Рождение Темного Меча

Граница цивилизованных краев и части Тимхаллана, известной под названием Внешних земель, проходит по крупной реке, протекающей на севере Мерилона. Река называется Фамираш, или Слезы Каталиста; течет она от Купели, высокой горы, господствующей над окрестностями Мерилона. На этой горе каталисты создали центр своего ордена. Таким образом, название реки служит постоянным напоминанием о тяготах и печалях каталистов, трудящихся на благо рода людского.

Воды Фамираш священны. Ее исток — весело журчащий родник — почитается священным местом; он находится под охраной и опекой друидов. Вода, взятая из родника, обладает целебными свойствами, и ею пользуются целители всего мира. Однако же, после того как река сбегает с горы, прыгая и резвясь, словно дитя, в Фамираш вливаются другие реки и ручейки и тем самым разбавляют и ослабляют ее невинность и чистоту. По мере приближения к Мерилону Фамираш делается все шире и полноводнее.

На подходах к Мерилону Фамираш, достигнув полной зрелости, становится степенной и цивилизованной. За годы, прошедшие со времен Железных войн, Прон-альбан, волшебники, специализирующиеся в искусстве придания формы камню и земле, полностью овладели рекой и укротили ее, разбили на множество рукавов и пустили их виться среди холмов, падать со склонов декоративными водопадами и собираться в причудливые озерца. Благодаря их магическому искусству река поднялась на мраморные платформы, и теперь ее воды журчат в фонтанах и взлетают к небу радужными гейзерами. Подогретая при помощи магии речная вода с притворной скромностью струится в пропитанных ароматами благовоний ванных комнатах или храбро заявляет о себе трудясь на кухнях. И под конец, когда ее допускают в мерилонскую Священную рощу, где стоит гробница великого волшебника, первым обустроившего эту землю, Фамираш поит прекрасные тропические растения и развлекается, участвуя в творениях Иллюзионистов. В Мерилоне река Фамираш приобретает столько обличий, что многие горожане вообще забывают, что это река.

Неудивительно, что, вырвавшись из всех этих ловушек цивилизации и покинув пределы Мерилона, река бурлит и бушует. Но постепенно Фамираш успокаивается и, петляя среди полей и небольших крестьянских поселков, напоминает полевого каталиста, медленно бредущего среди деревьев.

Так она течет среди пахотных угодий: мирно и трудолюбиво, постепенно оставляя цивилизованные края позади. А затем, скрывшись от глаз людских, Фамираш описывает последний изгиб, крутой, как спина дракона, и с бешеным, ликующим ревом устремляется во Внешние земли.

Получив долгожданную свободу, река превращается в бурный, белый от пены поток, что скачет через камни и несется через узкие ущелья. Река гневается, и гнев ее усиливается, пока она течет через мрачные края, где таятся жестокие, воинственные создания. Существа, сотворенные посредством магии и брошенные за ненадобностью. Существа, оторванные от родных домов, заброшенные в неведомую землю и покинутые на произвол судьбы. Существа, обитающие здесь потому, что их темная внутренняя природа не позволяет им жить на свету.

Странные картины видит река, несущаяся своим путем. Тролли моют в ее водах кости своих жертв, чтоб носить их потом как украшения или увешивать ими стены своих пещер. Великаны — огромные, ростом в добрых двадцать футов, мужчины и женщины с силой скал и умом ребенка — сидят на берегу и зачарованно смотрят в реку. Драконы греются на прибрежных скалах, поглядывая одним глазом, не пробирается ли кто-нибудь в их потаенные пещеры. Единороги пьют из заводей, свирепые кентавры ловят рыбу в протоках, компании фей пляшут над водой. Но самая, пожалуй, странная из всех картин открывается в самом темном краю, через который протекает река, в сердце Внешних земель. Там расположено селение Техников.

В этом месте Фамираш делается глубокой и широкой, темной и неспешной. И здесь реку поджидает грубая встряска. Она течет прямиком в лапы чародеев Девятого Таинства; они сковывают поток и заставляют работать на себя.

Техники — община Колеса, как они сами себя называют — уже много лет мирно живут под защитой Внешних земель. Их община, насчитывающая несколько сотен человек, существует уже давно. Основателями ее были те, кто сбежал от погромов, последовавших за Железными войнами.

«Они дают Жизнь тому, что мертво!» — вот обвинение, которое выдвигали против них каталисты. «Их Темное искусство не даст нам жить в этом мире, уничтожит нас, как едва не уничтожило прежде, в древнем нашем доме. Гляньте только, что уже произошло! Сколько народу умерло из-за них и сколько еще умрет, если мы не очистим наши земли от этой чумы!»

Сотни адептов Девятого Таинства были отправлены за Грань в ходе событий, получивших название Изгнания. Их книги и бумаги, если верить каталистам, были полностью уничтожены — но на самом деле втайне каталисты многое сохранили под девизом: «Чтобы сражаться с врагом, его нужно знать». Чудовищное оружие и военные машины чародеев постепенно переместились в жуткие легенды; истории о машинах, поднимающих воду рек, и повозках, ползающих по земле на круглых ногах, смешались со сказками про фей, и над ними равно потешались дети.

Немногие Техники, сумевшие скрыться от преследования, бежали во Внешние земли, где им пришлось вести непрестанную, ожесточенную борьбу за выживание. В их ряды вливались те, кто, по выражению епископа Ванье, был обижен на этот мир. Представители низших сословий, восставшие против своей участи, выходцы из всех сословий, которых алчность привела к преступлению, мужчины и женщины, которых извращенная страсть ввергла в грех. Сюда же в последние годы стали пробираться Мертвые — дети, не прошедшие Испытания. Здесь принимали всех, потому что в отчаянном сражении с дикими, опасными землями и их не менее дикими и опасными обитателями каждая пара рук была на счету.

В конце концов, века спустя, Техникам удалось создать в глуши убежище, где они могли жить хотя бы в относительной безопасности. Они хотели лишь одного — чтобы их оставили в покое; они вовсе не страдали честолюбием и не имели ни малейшего желания навязывать свой образ жизни остальным. Они просто хотели жить, как им нравится: возиться с механизмами и строить водяные колеса и мукомольные мельницы. Несмотря на то что поселок их был пристанищем изгоев, у чародеев Девятого Таинства были свои законы и соблюдались они неукоснительно. Так им удалось избежать кровосмешения и вырождения. Так им удалось выжить, хоть они и были отрезаны от остального Тимхаллана на долгие-долгие годы. И постепенно мир забыл о них.

И казалось бы, позабыв о них, мир мог бы и оставить их в покое. Но, как это часто случалось с людьми, стремящимися к знаниям, община совершила открытие, которое могло бы принести много пользы — а его вместо этого обратили во зло.

Они вновь открыли древнее, утраченное искусство ковки железа.

Кто знает, какой злосчастный случай привел к ним тех недобрых людей? Возможно, то был грубый нож, оставленный в теле кентавра. Или копье в руках какого-нибудь несчастного, жалкого великана, открывшего, прежде чем умереть под пытками, кто ему сделал эту вещь. Теперь это уже не имеет значения. Бандиты нашли общину — простодушных, мирных людей, давным-давно изолированных от мира. Поработить их было нетрудно — особенно если учесть, что вожаком бандитов был могущественный колдун, бывший Дуук-тсарит.

Так и вышло, что последние пять лет Техниками правила группа, забиравшая у них железо — вещество, не обладающее Жизнью, но вдруг обретшее собственную, смертоносную жизнь.

ГЛАВА ПЕРВАЯ
РЕНЕГАТ

Так Сарьон отправился в свое путешествие. Сборы были краткими: все заняло меньше времени, чем потребовалось бы на рассказ об этом. К тому времени, как Сарьон готов был покинуть Купель, он больше не испытывал ни страха, ни горечи, ни гнева. Он смирился. Он принял свою судьбу. В конце концов, он ведь избежал наказания тогда, семнадцать лет назад... Сарьон покинул Купель под покровом ночи; его отослали Исполняющие, чернорясые Дуук-тсарит.

Единственным, кто заметил исчезновение Сарьона, стал дьякон Далчейз. Он попытался расспрашивать мастеров и братию, но те в ответ лишь пожимали плечами да озадаченно смотрели на него. В конце концов Далчейз, пользуясь защитой благоволящего к нему герцога, обратился к самому епископу.

— Кстати, ваше святейшество, — небрежно поинтересовался Далчейз, остановившись перед епископом, когда тот прогуливался по саду на склоне горы. — Я скучаю по брату Сарьону. Мы с ним обсуждали одну математическую гипотезу, касающуюся возможности добыть для императрицы луну. В последний раз, когда мы с ним виделись, он сказал, что его вызывают в ваши покои. Мне хотелось бы знать...

— Отец Сарьон? — холодно перебил его епископ, взглянув на нескольких стоявших рядом каталистов, членов его свиты. — Отец Сарьон... Ах да, припоминаю. Мы с ним обсуждали одну математическую теорию о придании формы камню. Мне показалось, что он устал. Перетрудился. Вы со мной не согласны, дьякон? — поинтересовался Ванье, демонстративно подчеркнув ранг собеседника. — Я посоветовал ему... взять отпуск.

— И я уверен, что он принял ваш совет близко к сердцу, ваше святейшество, — нахмурившись, отозвался вечный дьякон.

— Я искренне на это надеюсь, брат, — сухо заметил епископ и отвернулся.

Далчейз вздохнул и пошел к себе в келью, чтобы исполнить ритуал Встречи ночи. Ему представился его несчастный друг, бродящий среди грядок с фасолью и огурцами.

В своих предположениях Далчейз оказался недалек от истины. Епископ решил, что нужно создать Сарьону репутацию каталиста-ренегата, — так, чтобы, когда он отправится во Внешние земли, его истории поверили бы. Ванье также посоветовал Сарьону разузнать про Джорама все, что только можно, все сведения, которые могут пригодиться в дальнейшем. И что же, спрашивается, лучше соответствовало двум этим целям, как не жизнь среди полевых магов деревни Уолрен?

Сарьон принял назначение спокойно и невозмутимо, как осужденный принимает свою судьбу. Он хорошенько подумал и решил, что вся эта история с Джорамом — какой-то обман. Никакого другого разумного объяснения не было. Сарьон просто не понимал, с чего вдруг епископ вознамерился устроить такую кутерьму лишь ради того, чтобы выследить Мертвого юношу, пусть даже этот юноша и был убийцей.

Сарьон просто перестал быть полезен для ордена, и Ванье избрал этот способ, дабы отделаться от него, быстро и бесшумно. В этом не было ничего необычного. Каталисты исчезали и прежде. Епископ даже взял на себя труд заручиться свидетельством этого несчастного отца Толбана, который потом сможет подтвердить, что Сарьон умер как герой, за правое дело. Тогда дух матери Сарьона наконец-то успокоится и не станет тревожить епископа по ночам — с тех пор, как исчезли Некроманты, способные совладать с духами мертвых, такое иногда случалось.

Сарьон и отец Толбан прибыли в Уолрен через считанные секунды после того, как покинули Купель; они прошли через Коридоры, позволявшие за несколько шагов преодолевать расстояния в сотни миль.

Хотя когда они прибыли, было еще довольно рано, здешние полевые маги уже улеглись спать — во всяком случае, так заверил спутника отец Толбан. Ему явно было не по себе в присутствии Сарьона. Полевой каталист отвел гостя в пустую хижину рядом с его собственной, бормоча, что он, наверное, хочет отдохнуть.

— Здесь жил старый надсмотрщик, — уныло сообщил отец Толбан, открывая дверь дерева, оставленного после расчистки леса и превращенного в жилище, точно такое же, как и прочие хижины в округе. Ну, разве что чуть побольше. И еще казалось, будто оно вот-вот рухнет.

Сарьон покорно заглянул внутрь. Хижина вполне соответствовала его невзгодам.

— Тот самый, которого убили? — спокойно поинтересовался он. Толбан кивнул.

— Надеюсь, вы не станете возражать, — пробормотал он, поеживаясь. Весенний воздух холодил кожу. — Но... но это все, что на данный момент свободно. «Да какая разница?» — устало подумал Сарьон.

— Нет-нет, она вполне подойдет.

— Тогда я прослежу, чтобы вас с утра покормили. Не желаете ли позавтракать вместе со мной? — нерешительно спросил отец Толбан. — Тут есть одна женщина, которая уже слишком стара для работы на полях, и она зарабатывает на жизнь всякой домашней работой.

Сарьон уже готов был сказать, что не голоден и вряд ли к утру проголодается, но вдруг обратил внимание на встревоженное, исхудалое лицо Толбана. Он вспомнил про сумку, которую ему кто-то сунул в руки перед уходом из Купели, и вручил ее полевому каталисту.

— Конечно, брат. Я охотно разделю ваши трапезы. Но при условии, что вы позволите мне внести свою долю.

— Но, дьякон... это... это слишком много, — пролепетал Толбан, с самого отбытия из Купели поглядывавший на объемистую сумку голодными глазами. От сумки вкусно пахло сыром и беконом.

Сарьон улыбнулся, но улыбка получилась кривой.

— Мы прекрасно можем съесть это все хоть сейчас. Боюсь, там, куда я отправлюсь, мне это не понадобится. Не так ли, брат?

Отец Толбан вспыхнул, пробормотал что-то невнятное и, пятясь, выскочил за дверь, а Сарьон остался и принялся осматривать хижину. Когда-то это жилище, должно быть, считалось неплохим, уныло подумал он. Деревянные стены были отполированы, а ветви, образующие крышу, носили следы аккуратной починки. Но бывший владелец дома уж год как был мертв, и без присмотра хижина начала ветшать. Очевидно, после убийства надсмотрщика сюда никто не заглядывал, если судить по одежде и личным вещам, до сих пор лежащим на видных местах. Сарьон собрал их и сунул в очаг.

У стены стояла кровать, сделанная из сука дерева. У очага теснились грубо оформленный стол и несколько стульев. Ветви образовывали несколько полок на стенах бывшего древесного ствола. Вот и вся мебель. Сарьон вспомнил свою удобную келью в Купели, с ее мягкими матрасами, камином и толстыми каменными стенами, потом взглянул на кровать, где раньше спал покойный, и содрогнулся. Затем он завернулся в рясу, улегся на пол и дал волю отчаянию.

На следующее утро, после скромного завтрака у Толбана, Сарьона представили непрерывно кудахчущей Марм Хадспет, которая сочла его чудом, ниспосланным самим Олмином. Затем каталист отправился на встречу с остальными жителями, дабы приступить к исполнению своих обязанностей.

Согласно придуманной для Сарьона легенде его отправили на поля за незначительное нарушение орденского устава, и ему полагалось изображать эдакого бунтаря. Но Сарьон никогда толком не умел лгать.

— Не знаю, смогу ли я это изобразить, — пожаловался он отцу Толбану, когда они брели по грязи к полевым магам, выстроившимся шеренгой и терпеливо ожидающим утренней порции Жизни.

— Что именно — будто вы сердитесь на церковь за то, что вас прислали сюда? О, это вы прекрасно изобразите, — уныло пробормотал отец Толбан. Весенний ветер развевал полы рясы и добирался до тощего, иссушенного тела. — Все у вас получится.

Вскоре Сарьон обнаружил, что отец Толбан был прав. Он не провел в Уолрене и дня, но ощущение собственных невзгод уже сильно поблекло, сменившись гневом. Нельзя же заставлять людей жить в таких условиях!

Его хижина казалась Сарьону маленькой и тесной, но вскоре он обнаружил, что точно в таких же лачугах ютятся целые семьи. Пища была простой, грубой и скудной — после суровой зимы запасов осталось мало. В отличие от счастливых обитателей городов, где погода находилась под контролем, полевые маги всецело зависели от капризов погоды. В Мерилоне, окруженном магическим куполом, дождь шел лишь тогда, когда императрице надоедал яркий солнечный свет, а снег выпадал лишь затем, чтобы можно было полюбоваться, как он мерцает в лунном свете на крышах хрустальных дворцов. Здесь же, на границе, случались ужасные бури — Сарьон сроду не видал ничего подобного.

— Тамошние дворяне, — отец Толбан взглянул в сторону далекого Мерилона, — боятся крестьян. И недаром.

Полевого каталиста передернуло.

— Я помню, как они себя вели в тот день, когда проклятый мальчишка убил надсмотрщика. Я уж думал, что они и меня убьют!

Сарьон тоже дрожал — правда, от холода. Здесь упорно дул ветер с гор, и с ним весна скорее походила на зиму. Отец Толбан открыл канал для Марм Хадспет и дал ей достаточно энергии, чтобы окружить двух каталистов уютным шаром тепла; Сарьону почудилось, будто он сидит в огненном пузыре. Но это не помогло. Похоже, холод плевать хотел на магию. Он обитал в этой хижине дольше, чем смертные. Он сочился сквозь пол и стены и пробирал Сарьона до самых костей. Сарьону начало казаться, что он никогда больше не согреется, и иногда он с горечью думал, что епископ Ванье мог бы, по крайней мере, сообщить ему, что намерен его помучить перед приведением приговора в исполнение.

— Но если император боится мятежа, почему он не заботится о том, чтобы люди жили лучше? — раздраженно поинтересовался Сарьон, пытаясь обернуть ноги подолом белой рясы. — Если дать им хорошие дома, достаточно еды...

— Достаточно еды?! — Толбан потрясенно уставился на собрата. — Брат Сарьон, начнем с того, что эти люди — могущественные маги. Я слыхал даже, будто они сильнее, чем Альбанара, высокородные волшебники. Как мы сможем держать их под контролем, если они станут сильнее? Сейчас они зависят от нас, потому что мы обеспечиваем их Жизнью. Они должны тратить все свои силы на борьбу за выживание. Если же они когда-нибудь отыщут способ накапливать энергию...

Полевой каталист покачал головой, а затем, пугливо оглядевшись по сторонам, придвинулся поближе к Сарьону.

— Но есть и еще одна причина, — прошептал он. — У них никогда не рождаются Мертвые дети!

Прошел месяц, за ним — другой. Постепенно становилось теплее. Сарьон освоил работу полевого катализа. Он вставал с рассветом, постоянно ощущая себя невыспавшимся, утомленно бормотал слова ритуала, делил с отцом Толбаном скудный завтрак и брел на поле, где его уже ожидали маги. Сарьону пришлось немало попрактиковаться в расчетах, затверженных еще в детстве. Он научился отмерять Жизнь по каплям, потому что ему ни в коем случае не полагалось давать полевым магам хоть сколько-то сверх необходимого. Он брел вслед за ними по грядкам, безразличный ко всему. Казалось, будто ничто не в силах прорваться сквозь броню его несчастья. Даже зрелище ростков, пробивающихся из земли подобно солнечным лучам, льющимся сквозь прорехи в туче, вызывало у него лишь минутное оживление, а затем Сарьон вновь погружался во тьму.

Однако же каталист не забыл истинной причины своего пребывания здесь. По вечерам он болтал с местными жителями — по большей части от скуки и для того, чтобы отвлечься от мыслей о собственном жалком положении, — и ему нетрудно было наводить разговор на Джорама. На самом деле почти ни о чем другом крестьяне и не говорили, поскольку смерть Анджи и убийство надсмотрщика были самыми яркими событиями в их жизни. Они снова и снова с удовольствием пересказывали эту историю в те краткие вечерние часы, когда им позволено было пообщаться.

— Этот Джорам, он был какой-то шальной, — сказал отец сбежавшего Мосии. — Он вырос у меня на глазах. Я прожил бок о бок с ним шестнадцать лет, но по пальцам могу сосчитать все разы, когда он со мной разговаривал.

— Как же так получилось, что он все это время жил среди вас, а вы даже не заметили, что он Мертвый? — поинтересовался Сарьон.

Полевые маги лишь пожали плечами.

— Если он и был Мертвым, — сказала какая-то женщина, презрительно взглянув на отца Толбана, — он все-таки работал, как и все остальные. Единственное, чего он не мог, так это ходить по воздуху. Ну так этого и вы не можете, каталист, — фыркнув, произнесла она. Окружающие рассмеялись.

— В детстве он был очень красивый, — заметил кто-то.

— Да он и когда подрос, был ничего, — отозвался другой.

Сарьон заметил, как какая-то девушка ревностно закивала, подтверждая это мнение, — и вспыхнула, поймав взгляд каталиста.

— Ну или был бы очень даже ничего, если бы улыбался, — добавила другая женщина. — Но он никогда не улыбался и не смеялся.

— И не плакал, — сказал отец Мосии. — Даже когда был совсем маленький. Я однажды видел, как он здорово расшибся, — Джорам вечно на что-нибудь натыкался или спотыкался. В общем, он так расшиб себе голову, что кровь текла ручьем. Похоже было, будто он от удара перестал соображать. От такого даже взрослый бы расплакался, и тут нечего было бы стыдиться. У мальчишки тоже слезы навернулись на глаза. Ради Олмина, ему же было лет восемь! Но он только скрипнул зубами и вытер глаза. Я кинулся было ему помочь и сказал, что пусть уж он лучше плачет и что я бы точно плакал, если бы так расшибся. Но он так на меня глянул, что не знаю, как это я не превратился в камень.

— Это все его мать. Это она сделала его таким, — заявила пожилая женщина и презрительно фыркнула. — Она была помешанная, просто помешанная. Все носила это свое модное платье, а оно уже в клочья разлезалось. Забила мальчишке голову всякими историями о Мерилоне и о том, что он лучше всех прочих.

— У него были красивые волосы, — робко произнесла девушка. — И я... я раз видела, как он улыбнулся… кажется. Мы тогда вместе работали в лесу, и я нашла дикую розу. Он тогда постоянно казался таким несчастным, что я... отдала эту розу ему. — Девушка потупилась и покраснела. — Мне было его жалко.

— И что же он сделал? — фыркнув, поинтересовалась женщина. — Укусил тебя за руку?

Окружающие рассмеялись, кто тихо, кто погромче. Девушка вспыхнула и замолчала.

— И что же он сделал? — мягко спросил ее Сарьон.

Девушка взглянула на каталиста и улыбнулась.

— Он не взял ее. Он как будто испугался ее. Но он улыбнулся мне... то есть мне так кажется, что улыбнулся. Скорее глазами, чем губами...

— Глупая девчонка! — прикрикнула на девушку мать. — Марш домой, заниматься хозяйством.

— Но вообще-то это правда, — сказал другой полевой маг. — Я никогда ни у кого не видел таких черных, таких густых волос. Хотя, на мой взгляд, это не красота, а сущее проклятие.

— Это и было проклятие, — пробормотала Марм Хадспет, взглянув на заброшенную, полуразвалившуюся хижину, некогда служившую Джораму домом. В глазах ее горел нетерпеливый блеск. — Мать была проклята, и проклятие перешло на сына. Она его сожрала, вытянула из него душу. Она запускала в него когти и пила кровь.

Отец Мосии ехидно хмыкнул и тут же заработал гневный взгляд от Марм.

— И не над чем тут смеяться, Якобиас! — пронзительно взвизгнула она. — Твой собственный сын отправился следом за ним! Мертвый? Да, Джорам Мертвый, и лично я считаю, что это Анджа забрала у него Жизнь. Всю вытянула и использовала для себя! Вы же сами видели те белые шрамы у него на груди...

Сарьон хотел было спросить: «А что за шрамы?» — но тут Якобиас, выказав несколько чрезмерную для отработавшего целый день полевого мага силу, в гневе растворился в воздухе. Остальные маги, покачивая головами, побрели по своим хижинам, укладываться спать, чтобы еще до рассвета снова выйти в поле.

Возвращаясь в свое скромное жилище, Сарьон обдумывал все услышанное, и постепенно у него складывался образ этого юноши. Плод проклятого, нечестивого союза, воспитанный безумной матерью молодой человек и сам, возможно, был наполовину безумен. Учесть вдобавок, что он Мертв (а отец Толбан высказывался по этому поводу категорично и недвусмысленно), и можно не удивляться, что он кого-то убил. Скорее удивительно, что он не натворил ничего подобного раньше.

И это тот самый юноша, которого ему, Сарьону, надлежит разыскать во Внешних землях?

Горечь, переполнявшая душу каталиста, все росла. Уж лучше что угодно — даже Превращение в Камень, — чем такая пытка!

Жизнь Сарьона была воистину печальна. Он привык проводить дни в научных изысканиях, в покойном, уютном одиночестве библиотек или в собственной теплой, безопасной келье. Теперь же он обнаружил, что жизнь полевого каталиста состоит из непрекращающейся усталости, ломоты во всем теле, промокших и натертых ног и одуряющей монотонной работы. День за днем они с отцом Толбаном проводили в полях, даруя Жизнь магам и бродя среди пшеницы, или кукурузы, или свеклы, или что там на этом поле росло. Сарьон в этом не разбирался. Для него все растения были одинаковы.

По ночам он лежал на жестком тюфяке, и у него болел каждый мускул, каждая косточка. Невзирая на сильнейшую усталость, Сарьон не мог уснуть. За стенами жалкой хижины завывал ветер и проникал внутрь сквозь щели, которые не могла заделать никакая магия. А сквозь вой ветра Сарьону слышались другие звуки — производимые живыми существами, — и это было страшнее всего. Это были голоса тварей из Внешних земель, которые, как поговаривали, иногда пробирались в деревню в надежде украсть что-нибудь съестное. И эти вой и ворчание заставляли Сарьона понять, что, как бы ни была плоха здешняя жизнь, она все же неизмеримо лучше того, что ждало его впереди — жизни во Внешних землях. Всякий раз, как Сарьон об этом думал, у него все внутри сжималось и он начинал дрожать. Единственным его утешением — хотя и слабым — была мысль о том, что он вряд ли долго там протянет.

Прошло четыре месяца — время, выделенное Сарьону на вживание в роль каталиста-отступника. Правда, он не знал, удалось ли ему хоть кого-то ввести в заблуждение. Ему полагалось изображать угрюмого, вспыльчивого бунтаря; Сарьон же по большей части производил впечатление еле живого доходяги. Впрочем, здешние маги были так измотаны тяжким однообразным трудом, что вряд ли обращали на него особое внимание.

Назначенный заранее день его ухода приближался, но из Купели не поступало никаких известий, и Сарьон начал тихо надеяться, что епископ Ванье позабыл о нем. Ведь явно же какой-то Мертвый парень не мог иметь особого значения.

Сарьон решил, что просто будет оставаться в деревне, пока не услышит чего-нибудь определенного. Отец Толбан явно считал Сарьона своим начальством и выполнял все его распоряжения.

Но затем все изменилось.

За несколько дней до предполагаемой даты ухода, когда Сарьон сидел у себя в хижине, он вдруг увидел открывающийся прямо перед ним Коридор. И еще до того, как в Коридоре возникла массивная фигура, понял, кто к нему пожаловал. У Сарьона упало сердце.

— Дьякон Сарьон, — промолвил гость, выходя из Коридора.

— Епископ Ванье, — с низким поклоном откликнулся Сарьон.

Сарьон заметил, с каким выражением Ванье оглядел его убогое жилище. Но епископ ограничился поднятием брови и вновь сосредоточил внимание на священнике.

— Вам вскоре пора будет отправляться в путь.

— Да, ваше святейшество, — отозвался Сарьон.

— Я не жду от вас скорых известий, — продолжал епископ, не отходя от Коридора — черного провала, ведущего в пустоту, — Ваше положение среди... э-э... чародеев будет достаточно щекотливым, и вам трудно будет выйти на связь...

«Особенно если я умру», — с горечью подумал Сарьон, но не стал произносить этого вслух.

— Однако же, — продолжал Ванье, — существует способ, позволяющий общаться даже через значительные расстояния. Я не стану вдаваться в подробности, но если вдруг вы услышите меня — не пугайтесь; я пойду на это, только если сочту совершенно необходимым. А вы тем временем попытайтесь как-нибудь передать сообщение через Толбана, если придете к выводу, что сумеете вернуть Джорама сюда.

Сарьон пораженно уставился на епископа. Опять этот юноша! Все тяготы и раздражение, накопившееся за последние месяцы, наконец-то обрели выход. Священник медленно, преодолевая ломоту в костях, поднялся и с вызовом взглянул в лицо епископу.

— Ваше святейшество, — произнес Сарьон с почтением, но в голосе его прозвучала резкость, порожденная страхом и отчаянием, — вы посылаете меня на гибель. Ну так по крайней мере позвольте мне умереть с достоинством, насколько я на это способен. Вы же знаете, что я вряд ли протяну хотя бы ночь во Внешних землях. Притворяться, будто мне надлежит охотиться за этим Джорамом, — хорошее объяснение для нижестоящих... но давайте мы хотя бы между собою поговорим начистоту...

Епископ вспыхнул и сдвинул брови. Он поджал губы, с силой выдохнул через нос и взревел:

— Вы что, за дурака меня считаете, отец Сарьон?

— Ваше святейшество! — Сарьон побледнел и задохнулся. Он никогда не видел епископа таким разгневанным. И это было куда страшнее — во всяком случае, прямо сейчас, — чем неведомые ужасы Внешних земель. — Мне и в голову...

