Ритуал для Риты

– Бабуля… Бабушка моя родная, прости… Прости, я не знала. Я не хотела… – сбивчиво и жалобно шептала Рита, вцепившись руками в промокшую спортивную сумку.

Полупустой пригородный автобус беспощадно трясло по ухабам грунтовой дороги. Рита, скомкавшись на заднем сидении, не замечала ни тряски, ни холода. Из открытого люка в крыше дуло так, будто автобуса никакого нет, а три его унылых пассажира странно скачут по дороге среди заросших сорной травой полей, отданные на расправу ветру и холодной октябрьской мороси.

Автобус подпрыгнул на очередной кочке и Рита пребольно ударилась головой о поручень. Боль её отрезвила: она вытерла лицо рукавом куртки и огляделась – не смотрит ли кто. Никто не смотрел. Водителя с её места не было видно. Пожилой мужчина на переднем сидении непрерывно смотрел в окно, его спина мелко подрагивала, будто он совсем замерз. Чуть ближе сидела женщина средних лет: одета совсем не по погоде и уткнулась в экран смартфона – даже покачивается и подпрыгивает на ухабах с ним в такт.

«Чтобы не потерять зрительный контакт» – усмехнулась Рита и застыла: как она смеет шутить? Как она смеет жить, вообще? После того, что натворила? После того, как бабушка просила её остановиться, а она…

***

– Бабуль, знакомься: это моя подруга Инга. Мы с ней в одном институте учимся, правда на разных факультетах, – Рита без стука открыла дверь в бабушкину комнату, – Она сегодня останется ночевать у меня, ладно? Поможешь уговорить родителей?

Анна Никифоровна отложила вязание и перевела взгляд сначала на внучку, а затем на девушку за ее спиной. Разглядев шагнувшую в комнату незнакомку, старушка взрогнула, но, пересилив себя, вежливо сказала:

– Здравствуйте, Инга. У Вас что-то случилось?

Инга поставила на пол рюкзак, посмотрела на старушку, сидевшую в глубоком мягком кресле, – вылитая Ритка: обе невысокие и круглолицые, у обеих волосы забраны в пучок; затем молча кивнула на Риту, которая осторожно присела на подлокотник бабушкиного кресла и приобняла Анну Никифоровну за плечи.

– Ну, бабуль, ты чего какая сегодня строгая? Ты ж всегда на моей стороне, – она чмокнула старушку в пергаментную щеку и почувствовала, как бабушка напряглась. Это почему-то рассердило Риту, – Бабушка, ты меня удивляешь! Это я попросила Ингу ночевать у нас. Мне нужна её помощь, слышишь? Ну, что ты как каменная?!

Анна Никифоровна не отстранилась, но, будто не замечая внучки, внимательно смотрела на девушку у дверей. Мятая лиловая толстовка не первой свежести, джинсы, едва достающие до щиколоток, потертый серый рюкзак со множеством разномастных фенечек и брелоков, с исписанными черной ручкой боками. И на контрасте с этим, в ореоле небрежной прически зеленовато-серых волос – жгучий взгляд черных глаз, тонкий умелый макияж и…

– Инга, можете объяснить, почему такую татуировку решили сделать? И почему на лице? – старушка чуть вытянула шею в сторону гостьи.

– Бабуль! Ну, ты даешь!..

– Ничего, Рит. Я объясню, – Инга шагнула вперед и присела перед бабушкой так, чтобы её ярко-красная татуировка под правым глазом оказалась на уровне бабушкиного лица. Слишком близко присела, чтобы это можно было расценить сколько-нибудь вежливым, – Это по глупости было, бабуль. Проспорила ребятам во дворе.

Анна Никифоровна наклонилась еще чуть ближе, заставив Ингу отодвинуться.

– Почему не сведешь? Раз по глупости сделала?

Инга долгим взглядом посмотрела на бабушку, будто к чему-то прислушиваясь, потом резко встала и сделала три больших шага к выходу из комнаты:

– Ритусик, как хочешь, а я домой, – сказала она странным голосом: заглатывая воздух, словно ей не хватает дыхания.

– Инга, стой! – крикнула Рита ей вслед, а потом обернулась к бабушке и быстро зашептала, – Блин, бабуль, если ты так, то тогда я у Инги ночевать останусь. Она, кстати, не против. Это я её уговорила у нас ночевать – знала, что ты волноваться будешь.

Сказала и выбежала в коридор.

Анна Никифоровна охнула и прокричала в ответ:

– Оставайтесь! Только Инга у меня в комнате переночует!

