Ритуал

Часть 1 Под останками

На второй день лучше не стало. Хлестал обжигающий холодом ливень, бледное солнце не могло пробиться сквозь низкие серые тучи. И они заблудились. Но именно то мертвое существо, которое они нашли висящим на дереве, в корне изменило их путешествие. Все четверо увидели его одновременно.

Стоило перелезть через очередное упавшее дерево и оказаться в зарослях колючего папоротника, и они наткнулись на него. Запыхавшиеся, мокрые от пота и дождя, не способные разговаривать от усталости, они остановились как вкопанные. Согнувшись под тяжестью рюкзаков, постельных принадлежностей и мокрых палаток, стояли и смотрели вверх.

Над ними, выше, чем можно было дотянуться рукой, висело это мертвое существо. Оно виднелось сквозь еловые ветви, но из-за плачевного состояния останков было неясно, кому они принадлежали.

В свете, проникавшем сквозь полог листвы, мерцали влажные, синего цвета кишки, свисавшие из большой грудной клетки. На окружающих ветвях была развешена шкура, местами изодранная в клочья. Неровный край и скомканный центр говорили о том, что она была выдрана из спины одним сильным рывком. На первый взгляд, голова в этом кровавом месиве отсутствовала. Но при более внимательном взгляде посреди яркой, красно-желтой вакханалии просматривался костлявый оскал челюстей. А чуть выше – глаз, большой, словно бильярдный шар, только остекленевший и неподвижный. Обрамлял все это профиль вытянутого черепа.

Хатч повернулся к остальным. Он вел группу, шатавшуюся по лесу в поисках новой тропы. Идти здесь было его идеей. Лицо Хатча побелело, он не мог произнести ни слова. Потрясенный увиденным, стал выглядеть моложе своих лет. Он был уязвлен, потому что уродливая находка стала единственной за весь поход вещью, которой он не мог дать объяснения. Ни малейшего предположения.

Фил не смог унять дрожь в голосе.

– Что это?

Никто не ответил.

– Зачем? – спросил Дом.  – Зачем ты туда это закинул?

Звук собственного голоса немного успокоил, и все пустились в рассуждения. Один Люк продолжал молчать. Разговаривая, они двинулись прочь от существа на дереве, заметно прибавив скорости, но вскоре снова замолчали. Только неестественно громкий звук их шагов выдавал нарастающее беспокойство. Потому что от того существа не пахло. Это был свежий труп.

Четырьмя часами ранее

В полдень Хатч остановился и, повернувшись, взглянул на остальных. Три бредущие цветастые фигуры слабо выделялись на фоне туманных просторов скалистого ландшафта. Они шли, растянувшись по равнине из плоского серого камня, разглаженной отступающим льдом несколько миллионов лет назад. Его спутники брели, сгорбившись и глядя под ноги.

Лишь сейчас он понял, что для трехдневного похода годились только они с Люком. Дом с Филом несли слишком много вещей, последний стер себе пятки до мяса. Большую озабоченность вызывало то, что Дом в первый же день подвернул на валуне ногу и уже вторые сутки хромал, морщась при каждом шаге.

Из-за неудобств Дом с Филом потеряли интерес к редким полосам болот, причудливым скалистым образованиям, красивейшим озерам, удивительной долине Маскоскарса, появившейся еще в Ледниковый период, золотому орлу, кружившему над ними, и видам абсолютно нетипичного для Европы ландшафта. Даже в дождь и при плохом освещении от красоты этих мест захватывало дух. Но ко второй половине первого дня Дом с Филом уже шли, опустив головы и полузакрыв глаза.

– Сделаем привал, парни, – крикнул Хатч остальным.

Люк поднял глаза, и Хатч подал ему знак головой, чтобы тот догонял.

Хатч снял рюкзак, сел и вытащил из бокового кармана карту. Из-за того, что пришлось подстраиваться под черепашью скорость, заданную Домом и Филом, спина у Люка сильно ныла. По стеснению в груди он чувствовал, что раздражение переходит в гнев. Его желваки подрагивали, словно на волю просился длинный жаркий монолог из одних проклятий, который он хотел обрушить на эту парочку, превратившую поход в похоронный марш.

– В чем дело? – спросил Люк, щурясь из-за мелкого моросящего дождя. Его квадратное лицо блестело. От капель дождя и пота на щетине вокруг рта и светлых бровях появилась пена.

– Я решил изменить план.

Люк присел рядом с Хатчем на корточки и предложил ему сигарету. Потом зажег свою красными, как сырое мясо, руками.

– Спасибо, дружище. – Хатч развернул в ногах карту. Он глубоко вздохнул и со свистом выпустил воздух сквозь сжимающие сигаретный фильтр зубы. – Старый план не работает.

– Какая неожиданность, – сказал Люк с кислой миной. Потом отвернулся и сплюнул. – Десять километров за день. Всего-то! Знаю, были трудные места, но эти двое в первый же день скисли.

– Согласен. Поэтому мы должны изменить маршрут. Нужно срезать путь, иначе нам придется самим их тащить.

– Твою мать!

Хатч заговорщицки закатил глаза, но в момент слабости понял, что приветствует подобные тирады. Он все чаще слышал их от Люка с момента встречи у того на квартире пять дней назад. Просто Люку совсем не нравились Дом с Филом, а физические трудности и ужасная погода сделали их отношения еще более натянутыми. Отношения, которые Хатч изо всех сил старался сохранить с помощью своего энтузиазма, терпения и спонтанных оптимистичных прогнозов погоды. Он не принимал ничью сторону, потому что не мог допустить раздора. Это был уже вопрос не спасения встречи выпускников, а безопасности.

Люк поджал губы и прищурился.

– Новые ботинки. Неподходящие носки. Фил даже джинсы сегодня надел. Что ты ему сказал? Боже всемогущий!

– Тссс. Знаю, знаю. Не доканывай их, а то будет хуже. Гораздо хуже. Нам нужно вернуть предохранитель на место. И мне в том числе. О’кей?

– Понял.

– Похоже, я уже придумал.

Люк сбросил с головы капюшон цвета хаки и склонился над картой:

– Показывай.

Хатч ткнул в карту пальцем там, где они, по его мнению, сейчас блуждали, отстав от графика.

– Еще полтора дня под дождем, и все полетит к чертям. Можно забыть про Порьюс. Мы просто не доберемся до него. Но если двинем на юго-восток, здесь. Через этот лес… Его видно отсюда. Видишь? Люк кивнул, взглянув в направлении, куда указывал Хатч. Вдали темнела зазубренная полоса леса, наполовину затянутого белой дымкой. – Если пересечем его здесь, где он сужается, ближе к вечеру, а может даже раньше, выйдем к Стора Лулеэльвен. Пойдем вдоль нее на восток. У устья реки, в Скайте, есть пара туристических домиков. Немного удачи, и к вечеру будем у реки. Если свернем вот здесь. Вечером спустимся вдоль реки к Скайте. В худшем случае, переночуем у реки и к завтрашнему утру доберемся до домиков. В Скайте можем зависнуть на день и раздавить у камина бутылку «Джека Дэниелса». Перекурим. Потом я попробую договориться насчет транспорта, чтобы на следующий день вернуться в Елливаре. И в лесу мы сможем укрыться от дождя, а то он, похоже, не думает прекращаться.

Хатч посмотрел на небо, прищурился, затем перевел взгляд на Дома и Фила. Те сидели молча, съежившись и закутавшись в «Гортэкс». Похоже, они не слышали, о чем шла речь.

– Эта парочка далеко не уйдет. Поэтому, дружище, боюсь, экспедиция закончена.

Люк стиснул зубы. Его лицо напряглось. Он опустил голову, заметив, что Хатч испытующе смотрит на него.

Хатч был потрясен тем, сколько злости прорывалось в Люке последнее время. Их обычные телефонные разговоры, инициатором которых, как правило, был Люк, часто заканчивались гневными тирадами. Похоже, его друг больше не мог сдерживать свою злость и управлять ею.

– Эй, «управление гневом».

Люк поднял испуганные глаза. Хатч подмигнул.

– Могу попросить об одном большом одолжении?

Люк кивнул с настороженным видом.

– Не будь так строг к толстякам.

– Хорошо.

– Знаю, дело в ваших отношениях. Особенно с Домом. Но им обоим сейчас нелегко. Не только от этого, но и от остального дерьма.

– От какого? Мне они ничего не говорили.

Хатч пожал плечами. Он видел, что Люк недоволен своей неосведомленностью насчет бытовых проблем Дома и Фила.

– Ну… дети, например. У младшего сына Дома какие-то неприятности. У Фила с женой постоянно терки. Так что у обоих не все гладко, если посмотреть. Поэтому будь с ними помягче, вот и все.

– Хорошо. Не волнуйся.

– Кроме того, – сказал Хатч, стараясь сменить тему. – Если срежем сегодня путь, на Стокгольм перед возвращением останется больше времени. Тебе понравится этот город.

– Наверно, – сказал Люк.

– Ну так что?

Люк пожал плечами, выпустив через ноздри дым.

– Сейчас мы хотя бы идем по тропе, которая отмечена на карте. А лес – другая земля. Там нет тропы, дружище. Ни одной.

– Там здорово, поверь мне. Подожди, сам увидишь. Это же национальный парк. Совершенно нетронутый, девственный лес.

Люк постучал указательным пальцем по карте.

– Может быть… но ты не знаешь, что там за почва. Тут, по крайней мере, ровная скалистая поверхность. А там болота. Смотри. Здесь. И здесь.

– Будем держаться от них подальше. Просто пройдем через самую узкую полосу деревьев. Вот здесь. Пара часов, и вуаля… окажемся на другой стороне.

Люк вскинул брови.

– Ты уверен? Никто не знает, что мы здесь.

– Ну и что? В день нашего отправления Департамент охраны природы был закрыт, а в Порьюс я никогда раньше не звонил. Но это не проблема. Такие меры предосторожности действуют лишь в зимний период. А сейчас – начало осени. Ни снега нет, ни льда. Там мы сможем даже увидеть диких животных. Тем более, толстякам не пройти еще два дня по болотистой почве, уже не говоря про каменистую. Срезав путь, мы вдвое сократим расстояние. Продолжать сегодня поход крайне рискованно. А завтра вечером мы будем уже в Порьюсе. Взгляни на них. Они сдулись, дружище.

Люк кивнул, выпустив через ноздри две длинные струйки дыма.

– Ты босс.

Четыре часа, двадцать минут спустя

Валежник хрустел под ногами, разлетаясь на куски. Раздвигаемые ветки хлестали идущих сзади. Споткнувшись, Фил свалился в крапиву, но безропотно встал на ноги и бросился догонять остальных, которые к тому моменту уже почти бежали. Они двигались, сгорбившись, опустив головы. Несмотря на бьющие по лицам ветви и развязавшиеся шнурки, продолжали путь. Пока на крошечной полянке Хатч вдруг не остановился. Он вздохнул и уперся руками в колени. Здесь слой сухостоя и гнилых листьев был не таким глубоким, и колючки больше не лезли под одежду.

Люк заговорил впервые с того момента, как они наткнулись на мертвое животное. Он задыхался, но все равно сумел засунуть в рот сигарету. Вот только прикурить ему никак не удавалось. Лишь после четвертой попытки он наконец выпустил дым из ноздрей.

– Думаю, это охотник.

– Здесь нельзя охотиться, – возразил Хатч.

– Тогда фермер.

– Но зачем закидывать на дерево? – снова спросил Дом.

Хатч снял рюкзак.

– Кто знает. В этом природном парке никто ничего не выращивает. Здесь дикая местность. В том-то и дело. Можно мне сигаретку?

Люк вытер глаза. По его щекам текли слезы. Частицы порошкообразной коры проникли под веки.

– Это убитый волком лось или олень. А потом… что-то закинуло его на дерево. Он бросил пачкой «Кэмела» в Хатча.

Тот поднял ее с земли.

Фил нахмурился, уставившись себе под ноги.

– В лесу есть смотрители. Рейнджеры. Они бы…

Хатч пожал плечами и закурил.

– Не удивлюсь, если мы – первые люди в этих краях. Серьезно. Подумайте, насколько огромен этот лес. Двадцать семь тысяч квадратных километров! Большинство из них – нетронутая природа. Сойдя с последней тропы, мы прошли минимум пять километров, и вряд ли здесь ступала нога человека.

Люк выдохнул дым и продолжил:

– Медведь. Может, медведь его туда закинул. Чтобы никто не съел. В смысле, на земле.

Хатч посмотрел на кончик сигареты и нахмурился.

– Может быть. А в Швеции они большие?

Дом и Фил присели. Фил закатал рукав до локтя, обнажив пухлое белое предплечье.

– Я уже весь исцарапался.

Лицо Дома было белого цвета. Даже губы.

– Хатч! Я засуну эту карту в твою бесполезную йоркширскую задницу. – Он часто разговаривал с Хатчем в подобном стиле. Люк всегда удивлялся вспышкам вербального насилия. Но в этих перепалках не было подлинной ненависти, только фамильярность. Это означало, что у Дома с Хатчем были теперь более близкие отношения, чем у него. А он всегда считал Хатча лучшим другом. Поэтому дружба Хатча и Дома вызывала в нем жгучую ревность. Все они знали друг друга уже пятнадцать лет, но Дом и Хатч были так же близки, как во времена учебы в университете. Даже спали в одной палатке. При таком раскладе Люк и Фил чувствовали себя обделенными. Люку казалось, что Фил чувствует себя так же, как он. Даже если в этом нельзя признаться без взаимных оскорблений.

Дом стянул с ноги ботинок.

– Устроил нам праздник, мудак. Мы заблудились. У тебя же ни малейшего понятия, где мы находимся. Верно, фрукт наструганный?

– Остуди свои ботинки, Дом. Двинем туда. – Хатч указал в направлении, куда они пробирались. – Ты будешь есть горячую фасоль с колбасой на берегу реки. Там сейчас натягивает палатку и разводит костер квартет шведских красоток. Так что расслабься.

Фил хохотнул. Люк улыбнулся. Дом неохотно присоединился к ним, но уже через несколько секунд искренне хохотал. Смеялись все. Над самими собой, своими страхами и над тем существом на дереве. Смех помог им отстраниться от всего, он был необходим.

Реку они не нашли, а аппетитная мечта о шведских девушках и горячей фасоли с колбасой померкла, как сентябрьский свет, а потом и вовсе исчезла вместе с надеждой выйти из леса в тот же день.

Пока трое из них сидели на корточках в тишине – Люк в стороне от Дома и Фила, поедавших энергетические батончики, – Хатч снова уставился на карту, наверное, в пятый раз за последний час. Он прочертил грязным пальцем намеченный короткий путь между тропой Сорстубба, с которой они сошли в полдень, и тропой у реки. Снова сглотнул паническую дрожь, появившуюся в горле с наступлением сумерек.

Еще утром он мог точно указать на карте их местонахождение. И когда они были в Елливаре, и в округе Норрботтен. Но к концу дня, когда проглядывающее сквозь верхушки деревьев небо начало темнеть, он уже не был уверен, в какой точке разделяющего две тропы леса они находятся. Выбирая этот маршрут, он не ожидал такого количества оврагов и непроходимых зарослей.

Ерунда какая-то. Они даже приблизительно не следовали выбранному курсу. Чувство, что они двигаются в верном направлении, покинуло его больше двух часов назад. Как будто лес вел их. Нужно было идти на юго-запад, но когда они углубились в лес на четыре километра, их словно стало тянуть на запад, иногда даже на север. Они могли продвигаться лишь через редкие заросли и там, где между древними деревьями открывался проход, поэтому долго шли в неверном направлении. Он должен был это учесть.

Вот, дерьмо!

Хатч оглянулся через плечо на остальных. Может быть, пора принять новое решение: вернуться туда, откуда пришли. Но если он даже найдет дорогу назад, к тому времени, как они вернутся туда, где были в полдень, стемнеет. А значит, им снова придется проходить мимо того дерева, с висящим животным. Он чувствовал, что эта идея не понравится Дому и Филу. Люку все равно. Хотя лес, похоже, тревожил и его. Признаком этого были начавшиеся разговоры с самим собой. И с тех пор, как они углубились в лес, Люк непрерывно курил. Тоже плохой знак.

Физические нагрузки хотя бы отвлекали от догадок насчет того, как труп оказался на дереве. Хатч никогда не видел ничего подобного. Не читал и не слышал о таком. За все двадцать лет занятий туризмом. Люка открытие тоже привело в замешательство. Похоже, его друг все еще мучается разгадкой тайны. Они думали об одном и том же: кто смог так уделать такое крупное животное? В голове Хатча мелькали образы медведей, рысей, росомах, волков. Никто из них не подходил, но это был кто-то из них. Наверное. Может, даже человек. Эта мысль тревожила еще больше, чем мысль о диком звере. Кто бы ни нанес такие повреждения туше, он был рядом.

– Подъем, мужики.

Люк бросил окурок и поднялся на ноги.

– Иди на хрен, – сказал Дом.

– Вот-вот, – добавил Фил.

Дом поднял глаза на Хатча. У уголков рта на его грязном лице прорезались глубокие морщины, в глазах читалось страдание.