— Я полагал, что выразился достаточно ясно. Этот молодой человек должен предстать перед лицом правосудия, и важность этого невозможно переоценить! — Ванье взмахнул рукой, — А вы, брат Сарьон, похоже, чрезвычайно высокого мнения о себе! Вы что, на самом деле думаете, что я затратил столько времени и усилий лишь для того, чтобы избавить орден от одного слабоумного священника? И не смейте даже думать о неудаче! Я располагаю сведениями об этих адептах Темных искусств, Сарьон. Я знаю, что им кое-чего не хватает. Именно того, что я им посылаю, — каталиста. Нет, вам ничего не будет грозить. Это я вам обещаю, отец Сарьон. Они об этом позаботятся.

Сарьон не знал, что и ответить. Он лишь смотрел на епископа в полнейшем замешательстве. Затем одна мысль как-то все-таки просочилась на поверхность, и он снова задался вопросом: почему этот Мертвый парень так важен для епископа?

Увидев, насколько ошарашен его подчиненный, епископ закрыл рот и, повернувшись, собрался было уходить. Но затем заколебался и снова повернулся к Сарьону.

— Брат Сарьон, — каким-то необычайно мягким тоном произнес он. — Я долго размышлял, говорить ли вам об этом. То, что я сейчас скажу, не должно выходить за пределы этой комнаты. Некоторые вещи, о которых я вам поведаю, известны только мне и императору. Политическая ситуация в Тимхаллане неблагоприятна. Несмотря на все наши усилия, она ухудшается с каждым годом. У нас есть основания полагать, что некоторые члены этой общины Колеса пользуются влиянием в королевстве Шаракан. Оно пока еще не вступило на путь Темных искусств, в прошлом едва не приведших нас к гибели, но шараканский император был настолько опрометчив, что пригласил этих людей к себе в королевство. Кардинал королевства, пытавшийся отговорить его, был удален от двора.

Сарьон ошеломленно смотрел на епископа.

— Но зачем...

— Ради войны. Чтобы использовать их вместе с их адским оружием против Мерилона, — тяжело вздохнув, отозвался епископ. — Надеюсь, вы теперь понимаете, насколько важно для нас получить этого молодого человека живым и, поставив его перед судом, разоблачить этих изуверов, чародеев, которые извращают мертвые предметы и дают им Жизнь. Если это нам удастся, мы сможем показать народу Шаракана, что их император заключил союз с силами тьмы, — и тем самым приведем к его свержению.

— Свержению?! — Сарьон вцепился в спинку стула. Ему было дурно, и голова кружилась.

— Да, к свержению, — строго повторил Ванье. — Лишь таким образом, отец Сарьон, мы сумеем предотвратить разрушительную войну.

Он сурово взглянул на каталиста.

— Надеюсь, теперь вы понимаете всю важность вашего задания. Мы не смеем напасть на лагерь чародеев. Шаракан сразу же придет им на помощь. Туда должен пробраться один человек и вывести оттуда парня... и я выбрал вас, одного из самых умных наших братьев...

— Я постараюсь не подвести вас, ваше святейшество, — смущенно пробормотал Сарьон. — Мне только хотелось бы, чтобы я лучше подходил для выполнения этой задачи...

Епископ положил руку на плечо Сарьону, и на лице его было написано живейшее сочувствие.

— Я знаю, что у вас все получится, дьякон Сарьон. Я в вас верю. Мне жаль лишь, что вы неверно поняли смысл порученного вам задания. Я не решился сразу объяснить все более подробно. Вы же знаете, в Купели повсюду уши.

Он вскинул руку в ритуальном благословении.

— Да даруют тебе Жизнь земля и воздух, огонь и вода. Да пребудет с тобой Олмин.

И Ванье шагнул в Коридор и исчез.

С уходом епископа силы окончательно покинули Сарьона, и он упал на колени, ошеломленный всем услышанным. Думать о собственной смерти было страшно. Насколько же страшнее знать, что теперь на его плечах лежит судьба двух королевств!

Охваченный смятением Сарьон улегся, подложив ладони под голову, и попытался понять, что же происходит. Но это было выше его сил. Какими простыми и чистыми были уравнения, составлявшие суть его искусства. Каким стройным и логичным был мир математики, в котором все находилось на своих местах. И как же страшно было шагнуть из него в мир хаоса!

Однако у него не было выбора. Он должен служить своей стране, своему императору, своей церкви. Насколько же это лучше, чем считать себя преступником! Мысль об этом придала Сарьону сил, и он сумел встать.

— Нужно что-то делать, — пробормотал он, обращаясь сам к себе. — Как-то отвлечься. А то, если я буду об этом думать, наверняка опять впаду в панику.

И Сарьон, чтобы чем-то себя занять, принялся за всякую мелкую домашнюю работу, которой из-за постоянных проволочек у него накопилось много.

Он взял со стола заварочный чайник, вымыл его, вытер и поставил на полку. Он подмел пол в хижине. Ему даже хватило духу начать упаковку своих пожитков для грядущего путешествия. Когда Сарьон почувствовал, что достаточно устал, чтобы уснуть, он улегся на жесткий тюфяк. Он уже закрыл глаза и начал погружаться в сон, когда его вдруг посетила неожиданная мысль.

У него никогда не было никакого заварочного чайника!

ГЛАВА ВТОРАЯ
СИМКИН

Блалох сидел за столом у себя дома — дом у него был кирпичный, самый лучший и самый большой в деревне; он с головой ушел в работу. Сквозь открытое окно лился яркий солнечный свет и падал на лежащий перед колдуном здоровенный гроссбух. Вместе со светом в окно проникал теплый воздух, напоенный ароматами позднего лета, и доносились разнообразные звуки — шелест листвы, приглушенный шум голосов, возгласы играющих детей да грубый хохот приспешников Блалоха, вшивающихся у его дома. А над всем этим, вне зависимости от времени года, постоянно царил лязг и звон, несущийся из кузни, размеренный, словно удары колокола.

Весь этот шум был настолько привычен для Блалоха, что он его практически не замечал. И в то же время стоило измениться хоть чему-то — ветер ли менялся, вопила ли подравшаяся ребятня, доносилась ли чья-то приглушенная беседа, — и Блалох тут же настораживался, словно кот, зачуявший мышь. Перемены в шуме, доносящемся из кузни, тут же заставили бы его оторваться от работы и отдать негромкий приказ одному из подчиненных дабы тот сходил и выяснил, в чем дело. Дуук-тсарит специально этому обучают: отслеживать все, что происходит вокруг, все держать под контролем и в то же время воспринимать это отстраненно, быть выше суеты. Благодаря этому своему качеству Блалох всегда был в курсе происходящего в общине и держал все под контролем, хотя редко покидал стены своего жилища — лишь для того, чтобы повести своих людей в бесшумный смертоносный налет. Или, как это произошло недавно, для того, чтобы нанести визит в северные земли.

Блалох недавно вернулся из Шаракана и теперь как раз заносил в гроссбух сведения об удачной сделке. Он быстро и аккуратно, практически без помарок, вписывал цифры в соответствующие графы. Блалох вообще любил порядок и добивался, чтобы все было опрятным и аккуратным, от мебели до его собственной прически, от мыслей до светлых подстриженных усов. Опрятным, аккуратным, упорядоченным, холодным, бесстрастным, точно рассчитанным.

Стук в дверь не отвлек Блалоха. Бывший Исполняющий уже засек приближение своего человека и работы не прервал. И не потрудился произнести ни слова. Дуук-тсарит вообще мало говорил. Он хорошо знал, насколько молчание помогает производить на людей пугающее впечатление.

— Симкин вернулся, — доложил прибывший.

Очевидно, это известие оказалось неожиданным, потому что изящная белая рука на миг застыла, повиснув над страницей, пока разум, руководящий ею, быстро решал возникший вопрос.

— Приведи его.

Непонятно было, прозвучали эти слова либо просто вспыхнули в сознании стражника. Никто не давал себе труд задуматься над этим, когда общался с одним из Дуук-тсарит. Ведь их обучали чтению мыслей и контролю над чужим сознанием, наряду с прочими искусствами, необходимыми для тех, кто поддерживал порядок в Тимхаллане. Или, как это было в случае с Блалохом, для того, кто использует искусства, которым его обучили, дабы этот порядок нарушать.

Колдун не стал отрываться от своих подсчетов и продолжил выписывать длинные колонки цифр. К тому времени, как он добрался до конца столбца, в дверь снова постучали. Блалох не стал отвечать сразу — сперва он спокойно и неспешно завершил работу. Затем вытер чистой белой тряпицей перо, которым писал, и положил его рядом с гроссбухом. Только потом он взмахнул рукой, и дверь бесшумно отворилась.

— Я привел его. Он со мной...

Подручный шагнул вперед, заметил слегка приподнявшуюся бровь Блалоха и быстро обернулся. За ним никто не шел.

— Ч-черт! — ругнулся стражник. — Он же только что был тут...

Стражник опрометью ринулся к двери, на поиски своего подопечного, и едва не столкнулся с возникшим в дверном проеме молодым человеком; его появление в холодном, бесцветном обиталище Блалоха было подобно яркой радужной вспышке.

— О боже, деревенщина! — воскликнул молодой человек, поспешно отступая с дороги стражника и заворачиваясь в плащ. — Вы туда или обратно? Ладно, идите себе купаться, или резать младенцев, или чем вы там занимаетесь на досуге. Хотя если подумать, купание вряд ли может входить в число ваших любимых занятий. Вы оскорбляете обоняние, деревенщина.

Молодой человек извлек из воздуха оранжевый шелковый платок, прижал его к носу и оглядел комнату с видом человека, который только что прибыл на скучную вечеринку и никак не может решить, уйти ему или остаться. Однако же подручный Блалоха явственно дал понять, что ему следует остаться. Он схватил молодого человека за пурпурный рукав и попытался было впихнуть его в комнату. И тут же отдернул руку, взвыв от боли.

— Ах, какая жалость! Это все я виноват, — сказал молодой человек, глядя на руку прихвостня с притворным сочувствием. — Приношу свои извинения. Я назвал этот цвет «Виноградная роза». Я придумал его лишь сегодня утром и еще не успел как следует проработать. Боюсь, я оставил в «винограде» слишком много «розы».

Он протянул руку и что-то вынул из ладони стражника.

— Ага, так я и думал. Шип. Можете высосать кровь из ранки, приятель. Не думаю, чтобы шип был отравлен.

Молодой человек проплыл мимо разъяренного стражника — опьяняющий запах каких-то экзотических благовоний окутывал его, словно его личное удушливое облако, — и предстал перед бесстрастным Блалохом.

— Вам нравится этот туалет? — спросил молодой человек и слегка повертелся, чтобы дать себя лучше рассмотреть. Очевидно, вид безмолвного человека в черной рясе, сидящего недвижно и словно затягивающего все вокруг в свою черную бездну, нисколько не устрашил гостя. — Это последнее повальное увлечение при дворе. Называется «брюки». Чертовски неудобно. Натирает ноги. Но их носят все поголовно, даже женщины. Императрица мне сказала... Что-что? Что вы пробормотали, о Безмолвный Господин? Благодарю за приглашение, хотя его можно было бы выразить чуть более красноречиво. Пожалуй, я присяду.

Молодой человек изящно опустился в кресло, стоящее напротив стола Блалоха, и с удобством в нем расположился, устроившись так, чтобы наилучшим образом продемонстрировать свое одеяние. Возраст молодого человека на вид не угадывался. Ему с равным успехом могло быть как восемнадцать, так и двадцать пять. Он был высок и хорошо сложен. Длинные ореховые кудри спускались на изящные плечи. Мягкие очертания подбородка скрывала короткая бородка того же оттенка лесного ореха. Над верхней губой красовались усики; хозяин явно отрастил их лишь затем, чтобы было чем поигрывать от скуки. Одежда молодого человека отличалась необычайным буйством расцветок. Шелковые чулки были зелеными, панталоны — желтыми, камзол — пурпурным, украшенная кружевами блуза — зеленой (в цвет чулок), а с плеч ниспадал розовато-лиловый плащ и величественно волочился за хозяином.

Когда молодой человек уселся, подкручивая кончики усов, подручный Блалоха двинулся к нему с явным намерением встать за спинкой кресла. Но при его приближении молодой человек тут же прижал оранжевый платок ко рту и сделал вид, будто его терзают рвотные позывы.

— О, я не могу этого вынести! Я чувствую отвратительный...

Блалох взглядом велел своему человеку отойти. Стражник заворчал, но повиновался и занял свое место в дальнем конце комнаты. Молодой человек опустил платок и улыбнулся.

— Смените одежду, — сказал Блалох.

— Ой, ну не будьте таким провинциальным... — обиженно протянул молодой человек.

Блалох не шевельнулся и не произнес ни слова.

— Вы находите мой наряд смехотворным. Вы и меня самого находите смехотворным, — весело произнес молодой человек, — но тем не менее все равно меня используете. Не так ли, мой лорд-благодетель?

Одежда молодого человека начала медленно темнеть и изменяться, и в результате он оказался в длинной, до самого пола, черной рясе, точной копии той, что была на Блалохе, — за одним небольшим исключением. У этой рясы рукава оказались слишком длинными, а капюшон — слишком большим, так что рукава целиком скрыли руки, а капюшон упал на глаза, и молодому человеку пришлось запрокинуть голову, чтобы хоть что-то видеть.

— Я скажу: «Стой, еретик!» — Он взмахнул шелковым платком. — Разве не так постоянно говорят ваши ребята, Исполняющие? Я бы скорее...

— Симкин, где вы были? — строго спросил Блалох.

— О, много где. Знаете, то там, то тут... — скучающим тоном произнес молодой человек. Он протянул руку — черный рукав проехался по столу — и ухватил перо, лежавшее рядом с гроссбухом Блалоха. Откинувшись на спинку кресла, Симкин пощекотал себя пером по носу, фыркнул, несколько раз судорожно втянул воздух носом и в конце концов оглушительно чихнул. Капюшон тут же съехал ему на лицо.

Подручный Блалоха, торчавший в дальнем углу комнаты, заворчал и стиснул кулаки; похоже было, будто он с удовольствием воображает, как сворачивает шею молодому наглецу. Блалох и на этот раз не шелохнулся и не сказал ни слова, но Симкин, снова откинувший капюшон, вдруг заерзал и очень осторожно положил перо обратно на стол.

— Я заходил в деревню, — приглушенным тоном произнес он.

— Вы должны были сказать мне, куда идете.

— Я об этом не подумал. — Симкин пожал плечами и наморщил нос. — А-а-ап...

Он собрался было снова чихнуть, но перехватил взгляд Блалоха и поспешно зажал нос пальцами. Колдун выждал мгновение, прежде чем заговорить. Симкин облегченно улыбнулся и убрал руку.

— Когда-нибудь вы зайдете слишком далеко... — начал было Блалох.

— Чхи!

Капельки слюны дождем просыпались на гроссбух колдуна.

Блалох молча протянул руку, закрыл гроссбух и холодно уставился на молодого человека.

— Ох, простите, — кротко произнес Симкин. Он подхватил свой оранжевый платок и попытался вытереть стол. — Я сейчас все исправлю.

— Дра-ах, — произнес колдун. Симкин мгновенно застыл с поднятой рукой. — Продолжайте.

Скованный оцепенением, Симкин, не в силах пошевелиться, издал невнятный жалобный звук.

— Вы можете говорить, — сказал Блалох. — Говорите.

Симкин повиновался. На застывшем лице шевелились лишь губы. Он медленно, с трудом выдавливал из себя слова и со стороны походил на человека, которого хватил удар.

— Где… я… был?.. В... деревне... Это... правда... Каталист... там...

Он запнулся и умоляюще взглянул на Блалоха.

Колдун смилостивился.

— Ах-дра, — произнес он.

Заклинание перестало действовать. Симкин потер челюсть и провел руками по лицу, словно проверяя, действительно ли оно по-прежнему на месте. Он искоса, словно наказанный ребенок, взглянул на Блалоха, и, надувшись, продолжил:

— И он, судя по тому, что я слышал, пробудет там недолго.

Лицо Блалоха осталось все таким же бесстрастным. Казалось, будто его холодные глаза поблескивают исключительно потому, что отражают солнечный свет.

— Он действительно мятежник и ренегат, как нам и сообщили?

— Ну, что касается этого... — Симкин, почувствовав, что обстановка немного разрядилась, рискнул быстренько вытереть платком нос, — ...я бы не сказал, что к этому каталисту подходит слово «мятежный». Я бы скорее употребил слово «жалкий». Но он действительно собирается отправиться во Внешние земли. Так ему приказал епископ Ванье. Что наводит меня на мысль, — Симкин подался вперед и заговорщически понизил голос, — что он действует под принуждением. Таково мое мнение, если оно вас интересует.

— Епископ Ванье.

Блалох бросил взгляд на своего прислужника. Тот ухмыльнулся, кивнул и двинулся вперед.

— Да, он там был, — сообщил Симкин, очаровательно улыбнувшись и снова откинувшись на спинку кресла. К нему вновь вернулась прежняя легкость. — Вместе императором и императрицей. Очень славная вышла вечеринка, можете мне поверить. — Он подкрутил кончик уса. — Наконец-то я очутился среди равных. «Симкин — сказала императрица, — меня восхищает цвет ваших чулок. Пожалуйста, сообщите мне название этого оттенка, чтобы я могла его скопировать...» — «Ваше величество, — сказал ей я, — я именую его «Павлин в ночи»». А она сказала...

— Симкин, вы лжец, — бесстрастно произнес Блалох. Ухмыляющийся подручный сделал еще несколько шагов.

— Вовсе нет, клянусь честью! — запротестовал уязвленный до глубины души Симкин.- Я действительно называю этот оттенок «Павлин в ночи». Но я вас уверяю, мне бы и в голову не пришло рассказывать ей, как его скопировать...

Блалох взял перо и вернулся к прерванной работе. Стражник подошел еще ближе.

Симкин вспыхнул и снова вернул себе прежние экзотические одежды. Он изящным движением поднялся на ноги и огляделся по сторонам.

— Не прикасайтесь ко мне, деревенщина, — сказал он, чихнул и вытер нос. Затем, пряча шелковый платок в рукав, оглянулся на колдуна.

— Кстати, Жестокий и Безжалостный, не хотите ли вы, чтобы я предложил свои услуги этому каталисту и провел его через глушь? Вы же, помнится, говорили, что вам не хватает хорошего каталиста.

Погрузившийся в работу Блалох откликнулся, не поднимая головы:

— Так значит, там и вправду имеется каталист?

— Через несколько недель он предстанет перед вами.

— Недель? — Стражник фыркнул. — Каталист? Давайте я с ребятами сгоняю за ним. Мы его притащим за считанные минуты. Он откроет Коридор для нас...

— И Тхон-ли, Мастера Коридоров, тут же захлопнут ворота, — парировал Симкин. — И аккуратненько запрут вас внутри. Просто не представляю, Блалох, зачем вы держите при себе таких недоумков? Разве что их, как крыс, нетрудно прокормить. Но лично я предпочел бы клопов...

Стражник прыгнул на Симкина. Одежда молодого человека внезапно ощетинилась шипами.

Блалох взмахнул рукой. Оба — и Симкин, и стражник — застыли, словно вкопанные. Но колдун даже не взглянул на них, пока не дописал столбец.

— Каталист... — пробормотал Симкин, едва шевеля онемевшими губами. — Какую... силу... это... нам... даст!.. Союз... железа... и магии...

Колдун прекратил писать, хотя и не отложил перо, поднял голову и взглянул на Симкина. Затем отменил заклинание.

— Как вы это обнаружили? Вас не заметили?

— Конечно нет! — Симкин вскинул голову и уставился на Блалоха с видом оскорбленного достоинства. — Чтобы меня, такого мастера маскировки — и обнаружили? Я сидел в хижине, прямо на столе — в виде заварного чайника! Каталист не просто не заподозрил меня — он меня вымыл, вытер и аккуратненько поставил на полку. Я...

Блалох взглядом заставил Симкина умолкнуть.

— Встретьте его в глуши. Дурачьте его как хотите, но приведите сюда.

Взгляд холодных голубых глаз заморозил Симкина не менее надежно, чем заклинание.

— Доставьте его сюда. Живым. Мне нужен этот каталист — больше всего на свете. Приведите его — и получите щедрое вознаграждение. Вернитесь без него — и я утоплю вас в реке. Вы меня поняли, Симкин?

И немигающий взгляд колдуна впился в молодого человека.

Симкин улыбнулся.

— Я прекрасно вас понял, Блалох, — негромко произнес он. — Ведь я же всегда вас понимаю, не так ли?

Он плавно поклонился и двинулся к выходу, волоча за собой розовато-лиловый плащ.

— Симкин! — окликнул Блалох, возвращаясь к работе.

Симкин обернулся.

— Да, мой синьор?

Блалох проигнорировал прозвучавший в голосе молодого человека сарказм.

— Позаботьтесь, чтобы с каталистом случилась какая-нибудь неприятность. Но чтобы ничего серьезного! Просто доведите до его сведения, что с его стороны будет крайне неразумно пытаться нас покинуть...

— А!.. — задумчиво протянул Симкин. — Что ж, с удовольствием. Прощайте, деревенщина, — сказал он, похлопав стражника по щеке. Потом состроил гримасу, вытер руку платком и величественно выплыл за дверь.

— Вы только слово скажите... — пробормотал стражник, сверля взглядом спину молодого человека. Тот неспешно брел по лагерю, словно ходячая радуга.

Блалох даже не потрудился ответить. Он снова принялся за свой гроссбух.

— Почему вы терпите этого дурака? — прорычал стражник.

— То же самое можно спросить и о вас, — своим обычным бесстрастным тоном отозвался Блалох. — И дать тот же самый ответ. Потому, что он — полезный дурак. И потому, что однажды я его таки утоплю.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ
ЗАБЛУДШИЙ

— Что это было?

Разбуженный Якобиас сел на постели и оглядел темную хижину, пытаясь понять, что же за звук его разбудил.

Звук повторился — робкое постукивание.

— Кто-то стучится в дверь, — прошептала жена Якобиаса, усаживаясь рядом с мужем, и схватила его за руку. — А вдруг это Мосия!

Полевой маг недоверчиво хмыкнул, откинул одеяло и легко проплыл к двери на крыльях магии. Негромкий приказ убрал печать с двери, и Якобиас осторожно выглянул наружу.

— Отец Сарьон! — изумленно воскликнул он.

— Я… извините, что я вас разбудил… — запинаясь, пробормотал каталист. — Можно, я вас побеспокою и… и зайду в дом? Мне очень, очень нужно срочно поговорить с вами! — добавил он и умоляюще уставился на отца Мосии. В голосе его отчетливо прозвучало отчаяние.

— Конечно-конечно, отец, — ответил Якобиас, отступил и распахнул дверь.

Сарьон шагнул в хижину. На миг его высокая, худощавая фигура силуэтом вырисовывалась на фоне дверного проема. Лунный свет — в небе стояла полная луна — осветил лицо Якобиаса. Полевой маг и его жена обменялись обеспокоенными взглядами. Жена так и осталась сидеть на кровати, прижимая одеяло к груди. Потом Якобиас закрыл дверь, оставив луну за порогом, и хижина вновь погрузилась во мрак. Впрочем, маг тут же пробормотал слово, и среди ветвей, образующих потолок, вспыхнул неяркий свет.

— Пожалуйста, погасите! — отпрянув, воскликнул Сарьон и испуганно выглянул в окно.

Окончательно сбитый с толку Якобиас выполнил его просьбу; в доме опять стало темно. Шорох, донесшийся со стороны кровати, сообщил ему, что жена все-таки решила встать.

— Может, вы чего-нибудь хотите, отец? — нерешительно спросила она. — Э-э... чаю?

Ну а что прикажете говорить каталисту, который вваливается к вам в дом посреди ночи, особенно если у него при этом такой вид, будто за ним гонятся демоны?

— Н-нет, спасибо, — отозвался Сарьон. — Я... — начал было он, но кашлянул и смолк.

Несколько мгновений все трое так и стояли в темноте, слушая дыхание друг друга. Затем снова раздались шорох и ворчание; ворчал Якобиас, которого жена ткнула локтем в ребра.

— Можем ли мы что-то для вас сделать, отец?

— Да, — ответил Сарьон. Он глубоко вздохнул и словно опрометью ринулся с обрыва. — То есть, я надеюсь. Я... э-э... в отчаянном положении... понимаете... мне сказали... я слыхал... слыхал, будто у вас есть… будто вы можете...

На этом месте он иссяк. Вся тщательно заготовленная речь напрочь вылетела у него из головы. В надежде на то, что она все-таки вернется, каталист уцепился за уцелевшее слово.

— Понимаете, в отчаянном положении, и...

Но это не помогло. Сарьон сдался и в конце концов просто сказал:

— Мне нужна ваша помощь. Я ухожу во Внешние земли.

Даже если бы в его хижину вдруг явился сам император и заявил, что это он отправляется во Внешние земли, Якобиас и тогда вряд ли удивился бы сильнее. Лунный свет теперь пробрался в хижину сквозь окно и озарил лысеющего, не первой молодости каталиста, что стоял, сутулясь, посреди комнаты и прижимал к себе торбу, в которой, как сообразил Якобиас, наверняка были собраны все его нехитрые пожитки. Жена Якобиаса сдавленно, нервно хихикнула. Ее муж осуждающе кашлянул и резко произнес:

— Я думаю, мы все-таки выпьем чаю, женщина. Вы бы присели, отец.

Сарьон покачал головой и снова глянул в окно.

— Я... мне нужно идти, пока луна светит...

— Луна посветит еще некоторое время, — почтительно, но твердо произнес Якобиас, опускаясь на стул. Его жена тем временем развела огонь в очаге и принялась готовить чай. — Ну, а теперь, отец Сарьон, — маг строго взглянул на каталиста, словно на собственного сына-подростка, — объясните мне, что это за нелепица насчет ухода во Внешние земли.

— Мне нужно. Я в отчаянном положении, — твердил свое Сарьон. Он уселся, продолжая прижимать к груди торбу с пожитками. И действительно, в этот момент, когда он сидел за грубым столиком напротив полевого мага, у него был вид человека отчаявшегося. — Пожалуйста, не пытайтесь меня остановить и не спрашивайте ни о чем. Просто помогите мне и позвольте уйти. Со мной все будет в порядке. В конце концов, наши жизни в руке Олмина...

— Отец, — перебил его Якобиас, — я знаю, что в вашем ордене на работу в поле отсылают провинившихся, в наказание. Я не знаю, какой грех вы совершили, и знать не хочу.

Он вскинул руку, полагая, что Сарьон захочет что-то сказать.

— Но я уверен, что, каким бы он ни был, это еще не повод понапрасну губить свою жизнь. Оставайтесь здесь, с нами, и несите свою службу.

Сарьон молча покачал головой.

Якобиас несколько мгновений смотрел на него, нахмурившись. Затем он заерзал, и вид у него сделался неуверенный.

— Я... я как-то не привык говорить о таких вещах, о которых собираюсь сейчас сказать, отец. Мы с вашим богом довольно честно поладили: ни я от него не прошу слишком много, ни он от меня. Я никогда не чувствовал, чтобы нас особо что-то связывало, и я решил, что его это устраивает. Во всяком случае, похоже, отец Толбан так считает. Но вы, отец, — вы другой. Вы иногда говорите такие вещи, которые здорово меня удивляют. Когда вы говорите, что все мы в руке Олмина, я почти готов поверить, что вы имеете в виду и меня тоже, а не только себя да епископа.

Захваченный врасплох Сарьон ошеломленно уставился на полевого мага. Он определенно не ожидал ничего подобного. Сарьону сделалось стыдно, потому что, произнося «наши жизни в руке Олмина», он на самом деле в это не верил. Ведь если бы он верил, ему бы не было настолько страшно идти в глушь. «Куда ж я качусь? — с горечью подумал Сарьон. — Теперь я сделался еще и лицемером».

Увидев, что Сарьон умолк и погрузился в размышления, Якобиас решил, что каталист вновь обдумывает свое намерение.

— Оставайтесь здесь, с нами, отец, — мягко, но настойчиво произнес полевой маг. — Хорошей нашу жизнь не назовешь, но и особо плохой — тоже. Там намного хуже, уж поверьте мне.

Якобиас понизил голос.

— Стоит вам отправиться туда, — он кивнул в сторону окна, — и вы быстро в этом убедитесь.

Сарьон понурился, побледнел, и видно было, что он вот-вот расплачется.

— Понятно, — помолчав, сказал Якобиас. — Значит, вот как оно все? Вы от меня ничего нового не услышали и небось не раз сами себе это все говорили. Но кто-то или что-то заставляет вас идти.

— Да, — тихо отозвался Сарьон. — Не спрашивайте меня больше ни о чем. Я плохо умею врать.

Все умолкли. Жена Якобиаса заставила чай перелезть к столу и разлиться по чашкам, оформленным из отполированного рога. Женщина уселась рядом с мужем, взяла его за руку и крепко сжала.

— Это из-за нашего сына? — спросила она. В голосе ее сквозил страх.

Сарьон поднял голову и взглянул на хозяев дома; в лунном свете лицо его казалось бледным и искаженным.

— Нет, — негромко произнес он. Затем, заметив, что женщина собирается что-то сказать, покачал головой. — Все мы делаем то, что должны делать.

