Роковая кукла

I ВИЛЛИС

Разреженный марсианский воздух был прохладен, но до настоящего мороза пока не дошло. Зима еще не добралась до Южных широт, и днем температура обычно поднималась выше нуля.

Странное существо, стоящее на пороге куполообразного здания, в целом напоминало человека, если бы не весьма причудливая голова. Сверху вздымалось что-то вроде шутовского колпака, большие панорамные стекла впивались пристальным взглядом, а передняя часть лица рылообразно выступала. Всю голову покрывал узор из тигриных черно-желтых полос.

На ремне существа висело похожее на пистолет ручное оружие, а в согнутой правой руке был шар, размером несколько больше баскетбольного мяча. Оно переложило шар в левую руку, открыло внешнюю дверь здания и шагнуло внутрь.

Здесь находилась крошечная прихожая и внутренняя дверь. Как только захлопнулась внешняя дверь, раздалось легкое шипение и атмосферное давление в прихожей стало подниматься. Динамик над внутренней дверью рявкнул громким басом:

— Ну? Кто там? Отвечайте! Отвечайте!

Пришедший аккуратно положил шар на пол, затем схватился обеими руками за свое безобразное лицо и, дернув вверх, поднял его над макушкой. Под ним оказалось лицо земного мальчика.

— Это Джим Марлоу, доктор, — сказал он.

— Ну входи. Входи же! Не стой там как пень.

— Иду.

Когда атмосферное давление в прихожей поднялось и сравнялось по уровню с давлением в остальной части помещения, внутренняя дверь открылась автоматически.

— Входи, Виллис, — сказал Джим и ступил в помещение. Шар трижды высоко подскочил, а затем последовал за ним, вращаясь, шагая и катясь одновременно. Точнее, способом передвижения он напоминал бочку, которую матрос катит по палубе. Они миновали коридор и вошли в большую комнату, занимавшую поло вину круглого дома. Доктор Макрей взглянул на вошедших, но вставать не стал.

— Привет, Джим. Раздевайся. Кофе на скамейке. Привет Виллис, — добавил он и вернулся к своей работе. Он бинтовал руку мальчика примерно того же возраста, что и Джим.

— Спасибо, док. А, Френсис, привет. Что ты здесь делаешь?

— Привет, Джим. Я убил водянщика, но потом поранил большой палец о его иглы.

— Не дергайся! — велел доктор.

— Жжется, — пожаловался Френсис.

— Ничего, потерпишь.

— Как же ты это так? — продолжал Джим. — Тебе следовало бы знать, что этих тварей нельзя трогать. Их просто надо сжигать от хвоста до носа.

Он расстегнул молнию на своем прогулочном костюме, стянул его и повесил на крючок около двери. Рядом висели костюм Френсиса, верхняя часть которого была размалевана так, что напоминала боевую раскраску индейца, и костюм доктора — маска на костюме сохраняла свой первоначальный цвет. Джим теперь остался во внутренней аккуратной изящной марсианской одежде — ярких красных шортах.

— Я сжег его, — сказал Френсис, — но он шевельнулся, когда я до него дотронулся. Я хотел сделать из хвоста ожерелье.

— В таком случае ты недожег его. Наверное, оставил полно живых зародышей внутри. Кому ты хотел сделать ожерелье?

— Это уж мое дело. И, естественно, я спалил его утробу. Ты что, меня за туриста держишь?

— Иногда. Ты же знаешь, что эти твари не умирают до заката.

— Не мели чепуху, Джим, — вмешался доктор. — Сейчас я введу тебе антитоксин, Фрэнк. Толку от него ноль, но твоя мама будет счастлива. Не далее чем завтра твой палец раздуется, как от пчелиного укуса; тогда придешь еще раз, и я его вскрою.

— А вы его не отрежете? — спросил мальчик.

— Нет. Но несколько дней тебе придется чесаться левой рукой. А ты, Джим, зачем сюда явился? Живот болит?

— Нет, док. Из-за Виллиса.

— Из-за Виллиса, говоришь? Мне он кажется довольно бодрым, — доктор внимательно посмотрел на существо. Виллис уже подкатился к его ногам и наблюдал за перевязкой. Для этого он выдвинул три глаза на стеблевидных ножках из верхней части своего шарообразного тела. Стебельки выдавались вверх, образуя равносторонний треугольник, и из каждого смотрел глаз, поразительно похожий на человеческий. Малыш медленно развернулся трех своих выступах, или ложноножках, так, чтобы каждый его глаз мог рассмотреть доктора.

— Дай-ка мне чашку кофе, Джим, — скомандовал доктор. Затем он наклонился и сложил лодочкой свои ладони:

— Сюда, Виллис, оп!

Виллис слегка подскочил и опустился к доктору в руки, на лету втянув все выступающие части. Доктор положил его на свой рабочий стол, и Виллис тотчас вновь выдвинул свои глаза и ноги.

Они внимательно изучали друг друга.

Перед доктором был шар, покрытый густым коротким мехом, напоминающим стриженую овечью шкуру, и лишенный каких-либо характерных черт, за исключением ножек и втяжных глаз. Марсианин же видел перед собой пожилого землянина, почти целиком заросшего жесткой щетиной стального цвета. Средняя часть этого странного, немарсианского существа была скрыта снежно-белыми шортами и рубашкой. Виллис разглядывал его не без удовольствия.

— Как ты себя чувствуешь, Виллис? — спросил доктор. — Хорошо? Плохо?

На самой вершине шара, между стебельков, появилась ямочка, быстро превратившаяся в отверстие.

— Виллис в порядке, — сказал он.

Его голос был очень похож на голос Джима.

— В порядке, м-м?

Не оглядываясь, доктор добавил:

— Джим! Вымой-ка эти чашки еще разок. И простерилизуй их. Ты хочешь, чтобы все здесь скопытились?

— Ладно, док, — согласился Джим и повернулся к Френсису:

— Ты тоже будешь кофе?

— Угу. Слабый и молока побольше.

— Не суетись.

Джим погрузил руки в лабораторную мойку и выудил оттуда еще одну чашку. Мойка была завалена грязной посудой. Рядом, над горелкой Бунзена кипела большая колба с кофе. Джим тщательно вымыл три чашки, простерилизовал их и наполнил кофе.

Доктор Макрей взял чашку и сказал:

— Джим, сей гражданин утверждает, что он в порядке. Так в чем же дело?

— Я знаю, док, что он так говорит, но это неправда. Разве вы не можете осмотреть его?

— Осмотреть его? Но как? Я даже не могу измерить ему температуру, потому что не знаю, какой она должна быть. В его обмене веществ я разбираюсь примерно так же, как свинья в апельсинах. Хочешь, чтобы я вскрыл его и посмотрел, что там внутри?

Виллис мгновенно втянул все свои выступы и стал гладким как бильярдный шар.

— Ну вот, теперь вы его напугали, — укоризненно сказал Джим.

— Извини.

Доктор протянул руку и начал почесывать и щекотать пушистый шар.

— Виллис хороший, Виллис славный. Никто не обидит Виллиса. Ну, парень, вылезай, вылезай из своей норы.

Виллис чуть-чуть расслабил мышцы над звуковоспроизводящей диафрагмой.

— Не обижать Виллиса? — тревожно спросил он голосом Джима.

— Не обижать Виллиса. Обещаю.

— Не резать Виллиса?

— Не резать Виллиса. Ну ничуть.

Глаза стали медленно выдвигаться наружу. Непонятно как, но облик Виллиса свидетельствовал о тревожном ожидании, хотя у него не было ничего похожего на человеческое лицо.

— Так-то оно лучше, — сказал доктор. — Давай разберемся, Джим. Почему ты считаешь, что с этим хлопцем что-то не в порядке, если ни он, ни я ничего такого не находим?

— Дело в том, док, что он стал вести себя как-то странно. В помещении с ним все в порядке, но снаружи… Раньше он всюду катился за мной, скакал по всей округе, везде совал свой нос.

— У него нет никакого носа, — заметил Френсис.

— Больно ты много знаешь. Но теперь, когда я беру его на улицу, он просто сворачивается шаром, и я не могу ничего добиться. Если он здоров, почему тогда он так себя ведет?

— У меня есть одна догадка, — ответил доктор Макрей. — Как давно ты подружился с этим пузырем?

Джим мысленно окинул взглядом двадцать четыре марсианских месяца.

— С конца Зевса, то есть почти с ноября.

— А сейчас конец марта, почти Церера, лето кончилось. Этот факт дает тебе повод для размышлений?

— Гм, нет.

— Ты что же думаешь, он будет скакать по снегу? Мы переселяемся, когда становится холодно, а он остается здесь.

Джим открыл рот:

— Вы хотите сказать, что он собирается впасть в спячку?

— А что еще? Предки Виллиса располагали не одним миллионом лет для того, чтобы приспособиться к смене здешних времен года. Ты едва ли вправе предполагать, что он не будет реагировать на нее.

Джим забеспокоился:

— Я собирался взять его с собой в Малый Сёртис.

— В Малый Сёртис? Ах, ну да, ты ведь пойдешь в колледж в этом году. И ты, Фрэнк, тоже.

— Это точно.

— Никак не могу привыкнуть к тому, как быстро вы растете. Казалось бы, на Марсе годы должны тянуться вдвое дольше, но разницы не ощущаешь — они мелькают еще быстрее.

— Послушайте, док, сколько вам лет? — поинтересовался Френсис.

— Все мои. Кто из вас собирается изучать медицину, чтобы, вернувшись, помочь мне?

Ответа не последовало.

— Ну отвечайте, отвечайте! — настаивал доктор. — Чему вы собираетесь учиться?

— Точно не знаю, — сказал Джим. — Я интересуюсь Ареографией,[1] хотя мне нравится и биология. Может быть, я стану планетарным экономистом, как мой старик.

— Это серьезная дисциплина. Тебе придется покорпеть над ней не один год. А ты, Фрэнк?

Френсис слегка смутился.

— Хм, черт… Я по-прежнему хотел бы стать космолетчиком.

— Я думал, что ты уже вышел из этого возраста.Ареография: эквивалент земной географии. “Аресом” называли Марс древние греки.

— А почему бы и нет? — ответил Фрэнсис. — Нормальная профессия.

— Тебе решать. В связи с этим, вы, молодые люди, поедете в колледж еще до миграции колонии, не так ли?

Поскольку земляне в спячку не впадали, колонии необходимо было мигрировать два раза в год. Летом жили в Чараксе, всего тридцатью градусами севернее Южного Полюса, а теперь колония готовилась переселиться в Копайс, находившийся в почти столь же высоких северных широтах в Утопии. Там предполагалось провести половину марсианского года, что примерно соответствовало одному земному.

Существовали также немигрирующие поселения рядом с экватором: Нью-Шанхай, Марспорт, Малый Сёртис и некоторые другие, но они не были колониями в полном смысле слова: здесь Работали, в основном, служащие Марсианской Компании. По контракту и в соответствии с уставом Компания была обязана давать марсианским колонистам высшее образование, отвечающее земным стандартам. Компания сочла, что только Малый Сёртис пригоден для этой цели.

— Мы отправляемся в следующую среду, — сказал Джим. — Почтовым скутером.

— Уже?

— Да, поэтому-то я и решил позаботиться о Виллисе. Что же делать, док?

Услышав свое имя, Виллис вопросительно посмотрел на Джима и его голосом повторил:

— Что же делать, док?

— Заткнись, Виллис.

— Заткнись, Виллис, — голос доктора Виллис воспроизвел не менее успешно.

— Вероятно, лучший выход из ситуации — это взять его наружу, найти подходящую норку и сунуть туда. А знакомство ты возобновишь, когда он проснется.

— Но, док, в этом случае я его потеряю! Он выберется намного раньше, чем я вернусь из колледжа. Ведь он проснется, видимо, даже прежде, чем вернется колония.

— Возможно, — Макрей задумался. — Вряд ли ему без тебя станет хуже. Теперешний образ жизни не естествен для него, Джим. Кроме того, он — личность, а не чья-либо собственность, ты сам это знаешь.

— Конечно. Он — мой друг.

— Никак не пойму, — вмешался Френсис, — чего Джим так носится с ним? Ну да, он умеет болтать, но ведь в основном просто повторяет, как попугай. По-моему, это маленький придурок.

— Тебя никто не спрашивает. Виллис, ты ведь любишь меня, а? Ну иди к папе.

Джим протянул руки, маленький марсианин подпрыгнул и теплым, пушистым, слегка пульсирующим шаром устроился на коленях. Джим погладил его.

— А почему ты не спросишь какого-нибудь марсианина? — посоветовал Макрей.

— Я пытался, но никто из них даже не обращает на меня внимания.

— Ты хочешь сказать, что тебе не хватило терпения дождаться. Марсианин заметит тебя, если ты терпелив. Ладно, но почему бы тебе не спросить его самого? Он сам может все объяснить.

— А о чем его спрашивать?

— Я попробую. Виллис!

Виллис двумя глазами посмотрел на доктора; Макрей продолжал:

— Хочешь выйти на улицу и найти местечко поспать?

— Виллис не сонный.

— Станешь сонным снаружи. Холодно, хорошо. Найдешь норку в земле, свернешься и будешь спать долго-долго. Что ты об этом думаешь?

— Нет!

Доктор быстро взглянул в сторону, чтобы убедиться, не Джим ли это; если Виллис не передразнивал кого-либо, он говорил голосом Джима. Звуковоспроизводящая диафрагма Виллиса обладала собственным тембром не более, чем динамик радиоприемника. Она вообще очень напоминала диафрагму громкоговорителя, с той только разницей, что являлась органом живого существа.

— Ответ ясен, но попробуем спросить иначе. Ты хочешь оставаться с Джимом, Виллис?

— Виллис остаётся с Джимом, — сказал Виллис и добавил задумчиво: — Тепло!

— Вот причина твоей притягательности, Джим, — сказал доктор сухо. — Ему приятна температура твоего тела. Но ipse dixit — держи его при себе. Я не думаю, что это ему повредит. Возможно, он проживет лишь пятьдесят лет вместо ста, зато получит вдвое больше удовольствий.

— Они обычно живут до ста лет? — спросил Джим.

— Кто знает? Мы слишком мало живем на этой планете, чтобы ответить на такой вопрос. А теперь, валяйте, выметайтесь отсюда. Меня ждет работа.

Доктор задумчиво посмотрел на свою постель, которую не убирал уже неделю, и решил, что теперь она может подождать и до Дня стирки.

— Что значит «ipse dixit», док? — спросил Фрэнсис.

— Это значит: «Он все сказал».

— Док, — предложил Джим, — почему бы вам не пообедать с нами сегодня? Я позвоню маме. А ты, Фрэнк?

— Я — нет, — сказал Фрэнк. — Я лучше не буду. Моя мать и так говорит, что я слишком часто ем у вас дома.

— Моя мать, будь она здесь, несомненно, сказала бы то же самое, — согласился доктор. — Позвони своей маме, Джим.

Джим подошел к телефону, отстроился от двух местных кумушек, болтавших о своих детках, и с трудом дозвонился домой на вспомогательной частоте. Когда лицо его матери появилось На экране, он сообщил ей о своем желании.

— Рада видеть доктора у нас, — ответила она. — Скажи ему чтобы поторопился, Джимми.

— Сейчас, ма!

Джим отключился и взял свою уличную экипировку.

— Не надевай ее, — посоветовал Макрей. — На улице прохладно. Мы пойдем по переходам.

— Так вдвое дольше, — возразил Джим.

— Пусть Виллис решит. Что ты предпочитаешь, Виллис?

— Тепло, — важно сказал Виллис.

II ЮЖНАЯ КОЛОНИЯ, МАРС

Южная колония была спроектирована наподобие колеса, в центре которого ступицей стояло административное здание. Над разбегающимися от него во всех направлениях туннелями находились остальные постройки. Концы спиц предполагалось замкнуть еще одним туннелем-кольцом, восьмая часть которого была уже завершена.

За исключением трех лунных лачуг, построенных при основании колонии, а теперь заброшенных, все здания имели одинаковую форму. Каждое представляло собой полусферу из силоксанового пластика, добытого из марсианской почвы и здесь же надутого. Собственно говоря, каждая постройка была сделана как двойной пузырь, внешнюю оболочку которого обычно надували до тридцати—сорока футов в поперечнике. Когда она затвердевала, по туннелю пробирались в это новое здание и там надували еще одну — внутреннюю оболочку — немного меньшего размера. Внешняя оболочка «полимеризировалась» — иначе говоря, застывала и отвердевала под действием солнечных лучей; а установка из ультрафиолетовых и обогревательных ламп укрепляла поверхность внутренней. Стенки двух пузырей разделяла воздушная прослойка толщиной около фута, которая являлась защитой от жестоких ночных холодов.

После того, как новое здание затвердевало, прорезалась входная дверь и устанавливался пневматический замок. Давление внутри поддерживалось обычно на уровне двух третей от земной нормы: колонисты любили комфорт, а марсианское давление было еще более чем в два раза ниже. Не привыкшему к местным условиям землянину без респиратора грозила смерть. Из числа колонистов только тибетцы и индейцы Боливии отваживались выходить без респираторов, но даже они надевали эластичные марсианские костюмы во избежание кожных кровотечений.

Дома не имели окон, прилегающая пустыня была красива, но однообразна. Южная колония с согласия марсиан располагалась чуть севернее древнего города Чаракса — едва ли необходимо приводить это название по-марсиански, поскольку ни один землянин не в состоянии его произнести, — между русел двойного канала Стримон. Здесь мы вновь, следуя традиции колонистов, используем имена, присвоенные незабвенным доктором Персивалем Ловеллом.

Фрэнсис сопровождал Джима и доктора Макрея до центрального перекрестка, находящегося под административным зданием, а затем свернул в свой туннель. Несколько минут спустя доктор, Джим и Виллис поднялись в дом Марлоу. Мать Джима встретила их; Макрей поклонился:

— Мадам, я вновь злоупотребляю вашим гостеприимством.

— Что за вздор, доктор. Мы всегда рады видеть вас за нашим столом.

— Хотел бы я обладать мужеством пожелать вам утратить ваши исключительные кулинарные способности; тогда вы смогли бы понять, что причиной моих визитов являетесь лично вы, моя дорогая.

Мать Джима вспыхнула и переменила тему.

— Джим, повесь свой пистолет. Не бросай его на диване, ведь Оливер может схватить его.

Услыхав свое имя, маленький брат Джима немедленно рванул к пистолету. Джим и его сестра Филлис, увидев это, вместе вскрикнули «Олли!», — что не замедлил повторить Виллис, который исполнил непростой трюк, воспроизведя оба голоса одновременно, благодаря исключительным возможностям своей атональной диафрагмы. Филлис была ближе; она схватила оружие и шлепнула малыша по рукам. Оливер заплакал, а Виллис подхватил.

— Дети… — начала миссис Марлоу.

В этот момент мистер Марлоу появился на пороге.

— Что за шум? — спросил он спокойно.

Доктор Макрей подхватил Оливера, перевернул его вниз головой, а затем посадил к себе на плечи. Оливер перестал плакать.

Миссис Марлоу повернулась к мужу:

— Всё в порядке, дорогой. Я рада, что ты дома. Дети, идите мыть руки и садитесь за стол.

Младшее поколение повалило из комнаты.

— Так что случилось? — повторил мистер Марлоу.

Через несколько минут мистер Марлоу вошел в комнату Джима:

— Джим?

— Да, папа.

— Как получилось, что ты оставил свой пистолет там, где ребенок мог его взять?

Джим покраснел:

— Он не был заряжен, папа.

— Если всех убитых из незаряженного оружия положить в ряд, длинная получилась бы шеренга. Ты ведь горд разрешением носить оружие?

— Да, сэр.

— И я горжусь, что тебе разрешили. Эго значит, что ты сознательный, внушающий доверие взрослый человек. На Совете я поручился за тебя и стоял рядом, когда ты давал клятву. Я гарантировал, что ты будешь следовать инструкциям и выполнять устав искренне и постоянно, а не только большую часть времени. Понимаешь меня?

— Да, сэр. Думаю, что да.

— Хорошо. Пойдем обедать.

Мягким рокотом своих соленых шуток и несдержанных замечаний доктор Макрей, как всегда, задавал тон за столом. Вскоре он повернулся к мистеру Марлоу и сказал:

— Ты упомянул что-то о том, что лет через двадцать мы сможем избавиться от респираторов; скажи мне: есть какие-нибудь новости о Проекте?

Колония располагала десятками проектов, каждый из которых должен был упростить для людей условия существования на Марсе, но когда говорили о Проекте, всегда имели в виду атмосферу или кислород. Участники первой экспедиции Харварда—Карнеги охарактеризовали Марс как в целом пригодный для заселения, но с той важнейшей оговоркой, что нормальный человек в здешнем разреженном воздухе задохнется. Однако, они также сообщили, что миллиарды и миллиарды тонн кислорода содержались в песках марсианской пустыни — те самые окислы железа, благодаря которым Марс имел свой красноватый оттенок. Проект предполагал высвободить этот кислород для дыхания людей.

— Разве ты не слышал сегодня новости с Деймоса? — ответил мистер Марлоу.

— Никогда не слушаю новости. Так лучше для нервной системы.

— Не сомневаюсь. Но это были хорошие новости. Опытный завод в Ливии работает, и работает успешно. В первый день производства он восстановил почти четыре миллиона тонн кислорода — и никаких срывов.

Миссис Марлоу была поражена:

— Четыре миллиона тонн? Ведь это, кажется, ужасно много.

Ее муж ухмыльнулся:

— Ты представляешь себе, сколько времени потребуется заводу такой мощности, чтобы выполнить всю работу, то есть увеличить кислородное давление на пять фунтов на квадратный дюйм?

— Нет, конечно. Но не слишком много, я полагаю.

— Давай прикинем, — его губы бесшумно шевелились, — Хм, около двухсот тысяч лет — марсианских лет, конечно.

— Ты смеешься надо мной, Джеймс!

— Совсем нет. Но пусть большие цифры не пугают тебя, дорогая; мы, безусловно, не станем ограничиваться единственным заводом, а построим их по всей пустыне, каждый мощностью миллиард лошадиных сил. Не существует, слава Богу, предела их мощности; и если наших жизней не хватит доделать эту работу, то, по крайней мере, наши дети наверняка дождутся ее окончания.

Миссис Марлоу погрузилась в мечты:

— Хорошо было бы пройтись по улице, подставив ветру открытое лицо. Мне вспомнился наш сад и ручей, пересекающий его — я была тогда маленькой девочкой… — она запнулась.

— Жалеешь, что мы прилетели на Марс, Джейн? — мягко спросил ее муж,

— Нет! Это мой дом.

— Хорошо. О чем печалишься, доктор?

— М-м? Да так., ерунда. Я просто задумался о конечном результате. Ведь в целом это отличная работа; трудная работа, хорошая работа, за которую человек может ухватиться. Но вот мы закончим ее, а зачем? Чтобы еще два или три миллиарда овец бессмысленно здесь бродили по округе, почесываясь и блея? Лучше бы мы оставили Марс марсианам. Скажи мне, сэр, а ты знаешь, для чего вначале использовали телевидение?

— Нет, откуда?

— Хм… Сам я, конечно, этого не видел, но мне рассказывал мой отец. Кажется…

— Твой отец? Сколько же ему было лет? Когда он родился?

— Ну, мой дед. Или, может быть, это был мой прадед. Неважно. Первые телевизоры устанавливали в коктейль-барах — развлекательных заведениях — и смотрели по ним борцовские поединки.

— Что такое «борцовский поединок»? — спросила Филлис.

— Устаревшая форма народных танцев, — ответил ее отец. — И, тем не менее, допуская вашу точку зрения, доктор, я все же не вижу, какой вред…

— А что такое «народный танец»? — настаивала Филлис.

— Объясни ей, Джейн. Меня она поставила в тупик.

— Это когда народ танцует, глупая, — самоуверенно сказал Джим.

— Почти верно, — согласилась мама.

Доктор Макрей посмотрел внимательно:

— Эти ребята многое теряют. Думаю открыть клуб старинных танцев. Я был некогда весьма хорошим танцмейстером.

Филлис повернулась к брату:

— Теперь, наверное, ты скажешь мне, что старинный танец — это когда старина танцует.

Мистер Марлоу поднял брови.

— Мне кажется, дорогая, дети уже поели. Нельзя ли их отпустить?

— Да, конечно. Можете идти, мои родные. Олли, скажи: «Разрешите, пожалуйста, выйти из-за стола».

Малыш повторил фразу, а Виллис эхом присоединился к нему.

Джим наспех вытер рот, схватил в охапку Виллиса и направился к себе в комнату. Он любил слушать доктора, но в присутствии других взрослых старина иногда нес самую фантастическую чепуху. Неинтересен был для Джима и разговор о кислородном проекте: он не видел ничего странного или неудобного в ношении маски. Без нее он чувствовал бы себя на улице неодетым.

По мнению Джима, Марс был и так хорош, и незачем было стараться сделать его похожим на Землю, ведь она не представляла собой ничего особенного. Его собственные впечатления о Земле ограничивались туманными воспоминаниями раннего детства, прошедшего на высокогорном плато в Боливии, где проходила акклиматизация эмигрантов — холод, недостаток кислорода и жуткая скука.

Его сестра плелась сзади. В дверях своей комнаты он остановился и спросил:

— Что тебе надо, детка?

— Ну, это… Джимми, похоже, мне придется позаботиться о Виллисе, когда ты уедешь учиться, и, может, ты скажешь ему об этом. Чтобы он слушался меня и не обижался.

Джим изумленно посмотрел на нее.

— А с чего ты взяла, что я собираюсь оставить его здесь?

Теперь удивилась она.

— А как же иначе? Тебе придется. Его нельзя брать в колледж. Спроси маму.

— Мама не имеет к этому никакого отношения. Ее мало волнует, что я возьму с собой.

— Все равно тебе нельзя его брать, даже если она не возражает. Какой же ты упрямый.

— Ты считаешь меня упрямым всегда, когда я отказываюсь потакать каждому твоему желанию!

— Не во мне дело, а в Виллисе. Здесь его дом; он привык к нему. Он будет тосковать в колледже.

— Я буду с ним!

— Довольно редко. Ты будешь на занятиях, а Виллису ничего не останется, как только сидеть и грустить. Лучше тебе оставить его здесь со мной — с нами — где ему будет хорошо.

Джим выпрямился.

— Я спрошу об этом прямо сейчас.

Он вернулся в гостиную и стал нетерпеливо ждать, когда его заметят. Скоро отец повернулся к нему:

— Ну? Что случилось, Джим? Что-то не дает тебе покоя?

— Да вот… послушай, па. Что-нибудь может помешать мне взять с собой Виллиса, когда я поеду в колледж?

Отец удивился:

— Мне не приходило в голову, что ты вдруг вознамеришься взять его.

— Хм… А почему бы и нет?

— Но колледж — не место для него.

— Почему?

— Но ты не сможешь как следует позаботиться о нем. Ты будешь жутко занят.

— Виллис не требует особой заботы. Просто кормить его каждый месяц, да примерно раз в неделю давать ему воды — и больше ему ничего не надо. Почему же я не могу его взять?

Мистер Марлоу не нашелся, что сказать, и повернулся к жене.

— Дорогой Джимми, мы не хотим, чтобы ты… — начала она.

Джим прервал ее:

— Мама, каждый раз, когда ты хочешь отговорить меня от чего-то, ты начинаешь: «Дорогой Джимми!»

Ее губы дрогнули, но она сдержала улыбку.

— Прости, Джим. Возможно, это так. Я лишь хотела сказать следующее: мы хотим, чтобы ты хорошо начал учебу в колледже, а я не думаю, что необходимость опекать Виллиса будет способствовать этому.

Джим растерялся на мгновение, но уступать он явно не собирался:

— Послушай, мама, послушай, отец, вы оба видели присланный мне из колледжа проспект, в котором говорится, что делать и что взять с собой, когда надо прибыть и так далее. В случае, если любой из вас сможет где-нибудь в этой инструкции обнаружить нечто, запрещающее мне взять Виллиса с собой, я замолкну как марсианин. Это справедливо?

Миссис Марлоу вопросительно взглянула на мужа. Его взгляд, обращенный к ней, выражал ту же надежду на помощь. Мистер Марлоу прекрасно сознавал, что доктор Макрей, храня молчание смотрел на них обоих с выражением насмешливого сочувствия на лице.

Мистер Марлоу пожал плечами.

— Бери с собой Виллиса, Джим. Но отвечать за него будешь сам.

Джим широко улыбнулся.

— Спасибо, па!

Он быстро исчез из комнаты, чтобы родители не успели передумать.

Мистер Марлоу выбил свою трубку в пепельницу и мрачно взглянул на доктора Макрея.

— Ну так чему же ты усмехаешься, ты, старый шимпанзе? Ты считаешь, что я слишком потакаю ему, не так ли?

— Что ты, совсем нет! Я думаю, ты поступил абсолютно правильно.

— Ты полагаешь, что этот любимчик Джима не создаст ему никаких трудностей в колледже?

— Отнюдь. Я имею некоторое представление о причудах поведения Виллиса.

— Тогда почему ты сказал, что я поступил правильно?

— А почему парень должен избегать трудностей? Трудности — это нормальные условия существования человечества. Они нас взрастили. Мы расцвели на них.

— Иногда я думаю, доктор, что ты, как выразился бы Джим, совсем рехнулся.

— Возможно. Но поскольку я один здесь разбираюсь в медицине, я не намерен попасть в психушку. Миссис Марлоу, вы не могли бы облагодетельствовать старика еще одной чашечкой вашего восхитительного кофе?

— Конечно, доктор.

Она наполнила ему чашку, а затем обратилась к мужу:

— Джеймс, я не жалею о том, что ты разрешил Джиму взять Виллиса с собой. Теперь мы сможем вздохнуть спокойно.

— Почему, дорогая? Джим был прав, сказав, что этот малый не слишком привередлив.

— Это, пожалуй, верно. Но я бы не хотела, чтобы он был так правдив.

— Как — «так»? Я считал его отличным свидетелем для улаживания детских ссор.

— Да, конечно. Он воспроизводит все, что слышит, с точностью копировальной машины. Вот это и плохо.

Она взглянула огорченно, а затем усмехнулась:

— Ты знаешь миссис Поттл?

— Естественно.

— Кто ее не знает! — вмешался доктор. — Я, к несчастью, несу ответственность за ее «нервы».

— Она действительно больна, доктор? — спросила миссис Марлоу.

— Она слишком много ест и мало работает. Профессиональная этика не позволяет мне что-либо к этому добавить.

— Я не знала, что она у вас есть.

— Мадам, проявите уважение к моим сединам. Так что же произошло с этой Поттл?

— Так вот, на прошлой неделе мы с Любой Конски вместе обедали, и разговор зашел о миссис Поттл. Как бы то ни было, Джеймс, я была слишком откровенна, и я не знала, что Виллис сидит под столом.

— Вот как? — мистер Марлоу закрыл глаза. — Так что же дальше?

— Вы оба помните, что Поттлы остановились у Конски в Северной колонии и пробудут до тех пор, пока их дом не будет готов. Сара Поттл стала для Любы излюбленным критическим объектом, и во вторник Люба весьма красочно описывала мне некоторые из домашних привычек Сары. Два дня спустя Сара Поттл зашла, чтобы посоветовать мне, как следует воспитывать детей. Что-то из сказанного ею подействовало на Виллиса — я знала, что он находится в комнате, но не могла предположить ничего подобного — Виллис воспроизвел как раз то, что не нужно, и я не сумела заставить его замолчать. В конце концов я просто вынесла его из комнаты. Миссис Поттл ушла, не попрощавшись, и больше со мной не общается.

— Не велика потеря, — заметил ее муж.

— Да, но Люба попала впросак. Ее голос невозможно не узнать, а Виллис говорит им лучше, чем она сама. Хотя я не думаю, что Люба слишком этим огорчена, — вы бы только послушали, как Виллис воспроизводит Любино описание того, как Сара Поттл выглядит по утрам и что она в связи с этим предпринимает!

— Вы бы послушали, — добавил Макрей, — что миссис Поттл Думает по поводу слуг.

— Я слышала. Она находит чудовищным, что Компания не поставляет нам слуг.

Доктор кивнул:

— Прямо с воротничками на шее.

— Ну и женщина! Не могу понять, зачем вообще она решила поселиться в колонии.

— Разве ты не знаешь? — сказал ее муж. — Они надеялись мгновенно здесь разбогатеть.

— Хм!

Лицо доктора Макрея приобрело невинное выражение.

— Миссис Марлоу, мне в качестве ее лечащего врача, возможно, было бы полезно услышать, что Виллис может сказать относительно миссис Поттл. Как вы думаете, он повторит это для нас?

— Вы, доктор, старый пройдоха, любитель сплетен.

— Согласен. Подслушивать мне тоже нравится.

— Бесстыдник.

— Вновь согласен. Мои нервы отдыхают. Я не испытываю стыда уже много лет.

— Виллис, возможно, представит нам презанимательный отчет о том, что наболтали дети за последние две недели.

— Может быть, вы уговорите его?

Миссис Марлоу внезапно улыбнулась:

— Попытка не пытка.

Она вышла из комнаты, чтобы принести шарообразного друга Джима.

III ГЕККО

Рассвет в среду был холоден и ясен, что обычно для Марса. Саттоны и Марлоу, за исключением Оливера, собрались на грузовой пристани Колонии, находящейся на западном русле канала Стримон, чтобы проводить своих мальчиков.

Температура поднималась, и дул упругий утренний ветер, но было все еще минус тридцать. Твердая ледяная корка голубовато-стального цвета, покрывавшая канал в этих широтах, сегодня не растает. На ней, рядом с пристанью, покоился почтовый скутер с Малого Сёртиса, чей корпус опирался на два острых, как бритва, полоза. Его водитель еще не закончил перетаскивать груз из портового склада в кузов.

Тигриные полосы на маске Джима, боевая раскраска Фрэнка и радужные переливы на костюме Филлис позволяли легко узнать ребят, хотя только рост и поведение отличали их от взрослых, двое из которых — доктор Макрей и отец Клэри — не были родственниками Марлоу и Саттонов. Священник говорил что-то Фрэнку низким серьезным голосом.

Вскоре он повернулся и обратился к Джиму:

— Твой пастор просил меня проститься с тобой, сын мой. К несчастью, бедняга прикован к постели марсианской простудой. Но он все равно явился бы сюда, не спрячь я его маску.

Как и священник, капеллан-протестант был холостяком: они жили в одном доме.

— Он очень болен? — спросил Джим.

— Не то чтобы очень. Но прими благословение от него и от меня тоже, — он протянул руку.

Джим бросил свою дорожную сумку, переложил коньки и Виллиса в левую руку и обменялся рукопожатием. Последовала неловкая пауза. Наконец Джим сказал:

— Почему бы вам всем не пойти домой, пока вы не превратились в ледышки?

— Точно, — согласился Фрэнсис, — это хорошая мысль.

— Я полагаю, водитель почти готов, — подхватил мистер Марлоу. — Ну, сын, позаботься о себе. Увидимся после переселения.

Он торжественно пожал руку сыну.

— Счастливо, отец.

Миссис Марлоу обняла Джима, прижалась к нему своей маской и сказала:

— Мальчик мой, ты слишком мал, чтобы покидать дом надолго!

— Ну пожалуйста, мама!

Но он тоже обнял ее, а затем в объятия попала Филлис.

— По местам, — позвал водитель.

— Всем пока! — Джим повернулся, почувствовав, что кто-то взял его за локоть. Это был доктор.

— Позаботься о себе, Джим, и никому не давай себя в обиду.

— Спасибо, док.

Джим повернулся и протянул водителю документы о приеме в колледж, в то время как доктор прощался с Фрэнсисом.

Водитель посмотрел их:

— Оба бесплатно, да? Ладно, поскольку сегодня утром нет ни одного платного пассажира, можете ехать в верхнем салоне.

Он оторвал контроль. Джим взобрался внутрь и пошел к дорогим обзорным местам, находившимся за и над водительской кабиной и позволявшим хорошо видеть окрестности. Фрэнк присоединился к нему. Судно вздрогнуло, когда водитель домкратом высвободил вмерзшие в лед полозья, и под рев турбины плавными несильными рывками машина выбралась на трассу. Берега понеслись мимо, а затем, с повышением скорости, слились в две сплошные стены. Лед был зеркально гладок, и вскоре они достигли крейсерской скорости, составлявшей более двухсот пятидесяти миль в час. Водитель снял маску. Джим и Фрэнк, увидев это последовали его примеру. Теперь давление внутри салона поддерживалось встречным ветром, к тому же, благодаря уплотнившемуся воздуху, стало существенно теплее.

— Клево, да? — сказал Фрэнсис.

— Да. Посмотри на Землю.

Высоко над Солнцем их родная планета плыла в северо-восточной части неба. Она зеленовато мерцала на темно-пурпурном фоне. Рядом с ней, легко различимая невооруженным глазом, находилась маленькая звезда абсолютно белого цвета — Луна, спутник Земли. Точно к северу по курсу, не более чем в двадцати градусах над горизонтом завис Деймос — внешняя луна Марса. Это был крохотный бледный диск, почти исчезнувший в лучах Солнца, размером чуть больше какой-нибудь далекой звезды я заметно уступающий Земле по своей яркости.

Фобос — внутренняя луна — был не виден. На широте Чаракса он никогда не поднимался более чем на восемь градусов над линией горизонта на час—другой дважды в сутки. Днем он исчезал в синеве неба, и едва ли мог найтись столь безрассудный человек, чтобы наблюдать за ним во время ночных холодов. Насколько Джим мог припомнить, ему не доводилось видеть Фобос, разве что во время переселения из колонии в колонию.

Фрэнсис перевел взгляд с Земли на Деймос.

— Попроси водителя включить радио, — сказал он, — Деймос поднялся.

— Зачем нам эти передачи? — ответил Джим. — Мне интереснее смотреть по сторонам.

Теперь берега были не столь высоки. Из-под крыши салона он мог видеть находившиеся за ними поля. Хотя сезон был на исходе, орошаемые участки вдоль канала еще зеленели, и он наблюдал, как растения поднимались из почвы навстречу утреннему солнцу.

Иногда на расстоянии многих миль ему удавалось различить красноватые дюны пустыни. Увидеть зеленый пояс восточного русла их канала было невозможно — он находился за горизонтом.

Не предупредив, водитель включил радио, и наполнившая салон музыка вытеснила низкий рев реактивной турбины. Это была земная музыка Сибелиуса, композитора-классика из другого века. Марсианская колония существовала еще недостаточно долго для того, чтобы создать свое собственное искусство, и продолжала заимствовать культурные достижения. Ни Джим, ни Фрэнк не знали имени композитора, да и не стремились узнать. Берега канала вновь поднялись, смотреть стало не на что, кроме сплошной ледяной колеи, — они откинулись в креслах и задремали.

Виллис впервые с момента выхода из дома шевельнулся. Он выдвинул свои глаза-стебельки, с любопытством посмотрел вокруг и начал покачивать ими в такт музыке,

Музыка вскоре кончилась, и дикторский голос произнес:

— Говорит станция общемарсианского вещания Д-М-С, Марсианская Компания, Деймос. Через ретрансляционный передатчик на Малом Сёртисе вы можете слушать познавательную программу. Доктор Грейвс Армбрустер изложит свои взгляды на тему «Экологические размышления об экспериментальном искусственном симбиозе в отношении к…»

Водитель мгновенно выключил приемник.

— Не выключайте, — запротестовал было Джим. — Начало было интересное.

— Послушай, ты же просто выпендриваешься, — ответил Фрэнк. — Ты не знаешь даже значения этих слов.

— Черта с два я не знаю. Они означают…

— Заткнись и выспись.

Последовав собственному совету, Фрэнк откинулся назад и закрыл глаза. Уснуть ему, однако, не удалось. Виллис, несомненно, (тем, что он использовал в качестве разума) переваривал только что услышанную программу. Он раскрылся и начал воспроизводить ее вслух целиком: партию духовых и все остальное.

Водитель в изумлении повернулся назад и что-то сказал, но Виллис заглушил его. Он добрался до самого конца, не забыв даже прерванное объявление. Водителю удалось, наконец, докричаться:

— Эй, парни! Что там у вас? Переносной магнитофон?

— Нет, попрыгунчик.

— Что-что?

Джим приподнял Виллиса, чтобы водитель мог его видеть.

— Попрыгунчик. Его зовут Виллис. Водитель изумленно уставился на марсианина.

— Ты хочешь сказать, что эта штуковина и есть магнитофон?

— Нет. Это попрыгунчик. Я уже сказал, его зовут Виллис.

— Я должен взглянуть на него, — заявил водитель.

Он включил что-то на пульте управления, затем повернулся и просунул голову и плечи внутрь обзорного плафона.

Фрэнк сказал:

— Алле, вы нас разобьете.

— Будь спокоен, — посоветовал водитель. — Я поставил его на автопилот. Берега будут высокими еще пару сотен миль. Так что это за штуковина? Когда ты втащил ее в салон, я подумал что это волейбольный мяч.

— Нет, это Виллис. Скажи человеку «привет», Виллис.

— Привет, человек, — радостно сказал Виллис.

Водитель почесал затылок:

— Это превосходит все, что я видел когда-либо на Кеокуке. Что-то вроде попугая, да?

— Он — попрыгунчик. У него есть какое-то научное название, но оно означает просто «марсианский круглоголовый». Никогда не видели таких прежде?

— Нет. Это, знаешь ли, братишка, самая сумасшедшая планета во всей Системе.

— Если вам здесь не по душе, почему бы вам не вернуться туда, откуда прибыли? — спросил Джим.

— Не груби, малец. Сколько ты хочешь за эту штуковину? Я думаю, что нашел бы ему применение.

— Продать Виллиса? Вы что, спятили?

— Иногда и мне так кажется. Ну ладно, мне это просто взбрело в голову.

Водитель вошел в свою кабину, остановившись однажды по дороге, чтобы еще раз хорошенько рассмотреть Виллиса.

Мальчики вытащили бутерброды из своих походных сумок и быстро умяли их. После этого предложение Фрэнка вздремнуть показалось чрезвычайно привлекательным. Они проснулись, только когда машина начала тормозить. Джим сел, протер глаза и крикнул вниз:

— Что случилось?

— Подъезжаем к станции «Циния», — ответил водитель. — Стоянка до заката.

— Лед не будет держать?

— Может, будет, а может, и нет. Температура поднялась, и я не собираюсь рисковать.

Машина мягко остановилась, затем опять завелась и медленно вползла вверх по скату, где вновь остановилась.

— Все на выход, — крикнул водитель. — К закату быть здесь — иначе останетесь.

Он выбрался наружу, мальчики следом за ним.

Станция «Циния» находилась в трех милях к западу от древнего города Циния, где западное русло Стримона соединяется с каналом Оэроэ. Она представляла собой просто общую спальню, столовую и ряд сборных помещений. На востоке мерцавшие в небе зубчатые башни Цинии, казалось, парили: слишком прекрасны были они для материального объекта.

Водитель вошел в маленькую гостиницу. Джим хотел побродить вокруг и обследовать город, тогда как Фрэнк предпочитал сначала посетить ресторан. Мнение Фрэнка возобладало. Ребята зашли в ресторан и после некоторых раздумий вложили часть своего скудного капитала в кофе и неопределенного цвета суп.

Водитель вскоре оторвал взгляд от тарелки и сказал:

— Эй, Джордж! Видел когда-нибудь подобное? — он показал на Виллиса.

Джорджем звали официанта, который был по совместительству кассиром, содержателем отеля, станционным смотрителем и представителем Компании. Он взглянул на Виллиса.

— Угу.

— Да? Где? Ты думаешь, я смогу найти такого?

— Вряд ли. Иногда случается видеть, как они скачут вокруг марсиан. Но не часто, — он вновь вернулся к чтению «Нью-Йорк Тайме» более чем двухлетней давности.

Покончив с едой, мальчики оплатили счет и собрались покинуть помещение. Повар, он же официант, он же станционный смотритель остановил их.

— Подождите, ребята. Вы куда собираетесь?

— На Малый Сёртис.

— Я не об этом. Куда вы собираетесь сейчас? Почему бы вам не подождать в комнате отдыха? Если хотите, можете вздремнуть.

— Мы думали побродить здесь по окрестностям, — объяснил Джим.

— Ладно. Только в город не ходите.

— Почему?

— Потому, что Компания против, вот почему. Без пропуска нельзя. Поэтому держитесь от города подальше.

— А как можно получить пропуск? — настаивал Джим.

— Никак. Циния пока еще закрыта для посещений, — он возобновил прерванное чтение.

Джим собрался было продолжить расспросы, но Фрэнк потянул его за рукав. Они вместе вышли на улицу.

— Не его это дело, я думаю, запрещать нам идти в Цинию, — сказал Джим.

— Так что с того? Он считает, что его.

— Что мы теперь будем делать?

— Пойдем в Цинию, естественно. Только не будем спрашивать разрешения у этого жлоба.

— А если он засечет нас?

— Как? Он же прилип к стулу, на котором сидит. Аида.

— О’кей.

Они направились на восток. Путь нельзя было назвать легким: дороги не было, а все растения по берегам канала достигали максимальной высоты, вытянувшись навстречу лучам полуденного солнца. Однако марсианское притяжение облегчает труд пешехода идущего даже по самой неровной поверхности. Они быстро добрались до берега Оэроэ и, повернув направо, пошли вдоль него по направлению к городу.

По гладким прибрежным камням идти стало существенно легче. Воздух был теплым и приятным, несмотря на то, что поверхность канала местами еще не оттаяла. Солнце стояло высоко: сейчас они находились на добрую тысячу миль ближе к экватору, чем на рассвете.

— Тепло, — сказал Виллис, — Виллис хочет гулять.

