Роботы утренней зари

14

Доктор Хэн Фастальф действительно ждал и улыбался. Он был высок, худощав, с редеющими темными волосами. И, конечно, уши. Бейли до сих пор помнил их. Большие, оттопыренные, они придавали Фастальфу несколько юмористический, домашний вид. И Бейли улыбнулся больше этим ушам, чем приветствию Фастальфа. Он было подумал: неужели медицинская техника Авроры не в силах сделать небольшую пластическую операцию, чтобы исправить эти нескладные уши? Но вполне возможно, что Фастальфу нравился их вид, и Бейли, как ни странно, тоже. Должно же быть что-то в лице, что заставляет людей улыбаться.

Может, Фастальф хотел нравиться с первого взгляда. А может, находил полезным, чтобы его несколько недооценивали? Или как раз наоборот?

Фастальф сказал:

– Следователь Илия Бейли. Я хорошо помню вас, хотя всегда вспоминаю лицо актера, изображавшего вас.

Бейли скривился.

– Эта гиперволновая постановка преследует меня, доктор Фастальф. Хотел бы я знать, когда я от нее избавлюсь.

– Никогда, – добродушно сказал Фастальф. – Но если вам она не нравится, мы тут же вычеркнем ее из нашего разговора. Я больше не упомяну о ней. Идет?

– Спасибо. – Бейли с неожиданным расчетом протянул руку Фастальфу.

Фастальф заметно заколебался, а затем осторожно взял руку Бейли – очень не надолго – и сказал:

– Хочу верить, что вы не являетесь ходячим мешком с микробами, мистер Бейли. И жалобно добавил, поглядывая на свои руки: – Правда, я должен признаться, что мои руки покрыты пленкой. Я – плод иррациональных страхов своего общества.

Бейли пожал плечами.

– Как и все мы. Я не получаю удовольствия от мысли о пребывании Снаружи – на открытом воздухе. Коли на то пошло, я не в восторге от приезда на Аврору при обстоятельствах, в которых нахожусь.

– Я прекрасно понимаю, мистер Бейли. У меня здесь для вас закрытый кар, а когда мы приедем ко мне, мы сделаем все возможное, чтобы вы оставались в помещении.

– Но во время моего пребывания на Авроре мне придется время от времени бывать Снаружи. Я готовился к этому, как мог.

– Я понимаю, но мы будем навязывать вам пребывание Снаружи только в случае необходимости. Сейчас в этом нужды нет, так что вы будете закрыты.

Кар ждал у самого туннеля. За Бейли шли Дэниел и Жискар, такие разные внешне, но совершенно одинаковые по серьезной, выжидающей манере, и оба бесконечно терпеливые.

Фастальф открыл заднюю дверцу кара.

– Пожалуйста, входите.

Бейли вошел. Дэниел быстро вошел за ним, а Жискар практически одновременно вошел с другой стороны. Бейли оказался заклиненным, но без давления, между ними. Вообще-то он порадовался, что между ним и Снаружи крепкие тела роботов.

Но Снаружи здесь и не было: как только Фастальф сел на переднее сидение и захлопнул дверцу, стекла потемнели и внутри кара зажегся мягкий искусственный свет.

– Я обычно так не езжу, – сказал Фастальф, – но для меня это не имеет значения, а вам будет удобнее. Кар полностью компьютеризован, знает дорогу и обойдет любые препятствия. Нам не нужно вмешиваться.

Слабое ощущение ускорения и затем почти незаметное чувство движения.

– Это безопасный проход, мистер Бейли. Я немало потрудился, чтобы лишь очень немногие знали, что вы поедете в этом каре, и никто вас в нем не увидел. Путешествие будет недолгим, но, если хотите, можете подремать. Здесь вы в безопасности.

– Вы словно думаете, что мне грозит опасность. Меня и так защищали на корабле до настоящего пленения, а сейчас – снова. – Бейли оглядел тесное нутро кара, который окружил его металлическим корпусом и непрозрачными стеклами, не говоря уже о металлической основе двух роботов.

Фастальф засмеялся.

– Я перестарался, я понимаю, но вы приехали сюда во время нашего кризиса, и лучше уж я, как дурак, перестараюсь, чем пойду на страшный риск в результате недоработки.

– Я уверен, доктор Фастальф, что вы понимаете: мой провал будет ударом по Земле.