— Но, отец, — возразил Якобиас, — мы делаем или должны делать то, к чему приспособлены! Уж простите за прямоту, отец Сарьон, но я видел вас в поле. Если вам раньше и приходилось бывать под открытым небом, так разве что в саду у какой-нибудь знатной леди. Вы ж десяти шагов пройти не можете, чтобы не споткнуться! В первые дни вы так умудрились обгореть на солнце, что нам пришлось совать вас в ручей, чтобы привести в чувство. Вы ж буквально зажарились! И вы собственной тени боитесь. Я в жизни не видал, чтобы человек бегал так быстро, как вы тогда мчались, когда саранча прыгнула вам в лицо.

Сарьон со вздохом кивнул, но ничего не ответил.

— Отец, вы же уже не мальчик, — мягко произнесла жена Якобиаса. При виде страха и отчаяния, терзавших каталиста, сердце ее смягчилось. Она положила руку поверх лежавшей на столе руки Сарьона и ощутила, как дрожит каталист. — Наверняка должен быть какой-нибудь другой выход. Давайте вы выпьете с нами чаю и вернетесь к себе. Мы поговорим с отцом Толбаном...

— Другого выхода нет, уверяю вас, — тихо ответил Сарьон, и сквозь страх на лице его проступило выражение спокойного достоинства. — Спасибо вам за вашу доброту... и вашу заботу. Я... я этого не ожидал.

Он встал, так и не прикоснувшись к чаю, и взглянул на хозяев дома.

— А теперь я должен просить вас о помощи. Я знаю, что у вас есть там знакомые. Я не прошу называть их имена. Просто скажите мне, куда идти и что я должен сделать, чтобы отыскать их.

Якобиас нерешительно взглянул на жену. Она, тоже не притронувшись к чаю, смотрела на угли в очаге. Якобиас сжал ее руку. Женщина, не отрывая взгляда от очага, кивнула. Якобиас кашлянул, взъерошил волосы, почесал в затылке и в конце концов сказал:

— Ну, ладно, отец. Я сделаю для вас, что смогу, — хотя, по мне, я бы лучше отослал человека за Грань, чем туда. Честно вам говорю!

— Я понимаю, — отозвался Сарьон. Он был искренне тронут состраданием, которое проявили к нему эти люди. — И я очень признателен вам за вашу помощь.

— Вы — добрый человек, — сказала вдруг жена Якобиаса, по-прежнему глядя на огонь. — Я видела, как вы на нас смотрите. У вас по глазам видно, что мы для вас не животные, а такие же люди. Если... если увидите моего сына...

Она не договорила и тихо заплакала.

— Вам пора бы идти, отец, — ворчливо произнес Якобиас. — Луна уже почти над верхушками деревьев, а путь у вас неблизкий. Если не успеете добраться до реки до того, как зайдет луна, садитесь и ждите утра. Не бродите там в темноте. С вас станется загреметь со скалы.

— Хорошо, — выдавил Сарьон, снова глубоко вздохнул и расправил дрожащими руками полы рясы.

— А теперь идите сюда, — Якобиас подвел каталиста к двери, та распахнулась при его приближении. — И смотрите, куда я буду показывать. И внимательно слушайте, что я скажу, потому как от этого будет зависеть ваша жизнь.

— Я понимаю, — сказал Сарьон, вцепившись в остатки мужества так же крепко, как в свою торбу.

— Видите вон ту звезду? Верхнюю из тех, которые называют Рука Бога? Видите?

— Да.

— Это Северная звезда. Ее назвали Рукой Бога не просто так, а потому, что она указывает путь, если с умом на нее смотреть. Держитесь так, чтобы звезда была от вас слева. Понимаете, что это означает?

Каталист покачал головой. Якобиас подавил вздох.

— Это значит... А, ладно, не важно. Просто делайте так, и все. Всегда идите прямо на звезду, но немного забирайте вправо. И смотрите, чтобы не свернуть влево. Понимаете? Если возьмете влево, то в конце концов очутитесь в землях кентавров. А если те вас схватят, то вам только и останется, что молить Олмина о быстрой смерти.

Сарьон принялся разглядывать ночное небо, выискивая нужную звезду, и внезапно ему сделалось не по себе. Он вдруг осознал, что никогда прежде не глядел ночью на небо. Во всяком случае, здесь, где звезды казались такими близкими и их было так много. Ощущение огромной, безграничной вселенной и себя как крохотной ее частички потрясло Сарьона. И ему показалось чудовищной иронией, что другая столь же крохотная, холодная, далекая и лишенная сострадания частичка намеревается им руководить и повелевать. Сарьон подумал про Купель, где изучали влияние звезд на жизнь человека. Ему вспомнились разложенные на столе карты неба, астрологические расчеты, которые он производил, и Сарьон вдруг осознал, что никогда прежде не смотрел на звезды так, как сейчас. Сейчас, когда его жизнь действительно зависела от звезд.

— Я понимаю, — пробормотал он, хотя на самом деле ничегошеньки не понял.

Якобиас с сомнением посмотрел на каталиста.

— Может, мне все-таки его проводить? — спросил он жену.

Сарьон быстро огляделся.

— Нет-нет, — быстро сказал он. — Могут случиться неприятности. Я и так слишком задержался. Нас могут увидеть. Спасибо вам большое. Спасибо и за вашу помощь... и за вашу доброту. Прощайте. Прощайте. Да благословит Олмин вас обоих.

— Может, я и не имею права так говорить, отец, — грубовато произнес Якобиас, — я ж ведь не каталист, но я все-таки скажу. Да благословит Олмин и вас.

Он покраснел и опустил взгляд.

— Ну, вот. Надеюсь, Он на это не обидится?

Сарьон попытался улыбнуться, но по дрожанию губ понял, что может вместо этого расплакаться, и это будет сущее бедствие. Он пылко подал руку Якобиасу, который, похоже, терзался какой-то дилеммой. Во всяком случае, он так смотрел на Сарьона, словно пытался решить, сказать ему кое-что еще или все-таки не стоит. Жена мага, парившая рядом с ним, внезапно взяла руку Сарьона и прижала к шероховатым губам.

— Это вам, — мягко произнесла она, — и моему мальчику, если вы его увидите.

Ее глаза наполнились слезами. Женщина развернулась и поспешно удалилась в свое скромное жилище. У Сарьона и у самого, когда он повернулся, чтобы уходить, слезы застилали глаза. Тут Якобиас тронул его за плечо.

— Послушайте, — сказал полевой маг. — Я... мне кажется, вам все-таки стоит об этом знать. Может, так вам будет куда проще. Есть люди, которые... которые спрашивали насчет вас. Им, похоже, нужен каталист, так что они будут очень сильно в вас заинтересованы — так мне кажется.

— Спасибо, — ошеломленно произнес Сарьон. Епископ Ванье тоже на это намекал. Откуда он об этом знал? — Как мне их найти?

— Они сами вас найдут, — проворчал Якобиас — Просто не забывайте насчет звезды, иначе вы первым делом найдете смерть.

— Я не забуду. Спасибо. Прощайте.

Но Якобиас, очевидно, еще не успокоился, поскольку снова задержал Сарьона.

— Не нравятся они мне, — нахмурившись, пробурчал он. — Во всяком случае, то, что я слышал, — сам-то я их не видел. Надеюсь, слухи врут. А если нет — я просил моего мальчика, чтобы он не позволял себя впутывать в подобные дела. Мне вообще не нравится, что он туда ушел, но у нас не было другого выхода. Когда мы услышали, что сюда должен прибыть Дуук-тсарит, чтобы поговорить с ним...

— Дуук-тсарит? — озадаченно переспросил Сарьон. — А я думал, что ваш сын убежал вместе с тем молодым человеком, который убил надсмотрщика, с Джорамом...

— С Джорамом? — Якобиас покачал головой. — Уж не знаю, кто вам такое ляпнул. Этот странный парень тут уже год не показывался. Мосия надеялся его найти, это правда; не скажу, кстати, чтобы мне этого хотелось. Живой Мертвый...

Он снова покачал головой.

— Но я вообще-то не про это. — Якобиас очень серьезно взглянул на Сарьона, придерживая каталиста за руку. — Я не хотел об этом говорить при его матери... Но если мальчик и вправду попал в плохую компанию и встал на путь... на путь тьмы — поговорите с ним, ладно, отец? Напомните ему, что мы его любим и думаем о нем.

— Хорошо, Якобиас. Обязательно, — мягко произнес Сарьон, прикоснувшись к натруженной руке полевого мага.

— Спасибо, отец. — Якобиас откашлялся и вытер глаза и нос. Он явно хотел немного задержаться, чтобы взять себя в руки, прежде чем возвращаться в хижину. — Прощайте, отец.

И, повернувшись, он вошел в хижину и закрыл за собою дверь. Сарьон, задержавшись на миг — ему не хотелось уходить, — взглянул в окно и увидел в свете луны, струящемся сквозь окно, полевого мага и его жену. Якобиас обнял жену и прижал к груди. До Сарьона донеслись сдавленные рыдания.

Каталист вздохнул, покрепче ухватил торбу и зашагал к полю; он смотрел на звезды и время от времени — на бескрайнее темное пространство, куда звезды вели его. Он то и дело спотыкался; земля под ногами превратилась в лоскутное одеяло из белых и черных пятен, лунного света и черных теней. Добравшись до края деревни, Сарьон оглядел поля пшеницы, волновавшейся под ветром, словно залитое лунным светом озеро. Обернувшись, Сарьон в последний раз взглянул на деревню — возможно, прощаясь с человеческим обществом.

Деревья-жилища бесстрастно стояли на земле; их переплетенные ветви отбрасывали в лунном свете странные, жутковатые тени. Нигде в хижинах не видно было ни огонька — и тусклый свет в окне Якобиаса тоже погас. Полевые маги, слишком уставшие, чтобы думать о чем бы то ни было, улеглись спать.

На мгновение каталист позволил себе подумать, что он мог бы кинуться обратно. Но затем, глядя на мирно спящую деревню, Сарьон понял, что не может этого сделать. Часом раньше, когда снедавший его страх был столь силен, мог бы. Но не теперь. Теперь каталист способен был развернуться и пойти прочь от людей, прочь от всей своей прошлой жизни. Он пойдет через ночь, ведомый крохотной, безразличной звездочкой. Не потому, что обнаружил в себе новые запасы мужества. Отнюдь. Причина была так же темна, как и тени деревьев, что окружали каталиста со всех сторон. Он знал, что не сможет вернуться, пока не узнает ответ.

Епископ Ванье солгал ему насчет Мосии. Почему он это сделал?

Этот мучительный вопрос и сопутствовавшие ему темные тени сопровождали Сарьона во время его пути по глухомани. Они оказались ценными спутниками, поскольку занимали разум каталиста, и другому спутнику — страху — пришлось тащиться позади. Поглядывая на звезды — а по мере того, как Сарьон забирался все глубже в густой лес, делать это становилось все труднее, — каталист размышлял над этим вопросом. Он пытался отыскать объяснение или оправдание, но в конце концов вынужден был признать, что ни объяснения, ни оправдания у него нет.

Епископ Ванье солгал. Это было очевидно. Мало того, это был целый заговор, скрепленный ложью.

Сарьон ненадолго остановился передохнуть, присел на камень и растер ноющие ноги, которые то и дело сводило судорогой. Вокруг слышались таинственные, зловещие звуки ночного леса, но Сарьон не обращал на них внимания. Он вспоминал тот день в Купели, когда его призвали в покои епископа, дабы он выслушал историю, поведанную отцом Толбаном. В сознании его отчетливо прозвучали слова епископа, милосердно заглушив низкое рычание какого-то хищника, преследующего добычу. «Складывается впечатление, что у этого Джорама есть друг, молодой человек по имени Мосия. Один полевой маг, проснувшись ночью от шума, выглянул в окно и увидел, как Мосия говорит с каким-то парнем, по всей видимости с Джорамом. Полевой маг не слышал, о чем они говорили, но готов поклясться, что до него донеслись слова «община» и «колесо». Он сказал, что при этих словах Мосия отпрянул. Но очевидно, его друг был очень убедителен, потому что наутро Мосия исчез».

Да, Мосия исчез. Но не из-за Джорама. Он бежал, потому что услышал, что им якобы заинтересовались Дуук-тсарит.

Внезапно за спиной у каталиста раздался пронзительный визг — и тут же оборвался, заглушённый яростным рычанием. Каталист подхватился с камня и кинулся наутек, не успев даже осознать, что же произошло. Когда же он снова взял себя в руки, Сарьону пришлось несколько раз глубоко вздохнуть, чтобы унять бешено бьющееся сердце. Заставив себя успокоиться, Сарьон заново сориентировался по звезде, еле различимой из-за полога ветвей, — и пришел в смятение, обнаружив, что луна уже заходит.

Каталист вспомнил настойчивый совет Якобиаса ни в коем случае не бродить в темноте — и почти одновременно с этим ему вспомнилось, как отец Толбан украдкой взглянул на епископа Ванье, когда тот рассказывал про Джорама и Мосию. А еще ему вспомнилось, как Толбан залился краской, заметив, что Сарьон смотрит на него. Заговор лжецов.

Но зачем им это нужно? Что они скрывают?

И внезапно Сарьон понял. Поспешно шагая вперед в надежде добраться до реки, прежде чем луна окончательно зайдет, он решил эту загадку точно так же, как решал математические уравнения. Ванье знал, что Джорам находится в этой общине. Он солгал, чтобы скрыть свой настоящий источник информации. На самом деле, как понял Сарьон, Ванье многое знал об общине — что им очень нужен каталист, что они ведут какие-то дела с королем Шаракана... Следовательно, логично будет предположить, что у епископа есть свой шпион в общине. Это многое объясняет. Но — Сарьон нахмурился — для полной ясности не хватало последней детали.

Если у епископа есть свой шпион в общине, зачем ему понадобился Сарьон?

Каталист с головой ушел в эти размышления, в результате чего сбился и с мысли, и с дороги. Остановившись, Сарьон перевел дыхание, проверил направление движения по звезде и прислушался, не доносится ли шум реки. Ничего не было слышно, и Сарьон, логично рассудив, что еще не добрался до нее, решил внять словам Якобиаса и отдохнуть до утра.

Он начал искать себе местечко, где можно было бы спокойно провести предрассветные часы. Он еще не пересек реку и потому наивно рассудил, что пока находится в безопасности. Впрочем, даже если бы дела обстояли иначе, это мало что изменило бы. Каталист был так измотан непривычно долгим путешествием и нервным напряжением, что не смог бы сделать больше и шага. Рассудив, что лучше уж остаться поблизости от тропы (ему и в голову не пришло задуматься, кем или чем она могла быть проложена), Сарьон поплотнее завернулся в рясу и умостился под огромным дубом, устроив себе чрезвычайно неудобное ложе меж двух выпирающих из земли корней. Каталист свернулся клубочком и приготовился ждать до утра.

Сарьон вовсе не собирался спать. На самом деле он просто не верил, будто сможет уснуть. Луна зашла, и, хотя в небе ярко сияли звезды, ночь сделалась темной и пугающей. Отовсюду доносились непонятные звуки: шорохи, рычание, сопение. На каталиста смотрели чьи-то глаза, и он, отчаявшись, зажмурился.

— Я в руках Олмина, — взволнованно прошептал он. Но эти слова не принесли ему утешения. Напротив — они прозвучали как-то глупо и бессмысленно. Кто он Олмину? Всего лишь один из множества жалких людей, населяющих его мир? Всего лишь крохотное существо, куда меньше заслуживающее внимания Олмина, чем любая из этих ярких, сияющих звезд. Он, жалкий смертный, никакого света не излучает. Даже безграмотный крестьянин и тот способен куда искренне благословлять именем Олмина, чем он, Его каталист! Сарьон в отчаянии стиснул кулаки. Его Церковь, некогда казавшаяся Сарьону могучей и незыблемой, как гора, как сама земная твердь, теперь сотрясалась и рушилась.

Епископ, человек, ближе всех стоящий к богу, лгал ему. Епископ, перед которым он преклонялся, использовал его для каких-то темных, непонятных целей.

Покачав головой, Сарьон попытался вернуться мыслями к своим теологическим изысканиям, надеясь, что это поможет ему удержать ускользающую веру. Но с тем же успехом он мог бы пытаться остановить отлив, опустив руки в воду и хватая уходящую волну. Его вера зиждилась на людях, а люди его подвели.

«Нет уж, — сказал себе Сарьон, трясясь от пугающих ночных звуков, что извлекали из подсознания все запрятанные там страхи, — если уж говорить начистоту, твоя вера опиралась на тебя самого. Так что это ты сам себя подвел!»

И каталист, окончательно лишившись надежды, обхватил голову руками. Скорчившись среди корней, он слушал кошмарные звуки, что раздавались все ближе, и ждал, что в него вот-вот вопьются чьи-то клыки или раздастся раскатистый хохот кентавра. Однако же звуки постепенно начали стихать. Или это он терял сознание. Но это не имело значения. Теперь ничего уже не имело значения.

Заблудившись во тьме, куда более бескрайней и ужасающей, чем Внешние земли, Сарьон смирился со своей участью. Он устал и отчаялся. Его не волновало больше, будет он жить или умрет. Он уснул.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
НАЙДЕННЫЙ

Сарьон поднял голову и, моргая от яркого солнечного света, огляделся по сторонам. Ничего не соображая, он решил было, что некая таинственная сила ночью похитила его хижину, оставив его самого спать на земле. Затем он услышал рычание — и на него обрушилось все, пережитое прошлой ночью, включая страх и осознание того факта, что он один в глуши. Перепугавшись, Сарьон подхватился с земли. То есть он собрался это сделать. На самом же деле ему еле-еле удалось сесть. Спина болела, окоченевшие суставы не разгибались, а ног он вовсе не чувствовал. Ряса Сарьона была мокрой от утренней росы. Каталист продрог и чувствовал себя разбитым и несчастным. Сарьон застонал, уткнулся головой в колени и подумал, как было бы просто остаться здесь и умереть.

— Да-а! — восхищенно протянул чей-то голос. — Я знавал колдунов, которые нипочем не осмелились бы провести ночь во Внешних землях, не окружив себя предварительно кольцом огненных демонов или чем-нибудь в том же роде. А тут вы, каталист, спите себе, словно младенец у матери на коленях!

Испуганно озираясь, Сарьон проморгался после сна и обнаружил источник голоса — молодого человека, восседающего на пеньке и взирающего, на Сарьона ровно с тем же неприкрытым восхищением, что звучало и в его голосе. Длинные темные волосы — молодой человек был шатеном — спускались на плечи; лицо незнакомца также украшали темная бородка и ухоженные усы. Одет он был с тем расчетом, чтобы не бросаться в глаза в глуши: простой коричневый плащ, такие же брюки и мягкие кожаные башмаки.

— Вы... вы кто такой? — запинаясь, пробормотал Сарьон и попытался встать, но не особо в этом преуспел. Во все еще затуманенном после сна сознании каталиста мелькнула мысль: уж не послали ли полевые маги кого-то за ним вслед? — Вы не из деревни?

— Позвольте предложить вам руку, — отозвался молодой человек, подошел к Сарьону и помог ему подняться на ноги. — Пожалуй, дружище, вы уже староваты, чтобы бродить по лесам, а?

Сарьон вырвал руку.

— Я еще раз вас спрашиваю — вы кто такой? — строго спросил он.

— Сколько же вам лет, позвольте полюбопытствовать? — спросил молодой человек, встревожено глядя на Сарьона, — Сорок? Или больше?

— Я требую...

— Немного за сорок, — продолжал размышлять вслух молодой человек, изучающе оглядывая каталиста. — Верно?

— Это не ваше дело, — отрезал Сарьон, дрожа от холода, ибо ряса его промокла от росы. — Ответьте на мой вопрос — или идите своей дорогой, а я пойду своей…

Молодой человек посерьезнел.

— Вот именно! О том-то и речь! Боюсь, ваш возраст — именно что мое дело. Видите ли, дорога у нас одна. Я — ваш проводник.

Сарьон уставился на него, от потрясения утратив дар речи. Потом ему вспомнились слова Якобиаса: «Есть люди, которые... которые спрашивали насчет вас. Им, похоже, нужен каталист, так что они будут очень сильно в вас заинтересованы — так мне кажется».

— Меня зовут Симкин, — сказал молодой человек и снова протянул Сарьону руку.

Сарьон, ослабев от облегчения, пожал ему руку и скривился — теперь ему было больно вспоминать о ночи, проведенной под деревом.

— Если вы уже в состоянии путешествовать, — безмятежно произнес Симкин, — то нам лучше бы трогаться. А то с месяц назад кентавры застукали здесь двоих людей Блалоха. И разорвали в клочья. Буквально метрах в пятидесяти от того места, где мы сейчас стоим. Кошмарное зрелище, можете мне поверить.

Каталист побледнел.

— Кентавры? — испуганно переспросил он. — Здесь? Но мы же не перешли реку...

— Клянусь честью, — воскликнул Симкин, изумленно воззрившись на Сарьона, — да вы же сущий младенец в лесу! Я-то думал, что вы небывалый храбрец, а вы просто небывалый глупец! Вы ж заснули на охотничьей тропе кентавров! Все, хватит терять время! Они, чтоб вы знали, охотятся днем. Ладно, вы этого не знали, но еще узнаете. Уходим!

И он выжидательно уставился на Сарьона.

— Что вы на меня смотрите? — дрожащим голосом спросил Сарьон. Фраза «и разорвали их в клочья» заставила его похолодеть. — Проводник — вы!

— Но каталист — вы, — простодушно произнес Симкин. — Откройте для нас Коридор.

— К-коридор? — Сарьон в замешательстве почесал затылок. — Но я не могу! Нас обнаружат. Я... я в отчаянии... — Он снова сбился на домашнюю заготовку. — Я — отступник...

— Ой, да будет вам, — отозвался Симкин, и в голосе его проскользнул холодок. — Это фермеры вам бы поверили, а я соображаю лучше. И если вы думаете, что я собираюсь несколько месяцев пробираться через этот богом забытый лес, когда вы можете доставить нас на место в считанные секунды, то вы глубоко заблуждаетесь.

— Но Исполняющие...

— Они своевременно отвернутся, — заявил Симкин — Я уверен, что епископ Ванье отдал им соответствующий приказ.

Ванье! Все подозрения, сомнения и вопросы, снедавшие Сарьона и на время позабытые за более насущными проблемами, снова всплыли на поверхность. Откуда этот молодой человек знает про епископа? Разве если он и есть шпион...

— Я... я понятия не имею, о чем вы тут говорите, — запинаясь, пробормотал Сарьон и попытался изобразить недоумение. — Я ренегат. Суд каталистов отправил меня в эту жалкую деревню в наказание. Я никогда даже не разговаривал с епископом Ванье...

— Ой, ну хватит тратить время впустую! — перебил его Симкин, откинул кудри с лица и мрачно взглянул на тропу. — Разговаривали вы с епископом. И я с ним разговаривал...

— Вы... вы разговаривали... с епископом Ванье?

Сарьону пришлось ухватиться за ветку, потому что ноги отказались его держать.

— Ну вы только гляньте на себя, — пренебрежительно произнес Симкин. — Слабее котенка! И этого человека послали в одиночку во Внешние земли! — воскликнул он, словно взывая к какому-то невидимому свидетелю.

— Конечно же, я разговаривал с епископом, — сказал он, снова повернувшись к Сарьону. — Его толстейшество вполне ясно и недвусмысленно изложил мне свои планы. «Симкин, — сказал он, — я буду беспредельно вам благодарен, если вы поможете мне в одном дельце». — «Епископ, старина, я всецело к вашим услугам», — сказал ему я. Он бы меня обнял, но есть вещи, на которые я пойти не могу. В частности, я не обнимаюсь с жирными лысыми мужчинами.

Сарьон смотрел на молодого человека в изумлении и замешательстве. Голова у него шла кругом, и он плохо соображал, что говорит его собеседник. Это безумие! Чтобы этот... как его... Симкин говорил с епископом

Ванье? «Его толстейшество»! Однако же Симкину известно...

— Вы, должно быть, шпион! — выпалил Сарьон.

— Должен? Кто должен — я? — отозвался Симкин, взирая на каталиста холодно и вместе с тем загадочно.

— Вы практически признались! — воскликнул Сарьон, схватив молодого человека за руку. Он был испуган, изможден, и у него все болело. Каталист достиг отпущенных ему пределов. — Зачем Ванье послал меня сюда? Мне нужно это знать! Если ему нужно было просто заполучить этого Джорама, вы могли и сами его притащить! Зачем он солгал мне? К чему все эти фокусы?

— Старина, успокойтесь, прошу вас, — мягко произнес Симкин. Он внезапно сделался серьезным, положил руку на плечо Сарьону и придвинулся поближе. — Вы говорите чистую правду. Я действительно работаю на епископа. И, я полагаю, мне не нужно говорить...

— Нет-нет, конечно же нет! — пробормотал Сарьон.

— ...тогда вы должны понимать, что если там, — он кивнул куда-то вбок; как предположил Сарьон — в сторону поселения общины, — узнают об этом, моя жизнь будет стоить меньше, чем те отрепья, что надеты сейчас на вас. Не то чтоб меня особо беспокоила собственная судьба, — добавил молодой человек, — но моя сестра!..

— Сестра? — слабым голосом переспросил Сарьон.

Симкин кивнул.

— Они держат ее заложницей, — прошептал он.

— Община?

Сарьон почувствовал, что окончательно перестает понимать что бы то ни было.

— Дуук-тсарит! — прошипел Симкин. — Если я потерплю неудачу...

Он содрогнулся и выразительно изобразил удушение.

Сарьон вздрогнул.

— Но это ужасно!

— Я мог бы привести Джорама к ним, — со вздохом произнес Симкин. — Он доверяет мне, бедолага. По правде говоря, я — его лучший друг. Я мог бы рассказать им все, что они хотят знать о переговорах с императором Шаракана. Я мог бы помочь разоблачить этих Техников как убийц и злобных чародеев, каковыми они и являются. Но ведь нам нужно не это, не так ли?

Сарьон счел за лучшее не отвечать, поскольку попросту не знал, что тут можно ответить. Он лишь очумело смотрел на Симкина. Откуда он все это знает?! Должно быть, Ванье и вправду рассказал ему...

— Мы ведем сложную игру, брат, — сказал Симкин, сжимая руку Сарьона. — Сложную и опасную. Ты со мной. Ты — единственный человек, которому я могу доверять. — У него вырвался сдавленный всхлип. — Как я счастлив, что я больше не один!

И, обняв каталиста, Симкин уткнулся лицом ему в плечо и заплакал.

Сарьону, захваченному врасплох столь неожиданным развитием событий, только и оставалось, что стоять и успокаивающе поглаживать молодого человека по спине.

— Ну все, я уже в порядке, — виновато произнес Симкин, выпрямившись и вытерев лицо, — Простите. Я сорвался. А все это чудовищное напряжение. Ничего, теперь, когда мне есть с кем поговорить, станет полегче. Однако же, нам и вправду нужно отсюда убираться.

— Да, конечно, — пробормотал Сарьон, все еще снедаемый недоумением, — только, пожалуйста, сперва объясните мне, зачем они послали меня...

— Стойте! — сдавленным голосом воскликнул Симкин и снова схватил Сарьона за руку. — Вы слышите?

Сарьон застыл. Все его чувства обострились до предела.

— Нет. Я...

— Вот! Опять!

— Я ничего не слышу...

— Кентавры! Это они! — Симкин был бледен, но держал себя в руках. — Я родился в этих лесах! Я слышу дыхание белки за пятьдесят шагов. Скорее! Откройте Коридор. Воспользуйтесь моей Жизненной силой. Я знаю, куда мы направляемся. Я визуализирую для вас место назначения.

Сарьон заколебался. Он все еще сомневался, стоит ли им использовать Коридор. Он знал, что Тхон-ли, Мастера Коридоров, наверняка их засекут. Сарьон не доверял этому молодому человеку с его дикими историями, хотя у необычайной осведомленности Симкина могло быть лишь одно объяснение: он и вправду шпион. И все-таки, прежде чем открывать Коридор...

Внезапно Сарьон и вправду что-то услышал — или ему так показалось. Какой-то грохот — словно стук копыт по тропинке! Похоже, у них и вправду не было выбора. Схватив Симкина за руку, каталист потянулся к Жизненной силе молодого человека — от волнения даже не обратив внимания на то, что она необычайно велика, — и, запинаясь, произнес слова, открывающие Коридор. Посреди тропы распахнулась пустота — пятно совершеннейшего ничто. Симкин ринулся внутрь, увлекая каталиста за собой.

Пустота вытянулась, сжалась и захлопнулась, оставив за собою мирный, безмятежный лес.

— Где мы? — спросил Сарьон, осторожно выходя из Коридора.

— В самом сердце Внешних земель, — негромко произнес Симкин, придерживая Сарьона за руку. — Следите за каждым шагом, прислушивайтесь к каждому слову, остерегайтесь каждой тени.

Коридор закрылся за ними. Сарьон обеспокоено оглянулся, втайне опасаясь, что вот сейчас оттуда выскочат Тхон-ли и арестуют их. А может, как он признался сам себе, он втайне надеялся, что оттуда и вправду кто-нибудь выскочит и арестует их. Но никто так и не появился.