— Ладно, — согласился Джим. — Только не свались в канал.

— Виллис не свалится.

Джим опустил его на землю, и малыш, подскакивая и катясь, направился вдоль берега, заглядывая иногда в густую растительность, совсем как щенок, обследующий незнакомую местность.

Они прошли, пожалуй, с милю, и городские башни уже высились в небе, когда мальчики повстречали марсианина. Это был относительно маленький экземпляр, не больше двенадцати футов ростом. Он стоял совершенно спокойно, опираясь на все три ноги, по-видимому, полностью ушедший в себя. Обращенный на них глаз смотрел не мигая.

Джим с Фрэнком, конечно, привыкли к обычаям марсиан и понимали, что стоявший перед ними созерцал «иной мир». Они перестали разговаривать и двинулись мимо, стараясь на задеть его ног.

Виллис действовал иначе. Он стал скакать вокруг ног марсианина, постоянно касаясь их, затем остановился и издал пару заунывных покряхтываний.

Марсианин зашевелился, осмотрелся, внезапно наклонился и сгреб Виллиса.

— Эй! — завопил Джим. — Отпусти его!

Ответа не последовало.

Джим поспешно повернулся к Фрэнку.

— Скажи ему, Фрэнк. Я никогда не смогу заставить его понять меня. Пожалуйста!

Марсианский язык Джим понимал плохо, а говорил еще хуже. Фрэнк знал его несколько лучше. Умеющие говорить по-марсиански жалуются, что это вредно для горла.

— А что сказать-то?

— Скажи ему, пусть положит Виллиса на землю!

— Успокойся. Марсиане никогда никому не причиняют вреда.

— Ну скажи ему тогда, пусть положит Виллиса на землю.

— Попробую.

Фрэнк напряг голосовые связки и принялся за дело. Наличие респиратора и волнение ухудшали его и без того не слишком хорошее произношение. Тем не менее он прощелкал и прокудахтал до конца фразу, которая должна была означать то, чего добивался Джим.

Безрезультатно.

Он попробовал сказать то же самое иначе. Вновь безрезультатно.

— Не получается, Джим, — признался он. — Либо он не понимает меня, либо просто не хочет слушать.

Джим закричал:

— Виллис! Эй, Виллис! С тобой все в порядке?

— Виллис в порядке!

— Прыгай сюда! Я тебя поймаю.

— Виллис в порядке.

Марсианин наклонил свою голову и, кажется, впервые заметил Джима. Одной рукой он поддерживал Виллиса, две другие его руки, извиваясь, внезапно опустились и обняли Джима: одна ладонь поддерживала его снизу, другая ухватила поперек живота.

Его подняли, и через мгновение он увидел перед собой большой влажный глаз марсианина, который, в свою очередь, пристально смотрел на него. Марсианский «человек» покачивал взад и вперед своей головой, с тем чтобы хорошенько рассмотреть его каждым своим глазом.

Джим впервые оказался так близко к марсианину, но событие не вызвало у него интереса. Он попробовал выскользнуть из объятий, но внешне столь хрупкий марсианин оказался сильнее его.

Вдруг откуда-то из верхней части головы марсианина раздался голос. Джим не смог понять, что же ему сказали, хотя различил наличие вопросительного сигнала в начале фразы. Однако голос марсианина произвел на него неожиданное впечатление. Несмотря на грубый и каркающий тембр, голос этот был исполнен такой теплоты, симпатии и дружелюбия, что абориген перестал его пугать. Наоборот, возникло впечатление, что общаешься со старым надежным другом.

Марсианин повторил вопрос.

— Что он говорит, Фрэнк?

— Я не совсем понял. Он вполне дружелюбен, но я не могу понять его.

Марсианин заговорил вновь, Фрэнк слушал.

— По-моему, он приглашает тебя пойти с ним.

Джим колебался лишь одно мгновение.

— Скажи ему, что я согласен.

— Джим, ты спятил?

— Не бойся. У него добрые намерения. Я уверен в этом.

— Ну ладно.

Фрэнк проквакал о согласии. Абориген подобрал под себя одну ногу и крупным шагом устремился по направлению к городу. Фрэнк затрусил следом. Он изо всех сил старался не отставать, но скорость была слишком высока. Он остановился, чтобы перевести дыхание и крикнул:

— Подождите меня.

Маска приглушила его голос.

Джим тщетно пытался сформулировать требование остановиться и уже бросил эту затею, как вдруг его осенило.

— Послушай, Виллис, Виллис-малыш. Скажи ему, что надо подождать Фрэнка.

— Подождать Фрэнка? — спросил Виллис с сомнением.

— Да, подождать Фрэнка.

— Ладно.

Виллис заухал что-то своему новому другу. Марсианин остановился и опустил свою третью ногу. Пыхтя, подбежал Фрэнк.

Марсианин высвободил одну из державших Джима рук и сгреб ею Фрэнка.

— Эй! — запротестовал Фрэнк, — кончай это.

— Не нервничай, — посоветовал Джим.

— Но я не хочу, чтоб меня несли.

Ответ Фрэнка оборвался, поскольку марсианин вновь зашагал вперед. Обремененный такой ношей, он двигался теперь с помощью всех трех своих ног, из которых по меньшей мере две постоянно опирались о землю. Способ был тряский, но на удивление быстрый.

— Как ты думаешь, куда он нас несет? — спросил Джим.

— Кажется, в город, — ответил Фрэнк и добавил: — Нам нельзя упустить скутер.

— Не беспокойся, у нас еще уйма времени.

Марсианин молча продолжал пробираться к Цинии. Виллис, судя по всему, был счастлив, как пчела в цветочном магазине. Джим устроился поудобнее, чтобы насладиться поездкой. Теперь, когда его голова высилась в добрых десяти футах над землей, возможности обзора значительно увеличились: он мог смотреть поверх расположившихся вдоль канала растений и видеть все вплоть до радужных башен Цинии. Эти башни не были похожи на башни Чаракса, и вообще на Марсе нельзя было найти даже двух похожих друг на друга городов. Каждый из них выглядел как уникальное произведение искусства, как воплощенный замысел того или иного творца.

Джим размышлял о том, зачем построили эти башни, для чего они предназначены, сколько им лет.

Раскинувшаяся по берегам канала растительность окружала их темно-зеленым морем, погрузившись по пояс в которое шел марсианин.

Широко расправленные навстречу солнцу листья жадно поглощали лучистую энергию — источник жизни. Они сворачивались, когда тело аборигена касалось их, с тем, чтобы вновь распрямиться, когда он пройдет мимо.

Приближаясь, башни росли. Марсианин внезапно остановился и опустил мальчиков на землю. Он продолжал, однако, нести Виллиса. Прямо перед ними, скрытый нависшей зеленью, находился косой спуск под землю, который вел ко входу в туннель. Джим посмотрел туда и спросил:

— Что ты думаешь об этом, Фрэнк?

— Ого! Не знаю, что и сказать.

Ребята бывали в Чараксе и Копайсе, но только в заброшенных их частях, расположенных на поверхности. Впрочем, времени на обдумывание им не предоставили: их проводник большими шагами устремился вниз по склону.

Джим с криком: «Эй, Виллис!» — побежал следом. Марсианин остановился и перекинулся с Виллисом парой фраз. Попрыгунчик откликнулся:

— Джим, жди.

— Скажи ему, чтобы он отпустил тебя.

— Виллис в порядке. Джим, жди.

Марсианин двинулся дальше таким шагом, что Джим в любом случае не мог бы угнаться за ним. Он уныло вернулся к началу спуска и уселся на бортик.

— Что ты собираешься делать? — спросил Фрэнк.

— Ждать, я думаю. Что еще я могу делать! А что ты собираешься делать?

— Хм, я с тобой. Но я не хочу опоздать на скутер.

— И я тоже. Тем более, что вообще нельзя оставаться здесь после заката.

Резкое понижение температуры с наступлением темноты — это почти единственная перемена местной погоды, но для землянина она означает смерть от переохлаждения (в том случае, если он не надел специальную одежду и не находится в постоянном движении).

Они ждали и наблюдали за юркающими мимо жучками-прядильщиками. Один — маленький живой треножник, высотой не более дюйма — остановился рядом с коленом Джима; казалось, он изучал мальчика. Джим дотронулся до него; он мгновенно расправил крылышки и унесся прочь. Не приходилось даже быть настороже, так как водянщики никогда не подходили близко к поселениям марсиан; мальчики просто ждали.

Примерно через полчаса их марсианин — или, во всяком случае марсианин того же размера — вернулся. Виллиса с ним не было. У Джима вытянулось лицо. Однако марсианин сказал на своем языке: «Идите со мной», — поместив вопросительный сигнал в начале фразы.

— Пойдем или нет? — спросил Фрэнк.

— Пойдем. Скажи ему.

Все трое двинулись вниз. Марсианин положил свои огромные ласты-ладони мальчикам на плечи и вел их рядом. Вскоре он остановился и поднял их. На этот раз они не возражали. Даже после того, как они проникли в глубь туннеля на несколько сотен ярдов, дневной свет, казалось, по-прежнему освещал все вокруг. Он проникал отовсюду, но главным образом, сквозь потолок. По человеческим меркам туннель выглядел очень большим, но для марсиан он был всего лишь достаточно просторным. На пути они миновали еще нескольких туземцев; тех кто подавал признаки жизни, их «хозяин» приветствовал, но если встречный находился в неподвижной, типичной для транса позе, то расходились молча.

Однажды их проводник перешагнул через шар, диаметром примерно три фута. Сначала Джим не понял, что это такое, затем, присмотревшись внимательнее, удивился. Он обернулся и продолжал его разглядывать. Это было невозможно, но, тем не менее!

Он созерцал нечто, чему немногие люди были свидетелями и чего ни один человек не хотел бы увидеть: свернувшегося шаром марсианина, ластоподобные ладони которого покрывали все, за исключением его изогнутой спины. Марсиане — современные, цивилизованные марсиане — не впадали в спячку, но в какие-то отдаленные эпохи их предкам наверняка приходилось это делать, так как их строение и сейчас позволяет им принимать надлежащую для сохранения тепла и влаги шарообразную форму, если возникнет желание.

Такое желание возникает не часто.

С точки зрения земной морали, для марсианина свернуться шаром было равносильно смертельной дуэли, и они прибегают к этому, только когда оскорбление столь велико, что иные меры не достаточны.

Это означает: я порвал с вами, я покинул ваш мир, я отрицаю само ваше существование.

Первые люди на Марсе не понимали этого и, вследствие своего невежества относительно местных ценностей, не раз наносили оскорбления марсианам. В результате процесс колонизации Марса затянулся на многие годы; потребовалось умение самых искусных дипломатов и лингвистов с Земли, дабы восстановить нормальные отношения с аборигенами. Джим недоверчиво разглядывал свернувшегося марсианина, думая о том, что могло заставить его поступить так по отношению к целому городу. Он припомнил страшный случай, произошедший со Второй экспедицией на Марс, о котором ему говорил доктор Макрей.

— Этот паршивый болван… — рассказывал доктор, — он был лейтенантом медицинской службы, что мне крайне неприятно признавать, — этот идиот уцепился за ласты того малого и попробовал развернуть его. Тогда это и случилось.

— Что случилось? — спросил Джим.

— Он исчез.

— Марсианин?

— Нет, офицер медицинской службы.

— Ну! А как он исчез?

— Не спрашивай меня, я этого не видел. Свидетели — их было четверо — клятвенно утверждали, что вот он был, раз — и его уже нету, как будто он натолкнулся на буджама.

— Что такое буджам? — поинтересовался Джим.

— Ведь вы, современная молодежь, совершенно необразованны. Буджам — это из книги; я откопаю где-нибудь экземплярчик для вас.

— Но каким образом он исчез?

— Не спрашивай меня. Можешь назвать это массовым гипнозом, если это тебя сколько-нибудь успокоит. Это успокаивает меня, но не слишком сильно. Семь восьмых айсберга всегда под водой, это все, что я могу сказать.

Джим никогда не видел айсберг, и поэтому сравнение пропало даром, однако, созерцая свернувшегося марсианина, чувствовал он себя крайне неспокойно.

— Ты видел? — спросил Фрэнк.

— Уж лучше бы нет, — ответил Джим. — Интересно, что с ним случилось?

— Баллотировался на мэра и проиграл.

— Неуместная шутка. Может он… тссс!

Джим внезапно замолчал. Он заметил еще одного марсианина, неподвижного, но не свернувшегося шаром. Вежливость требовала тишины.

Несший их марсианин внезапно повернул налево и вошел в зал; здесь их отпустили. Помещение показалось им огромным; марсиане, вероятно, использовали его для непринужденных общественных собраний. Здесь находились расставленные вокруг каркасы, используемые марсианами вместо стульев. Само помещение было круглым и завершалось куполом; создавалась иллюзия открытого пространства, так как куполообразный потолок имитировал марсианское небо. Бледно-голубое на горизонте, оно постепенно синело, затем становилось пурпурным и, наконец, почти черным с ярко сияющими звездами — в самой высокой точке потолка.

Миниатюрное, но вполне убедительное солнце располагалось к западу от меридиана. Благодаря какому-то зрительному эффекту нарисованные горизонты представлялись далекими. Оэроэ на северной стене, казалось, тек мимо.

— Ну клёво! — так Фрэнк прокомментировал увиденное. Джим реагировал сдержаннее.

Хозяин разместил их рядом с двумя каркасами для отдыха. Ребята и не пытались усесться на них — пара стремянок показалась бы удобнее. Марсианин большими печальными глазами взглянул сначала на них, затем на каркасы и вышел из зала.

Очень скоро он вернулся в сопровождении еще двух марсиан; все трое несли разноцветную материю. Они кучей свалили ее в центре комнаты. Первый марсианин подхватил Джима и Фрэнка и осторожно положил их на кучу.

— Я думаю, он хочет сказать: «Соорудите себе стул», — заметил Джим.

Эта материя не была соткана, а представляла собой сплошное полотно вроде паутины и почти столь же мягкое, хотя значительно более прочное, и играла оттенками всех цветов от бледно-голубого до насыщенного темно-красного. Мальчики растянулись на ней в ожидании.

Их «хозяин» устроился на одном из каркасов, остальные два сделали то же самое. Воцарилось молчание. Ребята не были какими-нибудь туристами и хорошо понимали всю бесполезность попыток торопить марсианина. Спустя какое-то время Джима осенила идея. Чтобы проверить её, он осторожно приподнял свою маску.

— Эй! Что ты делаешь? — воскликнул Фрэнк. — Хочешь задохнуться?

Джим поднял маску снова.

— Все в порядке. Здесь высокое давление.

— Не может быть. Мы же не проходили пневматическую дверь.

— Убедись сам.

Джим опять приподнял маску. Увидев, что его лицо не посинело и не исказилось от удушья, Фрэнк отважился последовать примеру и обнаружил, что ничто не препятствует дыханию. На самом деле, давление было ниже, чем то, к которому он привык дома, и обитателю Земли оно показалось бы просто стратосферным, но все же для малоактивного человека воздуха хватало.

Еще несколько марсиан прошествовали внутрь и не спеша устроились на каркасах. Спустя некоторое время Фрэнк сказал:

— Ты догадываешься, что происходит, Джим?

— Хм, возможно.

— Никаких «возможно». Это совместное вознесение.

«Совместное вознесение» — это неточный перевод марсианской идиомы, которой именовалось самое обычное для них общественное событие: говоря примитивно, все просто сидят и молчат. С таким же успехом движение конского волоса по сухой кошачьей жиле можно было назвать скрипичной музыкой.

— По-моему, ты прав, — согласился Джим. — Закроем-ка лучше рты.

— Давай.

Настала продолжительная тишина. Мысли Джима унеслись далеко прочь: он думал о колледже, о том, что он там будет делать, о своей семье, о событиях прошлого. Вскоре ощущение реальности вернулось к нему, и он понял, что уже много лет не чувствовал себя счастливее, хотя никаких особых на то причин он не видел. Это было тихое счастье, он не испытывал желания ни смеяться, ни даже улыбаться, но сознание полной удовлетворенности и спокойствия не покидало его.

Он отчетливо ощущал присутствие марсиан, каждого в отдельности, и это ощущение становилось все острее и острее. Никогда прежде не замечал он, сколь прекрасны они были. «Безобразный как туземец», — эта расхожая фраза бытовала среди колонистов. Джим с удивлением вспомнил, что даже сам употреблял ее, и изумился, зачем он это делал.

Он ощущал также присутствие Фрэнка возле себя и думал о том, как сильно он его любит. Надежный — вот как он назвал бы Фрэнка; хорошо иметь рядом такого человека. Он удивлялся, почему он никогда не говорил Фрэнку о том, что он его любит.

Он немного скучал без Виллиса, но не слишком беспокоился о нем. Такого рода заседание было бы Виллису не по вкусу; он любил шумные, бурные забавы, не относящиеся к числу утонченных. Джим отогнал мысли о Виллисе, лег на спину и отдался радости бытия. С восхищением он отметил, что неизвестный художник, создавший интерьер этой комнаты, предусмотрел для миниатюрного Солнца возможность перемещаться по потолку, точно имитируя небесный путь реального светила. Джим следил за тем, как оно двигалось на запад, и вскоре стало снижаться к нарисованному горизонту.

Позади раздалось негромкое бормотание — он не мог различить слов, — затем другой марсианин откликнулся. Один из них отделился от своей рамы для отдыха и засеменил из комнаты. Фрэнк приподнялся и сказал:

— Кажется, мне снился сон.

— Ты что, уснул? — спросил Джим. — А я — нет.

— Черта с два — «нет». Ты храпел, как доктор Макрей.

— Да я даже не вздремнул.

— Да что ты говоришь!

Марсианин, уходивший куда-то, вскоре вернулся. Джим не сомневался, что это был именно он; теперь он научился их различать. Он нес чашу для питья. Фрэнк вытаращил глаза.

— Как ты думаешь, уж не собираются ли они угощать нас водой???

— Похоже на то, — голос Джима был исполнен благоговения.

Фрэнк покачал головой.

— Лучше не рассказывать об этом, нам никто никогда не поверит.

— Ты прав.

Церемония началась. Марсианин, державший чашу, назвал свое имя, слегка коснулся ее носика и передал дальше. Следующий марсианин назвал себя и тоже будто бы отпил. Чаша пошла по кругу. Джим запомнил, что приведшего их сюда марсианина звали Гекко. Имя показалось Джиму приятным и подходящим. Наконец чаша дошла и до Джима. Марсианин вручил ее ему, пожелав: «Чтобы никогда не довелось тебе испытать жажду». Смысл фразы был абсолютно ясен Джиму.

Хор голосов вокруг него подхватил ответ: «Чтобы смог ты напиться, когда бы ни пожелал!» Джим, взяв чашу, припомнил слова доктора о том, что болезни марсиан не заразны для людей.

— Джим Марлоу! — провозгласил он, взял в рот носик и глотнул.

Возвращая ее, он покопался в своих скудных познаниях местного языка, сосредоточился на артикуляции и исхитрился произнести:

— Пусть вода всегда будет чистой и в изобилии для тебя.

Одобрительный шепот послышался в ответ. Марсианин передал чашу Фрэнку.

Церемония завершилась почти по-земному — шумной беседой. Джим тщетно силился понять, что говорил ему марсианин, примерно в три раза выше него, когда Фрэнк сказал:

— Джим! Ты видишь солнце? Мы рискуем опоздать на скутер!

— А? Но это же не настоящее солнце, это игрушка.

— Да, но оно двигается так же, как настоящее. Мои часы подтверждают это.

— Ради Бога, где Виллис?! Гекко — где Гекко?

Гекко, услышав свое имя, подошел и вопрошающе что-то прокудахтал Джиму. Джим постарался объяснить причину их беспокойства, запутался в синтаксисе, использовал неверные указательные сигналы и совсем потерял контроль над произношением, Фрэнк решил говорить сам и оттеснил его в сторону. Вскоре он обернулся к Джиму:

— Они доставят нас туда до заката, но Виллис останется здесь.

— Что? Они не могут так поступить!

— Это то, что он говорит.

Джим задумался.

— Скажи, чтобы они принесли сюда Виллиса и спросили его самого.

Гекко охотно так и поступил. Виллиса внесли и положили на пол. Вразвалочку он подкатился к Джиму и сказал:

— Привет, Джим! Привет, Фрэнк!

— Виллис, — сказал Джим серьезно, — Джим собрался уходить. Виллис пойдет с Джимом?

Виллис, казалось, был озадачен.

— Останься тут. Джим, останься тут. Виллис останется тут. Хорошо.

— Виллис, — отчаянно сказал Джим, — Джим должен уйти. Виллис идет с Джимом?

— Джим идет?

— Джим идет.

Казалось, что Виллис весь сжался.

— Виллис пойдет с Джимом, — печально сказал он.

— Скажи Гекко.

Виллис сказал. Марсианин, похоже, удивился, но спорить не стал. Он подхватил обоих мальчиков, попрыгунчика и направился к двери. Другой большой марсианин, чье имя, как вспомнил Джим, было Г.Куро, взял у Гекко Фрэнка и поплелся следом. Когда они поднимались по туннелю, Джим внезапно почувствовал, что ему необходима маска; Фрэнк тоже надел свою.

Свернувшийся шаром марсианин продолжал перегораживать проход; оба «носильщика» перешагнули через него без всяких комментариев.

Солнце опустилось совсем низко, когда они вышли наружу. Хотя марсианина невозможно заставить двигаться быстрее, средняя скорость его передвижения весьма высока; и длинноногая пара в мгновение ока покрыла три мили, отделявшие их от станции «Циния». Солнце коснулось горизонта, и воздух стал уже колючим от холода, когда мальчиков и Виллиса выгрузили на пристань. Марсиане немедленно повернули обратно, торопясь к теплу своего города.

— До свидания, Гекко! — крикнул Джим. — До свидания, Г.Куро!

Водитель и станционный смотритель стояли на пристани. Водитель был явно готов к отправлению и с нетерпением ожидал своих пассажиров.

— В чем дело? — спросил станционный смотритель.

— Мы готовы, — ответил Джим.

— Вижу, — сказал водитель.

Он внимательно глядел вслед удаляющимся фигурам, затем моргнул и повернулся к смотрителю.

— Оставим это, Джордж. Я вижу, в чем дело. Что ж, давайте в машину, — добавил он, обращаясь к мальчикам.

Они последовали совету и забрались внутрь плафона. Машина рывками сползла по скату на ледяную поверхность, повернула влево на канал Оэроэ и набрала скорость. Солнце скрылось за горизонтом, и лишь короткий марсианский закат еще некоторое время освещал окрестности. На глазах у мальчиков прибрежные растения на ночь втягивались в почву. Через несколько минут земля, еще полчаса назад покрытая буйной растительностью, стала голой, как настоящая пустыня.

Появились ослепительно яркие звезды. Зарницы мягкой вуалью зависли над краем неба. Крошечный немерцающий огонек поднялся на западе и двинулся навстречу звездам.

— Фобос, — сказал Фрэнк. — Смотри!

— Вижу, — ответил Джим. — Холодно. Пошли спать.

— Пойдем. Я есть хочу.

— У меня еще остались сэндвичи.

Они проглотили каждый по сэндвичу, затем спустились в нижний салон и расползлись по койкам. Тем временем машина, миновав город Гесперидум, свернула на канал Эримантус и взяла направление запад — северо-запад, но Джим уже не заметил этого. Ему снилось, что они с Виллисом поют дуэтом для изумленных марсиан.

— Конечная станция! Все на выход!

Водитель продолжал их трясти.

— А?

— Поднимайтесь, попутчики. Это — Малый Сёртис.

IV АКАДЕМИЯ ЛОВЕЛЛА

Если бы профессор Отто Стьюбен, магистр, доктор юриспруденции не ушел на пенсию, жизнь Джима в академии Ловелла сложилась бы иначе, но он уволился и вернулся в долину Сан-Фернандо, чтобы отдохнуть в достатке и благополучии. Весь колледж явился на его проводы в Марспорт. Он пожал всем руки, слегка всплакнул и передал своих учеников на попечение Маркусу Хоу, который недавно прибыл с земли и теперь занял освободившуюся должность.

Когда Джим и Фрэнк пришли из космопорта, они обнаружили, что вернувшиеся раньше столпились у доски объявлений. Они протиснулись ближе и прочли привлекший всеобщее внимание листок:

— Ну ни фига себе! — взорвался Фрэнк. — Что ты об этом думаешь, Джим?

Джим ошеломленно смотрел на сообщение.

— Я думаю, что сегодня шестое Цереры.

— Да, но сама идея? Он, наверное, думает, что это исправительная колония.

Фрэнк повернулся к старшекурснику, который вплоть до настоящего момента был старостой их участка.

— Андерсон, что ты об этом думаешь?

— Я совсем ничего не понимаю. Мне кажется, что у нас и так все было как надо.

— А что ты намерен в связи с этим делать?

— Я? — молодой человек слегка задумался, прежде чем дать ответ. — Мне остался всего один семестр до диплома, затем я смоюсь отсюда. Полагаю, я буду молча гнуть свою линию и как-нибудь перетерплю все это.

— Хм? Тебе легко так рассуждать, а у меня впереди еще двенадцать семестров. Я что, преступник, что ли?

— Это, парень, твои проблемы.

Старшекурсник ушел. Один из толпившихся студентов, казалось, нимало не переживал по поводу объявления. Это был Герберт Бичер, сын Генерального Представителя Компании, новичок в школе, и вообще на Марсе. Другой парень заметил его ухмылку.

— Чем ты доволен, турист? — спросил он. — Ты знал об этом заранее?

— Естественно.

— Ручаюсь, это твоя идея.

— Нет, но мой старик говорит, что вы тут уже давно разболтались. Мой старик говорит, что Стьюби был слишком мягок, чтобы укрепить дисциплину в колледже. Мой старик говорит, что…

— Чихать мы хотели на то, что говорит твой старик. Пошел отсюда.

— Не стоит тебе говорить так о моем старике. Я буду…

— Пошел отсюда, я сказал!

Бичер-младший посмотрел на своего противника — рыжеволосого молодца по имени Келли — понял, что тот не шутит, и мгновенно испарился.

— Он-то может ухмыляться, — мрачно сказал Келли. — Он живет со своим папашей. А это касается только тех, кто вынужден жить в колледже. Это же настоящая должностная дискриминация!

Примерно треть студентов приходили в колледж только учиться. Это были, главным образом, сыновья сотрудников Компании, живших в Малом Сёртисе. Еще треть были мигрирующие колонисты, а остальные — дети землян, занятых в основном работой над атмосферным проектом на отдаленных станциях. Большинство этих последних были боливийцы и тибетцы, и несколько эскимосов. Келли обратился к одному их них:

— Что думаешь делать, Чен?

Выражение широкого азиатского лица осталось неизменным.

— Не вижу причины для беспокойства, — он отвернулся.

— Как? Ты хочешь сказать, что не будешь защищать собственные права?

— Это скоро отменят.

Джим с Фрэнком вернулись в свою комнату, но продолжали обсуждать случившееся.

— Фрэнк, — спросил Джим, — что все это значит? Ты думаешь, они провернули такую же штуку и в женском колледже?

— Я могу позвонить Долорес Монтез и спросить ее.

— Ммм… не стоит. Это несущественно. Важно только одно: что нам в связи с этим делать?

— А что мы может сделать?

— Не знаю. Хорошо бы спросить об этом отца. Он всегда говорил мне, что я должен отстаивать свои права — но, может быть, это не тот случай, кто знает?

— Послушай, — предложил Фрэнк, — почему бы не спросить наших отцов?

— Ты хочешь позвонить им? А сегодня вечером есть связь?

— Нет, не надо им звонить, это слишком много стоит. Мы просто подождем, пока наши старики прибудут сюда после переселения; осталось уже совсем недолго. И тогда, если мы поднимем шум, здесь будут наши родственники, которые нас поддержат, иначе мы ничего не добьемся. А пока будем сидеть тихо и делать то, о чем он нас просит. Возможно, от нас не будут требовать слишком многого.

— Это разумное предложение.

Джим встал.

— Теперь, я думаю, мы можем попробовать избавиться от этого мусора.

— О’кей. Да, Джим, мне тут пришло кое-что в голову. Фамилия председателя Компании, кажется, Хоу?

— Джон В.Хоу, — согласился Джим. — Так что с того?

— Так ведь фамилия директора тоже Хоу.

— Хм, — Джим покачал головой. — Это ничего не значит. Хоу — очень распространенная фамилия.

— Спорим, что это кое-что да значит. Док Макрей говорит, что для того, чтобы получить теплое местечко в Компании, надо быть чьим-нибудь двоюродным братцем. Док говорит, что персонал Компании — одна большая счастливая семья и что разговоры о том, что это неподкупная организация — самая удачная шутка того момента, когда Бог изобрел женщину.

— Хмм… Ну, я не знаю. Куда положить этот хлам?

На следующее утро во время завтрака всем вручили листки с предписанием «Порядок в комнатах, официально рекомендованный к осмотру»; ребятам пришлось переделывать то, что было сделано накануне вечером. Поскольку предписания директора Хоу не учитывали возможности совместного проживания двух человек в одноместной комнате, выполнить их было нелегко; к десяти часам работа еще не завершилась. Однако уже двумя часами позже директор добрался до их пенала. Он заглянул внутрь, казалось, собрался уйти, но вместо этого вошел в комнату. Он указал на их прогулочные костюмы, висевшие на крючках у платяного шкафа.

— Почему вы не удалили эту варварскую мазню с ваших масок?

Ребята удивились. Хоу продолжал:

— Вы что, не смотрели сегодня на доску объявлений?

— Нет, сэр.

— Посмотрите. Вы несете ответственность за выполнение всего вывешенного на доске.

Он крикнул в направлении двери:

— Дежурный!

Один из старшекурсников появился в дверях.

— Да, сэр.

— Эти двое лишаются выходных до тех пор, пока не выполнят требования инспекции. Пять штрафных очков каждому.

Хоу огляделся.

— Эта комната невероятно неряшлива и неопрятна. Почему не выполнили соответствующее предписание?

Джим онемел от очевидной несправедливости. Наконец он вымолвил:

— Эта комната рассчитана на одного. Мы сделали все, что смогли.

— Не пытайся оправдаться. Если у вас недостаточно места, чтобы аккуратно сложить вещи, избавьтесь от всего лишнего.

Его взгляд впервые остановился на Виллисе, который при виде незнакомцев откатился в угол и втянул всю свою оснастку. Хоу ткнул пальцем в его сторону.

— Гимнастические снаряды должны храниться на платяном Шкафу, либо оставаться в спортзале. Они НЕ должны валяться в углах.

Джим хотел ответить, но Фрэнк пнул его в голень. Хоу продолжал читать нотацию, продвигаясь к двери.

— Я понимаю, вы, молодые люди, выросли вдали от цивилизации и не обладаете достоинствами культурного общества, но я сделаю все возможное, дабы исправить положение. Я считаю, что этот колледж должен выпускать, прежде всего, цивилизованных молодых джентльменов.

У двери он задержался и добавил:

— Когда отмоете маски, доложите об этом в моем кабинете.

Лишь только Хоу оказался вне пределов слышимости, Джим спросил:

— Зачем ты меня пнул?

— Ты паршивый идиот, он подумал, что Виллис — это мяч.

— Я знаю, я как раз хотел поправить его.

Фрэнк возмутился:

— Неужели ты еще не понял, что от добра добра не ищут? Ведь ты же хочешь остаться с Виллисом? Хоу бы тут же накатал какое-нибудь правило, по которому Виллис станет контрабандой.

— Но он не может так сделать!

— Черта с два не может! Я начинаю догадываться, что Стьюби не давал развернуться талантам нашего приятеля Хоу во всю ширь. Как думаешь, что означают его «штрафные очки»?

— Не знаю, но думаю, ничего хорошего.

Джим взял свой респиратор и взглянул на веселые тигриные полосы.

— Ты знаешь, Фрэнк, я как-то не хочу становиться «цивилизованным молодым джентльменом».

— И я тоже!

Прежде чем мыть маски, они решили бросить взгляд на доску объявлений, чтобы не навлечь на себя дополнительных неприятностей, и для этого вышли в фойе. На доске было приколото:

Джим свистнул.

— Посмотри-ка сюда, Джим, — сказал Фрэнк, — роспуск Студсовета — ты только подумай! Как ты считаешь, не придется ли нам получать разрешение, чтобы почесаться? За кого он нас тут держит?

— Хоть обыщи меня, Фрэнк, у меня нет рубашки.

— Ну, я могу одолжить тебе фуфайку, пока не купишь что-нибудь. Взгляни на пункт три — тебе надо действовать.

— Хм? А что тут? Джим перечитал его.

— Тебе надо пойти и умалить нашего биолога, чтобы договориться о Виллисе.

— Что?

Джим просто не связал распоряжение, касающееся домашних животных с Виллисом; он не воспринимал Виллиса как одного Из них.

— Я не могу сделать этого, Фрэнк. Он ужасно расстроится.

— Тогда тебе лучше отправить его домой на попечение твоих Родственников.

Джим тупо смотрел перед собой.

— Я не стану этого делать. Не стану!

— Тогда что ты будешь делать?

— Не знаю.

Он подумал немного.

— Ничего не буду. Я просто буду прятать его. Ведь Хоу даже не знает, что он у меня есть.

— Хм… ты можешь действовать так до тех пор, пока кто-нибудь не настучит.

— Не думаю, что кто-нибудь из парней способен на это.

Они вернулись в свою комнату и попытались убрать узоры с масок, однако не слишком успешно: краска въелась в пластик, и им удалось только размазать ее по поверхности. Спустя некоторое время студент по фамилии Смёзи, приоткрыв дверь, заглянул внутрь:

— Почистить вам ваши маски?

— А ничего не получится: краски слишком въелись.

— Ты последний догадался об этом. Но по доброте сердечной и из желания помочь ближнему я готов выкрасить твою маску в цвет, неотличимый от первоначального — четверть кредитки за маску.

— Я так и знал, что ты не промахнешься, — ответил Джим.

— Так согласен или нет? Решай, а то желающих много.

— Смитти, ты готов продавать билеты на похороны собственной бабушки.

Джим протянул четверть кредитки.

— Хорошая мысль. Как думаешь, сколько брать за один?

Парень достал банку с лаком и кисточку и быстро замазал горделивую раскраску Джима, пользуясь для этой цели пигментом, который великолепно имитировал унылый желтовато-серый цвет оригинала.

— Ну вот! Через пару минут высохнет. А как ты, Саттон?

— Давай, кровосос, — согласился Фрэнк.

— Ну можно ли так говорить о своем спасителе? Мне предстоит трудное свидание на женской половине, а я здесь трачу драгоценное субботнее время, помогая вам.

Смёзи столь же быстро разделался с маской Фрэнка.

— Тратишь время, зарабатывая денежки на свидание, ты хотел сказать, — уточнил Джим. — Смитти, что ты думаешь об этих хитрых правилах, которые придумал новый директор. Следует ли нам смолчать или учинить протест?

— Протест? Для чего?

Смёзи собрал свои приспособления.

— Во всякой новинке есть новые возможности для бизнеса, надо только уметь их увидеть. Если у вас проблемы, заходите к Смёзи — особые услуги в любое время.

Он задержался у двери.

— Не стоит упоминать о билетах на похороны моей бабушки. Она, пока не откинет копыта, не желает об этом слышать. Бабуля чрезвычайно принципиальная девочка во всем, что касается ее репутации.

— Фрэнк, — сказал Джим, когда Смёзи ушел, — не нравится мне чем-то этот парень.

Фрэнк пожал плечами.

— Он выручил нас. Пойдем отметимся и снимем с себя взыскание.

— Хорошо. Он напомнил мне один из афоризмов дока: «Любой из когда-либо написанных законов создает возможность для взяточничества».

— Совсем не обязательно. Пошли.

Они обнаружили длинную очередь у директорской двери. Впускали группами по десять человек. Хоу быстро осмотрел маски, а затем начал читать нотацию:

— Я полагаю, что это станет для вас, юные джентльмены уроком не только опрятности, но и внимания. Если бы вы заметили, что находилось на доске объявлений, то вы были бы, каждый из вас, готовы к инспекции. Что касается самого нарушения, то я хочу, чтобы вы поняли, что данный урок выходит за рамки ребяческих и варварских рисунков, которыми вы покрывали собственные респираторы, впрочем, весьма возмутительных.

Он сделал паузу и убедился, что его внимательно слушают:

— Нет причин, по которым колониальные порядки должны быть грубы и вульгарны, и, являясь главой данной организации, я намерен следить за этим, дабы исправить любые недостатки вашего домашнего воспитания. Главной, а возможно, и единственной целью образования является формирование характера — а характер может быть создан только благодаря дисциплине. Я льщу себя надеждой, что являюсь исключительно хорошо подготовленным человеком, дабы взяться за эту задачу. Прежде чем приехать сюда, я двенадцать лет работал преподавателем Военной Академии в Скалистых Горах — исключительно прекрасного училища, Училища, которое выпускало мужчин.

Он вновь сделал паузу, то ли, чтобы перевести дыхание, то ли, чтобы дать возможность обдумать уже сказанное. Джим пришел сюда с целью избавиться от взыскания, но надменное отношение директора и, в первую очередь, его утверждение, что колониальная жизнь представляет собой нечто второсортное, постепенно довели его до кипения.

— Мистер Хоу? — обратился он.

— А? Да? Что?

— Это не Скалистые Горы, это Марс. И это не Военная академия.

Одно мгновение казалось, что удивление и гнев доведут мистера Хоу до какой-нибудь дикости или даже до апоплексического удара Однако он все же сдержался и процедил сквозь зубы:

— Как твоя фамилия?

— Марлоу, сэр. Джеймс Марлоу.

— Для тебя, Марлоу, было бы лучше, много лучше, если бы это была военная академия.

Он повернулся к остальным:

— Вы можете идти. Выходные восстановлены без ограничений. А ты, Марлоу, подожди.

Когда они остались наедине, Хоу сказал:

— Марлоу, в мире нет ничего более оскорбительного, чем самоуверенный мальчишка, неблагодарный выскочка, который не знает своего места. Благодаря великодушию Компании ты имеешь возможность получить прекрасное образование. Тебя не доведут до добра дешевые остроты в адрес людей, назначенных Компанией, чтобы следить за твоим обучением и благополучием. Ты понял это?

Джим молчал.

— Ну же! Отвечай, парень. Признай свою вину и принеси извинения. Будь мужчиной! — отрывисто сказал Хоу.

Джим продолжал молчать. Хоу барабанил пальцами по столу, наконец он сказал:

— Отлично, иди в свою комнату и подумай об этом хорошенько. У тебя все выходные на размышления.

Когда Джим вернулся, Фрэнк внимательно посмотрел на него и покачал головой в восхищении.

— Ну, парень! — сказал он. — Ты даешь.

— Кто-то должен был сказать ему.

— Это точно. Но что ты теперь собираешься делать? Перережешь себе горло или просто уйдешь в монастырь? Старина Хоу с сегодняшнего дня ни на минуту не даст тебе спуску. Вообще-то, теперь ты не самый безопасный сожитель.

— Черт возьми, Фрэнк, если ты так считаешь, подыщи себе, ради Бога, другого соседа!

— Спокойно, спокойно! Я не собираюсь смываться от тебя. Я с тобой до конца. «Улыбаясь, парень упал замертво». Я рад, что ты ему вмазал. У меня не хватило бы смелости сделать это.

Джим растянулся поперек своей койки.

— Мне кажется, я не смогу здесь остаться. Я не привык, чтобы меня шпыняли и глумились надо мной безо всякой причины. А теперь я получу этого вдвое больше. Что мне делать?

— Черт его знает.

— Во времена Стьюби это было хорошее местечко. Я думал, что таким оно для меня и останется.

— Стьюби был мужик что надо. Но что ты можешь сделать кроме как заткнуться и молча надеяться, что он забудет об этом?

— Послушай, все это не нравится и остальным. А вдруг, если мы объединимся, то заставим его сбавить обороты.

— Вряд ли. Ты был единственный, кто не сдрейфил высказаться. Ведь даже я не поддержал тебя — а я согласен с тобой на все сто.

— А что, если все мы напишем родителям? Фрэнк покачал головой.

— Тебе не удастся уговорить всех — и какой-нибудь задрыга настучит. Вот тогда ты попадешь как кур в ощип: за подстрекательство к бунту или еще за какую-нибудь подобную чушь. В любом случае, — продолжал он, — ну что ты сможешь написать в письме такого, что ясно доказывало бы, будто мистер Хоу делает нечто, на что он не имеет права? Я знаю, что скажет мой старик.

— И что же он скажет?

— Он мне много раз рассказывал про школу, в которую он ходил на Земле, какое это было суровое заведение. Мне кажется, он немного этим гордится. Если я сообщу ему, что Хоу не разрешает нам хранить в комнате печенье, он только посмеется надо мной. Он скажет…

— Черт возьми, Фрэнк, дело не в запрете на хранение пищи в наших комнатах; дело в общей ситуации.

— Конечно, конечно. Я знаю об этом. Но попытайся объяснить это моему старику. Все, что мы можем сообщить — это пустяки, вроде правила о пище. Ситуация должна стать намного хуже, прежде чем можно будет убедить наших родителей что-нибудь сделать.

Соображения Фрэнка подтвердились. По мере распространения новостей, студенты, один за другим, заходили к ним, некоторые чтобы пожать Джиму руку за данную директору отповедь, некоторые — просто из любопытства — увидеть чудака, у которого хватило безрассудства выступить против официальных властей. Прояснился, однако, амбивалентный факт: новый директор колледжа никому не нравился, и все возмущались какими-либо из его новых «дисциплинарных» мер, но никто не стремился присоединиться к тому, что — как всем казалось — заведомо обречено на поражение.

В воскресенье Фрэнк пошел в Малый Сёртис, но не в расположенный поблизости город марсиан, а в колониальный поселок Джим — вроде как под домашним арестом — остался в своей комнате, делал вид, будто занимается, и болтал с Виллисом. Фрэнк вернулся перед ужином и заявил:

— Я принес тебе подарок.

Он кинул Джиму крохотный сверток.

— Ты настоящий друг! Что это?

— Открой и посмотри.

Внутри оказалась запись танго, сделанная в Рио и только что прибывшая с Земли на «Альберте Эйнштейне». Называлась она «Quién Es La Señorita?». Джим необычайно любил латиноамериканскую музыку, и Фрэнк помнил об этом.

— Ну, старик! — Джим подошел к парте, заправил пленку в магнитофон и приготовился наслаждаться. Фрэнк остановил его.

— Лучше потом. Был звонок к ужину.

Джим нехотя подчинился, но, вернувшись, он крутил ее раз за разом, пока Фрэнк не настоял на том, что пора заниматься. Еще раз он включил танго перед самым отбоем.

Коридор общежития был уже минут пятнадцать погружен в темноту, когда «Quién Es La Señorita?» грянуло вновь. Фрэнк вскочил.

— Ты спятил? Джим, выключи, нашел время!

— Это не я, — возразил Джим. — Это, должно быть, Виллис. Это точно Виллис!

— Ну тогда заставь его заткнуться. Заглуши его. Положи на него подушку.

Джим включил свет.

— Виллис, эй, Виллис! Кончай шуметь!

Виллис, по-видимому, даже не слышал его. Он стоял на полу в середине комнаты и тщательно воспроизводил каждую ноту, отбивая такт стебельками своих глаз. Его исполнение было превосходно и включало в себя всё: от маримб до вокального хора.

Джим поднял его.

— Виллис, заткнись, приятель.

Виллис продолжал отбивать такт.

Дверь распахнулась, силуэт директора Хоу показался на пороге.

— Ну так я и думал, — сказал он торжественно. — Никакого уважения к правам и покою окружающих. Выключайте магнитофон. И знайте, что в течение следующего месяца свобода вашего передвижения ограничена этой комнатой.

Виллис продолжал играть. Джим попытался заслонить его своим телом.

— Ты что, не слышал моего приказа? — спросил Хоу. — Я сказал выключить эту музыку.

Он быстро подошел к парте и дернул рычажок выключателя магнитофона. Поскольку тот уже находился в положении «выключено», то единственным результатом стал сломанный ноготь. Хоу согнал с лица недиректорское выражение и сунул палец в рот. Виллис добрался до третьего припева. Хоу обернулся.

— Каким образом эта штука получает питание? — отрывисто спросил он.

Не получив ответа, он шагнул к Джиму.

— Что ты прячешь?

Он оттолкнул Джима в сторону и с очевидным недоверием и отвращением в глазах посмотрел на Виллиса.

— Это что?

— Это Виллис, — несчастным голосом ответил Джим, стараясь говорить так, чтобы его было слышно.

Хоу не был предельно туп; постепенно до него дошло, что музыка, которую он слышал, исходила от этого странного пушистого шара, находившегося перед ним.

— А что такое «Виллис», позволь спросить?

— Ну, он это… попрыгунчик. Обитатель Марса.

В этот момент Виллис решил закончить композицию, выдохнул из себя мелодичным контральто «buenas noches» и замолк — на минуту.

— Попрыгунчик? Никогда не слышал о них.

— Их мало кто видел, даже из колонистов. Они редко встречаются.

— Лучше бы еще реже. Что-то вроде марсианского попугая, я полагаю.

— Нет, нет!

— Что значит «нет, нет»?

— Он совсем не попугай. Он говорит, он думает, он — мой друг!

Хоу наконец перестал удивляться и вспомнил о цели своего визита.

— Все это к делу не относится. Ты читал мое распоряжение насчет домашних животных?

— Да, но Виллис — не домашнее животное.

— А что же ещё?

— Он не может быть домашним животным. Домашние животные — это чья-либо собственность. Виллис — не собственность; он… это… он просто Виллис.