– Прекрасно понимаю. И я решил предупредить ваш провал, поверьте мне.

– Я верю. Кроме того, мой провал здесь по каким бы то ни было причинам будет также моим личным и служебным крушением на Земле.

Фастальф повернулся на сидении и ошеломленно посмотрел на Бейли.

– Серьезно? Это же незаконно!

Бейли пожал плечами.

– Согласен, но так будет. Я буду явной мишенью для отчаявшегося земного правительства.

– Но я не имел это в виду, когда приглашал вас, мистер Бейли. Вы можете быть уверены, что я сделаю все, что в моих силах. Хотя, по совести говоря, – он опустил глаза – я мало что смогу, если мы провалимся.

– Я это знаю, – угрюмо сказал Бейли. Он откинулся на мягкую спинку сиденья и закрыл глаза. Кар чуть-чуть покачивался, но Бейли не спал: он крепко задумался.

15

Бейли не коснулся Снаружи и в конце своего путешествия. Выйдя из машины, он оказался в подземном гараже, откуда поднялся в маленьком лифте на поверхностный уровень.

Его ввели в солнечную комнату, так что он прошел через прямые лучи солнца, слегка поежившись. Фастальф заметил это.

– Стекла прозрачные, но их можно затемнить. Я сейчас это сделаю, если желаете. Вообще-то я должен был сам подумать об этом.

– Не нужно, – ворчливо сказал Бейли. – Я сяду спиной к ним. Надо привыкать.

– Как хотите, но сразу же дайте мне знать, если вам станет неприятно. Мистер Бейли, сейчас в этой части Авроры позднее утро. Я не знаю, какого личного времени вы придерживались на корабле. Если вы уже очень давно проснулись, то, может быть, хотите спать, и это можно устроить. Если же вы хотите есть, то я приглашаю вас на ленч.

– По моему личному времени последнее будет как раз кстати.

– Прекрасно. Напомню вам, что наш день примерно на 7% короче земного. Это не должно вызвать у вас нарушения биоритма, но если это случится, мы постараемся приноровиться к вам.

– Спасибо.

– И, наконец… я мало представляю, какую пищу вы предпочитаете.

– Я ем все, что дают.

– Тем не менее, если что-нибудь покажется вам… невкусным, я не обижусь.

– Спасибо.

– И вы не против, чтобы Дэниел и Жискар присоединились к нам?

– Они тоже будут есть? – улыбнулся Бейли.

Фастальф не улыбнулся в ответ, но сказал серьезно:

– Нет, но я хочу, чтобы они все время были с вами.

– Опять опасность? Даже здесь?

– Я ни в чем не уверен. Даже здесь.

Вошел робот.

– Сэр, ленч подан.

Фастальф кивнул.

– Прекрасно, Фэбер. Через несколько минут мы сядем за стол.

– У вас много роботов? – спросил Бейли.

– Совсем немного. Мы не соляриане, чтобы иметь десять тысяч роботов на одного человека, но у меня их количество выше среднего – пятьдесят семь. Дом большой, он служит мне и офисом, и мастерской. Кроме того, моя жена, когда она у меня есть, тоже должна иметь достаточно места, чтобы быть вдали от моей работы в отдельном крыле, которое обслуживается независимо.

– Ну, из пятидесяти семи роботов, я думаю, вы можете выделить двух. Я чувствую себя менее виноватым, что вы послали Дэниела и Жискара за мной на Землю.

– Уверяю вас, это был не случайный выбор, мистер Бейли. Жискар – мой мажордом и моя правая рука. Он был со мной с тех пор, как я стал взрослым.

– Однако, вы послали его за мной. Я польщен.

– Это мера вашей значимости, мистер Бейли. Жискар – самый надежный из моих роботов, сильный и крепкий.

Глаза Бейли стрельнули по Дэниелу, и Фастальф добавил:

– Я не включаю в эти расчеты своего друга Дэниела. Он не слуга, а достижение, которым я бесконечно горд. Он первый этого класса. В то время, как доктор Сартон был его дизайнером и моделью, человеком которого…

Он сделал деликатную паузу, но Бейли быстро кивнул и сказал:

– Я понимаю.

Ему не требовалось конца фразы со ссылкой на убийство Сартона на Земле.