Они с Симкином без помех добрались к месту их назначения — каковое, насколько мог видеть Сарьон, представляло из себя какое-то болото. Над черной водой высились деревья с могучими черными стволами. Каталист никогда в жизни не видел подобных деревьев. Ветви их влажно поблескивали от какой-то слизи и так переплетались, что невозможно было сказать, где заканчивается одно дерево и начинается другое. У этих странных деревьев не было листьев — лишь витые щупальца, что свисали с ветвей и уходили в воду, словно длинные тонкие языки.

— Это... это... и есть община? — встревожено спросил Сарьон, чувствуя, как его ноги погружаются в болотистую почву.

— Конечно же нет! — прошептал Симкин. — Не могли же мы просто взять и выйти из Коридора прямо посреди общины, верно? В смысле — нас бы засыпали вопросами. И поверьте мне, — в голосе молодого человека проскользнули неожиданно мрачные нотки, — если Блалох вздумает засыпать вас вопросами, вы не будете счастливы.

— Блалох?

Сарьон вытащил ногу из грязи, и на этом месте из-под земли тут же выскочил пузырь зловонного газа. Закашлявшись, каталист попытался закрыть нос и рот рукавом рясы. Он смотрел, не в силах отвести взгляда, как болотистая почва затягивает его следы.

— Кто такой Блалох? Глава общины, — напряженно улыбнувшись, пояснил Симкин. — Дуук-тсарит.

— Исполняющий?!

— Бывший Исполняющий, — коротко отозвался Симкин. — Он решил, что его таланты — а они и вправду велики — выгоднее использовать ради себя, чем ради императора. Потому он ушел.

Сарьон, дрожавший от промозглого лесного воздуха, поплотнее запахнулся в рясу и в отчаянии огляделся по сторонам, проверяя, нет ли здесь змей.

— Вы скоро узнаете о нем больше... намного больше... и слишком скоро, — мрачно произнес Симкин. — Только не забывайте, друг мой, — он крепко сжал руку каталиста, — Блалох — опасный человек. Очень опасный. А теперь пойдемте. Я поведу вас. Идите за мной, шаг в шаг.

— Нам надо пройти вот через это? — уныло поинтересовался Сарьон.

— Тут недалеко. Мы совсем рядом с селением. Это — часть внешней линии обороны. Просто внимательно глядите, куда ступаете.

Вида черной воды, бурлящей во вмятинах, оставляемых ногами Симкина, хватило, чтобы Сарьон послушно исполнил указание молодого человека. Он плелся за Симкином. Кровь пульсировала у него в горле, а сердце болезненно стучало. Каталист, привыкший к уединенной и безбедной жизни, смотрел на окружающее с ужасом, словно на ночной кошмар. Что-то шевельнулось у него в сознании — воспоминания о детских историях, которые рассказывала ему женщина из числа их домашних магов, когда приходила укладывать маленького Сарьона спать. Истории о колдовских существах, пришедшие из Темных земель древности, — о драконах, единорогах, морских змеях. В этих историях они всегда обитали в подобных местах. И пугали Сарьона — даже когда он слушал о них, лежа в теплой кроватке. Насколько же более пугающими они сделались сейчас — ведь они могли смотреть на него в этот самый миг!

Сарьон никогда не считал, что у него живое, сильно развитое воображение. Он заперся в своей холодной, логичной и комфортабельной келье — математике. Но теперь он понял, что его воображение, видимо, все это время пряталось под кроватью — потому что теперь оно выскочило оттуда в полной готовности изумлять и пугать его.

«Чушь какая!» — сказал он себе, пытаясь сохранить спокойствие, даже когда определенно увидел блестящий чешуйчатый хвост какого-то кошмарного чудища, исчезающий в темной болотной воде. Дрожа от страха, сырости и холода, каталист не сводил глаз с Симкина; тот шествовал впереди, буквально излучая уверенность. «Посмотри на него. Он — мой проводник. Он знает, куда идет. Я только следую за...»

Каталист притормозил и огляделся по сторонам уже повнимательнее. Все его чувства обострились до предела. Ну конечно же! Как же он сразу этого не заметил?

— Симкин! — прошипел Сарьон.

— Что такое, о Лысый и Дрожащий?

Молодой человек осторожно обернулся. Видно было, что неожиданная остановка раздражает его.

— Симкин, этот лес зачарован! — Сарьон взмахнул рукой. — Точно вам говорю! Я чувствую здесь магию. И она не похожа ни на что. С таким мне еще не приходилось сталкиваться!

Каталист говорил чистую правду. Магия была всепроникающей. Сарьон просто-таки чувствовал, как она его обволакивает.

Симкину, похоже, сделалось не по себе.

— Я... думаю, вы правы, — пробормотал он, вглядываясь в туман, плывущий над водой и вьющийся среди переплетающихся ветвей. — Мне приходилось слышать, будто этот лес был... зачарован, как вы выразились.

— Кто наложил эти чары? Община?

— Н-нет, — сознался Симкин. — Они, как правило, такими вещами не занимаются. Кроме того, у нас давненько уже нет своего каталиста, а без него это было бы затруднительно...

— Тогда кто?

Сарьон остановился, с подозрением глядя на Симкина.

— Старина, я же, кажется, говорил вам, чтобы вы шли за мной.

— Кто это сделал? — не унимался Сарьон.

Симкин улыбнулся, пожал плечами и указал каталисту под ноги.

Сарьон взглянул вниз и, к ужасу своему, увидел, что медленно погружается в болотистую почву.

— Дайте руку! — велел Симкин и потянул каталиста на себя. Чтобы вытащить ноги Сарьона из топи, потребовались немалые усилия. В конце концов болото с недовольным чваканьем отпустило свою добычу.

Вконец запуганному каталисту не оставалось ничего иного, кроме как брести вслед за Симкином; но всепроникающее ощущение могучих чар стало таким сильным, что Сарьону тяжело было дышать. Казалось, будто из Сарьона без спроса вытягивают Жизнь, истощая его силы.

— Мне нужно отдохнуть! — выдохнул Сарьон, бредя по темной воде. Мокрая ряса казалась ему неподъемным грузом.

— Нет-нет, только не сейчас! — строго произнес Симкин. Повернувшись, он схватил Сарьона за руку и потащил за собой. — Тут рядом местечко посуше, совсем рядом...

Крепко вцепившись в руку молодого человека, Сарьон устало поплелся дальше. Он заметил, что Симкин движется легко и свободно, почти не оставляя следов.

«В конце концов, он ведь маг, — с горечью сказал себе Сарьон, бредя следом за Симкином. — Возможно, даже волшебник...»

— Ну, вот, — весело произнес Симкин, останавливаясь. — Теперь вы можете немного передохнуть, если вам так нужно.

— Нужно, — отозвался Сарьон, наслаждаясь ощущением твердой земли под ногами. Выбравшись следом за Симкином на небольшой круглый холмик, торчащий посреди болота, Сарьон вытер рукавом с лица ледяной пот и, мелко дрожа, огляделся.

— А далеко ли... — начал было он и внезапно словно подавился — у него перехватило дух.

— Бежим! — крикнул он.

— Что случилось?

Симкин стремительно обернулся, пригнувшись и приготовившись встретить любого врага.

— Прочь... отсюда!.. — выдохнул Сарьон, пытаясь сдвинуться с места и чувствуя, как чары медленно, но непреклонно тянут его вниз.

— Прочь откуда? — словно откуда-то издалека донесся голос Симкина.

Вокруг путников заклубился туман.

— Из кольца... грибов!.. — крикнул Сарьон, падая на четвереньки, ибо земля у него под ногами задрожала. — Симкин... глядите...

И каталист последним отчаянным рывком попытался вырваться из магического круга. Но когда он метнулся вперед, земля расступилась, и он упал. На миг пальцы Сарьона коснулись земли между грибов; он отчаянно попытался хоть за что-нибудь ухватиться, но неодолимые чары тянули его вниз, вниз, вниз...

Последним, что услышал Сарьон, был голос Симкина, призрачный голос среди клубов тумана:

— Похоже, старина, вы правы. Мне очень жаль...

— Симкин! — прошептал Сарьон. Со всех сторон его окружала непроглядная тьма.

— Я тут, старина, — бодро отозвался Симкин.

— Вы знаете, куда мы попали?

— Боюсь, что да. Постарайтесь сохранять спокойствие, ладно? Ситуация под контролем.

Спокойствие. Сарьон закрыл глаза и сделал глубокий вдох, пытаясь унять неровно стучащее сердце. Во рту у него пересохло, и было больно глотать. Зато он стоял на твердой земле, и это несколько утешало, даже при том, что ему не удалось нащупать ничего вокруг. На самом деле Сарьон и не ощущал ничего вокруг — ничего живого. Но зато, как ни странно, все его существо пульсировало и трепетало от магии — источника этих чар... о которых, должно быть, знал Симкин.

Когда Сарьон решил, что уже способен говорить нормальным, почти не дрожащим голосом, он произнес:

— Я требую, чтобы вы мне объяснили... И в этот миг окружающий мир внезапно наполнился красками и звуками. Вспыхнули факелы, а звезды словно окликали его с небес и порхали вокруг. Зеленые светящиеся пятна с гудением завертелись перед глазами у Сарьона и заплясали у него в голове. Сверкающие белые вспышки ослепили его, а громогласное пение труб оглушило. Зашатавшись, Сарьон закрыл глаза ладонями и услышал, как рядом кто-то засмеялся, звонко и заливисто. Потом раздались еще чей-то смех, более низкий, и возгласы.

Моргая, протирая глаза и пытаясь хоть что-то разглядеть в сверкающем, туманном воздухе, который каким-то образом был и темным, и светлым одновременно, Сарьон услышал низкий грудной голос, плывущий над смехом, словно холодная река, струящаяся через огромную, гулкую пещеру.

— Симкин, красавчик мой, ты вернулся! Ты исполнил мое желание?

— Э-э... не совсем. То есть возможно. Вашему величеству так трудно угодить...

— Мне вовсе не трудно угодить. Меня вполне устроишь ты.

— Ну будет вам, ваше величество. Мы же уже об этом договорились, — отозвался Симкин, у которого на миг перехватило дыхание. Во всяком случае, так показалось Сарьону, который все еще ничего не мог разглядеть сквозь ослепительный свет. — Вы же знаете, что я... я почел бы за честь, но если я покину общину, Блалох примется разыскивать меня и наверняка найдет. А значит, найдет и вас. А он — могущественный колдун...

До Сарьона донеслось нетерпеливое гортанное рычание.

— Да-да, — поспешно произнес Симкин, — я знаю, что вы справитесь с ним и с его людьми, но это будет так уродливо! Вы же знаете, у них железо...

На этот раз темнота наполнилась шипением и раскатами чудовищных воплей, а огни разразились вспышками. Сарьону снова пришлось заслонить глаза.

— Когда-нибудь, — произнес все тот же грудной голос, — мы с этим разберемся. Но сейчас у нас есть более неотложные дела.

Сарьон услышал шорох, и вокруг мгновенно воцарилась тишина. Ослепительный свет мигнул и погас, ужасный шум прекратился, и каталист снова очутился в темноте. Но эта темнота была живой. Сарьон слышал вокруг себя ее дыхание: легкое, быстрое, неглубокое дыхание; глубокое, размеренное, громкое дыхание — и над всем над этим мягкое, шепчущее, гортанное дыхание.

Сарьон не представлял, что ему делать. Он не смел ни произнести хоть слово, ни позвать Симкина. Дыхание вокруг не утихало — каталисту даже показалось, что оно приблизилось. Терзавшее Сарьона напряжение все росло, и в конце концов ему показалось, что он не сможет больше ни минуты выносить его, что еще миг — и он кинется во тьму, не разбирая дороги, и, быть может, насмерть разобьется среди камней...

Свет вспыхнул снова — но на сей раз это был приятный, мягкий свет, не слепивший и не причинявший боли глазам. Как только глаза каталиста привыкли к перемене освещения, он обнаружил, что может нормально глядеть. Сарьон огляделся и увидел Симкина.

Каталист пораженно уставился на своего спутника. Это был все тот же самый молодой человек, что нашел его в глуши, все те же темные кудри падали ему на плечи, все те же темные усики красовались над верхней губой. Но коричневая одежда и мягкая кожаная обувь исчезли. Теперь Симкин был окутан блестящей зеленой листвой, увивавшей его тело подобно плющу. Он взглянул на каталиста, и на его выразительном лице отразилась мольба. Но в следующее же мгновение выражение лица изменилось, как только из темноты возникла чья-то фигура и остановилась рядом с Симкином. Фигура шагнула в заводь мерцающего света, и Сарьон забыл обо всем на свете — про Симкина, про епископа, про зачарованные ловушки. Он даже чуть не забыл, что нужно дышать, и, лишь почувствовав головокружение, судорожно вздохнул.

— Отец Сарьон, позвольте вам представить ее величество Элепет, королеву эльфов.

Это произнес Симкин, но Сарьон его не видел. Он не мог сейчас смотреть ни на что, кроме этой женщины.

Королева подплыла поближе.

Сарьон почувствовал, как у него перехватило дыхание и болезненно сжало грудь.

Золотые волосы волнами ниспадали к земле и создавали вокруг женщины мерцающий ореол. Серебристые глаза сияли ярче и холоднее, чем звезды, которые Сарьон видел в ночи. Королева не сделала ни шага — это Сарьон видел, — но каким-то образом приближалась к нему, заполняя все его поле зрения. Ее нагое тело — Сарьон и представить себе не мог, что на свете существует такая мягкая, белая и гладкая кожа, — было увито цветами. И эти цветы, вместо того чтобы скромно скрывать ее наготу, производили прямо противоположный эффект. Розы и лилии окружали белую грудь и словно бы на ладонях преподносили ее зачарованному каталисту. Завитки пурпурного вьюнка обвивали глянцевитый живот и ласкали ноги безукоризненных очертаний, словно говоря Сарьону: «Разве ты не завидуешь нам? Так сорви нас! Займи наше место!»

Женщина подплывала все ближе и ближе, опьяняя Сарьона ароматом цветов, и наконец остановилась рядом с ним, едва касаясь ногами земли. Сарьон не мог шелохнуться, не мог произнести ни слова. Все, что он мог, — это смотреть в серебряные глаза, вдыхать аромат цветов и трепетать от присутствия этой красавицы.

Элспет чуть склонила прекрасную голову набок и принялась внимательно и серьезно разглядывать Сарьона, сжав чудно очерченные губы. Она положила руки Сарьону на плечи. От этого движения груди приподнялись из розово-лилового сада... Сарьон закрыл глаза и судорожно сглотнул, заставляя себя стоять неподвижно, пока пальцы женщины скользили по его плечам, по груди, по бокам...

— Сколько ему лет? — послышался вдруг низкий, гортанный голос.

Сарьон открыл глаза.

— Лет сорок, — бодро отозвался Симкин.

Элспет нахмурилась — почти надулась; уголки ее губ опустились. Сарьон снова сглотнул: ее руки легко опустились ему на плечи.

— А это не слишком много для человека?

— Нет-нет, что вы! — поспешно откликнулся Симкин. — Вовсе не много. Этот возраст считается идеальным, вершиной жизни.

Сарьон, которому наконец-то удалось оторвать взгляд от стоящей перед ним прекрасной женщины, собрался спросить у Симкина, что тут происходит. И непременно спросил бы, если бы к нему вернулся дар речи. Но молодой человек так яростно нахмурился, что каталист промолчал.

Элепет сдвинула брови.

— Он худой. Он слабый.

— Он — ученый. Мудрый человек, — быстро произнес Симкин. — Он всю жизнь занимается наукой.

— Что, вправду? — спросила Элспет. Эта новость явно ее заинтересовала. Взгляд серебряных глаз вновь устремился на Сарьона. — Мудрый человек? Это нам нравится. Нам многое нужно узнать.

Королева на миг замерла, склонив голову набок и не отрывая чарующего взгляда от Сарьона, потом наконец медленно кивнула, словно отвечая на какие-то свои мысли.

— Прекрасно, — пробормотала она.

Схватив Сарьона за руку, она взмыла в воздух, а потом опустилась вместе с каталистом так, чтобы оказаться перед своим народом. Ее золотистые волосы поднялись над Сарьоном и окутали его облаком; от ее прикосновения у него покалывало кожу, как будто в этом месте сквозь нее сочился сладкий, жгучий яд. Подняв безвольно висящую руку каталиста, Элспет воскликнула:

— Готовьтесь к празднику, волшебный народ! Преклоните колени! Воздайте почести тому, кого мы выбрали в отцы для нашего ребенка!

ГЛАВА ПЯТАЯ
СВАДЕБНЫЙ ПИР

Сарьон расхаживал взад-вперед, взад-вперед, взад-вперед по маленькой пещерке до тех пор, пока не вымотался окончательно, тогда, не в силах более сделать ни шага, он опустился на мягкое лиственное ложе и со стоном уронил голову на руки.

— Выше голову, старина! Вы — жених, повод для пира, а не главное его блюдо.

Заслышав этот бодрый голос, Сарьон поднял изможденное лицо.

— Во что вы меня втянули?! Вы…

— Ну, будет вам, старина! Спокойнее, спокойнее, — со смехом произнес Симкин, входя в комнату. Он небрежно кивнул кому-то позади, крепко ухватил Сарьона за руку и рывком поднял с ложа. — Спутники, — одними губами произнес он и добавил, направляя каталиста в дальний угол пещерки: — Поговорим здесь.

Оглянувшись через плечо, Сарьон увидел несколько эльфов, стоящих или парящих у порога; они искоса поглядывали на него, хихикали и подмигивали. С появлением эльфов пещерка, доселе темная и мирная, оказалась ввергнута в хаос. Эльфы, чрезвычайно чувственные существа, в буквальном смысле жили мгновением. У них в жизни была лишь одна цель: испытать все ощущения, какие только могли доставить им удовольствия. Магия мира струилась через них подобно вину; они жили в непрестанном состоянии опьянения. Они не руководствовались в своих действиях ни законами, ни моралью; совесть была для них пустым звуком. Они развлекались, не думая ни о ком. Единственными узами, единственной силой, собирающей их немногочисленное сообщество воедино, была их непоколебимая верность своей королеве. Когда она следила за ними, это придавало им некое подобие порядка. Но когда она отвлекалась...

Сарьон потрясенно уставился на зрелище, представшее его взору. В уголке полутемной пещеры, где только что располагалось благоухающее ложе из листьев, теперь раскинулось озерцо, поросшее лилиями, и по нему плавали лебеди. В следующее мгновение лебеди превратились в лошадей, и те, поднимая фонтаны брызг, ринулись прочь из озерца, а лилии обернулись попугаями и с пронзительными воплями заметались по пещере. А потом озерцо вдруг сделалось каретой, запряженной этими самыми лошадьми, и лошади помчались к каталисту. Сарьон вскрикнул, зажмурился и прикрыл голову руками. Он слышал стук копыт и уже ощущал горячее дыхание лошадей; он ожидал, что его вот-вот раздавят. Но вместо этого на него обрушился взрыв хохота. Открыв глаза, Сарьон обнаружил, что, пока он вопил от ужаса, лошади превратились в ягнят и принялись резвиться у его ног. Тяжело дыша, каталист попятился, но тут ему на плечи легла рука Симкина.

— Не смотрите, — сказал молодой человек, силой разворачивая Сарьона спиной к эльфам.

Сарьон закрыл глаза, сделал глубокий вдох — и мгновенно об этом пожалел. В его ноздри — а следом за ноздрями и в легкие — ринулись все мыслимые запахи: нежнейшие благовония, зловоние разлагающихся трупов, запах свежевыпеченного хлеба...

— А теперь мне что делать? Перестать дышать? — спросил он у Симкина. Но молодой человек проигнорировал его вопрос.

— Вот так лучше, — проговорил Симкин, заботливо похлопав Сарьона по руке. А затем, повернувшись к толпящимся на пороге эльфам, добавил, словно поясняя: — Нервы не в порядке. Человек ученый. Никогда не был с женщиной... если вы понимаете, о чем я...

Судя по гаму, который подняли эльфы, они его прекрасно поняли.

Кровь прилила к голове Сарьона. Его залихорадило, зазнобило, замутило, голова закружилась — и все это одновременно. Каталист выдернул руку из руки Симкина, застонал и попытался заставить себя мыслить ясно.

— Да вы присядьте, старина, — сказал Симкин, подводя Сарьона к мшистой подушке. Пока они к ней шли, подушка успела превратиться сперва в бледное ложе, а затем — в огромную поганку. — Я постараюсь сделать так, чтобы гости, прибывшие на свадьбу, перенесли свое внимание на персонажей, более заслуживающих этого самого внимания.

Сарьон, безвольно следовавший за Симкином, взглянул на поганку, содрогнулся и опустился прямо на пол — и тут же обнаружил, что снова сидит на мягком лиственном ложе.

Он подумал о всех тех опасностях, с которыми, как он полагал, ему придется встретиться во Внешних землях. Сарьон ожидал чего угодно — что его разорвут в клочья кентавры или какой-нибудь дракон наложит на него ужасные чары. Но очутиться во власти королевы эльфов, чтобы... чтобы... Нет, этого он никак не ожидал.

— Я же даже не верю в эльфов! — пробормотал Сарьон, обращаясь сам к себе. — Ну, или не верил. Это же все нянькины сказки!

«Кольцо из грибов! Так волшебный народ ловит смертных! — послышался Сарьону голос их старой домашней чародейки и вторящий ему хохот эльфов. — Глупец, который вступит в зачарованный круг, провалится вниз, глубоко-глубоко, в их подземные пещеры. И там несчастного смертного, будь он даже могущественным волшебником, эльфы опутают заклинаниями и он лишится своей магии и сделается их пленником. Он будет проводить дни в роскоши, а ночи — в непроизносимых деяниях, и в конце концов сойдет с ума от удовольствий».

В детстве Сарьон плохо представлял, что это за «непроизносимые деяния». Насколько он мог вспомнить, ему представлялось при этих словах, как кому-то отрезают язык. Но даже так это были вполне подходящие страшные рассказки, и малыш Сарьон с радостным испугом удирал, едва лишь завидев гриб в траве.

«Но я забыл. Я утратил способность изумляться, свойственную тому малышу. И вот я здесь, лежу на ложе из благоухающих трав, и клевера, и мха, что мягче мягчайших подушек в императорском дворце. Я здесь, и кровь моя вскипает в жилах, едва лишь перед моим мысленным взором предстает Элепет, и какая-то часть моей души изнемогает от желания совершить эти «непроизносимые деяния»».

Он слегка повернул голову и взглянул из-под век на толпящихся у порога эльфов, которых Симкин безуспешно пытался выставить. Они словно магнитом притягивали его взгляд.

— Я знаю, что не сплю, — прошептал Сарьон, обращаясь сам к себе, — потому что сам я такого не вообразил бы даже во сне. Мне бы воображения не хватило.

Эльфы прорастали в дверном проеме, словно их заколдованные грибы; они превращались прямо на глазах, сменяя облики, один другого безумнее. Некоторые из волшебного народа достигали в росте почти четырех футов — темнолицые, морщинистые от смеха, проказливые и озорные, словно дети, что выросли, да так и не помудрели. Иные были крохотными — они вполне могли бы уместиться у Сарьона на ладони. Они напоминали светящиеся шарики, слегка различающиеся по цвету. Но когда Сарьон присмотрелся к ним повнимательнее, ему почудилось, будто он разглядел изящные, нагие крылатые создания, окруженные магическим сиянием. Между двумя этими крайностями располагалось множество иных разновидностей волшебного народца: высокие и приземистые, худые и толстые. Встречались среди них и дети — уменьшенные копии взрослых, — и разнообразнейшие животные, свободно бродившие вокруг; многие из них, похоже, служили эльфам скакунами или слугами.

Но никто из волшебного народа не был настолько высок ростом и близок к человеческому облику, как Элспет. Впрочем, насколько Сарьон мог припомнить по нянькиным историям, в этом не было ничего необычного. Точно так же, как пчелиная королева-матка крупнее всех в улье и с ней больше всех носятся, так же и королева эльфов высока, чувственна и прекрасна. Сарьон далее догадался, почему это так, — и тут же мучительно покраснел. Ради продолжения рода. Без королевы, управляющей ими, безответственные, беспечные эльфы просто вымрут. А значит, королева должна себе найти мужчину из числа людей и произвести на свет ребенка...

Сарьон заслонил голову руками, пытаясь закрыться от хитрых усмешек и порхающих светлячков.

Но ему не под силу было закрыться от голосов волшебного народца.

Эльфы так сильно отличались друг от дружки и голоса у них столь разнились по тембру — одни пищали, словно мыши, другие стрекотали, словно цикады, — что Сарьон даже усомнился, действительно ли они говорят на одном языке. Сам он не мог разобрать ни единого слова. А вот Симкин, насколько заметил Сарьон, что-то понимал. И не только понимал, но и мог с ними беседовать. Чем сейчас и занимался, вызывая у волшебного народца взрывы бурного веселья. Терзаемый смущением, каталист мог лишь догадываться, о чем говорит его спутник.

«Объясни все это с точки зрения логики, Сарьон, — сказал он себе. — Объясни это с помощью всех тех книг, что стоят у тебя в библиотеке, каталист. Объясни толпящемуся вокруг народцу. А потом объясни себе, отчего ты смотришь, как они пляшут вокруг твоего цветочного ложа. Объясни, почему ты думаешь о том, чтобы забыться в этом сладком плену, поддаться влечению к этому мягкому, белому телу...»

Нет! Вся эта болтовня, щебетание и хихиканье начали рвать его нервы в клочья. «Я должен выбраться отсюда! — вдруг с необычайной отчетливостью осознал Сарьон, ухватившись за ощущение реальности, — Я же схожу с ума, в точности как рассказывали старые истории. Но как? Симкин в союзе с ними! Он завлек меня сюда!» Но даже сейчас, одновременно с этими мыслями, перед внутренним взором Сарьона стоял образ Элспет — подрагивающие груди, мягкая кожа, тепло, сладость, благоухание... Сарьон в отчаянии подхватился с моховых подушек. На его пепельно-бледном лице были написаны такой ужас и такая решимость бежать, что Симкин, взглянув на него краем глаза, тут же бесцеремонно вытолкал эльфов за порог и захлопнул дубовую дверь.

— Выпусти меня! — глухо воскликнул Сарьон.

— Дорогой друг, ведите же себя благоразумно, — произнес Симкин, стоя перед дверью.

Сарьон не ответил. Он схватил молодого человека за руку и с силой отчаяния отшвырнул его в сторону.

— Вы уж меня за это извините, но вам необходимо выслушать мои доводы, — со вздохом произнес Симкин. Он произнес несколько слов на эльфийском языке, напоминающем птичий щебет, снова вздохнул и принялся наблюдать, как дубовая дверь, постепенно растворяясь, превратилась в часть каменной стены — в тот самый миг, как каталист ударился о нее всем телом.

Застонав от боли, каталист медленно сполз на пол; он чувствовал, что рассудок снова начинает покидать его.

— Старина, не воспринимайте вы это все так близко к сердцу, — сказал Симкин, присев рядом с Сарьоном, и успокаивающе положил руку ему на плечо. — Я намереваюсь вытащить нас обоих из этой передряги. Просто дайте мне немного времени, только и всего.

Сарьон с горечью взглянул на облаченного в листву молодого человека, качнул головой и ничего не ответил.

Голос Симкина дрогнул.

— Понятно. Вы мне не доверяете. После всего, что я для вас сделал... После того, чем мы были друг для друга... — Две слезы сползли по его щекам и утонули в бородке. — Мне показалось, будто я обрел в вас отца... Бедный мой отец! Понимаете, мы с ним были очень близки, — сдавленным голосом произнес молодой человек. — А потом явились Исполняющие и уволокли его!

За первыми двумя слезами последовали еще две. Симкин спрятал лицо в ладонях и, спотыкаясь, побрел в противоположный угол комнаты, где и опустился на лиственное ложе; в воздух взметнулись ароматные лепестки.

— Вы же знаете, что они сделают с моей сестрой, если я не приведу вас в общину! — всхлипывая, пробормотал Симкин. — О, я этого не вынесу! Не вынесу!

Сарьон изумленно уставился на молодого человека; он окончательно перестал понимать что бы то ни было. В конце концов каталист поднялся с пола и подошел к Симкину. Присев рядом с всхлипывающим молодым человеком, Сарьон неуклюже погладил его по плечу.

— Ну, не надо, — неловко произнес каталист. — Я вовсе не хотел вас обидеть. Я... я просто не в себе, только и всего.

Ответа не последовало.

— Неужто вы меня не поймете? — с чувством произнес Сарьон. — Сперва вы завели нас в этот заколдованный лес...

— Это вышло случайно, — донесся из цветов приглушенный голос.

— Потом этот круг из грибов...

— Всякий может ошибиться.

— А потом я вдруг вижу вас одетым в точности как они!

— Я просто восприимчив ко всему новому...

— Королева назвала вас по имени. Вы говорите на их языке. Олмин милостивый! Вы даже шутите с ними! — раздраженно подытожил Сарьон, теряя терпение. Он даже совершил непростительный грех — помянул имя божье всуе. — Что же мне прикажете после этого думать?

Симкин уселся и посмотрел на своего спутника покрасневшими глазами.