В этот момент Виллис решил воспроизвести все, что он услышал после танго.

— Знаешь, когда я слышу эту музыку, — произнес он голосом Джима. — Я даже забываю про старого злыдня Хоу.

— Я не могу забыть о нем, — продолжал Виллис голосом Фрэнка. — Жаль, что я не нашел в себе сил дать ему отповедь в тот раз вместе с тобой, Джим. Знаешь, что? Я думаю, Хоу свихнулся, понимаешь, на самом деле, свихнулся. Ручаюсь, что пацан он был трусливый, это-то его и испортило.

Хоу побелел. Доморощенный психоанализ Фрэнка попал не в бровь, а в глаз. Он вскинул руку как для удара, затем опять опустил ее — в неуверенности, кому его нанести. Виллис поспешно втянул все свои выступающие части и стал гладким, как бильярдный шар.

— А я говорю, что это домашнее животное, — яростно рявкнул Хоу, когда вновь обрел способность говорить. Он подхватил Виллиса и направился к двери.

Джим бросился за ним.

— Послушайте! Мистер Хоу — вы не можете забрать Виллиса!

Директор обернулся.

— Не могу, вот как? Иди спать. Утром придешь ко мне в кабинет.

— Если с Виллисом что-нибудь случится, я… я…

— Что — ты? — он остановился. — Ничего с твоим драгоценным любимчиком не случится. А теперь возвращайся в постель, пока я тебя не выпорол.

Он вновь повернулся и ушел, не удосужившись проследить за тем, выполнен или нет его приказ.

Джим, с катящимися по щекам слезами, стоял и смотрел на закрывшуюся дверь, содрогаясь от ярости и отчаяния. Фрэнк подошел и положил руку на его плечо.

— Джим, Джим, ну что ты так? Ты же слышал, он обещал не трогать Виллиса. Пойдем спать, уладим дело утром. В худшем случае тебе придется отправить Виллиса домой.

Джим стряхнул руку. Фрэнк продолжал.

— Не дай ему вывести тебя из терпения, старик; если он допечет тебя, ты сделаешь какую-нибудь глупость и на этом погоришь.

— Я уже вне себя.

— Я знаю и не виню тебя за это. Но тебе надо успокоиться и поработать головой. Он же хотел поддеть тебя — ты сам это видел. Что бы он ни делал или ни говорил, ты должен держать себя в руках и быть хитрее его — иначе ты пропал.

— Мне кажется, ты прав.

— Я знаю, что прав. И док сказал бы то же самое. А теперь пошли спать.

Ни одному из них не довелось выспаться этой ночью. Под утро Джиму приснился кошмарный сон, что Хоу — это свернувшийся марсианин, которого он, вопреки собственному желанию, пытался развернуть.

Перед завтраком на доске объявлений появилось новое сообщение. Оно гласило:

Джим и Фрэнк прочли это объявление одновременно.

— Не понимаю, — сказал Джим, — на кой ему понадобилось столько лишних хлопот? Особенно учитывая тот факт, что большинство из нас имеют лицензию.

Все студенты обычно хранили свои пистолеты в арсенале, но регистрировать там оружие приходилось только тем, кто все еще не получил лицензий.

Фрэнк перечитал сообщение.

— Знаешь, что я думаю?

— Нет, а что?

— Я думаю, он боится лично тебя.

— Меня? Почему?

— Из-за того, что случилось вчера вечером. В твоих глазах была готовность убить, и он видел это. Я думаю, он хочет укоротить тебе руки. Я думаю, ему абсолютно наплевать на то, что все остальные таскают пистолеты.

— Ты и впрямь так думаешь? Хм… может, это и неплохо, что наши пистолеты сейчас не в арсенальной.

— Вопрос в следующем: что в связи с этим ты собираешься делать?

Джим постоял в нерешительности.

— Я не собираюсь отдавать свой пистолет. И отец, я уверен, не похвалил бы меня за это. В любом случае я имею лицензию и не обязан подчиняться. Я — квалифицированный стрелок, я прошел осмотр у психиатра, я, наконец, дал клятву; я обладаю таким же правом носить оружие, как и он.

— О’кей, в этом я с тобой согласен. Но не мешало бы нам придумать что-нибудь, прежде чем ты пойдешь к нему.

За завтраком придумалось «что-нибудь» — им оказался студент Смёзи. Фрэнк негромко изложил Джиму возникшую идею; позавтракав, они вместе подошли к нему и увели в свою комнату.

— Слушай, Смитти, — начал Джим, — ведь ты человек широкого кругозора, не так ли?

— Хмм… возможно. А что?

— Видел объявление утром?

— Ну да. Кто ж его не видел? Все теперь ворчат по этому поводу.

— А ты собираешься отдавать свой пистолет?

— Мой пистолет и без того уже был в арсенальной. Зачем он мне здесь? Я предпочитаю работать головой.

— В таком случае тебя не станут вызывать по поводу твоего пистолета. Теперь давай предположим, что тебе на сохранение передали два свертка. Ты не станешь их развертывать и не будешь знать, что в них находится. Как ты считаешь, ты сможешь найти безопасное, действительно безопасное место для их хранения, в то же время оставляя за собой возможность вернуть их по первому требованию?

— Вы, очевидно, захотите, чтобы я не рассказывал об этих, как их… свертках?

— Неа. Никому ни слова.

— Гм… это будет дорого стоить.

— Сколько?

— Ну что же, получится не менее двух кредиток в неделю.

— Слишком дорого, — сказал Фрэнк.

— Хорошо, вы — мои друзья. Для вас я установлю твердую расценку в восемь кредиток до конца года.

— Дорого.

— Тогда шесть, за меньшее я не соглашусь. Вы должны оплатить риск.

— Заметано, — сказал Джим, прежде чем Фрэнк успел продолжить торг.

После того, как Смёзи с пакетом ушел, Джим явился в кабинет директора.

V СТЕНЫ ИМЕЮТ УШИ

Доктор Хоу, прежде чем принять Джима, заставил его ждать тридцать минут за дверью. Когда его наконец впустили, Джим увидел, что Хоу был вполне доволен собой. Он поднял глаза.

— Да? Ты хотел видеть меня?

— Вы сказали, чтобы я пришел к вам, сэр.

— Вот как? А как твоя фамилия?

«Он прекрасно знает мою фамилию, — раздраженно подумал Джим. — Он хочет, чтобы я вышел из себя». Он вспомнил о предостережении Фрэнка не терять над собой контроль.

— Джеймс Марлоу, сэр, — спокойно ответил он.

— Ах, ну да. Итак, Марлоу, зачем ты хотел меня видеть?

— Вы сказали мне прийти к вам. Насчет Виллиса.

— Виллиса? Ах, ну да, марсианский круглоголовый, — Хоу улыбнулся одними губами. — Интересный экземпляр для науки.

Хоу смолк. Молчание затянулось, и Джим начал догадываться, что директор хочет заставить его заговорить первым. Джим уже смирился с мыслью, что он не сможет оставить Виллиса в колледже. Он сказал:

— Я пришел, чтобы забрать его. Я отнесу его в город и отправлю домой.

Улыбка Хоу стала шире.

— Ах, вот как? Объясни мне. ради Бога, как ты собираешься это сделать, если в течение следующих тридцати дней ты лишен права выходить за пределы колледжа?

Предостережение Фрэнка все еще звучало в его ушах, казалось, Джим и сейчас слышит его голос. Он ответил:

— Хорошо, сэр, я сегодня же попрошу кого-нибудь сделать это для меня. Теперь я могу забрать Виллиса?

Хоу наклонился вперед и сложил руки на животе.

— Сейчас, Марлоу, ты коснулся самого интересного момента. Вчера вечером ты сказал, что это существо — не домашнее животное.

— Ну и что? — озадаченно спросил Джим.

— Ты очень на этом настаивал. Ты сказал, что он — не твоя собственность, но твой друг. Это верно, не так ли?

Джим колебался. Он интуитивно ощущал какой-то подвох, но не мог понять, в чем он заключается.

— И что из этого следует?

— Так сказал или нет? Отвечай!

— Ну… да.

Хоу наклонился вперед.

— В таком случае, почему ты требуешь, чтобы я вернул тебе это существо? У тебя нет на него никаких прав.

— Но, но…

Джим запнулся, не найдя, что сказать. Его подвели слова, эта столь ненадежная штука, он не знал, что ответить.

— Вы не можете так поступить! — выпалил он. — Вы тоже не являетесь его владельцем! У вас нет права держать его взаперти. Хоу аккуратно сложил кончики пальцев.

— Вот это еще требует доказательства. Хотя ты отказался от каких-либо прав на него, не исключено, что это существо, тем не менее, является собственностью — в таком случае, оно было найдено на территории колледжа, и от имени колледжа я могу предъявить на него права, как на разновидность, интересную для науки.

— Но… Вы не можете так поступить, это несправедливо! Если он кому-то и принадлежит, то только мне! Вы не имеете права…

— Тихо!

Джим умолк. Уже более спокойно Хоу продолжал:

— Не надо рассказывать мне, что я могу и чего не могу. Ты забываешь о том, что я in loco parentis[2] для тебя. Какими-либо из своих прав ты можешь воспользоваться только через меня, как если бы я был твоим родным отцом. Что касается прав обладания этим существом, то я занят изучением этого вопроса и собираюсь проконсультироваться у Генерального Агента сегодня во второй половине дня. Ты будешь проинформирован о результате в соответствии с установленным порядком.

Латинская фраза, как было рассчитано, смутила Джима, но из всего сказанного Хоу он отметил для себя одно место и ухватился за него.

— Я сообщу об этом моему отцу. Это вам не пройдет.

— Что, угрозы? — Хоу кисло ухмыльнулся. — Не думай просить ключи от телефонной будки; я не собираюсь позволять студентам звонить своим родителям всякий раз, когда я учу их не распускать нюни. Своему отцу пошли письмо — но прежде дашь мне его прослушать.

Он встал.

— Все, ты свободен.

Фрэнк уже ждал:

— Не вижу крови, — заявил он, разглядывая Джима. — И как все это было?

— Ох, ну и тип!

— Плохо, да?

— Фрэнк, он не хочет отдавать мне Виллиса.

— Он хочет заставить тебя отправить его домой? Но ты это предвидел.

— Да нет же. Он вообще не хочет отдавать мне Виллиса. Он постоянно ловчил, но все сводилось к тому, что он его сцапал и не собирается возвращать, — казалось, Джим готов разрыдаться. — Бедный малыш Виллис, ты ведь знаешь, какой он робкий. Что мне делать, Фрэнк?

— Я ничего не понимаю, — медленно выговорил Фрэнк. — Он не может взять себе Виллиса, просто не может. Виллис принадлежит тебе.

— Я говорю, он постоянно ловчил — но он подразумевал поступить именно так. Как мне забрать его? Фрэнк, я должен его забрать.

Фрэнк не ответил; Джим окинул комнату безутешным взглядом и наконец заметил:

— Что здесь произошло? — спросил он. — Похоже, что ты пытался все переломать.

— А, ты об этом. Я как раз хотел тебе рассказать. Пока тебя не было, пара шестерок Хоу сделала здесь обыск.

— Хм?

— Пытались найти наши пистолеты. Я просто прикинулся идиотом.

— Пытались, вот как?

Казалось, Джим на что-то решился.

— Я должен найти Смёзи.

Он направился к двери.

— Эй, подожди — зачем тебе нужен Смитти?

Джим оглянулся, и выражение его лица не предвещало ничего хорошего.

— Я собираюсь взять пистолет, пойти туда и забрать Виллиса.

— Джим, ты болван!

Джим молча продолжал идти к двери. Фрэнк подставил ногу, повалил его и, когда Джим растянулся, уселся сверху. Он захватил правую руку Джима и заломил ее ему за спину.

— Полежи немного, — сказал он Джиму. — Пока не успокоишься.

— Пусти меня.

— Ты одумался?

Молчание.

— О’кей, — продолжал Фрэнк. — Я смогу так сидеть столько, сколько будет нужно для тебя. Скажи мне, когда успокоишься.

Джим попытался вырваться; Фрэнк потянул вверх его руку, и тянул до тех пор, пока он не завопил и не замер.

— Вот так лучше, — сказал Фрэнк. — Теперь слушай сюда: ты, Джим, хороший парень, но ты действуешь сгоряча. Предположим, ты возьмешь свой пистолет, и, предположим, ты сумеешь так запугать старину Хоу, что он, трясясь от страха, выдаст тебе Виллиса. Ты думаешь, как долго он останется с тобой? Ты знаешь, как долго? Ровно столько, сколько ему потребуется, чтобы дозвониться до местной полиции. После чего они посадят тебя куда следует и опять отберут Виллиса. И ты никогда его больше не увидишь, не говоря уже о тех заботах и страданиях, которые ты доставишь своим родителям.

Последовала продолжительная тишина. Наконец Джим сказал:

— Ладно, пусти меня.

— Ты передумал размахивать здесь пистолетом?

— Да.

— Честное слово? Клятва получившего лицензию на ношение оружия и все такое прочее?

— Да, обещаю.

Фрэнк помог ему подняться и отряхнул его. Джим потер свою руку и сказал:

— Не стоило так сильно ее выкручивать.

— Удивительно, ты еще и жалуешься, а ведь тебе следовало бы поблагодарить меня. А теперь хватай свою тетрадь; мы опаздываем на лабораторку по химии.

— Я не пойду.

— Не валяй дурака, Джим. Незачем накапливать прогулы и потом пролетать на экзаменах, только потому, что ты зол на директора.

— Не в этом дело. Я ухожу, Фрэнк. Я не останусь в этом колледже.

— Что? Не спеши, Джим! Я знаю, что ты чувствуешь, но ведь учиться можно только здесь или нигде. Твои старики не в состоянии позволить себе роскошь послать тебя учиться на Землю.

— Нигде, в таком случае. Здесь я не останусь. Я собираюсь здесь торчать ровно столько, сколько понадобится, чтобы вызволить Виллиса, потом я — домой.

— Что ж… — Фрэнк перестал чесать свой затылок. — Твое дело. Но, послушай, — ты ничего не потеряешь, если пойдешь на лабораторную по химии. Это никак тебе не повредит; в любом случае, ты ведь не собираешься отправляться немедленно.

— Не пойду.

Фрэнк встревожился.

— Обещаешь мне никуда отсюда не выходить и не совершать опрометчивых поступков до тех пор, пока я не вернусь?

— Тебе-то зачем об этом беспокоиться?

— Обещай, Джим, или я тоже прогуляю лабораторную.

— Ну хорошо, хорошо. Иди.

— Порядок! — Фрэнк умчался.

Вернувшись, он обнаружил Джима развалившимся на койке.

— Спишь?

— Нет.

— Решил, что будешь делать?

— Нет.

— Я могу чем-нибудь помочь?

— Нет.

— Ты на редкость разговорчив, — заметил Фрэнк и сел за парту.

— Не сердись.

За оставшуюся часть дня вестей от Хоу не поступило.

На следующий день Фрэнк сумел убедить Джима пойти на занятия, отметив, что не стоит лишний раз привлекать к себе внимание, когда ищешь возможность вызволить Виллиса.

Не напомнил о себе Хоу и во вторник. Ночью, примерно через два часа после отбоя, Фрэнк внезапно проснулся. В комнате что-то шевелилось.

— Джим, — негромко позвал он.

Мертвая тишина. Стараясь не шуметь, Фрэнк потянулся и включил свет. Джим стоял около двери.

— Джим, — жалобно спросил Фрэнк, — почему ты мне не ответил? Ты хочешь напугать меня до смерти?

— Извини.

— Что случилось? Почему ты вылез из постели?

— Не беспокойся. Спи дальше. Фрэнк выбрался из-под одеяла.

— Ну, нет! Я буду беспокоиться — до тех пор, пока из твоих глаз не исчезнет это бешеное выражение. Давай, выкладывай.

Джим отмахнулся.

— Я не хочу впутывать тебя в это. Иди спать.

— Думаешь меня заставить? Перестань валять дурака и рассказывай. Что ты собираешься делать?

Неохотно Джим объяснил. Ему представлялось вероятным, что директор Хоу запер Виллиса где-то в своем кабинете. Джим собирался, взломав дверь, попытаться выпустить его.

— А теперь иди спать, — сказал он в заключение. — Если они спросят тебя — ты ничего не знаешь, ты всю ночь спал.

— Чтобы ты один взялся за это? Ну уж нет! В любом случае тебе потребуется кто-нибудь — стоять на шухере.

Фрэнк начал шарить в своем платяном шкафу.

— Мне не нужна никакая помощь. Что ты ищешь?

— Резиновые перчатки, — ответил Фрэнк. — Ты получишь помощь независимо от того, хочешь ты этого или нет, неуклюжий ты идиот. Я не хочу, чтобы тебя поймали.

— Зачем тебе перчатки?

— Слыхал когда-нибудь про отпечатки пальцев?

— Конечно, но он и так поймет, кто это сделал, — и мне все Равно, меня здесь уже не будет.

— Конечно, он поймет, но может быть, не сможет ничего доказать. Давай, надевай вот это.

Джим взял перчатки, что подразумевало молчаливое согласие на помощь Фрэнка в этой затее.

На Марсе кражи случаются нечасто, и замки здесь — вещь не привычная. Что до ночных сторожей, то рабочая сила не транспортируется через миллионы миль космического пространства только для того, чтобы использоваться для присмотра за тихими коридорами мужского колледжа. Некоторый риск на пути к административной части колледжа заключался для Джима и Фрэнка в возможности случайной встречи с каким-нибудь беспокойным студентом, вышедшим в туалет после ночных бдений.

Они старались двигаться как можно тише, тщательно вглядываясь в каждый отрезок коридора, прежде чем шагнуть вперед. Через несколько минут они стояли перед внешней дверью административной части, никем — как они, во всяком случае, надеялись — не замеченные. Джим толкнул дверь — она была заперта.

— Зачем они ее запирают? — прошептал он.

— От таких, как мы с тобой, — ответил ему Фрэнк. — Вернись за угол и не смыкай глаз.

Он начал шуровать в замке ножом.

— О’кей.

Джим направился к пересечению коридоров и продолжил наблюдение. Спустя пять минут Фрэнк свистнул ему, и он вернулся.

— В чем дело?

— Ни в чем. Пошли.

Фрэнк открыл дверь. На цыпочках они прошли прихожую и, миновав конторские столы и кучи сваленных стопками бобин, подошли к внутренней двери с табличкой: «Маркус Хоу — директор (без стука не входить)».

Надпись на двери была новая, так же, как и замок. Замок был отнюдь не символический, из тех, что можно открыть или взломать ножом: изготовленный из титана и снабженный цифровым кодом, он более уместно выглядел бы на сейфе.

— Думаешь, сможешь его открыть? — тревожно спросил Джим. Фрэнк тихонько присвистнул.

— Не говори ерунды. Игра окончена, Джим. Давай посмотрим, сможем ли мы вернуться спать, так, чтобы нас не застукали.

— Может, получится снять дверь с петель?

— Все равно, она открывается не туда. Я лучше попробую прорезать дырку в перегородке.

Он шагнул в сторону, встал на колени и приставил острие ножа к стене.

Джим огляделся. Из коридора через комнату, в которой они находились, к стене кабинета директора проходила вентиляционная труба. Ее отдушина была лишь чуть уже, чем нужно для плеч. Если отвинтить фланцы и отвести в сторону изгиб трубы…

Нет, он даже не мог до нее дотянуться и не на что было вскарабкаться. Шкафы с картотекой, как он обнаружил, были привинчены к полу.

Под дверью находилась маленькая решетка, через нее использованный воздух выходил из кабинета наружу. Вынуть ее было невозможно, да и само отверстие оказалось бы слишком мало, но он лег на пол и попытался посмотреть сквозь нее. Увидеть ничего не удалось: комната по ту сторону была погружена во мрак.

Он приник к отдушине и позвал:

— Виллис! Эй, Виллис! Виллис, дружище…

Фрэнк немедленно подошел к нему и сказал:

— Перестань. Ты что, хочешь, чтобы нас поймали?

— Тс-с.

Джим приложил ухо к решетке.

Оба они услышали приглушенный ответ:

— Джим! Эй, Джим!

— Виллис! Иди сюда, Виллис! — откликнулся Джим и прислушался вновь. — Он там, — сказал он Фрэнку, — заперт во что-то.

— Точно, — согласился Фрэнк. — А теперь не мог бы ты успокоиться, пока кто-нибудь сюда не явился?

— Мы должны помочь ему выбраться. У тебя что-нибудь получилось со стеной?

— Ничего. Там проволочный каркас внутри пластика.

— Но мы должны достать его оттуда. Что же делать?

— Ни черта у нас не получится, — сказал Фрэнк убежденно. — Выхода нет. Нам надо вернуться и лечь спать.

— Можешь возвращаться, если хочешь. Я останусь здесь и достану его.

— Твоя беда в том, Джим, что ты никогда не можешь признаться, что проиграл. Пошли!

— Нет. Тс-с! — Слышишь что-нибудь?

Фрэнк прислушался.

— Слышу. Что это?

Откуда-то изнутри кабинета доносился скребущий звук.

— Это Виллис. Пытается выбраться, — заявил Джим.

— Все равно не получится. Пошли.

— Нет.

Джим продолжал прислушиваться у решетки. Фрэнк нетерпеливо ждал, его тяга к приключениям теперь была более чем Удовлетворена. Он колебался между нежеланием бросить Джима и стремлением вернуться в свою комнату, прежде чем их поймают. Тем временем скребущий звук продолжался.

Он прекратился некоторое время спустя. Раздалось негромкое «хлоп!», как если бы нечто мягкое, но весьма тяжелое, упало с высоты около фута, затем послышался едва различимый шелест.

— Джим? Эй, Джим?

— Виллис! — завопил Джим.

Голос попрыгунчика доносился теперь прямо из-за решетки:

— Джим возьмет Виллиса домой.

— Да, да! Жди там, Виллис, Джим должен найти способ помочь Виллису выйти.

— Виллис выйдет, — решительно заявил попрыгунчик.

— Фрэнк, — взволнованно сказал Джим, — если бы нам удалось найти что-нибудь вроде ломика, я смог бы выломать эту решетку из ее рамы. Я думаю, что Виллис сумеет протиснуться сквозь нее.

— У нас нет ничего такого. У нас нет ничего, кроме ножей.

— Думай, приятель, думай! Может, что-нибудь есть в нашей комнате, ну хоть что-нибудь?

— Я ничего такого не припоминаю.

Скребущий звук возобновился, и Фрэнк добавил:

— Что это Виллис там замышляет?

— Думаю, он пытается открыть дверь. Мы должны найти способ открыть ее для него. Слушай, ты залезешь ко мне на плечи и попробуешь отсоединить манжету этой вентиляционной трубы.

Фрэнк прикинул.

— Бесполезно. Даже если мы сдвинем вниз трубу, на другой стороне стены останется решетка.

— Откуда ты знаешь?

— Так всегда делается.

Джим замолк. Фрэнк, безусловно, был прав, и он это знал. Скребущий звук продолжался. Фрэнк опустился на одно колено и приложил голову к решетке. Он прислушался.

— Спокойно, — посоветовал он Джиму вскоре. — Я думаю, что, возможно, Виллис сумеет выбраться.

— Что ты имеешь в виду?

— Это звук пилы, если только я что-либо понимаю в звуках.

— Хм?.. Виллис не может пропилить дверь. Еще дома я запирал его много раз.

— Может быть, это так, а может, и нет. Может, он просто не хотел выбираться.

Скребущий звук стал теперь более отчетливым. Через несколько минут около решетки начал образовываться круглый пропил, затем находившаяся внутри пропила часть двери упала наружу. Сквозь образовавшуюся дыру секунду был виден Виллис. Из его бочкообразного тела торчала когтистая ложноножка толщиной в дюйм и длиной в восемь дюймов.

— Что это? — спросил Фрэнк.

— Без понятия. До сих пор я ничего подобного не видел.

Втянувшись, странная конечность исчезла внутри тела, и сомкнувшийся над этим местом мех не оставил даже намека на ее существование. Форма тела Виллиса продолжала меняться до тех пор, пока не начала походить более на дыню, чем на шар. Он протиснулся сквозь дыру.

— Виллис вышел, — гордо заявил он. Джим схватил его на руки.

— Виллис! Виллис, дружище. Попрыгунчик свернулся клубочком в его руках.

— Джим потерялся, — сказал он с укором, — Джим ушел.

— Да, но больше такого не будет. Виллис остается с Джимом.

— Виллис остается. Хорошо.

Джим потерся щекой о своего пушистого друга.

Фрэнк откашлялся.

— Было бы неплохо смотаться отсюда к нам в берлогу.

— Угу.

Обратный путь до комнаты они проделали быстро и, насколько они могли заметить, не привлекли постороннего внимания. Джим плюхнул Виллиса на свою кровать и посмотрел вокруг.

— Что мне нужно попробовать взять с собой, хотел бы я знать? Надо добраться до Смитти и взять мой пистолет.

— Подожди, — сказал Фрэнк, — не суетись. На самом деле, тебе вовсе не обязательно уходить, если хочешь знать.

— Как это?

— Я не повредил замок на внешней двери; личного замка Хоу мы вообще не касались. Все, о чем может идти разговор в связи с бегством Виллиса — это дыра, пролезть сквозь которую мы, безусловно, не могли и, вероятно, еще одна такая же в столе Хоу. Доказать он ничего не сможет. Ты договоришься, чтобы Виллиса отправили назад, а мы просто тихонько отсидимся.

Джим покачал головой.

— Я ухожу. Виллис — это только одна из причин. В колледже, которым управляет Хоу, я не останусь, даже если мне за это заплатят.

— Но к чему такая спешка, Джим?

— Я не спешу. И не виню тебя за то, что ты остаешься. Через год ты сдашь кандидатские экзамены на космолетчика и смотаешься отсюда. Но если только тебе случится пролететь на сессии, Ручаюсь, ты не удержишься здесь до окончания.

— Возможно, и нет. Ты придумал, как выбраться отсюда, чтобы Хоу не остановил тебя? Ведь ты не рискнешь выйти, пока не настанет день — слишком холодно.

— Я дождусь, когда рассветет, и спокойно уйду.

— Твоя задача, — сказал Фрэнк сухо, — исчезнуть отсюда. То, что ты хочешь сделать, называется «сбежать тайком». Я думаю, нам надо прикинуть, как спрятать тебя до тех пор, пока это не удастся организовать. Прекрасный шанс, должно быть, представится днем.

Джим хотел спросить Фрэнка, почему он так считает, но в этот момент Виллис повторил часть фразы — всего два слова. Сначала он произнес их голосом Фрэнка, затем еще раз, густым, сочным голосом взрослого мужчины.

— Прекрасный день! — сказал он.

— Замолчи, Виллис.

Виллис повторил снова:

— Сегодня прекрасный день, Марк. Садись, приятель. Всегда рад тебя видеть.

— Я слышал этот голос, — сказал Фрэнк озадаченно.

— Спасибо, генерал. Как поживаете, сэр? — продолжал Виллис, на сей раз точно имитируя весьма приторную интонацию директора Хоу.

— Вспомнил, — сказал Фрэнк, — Я слышал его по радио, это Бичер — Генеральный Представитель Компании.

— Тс-с…, — сказал Джим. — Я хочу послушать.

Виллис продолжал говорить — теперь опять сочным баритоном.

— Неплохо, совсем неплохо для старика.

— Вздор, генерал, вы совсем не старик, — опять голосом Хоу.

— Спасибо, дружище, — продолжал Виллис. — Что в твоей сумке? Контрабанда?

Виллис воспроизвел верноподданнический смешок Хоу.

— Отнюдь. Просто экземпляр для научного исследования — весьма занятное существо, которое я конфисковал у одного из моих студентов.

Последовала короткая пауза, а затем сочный голос сказал:

— Черт возьми! Марк, откуда ты взял эту живность?

— Я только что сказал вам об этом, сэр, — раздался голос Хоу, — я был вынужден отобрать его у одного из моих студентов.

— Да, да — но ты понимаешь хотя бы, что это такое?

— Конечно, сэр, я нашел его в справочнике: Areocepia — lopsittacus Bron…

— Не говори ты мне свои ученые слова, Марк. Это — круглоголовый, марсианский круглоголовый. Вот что важно. Ты говоришь, что взял его у студента; как ты думаешь, ты сможешь выкупить его у него? — теперь сочный баритон звучал крайне заинтересованно.

Ответ Хоу был нетороплив.

— Не думаю, сэр. Я полностью уверен, что он не захочет продать.

Секунду он колебался, а затем спросил:

— Это важно?

— Важно? Это зависит от того, как ты понимаешь слово «важно», — ответил голос Генерального Представителя. — Как ты считаешь, шестьдесят тысяч кредиток — это важно? Или даже семьдесят. А именно эту сумму — я уверен — Лондонский зоопарк заплатит за него, помимо оплаты за доставку.

— Правда?

— Правда. Я располагаю постоянным кредитом одного лондонского скупщика в размере пятидесяти тысяч. И я не сомневаюсь, что цену можно поднять.

— Вот как? — Хоу осторожно согласился. — Это стало бы удачным приобретением для Компании, не так ли?

Последовала короткая пауза, а затем добродушный смех.

— Марк, старина, ты меня убиваешь. Слушай — ты в Компании, чтобы руководить колледжем, верно?

— Да.

— А меня наняли, чтобы следить за соблюдением ее интересов, так? На службе мы как следует трудимся и отрабатываем свою зарплату. После этого остается еще восемнадцать часов в день, которые принадлежат лично каждому из нас. Тебя нанимали, чтобы ты отыскивал редкие виды животных?

— Нет.

— И меня — нет. Ты понимаешь меня?

— Кажется, да.

— Я уверен, что понимаешь. Я, как-никак, достаточно хорошо знаю твоего дядю; и не сомневаюсь, что он не послал бы сюда своего племянника, предварительно не разъяснив ему, что к чему. Он сам, могу заверить тебя, отлично в этом разбирается. Дело в том, старина, что в местах вроде этого для сообразительного человека существуют безграничные возможности, если только он сам не дремлет. Не взятки, ты понимаешь.

Виллис остановился. Джим хотел было что-то сказать, но Фрэнк оборвал его.

— Молчи! Мы ничего не должны пропустить.

Голос Представителя продолжал:

— Никаких взяток. Законные возможности для бизнеса — вот естественные спутники нашей работы. Теперь, мистер Хоу, насчет студента: во что обойдутся уговоры? Я не хочу давать слишком много, иначе он начнет что-нибудь подозревать. Этого быть не должно.

Хоу не торопился с ответом.

— Я почти не сомневаюсь, что он не продаст, генерал, но кажется, есть другой способ.

— Какой? Я что-то не понимаю тебя.

Ребята услышали, как Хоу изложил свою теорию собственности относительно Виллиса. Они не могли видеть, как Бичер ткнул Хоу под ребра, но слышали приступы его хохота.

— Ох, вот это да! Марк, так ты меня совсем прикончишь. Твои таланты пропадают зря в кресле школьного учителя, ты должен стать представителем.

— Что ж, — ответил голос Хоу, — я отнюдь не собираюсь преподавать всю свою жизнь.

— Ты и не будешь. Мы подыщем представительство для тебя. Так или иначе, колледж станет меньше и утратит свое прежнее значение, когда будет реализована антимиграционная политика.

(— О чем он говорит? — прошептал Фрэнк; — Тихо! — ответил Джим).

— Есть какие-нибудь новости по этому поводу? — поинтересовался Хоу.

— В любой момент ожидаю звонка твоего дяди. Вечером можешь зайти, старина, вероятно, они у меня будут.

Оставшаяся часть разговора не представляла большого интереса, тем не менее Виллис старательно воспроизвел ее. Ребята дослушали до момента, когда Хоу распрощался, после чего Виллис умолк.

Джим кипел от ярости.

— Отправить Виллиса в зоопарк! Одна мысль чего стоит! Я надеюсь, что он попробует задержать меня, когда я буду уходить, это будет удобный предлог, чтобы пальнуть в него!

— Сбавь обороты, парень! Интересно, — продолжал Фрэнк, — что они имели в виду, когда говорили об «антимиграционной» политике?

— Мне показалось, он сказал «иммиграционная».

— Уверен, что «антимиграционная». Сколько сейчас времени?

— Около трех.

— У нас впереди примерно три часа. Давай посмотрим, Джим, чего еще мы сможем добиться от Виллиса. Я подозреваю, что там кроется что-то важное.

— О’кей.

Джим подхватил пушистый шар и сказал:

— Виллис, дружище, что еще ты знаешь? Расскажи Джиму обо всем, что ты слышал, обо всем.

Виллис с удовольствием согласился. В течение следующего часа он пробежался по обрывкам диалога, большая часть которого касалась несущественной школьной рутины. Наконец терпение мальчиков было вознаграждено: они вновь услышали елейные интонации Гейнса Бичера:

— Марк, старина…

— А, генерал, заходите. Присаживайтесь. Рад вас видеть.

— Я на минуту — сказать, что я получил сообщение от твоего дорогого дяди. В постскриптуме он передает тебе свои наилучшие пожелания.

— Хорошо. Спасибо, сэр.

— Не за что. Ты не закроешь дверь? Виллис воспроизвел звук закрываемой двери.

— Теперь можно разговаривать. Сообщение, конечно, касалось антимиграционной политики.

— Да?

— Я рад сообщить, что Совет согласился с точкой зрения твоего дяди. Южная колония останется на месте; груз с этого корабля, так же, как и со следующего, будет отправлен в Северную колонию, где у новых иммигрантов будет почти двенадцать летних месяцев, чтобы приготовиться к зиме. Что ты хихикаешь?

— Ничего существенного, сэр. Один из студентов, сущий чурбан по фамилии Келли, рассказывал мне сегодня, что сделает со мной его отец, когда он окажется здесь во время переселения. Представляю себе его лицо, когда он узнает, что прибытие его отца не предполагается.

— Ты не должен говорить ему ничего подобного, — голос представителя был резок.

— А?

— Я хочу, чтобы все было проделано как можно более гладко. Никто не должен ничего знать до самого последнего момента. Среди колонистов найдутся горячие головы, которые начнут сопротивляться этой политике, несмотря даже на уже доказанный факт, что при разумных мерах предосторожности опасности марсианской зимы незначительны. Я собираюсь отсрочить миграцию на две недели под каким-нибудь предлогом, затем опять отсрочить ее. Ко времени, когда я объявлю об изменении, будет слишком поздно предпринимать что-либо.

— Великолепно!

— Спасибо. Это, действительно, единственный метод общения с колонистами, друг мой. Ты здесь недостаточно долго для того, чтобы узнать их так, как знаю их я. Это куча неврастеников, большинство из которых были неудачниками на Земле, и они Доведут любого до безумия, если он не будет достаточно тверд с ними. Они, по всей видимости, не понимают, что всем, что они из себя представляют, и всем, чем они обладают, они обязаны непосредственно Компании. Вот, к примеру, эта новая политика: если позволить колонистам продолжать делать все по-своему, они по-прежнему будут передвигаться вслед за Солнцем, как заведено среди богатых плейбоев — и все за счет Компании.

Виллис перешел на голос Хоу.

— Я полностью согласен с вами. Если судить по их детям, то это непослушная и неуправляемая публика.

— И абсолютно ленивая, — согласился другой голос. — Ты должен быть тверд с ними. Мне нужно идти. Да, теперь этот, как его, редкая разновидность: ты держишь его в надежном месте?

— Да, безусловно, сэр. Заперт в этом шкафу.

— Хм… лучше бы перенести его ко мне.

— Вряд ли это нужно, — возразил голос Хоу. — Видите замок на двери? Он вполне надежен.

Прозвучали слова прощания, и Виллис замолк. Фрэнк в ярости что-то бормотал себе под нос.

VI ПОБЕГ

Джим взял его за плечо:

— Очнись и помоги мне.

Я уже опаздываю. Фрэнк вкрадчиво произнес:

— Интересно, а как он перенес бы зиму в Чараксе? Может быть, ему нравится сидеть в помещении одиннадцать или двенадцать месяцев подряд — или выходить на улицу, когда там минус сто.

— Верно, верно, — согласился Джим, — но помоги же мне.

Фрэнк внезапно повернулся, снял с вешалки прогулочный костюм Джима и бросил ему. Затем он взял свой и начал быстро надевать его. Джим удивился.

— Эй, что ты делаешь?

— Я пойду с тобой.

— Как?

— Ты думаешь, что я буду сидеть здесь и готовить уроки, когда некто задумал мошенническим образом вынудить мою мать переносить полярную зиму? Мою собственную мать? У нее плохое сердце, это убьет ее.

Он отвернулся и начал вытаскивать вещи из шкафа.

— Давай поторопимся.

Поколебавшись, Джим сказал:

— Да, Фрэнк, но как же твои планы? Если ты сейчас бросишь колледж, то никогда не станешь космолетчиком.

— Ну и что? Это дело важнее.

— Я один смогу предупредить всех об их замыслах не хуже, чем если нас будет двое.

— Повторяю тебе, вопрос решен.

— Хорошо. Я только хотел убедиться, что ты отдаешь себе отчет. Пошли.

Джим влез в свой костюм, застегнул его, подтянул ремни и начал собирать вещи. Ему пришлось отказаться от значительной их части, так как он хотел, чтобы Виллис путешествовал в его сумке.

Он подхватил Виллиса.

— Послушай, парень, — сказал он, — мы собираемся домой. Я хочу, чтобы ты сидел внутри, где тепло и хорошо.

— Виллис пойдет гулять?

— Виллис пойдет гулять. Но я хочу, чтобы ты оставался внутри и не говорил ни слова до тех пор, пока я тебя не достану. Понял?

— Виллис не говорит?

— Виллис совсем не говорит, до тех пор, пока Джим его не достанет.

— Хорошо, Джим, — Виллис подумал немного и добавил: — Виллис играет музыку?

— Нет! Ни звука, ни слова. Никакой музыки. Виллис свернется и так и останется.

— Хорошо, Джим, — ответил Виллис обиженно и мгновенно превратился в гладкий шар. Джим опустил его в сумку и застегнул ее.

— Пошли, — сказал Фрэнк. — Надо найти Смитти, забрать наши пистолеты и двигаться.

— Солнца не будет еще почти целый час.

— Мы должны рискнуть. Послушай, сколько у тебя денег?

— Немного. А что?

— Плата за проезд домой, дубина.

— Ох…

Джим был так занят другими заботами, что просто не подумал о том, что за билет надо платить. В колледж они, естественно, Доехали бесплатно, но эта их неурочная поездка не была санкционирована, следовательно, требовались наличные.

Они объединили свои сбережения — не хватало даже на один билет и было много меньше, чем нужно на два.

— Что нам делать? — спросил Джим.

— Недостающие возьмем у Смитти.

— Как?

— Добудем. Пошли.

— Не забудь про свои коньки.

Смёзи, благодаря личному обаянию, жил в комнате один. Когда они встряхнули его, он быстро проснулся и сказал:

— Хорошо, командир, я приду незаметно.

— Смитти, — сказал Джим, — мы хотим взять наши… нам нужны те свертки.

— Я не работаю ночью. Заходите утром.

— Они нам нужны сейчас.

Смёзи вылез из постели.

— Естественно, ночные услуги оплачиваются дополнительно.

Он встал на свою койку, снял с вентиляционной трубы решетку, залез глубоко внутрь и вытащил завернутые пистолеты.

Джим и Фрэнк разорвали обертку и пристегнули пистолеты к ремням. Смёзи, подняв брови, наблюдал за ними. Фрэнк добавил:

— Нам нужны деньги, — и сказал сколько.

— Почему пришли ко мне?

— Потому что я знаю, что у тебя есть.

— Вот как? А что я получу взамен? Благодарную улыбку?

— Нет.

Фрэнк достал свою логарифмическую линейку — великолепный круглый инструмент с двадцатью одной шкалой.

— Сколько дашь за это?

— Хм… шесть кредиток.

— Не валяй дурака! Моему отцу она обошлась в двадцать пять.

— Тогда восемь. Мне за нее больше десяти не дадут.

— Возьми ее в качестве залога за пятнадцать.

— Десять наличными. У меня здесь не ломбард

Логарифмическая линейка Джима пошла еще дешевле, за ней отправились часы каждого из них, а следом менее существенные предметы по совсем низким ценам.

Наконец у них ничего не осталось, кроме коньков, и оба мальчика отклонили соответствующее предложение, хотя до искомой суммы им все еще недоставало двенадцати кредиток.

— Ты должен дать нам остальное просто под честное слово, Смитти, — сказал ему Фрэнк.

Смёзи внимательно разглядывал потолок.

— Хорошо. Принимая во внимание, какими прекрасными клиентами вы были, я могу сообщить, что я так же собираю автографы.

— Как это?

— Вы оба напишите мне общую расписку на шесть процентов в месяц.

— Согласен, — сказал Джим.

Закончив, они повернулись, чтобы уйти. Смёзи сказал:

— Мой хрустальный шар подсказывает мне, что вы, джентльмены, собираетесь исчезнуть. Но как?

— Просто выйдем и все, — ответил Джим.

— Хм… Мне кажется, вы не обратили внимания на то, что входная дверь теперь по ночам заперта. Наш друг и наставник мистер Хоу лично отпирает ее, когда появляется утром.

— Шутишь!

— Пойди, убедись сам.

Фрэнк потянул Джима за руку.

— Пошли. Вышибем ее, если понадобится.

— Зачем же так грубо? — сказал Смёзи. — Идите через кухню.

— Ты хочешь сказать, что запасной выход не заперт? — спросил Фрэнк.

— Да нет, он тоже заперт.

— Тогда оставь свои идиотские штучки.

— Мне следовало бы обидеться, — ответил Смёзи, — но я делаю скидку тому, кто это произнес. Хотя черный ход закрыт, Хоу не пришло в голову позаботиться насчет установки замка на кухонном мусоропроводе.

— На мусоропроводе?! — возмутился Джим.

— Как хотите. Это единственный путь, чтобы исчезнуть незаметно.

— Мы воспользуемся им, — решил Фрэнк. — Пошли, Джим.

— Подождите, — сказал Смёзи. — Один из вас сможет включить мусоропровод для другого, но кто сделает это для оставшегося? Он-то застрянет.

— Ах, ну да, — Фрэнк взглянул на него. — Ты.

— А что взамен?

— Черт тебя возьми, Смитти, а в лоб? Ты уже ободрал нас как липку.

Смёзи пожал плечами.

— Я разве отказываюсь? Как-никак, это я рассказал вам о мусоропроводе. Отлично, я просто внесу это в список расходов: добровольность совета, детальная информация, реклама. Кроме того, я не люблю, когда мои клиенты ссорятся с законом.

Они быстро шли в направлении большой школьной кухни. Ловкие перемещения Смёзи по коридорам свидетельствовали о Давних навыках периодического несоблюдения правил. Добравшись До места, Смёзи сказал:

— Порядок, кто пойдет первым?

Джим с отвращением посмотрел на устройство. Это был встроенный одной стороной в стену металлический цилиндр размером с бочку средней величины. Он вращался вокруг своей главной оси с помощью вмонтированного в стену рычага. Имеющееся в ней большое отверстие позволяло находившимся в помещении складывать туда отбросы, которые впоследствии удалялись наружу, не нарушая герметичности жилища, — это была простейшая разновидность пневматического замка. Внутренности цилиндра красноречиво указывали на его постоянное использование по прямому назначению.

— Я пойду первым, — решился он и надел на лицо респиратор.

— Подожди, — сказал Фрэнк.

Он разглядывал разложенные по кухонным полкам консервы. Он выбросил из сумки лишнюю одежду, а на ее место начал укладывать банки.

— Скорее, — торопил Смёзи, — я хочу вернуться в постель еще до подъема.

— Зачем это? — обратился Джим к Фрэнку, — через несколько часов мы будем дома.

— На всякий случай. Я готов.

Джим забрался в мусоропровод, подтянул колени и прижал к груди свою сумку. Цилиндр повернулся, он ощутил внезапный перепад давления и жуткий холодный сквозняк. В следующий момент он уже поднимался с поверхности аллеи позади школы.

Заскрежетав, цилиндр вернулся в исходное положение, и через секунду Фрэнк приземлился рядом.

Джим помог ему подняться.

— Ну и вид у тебя, парень! — сказал он, касаясь остатков картофельного пюре, которые прилипли к костюму его приятеля.

— У тебя тоже, но сейчас нет времени заботиться об этом. Чертовский холод, однако!

— Скоро потеплеет. Пошли.

Розовое зарево восходящего солнца уже подсвечивало восточный край неба, но воздух был еще по-ночному холоден. Они торопливо зашагали по аллее к находящейся за колледжем улице, а затем повернули направо. Эта часть города имела абсолютно домашний вид и могла бы сойти за город на Аляске или в Норвегии, но вдали, на фоне светлеющего неба вырисовывались четкие контуры древних башен Малого Сёртиса, демонстрируя всю иллюзорность ее земного облика.

Они подошли, как и намеревались, к притоку канала и присели, чтобы надеть коньки. С 22-дюймовыми острыми, как бритва, лезвиями, они предназначались исключительно для скоростного бега. Джим управился первым и спустился на лед.

— Надо спешить, — сказал он, — я чуть не отморозил себе зад.

— Ты еще мне будешь рассказывать!

— Этот лед такой твердый, что почти не скользит.

Фрэнк присоединился к нему, они взяли свои сумки и покатились. Через несколько сот ярдов приток влился в Большой Городской Канал, они свернули на него и, набрав скорость, покатились к стоянке скутеров. Несмотря на быстрый бег, их трясло от холода, когда они добрались до нее.

Они вошли сквозь пневматическую дверь. Дежурство нес все тот же единственный служащий. Он поднял глаза, и Фрэнк подошел к нему.