– Спасибо, бабулечка! – обрадовалась Рита где-то уже в прихожей. А старушка, сворачивая в котомку вязание, думала про татуировку в виде кровавой пентаграммы и про то, как отшатнулась Инга, когда она начала безмолвно читать молитву, глядя ей в лицо…

Рита пяткой прикрыла дверь в свою комнату, держа в руках две чашки горячего чая и зажимая свободными пальцами пакеты с вафлями и печеньем. Инга сидела на полу, проигнорировав и незаправленную кровать и вполне аккуратное кресло у окна, и скролила ленту смартфона.

– Не дуйся: просто бабушка за меня переживает очень. Я у неё единственная внучка, – Рита опустилась рядом, – Пей чай и давай готовиться. Я в этих делах ничего не понимаю, но…

– Единственная? А что это за парень на фотографии? – Инга приняла кружку из рук подруги и качнула головой в сторону большого семейного фото, висевшего над письменным столом.

На фотографии сидели, обнявшись, Ритины родители – такие же, как сейчас, но на шесть лет моложе. Возле матери, положив руку ей на плечи, стояла девочка Рита – две косички, коротковатое платье и лицо такое, будто сейчас чихнет (так и случилось, когда фотограф щелкнул камерой). А со стороны отца, засунув руки в карманы джинсов, стоял мальчишка. Нестриженый, нахохлившийся вороненок, повыше и постарше девочки, но очень на неё похожий.

Рита тепло улыбнулась фотографии:

– Это мой брат Владик. Он погиб, когда ему было шестнадцать.

– Ну, вот. А говоришь, что одна у бабки, – как ни в чем не бывало усмехнулась Инга. Глотнула чаю, помолчала немного и, больно щелкнув Риту по носу, сказала, – А по поводу ритуала не беспокойся: тебе и не нужно особо разбираться, за всё отвечаю я.

– Да? Это хорошо.

Рита помолчала, уставясь пустым взглядом куда-то поверх семейной фотографии. Потом покраснела и, заикаясь, продолжила:

– Понимаешь, Герман, конечно, обманул меня, но он хороший… Просто ошибся: друзья у него дурацкие… Я не боюсь, что надо мной смеяться будут или что-то еще. Мне нужно, чтобы он стал таким, как прежде. Ему надо чуть-чуть помочь, чтобы он понял…

Рита всхлипнула.

Инга отпила чаю, глядя на семейное фото и похрустывая вафлей.

– Не знаю, зачем он тебе сдался. Вы вообще друг другу не подходите. Он гуляка, каких свет не видывал… Но если хочешь – пожалуйста. Я к твоим услугам, – Инга картинно прижала руку с вафлей к сердцу и склонила голову.

– В том-то и дело: очень сдался, – Рита улыбнулась, смахивая слезы, – Кажется, я однолюб. А он скоро поймет, что любит меня.

Из прихожей послышались голоса Ритиных родителей. Они часто работали допоздна и домой возвращались вместе. С самого детства Рита с братом оставались с бабушкой, которая каждый раз брала на себя ответственность за их шалости и проступки. Вот и сейчас Рита вскочила и побежала к бабушкиным дверям.

– Мама,папа, привет! У меня подруга гостит, но бабуля разрешила. Правда, бабуль?

– Правда, – ответила из комнаты Анна Никифоровна, – Игорь, пусть Инга ночует у нас – у них с Ритой какое-то мероприятие. Наташ, я суп гороховый сварила: ты разогрей и убери кастрюлю в холодильник, чтоб не скисло.

– Ладно, мам, – Ритина мама прошагала по коридору в сторону ванной комнаты, мимоходом заглянув к дочери и посмотрев на стоящую у окна девушку, – Здравствуй, меня зовут Наталья Степановна. Скоро будем ужинать.

– Здравствуйте, – Инга слегка обернулась, – Спасибо, мы уже чаю напились, – и повернулась обратно к окну.

В октябре темнеет рано. Не так, как зимой, но Рите показалось, что сумерки сегодня наступили как-то совсем внезапно. Как только за окном зажглись фонари, Инга подтянула к себе рюкзак и принялась вынимать содержимое: черные и красные свечи, какие-то пахучие флакончики, завернутые в такую же бумагу, на которой Ритина мама печет печенье, небольшое настольное зеркало и целую кипу мятых черных тряпок.

– Уже? – с придыханием спросила Рита, повернувшись на шум за спиной, – Только половина восьмого. Я думала, что такие вещи делают в полночь.

