен. Внушительный рост Джайлза вызывал громкий смех. Однако эти простые удовольствия скоро приелись. Как-то обидно было стоять совсем рядом с великолепным городом, не входя в него. Время от времени появлялся всадник с посланием от короля, тут же возникали самые нелепые слухи. Впрочем, в отсутствии новой информации слухи умирали так же быстро, как и возникали. На четвертый день около полудня городские ворота открылись, и появилась процессия. Впереди, в окружении священников и музыкантов, на троне восседал царь. Трон несли на плечах нубийские рабы. Сопровождали царя воины императора.

Отовсюду сбегался народ. Все хотели услышать слова царя. Люди толкались, пытаясь занять местечко получше. Взревела труба. Люди затихли. Симеон встал, поднял руки и внятно крикнул:

— Бог и Святые Угодники даровали нам победу, к которой мы так стремились. Император Византии признал право наших народов жить в мире на своих землях.

Царь подождал, пока его слова переведут на разные диалекты его народа, поскольку на латыни говорили далеко не все его подданные. Хейвен перевела слова царя Джайлзу. Тот одобрительно кивнул.

— Значит, Петар прав, — заметил он. — Царь получил все, что хотел.

Симеон заговорил снова.

— Завтра в честь подписания договора состоится праздник. Сегодняшний день проведем в молитве и подготовке к завтрашним увеселениям. — Он сделал паузу и, позволив себе широкую улыбку, заявил: — Это великий день в истории нашего народа. Я приглашаю всех принять участие в нашем триумфе, который вы заслужили вашей кровью и вашими жертвами.

После этого вождь говорил что-то еще — о подготовке к празднованию, — но Джайлзу хотелось поскорее услышать, о чем шла речь.

— Будет праздник в честь победы, — сказала Хейвен. — У нас есть день на подготовку.

— Да я и так готов, — сказал Джайлз. — Истина в том, миледи, что мне страсть как хочется войти в город. Издали я уже насмотрелся за эти четыре дня.

— Терпение, мистер Стэндфаст, твои мучения завтра закончатся.

Через пару часов из города начали прибывать первые повозки — длинная вереница запряженных мулами телег, каждая из которых была доверху набита товарами и припасами: громоздкие вязанки дров и корзины с углем, огромные котлы, железные треножники, вертелы и другие кухонные принадлежности; мешки с мукой и корзины с продуктами для праздника, их сопровождали бригады поваров, пекарей и помощников. В центре лагеря расчистили место для большого навеса, служившего импровизированной кухней. Разложили множество костров. Потом пошли телеги с пивом в деревянных бочках и вином в огромных амфорах; подъезжали все новые фургоны с длинными, похожими на корыта емкостями со свежей водой. Вода предназначалась не для питья, а для купания — чтобы каждый мог помыться и привести себя в надлежащий вид к празднику. Наконец, в загоны на окраине лагеря пригнали волов, коз и овец — мясо к празднику.

Императорские повара и пекари тотчас же принялись за работу. Булгарские дети, как зачарованные, следили за тем, как строили печи, копали ямы для костров, устанавливали треножники и вертела для жарки мяса. Царские священники бродили по лагерю, звонили в колокола, призывая людей к благодарственной службе. Хейвен и Джайлз вместе с остальными потянулись на поле сразу за последним рядом палаток. Там воздвигли походный алтарь.

Для армии на марше церковные службы на открытом воздухе были обычным делом. Хейвен быстро к ним привыкла. Она многого не понимала — служба велась на греческом языке — но пение от этого не становилось менее проникновенным. Голоса поющих поднимались и опускались в такт, переплетаясь и смешиваясь, и ее сердце взлетало и падало вместе с ними, иногда заставляя почти задыхаться от непонятной тоски. Она старалась постичь то, что ее мучает, но ей не удавалось, зато сами попытки понимания приносили удовлетворение, как будто какое-то вознаграждение они все же давали.

Но сегодня на закате в дыму от костров служба не захватила ее. Когда, наконец, все закончилось, они с Джайлзом вернулись в центр лагеря и остановились понаблюдать за поварами.