– Мне нужны носилки, Хатч. Нога не сгибается. Я не шучу. Она совсем онемела.

– Уже близко, дружище, – сказал Хатч. – Река должна быть где-то рядом.

В четырех километрах к востоку от того существа на дереве они нашли дом.

Но до этого они четыре километра пробирались через плющ, крапиву, сломанные ветки, океаны мокрых листьев и непролазный колючий кустарник. Как и везде, привычная череда времен года была нарушена. На смену самому дождливому в истории Швеции лету пришла поздняя осень. Могучий лес только начинал яростно сбрасывать отмершие части. И все отметили, что тьма была, хоть глаз выколи. Солнечный свет едва проникал под полог густой листвы. От этого у Хатча лишь усиливалось чувство, что лес сжимается вокруг них. В поисках света и открытого пространства они лишь сильнее отклонялись от намеченного курса.

Ко второй половине дня, когда из-за усталости они могли лишь брести и ругаться на хлеставшие и царапавшие ветки, лес стал таким густым, что двигаться в одном направлении можно было не больше нескольких шагов. Они мотались взад-вперед, обходя более крупные препятствия, вроде гигантских доисторических стволов, рухнувших много лет назад и покрытых скользким лишайником. Ходили зигзагами, уклоняясь от бесчисленных колючих веток, торчащих из земли корней и терновых кустарников, заполнявших все свободное пространство. Верхние ветви деревьев усиливали их страдания, направляя на них бесконечные потоки холодной дождевой воды.

Но около семи часов вечера они наткнулись на то, что уже не ожидали увидеть. На тропу. Она была узкой, но ее ширины вполне хватало, чтобы двигаться гуськом, не шатаясь и не цепляясь за ветки спальником или рюкзаком.

К этому моменту Хатч понимал, что всем уже безразлично, куда ведет тропа, и они пойдут по ней даже на север, только из-за возможности идти наконец прямо. Даже если эта тропа вела на восток или еще дальше на запад, а не на юг, лес впервые нарушил монотонность путешествия. Позднее Хатч смог бы точно разобраться, где они находятся, выбрать южное направление и попытаться компенсировать отклонение от курса, до сих пор навязываемое лесом. Кто-то был здесь до них, и эта тропа наводила на мысль о том, что этот кто-то шел по ней туда, куда стоило идти. Подальше из темной, душащей глуши.

Тропа привела к дому.

Их рюкзаки промокли насквозь. Вода ручьями текла с курток, пропитывая брюки. Джинсы Фила почернели от влаги. Еще в Кируне Хатч сказал ему не надевать джинсы на случай дождя. Вода капала с манжет рукавов на исцарапанные, покрасневшие руки. И нельзя было сказать, дождь пропитал их толстовки и белье под куртками «Гортэкс», или пот от разгоряченных тел. Все были грязные, промокшие, измотанные, и ни у кого не хватало наглости спросить Хатча, где в лесу разбить палатку. Но эта мысль была у всех на уме, он знал это. По обе стороны от тропы шел подлесок высотой по пояс. Страх Хатча начал сменяться паникой, вызвав в животе неприятное, знакомое с детства ощущение. Он вдруг осознал, что совершил какую-то страшную ошибку, подвергающую опасности жизни трех его друзей. И тут они наткнулись на дом.

Темное осевшее здание притулилось в задней части лужайки, густо поросшей сорняком и крапивой. Со всех сторон его окружала стена непроходимого леса.

– Там никого нет. Давайте зайдем, – сказал Фил хриплым от астмы голосом.

– Мы не можем просто так вломиться, – сказал Люк.

Фил хлопнул Люка по плечу, проходя мимо.

– Можешь взять себе палатку, дружище. А я ночую здесь.

Фил сделал по лужайке всего несколько шагов. Какой-то инстинкт помешал остальным догонять его, и Фил в конце концов со вздохом остановился.

Они видели сотни подобных stugas во время их железнодорожного путешествия из Муры через Елливаре, на север, в Йокмокк. Все окраины городов Северной Швеции были застроены десятками тысяч простых деревянных домов. Исконных жилищ сельских жителей, до их переселения в города в течение прошлого столетия. Люк знал, что шведские семьи отдыхают в таких ломах долгими летними месяцами. Так сказать, возобновляют связь с землей. Эти вторые дома были чем-то вроде народной традиции. Но не этот.

У него не было ярко-красных, желтых, белых или пастельного цвета стен, которые они привыкли видеть у сказочных шведских домиков. Не было ни аккуратного белого забора, ни ровно подстриженной лужайки. В нем не было ничего милого, причудливого или уютного. Никаких острых уголков, ни аккуратных окошек на двух этажах. Там, где должна была быть симметричность, был перекос. Плитка местами отвалилась. Вздувшиеся и почерневшие, словно от пожара, стены давно не знали ремонта. Доски у фундамента отошли. Окна, некогда запертые на зиму, не открывались уже несколько лет. Казалось, в нем ничего не ловило и не отражало падавший на поляну водянистый свет. И что-то подсказывало Люку, что внутри дом был таким же сырым и холодным, как сумрачный лес, в котором они заблудились.

– Что дальше, Хатч? – Дом высунул из блестящего оранжевого капюшона круглое, напряженное от недовольства лицо, нервно моргая. – Какие мысли?

Хатч прищурил глаза. Они были бледно-зеленые, с длинными черными ресницами, слишком красивые для мужчины. Глубоко вздохнул, но даже не посмотрел на Дома. Потом, будто не слыша своего друга, заговорил:

– Дымоход есть. На вид вполне рабочий. Мы сможем развести огонь и быстро согреемся.

Хатч подошел к небольшому крыльцу, пристроенному к двери, такой черной, что она буквально сливалась с передней стеной дома.

– Хатч, я не знаю. Давай не будем, – сказал Люк. Это было неправильно. Ни сам дом, ни идея вторжения ему не нравились. – Давайте пойдем дальше. До восьми еще будет светло. У нас есть час, за это время мы сможем выбраться из леса.

Люк почти физически ощущал исходящее от Дома и Фила напряжение. Фил быстро развернул свое массивное тело, шелестя мокрой курткой. Его рыхлое лицо побагровело.

– Да что с тобой, Люк? Хочешь вернуться? Не будь тупицей!

К Филу присоединился Дом. Когда он открыл рот, капля слюны попала Люку на щеку.

– Я не могу больше идти. У тебя-то все в порядке, не твое колено размером с мяч для регби. Это из-за тебя и этого йоркширского засранца мы вляпались.

У Люка закружилась голова, его бросило в жар. Им придется остаться здесь на ночь, потому что Фил был таким толстым, что не мог долго ходить. Ноги подвели его в первое же утро. С того момента он ныл не переставая. Даже в Лондоне он передвигался только на машине. Он прожил там пятнадцать лет и ни разу не пользовался подземкой. Как такое возможно? Дом был не лучше. В свои тридцать четыре он выглядел на пятьдесят. И всякий раз, когда ругался, Люк скрипел зубами. Дом был руководителем отдела маркетинга крупного банка, а разговаривал, как уличная шпана. Что случилось? Раньше он был сверхбыстрым боулером, чуть не попал в высшую лигу. Он путешествовал по Южной Америке. С ним можно было курить «травку» ночи напролет. Теперь Дом был обычным пузатым «женатиком», с головы до ног одетым в шмотки из «офицерского клуба». Он фыркал, хихикал либо просто игнорировал Люка всякий раз, когда тот рассказывал об очередной подружке или каком-нибудь потрясном лондонском баре.

Люк вспомнил испытанный шок, когда ему пришлось буквально заставлять себя общаться с Домом и Филом во время их встречи в Лондоне, вечером накануне отлета. Они с Хатчем посмеялись над его «коммуналкой» в Финсбери-парк, затем перешли на обычный стеб, будто эта троица виделась каждую неделю в течение последних пятнадцати лет. Может, так и было. С самого начала он почувствовал себя лишним. К горлу подступил комок.

Наверняка Хатч видел его лицо.

– Вождь, – сказал он и заговорщицки подмигнул Люку, как взрослый, пришедший на помощь ребенку, которого дразнят на игровой площадке. От этого лицо Люка вспыхнуло еще сильнее, но он тут же переключил гнев на себя, обратив его против своих ядовитых мыслей. Хатч тепло улыбнулся. – Не думаю, что у нас есть другой выбор, дружище. Нам нужно обсохнуть. В палатке это сделать не удастся. Весь день мокнем.

– Тук-тук, мы заходим, – крикнул Фил и присоединился к стоявшему у входной двери Хатчу, проявив невиданную доселе активность.

Люк уже не мог смотреть на покатые плечи Фила и его интеллигентскую, торчащую из синего капюшона рожу. Сейчас он по-настоящему ненавидел его внешний вид, поэтому решил: когда вернется в Лондон, будет избегать даже ежегодную совместную пьянку.

– Ты можешь оставаться на улице с волком, который уделал того лося, – сказал Дом, усмехнувшись.

Избегая смотреть Дому в глаза, Люк снова обрел дар речи. Его даже слегка шокировал жесткий, агрессивный сарказм, исходящий из собственных уст. Но ему было все равно, что говорить. Просто он хотел, чтобы другие знали о его чувствах.

– А может, мы скормим ему тебя с твоим бесполезным коленом, а сами двинем в Скайте?

Идущий за Хатчем и Филом Дом вдруг замешкался. Досада и удивление, на секунду отразившиеся на его лице, сменились яростью.

– Типичная глупая болтовня умственно отсталого человека. Оставайся на улице, тупица, можешь мерзнуть тут хоть до смерти. Если кто и будет по тебе скучать, то какая-нибудь шлюшка. Это суровая реальность, если ты еще не заметил. А я хочу вернуться домой целым и невредимым. Потому что несу ответственность за других людей.

Хатч снова отпрялнул от двери, почувствовав, что раздражение друзей переходит границы.

– Подождите, джентльмены, пожалуйста. Если не остынете, я возьму кедровую ветку и отстегаю вам задницы.

Фил издал грязный смешок, прозвучавший неуместно рядом с этим домом, но не стал оборачиваться. Он постучал в дверь и толкнул ее.

От злости Люк не мог ни сдвинуться с места, ни вздохнуть. Он смотрел перед собой, избегая чужих взглядов. Дом, как ни в чем не бывало, вернулся за Хатчем к дому. Он даже рассмеялся.

– А тебе бы понравилось. Шлепать хорошеньких парнишек по задницам в лесу.

– Точно. И заодно свой размах проверю. Тебе достанется с левой.

– Замка нет. Но дверь заклинило, – сказал Фил.

Хатч снял рюкзак.

– Ненадолго. Отойди в сторону.

Люк вытащил сигаретную пачку из бокового кармана промокших штанов. Руки тряслись. Анализировать ситуацию было некогда, но он не мог ничего поделать. Не мог не думать об их компании. Потому что путешествие обернулось провалом. Не из-за погоды. Он пошел бы, даже если бы знал, что все дни будет лить дождь. Он был сильно взволнован возможностью снова зависнуть со своими друзьями и ждал этого шесть месяцев после свадьбы Хатча, где была впервые озвучена эта идея. Но поход стал невыносимым – он почти никого не узнавал. Люк уже начал сомневаться, знал ли он когда-нибудь этих людей. Пятнадцать лет – долгий срок, но какая-то его часть продолжала цепляться за мнение, что это его лучшие друзья.

Здесь он чувствовал себя по-настоящему одиноким. Больше их ничего не связывало.

Как только дом был вскрыт, Хатч, Фил и Дом стали рыться в рюкзаках в поисках фонариков: за выбитой Хатчем дверью царила непроглядная тьма.

Каждый удар его ноги по хлипкому дереву заставлял Люка вздрагивать. Мысль о том, что дверь сейчас откроется, вызывала у него нервозность. Нежелание присоединяться к остальным усугублялось дурным настроением после стычки с Домом, отчего Люк снова почувствовал себя дураком. А еще ему было стыдно за акт вандализма. Он остался на лужайке под дождем, в то время как другие толкались у двери.

Как и все остальные, он валился с ног. Мокрый, голодный и абсолютно несчастный. Он просто хотел, чтобы все кончилось – их мотание из стороны в сторону, дождь, темный неприятный лес. Но они не должны были опускаться до вторжения в частную собственность. С этим местом что-то не так. Все ли они продумали? Ведь до того трупа на дереве всего несколько километров. Может, звучит нелепо, но им нужно убираться отсюда как можно дальше, пока не наступили сумерки.

Рассудок у всех помутился. Никому больше нельзя доверять. Так или иначе, этого уже не забыть и не простить.

Люк медленно направился к черному дому. На звук голосов. Остальные были внутри и говорили все одновременно. Кто-то смеялся. Фил. Люк выбросил сигарету в заросли сорняка и решил присоединиться к ним, заставил себя вернуться в братство.

Вдруг у него за спиной раздался шум. Оглушительный треск откуда-то из-за деревьев.

Люк обернулся и уставился на стену темного леса, из которого они только что вышли. Кроме серебристых, падавших с листвы капель дождя и хаотично покачивающегося меж толстых стволов папоротника, ничего не двигалось. Но жуткий треск ломающегося ствола по-прежнему звенел в ушах. Отзвук эха, похожий на глухой стук камня, отскакивающего от деревьев, казалось, удалялся все глубже в лес.

Что могло так сломать целое дерево? Он даже представил себе бледные сочные волокна и щепки, торчащие из-под коры толстой ветки, вырванной из почерневшего ствола.

Люк сглотнул и вдруг почувствовал себя слабее и ничтожнее, чем когда-либо. Он не мог сдвинуться с места. В ушах стучало. Он стоял неподвижно, парализованный страхом, словно ожидая, что из леса выскочит нечто и бросится на него. На мгновение Люк почувствовал жуткую ярость и силу лесного существа, его жажду разрушения. Почувствовал и чуть не уверовал в него.

В небе раздался раскат грома, прокатившийся над верхушками деревьев и исчезнувший в сырой пелене над домом. Шум дождя в деревьях напоминал уже не барабанную дробь, а настоящий камнепад.

– Эй, дружище! – крикнул Хатч. – Зайди сюда. Ты должен это видеть.

Люк очнулся и удивился сам себе. Это изнеможение доконало. Сыграло шутку с разумом. Темные деревья, среди которых они находились весь день и вечер, оставили в его душе мрачный осадок, отразившийся на мыслях и чувствах.

Он должен двигаться. Сосредоточиться на чем-то.

Люк направился к двери. Ступив на порог, он увидел выглядывающее из проема бледное лицо Хатча и снял кепку.

– Ты слышал это?

Хатч посмотрел на небо.

– Знаю, это гром гремит. Не найди мы это место, гроза добила бы наших толстяков. Мы бы их точно потеряли.

– Достал уже, Йоркшир! – крикнул из темноты хибары Дом.

Несмотря на беспокойство, Люк не смог сдержать нервный смешок. Его рот тоже растянулся в глупой ухмылке. Хатч повернулся и пошел обратно в дом, где по темным стенам уже скользили лучи фонариков.

– Нет, не гром. Деревья. В лесу. Разве ты не слышал?

Но Хатч уже не слушал его. Он вернулся к парочке в дом.

– Что там у тебя, Домжа?

– Куча всякого христианского дерьма, – услышал Люк голос Дома. Потом он бросил последний взгляд на лес и переступил порог.

Нельзя было сказать, как давно это место необитаемо. Или что за люди здесь жили.

Желтый свет фонариков с трудом проникал в глубь тесной лачуги. Первое, что заметил Люк, это черепа. А еще распятия.

К дощатым стенам большой комнаты первого этажа ржавыми гвоздями были прибиты пятнистые головки мелких птиц, белок и горностаев. Более крупные черепа рысей, оленей и лосей в основном свалились со стен и разбились о деревянный пол. Один или два таких все еще ухмылялись из-под низкого потолка, где удалось удержаться их пористым костям.

Среди черепов на стенах висела как минимум дюжина распятий. При ближайшем рассмотрении, хотя никто подолгу не задерживал на них взгляд, сделаны они были из перевязанных бечевкой пучков веток. Большинство покосилось, а некоторые даже висели в перевернутом положении. С потолочных балок, касавшихся макушек, свисали две пустые и ржавые масляные лампы, раздраженно поскрипывающие, стоило их задеть.

Под полом сновали мыши, недовольные тем, что их потревожили. Хотя в их поведении угадывалась какая-то чрезмерная смелость и уверенность.

Хатч вернулся из флигеля в главную комнату.

– Там всякие инструменты. Какая-то неприятная на вид коса… Похоже, этому месту лет сто. Он подошел к маленькой железной печке. Похлопал грязными руками по ее круглому «брюху». – Заржавела вся, но, похоже, сухая.

Фил проверил на прочность напоминавший козлы стол, надавив на него двумя руками. Тот заскрипел. Дом занял единственное сиденье – грубо сколоченный деревянный стул, стоявший во главе стола – и, морщась, пытался снять ботинки. – Хатч, взгляни-ка. Я не могу шнурки развязать. Боюсь посмотреть, что там. У меня колено, как бурдюк с гвоздями. Мне нужен волшебный спрей, который был у тебя утром. Потом сможешь развести огонь.