— Вы могли бы просто поверить мне, — сказал он, шмыгая носом. — Уверяю вас, я все могу объяснить! Только... ну... времени у нас немного, — добавил Симкин, смахивая слезы. — У вас случайно нету расчески?

Он взглянул на лысину Сарьона и вздохнул.

— Глупый вопрос. Наверное, придется мне ее сделать, а то я похож на чучело.

Симкин выбрал из волос и бороды мелкие веточки и принялся расчесывать кудри раздвоенной палочкой, подобранной с пола.

— Вам тоже лучше быть наготове, — заявил он, взглянув на Сарьона. — А не могли бы вы придумать что-нибудь получше, чем эта тусклая ряса? О, идея! Откройте для меня канал! Я вас в два счета принаряжу. Листва... листва медного клена! То, что надо. Скромно и со вкусом. И ветка сосны в стратегически важном месте. Великолепно! Сосновая хвоя сперва немного покалывает, но вы быстро привыкнете. Ну давайте же! В конце концов, вы ведь собираетесь жениться...

— Нет, не собираюсь! — воскликнул Сарьон, вскочил и принялся лихорадочно мерить шагами пещеру.

— Ну конечно же нет, — со смешком произнес Симкин и осекся. Кашлянув, он с надеждой взглянул на бледного каталиста. — Я просто имел в виду, что в этом нет ничего такого уж немыслимого, ведь правда? Элспет и в самом деле очаровательна. Исключительная личность — не говоря уже о...

Сарьон с угрозой посмотрел на молодого человека.

— Да-да, вы совершенно правы. Немыслимо, — твердо произнес Симкин. — И тем не менее у меня есть план. Все устроится как нужно. Моя сестра... вы знаете... — добавил он уже потише. — Ставка — жизнь. Кажется, я уже упоминал, что они держат ее заложницей...

— Что будем делать? — устало спросил Сарьон, перебив Симкина на полуслове и не дав ему в очередной раз поведать о своей трагедии.

— Ждать моего сигнала, — отозвался Симкин, вставая и поправляя листья, чтобы они получше лежали. — Ага, а вот и они! Пришли, чтобы проводить жениха к его робеющей невесте.

— Что это будет за сигнал? — шепотом спросил Сарьон, когда в каменной стене начала проступать дверь. Он увидел снаружи пылающие факелы, а вокруг — тысячи пляшущих, мерцающих огоньков и услышал сотни писклявых, низких, тихих, громких голосов, слившихся в жутковатой колдовской песне. А в дальнем конце просторной, усыпанной цветами пещеры Сарьон с трудом различил фигуру Элспет. Королева восседала на троне, сделанном из живого дуба. Золотистые волосы красавицы блестели в свете факелов.

Сарьон сглотнул.

— Какой сигнал? — хрипло повторил он.

— Вы поймете, — заверил его Симкин. Он взял каталиста за руку и повел к королеве эльфов.

— Еще вина, любовь моя?

— Н-нет, спасибо, — пролепетал, запинаясь, Сарьон и попытался накрыть свой золотой кубок ладонью. Но было поздно. Элспет что-то произнесла, и кубок до краев наполнился сладкой кроваво-красной жидкостью. Сарьон скривился, убрал руку и тайком вытер ладонь об рясу.

— Еще меда?

На золотой тарелке появились медовые соты.

— Нет, я...

— Еще фруктов? Мяса? Хлеба?

В мгновение ока тарелка заполнилась разнообразными лакомствами. Их аромат смешался с другими запахами: дымом факелов, парком, поднимающимся над блюдами с жареным мясом, и совсем близким ароматом самой Элспет — темным, пряным, пьянящим сильнее вина.

— Ты же ничего не ешь! — воскликнула королева и придвинулась так близко, что Сарьон почувствовал прикосновение ее волос к своей щеке.

— Я... я вправду не голоден, — слабо пробормотал Сарьон.

— Я так и думала, что ты будешь робеть, — сказала Элспет. Губы ее изогнулись в улыбке, а глаза приглашали Сарьона придвинуться еще ближе. — А что, ты вправду никогда еще не возлежал с женщиной?

Сарьон сделался краснее вина и сердито посмотрел на сидящего рядом Симкина.

— Старина, но мне же нужно было хоть что-то им сказать, — уголком губ пробормотал Симкин, приникнув к кубку. — Они просто не могли понять, отчего ты так странно себя повел, когда их королева объявила насчет твоего избрания и всего такого прочего. Ну, этих твоих воплей и махания руками. Тебе еще повезло, что они просто засунули тебя в маленькую комнатку, чтобы ты там охолонул. Как только я объяснил...

— Ну что ты занимаешься этим дурнем? Лучше обрати внимание на меня, любовь моя, — негромко произнесла Элспет, ухватила Сарьона за руку и притянула к себе. Она вела себя шаловливо, говорила мягко и страстно, но от ее слов Сарьона пробирал озноб. — Я буду хорошо с тобою обращаться, хороший мой, но только не забывай: ты — мой! И хочу — и требую, — чтобы ты занимался только мной! Постоянно, днем и ночью, каждое мгновение ты должен думать только обо мне, и ни о ком больше. Каждое твое слово должно быть обращено ко мне.

Элспет потерлась о его щеку своей, нежной, словно лепесток.

— А теперь, хороший мой, поскольку ты не ешь, а отправляться на свадебное ложе еще рано...

— А когда... когда не рано? — вспыхнув, спросил Сарьон.

— Когда взойдет луна, — объяснил Симкин, удовлетворенно наблюдавший за тем, как прибывает вино в его кубке.

Элспет гневно взглянула на него, но в этот момент с другой стороны послышались громкие возгласы, и королева эльфов на мгновение отвлеклась. Воспользовавшись моментом, Сарьон ухватил Симкина за плечо.

— Когда взойдет луна! Осталось меньше часа!

— Да, — сказал Симкин, глядя в кубок с вином.

— Нам нужно выбраться отсюда! — яростно прошептал Сарьон.

— Скоро, — пробормотал Симкин.

Сарьон не посмел настаивать, поскольку ссора, или удачная шутка, или что там вызвало этот всплеск шума, уже стихла. Он пытался держать себя в руках, но ему отчаянно хотелось закричать и вскочить на стол. Сарьон решил, что в таких условиях глоток вина может пойти ему на пользу.

Он поднес кубок к губам, стараясь, чтобы рука не дрожала, и посмотрел на него затуманенным взглядом. Сарьону случалось бывать на придворных пирушках. Он даже бывал на пирушках, которые при дворе считались буйными и разгульными — например, в День Дураков, когда все приличия пускались на ветер. Но когда Сарьон глядел на творящееся сейчас перед ним, чувства его приходили в такое смятение, что каталист даже не мог до конца постичь это безумие; он воспринимал лишь мельтешение красок, взрывы шума и вспышки света.

Вокруг происходило все, что только можно было себе вообразить: кто-то дрался прямо посреди стола, кто-то бесстыдно занимался любовью на кушетке. В проходах между столами плясали медведи, циркачи жонглировали пылающими факелами, дети распевали непристойные песенки, еда плюхалась на пол, а брызги летели на стены и потолок. Сарьон смотрел в одну сторону — и приходил в ужас, смотрел в другую — и смущался, смотрел в третью — и его начинало мутить.

— Ты думаешь обо мне? — прошептал мелодичный голос прямо на ухо Сарьону.

Каталист вздрогнул.

— Конечно! — поспешно отозвался он, поворачиваясь к Элепет. Королева улыбнулась и нежно погладила Сарьона по руке. Каталист посмотрел на нее и кое-что заметил. Какой бы хаос ни царил вокруг, Элепет была средоточием покоя, прибежищем. Сарьон почувствовал, что тянется к ней, чтобы избежать безумия.

— А теперь, — сказала королева, капризно надув губки, — расскажи мне, почему ты никогда не был с женщиной. Тебе же нравится мое прикосновение, я вижу, — добавила она, почувствовав, как мышцы Сарьона невольно напряглись.

— Это... среди... моего народа это... не принято, — пробормотал Сарьон, облизнул пересохшие губы и, высвободившись из рук королевы, потянулся за вином. — Такое спаривание... оно для животных, а не для цивилизованных людей... мужчин и женщин.

— Я что-то об этом слыхала, — сказала Элспет. В ее серебряных глазах искрились смех и изумление. — Но я раньше в это не верила.

Королева пожала плечами; ее грудь, украшенная лилиями, слегка приподнималась и опускалась от дыхания.

— Ну а как же тогда у вас появляются дети?

— Когда людям стала ведома воля Олмина по этому вопросу, — слегка дрожащим голосом произнес Сарьон, — нам, каталистам, и Телдарам, шаманам, искушенным в подобной медицине, были даны нужные знания. В конце концов, дар жизни — священный дар, и его следует передавать в самом... самом благоговейном состоянии духа.

— Воистину пркр... пркр.. пркрасная речь! — пробормотал Симкин, снова заставляя свой кубок наполниться. — Ты станешь чудесным отцом. Таким же, как мой папа!

И, уронив голову на руку Сарьону, Симкин разрыдался.

— Симкин! — прошипел Сарьон, как следует встряхнув молодого человека. Он чувствовал, что блестящие глаза Элспет следят за ними. — Прекрати! Сядь немедленно!

Симкин сел, но тут же обнял Сарьона за шею и потащил к себе; в результате каталист чувствительно приложился головой об стол.

— Что ты творишь?! — возмутился Сарьон, пытаясь высвободиться. От Симкина с такой силой несло винными парами, что Сарьон едва не задохнулся.

— Это... с-сигнал, — громким шепотом сообщил Симкин, обхватил каталиста за шею и второй рукой и пьяно улыбнулся ему. — П-пора бжать, — рыгнув, добавил он.

— Что? — нетерпеливо переспросил Сарьон, все еще пытаясь избавиться от хватки Симкина. Но всякий раз, как ему удавалось оторвать от себя одну руку молодого человека, его шею тут же обвивала другая. Симкин повис у каталиста на шее, затем рухнул на него и обнял за пояс, а затем прикорнул у него на груди.

— Бжать, — прошептал Симкин, хмурясь с важным видом. — Сейчас.

— Сейчас? — переспросил Сарьон, смутно осознавая, что где-то позади ширится пение. К своему смятению, каталист заметил лунные лучи, падающие на стол через щели в высоком потолке пещеры. Элспет уже поднималась на ноги, и ее прекрасное лицо было таким же холодным и бледным, как и озаряющий его свет.

— Скжи... скжи им, что я болен, — пробормотал Симкин и снова рыгнул. — Уж... уж... ужасно болен. Чумой.

— Но ты же пьян! — в ярости прорычал Сарьон.

Симкин резко дернулся вперед и всем весом придавил Сарьона к полу. Эльфы встретили это происшествие смехом и возгласами. Элспет что-то выкрикнула. Сарьон окончательно запутался в Симкине, одежде и стуле; он лежал навзничь, Симкин — сверху, а вокруг плясали ноги разнообразнейших форм и размеров.

Симкин поднял голову с груди Сарьона и взглянул на ката листа круглым глазом; взгляд его был серьезным и совершенно расфокусированным.

— Пмаишь, — выдохнул он вместе с винными парами, — эльфы никогда не напиваются. Фзичски не могут. Они пверят, что я болен. Бжать. Пмаишь?

Сарьон с надеждой взглянул на молодого человека.

— Так ты только притворяешься пьяным?

— О нет! — очень серьезно произнес Симкин. — Ничго не делай напловину. Просто... пмоги пдняться на ноги... на все чтыре.

В этот момент несколько более крепких эльфов ухватили Симкина и стащили его с каталиста. Еще несколько помогли Сарьону встать. Сарьон затянул этот процесс, насколько мог, пытаясь попутно сообразить, что же ему теперь говорить и что делать. Он даже задумался на миг: а не удастся ли ему выбраться отсюда самостоятельно?

Тем временем четверо эльфов соединенными усилиями подняли и поставили Симкина: двое держали его ноги, а двое парили у молодого человека над головой, вцепившись ему в волосы. Сарьон взглянул на разъезжавшиеся в разные стороны глаза Симкина, безумную ухмылку и подкашивающиеся ноги, и его затопило спокойствие отчаяния. Бежать без Симкина? Немыслимо. Сарьон понятия не имел, где он сейчас находится, но, исходя из того немногого, что успел увидеть, каталист подозревал, что королевство эльфов представляет собою огромный лабиринт, сплетенный из пещер и туннелей. Сам он тут мгновенно заблудится. А кроме того, даже если ему и удастся выбраться отсюда в глушь, там его жизнь не будет стоить и ломаного гроша.

Может, остаться здесь?.. С Элспет... Он вскоре сойдет с ума. Но это безумие столь сладостно...

Вздохнув, Сарьон повернулся к королеве и самым строгим тоном, на какой только был способен, велел:

— Пошлите за вашим целителем.

— Что? — удивленно переспросила Элспет. Она подняла руку, и весь шум и галдеж мгновенно смолкли. Внезапно огромный зал погрузился во мрак, и лишь на золотых волосах королевы продолжали играть отблески света. — За целителем? У нас нет никаких целителей.

— То есть как — никаких? — Сарьон был потрясен. — Совсем никаких, даже Маннаниш?

— А зачем? — презрительно поинтересовалась Элспет. — Мы никогда не болеем. Потому мы и держимся подальше от людей — чтобы не испачка...

Она умолкла на полуслове и, прищурившись, пригляделась к Симкину повнимательнее.

— Уже не держитесь, — мрачно сказал Сарьон, указывая на Симкина, который с каждым мгновением выглядел все хуже. Лицо его приобрело неестественный зеленый оттенок, а глаза закатились куда-то под лоб. Эльфы, поддерживавшие еле державшегося на ногах молодого человека, встревожено посмотрели на свою королеву.

— Давайте я отнесу его к нему в комнату, — предложил Сарьон, шагнув вперед, и подхватил обмякшее тело Симкина.

— Я сама о нем позабочусь! — спокойно заявила Элспет. — И немедленно!

У Сарьона сердце ушло в пятки; он увидел, что королева готовится произнести заклинание, которое вполне могло бы перенести Симкина куда-нибудь на дно реки.

— Нет! Погодите! — вскричал каталист, вцепившись в Симкина. Тот по-дурацки ухмылялся, а потом принялся тихонько раскачиваться и напевать себе под нос какую-то песенку.

— Не надо! Не отсылайте его прочь! Я... Мне нужно знать, чем он заболел, — заявил Сарьон и добавил в порыве вдохновения: — Ну, чтобы узнать, заразна ли эта болезнь.

— Смертельна, — трагическим голосом пробормотал Симкин, и его тут же стошнило.

Эльфы, толпившиеся вокруг него, бросились врассыпную с гневными и испуганными воплями. Вокруг каталиста и его проводника мгновенно образовалось пустое пространство.

— Что, люди настолько хрупки и слабы? — нахмурившись, спросила Элепет.

— Да-да! — выдохнул Сарьон, словно узрел среди лунных лучей лучик надежды. — Со мной такое случается то и дело!

Элспет взглянула на него и улыбнулась.

— Тогда хорошо, что в ребенке твоя кровь смешается с моей. Возможно, со временем нам удастся избавить его от этой человеческой слабости. Ладно, отнеси его в комнату. Вы четверо, — королева указала на четверых самых высоких эльфов, — проводите их. Когда разберетесь с Симкином, проводите моего возлюбленного ко мне на ложе.

И, придвинувшись вплотную, она коснулась губами щеки Сарьона. Ее тело, теплое и мягкое, на миг прижалось к нему, и у каталиста едва не подкосились ноги, как у Симкина. Затем Элспет отодвинулась; волосы окружали ее золотым облаком.

— Да продолжится веселье! — воскликнула королева, и мрак ожил.

Сарьон повернулся — он окончательно впал в отчаяние — и наполовину повел, наполовину поволок Симкина через зал, а четверо приплясывающих эльфов-стражей шли за ними по пятам.

— Что ж, идея была неплохая, — вздохнув, шепотом сказал Сарьон. — Увы, не сработало.

— Как — не сработало? — изумленно переспросил Симкин, оглядываясь по сторонам. — Разве они нас поймали? Я не помню, как мы бежали!

— Бежали?! — озадаченно переспросил Сарьон. — Что ты имеешь в виду? Я думал, мы пытались убедить их отослать нас прочь из-за того, что ты заболел.

— А что, хрошая идея! — пробормотал Симкин, с восхищением взглянув на Сарьона. — Двай попробуем!

— Я пробовал! — нервно огрызнулся Сарьон. У него от напряжения уже заболели руки и спина, а руки еще и начали зудеть от покалывания листьев, в которые он был облачен. А от запахов леса, вина и блевотины его самого начало мутить. — Не сработало!

— А! — Симкин было приуныл, но тут же снова воспрянул. — Тгда нам надо свершить пбег.

— Тсс! — шикнул на него Сарьон и с опаской взглянул на стражей. — Какой побег? Ты идти не можешь — не то что бежать.

— Ты забыл, что я — опытный волшебник, — с надменным видом произнес Симкин. — Уровня Альбанара. Открой для меня кнал, каталист, и я пйду на крыльях ветра.

— Ты вправду знаешь, как отсюда выбраться? — недоверчиво переспросил Сарьон.

— Кнешно.

— Как ты себя чувствуешь?

— Намного лучше... с тех пор, как протошнился.

— Отлично, — нервно пробормотал Сарьон и снова оглянулся на стражей. Те не обращали на своих подопечных ни малейшего внимания, — Куда нам?

Симкин огляделся, вертя головой, словно сова.

— Сюда! — в конце концов заявил он, кивком указав на темный, пустой коридор, отходящий вправо.

Сарьон оглянулся назад. Стражи вяло тащились за ними и сами то и дело оглядывались, явно скорбя о покинутой пирушке.

— Давай! — крикнул Симкин.

Сарьон зашептал молитву Олмину. А потом с горечью вспомнил, что теперь он предоставлен сам себе, и открыл канал для царящей вокруг магии. Втягивая ее в свое тело, Сарьон поспешно подсчитал, сколько Жизни ему необходимо дать молодому человеку — так, чтобы самому не обессилеть. Переполнившись магией, которую ему не суждено было использовать, каталист протянул канал к Симкину и почувствовал движение потока: это молодой волшебник потянул Жизнь к себе.

Наполнившись магической энергией, Симкин взмыл в воздух с грацией пьяной гагары.

Увидев, что с молодым человеком все в порядке, Сарьон бросился бежать. Бурлящие у него в крови еле сдерживаемые страх и нервозность придали ему небывалую силу. Каталист стрелой помчался по коридору. Он слышал возгласы стражей, но не посмел оглянуться и взглянуть, что же там происходит. Ему и без того хватало проблем — ведь нужно было как-то держаться на ногах и не полететь кубарем. Хотя время от времени на стенах встречались потрескивающие факелы, пол в коридоре был неровный, и там то и дело попадались валяющиеся камни. Коридор постоянно разветвлялся, но Симкин проплывал мимо этих ответвлений, не задерживаясь, и увивающие его листья трепетали, словно листва дерева на ветру.

Крики позади сделались громче; по коридору заметалось тревожное эхо. Сарьону почудилось, будто пронзительные вопли перекрыл разъяренный голос Элспет. Факелы замигали и погасли. Беглецы оказались в темноте — столь непроницаемой, что Сарьон мгновенно утратил всякую ориентацию.

— А, ч-черт!

— Симкин! — в испуге вскричал Сарьон и остановился, не смея двигаться дальше во мраке — хоть он и слышал позади злорадные, ликующие крики волшебного народца.

— Каталист, еще Жизни! — крикнул Симкин. Сарьон тяжело дышал; ему казалось, будто сердце готово вырваться у него из груди. Но тем не менее он снова открыл канал. И коридор тут же озарился неярким светом, исходящим от рук Симкина. Молодой маг парил впереди, потирая нос.

— Врезался в стену, — печально пояснил он. Оглянувшись, Сарьон увидел стремительно приближающиеся огоньки.

— Бежим! — выдохнул он и кинулся вперед. Но почти сразу же с криком попятился.

Путь им преграждала паутина, а в ней висел огромный черный паук, величиной почти с диаметр коридора. Сарьону вдруг представилось, как он с разгону влетает в темноте в эту сеть, как волосатые лапы обхватывают его и в тело вонзается ядовитое жало, — и ему сделалось так дурно, что он едва не рухнул.

Прислонившись к стене, Сарьон взглянул на чудовищного паука. Тот пялил на них злобные красные глазки.

— Это бесполезно, — негромко произнес он. — Мы не в состоянии сражаться с ними!

— Ч-чушь собачья! — так прокомментировал его слова Симкин. Он взлетел над Сарьоном, схватил ката-листа за руку и помчался по коридору — прямо в сеть.

— Ты что, свихнулся?! — завопил Сарьон.

— Пошли! — стоял на своем Симкин. Он ринулся прямиком на паука, волоча перепутанного каталиста за собой.

Сарьон отчаянно забился, пытаясь вырваться, но молодой человек, переполненный магической энергией, был теперь слишком силен. Красные глаза паука вспыхнули, словно два солнца, волосатые лапы протянулись вперед, паутина обернулась вокруг Сарьона, не давая дышать...

Сарьон зажмурился.

— Старина, я так долго не продержусь, — донесся до него чей-то обиженный голос.

Сарьон открыл глаза и, к изумлению своему, ничего не увидел.

Впереди простирался пустой, темный коридор. В нем не было никого, если не считать парящего в воздухе Симкина.

— К-как? А паук?..

Сарьон принялся лихорадочно озираться по сторонам.

— Иллюзия! — с презрением произнес Симкин. — Я точно знал, что он ненастоящий! Элспет хороша, но не настолько. Чтоб мгновенно сотворить настоящего паука? Ха!

Он фыркнул. Но потом его посетила неожиданная мысль.

— Кнечно, — добавил Симкин, округлив глаза, — всегда возможно, что в коридоре поставят сторожить настоящего паука. А я и не подумал. Кровь Олминова, мы же влетели прямехонько в середину паутины!

Тут молодой человек заметил, в каком ужасе пребывает Сарьон, пожал плечами и хлопнул его по плечу.

— Пожалуй, старина, мы б тогда малость влипли, а?

Сарьон был слишком измучен, чтобы произнести хоть слово; он тяжело дышал — каждый вздох причинял ему боль — и пытался вытеснить ужас из своего сознания.

— Далеко нам идти? — наконец спросил он и, пошатываясь, двинулся вперед.

— Туда... за поворот... — Симкин указал куда-то вперед. — Кажется...

Взглянув на усталого каталиста, ковыляющего рядом с ним, молодой человек спросил:

— Ты так и собираешься идти?

Сарьон угрюмо кивнул, хотя он давно уже перестал ощущать собственные ноги, и теперь ему казалось, будто он волочит за собой мертвый груз. Крики приближались. Оглянувшись, Сарьон увидел позади пляшущие огоньки — а может, это у него рябило в глазах. Он точно не знал. Да это его сейчас и не волновало.

— Они догоняют! — прохрипел каталист; слова отозвались в горле резкой болью.

— Я их остановлю! — воскликнул Симкин.

Он развернулся в воздухе и вскинул руку. Из руки ударил луч света, ударился в потолок и взорвался. И воздух мгновенно наполнился грохотом падающих камней и удушливым запахом серы.

Ослепленный, оглушенный, рискующий в любой момент получить по голове камнем, Сарьон ринулся вперед, поддерживаемый Симкином.

— Вот, теперь они некоторое время будут заняты, — заметил очень довольный собою Симкин, пока они неслись по коридору.

Каталист плохо помнил, что происходило дальше. Он бежал, спотыкался, падал. Кажется, Симкин поднимал его на ноги, и они бежали дальше. Еще ему смутно помнилось, как он просил Симкина оставить его здесь, в темноте, чтобы он мог лечь и спокойно умереть и не чувствовать больше этой боли во всем теле. Он слышал крики позади. Потом крики прекратились, и Сарьон захотел остановиться, но Симкин ему не позволил, а потом снова были крики, и наконец — солнечный свет.

Солнечный свет. Это было единственным, что могло пробиться сквозь темную пелену страха и боли, окутывающую Сарьона. Они вырвались! Они убежали! Сарьон почувствовал дуновение ветерка, и оно придало ему сил. В последней вспышке неведомо откуда взявшейся энергии каталист рванулся к проходу, сияющему в конце туннеля.

Что он будет делать, очутившись на поверхности? Отступятся ли эльфы или будут преследовать их и в лесу? Погонятся, схватят и потащат обратно? Сарьон этого не знал и знать не хотел. Он чувствовал прикосновение солнечных лучей к лицу, видел траву под ногами, деревья, распростершие над ними свои ветви, и знал, что все будет хорошо. Просто знал, и все.

Переполненный ликованием и ощущением победы, Сарьон добежал до выхода, вырвался на свет... и едва не рухнул с отвесной скалы.

Вцепившись в каталиста, Симкин оттащил его от края и прислонил к каменной стене. Сарьон рухнул на колени. Поначалу он даже не осознал, что произошло, поскольку от усталости ничего не соображал. Когда же головокружение прошло и Сарьон сумел оглядеться по сторонам, он увидел, что они с Симкином сидят на небольшом скальном выступе, выдающемся футов на десять, — а внизу, футах в ста под ними, если не больше, раскинулся речной каньон, густо поросший лесом.

У Сарьона болело все тело, а надежда разбилась вдребезги, как будто и вправду сорвалась с утеса и ударилась об землю. Он посмотрел на Симкина, не в силах произнести ни слова.

— М-да, это и вправду как-то неожиданно, — признал молодой человек, оглаживая бородку и поглядывая на верхушки деревьев.

— А, знаю! — внезапно воскликнул он. — Проклятье! На второй развилке надо было поворачивать вправо, а не влево! Вечно я промахиваюсь!

Сарьон закрыл глаза.

— Уходи, — сказал он. — Спасайся сам. У тебя достаточно Жизни, чтобы спуститься вниз с воздушными потоками.

— И оставить тебя здесь? Нет-нет, дружище, — возразил Симкин. Он подплыл к каталисту, слегка покачиваясь — вино все еще давало о себе знать. — Бросить тебя? Это н-немыслимо!.. Ты же мне как отец...

— Только не вздумай тут реветь! — прикрикнул на него Сарьон.

— Извини. Не буду. — Симкин всхлипнул и вытер нос. — А может, у тебя осталось еще хоть чуть-чуть силы?

И он с надеждой воззрился на каталиста.

Сарьон покачал головой:

— Я не знаю.

Он даже не был вполне уверен, что ему хватит сил продолжать дышать.

— У меня есть один талант, — убедительно произнес Симкин. — Я умею превращаться в неодушевленные предметы.

Сарьон уставился на него, не веря своим ушам.

— Это безумие, — сказал он в конце концов. — В чем, в чем, а в математических расчетах я разбираюсь. Чтобы дать достаточно Жизни для такого превращения, потребуется шесть сильных, опытных каталистов...

— Нет! — нетерпеливо перебил его Симкин. — Я же сказал, это мой талант. Я могу это проделывать по собственному желанию, исключительно за счет собственной силы. Правда, сейчас я немного выдохся и выпил лишку, но если бы ты мог мне помочь...

— Я не могу...

— Скорее, приятель! — воскликнул Симкин, схватил Сарьона и рывком поднял его на ноги.

Сарьон слишком устал, чтобы спорить. Да и вообще ему уже все было безразлично. Он открыл канал и пустил в ход последние запасы энергии. Магия хлынула через него, слово кровь из вскрытой вены, — а потом он остался опустевший и истощенный. Сарьону нечего больше было отдавать; у него просто больше не было сил, чтобы почерпнуть магию из окружающего мира. Крики преследователей делались все громче. Скоро эльфы будут здесь. «Может, просто прыгнуть вниз?» — подумал Сарьон и задумчиво взглянул через край.

Ему представилось, как он падает, как земля рвется ему навстречу, как его тело разбивается об острые камни, ломается, сплющивается...

Внутренности у Сарьона завязались узлом, и он осторожно попятился... и натолкнулся прямиком на дерево. Сарьон стремительно обернулся и в изумлении уставился на это дерево. Его здесь не было! На выступе совершенно ничего не росло...

— Наверх! Забирайся наверх! — приглушенным голосом произнесло дерево.

Все еще не придя в себя от изумления, Сарьон протянул дрожащую руку и коснулся шершавой коры дерева.

— Симкин, это ты?

— Не трать времени! Прячься в ветвях! Скорее!

У Сарьона уже не было сил ни размышлять над этим необычайным происшествием, ни удивляться ему. Он подоткнул подол рясы, ухватился за нижнюю ветку и полез на дерево, стоящее на краю скалистого выступа.

— Выше! Лезь как можно выше!

Цепляясь за ствол, Сарьон кое-как вскарабкался еще чуть выше. Потом остановился и прижался к коре щекой.

— Я... больше... не могу... — судорожно выдохнул он.

— Ну ладно! — раздраженно отозвалось дерево. — Теперь замри и не шевелись. Слава богу, что ты носишь зеленое.

«Их этим не одурачишь», — подумал Сарьон, прислушиваясь к голосам, разносившимся под сводами пещеры. Достаточно одному из них взглянуть наверх или подняться в воздух, и...