— Они замечательно работают, — сказал Джайлз. — Да только с чего бы им тут стараться? Видно, пир решили устроить здесь, а не в городе.

— Да. Наверное, так, — согласилась Хейвен, наблюдая за слаженной деятельностью поваров. — Бедный Джайлз, если бы от меня зависело…

— Да ладно, — пробормотал он разочарованным тоном. — Что я, других городов не видел?

Они направились к своим палаткам и тут их перехватил один из слуг хана в желтой одежде.

— Идите за мной, — коротко распорядился он.

Хейвен знала, что в таких случаях лучше ни о чем не спрашивать, поэтому просто пошла за слугой к королевскому шатру.

— Ждите здесь, — сказал он, исчезая внутри шатра. Впрочем, совсем ненадолго. Очень скоро он появился с двумя свертками ткани: белым и красным. — Ваша праздничная одежда, — сказал он, передавая Джайлзу белый сверток, а Хейвен — красный. — Надеть на праздник.

Хейвен поблагодарила и спросила:

— Мы будем вместе с ханом?

— Вы будете в его свите. — Слуга критически оглядел их с ног до головы, а затем сказал: — Советую помыться. Потом одевайтесь и возвращайтесь сюда.

Джайлз вопросительно посмотрел на Хейвен.

— Он сказал, чтобы мы помылись и переоделись, — пояснила она, указывая на свертки. — Почему-то это надо сделать сейчас.

Они разошлись по своим палаткам, помылись и надели выданную одежду. Джайлзу достался халат из тонкого льна, конечно, лучше, чем тот шерстяной, который он носил до этого; Хейвен получила шелковое прекрасно сшитое платье. К обоим предметам одежды полагались богато вышитые пояса, а также новые туфли из войлока, расшитые бисером. В таком виде они и вернулись к царскому шатру. Хейвен пока не понимала, какова будет их роль.

Возле шатра их уже поджидал главный советник царя с кислым выражением лица. Он быстро осмотрел их, поправил пояса и объявил, что они готовы.

— А к чему готовы, Петар?

— К пиру, — ответил он. — Ждите здесь.

— Но пир назначен на завтра, — удивилась Хейвен, — нам что, целый день здесь стоять?

— Завтра пир для всех остальных, — ответил Петар. В этот момент полог шатра откинулся, и наружу вылез огромный телохранитель царя, облаченный в заново отполированную кольчугу и с длинную пикой, перевязанной вымпелами. Воин посмотрел на Петара, покряхтел и отошел в сторону. Из шатра вышел сам царь Симеон.

Полуденное солнце с радостью разбежалось по шелкам и атласам царских одежд. Хотя одет царь был как раз довольно просто: простая туника и штаны — обычный наряд булгарского всадника, — безупречного пурпурного цвета, подпоясанные красивым поясом из золотой парчи. Поверх туники царь накинул плащ без рукавов, сотканный сплошь из золотых нитей. Плащ блестел и переливался, словно по нему непрерывно бежала вода. На голове царя был укреплен обруч, украшенный рубинами и жемчугом, на ногах — сапоги из мягкой черной кожи, усыпанные черным жемчугом и крошечными золотыми бусинами. В руке царь держал тонкий жезл, увенчанный кованым орлом с распростертыми крыльями. За ним важно выступали телохранители в ярко-оранжевых туниках и высоких фетровых шляпах. Слуги заняли позиции возле балдахина из голубого шелка. Шестами служили длинные копья, украшенные вымпелами.

Как только балдахин подняли, царь Симеон ударил жезлом о землю, и процессия тронулась. По жесту Петара Хейвен и Джайлз зашагали рядом с главным советником. Они прошли через весь лагерь; люди выбегали посмотреть на предводителя, заключившего очередной удачный договор. На окраине лагеря ждали конные воины, построенные в шеренгу, в арьергарде обосновались барабанщики. Их музыка легко перекрывала все прочие звуки, так что казалось, будто король входит в город под раскаты грома.

— Кажется, нам все-таки повезет увидеть город, — предположил Джайлз, наклоняясь поближе, чтобы его было расслышать за грохотом барабанов.

Хейвен пожала ему руку.