Сидя на корточках, Хатч скривился и посмотрел на Дома через плечо.

– Я на полном серьезе подумываю оставить тебя здесь утром.

Весь дом скрипел и покачивался, как деревянный корабль, застрявший во льдах.

– Эта хибара вообще надежная? – спросил Фил.

Хатч чертыхался над печкой. А потом, не поворачивая головы, ответил:

– Я бы не стал проверять ее на прочность.

Люк снова посветил фонариком на стены и потолок. Он был самым высоким и, пытаясь избежать удара о низкие балки, приложился головой об одну из железных ламп.

Фил, Дом и Хатч расхохотались.

– Ты в порядке, дружище? – запоздало спросил Хатч. – Нехороший был звук.

– В порядке. – Люк посветил фонариком на узкую лестницу, ведущую на второй этаж. – Там уже был кто-нибудь?

– С таким коленом, – проворчал Дом, – я с места не двинусь, пока Хатч не вызовет помощь, и в саду не приземлится вертолет шведских ВВС. Верно я говорю, ты, никчемный йоркширский засранец? А своей картой можешь растопить огонь, пользы больше будет.

Тут уже засмеялись все. Даже Люк не удержался. Хотел или нет, но он снова испытал к Дому симпатию. Он был слишком чувствительным. А этот форсированный марш по жуткому лесу доконал его. Ноги продолжали нести его вперед, словно он все еще карабкался по каменистым склонам и перелезал через валежник. Все просто устали.

– Не хочу показаться дураком, но…

– Это был бы подвиг, – пробормотал Дом, стягивая второй ботинок. – Хатч, где твой спрей?

Люк посмотрел на Дома. – Отвали. – Затем повернулся к Хатчу. – Но я определенно слышал что-то там. В лесу.

Дом скривился.

– Не начинай эту чушь. Тут и так все хреново, без твоего дерьма.

– Я не вру. Это было похоже на… не могу описать. Какой-то грохот.

Но никто его не слушал.

– Хочу себе новые ноги, – Фил встал в одних носках. – Пойду проверю спальни.

– Моя та, что с ванной, – сказал Хатч. Он ковырял дверцу печки перочинным ножом, купленным в Стокгольме в туристском магазине. Недешевая штука, как и все в этой стране. Люк тоже купил себе такой, потому что ему нравилась идея отправиться на природу с ножом. Дом отказался от покупки, сочтя нож слишком дорогим, и сказал, что если потребуется, возьмет у Хатча. Фил потерял свой в самом начале похода: оставил его на месте первого лагеря.

Снаружи раздался раскат грома, словно железными пластинами ударили по камню. Следом полыхнула молния, похоже, где-то совсем рядом с домом. Она осветила пыльный деревянный пол у дверного проема. Фил задержался на первой ступени лестницы, потрогал пальцем одно из распятий и, словно обращаясь к самому себе, произнес:

– Думаете, они вас обезопасят? Как бы не так.

Фил буквально скатился с лестницы. Их внимание привлек даже не топот его ног а тяжелое дыхание.

Снизу на него уставились три пары выпученных глаз. Лучи трех фонариков осветили подножие лестницы.

Слетев по ступеням, Фил упал на колени. Пересев на задницу, он отполз от лестницы в сторону.

В голове Хатча возник образ висящего на дереве куска мяса.

Дом скинул ноги со стола.

– Какого черта?

Люк, который сидел у двери и смотрел на дождь, до сих пор не веря, что они собираются провести здесь ночь, вскочил на ноги. Он пригнулся, словно в ожидании удара. Открыл рот но не смог произнести ни слова.

Хатча от страха накрыла глупая зевота.

Фил попытался закричать, но из него вырвалось только какое-то скуление.

– Там что-то есть! – судорожно сглотнул он.

Хатч посмотрел на потолок и понизил голос до шепота.

– Ты шутишь.

– Идем, – сказал Дом.

Хатч поднял руку.

– Шшш.

Дом и Фил шарили у стола в поисках ботинок. Опустив голову, Дом спросил что-то шепотом у Фила. Тот быстро повернулся к нему.

– Я не знаю! Я видел это. В кровати.

Несмотря на абсурдность заявления никто не рассмеялся. Никто не мог даже сглотнуть. Сама идея существования в этом месте кровати должна была сбросить напряжение, но каким-то образом лишь усилила его.

Хатч поднял обе руки грязными ладонями наружу.

– Тихо! Остынь. Просто успокойся. Здесь никого не может быть. Посмотри на пыль. Когда мы входили, следов нигде не было. Это невозможно.

Пухлое бледное лицо Фила нервно подрагивало. Он с трудом выпалил.

– Оно там. Наверху.

– Что именно? – потребовал ответа Дом.

– Животное? – спросил Люк.

Хатч посмотрел на Люка.

– Иди погуляй.

Люк нахмурился.

– Нож, – сказал Хатч и поднял свой вверх.

Дом надел один ботинок, а другой, валявшийся на полу, пытался нащупать голой ногой.

– Ерунда какая-то. Полная ерунда.

Хатч вытянул вперед шею.

– Послушай, это не может быть животное.

Дом натянул второй ботинок и поморщился.

– На хрен. Я пас.

– Дом, прекрати! Слушайте. – Хатч медленно подошел к подножию лестницы.

Люк отошел от двери, чтобы выпустить Фила и Дома.

– Осторожнее, Хатч. Вдруг там медведь.

Хатч покачал головой.

– Он бы уже спустился к нам.

Хатч посмотрел на Фила и Дома, стоявших на крыльце и вглядывавшихся в глубь дома. Порыв влажного воздуха и запах сырой древесины в помещении усилился, словно выгоняя непрошеных гостей.

– Фил, там наверху дыра или что?

– А?

– Дыра? В крыше? Разбитое окно? Это было какое-то животное?

Фил сглотнул.

– Оно сидело там. И смотрело на меня.

– Что именно? – спросил Дом.

– Не знаю. Я видел в свете фонарика чьи-то глаза. И что-то черное. Что-то большое. Но оно не двигалось. Просто сидело и смотрело на меня.

Дом откинул голову назад.

– Господи Иисусе. Не могу поверить!

Хатч бросил на него сердитый взгляд.

– Дом, остынь. Если бы там было что-то живое, мы бы давно его засекли. Вы же слышали мышей под полом, а они совсем маленькие.

Хатч посмотрел на Люка, пытаясь внушить свою мысль. Но по красноречивому выражению его лица понял, что убедить в отсутствии жизни в доме никого не удалось. Дождь барабанил по стенам так громко, что заглушал даже звук шагов.

Хатч посмотрел на потолок.

– Мы не можем вернуться в лес. Через час температура упадет, а мы все промокли. Мы замерзнем.

Какое-то время никто не разговаривал, все только переглядывались.

Внезапно Люк ухмыльнулся.

– Тогда ты первый.

Было невозможно подниматься по лестнице бесшумно, как бы им того ни хотелось. Доски шатались под ногами. Скрипели и даже гудели при каждом осторожном и неохотном шаге. Хатч шел первым, держа в одной руке фонарик, а в другой нож. Люк двигался за ним по пятам, но так, чтобы можно было развернуться и броситься по лестнице вниз, если Хатч хотя бы вздрогнет. Крошечная рукоятка ножа колола пальцы. Люк ослабил хватку.

– Видишь что-нибудь? – прошептал он, всматриваясь в узкий туннель из черного дерева, сквозь который они неуклюже протискивались. Здесь пахло, как в загаженных кошками и заваленных мусором старых сараях, которые он исследовал в детстве.

– Не-а, – сказал Хатч напряженным голосом, будто затаив дыхание.

У Люка сердце готово было выпрыгнуть из груди при виде того, что выхватывал из тьмы свет его фонарика. Старое почерневшее дерево покрывали длиннобородые лики, которые на самом деле были лишь узорами из белесых древесных волокон. Такое должно находиться под музейным стеклом, а не в окружающей их тьме. Внезапно Люк проникся уважением к Филу, отправившемуся наверх на свой страх и риск.

Мысль о людях, некогда живших здесь, в сыром лесу, без электричества, вызывала у Люка невероятную тоску, буквально вытягивающую всю душу. Эти люди были просты, стары и находили утешение в вере. Если один из них умирал, другой жил один в таком отчаянии, представить которое даже на мгновение было равносильно смерти.

Люк попытался стряхнуть с себя это жуткое чувство. Страх давил на него. Нет, это место не для людей. Он чувствовал это инстинктивно. Прибивать черепа на стены было равносильно безумию. Даже холодный черный воздух, казалось, окутывал и пропитывал их каким-то особым смыслом. Думать об этом было глупо и нерационально, но воображение подсказывало, что дом населен чем-то незримым. Здесь они чувствовали себя маленькими, хрупкими и беззащитными. Здесь им не были рады.

Хатч заглянул за лестничный изгиб. Люк увидел в свете фонарика его профиль. Никогда раньше он не замечал у Хатча такого выражения лица. Он выглядел бледным и изможденным, словно получил дурные известия. Широко раскрытые печальные глаза блестели от слез.

– О’кей, – прошептал Хатч. – Тут еще несколько ступеней, а потом идет комната. Похоже на чердак. Вижу нижнюю часть крыши. Здесь довольно сыро.

– Помедленнее, Хатч. Помедленнее, – прошептал в ответ Люк. Когда последние ступени застонали под ботинками Хатча, он на мгновение засомневался, сможет ли их преодолеть. Но, задержав дыхание, заставил себя пойти следом.

Хатч, опережавший его на три шага, вдруг остановился. Опустив плечи и вытянув вперед голову, Хатч уставился на что-то перед собой. Люку, стоявшему на двух последних ступенях, было не видно, на что именно. Хатч сглотнул. Потом Люк тоже это увидел. Он смотрел на то, что свело Фила с ума.

– Что? – прошептал он. – Хатч, что?

Хатч покачал головой. Он сморщил лицо, словно был готов расплакаться. Снова покачал головой и вздохнул.

Люк не хотел смотреть, но, тем не менее, почувствовал, что ноги сами несут его наверх.

– Все в порядке? Все в порядке? Все в порядке? – прошептал он, лишь потом осознав, что трижды спросил одно и то же.

Еще одного вида крови он сегодня не вынес бы.

– Что-то здесь не то, – сказал Хатч каким-то детским голосом. Люк уставился на профиль Хатча. Преодолев последнюю ступеньку, он встал рядом с другом и развернулся всем телом к комнате. И увидел то, на что были направлены их фонарики.

Оно то выступало из тени, то снова исчезало в ней.

В дальнем конце чердака, между двумя сводами покатой крыши, прямо и совершенно неподвижно сидел силуэт. Тесное пространство вокруг него было заполнено тьмой, но слабого света фонариков хватало, чтобы различить пыль и серебристую паутину на старой черной шкуре. Его отблеск отражался в клочках волос, отсыревших от капавшей с кровельных балок дождевой воды.

Один луч упал на то место, из которого выступала фигура. В мутном песочно-желтом свете проявилась небольшая деревянная коробка размером с детскую колыбель. Она походила на сколоченный из дерева гроб, то ли потемневший от времени, то ли выкрашенный в черный цвет.

Другой фонарик, тот, что был у Люка, высветил рога, росшие над двумя темнеющими пустыми глазницами. Кость была коричневатого цвета, длинная и толстая.

Из туловища торчали две тонкие задние ноги, согнутые в коленях и заканчивающиеся копытами. Казалось, что рогатая тварь уперлась копытами в стенки гроба перед тем, как выбраться наружу.

Черные губы растянулись в злобной гримасе, обнажив длинные желтые зубы. Вся область ниже ноздрей казалась странным образом влажной. Грудь была покрыта маленькими розовыми и окруженными мехом сосками. Это было самая отталкивающая деталь, хуже, чем пасть цвета слоновой кости, которая, как казалось Люку, вот-вот раскроется и захлопнется, щелкнув зубами.

Тонкие черные передние конечности или руки были подняты на уровне плеч и согнуты в локтях. Почерневшие ладони вывернуты и обращены к потолку, будто существо возносило молитвы, прежде чем встать, или держало раньше в руках предметы, ныне отсутствующие.

Люк не мог вымолвить ни слова. Не знал, как реагировать и что думать. Он просто стоял и молчал в пугающей близости от существа, заполнявшего тесное пространство чердака.

Хатч заговорил лишь после того, как луч его фонарика выхватил из тьмы какие-то бледные предметы, лежащие на полу.

– Кости.

Люк опустил глаза и увидел повсюду крошечные кости. Они валялись вокруг деревянного гроба, словно брошенные на пол после того, как с них было обглодано все мясо. Похоже, это были кролики и крупные птицы со сломанными крыльями и тонкими, как бумага, черепами. Некоторые из них были все еще покрыты серым безволосым пергаментом кожи.

– Вон там. – Хатч осветил фонарем царапины на своде крыши. В дереве были глубоко вырезаны похожие на детские каракули символы и круги. Такие же, как на рунических камнях, которые они видели в Гаммельстаде. Надписи были нанесены беспорядочно, а на некоторых балках – на разной высоте, длинными рядами, подобно китайским письменам.

– Что…  – Люк не смог закончить предложение. Любые вопросы сейчас казались нелепыми. Откуда им знать, что они значат и почему они здесь?

Хатч двинулся вперед. Люк вздрагивал от каждого его шага, будто в любую секунду могло произойти нечто страшное. Под ногами Хатча хрустели кости. Подняв фонарик чуть выше, Хатч навел его на торс и морду торчавшей из коробки твари. – Если оно пошевелится, у меня сердце не выдержит.

– Козел?

– Похоже.

– Боже.

– Как раз наоборот.

– Не понимаю.

– А кто понимает? Здесь был какой-то храм. Для жертвоприношений. А это, похоже, Козел Мендеса.

– Чего-чего?

– Это чучело. Тут, сзади, – Хатч наклонился вперед, и Люк затаил дыхание, – уже мыши поработали.

Люк покачал головой.

– Что мы делаем?

– Безумие какое-то, – сказал Хатч сам себе. – Только представь, какими чокнутыми были эти ублюдки.

Люк не понимал, что Хатч имеет в виду.

– Эти маленькие руки – человеческие. Мумифицированные. Они пришиты. – Хатч повернулся к Люку. В свете фонарика Люка глаза Хатча светились. – Сумасшедшие извращенцы. Кресты на стенах внизу и гребаный козел на чердаке. Пришитые руки какого-то мертвеца. Нагромождение аллюзий. Это безумие. Шведское безумие. А все из-за темноты и длинных ночей. Они любого сведут с ума.

Люк повернулся.

– Пошли вниз.

– Фил был прав. Это кровать.

– Не пудри мозги.

Хатч покачал головой.

– Я видел такие в музее жилищного строительства в Скансене. В свой первый приезд. А еще в Норвегии. Раньше эти маленькие деревянные кровати встраивали в комнаты, потом заполняли сеном. Днем накрывали крышкой и превращали в скамейку. Люди в то время, похоже, были маленького роста.

– Кто хотел бы полежать в такой?

– Этот парень, – ухмыльнулся Хатч и посветил фонариком прямо в злобную морду козла.

– Хатч! – позвал Дом снизу. – Хатч!

Хатч кивнул в сторону лестницы.

– Давай. Двигаем отсюда.

Люк боролся с искушением преодолеть всю лестницу в два прыжка.

Позади него вспышка фотоаппарата Хатча осветила чердак.

– Не выдумывай, – сказал Дом. После употребления львиной доли «Джека Дэниелса» язык у него заплетался. Они хлебали из пластиковых кружек, съев половину оставшейся еды: последние четыре банки колбасы с фасолью, а до этого первое блюдо – порошковый куриный суп с лапшой. Трапезу каждый закончил двумя глазированными батончиками из овсяных хлопьев. Но этого было недостаточно. Проглотив суп, набив животы горячей фасолью и даже вылизав дочиста миски, чего раньше никто не делал, они остались голодными. Это был самый трудный день, хотя пройдено было меньшее расстояние, чем накануне.

Голые ступни Фила блестели от антисептика. Дом подставил под ногу с распухшим коленом рюкзак Хатча. Боль медленно пульсировала в уставших мышцах, легкие горели от одышки. Стоило развернуть спальные мешки, как усталость камнем навалилась на них. Никогда еще Люк не чувствовал себя таким измученным. Он не знал, что тело может быть таким вялым и тяжелым. Еще одного подобного дня он бы просто не вынес. У Фила и Дома был такой вид, будто этот день их последний.

Еды оставалось еще на день. Немного чайного цвета виски плескалось в маленькой бутылке, которую Дом тащил с собой с самого Елливаре. Предполагалось, что они откроют ее на берегу какого-нибудь удивительного голубого озера, у костра, под розовеющим сумеречным небом. Таков был план.

Люк наблюдал, как Хатч заталкивает последнюю ножку стула в дверцу железной печки, вокруг которой они сгрудились. Он пошевелил в очаге старым деревянным бруском, подняв сноп искр. Все закашляли от вырвавшегося из печи едкого дыма. Труба была почти полностью закрыта. Тлеющие в маленькой печке останки сиденья, давшего основные угли, смогли прогреть лишь часть земляного пола. А потом на смену сквозняку из-под двери и из щелей в полу пришел ночной холод, пахнущий сырой землей и гнилым деревом.