– В то время, как Сартон наблюдал за актуальной конструкцией, – продолжал Фастальф, – я вел теоретические расчеты, чтобы сделать Дэниела возможным. – Он улыбнулся Дэниелу, который благодарно поклонился.

– Но был еще и Джандер, – сказал Бейли.

– Да. – Фастальф покачал головой и опустил глаза. – Я, наверное, должен был оставить его у себя, как Дэниела. Но он был вторым моим человекоподобным роботом, а это уже другое дело. Дэниел мой первенец, так сказать.

– И вы больше не конструируете человекоподобных роботов?

– Нет. Но пойдемте завтракать. Не думаю, что население Земли привыкло к тому, что я назвал бы натуральной пищей. У нас салат из креветок с хлебом и сыром, молоко, если желаете, или любой фруктовый сок. На десерт – мороженное.

– Традиционные земные блюда, – сказал Бейли, – которые в своей первоначальной форме существуют только в древней литературе Земли.

– Они не очень обычны и на Авроре, но я не думаю, что имеет смысл заставлять вас принять версию нашего гурманского обеда – те же блюда, но с различными аврорскими пряностями. К их вкусу надо привыкнуть. – Он встал. – Прошу вас мистер Бейли. Мы будем только вдвоем и не станем останавливаться на церемониях обеденного ритуала.

– Спасибо. Я принимаю это как дружеский жест. Во время путешествия я от скуки довольно внимательно просматривал материал об Авроре, и знаю, что настоящая вежливость требует стольких церемоний в еде, что я испугался.

– Не бойтесь.

– Не можем ли мы нарушить церемонию до такой степени, чтобы говорить за едой о делах, доктор Фастальф? Мне нельзя терять время.

– Я согласен с этой точкой зрения. Мы в самом деле будем говорить о делах и, надеюсь, вы никому не скажете о таком нарушении приличий: я не хотел бы быть вычеркнутым из благовоспитанного общества. – Он хихикнул. – Но я не смеюсь. Тут нет ничего смешного. Потеря времени – это не только неудобство: она легко может стать фатальной.

16

Комната, в которую первоначально привели Бейли, была гостиной: несколько стульев, комод, что-то вроде пианино, но с медными клапанами вместо клавиш, несколько абстрактных картин на стенах. Пол был гладкий, шахматного рисунка в несколько оттенков коричневого, возможно, предназначенных напоминать дерево, и блестящий, как только что натертый воском, но совсем не скользкий.

Столовая, хотя и на том же этаже, была совсем другой. Длинная, прямоугольная, перегруженная украшениями. В ней стояло шесть больших квадратных столов, которые можно было составить в разных сочетаниях. Вдоль короткой стены располагался бар с яркими, разных цветов бутылками, стоящими перед изогнутым зеркалом, которое, казалось, бесконечно продолжало комнату в своем отражении. Вдоль второй короткой стены находились четыре ниши, и в каждой ждал робот.

Обе длинные стены были мозаичные, с медленно изменяющимися красками. Одна представляла планетную сцену, хотя Бейли не мог бы сказать, Аврора это или другая планета, или вообще что-то воображаемое. На одном конце ее было пшеничное поле, полное замысловатых сельскохозяйственных машин, управляемых роботами. Когда глаз шел вдоль стены, он видел разбросанные жилища, которые на другом конце стены превращались, как показалось Бейли, в авторскую версию Города.

Другая длинная стена была астрономической. Голубовато-белая планета, освещенная солнцем, отражала его свет таким образом, что казалось, что она медленно поворачивается. Планету окружали звезды – одни тусклые, другие яркие, они тоже, казалось, меняли рисунок, но если внимательно приглядеться к одной какой-нибудь группе, то видно было, что звезды неподвижны.

Бейли нашел все это путаным и отталкивающим.

– Это скорее работа искусства, мистер Бейли, – сказал Фастальф. – Слишком экспансивно, чтобы быть ценным. Но Фании хотелось. Фания – мой теперешний партнер.

– Она будет завтракать с нами?

– Нет. Как я говорил, мы будем вдвоем. Я просил ее остаться на некоторое время в своей квартире. Я не хочу втягивать ее в нашу проблему. Вы понимаете?

– Да, конечно.

– Садитесь, пожалуйста.