— Я не удивлюсь, если мы даже увидим самого императора!

ГЛАВА 6, в которой скрипят колеса правосудия

Рудольф, король Богемии и Венгрии, эрцгерцог Австрии и император Священной Римской империи, нетерпеливо постукивал длинными пальцами по подлокотникам своего любимого трона. Он ждал начала дневного сражения. Наступающие войска дневных забот двинули вперед пока только министра внутренних дел, осторожно ступавшего по натертому полу зала для аудиенций. Министр был бледнее собственной тени и обладал настолько скромными манерами, что обычно его просто не замечали.

— Что у нас сегодня, Кноблаух? А? Что это за бумаги ты притащил? — Рудольф нахмурился, придав лицу выражение царственного неудовольствия. Он и так прождал целых пять минут лишних! При таких темпах они и до полудня не закончат с делами. — Говорите, министр! Умоляю. И побыстрее!

— Ваше величество, — степенно ответил герр Кноблаух, низко кланяясь, — до нашего сведения дошло, что в тюрьме пребывает человек, утверждающий, что является другом двора.

— Что, в самом деле? — император состроил капризную гримасу. — По мне, так половину этого самого двора давно надо бы посадить в тюрьму!

— Вы, безусловно правы, мой король, — плавно произнес министр. — Так вот, этот человек требует, чтобы его освободили вашим именем.

— Экая наглость! — поморщился Рудольф. — И кто же этот смельчак?

Министр взглянул на свои записи.

— Судя по всему, он иностранец, сир, — некий английский джентльмен по имени Берли, лорд Архелей Берли, граф Сазерленд или что-то вроде того.

— Гм, дворянин?

— По крайней мере, он так утверждает. Вы его знаете, Ваше Величество?

— Берли? Берли? — Рудольф рылся в памяти. — Нет, не помню такого негодяя.

Скромный министр еще раз сверился с записями и сказал:

— Там еще упоминалось имя лорда-верховного алхимика Базальгетта.

— А-а! — воскликнул Рудольф, — Базальгетт — это другое дело. И чего мы ждем? Немедленно вызовите Базальгетта, и покончим, наконец, с этим делом, а то весь день прокопаемся!

— Сию минуту, Ваше Величество. — Министр Кноблаух поклонился и вылетел за дверь.

Императору пришлось опять ждать, пока главного алхимика добудут из его святилища и доставят в зал для аудиенций. Впрочем, ждал он недолго. Облаченная в темно-зеленый бархат фигура буквально ворвалась в зал, высокая синяя шляпа лорда-алхимика была сдвинута набок, а золоченый пояс завязывали явно в спешке. У подножия трона он остановился и поклонился, стараясь отдышаться.

— Мой король! Простите, что заставил вас ждать.

— Да, да. — Рудольф отмахнулся от извинений. — К делу! Что вам известно о человеке по имени Берли, судя по всему, иностранце, которого наш мировой судья упек в тюрьму?

— Впервые слышу об этом, сир, — ответил Базальгетт. — Но имя человека мне известно. Так в чем суть вопроса?

Император ткнул пальцем в своего министра, скромно стоявшего у дверей.

— Скажи ему, Кноблаух.

— Человек по имени Берли арестован и заключен в тюрьму Ратхаус, — ответил министр. — Требует освобождения именем императора.

Базальгетт взъерошил и без того кустистые брови.

— А в чем суть его преступления, господин Кноблаух?

— Драка и причинение тяжких телесных повреждений, — министр искоса заглянул в свои записи, — путем нападения и избиения.

— Обвинение серьезное, — вздохнул алхимик.

— Так вам известен этот злодей? — спросил император.

— Да, Ваше Величество. С вашего позволения, государь, осмелюсь предположить, что он известен и Вашему Величеству. Вы встречались с ним раз или два, когда он приезжал в Прагу по делам.

Глаза Рудольфа подозрительно сузились.

— По каким таким делам?

Базальгетт невозмутимо смотрел на своего покровителя.

— Он заказывал такие маленькие устройства, сир. — Алхимик неопределенно пошевелил испачканными чернилами пальцами. — Латунный корпус… размером примерно с лебединое яйцо… — Император нахмурился, и алхимик замолчал, а потом тихо добавил: — По-моему, для астральных путешествий?