Фил и Дом пустили стул на дрова, несмотря на возражения Люка. У нас что, проблем мало? И он не мог смотреть, как Хатч отправляет в печь четыре распятия. Пока Хатч ломал их на куски, Люк молча надеялся, что ему удастся избежать возможных будущих проблем, вызванных этим актом осквернения.

Хатч смерил Дома неодобрительным взглядом, потом откинулся назад, упершись в колени друга.

– Полегче с выпивкой, Домжа. Тут вообще-то на четверых. Это твой последний глоток. Я почти не пробовал.

Фил задумчиво улыбнулся.

– Нужно оставить последний глоток, чтобы отпраздновать наш выход из леса.

– А я бы не оставлял. Такую хрень можно пить, только если ты промок и замерз. – Казалось, Хатч чего-то недоговаривает. Будто его предчувствия могут оправдаться уже на следующий день.

Все сидели, навалившись на свернутые спальные мешки, брошенные поверх пенопластовых ковриков, расстеленных на грязном полу лачуги, и жадно поглощали горячий воздух, исходящий из крошечной дверцы печи. Наслаждались им даже с риском опалить лица и тяжелеющие веки. Это был первый источник тепла за последние два дня.

Над печкой, на оттяжке палатки, натянутой с помощью четырех гвоздей, некогда удерживавших на стене черепа животных, дымилась в темноте их промокшая одежда: четыре потрепанных толстовки и четыре пары грязных брюк. Водонепроницаемые куртки висели на дальней стене, за их спинами. Вещи из промокших рюкзаков были развешаны по всей комнате на остальных гвоздях, с которых Дом снял все черепа и распятия – еще одна деталь, вызвавшая у Люка непонятное чувство тревоги.

Он почувствовал, как тепло от виски поднялось из живота и ударило в голову. Он был измотан и благодарен за этот буфер временного забвения, или, по крайней мере, его иллюзию.

В успокаивающе мерцающем свете огня, за пределами которого тонули во тьме почерневшие от времени бревенчатые стены, Люк увидел, насколько постарели лица друзей. Его собственное, наверное, выглядело не лучше.

Клочья щетины Дома отливали серебром. У него начала появляться седина. Даже челка была черно-белой. Вокруг глаз появились темные круги, отчего те выглядели постаревшими. У него было трое детей на попечении, плюс крупный ипотечный кредит. О своих нынешних делах он не рассказывал ничего определенного. На расспросы Люка во время их лондонской встречи ответил лишь: «Все отлично. Лучше не бывает». Отсутствие конкретики было, похоже, ключом к разгадке. За исключением пары слов о школе, которыми они с Филом обменялись в первый день их пребывания в Стокгольме, Дом ни разу не упомянул о своей жене. Гейл была костлявой, несчастного вида женщиной, с которой Люк впервые познакомился на свадьбе Хатча.

Что-то случилось. И Люк чувствовал это. Сперва Дом напился в дупель на свадьбе у Хатча, затем ночью перед их отъездом в Швецию, потом – в Стокгольме и, наконец, в Елливаре перед походом. При каждом удобном случае он буквально принуждал других к попойке. На это у Люка и в Лондоне не было средств, уже не говоря о Стокгольме. Он едва наскреб на поход и подозревал, что Хатч предложил кемпинг, чтобы ему не оказаться в пролете. Но несмотря на бахвальство и напористость, Дом был крайне чувствителен. Люк не ошибся. Он помнил со студенчества, как быстро тот ломался после любовных неудач. Они жили все вместе в третьем номере Хэзелуилл Террэйс, в Бирмингеме. Для него это были лучшие годы жизни. Как и для всех, наверное.

До этого похода он не мог припомнить, когда у Фила было такое лицо: не розовое и блестящее, будто его натерли щеткой. Щеки отвисли, а обычно румяное лицо почернело от копоти. Над бровью выгнулась дугой воспаленная царапина. Иногда Фил поднимал руку и трогал ее пальцем с ухоженным ногтем. Его блондинистая шевелюра тоже утратила мальчишеское великолепие. Она была по-прежнему густой, но, взмокшая от пота и дождя, прилипла к черепу. Вокруг рта и глаз Люк заметил темные морщины, похожие на надрезы, сделанные на свежей выпечке.

Во время их встречи в Лондоне Фил почти весь вечер пытался «разогреться». Он появился с кислой миной, его голос был низким и глубоким. Он почти ничего не говорил, пока к десяти вечера все не напились. А еще его живот. Большой и выпячивающийся вперед, он вызвал у Люка легкий шок во время их первой за двенадцать месяцев встречи на свадьбе у Хатча. Пока они все зависали в Лондоне перед походом, он так и не смог привыкнуть к этому пузу. Белое и волосатое, оно проглядывало между пуговиц его растянутой голубой рубашки. А луковицеобразная задница больше напоминала женскую. Хотя все собирались перед походом отправиться в спортзал, Фил с Домом не предприняли ни малейших усилий.

Фил действительно пошел вразнос. От некогда самого модного среди них щеголя не осталось и следа. Его джинсы были натянуты так высоко, что виднелись носки. Внешний вид его больше не волновал. Но почему? Что-то тяготило Фила. Он разбогател, работая застройщиком в Западном Лондоне. Выиграл в карьерную лотерею. Так почему же был такой кислый? Причина в его жене, Мишель. Люк был в этом уверен. Мишель чокнутая, это все знали.

Когда Фил познакомился с ней на последнем курсе университета, она была та еще штучка. Потрясно выглядевшая, но капризная. Страдающая расстройством питания, маниакально злющая и очень ревнивая. Люк запомнил ее высокой неприятной тварью с длинными и костлявыми ногами и руками. О чем Фил думал? Тем не менее, он пошел дальше и после университета женился на ней. Теперь у них было две дочери и большой дом в Уимблдоне. Плата за учебу в частной школе, две машины, квартира на Кипре, практически второй кредит на муниципальный налог и взаимная, со слов Хатча, ненависть.

Люк никогда не был у них дома. Ни разу не навестил, пока жил в Лондоне. Он не пришелся по вкусу Мишель. Ей не нравилось, что он из себя представляет, так, по крайней мере, ему казалось. Одинокий и все еще живущий как студент, человек без четких целей и принципов. Таким она его воспринимала. Мечтатель и неудачник. Жена Фила презирала его. Возможно, даже побаивалась, видя в нем источник искушения для мужа. Отчасти ее неодобрение передалось и Филу. Он жестче и пренебрежительнее других относился к его образу жизни и пестрому послужному списку. Фил всегда считал своим долгом унизить его, когда дело касалось денег. Он слишком много слушал свою жену. Однако это была лицемерная позиция. Так, он при встрече ни разу не «проставлялся» и не расплачивался за такси. А с момента их прибытия в Швецию уже три раза успел раскрутить на выпивку. Двое других, казалось, ничего не замечали, либо их это не волновало. А Люка происходящее задевало. При всех своих деньгах Фил не покупал приятелям выпивку и, казалось, при любой возможности высмеивал трудное финансовое положение Люка.

А может, Фил знал, что Люк переспал с Мишель за год до их с Филом знакомства? Точно! Это ведь он представил их друг другу. Да, Люк был близок с девушкой, которая стала женой Фила. Он решил с ней расстаться на следующее утро после Пасхального бала. Шестнадцать лет прошло, но он помнил, как она кошкой шипела под ним, закатив глаза. И как кончила, доведя их обоих до бесчувствия. К своему стыду, тогда он не только изо всех сил пытался найти, что ему в ней нравится, но и осознавал, что испытывает к ней неприязнь.

Только Хатч, казалось, по-прежнему поддерживал себя в отличной форме, хотя был самым старшим. Он занимался альпинизмом, нырял с аквалангом в Северном море, а у себя дома объездил всю местность на горном велосипеде. Он был мастером спорта международного класса по маунтинбайку и владел велосипедным магазином под Хелмсли. А в прошлом году участвовал в Парижском марафоне.

Несмотря на то что Хатч нашел для друзей убежище, развел огонь и пообещал вывести из этого богом забытого места к полудню следующего дня, Люку он казался чем-то обеспокоенным. Хатч не прекращал свой добродушный стеб с того момента, как они вернулись из верхней комнаты. Старался, чтобы его юмор и энтузиазм передались нервничавшим друзьям. Но если Люк не ошибался, Хатч был чем-то встревожен. Если не напуган. И это беспокоило Люка больше, чем собственные подозрения насчет дома и леса.

Фил ерзал в своем спальном мешке.

– Я так устал, что голова не держится. Не представляю, как смогу тут спать. У меня уже вся задница в синяках.

– Если хочешь, наверху есть кровать, – предложил Хатч, сделав глоток из кружки.

На что все одобрительно хрюкнули, оценив его нездоровое чувство юмора.

Дом пялился на огонь.

– Думаете, нам кто-нибудь поверит? Насчет этого?

– Я все сфотографировал, – сказал Хатч. – Есть сигаретка, Люк?

– Все, кроме той штуки на дереве, – сказал Дом с таким серьезным выражением лица, что Люк начал смеяться, вытянув руку с зажатой между пальцами сигаретой. Фила это тоже завело, он поперхнулся от хохота.

Хатч улыбнулся и взял у Люка сигарету.

– Если хотите, можем вернуться утром. – Он подмигнул. – Уверен, твоим детишкам понравится ее рассматривать под разными углами.

– Можешь ее в рамку поставить, – сказал Фил. Его лицо растянулось в улыбке, а глаза заблестели в красном свете пламени.

– Думаете, та штука связана с этим местом? – Люк посмотрел на пол, адресуя вопрос всем.

– Я бы не стал их связывать, – сказал Фил. – Особенно если мы собираемся провести здесь ночь.

Все засмеялись, и Люк вдруг почувствовал, как его тело заполняет теплота симпатии к друзьям. Вероятно, даже любви. Он недовольно поморщился, вспомнив свой обет никогда больше не видеть Фила, и вспышку злости на Дома. Дело в ситуации. Это она сделала их беспричинно эмоциональными.

– Что думаешь? – спросил Дом.

Люк посмотрел на него снизу вверх. Сощурился, ожидая встретить сарказм.

Дом улыбнулся.

– Без балды. Правда, что думаешь?

Люк пожал плечами и поднял брови.

– Не знаю. То есть я не могу придумать разумного объяснения, кто мог так выпотрошить животное, другого слова не придумаешь…

Лица друзей помрачнели, поэтому он изменил тон, голос стал легче и доверительнее.

– А еще на дерево подвесил. Так высоко. Я ничего не знаю ни об этих местах, ни о дикой природе Швеции, кроме того, что читал в Интернете и в путеводителе. Это Хатч эксперт.

Хатч вздохнул.

– Ну, я бы так не сказал.

Дом взъерошил Хатчу волосы.

– Я бы тоже, йоркширский засранец.

– Но, – сказал Люк. – Вы разве не чувствуете…

– Что? – спросил Дом.

– Что здесь что-то не так.

Фил хохотнул.

– Не бзди, Шерлок.

– Представьте, что вы не заблудились, а просто гуляли днем по этому лесу.

Дом рыгнул.

– Хорошая, но жестокая мысль в данный момент времени.

– Разве не почувствовали, что здесь что-то не так? Что здесь тревожно? – Люк заметил, как пристально Хатч смотрит на него, но не мог понять, что выражает его лицо. – Сама атмосфера. Деревья. Тьма. Это не похоже ни на один лес, в которых я бывал. А я бывал в лесах. В кемпинге с Хатчем в Уэльсе, Шотландии и Норвегии. И нигде у меня не возникали подобные ощущения. Лес, который мы увидели в первый день нашего пребывания здесь, тоже не был таким. Таким… жутким. И темным.

Остальные молча смотрели на него.

– Вероятно, мы все запрограммированы на первобытном уровне, со времен рептилий, бояться лесов. Но здесь что-то другое. С того момента, как мы вошли в этот лес, я почувствовал, что страх беспричинный. – Люк сделал длинную последнюю затяжку и бросил окурок в крошечную дверцу печки.

– К черту, – сказал Хатч.

– К черту, – пробормотал Дом.

– К черту, – зевнул Фил.

Люк откинулся назад, подложил руки под затылок, и голову тут же обдало холодным воздухом, гулявшим за пределами исходившего от печки тепла. Он посмотрел на потолок. – А теперь еще этот дом. Здесь жили какие-то сумасшедшие. Нормальные люди сюда не пойдут.

– А никто и не ходил, – с закрытыми глазами пробормотал Дом. – Поэтому и тропинок нет, да, йоркшир?

Хатч вздохнул и потер свое грязное лицо.

– Должен сказать, что и я никогда не видел подобного. Просто этот лес вдруг изменился. Вначале он не казался густым, а потом будто поглотил нас и не хочет выпускать. – Он зевнул. – И я совсем не хочу здесь задерживаться.

– Очень интересно. Спасибо, что поделились. – Дом спихнул с себя ноги Хатча и вытянулся, готовясь ко сну.

– Взорванная пустошь, – сказал Люк, улыбаясь. – Проклятый лес.

Фил поднялся на ноги.

– Мне нужно отлить. – Спотыкаясь и громко топая, он исчез во флигеле, где хранились ржавые инструменты.

– Нет. Пожалуйста, – сказал Люк, еле сдерживая страх.

– Филлерс, ты засранец! – крикнул Хатч, хихикнув.

– Срать на улице! – добавил Дом.

– Да не сру я, – пробубнил Фил откуда-то из темноты. – Еще.

Хатч с Домом разразились хохотом.

Люк покачал головой, еле сдерживая улыбку.

– Не могу поверить, что это мои друзья. Жжете мебель и распятия, мочитесь прямо в помещении. Совершенно неприемлемое поведение для отцов и мужей.

Дом сел, чтобы расстегнуть свой спальный мешок.

– Скажи, где ты сделал это. Мне тоже надо отлить. Надо ссать в одном месте.

Когда толстяки улеглись в свои спальные мешки, Дом уже через несколько минут захрапел. Фил лежал неподвижно. Было слышно лишь его хриплое дыхание. Люк не спал. Он лежал в своем спальном мешке, приподнявшись на локте. Хатч завернулся в кокон из красного нейлона и широко раскрытыми глазами смотрел на огонь, в который натолкал столько сухого дерева, сколько смог отодрать от стен, перед тем как все легли спать.

– Хатч?

– Ммм?

– Прости, что громко разговариваю, но каков наш план?

Хатч повернул к нему голову и усмехнулся.

– Понятия не имею.

Люк тихо рассмеялся.

– В этом походе есть свои плюсы. Теперь мы годами сможем рассказывать о нем в гостях. Это место за гранью добра и зла.

– Вот уж точно. Если дождь закончится и выглянет солнце, может, будет не так страшно.

Люк кивнул.

– Может, и не будет.

Хатч зевнул сквозь улыбку.

– Вот и я так думаю.

Затолкав в рюкзак последний комплект неношеной и сухой одежды, Люк сунул его под голову. Попробовал подползти к печке, не потревожив Фила, но в итоге принял позу эмбриона.

– Когда мы были на чердаке, у меня родилась бредовая мысль. – Люк знал, что эта мысль не придется по вкусу тем, кто еще не спит, но не мог удержаться и не озвучить ее. – Что если тварь наверху была прообразом твари, закинувшей труп на дерево?

– Я все слышу, – сказал Фил сквозь сон.

Хатч хихикнул.

– Конечно, это ужасно. Но мы все знаем, – он подмигнул Люку, – что подобных вещей не бывает. К сожалению, альпинисты тоже видят в горах всякое, когда страдают от недостатка кислорода. А еще заблудившиеся в море моряки. Истощенные солдаты. Здесь то же самое. Когда мы оторваны от привычных вещей, воображение играет с нами злые шутки. Изоляция. Долгая зимняя тьма. Вот в чем причина. – Он посмотрел на потолок. – Кто-то здесь определенно съехал с катушек.

– Я, наверно, тоже съехал бы. Это место разрушило мою давнюю мечту жить одному, в лесной хижине. Но та штука на дереве…

Хатч зевнул с полузакрытыми глазами.

– Это какое-то животное. Я не эксперт по диким зверям, но нечто подобное делают медведи. Что-то вроде заначки. Я лучше буду спать. Предлагаю травить байки завтра, когда окажемся в туристском домике на берегу реки.

Люк кивнул.

– Точно. Спокойной ночи.

Прутья, пронзающие щеки и пытающиеся добраться до глаз. Прутья, протыкающие горло. Ощетинившиеся фаланги, торчащие из ветвей и пробивающиеся из-под земли. Прутья повсюду.

Ты бросаешься всем весом вперед, во тьму. Опустив голову, чтобы защитить лицо. Выставив перед собой руки, пытаешься схватить пучки острых прутьев и отбросить их в стороны. Но они, как шипы, проникают под рукава и воротник, в носки. Заставляют тебя буксовать, но ноги не находят опоры. Потому что ты не чувствуешь под собой землю, темную глину, из которой растут прутья. Твои ноги погружаются в хрустящий папоротник, острые колючие шипы и ломкий валежник. Ты по колено проваливаешься в маленькие расщелины, из которых не можешь вытащить усталые ноги.

