Родина слонов

Эпилог

Жердь высунулся из-за ели. Все оказалось даже лучше, чем он ожидал. Не то что охраны — даже рабов не было! Только бродил одинокий жеребец у телег, окружавших хазарский стан, да несколько ворон что-то сосредоточенно клевали.

Атаман был весьма доволен собой. Еще бы — вдалеке гремела, ревела, лязгала сеча, а он со своей ватагой пробрался по траншее к лесочку, да и чесанул в него. И никто Жердю не указ!

Если бы не заклятие, наложенное куябским ведуном, то ни Жердь, ни его ватажники вообще бы не полезли в сечу. Лиходействовали бы помаленьку, пощипывали людинов. Да что говорить? Того, что было, не воротишь. Невмочь стало ватажникам сопленников грабить. Отворотило, и хоть ты тресни. А тут такой случай — вражий лагерь...

— Аида в шатрах поворошим, — крикнул Жердь.

Колченог одобрительно пискнул и ткнулся холодным носом в яремную ямку Жердя.

Ватажники бросились к тележной огородке, перелезли через нее и растеклись по лагерю.

Завидев шатер из белого войлока, Жердь бросился к нему, ожидая богатой добычи. Этот шатер выделялся среди других — серых и поеденных временем. Жердь решил, что жилище наверняка принадлежит знатному воину или даже военачальнику. И значит, за его пологом скрываются награбленные хазарами сокровища. Но сокровищ в шатре не было. Зато был Ловкач.

Мухрыжник копошился над трупом какого-то старика, пытаясь стянуть с пальца усопшего драгоценный перстень. Перстень не давался, и Ловкач достал нож-засапожник, чтобы произвести ампутацию.

— Брось мертвяка-то, — с угрозой проговорил Жердь, — и проваливай, а то гляди, пожалеешь.

Ловкач вздрогнул и, зыркнув на атамана, протянул сквозь зубы:

— Уж и не думал свидеться.

— Проваливай, пока я добрый, — ухмыльнулся Жердь, — а за перстенек не кручинься, не пропа...

Жердь договорить не успел. Ловкач бросился на атамана, сбил с ног и нацелился ножом в горло. Жердь перехватил руку, но лезвие неумолимо приближалось.

— Должок за тобой, гадина, — прорычал Ловкач, — поквитаемся...

Колченог вылез из-за пазухи Жердя и вскарабкался на спину Ловкача, доковылял до шеи и вцепился в нее зубами. Ловкач замотал головой, брызгая кровью и хрипя, — из жилы бил красный фонтан. Жердь выкрутил руку недругу и добил Ловкача его же ножом.

— Считай поквитались.

Колченог подбежал к хозяину и забрался к нему на плечо.

Гул битвы нарастал, ширился. Заставлял голову вжиматься в плечи, а сердце — проваливаться в желудок. Ждать и надеяться больше не на что. И так промедлил, давно надо было ретироваться из лагеря. Обозники, прознавшие о разгроме хазарского войска первыми, уже блукали по лесам, Азей ушел, а он...

Кукша подумал, что если поторопится, то, может, и унесет ноги.

«Дурак, — обругал он себя, — знал же, знал, чем закончится, нутром чуял. Не подмять хазарве славян, и никому иному не подмять».

— Ну, идешь? — спросил он у Светки, слоняющейся тенью близ юрты. — Одна мы теперь с тобой сатана, я так думаю.

Та ломалась недолго, собрала пожитки в заплечный мешок и прыгнула на круп Кукшиной лошадки позади всадника.

Скакун не прорысил и три стрелища по пустому лагерю, как наткнулся на ватажку, вываливающую из шатра.

— Тпру, — схватил коня под уздцы долговязый мужик, — далеко ли путь-дорожку держишь, мил человек?

За долговязым переминались с ноги на ногу сотоварищи. Один, со здоровенной дубиной, то и дело нервно крутил башкой и вопрошал: «Вдарить?» Другие стояли молча и недобро смотрели на седоков.

Кукша припомнил покаянные рассказы Ловкача про то, как некий Жердь умыкнул его долю, ту, что предназначалась братству лютичей. Обоз разграбил, а положенное в общак не отдал. Очень Ловкач сокрушался. По приметам разбойник вполне походил на Ловкачова обидчика. Да нет, точно он.

«А что, может, и сработает, — подумал Кукша. — Татям как медом там намазано, так и рвутся в тайное селение. А Жердь всем татям тать, такому сам бог велел душой и телом к лютичам стремиться».

— В Лютовку, — ответил Кукша, — слыхал, небось.

— Как не слыхать, — осклабился Жердь, — весь знатная. Говорят, кто попал туда, в счастье и довольстве живет. Как сыр в масле катается. Ты вот что, мил человек, мы тебя и девку твою не тронем, коли в Лютовку отведешь да Отцу Горечи в ноги бухнешься.

Не обманулся Кукша! Вышло, как он и ожидал.

— На что тебе Отец Горечи? — поинтересовался он.

— Заклятие чтобы снял, — нехотя проговорил Жердь и тут же осекся, подумав, что сболтнул лишнее. Метнул злой взгляд на Кукшу и рявкнул: — Гляди, ежели солгал — кишки выпустим, тебе и твоей девке.

Кукша решил не говорить, что он и есть Отец Горечи. Все равно не поверят. А как доберутся до заветной веси, от скрытности его большая польза может случиться. Верной службой искупит Жердь свою дерзость.

Ватага обшарила последние шатры и вместе с нежданными попутчиками покинула хазарский лагерь.