— Как для астральных путешествий? — вскричал король. — А мы ничего об этом не знаем? — Он перевел взгляд на своего министра внутренних дел. — Или знаем, Кноблаух?

— Нет, сир, — заверил министр. — Мы ничего об этом не знаем.

— Н-но, сир, — пробормотал Базальгетт, — ведь именно с вашего одобрения мы изготовили эти устройства для экспериментов лорда Берли. Теневые лампы, кажется, их называют — по крайней мере, мне так сказали.

— Теневые лампы, — фыркнул Рудольф. — Смешное название.

— Верно, Ваше Величество. Мы были уверены, что этот проект пользуется высочайшей поддержкой Вашего Величества.

— Да? И кто это вам сказал?

Базальгетт понял, что пошел не тем путем.

— Граф заверил меня, что Ваше Величество желает сохранить это предприятие в секрете, чтобы другие, так сказать, нас не обогнали. — Базальгетт протянул руку вперед умоляющим жестом. — Мы были уверены в вашей полной поддержке в этом вопросе.

— Он солгал тебе, Базальгетт. Он врал! — голос императора разнесся по всему залу. — Негодяй солгал!

Лорд Верховный Алхимик покаянно склонил голову.

— Да, сир, сейчас я это понял. Подлый злодей самым бессердечным образом использовал нас. — Он вскинулся и развернулся к министру внутренних дел. — Так ты говоришь, он сидит? За нападение и избиение?

— Драка, — напомнил Кноблаух. — Не забудьте о драке.

— Не забуду, не беспокойтесь. И на кого напал этот Берли? Кого избил?

Министр сверился с бумагой, его губы бесшумно шевелились.

— Жертвой жестокого и злобного нападения стал достойный гражданин по имени Энгелберт Стиффлбим.

— Мы же не знаем этого человека, не так ли? — неуверенно спросил Рудольф.

— Прошу прощения у Вашего Величества, — смиренно проговорил Базальгетт, — но вам этот человек известен, даже хорошо известен. Он пекарь, владелец кафе «Гранд Империал» на Старой площади. Вы предоставили ему королевский ордер на поставку штруделя к королевскому столу.

— А-а, пекарь, божественно выпекающий штрудель! — воскликнул Рудольф. — Чего вы все говорите загадками?! Конечно! Мы знаем герра Стиффлбима, отлично знаем его штрудель и очень ценим его кофе. Этот человек — настоящий ангел духовки.

— Это так, сир, — потеплевшим голосом согласился Базальгетт.

— Господин Кноблаух, нам необходимо как можно скорее получить немного Великого Имперского штруделя от Стиффлбима! Позаботьтесь об этом.

Министр низко поклонился.

— Будет сделано, сир.

— Так он пострадал, Ваше Величество? Я имею в виду пекаря — он сильно пострадал во время нападения? — спросил Базальгетт. — Было бы очень обидно, если бы побои помешали ему выполнять свои обязанности.

Рудольф II посмотрел на своего министра. Министр явно ожидал вопроса.

— Тяжесть травм герра Стиффлбима не уточняется, сир. — Он заглянул в свои записи. — Могу сказать только, что герр Арностови, пользующийся некоторой известностью и хорошей репутацией в городе — застал этого Берли на месте преступления и вызвал стражу. — Он еще раз заглянул в записи и добавил: — — Графа и его людей задержали у нижних ворот, они пытались бежать из города, чтобы избежать наказания за свои преступления.

— Люди? — переспросил император. — Так с ним были люди?

— Так, сир. С Берли было четверо мужчин.

— Это уже банда, — пробормотал император. Он подумал и гневно выпрямился на троне. — Мы не будем терпеть такого безобразия! Нас обманули, наша добрая воля подверглась издевательствам…

— Наше доверие обмануто, — подсказал Базальгетт.

— Именно! Наше императорское доверие попрано злым и лживым преступником, — голос Рудольфа набирал силу. — Отвратительное преступление совершено против ценного и уважаемого члена нашего сообщества и друга двора. Этот варварский акт не останется без внимания. — Он поднял длинный палец. — Преступление будет наказано.