— Сегодня есть скутер на Южную колонию?

— Примерно через двадцать минут, — сказал клерк. — Вы хотите отослать эти сумки?

— Нет, нам нужны билеты, — Фрэнк протянул их объединенный капитал.

Клерк молча оформил бумаги. Джим издал вздох облегчения — скутеры до Колонии ходили не каждый день. Вероятная ситуация, при которой им пришлось бы скрываться в течение дня или даже дольше, а затем пытаться улизнуть, избегая возможной встречи с Хоу, приводила его в уныние.

Они уселись в глубине помещения и стали ждать. Вскоре Джим спросил:

— Фрэнк, Деймос взошел?

— Я не видел. А что?

— Может, я смогу дозвониться домой.

— Нет денег.

— Я закажу с оплатой переводом.

Он направился к кабинке, находившейся напротив рабочего стола клерка, тот поднял голову, но ничего не сказал. Войдя, он соединился с оператором. Подсознательно Джим опасался сообщать что-либо своему отцу даже после того, как Виллис выдал секрет так называемой «антимиграционной политики».

Экран засветился, и на нем появилась симпатичная девушка с модной полосатой шевелюрой.

— Соедините меня с Южной колонией, — сказал Джим.

— Связь появится ближе к полудню, — сообщила она. — Может быть, запишите сообщение на пленку?

Это был тупик: такие сообщения не принимались к оплате переводом.

— Нет, спасибо, я позвоню позже, — соврал он и отключился.

Клерк уже стучал по двери кабины.

— Водитель ждет вас, — сказал он Джиму.

Джим поспешно нацепил респиратор и, миновав пневматическую Дверь, побежал за Фрэнком. Водитель закрывал багажное отделение скутера. Он взял билеты, и оба мальчика поднялись на борт. Они снова оказались единственными пассажирами и забрались в верхний салон.

Десять минут спустя, устав лицезреть восходящее Солнце, Джим заявил:

— Хочется спать. Пойду вниз, пожалуй.

— А я попрошу водителя включить радио, — сказал Фрэнк.

— Да ну его к черту. Мы оба провели бессонную ночь. Пошли.

— Ну ладно.

Они спустились в нижний салон, нашли себе по койке и залезли в них. Через несколько минут оба храпели.

Отправившись из Малого Сёртиса на рассвете, скутер опережал дневную оттепель, поэтому остановка в Гесперидуме не требовалась. Он продолжал двигаться на юг и к полудню достиг Цинии. Была глубокая осень, и прочность льда к югу от Цинии не вызывала сомнений — канал Стримон оттает лишь следующей весной.

Водитель радовался, что идет по расписанию. Когда к концу утра поднялся Деймос, он расслабился и включил радио. То, что он услышал, заставило его быстро осмотреть своих пассажиров. Они все еще спали, и он решил ничего не предпринимать до тех пор, пока не доберется до станции «Циния».

По прибытии он поспешил внутрь. Остановка скутера разбудила Джима с Фрэнком, но вылезать они не стали.

Вскоре водитель вернулся и сказал:

— Обеденный перерыв. Все на выход.

— Мы не голодны, — ответил Фрэнк.

Вид у водителя был растерянный.

— Все равно лучше выйти, — настаивал он. — Когда машина стоит, в ней здорово холодает.

— Ну и пусть, — Фрэнк собирался вытащить банку каких-нибудь консервов, как только водитель уйдет, — желудок давал знать, что со вчерашнего ужина до полудня прошло немало времени.

— В чем проблемы? — спросил водитель. — Денег нет?

Что-то в выражении их лиц побудило его сказать:

— Каждому по сэндвичу, за мой счет.

Фрэнк отказался, но вмешался Джим.

— Не дури, Фрэнк. Спасибо, сэр. Мы согласны.

Джордж, агент-смотритель и мастер на все руки на станции «Циния», задумчиво посмотрел на них и молча выдал по сэндвичу. Водитель мгновенно проглотил свою еду. Увидев, что он встал, ребята тоже поднялись.

— Не торопитесь, — сказал он им. — У меня еще на двадцать—тридцать минут работы; загрузка и проверка.

— Мы можем вам чем-нибудь помочь? — спросил Джим.

— Неа. Будете только мешать. Я позову вас, когда все будет готово!

— Ладно. Спасибо за сэндвичи.

— Не за что.

Он вышел. Менее чем через десять минут их уши уловили слабый звук отъезжающего скутера. Ошеломленный Фрэнк ринулся к окну наблюдения за транспортом. Машина была уже готова исчезнуть за южным горизонтом. Фрэнк повернулся к смотрителю.

— Эй, он нас не подождал!

— Неа.

— Но он сказал, что позовет нас.

— Ага, — смотритель возобновил чтение.

— Но… но почему? — настаивал Фрэнк. — Он же просил нас подождать.

Смотритель отложил свою газету:

— Дело в том, что Клем — мирный человек, и он сказал мне, что он — не полицейский. Он сказал, что не будет принимать участие в попытке арестовать двух рослых здоровых парней с пистолетами.

— Что?!

— То, что я сказал. И не слоняйтесь здесь с этими пушками. Вы видите, я не ношу свою, — по мне, так хоть всю станцию можете разобрать на части.

Джим присоединился к стоящему у прилавка Фрэнку.

— Что все это значит? — спросил он.

— Сам не знаю. Мне известно только, что поступил сигнал с требованием задержать вас. Вы обвиняетесь в краже со взломом, прогулах, порче собственности Компании, — в общем, почти во всех грехах. Выглядит так, будто вы — пара отчаянных сорвиголов, хотя вы мало на них похожи.

— Понятно, — сказал Фрэнк задумчиво. — Ну так и что же вы в связи со всем этим собираетесь делать?

— Ничего. Совсем ничего. Не далее как завтра утром сюда прибудет специальный скутер и, я думаю, там будет достаточно людей, чтобы арестовать двух преступников. А пока делайте, что хотите. Идите гулять. Бродите по окрестностям. Когда замерзнете, возвращайтесь.

Он возобновил чтение.

— Понятно. Пошли, Джим.

Они отступили в дальний угол комнаты для проведения военного совета. Поведение смотрителя можно было легко понять. Станция «Циния» находилась на расстоянии почти тысячи миль от ближайших поселений и являлась единственным человеческим прибежищем среди убийственного ночного холода.

Джим чуть не плакал.

— Прости, Фрэнк. Если бы я так чертовски не захотел есть, этого бы не случилось.

— Не переживай, — посоветовал ему Фрэнк. — Ты можешь себе представить, чтобы мы застрелили пару невинных людей и угнали скутер? Я — нет.

— Я — тоже. Наверное, ты прав.

— Конечно. Наша задача — решить, что нам теперь делать.

— Одно я знаю наверняка: я не позволю им притащить меня назад в колледж.

— Я тоже. И — что более важно — мы должны сообщить своим о том, что против них замышляют.

— Послушай, может, мы сумеем дозвониться до них сейчас!

— Ты думаешь, он, — Фрэнк кивнул головой в сторону смотрителя, — позволит нам?

— Может быть. А может, и нет. Но мы пока что при оружии — и в определенной ситуации я за него возьмусь.

Джим встал и подошел к смотрителю.

— Не возражаете, если мы воспользуемся вашим телефоном? Тот даже не поднял головы.

— Нисколько. Ради Бога.

Джим зашел в кабину. Местной связи здесь не было, аппарат представлял собой обычный радиопередатчик, связанный напрямую с ретрансляционной станцией на внешнем спутнике. Информация на шкале говорила о том, что Деймос поднялся над горизонтом. Увидев это, Джим нажал кнопку и попросил соединить с Южной колонией.

Последовала непривычно долгая пауза, а затем приятный анонимный голос сообщил:

— По независящим от нас причинам, заказы с Цинии на Южную колонию не принимаются.

Джим хотел спросить, виден ли Деймос из Южной колонии, так как он знал, насколько зависима связь от линии прямой видимости на Марсе; собственно говоря, это был единственный вид связи, с которым он был знаком, — но трансляционная станция отключилась и не ответила, когда он попробовал вновь вызвать ее.

— Похоже, что Хоу нас засек, — заметил Фрэнк. — Я не верю, что нарушилась связь. Если только не…

— Если что?

— Если только за этим не стоит нечто большее. Возможно, Бичер мошеннически контролирует все посланные сообщения до тех пор, пока не осуществит свой план.

— Фрэнк, мы обязаны сообщить нашим. Послушай, я ручаюсь, что мы сможем отсидеться в Цинии у марсиан. Они, как-никак, угощали нас водой и…

— Допустим. И что с того?

— Дай мне договорить. Мы можем отправить письмо отсюда, сообщив нашим всю информацию, а также где и как нас искать. После этого мы будем ждать, пока они не придут и не заберут нас.

Фрэнк покачал головой.

— Если мы отправим письмо отсюда, вон та каменная физиономия неизбежно узнает об этом. Затем, когда мы исчезнем, а полицейские прибудут сюда, он отдаст его им. И тогда вместо наших его получат Бичер и Хоу.

— Ты действительно так думаешь? Никто не имеет права касаться частной почты.

— Не будь слишком наивным. У Хоу не было никаких прав приказывать нам сдавать оружие — но он приказал. Нет, Джим, мы должны сообщить обо всем сами.

На противоположной стене комнаты находилась карта территории, которую обслуживала станция. Во время разговора Фрэнк лениво поглядывал на нее. Вдруг он сказал:

— Джим, что это за новая станция к югу от Цинии?

— А? Где?

— Вон там, — показал Фрэнк.

К югу от Цинии в западном рукаве Стримона на заводскую карту чернилами была нанесена какая-то станция.

— Эта? — спросил Джим. — Это, должно быть, одно из зданий для Проекта.

Генеральный план восстановления кислорода на Марсе предполагал построить в пустыне между Цинией и Чараксом ряд заводов постоянного производства. В надежде на успешное окончание испытания атмосферного завода номер один в Ливии строительство некоторых зданий было уже завершено.

— Расстояние до нее не может намного превышать сотню миль.

— Примерно сто десять, — заметил Джим, глядя на масштаб.

В глазах Фрэнка появилось лукавое выражение.

— Я думаю, что смогу его пройти дотемна. Ты рискнешь со мной?

— Что? Ты спятил? До дома останется еще более семисот миль.

— Мы можем делать более чем двести миль в день, — ответил Фрэнк. — Разве дальше нет готовых зданий?

— На карте больше нет, — Джим задумался. — Я знаю, что они построили больше одного. Я слышал, как отец говорил об этом.

— Если придется, мы можем двигаться ночью, а спать днем. Так мы не замерзнем.

— Хм… мне кажется, что ты пытаешься обмануть самого себя.

Я однажды видел человека, которого ночь застигла на улице. Он был как бревно. Ладно, когда отправляемся?

— Сейчас.

Они взяли сумки и пошли к двери. Смотритель взглянул на них и сказал:

— Идете куда-нибудь?

— Прогуляемся.

— Можете спокойно оставить сумки. Вы же вернетесь.

Не ответив, они вышли за дверь. Спустя пять минут они уже катили на юг по западному руслу Стримона.

— Эй, Джим!

— Что?

— Давай остановимся на минуту. Я хочу надеть на себя сумку.

— И я думал как раз об этом.

Дорожные сумки мешали держать равновесие, препятствовали движению рук и не давали набрать хорошую скорость. Однако коньки здесь являлись обычным способом передвижения, поэтому к сумкам были приделаны ремни, позволяющие перекинуть их за спину, наподобие ранцев. Джим раскрыл свою, прежде чем надеть; Виллис выдвинул стебельки своих глаз и укоряюще посмотрел на него.

— Джим ходит долго.

— Прости, старина.

— Виллис не говорит.

— Теперь Виллис может говорить, сколько хочет. Послушай, если я оставлю сумку чуть-чуть приоткрытой, чтобы ты мог смотреть, ты не вывалишься наружу?

— Виллис хочет наружу.

— Нельзя. Я хочу взять тебя на чудесную прогулку. Ты не выпадешь?

— Виллис не выпадет.

— О’кей.

Он надел свою сумку, и они снова устремились вперед.

Ребята набрали скорость. При наличии быстрого льда, слабого сопротивления воздуха и низкой гравитации скорость конькобежца на Марсе ограничена лишь его техническими навыками. Оба мальчика ими обладали. Виллис издал громкое «Ура!», и они начали покрывать милю за милей.

Пустынное плато между Цинией и Чараксом расположено выше, чем дно мертвого моря между Цинией и экватором. По этому склону воды южной полярной шапки стремились некогда через пустыню к великому зеленому поясу у экватора. В разгар зимы шапка достигает Чаракса; начинающийся оттуда двойной Стримон является одним из важнейших каналов, по которому талые воды весной уходят на север.

Ребята начали путь из устья канала, где его стены поднимались высоко над их головами. К тому же уровень воды — вернее, уровень льда — был низок, поскольку стояла поздняя осень. Во время весеннего половодья вода поднималась намного выше. Кроме смыкающихся далеко впереди берегов канала, голубого неба позади и темно-пурпурного над головой, смотреть было не на что. Солнце оставалось сзади и чуть западнее меридиана. Оно двигалось на север к точке летнего солнцестояния. Времена года не задерживаются на Марсе так долго, как это бывает на Земле, здесь нет океанов, чтобы сохранять тепло, и единственный «маховик» климата — это замерзание и таянье полярных шапок.

Поскольку смотреть было не на что, ребята, нагнув головы и размахивая руками, сосредоточились на скольжении.

Много миль монотонного движения притупили внимание Джима; мысок его правого конька зацепился за что-то на льду. Он упал. Костюм предохранил его от обморожения об лед, к тому же он знал, как надо падать, но Виллис выскочил из сумки, как пробка из бутылки. Инстинктивно попрыгунчик за долю секунды втянул в себя все выступы. Подобно мячу он ударился об лед и покатился, остановившись только через несколько сотен ярдов. Увидев, что Джим свалился, Фрэнк затормозил хоккейным приемом, создав целый фонтан ледяных брызг, и вернулся, чтобы помочь Джиму подняться.

— Ты в порядке?

— Да. Где Виллис?

Они покатились вперед и увидели попрыгунчика, который стоял на крошечных ножках и ждал их.

— Эгей! — крикнул Виллис, когда они оказались рядом. — Давай еще раз так!

— Ну нет, насколько это в моих силах, — заверил Джим и вновь засунул его в сумку. — Послушай, Фрэнк, сколько времени мы уже путешествуем?

— Не больше трех часов, — решил Фрэнк, взглянув на Солнце.

— Жаль, что у меня нет часов, — пожаловался Джим. — Мне не хотелось бы проскочить мимо станции.

— Ну, до нее еще по меньшей мере два часа.

— Но как мы вовремя ее заметим? Из-за этих берегов ничего не видно.

— Хочешь повернуть назад?

— Нет.

— Тогда перестань ныть.

Джим умолк, но не успокоился. Возможно, что только благодаря этому он не пропустил единственный признак присутствия станции, когда они подъехали к ней, тогда как Фрэнк промчался мимо. Это был обычный береговой откос. Такие откосы — ровесники самого канала — попадались через каждые несколько минут, но этот имел над собой консольный брус, подобный тем, что используются для поддержки флагштока. Джим распознал в нем земную работу.

Он остановился. Фрэнк уехал вперед, но вскоре заметил, что Джима сзади нет, и вернулся.

— В чем дело? — крикнул он.

— Я думаю, что это она.

— Хм… возможно.

Они сняли коньки и вскарабкались по откосу. Наверху, недалеко от берега находилось одно из похожих на пузырь зданий, которые по всему Марсу являются признаком земных пришельцев. За ним был заложен фундамент восстановительного завода. Джим издал вздох облегчения. Фрэнк кивнул и сказал:

— Как раз там, где ожидали ее найти.

— И едва успели, — добавил Джим.

Солнце находилось уже далеко на западе у самого горизонта, и было видно, как оно опускается все ниже.

В помещении, естественно, никого не было; на этой широте возможность возобновить работу появится только весной. Давление не поддерживалось, они просто открыли входную дверь и прошли внутрь. Фрэнк нащупал выключатель и зажег свет: светящееся кольцо получало энергию от атомного блока питания и не требовало постоянного присутствия человека.

Помещение было предельно просто оборудовано: по всему его периметру, за исключением отсека для кухни, шел сплошной ряд коек. Фрэнк удовлетворенно посмотрел вокруг.

— Похоже, что мы нашли новый дом, Джим.

— Угу.

Джим осмотрелся, увидел термостат и нажал кнопку. Температура стала подниматься под аккомпанемент слабого шипения, поскольку прилаженный к термостату регулятор давления включил комнатный компрессор. Спустя несколько минут ребята смогли снять маски, а затем и прогулочные костюмы.

Джим пошуровал в кухонном отсеке, открывая шкафы и заглядывая на полки.

— Нашел что-нибудь? — спросил Фрэнк.

— Ничего. Оставили бы хоть банку фасоли.

— Может быть, теперь ты оценишь мой шмон на школьной кухне перед уходом. Ужин через пять минут.

— Признаю, у тебя талант настоящего жулика, — согласился Джим, — честь тебе и слава.

Он приоткрыл водопроводный кран.

— В баке полно воды, — заявил он.

— Хорошо! — ответил Фрэнк. — Это избавляет меня от необходимости спускаться вниз за льдом. Я должен наполнить свою маску. Последние несколько миль она была совсем сухая.

Форма марсианской маски напоминает высокий колпак: в ней необходимо разместить не только маленький компрессор вместе с блоком питания, но и небольшой резервуар для воды. Имеющаяся в маске трубка позволяет носящему ее утолять жажду во время прогулки, но это — лишь второстепенная функция. Основной смысл наличия в маске воды — увлажнять фильтр, через который проходит воздух, прежде чем попасть в нос надевшего маску человека.

— Вот как? Тебе следовало бы хорошенько подумать, прежде чем выпивать все до конца.

— Я забыл наполнить ее перед отъездом.

— Турист!

— Ты же знаешь, что мы спешили.

— И как долго ты был без воды?

— Я точно не знаю, — уклончиво ответил Фрэнк.

— Что с твоим горлом?

— В порядке. Может, чуть-чуть сухое.

— Дай мне посмотреть, — настаивал Джим, подходя ближе. Фрэнк оттолкнул его.

— Я говорю тебе, что все в порядке. Пошли есть.

— Ну хорошо.

Они поужинали мелко нарезанной консервированной солониной и тут же легли спать. Виллис устроился у Джима под боком и воспроизводил его храп.

На завтрак ели то же самое, поскольку часть солонины осталась с вечера, а Фрэнк настаивал на том, что ничто не должно пропасть. Виллис завтракать не стал, так как прошлый раз ел всего две недели назад, зато выпил почти кварту воды. Они уже были готовы уйти, когда Джим поднял электрический фонарик.

— Смотри, что я нашел.

— Отлично. Клади его на место и пойдем.

— Я хочу взять его, — ответил Джим, запихивая его в свою сумку. — Он может нам понадобиться.

— Вряд ли, к тому же он не твой.

— Побойся Бога, я не ворую, я беру его взаймы, в обстоятельствах крайней необходимости.

Фрэнк пожал плечами.

— Ладно. Пошли.

Несколько минут спустя они вновь неслись по льду на юг. День был прекрасен, как почти все марсианские дни. Когда Солнце поднялось достаточно высоко для того, чтобы его лучи проникли в глубь русла канала, стало почти тепло, несмотря на глубокую осень. Около полудня Фрэнк заметил брус мачты, подсказавший местонахождение еще одного здания для Проекта, и они смогли пообедать внутри него, что избавило их от утомительной, неопрятной и неприятной процедуры, связанной с попытками приема пищи через ротовой клапан респираторной маски. Здание было близнецом предыдущего с той только разницей, что фундамент для прилегающего завода еще не был заложен.

Они уже собрались покинуть помещение, когда Джим сказал:

— Похоже, что ты покраснел, Фрэнк. У тебя жар?

— Это просто избыток здоровья, — заупрямился Фрэнк. — Чувствую себя отлично.

Он закашлялся и надел маску. «Марсианская ангина», — подумал Джим, однако ничего не сказал, так как помочь Фрэнку ничем не мог.

Марсианская ангина — это не болезнь в точном смысле слова, это просто состояние чрезвычайной сухости в носоглотке, которое является следствием прямого воздействия марсианского воздуха. Влажность атмосферы на Марсе обычно почти равна нулю. Обезвоженное горло становится благодатным местом для любых находящихся в нем болезнетворных микроорганизмов. Обычный результат — тяжелая форма ангины.

Вторая половина дня прошла спокойно. Когда Солнце начало клониться к горизонту, вероятное расстояние до дома едва ли существенно превышало пятьсот миль. Все это время Джим внимательно следил за Фрэнком. Его приятель, казалось, двигался так же легко, как всегда; возможно, подумал Джим, тот кашель был просто ложной тревогой. Он подъехал к Фрэнку.

— Думаю, пора начать поиски станции.

— Согласен.

Вскоре они миновали еще один откос, сооруженный давно умершими марсианами, но ни мачты с перекладиной, ни какого-либо другого признака человеческой деятельности они не обнаружили. Берега, хотя и ставшие заметно ниже, все же были еще слишком высоки, чтобы смотреть поверх. Джим слегка ускорил шаг; они торопились.

Подъехали к следующему откосу, но вновь никаких признаков того, что здание может находиться непосредственно наверху. Джим остановился.

— Хочу предложить подняться и посмотреть, что там на берегу, — сказал он. — Мы знаем, что они ставят здания рядом с откосами, и они могли по какой-либо причине снять мачту.

— Мы просто зря потратим драгоценное время, — возразил Фрэнк. — Если мы поспешим, то еще засветло успеем добраться до следующего откоса.

— Ну, если ты так думаешь… — Джим набрал скорость.

Следующий откос выглядел точно так же. Джим вновь остановился.

— Давай посмотрим, — попросил он. — Похоже, что стемнеет раньше, чем мы успеем добраться еще до одного.

— Ладно.

Фрэнк нагнулся и начал стаскивать с себя коньки.

Они быстро вскарабкались на берег. В свете косых лучей заходящего солнца не видно было ничего, за исключением растущей вдоль канала марсианской флоры.

Джим готов был зарыдать от крайней усталости и разочарования.

— Что же нам теперь делать? — спросил он.

— Спускаться вниз и двигаться вперед, пока не найдем, — ответил Фрэнк.

— Я не думаю, что мы сумеем разглядеть в темноте мачту с брусом.

— Тогда покатим дальше, — мрачно сказал Фрэнк. — До тех пор, пока не рухнем вниз лицом.

— Мы раньше успеем замерзнуть.

— Если тебя интересует мое мнение, — ответил Фрэнк, — то я думаю, что дело дрянь. Я не смогу двигаться ночь напролет, даже если мы не замерзнем.

— Плохо себя чувствуешь?

— Мягко говоря. Пошли.

— Хорошо.

Виллис выбрался из сумки и устроился на плече у Джима, чтобы лучше видеть. Вдруг он прыгнул вниз и покатился прочь. Джим попытался схватить его, но не успел.

— Эй! Виллис! Иди сюда!

Виллис не отвечал. С трудом продвигаясь вперед, Джим побежал следом. Среди дня — в обычное для прогулок время — он бы легко прошел под растениями, но в предвечерние часы большая их часть опускалась к самой земле, готовая втянуться на ночь в почву. Некоторые из наименее морозоустойчивых растений уже сделали это, оставив после себя лишь клочки голой земли.

Казалось, растительность нисколько не мешала Виллису, доставляя, однако, серьезные трудности Джиму; он не мог поймать маленького негодяя. Фрэнк крикнул:

— Берегись водянщиков! Смотри под ноги!

Услышав это, Джим стал передвигаться осторожнее — и еще медленнее. Он остановился.

— Виллис! Эй, Виллис! Иди сюда! Иди сюда, черт тебя побери или мы уйдем и бросим тебя.

Это была абсолютно пустая угроза. Шумно продираясь сквозь заросли, подошел Фрэнк:

— Мы не можем торчать здесь, Джим.

— Догадываюсь. Кто же знал, что он выкинет такой номер в самое неподходящее время?

— Он просто совсем очумел. Пойдем.

Издалека до них донесся голос Виллиса — точнее голос Джима в исполнении Виллиса:

— Джим! Эй, Джим! Иди сюда!

Джим начал продираться через скручивающиеся листья. Фрэнк шел следом. Они увидели попрыгунчика на краю огромного растения — пустынной капусты, имеющей добрых пятьдесят ярдов в поперечнике. Пустынную капусту трудно встретить рядом с каналом. Это вид сорняка, который не растет на зеленом дне моря в низких широтах, зато его можно найти в пустыне на расстоянии многих миль от воды.

Обращенная к западу сторона растения все еще стелилась по земле полукруглым веером, тогда как его вторая половина почти вертикально торчала, жадно поглощая своими плоскими листьями солнечные лучи, поддерживающие жизненно необходимый для растений процесс фотосинтеза. Будучи морозоустойчивым, это растение не закрывается до полного захода Солнца и вообще не втягивается в почву. Вместо этого оно сворачивается в плотный шар, таким образом защищая себя от холода, и, в то же время, становится похожим на одноименное земное растение.

Виллис сидел у края той его стороны, которая стелилась по земле. Джим подошел к нему.

Виллис вскочил на лист пустынной капусты и покатился к ее центру. Джим остановился и сказал:

— Виллис, черт тебя побери, иди сюда. Иди сюда, пожалуйста.

— Не ходи к нему, — предостерег Фрэнк. — Эта штуковина может сомкнуться над тобой. Солнце почти зашло.

— Не пойду. Виллис! Иди сюда!

— Иди сюда, Джим, — отозвался Виллис.

— Нет, ты иди сюда.

— Джим, иди сюда. Фрэнк, иди сюда. Там холодно. Здесь тепло.

— Что делать, Фрэнк?

Виллис позвал опять:

— Иди, Джим. Тепло! Тепло всю ночь.

Джим задумался.

— Знаешь что, Фрэнк? Мне кажется, он хочет, чтобы эта штука сомкнулась над ним. И он хочет, чтобы мы присоединились к нему.

— Похоже на то.

— Иди, Джим! Иди, Фрэнк! — настаивал Виллис. — Скорее!

— Возможно, он знает, что делает, — добавил Фрэнк. — Как говорит док, у него есть инстинкт марсианина, а у нас нету.

— Но если мы залезем внутрь капусты, она нас раздавит.

— Может быть.

— В любом случае, мы задохнемся.

— Вероятно.

Внезапно Фрэнк добавил:

— Поступай, как знаешь, Джим, я дальше идти не могу.

Он шагнул на широкий лист, вздрогнувший от прикосновения, — и медленно побрел к попрыгунчику. Секунду Джим смотрел на них, а затем бросился следом.

Виллис восторженно их приветствовал:

— Фрэнк — хороший! Джим — хороший! Здесь тепло и хорошо всю ночь.

Солнце медленно исчезало за дальней дюной. Порыв ветра повеял на них вечерним холодом. Дальние края листьев поднялись и начали скручиваться.

— Мы еще можем выбраться отсюда, если прыгнем, — испуганно сказал Джим.

— Я остаюсь. — Фрэнк, тем не менее, с тревогой следил за приближающимися листьями.

— Мы задохнемся.

— Возможно. Замерзнуть еще хуже.

Внутренние листья скручивались быстрее внешних. Один из них, достигавший в ширину четырех футов и не менее десяти в длину, поднялся вверх позади Джима и начал скручиваться, пока не коснулся его плеча. Джим нервно оттолкнул его. Лист дернулся было назад, но затем вновь медленно двинулся к нему.

— Фрэнк, — завопил Джим, — они удавят нас!

Фрэнк тревожно смотрел на широкие листья, теперь смыкавшиеся везде вокруг них.

— Джим, — сказал он, — садись. Широко расставь ноги, потом возьми меня за руки, и мы сделаем арку.

— Зачем?

— Чтобы занять как можно больше места. Скорее!

Джим поспешил. Выставив локти и колени, они сумели образовать нечто вроде неровного шара, примерно пяти футов в попе-Речнике и чуть меньшей высоты.

Листья сомкнулись, казалось, ощупали их и охватили плотным кольцом, давление которого, однако, не было настолько сильным чтобы преодолеть сопротивление человеческих мускулов. Вскоре исчезли последние просветы между листьями, и они оказались в полной темноте.

— Фрэнк, — позвал Джим, — а теперь мы можем шевелиться?

— Нет! Дай возможность внешним листьям занять свое место.

Довольно долго Джим сидел тихо. Он знал, что прошло немало времени, поскольку успел досчитать до тысячи. Уже пошла вторая, когда Виллис шевельнулся где-то между его ног.

— Джим, Фрэнк, тепло, хорошо, да?

— Да, Виллис, — согласился он. — Как дела, Фрэнк?

— Думаю, теперь можно расслабиться.

Фрэнк опустил руки. Находящийся непосредственно над головой внутренний лист немедленно начал скручиваться и коснулся его. Он инстинктивно отмахнулся — лист вернулся на прежнее место.

— Уже становится душно, — сказал Джим.

— Не волнуйся, все в порядке. Дыши неглубоко, не разговаривай, не двигайся и тогда ты истратишь меньше кислорода.

— Какая разница, задохнемся мы через десять минут или через час? Мы сделали глупость, Фрэнк; как ни крути, а до утра мы не дотянем.

— Ну почему же? Я читал в одной книжке, что в Индии были люди, которые давали закопать себя в землю на дни и даже недели, и когда их откапывали, они еще были живы. Их называли «факиры».

— Мошенники, а не «факиры»! Я в это не верю.

— Говорю тебе, я читал об этом в книжке.

— Ты что, думаешь, что все, напечатанное в книжках, — правда?

Фрэнк ответил не сразу.

— Лучше, чтобы там написали правду, потому что это наш единственный шанс. А теперь помолчи, пожалуйста. Если ты и дальше будешь болтать, то израсходуешь весь воздух, и по твоей милости мы оба задохнемся.

Джим умолк. Единственным доносившимся до него звуком было дыхание Фрэнка. Он протянул руку и коснулся Виллиса — попрыгунчик втянул все свои стебельки. Теперь это был гладкий шар, видимо, погруженный в сон.

Дыхание Фрэнка вскоре перешло в тяжелый храп. Джим попробовал заснуть, но не смог. Полная тьма и все возрастающая спёртость воздуха огромной тяжестью давили на него. Он опять пожалел о своих часах, утраченных благодаря коммерческому таланту Смёзи. Если бы только знать, который теперь час и сколько осталось до рассвета — он чувствовал, что смог бы вытерпеть все это.

Постепенно он убедился, что ночь прошла — или почти прошла. Он ждал теперь зарю — одновременно с ее приходом должно было раскрыться гигантское растение.

Он ждал этого «в любой момент» в течение, как он определил, по крайней мере, двух часов, и в конце концов начал паниковать. Он знал, что уже поздняя осень; он также знал, что пустынная капуста на весь зимний период сворачивается шаром. Очевидно, их с Фрэнком постигла грандиозная неудача: они нашли приют в капусте в ту самую ночь, когда она окончательно закрылась на зиму.

Через долгих двенадцать месяцев, более чем через триста дней, растение раскроется навстречу весеннему Солнцу и освободит их — мертвых. Он был уверен в этом.

Он вспомнил о фонарике, подобранном в первом из найденных ими зданий для Проекта. Эта мысль показалось ему занятной, и он временно отвлекся от своих страхов. Он нагнулся, протянул руки за спину и попытался добраться до сумки, по-прежнему висевшей за плечами.

Листья над ним сомкнулись, ударом он заставил их вернуться на место. Он сумел нащупать фонарь, вытащил его и включил. Луч света ярко осветил тесное пространство. Фрэнк прекратил храпеть, моргнул и сказал:

— Что случилось?

— Я просто вспомнил о нем. Хорошо, что я захватил его, да?

— Лучше погаси его и ложись спать.

— Он не расходует кислород, а я так чувствую себя спокойнее.

— Может, ты и чувствуешь, но ты расходуешь больше кислорода, если не спишь.

— Возможно.

Внезапно Джим вспомнил о том, что пугало его до того, как он включил фонарь.

— Это не имеет значения.

Он изложил Фрэнку свои соображения о том, что они обречены навсегда остаться в этом растении.

— Чушь! — сказал Фрэнк.

— Сам ты чушь! Почему же тогда оно не раскрылось на рассвете?

— Потому что, — сказал Фрэнк, — мы здесь не больше часа.

— Что?

— Не больше часа. А теперь замолкни и дай мне поспать. И хорошо бы ты погасил фонарик.

Фрэнк снова положил голову на колени. Джим умолк, но свет выключать не стал. Так ему было спокойнее, а кроме того, те листья, которые постоянно стремились сомкнуться у них на макушке, теперь отодвинулись и расправились, плотно прижавшись к внутренней стороне следующего слоя листьев. Повинуясь присущему растениям бессознательному рефлексу, они сделали все, чтобы возможно большая часть их поверхности воспринимала свет фонаря.

Джим не стал предаваться размышлениям на эту тему, его сведения о фотосинтезе и гелиотропизме были весьма скудны. Он просто заметил, что при свете фонаря пространство вокруг них — как ему казалось — увеличивалось, и что скручиванье листьев стало доставлять куда меньше забот. Он прислонил фонарь к Виллису, который даже не шевельнулся, и попробовал расслабиться.

Похоже, что при включенном свете стало менее душно, и у него возникло ощущение, будто давление немного возросло. Он подумывал уже снять свою маску, но’ решил не делать этого. Вскоре, сам того не заметив, он задремал.

Он спал и ему снилось, что он спит. Ночевка в пустынной капусте была только невозможным, фантастическим сном; колледж и директор Хоу — это просто кошмар; он дома, спит в своей постели, а Виллис прижался к нему. Завтра они с Фрэнком отправятся на Малый Сёртис учиться в колледже.

Это был всего лишь кошмар, возникший потому, что он представил, будто кто-то отобрал у него Виллиса. Они собирались отнять у него Виллиса! Они не могут так поступить, он не допустит этого!

Опять новый сон, опять он не подчиняется директору Хоу, опять освобождает Виллиса и убегает — и опять они сидят в середине закрывшегося пустынного растения.

С горькой уверенностью он знал, что все сны закончатся именно так, ибо такова была реальность — быть пойманными и удушенными в сердцевине свернувшегося на зиму гигантского сорняка — здесь предстояло умереть.

Он кашлянул и забормотал что-то, попытался проснуться и погрузился в менее мучительный сон.

VII ПОГОНЯ

Крошечный Фобос — внутренняя марсианская луна — вынырнул из-за горизонта и с бешеной скоростью понесся с запада на восток, навстречу своему красному хозяину — просыпающемуся Марсу. Благодаря его неторопливому вращению — двадцать четыре с половиной часа на каждый оборот — вскоре омылся солнечными лучами восточный Стримон; а затем, миновав полосу пустынной земли между двумя руслами канала, добрались они и до берегов Стримона западного. Вот они скользнули по огромному шару, пристроившемуся около восточного берега канала — пустынной капусте, свернувшейся от холода.

Растение шевельнулось и расправилось. Его освещенная Солнцем сторона распласталась по земле, а другая расправилась веером, наподобие павлиньего хвоста, ловя почти горизонтальные лучи. В этот момент из самой ее середины на распластанные листья выпали два измятых и негнущихся человеческих тела, наряженные в блестящие эластичные костюмы и нелепые шлемы.

Вместе с ними выпал маленький мячик, который выкатился на несколько ярдов на край толстых зеленых листьев и остановился. Он выдвинул стебельки глаз и небольшие опорные выступы, а затем, переваливаясь с боку на бок, двинулся к лежащим телам и потерся об одно из них.

Он помедлил, потерся опять, затем откатился назад и издал слабый вопль, в котором слились безутешное горе и ужас утраты.

Джим открыл налитый кровью глаз:

— Кончай этот адский вой, — сказал он сердито.

— Джим! — пискнул Виллис и прыгнул к нему на живот, где продолжал подскакивать в радостном экстазе.

Джим скинул его с себя, а затем поднял одной рукой.

— Успокойся. Веди себя как следует. О-ох!

— Что случилось, Джим?

— Рука затекла. О-о-ох!

Новые попытки шевельнуться дали Джиму понять, что его ноги тоже затекли. А также спина. И шея.

— Что с тобой? — спросил Фрэнк.

— Весь как деревянный. Сегодня мне будет легче надеть коньки на руки. Послушай…

— Послушай что?

— Может быть, мы не поедем. Может быть, весеннее половодье уже началось?

— Что? Что ты там бормочешь? Медленно и осторожно Фрэнк сел.

— Ну, весеннее половодье. Мы ведь как-то перезимовали, хотя я не понимаю, как. Теперь мы…

— Не прикидывайся глупее, чем ты есть. Посмотри, откуда встает Солнце.

Джим посмотрел. Марсианские колонисты следят за движением Солнца более внимательно, чем кто бы то ни было на Земле, исключая, разве что, эскимосов. Единственное, что он смог сказать, было:

— Ох…

А затем добавил:

— Я думаю, что это был сон.

— Либо так, либо ты дурее даже, чем обычно. Пошли. Застонав, Фрэнк поднялся на ноги.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил Джим.

— Как мой собственный дедушка.

— Я имею в виду твое горло, — настаивал Джим.

— С этим порядок.

Приступ кашля тут же опроверг сказанное. Не без труда Фрэнку вскоре удалось остановиться. Кашлять, когда ты в респираторе, — последнее дело. Чихать еще хуже.

— Хочешь завтракать?

— Пока нет, — ответил Фрэнк. — Давай сначала найдем станцию, чтобы поесть со всеми удобствами.

— О’кей.

Джим снова запихнул Виллиса в сумку и экспериментальным путем установил, что может стоять и ходить. Заметив фонарик, он сунул его к Виллису и вслед за Фрэнком пошел к берегу.

Растительность вдоль канала начала вылезать наружу, ноги стали запутываться. Зеленые растения, все еще не ожившие после ночного холода, не могли достаточно быстро отодвигаться в сторону, когда ребята цеплялись за них.

Они дошли до берега.

— Откос примерно в сотне ярдов направо, — решил Фрэнк. — Ага, вижу его. Пошли.

Джим схватил его за руку и потянул назад.

— Ты чего? — спросил Фрэнк.

— Посмотри вдоль канала на север.

— Ого!

К ним приближался скутер. Вместо двухсот пятидесяти или больше миль в час — скорость, с которой обычно идет такое судно, — этот полз вперед на минимальной. Сверху, прямо на его крыше, сидели два человека.

Фрэнк поспешно отпрянул.

— Джим — хороший мальчик, — сказал он одобрительно. — Я бы так и уперся в них. Думаю, надо дать им возможность уехать.

— Виллис — хороший мальчик тоже, — важно вставил Виллис.

— Уехать? Как бы не так! — ответил Джим. — Ты что, не видишь, что они делают?

— Что?

— Они идут по нашим следам!

Фрэнк удивился, но отвечать не стал. Он осторожно выглянул наружу.

— Берегись! — предостерег Джим. — У него бинокль.

Фрэнк отпрянул. Однако он видел уже достаточно; скутер остановился приблизительно в том же месте, где накануне остановились они. Один из сидевших на крыше пытался жестами объяснить что-то водителю сквозь смотровое стекло салона и показывал на откос.

Следы коньков на льду канала никем, естественно, не уничтожались; и едва ли можно было предположить, что кто-нибудь еще, кроме двух убежавших мальчиков, мог проехать по здешнему льду, так далеко от человеческого жилья в это время года. На льду, безусловно, были следы, оставленные скутерами, но, подобно всем конькобежцам, Джим и Фрэнк отдавали предпочтение нетронутой поверхности.

И теперь оставленные коньками красноречивые отметины предоставляли возможность любому проследить их путь от станции Циния до откоса.

— Если мы убежим назад в кусты, — прошептал Джим, — мы можем прятаться, пока они не уедут. Они никогда не найдут нас здесь.

— А если они не уедут? Ты хочешь опять ночевать в капусте?

— В конце концов им придется это сделать.

— Да, но не слишком скоро. Они знают, что мы поднялись по откосу; они останутся и будут искать дольше, чем мы сможем здесь высидеть. Они могут позволить себе это, у них есть скутер.

— Хорошо, что же нам делать?

— Мы пойдем пешком вдоль берега на юг по крайней мере до следующего откоса.

— Тогда пошли. Они сейчас будут наверху.

Ребята трусцой побежали к югу, Фрэнк шел первым. Прибрежные растения поднялись уже достаточно высоко, чтобы можно было скрыться за ними; Фрэнк держался примерно в тридцати футах от берега. Полумрак под широкими листьями и стебли растений избавляли их от возможности быть замеченными издалека.

Опасаясь змеевидных червей и водянщиков, Джим поглядывал вокруг и просил Виллиса о том же. Они двигались довольно быстро. Спустя несколько минут Фрэнк остановился, приложил к губам палец, и они прислушались. Джим не услышал ничего, кроме хриплого дыхания Фрэнка; если за ними и велась погоня, то преследователи были еще далеко.

Они прошли по меньшей мере две мили к югу от откоса, когда Фрэнк резко остановился. Джим натолкнулся на него и они чуть не свалились в канал. Он шел с востока на запад и представлял собой Узкий рукав главного канала. На протяжении от Цинии до Чаракса имелось несколько таких рукавов. Некоторые из них соединяли восточное и западное русла Стримона, другие просто несли воду к близлежащим ложбинам пустынного плато.

Джим заглянул в узкую и глубокую расщелину.

— Боже мой! Мы чуть туда не нырнули.

Фрэнк не ответил. Он опустился на колени, затем сел и взялся руками за голову. Его душил внезапный приступ кашля. Когда он кончился, его плечи продолжали трястись, как будто от рыданий.

Джим взял его за руку.

— Ты ведь совсем больной, парень?

Фрэнк не ответил.

— Бедный Фрэнк, — сказал Виллис и издал неодобрительный щелчок.

Джим снова взглянул на канал и наморщил лоб. Вскоре Фрэнк поднял голову и сказал:

— Все в порядке. Это просто минутная слабость — чуть не свалились в канал, который преградил нам путь. Я так устал.

— Послушай, Фрэнк, — сказал Джим. — У меня новый план. Я пойду вдоль этой канавы на восток, до тех пор, пока не найду способ спуститься в нее. Ты пойдешь назад и сдашься…

— Нет!

— Дай мне сказать! Это разумно. Ты слишком болен, чтобы идти дальше. Если ты останешься здесь, ты умрешь. Ты сам это понимаешь. Кто-то должен рассказать обо всем нашим — это буду я. Ты вернешься, сдашься и наплетешь им о том, как я ушел тем путем — любым путем, кроме этого. Если у тебя получится хорошо, ты сможешь надуть их и заставить весь день гоняться за их собственной тенью, а я успею сделать хороший рывок. Тем временем ты отлежишься в теплом и удобном скутере, а вечером будешь уже в постели школьного изолятора. Разве все это не разумно?

— Нет.

— Почему нет? Это просто упрямство.

— Нет, — повторил Фрэнк, — я не согласен. Во-первых, я не пойду к ним. Я скорее сдохну здесь…

— Чушь!

— Сам ты чушь. Во-вторых, за один день ты не успеешь далеко от них оторваться. Как только они убедятся, что там, где я сказал, тебя нет, они просто начнут вновь прочесывать канал на скутере, и завтра тебя поймают.

— Ну… ладно, но что же тогда делать?

— Не знаю, но только не это, — он вновь закашлялся.

Несколько минут оба молчали. Наконец Джим сказал:

— А какой у них скутер?

— Обычный грузовой — Хадсон-600, я думаю. А что?

— Он сможет развернуться на этом льду?

Фрэнк взглянул на маленький канал. Его стены отвесно уходили вниз; уровень воды был так низок, что ледяная поверхность не превышала двадцати футов в ширину.

— Исключено, — ответил он.

— В таком случае они не станут прочесывать этот рукав, по крайней мере, на скутере.

— Я понял тебя, — заметил Фрэнк. — Ты предлагаешь нам перебраться на восточный Стримон и по нему добраться до дома. Но откуда ты знаешь, что этот рукав доходит дотуда? Ты что, так хорошо помнишь карту?

— Нет, не помню. Но скорее всего, он доходит. А если нет, то все равно по нему можно проехать больше, чем полпути, а остальное придется топать на своих двоих.

— Когда мы выйдем к восточному руслу, до Чаракса останется еще как минимум пятьсот миль. А на этом русле есть станции, хотя мы и прозевали одну вчера.

— Вероятность найти проектные станции на восточном русле такая же, как и на западном, — ответил Джим. — Проектные работы начнутся следующей весной на каждом из них. Я знаю — отец об этом много говорил. В любом случае мы больше не можем идти по этому руслу, они прочесывают его — так что же толочь воду в ступе? Перед нами, по сути, один вопрос: можешь ли ты встать на коньки? Если нет, то я все-таки считаю, что ты должен вернуться.

Фрэнк поднялся.

— Могу, — сказал он мрачно. — Пошли.

Они смело отправились вдоль булыжной набережной, уверенные, что их преследователи все еще продолжают обыскивать прилегающую к откосу территорию. Пройдя три—четыре мили на восток, они обнаружили откос, позволяющий спуститься на лед.

— Попробуем? — спросил Джим.

— Конечно. Даже если они пошлют сюда кого-либо на коньках, я сомневаюсь, что он заберется так далеко: ведь на льду не осталось наших следов. Я устал идти.

Они спустились вниз, надели коньки и двинулись вперед. Ходьба сгладила в памяти большую часть неудобств прошедшей ночи, и было приятно вновь оказаться на льду. Джим дал возможность Фрэнку вести бег, и, несмотря на болезнь, тот взял хороший темп, оставляя позади милю за милей.

