Риф яркости

Легенды

Прошла большая часть миллиона лет с тех пор, как буйуры, повинуясь галактическим законам, покинули Джиджо, когда кончился срок их разрешения на использование этой планеты. То, что не смогли увезти с собой или спрятать в тайниках на спутниках, они тщательно уничтожили, так что на месте могучих городов, когда-то сверкавших под солнцем, остались одни поросшие сорняками руины.

Но даже сейчас их тень нависает над нами, проклятыми и изгнанными варварами, напоминая, что некогда Джиджо правили боги.

Живя здесь в качестве нелегальных скваттеров, в качестве “землезахватчиков”, которые не могут выходить за пределы узкой полоски между горами и морем, мы, члены шести рас, смотрим на выветренные руины буйуров со сверхъестественным страхом и благоговением. Даже когда в нашу Общину вернулись книги и грамотность, нам не хватало инструментов и знаний, чтобы исследовать эти руины и больше узнать о последних законных обитателях Джиджо. Недавно отдельные энтузиасты, именующие себя археологами, заимствовали технику раскопок из старинных земных текстов, но эти фанатики не могут даже сказать нам, как выглядели буйуры, каковы были их обычаи или образ жизни.

Больше всего сведений мы получаем из фольклора.

Хотя глейверы больше не говорят – и поэтому больше не числятся среди Шести, – мы знаем предания, которые они когда-то рассказывали г'кекам, которые хорошо знали глейверов еще до того, как они деэволюционировали.

Некогда, еще до того, как их крадущиеся корабли прилетели на Джиджо, когда глейверы летали звездными путями как полноправные члены пяти галактик, они, как говорят, находились в очень близких отношениях с расой, именуемой таннактиуры, великим и благородным кланом. В молодости эти тиннактиуры были клиентами другого вида – патронов, которые возвысили их и дали тиннактиурам владение речью, инструментами и разум. Эти патроны назывались буйуры, и прилетели они из четвертой галактики, с планеты, в небе которой висела огромная углеродная звезда.

Согласно легенде, эти буйуры славились своим умением производить маленькие живые существа.

Известны они были и другим своим редким и опасным свойством – чувством юмора.

Хау– Афтунд,

член гильдии вольных ученых. Год изгнания 1908

Аскс

Слушайте, мои кольца, песню, которую я пою. Пусть ее пары поднимутся из ваших сердечников и опустятся, как капающий воск. Эта песня приходит во множестве голосов, запахов и отрезков времени. Она сплетается, как гобелен г'кеков, течет, как ария хунов, скачет и извивается наподобие урской легенды, но разворачивается так же неумолимо, как страницы книги людей.

История начинается мирно.

Весной, в самом начале второго лунного цикла тысяча девятьсот тридцатого года нашего изгнания-и-преступления, появились ротены, возвестив с неба о своем нежеланном прибытии. Сверкая, как солнце в своем господстве над воздухом и эфиром, они разорвали ткань нашего укрытия в самое неподходящее время – во время весеннего сбора племен, вблизи благословенного основания Яйца Джиджо.

Мы собрались, как часто делали после Появления, чтобы послушать великую музыку овоида в надежде получить руководство. Чтобы обменяться результатами наших разнообразных способностей и талантов. Чтобы решать споры, соревноваться в играх и возобновить нашу Общину. И прежде всего – отыскать возможности уменьшить вред, причиняемый нашим незаконным присутствием на этой планете.

Собрание – это время возбуждения для молодежи, работы для мастеров и прощания для тех, кто приближается к концу своего срока. Уже распространились слухи-предсказания, что это собрание будет иметь особое значение. От каждого клана пришло больше обычной квоты представителей. Наряду с мудрецами и странниками, садоводами и техниками пришло много простых жителей Джиджо на двух, четырех и пяти ногах, а также на кольцах и колесах; под барабанный бой поднимались они по еще замерзшим горным тропам к священным полянам. Каждая раса ощутила земную дрожь, более сильную, чем в прошлом, кроме того дня, когда Яйцо вырвалось из материнской почвы Джиджо, разбрасывая горячую пыль своего рождения, смирило наши капризные и раздражительные страсти и объединило нас.