— Мудрое решение, сир, — подтвердил Базальгетт, довольный тем, что о его участии как-то забылось.

Его императорское величество откинулся на троне. В общем, утренняя работа прошла удачно. Пожалуй, до конца дня со служебными обязанностями покончено. Заметив, что больше к этому вопросу обращаться не собираются, лорд Верховный Алхимик попросил разрешения вернуться к своим экспериментам.

— Да, да, можете идти. Мы вам благодарны, — сказал ему Рудольф, затем оглянулся на своего министра. — Что еще, Кноблаух?

Министр помахал в воздухе документом, с которым пришел.

— Каково будет решение Вашего Величества?

— Решение? Какое еще решение? — Рудольф поднялся с трона и направился к двери.

— Ну как же, Ваше Величество? Мировой судья Рихтер требует ответа. Что мне ему передать?

— Передайте мировому судье Рихтеру, что негодяй Берли может оставаться в тюрьме, пока не сгниет.

ГЛАВА 7. Тупик только кажется тупиком

Вильгельмина быстро сошла с ухабистой дороги в тень. Она отметила место, где начинался длинный подъем. Не поднимаясь, она двинулась вперед, перепрыгнула заполненную водой канаву, продралась через живую изгородь из ежевики и боярышника к ячменному полю на другой стороне.

С каждой пройденной милей росло ощущение, что за ней следят с тех самых пор, как утром она покинула таверну «Лиса и гуси». Здесь, на виду Черной Хмари, это впечатление усилилось настолько, что не обращать на него внимания было уже нельзя. Пристроившись в нише живой изгороди, она решила понаблюдать за дорогой, чтобы выяснить, наконец, кого она так интересует.

День был сухой, немного ветреный, и у нее оставалось достаточно времени до активизации лей-линии — портал на вершине холма заработает не раньше заката. А до этого момента лучше переждать в укрытии, посидеть и подумать. Нестабильность лей-линий — это сущий кошмар! Обычная реальность становилась непредсказуемой, да и самим поверенным линиям уже нельзя доверять. С каждой неудачной попыткой надежда на встречу с Китом и Касс уменьшалась.

После того как она покинула Дамаск, простой прыжок в Прагу неожиданно превратился в серию случайных перемещений. И каждый прыжок вел в неизвестность. К Праге она так и не приблизилась, но по крайней мере это место она знала. Только этот факт и удерживал ее от отчаяния.

Насколько проще было бы с теневой лампой, — подумала она. — А теперь как в старые добрые времена. Забавно, как быстро она привыкла к маленькому прибору. Без лампы попасть туда, куда нужно, все равно что стрелять по движущейся мишени и попасть прямо в яблочко… с завязанными глазами.

Она все еще горевала об утрате такой нужной штуковины, когда на дороге послышались голоса. Мина осторожно выглянула. Трое шли к подножию холма. Одного взгляда оказалось достаточно, чтобы узнать людей: длинные черные плащи и угрожающий вид троицы не оставляли сомнений. А даже если бы она и сомневалась, здоровенный первобытный кот при них рассеял все сомнения.

— Берлимены! — пробормотала про себя Вильгельмина. — До чего же некстати!

И что теперь? Бегать от них — пустая затея. Идти при них на холм — еще глупее. Верхняя часть Черной Хмари плоская как стол. Кроме трех дубов укрыться негде. Стоит ей обнаружить себя, и она — труп. Бэби не промахнется.

Она отползла в тень и затаилась, ожидая, когда берлимены пройдут. Уж лучше пусть она наблюдает за ними, чем они за ней, по крайней мере, не придется то и дело озираться. Их было только трое. Голоса становились громче. Мина вжалась в землю. Люди на дороге тоже остановились. В чем дело? Пещерный кот уловил ее запах? По голосам было понятно, что берлимены спорят, но о чем? После некоторой паузы троица вместе со львом двинулась дальше. Голоса затихали. Когда они затихли совсем, Мина прокралась обратно к краю дороги.

