ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ,

в которой гнев дядюшки Прудента возрастает пропорционально квадрату скорости воздушного корабля

Если когда-нибудь дядюшке Пруденту и Филу Эвансу надо было отказаться от всякой надежды на побег, то именно в последовавшие за описанными событиями пятьдесят часов. Боялся ли Робур, что во время перелета над Европой охранять узников будет особенно трудно? Пожалуй. К тому же ему было известно, что они пойдут на все, лишь бы бежать.

Между тем любая попытка покинуть борт воздушного корабля была в тех условиях равносильна самоубийству. Когда человек соскакивает с поезда, идущего со скоростью ста километров в час, он рискует жизнью, но когда он прыгает с экспресса, несущегося со скоростью двухсот километров, – он идет на верную смерть.

А ведь именно с этой максимальной для него скоростью и летел тогда «Альбатрос». Она превосходила быстроту полета ласточки, равную ста восьмидесяти километрам в час.

Надо заметить, что почти все время дули северо-восточные ветры, благоприятные для воздушного корабля, который двигался в том же направлении – то есть, как правило, на запад. Но мало-помалу ветры эти начали стихать, и вскоре пребывание на палубе сделалось почти невозможным: от быстроты полета захватывало дыхание. Однажды обоих пассажиров чуть не снесло за борт, но, к счастью, давлением воздуха их притиснуло к рубке.

Хорошо, что рулевой заметил это из своей стеклянной будки я предупредил электрическим звонком своих товарищей, находившихся в рубке на носу.

Тотчас же четыре человека ползком пробрались на корму.

Пусть те, кто плавал в бурю на корабле, идущем против ветра, припомнят свои ощущения, и они поймут, какой страшной силы может достигнуть встречный поток воздуха. Только теперь давление воздуха создавалось не ветром, а неимоверной скоростью самого «Альбатроса».

В конце концов пришлось замедлить ход воздушного корабля, чтобы позволить дядюшке Пруденту и Филу Эвансу добраться до каюты. Как и говорил инженер во время полета, в рубках «Альбатроса» сохранялась вполне пригодная для дыхания атмосфера.

Какой же прочностью должен был обладать летательный аппарат, выдерживавший такую скорость! Это походило на чудо. Гребные винты, помещавшиеся на носу и корме «Альбатроса», вращались с такой быстротой, что казались неподвижными. А между тем они с невероятной силой врезались в воздух.

Последним городом, замеченным в этих краях с борта воздушного корабля, была Астрахань, расположенная в самой северной части Каспийского моря.

Звезда пустыни – как назвал Астрахань, вероятно, какой-нибудь русский поэт – из светила первой величины ныне превратилась в светило пятой или даже шестой величины. Теперь Астрахань – всего лишь заурядный губернский город, расположенный в низовьях Волги неподалеку от ее устья, достигающего двух километров в ширину. Под воздушным кораблем промелькнули старинные стены, увенчанные ныне уже бесполезными зубцами, древние башни, возвышающиеся в центре города, мечети, соседствующие с церквами, построенными в современном стиле, и, наконец, собор с пятью позолоченными и усеянными синими звездами куполами, казалось, высеченными прямо в небе.

Начиная с этого места полет «Альбатроса» превратился в какую-то головокружительную скачку в небесном пространстве; можно было подумать, что в него впряжены легендарные гиппогрифы, преодолевавшие одним взмахом крыльев целое лье.

Часов в десять утра 4 июля воздушный корабль повернул на северо-запад и полетел над долиной Волги. Донские и уральские степи бежали по обеим сторонам реки. Взгляд пассажиров скользил по этим безбрежным просторам, едва успевая заметить разбросанные здесь и там города и селенья. Наконец с наступлением вечера показалась Москва, и «Альбатрос» пролетел над нею, даже не отдав салюта флагу, реявшему над Кремлем. За десять часов он преодолел две тысячи километров, отделяющие Астрахань от древней столицы России.

