– Все, Рой! – сказал Панов, встряхивая друга. – Очнись. И довольно плакать. Ты же видишь, я живой.
Однако прошло немало времени, пока у Роя перестали трястись ноги и руки и восстановилось умение говорить.
– Так вот оно, твое новое изобретение! – сказал он, когда они вышли наружу.
– Да, Рой. Изображение становится реальностью, а зритель превращается в одно из действующих лиц. Скажи мне, пожалуйста, мы спасли Павла от саргонов?
– А разве ты не видел, как мы его спасали?
– На моем стереотеатре каждый может смотреть свой особый спектакль. Для себя я выбрал другую программу. Она немного связана с занимающей меня теперь проблемой воспоминаний, правда уже не моих личных, а, так сказать, общечеловеческих… В моей стереокартине мы с тобой перенеслись в прошлое, в далекий двадцатый век, прогуливались по Москве… И где-то на окраине увидели горящий деревянный дом, откуда доносился плач девочки.
– Ну, и…
– Конечно! Я вскочил первый, за мной в пылающее здание вбежал ты. Лопались стекла, мы перепрыгивали через горящую мебель…
– Ты мне скажи, что с девочкой?
– Ее вынес ты. Она даже не обгорела, только очень перепугалась.
– А ты, Шурка?
– Я погиб в огне, – грустно сказал Панов. – Все это очень странно, но как-то всегда получается так, что во всех моих стереокартинах сам я всегда погибаю.