И висишь там. Глотаешь ртом воздух, как утопающий. Голова кружится от истощения. Обессиленный, словно умирающий, ты висишь в переплетении ветвей и прутьев. И ждешь. Ждешь его.

С легкостью преодолевая непролазные заросли, оно пробирается через кромешную тьму, начинающуюся в футе от твоих глаз. Холодный пот, стекающий по спине, вызывает у тебя дрожь.

Быстро? Все кончится быстро?

Ты еще не видел его, но тьма уже рисует тебе образы, составляя их из фрагментов существа, которого ты видел в другом месте и в другое время. Возможно, тебя пронзят его рога. Колющий удар в плотное мясо туловища и яростная встряска. Потом тобой займутся зубы. Острые желтые зубы. Старые, цвета слоновой кости, они щелкнут со звуком ломающейся ветки. Длинные зубы, готовые рвать; влажно поблескивающие, торчащие из черных собачьих десен.

Поэтому держи глаза закрытыми. Тыне захочешь видеть эту пасть так близко. Перед укусом, прежде чем рога погрузятся в мягкие ткани твоего тела, его пятнистые губы растянутся в радостном возбуждении. Просто знай это.

Ты слышишь, как оно идет. Бычий рев сменяется громким сопением, исходящим из влажных ноздрей. Ты слышишь собачий рык. Представляешь себе раскрывающиеся челюсти, и на смену рыку приходит дьявольский лай, кружащий вокруг тебя часами. Этому одинокому охотнику, сводимому с ума солеными, висящими в холодном воздухе минералами твоего страха, не терпится окунуть свою черную морду в твою кровь. Ты чувствуешь, как напряжено перед последним броском его тело.

И ты кричишь. В окружающую тьму. Кричишь, пока горло не начинает саднить. Но кричать бесполезно, потому что никто тебя не услышит.

Воздух вокруг замирает или даже исчезает в вакууме ожидания. С закрытыми глазами ты представляешь, как наливаются силой его мышцы. Становятся крепкими, словно корабельные канаты. Длинная шея вытягивается вперед, сквозь тьму, сквозь твой разум. Появляются два пятнистых костяных копья. Черные рога, запятнанные кровью предыдущей жертвы.

Поток зловонного горячего воздуха, по-звериному пахнущего испорченным мясом, накатывает сзади. Он исходит от фигуры, высокой и могучей, чье пугающее незримое присутствие заставляет трепетать каждый нерв твоего тела. Ты начинаешь биться в прутьях, как в силках. Они похожи на вертела, на деревянные стрелы. Твердые, как кость. Прутья повсюду.

Ты просыпаешься в темноте и скулишь. Дрожишь, словно только что вылезший из холодной воды. Твои легкие закачивают в себя воздух, десятилетиями скапливавшийся в старых подвалах. Запах заплесневелой древесины и барханов пыли, покрывающей лишенные света места.

Где ты? Или это просто ветер касается твоего лица?

Ты весь в синяках. Спина и плечи болят от жесткого деревянного пола, на котором ты лежал, уставившись в темноту. Ты шевелишь руками, и раздается шорох. Это спальный мешок. Спальный мешок, который сполз с пенопластового коврика на грязные деревянные доски и сбился у тебя в ногах. Задыхаясь, ты садишься. Твои ладони касаются шершавого дерева под тобой.

Люк. Меня зовут Люк. Я лежу на полу дома. Того, что мы нашли в черном лесу.

Его дыхание замедляется. Он уже не задыхается. Прутья исчезли. И его никто не преследует. Это лишь сон, и ничего больше. Но все тело болит, словно исцарапанное кустами ежевики, шипами и древесной корой, такой же колючей, как обросшие ракушками корпуса старых лодок. Может, это со вчерашнего дня? После долгого, безумного и изнурительного похода по сырому бескрайнему лесу.

Он оглядывает комнату, видит красноватое свечение, исходящее из печи, и вспоминает, что Хатч растопил ее накануне вечером. Трудно сказать, сколько сейчас времени, потому что ставни и дверь наглухо закрыты и свет не проникает на лестницу с безоконного чердака. Где его часы?

И где остальные?

Около себя в тусклом красноватом свете он видит лишь пустые спальные мешки, валяющиеся рядом с рюкзаками и высыпавшимся из них мусором.

Он сидит неподвижно, боясь шевельнуться, и слушает. Напрягая слух, пытается расслышать что-нибудь в темноте.

И тут раздается звук. Слабый, но все же отличимый от стука дождя по стенам и случайных скрипов, исходящих от покосившегося дома. Всхлипы. Кто-то плачет. Наверху. Люк смотрит на темный потолок и сглатывает подступивший к горлу комок страха.

Ты рыдаешь, стоя на коленях. Всхлипы сотрясают твою грудь, а глаза уже все выплаканы. Пересохшее горло содрано в кровь, голос кажется чужим. Ты плачешь, потому что это конец. Твоя жизнь заканчивается в темном, смердящем, бессмысленном месте. Здесь нет справедливости, и бежать некуда. Но твои страдания совершенно его не трогают. Оно величественно сидит на убогом деревянном троне, с длинными рогами, которые носит будто корону, и смотрит без малейшего сострадания. Твое унизительное положение лишь придает ему сил. Его лапы воздеты к потолку в омерзительном триумфе.

Твое нижнее белье промокло насквозь. Ноги липкие от влаги.

Кто-то зовет тебя. Откуда-то сзади.

– Хатч, Хатч, дружище! Что это? Где остальные?

Голос звучит знакомо, но Хатч не отвечает, потому что слишком поздно, и он должен ждать здесь своего конца. Уже скоро.

Чья-то дрожащая рука на плече.

– Проснись, Хатч, проснись. Это сон. Дружище, это сон. Ты не знаешь, где находишься. Проснись сейчас же! Все позади. Давай, дружище.

Хатч поднимает голову, стараясь не смотреть на стоящую перед ним жуткую черную фигуру. Открывает глаза на звук голоса, ощущая, как высохшая соль трескается на пыльных щеках.

Люк!

При виде знакомого лица он морщится и пытается заплакать, но слез не осталось. Во рту горячо и солоно от рыданий. Но почему? Почему он здесь, в одних мокрых шортах, дрожит и рыдает в темноте? Он собирается умереть. Страх преследовал его давно. Хатч закрывает глаза и пробует воссоздать сон из своих мыслей.

Осознание собственного безрассудства пронзает его, согревая щеки и тело.

– Какого черта? – Он поворачивается, чтобы посмотреть на то, что напугало его. Во мраке, еле освещенном полосками света, проникающими сквозь трещины в потолке, он видит силуэт. Длинные конечности и рога. Застывшее в ожидании тело.

Но оно не живое. Нет, это не животное. Всего лишь чучело, объеденное мышами. Пережиток безумия, забытый на ветхом чердаке брошенного дома. Хатч поднимает на Люка глаза и качает головой.

Люк смотрит на него. В его глазах смущение и страх.

– Нам надо убираться отсюда. Немедленно.

Хатч кивает и пытается опереться на друга. Тот берет его под руку и помогает встать на ноги.

– Остальные, – говорит Люк. – Мы должны найти остальных.

Дома они нашли на улице, стоящим на коленях в высокой сырой траве. На нем были лишь трусы и футболка. Остекленевшими глазами он смотрел на деревья. Все его тело дрожало от утренней прохлады.

Никто не решался к нему прикоснуться. Хатч и Люк никогда не видели его таким. Потемневшие губы на вымазанном грязью лице, бледном то ли от холода, то ли от увиденного или приснившегося, как и им. Вокруг глаз странные красные круги, небритые щеки в разводах от слез. Он не обращал на них никакого внимания. Просто стоял неподвижно и что-то бормотал себе под нос. Хатч с Люком дрожали рядом, еще не оправившись от собственного потрясения, и жались друг к другу.

Взъерошенные, с дикими глазами, они проследили за взглядом Дома, пытаясь понять, что он увидел среди темных деревьев. Но там не было ничего, кроме черного леса, сырой зелени и пробивавшихся из зарослей беловатых проблесков бересты.

Хатч заговорил первым:

– Домжа, Домжа.

Тот, похоже, услышал Хатча, потому что, не поворачивая головы, сказал:

– Оно подвесит нас там, на деревьях.

Может быть, Дом просто не оправился от сна, но какое-то время все молчали. Пока Люк не повернулся лицом к лачуге.

– Нужно найти Фила.

Фила нашли в кладовке. Совершенно голый, он стоял, сгорбившись, в углу грязного тесного помещения. Его грузное, почти светившееся в темноте тело съежилось при их появлении в дверном проеме. Глаза были прикованы к чему-то невидимому, находившемуся у них за спиной и чуть выше. При этом выражение его лица было таким напряженным, что никто не устоял перед соблазном обернуться и посмотреть в направлении, в котором смотрел друг. Руки Фила были вскинуты вверх, но как-то неуверенно. Возможно, он поднял их, чтобы отогнать что-то прочь. Однако опорные мышцы ослабли, когда он осознал собственную беспомощность.

– Фил, дружище, пойдем. Все будет хорошо. – Хатч, сам уже успевший оправиться от потрясения, подошел к Филу. Медленно и осторожно, но уверенно.

Губы Фила дрожали, как у напуганного ребенка. Он что-то бубнил себе под нос, так, что слов было не разобрать. Когда Хатч коснулся пальцев его руки, Фил заскулил и уронил голову на грудь.

– Все хорошо, дружище, – Хатч взял его за руку и осторожно вывел из флигеля. От Фила пахло застоявшейся мочой и сырым деревом.

Дом накинул на него куртку, а Хатч вывел из лачуги в тусклый свет раннего утра.

Лес вокруг заросшей лужайки казался после грозы обновленным. Высокая сырая трава и свежий прохладный воздух привели Фила в чувство. Он вернулся в их мир, издав три громких тяжелых всхлипа, звучавших неестественно и странно. Фил никогда не издавал в их присутствии подобных звуков. Он стоял перед друзьями и моргал, полуприкрыв свою наготу. Несчастные глаза смотрели вопрошающе, но не получали ответа. Трое друзей лишь вернули ему ощущение неловкости и загадочности. Никто больше не мог выдерживать его пристальный взгляд.

Хатч повернулся спиной к лачуге.

– Давайте собирать вещи.

Люк пошел впереди.

– Аминь.

– Подождите, – сказал Дом. – Что за хрень здесь происходит?

Люк кивнул в сторону лачуги.

– Я же говорил вам, что это плохая идея. Кто знает, что мы потревожили. – Он собирался развить мысль, но передумал.

Фил с Домом уставились на Люка. Их лица исказились в отчаянной попытке осмыслить услышанное.

Хатч задержался на пороге и оглянулся через плечо. Его лицо было выпачкано копотью и грязью, глаза казались неестественно большими.

– Еще будет время поговорить об этом, когда мы выберемся отсюда.

– Может, нам сюда? – Дом наклонился вперед, торопливо раздвигая руками заросли молодых деревьев и крапивы, пытаясь отыскать проход в угрюмом и безмолвном лесу.

Тропа, которая привела их сюда, из прогалины шла на север, в направлении, противоположном тому, что им требовалось. Напряженная обстановка, общее отчаянное желание побыстрей уйти из этого дома, казалось, пропитали все тело Хатча и проникли в его мысли. Он старался избегать взглядов друзей, пока молча обдумывал решение.

Они опять сбились с пути. Им нужно двигаться в юго-западном направлении, чтобы исправить отклонение от курса, допущенное накануне вечером. Опушка самой узкой части леса была не больше чем в шести-семи километрах от них, но только если они шли на юго-запад, а потом в какой-то момент свернули на юг. Хатч не хотел вести их с самого утра на север. Учитывая, что из-за больной ноги у Дома хватит подвижности максимум на полдня.

– Дайте мне мачете, и двинем, – сказал Хатч, стоя у южной границы лужайки, чуть в стороне от Дома.

– Куда? – голос Дома сорвался на визг. – Как мы отсюда выберемся, черт побери?

С западной границы участка прибежал Люк и встал у Хатча за спиной.

– Что нового?

Хатч выглянул из-за ствола мертвой ели.

– Там ничего. Один мусор. Коряги да бревна. Даже стоячие деревья мертвые. В пятнадцати футах ничего не видно. Даже хуже, чем вчера. «Будто все это появилось за ночь», – хотел он закричать в порыве параноидального отчаяния, передавшегося ему от всех. – Мы никогда отсюда не выберемся. Попробовать можно, но за час мы пройдем футов десять.

Дом схватил в пучок куст карликовой ивы и дернул, оскалив зубы.

– Почему? Почему так? – Ветка наклонилась к нему и замерла, окрасив руки жгучим зеленоватым соком. Дом отбросил ветку, в отчаянии пнув здоровой ногой, и сморщился от боли. – Черт! Какого хрена ты гнал нам про этот сраный маршрут? Кто пройдет через такое дерьмо?

– Это девственный лес.

– Что? Это мертвый лес, Хатч. Здесь нет ничего девственного.

Хатч посмотрел на усталое лицо Люка.

– Люкерс, брось нам сигарету.

Люк протянул Хатчу пачку «Кэмела». Хатч наклонился к огоньку «Зиппо». Сделал длинную затяжку, вытер пот со лба, затем посмотрел на тыльную сторону ладони и поморщился.

– Какой-то маленький засранец только что укусил меня. Комары.

– Если бы не сырость, я спалил бы тут все нахер, – сказал Дом, уперев руки в колени. На его лице было выражение безысходности. – Расчистил бы выход огнем. Выжег все это чертово местечко.

Хатч выдохнул облако ароматного дыма. Посмотрел на свои руки. Кончики пальцев все еще дрожали. Он сглотнул.

– Этот лес никогда не обрабатывали. Никогда не рубили. Вот в чем дело.

Под грязью, в тех местах, где прошлой ночью пробежали ручейки слез, лицо Дома побелело от гнева. Никто не умывался уже два дня.

– Какого черта ты завел нас сюда, если мы не можем здесь пройти?

– Я не думал, что мы застрянем. Я просто хотел немножко посмотреть. Это же дальний север. Думал, срезав путь, увидим что-нибудь оригинальное.

– Охеренно здесь оригинально. Так оригинально, что никто в здравом уме не припрется сюда на выходные.

– За исключением немногих. Да и то, не в эту часть леса. Думаю, в такую глушь заходят лишь ученые и специалисты по охране окружающей среды. Мы же здесь случайно. Потому что захотели срезать. Мы просто хотели быстро пересечь лес.

– Иди в жопу! Мы застряли, Хатч! Как крысы в ловушке!

Хатч вздохнул. Посмотрел на Люка, ища поддержки, хотя сам редко предоставлял ее. Чтобы не «создавать клику», чего, по его мнению, хотел Люк. Когда Хатч снова открыл рот, его голос звучал слабо и неуверенно.

– Эти национальные резервы служат для того, чтобы сохранить остатки настоящего биоразнообразия, Дом. На будущее. Такого почти нигде нет.

Люк посмотрел вокруг, словно видел все впервые. Хатч снова затянулся сигаретой. Он отогнал внезапное желание рвануть напролом на юг. В голове возник темный силуэт из сна – неприятное воспоминание, которое он пытался забыть всеми фибрами души. Он сделал глубокий вдох.

– Это один из остатков северного лесного пояса. Он тянется от Норвегии до России. Появился после Ледникового периода. Столько ему лет. Норвежская ель может прожить даже пятьсот лет. Шотландская сосна – шестьсот. Можете себе представить? За прошлый век этот лес сократился на девяносто процентов. Все было вырублено и распахано. Но в национальных парках остались подобные места, поэтому все заросло грибами и лишайником так, что не пролезть. Здесь сохранили места обитания. Для птиц и насекомых. Для диких животных. Тут полным-полно редких видов. Тот лес, который мы видели из поезда по пути сюда, культивируется. Ему максимум лет сто. Леса постарше уже вырубают.

На мгновение Люк даже почувствовал признательность Хатчу. Он тщательно продумывал каждое путешествие. Целиком вкладывался в то, что организовывал. Всегда хотел показать товарищам нечто особенное. И в том, что они заблудились, была именно его вина. Но даже если так, – напомнил себе Люк, – в этой древней глуши, по крайней мере, уже бывали люди. Те же шведы, например. Он хотел напомнить об этом Дому, но передумал. Потому что приходилось признать: его самого это уже не утешало.

– Тут это на всех деревьях, – послышался с другой стороны поляны голос Фила. С тех пор как они надели свою грязную, пропахшую дымом одежду и собрали вещи, прошло двадцать минут. – Идет по кругу. Вокруг дома.

Люк, Хатч и Дом повернулись в сторону Фила. Он стоял у северного края лужайки, рядом с узкой тропинкой, ведущей во тьму. Все молча переглянулись.

– Что там, дружище? – крикнул Хатч.

– На старых деревьях. С отмершими ветками.

– Что он несет? – спросил Дом.

Хатч пожал плечами.

– Парень реально не в себе.

– Думаешь, он свихнулся?