Один стол был заставлен тарелками, чашками и хитроумными приборами, из которых далеко не все были знакомы Бейли. В центре стоял высокий конусообразный цилиндр, напоминающий гигантскую шахматную пешку из серого камня. Бейли, едва усевшись, не мог удержаться, чтобы не тронуть его пальцем. Фастальф улыбнулся.

– Это прибор для специй. Он снабжен простым управлением, позволяющим положить точное количество любой из десятка различных приправ на любую порцию блюд. Чтобы правильно это сделать, сосуд подкидывают и выполняют замысловатые движения, что само по себе бессмысленно, но светские аврорцы весьма ценят это как символ изящества, с каким будет подана пища. Когда я был молод, я мог тремя пальцами сделать тройной подкид и получить соль, когда прибор стукнется о мою ладонь. Теперь, попробовав это, я рискую разбить голову своему гостю. Я уверен, что вы не обидитесь, если я не стану пытаться.

– Настаиваю, чтобы вы не пытались, доктор Фастальф.

Один робот поставил на стол салат, второй принес поднос с фруктовыми соками, третий – хлеб и сыр, а четвертый – салфетки. Все четверо работали согласованно, не сталкиваясь и без каких-либо затруднений. Бейли ошеломленно следил за ними. Они одновременно подошли к столу с каждой стороны, потом отступили в унисон, поклонились в унисон, повернулись вместе и вернулись в свои ниши в дальнем конце комнаты. Бейли вдруг осознал, что Дэниел и Жискар тоже здесь. Он не видел, как они вошли. Они стояли в нишах. Дэниел был в ближней.

– Теперь, когда они ушли, – сказал Фастальф, сделал паузу и жалобно покачал головой – если не считать, что они здесь. Обычно роботы уходят до начала ленча. Роботы не едят, поэтому кто не ест – уходит. В конце концов, это стало ритуалом. Но в данном случае…

– …они не ушли, сказал Бейли.

– Нет. Я думал, что безопасность важнее этикета, и что вы, не будучи аврорцем, не обидитесь.

Бейли ждал, пока Фастальф первым начнет есть. Фастальф взял вилку, то же сделал и Бейли. Фастальф действовал медленно, позволяя Бейли точно повторять движения.

Бейли осторожно откусил креветку и нашел ее восхитительной. Он узнал вкус: он напоминал пасту из креветок, производимую на Земле, но был неизмеримо нежнее и богаче. Он медленно жевал и, несмотря на желание заняться делами, обнаружил, что все его внимание поглощено едой и немыслимо думать о чем-то другом. Первый шаг сделал опять-таки Фастальф.

– Не начать ли нам разговор о проблеме, мистер Бейли?

Бейли почувствовал, что краснеет.

– Да, конечно. Прошу прощенья. Ваша аврорская пища так поразила меня, что мне трудно было думать еще о чем-то. Проблема из-за вашего ремесла, не так ли?

– Почему вы так говорите?

– Как я слышал, кто-то совершил роботоубийство, требующее большой опытности.

– Роботоубийство? Интересный термин. Конечно, я понимаю, что вы имеете в виду. Вам сказали правду: это дело требовало огромной опытности.

– Как я слышал, только вы можете судить об этом.

– Это тоже правда.

– И вы допускаете – даже настаиваете – что только вы могли довести Джандера до умственного замерзания.

– Это и в самом дел так, мистер Бейли. Я не мог бы солгать, даже если бы хотел. Известно, что я выдающийся теоретик роботехники во всех Пятидесяти мирах.

– А не может быть второй по значению теоретик роботехники, третий или даже четвертый, обладающий необходимыми способностями и знаниями для совершения этого деяния? Разве обязательно быть самым лучшим?

– По-моему, – спокойно сказал Фастальф, – это дело требует самых лучших способностей. И я уверен, что только я мог бы выполнить эту задачу. Не забудьте, что лучшие головы в роботехнике – включая и мою – специально занимались созданием такого позитронного мозга, который нельзя привести к умственному замораживанию.

– И вы уверены в этом?

– Полностью.

– И вы заявили это публично?

– Конечно. Здесь же было общественное расследование, мой дорогой землянин. Мне задавали те же вопросы, что и вы, и я отвечал правду. Так принято на Авроре.

– В данный момент я спрашиваю не о том, насколько искренне вы отвечали. Но не управляла ли вами естественная гордыня? Может, это тоже типично аврорское?