Путь от Москвы до Петербурга занял всего несколько часов, и «Альбатрос», точности которого мог бы позавидовать экспресс, достиг Петербурга и берегов Невы к двум часам утра. Белая ночь, царившая на этой высокой широте, которую так ненадолго покидает июньское солнце, позволила путешественникам окинуть беглым взглядом архитектурный ансамбль огромной русской столицы.

Затем позади остались Финский залив, архипелаг Або, Балтийское море, Швеция, которую «Альбатрос» пересек на широте Стокгольма, и Норвегия, над которой он пролетел на широте Христиании[15]. Он «проглотил» эти две тысячи километров всего лишь за десять часов! Право, можно было подумать, что никаким силам человеческим не остановить отныне бег «Альбатроса»: казалось, равнодействующая силы тяги воздушного корабля и силы земного притяжения заставляет его двигаться по неизменной траектории вокруг земного шара.

И все же он остановился – как раз над знаменитым водопадом Рьюканфо, в Норвегии. На западе, точно гигантский пограничный барьер, который ему не дано было преодолеть, высилась громада Густы, вершина которой господствует над чудесной областью Телемарк.

Отсюда «Альбатрос», не уменьшая скорости, направился прямо на юг.

А что делал во время этого необычайного перелета Фриколлин? Он молча забрался в свою каюту и все время – от завтрака до обеда и от обеда до ужина – спал без просыпу.

Франсуа Тапаж, который разделял с ним трапезы, частенько потешался над страхами Фриколлина.

– Э-э, мой мальчик! – приговаривал он. – Ты, значит, больше не кричишь?!. Чего ты стесняешься?.. Подумаешь, великое дело – повисел бы еще часок-другой на канате!.. Только и всего!.. Зато при нашей теперешней скорости какая это была бы прекрасная воздушная ванна от ревматизма!

– Мне кажется, что эта штука вот-вот разлетится на куски! – причитал Фриколлин.

– Все может быть, мой храбрый Фри! Однако мы мчимся с такой быстротой, что даже не сможем упасть!.. И это, право, утешительно!

– Вы так думаете?

– Слово гасконца!

Франсуа Тапаж, конечно, преувеличивал. Но благодаря быстроте полета воздушного корабля вращение его подъемных винтов в самом деле несколько замедлилось, и «Альбатрос» скользил по воздуху, точно ракета Конгрива.

– И это еще долго будет продолжаться? – не раз спрашивал Фриколлин.

– Долго?.. О нет! – отзывался повар. – Всю нашу жизнь, не дольше!

– Ох! – горестно вздыхал негр и принимался стонать.

– Берегись, Фри, берегись! – восклицал тогда Франсуа Тапаж. – Не то, как говорят в наших краях, тебя живо отправят на качели.

И Фриколлин, уплетая за обе щеки вкусную еду, проглатывал с нею и свои вздохи.

Между тем дядюшка Прудент и Фил Эванс, не принадлежавшие к числу людей, склонных предаваться бессмысленным жалобам, пришли к определенному решению. Очевидно, всякая попытка бежать была пока что обречена на неудачу. Однако если пленники и не могли возвратиться на землю, то разве нельзя хотя бы поставить в известность обитателей земного шара о том, что с ними произошло после их исчезновения, кто их похитил и что представлял собою воздушный корабль, на борту которого они находились. Быть может, тогда единомышленники отважатся на дерзкую попытку вырвать пленников из рук Робура?

Но каким образом, великий боже, подать о себе весть? Письмом?.. А как его отправить? Моряки, терпящие бедствие, закупоривают в бутылку документ, указав в нем место кораблекрушения, и бросают бутылку в море. Не поступить ли так же?

Но в данном случае морем служила земная атмосфера. Плавать в ней бутылка не может. Хорошо еще, если она свалится прямо на какого-нибудь прохожего – и при этом не проломит ему череп, – в противном случае ее могут вообще никогда не найти.