Ах, Собрание.

Последнее паломничество, возможно, еще не улеглось в памяти. Но вспомните, как наше молодое множество колец медленно плыло на борту корабля от Дальнего Влажного Святилища мимо блестящего Спектрального Потока и равнины Острого Песка.

И разве эти знакомые чудеса не поблекли, когда мы достигли Великого Болота и увидели его в цвету? Такое можно увидеть только раз за всю жизнь треки. Море цвета – расцветающего, плодоносящего и тут же умирающего. Перейдя с лодки на баржу, мы, путники, гребли в облаках ароматов, плыли по проходам под покровом миллионов серебристых лепестков.

Наши спутники приняли это как предзнаменование, не правда ли, мои кольца? Люди среди нас говорили о загадочной Ифни, таинственной силе, приговоры которой не всегда справедливы, но всегда удивительны.

Помните ли вы другие виды/испытания? Деревни ткачей? Мульк-пауков и охотничьи лагеря? И наконец тяжелый подъем, поворот за поворотом под нашими напряженными ножными подушечками, через проход Долгий Умбрас, ведущий к зеленой долине, где четыре поколения треки назад поднялись гейзеры и засверкали радуги, празднуя появление темного овоида?

Вспомните скрип вулканического гравия и то, как обычно послушные реуки дрожали на нашей голове-кольце, отказываясь лечь на глаза, так что мы прибыли в лагерь с обнаженным лицом, без маски, а дети всех шести рас бежали к нам с криками: “Аскс! Аскс, треки, пришел!”

Вспомните других высоких мудрецов, коллег и друзей, появившихся из своих палаток, пошедших, покатившихся, заскользивших нам навстречу, приветствуя нас возвышенными эпитетами. Этот ярлычок – Аскс – они рассматривают как постоянно присущий “мне” – выдумка, над которой “я” посмеиваюсь.

Помните ли вы все это, мои кольца?

В таком случае терпение. Воспоминания сливаются, как капающий воск, облекая нашу внутреннюю сущность. И оказавшись там, не могут быть забыты.

На Джиджо в районе неба, удаленном от солнца, видно глубокое сияние. Говорят, такое редко встречается в мирах, каталогизированных в великих галактиках. Это действие частиц углерода, тех самых, что насылают град пустоты, зерен, рожденных Измунути, сверкающим огненным глазом в созвездии, которое люди называют Муками Иова. Говорят, наши предки изучали такие особенности своего нового мира, прежде чем сжечь и затопить свои корабли.

Говорят также, что они просто заглянули в передвижной отдел Галактической Библиотеки, прежде чем даже это сокровище предать огню в день, который они назвали “Возврата нет”.

В это утро, когда другие мудрецы вышли приветствовать нас, называя нас/меня Аскс, никакого града пустоты не было. Когда мы собрались в павильоне, я узнал, что не только наш реук вел себя капризно. Даже терпеливый хун не смог справиться со своим помощником-переводчиком. Поэтому мы, мудрецы, совещались без этих маленьких симбионтов, общаясь только с помощью слов и жестов.

Из всех рас, чьи предки избрали безнадежную участь изгнанников на этой планете, г'кеки самые старшие. Поэтому обязанности председателя Воспламенения принял на себя Вуббен.

– Виновны ли мы в гибели рантаноидов? – спросил Вуббен, поворачивая глаза во все четыре стороны света. – Яйцо ощущает боль в поле жизни, когда утрачивается потенциал.

– Хрррм. Мы бесконечно спорили об этом, – ответил хунский мудрец Фвхун-дау. – Ларк и Утен говорят об упадке. Но рантаноиды еще не вымерли. Небольшое их количество остается на острове Юкун.

Мудрец-человек Лестер Кембел согласился.

– Даже если они вымрут, рантаноиды – всего лишь один из бесчисленных видов животных, питающихся корнями. Нет причины считать их особо благословенными.

Ур– Джа возразила, что ее собственные предки когда-то были маленькими и питались корнями.

Лестер с поклоном согласился.