– Думаю, после этой ночи мы все свихнулись. Если бы Люк не разбудил меня, я бы так и торчал на чердаке. На коленях перед козлом.

Люк прыснул со смеху. Смех прозвучал неестественно громко в неподвижном воздухе, среди окружающих лачугу деревьев. И неуместно, как хохот в церкви.

Хатч улыбнулся.

– Боже, парни. Что мы будем рассказывать людям, когда вернемся домой?

Дом хлопнул Хатча по затылку. Его лицо растянулось в напряженной, натянутой улыбке.

– Для начала мы должны туда попасть, ты, никчемный йоркширский засранец. К черту девственные леса и грибы Ледникового периода. Я хочу снова почувствовать под ногами асфальт.

Хатч увернулся от второго шлепка.

– Пошли посмотрим, чего хочет этот толстяк.

– Что тут, дружище? – спросил Хатч Фила. Тот, наклонившись вперед, положил грязную ладонь на темную кору толстого ствола дерева.

С тех пор как его разбудили, Фил был немногословен и игнорировал любые вопросы касаемо того, как он оказался голым в крошечном грязном помещении, которое накануне вечером все использовали под уборную. Все, кроме Люка, выходившего по нужде на улицу. Люк, Хатч и Дом тоже были слишком измотаны морально и физически, чтобы делиться впечатлениями. Каждый молча признавал, что подобное можно обсуждать, лишь оказавшись в безопасном месте. Но на Фила эта ночь, похоже, повлияла сильнее, чем на остальных.

– Вот. Видишь? И такое на всех деревьях по эту сторону. Примерно в метре от земли полоска коры по диаметру ствола содрана. Красные пальцы Фила указывали на ряды каких-то вырезанных в дереве знаков, потемневших от времени, но вполне отчетливо видных.

Хатч наклонился и провел по ним пальцем.

– Что это? – спросил Люк.

Дом раздраженно вздохнул и посмотрел на небо.

– Руны, – сказал Хатч. – Помните руны на камнях, которые мы выдели в Гаммельстаде? – Он бросил взгляд через плечо на Дома и Фила. Еще мы с Люком видели такие в Скансене и Люнде пару лет назад.

– Это невозможно, – сказал Фил с постаревшим лицом, будто слова Хатча подтвердили его наихудшие опасения.

– Возможно. Хорошая находка, Филлерс. Бьюсь об заклад, эти деревья тоже очень старые. Тысячу лет назад над ними поработали викинги.

– Не могут они быть такими старыми, – сказал Люк, становясь рядом с Хатчем.

– Это точно. Но после викингов кто-то еще знал, как ими пользоваться.

Люк положил указательный палец на один из знаков.

– Похоже на «В». Сколько этим деревьям лет?

– Это шотландская сосна. Довольно большая. И давно мертвая. Но такие живут лет шестьсот.

Дом вскинул руки вверх, зашуршав непромокаемой курткой.

– О’кей. О’кей. Так каков наш план, команда времени? Я бы сказал, что руны на этих старых ублюдочных деревьях стоят в самом низу нашего списка приоритетов, парни.

Хатч с Люком отошли от дерева.

– Это все неправильно, – бормотал себе под нос Фил. – Неправильно.

– Да уж, – сказал Хатч. Затем посмотрел на небо, такое белое, что ярче могло быть только солнце. По курткам и рюкзакам застучал дождь. – Отлично.

Хатч вытащил из нагрудного кармана куртки запотевший пластиковый бумажник. Внутри находилась карта. Он опустился на колени и вытащил ее из футляра. Развернул наполовину и положил сверху компас.

– Так, ребята. Думаю, мы где-то здесь. На приличном расстоянии от верхней точки этой лесополосы. Вчера я пытался привести вас сюда, поэтому можем снова выйти на тропу Каппоапе. Утром пройдем по ней и окажемся рядом с рекой Стора Лулеэльвен. Еще пару часов вдоль нее на восток до Скайте, и найдем домики, где можно переночевать. И филиал комитета по охране окружающей среды. Но мы не сможем пробираться дальше на юг через заросли. Это место такое старое, что если здесь и была когда-то другая тропа, ведущая на юг, она давно заросла. Если же подлесок не поредеет, мы выберемся из леса только к вечеру.

– Ну, так что? – спросил Дом.

Хатч прищурился и нервно поиграл желваками.

– Мы не можем рисковать, идя той северной тропой.

Фил ничего не сказал. Он стоял в стороне и смотрел их на ночное пристанище.

– Подожди, подожди. Дай-ка мне карту, – потребовал Дом.

Хатч убрал ее подальше от протянутой руки.

– Что ты собираешься с ней сделать, хромая лошадь?

– Дай посмотреть, ты, йоркширская задница. Дом выхватил карту из рук Хатча и развернул ее в паре футов от лица.

Люк опустил голову и сжал пальцами щеки.

– Может, вернуться туда, откуда мы пришли?

Дом покачал головой.

– Нет. Если вернемся, только через день окажемся там, где были вчера в полдень.

– Но это лучше, чем заблудиться снова, – сказал Люк.

На его замечание никто не среагировал. Хатч и Дом напряженно смотрели друг на друга.

У Дома дрожал подбородок.

– И еще день потребуется, чтобы вернуться в туристский домик, из которого мы ушли два дня назад!

– Согласен, – сказал Дому Хатч. – Или за это же время доберемся с твоей больной ногой до Порьюса. Поэтому, думаю, нужно проверить, куда ведет тропа, по которой мы пришли. А затем посмотрим, сможем ли мы где-нибудь свернуть с нее на юг.

Дом нахмурился.

– Она идет прямо с запада на восток и приведет нас на запад. Но куда именно?

– В Норвегию, – сказал Люк.

Дом хлопнул картой по бедрам.

– А нам нужно на юг, Хатч. Чтобы выйти с другой стороны этого гребаного леса.

– Да ну! Но мы не можем пройти его насквозь, тупица. На юг отсюда нет тропы. А еды у нас хватит максимум на день. Учитывая, сколько калорий нам придется израсходовать за время сегодняшней прогулки по джунглям, нам потребуется все до последней крошки. Допустим, если выберемся отсюда к вечеру, придется разбить лагерь у реки. И завтра полдня будем маршировать натощак. Но это в худшем случае. Поэтому без паники. Только мы должны сейчас сделать правильный выбор. Нужно действовать решительнее. Уверен, если пойдем по этой тропе, она приведет нас примерно к точке выхода. В каком-то месте свернет на юг, если повезет. Скайте не может быть так далеко. День-полтора максимум.

Люк снова закурил.

– Мы не можем… не можем больше рисковать, блуждая по этому лесу, Хатч.

– Дай закурить, дружище, – сказал Хатч.

Люк сунул Хатчу в рот сигарету. Себе вытащил новую из пачки. Хатч, прищурившись, посмотрел на Люка сквозь дым.

– Тропа должна куда-то вести. Она была проложена в лесу давным-давно. Мы не знаем, откуда она идет. Просто вчера случайно на нее наткнулись и пошли по ней на восток. Изначально мы вошли с крайней западной точки узкой лесополосы. Я повел вас на восток, чтобы скорректировать маршрут. На западе снова начинается чаща и простирается километров на тридцать в глубину. Но если будем держаться тропы, которой пришли, идти будет быстрее и легче. Мы избежим того бурелома, из-за которого Домжа вчера хныкал как ребенок. Если нам потом удастся где-то свернуть на юг, к вечеру мы выберемся из леса.

– Но тогда…  – Люк закусил кончик пальца.

Хатч посмотрел на него, удивляясь, что Люк снова противится его идее.

– Что? – В его голосе звучало раздражение.

– Что если лес к югу от тропы поредеет. А пойдя по тропе на запад, мы попадем в новые, неизвестные нам земли. Если пойдем в этом лесу в каком-то другом направлении, не значит, что найдем выход. Вчерашний крах тому подтверждение.

– Зачем прокладывать тропу, которая будет бесконечно петлять по лесу? – спросил Хатч. – Должна быть точка входа и выхода. Разумной альтернативы нет, шеф.

– Думаю, есть. Это крайне неприятно, но нужно вернуться туда, откуда мы пришли. И попробовать снова начать оттуда, где вчера ошиблись. Либо пойти по той тропе на север. Вдруг она выведет нас к верхнему краю леса?

– Да иди ты на хрен! – крикнул Дом. – Мы уже сыты по горло! Чтобы еще день тащиться через гребаные валуны, да еще туда, откуда мы пришли. Лучше уж день ходьбы в противоположном направлении, и мы в Порьюсе.

– Но мы знаем, что тропа, по которой мы пришли, выведет нас из леса. А эта километра через три может закончиться тупиком. Либо приведет прямиком в Норвегию. Стоит нам ступить на нее, как она поведет нас в совершенно другом направлении.

Хатч выпустил изо рта новый гейзер серого дыма и поморщился.

– Мы так заплутали, дружище, что я не знаю, сможем ли найти свои вчерашние следы. И эти двое не потащатся обратно через чащу. Нужно двигаться дальше. Фил, как твои ноги?

– Неважно, – ответил тот, не поворачивая головы, и натянул капюшон.

– Хреново, как и мое колено, – огрызнулся Дом.

Люк повернулся лицом к Дому.

– Если бы ты ходил в спортзал, как мы договаривались…

– О, послушайте этого джентльмена без определенных занятий. У меня трое детей, дружище. Попробуй походи в спортзал, когда работаешь шестьдесят часов в неделю, а еще тянешь на себе семью.

Хатч поднял обе руки.

– Парни. Парни. Мы сейчас впустую тратим время. А когда выйдем на тропу, у нас появится хоть какая-то цель. Если тропа никуда не приведет, пересмотрим план: снова рванем через эту чащу на юг, либо попробуем вернуться тропой, которой пришли вчера, как предлагает Люк. Это единственный вариант, учитывая состояние, в котором находятся некоторые из нас, и трудности, с которыми сопряжено передвижение по данной местности.

Наконец Фил, не оборачиваясь, заговорил:

– Последнее, что я хочу, это провести здесь еще одну ночь.

Медленно удаляясь от лачуги и ведя под руки Дома, Хатч продолжал мучиться вопросом, почему не может прогнать неестественно яркие образы из сна. Раньше он не страдал лунатизмом.

Он помнил сон до мельчайших подробностей, словно это был фильм, увиденный накануне вечером в кинотеатре. Хатч пытался нащупать в тусклых и грязных воспоминаниях некий знак. Хоть какой-то смысл, объяснение, почему он вылез из спального мешка, поднялся по лестнице на чердак и преклонил колени перед мерзким гнилым чучелом.

Рядом с ним, в темноте первого этажа дома, стояли две фигуры. Вот с чего начался сон. Старые лица с грязными зубами приказали ему подняться наверх. Сказали, что кое-кто его ждет. «Не заставляй его ждать, – сказали они. – Твоя одежда в костре».

И он начал подниматься. Все выше и выше по черной деревянной лестнице. Он отчаянно не хотел идти наверх, но чья-то воля не давала ему развернуться и спуститься вниз. Он вспомнил, что при попытке прекратить восхождение онемел и потерял способность дышать. Поэтому пошел наверх. И оказывается, в это же время он действительно поднимался по лестнице.

– Не так быстро, Хатч! – попросил шедший рядом Дом.

– Ммм? Извини, – Хатч сбавил шаг.

Подошвы его босых ног были черными от грязных старых ступеней. Вытянув руки, он пытался удержать равновесие на скользком дереве. Он был совершенно голый. Его тощее бледное тело бил озноб. Он ощущал себя маленьким мальчиком, ковыляющим в ванную. Да, во сне он был гораздо моложе и отчаянно нуждался в покровительстве и защите.

В доме не было окон, только слабый красноватый свет шел оттуда сверху. Свернув с лестницы, он проковылял на чердак и открыл рот, чтобы позвать на помощь. Но не смог издать ни звука. В легких не было воздуха, словно он запыхался от бега.

Он стоял в этом красном месте, не поднимая головы и не отрывая глаз от своих грязных ног. Грязных и мокрых. Теплая моча стекала по ногам, щекоча бедра и икры.

Он старался не смотреть вверх, потому что с ним на чердаке находилось нечто. Оно сопело от возбуждения, потому что чувствовало исходящий от него запах мочи и страха.

Кости. На полу лежали кости. От их вида ему стало еще хуже. Особенно от тех, с прилипшими серыми кусочками. Некоторые из маленьких скелетов настолько почернели, что было непонятно, чьи они. Он шел по грязным доскам, стараясь не наступать на кости, но некоторые все же хрустели под его грязными ногами. По мере приближения к источнику сопящего звука кости становились крупнее.

А потом он почувствовал запах. От смрада навоза, бычьего пота и серы заслезились глаза. Вырывающийся из козлиной пасти пар пробил его на кашель. Мерзкий привкус стоял во рту, когда его разбудил Люк.

Еще во сне он услышал стук. Совсем рядом. Словно деревом стучали по дереву. Прямо перед ним. И он не смог удержаться от соблазна взглянуть на источник этого глухого стука.

Черные копыта. Они снова возникли в его памяти. Большие и острые, пожелтевшие на концах. Широкие, как у лошади, они стучали по деревянному ящику, в котором сидело оно. Сидело и стучало ими от возбуждения. Черный край деревянного ящика был весь сколот и покрыт царапинами.

Радость существа росла с приближением его мягкого белого тела. Уже так близко. Он слышал влажное сопение и глухое ржание, исходящие из огромной жаркой пасти. Она щелкала желтыми зубами, будто капкан.

Прямо перед ним, в передней части ящика, имелся небольшой полукруглый вырез. Так, чтобы он поместил в него свою шею, свесив голову в невыносимый мускусный смрад, исходящий от полудьявола-полуживотного. Под усеянное розовыми сосками волосатое брюхо. А потом эти копыта ударят тебя, как молот обеденную тарелку.

На грязной соломе, между черными тощими конечностями твари, валялись кусочки черепа. Длинные передние ноги продолжали издавать безумный стук.

Туловище твари было слишком большим для этой маленькой колыбели. Он слышал, как ее страшные рога царапают балку под потолком.

И пошел против своей воли в слепящий смрад. Его крики потонули в ускоряющемся стуке копыт. В стуке без ритма по покрытому рубцами черному дереву. Ему казалось, что он все еще слышит отголоски этого стука, поэтому не может унять дрожь в руках.

Он лег горлом в истертое полукруглое углубление в передней части маленького ящика. Тощие передние ноги стали подниматься все выше и выше. К самому потолку. Замерли на полсекунды, прежде чем стремительно ринуться вниз.

И тут рядом возник Люк. Он тряс и будил его.

– Смотрите! Вон там! И там! – голос Люка вывел его из задумчивости. Прищурившись, Хатч всмотрелся в деревья. Туда, куда показывал присевший чуть в стороне от него Люк.

Желудок Хатча сжался.

Они уже два часа шли на запад по сильно заросшей тропе, когда Люк заметил в подлеске два здания.

Когда ему никто не ответил, он повернул голову и посмотрел на отставшую троицу. Они шли, расталкивая локтями жесткие мокрые ветки деревьев, заполонившие собой почти все свободное пространство. И Дом, и Фил хромали. Хатч приотстал, чтобы помогать Дому перелазить через упавшие стволы, в последнее время все чаще попадавшиеся на пути.

Все утро Люк шел впереди. Идти первым было лучше – первым увидишь выход. Постоянно ждешь, что деревья расступятся и лес кончится. Ты лучше мотивирован продолжать движение.

– Смотрите, – Люк повысил голос, чтобы его услышали сквозь шум стучавшего о полог листвы дождя. Он указал на два здания, неясными силуэтами темневших среди деревьев.

Деревянные доски на стенах вспучились от влаги и почернели от земли до самых окон. Сложно было сказать, закрыты окна ставнями или нет. На крыше одного из зданий виднелось нечто, напоминающее каменную трубу, пока не скрылось за сеткой листвы.

– Что это, шеф? – отозвался Хатч. – Какая-нибудь приличная забегаловка?

– Или большая страшная росомаха, – добавил Дом.

Люк ждал, пока остальные его догонят.

– Еще два дома.

Хатч тяжело дышал, после того как помог Дому перебраться через очередной упавший ствол. Он посмотрел туда, куда показывал Люк.

От домов их отделяли густые заросли крапивы с черными колючими стеблями. Пространство над крапивой было заполнено двадцатиметровой непролазной сеткой из березовых и ивовых ветвей.

– Просто продолжаем идти, – сказал Дом. – Мы не знаем, что в тех домах.

Люк кивнул.

– Даже думать не хочу. Интересно, зачем они здесь?

Хатч положил руку Люку на плечо.

– Угостишь сигареткой?

– Конечно, – Люк полез в боковой карман своих непромокаемых брюк.

Хатч взял сигарету в рот.

– Наверное, брошенное поселение.

– Где жили другие чокнутые ублюдки, – сказал Дом.

– Здесь давно никого не было, – Хатч посмотрел себе под ноги. – Эта тропа соединяла дома с другим местом. Видите? – Он приподнял ногой покрывало папоротника. – Тут остались следы от колес повозки. Их все еще видно по краям тропы.