Они миновали приблизительно сорок миль, когда берега стали заметно ниже. Джим видел это, и у него возникло крайне неприятное предчувствие, что этот маленький канал не представляет собой сквозную перемычку между восточным и западным руслом, а является обычным стоком к какой-нибудь пустынной низине. Свои подозрения он оставил при себе. К концу следующего часа уже не было необходимости жалеть своего приятеля: истина стала очевидной для обоих. Берега теперь стали столь низкими, что появилась возможность смотреть поверх них, и ледяная полоса впереди более не сливалась с синевой неба у горизонта, но оканчивалась своеобразным тупиком.

Вскоре ребята добрались до него — это было замерзшее болото. Берега исчезли; края неровной ледяной корки упирались везде в зеленые заросли. Растущая вдоль канала трава замерзла и сухими пучками торчала там и сям из-подо льда.

Они продолжали пробираться к востоку, пользуясь, где позволяла поверхность, коньками и обходя встречающиеся на пути островки. Наконец Фрэнк объявил:

— Конечная станция! Все на выход! — и сел, чтобы снять коньки.

— Извини, Фрэнк.

— За что? Оставшуюся часть пути пройдем пешком. Это, наверняка, не так уж далеко.

Они направились сквозь окружающую их зелень, шагая так, чтобы растения успевали отпрянуть в сторону. Болотные разновидности были ниже, чем их родственники у канала. Высотой едва по плечо, они обладали существенно меньшими листьями. Пройдя пару миль по такой растительности, ребята оказались среди песчаных дюн. Передвигаться по сыпучему красному песку из окиси железа было нелегко, а дюны, на которые приходилось взбираться, либо обходить вокруг, еще более усложняли дело.

Даже когда Фрэнк шел в обход, Джим предпочитал карабкаться напрямик; он высматривал на горизонте темно-зеленую линию вдоль восточного Стримона, но пока безуспешно.

Виллис потребовал, чтобы его выпустили. Сначала он принял ванную в чистом песке, затем стал держаться немного впереди Джима, бросаясь то туда, то сюда и распугивая жучков-прядильщиков. Джим только что взобрался на дюну и смотрел вниз вдоль другого ее склона, когда услышал отчаянный писк Виллиса. Он оглянулся.

Фрэнк огибал конец дюны, и Виллис был вместе с ним, точнее, Виллис ускакал вперед. Теперь попрыгунчик замер. Фрэнк, по всей видимости, ничего не замечал; опустив голову, он беззаботно брел вперед. Готовый к броску, прямо перед ним стоял водянщик.

Расстояние было большим даже для меткого стрелка. Происходящее показалось Джиму до странности нереальным. Фрэнк будто бы примерз ногами к грунту, и водянщик сам медленно приближался к своим жертвам. Джиму казалось, что он располагает вечностью, чтобы достать оружие, тщательно прицелиться и выпустить первый заряд.

Он зацепил чудовище, но оно продолжало идти. Джим снова навел оружие и спустил курок. Его луч, направленный точно в центр паразита, разрезал его надвое, как если бы тот натолкнулся на циркулярную пилу. Он, однако, продолжал двигаться, пока обе его, теперь отдельные, половины не упали в разные стороны, дрожа в конвульсиях. Огромная, изогнутая, как турецкий ятаган, левая клешня остановилась в нескольких дюймах от Виллиса.

Джим сбежал с дюны. Фрэнк, больше не похожий на статую, теперь действительно остановился. Он стоял и, часто моргая, смотрел на то, что еще секунду назад было воплощением внезапной и отвратительной смерти. Когда подошел Джим, он обернулся и сказал: «Спасибо».

Джим не ответил и пнул подергивающуюся ногу чудовища.

— Мерзкая тварь, — сказал он напряженно. — Боже, как я их ненавижу. Хорошо бы спалить их всех разом по всему Марсу.

Он прошел вдоль туловища, определил место яйцеклада и тщательно сжег его дотла.

Виллис не шевелился и тихонько всхлипывал. Джим вернулся, подхватил его и сунул в свою походную сумку.

— Впредь нам не стоит разлучаться, — сказал он. — Если тебе не хочется карабкаться, я пойду в обход.

— Хорошо.

— Фрэнк!

— А? Что такое, Джим? — голос Фрэнка звучал вяло.

— Что ты видишь впереди?

— Впереди?

Фрэнк решительно попытался напрячь свои глаза и избавиться от застилающего их тумана.

— Так это канал, вернее, его зеленый пояс. Выходит, мы дошли.

— А что еще? Разве ты не видишь башню?

— Что? Где? А — там… Да, кажется, вижу. Да, действительно, вон башня.

— Господи, Боже мой, ты что, не понимаешь, что это значит? Марсиане!

— Ну да, наверное.

— Так порадуйся!

— Чему?

— Они пустят нас к себе, приятель! Марсиане — хорошие ребята, ты отдохнешь в тепле, прежде чем мы пойдем дальше.

Фрэнк оживился, но ничего не сказал.

— Они даже могут знать Гекко, — продолжал Джим. — Это настоящая удача.

— Весьма вероятно.

Только через час они с трудом дошли до маленького марсианского города. Он был так мал, что мог похвалиться лишь одной башней, но для Джима он казался прекраснее Большого Сёртиса. Они прошли вдоль стены и вскоре обнаружили ворота.

Хватило всего нескольких минут, чтобы надежды Джима, еще недавно столь радужные, почти полностью испарились. Даже прежде, чем он увидел заросший сорняками центральный сад, пустующие дорожки и погруженные в тишину дворы: маленький город был покинут.

Марс, очевидно, обладал некогда более многочисленным туземным населением, чем теперь. Здесь встречаются города-призраки. И даже в наиболее крупных центрах, таких как Чаракс, Большой и Малый Сёртисы, Гесперидум, есть районы, в которых давно не живут, и в которые иногда разрешают приводить туристов с Земли. Этот городок, никогда, видимо, не имевший большого значения, был покинут, возможно, еще до того, как Ной начал сооружать киль для своего корабля.

Не желая что-либо комментировать, Джим задержался на площади. Фрэнк остановился и опустился на металлическую плиту, — ее полированная поверхность блестела иероглифами, за возможность прочитать которые любой земной ученый отдал бы собственную руку.

— Что ж, — сказал Джим, — отдохни немного, а потом, я думаю, мы найдем способ спуститься к каналу.

Голос Фрэнка звучал глухо:

— Я — пас. Дальше идти не могу.

— Ну, ты уж совсем…

— Говорю тебе, Джим, это действительно так. Джим задумался.

— Знаешь что — я поброжу тут вокруг. В таких местах под поверхностью всегда есть уйма проходов. Я подыщу нам местечко для ночлега.

— Как знаешь.

— Никуда не ходи.

Он уже готов был уйти, когда неожиданно осознал, что Виллис исчез. Он вспомнил, что, когда они вошли в город, попрыгунчик выскочил на землю.

— Виллис… где Виллис?

— Откуда я знаю?

— Я должен найти его. Виллис! Эй, Виллис! Иди сюда!

Мертвая площадь эхом откликнулась на его призыв.

— Эй, Джим!

Это был Виллис, в полном порядке, его голос донесся до Джима откуда-то издалека. Вскоре сам он появился в поле зрения. Однако, он был не один — его нес марсианин.

Марсианин подошел к ним, опустил свою третью ногу, наклонился и ровным низким голосом обратился к Джиму.

— Что он говорит, Фрэнк?

— А? Я не знаю. Скажи ему, чтобы он уходил.

Марсианин вновь заговорил. Джим перестал рассчитывать на переводческие возможности Фрэнка и сосредоточился, пытаясь разобраться самостоятельно. Он различил вопросительный сигнал в начале высказывания: фраза представляла собой то ли приглашение, то ли какое-то предложение. За ним последовал оператор движения в паре с каким-то корнем, значение которого Джиму ни о чем не говорило.

Он ответил одним вопросительным сигналом, надеясь, что туземец повторит сказанное. Вместо него ответил Виллис:

— Пойдем, Джим, — отличное место!

— Почему нет? — подумал Джим про себя и ответил:

— Хорошо, Виллис.

Марсианину он ответил сигналом общего согласия, напрягая горло, чтобы произнести неземной тройной задненебный, необходимый для этой цели. Марсианин повторил его, затем, перевернув, поднял ближайшую к ним ногу и, не оборачиваясь, быстро зашагал прочь. Он прошел примерно двадцать пять ярдов, когда, по-видимому, заметил, что за ним никто не идет. Он так же быстро вернулся и использовал общевопросительный сигнал в значении «что такое?».

— Виллис, — тревожно сказал Джим, — я хочу, чтобы он отнес Фрэнка.

— Отнес Фрэнка?

— Да, как нес его Гекко.

— Гекко не здесь. Это — К’бумч.

— Его зовут К’бумк?

— Да — К’бумч, — согласился Виллис, исправив произношение Джима.

— Хорошо. Я хочу, чтобы К’бумч отнес Фрэнка, как Гекко носил его.

Виллис и марсианин мычали и каркали какое-то время между собой, затем Виллис сказал:

— К’бумч спрашивает, Джим знает Гекко?

— Скажи ему, что мы друзья, друзья по воде.

— Виллис уже говорит ему.

— Как насчет Фрэнка?

Но оказалось, что Виллис уже сказал об этом своему новому знакомому, потому что К’бумч обхватил Фрэнка двумя ластообразными ладонями и поднял вверх. Фрэнк открыл было глаза, но тут же снова закрыл их, будто ему безразлично все, что с ним происходит. Джим побежал вприпрыжку за марсианином, задержавшись только, чтобы подхватить коньки, оставленные Фрэнком на металлической плите. Марсианин привел его в огромное здание, которое казалось внутри даже больше, чем снаружи, — так ярко были освещены стены. Марсианин не стал мешкать, а сразу пошел к проходу в дальней стене. Это был пологий спуск в туннель.

Марсиане, видимо, так и не изобрели ступеней или, что более вероятно, никогда не испытывали в них необходимости. Гравитация на поверхности Марса составляла только тридцать восемь процентов от нашей, что позволяло использовать неимоверно крутые по земным параметрам спуски. Марсианин вел Джима вниз по длинному ряду таких нисходящих коридоров.

Вскоре Джим обнаружил, что так же, как некогда под городом Циния, атмосферное давление увеличилось. С чувством огромного облегчения он снял маску; он не мог позволить себе этого вот уже более суток. Изменение давления наступило внезапно, и он понял, что движение вниз не является единственной тому причиной, как нельзя было объяснить это и уже достигнутой при спуске глубиной — явно недостаточной для столь резкой перемены.

Джим с недоумением размышлял на эту тему и в конце концов решил, что здешние пневматические замки превосходят все мыслимые конструкции.

Коридоры кончились, и они вошли в большой зал с куполообразным потолком, сквозь который лился ровный свет. Стены представляли собой ряды переходящих друг в друга арок. К’бумч остановился и вновь обратился к Джиму, упомянув в вопросе имя Гекко.

Джим покопался в памяти и старательно составил простое заявление:

— Гекко и я вместе пили воду. Мы — друзья.

Марсианин, казалось, остался доволен; он провел их в одну из боковых комнат и аккуратно положил Фрэнка на пол. Дверь позади закрылась, бесшумно скользнув на место. Для марсиан эта комната была маловата, в ней находилось несколько рам для отдыха. На одной из них К’бумч расположил свое неуклюжее тело. Внезапно Джиму стало тяжело стоять и он резко опустился на пол. Ощущение тяжести сохранялось, а вместе с ним и легкое головокружение — Джим продолжал сидеть.

— Ты в порядке, Фрэнк? — спросил он.

Фрэнк что-то пробормотал. Его дыхание было затрудненным и грубым. Джим снял с него маску и коснулся лица — оно горело.

Сейчас он ничем не мог помочь Фрэнку. Чувство тяжести по-прежнему сохранялось. Марсианин, по-видимому, не был склонен к беседам, да и Джим не стремился разговаривать — на местном языке, во всяком случае. Виллис свернулся шаром. Джим лег рядом с Фрэнком, закрыл глаза и попытался ни о чем не думать.

На мгновение он почувствовал легкость, почти как при полете, затем тяжесть опять вернулась, и он задумался о том, чем же он, собственно, заболел. Еще несколько минут он пролежал неподвижно, но вскоре его покой был нарушен туземцем, который наклонился к нему и заговорил. Он сел и обнаружил, что вновь чувствует себя прекрасно. К’бумч подхватил Фрэнка и вышел из комнаты.

Большой зал с куполообразным потолком, казалось, не изменился, но теперь в нем толпилось не меньше тридцати марсиан. Когда обремененный двумя ношами К’бумч, а следом Джим, вышли из прохода, один из них отделился от группы и шагнул вперед. Для марсианина он был слегка низковат.

— Джим-Марлоу, — сказал он, употребив звательный сигнал.

— Гекко! — закричали Джим вместе с Виллисом.

Гекко склонился над Джимом.

— Мой друг, — сказал он на своем языке, — мой маленький несчастный друг.

Он поднял Джима и понес его, остальные марсиане расступились, давая им дорогу.

Гекко быстро миновал несколько туннелей. Оглядываясь, Джим видел, что К’бумч и остальные не отставали, поэтому он решил позволить событиям идти своим чередом. Скоро Гекко свернул в средних размеров зал и опустил Джима. Фрэнка уложили рядом, он протер глаза и спросил:

— Где мы?

Джим огляделся. В комнате находилось несколько распложенных кргом каркасов для отдыха. Куполообразный потолок имитировал небо. На одной из стен, убедительно изображенный, куда-то стремился канал. В другом месте изогнутой стены располагался силуэт марсианского города, зубчатые башни которого парили в воздухе. Джим знал эти башни, знал, отличительной чертой какого из городов они являлись; Джим помнил и комнату.

Это была та самая комната, в которой он совершил «совместное вознесение» с Гекко и его друзьями.

— Боже мой, Фрэнк, — мы опять в Цинии.

— Как? — Фрэнк внезапно сел, ошеломленно осмотрелся, — затем снова лег и плотно закрыл глаза.

Джим не знал, плакать ему или смеяться. Все усилия! Вся их борьба, попытки убежать и добраться до дома, храбрый отказ Фрэнка сдаться перед лицом усталости и болезни, ночь в пустынной капусте — и вот они опять здесь — не больше, чем в трех милях от станции Циния.

VIII ИНОЙ МИР

Джим занялся домашним — вернее, больничным — хозяйством в самой маленькой из комнат, которую Гекко смог ему подыскать. Сразу после встречи было «совместное вознесение». По его окончании Джим обнаружил, что, как и в прошлый раз, его уровень владения местным языком улучшился. Он сумел объяснить Гекко, что Фрэнк болен и нуждается в покое.

Гекко предложил позаботиться о Фрэнке, но Джим отказался. Марсианская терапия может вылечить Фрэнка, но может и убить его. Вместо этого он попросил большое количество питьевой воды — теперь, когда он был «другом по воде», почти названным братом, он имел на это право; и попросил тот цветной марсианский шелк, которым они пользовались в помещении с каркасами для отдыха. Из этой материи Джим соорудил постель для Фрэнка и рядом с ней гнездышко для себя и для Виллиса. Он уложил Фрэнка, разбудил его, чтобы он смог как следует напиться, и стал ждать выздоровления своего друга.

В комнате было тепло и уютно. Джим снял свой прогулочный костюм, вытянулся и почесался. Подумав, он стянул эластичное облачение и с Фрэнка, а затем укрыл его слоем яркой разноцветной ткани. После этого, в поисках провизии, он залез в походную сумку Фрэнка. До настоящего момента он слишком устал и был слишком занят, чтобы заботиться о своем желудке; теперь от одного вида этикеток у него потекли слюнки. Он вытащил банку синтетического апельсинового сока с витаминной добавкой и банку искусственного филе из кур. Это филе было приготовлено на дрожжах в Северной колонии, но Джим привык к дрожжевому протеину, и его привкус казался ему не менее приятным, чем мясо настоящего цыпленка. Насвистывая, он достал свой нож и принялся за дело.

Виллис куда-то исчез, но Джим не скучал по нему. В его подсознании не возникала тревога о Виллисе, пока оба они находились в туземном городе; все здесь дышало атмосферой покоя и безопасности. Собственно говоря, Джим почти забыл о своем пациенте и вспомнил о нем только, когда поел и вытер рот.

Фрэнк продолжал спать, но его дыхание было хриплым, и лицо все еще горело. Хотя атмосферное давление было здесь достаточно высоким, а воздух довольно теплым, он был по-марсиански сух. Джим достал из сумки носовой платок, намочил его и положил на лицо Фрэнка. Время от времени он увлажнял его заново. Позже он достал другой платок, опустил его в воду и повязал на собственном лице.

В сопровождении Виллиса вошел Гекко.

— Джим-Марлоу, — произнес он и расположился поудобнее.

— Гекко, — ответил Джим и вновь намочил ткань на лице Фрэнка.

Марсианин долго стоял неподвижно, и Джим уже решил, что он унесся мыслями в свой «иной мир», но, когда Джим взглянул на него, глаза Гекко смотрели внимательно и заинтересованно.

После долгого ожидания он спросил у Джима, что и зачем он делает. Джим попытался объяснить, что его раса вместе с воздухом должна вдыхать воду, но его запас марсианских слов, несмотря на «совместное вознесение», не соответствовал поставленной задаче. Он замолк и последовала еще одна долгая пауза. Наконец, марсианин и Виллис ушли.

Скоро Джим заметил, что ткань на его лице, как и на лице Фрэнка, стала высыхать медленнее. Спустя еще некоторое время она совсем перестала сохнуть. Он снял ее с себя, так как ощущение было не из приятных, и решил, что у Фрэнка мокрая ткань тоже вызывает подобное чувство; тогда он вообще перестал пользоваться платками.

Вернулся Гекко. Помолчав не более десяти минут, он заговорил, тем самым продемонстрировав почти бешеную для марсианина спешку. Он спросил, стала ли влажность воздуха теперь достаточной? Джим ответил, что да и поблагодарил его. Помолчав примерно двадцать минут, Гекко вновь ушел. Джим решил лечь спать. Позади остался длинный трудный день, и предыдущую ночь едва ли можно было назвать спокойной. Он посмотрел вокруг, надеясь найти способ выключить свет, но ничего не нашел. Оставив эту мысль, он лег, натянул до подбородка многоцветную ткань и уснул.

— Эй, Джим, проснись.

Джим с трудом открыл затуманенные глаза и опять закрыл их.

— Отстань.

— Давай, очухивайся. Я уже два часа как проснулся, пока ты тут храпишь. Я хочу кое-что узнать.

— Что? Скажи, как ты себя чувствуешь?

— Я? — спросил Фрэнк. — Отлично. Почему тебя это интересует? Где мы?

Джим внимательно посмотрел на него. Цвет лица Фрэнка стал несомненно лучше, и голос звучал нормально, хрипота исчезла.

— Ты был совершенно болен вчера, — сообщил он ему. — Мне кажется, ты бредил.

Фрэнк наморщил лоб.

— Может быть. Мне, безусловно, снились отвратительные сны. Один идиотский был про пустынную капусту.

— Это был не сон.

— Что?

— Я говорю, это был не сон — пустынная капуста… и все остальное. Ты знаешь, где мы?

— Об этом я тебя и спрашиваю.

— Мы в Цинии, вот мы где. Мы…

— В Цинии?!

Джим попытался последовательно изложить Фрэнку события двух прошедших дней. Некоторые затруднения возникли у него, когда он коснулся их внезапного перемещения с канала назад в Цинию, так как сам он до конца этого не понимал.

— Мне кажется, там, под каналом, нечто вроде метро. Знаешь, наподобие того, о котором ты читал.

— Марсиане не занимаются инженерными работами такого рода.

— Марсиане проложили каналы.

— Да, но это было очень давно.

— Возможно, метро они проложили тоже очень давно. Что ты знаешь об этом?

— Да ничего, пожалуй. Ну ладно. Я проголодался. Осталось что-нибудь поесть?

— Конечно.

Джим встал и огляделся. Виллис так и не появился.

— Я хочу найти Гекко и узнать у него, где Виллис, — заволновался он.

— Ерунда, — сказал Фрэнк. — Давай завтракать.

— Ну… ладно.

Поев, Фрэнк заговорил о главном.

— Значит, мы в Цинии. Но нам по-прежнему необходимо добраться до дома и как можно скорее. Проблема в следующем: как это сделать? Насколько я понимаю, если марсиане сумели доставить нас сюда так быстро, то они же смогут сделать обратное — вернуть нас туда, где нашли, и тогда мы отправимся домой по восточному руслу Стримона. Как тебе такая идея?

— Нормально, я думаю, — ответил Джим, — но…

— Тогда первое, что надо сделать, — это найти Гекко и без лишних проволочек попытаться договориться с ним.

— Первое, что надо сделать, — возразил Джим, — это найти Виллиса.

— Зачем? Разве мы не натерпелись из-за него? Оставь его, ему здесь хорошо.

— Фрэнк, ты совершенно неправильно относишься к Виллису, разве не он выручил нас из беды? Если бы не Виллис, ты продолжал бы губить свои легкие среди пустыни.

— Во-первых, если бы не Виллис, мы бы вообще не попали в беду.

— Ведь это не так. Правда в том…

— Ладно, ладно. О’кей, иди ищи Виллиса.

Джим оставил Фрэнка отряхивать с себя остатки завтрака и зашагал прочь. И хотя никогда впоследствии он не мог связно изложить то, что с ним тогда произошло, некоторые основные факты несомненны. Сначала он искал Гекко и спросил о нем первого встретившегося в коридоре марсианина, варварским образом поставив имя Гекко сразу после общевопросительного сигнала.

Джим не был и, вероятно, никогда не станет профессиональным лингвистом, но его попытка сработала. Первый встречный марсианин отвел его к другому, подобно тому, как обитатель Земли повел бы иностранца к полицейскому. Второй марсианин отвел его к Гекко.

Без особого труда Джим объяснил Гекко, что хочет забрать Виллиса. Гекко выслушал, а затем спокойно объяснил, что то, к чему стремится Джим, невозможно.

Джим начал снова, уверенный, что причиной непонимания было его слабое знание языка. Гекко подождал, пока он закончит фразу, дал знать, что он правильно понял, чего хочет Джим, но что требование это неосуществимо — Джим не может взять Виллиса. Нет. Гекко был огорчен необходимостью отказать своему другу, вместе с которым он пил чистую воду жизни, но это совершенно невозможно.

Благодаря непосредственному воздействию незаурядной личности Гекко Джим понял большую часть сказанного и домыслил остальное. Отказ Гекко не вызывал сомнений. Джим не имел при себе оружия, но, в любом случае, к Гекко он не испытывал той ненависти, которую вызывал у него директор Хоу. Прежде всего Джим ощущал поток теплой симпатии, волнами исходящей от Гекко, и все же он был ошеломлен, рассержен и абсолютно не согласен с этим смириться. Некоторое время он в упор смотрел на марсианина, затем резко повернулся и пошел прочь, не разбирая дороги и крича:

— Виллис! Эй, Виллис! Сюда, Виллис-малыш, иди к Джиму!

Марсианин двинулся следом, каждый его шаг был равен трем шагам Джима. Джим побежал, продолжая кричать. Он свернул за угол, столкнулся лицом к лицу с тремя аборигенами и промчался между их ног, тогда как Гекко попал в транспортную пробку, где потратил время на соблюдение требуемых ситуацией марсианских приличий. Тем временем Джим успел существенно оторваться.

Он заглядывал в каждую попадавшуюся на пути арку и кричал. Одна из них вела в зал, где марсиане застыли в похожем на транс состоянии, именуемом ими посещением «иного мира». В обычной ситуации тревожить погруженного в транс марсианина Джим был склонен не больше, чем ребенок американской западной приграничной полосы — дразнить гризли. Но сейчас он был не в состоянии что-либо заметить и остеречься. Здесь он тоже крикнул, вызвав доселе неслыханное и немыслимое замешательство, самым слабым выражением которого явилась сильная дрожь; один бедняга был так потрясен, что резко поднял все свои ноги и свалился на пол.

Джим не видел этого, он уже убежал и кричал у входа в другой зал.

Гекко нагнал его и поднял вверх, обхватив двумя огромными ладонями-ластами.

— Джим-Марлоу, — сказал он, — Джим-Марлоу, друг мой…

Джим всхлипнул и ударил марсианина обоими кулаками по жесткой груди. Некоторое время Гекко терпел это, а затем третьей ластой обхватил руки Джима, не давая ему высвободить их. Джим посмотрел на него бешеным взглядом.

— Виллис, — сказал он на родном языке. — Я хочу Виллиса. У тебя нет на это права!

Гекко обнял его и мягко ответил:

— Я не в состоянии помочь тебе. Это от меня не зависит. Нам нужно идти в другой мир.

Он зашагал прочь. Джим не отвечал, утомленный собственной вспышкой. Гекко пошел нисходящим коридором, за которым последовал другой, а за ним еще один. Они спускались все ниже и ниже, много глубже, чем когда-либо доводилось бывать Джиму, и глубже, возможно, чем приходилось спускаться любому из землян. На верхних уровнях им еще попадались другие марсиане, ниже не было ни одного.

Наконец Гекко остановился в небольшом помещении глубоко под землей. От других оно отличалось полным отсутствием декораций; его простые жемчужно-серые стены выглядели почти не по-марсиански. Здесь Гекко положил Джима на пол и сказал:

— Это ворота в другой мир.

Джим поднялся.

— А? — сказал он. — Что ты имеешь в виду? — а затем старательно перевел свой вопрос на местный язык. Впрочем, напрасно: Гекко не слышал его. Джим вытянул шею и посмотрел вверх. Гекко стоял совершенно неподвижно, твердо опираясь на ноги. Его глаза были открыты, но безжизненны. Гекко погрузился в «иной мир».

— Боже мой, — забеспокоился Джим, — он, безусловно, нашел самое подходящее время, чтобы выкинуть такой трюк.

Он не мог решить, что же ему теперь делать: попытаться в одиночку отыскать путь наверх или ждать Гекко. Туземцы, по слухам, обладали способностью погружаться в транс на недели, но док Макрей высмеивал подобные утверждения.

Он решил хотя бы недолго подождать и, обняв колени руками, сел на пол. Он заметно успокоился и не слишком спешил, как будто Гекко сумел заразить его по дороге своим бесконечным спокойствием.

Спустя весьма неопределенный промежуток времени в комнате стало темнее. На сей раз Джим не волновался; полностью умиротворенный, он вновь испытывал то огромное счастье, которое открылось ему во время двух «совместных вознесений».

Вдали крошечное пятно засветилось и стало расти. Но мрак в маленькой, жемчужно-серой комнате не рассеялся. Вместо этого из пятна возник природный ландшафт. Впечатление было, будто с помощью цветного стереоскопического кинопроектора демонстрировалась последняя и лучшая из работ Голливуда.

О том, что она не была привезена с Земли, Джим догадался потому, что картина, хотя абсолютно реалистичная, не имела ни сюжета, ни дешевого коммерческого финала.

Казалось, что он видит поросль вдоль канала с высоты одного фута над поверхностью. Изображение постоянно блуждало, как будто камера была установлена на очень низкой тележке, то и дело цеплявшейся за стебли растений. Изображение быстро смещалось на несколько футов, останавливалось, затем полностью менялось и вновь приходило в движение, но никогда «точка зрения» не отрывалась высоко от поверхности. Иногда оно описывало полный круг, давая панораму в 360 градусов.

Во время одного из таких оборотов Джим заметил водянщика. Было бы совершенно не удивительно, если бы он не узнал его, так как тот выглядел фантастически огромным. По мере приближения он заполнил весь экран. Но нельзя было не узнать эти изогнутые как турецкий ятаган клешни, внушающее леденящий ужас зияющее отверстие хобота, эти тяжело ступающие лапы и не ощутить особенно тошнотворное отвращение, вызываемое всем его обликом. Джим почти почувствовал его запах.

Точка, с которой велось наблюдение, не менялась, она застыла, в то время как мерзкое чудовище неотвратимо приближалось в последнем броске. В самый последний момент, когда оно заполнило экран, что-то произошло. Лицо — вернее то, что его заменяло, — исчезло, развалившись на куски, и чудовище рухнуло дымящейся грудой.

Изображение совершенно исчезло, и несколько секунд на экране вращался цветной калейдоскоп. Затем веселый мелодичный голос сказал:

— Ну что за прелестный малыш!

Изображение появилось снова, как будто подняли занавес, и Джим увидел другое лицо, почти столь же чудовищное, как безликий ужас, который оно сменило.

Хотя лицо заняло весь экран и было причудливо искажено, Джим без труда опознал в нем респиратор колониста. Но наиболее поразительный, чуть не выведший его из состояния спокойного равновесия, с которым он созерцал этот театр теней, факт заключался в том, что он узнал эту маску. Она была раскрашена теми самыми тигриными полосами, которые за четверть кредитки замазал Смёзи. Именно так некогда выглядела его собственная маска.

Он услышал, как его собственный голос произнес:

— Ты слишком мал, чтобы бродить здесь в одиночестве, другая такая тварь может в самом деле поймать тебя. Я, пожалуй, возьму тебя домой.

Теперь изображение двигалось через заросли вдоль канала на большей высоте, раскачиваясь и подпрыгивая в такт шагам мальчика. Вскоре «камера» выбралась на открытую местность и вдали показались похожие на звезду очертания Южной колонии и полусферы ее куполов.

Джим приноровился к ситуации, в которой он наблюдал и слышал самого себя, и освоился с восприятием всего окружающего глазами Виллиса. Воспроизводимое было абсолютно не отредактировано: без единого пропуска воспроизводилось все, что увидел и услышал Виллис с момента, когда Джим взял его впервые под свое покровительство. Зрительная память Виллиса была не всегда точна, на нее, казалось, влияло его собственное понимание увиденного и то, насколько он к этому привык. Джим — тот «Джим» в театре теней — сначала обладал тремя ногами и прошло некоторое время, прежде чем воображаемый отросток исчез. Остальные действующие лица: мать Джима, старый док Макрей, Фрэнк развились из бесформенных пятен в четкие, хотя слегка искаженные изображения.

С другой стороны, каждый звук воспроизводился с полной ясностью и точностью. По мере того, как Джим смотрел и слушал, он обнаружил, что Виллис наслаждался каждым звуком, с особым восхищением внимая голосам, новизна и сила воздействия которых не притуплялась.

Больше всего ему нравилось наблюдать себя сквозь призму восприятия Виллиса. Попрыгунчик относился к Джиму с теплотой и мягким юмором. Джим «на экране» был лишен величия, но окружен глубокой заботой; его любили, но не уважали. Он, то есть сам Джим, был большим бестолковым слугой, полезным, но прискорбно ненадежным в своих поступках, подобно плохо выдрессированной собаке. Что до других человеческих существ, то они представляли собой загадочные создания, в общем безвредные, однако непредсказуемо опасные при движении. Это представление попрыгунчика о людях чрезвычайно позабавило Джима.

Так, день за днем, неделя за неделей, разворачивались события, включая даже периоды темноты и спокойствия, когда Виллис сворачивался, чтобы поспать, или когда его запирали. Вот дело дошло до Малого Сёртиса и до плохого периода, когда Джим пропал. Хоу предстал в качестве презираемого голоса и пары ног. Бичер был безликим ничтожеством. Так продолжалось, шаг за шагом, и Джим почему-то не устал и не утомился. Он просто был внутри цепи событий и разорвать ее ему было не проще, чем Виллису, — да он, собственно говоря, и не пытался. В конце концов она завершилась в марсианском городе Циния, и все погрузилось во тьму и безмолвие.

Джим вытянул затекшие ноги; постепенно становилось все светлее. Он оглянулся, но Гекко все еще пребывал в глубоком трансе. Он посмотрел назад и обнаружил: в том, что казалось ему монолитной стеной, открылась дверь. Он заглянул в находящуюся по другую ее сторону комнату, тщательно имитирующую, как это часто случается здесь, наружный пейзаж: буйная растительность, присущая скорее морскому дну к югу от Цинии, чем местной пустыне.

В комнату вошел марсианин. Никогда потом Джим не мог подробно описать его облик, так как его лицо и, в первую очередь, глаза приковали к себе всё внимание. Выходцу с Земли всегда трудно определить возраст марсианина, однако у Джима возникла твердая уверенность, что этому марсианину очень много лет — больше, чем его отцу, даже больше, чем доктору Макрею.

— Джим Марлоу, — отчетливо произнес туземец, — приветствую тебя, Джим Марлоу, друг моего народа и мой друг. Я дам тебе воды.

Он говорил по-английски, и его интонации слегка напоминали кого-то.

Никогда прежде не доводилось Джиму слышать, как марсианин говорит на земном языке, но он знал, что кое-кто из них владеет английским. Возможность говорить по-своему явилась необычайным облегчением:

— Я пью с вами. Желаю вам всегда наслаждаться чистой и обильной водой.

— Спасибо, Джим Марлоу.

Настоящая вода не появилась, да в ней и не было необходимости. Затем последовал период вежливого молчания, во время которого Джим размышлял над голосом марсианина. Он казался на удивление знакомым и слегка напоминал голос отца, хотя, с другой стороны, он заставлял вспомнить и дока Макрея.

— Ты огорчен, Джим Марлоу. Твоя беда — наша беда. Как я могу помочь тебе?

— Мне ничего не надо, — ответил Джим. — Только добраться домой вместе с Виллисом. Они забрали Виллиса. Зачем они сделали это?

Последовавшая пауза тянулась даже дольше, чем предыдущая. Наконец марсианин ответил:

— Стоящий на земле не видит того, что за горизонтом, но Фобос видит все.

Он секунду помедлил, прежде чем произнести слово «Фобос». Как бы поясняя, он добавил:

— Джим Марлоу, я только недавно выучил твой язык. Прости меня, если я запинаюсь.

— Что вы, вы говорите великолепно! — совершенно искренне сказал Джим.

— Я знаю слова, но что они обозначают мне не всегда ясно. Скажи, Джим Марлоу, что такое «ландонзупарк»?

Джиму пришлось просить его повторить фразу, прежде чем стало ясно, что речь идет о Лондонском зоопарке. Джим попытался объяснить, но был вынужден остановиться еще до того, как закончил свою мысль. От марсианина повеяло такой холодной, неумолимой яростью, что Джим испугался.

Спустя некоторое время настроение марсианина резко изменилось, и Джим вновь купался в теплом потоке дружелюбия, который изливался на него подобно солнечным лучам и был не менее реален, чем свет Солнца.

— Джим Марлоу, ты дважды спас малыша, которого ты называешь «Виллис», от… — здесь он использовал сначала неизвестный Джиму марсианский термин, затем заменил его на «водянщиков». — Ты много таких убил?

— Штук несколько, я думаю, — ответил Джим и добавил: — Я убиваю их при каждой встрече. Они стали слишком умными, чтобы подолгу болтаться рядом с колониями.

Марсианин, казалось, обдумывал услышанное, но вновь сменил тему, когда, наконец, решил ответить:

— Джим Марлоу, два, а возможно, три раза ты спас малыша; один, а возможно, два раза наш малыш спас тебя. С каждым разом вы все больше привязывались друг к другу. День за днем вы все больше привязывались друг к другу, и теперь вы оба будете несчастны порознь. Не уходи отсюда, Джим Марлоу, оставайся. Я приветствую тебя в моем доме как сына и друга.

Джим покачал головой:

— Я должен идти домой. На самом деле, я должен идти домой прямо сейчас. Это очень великодушное предложение, и я хотел бы поблагодарить вас, но…

Он объяснил, какая над колонией нависла угроза и почему ему срочно необходимо доставить туда сообщение.

— Если позволите, сэр, мы — я и мой друг — хотели бы оказаться там, где К’бумч нашел нас. Только я хочу забрать Виллиса, до того, как мы уйдем.

— Вы хотите вернуться в тот город, где вас нашли? Вы не хотите вернуться домой?

Джим объяснил, что они с Фрэнком пойдут домой оттуда.

— А теперь, сэр, почему бы вам не спросить Виллиса, захочет ли он остаться или пойти вместе со мной?

Старый марсианин вздохнул точно так же, как, бывало, вздыхал отец Джима после бесплодной семейной дискуссии.

— Есть закон жизни и есть закон смерти, и каждый из них — закон перемен. Выветривается даже самая твердая скала. Понимаешь ли ты, мой сын и друг, что даже если тот, кого ты называешь «Виллис», вернется с тобой, однажды настанет время, когда малыш будет должен покинуть тебя?

— Ну да, наверное. Вы хотите сказать, что Виллис сможет пойти со мной?

— Мы поговорим с тем, кого ты называешь Виллис.

Старик обратился к Гекко, который вздрогнул и пробормотал что-то во сне. Затем все трое начали подниматься вверх по тем же коридорам; Гекко нес Джима, а старик шел чуть-чуть позади.

Они остановились в зале примерно на полпути к поверхности. Сперва здесь было темно, но, как только они вошли, зажегся свет. Джим увидел, что от пола до потолка комната была опоясана рядами маленьких ниш, в каждой из которых сидело по попрыгунчику, похожих друг на друга как однояйцовые близнецы.

Когда стало светло, малыши выдвинули свои глаза-стебельки и с интересом осмотрелись. Непонятно откуда донесся возглас:

— Привет, Джим!

Джим посмотрел вокруг, но не смог распознать говорившего. Прежде чем он успел что-либо предпринять, эта фраза прокатилась эхом по всей комнате:

— Привет, Джим! Привет, Джим! Привет, Джим! — звучало каждый раз голосом Джима.

В замешательстве Джим обратился к Гекко:

— Который из них Виллис? — спросил он, забыв перейти на местное наречие.

— Который из них Виллис? Который из них Виллис? Который из них Виллис? Который-который-который из них Виллис? — вновь грянул хор.

Джим шагнул в середину комнаты:

— Виллис! — скомандовал он, — иди к Джиму. Попрыгунчик пробкой выскочил из среднего яруса справа, плюхнулся на пол и подкатился к нему.

— Подними Виллиса, — потребовал он. Джим осторожно выполнил эту просьбу.

— Где был Джим? — поинтересовался Виллис. Джим почесал попрыгунчика.

— Ты не поймешь, если я скажу тебе. Послушай, Виллис, Джим собирается идти домой. Виллис хочет идти домой вместе с ним?

— Джим идет? — спросил Виллис с сомнением, как будто из-за неумолимого хорового эха ему стало труднее понимать.

— Джим идет домой, прямо сейчас. Виллис идет или собирается остаться здесь?

— Джим идет, Виллис идет, — заявил попрыгунчик так, будто это был закон природы.

— О’кей, скажи об этом Гекко.

— Зачем? — недоумевающе спросил Виллис.

— Скажи об этом Гекко, или останешься здесь. Давай, говори ему.

— Хорошо.

Обращение Виллиса к Гекко воплотилось в серию карканий и кудахтаний. Ни старый марсианин, ни Гекко ничего не ответили. Гекко подхватил двух малышей, и они вновь зашагали вверх. У входа в комнату Фрэнка и Джима Гекко отпустил их. Джим внес Виллиса.

Когда они вошли, Фрэнк поднял глаза. Он лежал, развалившись на шелке, а на полу, рядом с ним, пока еще нетронутая, стояла еда.

— Я вижу, ты его нашел, — заметил он. — У тебя ушло на это немало времени.

Джим внезапно почувствовал себя виноватым. Он отсутствовал Бог знает сколько времени. Дни? Недели? Этот фильм с мельчайшими подробностями охватывал многомесячные события.

— Черт возьми, прости, Фрэнк, — извинился он. — Ты волновался из-за моего отсутствия?

— Волновался? Почему? Я просто не знал, ждать или нет тебя к обеду. Ты пропал по меньшей мере на три часа.

— На три часа?

Джим хотел было возразить, что скорее на три недели, но затем передумал. Он вспомнил, что во время своего отсутствия не ел, однако чувство голода было не острее, чем обычно.

— Угу, да, конечно. Извини. Послушай, ты можешь еще немного подождать с обедом?

— Зачем? Я умираю от голода.

— Потому что мы уходим отсюда, вот почему. Гекко и еще один местный ждут, чтобы отвезти нас назад в тот город, где мы встретили К’бумча.

— Что ж, ладно! — Фрэнк набил рот и начал натягивать уличную экипировку. Джим во всем последовал его примеру.

— Мы можем доесть в этой штуковине, в метро, — из-за набитого рта слова было трудно разобрать. — Не забудь налить воду в маску.

— Не беспокойся. Я не собираюсь дважды попадать впросак.

Сначала Фрэнк наполнил свой резервуар, затем резервуар Джима, сделал большой глоток, а оставшуюся воду предложил товарищу. Через минуту с перекинутыми через плечо коньками они были готовы в путь. Маленькая группа гуськом прошествовала по коридорам и переходам к залу «станции метро» и остановилась у одной из арок.

Старый марсианин вошел, но, к вящему удивлению Джима, Гекко распрощался с ними. Они обменялись ритуальными учтивостями, достойными расставания друзей по воде, после чего Фрэнк и Джим с Виллисом вошли внутрь, и дверь за ними закрылась. Кабина немедленно пришла в движение. Фрэнк сказал:

— Оп! Что это? — и резко сел.

Надежно устроившийся на каркасе для отдыха старый марсианин не ответил. Джим засмеялся:

— Разве ты не помнишь предыдущую поездку?

— Не очень. Послушай, мне тяжело.

— Мне тоже. Во время движения это неизбежно. Теперь, может, перекусим? Вероятно, пройдет немало времени, прежде чем у нас опять появится возможность пристойно поесть.

Фрэнк вынул то, что осталось от обеда. Когда с ним было кончено, Фрэнк подумал и открыл еще одну банку. Прежде, чем им Удалось приступить к ее содержимому — холодным жареным бобам с искусственной свининой, — его желудок неожиданно сделал сальто.

— Эй! — завопил он, — В чем дело?

— Ни в чем. В прошлый раз тоже так было.

— Я думал, мы на что-то напоролись.

— Говорю тебе, все в порядке. Передай мне немного бобов. Они съели бобы и стали ждать; спустя некоторое время ощущение тяжести исчезло, и Джим понял, что они прибыли.

Дверь кабины открылась, и они вышли в круглый зал, точно такой же, как тот, что они покинули. Фрэнк удрученно осмотрелся.

— Послушай, Джим, — мы так никуда и не уехали. Произошла какая-то ошибка.

— Нет, никакой.

Он обернулся, намереваясь обратиться к старому марсианину, но дверь в арке позади них уже закрылась.

— Вот это плохо, — сказал он.

— Что плохо? Что они нас надули?

— Они нас не надули; просто эта комната выглядит точно также, как та, в Цинии. Ты убедишься сам, когда мы выйдем наружу. Нет, я сказал, что это плохо, потому что я не успел… — Джим остановился, поняв, что он так и не узнал имени старого марсианина. — Потому что я не успел попрощаться со стариком, не с Гекко, а со вторым.

— С кем?

— Ну с тем, с другим. С тем, который ехал с нами.

— С каким таким другим? Я никого, кроме Гекко, не видел. И никто с нами не ехал, мы там были одни.

— Как? Ты что, ослеп?

— А ты что, спятил?

— Фрэнк Саттон, ты будешь, глядя мне в глаза, утверждать, что не видел ехавшего с нами марсианина?

— Я же сказал тебе. Джим глубоко вздохнул.

— Ну хорошо, я только хочу сказать, что, если бы ты не смотрел все время на свою еду, а иногда поглядывал вокруг, ты заметил бы кое-что еще. Как в…

— Кончай, кончай с этим, — прервал его Фрэнк. — Пока я не разозлился. Там было шесть марсиан, если тебе так больше нравится. Давай подымемся наверх, выйдем на улицу и посмотрим, что к чему. Мы зря тратим время.

— Ну хорошо.

Они стали подниматься по коридорам. Джим молчал: происшествие расстроило его больше, чем Фрэнка.

Пройдя часть пути, они были вынуждены надеть свои маски. Спустя еще примерно десять минут они добрались до комнаты, залитой солнечными лучами, миновали ее и вышли на улицу.

Теперь пришла очередь Фрэнка удивляться и сомневаться:

— Джим, я знаю, что я тогда чуть не бредил, но разве, хм… разве тот город, откуда мы пришли, не был крепостью с единственной башней?

— Был.

— А этот — нет.

— Да, этот — нет.

— Мы заблудились.

— Верно.

IX ПОЛИТИКА

Они находились посреди большого внутреннего двора, столь типичного для многих марсианских зданий. Отсюда можно было разглядеть верхушки городских башен, по крайней мере, некоторые, но их поле зрения было существенно ограничено.

— Что, по-твоему, нам надо делать? — спросил Фрэнк.

— Ммм… попытаемся найти какого-нибудь туземца и тогда, может быть, удастся выяснить, где мы оказались. Жаль, что я позволил тому старику уйти от нас, — добавил Джим. — Он говорил по-английски.

— Ты опять за свое? — сказал Фрэнк. — В любом случае я думаю, что у нас мало шансов: город выглядит абсолютно заброшенным. Знаешь, что я думаю? Я думаю, они просто вышвырнули нас.

— Я думаю, они просто вышвырнули нас, — согласился Виллис.

— Заткнись. Они не стали бы так поступать, — встревоженно сказал Джим Фрэнку. Он прошелся вокруг и взглянул поверх крыши здания. — Послушай, Фрэнк…

— Да?

— Ты видишь те три маленькие башни, похожие друг на друга? Ты можешь разглядеть их верхушки?

— Ну? Причем здесь они?

— Мне кажется, я видел их раньше.

— Послушай, мне кажется, я тоже!

Они побежали. Через пять минут они стояли на городской стене, и последние сомнения рассеялись: они находились в пустынной части Чаракса. В трех милях под ними располагались оболочки куполов Южной колонии. Сорок минут бодрой ходьбы, перемежаемой бегом вприпрыжку, и они были дома.