– И все же мы не отвечаем за подъем и упадок каждого вида.

– Откуда ты знаешь? – настаивал Вуббен. – Нам недостает большинства орудий науки, наши эгоистичные предки погрузили нас во тьму, и мы не знаем, какой вред причиняем, просто ступив на эту планету или выбрасывая свой мусор в пропасть. Никто не может предсказать, что нам вменят в вину, когда настанет День. Даже глейверов, в их нынешнем состоянии невинности, будут судить.

В этот момент наша мудрая квуэн, которую мы называем Ум-Острый-Как-Нож, наклонила свой синий панцирь. Из ее хитинового бедра послышался тихий шепот:

– Яйцо, наш дар в дикости, знает ответы. Ее ответ непредубежденному сознанию – правда.

Пристыженные ее мудростью, мы впали в медитацию.

Реуки, в услугах которых больше не нуждались, сползли с наших голов и собрались в центре, обмениваясь энзимами. Мы приняли мягкий ритм, каждый мудрец добавлял свою гармоничную линию – дыханием и ударами сердца.

Кольца мои, помните ли вы, что произошло потом?

Ткань нашего единства была разорвана громовыми звуками, которые высокомерно издавал корабль ротенов, возвестив о злой силе еще до своего появления.

Мы вышли и в отчаянии смотрели на разорванное небо.

Скоро и мудрецы, и простой народ знали, что День наконец настал.

Месть не щадит и детей падших.

Семья Нело

У мастера-бумажника было три отпрыска – число, достойное его благородного призвания, как и у его отца, и у отца его отца. И Нело всегда считал, что эту линию продолжат два его сына и дочь.

Поэтому он тяжело переживал, когда его упрямые дети покинули водяную мельницу, ее лотки и деревянные колеса. Никого из них не привлек ни манящий ритм молота, размельчающего тряпье, доставленное всеми шестью расами, ни сладкий туман вокруг решетчатых экранов, ни уважительные поклоны торговцев, которые издалека собирались, чтобы получить белые полосы, изготовленные Нело.

О, Сара, Ларк и Двер с удовольствием пользовались бумагой!

Двер, младший, заворачивал в нее наконечники стрел и приманку для охоты. Иногда он платил отцу клубнями пиу или зубами груона, прежде чем снова исчезнуть в лесу, как всегда поступал с девяти лет. Побывав в ученичестве у Фаллона-Следопыта, Двер скоро стал легендой на всем Склоне. Ничто не могло избежать его лука, если не было защищено законом. А слухи утверждали, что парень со свирепым взглядом и черными волосами убивает всех, кого хочет, когда закон смотрит в другую сторону.

Насколько своенравен Двер, настолько сосредоточен Ларк. Он использует бумагу, чтобы готовить надписи и диаграммы. В его кабинете все стены покрыты таблицами, плотно исписаны заметками и чертежами. Но на таблицах видны и обширные белые пятна – напрасная трата драгоценной бумаги Нело.

– Тут ничего не поделаешь, отец, – объяснял Ларк, стоя у деревянных полок, уставленных окаменелостями. – Мы не знаем, какие виды заполняют эти белые пятна. Этот мир сложен, и сомневаюсь, чтобы сами буйуры полностью понимали экосистему Джиджо.

Нело помнит, что тогда же подумал: какая глупость! Когда буйуры взяли в использование Джиджо, они были полноправными членами общества Пяти галактик, имели доступ к легендарной Великой Библиотеке, по сравнению с которой ничтожны все бумажные книги Библоса! По одному слову буйуры могли получить любой ответ под солнцем. Под миллиардом солнц, если можно верить рассказам о прошлом.

Но по крайней мере мудрецы одобряли работу Ларка. А как же Сара? Любимица Нело, она всегда наслаждалась запахами, ритмами и текстурой изготовления бумаги – до четырнадцати лет, пока не наткнулась на дар.

Нело винил покойную жену, которая давным-давно так необычно вошла в его жизнь и забивала головы детей странными рассказами и стремлениями.