Только два берлимена… и лев. А где третий? Она повернулась и краем глаза успела заметить черный плащ, исчезающий за вершиной холма. Похоже, он старался отрезать ей дорогу и не дать вернуться в город.

— М-да… Становится всё интереснее, — фыркнула Мина. — А то мне больше беспокоиться не о чем. — Она временно отбросила эту мысль и пошла вдоль живой изгороди, надеясь обойти холм и подойти, так сказать, к задней двери. Проселочная дорога вела мимо южной стороны земляного вала; она подойдет с северо-запада, оставаясь незамеченной.

Пробираясь вдоль живой изгороди, она достигла древнего кургана как раз, когда солнце коснулось линии деревьев на западе. На берегу одного из чистых ручейков Мина сняла рюкзак, съела горсть орехов, немного сушеной говядины и напилась. Затем, сняв ботинки и носки, она опустила ноги в воду и откинулась на руки, наблюдая за темным холмом, возвышавшимся перед ней.

Воздух вокруг Черной Хмари казался таким же старым, как дубы на вершине. Посреди буколической сельской местности холм казался инородным телом, всплывшим со дна времен. Неудивительно, что местные жители относились к нему с суеверным трепетом, а необычная коническая форма кургана породила множество странных историй: о часах, спешащих или отстающих, о животных, категорически отказывающихся пастись на склонах холма, о тревожных снах, возникающих ни с того, ни с сего бурях, о людях, исчезающих на холме.

Впрочем, последнее как раз было правдой, так действительно случалось. Более того, Вильгельмина как раз и рассчитывала на повторение этого эффекта. И компания ей была совсем не нужна. Лей-путешествие и без того непростая вещь, а тут еще берлимены… Ей нужно в Прагу, там ждут Кит и Касс. Как бы не была сложна задача, она должна попасть туда. От этого зависела судьба всего того, что ей дорого.

Об этом она и размышляла, пока солнце не начало опускаться за горизонт. В полях блеяли овцы, лаяла собака. Фермер сгонял стадо, чтобы увести животных на ночлег. Время пришло. Натянув носки и ботинки, Мина отправилась на холм.

Она старалась двигаться как можно более незаметно. На полпути ей попалась тропа, спиралью обвивавшая холм. Она пересекла тропу и пошла напрямик, но уже возле вершины остановилась, легла в траву и остаток пути проделала ползком. В очередной раз подняв голову, она убедилась, что перед ней только плоская вершина. Ловили последние лучи заходящего солнца корявые, узловатые Тролли. Она долго смотрела на древние дубы, но не заметила никаких признаков движения ни вокруг стволов, ни среди спутанных корней. Она даже вгляделась в густые ветви, но если там и были люди Берли, то они хорошо спрятались.

«А ведь могли и уйти, — подумала она. — И скатертью дорога». — Но уверенности не было, они ведь могут сидеть за краем холма и ждать. Вот! Она права. С первыми звездами появился первый берлимен. Он вышел из-за ствола Тролля и побрел через вершину. Почти сразу Мина ощутила знакомое покалывание на коже, — лей-линия пробудилась. Портал открылся, и люди Берли были готовы им воспользоваться.

Она наблюдала, как бандит подошел к центру кургана, на мгновение остановился, затем продолжил движение по внешнему краю плато. Сначала она не могла понять, что он делает, но, понаблюдав еще немного, поняла: он ищет ее!

Берлимены, очевидно, ожидали ее появления в любой момент и проверяли периметр. «Вот повезло мне», — мрачно подумала она. Она прикинула время и решила, что ему понадобится несколько минут, чтобы добраться до ее укрытия. Бежать особо некуда. Если она направится к подножию холма, он ее увидит. А вот до спиральной тропы она вполне может добраться незамеченной. Там, где тропа перерезала склон холма, есть несколько впадинок, там можно спрятаться. Темнеет быстро, вряд ли он ее увидит в тусклом сумеречном свете.

Пожалуй, это единственный шанс. Она еще раз взглянула на берлимена и обмерла. Разбойник остановился, развернулся, и теперь направлялся прямо к ней.