Но так или иначе, а иного средства узникам не оставалось, и они уже решили было принести в жертву одну из имевшихся на борту бутылок, как вдруг дядюшку Прудента осенила новая мысль. Читатель помнит, что он нюхал табак, и этот небольшой порок вполне простителен, особенно если речь идет об американце, который мог бы делать вещи и похуже. И вот, как всякий человек, нюхающий табак, дядюшка Прудент не расставался с табакеркой; эта алюминиевая коробочка в то время была пуста. Если выбросить табакерку за борт, ее, возможно, найдет какой-нибудь достопочтенный обыватель; он, конечно, подберет ее и отнесет в полицейский участок, где и ознакомятся с документом, сообщающим о положении, в котором оказались обе жертвы Робура-Завоевателя.

Сказано – сделано. Записка была короткой, но в ней было изложено все самое существенное и указывался адрес Уэлдонского ученого общества с просьбой переслать записку по назначению.

Затем дядюшка Прудент вложил письмо в табакерку, которую он обернул плотной шерстяной тряпкой и крепко перевязал, чтобы она не раскрылась в воздухе и не разбилась при падении на землю. Теперь оставалось только дождаться удобного случая.

Надо сказать, что во время этого стремительного перелета над Европой всякая попытка выйти из рубки и проползти по палубе – да к тому же еще незаметно – была связана с опасностью вывалиться за борт. К тому же нельзя было допустить, чтобы табакерка упала в море, залив, озеро или какую-нибудь реку: попади она в воду, она навсегда была бы потеряна.

Однако все же оставалась надежда, что узникам удастся войти таким образом в сношения с обитаемым миром.

В дневные часы осуществить этот план было особенно трудно. Куда разумнее дождаться наступления ночи и воспользоваться либо уменьшением скорости, либо остановкой «Альбатроса» для того, чтобы выйти из рубки. Быть может, тогда удастся благополучно добраться до борта и незаметно уронить драгоценную табакерку над каким-нибудь городом.

Впрочем, если бы обстоятельства и благоприятствовали пленникам, им все равно не удалось бы привести свой план в исполнение – по крайней мере в тот день.

В самом деле, оставив за собой территорию Норвегии на широте Густы, «Альбатрос» взял курс на юг. Он летел над Европой вдоль нулевого меридиана, на котором расположен Париж. Следуя в этом направлении, он пересек Северное море, вызвав вполне понятное замешательство на борту множества кораблей, совершающих плаванье между берегами Англии, Голландии, Франции и Бельгии. Если бы брошенная вниз табакерка не угодила прямо на палубу одного из этих судов, она, без всякого сомнения, пошла бы ко дну.

Вот почему нашим коллегам пришлось дожидаться более подходящего момента. Впрочем, как увидит читатель, вскоре им должен был представиться великолепный случай.

В десять часов вечера «Альбатрос» приблизился к берегам Франции примерно над Дюнкерком. Ночь была довольно темная. На мгновенье электрический луч с маяка Гри-Нэ, расположенного на одном берегу пролива Па-де-Кале, скрестился с огнями дуврского маяка, расположенного по другую сторону этого пролива. Затем «Альбатрос» полетел над Францией, все время держась на высоте около тысячи метров.

Скорость его нисколько не уменьшилась. Он проносился, словно снаряд, над городами, городками и селениями, столь многочисленными в этих богатых провинциях Северной Франции. То были расположенные на одном меридиане с Парижем Дюнкерк, затем Дуллан, Амьен, Крей, Сен-Дени. Ничто не могло заставить воздушный корабль отклониться от прямой линии. И к полуночи он оказался над «Городом света», который вполне заслужил право на это название, ибо он залит светом даже тогда, когда его обитатели спят или по крайней мере должны спать!

По какой необъяснимой причуде решил инженер сделать остановку над самым центром Парижа? Трудно сказать. Но как бы то ни было, «Альбатрос» снизился и парил теперь всего лишь в нескольких сотнях футов над городом. Робур вышел из своей каюты, и вслед за ним весь экипаж воздушного корабля высыпал на палубу подышать воздухом ночного Парижа.

Дядюшка Прудент и Фил Эванс твердо решили не пропустить представившегося им великолепного случая. Выйдя из своей рубки, они отошли подальше от остальных и теперь выжидали подходящей минуты, стараясь не привлекать к себе внимания.