Налетевший порыв ветра хлестнул по дереву, и ствол, за который цеплялся Сарьон, громко хрустнул. Каталист судорожно вцепился в свою ветку и взглянул на расщепившийся ствол — и последние остатки надежды бесследно испарились. Ствол был внутри коричневым и сухим. Мертвым. Таким же мертвым, каким вскоре станет сам Сарьон. Еще один порыв ветра пронесся над горным склоном, и еще одна мертвая ветка полетела вниз. Сарьон чувствовал, как дерево вздрагивает и сотрясается. Потом что-то хрустнуло и расщепилось. И в конце концов, содрогнувшись, дерево опрокинулось через край выступа.

Сарьон, цепляясь изо всех сил за листья и кору Симкина, услышал, как молодой человек бормочет на лету:

— Чтоб мне пусто было! Я трухлявый!

ГЛАВА ШЕСТАЯ
ОБШИНА КОЛЕСА

— Так значит, это и есть тот самый каталист.

— Да дружище. Что, не производит особого впечатления? Однако же после нашей небольшой совместной прогулки я могу тебе сказать, что он не так прост. Его прислали сюда за тобой, Джорам.

— Прислали? Кто?

— Епископ Ванье.

— И что каталист сам тебе об этом сказал?

— Конечно, Мосия. Старина полностью мне доверяет. Он относится ко мне как к сыну, которого у него никогда не было. Он не раз об этом говорил. Не то чтобы я ему так уж доверял... В конце концов, он ведь каталист. Но я слыхал то же самое и от епископа Ванье — в смысле, насчет Джорама, а не насчет сына, которого у него не было.

— Ага, и еще он должен передать привет от императора.

— Не понимаю с чего бы это вдруг он мне должен чего-то передавать от императора. Или тебе, деревенщина. И можешь смеяться, сколько тебе угодно. Я просто подожду, пока мои слова подтвердятся. Этот Сарьон пришел за тобой, Темный.

— Выглядит он совсем неважно. Что ты с ним сделал?

— Я? Ничего! Клянусь честью. Разве я виноват, Мосия, что наш мир столь жесток и опасен? И смею заметить, что наш каталист еще не скоро отважится путешествовать по этому миру в одиночку.

Сарьон проснулся оттого, что чихнул. Голова была налита тяжестью и болела, а в горле саднило. Каталист закашлялся и сжался, страшась открыть глаза. Он лежал на кровати. Но где? «У себя в постели, в своей келье, в Купели, — сказал себе Сарьон. — Когда я открою глаза, то увижу свою келью. Все это был страшный сон».

Несколько сладостных минут он лежал, кутаясь в одеяло, и притворялся, будто сам в это верит. Он даже представил себе свою комнату, знакомую до последних деталей: книги, гобелены, привезенные из Мерилона, всяческие мелочи. Все как есть.

Затем Сарьон услышал, как рядом кто-то пошевелился. Он вздохнул и открыл глаза.

Он лежал в маленькой комнатке — ему никогда еще не приходилось видеть ничего подобного. Сквозь приоткрытое окно лились неяркие солнечные лучи, и в их свете Сарьон увидел сцену, которая, по его представлениям, могла существовать лишь где-то за Гранью. Стены комнаты не были оформлены из дерева или камня. Они были сделаны из аккуратно сформованных прямоугольников, уложенных друг на дружку. Выглядело это все настолько неестественно, что каталиста передернуло. По правде говоря, в этой комнате все выглядело неестественно — как заметил Сарьон, со всевозрастающим ужасом оглядываясь по сторонам. Стоящий посредине стол не был любовно создан из цельного куска дерева — его смастерили из нескольких кусков, грубо скрепленных между собою. Расставленные вокруг стулья были изготовлены точно таким же образом и казались уродливыми и ужасными. Даже если бы Сарьон увидел человека, чье тело было бы составлено из частей тел других, мертвых людей, он и тогда не пришел бы в большее смятение. Ему, словно наяву, представились крики боли исторгнутые деревом.

Тем временем тихий звук повторился. Сарьон нерешительно вгляделся в темные углы.

— Эй! — хрипло позвал он.

Никто не отозвался. Недоумевающий Сарьон снова улегся на спину. Он готов был поклясться, что слышал чьи-то голоса. Или это было во сне? В последнее время ему часто снились сны. Кошмарные сны. Волшебный народец, женщина невероятной красоты, прогнившее дерево...

Сарьон снова чихнул, сел на кровати и принялся искать, чем бы вытереть нос.

— Это тебе подойдет, о Ушибленный и Помятый?

И на одеяло рядом с рукой Сарьона опустился возникший прямо из воздуха лоскут оранжевого шелка. Каталист отпрянул от него, словно от змеи.

— А вот и я. Во плоти, если так можно сказать.

Оглянувшись на голос, Сарьон увидел Симкина, стоящего в изголовье кровати. По крайней мере, каталист предположил, что это тот самый молодой человек, «спасавший» его во Внешних землях. Но теперь и простая коричневая одежда лесного скитальца, и лиственный наряд эльфов исчезли. Их место заняли парчовый камзол невероятно яркого синего цвета, жилет — тоже синий, но посветлее, а под ними — красная шелковая блуза, пылающая ярче нынешнего бледного солнца. Зеленые обтягивающие брюки были застегнуты под коленями пряжками, усыпанными красными драгоценными камнями; ноги облегали красные шелковые чулки. И повсюду — на манжетах, на воротнике, на жилете — красовались зеленые пенные кружева. Темные волосы блестели, бородка была аккуратно расчесана.

— Что, восхищаешься моим ансамблем? — поинтересовался Симкин, проведя рукой по своим кудрям. Я называю этот цвет «Трупный синий». Графиня Дюпре однажды сказала мне: «Симкин, но это же ужасное название!» — «Я понимаю, — с чувством ответил я, — но это было первое, что пришло мне на ум, а мне на ум так редко что-то приходит, что я решил, что это стоит сохранить. Так сказать, для поощрения».

С этими словами Симкин неспешно подошел и остановился рядом с Сарьоном. Он изящным движением поднял с одеяла оранжевый шелковый шарфик и, взмахнув им, вручил изумленному каталисту.

— Да-да, я понимаю. Это все бриджи. Ты, должно быть, никогда не видел ничего подобного? Это последний писк моды при дворе. Все просто с ума по ним сходят. Должен заметить, что мне они нравятся. Правда, ноги натирают...

Тут Симкина перебили: каталист снова чихнул и зашелся кашлем. Симкин придвинул стул, уселся и скрестил ноги так, чтобы ему удобно было любоваться собственными чулками.

— Что, неважно себя чувствуешь? Тебя угораздило подцепить простуду. Наверное, тогда, когда мы грохнулись в реку.

— Где я? — прохрипел Сарьон. — Что это за место?

— Ой, ну какой же ты зануда. Естественно, ты находишься там, куда и стремился. В конце концов, ведь твоим проводником был я.

Симкин понизил голос:

— Ты у Техников. Я привел тебя к ним в общину.

— Как я сюда попал? Что произошло? Что за река?

— Так ты не помнишь? — обиженно переспросил Симкин. — И это после того, как я, рискуя жизнью, превратился в дерево, а затем прыгнул в пропасть, держа тебя в своих ветвях — э-э, в руках — нежно и крепко, как мать держит свое дитя!

— Так это было взаправду? — Сарьон взглянул на Симкина. Глаза у него слезились. — Не... не в кошмаре?

— Я уязвлен до глубины души!

Симкин фыркнул, показывая, как глубоко он задет.

— И это после всего, что я для тебя сделал! А ты даже ничего не помнишь! Я сам не понимаю, отчего отношусь к тебе как к отцу...

Сарьон, дрожа, поплотнее закутался в одеяло Он закрыл глаза и отгородился от всего. Симкин, «Трупный синий», кошмарная комната, голоса, что послышались или приснились ему... Молодой человек продолжал болтать, но Сарьон пропускал его болтовню мимо ушей. Ему было не до того. Он чуть было не задремал, но тут ему померещилось, будто он падает, у него перехватило дыхание, и он в ужасе очнулся. Потом Сарьон осознал, что слышит какой-то отдаленный звук, и узнал в нем тот ритмичный, размеренный грохот, что проходил сквозь все его кошмары, словно подводное течение.

— Что это? — спросил он и закашлялся.

— Что — «что»?

— Этот... шум... грохот...

— Кузня. Там куют железо.

Кузня. У Сарьона душа ушла в пятки. Ванье был прав. Чародеи этой общины заново освоили древнее запретное искусство — темное искусство, однажды уже едва не приведшее к уничтожению мира. Что же за люди здесь обитали — люди, продавшие души Девятому Таинству? Наверное, это сущие демоны. А он теперь среди них, совсем один. Один, если не считать Симкина. Но кто такой Симкин? Или что он такое? Если вся история с волшебным народцем и с деревом ему не приснилась, то, возможно, и голоса тоже были настоящими. Но тогда это означает, что Симкин предал его. «Его прислали сюда за тобой, Джорам». Эти слова звучали абсолютно серьезно, без свойственных Симкину дурацких интонаций. «Разве я виноват, Мосия, что наш мир столь жесток и опасен? И смею заметить, что наш каталист еще не скоро отважится путешествовать по этому миру в одиночку». Ни зеленых кружев, ни оранжевого шелка, ни сияющей улыбки. «Трупный синий». Холодный и острый, словно железо.

«Джорам знает, кто я и зачем сюда явился». Сарьон содрогнулся. «Он убьет меня. Он уже убивал. Хотя, возможно, они ему не позволят. В конце концов, им же нужен каталист. По крайней мере, так сказал Ванье. Но как я могу помогать этим злобным чудовищам, Техникам? Неужто мне следует помогать им совершенствовать их кошмарное искусство? Неужели Ванье об этом не подумал?»

Сарьон сел в постели. Ему было тяжело дышать, и мысли с трудом пробивались в одурманенный болезнью разум. «Нет! — решил каталист. — Я не стану им помогать! Как только мы с этим Джорамом окажемся наедине, я открою Коридор и уйду отсюда вместе с ним. Пускай он Мертвый — вдвоем у нас должно хватить Жизни, чтобы магия подействовала. Я верну его обратно и избавлюсь от него, и пускай Ванье делает с ним что хочет. А потом я уйду из их Купели со всеми ее шпионами, ложью и ханжескими, бессмысленными догмами. Возможно, я вернусь в дом отца. Он сейчас пуст. Он принадлежит церкви. Я запрусь среди моих книг...»

Вдруг оказалось, что он уже не сидит на кровати, а лежит, — точнее, мечется в лихорадке. Кажется, Симкин ушел из комнаты — упорхнул по воздуху, словно пестрая тропическая птица. Но Сарьону было так скверно, что он уже ничего не соображал и ему ни до чего не было дела.

Каталист погрузился в тяжелый, беспокойный сон. Ему мерещился некий чародей, встающий из пламени и дыма, изрыгаемого кузней, и нависающий над ним, Сарьоном. На лице чародея читались все дурные страсти, сколько их ни есть, глаза горели красным от привычки постоянно, день за днем смотреть в огонь, кожа была покрыта копотью из-за возни с черными искусствами.

Сарьон смотрел на него, окаменев от ужаса, а чародей подходил все ближе. В руке он сжимал пламенеющий, раскаленный железный прут...

— Успокойтесь, отец. Не волнуйтесь вы так.

Сарьон не помнил, когда он успел усесться. Он обнаружил, что отчаянно пытается скинуть одеяла и сбежать из постели. В комнате было темно, и свет едва не ослепил его. Он не видел... Он не хотел видеть...

— Отец!

Кто-то схватил его за плечо и встряхнул.

— Отец, проснитесь! Вы бредите! Это просто сон!

Сарьон содрогнулся и пришел в себя. К нему вернулась способность рассуждать здраво. Ему снова снился кошмар. Или нет? Сарьон моргнул и уставился на пламя. Голос, который он слышал, не принадлежал Симкину. Он звучал ниже и, казалось, исходил из уст немолодого человека. Чародей...

Когда глаза привыкли к свету, Сарьон обнаружил, что раскаленный железный прут превратился в обычный факел. Факел держал в руке какой-то морщинистый старик — тот самый, что ласково склонялся над ним. Прикосновение руки к плечу было мягким и доброжелательным. Сарьон судорожно перевел дыхание и откинулся на подушку. Это не был чародей. Просто какой-то слуга. Сарьон огляделся и понял, что комната действительно погружена во тьму. Интересно, это настала ночь или тьма, исходящая из этого средоточия зла, в конце концов заслонила свет?

— Ну вот, так уже лучше, отец. Парень сказал, что вам нехорошо. Прилягте и успокойтесь. Моя жена сейчас приведет целителя...

— Целителя? — Сарьон недоуменно уставился на старика. — У вас есть целитель?

— К сожалению, всего лишь друид. Маннаниш. Правда, она очень хорошо разбирается в травах — в других местах большую часть этих знаний утратили. Наверное, вашим друидам подобные навыки не нужны — ведь у них есть вы, каталисты.

Старик прошел в дальний конец комнаты, разжег при помощи факела огонь в очаге, а затем сунул факел в ведро с водой.

— Возможно, теперь, когда вы с нами, отец, мы не станем зависеть от даров природы, — сказал старик. Он взял что-то вроде тонкого куска дерева, сунул его одним концом в огонь, а затем отнес его на стол. По дороге он не переставая вещал про их целительницу и ее искусство.

Сарьон, лежа на спине, наблюдал за передвижениями старика по освещенной комнате со странным чувством эйфории, лишь наполовину осознавая, о чем идет речь. Даже когда старик при помощи горящей щепки поджег несколько высоких, тонких кусочков дерева, установленных на грубых подставках, это не поколебало владеющего каталистом странного чувства беззаботности и расслабленности. Скорее уж он удивился, заметив, что огонь и не погас, и не поглотил щепки мгновенно. Просто на верхушке каждой щепки теперь примостился небольшой язычок пламени, и вместе они наполняли комнату мягким сиянием.

— Наша Маннаннш — славная женщина. Она чрезвычайно предана своему призванию. Ее целительское искусство спасло жизнь уже не одному жителю нашего селения. Но сколько еще людей могли бы жить и поныне, если бы ее магические силы были увеличены! Вы себе не представляете, сколько я молился Олмину, чтобы он послал нам каталиста, — со вздохом произнес старик, уселся на стул и улыбнулся Сарьону.

— Молились Олмину? — Сарьон на некоторое время оказался сбит с толку. Но потом до его медленно ворочающегося сознания дошла истина. — Ах да, конечно. Вы не из них.

— Не из кого, отец? — поинтересовался старик. Его улыбка сделалась еще шире.

— Ну, не из чародеев. — Сарьон махнул рукой, указывая куда-то на улицу, и закашлялся. — Не из Техников. Вы здесь раб?

Старик запустил руку за воротник своего длинного серого одеяния и извлек золотую цепочку, на которой висела странного вида подвеска. Она была сделана из дерева и изображала колесо с девятью спицами.

— Отец, я — Андон, их глава, — просто произнес старик, и на его морщинистом лице отразилась гордость.

— Успокойтесь, отец. Все хорошо. Обопритесь на мою руку. Вы же только первый день как встали. Не надо спешить.

Сарьон, опирающийся на руку старика и медленно бредущий рядом с ним, жмурился от яркого солнца. Он чувствовал дуновение ветерка, напоенного запахами позднего лета.

— Должно быть, ваши приключения были просто ужасны, — продолжал Андон. Они медленно вышли из дворика при хижине и зашагали по пыльной, немощеной дороге, идущей через селение. Встречаясь взглядом с кем-нибудь из местных жителей, старик приветствовал их кивком. Однако же никто с ними не заговаривал, хотя многие поглядывали на каталиста с откровенным любопытством. Впрочем, понятно было, что они относятся к старику с уважением и почтением, и их не беспокоили. «Так что, это и есть темные чародеи?» — подумал Сарьон. Лица, искаженные дурными страстями? Лица молодых матерей, баюкающих маленьких детей. Красные горящие глаза? Утомленные глаза, покрасневшие от долгой работы. Песнопения, взывающие к силам тьмы? Смех детей, играющих на улице. Единственное, что отличало этих людей от жителей Уолрена или даже того же Мерилона, так это то, что здешние обитатели очень мало пользовались магией или даже вовсе ею не пользовались. Чародеи, вынужденные беречь Жизнь — ибо у них не было каталиста, чтобы пополнить ее запасы, — ходили пешком по грязной дороге и носили мягкую кожаную обувь.

Сарьон увидел нескольких мужчин. Они сосредоточенно трудились, оформляя какое-то жилище. Но здесь не было Прон-альбан, которые любовно извлекли бы камни из-под земли и заклинаниями сплавили бы их воедино. Эти люди использовали свои руки. Они складывали прямоугольные странные камни друг на дружку. И даже сами эти камни были сделаны вручную — так сказал этот старик, Андон. Глине придали нужную форму и высушили на солнце. Остановившись ненадолго, Сарьон зачарованно наблюдал, как люди укладывают камни аккуратными, ровными рядами, соединяя их друг с дружкой при помощи некоего вязкого вещества, которое они намазывали поверх каждого ряда. Но это было не единственное применение техники. Повсюду, на что бы ни упал взгляд Сарьона, он наталкивался на проявление Темных искусств.

И самым явственным свидетельством был сам символ этой общины, подвеска, которую старик носил на шее, — колесо. Маленькие колеса заставляли груженые повозки катиться по земле. Большое колесо похищало Жизнь из реки и при ее помощи — так сказал Андон — приводило в движение другие колеса, установленные внутри кирпичного здания. Эти колеса заставляли большие камни тереться друг о друга и растирать зерно в муку. Знак чародеев был даже вырезан на самой земле.

На другом берегу реки Сарьон разглядел темные провалы пещер; каталисту показалось, будто это глаза, взирающие на него с укором. Там в давние времена Техники доставали из-под земли камни, содержащие железо, — так сказал Андон, — и использовали при этом какое-то дьявольское вещество, от которого камни буквально разлетались на части. Теперь же, как печально сказал Андон, это искусство утрачено. Теперь чародеи зависели от железной руды, которую привозили откуда-то издалека.

И над всеми звуками — над разговорами, смехом, возгласами — царил вечный, непрекращающийся звон, исходивший из кузни. Он несся над селением, словно звон какого-то мрачного, темного колокола.

«Извращение Жизни! — завопил в Сарьоне каталист. — Они уничтожают магию!» Но логическая сторона его рассудка заявила: «Речь идет о выживании». И возможно, эта самая логическая сторона уже принялась втихаря играть с поразительными новыми математическими концепциями, используемыми в этом искусстве. Сарьон уже заметил, что кирпичный дом, в котором он жил, теплее и удобнее, чем мертвые полые деревья, в которых обитали полевые маги. Может быть, не все, что...

Сарьон был потрясен, поймав себя на подобной мысли, и заставил себя вновь прислушаться к словам старика.

— Да, ужасные приключения. Плен у великанов, сражение с кентаврами. Симкин спас вас, превратившись в дерево. Мне бы хотелось как-нибудь услышать этот рассказ от вас — если, конечно, вам не будет неприятно об этом всем вспоминать. — Андон несколько виновато улыбнулся. — Просто Симкину как-то трудновато верить.

— Расскажите мне про Симкина, — попросил Сарьон, обрадовавшись возможности переключить внимание на что-нибудь другое. — Откуда он явился? Что вы о нем знаете?

— Что мы знаем про Симкина? Да ничего на самом деле. Ну, кроме того, что он сам нам рассказывает — но это все, я думаю, полная чушь, точно так же, как и все эти его истории про герцога такого-то или графиню сякую-то. — Взглянув на каталиста, Андон мягко добавил: — Мы не расспрашиваем тех, кто приходит, чтобы поселиться у нас, отец. Ведь, например, кто-нибудь мог бы и удивиться, с чего это вдруг каталист из Купели — а по вам, вы уж меня простите, невооруженным глазом видно, что вы оттуда, — попытался в одиночку уйти во Внешние земли.

Сарьон вспыхнул и споткнулся.

— Видите ли, я...

Но старик перебил его.

— Нет-нет, я ни о чем не спрашиваю. И вы не обязаны ничего мне говорить. Таков здешний обычай — столь же древний, как и само наше поселение.

Андон вздохнул и покачал головой. Глаза его вдруг сделались старыми и усталыми.

— Хотя, возможно, не так уж этот обычай и хорош, — пробормотал глава общины, и взгляд его скользнул к большому дому, стоящему на отшибе, на вершине небольшого холма. Этот дом, построенный все из тех же странных прямоугольных камней, был выше прочих домов и казался самым новым в селении. — Возможно, если бы мы спрашивали, нам удалось бы избежать многих горестей и боли.

— Простите, я вас не понимаю.

Сарьон еще во время выздоровления заметил некую тень, лежащую на всех, кто приходил к нему, — на Андоне, на его жене, на местной целительнице. Они нервничали, иногда принимались понижать голос, настороженно озирались, как будто боялись, что их подслушают. Сарьон не раз хотел спросить, в чем тут дело, — ему припоминались некоторые замечания Симкина. Но он все еще оставался для этих людей чужаком, и в этом странном, сомнительном окружении ему было не по себе. — Я сказал вам, что я — глава этих людей, — произнес Андон столь тихо, что Сарьону пришлось наклониться, чтобы услышать его. Улица, по которой они шли, не была многолюдной, но старик, похоже, не хотел допустить, чтобы кто-то из немногочисленных прохожих, спешащих по своим делам, услышал его. — Это не совсем так. Когда-то я и вправду им был. Год назад. Но теперь нас возглавляет другой.

Он искоса взглянул на Сарьона.

— Вы вскоре встретитесь с ним. Он уже спрашивал о вас.

— Блалох! — не подумав, выпалил Сарьон.

Старик остановился и изумленно уставился на него.

— Да, но откуда вы...

— Симкин мне рассказал о нем... кое-что.

Андон кивнул. Лицо его потемнело.

— Симкин. Да. Полагаю, вот как раз он — в смысле, Блалох — может побольше рассказать вам об этом молодом человеке. Похоже, Симкин проводит довольно много времени в обществе колдуна. Только имейте в виду, вряд ли Блалох станет отвечать на ваши вопросы. Он — настоящий Дуук-тсарит. Я часто думаю: интересно, что заставило их изгнать его из этого ужасного ордена?

Старика передернуло.

— Но... — Сарьон оглядел многочисленные дома и небольшие мастерские, выстроившиеся вдоль улицы. — Вас же много, а он один. Почему?..

— Почему мы не сразимся с ним? — Старик печально покачал головой. — Вас когда-нибудь арестовывал Исполняющий? Вы когда-нибудь чувствовали прикосновение их рук? Чувствовали, как они выпивают из вас Жизнь, как паук выпивает кровь из жертвы? Не нужно, отец, не отвечайте. Если с вами такое случалось, то вы понимаете. И... А что — мы? Нас много, да, но мы разобщены. Возможно, вы этого пока что не понимаете — но непременно поймете со временем.

Андон резко сменил тему разговора.

— Но если вас все еще интересует Симкин, вы можете поговорить о нем с теми двумя молодыми людьми, которые живут с ним в одном доме.

Сарьон, поняв, что Андон определенно больше не желает говорить о бывшем Исполняющем, позволил этой теме заглохнуть и вновь заговорил — и даже довольно охотно — о Симкине, подтвердив, что действительно был бы не против встретиться с его друзьями.

— Их зовут Джорам и Мосия, — сообщил Андон. — Возможно, вы слышали что-нибудь о Мосии от его отца, пока жили в Уолрене...

Он взглянул на каталиста и осекся.

— Что с вами, отец? Вы так побледнели... Наверное, мы все-таки слишком долго гуляем. Может, присядем и посидим? Тут поблизости парк.

— Да, спасибо, — согласился Сарьон, хотя на самом деле он вовсе еще не устал.

Так значит, Симкин сказал правду, когда заявил, что они с Джорамом друзья... И эти голоса, которые он слышал у себя в комнате, пока болел... Джорам... Мосия... Симкин...

— Они сейчас работают — в смысле, Мосия и Джорам. Симкин — тот никогда лишний раз и пальцем не пошевелит. Во всяком случае, никому из нас этого видеть не доводилось, — сообщил Андон, помогая Сарьону усесться на скамейку. Скамейка стояла в тени раскидистого дуба. — Как вы себя чувствуете, отец? Может, послать за целительницей?..

— Нет, спасибо, — пробормотал Сарьон. — Вы правы. Я слыхал о Мосии. И о Джораме тоже, конечно же, — добавил он негромко.

— Очень необычный молодой человек, — заметил Андон. — Полагаю, раз уж вы прибыли из Уолрена, вы слыхали про убийство надсмотрщика?

Сарьон кивнул, но промолчал, побоявшись, что может сказать слишком много.

Старик вздохнул.

— Конечно же, нам тоже о нем известно. Слухи расходятся быстро. Некоторые из нас видят в Джораме героя. Некоторые полагают, что он может оказаться полезным инструментом. — Андон мрачно взглянул на большой кирпичный дом на холме. — По правде говоря, именно потому его сюда и доставили.

— А вы? — спросил Сарьон. Он уже успел проникнуться глубоким уважением к этому доброму, мудрому человеку. — Что вы думаете о Джораме?

— Я боюсь его, — с улыбкой сознался Андон. — Возможно, отец, вам странно слышать такие слова из уст чародея, занимающегося Темными искусствами. Да, — он похлопал Сарьона по руке, — я догадываюсь о многих ваших мыслях. Я видел ужас и отвращение на вашем лице.

— Э-э... мне просто трудно принять... — пролепетал вспыхнувший Сарьон.

— Я понимаю. Не только вам. Многие из тех, кто приходил к нам, чувствовали себя точно так же. Вот Мосии, например, до сих пор трудно жить среди нас. Ему трудно принять наш путь. Во всяком случае, мне так кажется.

— Но все-таки, насчет Джорама... — нерешительно произнес Сарьон, хотя и опасался, что его интерес может выглядеть подозрительным. — Вы правы? Его действительно следует бояться?

Каталиста пробрал озноб. Он с нетерпением ожидал ответа. Но ответ оказался совершенно неожиданным.

— Я не знаю, — мягко произнес Андон. — Он живет среди нас вот уже почти год, но у меня такое ощущение, что я знаю его хуже, чем вас, — хотя с вами мы знакомы всего несколько дней. Бояться его? Да, я боюсь его — но не по тем причинам, какие вы могли предположить. И не только я.

Взгляд Андона снова метнулся к дому на холме.

— Исполняющий? Он боится семнадцатилетнего мальчишки? — недоверчиво переспросил Сарьон.

— О, он в этом не сознается — возможно, даже себе. Но сознается он в этом или нет — ему действительно стоит бояться Джорама.

— А почему? — не удержался Сарьон. — Он такой грозный? Или такой неистовый?

— Нет-нет, отнюдь. Вы же, должно быть, знаете — там были смягчающие обстоятельства. Джорам убил надсмотрщика после того, как тот у него на глазах убил его мать. Он вовсе не буйный и не вспыльчивый. Скорее уж можно сказать, что он чересчур себя контролирует. Он холоден и тверд, словно камень. И одинок... страшно одинок.

— Но тогда...

— Я думаю... — Андон нахмурился, пытаясь подобрать нужное слово. — Думаю, это потому... Отец, вам никогда не случалось вдруг встретить в толпе человека, который мгновенно привлекает к себе внимание? Не тем, что он сделал или сказал, а просто одним лишь своим присутствием? Вот Джорам как раз такой. Возможно, он отмечен Олмином — потому, что отнял чужую жизнь. В нем ощущается сила. И судьба. Темная судьба.

Старик пожал плечами. Лицо его было печальным и серьезным.

— Я не могу этого объяснить, но вы сами поймете. Если хотите, вы можете вскорости встретиться с этим молодым человеком. Мы как раз направляемся туда, где его можно найти. Видите ли, Джорам работает в кузне.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ
КУЗНЯ

Катехизис гласит: «Иметь дело с Темным искусством Девятого Таинства — значит иметь дело со Смертью».

Катехизис гласит: «Души тех, кто имеет дело со Смертью, будут ввергнуты в яму огненную и будут пребывать там в муке вечной и нескончаемой».

«Значит, они лишь действуют в соответствии со своей судьбой», — подумал Сарьон, заглянув в озаренную светом, усеянную красными искрами тьму кузни.

Андон первым вошел в пещеру, что-то сказал работающим там людям и махнул рукой за плечо, указывая на каталиста. А затем, осознав, что Сарьон не последовал за ним, обернулся. Сарьон увидел, что губы старика шевелятся, но в кухне стоял такой шум, что он ничего не услышал. Андон замахал рукой.

— Входите, входите!

Желто-оранжевые отсветы огня играли на лице старика, красное сердце кузни горело в его глазах, колесо у него на груди пылало в свете жаркого пламени. Сарьон в ужасе попятился от зияющего проема — входа в кузню; ему воочию предстал чародей из его горячечных снов. Казалось, будто Андон обернулся самим Падшим, что восстал, дабы уволочь каталиста в огонь.

Андон заметил охвативший Сарьона ужас, и на лице его промелькнули недоумение и боль — но их почти сразу же сменило понимание.

— Простите, отец. — Сарьон скорее прочел эти слова по губам Андона, чем услышал. — Мне следовало догадаться, какое это произведет на вас впечатление.