– Можно и в полночь, – Инга подошла к письменному столу, за которым Рита последние полчаса работала в ноуте, – но сути это не поменяет. Так, для антуража.

Инга закрыла ноутбук и протянула Рите ком мятых тряпок. Рита почувствовала запах хлорки:

– Это зачем? Нужно будет что-то оттирать? Не кровь ли? – нервно хихикнула.

– Нет. Иконы занавесь ими, – Инга бросила тряпки на стол, – Лучше бы все религиозное из комнаты вынести, но, думаю, твоя бабка совсем с катушек съедет.

– Перестань: не бабка, а бабушка. Не надо её обижать, – Рита взяла тряпки в руку, – Или давай, вообще, не будем проводить ритуал, если ты так агрессивно настроена.

– Бабушка – так бабушка, – Инга закатила глаза, а потом вдруг жестко посмотрела на Риту, – Ритуал не отменить. Знаешь, как я к нему готовилась? Вот, лучше и не знай.

Рита молча встала и потянула стул к полке с иконами. Встав вровень с ними, Рита задумалась: как занавесить лица святых, которых так любит бабушка? Но, с другой стороны, то, что ритуал ей очень нужен. И, если подумать, занавесив иконы, она как бы убережет их что ли – глупое оправдание, но так будет лучше, наверное.

Рита бережно укрыла иконы черной тканью и обернулась к подруге:

– Что теперь?

– Теперь жди, – Инга расстелила на полу какую-то клеенку и начала расставлять свечи, зеркало и склянки, – Я сама все остальное подготовлю. Жаль, что у тебя дверь запереть нельзя. Иди, что ли, скажи своим, чтобы не заходили.

Рита вышла, прикрыв за собой дверь комнаты. Из кухни доносились голоса и запах свежезаваренного чая с листьями черной смородины. Как же хочется отменить свою затею с приворотом, выпроводить поднадоевшую своим хамством Ингу и пить чай с родителями и бабушкой! Мама будет рассказывать смешные случаи с работы, папа – уютно молчать и читать новости на своем стареньком смартфоне, а бабушка будет подливать и подливать ей чаю в её любимую чашку…

Нет! Если уж решилась, надо дойти до конца. Да, и бабушка всегда так говорит.

Рита шагнула в кухню:

– Чаи гоняете? Ого! У вас еще и ватрушками пахнет! – Рита присела перед духовкой: на противне румянились творожные солнышки с пухлыми поджаренными бочками, – Оставите нам с Ингой две штучки?

– А чего оставлять? Приходите и пейте с нами, – Наталья Степановна отхлебнула чаю, – Через пару минут первую партию достану на стол.

– Да. Чего вы там шухеритесь, как не свои? – Игорь Анатольевич поднял взгляд от смартфона.

– Мы в комнате посидим. Потом уже чай пить будем. Ночью, – Рита взяла с блюдца несколько сушек, – Только у нас просьба: не заходите в комнату, пока я не выйду. Хорошо? Это очень важно.

– Раз важно, не зайдем, – бабушка поймала её за руку, – Ты только не соглашайся на всякое там. У тебя голова светлая, я в тебя верю, Ритушка.

– Да, все хорошо, бабуль, – Рита опять почувствовала нарастающее раздражение. – Ну, всё. Я пошла. Не заходить – помните!

В комнате было душно. И неприятно. И страшно: так, что опять захотелось открыть только что затворенную дверь, прижаться к бабушке и просить родителей проводить Ингу. А потом вымыть всю комнату: и пол, и стены и мебель.

«А чего ты хотела?» – ехидничал голос в Ритиной голове, —«Ритуал на приворот любимого? Чтобы настоящий «знаток» провел? Чтобы все по-взрослому? На, получай. Вот, свечи капают смрадным воском на пол – спасибо, что клеенка постелена. Вот, зеркало на столе отражает неровный круг свечей и место, где сидит Инга. Вот стоят грязные склянки – открытые и уже полупустые. Даже рисунок Инга успела наваять чем-то красным – размазанно-рваный, во весь пол от окна до кровати. Так ты хотела? Хватит сопли размазывать!»

– Чего застряла? – Инга посмотрела на Риту, отодвинулась ближе к стене и сделала приглашающий жест, – Садись. Я тебе местечко нагрела…

Сначала Инга заставила её выпить содержимое одного из бутыльков: гадость редкостная – в голове стало жарко так, что мысли начали плавиться. Тревога, сомнения, недоверие – расплавились следом. Рита почувствовала себя спокойной, даже какой-то отрешенной что-ли. Она будто наблюдала за происходящим со стороны и словно сквозь мятый полиэтиленовый пакет – глаза видели окружающее совсем по-другому.