Они разделись и пошли каждый к себе.

— Пока! — крикнул Джим Фрэнку и поспешил к родному жилищу.

Казалось, прошла вечность, прежде чем пневматический замок позволил ему войти. Еще до того, как давление сравнялось он услышал, как динамик голосом то матери, то сестры спрашивал, кто пришел, — и решил не отвечать, чтобы его появление стало для них сюрпризом.

Но вот он вошел и увидел Филлис, чье лицо застыло от изумления, а затем она повисла у него на шее, крича:

— Мама! Мама! Мама! Это Джим! Это Джим!

А Виллис скакал по полу и вторил:

— Это Джим! Это Джим!

Его мать, оттеснив в сторону Филлис, крепко обняла его и залила его лицо слезами; и сам он тоже чуть-чуть не заплакал.

Наконец, он сумел высвободиться. Мама отошла немного в сторону и сказала:

— Дай-ка мне посмотреть на тебя, родной. Ох, бедный мой мальчик! Как ты себя чувствуешь? — она уже была готова заплакать вновь.

— Все в порядке, — успокоил ее Джим. — Почему со мной должно что-то произойти? Послушай, папа дома?

Миссис Марлоу внезапно заволновалась:

— Нет, Джим, он на работе.

— Я немедленно должен его увидеть. Послушай, ма, что это у тебя такой странный вид?

— Ну, потому что… Да нет, ничего. Сейчас я позвоню ему. Она подошла к телефону и вызвала лабораторию экологии.

Он слышал ее осторожный голос:

— Мистер Марлоу? Дорогой, это Джейн. Ты не мог бы прийти домой прямо сейчас?

И ответ отца:

— Это неудобно. Что случилось? У тебя странный голос.

Мама через плечо взглянула на Джима:

— Ты один? Меня не могут подслушать?

Отец:

— Скажи мне, в чем дело?

Мать ответила почти шепотом:

— Он дома.

Последовала короткая пауза. Наконец отец сказал:

— Сейчас приду.

Тем временем Филлис приставала к Джиму:

— Послушай, Джимми, что же ты делал все это время? Ты заставил здорово поволноваться своих близких.

— Ничего. Какой сегодня день?

— Суббота.

— Суббота, какое?

— Суббота, четырнадцатое Цереры, естественно.

Джим удивился. Четыре дня? Всего четыре дня с тех пор, как он ушел из Малого Сёртиса? Но, когда он восстановил их в памяти, то согласился с этим. Принимая на веру слова Фрэнка, якобы там, под Цинией, он провел только около трех часов, он убедился, что все события укладываются в этот срок.

— Здорово! В таком случае я, кажется, вовремя.

— Как это «вовремя»?

— А? Ты все равно не поймешь. Подожди годков несколько.

— Умник!

Миссис Марлоу вернулась от телефона.

— Отец сейчас будет дома, Джим.

— Да, я слышал. Хорошо.

Она посмотрела на него:

— Ты не проголодался? Может быть, хочешь чего-нибудь?

— Конечно. Упитанного теленка и шампанского. На самом деле, я не очень голоден, но перекусить могу. Как насчет какао? Я уже несколько дней ем все холодное из банок.

— Какао скоро будет готово.

— Лучше ешь сейчас все, что можно, — вмешалась Филлис. — Тебе, вероятно, не дадут того, что ты захочешь, когда…

— Филлис!

— Но, мама, я только хотела сказать, что…

— Филлис, замолчи или выйди из комнаты.

Сестра Джима притихла, продолжая что-то бормотать. Скоро какао было готово, и когда Джим его пил, вошел отец. Он торжественно обменялся с ним рукопожатием, как будто Джим был уже взрослый мужчина.

— Рад видеть тебя дома, сын.

— Чертовски здорово быть снова здесь, папа, — Джим проглотил остатки какао. — Слушай, папа, мне нужно о многом рассказать тебе, и не стоит терять время. Где Виллис? — он посмотрел вокруг.

— Кто-нибудь видел, куда он делся?

— Бог с ним, с Виллисом. Я хочу знать…

— Но Виллис для этого и нужен, папа. А, Виллис! Иди сюда!

Вперевалочку Виллис выкатился из коридора, Джим подхватил его.

— Хорошо, Виллис у тебя, — сказал мистер Марлоу. — Теперь послушай меня. В какие неприятности ты попал, сын?

Джим нахмурился:

— Не знаю даже, откуда начать.

— Есть ордер на арест тебя и Фрэнка! — ляпнула Филлис.

— Джейн, будь добра, постарайся убедить свою дочь помолчать, хорошо? — сказал мистер Марлоу.

— Филлис, ты слышала, что я тебе сказала?!

— Но, мама, ведь все про это знают!

— Возможно, Джим не знает.

— Думаю, что знаю, — сказал Джим. — Когда мы добирались домой, они послали полицейских за нами.

— Фрэнк пришел с тобой? — спросил отец.

— Конечно! Но мы смылись от них. Они тупые, эти полицейские из Компании.

Мистер Марлоу нахмурился.

— Послушай, Джим, я собираюсь позвонить Представителю и сообщить ему, что ты здесь. Но я не собираюсь позволить тебе сдаться, прежде чем мне не предъявят нечто намного более убедительное, чем все, что я до сих пор видел, и, безусловно, не раньше, чем мы услышим твою версию всего случившегося. А когда ты сдашься, твой отец пойдет с тобой и будет защищать тебя.

Джим выпрямился.

— Сдамся? Ты о чем, папа?

Его отец внезапно изменился, будто постарел и устал прямо на глазах.

— Марлоу не скрываются от закона, сын. Знай, я буду рядом, что бы ты ни сделал. Но ты должен быть готовым к этому.

Джим вызывающе посмотрел на отца.

— Папа, если ты считаешь, что Фрэнк и я сделали более двух тысяч миль по Марсу, только чтобы, добравшись сюда, сдаться, — то тогда надо подождать, пока тебя не осенит новая идея. И любой, кто попытается арестовать меня, скоро поймет, что это непросто сделать.

Филлис слушала, округлив глаза, мать молча роняла слезы.

— Сын, ты не можешь так к этому относиться, — сказал отец.

— Вот как? — сказал Джим. — А я отношусь. Но почему бы тебе не выяснить сначала, что к чему, а уж потом заводить разговор о моем аресте, — его голос звучал чуть-чуть резко.

Отец кусал губы. Мать сказала:

— Пожалуйста, Джеймс, почему бы тебе не подождать и не выслушать все, что он скажет?

— Ну конечно, я хочу послушать, что он скажет, — в тоне мистера Марлоу чувствовалось раздражение. — Я же говорил об этом. Но я не могу позволить моему сыну сидеть здесь и поставить себя вне закона.

— Ну, пожалуйста, Джеймс!

— Слушаю тебя, сын.

Джим посмотрел вокруг.

— Теперь я так взволнован, я просто не знаю, с чего начать, — сказал он горько. — Это великолепная встреча. Ты что, думаешь, что я стал каким-то преступником?

— Извини, Джим, — сказал отец медленно. — Начнем с самого важного. Расскажи нам, что случилось.

— Ну… хорошо. Но подожди — Филлис сказала, что есть ордер на мой арест. За что?

— Ну… прогулы — но это пустяк. Действия, причинившие ущерб школьной дисциплине и порядку, — я сам не знаю, что они имеют в виду. Это ерунда. Но у них есть и серьезные обвинения: кража со взломом, и еще одно они добавили на следующий день — бегство из-под ареста.

— Бегство из-под ареста? Вот глупость! Ведь они нас не поймали.

— Да? А как насчет остального?

— Кража — это тоже глупость. Я ничего не крал у него, у Хоу, я имею в виду директора Хоу — это он украл у меня Виллиса. И только смеялся надо мной, когда я потребовал его назад! И это я «обокрал» его!

— Продолжай.

— В отношении взлома есть известная доля правды. Я вскрыл его кабинет — вернее, пытался вскрыть. Но он не сможет ничего доказать. Хотел бы я посмотреть, как он объяснит мое проникновение через круглую десятидюймовую дырку. И мы не оставили отпечатков. Если на то пошло, — добавил он, — я имел на это право. Он запер там Виллиса. Послушай, папа, а мы не могли бы потребовать выписать ордер на арест Хоу за кражу Виллиса? Почему он должен делать все по-своему?

— Стой, подожди немного. Я теперь ничего не понимаю. Если ты можешь предъявить иск директору, я, конечно, тебя поддержу. Но объясни все толком. Какая дырка? Ты прорезал дырку в двери директорского кабинета?

— Не я, Виллис.

— Виллис?! А как он может разрезать что-нибудь?

— Черт его знает. Он просто выпустил руку с чем-то вроде когтей на конце и пропилил себе выход. Я позвал его, вот он и выбрался.

Мистер Марлоу потер лоб.

— Все становится еще непонятнее. А как вы сюда добрались?

— На метро. Видишь ли…

— На метро?!

Казалось, Джим совсем запутался, но тут вмешалась его мать:

— Послушай, Джеймс, может быть, ему будет проще рассказывать, если мы не станем перебивать, и он сможет изложить все по порядку?

— Думаю, что ты права, — согласился мистер Марлоу. — Я повременю с вопросами. Филлис, принеси мне карандаш и блокнот.

Приободренный, Джим начал все с начала, и в результате получился довольно связный и полный рассказ, от заявления Хоу о введении инспекций военного типа до их путешествия на марсианском «метро» из Цинии в Чаракс.

Когда Джим закончил, мистер Марлоу задумчиво почесывал подбородок.

— Джим, если бы не твоя заслуженная репутация предельно честного человека, я бы подумал, что ты сочиняешь. Как бы то ни было, я тебе верю, но это самая фантастическая история из всех, что я когда-либо слышал.

— Ты по-прежнему считаешь, что я должен сдаться?

— Что? Нет, нет — теперь все предстало в другом свете. Оставь это мне. Я позвоню Представителю и…

— Секунду, папа.

— А?

— Я еще не все тебе рассказал.

— Что? Ты должен, сын, если мне придется…

— Я не хотел окончательно запутать мой рассказ еще одной деталью. Я скажу тебе о ней, но сначала хочу кое-что узнать. Разве Колония не должна сейчас переселяться?

— Предполагалось, что да, — согласился отец. — Миграция должна была начаться вчера в соответствии с утвержденным расписанием. Но ее отсрочили на две недели.

— Это не отсрочка, папа, это сговор. Компания собирается не позволить Колонии мигрировать в этом году. Они хотят заставить нас остаться здесь на всю зиму.

— Что? Да чушь собачья, сын. Полярная зима для землян не шутка. Но ты ошибся, это просто отсрочка; Компания сейчас переоборудывает систему питания в Северной колонии и, пользуясь тем, что зима в этом году задержалась, хочет завершить все еще до нашего прибытия.

— Говорю тебе, папа, это просто предлог. А на самом деле Колонию намерены продержать здесь, пока не станет слишком поздно, и вынудят вас остаться на всю зиму. Я могу это доказать.

— Как?

— Где Виллис?

Попрыгунчик снова исчез, обходя дозором свои владения.

— Бог с ним, с Виллисом. Ты выдвинул неслыханное доселе обвинение. Почему ты утверждаешь такое? Говори, сын.

— Но мне нужен Виллис, чтобы доказать это. Эй, малыш! Иди к Джиму.

Джим вкратце пересказал то, что он узнал, благодаря звукозапоминающим способностям Виллиса, а затем попытался заставить его воспроизвести услышанное.

Виллис был этому только рад. Он повторил почти все сказанное ребятами за последние несколько дней, воспроизвел огромное количество марсианской речи, непонятной вне контекста, и спел «Quién es la Señorita?», но не смог, либо не захотел вспомнить разговор Бичера.

Джим все еще возился с ним, когда зазвонил телефон.

— Подойди, Филлис, — сказал мистер Марлоу. Через секунду она вернулась.

— Папа, тебя.

Джим остановил Виллиса, и они смогли услышать весь разговор от начала до конца.

— Марлоу? Это Представитель Компании. Я слышал, что появился ваш парень.

Отец Джима бросил взгляд через плечо, помедлил:

— Да, он здесь.

— Отлично, никуда не выпускайте его. Я пошлю за ним человека.

Мистер Марлоу вновь помедлил.

— В этом нет необходимости, мистер Крюгер. Я еще не кончил с ним говорить. Он никуда не уйдет.

— Ну что такое, Марлоу? Вы не можете мешать исполнению законной процедуры. Я немедленно исполню требование закона.

— Вот как? Это вам только так кажется, — мистер Марлоу хотел было что-то добавить, подумал и отсоединился. Телефон зазвонил опять.

— Если это Представитель, — сказал он, — я не стану с ним говорить. Если я начну, то скажу что-нибудь, о чем потом пожалею.

Но это был не он. Это был отец Фрэнка.

— Марлоу? Джеймс, это Пэт Саттон.

Разговор показал, что каждый из отцов, побеседовав со своим сыном, пришел примерно к одинаковым выводам.

— Мы с Джимом как раз пытались добиться чего-нибудь от его попрыгунчика, — добавил мистер Марлоу. — Он, по-видимому, подслушал чрезвычайно занятный разговор.

— Да, я знаю, — согласился мистер Саттон. — Я тоже хочу это услышать. Подождите, пока мы придем.

— Отлично. Да, между прочим, дружище Крюгер собирается прямо сейчас арестовать ребят. Будьте осторожны.

— Да, я знаю об этом. Он только что звонил мне, и я послал его ко всем чертям. Ну, пока!

Мистер Марлоу отключился, затем подошел к входной двери и запер ее. То же самое он сделал с дверью из туннеля. И как раз вовремя: вскоре сигнал сообщил о том, что кто-то подошел к двери.

— Кто там? — спросил отец Джима.

— По распоряжению Компании!

— По какому распоряжению и кто это?

— По поручению Представителя. Я пришел за Джеймсом Марлоу-младшим.

— Можете спокойно идти назад. Вы его не получите.

За дверью послышалось какое-то бормотанье, затем она задрожала.

— Откройте дверь, — послышался другой голос. — У нас есть ордер.

— Убирайтесь. Я отключаю переговорное устройство, — мистер Марлоу щелкнул тумблером.

Вскоре индикатор давления показал, что посетители ушли, но чуть позже он вновь засвидетельствовал чье-то присутствие. Мистер Марлоу включил динамик.

— Если вы вернулись, то зря, — сказал он.

— Что за прием, Джеймс, старина? — сказал голос мистера Саттона.

— Ох, Пэт! Ты один?

— Со мной только Френсис. Их впустили.

— Ты там не видел исполнителей? — поинтересовался мистер Марлоу.

— Видел. Я наскочил на них.

— Отец сказал им, что, если они тронут меня, он заставит их пожалеть об этом, — гордо заявил Фрэнк. — И он заставит, это точно.

Джим взглянул на отца. Мистер Марлоу смотрел в сторону. Мистер Саттон продолжал:

— Теперь, что там насчет этого любимчика Джима? У него есть доказательства для нас? Давайте его запустим и послушаем, что он скажет.

— Мы пробовали, — сказал Джим. — Сейчас я попробую еще. Сюда, Виллис…

Джим посадил его к себе на колени.

— Послушай, Виллис, ты помнишь директора Хоу?

Виллис немедленно превратился в гладкий шар.

— Да не так надо, — возразил Фрэнк. — Ты ведь помнишь, что сработало в тот раз. Эй, Виллис.

Виллис выдвинул глаза.

— Слушай сюда, парень. «Прекрасный день. Прекрасный день, Марк», — пропел Фрэнк, неплохо имитируя сочные, неестественные интонации Генерального Представителя, — «Садись, приятель».

— Всегда рад тебя видеть, — Виллис воспроизводил голос Бичера абсолютно точно. Начав отсюда, он великолепно продекламировал оба подслушанных им разговора между директором и Генеральным Представителем, не пропустив лишенный интереса промежуток между ними.

Он закончил с этим и, по-видимому, намеревался пересказать все, что последовало потом, вплоть до настоящего момента, но Джим сумел его остановить.

— Да, — сказал Марлоу-старший. — Что ты об этом думаешь, Пэт?

— Я думаю, это ужасно, — вмешалась мать Джима. Мистер Саттон криво ухмыльнулся.

— Завтра я доберусь до Малого Сёртиса и не оставлю там камня на камне.

— Разделяю твои чувства, — согласился мистер Марлоу. — Но это касается всей Колонии. Я думаю, что для начала нам надо созвать городское собрание и рассказать всем, с чем мы, собственно, не согласны.

— Хм! Ты, безусловно, прав, но ты лишишь нас большого удовольствия.

Мистер Марлоу улыбнулся.

— Я полагаю, заваруха будет достаточной, чтобы нашлось дело и для тебя, прежде чем все окончится. Крюгеру это не понравится, как, впрочем, и достопочтенному мистеру Гейнсу Бичеру.

Мистер Саттон пожелал, чтобы доктор Макрей осмотрел горло Фрэнка, и Марлоу-старший, несмотря на протесты, решил, что Джиму тоже не помешает пройти осмотр. Они вдвоем проводили мальчиков к дому доктора. По дороге мистер Марлоу предупредил их:

— Ребята, ждите здесь, пока мы не вернемся. Я не хочу, чтобы исполнители Крюгера сцапали вас.

— Пусть только попробуют!

— Да, пусть.

— Я не хочу, чтобы они пробовали; я хочу поскорее уладить Это дело. Мы пойдем сейчас в офис Представителя и предложим заплатить за взятую вами пищу, и, Джим, я предложу возместить ущерб, который Виллис причинил драгоценной директорской двери. Потом…

— Но, папа, нам не следует этого делать. Хоу не должен был запирать его.

— Парень прав, — сказал мистер Саттон. — Другое дело пища — ребята взяли ее, и мы заплатим.

— Верно, — согласился мистер Марлоу, но было бы неплохо лишить основы эти нелепые обвинения. Затем я попытаюсь получить ордер на арест Хоу за попытку украсть или поработить Виллиса. Что скажешь, Пэт? Украсть или поработить?

— Лучше «украсть», так не возникнет дополнительных осложнений.

— Хорошо. После этого я потребую, чтобы он согласовал свои действия с Центральным бюро, прежде чем что-либо предпринимать. Я думаю, это заставит его на некоторое время сбавить обороты.

— Пап, — вмешался Джим, — ты ведь не станешь сообщать Представителю, что мы знаем об их антимиграционном заговоре, правда? Он сразу же позвонит Бичеру.

— Пока нет, он узнает об этом на городском собрании. Тогда он не сможет позвонить Бичеру — через два часа зайдет Деймос, — мистер Марлоу посмотрел на часы. — Скоро увидимся, ребята. А сейчас нам надо заняться делом.

Когда они вошли, доктор Макрей поднял глаза:

— Мэгги, забаррикадируй дверь! — крикнул он. — Здесь два опасных преступника.

— Здрасте, док.

— Входите и располагайтесь. Рассказывайте.

Прошел целый час, прежде чем Макрей сказал:

— Хорошо, Фрэнк. Теперь, я думаю, пора тебя осмотреть. Джим, потом твоя очередь.

— Со мной все в порядке, док.

— Сделай-ка еще кофе, пока я буду заниматься Фрэнком.

В комнате было полно новейшего диагностического оборудования, но Макрей им не пользовался. Он задрал Фрэнку голову, велел ему сказать «а-а-а-а», простукал его грудь и послушал сердце.

— Будешь жить, — заявил он. — Любой пацан, сумевший стопом добраться из Сёртиса до Чаракса, проживет долгую жизнь.

— «Стопом»? — удивился Фрэнк.

— Пробираться попутным транспортом. Это выражение давным-давно вышло из употребления. Теперь ты, Джим.

С ним он разделался даже еще быстрее. После этого три приятеля вернулись к прерванной беседе.

— Я хочу подробнее узнать о ночи, что вы провели в кочане капусты, — заявил док. — С Виллисом понятно: любой исконный обитатель Марса может поджать хвост и в течение неопределенно долгого срока жить без воздуха. Но, по всем законам, вы оба должны были задохнуться. Растение полностью закрылось?

— Ну, да, — подтвердил Джим и рассказал о происшествии подробно. Когда он упомянул про фонарик, Макрей прервал его.

— Постой, постой. Ты не говорил о нем раньше. Фонарик спас ваши жизни, сынок.

— Как? Почему?

— Фотосинтез. Ты осветил зеленый лист и он не мог не поглощать углекислый газ, выделяя при этом кислород, точно так же, как ты не мог не дышать.

Доктор посмотрел на потолок; он что-то подсчитывал и его губы шевелились:

— В любом случае, очевидно, было очень душно, — площадь поверхности зеленых листьев там слишком мала. А какой у вас был фонарь?

— Джи. И. — «Полуночное солнце». Было жутко душно.

— «Полуночное солнце» обладает достаточно мощной спиралью, чтобы выполнить этот трюк. Отныне, если соберусь куда-нибудь дальше, чем за двадцать футов от крыльца, возьму с собой такой же. Это хорошая штукенция.

— Что я по-прежнему не в состоянии понять, — сказал Джим, — так это, как я мог всего за три или четыре часа посмотреть фильм, в котором отснята вся наша совместная с Виллисом жизнь — минута за минутой, без каких-либо пропусков.

— Этот вопрос, — медленно сказал доктор, — отнюдь не так загадочен, как другой: почему тебе это показали?

— А?

— Я тоже об этом думал, — сказал Фрэнк. — Ведь Виллис не слишком важная персона… спокойно, Джим! Зачем было нужно демонстрировать Джиму его биографию? Что вы думаете об этом, док?

— Единственное, имеющееся у меня объяснение этому столь невероятно, что я, пожалуй, оставлю его при себе. А что касается времени, Джим, — ты можешь придумать какой-либо способ для записи чьих-то воспоминаний?

— Нет.

— Я пойду дальше и однозначно заявлю, что это невозможно. Ты утверждаешь, что видел то, что Виллис помнил. Это говорит тебе о чем-нибудь?

— Нет, — признался Джим, — теперь я совершенно ничего не понимаю. Но я действительно видел это.

— Вне сомнения — потому что видение происходит в мозгу, а не в глазах. Я могу закрыть глаза и «увидеть» Великую Пирамиду, мерцающую под пустынным солнцем. Я могу увидеть ослов и погонщиков, кричащих на туристов. Видишь их? Черт возьми, я могу почувствовать их запах — но только в собственной памяти. Вернемся к тому, что я сказал, Джим. Когда единственная версия объясняет все факты, ты должен принять ее. Это гипноз.

— Но, но… — Джим был просто вне себя; казалось, что задета самая интимная часть его личности, — но я действительно видел это, говорю вам. Я был там.

— Я присоединяюсь к доку, — сказал ему Фрэнк. — На обратном пути тебе все еще мерещилась всякая ерунда.

— Тот старичок поступил так, чтобы доехать вместе с нами; если бы ты раскрыл глаза пошире, ты бы увидел его.

— Полегче там, — предостерег доктор. — Если вам, дуралеям, хочется подраться, идите на улицу. Вам не приходит в голову, что каждый из вас может быть прав?

— Что? Как это так? — возразил Фрэнк.

— Я не люблю лишних слов, но вам скажу. Я прожил достаточно долго, чтобы понять: человек жив не хлебом единым, и любой жмурик, которого я вскрываю, — это не сам человек. Материализм — самая нелепая из всех философий. Ну, хватит об этом.

Фрэнк снова хотел было что-то возразить, когда дверной сигнал сообщил о приходе посетителей — вернулись родители мальчиков.

— Заходите, заходите, джентльмены, — прорычал доктор, — вы как раз вовремя. Мы совершаем вылазку в бездны солипсизма. Взойдите на кафедру и примите участие. Кофе?

— Солипсизм, вот как? — сказал мистер Саттон. — Френсис, не обращай внимание на старого язычника. Слушай то, что говорит тебе отец Клэри.

— Он и так не обращает на меня внимания, — ответил Макрей. — У пацанов хорошая защитная реакция. Вам удалось разобраться с господином Главным Палачом?

Мистер Марлоу хмыкнул:

— Из Крюгера можно веревки вить.

Собрание колонистов было назначено на вечер того же дня в конференц-зале административного здания, находившегося в центре похожего на звезду архитектурного комплекса. Мистер Марлоу и мистер Саттон, организовавшие собрание, появились раньше всех и обнаружили, что дверь помещения заперта и два крюгеровских исполнителя стоят при входе. Мистер Марлоу решил не вспоминать о том, что всего несколько часов тому назад они пытались арестовать Фрэнка с Джимом; он поздоровался и спокойно сказал:

— Хорошо бы открыть дверь. Сейчас начнут подходить люди.

Исполнители не двинулись с места. Старший из них, по фамилии Дамонт, заявил:

— Собрания сегодня не будет.

— Что? Это почему?

— Приказ мистера Крюгера.

— Он объяснил причину?

— Нет.

— Это собрание, — сказал им мистер Марлоу, — было созвано в соответствии с правилами и будет проведено. Отойдите.

— Мистер Марлоу, не осложняйте себе жизнь. У меня есть приказ и…

Мистер Саттон шагнул вперед:

— Позволь, я поговорю с ним, Джеймс.

Он поправил на себе ремень. Позади Фрэнк, ухмыльнувшись, посмотрел на Джима и тоже поправил ремень. Все четверо были вооружены, так же, как и исполнители; отцы решили, что не стоит полагаться на данное Крюгером обещание воздержаться от каких-либо действий, пока из Малого Сёртиса не поступят распоряжения относительно ордера на арест.

Дамонт испуганно посмотрел на Саттона. В Колонии не было настоящей полиции; эти двое служили клерками в Представительстве Компании и стали исполнителями только по назначению Крюгера.

— Вы не имеете права ходить вооруженными до зубов в пределах Колонии, — жалобно проговорил он.

— А, вот в чем дело? — вкрадчиво сказал мистер Саттон. — Ну оружие здесь даже не потребуется. Возьми-ка, Френсис, мою пушку, — с пустой кобурой он шагнул по направлению к ним. — Вас нежно подвинуть или будем пихаться?

Многие годы до прибытия на Марс мистер Саттон руководил малосговорчивыми строительными бригадами, опираясь не только на авторитет инженерного диплома. Ростом он лишь немного превосходил Дамонта, но был существенно плотнее. Дамонт сделал шаг назад и наступил на ногу своему напарнику:

— Послушайте, мистер Саттон, вы не… Ага! Мистер Крюгер!

Все обернулись. Представитель приближался. Он оценил ситуацию и быстро спросил:

— В чем дело? Почему вы мешаете моим людям, Саттон?

— Я им ни капли не мешаю, — возразил мистер Саттон, — это они мешают мне. Скажите им отойти в сторону.

Крюгер покачал головой:

— Собрание отменяется.

Мистер Марлоу шагнул вперед.

— Кем?

— Я отменил его.

— По какому праву? У меня есть согласие всех членов Совета, и, если это необходимо, я добуду вам подписи двадцати колонистов.

В соответствии с уставом Колонии двадцать человек имеют право созвать собрание без согласия Совета.

— Это не имеет значения. Устав гласит, что на собраниях рассматриваются вопросы «общественного значения», но нельзя назвать таковыми ваши претензии к уголовным обвинениям — и я не позволю воспользоваться правилом Устава для этой цели. В конце концов последнее слово за мной. Я не намерен подчиняться власти толпы и всеобщему возмущению.

Тем временем из подходивших к административному зданию колонистов возникла небольшая группа. Марлоу спросил:

— У вас все?

— Да, с единственным дополнением, что все здесь присутствующие должны разойтись по домам.

— Они поступят так, как им нравится, — и я тоже. Мистер Крюгер, я изумлен: неужели дело, касающееся гражданских прав, не имеет общественного значения? Среди наших соседей есть такие, чьи ребята все еще находятся на попечении, если вы это так называете, директора Хоу. Им небезынтересно, как относятся к их сыновьям. Однако, не это является целью собрания. Даю вам слово, что ни я, ни мистер Саттон не намереваемся просить Колонию предпринять какие-либо действия в связи с обвинениями, выдвинутыми против наших сыновей. На таких условиях вы готовы убрать ваших исполнителей?

— Какова же, в таком случае, цель?

— Дело представляет огромную важность для каждого члена Колонии. Я расскажу о нем на собрании.

— Хм!

К этому моменту уже несколько членов Совета находилось среди толпы. Один из них, мистер Хуан Монтез, шагнул вперед:

— Одну минуту, мистер Марлоу, когда вы позвонили мне насчет собрания, я не знал, что Представитель против.

— Это дело вне компетенции Представителя.

— Такая ситуация еще никогда не возникала. Но ведь он обладает правом вето в отношении созыва собраний. Почему вы не сказали нам, чему посвящено собрание?

— Не уступай, Джеймс! — это был доктор Макрей, он протиснулся вперед. — Что ты за тряпка, Монтез? Мне жаль, что я голосовал за тебя. Мы встречаемся тогда, когда нам это нужно, а не тогда, когда Крюгер разрешит. Что думаете об этом, люди?

В ответ послышался одобрительный гул. Мистер Марлоу сказал:

— Я и не собирался говорить ему, док. Я хочу говорить при закрытых дверях.

Монтез и другие члены Совета сгрудились кучкой, обсуждая что-то. От них отделился Хендрикс, председатель:

— Мистер Марлоу, чистая формальность: вы не могли бы сказать Совету, зачем вам нужно это собрание?

Отец Джима покачал головой:

— Вы уже дали добро. В ином случае я нашёл бы двадцать подписей и вынудил провести собрание. Вы что, не можете противостоять Крюгеру?

— В подписях нет необходимости, Джеймс, — сказал ему Макрей. Он повернулся к быстро растущей толпе:

— Кто хочет собрание? Кто хочет услышать то, что Марлоу нам сообщит?

— Я хочу, — раздался крик.

— Кто это? А — Келли. Хорошо. Келли и я — уже двое. Найдется здесь еще восемнадцать человек, которые не пожелают спрашивать у Крюгера разрешение чихнуть? Говорите.

Раздался еще один возглас, за ним еще один.

— Это три и четыре.

Прошло немного времени, и Макрей сосчитал двадцатого. Он повернулся к Представителю:

— Убери от двери своих шестерок, Крюгер.

Крюгер сплюнул. Хендрикс пошептался с ним, затем сделал исполнителям знак уйти. Они были только рады. Толпа потекла в зал.

Крюгер подыскал себе местечко сзади, хотя обычно сидел в президиуме.

Отец Джима заметил, что ни один из членов Совета не стремился занять председательское кресло, и сам шагнул на трибуну.

— Давайте изберем председателя, — заявил он.

— Веди собрание, Джеймс, — это был док Макрей.

— В соответствии с установленным порядком, пожалуйста. Это выдвижение?

— Господин председатель…

— Да, мистер Конски?

— Я предлагаю вашу кандидатуру.

— Хорошо. Выдвигайте теперь другие.

Больше предложений, однако, не последовало, бразды правления были вручены ему единогласно.

Мистер Марлоу сообщил, что им получены новости, имеющие жизненно важное значение для Колонии. Затем безо всяких комментариев он рассказал о том, как Виллис попал в руки Хоу. Крюгер встал:

— Марлоу!

— Обращайтесь, пожалуйста, соответствующим образом.

— Господин председатель, — кисло согласился Крюгер, — вы сказали, что это собрание не для того, чтобы привлечь симпатии к вашему сыну. Вы просто пытаетесь избавить его от неприятной необходимости… Вы…

Мистер Марлоу опустил председательский молоток:

— Вы лишаетесь слова. Садитесь.

— Я не сяду. С нескрываемой наглостью вы…

— Мистер Келли, я назначаю вас парламентским приставом. Следите за порядком. Подберите себе помощников.

Крюгер сел. Мистер Марлоу продолжал:

— Это собрание не имеет никакого отношения к обвинениям, выдвинутым против моего сына и Фрэнка Саттона, но имеет отношение к новостям, которые я благодаря им получил. Все вы видели марсианских круглоголовых — попрыгунчиков, как их называют дети, и вы знаете об их изумительной способности повторять звуки. Возможно, большинство из вас слышали, как это делает любимчик моего сына. Случилось так, что именно этот круглоголовый присутствовал в кабинете Хоу, когда обсуждались кое-какие вещи, о которых нам всем необходимо знать. Джим, принеси сюда своего любимца.

Смутившись, Джим взошел на трибуну и положил Виллиса на председательский стол. Виллис посмотрел вокруг и тут же задраил свои люки.

— Джим, — тревожно шепнул его отец, — вытащи его оттуда.

— Попробую, — согласился Джим. — Ну давай, парень. Никто не обидит Виллиса. Вылезай. Джим хочет поговорить с тобой.

Его отец обратился к присутствующим:

— Эти существа — очень пугливые. Тише, пожалуйста. Ну что там, Джим?

— Я пытаюсь.

— Черт возьми, нам следовало бы сделать запись. Наконец Виллис выглянул наружу.

— Послушай, Виллис, дружище, — продолжал Джим, — Джим хочет, чтобы ты поговорил. Все ждут, когда ты заговоришь. Ну давай: «Прекрасный день. Прекрасный день, Марк».

— Садись, приятель, — подхватил Виллис. — Всегда рад тебя видеть, — затараторил он, повторяя слова Хоу и Бичера.

Кто-то узнал голос Бичера; раздалось приглушенное восклицание, когда он сказал об этом другим. Мистер Марлоу неистово жестикулировал, призывая всех успокоиться.

Вскоре, когда Бичер начал доверительно излагать свою теорию «законных взяток», Крюгер встал. Келли положил руки ему на плечи и вновь усадил его. Крюгер начал протестовать; Келли зажал ему рот ладонью и улыбнулся: это было именно то, к чему он постоянно стремился с тех пор, как Крюгера назначили руководить Колонией.

В промежутке между двумя важными разговорами аудитория заволновалась; жестами Марлоу объяснил, что самое интересное еще впереди. Волноваться, однако, не стоило: остановить уже начавшего говорить Виллиса было не проще, чем иного застольного оратора.

Когда он закончил, все озадаченно молчали, затем послышался ропот, мгновенно перешедший во всеобщий гам. Его сменил рев, поскольку каждый пытался перекричать другого. Марлоу ударил молотком, призывая всех к порядку, и Виллис, испугавшись, свернулся шаром. Вскоре молодой специалист по фамилии Эндрюс попросил слова.

— Господин председатель… мы понимаем, как все это важно, но насколько мы можем верить этой зверюге?

— А? Я не думаю, чтобы какая-либо из них оказалась способна повторять что-либо, помимо услышанного. Здесь есть эксперт-психолог, который мог бы дать свое заключение? Что вы думаете об этом, доктор Ибанез?

— Я согласен с вами, мистер Марлоу. Круглоголовый способен порождать речь, соответствующую его интеллектуальному уровню, но то, что он сейчас воспроизвел, предварительно должно было быть услышано. Он повторяет словно попугай. Сомневаюсь, что подобная «запись», если позволите мне так ее назвать, могла быть изменена после того, как ее запечатлела нервная система животного. Это непроизвольный рефлекс — сложный и великолепный, но все же рефлекс.

— Вы удовлетворены ответом, Энди?

— Нет, не совсем. Все мы знаем, что попрыгунчик — это только суперпопугай и не настолько умен, чтобы лгать. Но принадлежит ли этот голос Генеральному Представителю? Он похож на него, но я слышал его только по радио.

— Это Бичер, — откликнулся кто-то. — Мне достаточно часто приходилось слушать его ахинею, когда я жил в Сёртисе.

Эндрюс покачал головой:

— Голос действительно похож, но мы должны знать наверняка. Возможно, это талантливый актер.

Крюгер сидел не шевелясь, в состоянии шока. Новости были полной неожиданностью и для нею, так как Бичер, избегая риска, не доверял такой информации кому-либо из провинциальных чиновников. Однако, совесть Крюгера была не совсем чиста: в его официальной корреспонденции имелись некоторые намеки на то, что сообщение Виллиса соответствует действительности: миграция не могла произойти без ряда традиционных приказов, издаваемых Центральным бюро. Он также испытывал беспокойство, поскольку знал, что никакой подготовительной работы не производится, хотя, в соответствии с официальным заявлением, переселение должно было начаться меньше, чем через две недели.

Однако замечания Эндрюса подали ему слабую надежду. Поднявшись, он заявил:

— Я рад, что хотя бы у кого-то хватило здравого смысла не попасться на удочку. Сколько времени вы потратили на то, чтобы научить его этому, Марлоу?

— Заткнуть ему рот, шеф? — спросил Келли.

— Нет. На это необходимо ответить. Я думаю, что здесь все зависит от того, верите вы или нет моему парню и его приятелю. Кто-нибудь из вас желает задать им вопросы?

Худой долговязый человек выбрался откуда-то из глубины зала:

— Я могу уладить дело.

— Что? Замечательно, мистер Толанд, вам слово.

— Нужно принести пару приборов. На это уйдет всего несколько минут.

Толанд был инженер-электроник и специалист по акустике.

— А… Я, кажется, понял, что вы намерены сделать. Вам нужен образец с голосом Бичера — для сравнения, не так ли?

— Ага. Но у меня есть все, что надо. Каждый раз, когда Бичер произносил речь, Крюгер просил записать ее.

Несколько человек вызвалось помочь Толанду, после чего Марлоу предложил устроить перерыв. Миссис Поттл сразу же поднялась.

— Мистер Марлоу!

— Да, миссис Поттл. Прошу всех успокоиться.

— Лично я ни минуты больше не собираюсь оставаться здесь и слушать весь этот вздор. Только подумайте: обвинить в таком дорогого мистера Бичера! Не говоря уже о том, что вы позволили этому ужасному Келли делать с мистером Крюгером! А что до этого зверя, — она указала на Виллиса, — то ему совершенно нельзя доверять, я прекрасно это знаю.

Она фыркнула, сказала: «Пошли, дорогой» мистеру Поттлу и ринулась вон.

— Остановите ее, Келли! — мистер Марлоу сохранял спокойствие. — Я надеюсь, никто не допытается уйти отсюда, пока мы не примем решение. Если Колония решит действовать, возможно, неожиданность даст нам определенное преимущество. Собрание позволит мне принять меры к тому, чтобы ни один скутер не покинул Колонию до тех пор, пока вы не определитесь относительно обсуждаемого вопроса?

Единственное «нет» прозвучало из уст миссис Поттл.

— Найдите себе помощников, мистер Келли, — приказал Марлоу, — и обеспечьте выполнение решения собрания.

— Хорошо, шеф!

— Теперь вы можете идти, миссис Поттл. А вы, мистер Крюгер. — нет.

Мистер Поттл остановился в замешательстве, а затем засеменил следом за женой.

Вернулся Толанд и установил свой аппарат на трибуне. С помощью Джима удалось убедить Виллиса повторить текст, на сей раз для магнитофона. Вскоре Толанд поднял руку.

— Достаточно. Теперь мне надо найти несколько слов для сравнения.

Он выбрал «колония», «компания», «день» и «марсианский», поскольку они встречались в каждой записи Виллиса и в радиовыступлениях Генерального Представителя.

Он тщательно проверял каждое из них, высвечивая на экране осциллоскопа сложный комплекс неподвижных волн, в которые воплотились воспринимаемые на слух особенности индивидуального произношения, позволяющие опознать чей-либо голос с не меньшей достоверностью, чем отпечатки пальцев дают возможность идентифицировать чью-нибудь личность.

Наконец он встал:

— Это голос Бичера, — заявил он категорически.

Отец Джима вновь был вынужден опустить молоток, призывая к порядку. Когда все успокоились, он сказал:

— Итак, — какова будет ваша воля?

— Давайте линчуем Бичера, — крикнул кто-то.

Председатель предложил всем ограничиться реальными задачами.

— А что Крюгер может сказать по этому поводу? — раздался еще один выкрик.

Марлоу повернулся к Крюгеру:

— Господин Представитель, вы выражаете интересы Компании. Вам слово.

Крюгер облизал губы:

— Если допустить, что это животное повторяет высказывания, которые действительно принадлежат Генеральному Представителю…

— Перестань юлить!

— Толанд доказал это!

Глаза Крюгера забегали: перед ним стояла проблема, неразрешимая для человека такого склада.

— Да ведь это вовсе не мое дело, — сказал он сердито. — Меня скоро отсюда переведут.

Поднялся Макрей:

— Мистер Крюгер, вы отвечаете за наше благополучие. Вы хотите сказать, что не станете защищать наши права?

— Дело в том, доктор, что я работаю на Компанию. И даже если ее политика такова — а я не уверен в этом, — вы не можете ожидать от меня выступления против оной.

— Я тоже работаю на Компанию, — доктор помрачнел. — Но я ей не продавался со всеми потрохами, — он обежал толпу взглядом. — Что скажете, люди? Может, выставим его отсюда в шею?

Марлоу вновь был вынужден призвать к порядку:

— Садитесь, доктор. Нам некогда тратить время по пустякам.

— Господин Председатель…

— Да, миссис Палмер?

— Как вы думаете, что нам делать?

— Я предпочел бы услышать предложения из зала.

— Напрасно — вы узнали об этом раньше, чем мы; и, должно быть, уже что-то решили. Расскажите нам.

Марлоу увидел, что ее пожелание пользуется поддержкой.

— Ну что ж, хорошо, я выражу наше общее с мистером Саттоном мнение. По контракту мы имеем право на миграцию, и Компания обязана нам это позволить. Я собираюсь мигрировать немедленно.

— Я тоже!

— И я!

— Вопрос! Здесь вопрос!

— Откроем дебаты? — спросил Марлоу.

— Один момент, господин председатель… — это говорил некто по имени Хамфри Гиббс — невысокий аккуратный человек. — Мы действуем слишком поспешно и, если мне будет позволено так выразиться, в противоречии с установленным порядком. Мы еще не исчерпали всех имеющихся у нас возможностей. Нам следует связаться с мистером Бичером. Существуют, возможно, серьезные основания для такого изменения политики.

— А как вы себя чувствуете при минус сто?

— Господин председатель, я просто вынужден просить вас призвать всех к порядку.

— Пусть он скажет, — распорядился Марлоу.

— Как я уже говорил, существуют, возможно, серьезные основания, но правление Компании на Земле, вероятно, не слишком хорошо осведомлено о здешних условиях. Если мистер Бичер не способен помочь нам, следует связаться с правлением и попытаться договориться. Но нам не следует ставить себя над законом. Если даже произойдет самое плохое, у нас есть контракт; и если нас к тому принудят, мы всегда можем подать в суд.

Он сел. Макрей снова поднялся.

— Кто-нибудь возражает против моего выступления? Я не хочу нарушать процедуру.

Последовала одобрительная тишина; и он продолжил:

— Итак, этот слюнтяй хочет подать в суд! Ко времени, когда он «исчерпает все имеющиеся у нас возможности» — и нас вместе с ними! — на улице будет минус сто тридцать и иней толщиной в фут. А он желает организовать длительный судебный процесс — там, на Земле — и нанять адвоката!

Если хотите соблюдать контракт, соблюдайте его сами. Вы знаете, что кроется за всем этим: еще в прошлом году, когда Компания сократила пособие на домашнее хозяйство и стала взимать деньги за излишки багажа, все стало ясно. Я предупреждал вас тогда — но правление было за сто миллионов миль отсюда, и вы предпочли платить, а не бороться. Компания терпеть не может тратиться на наш переезд, но еще более важен тот факт, что они страстно желают прислать к нам дополнительное количество иммигрантов, причем быстрее, чем мы сможем их принять. Им кажется, что они с наименьшими потерями выпутаются из ситуации, если как Южная, так и Северная колонии будут постоянно заняты. Это, конечно, проще, чем строить новые дома.

Как только что заметил любезный Гиббс, они не знают, какие здесь условия, и не понимают, что мы не сможем эффективно трудиться зимой.

Вопрос не в том, сможем мы или нет пережить полярную зиму: смотрители-эскимосы зимуют здесь каждый год. И дело не просто в контракте. Главное — хотим мы быть свободными людьми, или мы позволим принимать за нас решения на другой планете, кем-то, кто Марса в глаза не видел!

Еще минуту — позвольте мне закончить! Мы — передовой отряд. Когда атмосферный проект будет завершен, за нами последуют миллионы других людей. Ими что, тоже будет править совет собственников с Земли? Что, Марс останется ее колонией? Пришло время решить этот вопрос!

Воцарилась мертвая тишина, а затем раздались редкие аплодисменты.

— Продолжаем дебаты? — спросил Марлоу.

Поднялся мистер Саттон.

— В том, что сказал док, доля правды есть. Мне никогда не нравилось подчиняться помещикам, не живущим в своем поместье.

— Правильно, Пэт, — воскликнул Келли.

— Я снимаю эту тему с обсуждения, — сказал отец Джима. — Настоящий и единственный вопрос на сегодня — вопрос о немедленной миграции. Вы готовы голосовать?

Проголосовали единогласно. Если кто-то воздержался, то, во всяком случае, не стал подавать голос против. Таким образом уладив дело, они затем избрали чрезвычайный комитет, председатель которого был подотчетен комитету, а комитет за свои решения отчитывался перед всей Колонией.

Председателем был вновь избран Джеймс Марлоу-старший. Предлагали также доктора Макрея, но он отказался даже от обсуждения. Мистер Марлоу расквитался с ним, включив его в комитет.

В Южной колонии жили пятьсот девять человек (включая детей и стариков). В их распоряжении было одиннадцать скутеров: количество, в принципе, достаточное. Однако, для того, чтобы перевезти всех за один раз, людей приходилось грузить почти как тюки, ограничивая багаж несколькими фунтами ручной клади. Обычно миграция осуществлялась не менее чем в три этапа, причем Малый Сёртис обеспечивал дополнительное число скутеров.