Старик приблизился к каталисту.

— Давайте-ка мы пойдем домой.

Но Сарьон не мог сдвинуться с места. Оцепенев, он взирал на представшую его глазам картину. Кузня располагалась в пещере на склоне горы. Расщелина, играющая роль естественного дымохода, выводила наружу ядовитый дым и жар, исходящие от огромной кучи пламенеющего угля, сложенного на большом круглом каменном выступе. Какая-то смахивающая на огромную торбу штуковина нависала над этой кучей, словно хрипящее чудовище, и нагнетала на нее воздух, заставляя угли гореть жарким пламенем.

— Что... что они делают? — спросил Сарьон. Ему хотелось уйти, но какое-то жутковатое очарование удерживало его на месте.

— Они нагревают железную руду, чтобы она расплавилась, — объяснил Андон, перекрикивая грохот, лязг и шипение, — а потом руда и уголь соединятся воедино.

На глазах у Сарьона один из парней, трудившихся в кузне, подошел к выступу и при помощи некой сделанной из металла вещи, напоминающей отвратительное продолжение руки, поднял кусок раскаленного докрасна железа с угольной подушки. Затем он переложил этот кусок на другой выступ — только уже не каменный, а железный, — взял инструмент и принялся бить по горячему железу.

— Вот это и есть Джорам, — сказал Андон.

— А что он делает? — Сарьон чувствовал, как его губы шевелятся, но не слышал собственного голоса.

— Он бьет по железу молотом, чтобы оно приняло нужную ему форму, — пояснил Андон. — Можно делать так, а можно залить расплавленное железо в форму и подождать, пока оно остынет, а уже потом обрабатывать его дальше.

Уничтожение Жизни в камне. Придание железу формы при помощи инструмента. Извращение его Богом данных свойств. Убиение магии. Сделка со смертью. Все эти мысли гулом отдавались в голове Сарьона при каждом ударе молота.

Он уже начал было разворачиваться, чтобы уйти, но в этот миг молодой человек, трудившийся в полутемной кузне, поднял голову и взглянул на каталиста.

Сказано, что Олмин знает души людей, но не управляет ими. Таким образом, человек волен сам избирать свою судьбу, но при этом Олмин предвидит, как каждый человек будет действовать, осуществляя эту свою судьбу. Сливаясь разумом с Олмином, Прорицатели предсказывали будущее. Говорят также, будто две души, коим предназначено соприкоснуться друг с другом, будь то ко благу или ко злу, понимают это в первый же миг встречи. И вот этот миг настал. Две души узнали друг друга. Две души осознали свою связь.

И как звонкий удар молота расколол черную пористую корку, покрывающую спекшееся красное железо, так и взгляд темных глаз Джорама что-то расколол в душе Сарьона. Потрясенный до глубины души каталист бросился прочь из кузни, от ее бликов и теней. Андон нагнал его по воздуху.

— Отец, вам нехорошо. Простите. Мне следовало понять, каким потрясением это окажется...

Сарьон ковылял по улице; он смутно осознавал присутствие Андона, но не в силах был ни увидеть, ни услышать старика по-настоящему. Перед его мысленным взором стояли лишь ясные, холодные глаза, которые не мог согреть даже жар расплавленного железа. Он видел мрачные, непривычные к улыбке губы, высокие скулы, блестящие черные волосы, на которых плясали красные отсветы.

«Я знаю это лицо! — сказал себе Сарьон. — Но откуда?» И ему почему-то казалось, что оно должно быть другим. Ему на ум приходила печаль, а не горечь. Печаль, никогда не покидающая это лицо — даже в разгар веселья. Возможно, он видел это лицо семнадцать лет назад, в Купели. Возможно, он знал злосчастного отца этого парня. До Сарьона дошли тогда лишь смутные отголоски истории о суде над каталистом-отступником. Скандал получился громкий, но Сарьон тогда был слишком поглощен собственными страданиями, чтобы интересоваться чужими делами. Возможно, он запомнил это лицо машинально, не отдавая себе отчета. Наверное, так оно и есть. Это все объясняет. И все же, все же...

Сарьон никак не мог избавиться от этого лица. Он видел его улыбающимся, смеющимся — и все же на нем всегда лежал отсвет печали...

Он узнал его! Он его знал! Вот сейчас, сейчас он вспомнит имя...

Но воспоминание развеялось прежде, чем Сарьон успел ухватить его, и уплыло прочь, словно дымок на ветру.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ
КОЛДУН

Шагавший по грязным улочкам селения Техников Симкин здорово смахивал на яркую, пеструю птицу, пробирающуюся по монотонным, мрачным кирпичным джунглям. Многие люди, работавшие неподалеку, провожали его взглядами, исполненными настороженной заинтересованности: точно так же они смотрели бы на редкую птицу, припорхнувшую неведомо откуда. Некоторые хмурились, крутили головами и бормотали себе под нос нечто нелестное. А некоторые, напротив, радостно приветствовали молодого человека, пока он пробирался по грязи в своем кричащем наряде, осторожно приподнимая край плаща. Симкин же и на проклятия, и на приветствия отвечал одинаково — небрежным взмахом руки, утопающей в кружевных манжетах, или розовой шляпы с пышным плюмажем, которую он только что добавил к своему гардеробу в качестве завершающего штриха.

Но вот уж кто точно рад был снова его видеть, так это местная детвора. Для них Симкин был желанным развлечением, легкой добычей. Они отплясывали вокруг него, пытались дотронуться до странных одежд, насмехались над обтянутыми шелковыми чулками ногами или подначивали друг дружку кинуть в него грязью. В конце концов самого храброго — крепкого мальчишку лет одиннадцати, пользующегося репутацией местного хулигана, — подбили-таки запустить чем-то увесистым Симкину между лопаток. Мальчишка подкрался поближе и уже совсем было изготовился к броску, но тут Симкин обернулся. Он не сказал ни слова — просто посмотрел на задиру. Мальчишка отпрянул и поспешно отступил. И тут же врезал первому же ребенку поменьше, какой попался ему под руку.

Симкин с отвращением фыркнул, приподнял полы плаща и двинулся дальше. Но тут у него на пути оказалась компания женщин. Они не блистали образованием, одежды их были просты, а руки — красны и мозолисты от тяжелого труда; но тем не менее это были первые дамы селения — жена кузнеца, жена старшины горняков и жена мастера, изготавливающего подсвечники. Они окружили Симкина и жадно — и даже как-то трогательно — принялись требовать от него новостей о дворе, которого никогда не видали — разве что глазами Симкина. О дворе, что был далек от них, словно луна.

К радости женщин, Симкин охотно откликнулся на их просьбы.

— Императрица сказала мне: «Симкин, сокровище мое, как вы зовете этот оттенок зеленого?» А я на это ответил: «Я вообще его не зову, ваше величество. Он просто приходит ко мне, когда я насвистываю!» Ха-ха! Недурно, правда? Простите? Что вы сказали, дорогая? Я ничего не слышу из-за этого адского лязга!

И он бросил убийственный взгляд в сторону кузни.

— Что? Здоровье? Чье — императрицы? Ужасно, просто ужасно. Но она упорно желает каждый вечер устраивать приемы, буквально каждый вечер. Нет, я вовсе не лгу. Хотя я бы сказал, что они получаются ужасающе безвкусными. «Вам не кажется, что она чем-то заразилась?» — спросил я однажды у старого герцога Мардока. Бедолага. Я вовсе не хотел его пугать. Он подхватил своего каталиста и смылся в мгновение ока. Что это на него нашло? Что-что вы сказали? Да, это самая последняя мода. Правда, ноги натирает... А теперь мне пора идти. Я спешу по поручению нашего благородного главы. Вы не видели каталиста?

Конечно же, дамы видели. Они с Аидоном отправились навестить кузню. Но, однако же, быстро вернулись к Андону домой, потому что каталисту вдруг стало плохо.

— Я в этом и не сомневался, — пробормотал Симкин себе под нос.

Он сдернул шляпу с головы, низко поклонился дамам и двинулся своим путем — к одному из самых больших и самых старых домов в селении. Симкин постучал в дверь и, вертя шляпу в руках, принялся терпеливо ожидать, насвистывая при этом веселенький мотивчик.

— Добро пожаловать, Симкин, — доброжелательно произнесла пожилая женщина, отворившая дверь.

— Спасибо на добром слове, Марта, — сказал Симкин, задержавшись на миг на пороге, чтобы поцеловать женщину в морщинистую щеку, — Императрица шлет вам свои наилучшие пожелания и благодарит за то, что вы беспокоитесь о ее здоровье.

— Будет тебе! — проворчала Марта, отмахиваясь от аромата гардении, что обдал ее волной, пока Симкин проходил мимо. — Императрица! Скажет тоже! Ты, юноша, или дурень, или лгун.

— Ах, Марта, — негромко, доверительно произнес Симкин, склонившись к уху старушки, — вот этим самым вопросом озадачился и император. «Симкин, — спросил он, — вы лгун или дурень?»

— И что же ты ответил? — поинтересовалась Марта, изо всех сил стараясь говорить серьезно, но уголки ее губ предательски подрагивали.

— Я ответил: «Если бы я сказал, что я ни то ни другое, ваше величество, я непременно был бы чем-то одним. Если бы я назвался чем-то одним, я оказался бы другим». Ты улавливаешь мою мысль, Марта?

— А если бы ты сказал, что ты и то и другое? — поинтересовалась Марта, чуть склонив голову набок и спрятав руки под передник.

— Вот именно это и спросил его величество. Я же ответил: «Так значит, я и то, и другое, разве нет?» — Симкин картинно поклонился. — Поразмысли над этим, Марта. Его величество думал об этом никак не меньше часа.

— Так значит, вы, Симкин, снова побывали при дворе? — спросил Андон, вышедший поздороваться с молодым человеком. — И при каком же?

— Меридонском. Зит-Эльском. Без разницы, — парировал Симкин и широко зевнул. — Уверяю вас, сударь, они все одинаковые, особенно в это время года. Подготовка к Празднику Урожая и все такое прочее. Жуткая скука. Честное слово, посидеть и поболтать с вами куда приятнее. Особенно, — тут он жадно принюхался, — когда обед издает столь небесный запах — как сказал кентавр каталисту, которого тушил... О чем это бишь я? Ах да, о каталисте... Как раз из-за него я и пришел. Он дома?

— Он отдыхает, — мрачно заявил Андон.

— Надеюсь, он не заболел? — небрежно поинтересовался Симкин. Его взгляд блуждал по комнате и как бы случайно остановился на фигуре, растянувшейся на кровати, что стояла в темном углу.

— Нет. Боюсь, мы сегодня предприняли слишком продолжительную прогулку.

— Какая жалость. А то, знаете, старина Блалох хочет его видеть, — равнодушно произнес Симкин, крутя Шляпу в руках.

Лицо Андона потемнело.

— Если это может подождать...

— Боюсь, что нет, — отозвался Симкин, сопроводив свои слова очередным зевком. — Вынь да положь. Вы же знаете Блалоха.

Марта как-то незаметно оказалась рядом с мужем и взяла его за руку. На лице ее читалось беспокойство. Андон погладил жену по руке.

— Да, — негромко отозвался он. — Я его знаю. И все же я...

Человек, лежавший на кровати, пошевелился.

— Не волнуйтесь, Андон, — произнес Сарьон, поднимаясь с кровати. — Я уже чувствую себя намного лучше. Наверное, у меня просто закружилась голова от дыма...

— Отец! — воскликнул Симкин сдавленным голосом, кинулся к ошеломленному каталисту и заключил его в объятия. — Вы себе не представляете, как я рад видеть вас живым и здоровым! Я так беспокоился, так за вас переживал!..

— Ну, будет, будет вам... — произнес Сарьон, покраснев от смущения, и попытался высвободиться из объятий молодого человека, который уже всхлипывал, уткнувшись ему в плечо.

— Нет-нет, ничего, со мной все в порядке, — успокоил его Симкин, отступая на шаг. — Простите. Сорвался. Ну... — Он потер руки и улыбнулся. — Все готовы? Если вы устали, мы можем взять повозку...

— Что?

— Повозку, — терпеливо повторил Симкин. — Ну, вы знаете. Такую штуку, которая едет по земле. Которую тащит лошадь. Такую, на колесах...

— Э... нет. Я лучше пройдусь, — поспешно произнес Сарьон.

— Что ж, как хотите. — Симкин пожал плечами. — Ну, а теперь нам нужно идти.

И, ненавязчиво направляя каталиста вперед, словно пастух овцу, молодой человек чуть ли не выпихнул его за порог.

— До свидания, Марта. До свидания, Андон. Надеюсь, мы вернемся как раз к обеду. Если же нет — не ждите нас.

Так и не успев толком осознать, что же происходит, Сарьон, протиравший заспанные глаза, очутился на улице. Заметив, что солнце уже начало спускаться за деревья, росшие вдоль берега реки, каталист понял, что продремал почти всю вторую половину дня. Но лучше ему не стало, и Сарьон вообще пожалел, что уснул. Теперь у него разболелась голова, и мысли путались.

Нечего сказать, самый подходящий момент для встречи с Блалохом — человеком, держащим в ужасе всех, от Андона до бесшабашного Симкина. Интересно, а как к нему относится Джорам? — подумал Сарьон, затем гневно встряхнул головой. Что за дурацкая мысль? Можно подумать, это имеет какое-то значение. Остается лишь надеяться, что пешая прогулка разгонит сон, сказал он себе, ковыляя впереди Симкина, который осторожно подталкивал его вперед.

— Что вы мне можете рассказать про этого Блалоха? — негромко спросил Сарьон у Симкина, пока они шли среди удлиняющихся теней домов, через медленно сгущающиеся сумерки.

— Ничего такого, чего я уже не сказал бы. И ничего такого, чего вы не выясните вскорости сами, — небрежно бросил Симкин.

— Я слыхал, вы проводите много времени в его обществе, — заметил Сарьон, внимательно взглянув на Симкина. Но молодой человек встретил его взгляд сардонической улыбкой.

— Вскорости они будут говорить то же самое и про вас, — заметил он.

Содрогнувшись, Сарьон поплотнее запахнул рясу. Ему стало не по себе при одной лишь мысли о том, о чем его может спросить этот колдун, этот Исполняющий, превратившийся в изгоя. Почему ему никогда раньше не приходило в голову задуматься над этим?

«Да потому, что я никогда не думал, что доживу до встречи с ним! — с горечью признался сам себе Сарьон. — А вот теперь я здесь, и я понятия не имею, что же мне делать! Возможно, — с надеждой сказал он себе, — мне придется всего лишь обеспечивать этих людей Жизнью, чтобы им легче было выполнять свою работу». Он уже прикидывал, какие математические расчеты для этого могут понадобиться. Ведь наверняка они ничего больше от него не ждут...

— Скажите, — обратился Сарьон к Симкину, обрадовавшись возможности сменить тему и решив вытеснить из головы одну заботу, переключившись на другую, — как вы работаете с... ну, с этой вашей магией?

— О, вас восхитила моя шляпа? — польщено улыбнулся Симкин, покручивая перо из плюмажа. — На самом деле труднее всего было не сотворить ее, а выбрать нужный оттенок розового. Стоило переборщить, и у меня бы от него глаза опухли — как изволила выразиться герцогиня Фенвикская, и я готов в этом вопросе с нею согласиться...

— Я не про шляпу! — раздраженно перебил его Сарьон. — Я про... про дерево. Превратить себя в дерево! Это же невозможно! Ну, с математической точки зрения. Я много думал над нужной формулой...

— Ой, я в этом ничего не смыслю, — пожав плечами, отозвался Симкин. — Я просто знаю, что она работает, да и все. Я научился делать это еще в раннем детстве. Мосия говорит, что этот фокус сродни тому, какой проделывают ящерицы, когда меняют цвет, чтобы их не видно было на камнях и всяком таком. Если вам интересно, я могу рассказать, как это произошло. Думаю, я успею, пока мы дойдем куда нужно.

И он взглянул в сторону высокого дома на холме. Солнце садилось за холм, и в его красноватом свете здание отбрасывало темную, мрачную тень — казалось, будто она накрывает собою все селение.

— Меня еще в младенчестве оставили в Мерилоне, — полушепотом произнес Симкин. — Подбросили к чужим дверям. Покинули на произвол судьбы. Я никогда не знал своих родителей. Возможно, я вовсе не был предназначен для такой жизни — если вы понимаете, о чем я.

Молодой человек пожал плечами и издал короткий вымученный смешок.

— Меня взяла к себе одна старуха. О, вовсе не из милосердия — уверяю вас. Когда мне исполнилось пять лет, она отправила меня работать — выискивать в мусоре всякие вещи, которые можно продать. Вдобавок она еще и била меня, и в конце концов я от нее удрал. Я вырос на улицах Нижнего города, в той части, которую не увидишь от хрустальных шпилей. Вы когда-нибудь задумывались над тем, что Дуук-тсарит делают с брошенными детьми?

Сарьон изумленно уставился на Симкина.

— Брошенные дети? Но...

— И я тоже. — Симкин напряженно рассмеялся. — Они просто... исчезают... Я видел, как это произошло. С моими друзьями. Они просто исчезли. И никто больше никогда о них не слышал. Однажды Исполняющие просто возникли посреди улицы прямо рядом со мной. Я не смог убежать. Я до сих пор слышу, — взгляд Симкина сделался отсутствующим, — шорох их черных одежд, близко, так близко, совсем рядом со мной... Я был в ужасе. Вы просто представить себе не можете... Я способен был думать лишь об одном: нельзя, чтобы они меня увидели. И я сосредоточился на этой мысли всем своим существом.

Он вдруг улыбнулся.

— И знаете что? Они меня не увидели. Дуук-тсарит прошли мимо меня... как прошли бы мимо любой другой кадки для дождевой воды.

Сарьон потер лоб.

— Ты хочешь сказать, что в ужасе сумел...

— Произвести столь необычайную трансформацию? Да, — с оттенком гордости произнес Симкин. — Позднее я научился контролировать этот, процесс. И он много лет помогал мне выжить.

Сарьон помолчал несколько мгновений, потом мрачно произнес:

— А как насчет твоей сестры?

— Сестры? — Симкин пораженно взглянул на него. — Какой сестры? Я сирота.

— Сестры, которую держат заложницей. Ты что, уже забыл? И как насчет твоего отца? Того самого, которого забрали Исполняющие? Того самого, которого я тебе напоминаю.

— Дружище, — Симкин взглянул на Сарьона с искренним беспокойством, — должно быть, вы сильно ударились головой, когда мы спрыгнули со скалы. О чем вы вообще говорите?

— Мы не прыгали, — отозвался Сарьон сквозь стиснутые зубы, — Мы упали, потому что ты прогнил...

— Прогнил?! — Симкин остановился словно вкопанный. — Я уязвлен в самое сердце! Возьмите же мой кинжал, — при этих словах кинжал и вправду возник у него в руке, — и заколите меня!

Молодой человек широким жестом распахнул парчовый камзол, явив миру грудь, обтянутую зеленой шелковой рубашкой.

— Я не в силах жить с болью такого бесчестья!

— Прекрати сейчас же! — прикрикнул на него Сарьон, понимая, что на них сейчас глазеют все окрестные жители.

— Не прекращу, пока вы не извинитесь! — драматически воскликнул Симкин.

— Ладно, ладно, я извиняюсь! — пробурчал Сарьон. Он был настолько сбит с толку, что даже не мог нормально сформулировать вопрос.

— Я принимаю ваши извинения, — любезно отозвался Симкин, и кинжал исчез, сменившись трепетанием оранжевого шелка.

Глядя в глаза Джорама, Сарьон видел там душу — измученную, темную, горящую гневом, но тем не менее душу, которую делали живой самые ее страсти. Глядя же в глаза этому колдуну, Сарьон не видел ничего. Блеклые, непроницаемые глаза на несколько мгновений уставились на каталиста. Затем легким движением тонких век Блалох велел ему сесть.

Сарьон повиновался. Взгляд этих глаз поглотил его волю столь же безоговорочно, как заклятие.

Дуук-тсарит. Привилегированный класс. Их присутствие в Тимхаллане служило залогом безопасности и мира. Обходилось это недешево, но люди, памятуя былые времена, готовы были платить и такую цену.

Колдуны, столь разительно отличающиеся от каталистов, во многом были подобны им. Они были столь же могущественны в магии, сколь каталисты были слабы, но дети, родившиеся со склонностью к Таинству Огня, были большой редкостью. Их тоже забирали из дома в раннем детстве и отдавали в школу, местонахождение которой держалось в тайне. Там молодые чародейки и чародеи овладевали могучей магией и совершенствовали свое искусство. Там их приучали к строжайшей дисциплине, которой надлежало отныне определять всю их жизнь. Учили этому сурово, если не сказать жестоко, ибо Дуук-тсарит необходимо было научиться обуздывать свою силу и держать ее под контролем. Некогда, давным-давно, в древнем Темном мире это породило проблемы — во всяком случае, так гласили легенды. Чародеи, недовольные тем, что им приходится скрывать свое магическое искусство, съехались в некую страну и объявили ее своей. Они навлекли на себе подобных всеобщий гнев. Последовавшие за этим гонения вынудили многих бежать из тех краёв и искать новый дом среди звезд.

Большинство тех, кто обладал способностями к Таинству Огня, становились Дуук-тсарит, Исполняющими, стражами порядка в Тимхаллане. А некоторые, самые могущественные, становились Дкарн-дуук, Мастерами войны. Были, конечно, и те, кто не оправдывал ожиданий. Но о них ничего не было известно. Они не возвращались по домам. Они просто исчезали. В народе верили, будто их отсылают за Грань.

Что же было им наградой за эту суровую, безрадостную жизнь? Безграничная власть. Осознание того, что даже сами императоры, хотя и стараются это скрывать, со страхом взирают на черные фигуры, бесшумно скользящие по дворцовым коридорам. И как каталисты способны даровать Жизнь, так Исполняющие способны ее отнимать. Малозаметные, неразговорчивые, Дуук-тсарит бродят по улицам, залам и полям, завернувшись в невидимость, вооружившись Нуль-магией, способной вытянуть Жизнь у любого мага или волшебника, оставляя его беспомощным и беззащитным, словно младенца.

Блалох был одной из ошибок этой системы. Он не удовлетворился властью как таковой и пожелал более материального вознаграждения. Никому было не ведомо, как ему удалось бежать. Должно быть, побег был нелегким делом и свидетельствовал, что этот человек обладает незаурядным искусством, мужеством и самообладанием — ибо Дуук-тсарит живут вместе, замкнувшись в своем собственном маленьком обществе, и надзирают за собою самими столь же строго, как и за всеми прочими. Сарьон думал обо всем этом, уже усевшись. В присутствии облаченного в черное чародея ему было не по себе; каталиста бил озноб. Блалох опять трудился над своим гроссбухом и отложил его в сторону, лишь когда подручный доложил о приходе Симкина и каталиста. Храня свойственное Дуук-тсарит молчание, Блалох устремил взгляд на Сарьона. Осанка этого человека, морщины на лице, положение рук сказали ему о каталисте больше, чем можно было бы выяснить за час дознания.

Как Сарьон ни старался оставаться спокойным и недвижным, у него ничего не вышло: он заерзал под этим пристальным взглядом. На него вновь нахлынули кошмарные воспоминания о своем собственном кратком знакомстве с Исполняющими — в Купели, когда он совершил преступление; у Сарьона пересохло в горле, а ладони вспотели. Тайна эффективности Исполняющих отчасти крылась в их способности устрашать одним своим присутствием. Черные одежды, скрещенные руки, постоянное молчание, бесстрастное, ничего не выражающее лицо — все это долго и тщательно отрабатывалось. Отрабатывалось умение вызывать одно-единственное чувство — страх.

— Ваше имя, отец. — Вот каковы были первые слова, произнесенные Блалохом: не столько вопрос, сколько утверждение.

— Сарьон, — ответил каталист. Правда, удалось это ему не с первой попытки.

Сцепленные руки колдуна лежали на столе. Комнату окутывало молчание — плотное и тяжелое, словно черная ряса Исполняющего. Блалох бесстрастно взирал на каталиста.

Под этим пронзительным взглядом Сарьон нервничал все сильнее и сильнее — ему казалось, будто глаза колдуна смотрят ему в душу, — и ему отнюдь не прибавляло бодрости, что даже Симкин казался подавленным, а яркие краски его одеяния словно вылиняли в темной тени Дуук-тсарит.

— Отец, — произнес наконец Блалох, — в этом селении не принято расспрашивать людей об их прошлом. Но что-то в вашем лице мне не нравится, каталист. Морщины вокруг ваших глаз выдают ученого, а не ренегата. Обожженная солнцем кожа принадлежит человеку, привыкшему проводить дни в библиотеке, а не в поле. В линии губ, в развороте плеч, в выражении глаз я вижу слабость. Однако же, как мне сказали, вы восстали против вашего ордена и бежали в самый опасный в этом мире край — во Внешние земли. А потому расскажите мне вашу историю, отец Сарьон.

Сарьон взглянул на Симкина. Тот играл лоскутом оранжевого шелка, шаловливо делая вид, будто пытается обвязать его вокруг плюмажа лежащей на коленях шляпы. Сарьону не оставалось ничего иного, кроме как вести эту ужасную игру по собственному разумению.

— Вы правы, Дуук-тсарит...

Блалох не выказал ни малейшего удивления по поводу того, что его именуют титулом, которым он не назывался. Сарьон же решил употребить именно его, поскольку слышал, как один из приспешников Блалоха именно так к нему и обратился.

— …Я — ученый. Моя специальность — математика. Семнадцать лет назад, — негромко произнес Сарьон, внутренне поражаясь тому, насколько ровно звучит его голос, — я совершил преступление. Меня толкнула на него жажда знаний. Меня поймали за чтением запрещенных книг...

— Каких именно запрещенных книг? — перебил его Блалох. Конечно же, он, как Дуук-тсарит, был знаком с большинством запрещенных текстов.

— Тех, что имеют отношение к Девятому Таинству, — ответил Сарьон.

Веки Блалоха дрогнули, но это было единственным внешним проявлением хоть каких-то чувств. Сарьон сделал паузу — убедиться, не захочет ли колдун спросить еще о чем-нибудь, — и скорее почувствовал, чем увидел, что Симкин слушает его очень внимательно, с необычной заинтересованностью. Каталист набрал воздуху в грудь.

— Меня разоблачили. Из снисхождения к моей молодости — а на самом деле, как я подозреваю, из-за того, что моя мать приходилась кузиной императрице, — мое преступление замяли. Меня послали в Мерилон, в надежде, что я вскоре забуду о своем интересе к Темным искусствам.

— Да, это соответствует истине, каталист, — сказал Блалох. Его руки — все такие же недвижные — по-прежнему лежали на столе. — Продолжайте.

Сарьон побледнел. Сердце его сжалось. Так значит, он не зря подозревал, что Блалоху уже что-то известно о нем. Несомненно, этот человек сохранил какие-то связи с Исполняющими, а разузнать подобные сведения наверняка особого труда не составляло. А тут еще и Симкин! Кто знает, что за игру он ведет?

— Но я... я осознал, что ничего не могу с собой поделать. Я... Темные искусства притягивали меня. При дворе я сделался обузой для своего ордена. Проще всего было бы перевестись обратно в Купель. Я надеялся продолжить там свои изыскания — втайне, конечно. Однако из этого ничего не вышло. Моя мать недавно умерла. Я не обзавелся при дворе никакими прочными узами и не завел нужных связей. Потому начальство сочло, что я представляю собою угрозу, и меня отослали в ту деревню, в Уолрен.

— Жизнь полевого каталиста жалка — но безопасна, — заметил Блалох. — Она явно лучше жизни во Внешних землях.

Он медленно, неспешно выпрямил указательные пальцы. Это было первое его заметное движение за все время беседы. И Симкин, и Сарьон, словно зачарованные, уставились на эти пальцы; а те сомкнулись, образовав живой кинжал из плоти и костей, и острие этого кинжала устремилось на каталиста.

— Так почему вы ушли из деревни?

— Я услыхал про эту общину, — недрогнувшим голосом ответил Сарьон. — В деревне я загнивал. Мой разум начал превращаться в кашу. Я пришел сюда учиться... познать Темные искусства.

Блалох не шевельнулся и не произнес ни слова. Его сложенные пальцы по-прежнему были устремлены на каталиста, и даже кинжал, приставленный к горлу, не причинил бы Сарьону большей боли или страха, чем вид этих рук, лежащих на столе.

— Отлично, — сказал вдруг Блалох. При звуке его голоса почти что загипнотизированный каталист испуганно вздрогнул. — Вы будете учиться. Только сперва вам придется научиться не падать в обморок при виде кузни.

Кровь прилила к лицу Сарьона. Он наклонил голову, пытаясь укрыться от взгляда блеклых глаз; Сарьон искренне надеялся, что это смущение припишут замешательству, а не чувству вины. Его беспокоил вовсе не вид самой кузни. Точнее говоря, вид кузни его беспокоил куда меньше, чем вид Джорама.

— Вам выделят жилище и долю в пище. Но от вас будут ожидать, что вы, как и все прочие, как-то это отработаете...