«Альбатрос», напоминавший гигантского жука, плавно скользил над великим городом. Он пролетел над линией бульваров, ярко освещенных в эти ночные часы фонарями Эдисона. До палубы долетал шум экипажей, еще разъезжавших по улицам, и грохот поездов, спешивших в Париж по многочисленным железнодорожным путям. Затем воздушный корабль медленно поплыл на уровне самых высоких сооружений города, словно собираясь коснуться купола Пантеона или креста Дома инвалидов. Миновав оба шпиля Трокадеро, он приблизился к металлической башне на Марсовом поле, чей мощный рефлектор заливал всю столицу электрическим светом.

Эта воздушная прогулка, походившая на блуждания лунатика, продолжалась около часа. Казалось, «Альбатрос» отдыхает перед тем, как снова пуститься в далекий путь.

Очевидно, инженер Робур хотел дать парижанам возможность насладиться зрелищем небесного явления, которого астрономы не предвидели, да и не могли предвидеть. На «Альбатросе» зажглись фонари, и два ярких электрических луча заскользили по площади, скверам, садам, дворцам и по крышам шестидесяти тысяч домов Парижа, отбрасывая огромные пучки света от одного края горизонта до другого.

На этот раз «Альбатрос», без сомнения, был ясно виден с земли, и парижане не только разглядели, но и услышали его, ибо Том Тэрнер, приложив к губам свою трубу, огласил небо над городом звучной руладой. В это мгновение дядюшка Прудент, перегнувшись через перила, разжал ладонь, и табакерка полетела; вниз…

Почти тотчас же «Альбатрос» стремительно взмыл в поднебесье.

И тогда над Парижем раздались громкие клики «ура». Это толпы изумленных людей, собравшихся на бульварах, восторженно приветствовали необычайную летательную машину.

Внезапно фонари воздушного корабля погасли, тьма и тишина вновь воцарились вокруг, и он продолжал свой полет со скоростью двухсот километров в час.

Вот и вое, что удалось увидеть дядюшке Пруденту и Филу Эвансу из достопримечательностей французской столицы.

К четырем часам утра «Альбатрос» уже оставил за собой большую часть территории Франции. Затем, чтобы не, тратить времени на преодоление Пиренеев или Альп, он пролетел над просторами Прованса вплоть до самого мыса Антиб. В девять часов утра жители Рима, собравшиеся на террасе собора св.Петра, застыли от изумления при виде воздушного корабля, пролетавшего над Вечным городом. Двумя часами позднее он уже мчался над Неаполитанским заливом, на мгновение погрузившись в дымные клубы Везувия. После этого «Альбатрос» пересек по кривой Средиземное море и в час пополудни был замечен часовыми вблизи Ла-Гулетт на побережье Туниса.

Вслед за Америкой – Азия! Вслед за Азией – Европа! Чудесный летательный аппарат инженера Робура преодолел за двадцать три дня более тридцати тысяч километров!

И теперь он углублялся в воздушные просторы над уже изученными и еще не изученными областями Африки!


Быть может, читатель захочет узнать, что сталось со знаменитой табакеркой после ее падения на землю.

Табакерка упала напротив дома номер 210 по улице Риволи в то время, когда улица эта была совершенно безлюдна. Наутро ее подобрала почтенная женщина, подметавшая мостовую, и поторопилась отнести в полицейский участок.

Там табакерку приняли сначала за адскую машину; ее развязали, распаковали и раскрыли с величайшими предосторожностями.

Внезапно послышалось нечто, похожее на взрыв… Это оглушительно чихнул начальник полицейского участка.

Затем из табакерки извлекли документ и, ко всеобщему изумлению, огласили вслух следующие строки:

«Дядюшка Прудент и Фил Эванс, председатель и секретарь Уэлдонского ученого общества в Филадельфии, похищены на воздушном корабле „Альбатрос“ инженером Робуром.

Довести до сведения друзей и знакомых.

Д. П. и Ф.Э.»

Вот каким образом жителям Старого и Нового Света было, наконец, объяснено дотоле необъяснимое небесное явление. И среди ученых многочисленных обсерваторий земного шара вновь воцарилось спокойствие.

Загрузка...