– Вы хотите сказать, что моя забота о том, чтобы считаться лучшим, заставила меня добровольно оказаться в положении, когда все будут считать, что именно я заморозил мозг Джандера?

– Я показываю вам, как вы спасаете свою научную репутацию, разрушая свой политический и общественный статус.

– Понятно. У вас интересный ход мышления, мистер Бейли. Нет, мне это не приходило в голову. Вы думаете, что в выборе между возможностью считаться вторым или взять на себя вину в – как вы говорите – роботоубийстве, я сознательно соглашусь на последнее?

– Нет, доктор Фастальф, я не хочу представить дело так просто. Не могло ли быть так, что вы обманываетесь, считая себя крупнейшим роботехником, не имеющим соперников, и цепляетесь за это, потому что бессознательно – бессознательно, доктор Фастальф – понимаете, что вас переплюнул другой?

Фастальф рассмеялся с некоторой досадой.

– Нет, мистер Бейли. Совершенно неправильно.

– Спасибо. Вы уверены, что никто из ваших коллег не может сравниться с вами?

– Очень немногие способны вообще иметь дело с человекоподобными роботами. Конструкция Дэниела создала, в сущности, новую профессию, для которой нет даже названия. Из теоретиков роботехники на Авроре никто, кроме меня, не понимает работы позитронного мозга Дэниела. Понимал доктор Сартон, но он умер, да и он не понимал этого так хорошо, как я. Базисная теория моя.

– Вы это начали, но вы, разумеется, не можете надеяться остаться единственным. Разве никто не изучает теорию?

Фастальф твердо покачал головой.

– Никто. Я никого не учил и не верю, чтобы кто-нибудь из ныне живущих роботехников разработал бы собственную теорию.

Бейли сказал с легким раздражением:

– Может быть какой-нибудь молодой человек, только что из университета, более сообразителен, чем другие…

– Нет. Такого молодого человека я бы знал. Он прошел бы через мои лаборатории. Он работал бы со мной. В данный момент такого человека не существует. Когда-нибудь будет, может, и не один, но сейчас – нет!

– Стало быть, если вы умрете, новая наука умрет с вами?

– Мне всего 165 лет – примерно 135 по земному времени; по аврорским стандартам я еще совсем молод, и по медицинским показателям можно считать, что я еще не перевалил за половину жизни. У нас нередко доживают до четырехсот лет – местных, конечно. Так что у меня хватит времени учить кого-то.

Они покончили с едой, но из-за стола не встали. И ни один робот не подошел убрать посуду.

Бейли прищурился и сказал:

– Доктор Фастальф, два года назад я был на Солярии. Там у меня сложилось впечатление, что солярианцы самые умелые роботехники из всех Внешних миров.

– В целом, наверное, так.

– Никто из них не мог убить Джандера?

– Никто. Они специалисты по роботам, которые, в лучшем случае, не сложнее моего доброго надежного Жискара. В конструировании человекоподобных роботов солярианцы ничего не смыслят.

– Откуда вы знаете?

– Вы были на Солярии и хорошо знаете, что солярианцы с величайшей неохотой приближаются друг к другу, что они общаются только по трехмерному видео… исключая тех случаев, когда требуется обязательный сексуальный контакт. Как вы думаете, захочет ли кто-нибудь создать робота, столь похожего на человека, что он может вызвать у них невроз? Они будут избегать его, поскольку он выглядит как человек, и, конечно, не сочтут возможным пользоваться им.

– А не могло быть солярианина, показывающего терпимость к человеческому телу?

– Может быть, такие и есть, не отрицаю, но на Авроре в этом году нет ни одного солярианина. Они не любят входить в контакт даже с аврорцами, разве что по самым важным делам, и никто из них не приезжает ни сюда, ни на любой другой мир. Если же дело важное, они держаться на орбите и общаются с нами лишь по электронной связи.

– В таком случае, если, кроме вас, некому было убить Джандера, то это сделали вы?

– Дэниел, наверное сказал вам, что я это отрицаю. И я скажу вам то же самое: я этого не делал.

Бейли кивнул.

– Но если вы этого не делали, и никто другой не мог сделать, то… подождите-ка, возможно, я делаю недозволенное предположение: Джандер действительно умер, или меня вызвали сюда под фальшивым предлогом?