— Я буду только счастлив помочь жителям этого селения, — уверил его Сарьон. — Целительница уже сказала мне, что здесь очень велика детская смертность. Я надеюсь...

— Через неделю, — продолжал Блалох, полностью проигнорировав слова каталиста, — нам нужно будет заняться заготовкой запасов на зиму. Работа в кузне и в шахте отнимает столько сил, что мы, как вы можете догадаться, не в состоянии заниматься еще и выращиванием пищи. Поэтому всем необходимым нас снабжают поселения полевых магов.

— Я готов с вами отправиться, если вы так хотите, — сказал несколько сбитый с толку Сарьон, — но мне кажется, я был бы более полезен здесь...

— Нет, отец. Вы будете более полезны мне, — бесстрастно произнес Блалох. — Видите ли, эти селения не знают, что они будут помогать нам перезимовать. В прошлом нам приходилось прибегать к налетам, похищать провизию по ночам. Унизительное занятие. И малопродуктивное. Но... — он пожал плечами и сел, облокотившись и опершись подбородком на руку, — тогда у нас не было магии. Теперь же у нас есть вы. У нас есть Жизнь. И, что еще более важно, у нас есть Смерть. Эту зиму мы проведем неплохо. Не так ли, Симкин?

Если неожиданный вопрос имел целью напугать или смутить молодого человека, то он своей цели не достиг. Симкин, похоже, с головой ушел теперь в отвязывание шелкового платочка от плюмажа — он обнаружил, что слишком туго затянул узел. Он раздраженно подергал платок и, ничего не добившись, запустил платок вместе с шляпой куда-то в небеса.

— На самом деле, Блалох, меня совершенно не волнует, как вы проведете эту зиму, — изрек он со скучающим видом, — поскольку я большую ее часть проведу при дворе. Конечно, пограбить деревенщину — это забавно, но...

— Я... я не могу помочь вам в этом! — запинаясь, выпалил Сарьон. — Грабить!.. Этим людям и так едва-едва хватает на прожитье...

— Каталист, наказание за побег — Превращение. Вы когда-нибудь видели, как это делается? Я видел.

Чародей шевельнул пальцами и снова медленно устремил их на Сарьона.

— Я прекрасно понимаю ход ваших мыслей, ученый. Да, как вы и подозреваете, у меня сохранились связи в моем ордене. Сообщить им, где вас искать, будет проще простого. Я даже получу денежное вознаграждение. Конечно, не так много, как я мог бы заработать с вашей помощью, но достаточно, чтобы я всерьез подумал о подобном обмене. Настоятельно вам рекомендую в оставшиеся дни поучиться ездить верхом.

Он расплел пальцы и ухватил каталиста за руку.

— Очень жаль, что вы один, — заметил Блалох, впившись в Сарьона взглядом. — Будь у нас побольше каталистов, я смог бы видоизменить несколько человек, дать им крылья, чтобы они атаковали с воздуха. Я некоторое время изучал искусство Дкарн-дуук.

Он до боли стиснул руку Сарьона.

— Предполагалось, что я могу стать Мастером войны, но меня сочли... неустойчивым. Хотя кто знает — если в Северном королевстве все пойдет как надо... Возможно, я еще и стану Мастером войны. А теперь, каталист, прежде чем уйти, даруйте мне Жизнь.

Сарьон в ужасе глядел на чародея. Он был настолько потрясен, что даже не сразу вспомнил слова ритуальной молитвы.

Пальцы Блалоха сжались еще крепче. Хватка у него была железной.

— Даруйте мне Жизнь, — негромко повторил он.

Склонив голову, Сарьон подчинился. Он открыл самое свое существо магии, втянул ее в себя и пустил часть перетекать к колдуну.

— Еще, — приказал Блалох.

— Я не могу... я слаб...

И без того железные пальцы, усилившись от прилива магии, впились в руку каталиста. Руку Сарьона пронзила боль. Задохнувшись, он пропустил поток магии через себя, наполняя колдуна Жизнью. А потом, истощенный, рухнул обратно на стул.

Блалох все с тем же бесстрастным видом отпустил его.

— Можете идти.

Хотя он ничего больше не добавил и не сделал ни единого жеста, дверь распахнулась и на пороге возник один из подручных. Сарьон, пошатываясь, поднялся и двинулся к двери; ноги у него подгибались. Симкин зевнул и тоже встал — но тут же снова опустился на место, повинуясь едва заметному движению век колдуна.

— Если не сможете сами найти обратную дорогу, о Лысый, — томно бросил молодой человек вслед Сарьону, — подождите меня. Я скоро.

Сарьон его не услышал. Кровь так сильно стучала у него в ушах, что он не слышал ничего вокруг и едва удерживал равновесие. Он и шел-то еле-еле, а на большее его и вовсе сейчас не хватало.

Взглянув в окно, в сгущающиеся сумерки, Симкин заметил, как каталист споткнулся и едва не упал, а затем обессилено прислонился к дереву.

— Мне, пожалуй, и вправду стоит пойти помочь бедолаге, — сказал Симкин. — В конце концов, вы повели себя с ним довольно грубо.

— Он лжет.

— Черт возьми! Дорогой мой Блалох, если верить вам, Дуук-тсарит, на всей этой планете нет ни одного человека старше шести недель от роду, который произнес бы хоть слово правды!

— Вы знаете, зачем он явился сюда на самом деле.

— Я же вам уже сказал, о безжалостный господин. Его прислал епископ Ванье.

Колдун внимательно взглянул на молодого человека. Симкин побледнел.

— Это правда. Он пришел за Джорамом, — пробормотал он.

Блалох приподнял бровь и переспросил:

— За Джорамом?

Симкин пожал плечами:

— Ну, тот парень из деревни, которого притащили сюда полумертвым. Такой темноволосый... Который убил надсмотрщика. Он еще работает в кузне...

— Я знаю его, — с легким оттенком раздражения произнес Блалох. Он продолжал внимательно смотреть на молодого человека — а тот глазел в окно на Сарьона.

— Посмотрите на меня, Симкин, — негромко произнес чародей.

— Ну, если вы так настаиваете — хотя я не нахожу в вас совершенно ничего интересного, — отозвался Симкин, пытаясь подавить зевок. Он откинулся на спинку стула, закинул ногу на ногу и любезно взглянул на Блалоха. — Э-э... вы никак используете лимонную краску для волос? Если да, то имейте в виду, что у корней они уже потемнели...

Внезапно Симкин напрягся, и голос его, до того игривый, сделался хриплым.

— Прекратите, Блалох. Я понимаю... что вы пытаетесь сделать...

Но постепенно слова его звучали все более вяло, как будто его одолевала дремота:

— Смной уж ткое делали...

Встряхнув головой, Симкин попытался вырваться, но блеклые голубые глаза Исполняющего впились в него немигающим взором и удержали на месте. Ресницы молодого человека дрогнули. Симкин моргнул, распахнул глаза, снова моргнул, снова открыл их — и смежил веки.

Бормоча слова магии, древние слова силы и чар, Блалох медленно и бесшумно поднялся на ноги, обошел вокруг стола и остановился перед Симкином. Повторяя эти слова снова и снова и перемежая их успокаивающим рефреном, колдун возложил руки на аккуратно причесанные, блестящие волосы Симкина. Блалох закрыл глаза, откинул голову и сосредоточил все свои силы на молодом человеке.

— Позволь мне заглянуть в твой разум. Правду, Симкин. Скажи мне правду. Расскажи все, что тебе известно...

Симкин что-то зашептал.

Блалох улыбнулся и наклонился, чтобы лучше слышать.

— Я называю его... «Виноградной розой»... Помни про шипы... Впрочем, не думаю... что они отравлены...

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
ЭКСПЕРИМЕНТ

Ночь вплыла в селение, словно темные воды реки, и страхи и печали погрузились в ее спокойный поток. У кирпичного дома река-ночь замедлила свой ход. Тени становились все глубже и темнее, ибо ночь выдалась облачной и безлунной. Постепенно поднимающаяся тьма поглотила почти весь свет в селении; почти все обитатели поддались ночному потоку, погрузившись в темные глубины сна.

Но даже тогда, когда ночь растеклась повсюду и безмолвные сонные воды достигли наибольшей своей глубины, в кузне продолжал гореть огонь; как минимум один человек отвергал сон.

Блики огня играли на черных вьющихся волосах, поблескивали в карих глазах и плясали на лице, что не было сейчас ни мрачным, ни гневным. Напротив, на нем читалось напряженное внимание и нетерпение. Джорам нагревал в плавильном тигле железную руду, измельченную им с величайшей тщательностью. Сбоку от молодого человека стояла литейная форма для кинжала, но Джорам не стал выливать расплавленное железо в нее. Вместо этого он снял с огня другой тигель. В нем находилась другая жидкость, на вид схожая с расплавленным железом — только цвет у нее был странный, белый с пурпурным отливом.

Джорам принялся задумчиво рассматривать второй тигель; густые черные брови раздраженно сошлись на переносице.

— Если 6 только знать, что они имели в виду! — пробормотал он. — Если бы я только это понял!

Закрыв глаза, юноша вызвал в памяти страницы древней книги. Он видел словно наяву буквы — столь часто он вглядывался в эти страницы, изучая их, — видел каждую черточку, — видел, как дрожала от отвращения рука, выводившая эти буквы. Но это не помогало. Снова и снова перед мысленным взором Джорама вставали странные символы, столь же непонятные, как если бы они были написаны на чужом языке.

В конце концов юноша с горечью пожал плечами, качнул головой и вылил содержимое второго тигля в первый, наблюдая, как горячая жидкость течет в пылающее озерцо железа. Он лил ее до тех пор, пока этой жидкости не стало вдвое больше, чем железа, потом остановился. Поглядев на смесь, Джорам снова пожал плечами и добавил еще чуть-чуть — без особых оснований. Просто ему показалось, что так будет правильно. Потом он осторожно отставил второй тигель в сторонку и размешал расплавленную смесь, критически ее разглядывая. Он не заметил ничего необычного. Это хорошо или плохо? Этого Джорам не знал. Потому он еще раз раздраженно пожал плечами и вылил сплав в форму для кинжала.

Книга утверждала, что такой сплав застывает быстро, за считанные минуты — а не за часы, как железо. Но Джораму казалось, что он застывает недостаточно быстро. У него просто руки чесались разбить форму и посмотреть, что же у него получилось. Чтобы отвлечься, юноша подобрал второй тигель и вернул его на место, в тайник, устроенный среди груды железного лома, вышедших из строя инструментов и прочих отходов кузнечного дела. Управившись с этим, он прошел к выходу из пещеры и выглянул наружу через щели в грубой деревянной двери. Селение безмолвствовало, погрузившись в сон. Удовлетворенно кивнув, Джорам вернулся обратно. Кинжал должен был быть уже готов. Дрожа от нетерпения, кузнец раскрыл деревянный футляр, удерживающий форму, а потом разбил саму форму.

Обнаружившийся внутри предмет мало походил на оружие, которым ему надлежало стать. Джорам подхватил заготовку клещами, сунул в огонь горна и нагревал до тех пор, пока она не раскалилась докрасна, как велела книга. Затем юноша отнес будущий кинжал на наковальню, взялся за молот и точными, размеренными ударами принялся придавать ему нужную форму. Джорам спешил, поскольку не слишком разбирался в особенностях строения оружия; это была всего лишь проба. Приближался критический момент, и Джораму не терпелось проделать все это побыстрее. Наконец, решив, что кинжал уже вполне годится для его целей, Джорам снова подхватил его клещами и, глубоко вздохнув, сунул раскаленный клинок в ведро с водой.

Вырвавшееся из ведра облако пара на мгновение ослепило юношу. Но одновременно с шипением раскаленного металла в воде раздался и иной звук. Громкий, отрывистый треск. Джорам нахмурился и помрачнел. Он нетерпеливо взмахнул рукой, дабы разогнать пар, и извлек кинжал из воды — и оказалось, что в клещах зажаты обломки. Выругавшись, Джорам швырнул их в груду лома. Он уже готов был выплеснуть созданный им бесполезный сплав, но тут покалывание в основании черепа заставило его стремительно обернуться.

— Ты поздно работаешь, Джорам, — сказал Блалох.

Чародей шагнул в круг света, исходящего от горна; руки его, по привычке Исполняющих, были сложены на груди. В кузне, залитой красноватым светом, он напоминал клок ночи; чернота его одеяния словно бы впитывала свет — и даже жар горна.

— Я наказан, — невозмутимо отозвался Джорам, положившись на то, что такое случалось уже неоднократно, — Я был неаккуратен, и мастер велел мне работать над этим кинжалом, пока я его не закончу.

— Похоже, тогда тебе придется просидеть в кузне почти всю ночь, — заметил колдун, холодно взглянув на груду обломков.

Джорам пожал плечами.

— Придется, если мне не будут давать работать, — угрюмо произнес он и обошел горн, чтобы поработать мехами. Он умышленно повернулся к чародею спиной и едва ли не отодвинул его в сторону.

Гладкий лоб Блалоха прорезала тонкая морщина, но в голосе его не появилось ни следа досады или раздражения.

— Насколько я понимаю, ты претендуешь на благородное происхождение.

Джорам, покряхтывавший от усилий, не снизошел до ответа. Блалох, не выказывая ни удивления, ни смущения, подвинулся и встал так, чтобы видеть лицо юноши.

— Ты умеешь читать.

Джорам на миг приостановился, но почти мгновенно вернулся к прерванной работе. Мышцы спины и рук перекатывались под кожей; Джорам орудовал мехами, нагнетая воздух к углям в горне.

— Я слыхал, что ты читаешь книги.

Джорам как будто оглох. Руки его двигались в размеренном, беспрерывном ритме; темные волосы падали на лицо.

— Малые знания в руках человека невежественного — все равно что кинжал в руках ребенка, Джорам. Он может пострадать, — продолжал Блалох. — Я полагал, что ты уже усвоил этот урок, когда совершил убийство.

Взглянув на Блалоха из-под копны спутанных волос, Джорам улыбнулся, но улыбка осталась неразличимой в темноте — лишь глаза сверкнули в свете горна.

— А я бы сказал, что это урок, который стоит усвоить вам, — сказал он.

— Вот видишь? Ты угрожаешь мне. — Блалох говорил столь спокойно и невозмутимо, словно беседовал о погоде. — Ребенок размахивает кинжалом. Ты им порежешься, Джорам, — пробормотал чародей. — Порежешься. Либо сам, — Блалох повел плечами, — либо порежешь кого-нибудь другого. Этот твой друг... как там его имя... Мосия? Он умеет читать?

Лицо Джорама потемнело; мощное, размеренное движение мехов несколько замедлилось.

— Нет, — ответил он. — Оставьте его в покое.

— И я думаю, что нет, — вкрадчиво произнес Блалох. — Мы с тобой, Джорам, — единственные люди в этом селении, которые умеют читать. И мне кажется, что один из нас уже лишний, но с этим я ничего не могу поделать — разве что выжечь тебе глаза.

Впервые за все время беседы чародей пошевелил руками: распрямил их и пригладил светлые усы над верхней губой. Джорам остановился. Не выпуская ручек мехов, он уставился в огонь.

Блалох подошел поближе.

— Мне будет очень жаль уничтожать книги.

Джорам шевельнулся.

— Старик никогда вам не скажет, где они.

— Скажет, — с улыбкой отозвался Блалох. — Со временем. Со временем он будет из шкуры вон лезть, выискивая, что бы еще мне сказать. Я не давлю на него потому, что сейчас просто не стоит повергать людей в смятение, прибегая к насилию. Жаль, если мне все же придется изменить свою политику — особенно теперь, когда у меня есть магия.

В свете рдеющих углей видно было, как вспыхнуло лицо Джорама.

— У вас ее нет, — пробормотал он.

— Ну что ж. — Блалох снова скрестил руки на груди. — Видишь ли, мы, Дуук-тсарит, кое-что знаем об этих книгах. В некоторых из них содержатся такие сведения, каким лучше бы исчезнуть навеки.

Чародей внимательно взглянул на Джорама; юноша стоял все на том же месте и смотрел в огонь.

— Ты напоминаешь мне меня самого, молодой человек, — сказал Блалох. — И это заставляет меня нервничать. Я тоже ненавижу начальство. Я тоже считаю себя выше всего этого, хотя я, — в бесцветном голосе промелькнул легкий, еле заметный отзвук сарказма, — и не знатного рода. Дабы избавиться от того, что, как я считал, угнетало меня, я, как и ты, совершил убийство — и не терзаюсь виной и угрызениями совести. Тебе нравится вкус власти, не так ли? А теперь ты жаждешь большего. Да, я чувствую эту горящую в тебе жажду. Я наблюдал, как ты в течение прошедшего года учился манипулировать людьми, использовать их и заставлять их делать то, что желаешь ты. Именно так ты заставил старика показать тебе эти книги, ведь верно?

Джорам не ответил и не отвел взгляда от огня. Но левая его рука сжалась в кулак.

Блалох улыбнулся, и улыбка эта была тьмой во свете.

— Я многое повидал и до тебя, Джорам. В свое время ты научишься справляться с этой жаждой, что снедает тебя. Но ты — все еще дитя; ты так же молод, как был молод я, когда совершил свой первый необдуманный поступок — поступок, что привел меня сюда. Но между нами есть одно различие, Джорам. Человек, место которого я стремился занять, не принимал в расчет ни меня, ни моих амбиций. Он повернулся ко мне спиной.

Чародей положил руку юноше на плечо. Невзирая на жару, царящую в кузне, Джорам содрогнулся от этого леденящего прикосновения.

— Я же принимаю тебя в расчет, Джорам. И я не повернусь к тебе спиной.

— Почему бы вам просто не убить меня и не покончить со всем этим? — презрительно усмехнувшись, пробормотал Джорам.

— Действительно, а почему? — откликнулся Блалох. — Сейчас мне от тебя мало пользы — хотя может стать побольше, когда ты подрастешь. Когда ты подрастешь достаточно, чтобы на тебя можно было полагаться. На тебя и того, кто тобою интересуется.

— Кого это вы имеете в виду? — Джорам наконец-то взглянул на чародея.

— Каталиста.

Джорам пожал плечами.

— Он пришел сюда за тобой. Почему?

— Потому что я убийца.

— Нет, — негромко произнес Блалох. — За убийцами охотятся Исполняющие, а не каталисты. Так почему? Почему он здесь?

— Понятия не имею, — нетерпеливо огрызнулся Джорам. — Спросите у него самого... или спросите у Симкина.

Блалох испытующе уставился на Джорама и произнес заклятие. Карие глаза вспыхнули, и веки опустились. Чародей коснулся лица Джорама и приподнял бровь.

— Ты говоришь правду. Ты действительно этого не знаешь, юноша. Более того — ты не веришь Симкину. Я и сам не уверен, верю ли я ему, и все же... Могу ли я рисковать в этом вопросе? Что за игру ведет Симкин?

Чародей раздраженно опустил руку.

Джорам, чувствовавший себя так, словно пробудился от неглубокого и беспокойного сна, моргнул и быстро оглядел кузню.

Он был один.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
ШПИОН

«Епископ Ванье на весь вечер удалился в свои покои». Вот что дьякон, исполняющий обязанности секретаря, отвечал каждому, кто пытался разыскать его святейшество.

Впрочем, таких было немного. Все обитатели Купели и многие за ее пределами были хорошо знакомы с привычками епископа. Он удалялся к себе в покои, чтобы поужинать в одиночестве или в обществе тех немногих счастливчиков, которые удостаивались от него приглашения. Когда же епископ находился у себя, беспокоить его не следовало. Ну, разве что произошло бы что-нибудь из ряда вон выходящее. Скажем, убийство какого-нибудь императора. (Если же император умирал по естественным причинам, это могло подождать и до утра.) У входа в покои епископа стояла стража из Дуук-тсарит, и единственной их задачей было следить, чтобы его святейшество не беспокоили.

Для этого хорошо охраняемого уединения были свои причины, как явные, так и тайные. Всему Тимхаллану было известно, что епископ Ванье в некотором смысле слова гурман и терпеть не может, чтобы всякие неприятности мешали ему ужинать. Гости, делившие с ним стол, всегда подбирались с таким расчетом, чтобы они умели вести беседы, способствующие пищеварению, интересные, но не вызывающие споров.

Всем было известно, что в течение дня епископ Ванье трудится, не жалея себя, без остатка отдавая свои силы церкви (ну, и государству). Епископ вставал до рассвета и редко покидал свой рабочий кабинет до заката. И после такого загруженного дня епископу необходимы были спокойные часы вечернего отдыха — этого требовало его здоровье.

Всем было известно, что епископ использует эти тихие часы для медитации и беседы с Олмином.

Такова была официальная версия. Истинной же причиной, конечно же, была причина частная, известная одному лишь епископу. Ванье действительно использовал эти тихие часы для беседы — но отнюдь не с Олмином. Те, с кем он говорил, были существами куда более мирскими и приземленными...

Тем осенним вечером епископ ужинал в обществе нескольких гостей, но они ушли рано, поскольку Ванье дал понять, что сегодня он очень устал. Однако же после ухода гостей епископ не направился к себе в спальню, как вроде бы следовало ожидать. Вместо этого он, двигаясь с быстротой и проворством, которые мало вязались с жалобами на переутомление, епископ удалил заклинание, запечатывавшее его маленькую личную часовню, и отворил дверь.

Часовня — прекрасное, исполненное покоя местечко — была построена в старинных традициях. Свет проникал в нее через витражные окна, созданные много столетий назад мастеровыми, специализировавшимися на придании формы стеклу. Перед хрустальным алтарем -тоже очень древним, украшенным символами Девяти Таинств — стояли скамьи из красного дерева.

Здесь Ванье исполнял ритуал Встречи Утра, читал Вечерние молитвы и искал наставления и совета Олмина. Впрочем, последнее он проделывал нечасто, очень нечасто, ибо в глубине души епископ Ванье полагал, что это Олмину стоило бы воспользоваться наставлением и советом своего наместника.

Ванье вошел в часовню, освещенную сейчас светом негасимой лампады, горящей у алтаря, бледным и спокойным, словно лунное сияние; этот свет создавал в часовне ощущение покоя и безмятежности.

Однако же в душе епископа, когда он вошел в часовню, не было ни покоя, ни безмятежности. Даже не взглянув в сторону алтаря, епископ быстро пересек комнату и остановился перед одной из искусно украшенных деревянных панелей, которыми были обшиты стены часовни. Положив руку на панель, Ванье произнес несколько тайных слов, и панель под его пальцами растаяла. Перед епископом открылся проем, темный, пустой и бездонный — Коридор. Но это не был обычный Коридор, часть разветвленной системы туннелей, созданной Прорицателями в незапамятные времена и опутывающей весь Тимхаллан. О существовании этого Коридора было известно одному-единственному человеку — епископу королевства, — и по нему можно было добраться лишь в одно, строго определенное место.

Туда-то епископ Ванье и отправился — и добрался в искомое место в мгновение ока. Выйдя из Коридора, епископ очутился в полости, созданной из того же вещества, что и сами Коридоры, в полости, существующей где-то в складке пространства-времени. Всякий раз, когда епископ приходил сюда, ему мерещилось, будто он входит в какой-то темный, потайной уголок собственного разума.

Здесь, в этом месте, Ванье ничего не видел, равно как не мог нащупать ни стен, ни пола, хотя у него было ощущение, будто он сюда входил. Ему казалось, будто эта полость внутри пространства-времени круглая. Посередине стояло кресло, куда можно было присесть, если дело затягивалось. Но, возможно, это кресло существовало лишь в его сознании, ибо когда епископу хотелось, чтобы у кресла были подлокотники, они там были, а когда Ванье про них забывал, они исчезали. Иногда оно было мягким, иной раз — твердым, а иногда, когда Ванье бывал раздражен, или у него было мало времени или когда ему хотелось беседовать, расхаживая взад-вперед, кресла там и вовсе не оказывалось.

Сегодня вечером оно было на месте и оказалось мягким и удобным. Ванье уселся в него и расслабился. Нынешняя встреча была не из тех, на которых требовалось пускать в ход тонкое давление, угрозы или принуждение. Не предвиделся также и осторожный, тонкий торг по какому-нибудь щекотливому делу. Эта встреча была предпринята лишь ради обмена информацией, дабы прояснить обстановку и удостовериться, что все идет по плану.

Усевшись, Ванье позволил себе на мгновение впитать и привести в действие здешнюю магию, благодаря которой и существовал этот способ связи, потом произнес, обращаясь куда-то в темноту:

— Говорите, друг мой.

Магия пульсировала вокруг епископа; Ванье чувствовал, как она с тихим шелестом касается его щек и скользит меж пальцев.

— Я к вашим услугам, — отозвалась темнота, хотя человек, произнесший эти слова, находился в сотнях миль отсюда. Силою магии, господствующей в этой комнате, епископ слышал каждое слово столь же ясно, как если бы они возникали непосредственно у него в сознании, а не в сознании его собеседника. Эта комната именовалась Палатой Предосторожности, ибо с ее помощью два человека могли беседовать друг с другом и не знать истинного имени своего собеседника, пока тот не назовется, — и не могли бы впоследствии узнать друг друга ни в лицо, ни по голосу. В древние времена, если верить легендам, было сооружено несколько таких комнат — например, своя Палата Предосторожности была у каждого королевского дома, равно как и у различных гильдий. Однако же каталисты, действуя в соответствии со Второй Поправкой, вскорости приняли меры и запечатали все прочие полости в Коридорах, ссылаясь на то, что в мирные времена никому не следует иметь тайны друг от друга.

Конечно же, все заинтересованные стороны предположили, что каталисты, запечатывая все Палаты Предосторожности, запечатали и свои, соединенные Коридором с Купелью. И тем самым подтвердили старую поговорку, гласившую, что предположение — это ложь, принятая на веру.

— Вы один? — спросил Ванье.

— Пока да. Но я занят. Мы выезжаем через неделю.

— Я понимаю. Каталист прибыл?

— Да.

— Благополучно?

— Можно сказать и так. Ему уже лучше, если вас именно это интересует. Во всяком случае, он не имеет ни малейшего желания самостоятельно соваться во Внешние земли.

— Прекрасно. Он сделает все, что нужно?

— Я проблем не предвижу. Он кажется, как вы его и описывали, наивным и слабым. Его легко запугать. Но...

— Ха! Это не человек, а размазня. Может, он разок и станет источником сложностей, но я полагаю, что это следует пресечь со всей жесткостью. А как только он усвоит урок, никаких проблем уже не будет.

— Надеюсь.

Голос в голове у Ванье прозвучал как-то скептически, и епископ нахмурился.

— А как у Техников обстоят дела с ковкой оружия? — спросил епископ.

— С помощью каталиста производство стремительно возрастет.

— А как идут дела в Шаракане? Вы связывались с его величеством?

— Возможно, ваше святейшество, вам об этом известно даже больше, чем мне. Конечно же, я вынужден действовать осторожно. Я не могу позволить себе засветиться там. До сведения его величества осторожно довели, что у нас появился каталист, и объяснили, как это на нас повлияет. Это максимум того, что я мог сделать.

— Вполне разумно. Его величество определенно должен на вас полагаться. Он начинает вести себя все более и более воинственно. Мы, конечно же, пытаемся ослабить эту бурю, — Ванье жестом изобразил, как он приглаживает бушующую воду, — и когда придет должный час, мы будем громко скорбеть о своей неудаче. Здесь же происходят перемены. Брат императрицы начинает превращаться в помеху, но с ним нетрудно иметь дело. Когда война начнется, он будет готов действовать. Еще что-нибудь?

— Да. Что с этим Джорамом? Что каталист намеревается с ним делать?

— Какое вам до этого дело? Этот парень — всего лишь орудие, и не более того. Единственное, о чем вам следует позаботиться, так это о том, чтобы он оставался в живых.

— Какие инструкции получил каталист? Что он будет делать?

— Делать? Не думаю, чтобы ему хватило духу сделать хоть что-нибудь. Ему велено соблюдать осторожность. Он должен будет предоставить мне доклад примерно через месяц. Я велю ему постепенно приниматься за дело. А вы продолжайте готовиться. Когда я дам вам знак, вам нужно будет действовать быстро. Вы получили распоряжения. Следует ли напомнить их вам?

Ванье нахмурился еще сильнее.

— Я чувствую, вы чем-то недовольны, друг мой. Что случилось? Неужто кто-то разгадал вашу маскировку?

— Конечно же нет, епископ. — Голос незримого собеседника сделался холодным. — Нам обоим известно, на что я способен. Именно поэтому вы выбрали меня. Но появились некоторые непредвиденные вопросы. Кто-то заинтересовался этим делом больше, чем мне хотелось бы.

— И кто же? — негодующе спросил Ванье.

— Думаю вам это известно, — ровно, невозмутимо произнес голос в сознании у Ванье. — По правде говоря, я считаю, что вы подсунули мне крапленые карты.

— Да как вы сме...

— Смею ибо я тот, кто я есть. А теперь мне нужно идти. Кто-то пришел. Не забывайте, ваше святейшество, что я держу в своих руках Короля.

Магическая связь разорвалась. Ванье остался сидеть, поджав губы, глядя в темноту и медленно постукивая пальцами по подлокотнику.

— Король? Да, друг мой. Но я держу в руках мечи.