Отец Джима решил перевезти всех разом, надеясь, что последующее развитие событий позволит вернуться за личными вещами. То и дело раздавались голоса протеста, но он упорно стоял на своем, комитет его поддерживал, и никто не пытался созвать городское собрание. Было решено отправляться в понедельник на рассвете.

Крюгеру позволили вести дела своей конторы — Марлоу предпочитал заправлять всем самостоятельно. Но Келли, который продолжал оставаться чем-то вроде начальника полиции, вменялось в обязанность постоянно держать Крюгера под контролем. Келли позвонил Марлоу в воскресенье днем:

— Алле, шеф, слышали новость? Пара полицейских из Компании только что прибыла на скутере, чтобы забрать ваших с Саттоном парней назад в Сёртис.

Марлоу задумался: Крюгер, должно быть, позвонил Бичеру, как только узнал, что ребята вернулись домой.

— Где они сейчас?

— Здесь, в кабинете Крюгера. Мы их арестовали.

— Приведите их сюда. Я хочу задать им несколько вопросов.

— Хорошо.

Скоро они появились — два крайне раздраженных мужчины, обезоруженные и в сопровождении Келли и его помощника.

— Отлично, мистер Келли. Нет, оставаться не нужно — я вооружен.

Когда Келли и его заместитель ушли, один из людей Компании сказал:

— Вам это так не пройдет, знаете ли.

— Повреждений вам не нанесли, — спокойно заметил Марлоу, — и вскоре вам вернут ваше оружие. Я просто хочу вас кое о чем спросить.

Но все, чего ему удалось от них добиться — это была пара недовольных отрицательных ответов. Вновь зазвонил местный телефон, и на экране появилось лицо Келли:

— Вы мне не поверите, шеф…

— Не поверю чему?

— Старая лиса Крюгер удрал в том самом скутере, на котором прибыли эти пташки. Я даже не знал, что он умеет водить.

Выражение лица Марлоу ничем не выдало его чувств. После короткой паузы он ответил:

— Время отправления переносится: поедем сегодня на закате. Бросайте дела и сообщите всем об этом.

Он посмотрел на диаграмму.

— Это будет через два часа десять минут.

Протесты зазвучали громче, чем когда-либо прежде, и, тем не менее, когда Солнце коснулось горизонта, первый скутер отправился в путь. Остальные двинулись следом с интервалами в тридцать секунд.

Солнце скрылось, и одновременно с ним тронулся последний скутер. Колония устремилась на север.

X «НАС ЗАГНАЛИ В УГОЛ»

Четыре скутера представляли собой устаревшую модель, и их максимальная скорость не превышала двухсот миль в час. Они шли впереди, задавая темп. Приблизительно в полночь у одного из них забарахлил двигатель, и всей колонне пришлось сбавить ход. Примерно в три скутер совсем встал, пришлось остановиться и размещать его пассажиров по другим скутерам — занятие весьма рискованное.

Макрей и Марлоу снова забрались в штабную машину, шедшую последней. Доктор взглянул на часы:

— Думаешь остановиться в Гесперидуме, командир? — спросил он, когда скутер тронулся.

Станцию Циния они проследовали без остановки, до Гесперидума оставалось совсем немного, а за ним, примерно в семистах милях, находился Малый Сёртис.

Марлоу нахмурился:

— Я бы не хотел. Если мы задержимся в Гесперидуме, то придется ждать до заката, чтобы укрепился лед, и мы потеряем почти сутки. Крюгер опережает нас, и в распоряжении Бичера окажется целый день, чтобы найти способ нас остановить. Если бы я был уверен, что после восхода лед будет держать достаточно долго и мы успеем добраться туда… — он остановился и закусил губу.

В Южной колонии была ранняя зима, и канал встал подо льдом до самой весны. Но они уже почти достигли экватора. По ночам покрытые льдом, утром здесь каналы оттаивали из-за ежедневных резких перепадов температуры, которые происходили вследствие разреженности марсианской атмосферы. К северу от экватора, куда они направлялись, весенние воды уже побежали с тающей полярной шапки. Вода замерзала в канале ночью, но это был плавучий лед, двигавшийся вместе с потоком, а ночные облака помогали сохранить дневную жару.

— В случае, если проскочим без остановки, что думаешь делать, командир? — настаивал Макрей.

— Сразу к пристани, поднимем скутеры и загрузим все имеющиеся там лодки. Как только лед станет достаточно слабым для того, чтобы лодки могли разбить его, отправляемся на север. Было бы неплохо, если бы примерно сотни полторы наших уже двинулись из Малого Сёртиса еще до того, как Бичер придет в себя. У меня нет никакого конкретного плана — только желание действовать быстро и решительно, чтобы у него тоже не осталось времени рассчитывать свои шаги. Я хочу поставить его перед уже свершившимися фактами. Макрей кивнул.

— Дерзость — ключ к победе. Действуй.

— Я хочу, но боюсь за лед. Если скутер провалится, будут жертвы — по моей вине.

— У тебя достаточно толковые водители, чтобы выстроить машины эшелоном, как только взойдет Солнце. Джеймс, я давно усвоил, что в этой жизни иногда необходимо рисковать. Иначе ты просто растение, цель которого — попасть в суп, — он умолк и стал вглядываться куда-то через плечо водителя. — Там впереди свет — это, должно быть, Гесперидум. Решайся, Джеймс.

Марлоу не ответил. Спустя некоторое время свет остался позади. Когда Солнце взошло, Марлоу велел своему водителю выбраться из колонны и возглавить ее. Около девяти они миновали стоянку скутеров Малого Сёртиса, затем космопорт и оказались прямо у бухты, которая являлась конечной станцией на главном канале, если двигаться с севера. Водитель вырулил на откос и еще больше снизил обороты, не обращая внимания на полозья. Головная машина проползла вдоль откоса и остановилась; остальные затормозили следом.

Из штабной машины выбрались Марлоу, Келли и Макрей, за ними, с Виллисом на руках, последовал Джим. Двери других скутеров открылись, и люди начали выходить.

— Келли, скажи им вернуться в машины, — мистер Марлоу говорил отрывисто.

Услышав это, Джим спрятался за его спину и попытался не привлекать к себе внимания.

Марлоу сердито смотрел на бухту. В ней не было ни одной лодки. На противоположном берегу, вытащенный на ростры, стоял один маленький катер со снятым мотором. Наконец Марлоу повернулся к Макрею.

— Да, док, я влип и не знаю, как выкрутиться.

— Если бы ты остановился в Гесперидуме, было бы не лучше.

— И не хуже.

Какой-то человек вышел из складского помещения и направился к ним.

— Что это там? — спросил он, глядя на стоящие скутеры. — Цирк?

— Это ежегодная миграция.

— Никак не мог понять, когда ваши люди проедут на север. Здесь об этом — ни слова.

— А где лодки?

— Всё еще разбросаны там и сям, главным образом у проектных объектов, я думаю. Я с этим не связан. Позвоните лучше в транспортное агентство.

Марлоу опять нахмурился:

— Вы можете мне сказать, по крайней мере, где находится наше временное жилище?

Каждый раз, когда начиналась миграция, для поэтапно прибывавших колонистов отводился отдельный склад, предварительно переоборудованный в нечто, напоминающее казарму, так как единственная гостиница Компании — отель «Марсополис» — располагала только двадцатью номерами.

Человек растерялся:

— Теперь, когда вы упомянули об этом, я сообразил, что не слышал о проведении соответствующих работ. Похоже, весь график полетел к чертям, да?

Марлоу выругался, поняв, что его вопрос был неуместен. Бичер, естественно, не сделал никаких приготовлений для миграции, которую он вообще не собирался разрешать.

— Где-нибудь поблизости есть телефон?

— У меня в конторе — я здесь заведующий складом. К вашим услугам.

— Спасибо, — сказал Марлоу и пошел туда. Макрей направился следом.

— Что собираешься делать?

— Хочу позвонить Бичеру.

— Ты думаешь, это разумно?

— Черт возьми, должен же я выпустить людей из машин. Там ведь грудные дети — и женщины.

— Они в безопасности.

— Послушай, док, теперь, когда мы здесь, Бичер обязан что-то сделать.

Макрей пожал плечами:

— Тебе решать.

Переговорив сначала с несколькими секретарями, Марлоу, наконец, увидел на экране Бичера. Генеральный Представитель не узнал его:

— Да? Ну говори, дружище, какое там у тебя срочное дело?

— Моя фамилия Марлоу. Я исполняю обязанности председателя комитета жителей Южной колонии. Я хочу знать…

— Ах, да! Знаменитый мистер Марлоу. Мы видели, как прибыла твоя армия голодранцев, — Бичер отвернулся и сказал что-то в сторону. Ему ответил голос Крюгера.

— Теперь, когда мы здесь, что вы собираетесь с нами делать?

— Делать? А разве не ясно? Как только вечером застынет лед, вы все развернетесь и поедете назад — туда, откуда приехали. Все, кроме тебя — ты останешься здесь до суда. И твой сын, если я правильно помню.

Марлоу сдержался:

— Я говорю не об этом. Мне нужно помещение со столовой и туалетами на пятьсот человек.

Бичер только отмахнулся:

— Пусть остаются, где есть. Один день не принесет им вреда. Это им наука.

Марлоу хотел было ответить, передумал и отсоединился:

— Ты был прав, док. Разговаривать с ним не имеет никакого смысла.

— Что ж, вреда это тоже не принесло.

Они вышли на улицу и обнаружили, что Келли построил цепочку своих помощников вокруг скутеров.

— Я начал волноваться и поэтому решил расставить вокруг кое-кого из парней.

— Из тебя бы получился лучший командир, чем я, — сказал ему Марлоу. — Что-нибудь произошло?

— Один из бичеровских полицейских сунулся сюда, но затем опять ушел.

— Почему ты его не схватил? — спросил Макрей.

— Да я хотел, — ответил Келли, — но он не остановился, когда я крикнул ему. Его мог остановить только выстрел.

— Надо было слегка его зацепить, — сказал Макрей.

— Надо? — обратился Келли к Марлоу… — У меня было желание, но я не знал, в какой стадии сейчас наши отношения. Это — открытая война или просто ссора с Компанией?

— Ты поступил правильно, — заверил его Марлоу. — Стрельбы не будет, если только Бичер сам не начнет ее.

Макрей хмыкнул, Марлоу повернулся к нему:

— Ты не согласен?

— Я вспомнил случай, с которым я столкнулся на американском Западе. Уважаемый гражданин застрелил в спину профессионального убийцу. Когда его спросили, почему он не дал противнику возможность защищаться, этот гражданин сказал: «Он — мертвый, а я — живой, всё именно так, как я хотел». Джеймс, если ты будешь относиться к заведомому мерзавцу как к порядочному человеку, ты окажешься в жутко невыгодном положении.

— Доктор, сейчас не время рассказывать истории. Я должен немедленно добыть для этих людей безопасное жилье.

— Я остаюсь при своем мнении, — настаивал Макрей, — поиски жилья — не самое срочное дело.

— Что же тогда самое срочное?

— Создай оперативную группу из своих лучших стрелков и пошли их сцапать Бичера и других чиновников Компании. Я берусь руководить.

Марлоу сердито отмахнулся.

— Вне обсуждения. Пока мы — группа граждан, действующих в соответствии с законом. Один такой шаг — и мы все вне закона.

Макрей покачал головой.

— Ты не понимаешь значения уже совершенных тобой поступков. Ты знаешь, что вода течет вниз по склону, но думаешь, что она никогда не достигнет дна. С точки зрения Бичера, ты уже вне закона. Мы все.

— Ерунда. Мы просто добиваемся выполнения контракта. И если Бичер что-то себе позволяет, мы действуем соответственно.

— Говорю тебе, сынок, — за дело надо браться твердой рукой.

— Доктор Макрей, если вы так хорошо во всем разбираетесь, почему вы отказались стать председателем?

Макрей покраснел:

— Простите, сэр. Каковы будут ваши распоряжения?

— Вы знаете Сёртис лучше меня. Где здесь здание, которое мы могли бы реквизировать в качестве временного пристанища?

Джим решил, что настал удачный момент.

— Пап, — сказал он, выходя из-за его спины, — я знаю, где мы сейчас, а колледж находится…

— Джим, у меня нет времени на болтовню. Иди в машину.

— Но, папа, туда идти всего десять минут!

— Я думаю, его предложение не лишено смысла, — вмешался доктор. — В колледже есть настоящие кровати для детей и кухня.

— Хммм — хорошо. Может быть, нам стоит использовать оба здания и устроить женщин и маленьких детей в женском колледже?

— Джеймс, — посоветовал доктор, — рискуя снова выслушать отповедь, я говорю «нет». Не разделяй свои силы.

— Я, собственно говоря, и не собирался. Келли!

— Да, сэр.

— Выводите всех. И пошлите к машинам по человеку из числа ваших помощников — пусть отвечают за каждую группу и не дают им разбрестись.

— Есть.

На улицах заселенной землянами территории Малого Сёртиса пешеходов почти не было — они предпочитали пользоваться туннелями. Те несколько человек, которых колонисты все-таки повстречали, казалось, были удивлены, но ни один из них не доставил им хлопот.

Пневматический замок на входной двери колледжа отличался сверхпрочностью. Когда, после повторного усилия, внешняя дверь наконец открылась, Хоу шагнул вперед. Он был рассержен.

— Что все это значит? — спросил он.

Едва завидев его, Виллис свернулся шаром. Джим спрятался за спину отца. Марлоу шагнул вперед:

— Сожалеем, но мы вынуждены использовать помещение колледжа в качестве временного приюта.

— Этого делать нельзя. И вообще, кто вы такой?

— Моя фамилия Марлоу. Я отвечаю за миграцию.

— Но… — внезапно Хоу повернулся, пробрался сквозь толпу и исчез.

Спустя почти тридцать минут Марлоу, Макрей и Келли зашли в колледж вместе с последней группой. Марлоу приказал Келли поставить по часовому за каждой дверью. Макрей хотел было предложить выстроить цепочку вооруженных охранников снаружи здания, но смолчал.

Мистер Саттон ждал Марлоу в прихожей:

— Экстренное сообщение от миссис Палмер, шеф, — она просила передать вам, что еда будет готова примерно через двадцать минут.

— Отлично! Я сам не прочь слегка перекусить.

— А штатная повариха колледжа сидит, надувшись, в столовой. Она хочет поговорить с тобой.

— Объяснись с ней сам. Где Хоу?

— Черт его знает. Он пронесся здесь, как ангел-истребитель.

Человек протискивался вперед сквозь толпу — прихожая была переполнена не только колонистами, но и студентами. Повсюду происходили встречи родителей с их сыновьями. Келли хлопал по спине своего отпрыска, и тот не оставался в долгу. Стоял гул. Человек, наконец, пробрался, наклонился к уху Марлоу и сказал:

— Мистер Хоу у себя в кабинете. Он там заперся, я только что пытался зайти к нему.

— Пусть сидит, — решил Марлоу. — Вы кто?

— Ян ван дер Линден, здешний преподаватель естественнонаучных дисциплин. А вы, если позволите?

— Фамилия — Марлоу. Я отвечаю за этот сумасшедший дом. Послушайте, мы собираемся пробыть здесь по крайней мере день или два. Вы могли бы отправить домой ребят из города — и учителей тоже.

Преподаватель колебался:

— Мистеру Хоу не понравится, если я поступлю так без его согласия.

— Я в любом случае намерен сделать это, но вы можете ускорить этот процесс. Я беру на себя полную ответственность.

Джим сквозь толпу увидел маму и не стал дожидаться конца разговора. Она прислонилась к стене, держа Оливера; ее внешний вид свидетельствовал о крайней усталости. Филлис стояла рядом. Джим скользнул в толпу.

— Мама!

Она обернулась:

— Что, Джимми?

— Пойдем со мной.

— Ох, Джимми, я слишком устала.

— Пошли! Я знаю место, где ты сможешь прилечь.

Через несколько минут он привел их в комнату, в которой когда-то жили они с Фрэнком. Мама опустилась на его койку.

— Джимми, ты ангел.

— Не волнуйся. Фил принесет тебе что-нибудь поесть. Я пойду назад и посмотрю, что происходит.

Он пошел было, но задержался.

— Фил, ты не могла бы позаботиться о Виллисе?

— Почему? Я тоже хочу посмотреть, что происходит.

— Ты девочка, тебе лучше не путаться под ногами.

— Но мне нравится! Я думаю, что все это имеет ко мне такое же отношение…

— Перестаньте, дети. Джимми, мы позаботимся о Виллисе. Скажи отцу, где мы находимся.

Джим передал сообщение и стал в конец длинной очереди за едой. Когда очередь наконец подошла, и завтрак был съеден, он обнаружил, что большинство колонистов собралось в огромной аудитории колледжа. Он вошел туда, отыскал взглядом доктора Макрея с Фрэнком и пробрался к ним.

Его отец призывал к порядку, используя рукоятку своего пистолета в качестве председательского молотка.

— Слово мистеру Линтикуму.

Выступавшему было около тридцати лет, он говорил в раздражающе агрессивной манере:

— Доктор Макрей прав: нечего нам валять дурака. Мы должны раздобыть лодки, чтобы добраться до Копайса, верно? Бичер нам их не дает, верно? Всё, чем он располагает, — это наряд полиции, верно? Даже если он мобилизует каждого в Сёртисе мужчину, у него будет где-то сто пятьдесят ружей, верно? У нас вдвое больше. Кроме того, Бичер не сможет заставить всех местных работников воевать с нами. Так что нам делать? Пойдем туда, возьмем его за шкирку и сами заставим сделать то, что нужно. Верно? — он уселся с довольным видом.

— Храни Господь меня от моих друзей, — пробормотал Макрей.

Несколько человек хотели говорить, Марлоу выбрал одного из них:

— Слово мистеру Гиббсу.

— Господин председатель… соседи… Мне редко доводилось слышать более непродуманное и провокационное выступление. Вы, мистер Марлоу, склонили нас к этой опрометчивой авантюре, которую я никогда не одобрял…

— Вы же согласились! — крикнул кто-то.

— Тихо! — сказал Марлоу. — Переходите к делу, мистер Гиббс.

— …но предпочел подчиниться воле большинства, а не выступить против. Сейчас нервозность и спешка могут привести нас к прямому насилию. Но теперь, когда мы находимся здесь, рядом с резиденцией правительства, совершенно очевидно, что надо подать прошение и попытаться искупить вину.

— Если вы хотите этим сказать, что нужно попросить у Бичера транспорт до Копайса, мистер Гиббс, то я уже это сделал.

Гиббс слегка улыбнулся:

— Простите меня, мистер Марлоу, но личность просителя иногда влияет на результат принимаемого решения. Насколько я понимаю, среди нас находится мистер Хоу, директор этого колледжа и человек, пользующийся авторитетом у Генерального Представителя. Не будет ли разумно обратиться к нему за помощью в ведении переговоров с Представителем?

— Ему последнему из живущих на Марсе я позволю говорить от моего имени! — крикнул мистер Саттон.

— Соблюдай процедуру, Пэт, — сказал Марлоу. — Я тоже так считаю, но не буду возражать в случае, если это совпадет с желанием большинства. Но, — продолжал он, обращаясь к залу, — здесь ли еще Хоу? Я что-то его не вижу.

Келли поднялся с места:

— Он здесь, забился в свой кабинет. Я поговорил с ним через отдушину. Я пообещал, что здорово его вздую, — пусть выйдет оттуда и постоит за себя, как подобает мужчине.

— Ну это уж чересчур! — возмутился мистер Гиббс.

— У нас свои счеты — дело касается моего парня, — объяснил Келли.

Марлоу стукнул по столу.

— Я полагаю, мистер Келли откажется от этих претензий, если вы пожелаете, чтобы Хоу вел переговоры от вашего имени. Будет такое предложение?

Его сделал Гиббс, и в результате только он и Поттлы проголосовали «за». После голосования Джим сказал:

— Папа?

— Обращайся должным образом, сын. Что у тебя?

— Господин председатель, у меня идея. Я вот что думаю: если у нас нет лодок, может, мы сумеем добраться до Копайса тем же способом, каким Фрэнк и я вернулись в Чаракс — то есть с помощью марсиан? Если люди того захотят, — добавил он, — я думаю, мы с Фрэнком могли бы вернуться туда, найти Гекко и узнать, что можно сделать.

Некоторое время было тихо, затем послышалось бормотание: «О чем это он говорит?» Хотя почти все колонисты слышали рассказ двух мальчиков, было очевидно, что в него не поверили, либо просто не обратили на него внимания. Сообщение противоречило личному опыту, а большинство колонистов были привязаны к идее «здравого смысла» не меньше, чем их родственники на Земле.

Мистер Марлоу нахмурился:

— Мы не слышали о том, чтобы туземцы располагали подобными средствами коммуникации отсюда до Копайса…

— Ручаюсь, они у них есть!

— И мы не знаем, позволят ли они нам воспользоваться ими, даже если они здесь есть.

— Но, папа, Фрэнк и я…

— Процедурный вопрос, господин председатель! — это снова был Гиббс. — В соответствии с каким порядком вы позволяете выступать детям на совещании взрослых людей?

Мистер Марлоу смутился; слово взял доктор Макрей.

— Еще один процедурный вопрос, господин председатель. С каких пор этот тюфяк… — он показал на Гиббса.

— Доктор, держите себя в руках.

— Извините. Я хочу узнать, почему этот великолепный образец несгибаемого патриота и мужа, мистер Гиббс, пришел к заключению, что Фрэнк с Джимом и другие вооруженные люди их возраста не являются гражданами? Могу добавить, что я был взрослым мужчиной, когда достопочтенный Гиббс еще пускал слюни на свой передник.

— Я призываю вас к порядку!

— Простите. Я хочу сказать: в то время он даже не достиг нынешнего возраста мальчиков.

Мы живем в обществе первопоселенцев и любой юноша, достаточно взрослый для того, чтобы сражаться, — это мужчина и требует соответствующего к себе отношения. И любая девушка, способная готовить и ухаживать за детьми, — тоже взрослый человек. Понимаете вы это или нет, но наступает момент, когда вы должны будете бороться за свои права. Молодежь будет сражаться, и вам надлежит относиться к ней соответственно. Двадцать пять — может, хороший возраст для получения гражданских прав в отживающем свой век, одряхлевшем Земном обществе, но мы здесь не обязаны следовать обычаям, которые нам не подходят.

Мистер Марлоу стукнул своим пистолетом:

— Я снимаю эту тему с обсуждения. Джим, потом подойди ко мне. У кого-нибудь есть предложения по проблемам текущего момента? Мы вступаем в переговоры или прибегаем к силе?

— Я одобряю, — сказал мистер Конски, — этот шаг, если возникнет необходимость, но она может и не возникнуть. Не согласитесь ли вы, мистер Марлоу, позвонить мистеру Бичеру еще раз? У нас достаточно сил — мы можем поступить так, как сочтем нужным. Не исключено, что это вразумит его. Вот моя мысль.

Эта идея получила одобрение. Мистер Марлоу выдвинул предложение, чтобы кто-нибудь другой вел переговоры от имени колонистов, но оно было отклонено. Он сошел с трибуны и направился к переговорной кабинке. Замок, поставленный Хоу, пришлось взломать.

Казалось, Бичер был доволен собой:

— Ах, ну да — мой добрый друг Марлоу. Ты позвонил, чтобы сдаться?

Марлоу спокойно изложил Бичеру цель своего звонка.

— Лодки в Копайс? — засмеялся Бичер. — Вечером скутеры заберут вас назад в Южную колонию. Все, кто к тому времени будет готов к отправке, избегут последствий своих необдуманных решений. Кроме тебя, конечно.

— Позвольте заметить, что мы численностью значительно превышаем любые силы, которые вы способны собрать здесь, в Малом Сёртисе. Мы намерены действовать в соответствии с контрактом. Но если вы вынудите нас прибегнуть к силе, мы сделаем это.

Бичер ухмыльнулся во весь телеэкран:

— Угрозы не страшат меня, Марлоу. Сдавайтесь. Выходить по одному, без оружия, с поднятыми руками.

— Это ваше последнее слово?

— Только одна деталь. Вы держите мистера Хоу под арестом. Немедленно отпустите его, или я обвиню тебя в захвате заложников.

— Хоу? Он не заключенный; он может уйти в любое время.

Бичер пояснил сказанное.

— Это личное дело Келли и Хоу, — ответил Марлоу. — Можете позвонить Хоу в кабинет и сказать ему об этом.

— Ты должен обеспечить ему личную безопасность, — настаивал Бичер.

Марлоу покачал головой:

— Я не собираюсь вмешиваться в частную ссору. У себя в кабинете Хоу в безопасности, и мне не о чем волноваться. Бичер, я даю тебе еще один шанс мирно предоставить нам лодки. Бичер посмотрел на него и отсоединился.

— Может быть, вам следовало бы скормить меня волкам, шеф, — сказал Келли.

Марлоу почесал подбородок.

— Не думаю. Я не должен держать заложника — но в этом здании безопаснее, когда Хоу здесь. Насколько мне известно, в Сёртисе нет бомб или другого мощного оружия — но хотел бы я знать, что вселяет в Бичера такую уверенность?

— Он блефует.

— Возможно, — Марлоу вернулся и сообщил результаты переговоров всем колонистам.

Миссис Поттл встала:

— Что ж, мы немедленно принимаем великодушное предложение мистера Бичера! Вы только подумайте, — держать в заключении мистера Хоу! Я очень надеюсь, что вы понесете должное наказание, и этот грубиян мистер Келли — тоже. Пошли, дорогой! — вновь царственной походкой она направилась к выходу, а мистер Поттл засеменил следом.

— Есть еще желающие сдаться? — спросил Марлоу.

Гиббс неуверенно огляделся и пошел за ними. В полной тишине они покинули зал. Затем Толанд сказал:

— Предлагаю приготовиться к действиям.

— Поддерживаю!

— Поддерживаю предложение!

Начинать дебаты никто не хотел; предложение было тут же принято. Марлоу избрали капитаном с полномочиями назначить офицеров.

Вдруг, с бледным лицом и дрожащими руками, спотыкаясь, вошел Гиббс.

— Они мертвы! Они мертвы! — кричал он.

Восстановить порядок Марлоу не удалось. Тогда он протиснулся сквозь окружившую Гиббса толпу и спросил:

— Что случилось? Кто мертв?

— Поттлы. Меня тоже чуть не убили.

Он достаточно успокоился, чтобы рассказать о случившемся. Все трое надели маски и вышли за дверь. Миссис Поттл не стала озираться и сразу шагнула на улицу, ее муж шел сзади. Их сожгли, как только они миновали арку. Их тела лежат на улице перед колледжем.

— Это ваша вина, — взвизгнул Гиббс, глядя на Марлоу, — вы втравили нас в это дело.

— Секунду, — сказал Марлоу. — Они сделали все, что требовал Бичер? По одному, подняв руки и так далее? У Поттла не было оружия?

Гиббс покачал головой и отвернулся.

— Не в том дело, — горько сказал Макрей. — Пока мы вели дебаты, Бичер загнал нас в угол.

XI ОСАЖДЕННЫЕ

Как показала проверка, это была печальная правда. Главный и запасной выходы находились под прицелом, по всей видимости, бичеровских полицейских — которые, неуязвимые для ответного огня, обладали возможностью сжечь любого, кто попытается покинуть здание. Пневматическая конструкция дверных замков превращала любую вылазку в самоубийство.

Колледж находился в некотором удалении от местных жилых домов и не был соединен с ними туннелем. Окна также отсутствовали. Колония насчитывала сотни людей, обладавших правом носить оружие, — и, однако, горстка бичеровских стрелков могла держать их здесь как в мешке.

Под влиянием громогласного доктора Макрея собрание возобновило работу.

— Прежде чем я начну, — сказал Марлоу. — Есть еще желающие сдаться? Я вполне уверен, что Поттлов застрелили, потому что они вышли на улицу без предупреждения. Если начать кричать и махать чем-нибудь белым, то, очевидно, капитуляция будет принята.

Он подождал. Вскоре поднялся один человек с женой, за ними еще несколько потянулись к выходу. В зале царила гробовая тишина.

Когда дверь за ними закрылась, капитан Марлоу вернулся к организационным вопросам. Он назначил миссис Палмер уполномоченной по хозяйственной части, док стал начальником штаба, Келли возглавил охрану, ответственную за внутреннюю безопасность. Саттон и Толанд получили задание сконструировать нечто вроде переносного экрана для отражения продольного огня, которым были поражены мистер и миссис Поттл. Джим с напряженным интересом следил за приготовлениями до тех пор, пока, после назначения взводных командиров, не стало ясно, что его отец не намеревается ставить ребят в строй. Студентов колледжа разбили на два резервных взвода, а затем отпустили.

Джим остался, пытаясь перекинуться словом со своим отцом. Наконец он сумел привлечь к себе внимание:

— Па…

— Не до тебя сейчас, Джим.

— Но, папа, ты же велел подойти к тебе насчет марсиан, которые помогут нам добраться до Копайса.

— Марсиане? Ах… ну да, — мистер Марлоу задумался, а потом сказал: — Забудь от этом, Джим. Пока мы отсюда не выберемся, ни этот, ни любой другой план не сработает. Пойди, посмотри, как там мама.

Отвергнутый, Джим мрачно побрел прочь. Фрэнк догнал его и зашагал рядом:

— Знаешь, Джим, иногда ты несешь значительно меньше всякого вздора, чем обычно.

Джим подозрительно посмотрел на него:

— Если это комплимент — спасибо.

— Не комплимент, Джим, простая справедливость. Хотя я не часто одобряю твои смутные идеи — признаю, на этот раз тебе в голову пришла отличная мысль.

— Заканчивай вступление и переходи к делу.

— Отлично. Дело: когда ты предложил обратиться за помощью к марсианам, ты попал в самую точку.

— Да? Что ж, спасибо, но мне самому так не кажется. Как заметил отец, мы не сможем ничего сделать до тех пор, пока не найдем способ выбраться отсюда. А тогда, я думаю, нам уже не понадобится их помощь.

— Ты слишком торопишься с предположениями. Давай, как сказал бы док, проанализируем ситуацию. Во-первых, твой отец позволил им загнать нас сюда.

— Оставь в покое моего отца!

— Я не хочу сказать о нем ничего плохого. Твой отец — отличный парень. Но, действуя по-джентльменски, он предоставил им возможность поймать нас в ловушку; и мы не можем отсюда выбраться. Я не виню его за это, но так оно и есть. И что они в связи с этим собираются делать? Твой старик говорит моему и этому растяпе Толанду соорудить щит — что-то вроде брони, — который позволит нам выйти наружу, где мы сможем постоять за себя. Ты полагаешь, у них что-нибудь получится?

— Не знаю, я не думал об этом.

— А я думал. Ничего у них с этим не выйдет. Отец — хороший инженер. Дайте ему оборудование и материал, и он сделает все, что хотите. Но что у него есть? Студенческая мастерская — а ты знаешь, в каком она состоянии. Компания никогда не тратилась на ее оборудование; она годится только, чтобы делать подставки для книг. Материал? Из чего они собираются изготовить щит? Из крышек кухонных столов? Разряд прошьет их, как бумагу.

— Ну, здесь найдется что-нибудь, чем они смогут воспользоваться.

— Назови.

— Так что же ты предлагаешь нам делать? — спросил Джим раздраженно. — Сдаваться?

— Нет, естественно. Наши старики двинулись по наезженной колее. Здесь-то мы и проявим находчивость — используем твою идею.

— Перестань говорить о моей идее. У меня нет никаких идей.

— Отлично. Беру авторство целиком на себя. Мы сообщим Гекко, что нам нужна помощь. Он наш друг по воде, он позаботится об этом.

— Чем Гекко может нам помочь? Марсиане не воюют.

— Это верно, но что из этого следует. Люди никогда не воевали с марсианами, никогда. Бичер не рискнет их обидеть. Все знают, с каким трудом Компании удалось убедить марсиан, что не произойдет ничего плохого, если они разрешат нам здесь поселиться. Предположим теперь: двадцать—тридцать марсиан — или даже один — притопают к главному входу этого здания: что будут делать бичеровские полицейские?

— Хм?

— Они перестанут стрелять, а мы повалим отсюда. Вот что Гекко может для нас сделать. Он может устроить все так, что Бичеру придется отозвать своих стрелков. Он будет вынужден пойти на это.

Джим задумался. Идея, безусловно, не без достоинств. Каждому прибывшему на Марс, буквально вбивали в голову, что аборигенам нельзя мешать, нельзя их провоцировать, нарушать их обычаи и, тем более, причинять им вред. К таким выводам, ставшим важнейшим законом для всех поселений на Марсе, привела странная и печальная история первых контактов с марсианами. Джим не допускал мысли, что Бичер когда-либо нарушит эту заповедь, — и точно так же он не мог представить себе, чтобы это сделали полицейские Компании. В обычных условиях главной обязанностью полиции был надзор за соблюдением этого правила, особенно со стороны прибывших с Земли туристов, которым никогда не позволялось вступать в контакт с аборигенами.

— Имеется одна неувязка, Фрэнк. Предположим, Гекко и его друзья захотят прийти. Как мы дадим ему знать, что нам необходима помощь? Мы ведь не можем просто позвонить ему по телефону.

— Нет, не можем — вот тут-то ты и нужен. Ты можешь послать ему сообщение.

— Как?

— Виллис.

— Ты спятил!

— Неужели? Предположим, ты вышел через главную дверь — фьють! И тебя больше нету. Но предположим, это сделал Виллис? Кто станет стрелять в попрыгунчика?

— Мне это не нравится. Виллиса могут поранить.

— Если мы будем просто сидеть как клуши и ничего не делать, ты тем самым подпишешь ему смертный приговор. Бичер отправит его в Лондонский зоопарк.

Джим обдумал услышанное и ответил:

— В любом случае, твой план имеет уйму недостатков. Даже выбравшись наружу целым и невредимым, Виллис не сумеет найти Гекко, и в том, что касается передачи сообщения, на него нельзя полагаться. С таким же успехом он может начать петь или цитировать дурацкие шутки дока. У меня есть идея получше.

— Попробуй убедить меня.

— Ручаюсь, что бичеровские головорезы не додумались взять под наблюдение мусоропровод. Я сам сообщу Гекко обо всем.

Фрэнк задумался:

— Не годится. Даже если они не ведут наблюдение за мусорником, они все равно увидят тебя с того места, откуда они следят за запасным выходом. Они накроют тебя, прежде чем ты сможешь встать на ноги.

— Я дождусь темноты.

— М-м-м-м… может получиться. Только лучше я сделаю это. Я бегаю быстрее.

— Ну, знаешь!

— Ладно! Мы сделаем это вдвоем — с часовым перерывом. Но не стоит забывать про Виллиса. Он тоже примет участие. Один из нас, возможно, доберется. Да, постой — ты недооцениваешь своего маленького друга. Мы научим его, что сказать. Затем ты велишь ему пойти в туземный город, остановить первого встречного марсианина и воспроизвести услышанное. Остальное сделает марсианин, потому что это будет частью нашего сообщения. Остается только один вопрос: достаточно ли Виллис смышлен для того, чтобы выполнить твое задание? У меня есть серьезнейшие сомнения на этот счет.

— Ты всегда держал Виллиса за идиота. Напрасно. Ты просто не понимаешь его.

— Отлично. В таком случае он сумеет добраться до города и передать послание. Или все-таки нет?

— Мне это не нравится.

— Что ты предпочтешь — подвергнуть Виллиса небольшому риску или допустить, чтобы твоя мать и маленький братишка провели зиму в Южной колонии?

Джим закусил губу:

— Хорошо, давай попробуем. Надо найти Виллиса.

— Не спеши. Ни ты, ни я не владеем туземным языком настолько, чтобы выразить свою просьбу. Но док владеет. Он поможет нам.

— Он — единственный из взрослых, кому я могу это доверить. Пошли.

Они нашли Макрея, но сразу переговорить с ним не удалось. Находясь в телефонной кабинке, он рычал на экран:

— Я хочу говорить с доктором Ролингсом. Ну так давайте его — что вы там грызете свой карандаш! Скажите ему, что это доктор Макрей… А, добрый день, доктор!.. Нет, я только что прибыл… Как идут дела, доктор? Все продолжаешь кремировать собственные ошибки?.. Ну, разве не все мы?.. Извини, не могу. Я заперт… Заперт, я сказал… З… А… П… Е… Р… Т, как буйный пьяница… нет, совсем безо всякой причины. Этот обезьяноподобный придурок, Бичер… Да; ты что, не слышал? Вся Колония загнана в здание колледжа… стреляют в нас, если мы только пробуем высунуть нос наружу… Нет, я не шучу. Ты знаешь тощего Поттла — он и его жена были убиты меньше двух часов назад. Приходи сам, посмотри и убедись, какой кретин тут у вас заправляет…

Экран внезапно погас. Макрей выругался и начал возиться с настройкой.

Вскоре экспериментальным путем он установил, что аппарат отключен. Пожав плечами, он вышел.

— В конце концов они меня засекли. Но я поговорил с тремя наиболее важными людьми.

— Что вы делали, док? — спросил Джим.

— Создавал в тылу у Бичера пятую колонну. Мир не без добрых людей, сынок, но необходимо втолковать им, что к чему.

— Послушайте, доктор, вы не могли бы уделить нам какое-то время?

— Зачем? Твой отец поручил мне несколько дел, Джим.

— Это важно.

Они отвели Макрея в сторону и поделились с ним своими планами.

Макрей задумался:

— Может получиться. Твоя идея использовать неприкосновенность марсиан великолепна, Фрэнк. Ты должен стать политиком. Однако, что до второго трюка — прыжка с парашютом из мусорного ящика — если ты спросишь своего отца, он будет против.

— Разве вы не можете его попросить? Вас он послушает.

— Я сказал «если ты спросишь своего отца».

— Теперь понял.

— Что касается другого дела — сгоняйте за зверенышем и заходите ко мне в класс «С», я устроил там свой кабинет.

Джим и Фрэнк пошли за Виллисом. Джим обнаружил, что его мама и Оливер спят, а сестра и Виллис исчезли. Он уже хотел уйти, когда мать проснулась.

— Джимми?

— Я не хотел будить тебя, мама. Где Фил? Мне нужно найти Виллиса.

— Она на кухне, помогает готовить, я думаю. А разве его здесь нет? Он лежал тут, на кровати, вместе с ребенком и со мной.

Джим посмотрел опять, но не обнаружил никаких признаков Виллиса.

— Пойду, спрошу Фил. Может, она пришла и взяла его.

— Он не мог далеко укатиться. Прости, Джим.

— Я найду его.

Он пошел на кухню и увидел свою сестру.

— Откуда я могу знать, — сказала она. — Когда я ушла, он был с мамой. Ну что ты так на меня смотришь?

Джим присоединился к Фрэнку.

— Черт возьми, из-за них он куда-то исчез. Придется нам поискать.

После часа розысков и доброй сотни вопросов они убедились, что если попрыгунчик и был в колледже, то он нашел чрезвычайно необычное место, чтобы спрятаться. Джим так встревожился, что совершенно забыл о главной для всех опасности.

— Так всегда выходит, когда доверяешься женщинам, — сказал он горько. — Что же мне делать, Фрэнк?

— Обыщи меня.

Они находились в наиболее удаленном от их бывшей комнаты конце здания и решили пойти назад в надежде, что он мог вернуться. Когда они проходили через прихожую, Джим внезапно остановился.

— Я слышу его!

Оба прислушались.

— Открой! — донеслась сказанная голосом Джима фраза. — Пусти Виллиса!

Голос звучал из громкоговорителя над дверью. Джим бросился к пневматическому замку и был остановлен охранником.

— Эй, — запротестовал он, — открой замок. Это Виллис…

— Скорее это ловушка. Отойди назад.

— Впустите его. Говорю вам, это Виллис.

Часовой не ответил, но щелкнул выключателем, который управлял замком. Он удалил всех из зоны прямого огня и встал у двери, с оружием наготове.

Внутренняя дверь открылась и вперевалочку вкатился Виллис.

Виллис явился в качестве всеобщего утешителя:

— Джим, выходи, все — выходи. Виллис ходит гулять.

— Как ты попал на улицу?

— Вышел.

— Но как?

Виллис, по всей видимости, не видел в этом ничего сложного и не стал приводить подробности.

— Может, он вышел вместе с Поттлами? — предположил Фрэнк.

— Возможно. Я думаю, это не имеет значения.

— Идем к людям, — предложил Виллис. Он назвал несколько туземных имен, затем добавил: — Было хорошо. Друзья по воде. Дали Виллису хорошую воду, много выпил.

Он издал чмокающий звук, имитируя Джима, хотя сам губ не имел.

— Ты же пил всего неделю назад, — укоризненно сказал Джим.

— Виллис — хороший! — возразил попрыгунчик.

— Постой, — сказал Фрэнк, — он был у марсиан.

— Да хоть у самой Клеопатры; он не должен никуда убегать.

— Ты что, не понимаешь? Он может пробраться к туземцам, он уже был у них. Мы только должны быть уверены в том, что он передаст им послание для Гекко.

Эта новость, достигнув ушей Макрея, повысила его интерес. Втроем они составили послание по-английски, с тем, чтобы Макрей его перевел.

— Приветствую тебя, — начиналось оно, — это послание от Джима Марлоу, друга Гекко из города… — здесь они вставили непередаваемое и абсолютно непроизносимое марсианское название Цинии. — Кто бы ты ни был, друг моего друга, прошу тебя немедленно передать Гекко это послание. Я в большой беде и мне нужна твоя помощь.

Дальше сообщалось о сути этой беды и о том, каких действий ожидают от марсиан для ее устранения. Телеграфная краткость не требовалась, так как для нервной системы Виллиса запомнить тысячу слов было так же легко, как если бы их было всего десять.

Макрей перевел это, затем натаскал Джима в чтении, после чего они попытались втолковать Виллису, что он должен сделать. Виллис был не против, но его привычно бездумное, легкомысленное отношение к любой проблеме довело их почти до истерики. Наконец появилась надежда, что он в состоянии выполнить поставленную перед ним задачу: по крайней мере, (а) на вопрос, что он должен сделать, он отвечал: «навестить друзей», и (б) на вопрос, что он им скажет, он (обычно) отвечал повторением послания.

— Может сработать, — решил Макрей. — Известно, что марсиане располагают средствами быстрого обмена информацией, хотя мы никогда не знали, что это за средства. Если наш толстячок не забудет о том, что он должен сделать и зачем он отправился в это путешествие…

Джим отнес его ко входной двери. По распоряжению Макрея охранник пропустил их. Ожидая, пока сработает замок, Джим еще раз проэкзаменовал Виллиса. Казалось, попрыгунчик твердо помнил о проведенном инструктаже, хотя его ответы продемонстрировали обычный для него интеллектуальный сумбур.

Не рискуя выйти из «мертвой зоны», Джим остановился в проходе, тогда как Виллис скатился с крыльца. Поттлы лежали на том же месте; Виллис посмотрел на них и двинулся зигзагом вдоль по улице, пока не исчез из ограниченного дверным проемом поля зрения Джима. Джим пожалел, что не догадался захватить с собой зеркало, которое можно было бы использовать как перископ. Наконец, он призвал на помощь все свое мужество, лег на пол и выглянул за дверь у самой нижней ее части.

Виллис был уже далеко, и ничего с ним не случилось. В дальнем конце улицы находилась какая-то преграда. Пытаясь разглядеть, что это такое, Джим высунул голову еще на один дюйм. Дверная рама над ним плюнула клубом дыма, и он услышал треск едва не попавшего в него электрического заряда. Он резко отпрянул и пошел назад.

В его желудке возникло сосущее чувство утраты: он не сомневался, что больше никогда не увидит Виллиса.

XII НЕ СТРЕЛЯЙТЕ!

Для Джима и Фрэнка день тянулся утомительно долго. До наступления темноты они ничего не могли предпринять для реализации собственного замысла. Тем временем лидеры колонистов совещались между собой, но дискуссия велась при закрытых дверях, и участие ребят в ней не предусматривалось.

Приятной возможностью отвлечься стал ужин: во-первых, они были голодны, а во-вторых, после ужина кухня должна опустеть, и появится доступ к мусоропроводу. По крайней мере, они на это надеялись. В действительности выяснилось, что обслуживающий кухню женский персонал сначала не торопясь занялся уборкой, а затем обнаружил намерение сидеть здесь всю ночь, попивая кофе и разговаривая.

Ребята заходили на кухню под разными предлогами, которые со временем возбудили подозрение у миссис Палмер. В очередной раз Джим шел следом за другим парнем, размышляя, что же придумать теперь, — когда наконец услышал, как тот сказал:

— Миссис Палмер, капитан Марлоу просил узнать, не будет ли слишком сложно оставить ночную вахту — готовить кофе и сэндвичи для часовых?

— Нет, конечно, — услышал Джим ее голос, — с удовольствием. Генриетта, ты не могла бы найти добровольцев? Начну я сама.

Джим вышел.

— Каковы наши шансы? — спросил Фрэнк. — Они там не собираются в скором времени разойтись?

Джим объяснил, сколь малы были шансы, — вернее, их не было вовсе. Фрэнк выругался, использовав пару слов, которые Джим никогда раньше не слышал.

— Что будем делать. Джим?

— Не знаю. Может, когда там останется только одна, она будет время от времени выходить?

— Может, мы сумеем ее вытащить, если наплетем ей что-нибудь?

— Может, мы скажем ей, что ее просят зайти в штаб? Это должно сработать.

Они все еще продолжали обсуждать эту тему, когда погас свет.

Внезапно стало темно, как если бы они оказались в пещере, и — хуже того — воцарилась зловещая тишина. Джим только-только успел понять, что причиной полного отсутствия каких-либо звуков было прекращение циркуляции воздуха в результате остановки компрессора на крыше, когда раздался крик женщины.