– Робот действительно уничтожен. Я могу показать вам его, если Совет не запретит мне доступ к нему до конца дня, но я не думаю, что это сделают.

– Кто же тогда совершил преступление?

Фастальф вздохнул.

– Никто его не совершал. Это было самопроизвольное событие в позитронном потоке мозговых путей, и оно вызвало умственное замораживание.

– Это правдоподобно?

– Нет, совершенно неправдоподобно, но это единственное, что могло случиться.

– Но не скажут ли, что больше шансов за то, что вы солгали, чем за то, что случилась такая вещь?

– Многие скажут именно так. К счастью, я знаю, что я этого не делал, и остается только возможность самопроизвольного замораживания.

– И вы хотите, чтобы я доказал, что такое самопроизвольное событие имело место?

– Да.

– Но как это можно доказать? А похоже, что, только доказав это, я спасу вас, Землю и себя.

– В порядке возрастающей важности, мистер Бейли?

– Ну, ладно, вас, меня и Землю.

– Боюсь, – сказал Фастальф, – что, подумав, я пришел к заключению, что такого доказательства получить нельзя.

17

Бейли в ужасе посмотрел на Фастальфа.

– Нельзя?

– Никак.

И Фастальф, вдруг отвлекшись, схватил прибор для специй.

– Знаете, мне интересно, смогу ли я сделать тройной подкид.

Он подбросил прибор в воздух расчетливым движением запястья. Прибор перевернулся. Пока он падал, Фастальф поймал его узкий конец на ребро правой ладони и слегка подкинул, а затем поймал на ребро левой ладони. Прибор снова взлетел вверх, перевернулся, упал на ребро правой ладони, а затем опять на ребро левой. После этих трех подкидов прибор взлетел еще раз, Фастальф поймал его в правый кулак, держа поблизости левую руку ладонью вверх. Как только прибор был схвачен, Фастальф показал левую руку, в которой была щепотка соли.

– Это детская игра для научного разума, усилия совершенно непропорциональны результату – щепотке соли, но хороший аврорский хозяин гордится, что способен это сделать. Есть такие умельцы, что держат прибор в воздухе до полутора минут, двигая руками с такой быстротой, что глаз не успевает следить за ними. Конечно, – задумчиво добавил он, – Дэниел может произвести эти действия лучше и быстрее любого человека. Я испробовал его в этом отношении, чтобы проверить работу мозга, но заставлять его показывать такие таланты на публике было бы в корне не правильно: ненужное унижение человека-умельца. Но давайте вернемся к делам.

– Вы ведете меня к этой цели через парсеки.

– Да, это верно.

– Доктор Фастальф, какова причина этого вашего показа?

– Ну, мне кажется, мы зашли в тупик. Я привез вас сюда, чтобы сделать нечто, чего нельзя сделать. Ваше лицо было достаточно красноречивым, и, сказать по правде, я тоже чувствовал себя не лучше. Следовательно, нужна была разрядка. А теперь – за дело.

– За неразрешимую задачу?

– Почему ей быть неразрешимой для вас, мистер Бейли? Судя по вашей репутации, вы достигаете невозможного.

– По гиперволновой драме? Неужели вы верите этому дурацкому искажению того, что случилось на Солярии?

Фастальф развел руками.

– Это моя единственная надежда.

– А у меня нет выбора. Я должен продолжать попытки; я не могу вернуться домой с неудачей. Мне было сказано об этом достаточно ясно. Скажите, доктор Фастальф, как можно было бы убить Джандера? Какие манипуляции над его мозгом надо было бы сделать?

– Мистер Бейли, я не уверен, что сумел бы объяснить это даже роботехнику, каковым вы, конечно, не являетесь. Однако, все-таки, попробую. Вы, конечно, знаете, что роботы были изобретены на Земле.

– На Земле очень мало занимаются этим.

– На Внешних мирах хорошо знают о предубеждении против роботов на Земле.

– Но земное происхождение роботов ясно всякому, кто подумает. Общеизвестно, что гиперкосмические путешествия развивались с помощью роботов, а поскольку, без этих путешествий Внешние миры не были бы заселены, ясно, что роботы существовали еще в те времена, когда Земля была единственной обитаемой планетой. Значит, роботы были изобретены на Земле землянами.

– Однако, Земля не гордится этим, не так ли?