Люк снова встал в полный рост, хрустнув суставами в коленях. Он представил себе неприветливый интерьер этих зданий. Сырой, темный, пораженный спорами плесени. Представил, каким отчаянием пропитано неуютное, давно покинутое людьми место.

– Как там впереди? – спросил Хатч, нарушив задумчивость Люка.

– Все так же, – ответил тот.

Хатч застонал и потер ладонями лицо.

– Небольшой у нас прогресс, парни.

– Иди на хрен, – сказал Дом. Согнувшись пополам, надавил грязными руками на поврежденное колено. Оторвав ногу от земли, как хромая лошадь, сморщился от боли. Фил ничего не сказал. Он просто стоял и смотрел в сторону заброшенных зданий.

Люк сделал глубокий вдох-выдох.

– Почему бы вам, парни, не передохнуть? А я пойду вперед и проверю, что дальше. Вдруг там выход.

– И пока я отдыхаю, постарайся расчистить дорогу от этого дерьма. А то мы все равно что ползем, – сказал Дом.

Люк улыбнулся.

– Чем, туристской ложкой?

Хатч хихикнул.

– И убедись, что края ровные.

Люк двинулся вперед, гораздо быстрее, чем шел все утро. Из-за заданного Домом медленного темпа у него разболелась спина, а раздражение быстро сменилось злостью и полным упадком духа. Порой ему казалось, что тропа оборвалась. Если он встретит преграду, которых здесь немало, просто развернется и двинет назад, закрыв лицо руками от хлестких, острых ветвей. Идти было тяжело, одно ухо кровоточило. Но ему не требовалось постоянно останавливаться и ждать, пока Хатч, придерживая ветки, помогает пройти под ними Дому и Филу. И он больше не слышал бесконечные стоны Дома.

Фил был по-прежнему немногословен. Он онемел от боли в стертых до волдырей пятках. Либо настолько устал, что не мог связно излагать мысли. Либо до сих пор не оправился от ночного потрясения. А может, все сразу.

Через двадцать минут после отрыва Люка от остальных тропа начала петлять между древних стволов, то поднимаясь, то спускаясь.

Перелезать через крутые, покрытые скользкими корнями холмы оказалось весьма утомительным занятием для его суставов. Выглядело так, будто поваленные деревья встречаются каждые двадцать футов.

Люк не думал, что в груди может так сильно болеть. А он считал, что находится в хорошей физической форме. Несмотря на курение, тренировался три раза в неделю и бегал по выходным, но к такой нагрузке оказался не готов. Он старался не думать о том, как себя чувствовали Дом с Филом.

Они заблудились словно кучка жалких любителей. Как те идиоты, которые пытаются лезть на гору без надлежащей тренировки и правильного снаряжения. Или лохи, решившие пересечь океан, за которыми снаряжают поисково-спасательную экспедицию. А потом этих людей еще чествуют как героев. Почему, если они доставляют другим столько проблем? Он поверить не мог, что они ведут себя так же глупо.

Люк наклонил голову и ринулся сквозь папоротник. Стиснув зубы и превозмогая боль в груди и ногах. Он не собирался сдаваться. Хватит! Он хочет увидеть небо. Кусочек неба и немного открытого пространства, где можно передвигаться без труда.

Люк зацепился подмышкой за какую-то ветку и отлетел назад, приземлившись на задницу. Схватив ветку, попробовал сломать, но руки оказались бессильны перед гибкостью дерева.

Он остался сидеть, хватая ртом воздух. Хатч настаивал, чтобы они держались «примерно» юго-западного направления. Но Люк интуитивно чувствовал, что тропа снова ведет его на северо-запад. Он не стал ближе к краю леса, чем они были вчера вечером.

Он не мог больше оставаться в этом душном сыром лесу, давящем, сбивающем с ног, разрывающем кожу. Горло горело. Высыхающий пот выделял соль, кожу между ног и на поясе под ремнем натерло. Хотелось сорвать с себя одежду.

Измученные мышцы в ногах начала сводить судорога. Нужно выбираться из этой чащи. Если подлесок не поредеет, он пойдет назад и найдет остальных. Потом они вернутся по своим следам туда, где вышли на эту тропу днем ранее. Или, если необходимо, вернется он один. И пойдет за помощью. Независимо от того, согласится Хатч или нет, инстинкты подсказывали, что время пришло. Время для решительных мер. Один из них отправится за помощью.

Люк был зол на Хатча с его нелепым и необоснованным оптимизмом. «Боже, Хатч! О чем ты думал?» Стиснув зубы, он стал вспоминать все принятые Хатчем решения, ввергшие их в бездну неприятностей. Его губы зашевелились, и он принялся костерить своего друга, зная, что впоследствии будет стыдиться своих слов.

Люк закрыл глаза. Попытался успокоиться и привести мысли в порядок. Вспышка ярости медленно угасла, оставив лишь дрожь в теле.

В мокрой зелени, где он сидел, было темно. До поверхности лесной почвы света доходило мало, но дождь находил дорогу. Лес буквально промок насквозь. Голова кружилась. Люк достал из кармана куртки энергетический батончик. В желудке ныло от голода. У них вообще осталась нормальная еда?

Он представил себе, что случится, если он не двинется с места. Найдут ли тело, скрытое под этими кустами, сорняками и крапивой? Или его кости будут дочиста обглоданы кишащими здесь насекомыми и рыщущими в поисках пищи грызунами? Он так отчетливо увидел останки своей грязной туристской одежды, выцветший рюкзак и бурый, ухмыляющийся сквозь темную листву череп, что подскочил от испуга. Промокшая от просочившейся влаги поясница ныла. Черная почва буквально высасывала из тела все тепло.

Он поспешил встать и бросился вперед, движимый отчаянной надеждой, что каким-то чудом лес вот-вот кончится. Но удалившись от остальных далеко за пределы слышимости, он начал беспокоиться, что сошел с тропы и ломится сквозь подлесок в другом направлении. Туда, где, как ему казалось, заросли были реже. Иногда он останавливался и убеждался, что следует по еле заметной тропе. В противном случае ему никогда не найти остальных. Здесь не было ориентиров, повсюду бесконечное однообразие.

Желудок горел от жажды, во рту пересохло. Остатки воды кончились час назад. Если они не хотят слизывать дождевую воду с листьев деревьев, им нужно до конца дня найти какой-нибудь ручей. Люк сомневался, что у остальных что-то осталось во фляжках.

Через полчаса он наткнулся на гранитный постамент. Стоячий камень, увитый плющом.

Хатч все сильнее чувствовал, как тихо стало вокруг, хотя решил не делиться этим наблюдением с Филом и Домом, ковылявшими позади него по быстро сужающейся тропе. Лес будто замер в ожидании.

Стоило им отойти от заброшенных домов, как птицы перестали щебетать. Ветер стих. Лес вокруг погрузился в полную тишину. Было слышно только шарканье ног, слабый шум дождя и шорох листьев о непромокаемую ткань.

Эта тишина вызвала реакцию, ответное действие. Неожиданно для себя Хатч с тревогой уставился на заросли по обе стороны исчезающей тропы. А вдруг они снова изменили направление? Он не был уверен. Местами тропа словно распадалась. Обманчивые просветы подталкивали их то в одну, то в другую сторону от еле просматривавшейся тропы. Чтобы разглядеть ее среди зарослей шиповника и бледно-зеленого папоротника, ему часто приходилось напрягать зрение.

Свет почти не проникал сюда сквозь плотный полог листвы. Хатч забеспокоился, что Люк может заблудиться. Он остановился и вытер пот с глаз. Неожиданно он разозлился на себя за то, что отпустил Люка одного.

– Стоп.

– А? – спросил Дом, задыхаясь от ходьбы.

Фил остановился, хрипло дыша. Хатч услышал, как тот с силой вдохнул в себя содержимое ингалятора.

– Что такое? – прошептал Дом.

Хатч поднял компас, направив его в сторону от красного, взмокшего лица Дома. Северо-Запад. Ему хотелось закричать. Они снова сбились с курса. Бродили по лесу зигзагами, все глубже погружаясь в него. Это происходило постепенно, а потому незаметно. Но когда и как такое случилось? Он заметил бы. Не тащи он на себе неповоротливую тушу Дома, он был бы более внимательным.

– Ничего хорошего. – Он покачал головой.

– Что не так?

– Направление. – Он отпустил Дома и хлопнул руками по бедрам. – Черт.

Сперва Люк подумал, что это обнажение горной породы природного происхождения. В первый день похода они видели множество валунов и даже скал, торчавших из зеленой земли. Но стоило ему обойти вокруг камня и сорвать с одной стороны кусок мокрого плюща, как он увидел полустертые руны. Они покрывали всю поверхность камня и были окружены овальной рамкой, густо заросшей окаменелым лишайником.

Люк присел на корточки и стал поворачиваться кругом, вглядываясь в окружающие заросли. Сквозь сетку из сухих веток и буйно разросшегося сорняка он увидел в двадцати футах от себя еще один стоячий камень, за ним еще один.

Отступив в сторону и присев еще ниже, Люк снова заметил вьющуюся между камней тропу. Только идти, выпрямившись, по ней было нельзя.

Он попробовал двинуться вперед, но тут же зацепился рюкзаком за ветку и застрял. Ругаясь сквозь зубы, дал задний ход. Потом с кряхтением сбросил ношу с плеч в лиственный перегной и грязь.

Опустившись на четвереньки, пополз вперед по природному туннелю. Но тропа ли это? Да. Он протянул руку и провел кончиками пальцев по борозде, оставленной колесом телеги. Похоже, туннель проложили мелкие животные. Он лег лицом вниз, ощутив под собой холодную влажную почву.

Он будет ползти, сколько сможет, и посмотрит, не станет ли тропа впереди свободнее. Но это будет его последняя попытка. После восхода солнца они шли уже четыре часа, но к краю леса не приблизились. Убедившись, что тропа кончается у этих стоячих камней, он вернется и расскажет остальным, что пришло время обратиться к последнему средству. К его плану, которому могли следовать уже четыре часа. Если бы они нашли дорогу, которой пришли накануне, выбрались бы из леса еще засветло.

Преодолев двадцать футов ползком, Люк заметил, что серый свет стал ярче и предел видимости расширился. Он достиг конца природного туннеля и смог даже поднять голову.

Вскочил на ноги и рванул сквозь редкие побеги на просвет. Выбравшись из зарослей колючего кустарника и крапивы, Люк оказался на просторной поляне, поросшей невысоким подлеском и карликовыми березами.

Дождь падал серебристыми шипами капель. Сквозь верхушки мокрых, нависших над поляной елей виднелись рваные куски неба, безрадостного и потемневшего от дождя. Белым оно бывало лишь часов в пять утра, а потом серело. Тропа терялась в подлеске. Она должна была там быть, потому что вела к какому-то зданию.

Люк остановился как вкопанный. Перед ним, на другой стороне поляны, стояла старая церковь. А там, где он только что полз, находилось кладбище. Судя по тому, что могилы были отмечены стоячими камнями, тоже очень старое.

Никто не проронил ни слова, когда Люк вернулся без рюкзака. Он несся назад сломя голову. На левой щеке горела глубокая царапина, кровь натекла на подбородок и уже запеклась. Он даже не заметил, что хлестнувшая по лицу ветка рассекла верхнюю губу, отчего зубы покрылись алой пленкой. Дом и Хатч просто смотрели на его дикие глаза, мокрое, израненное лицо, на его бесплодные попытки что-то сказать.

По дороге с кладбища Люк испытал вспышку необузданной ярости. Он начал колотить кулаками ветки, преграждавшие путь назад. Даже остановился, чтобы раздавить какие-то маленькие поганки. Потому что возвращаться к остальным было тяжелее, чем покидать их, словно лес препятствовал этому. Люк вспомнил свой сон, и воспоминания не были приятными. Раз десять он останавливался, чтобы отцепить от куртки острые обломки веток. Теперь она была порвана под мышкой. Люк не помнил, что этот подлесок раньше был таким труднопроходимым. Препятствия из растительности, о которые он постоянно спотыкался, вызывали у него вспышки головокружительной ярости, знакомой и всегда болезненной. Он проклял лес, проклял Хатча, проклял Дома, проклял этот мир и свое унизительное положение в нем. Он буквально кипел от ярости. С каждым шагом его мысли все сильнее омрачались образом старой разрушенной церкви посреди зловещего сырого леса.

Когда он нашел остальных, поверить не мог, как медленно они двигались и какое ничтожное расстояние проделали с момента его ухода. Он почувствовал, что вернулся в то же самое место, где их оставил.

Люк выпрямился и сказал, отдышавшись:

– Я думал, что потерял вас.

– Что случилось? – спросил Хатч.

– А?

– Твое снаряжение. Где оно?

– Я его скинул. Оно мешало мне идти.

Дом посмотрел на Хатча и нахмурился, словно этот безумный поступок подтвердил его давнюю уверенность насчет Люка.

– А спать ты в чем будешь?

– Я оставил его на время. Чтобы быстрее вернуться к вам, парни.

– Зачем? – сказал Хатч с беспечностью, рассердившей Люка. – Нашел что-нибудь?

– Затем…

– Затем зачем? – спросил Дом.

Да что с ними? Что за неторопливая прогулка? Дом с Хатчем вообще улыбались чему-то при его появлении. Ему даже показалось, что он слышал издали их смех.

– Вы вообще воспринимаете это всерьез? – спросил он и тут же пожалел об этом, увидев удивленные лица Дома и Хатча. Фил стоял позади них. Лицо у него было уже не такое бледное, но он смотрел на Люка со смесью недовольства и осторожности. Капюшон куртки наполовину съехал с головы, придав ему нелепый вид.

– Конечно, воспринимаем, мудила, – рявкнул Дом. – Думаешь, я получаю от этого удовольствие?

– Дом, – тихо сказал Хатч. Но в этом упреке, хмуром и флегматичном лице Дома, в доброжелательной улыбке Хатча было нечто, отчего у Люка в глазах вдруг потемнело от ярости. Он почувствовал себя невесомым и не слышал ничего, кроме жаркого шипения в ушах. Его голос, казалось, исходил откуда-то из-за пределов его головы. К своему смущению, он не узнавал его. Будто слышал в записи.

– Если еще раз назовешь меня так, я тебе глаз на жопу натяну.

Он словно наблюдал за собой со стороны. Как сделал три шага к Дому, лицо у того побелело и напряглось, будто его заставили смотреть на что-то неприятное.

Отчасти Люк осознавал, что действует инстинктивно. Эту ярость он принес с собой из леса, бесконечного и сырого леса, который никогда их не отпустит. Она требовала выхода.

– Слышал, меня, сука? – закричал он в лицо Дому, увидев, как капля слюны брызнула тому на щеку.

– Люк! – крикнул Хатч из-за его спины. – Ты чего?

Но Люку было необходимо выпустить пар. Он обеими руками со всей силы толкнул Дома назад. Тот потерял равновесие, упал всем весом на больное колено, и боком свалился в кусты. За спиной у Люка что-то зашуршало, и крепкие пальцы схватили за плечо. Он отлетел от Дома, в какой-то момент даже оторвавшись ногами от земли. Силы словно оставили его на мгновение. Он барахтался, пытаясь встать, пока Хатч не отпустил его в нескольких футах от тропы.

– Пиздец тебе! – Дом с трудом поднялся на ноги – толстозадый, рубашка из штанов вылезла, движения неуклюжие и скованные. Но когда он двинулся на Люка, хромота куда-то исчезла. Хатч отлетел в сторону. Глаза Дома были налиты кровью. Его веснушчатый кулак медленно протянулся и соприкоснулся с губами Люка. Раздался шлепок. Это было больше похоже на толчок, чем на удар, но верхняя губа тут же онемела. «Это что, удар?» – подумал Люк.

Какое-то время они смотрели друг на друга, пока Люка не осенило. Этим ударом ему дали понять, что он должен и впредь принимать насмешки Дома, критику, быковатую напыщенную речь и пренебрежительное отношение к себе. Но он больше не намерен принимать эту роль, назначенную ему в иерархии их компании.

Он отвел левую руку назад, насколько позволяло плечо, задержал там на мгновение, а потом отпустил как пружину. Дом не успел заслониться, и кулак Люка с громким шлепком ударил ему под правый глаз.

Голова Дома дернулась назад, на лице появилось выражение недоумения и отвращения. Второй кулак зашел с другой стороны. Люк смотрел, как его рука стремительно размахивается и наносит Дому жесткий удар в челюсть. На этот раз он метил именно в челюсть.

Дом тут же свалился на землю, даже не пытаясь смягчить падение руками. Потому что прижимал их к лицу.

Хатч с Филом отшатнулись от Люка, уставившись на него как на опасного незнакомца. Они были шокированы и напуганы. Но он хотел продолжить взбучку. Ему не нужна была быстрая победа. Он упивался экзекуцией, нанося Дому удар за ударом.

Рукам совсем не было больно, и внезапный выход энергии, удвоенный с падением Дома, вызвал у него бурный прилив эйфории. Его тело словно перестроилось в тугую, крепкую и четкую структуру. Зрение вернулось в полном цвете. Слух прояснился, словно из ушей вытекла теплая вода после ванны. Он осознал, что его учащенное дыхание перешло на хрип.