Рита удивлялась себе: проводила рукой над свечой и не чувствовала жара. Ощупывала лицо: кожа казалась сухой и горячей. Мысли в голове шли прерывистой швейной строчкой: отстукивали равнодушые вопросы, не находили ответов и перескакивали на другие безответные вопросы.

Тем временем Инга достала из рюкзака небольшую тетрадь: с виду самую обыкновенную, но на страницах были подклеены листы бумаги разных цветов, рисунки, будто нарисованные дрожащей рукой, и снова листы с какими-то травами и ниточками. Инга что-то читала из этой тетради. Неразборчиво, непонятно, страшно: её тихий, враз ставший хриплым, голос шуршал между стен, царапая слух, раздражая нервы. Рита чувствовала этот голос внутри себя и поначалу всё пыталась понять, что бормочет Инга, но сосредоточиться никак не получалось. Только «в припевах» – как назвала Рита повторяющиеся отрывки – Инга поднимала от тетради глаза и говорила:

– Повторяй: «Я Маргарита Пожаринова. Я со всем согласна и беру его на себя.»

Рита медленно разводила губы в глупой улыбке и повторяла за Ингой снова и снова. Она устала: голова была словно чугунная. Рита смотрела в пол. Ей думалось, что они сидят так уже очень долго, и слова всё не кончаются и не кончаются. Что уже не она их говорит, а они сами, обдавая ее смардым запахом, лезут ей в рот. Она заставила себя поднять взгляд и… застыла, увидев отражение в зеркале.

Она сидела в кругу из 10 свеч, соединенных между собой странными ручейками неестественно плавящегося воска.Тусклого света крохотных фитильков хватало только на освещение внутреннего круга. А за его границей в зеркале отражался абсолютный мрак. Не было в зеркале стены, не было уголка кресла за Ритиной спиной. Не было Инги, которая точно попадала в ту область, которая отражалась в зеркале. Рита поморгала, тяжело перевела взгляд на Ингу – та, не отрываясь, читала своё бесконечное заклинание. Рита протянула к ней руку, потому что позвать была не в силах. И только ладонь вышла за границу круга, как Рита почувствовала хлесткий удар когтистой лапы. Девушка отдернула руку обратно и увидела четыре тонких глубоких пореза, из которых сочилась кровь. Несколько капель упали на свечу и потушили её. Рита вновь посмотрела на Ингу:

–Ин, что-то…не так…мне…

Она не успела договорить – силы вновь покинули её. А Инга, чиркнув зажигалкой, зажгла потухшую свечу и продолжила чтение.

Рита сопротивлялась, хватаясь за соломинки возвратившегося на секунду сознания, но всё продолжала проваливаться в прежнюю тягучую муть.

Снова смотрела она в зеркало: её отражение сидело согнувшись, по-рыбьи выпучив глаза, в которых отражались бесконечные зеркала и Риты в них, снова зеркала и еще больше Рит… А из мрака к ней тянулись десятки тонких, костлявых рук. Черных, как тьма в комнате, холодных, как руки мертвых людей, и влажных, как туман, несущий болезни и опасности. Руки не царапали, не хватали – они пробовали Риту «на вкус»: привыкали к ней, прощупывали, готовые ждать, пока можно будет…

«Нет!» – долго, бесконечно долго закричала Рита где-то на задворках угасающего сознания. Прижала руки к груди… и вдруг нащупала крестик, который надели на нее, когда её и пяти лет не было, и который бабушка совсем недавно упросила не снимать, хотя Рите он начал казаться каким-то «простецким». Рита вцепилась в крестик, стараясь забрать его в кулачок целиком – почему-то это ей стало очень важно. Пальцы не слушались. Рита глупо царапала себе кожу непослушными пальцами, слышала запах собственной крови. Наконец, крестик оказался в ладонях, Рита задышала часто-часто: понимая вдруг, что может думать самостоятельно, и начиная скороговоркой повторять единственное, что пришло её на ум:

– Помоги. Мне страшно. Помоги! Я больше не буду!..

Послышался отвратительный бешеный визг. Свечи потухли. Рита потеряла сознание.

В полной темноте раздался хриплый голос Инги:

– Ну, и чего ты этим добилась? Ритуал-то я закончила…

Инга прибралась в комнате ближе полуночи: слепила в один неряшливый ком догоревшие свечи, свернула клеенку, оттерла влажными салфетками грязь на полу, вылила остатки из склянок в стоявший на подоконнике горшок с геранью. Убрав всё в рюкзак, она посмотрела на лежавшую у стены Риту. Та раскраснелась горячечным румянцем, лоб и волосы вспотели, четыре глубокие царапины на ладони вспухли и воспалились.