– Не будем об этом, – коротко сказал Бейли.

– Земляне знают что-нибудь о Сьюзен Келвин?

– Я встречал это имя в старых книгах. Она была из пионеров роботехники.

– И вы больше ничего о ней не знаете?

– Полагаю, что мог найти больше, если бы порылся в записях, но у меня не было подходящего случая.

– Странное дело, – сказал Фастальф, – она полубогиня для всех космонитов, но лишь очень немногие, за исключением настоящих роботехников, считают ее женщиной Земли. Это казалось бы космонитам профанацией. Они отказались бы верить, если им сказать, что она прожила едва ли более сотни наших лет. А вы знаете ее только как зачинательницу.

– Она имеет какое-то отношение к нашему делу, доктор Фастальф?

– Косвенное. Видите ли, вокруг ее имени собралось множество легенд. Большая часть их – выдумки, но люди держатся за них. Одна из самых известных – и самая неправдоподобная – касается робота, созданного в те примитивные времена, который благодаря какой-то ошибке в производстве, получил телепатические способности.

– Как?!

– Я же вам сказал, что это легенда. Есть некоторые теоретические основания предположить, что это возможно, но никто никогда не представлял проекта, как можно включить такую способность. Но чтобы она могла появиться в позитронном мозге, простом и грубом, какие были до гиперпространственной эры – это вообще немыслимо. Поэтому мы полностью уверены, что эта легенда – вымысел. Но позвольте мне рассказать ее, потому что у нее есть мораль.

– В любом случае, давайте.

– Робот этот умел читать мысли. И когда ему задавали вопросы, он отвечал спрашивающему то, что тот желал услышать. По Первому Закону, робот не может нанести человеку вред, но роботы обычно имеют в виду виду вред физический. Робот, читающий мысли, видимо, решил, что разочарование, злость или другие жестокие эмоции делают человека несчастным, и он относил эти эмоции под рубрику «вред». И если робот-телепат знал, что правда будет неприятна вопрошающему, он говорил ему приятную ложь. Понимаете?

– Да, конечно.

– Итак, робот солгал самой Сьюзен Келвин. Ложь скоро вышла наружу, потому что разные люди слышали разные вещи, которые оказывались не только несовместимыми между собой, но и шли в разрез с очевидностью. Сьюзен Келвин обнаружила, что робот солгал ей и что эта ложь поставила ее в неудобное положение и принесла ей тяжелое разочарование. Вы никогда не слышали этой истории?

– Нет, даю слово.

– Поразительно! Она наверняка придумана не на Авроре, ибо одинакова на всех мирах. И Келвин решила отомстить. Она указала роботу, что, говорит ли он правду или ложь, он одинаково вредит тому, с кем имеет дело, и в обоих случаях нарушает Первый Закон. Робот, поняв это, пришел к вынужденному бездействию. Говоря более красочно, его позитронные пути сгорели, мозг оказался непоправимо разрушенным.

– Как я понимаю, нечто вроде этого случилось с Джандером Пэнелом? Он встретился с противоречием в словах, и мозг его сгорел?

– Похоже на то, хотя это не так легко сделать, как во времена Сьюзен Келвин. Может быть, из-за этой легенды роботехники всегда затрудняют возможность противоречий. Поскольку теория позитронного мозга становится все более тонкой, а практические проекты – все более замысловатыми, были созданы невероятно удачные системы для всех ситуаций, могущих иметь неадекватное решение, так что любое действие всегда можно перевести как повиновение Первому Закону.

– Значит, вы не можете сжечь мозг робота. Вы это имеете в виду? Если так, то что случилось с Джандером?

– Нет, я не это имел в виду. Невероятно удачные системы, о которых я говорил, никогда не бывают полностью удачными. Не могут быть. Как бы тонок и сложен ни был мозг, всегда есть какой-то путь поставить противоречие. Это основная математическая истина. И шанс на противоречие никогда не удается свести к нулю. Тем не менее, этот шанс настолько близок к нулю, что довести мозг до умственного замораживания может только очень знающий теоретик.

– Вроде вас.

– Вроде меня. А в случае человекоподобного робота – только я.

– Или вообще никто, – иронически заметил Бейли.

