Робинзоны Венеры

3. Облачный страж

— Что значит — мы расстаемся?

В стерильной чистоте ЦУПа биостанции вопрос прозвучал особенно странно. Даже звук собственного голоса — и тот показался чужим. Поэтому Вадик переспросил:

— То есть как — расстаемся?

Он взмахнул беспомощно светлыми до полупрозрачности, легкими, как крылья мотылька, ресницами. Инга смотрела на него в упор, закусив губу. Челка косо лежала на глазах. В тени под челкой влажно взблеснуло. Инга сердито тряхнула головой и решительно отключила связь.

Отключила еще две с половиной минуты назад. Сразу, как только выдала на гора всю информацию. Вывалила ее на Вадика — и оставила его одного разгребать все.

— Что значит — расстаемся? — спросил Вадик у погасшей консоли.

Получилось глупо.

Консоль была большая, в рост, и занимала целый простенок между настенными пультами центра управления мезоплана. Сейчас, выключенная, она мягко светилась остаточным излучением, как огромная овальная жемчужина.

Вадик, глядя в неясный контур своего отражения в консоли, решил, что отпечаток рифленой подошвы настоящего рейнджерского ботинка смотрелся бы на ней в самый раз. Правда, ближайший рейнджерский ботинок находился на марсианской базе, а марсианская база вместе с самим Марсом — мало того что в трех с половиной сотнях километров отсюда, так ведь еще и по другую сторону от Солнца. Поэтому Вадик ограничился тем, что только погладил консоль кончиками пальцев.

— Не верю, — сказал он.

Тут пискнул сигнал внешнего предупреждения.

Вадик вздохнул и развернулся вместе с ложементом к соответствующей панели.

Даже погрустить по-человечески не получается, думал он, включая обзор верхней полусферы.

И замер.

Прямо ему на голову валился в сверкании бессчетных — как всегда в венерианской атмосфере — молний космический корабль, разваливаясь на части прямо на глазах.

Вадик на мгновение обмер.

Потом, уже в более спокойной обстановке, он вспоминал, что ему лишь показалось, что он превратился с перепугу в соляной столб. На деле же он после вполне объяснимого мгновения замешательства развил на удивление бурную деятельность.

Вадик в секунды четко, как по инструкции, открыл кингстоны мезоплана, одновременно врубая турбины правой полуокружности огромного бублика. Мезоплан, всосав изрядную порцию венерианского воздуха, осел на один из «бортов» и начал стремительно «тонуть». Ускорители делали затопление еще более быстрым. Дирижабль-переросток уходил с просчитанной бортовым вычислителем траектории падения терпящего крушение судна.

Излучатели охранного периметра начали отстреливать проходившие в опасной близи обломки кораблекрушения. К счастью, таковых было немного, и все они были невелики.

Крупные обломки прошли чуть в стороне, и оптические усилители позволили опознать в них стандартные модули-цистерны балкера-сеятеля. Заглубившись в атмосферу на полсотни километров, они превратились в бесформенные комки искореженного все еще чудовищным, несмотря на все усилия терраформистов, давлением. В падении цистерны окутывались облачками зеленой мелкодисперсной взвеси.

Хлорелла, подумал Вадик. Чертова уйма хлореллы. Но почему — так?! Почему без предупреждения?! То этот ледовый астероид, пришедший с опережением графика — но того хоть ждали, и даже успели на подлете выбросить на него десант в поисках пропавшего без вести техника из пояса Койпера… Безуспешно, впрочем. Честь и слава…

Астероид пролился кислотным дождем, атмосфера все еще не успокоилась, нещадно полыхая разрядами вольтовых дуг в тысячу километров длиной, и шаровых молний слетелось сюда немеряно…

А теперь еще и этот… «летучий голандец».

Ветры высоты утаскивали прочь распыленную хлореллу, свивая ее в струи наподобие дымных. Бомбежка контейнерами закончилась.

Потом Вадик увидел парашют.

Почему-то до этого момента он был абсолютно уверен, что команда отстрелила спасблок — жилые модули плюс рубка плюс система жизнеобеспечения в пристыкованном модуле — еще на подлете, и что горе-пилот уже нежится в тепле и уюте одной из орбитальных платформ…

Но пилот был все еще здесь, и был не один… И не было никакого спасблока — вычислитель услужливо предложил реконструкцию катастрофы, на которой было ясно видно, что в атмосфере затонул и превратился в мятую жестянку весь балкер, целиком — вместе с реакторным отсеком, двигателем, стыковочным сердечником и грибом-наростом жилого модуля.

И что все эти немалого объема отсеки и помещения прямо-таки лопались от хлореллы.

Все это Вадик соображал уже на ходу. Ноги несли его к посадочной палубе. Нацепив кислородную маску, он выскочил на кольцевую галерею, почувствовав, как зашевелились волосы от атмосферного электричества, а по защитному костюму потекли бледные змейки блуждающих огоньков. К нему ринулись, оглушительно треща и распространяя проникающий даже под маску запах озона, сразу две шаровых молнии в кулак диаметром каждая, но накололись на иглы отводов и зашипели, словно попавшие в воду угольки.

Не обращая на это никакого внимания, Вадик прыгнул в кокпит «нырка» и задраил фонарь. Черпнул распахнутыми заборниками венерианской атмосферы и приказал разжаться фикс-захватам.

Крошечный вакуумный дирижабль нырнул в кипение и электрический ад, по нисходящей спирали догоняя проваливающийся все глубже в серую вату облаков красно-белый купол парашюта.

Ты должен успеть, Вадик Шведов, шептал он себе под нос, когда, призвав на помощь все свое мастерство пилота, позволившее ему три раза подряд завоевать кубок стратосферной регаты за без малого год своей практики здесь в качестве смотрителя атмосферной биостанции.

Должен успеть прежде, чем невероятное давление углекислотной атмосферы раскатает в блины эту странную парочку неудавшихся самоубийц, рискнувших бросить вызов самой Планете Бурь.

Должен успеть…

И он успел.