Вслед за ней закричала другая, еще более пронзительно. Затем повсюду из темноты раздались голоса: спрашивая, жалуясь, утешая.

В другом конце холла вспыхнул свет, и Джим увидел своего отца:

— Спокойно. Просто отключилось питание. Потерпите.

Луч света внезапно метнулся в их направлении и ударил в глаза.

— Вы, ребята, идите спать.

Отец Джима двинулся дальше. С другой стороны до них доносился низкий рык докторского голоса, призывающего людей замолкнуть и успокоиться.

Вернулся отец Джима. На этот раз он сказал:

— Всем — в костюмы. Надеть респираторы. Мы надеемся исправить поломку через несколько минут, но не хотим, чтоб кому-нибудь стало плохо. Не волнуйтесь: здание способно держать давление как минимум полчаса. Это более чем достаточно, мы успеем приготовиться к разреженному воздуху, даже в том случае, если потребуется какое-то время, чтобы устранить неполадки.

Появлялись все новые фонари, и вскоре, если не комнаты, то, по крайней мере, переходы в здании стали достаточно освещенными. В коридорах виднелись неясные очертания движущихся человеческих фигур — все надели свои прогулочные костюмы. Задумавшие выбраться наружу, Джим с Фрэнком уже давно облачились в соответствующую амуницию, взяли оружие и стояли с респираторами наготове.

— Сейчас, по-моему, удобный момент, — сказал Фрэнк.

— Нет, — ответил Джим, — они по-прежнему на кухне. Я вижу свет.

По коридору шел Макрей, Джим окликнул его:

— Док, как вы думаете, сколько времени уйдет на починку света?

— Ты шутишь? — спросил Макрей.

— Что вы хотите сказать, док?

— Это одна из бичеровских штучек. Он отключил нас от электростанции.

— Вы убеждены?

— Мы проверили — это не авария. Я удивляюсь, почему Бичер не сделал этого еще несколько часов назад. Но не стоит болтать, Джим: у твоего бати и так едва хватает сил удержать всех наших кумушек от скандала.

Он пошел дальше.

Несмотря на заверения капитана Марлоу, истинное положение вещей вскоре стало всеобщим достоянием. Давление понижалось медленно, так медленно, что приходилось предупреждать каждого о необходимости надеть респиратор, иначе неосмотрительные рисковали не заметить наступление кислородного голодания. После этого списывать все на временные неполадки, которые удастся очень скоро устранить, стало невозможно. Температура в помещении опускалась медленно. В закрытом, изолированном пространстве прямой угрозы замерзнуть не было, однако ночной холод начинал проникать внутрь.

Штаб Марлоу размещался теперь в прихожей, в круге света, который отбрасывал единственный фонарь. Осмотрительно держась в тени, Джим и Фрэнк околачивались рядом, поскольку не желали ничего пропустить и поскольку совершенно не желали идти спать в соответствии с приказом… Тем более, как заметил Фрэнк, кровати, которыми они располагали, уже были заняты миссис Марлоу, Филлис и Оливером. Ребята не отказались от идеи воспользоваться мусоропроводом, но инстинктивно они ощущали, что вокруг слишком много суеты и поэтому уединение, столь необходимое для этой цели, едва ли теперь возможно.

Джозеф Хартли, один из гидрофонистов Колонии подошел к Марлоу. Сзади стояла его жена с грудной дочкой в герметичной кроватке, компрессор которой торчал вверх над гладкой пластиковой оболочкой подобно печной трубе.

— Мистер Марлоу — я хочу сказать, капитан Марлоу…

— Да?

— Вы должны что-то сделать. Наш ребенок не вынесет этого. Она заболела крупом, а мы не можем ей помочь в такой ситуации.

Макрей протиснулся вперед:

— Тебе надо было принести ее ко мне, Джо, — он тщательно осмотрел ребенка через пластик и заявил:

— Похоже, что малышка в порядке.

— Она больна, говорю вам.

— Хмм… Я не могу как следует осмотреть ее, не имея к ней доступа. Не могу измерить температуру, но вряд ли ей угрожает что-нибудь серьезное.

— Вы просто пытаетесь меня утешить, — сказал Хартли сердито. — Вы ничего не можете знать о ней, пока она находится в герметической кроватке.

— Прости, сынок, — ответил доктор.

— Что толку от ваших извинений! Кто-то должен что-нибудь сделать. Это не может… — жена потянула его за рукав, он отвернулся, и они зашептались. Скоро он повернулся назад. — Капитан Марлоу!

— Да, мистер Хартли?

— Вы все поступайте, как хотите, а с меня достаточно. Я должен подумать о жене и ребенке.

— Решайте сами, — холодно сказал Марлоу и резко отвернулся.

— Но… — начал было Хартли и остановился, видя, что Марлоу больше не обращает на него никакого внимания. Он выглядел неуверенно, как человек, который хочет, чтобы кто-нибудь отговорил его от принятого решения. Жена взяла его за руку, он повернулся, и они вместе пошли к главному входу.

— Чего они хотят от меня? — спросил Марлоу Макрея. — Чудес?

— Именно, старина. Большинство людей никогда не взрослеет.

Они ждут, что папа достанет им «Луну с неба». И тем не менее, — продолжал доктор, — Джо ненароком сказал правду. Мы должны что-то сделать.

— Я не могу найти выход из положения до тех пор, пока у Саттона и Толанда не появятся какие-нибудь результаты.

— Их больше ждать нельзя, сынок. Мы во что бы то ни стало должны вырваться отсюда. Теоретически человек может жить много дней, не снимая респиратора. Практически ничего из этого не выйдет, и Бичер рассчитывает именно на это. Ты не заставишь несколько сот человек ползать здесь во тьме и холоде, не снимая необходимых для жизни масок, в течение неопределенно долгого времени. Раньше или позже начнется паника.

Марлоу выглядел измученным:

— Мы не можем выйти туннелем. Мы не можем выйти вообще никак, только через двери. А двери под обстрелом. Это — самоубийство.

— Придется пойти на это, сынок. Я поведу вылазку.

Марлоу вздохнул:

— Нет, я.

— У тебя жена и дети. У меня никого, и я так давно живу в долг, что потерял счет времени.

— Это — моя привилегия. Вопрос решен.

— Посмотрим.

— Я сказал, вопрос решен, сэр!

Спор остался неоконченным; внутренняя дверь вновь отворилась и, шатаясь, вошла миссис Хартли. Она вцепилась в крошечную кроватку и безудержно рыдала.

Полностью повторилась история Поттлов и Гиббса. Когда Макрею наконец удалось разобрать что-то сквозь рыдания, выяснилось, что Хартли действовали очень осторожно, ждали, кричали о своем желании сдаться и зажгли фонарь. Ответа не последовало, поэтому они крикнули вновь, и Джо Хартли с поднятыми руками шагнул с порога, а жена освещала его фонарем.

Он был сражен, как только вышел за дверь.

Макрей отвел ее к женщинам, а затем пошел на разведку. Он вернулся почти немедленно.

— Найдите мне стул, — потребовал он и посмотрел вокруг. — Ты, Джим, сгоняй куда-нибудь.

— В чем дело? — спросил Марлоу.

— Подожди немного. Я подозреваю одну вещь.

— Будь осторожен.

— Именно поэтому мне нужен стул.

Вскоре вернулся Джим со стулом, и доктор снова вышел за дверь. Он появился примерно через пять минут.

— Это самострел, — заявил он.

— Что ты имеешь в виду?

— Бичер не рискнул оставить своих людей ночью на улице — по крайней мере я так считаю. Это — автомат. Они установили систему электронной слежки. Как только вы пересекаете линию, раздается выстрел, и заряд попадает именно туда, где бы вы находились в случае, если решили выйти наружу. Он показал полдюжины обгорелых дыр в стуле.

Марлоу осмотрел их.

— Но самое важное, — продолжал Макрей, — что это автомат неподвижный. Он поражает в двух местах: на высоте примерно двух футов и четырех футов над ступенькой. Человек может проползти под лучом, если у него крепкие нервы.

Марлоу выпрямился.

— Покажи мне.

Через несколько минут они вернулись с еще более дырявым стулом.

— Келли, — оживленно сказал Марлоу, — мне нужно двадцать добровольцев для вылазки. Оповести всех.

Желающих оказалось более двухсот; нужно было отобрать наиболее подходящих. Как Фрэнк, так и Джим попытались войти в их число, но отец Джима отказался брать кого-либо, кроме взрослых неженатых мужчин — за исключением самого себя. Кандидатуру Макрея он тоже отклонил.

Доктор отвел Джима в сторону и прошептал:

— Не суетись. Через несколько минут я останусь за главного.

Поисковая группа пошла на выход. Марлоу повернулся к Макрею:

— Мы двинемся в сторону электростанции. Если через два часа не вернемся — примите командование на себя, — он повернулся и закрыл за собой дверь.

Как только она закрылась, Макрей сказал:

— О’кей, еще двадцать добровольцев.

— Разве вы не собираетесь ждать два часа? — спросил Келли.

— Займись своим делом! Когда я уйду, отвечать за все будешь ты, — он повернулся и кивнул Джиму с Фрэнком. — Вы двое — со мной.

Макрей очень быстро сформировал свой отряд, так как, по-видимому, отобрал в уме кандидатуры еще до того, как ушел Марлоу. Один за другим они пошли к двери.

Когда внешняя дверь распахнулась, Макрей направил луч своего фонаря на улицу. Поттлы и несчастный Джозеф Хартли лежали там, где упали, но других тел на улице не было. Макрей повернулся и сказал:

— Дайте-ка стул. Я продемонстрирую, как работает эта штука.

Он сунул его в открытую дверь. Мгновенно два параллельных земле выстрела прорезали дверной проем. Их яркость слепила глаза, и, когда сами лучи погасли, два бледно-фиолетовых следа ионизации повисли в воздухе, а затем постепенно исчезли.

— Вы видите, — говорил доктор, как будто читая лекцию студентам-медикам, — что не имеет значения, куда мы помещаем стул.

Опять сунув стул в проем, он стал перемещать его вверх и вниз. Выстрелы повторялись через каждую долю секунды, но всегда в тех же местах — на высоте колена и на высоте груди.

— Я думаю, лучше всего, — продолжал доктор, — пойти в атаку. Потом увидим, что получится. Вперед!

Джим сглотнул и шагнул вперед, а может, его подтолкнули, он и сам не знал точно. Он посмотрел на смертельный рубеж, нагнулся, и с бесконечной осмотрительностью неуклюже выбрался на улицу.

— Не останавливаться! — приказал доктор. — Рассредоточьтесь.

Чувствуя себя в полном одиночестве, однако крайне возбужденный, Джим побежал по улице. У конца здания он ненадолго задержался и осторожно посмотрел за угол. Нигде никого; он шагнул и затаился в темноте, готовый спалить любой движущийся предмет.

Впереди слева он увидел ту самую странную конструкцию, за желание разглядеть которую много часов назад от чуть не заплатил собственной макушкой. Теперь было ясно, что выстрелы производились оттуда.

Кто-то подошел к нему сзади. Он резко развернулся и услышал громкий вопль.

— Не стреляй! Это я — Фрэнк.

— А где остальные?

— Скоро придут, я думаю.

У находившегося перед ними здания, за щитом, с которого велась стрельба, мелькнул свет.

— Мне кажется, там ходят, — сказал Фрэнк.

— Ты их видишь? Думаешь, мы должны стрелять?

— Не знаю.

Кто-то еще топал по улице позади них. А рядом с местом, где, как думал Фрэнк, он видел человека, в темноте вспыхнул выстрел; луч прошел мимо. Абсолютно рефлекторно Джим нажал курок; он засек место вспышки.

— Ты накрыл его, — сказал Фрэнк, — молодец!

— Ты уверен? — спросил Джим, — А что с тем парнем позади меня?

Он почувствовал, что дрожит.

— А вот и он сам.

— Кто стрелял в меня? — спросил подошедший. — Где они?

— Уже нигде, — ответил Фрэнк, — Джим накрыл его.

Фрэнк постарался разглядеть маску, но ночь была слишком темна.

— Кто это?

— Смитти.

Фрэнк с Джимом оба удивленно ахнули — это был Смёзи, человек практичный.

— Да не смотрите вы на меня так, — недовольно сказал Смёзи. — Я пошел в самый последний момент, чтобы защитить собственные вклады. Парни, вы должны мне деньги.

— Я думаю, Джим только что вернул тебе долг, — сказал Фрэнк.

— Никоим образом! Это — совершенно другое дело.

— Ладно, потом, — сказал Фрэнк.

Подходили остальные. Вскоре, запыхавшись, появился Макрей и зарычал:

— Я же велел вам, пустые ваши головы, рассредоточиться! — он перевел дыхание и сказал: — Возьмемся за главные представительства Компании. Рысью, и не сбиваться в кучи.

— Док, — сказал Джим, — некоторые из них сидят вон в том доме.

— Кто некоторые?

— Кто-то, стрелявший в нас, вот кто.

— Ага. Всем остановиться, — своим хриплым голосом Макрей проинструктировал их, затем спросил: — До всех дошло?

— Док, — обратился к нему Фрэнк, — а как насчет ихнего устройства? Почему бы его не разломать для начала?

— Я, должно быть, старею, — сказал Макрей. — Кто-нибудь здесь разбирается в технике достаточно, чтобы подобраться к нему и вырвать ему зубы?

Из тьмы вынырнула безликая фигура.

— Давай, — сказал док, — мы прикроем тебя.

Колонист побежал вперед, метнулся за щит, загораживающий стационарный автоматический бластер, и остановился. Он возился несколько минут, затем последовала необычайно яркая вспышка. Он прибежал назад:

— Закоротил его. Ручаюсь, я сжег все предохранители на подстанции.

— Ты уверен, что разделался с ним?

— Теперь им не поставишь даже точку над «i».

— Отлично. Ты, — Макрей схватил за руку одного из своей команды, — дуй назад и сообщи Келли. Ты, — он показал на парня, который испортил оружие, — обойди дом и посмотри, что можно сделать со второй установкой. Вы двое прикройте его. Остальные за мной — офис впереди, если верить плану.

Чтобы выполнить задание, Джиму нужно было прокрасться по фасаду здания и занять прикрывающую позицию, не доходя двадцати футов до дверного проема. Путь вел мимо человека, в которого он стрелял. Тела на тротуаре не было, и Джим не знал, попал ли. Темнота не позволяла разглядеть следы крови.

Макрей дал время своим войскам прикрытия занять соответствующие позиции, а затем он и еще шесть человек, среди которых был Фрэнк, начали лобовой штурм. Доктор сам подошел ко входу в здание и толкнул внешнюю дверь. Она открылась. Жестом пригласив штурмовую группу следовать за ним, он вошел. Внешняя дверь здания закрылась за ними.

Джим с пистолетом наготове прижался к обледеневшей стене: он всматривался в темноту. Казалось, ожидание на морозе затянулось до бесконечности; ему уже начали мерещиться первые признаки зари на востоке. Наконец он увидел перед собой силуэты, поднял пистолет, но затем узнал в одном из них дородную фигуру доктора.

Макрей держал ситуацию под контролем. Они арестовали и обезоружили четырех человек.

— Отведи их назад в колледж, — приказал док одному из отряда, — первого, кто сделает лишнее движение, пристрели на месте. И скажи тому, кто теперь за главного, чтобы посадил их под замок. Пошли, ребята. Настоящее дело еще впереди.

Сзади донесся крик; Макрей обернулся.

— Док! Подождите нас!

Это был Келли. Он подбежал к ним и спросил:

— Что собираетесь делать?

Вслед за ним из колледжа на улицу сплошной шеренгой выходили люди.

Макрею потребовалось несколько минут для того, чтобы в связи с увеличением количества стволов изменить планы. Один из взводных — гражданский инженер по фамилии Альварез — остался за старшего в колледже. Он должен был организовать внешнюю охрану здания и выслать патрули на близлежащие улицы. Келли получил распоряжение захватить основной узел связи, находившийся на пути из города в космопорт. Это был важнейший ключ к контролю над ситуацией в целом, так как в узле связи располагалась не только местная телефонная станция, но и радиосвязь с Деймосом (а оттуда — со всеми другими марсианскими поселениями), радарные маяки и другие вспомогательные средства для посадки прилетавших с Земли кораблей. Задачу захватить Общепланетное представительство — важнейший офис Компании на Марсе, собственную резиденцию Бичера — Макрей оставил себе. Личные апартаменты Генерального Представителя являлись частью этого же здания; и доктор надеялся схватиться с самим Бичером.

Чтобы помочь Марлоу, Макрей отправил отдельную команду в сторону электростанции, а затем сказал:

— Пошли, пока мы все не замерзли. В темпе!

Тяжело топая, он побежал впереди.

Джим отыскал в толпе Фрэнка и догнал его:

— Чего вы так долго торчали в этом доме? — спросил он. — Наткнулись на сопротивление?

— Долго торчали? — повторил Фрэнк. — Мы не были там и двух минут.

— Ты, должно быть…

— Там, сзади, прекратить разговоры! — крикнул док.

Джим умолк и задумался.

По приказу Макрея главный канал они перешли по льду, так как на мосту их могла подстерегать засада. Перебирались парами, оставшиеся сзади прикрывали идущих. Перебравшиеся рассредоточивались и, в свою очередь, прикрывали тех, кому еще предстояло идти. Переход тянулся медленно, как в кошмарном сне; человек на льду представлял собою идеальную мишень — и, тем не менее, двигаться быстрее было невозможно. Джим очень жалел о том, что не взял с собой коньки.

На противоположном берегу доктор собрал всех.

— Поворачиваем на восток и обходим стороной жилые дома, — сказал он хриплым шепотом. — Теперь — тихо! — если вам дорога собственная жизнь. Разделяться не будем, потому что я не хочу, чтобы вы в темноте перестреляли друг друга.

По предложенному Макреем плану они должны были окружить здание и блокировать все выходы из него, тогда как сам Макрей и примерно половина отряда попытается прорваться через главный вход.

— Когда вы обогнете здание и встретитесь по ту сторону, — предупреждал Макрей тех двух людей, которые должны были возглавить маневры по флангам и организовать прикрытие, — вам, возможно, будет чертовски сложно отличить друга от врага. Будьте осторожны. Пароль — «Марс», ответ — «свобода».

Джим попал в группу захвата. Шестерых из группы док расставил перед дверью веером, в результате чего получилась ровная Цепочка двадцати пяти ярдов длиной, и приказал им, по возможности, найти себе укрытие. Трое находились на открытом пандусе у двери; он велел им лечь и держать оружие наизготовку.

— При малейшем подозрении открывайте огонь, — распорядился он. — Остальные — за мной.

Джим снова оказался в числе этих остальных. Макрей подошел к наружной двери и толкнул ее. Она была заперта. Он нажал кнопку звонка и стал ждать.

Никакого эффекта. Макрей опять нажал на кнопку и ласково сказал в микрофон:

— Откройте. У меня важное сообщение для Представителя. По-прежнему никакого эффекта. Макрей притворился рассерженным:

— Поспешите, пожалуйста! Я здесь совсем замерз.

За дверью хранили полное молчание. Тогда Макрей заговорил открытым текстом:

— Ладно, Бичер, открывай! Ты окружен, и мы просто вышибем дверь. Тридцать секунд тебе на размышления.

Отсчет начался.

— Я бы хотел, чтобы у нас получилось, — шепнул док Джиму, а затем громко сказал: — Время вышло, Бичер. Мы начинаем.

Из-под двери с шипом вырвался сжатый воздух: пневматический механизм замка пришел в движение. Макрей жестом приказал им отойти чуть-чуть назад. Затаив дыхание, они ждали с пистолетами наготове. Каждый навел оружие туда, где через мгновение между стеной и дверью должен был образоваться зазор.

Но вот дверь открылась, и в проеме на фоне освещенной прихожей появилась одинокая фигура:

— Не стреляйте! — сказал приятный уверенный голос. — Все кончено. Все в порядке.

Макрей вгляделся:

— А, доктор Ролингс! — воскликнул он. — Чертовски рад увидеть здесь твою физиономию.

XIII ЭТО УЛЬТИМАТУМ

Ролингс полночи провел в наглухо запертом офисе вместе с еще полудюжиной известных граждан, которые пытались вразумить Бичера. Когда о происшедшем, и особенно о гибели Поттлов стало известно, Бичер лишился всякой поддержки, теперь он мог положиться лишь на подхалимов, прихлебателей и подчиненную ему социально нейтральную полицию Компании.

Даже Крюгер, не выдержав всеобщего давления, сломался и, пытаясь уговорить Бичера пересмотреть свои действия, был заперт вместе с остальными, среди которых к тому моменту находился главный инженер электростанции. Но именно доктор Ролингс сумел уговорить охранника рискнуть своим положением и открыть дверь — доктор лечил его жену.

— Не думаю, что Бичер когда-либо предстанет перед судом, даже если мы отправим его на Землю, — сказал Макрей, обращаясь к Ролингсу и Марлоу. — Что думаешь об этом, доктор?

Они втроем сидели в дальнем кабинете здания Общепланетного представительства. Марлоу пришел сюда после того, как на электростанции его застало послание Макрея, и немедленно занялся делами. Он рассылал извещения во все лагеря Проекта и в другие отдаленные поселения, в том числе в саму Северную колонию, пытаясь собрать лодки. Потом, шатаясь, и с воспаленными от бессонницы глазами, он попробовал составить подходящий доклад, чтобы послать его на Землю. Однако Макрей, наконец, остановил его и настоял на том, что сперва необходимо немного отдохнуть.

— Паранойя? — спросил Ролингс.

— Ярко выраженный случай.

— Я тоже так думаю. Я замечал некоторые ее признаки, но заболевание не получило полного развития, пока воля больного не натолкнулась на противодействие. Его нужно госпитализировать в отдельную палату.

Доктор Ролингс посмотрел через плечо на закрытую дверь. За ней был Бичер.

Ролингс отвернулся:

— Что думаешь о Хоу, доктор?

— Слишком мало видел его, чтобы установить диагноз, — проворчал Макрей.

— Что ты собираешься с ним делать, Джим? — спросил он, повернувшись к Марлоу.

Тот нахмурился:

— Ничего. С теми обвинениями, которые мы можем выдвинуть против него, не стоит даже возиться. Просто отправим его назад.

Макрей кивнул:

— Так и надо. Виселицы он не достоин — слишком большая честь. Вышвырнем его отсюда.

— Меня в основном беспокоит вопрос, — продолжал Марлоу, — кем его можно заменить. Колледж должен начать работу еще до нашего отправления в Копайс. Почему бы не попробовать тебе, док? Временно, конечно.

Макрей удивился:

— Мне? Упаси Господь!

— Хорошо, но я же должен найти кого-то, кто взнуздает этих юнцов, при этом, естественно, не прибегая к смирительной рубашке. Они все любят тебя.

— Нет, еще и еще раз — нет!

— В колледже есть один молодой человек, — вмешался Ролингс, — которого профессор Стьюбен готовил на свое место, до того как Компания прислала Хоу. Ван дер Линден. Вполне приятный, разумный парень. Моему сыну он нравится.

Марлоу заинтересовался:

— Я видел его мельком. Он помог нам. Но, безусловно, не в моей власти назначить его.

Макрей фыркнул:

— Ты меня уморишь, Джеймс!

Марлоу допил кофе и поставил чашку:

— Очень может быть. Думаю вздремнуть пару часиков на одном из этих столов. Док, тебя не затруднит разбудить меня, если я кому-нибудь понадоблюсь?

— Конечно, — согласился Макрей, не собираясь, однако, тревожить его, пока он как следует не отдохнет. — Не беспокойся.

Джим и все остальные вернулись в колледж, где должны были остаться вплоть до того момента, когда наконец появится возможность отправиться на лодках в Копайс. Миссис Палмер со своей командой спешно готовила грандиозный завтрак для уставших ребят и мужчин. Джим тоже проголодался и совершенно выбился из сил, но был слишком возбужден, чтобы думать о сне, хотя уже занялась заря.

Он только что взял чашку кофе и дул на него, когда появился Смёзи.

— Слушай, насколько я понял, ты в самом деле убил того полицейского, который пальнул в меня.

— Нет, — возразил Джим. — Он только ранен и сейчас в лазарете. Я видел его.

Смёзи был встревожен.

— А, черт, — сказал он наконец. — Такое случается только раз в жизни. Вот твоя долговая расписка.

Джим изумленно уставился на него:

— Смитти, ты спятил.

— Возможно, но лучше возьми ее.

Джим порылся в глубинах собственной памяти и процитировал отца:

— Спасибо, не надо. Марлоу всегда оплачивают свои долги…

Смёзи посмотрел на него и сказал:

— Ну и черт с тобой, неблагодарный прохвост!

Он порвал расписку на мелкие клочки и торжественно удалился.

Джим с интересом посмотрел ему вслед: «По какому поводу он так растрогался?» Он решил навестить Фрэнка и рассказать ему об этом.

Он нашел его, но не успел еще открыть рот, когда над толпой раздался крик:

— Марлоу! Джим Марлоу!

— Капитан Марлоу находится в Общепланетном представительстве, — ответил кто-то.

— Не он, его сын, — откликнулся первый голос. — Джимми Марлоу! Поторопись. Тебя ждут у главного входа.

— Иду, — крикнул Джим. — Что там такое?

Он начал пробираться к двери. Фрэнк шел за ним следом. Вызвавший его человек дождался, пока он подойдет поближе, прежде чем ответить:

— Ты не поверишь — мне и самому не верится. Марсиане.

Джим и Фрэнк поспешили на улицу. У входа, их ждали более дюжины марсиан. Среди них были Гекко и Г.Куро, но не было К’бумча. Не обнаружил Джим и того, которого считал «главой» всего марсианского племени. Гекко заметил их и сказал на своем языке:

— Приветствую тебя, Джим Марлоу, приветствую тебя, Фрэнк Саттон, чья дружба с нами скреплена водой.

С одной из ластообразных ладоней Гекко раздался знакомый голос:

— Привет, Джим!

Виллис выполнил возложенную на него миссию, возможно, чуть-чуть поздновато, но весьма успешно.

Еще один низкий приятный голос что-то мягко пробормотал. Гекко выслушал и спросил:

— Где тот, который украл нашего малыша?

Джим, совсем неуверенный в своем знании местного языка, сказал только-

— А?

— Он хочет знать, где Хоу, — сообщил Фрэнк и ответил на беглом, весьма правильном марсианском.

Хоу по-прежнему сидел в своем кабинете, так как, несмотря на неоднократные предложения выйти, боялся встречи с Келли.

Гекко дал понять, что хочет войти в помещение. Удивленные, но готовые помочь, ребята повели его за собой. Чтобы войти в прихожую, Гекко пришлось сложиться в нечто, напоминающее вешалку для шляп, но он все-таки протиснулся, поскольку дверной проем был достаточно большим. В колледже его вторжение вызвало сенсацию, сравнимую разве что с появлением слона в церкви. Люди уступали ему дорогу.

Внешняя дверь административной части потребовала от Гекко еще больших усилий, но, ведомый Джимом и Фрэнком, он преодолел и ее. Он передал Виллиса Джиму, а затем тщательно ощупал своей ластой дверную ручку кабинета Хоу. Внезапно он дернул, и дверь открылась, причем сломался не только замок, но и петли. Он присел и полностью закрыл своим телом дверной проем.

Ребята посмотрели друг на друга; Виллис превратился в шар. Все услышали, как Хоу сказал:

— Что это значит? Кто…

Затем Гекко распрямился, насколько предназначенное для людей помещение позволяло ему это сделать, и направился к выходу. Мальчики замерли в нерешительности, наконец Фрэнк сказал:

— Пойдем посмотрим, что он с ним сделал.

Он шагнул к искореженной двери и заглянул внутрь.

— Я его не вижу. Послушай, Джим, — его здесь вообще нет.

Джим тоже не смог никого обнаружить.

Они поспешили вслед за Гекко и догнали его перед входной дверью. Никто не пытался остановить их. Твердо усвоенные принципы общения с марсианами сработали им на пользу. Гекко обернулся.

— Где другой, который хотел обидеть нашего малыша?

Фрэнк объяснил, что Бичер находится довольно далеко и что к нему никого не пускают.

— Вы покажете нам путь, — заявил Гекко и подхватил обоих. Кто-то из марсиан взял у него Фрэнка. Джим устроился на мягких широких ластах, продолжая держать на руках Виллиса, который выдвинул свои глаза, осмотрелся и сказал:

— Отличная прогулка, да? — Джим не был в этом уверен.

Марсиане передвигались по городу, делая добрых восемь миль в час. Они пересекли мост и подошли к Общепланетному представительству. Его входная дверь была выше и шире, чем в колледже, и вся компания зашла в офис. Потолок в фойе располагался достаточно высоко даже для самого рослого из марсиан. Оказавшись в помещении, Гекко отпустил Джима, а второй марсианин точно так же поступил с Фрэнком.

Возникшие здесь суета и удивление ничем не отличались от обстановки в колледже. Навстречу вышел Макрей и, спокойно оценив ситуацию, спросил:

— Это что за сборище?

— Они хотят поговорить с Бичером, — объяснил Фрэнк.

Макрей удивленно поднял брови и заговорил на чистом марсианском. Один из пришельцев ответил ему, они обменялись серией реплик.

— Хорошо, приведу его, — согласился Макрей, а затем повторил сказанное по-марсиански.

Он ушел в сторону кабинета и через несколько минут вернулся, толкая Бичера перед собой.

— Эти ребята хотят повидать тебя, — сказал Макрей и так пихнул Бичера, что тот свалился на пол.

— Этот? — спросил марсианский парламентер.

— Он самый.

Бичер посмотрел на них.

— Зачем я вам нужен? — сказал он по-английски.

Марсиане окружили его со всех сторон.

— Убирайтесь от меня!

Они медленно приближались, сужая круг. Бичер сделал попытку вырваться, огромная ласта преградила ему путь.

Они подошли еще ближе. Бичер метался из стороны в сторону, а затем исчез за сплошной ширмой гигантских ладоней.

— Пустите меня! — донесся его крик. — Я ничего не сделал. У вас нет прав, чтобы… — сначала перейдя в пронзительный вопль, его голос затем резко оборвался.

Круг расширился и распался. Внутри никого не было, не осталось даже пятна крови на полу.

Марсиане направились к двери. Гекко остановился:

— Ты хочешь пойти с нами, друг мой? — предложил он Джиму.

— Нет, — ответил Джим, — я должен остаться здесь, — он вспомнил, что надо перевести на марсианский.

— А малыш?

— Виллис останется со мной. Ведь правда, Виллис?

— Да, Джим.

— Скажи Гекко.

Виллис сказал. Гекко, огорченно попрощавшись с мальчиками и с Виллисом, вышел наружу.

Макрей и Ролингс дрожащим шепотом вели дискуссию на месте исчезновения Бичера, капитан Марлоу слушал их с сонным и смущенным видом.

— Пойдем отсюда, Джим, — сказал Фрэнк.

— Пошли.

Марсиане были еще недалеко. Гекко увидел, как они вышли, обратился к одному из своих, затем сказал:

— Где тот, который знает наш язык? Мы хотим поговорить с ним.

— Насколько я понял, им нужен док, — сказал Фрэнк.

— Ты думаешь, он имел в виду именно его?

— Думаю, да. Давай позовем его.

Они вернулись и вытащили дока из кучки возбужденных колонистов.

— Док, — сказал Фрэнк, — они хотят поговорить с вами — марсиане то есть.

— А? — сказал Макрей. — Почему со мной?

— Не знаю.

Доктор повернулся к Марлоу.

— Что скажешь, командир? Не хочешь поучаствовать?

Мистер Марлоу вытер лоб:

— Нет, мне слишком неудобно за мое незнание языка. Возьмись за это сам.

— Ладно.

Макрей взял свой костюм и маску, позволил ребятам помочь ему одеться и не стал возражать, когда они пошли рядом. Однако на улице они отстали и наблюдали за происходящим издалека.

Макрей подошел к стоящим на откосе марсианам и обратился к ним. Несколько голосов откликнулись низким рокотом. Вскоре он оказался посреди группы, и мальчики видели, как он спрашивал и отвечал, энергично жестикулируя. Обмен мнениями весьма затянулся.

Наконец Макрей с усталым видом опустил руки. Голоса марсиан загудели в последний раз, — очевидно, аборигены прощались, и вся группа быстрым уверенным шагом направилась к мосту, за которым находился их собственный город. Макрей побрел вверх по откосу.

В прихожей Джим спросил:

— О чем вы там говорили, док?

— А? Повремени с расспросами, сынок.

Вернувшись, Макрей взял Марлоу за руку и повел в освободившийся кабинет.

— Ты тоже, Ролингс. Остальные пусть займутся своими делами.

Мальчики, однако, двинулись следом, и Макрей разрешил им войти:

— Вы можете послушать, вы тоже по уши в этом деле. Проследи за дверью, Джим. Не давай никому ее открыть.

— Так что там случилось? — спросил отец Джима. — Почему ты такой мрачный?

— Они хотят, чтобы мы улетели.

— Улетели?

— Чтобы мы убрались с Марса и вернулись на Землю.

— Что? Почему они это предлагают?

— Это не предложение, это приказ, ультиматум. Они не позаботились даже о том, чтобы дать нам время дождаться кораблей с Земли. Они хотят, чтобы мы исчезли — все до одного: мужчины, женщины, дети. Они хотят, чтобы мы исчезли немедленно — и они не шутят!

XIV ВИЛЛИС

Спустя четыре дня, тяжело ступая, доктор Макрей вошел в тот же самый кабинет. Марлоу выглядел уставшим, но на этот раз Макрей имел еще более изможденный вид.

— Командир, попроси этих людей выйти отсюда.

Марлоу удалил всех и закрыл дверь:

— Ну?

— Ты получил мое сообщение?

— Да.

— Декларация Автономии уже написана? Люди ее одобрили?

— Да. Боюсь, мы слишком многое позаимствовали из Американской Декларации Независимости, но, так или иначе, она написана.

— Меня не слишком занимают вопросы стиля. Так что с ней?

— Она ратифицирована. И без особых проблем. Поступило несколько недоуменных вопросов из лагерей Проекта, но она была принята. Думаю, надо воздать должное Бичеру: идея независимости приобрела такую популярность благодаря ему.

— Не за что его благодарить. Он чуть не поубивал всех нас.

— Как так?

— Я объясню тебе как, — но сначала давай закончим разговор о Декларации. Я должен принять на себя некоторые обязательства. Она уже отправлена?

— Прошлой ночью радировали в Чикаго. Ждать ответа еще рано. Но позволь спросить, тебе удалось достичь успеха?

— Да, — Макрей устало протер глаза, — мы можем остаться. Это была тяжелая битва, Джеймс, но я победил. Они разрешили нам остаться.

Марлоу поднялся и достал электрический самописец:

— Хочешь наговорить все сюда, чтобы потом не повторять одно и то же?

Макрей отмахнулся:

— Нет. Любой официальный доклад должен быть тщательно отредактирован. Сначала я попробую рассказать все тебе.

Он задумался.

— Джимми, сколько времени прошло с момента первой высадки человека на Марс? Более пятидесяти земных лет, верно? Так вот за последние несколько часов я получил о марсианах больше сведений, чем было собрано за все эти годы. И все же я ничего о них не знаю. Мы постоянно думаем о них, как о людях, пытаемся измерить их собственной меркой. Но они не люди, они совсем на нас не похожи. Они, — добавил он, — совершали межпланетные перелеты миллионы лет назад… а потом перестали.

— Что? — сказал Марлоу.

— Это не имеет значения. Это не важно. Это — всего лишь одна из многих деталей, выяснившихся в беседе со стариком, с тем самым, с которым разговаривал Джим. Ему, между прочим, все привиделось — старик вообще не марсианин.

— Постой, кто же он тогда?

— По-видимому, он тоже абориген, но не из тех, кого ты и я привыкли считать марсианами. По крайней мере, он на них не похож, с моей точки зрения.

— А на кого он похож? Опиши его.

Макрей растерялся:

— Хм, не могу. Вероятно, как Джим, так и я видели именно то, что каждому из нас было нужно. Это несущественно. Довольно скоро Виллис должен будет вернуться к марсианам.

— Жаль, — сказал Марлоу. — Джим огорчится, но это не слишком высокая цена.

— Ты не понимаешь, ты совсем ничего не понимаешь. В Виллисе суть всего происходящего.

— Естественно, он в это замешан, — согласился Марлоу. — Но почему в нем суть?

Макрей потер виски:

— Объяснить очень сложно, и я не знаю, с чего начать. Виллис очень важен. Ты, Джеймс, вне сомнения, войдешь в историю как основатель этой страны, но, между нами, к Джиму должно относиться как к ее спасителю. Именно благодаря Джиму и Виллису — любви Виллиса к Джиму и стойкой привязанности Джима к нему — колонисты по сей день живы — вместо того, чтобы кормить червей. Предъявленный нам ультиматум убраться с этого шарика был уступкой, сделанной из-за Джима; сначала они собирались нас уничтожить.

У Марлоу отвисла челюсть:

— Это невозможно! Марсиане не стали бы делать ничего подобного!

— Стали бы, — сказал Макрей. — Они долго присматривались к нам. Намерение Бичера отправить Виллиса в зоопарк переполнило чашу их терпения, но отношение Джима к Виллису вынудило их пересмотреть уже принятое решение. Они нашли компромисс.

— Я не могу поверить, чтобы они на такое пошли, — возразил Марлоу, — и не понимаю, как бы они это сделали.

— Где Бичер? — холодно сказал Макрей.

— М-м-м… да.

— Не стоит рассуждать о том, что они могут и чего не могут. Мы ничего о них не знаем… совсем ничего.

— Не стану с тобой спорить. Но ты не мог бы хоть как-то объяснить эту тайну Виллиса и Джима? Что в них такого? В конце концов Виллис — всего лишь попрыгунчик.

— Не думаю, что это мне удастся, — признался Макрей, — но я, безусловно, могу изложить некоторые из своих соображений. Ты знаешь марсианское имя Виллиса? Ты понимаешь, что оно означает?

— Я даже не знал, что оно у него есть.

— Оно гласит: «В ком надежды мира соединяются». Тебе это что-нибудь говорит?

— Нет, откуда!

— Возможно, я неточно его перевел. Оно может означать «Воплощающий надежду», или просто «Надежда». Допускаю, что марсиане, подобно нам, ценят поэтичность выражения. Вот мое имя — Доналд — означает «Правящий миром». Мои родители, безусловно, дали маху. Или, может быть, марсиане любят наделять попрыгунчиков причудливыми именами. Когда-то я знал пекинеса по имени — хочешь верь, хочешь нет — «Великий Чемпион Маньчжурский принц Бельведера», — внезапно Макрей вздрогнул. — Знаешь, я вдруг вспомнил, что домашняя кличка пса была Виллис!

— Не может быть!

— Может, — доктор поскреб щетину на подбородке, размышляя о том, что в одну из ближайших недель не мешало бы побриться. — Но это не просто совпадение. Прежде всего я сам предложил Джиму имя «Виллис», и, возможно, я подразумевал того пса. Обаятельный лупоглазый чертенок, ну точно как Виллис, — наш Виллис. Из этого следует, что вовсе не обязательно каждое из имен «Виллис» должно что-то означать.

Он так долго сидел молча, что Марлоу сказал:

— Ты не слишком преуспел в раскрытии тайны. Так ты считаешь, что настоящее имя Виллиса что-то означает? — иначе ты не стал бы упоминать об этом.

Макрей резко выпрямился:

— Считаю. Несомненно считаю. Я думаю, что имя Виллиса имеет буквальное значение. Постой — только не горячись. Я не собираюсь сходить с ума. Что, по-твоему, представляет собой Виллис?

— По-моему? — переспросил Марлоу. — Я думаю, что он является представителем экзотической марсианской фауны, частично разумным и приспособившимся к типичному окружению.

— Звучит весомо, — ухмыльнулся доктор. — А я думаю, что он является еще не выросшим марсианином.

Казалось, Марлоу даже обиделся:

— В их строении нет ничего общего, они отличаются друг от друга, как мел от сыра.

— Справедливо. А что общего у гусеницы с бабочкой? Марлоу открыл рот и вновь закрыл его.

— Я тебя не виню, — продолжал Макрей, — мы никогда не считали, что подобные метаморфозы возможны у высших видов, что бы под «высшим видом» ни разумелось. Но я думаю, что с Виллисом все именно так и обстоит, и, очевидно, по этой самой причине он скоро должен будет вернуться к своим. Сейчас он в стадии личинки, однако находится непосредственно накануне перехода в стадию куколки (нечто вроде долгой спячки). Когда она закончится, он превратится в марсианина.

Марлоу закусил губу:

— В этом нет ничего безумного, но это ошеломляет.

— На Марсе всё ошеломляет. И если моя теория верна — чего, заметь, я не утверждаю, — тогда можно объяснить, почему Виллис является столь важным персонажем. Что?

— Ты хочешь, чтобы я усвоил слишком много информации за один раз, — сказал Марлоу устало.

— Следуй примеру Червонной Королевы. Я еще не закончил. Я думаю, что у марсиан есть еще одна стадия — стадия «старика», с которым я говорил; как мне кажется, самая загадочная из всех Джеймс, ты можешь представить себе людей, находящихся в тесных и повседневных отношениях с Небесами — со своими Небесами, — столь же тесных и привычных, как отношения, например, между Соединенными Штатами и Канадой?

— Док, сейчас я могу представить себе все, о чем ты мне говоришь.

— Мы говорим об «ином мире» марсиан — как ты это понимаешь?

— Никак. Разновидность транса, подобного тому, в который впадают индусы.

— Я спрашиваю тебя, потому что разговаривал, как они мне сказали потом, с кем-то из «иного мира» — я имею в виду «старика». Я полагаю, Джеймс, что вел переговоры о новых условиях колонизации с привидением.

— Сиди спокойно, — продолжал Макрей, — я объясню тебе, почему я так думаю. Поначалу у меня ничего не получалось и я решил сменить тему. Кстати, мы говорили по-английски: он считал всю информацию с мозга Джима. Он знал каждое слово из тех, что ты можешь услышать от Джима, и ни одного из тех, которые Джим, очевидно, не знает. Я попросил его предположить, чисто теоретически, что нам позволено остаться — в таком случае, разрешат ли марсиане воспользоваться их подземной транспортной системой, чтобы добраться до Копайса? Я ездил по одной из этих дорог на переговоры. Очень толково — ускорение направлено постоянно вниз, как будто комната закреплена на универсальном шарнире. Старику было трудно понять меня. Потом он показал марсианский глобус — очень похожий на земной, только без каналов. Гекко был со мной, так же, как до этого — с Джимом. У них со стариком возникла дискуссия, суть которой сводилась к вопросу: какой сейчас год? После чего глобус начал на моих глазах понемногу изменяться. Я увидел, как по всей поверхности Марса расползлись каналы, я видел, как их сооружали, Джеймс. А теперь ответь, — сказал он в заключение, — что это за существо, которое никак не может вспомнить, в каком тысячелетии оно находится? Ты не станешь возражать, если я назову его привидением?

— Я вообще не стану возражать, — заверил его Марлоу. — Возможно, мы все — привидения.

— Я предложил тебе одно объяснение, Джеймс, вот другое: попрыгунчики, марсиане и «старики» — совершенно разные расы. Попрыгунчики — это граждане третьего разряда, марсиане — второго, а действительных хозяев мы никогда не видим, так как они живут под землей. Им безразлично, что мы делаем на поверхности, до тех пор, пока мы подобающе себя ведем. Мы можем гулять в парке и даже ходить по траве, но мы не должны пугать птиц. Или «старик» был просто галлюцинацией, которую вызвал у меня Гекко; может быть, есть только попрыгунчики и марсиане. Решай сам.

— Не могу, — сказал Марлоу. — Я удовлетворен тем, что ты сумел достичь соглашения, которое позволяет нам остаться на Марсе. Думаю, пройдут годы, прежде чем мы поймем марсиан.

— Ты слишком оптимистичен, Джеймс. Через пятьсот лет после Колумба белый человек продолжает изучать американского индейца, пытаясь понять, чем он живет, — а ведь индеец и европеец оба — люди и похожи как две капли воды. А это — марсиане. Мы никогда их не поймем, даже сами способы мыслить у нас различны.

Макрей встал:

— Хочу помыться и поспать… после того, как повидаю Джима.

— Подожди. Как ты думаешь, док, у нас будут серьезные трудности с Декларацией автономии? Они примут ее?

— Должны принять. Отношения с марсианами еще в восемь раз сложнее, чем мы считали раньше. Управлять с другой планеты непрактично. Представь себе, что проблему, подобную нашей, будут решать голосованием на Земле члены Совета, которые даже не видели марсиан.

— Я не об этом. Сколь серьезную оппозицию мы встретим?

Макрей вновь почесал подбородок:

— И прежде людям приходилось бороться за свои права, Джеймс. Не знаю. Это наша задача — убедить их там, на Земле, что автономия необходима. При существующих сегодня проблемах питания и перенаселения они сделают все необходимое — как только поймут, против чего мы выступаем, — чтобы сохранить мир с марсианами и продолжить переселение. Они не захотят, чтобы что-то задержало реализацию Проекта.

— Надеюсь, ты прав.

— Со временем я обязательно окажусь прав. И не надо забывать о наших марсианах. Ладно, мне пора идти сообщить обо всем, Джиму.

— Он расстроится, — сказал Марлоу-старший.

— Переживет как-нибудь. Может, он найдет другого попрыгунчика, обучит его английскому и тоже назовет Виллисом. А потом он вырастет и перестанет возиться с попрыгунчиками. Это не так уж важно, — он задумался и добавил: — Но что будет с Виллисом? Я хотел бы это знать.