– Или вообще никто. Точно, – сказал Фастальф, игнорируя иронию. – Человекоподобные роботы конструируются в намеренной имитации человека. Позитронный мозг очень нежен и так же хрупок, как и человеческий. Как у человека может быть удар от какого-либо события, удар изнутри, без вмешательства внешнего эффекта, так и человекоподобный мозг может от случайных бесцельных движений позитронов впасть в умственное замораживание.

– Вы можете это доказать?

– Я могу доказать это математически, но лишь тем, кто понимает математику, и не все согласятся, что рассуждение веское. Оно включает некоторые мои предположения, которые не соответствуют обычной манере мыслить в роботехнике.

– Какова вероятность самопроизвольного умственного замораживания?

– Если взять, скажем, сто тысяч человекоподобных роботов, то с одним из них за время жизни аврорца может случится такое. Но может и раньше, как случилось с Джандером.

– Послушайте, доктор Фастальф, если вы убедительно докажете, что самопроизвольное умственное замораживание может произойти вообще, это не будет доказательством, что такая вещь случилась с Джандером в частности.

– Нет, – согласился Фастальф. – Вы правы.

– Вы, величайший роботехник, не можете доказать этого в специфическом случае с Джандером.

– Вы опять-таки правы.

– Тогда почему вы надеетесь на меня? Что я могу сделать, если я ничего не смыслю в роботехнике?

– Тут и не нужно ничего доказывать. Достаточно представить предположение, что именно могло вызвать самопроизвольное умственное замораживание. Предположение, приемлемое для широкой публики.

– Например?

– Не знаю.

– Вы уверены, что не знаете? – резко спросил Бейли. – Позвольте мне указать вам на одну вещь. Я думаю, аврорцы в основном знают, что я приехал на эту планету с целью взяться за вашу проблему. Трудно было бы привезти меня сюда тайно, учитывая, что я землянин, а это Аврора.

– Да, конечно, и я не пытался это сделать. Я посоветовался с Председателем Совета и убедил его дать мне разрешение привезти вас. Таким образом я добился отсрочки суда. Вам дается шанс раскрыть тайну до того, как я предстану перед судом. Сомневаюсь, что отсрочка будет долгой.

– Я повторяю: аврорцы знают, что я здесь и предполагаю разрешить загадку смерти Джандера.

– Конечно. Другой причины не могло быть.

– И с тех пор, как я сел на корабль, вы держите меня под замком и под охраной, чтобы ваши враги не попытались устранить меня, словно я какой-то кудесник и обязательно приведу вас к победе, несмотря на все неблагоприятные обстоятельства.

– Боюсь, что так.

– А допустим, кому-то из ваших врагов удалось убить меня; не окажется ли это вам на пользу? Не скажут ли люди, что ваши враги сами считают вас невиновным, иначе они не боялись бы расследования и не желали бы убить меня?

– Довольно сложное рассуждение. Полагаю, что ваша смерть, правильно организованная, могла бы послужить такой цели, но этого не произойдет. Вы под защитой, и вас не убьют.

– Но зачем защищать меня? Почему не позволить убить меня и использовать мою смерть как путь к победе?

– Я предпочел бы, чтобы вы остались в живых и действительно продемонстрировали бы мою невиновность.

– Но вы знаете, что я не могу этого сделать.

– А вдруг сможете? У вас есть стимул: от вашего дела зависит благополучие Земли и, как вы сами сказали, ваша карьера.

– А что толку в стимуле? Если вы прикажете мне взлететь на потолок, угрожая в случае неудачи мучительной смертью, стимул у меня будет, но взлететь я все равно не смогу.

– Я знаю, что шансы очень малы, – неохотно сказал Фастальф.

– Вы знаете, что их не существует, – яростно сказал Бейли, – и только моя смерть может спасти вас.

– Ну, тогда я не буду спасен, поскольку забочусь, чтобы мои враги не дотянулись до вас.

– Но вы можете дотянуться до меня. Вы сами могли бы убить меня и подстроить дело так, будто это сделали ваши недруги. И тогда вы могли бы использовать мою смерть против них. И вот почему вы привезли меня на Аврору.

Фастальф с удивлением поглядел на Бейли; затем лицо его побагровело и исказилось в жестоком оскале. Схватив прибор для пряностей, он высоко поднял его и размахнулся, чтобы швырнуть им в Бейли.

А Бейли, полностью ошеломленный, мог только откинуться на спинку кресла.