– Ну, и дура! – зло прошептала Инга, – Сама же просила, идиотка: помоги, мне надо, чтобы «сто пудов» сработало.

Инга схватила Риту за запястья и потащила по полу к кровати:

– Скотина такая, думаешь, мне не страшно?! Это мой третий ритуал только! Знаешь, что могло случиться, если бы я не довела его до конца?? – Инга присела возле девушки и начала с силой запихивать её на кровать, – И хорошо, что не знаешь. Дура!

Инга накрыла Риту одеялом и резко вытерла слезу, катившуюся по её щеке. Затем взяла рюкзак и вышла из комнаты, тихо прикрыв за собой дверь.

– Уходите? – Анна Никифоровна показалась в прихожей, когда Инга натягивала второй сапог, – Вы же хотели у нас ночевать? Я вам уже и кресло разложила, и постель свежую заправила.

– Не, спасибо, бабуль, – Инга повернулась, подхватывая с вешалки куртку, – Ритка заснула что-то. Может приболела: она мне еще на лекции показалась квелой какой-то. Я пойду. Закройте за мной.

Анна Никифоровна молча заперла дверь, повернулась и, положив руку на грудь, чтобы унять колотящееся сердце, поспешила в комнату внучки.

Первое что увидела старушка, войдя в комнату, – кривые тени, метнувшиеся по стенам от кровати, на которой лежала внучка. Рита, и правда, спала. Но сон этот был больным и тяжелым: лицо её раскраснелось, лоб и шея покрылись потом. Веки были прикрыты не до конца и под ними было видно, как поворачиваются глазные яблоки – то мельтешат с безумной скоростью, то «закатываются» под верхнее веко так, что не видно зрачков.

Анна Никифоровна опустилась на край кровати:

– Рита, Ритушка, что с тобой? – бабушка нашла Ритину руку и, взяв её в свои ладони, почувствовала вспухшие, горячие порезы, – Батюшки! Рита, да очнись же ты!

Рита не отвечала. Она не реагировала, не просыпалась, не двигалась – лежала горячая, полуприкрыв глаза, вращая ими в страшном неестественном танце.

Анна Никифоровна встала, включила настольную лампу и увидела в углу занавешенные черным материалом иконы. Охнув, схватилась за сердце. Затем медленно и неловко забралась на стул и, перекрестившись, стянула черные тряпки. Бросила тряпки на пол, приоткрыла окно, почувствовав сладковато-мерзкий запах от горшка с геранью. Взяла в одну руку горшок, тяжело наклонившись, подняла тряпки и, упаковав всё это в мусорный пакет, поставила у входной двери.

Вернувшись в комнату внучки, старушка смазала раны на ее руке, забинтовала ладонь и села в кресло, с тревогой и жалостью глядя на Риту.

– Что ж ты наделала? – Анна Никифоровна заплакала. Наплакавшись, принялась за молитвы: встала на колени перед иконами и твердила что-то негромкое долго-долго – почти до самого утра…

– Владик? Влад, это ты?! – Рита протянула руку к стоящему к ней спиной парню.

Рука схватила пустоту. Рита разжала руку, развернула её ладонью вверх и несколько секунд тупо разглядывала её.

«Влад мертв. Влад мертв…» – стучало набатом в ушах.

– Вляд мёрьтвь…Вляд мёрьтвь… – передразнило взявшееся неизвестно откуда чавкающее эхо.

По спине пробежала толпа колких мурашек. Рита обернулась – никого. И тут же снова:

– Вляд мёрьтвь… Вляд мёрьтвь…– заверещало мерзкое эхо.

– Хватит! – закричала она, – Хватит, пожалуйста!

Она спрятала лицо в ладонях и заревела, не понимая, где она и что происходит вокруг. Липкие холодные пальцы легли на её плечи и опустились, поглаживая, до локтей. И сразу легли на затылок – Рита почувствовала, как что-то придвинулось к её правому уху. Не в силах убрать ладони от лица, Рита застыла, почти теряя сознание от страха и омерзения.

– Моя девочка. Хорошая девочка, – шептало существо, капая холодной тягучей слюной на её ухо, – Слушайся. Слушай…

Рита закричала и шарахнулась в сторону, оставляя в скрючившихся пальцах вырванные с корнем волосы. Она бежала, не разбирая дороги, – через ту…