Думать! — приказала она себе. Времени на то, чтобы спуститься с холма, нет. Да вообще ни на что нет. Он увидит ее, как только подойдет к краю.

Мина прикинула расстояние до берлимена, а затем изо всех сил вжалась в землю, задержала дыхание и считала шаги в уме. Топот тяжелых ботинок был хорошо слышен в высокой траве.

Шаги стихли. Человек стоял прямо над ней.

Плавным движением Мина сунулась вперед и схватила мужчину за лодыжку. Уже теряя равновесие, бандит качнулся вперед. Он еще не успел опомниться, а она уже схватила его за ремень и вложила в рывок все силы. И не напрасно! Ей удалось оторвать его от земли и придать нужное ускорение.

Она видела, как он взмахнул руками, когда его тело пролетело над ней и покатилось вниз по крутому склону. Его испуганный вопль оборвался, когда он ударился о землю где-то внизу и, не в силах предотвратить падение, покатился дальше.

Мина не стала ждать завершения его полета. Ни секунды не колеблясь, она помчалась к центру кургана, отмеченному единственным плоским камнем, и с разбегу прыгнула на него. Выпрямилась, она подняла кулак в воздух, словно провозглашая завоевание Черной Хмари. Послышался крик. Из-за ствола правого Тролля появился второй берлимен. В одной руке он сжимал пистолет, а другой держал на цепи Бэби.

— А ну стой, ты, там! Опусти руки!

Вильгельмина и не подумала выполнить приказ.

— Прекрати! — крикнул он, размахивая пистолетом. — Предупреждаю: буду стрелять!

Вокруг Мины сгустился воздух. От статического электричества волоски на ее руках и шее встали дыбом. «Давай, давай, давай…» — пробормотала она сквозь стиснутые зубы.

Шипящий звук наполнил уши Мины, из ниоткуда подул прохладный ветерок. Разбойник подбежал ближе, пещерный лев натянул стальную цепь.

— Леди, опустите руки! Стреляю!

Мина не шелохнулась. Голубое мерцание образовалось в воздухе над ее головой. Ветер усилился, несясь с невиданной высоты. Берлимен подбежал ближе и поднял пистолет.

Вильгельмина по-прежнему не шевелилась.

Злодей вытянул руку со старинным кремневым пистолетом и прицелился.

Мина зажмурилась.

Ветер взвыл, воздух вокруг нее шипел. Она услышала металлический щелчок, когда берлимен нажал на спусковой крючок, но порох не вспыхнул. Он опустил пистолет, чтобы снова взвести курок, но для этого потребовались обе руки. Бэби вырвался и бросился на нее.

Вильгельмина закричала, но ветер сорвал слова прямо с ее губ. Ноги стали тяжелыми, как будто мышцы и кости внезапно превратились в свинец. Стоять было трудно.

Берлимен наконец справился с пистолетом и снова прицелился. Пещерный лев был уже в воздухе. Его гибкое, мускулистое тело легко оторвалось от земли. К Мине несся сплошной клубок клыков и когтей. Пистолет выстрелил. Она увидела дым и огонь, вылетающие из дула, и услышала звук выстрела.

Все стало туманным и неясным. Берлимен странно растягивался и одновременно уменьшался. Свет почти ослепил ее, а затем все исчезло с шипящим хлопком.

Вильгельмина падала; она попыталась вдохнуть, но воздуха не было. Она начала задыхаться. Земля сначала вылетела из-под ее ног, а потом больно ударила по пяткам. Толчок отозвался во всем теле. Зрение и слух вернулись одновременно.

Ветер ревел, обжигая ее обнаженное тело. Кожа покрылась ледяными крупинками. Мина закрыла лицо руками, пережидая налетевшую бурю. Однако ледяной ветер не собирался стихать. Мина выглянула из-под пальцев и поняла, что очутилась в совершенно незнакомом месте.

Вокруг простирался безликий пейзаж: чистая белая пустыня из снега и льда. Никаких признаков растительности, ни малейшего намека на жилье. Вдалеке высились зубчатые вершины гор. Больше всего они походили на старое зазубренное лезвие. Свирепый ветер гонял снежные вихри по ледяной равнине.

Ей было очень холодно.