Дом сидел, раскинув ноги, уронив голову на грудь, и зажимал обеими руками рот. Его лица никто не видел.

Дом плакал. Плакал от злости.

– Я больше ни на минуту не останусь с этим ублюдком! – воскликнул он.

Сидя на поваленном дереве, Люк слышал доносившийся из-за деревьев высокий и пронзительный голос Дома.

– Пусть валит в другую сторону… Не, я пас… Это не на вас напал этот ублюдок… Этот неудачник чокнутый. Он всегда был таким. Вот почему не может и пяти минут удержаться на одной работе. Вот почему он всегда один. Логично? Мудак он. Не собираюсь больше терпеть этого тупого ублюдка. Кому нужен этот инфантил? Не, с меня хватит.

Тут на Люка снова нахлынул страшный жар. Он вскочил и бросился к тому месту, где Хатч и Фил успокаивали Дома. Он до боли стиснул зубы, но, опасаясь, что вот-вот их сломает, взял себя в руки и разжал челюсти.

– Продолжай, жирный говнюк! – проревел он.

Фил и Хатч шарахнулись в сторону.

Дом поднял обе руки вверх и закричал:

– Отвали!

На этот раз он так быстро ударил между вскинутыми ладонями Дома, что тут же почувствовал, как в основании шеи что-то хрустнуло и налилось огнем. Три удара пришлись Дому в лицо, и Люк почувствовал, как нос под его кулаком уходит в сторону и ломается, словно дужка в воскресном жарком. Четвертый и пятый попали в макушку и затылок, и Дом рухнул в кусты. Свернувшись в клубок, он обхватил голову руками. При последнем ударе Люк повредил себе мизинец и костяшку. Он сунул руку под мышку и отошел в сторону.

– Еще одно слово. Еще одно слово… – Он пытался говорить, но у него перехватило дыхание, голос дрожал от волнения.

– Господи Иисусе. Господи Иисусе. Успокойся же. Черт! – говорил скороговоркой Хатч. Вцепившись в плечи Люка железной хваткой, он пытался увести его прочь.

– Еще одно слово от него услышу, и ему конец. Клянусь.

Они вместе отошли в сторону. Хатч держал его за локоть. Дом продолжал лежать, свернувшись в клубок. Фил присел рядом и тихо говорил ему что-то, но Люк не слышал, что именно.

– Боже, Люк. Послушай себя. Ты разговариваешь, как быдло. Это не ты. Какого черта?

Люк сел на поваленный ствол, где недавно сидел. Руки у него тряслись так сильно, что Хатчу пришлось взять у него пачку и прикурить две сигареты. Для себя и для него.

– Успокойся. Расслабься. Остынь. Мужик, что на тебя нашло?

Люк молчал. Он просто курил быстрыми затяжками, пока его не затошнило. Вместе с мокротой и никотиновой смолой в пустой желудок просочилось столько кортизона и адреналина, что его чуть не вырвало. Он расстегнул куртку до пояса и наклонился вперед, полной грудью вдыхая холодный влажный воздух. Никогда в жизни он не чувствовал себя таким опустошенным. Его начал колотить озноб.

– Похоже, отпуск подошел к концу, – сказал Хатч после нескольких минут молчания.

Люк расплылся в улыбке, но со стыдом понял, что смеется в полной тишине. Хатч тоже улыбался, слабой и вымученной улыбкой. Он покачал головой.

– Не знал, что ты такой, шеф. Видит бог, я давно хотел накостылять Дому, но такие, как мы, не должны так себя вести. О чем ты думал?

Посмотрев на Хатча, Люк прочел в глазах друга разочарование. И стойкое отчуждение. После подобного события ничего не вернуть. Уже никогда не будет как прежде. Он знал, что их дружбе пришел конец.

– Черт, – сказал он и покачал головой. Замолчал, сделал несколько судорожных глотков, еле сдерживая слезы. К горлу подступил комок. Какое-то время он не мог говорить, потом встал и пошел прочь от мертвого поваленного дерева.

– Что я здесь делаю? – сказал Люк, уходя дальше по тропе. Хатч шел за ним, опустив голову, с бледным и грустным лицом. Его явно тяготила сложившаяся ситуация и навязанная роль родителя, принимающего все решения.

– Да, я не мог позволить себе эту поездку, но я не дам называть себя неудачником. – В груди у Люка защемило. Он хотел оправдать свои действия, вызванные обидой на Дома, но не смог.

Хатч посмотрел на небо и зажмурился от падающих на лицо дождевых капель.

– Вернусь-ка я лучше к легкораненому.

– Он ничего не знает обо мне. Ничего. И никто из вас не знает.

– Да он ничего и не имел в виду. Как и все мы.

– Я что, придурок?

Хатч посмотрел себе под ноги и вздохнул.

– Ты тоже так считаешь. Все нормально. Так и скажи. Мне уже насрать. Я готов хоть сейчас уйти, Хатч.

– Хватит нести чушь. Мы уже сыты по уши.

– Я собирался пойти за помощью.

– Да, мы еще не дошли. Да, забуксовали. Но я хочу, чтобы вы все немного остыли. Иначе ни к чему хорошему это не приведет.

– Извини. Я просто не сдержался.

– Брось!

Они не могли смотреть друг другу в глаза. Они смотрели на землю, на небо, на бесконечные деревья и кусты вокруг, которые были им совершенно безразличны.

– Хатч, я прошел несколько километров. Достиг конца тропы. Весь ободрался, чтобы найти выход. А когда вернулся… я так разозлился. И не сдержался. Потому что… вы почти не сдвинулись с места. Будто в этом не было никакой необходимости.

– Херня все это, и ты это знаешь.

– Я хотел…

– Они не могли идти. Они оба сломались. Я просто пытался их подбодрить. Поддерживал разговор и пытался отвлечь.

– А я все изгадил.

– Абсолютно.

Люк вздохнул. Потрогал свое лицо там, куда Дом нанес удар. Даже не болело, просто опухло.

– Мне нужно много чего тебе сказать.

Хатч повернул голову в сторону.

– Нашел выход?

Люк покачал головой.

– Не. Все гораздо хуже. Гораздо. – Он пнул ногой куст.

Хатч зажмурился и застонал. Потом открыл глаза и вздохнул.

– На следующий год арендуем караван.

– Я уже собирался плюнуть и повернуть назад, когда наткнулся на кладбище.

Он снова привлек внимание Хатча.

Люк кивнул.

– Там были плиты или стоячие камни. Называй, как знаешь.

– Рунные камни.

– Рунные камни. Все заросшие. В кустах, под которыми я полз. А с другой стороны от них стоит церковь.

– Что за херню ты несешь?

– Правда. Какая-то старая церковь. Типа той, что мы видели в Скансене. И лес вокруг нее чуть более редкий.

– Странно. Очень странно, дружище, – сказал Хатч Люку, семенившему за ним по пятам через кусты, словно маленький ребенок за мальчиком постарше.

– Что?

Хатч остановился у груды камней, сваленных вокруг небольшой возвышенности посреди заросшего кладбища. На утопающих в зелени камнях лежала наклоненная плита. – Это кромлех. Бронзовый век.

Люк покосился на Хатча, зажав фильтр сигареты онемевшими губами.

– Это была крыша, – Хатч похлопал по плоскому наклонному камню, лежащему на вершине груды. Такие камни воздвигали на кургане. Это могильный холм. Вот почему они так расставлены. Камни под этой плитой служили боковыми панелями, но упали. А там, – Хатч указал прутом на другой небольшой холм за курганом, – еще один кромлех. Или дольмен. Это старые, очень старые могилы, дружище.

Внезапно он повернулся и указал прутом на дальнюю часть просеки, на заросли белоствольных берез и ежевики, окружавших обнажение больших, округлых, серых от оленьего моха камней. До этого они обошли все вокруг в поисках других рунных камней. – А это частично разрушенная коридорная гробница. Большая, несомненно. Футов двадцать в длину. Видишь те два вертикальных камня? Похоже на вход. Явный признак, что это коридорная гробница. Такие есть по всей Швеции. И дольмены тоже. Но, как правило, они не встречаются в одном и том же месте. Коридорные могилы относятся к железному веку.

Он оглянулся с каменным лицом.

– А если посмотришь вокруг, эти длинные плоские камни, о которые мы спотыкаемся, части вертикальных каменных гробов, построенных гораздо позже. Полагаю, мы видим лишь малую часть рунных камней. Остальные скрыты деревьями. Но, держу пари, они образуют круг. Окружающий периметр – гораздо более старое место, так как тут есть кромлехи и коридорная могила.

– Взгляни еще на деревья. Тут есть каштаны. Дубы. Рябины, а еще березы. Они словно служат ограждением. Границей для создания внутреннего покоя. Такие есть у христианских погостов. То есть эти деревья были посажены позже. Вероятно, за последние несколько столетий, когда была построена церковь. Удивительно. Какая находка!

Люк молча смотрел на напряженное, заинтересованное лицо Хатча.

– Могилы каменного века построены, наверное, за три тысячи лет до нашей эры. Они такие старые, что похожи на груды камней. Я прошел бы мимо, если бы не увидел рунные камни и церковь. Кромлехи и коридорная могила были почти полностью засыпаны. Либо разрушены. И видны лишь их фрагменты, понимаешь? Но в какой-то момент все это будто законсервировали. Не недавно, но где-то в последние несколько столетий. Они бы так не сохранились, если бы о них не заботились. Кто-то присматривал за этим местом около четырех тысяч лет, когда церковь еще не стала заброшенной, а каменные могилы опрокинутыми.

Люк внимательно посмотрел на Хатча. Словно ожидая финального резюмирования, которое пролило бы свет на то, как это поможет им выбраться из леса. Он не хотел, чтобы энтузиазм Хатча закончился рефреном, что они заблудились в лесу с неисследованным захоронением, которому четыре тысячи лет. И что они потратили сегодня шесть часов, чтобы прийти к нему по старой тропе. Тропе со следами от колес телеги, ведущей от тех затерянных среди деревьев, жутких домов. Хатч подмигнул ему.

Пошли в часовню.

Каменный ярус у фундамента просел в черную землю, а следующий ярус сполз вниз, накренив строение к земле. Прямые углы и линии выгнулись. Все здание перекосило. Крыша отсутствовала. Некоторые балки с шиферной плиткой сохранились, обнажившись как кости почерневшей грудной клетки. Трехоконные переплеты с обеих сторон зияли пустотой. С железных шарниров свисали остатки сгнивших деревянных ставень. Другие видимые металлические части почернели либо насквозь проржавели.

В двадцати футах от разрушенного крыльца часовни молча сидели на своих рюкзаках деморализованные и обессиленные Фил с Домом. Дом снова закатал штанину и придерживал грязную повязку, наложенную Хатчем на распухшее колено. Рот у него был разбит, а из рассеченной нижней губы по грязному подбородку все еще текла кровь. Кончик носа покраснел и распух, верхняя губа была малинового цвета. Из ноздрей торчали кусочки туалетной бумаги.

Стоя у крыльца часовни, Люк, чувствуя дискомфорт, понял, что они с Домом оказались так близко друг от друга впервые с момента драки. Он едва мог поверить в случившееся, стыдился инцидента и был обеспокоен своим душевным состоянием. Он был обессилен, сахар в крови понижен… он почти не спал последние трое суток… и все же. Это он напал на Дома. На Дома, своего друга.

Вплоть до сего момента Люк держался тропы, ведущей к кладбищу. Он шел впереди и следил, чтобы остальные видели его и знали, что идут в правильном направлении. Иногда Хатч кричал:

– Шеф, где ты?

Или:

– Шеф, покажись!

Но теперь, когда они с Хатчем, закончив прогулку по кладбищу, обратили внимание на разрушенную церковь и все собрались в одном месте, Люку стало труднее держать дистанцию с Домом.

Когда он увидел, что сделал с лицом Дома, ему стало плохо. Чувство вины продолжало вызывать в его памяти выражение шока и страха на лице друга во время его второй атаки, и он едва мог думать о чем-то другом. Оно душило его. Когда они вернутся домой, ему нужно обратиться за помощью: такая потеря самоконтроля уже не первая.

Люку отчаянно хотелось извиниться, но допустить очередную стычку он не мог. А она произойдет, рано или поздно. В какой-то момент Дому придется выпустить пар. Люку оставалось лишь убеждать себя, что он искупит вину, выведя всех из глуши. Найдет выход. Сперва воду, потом выход. Он сделает это для тех, кого когда-то любил, как братьев, даже если их дружбе пришел конец.

Хатч уставился на выветренную каменную арку над дверным проемом. Наклонился ближе и осторожно поскоблил камень перочинным ножом. Люк стоял у него за спиной. Если бы тлеющая злоба не лишила Дома дара речи, он уже сейчас орал бы на Хатча, требуя объяснить, что тот нашел в этих старых кусках камня, тогда как он проголодался, промок и заблудился. По крайней мере, приятно было не слышать, как этот голос нарушает тишину и уединение, которое им удалось найти среди бесконечных зарослей.

Хатч похлопал рукой по арке, словно показывая, что она выстоит, даже когда остальное здание превратится в груду камней.

Два ее каменных столба были покрыты изображениями то ли людей, то ли животных. Из-за слоя лишайника, который Хатч пытался отковырять перочинным ножом, трудно было сказать, что именно они из себя представляли. Персонажей и скачущие фигурки в центре каждого столба обрамляли рунические надписи и прочая витиеватая резьба. На оббитой известковой арке над гранитными колоннами были вырезаны колеса с угловыми отметинами. Сверху дверной проем должен был завершать деревянный конек, но от него остались лишь темные сырые обломки.

Стены внутри некогда покрывала штукатурка. Сейчас она почти вся осыпалась, обнажив грубые гранитные блоки. Открытый камень был испещрен молочно-зеленым лишайником. Напротив кафедры, похожей на грубо вытесанную из скалы каменную глыбу, в два ряда стояло то, что осталось от провисших деревянных скамеек. Сгнивших от сырости и пораженных черным грибком. Верхнюю часть алтаря заполонил лесной мусор. Пол был чуть ли не по колено завален перегнившей листвой и мертвыми ветками, нападавшими сквозь дырявую крышу.

– Небольшой приход, – сказал Хатч. – Человек двадцать.

Люк не мог заставить себя говорить. Он испытывал неловкость в присутствии Дома. Чувствовал, как спину сверлит его ненавидящий взгляд.

– Хотя странно. Очень странно. – Хатч ступил из-под арки на пол церкви. Люк последовал за ним. Пол был мягким, как губка. Буквально шевелился под ногами, словно он ступал по матрасу. Внезапно пол накренился.

Хатч тут же упал на бок, провалившись почти по пояс в листья за первым рядом скамей.

– Черт! – Хатч не мог сдвинуться с места. – Я провалился!

Люк посмотрел себе по ноги.

– С тобой все в порядке?

Хатч не ответил. Не в состоянии двигать ничем, кроме головы, он смотрел вниз, туда, где исчезли его ноги. Потом приподнялся на одной руке, погрузив ее по локоть в гнилые листья, чтобы найти точку опоры.

– Хатч, с тобой все в порядке?

– Думаю, да. Только боюсь посмотреть.

– Вот. Хватайся за руку.

– Осторожно, – сказал Хатч. – Здесь все прогнило насквозь.

Люк остановился, затем медленно двинулся к стене слева, интуитивно чувствуя, что у основания стен пол должен быть крепче.

Хатч стоял, целиком погрузившись в образовавшееся отверстие.

– Хорошо, что древесина мягкая. Представь, что натворили бы щепки.

– Или ржавые гвозди.

Хатч запрокинул голову назад и крикнул дырявой крыше:

– Да пошла ты на хрен! – Затем вытащил ногу из ямы и попытался нащупать подходящий кусок доски справа от себя, способный выдержать его вес.

– Я иду, – сказал Люк.

– Не. Так мы оба провалимся.

Люк издал приглушенный смешок, показавшийся ему слишком агрессивным. Он замолчал, спрятав улыбку.

Сбоку пол был прочнее, и Люк осторожно стал пробираться к последнему ряду скамей. Затем перешагнул через первую черную скамью и оказался в пространстве между двумя рядами. Он едва смог поставить между ними одну ногу.

– Похоже, люди здесь были совсем маленькими. Как дети.

Его собственные наблюдения слабо, но ощутимо нервировали его. Это всегда касалось интерьеров исторических зданий, где он проходил, нагнувшись, через крошечные двери и видел маленькие кровати, служившие давным-давно умершим людям. Возможно, это было внезапным и нежелательным напоминанием о бренности его собственной жизни, заставляющим остро и болезненно испытывать ощущение пугающей потери. Все проходит. Все, кто жил здесь и пользовался этой мебелью до того, как она стала антиквариатом, обратились в прах. Промозглая гнетущая атмосфера замкнутого истлевшего пространства, в котором он находился, лишь усугубляла чувство одиночества. Несмотря на дождь, он был рад, что здесь нет крыши. Был рад даже этому тусклому мертвенному свету. Внезапно он почувствовал благодарность к остальным за компанию.