Да, решил он, это вина Мелины…

Негромкий кашель прервал размышления Нело. Бумажник увидел над своим столом пару карих глаз. Почти человеческое лицо обрамляла густая шерсть – лицо настолько человеческое, что неосторожные треки иногда принимали шимпанзе как полноправных членов Общины.

– Ты все еще здесь? – рявкнул Нело.

Лицо искривилось, потом кивнуло налево, в сторону склада бумаги, где один из помощников Нело медленно снимал порванные бумажные листы с барабана.

Нело выругался.

– Это мусор, Джоко!

– Но, хозяин, ты велел собирать обрывки, которые можно продать…

Нело нырнул под большую ось – горизонтально расположенный шпиндель из твердой древесины, который передает энергию от дамбы во все ближайшие мастерские. Он оттолкнул Джоко.

– Не важно, что я велел. Возвращайся к чанам – и скажи Калебу, чтобы меньше воды пускал на лоток. До сезона дождей еще целых четыре месяца. Он нас через два выведет из дела!

Нело сам осмотрел полки и наконец отобрал два слегка поврежденных листа, перевязанных лианами. Это не совсем брак. Кто-нибудь даже может заплатить за них наличными. С другой стороны, к чему их беречь? Разве мудрецы не предупреждали, что не стоит слишком гордиться и думать о завтрашнем дне?

Ибо все стремления будут подвергнуты суду, и мало кто получит благословение…

Нело фыркнул. Он не религиозен. Он делает бумагу. Его профессия подразумевает некоторую веру в добрую суть времени.

– Это для твоей хозяйки, Прити, – сказал он маленькой самке – шимп, которая стояла у стола, сложив руки. Немая, как реук, она служила дочери Нело так, как не способно служить ни одно существо на Джиджо. Это ее служение невозможно осмыслить. Нело протянул ей один тяжелый пакет.

– Второй понесу сам. Все равно пора заглянуть и проверить, достаточно ли у Сары еды.

Хоть шипм немая, но глаза у нее выразительные. Она знает, что это лишь предлог, чтобы Нело мог взглянуть на загадочный дом Сары для гостей.

Нело проворчал:

– Иди со мной и не медли. Некоторым приходится работать, чтобы заработать на жизнь, знаешь ли.

Крытая дорожка соединяла плотину/фабрику с лесом, где жило большинство обитателей поселка. Яркий солнечный свет пробивался сквозь полог листвы. В полдень нужно быть оптимистом, чтобы поверить, что эта живая маскировка способна скрыть дома от взгляда из космоса, – а среди Шести оптимизм считается легкой разновидностью ереси.

Увы, не такой ереси следует старший сын Нело.

Укрытие казалось еще более проблематичным по отношению к большой дамбе. В отличие от маленьких плотин, которые сооружают квуэны, подражая осыпям или грудам стволов, эта плотина от одного конца до другого тянется на расстояние половины полета стрелы. Ее края скрывают фальшивые булыжники и заросли вьюнков. Тем не менее многие считают ее самым вопиющим артефактом на Склоне – вдали от древних поселений буйуров. Ежегодно в День Обвинения радикалы требуют ее уничтожения.

И теперь Ларк один из них. – Нело снова обвинил дух своей покойной жены. – Ты слышишь, Мелина? Ты привела мальчика с собой, когда пришла с далекого юга. Нас учат, что гены не так важны, как воспитание, но разве я растил сына вероотступником и сторонником всеобщего разрушения? Никогда!

Нело верил не в маскировку, а в слова отцов-основателей, которые забросили свое праздное семя на Джиджо и пообещали, что специальных поисков из космоса не будет. Не будет по крайней мере полмиллиона лет.

Однажды он высказал этот аргумент в споре с Ларком. К его удивлению, парень согласился, но потом сказал, что это не имеет значения.

Я настаиваю на решительных мерах не потому, что боюсь быть пойманным, а потому, что это правильный поступок.

Правильный? Неправильный? Все это непонятные абстракции. Ларк и Сара постоянно говорят о таких вещах, целые мидуры спорят о судьбе и предназначении. Иногда Нело казалось, что ему легче понять Двера, этого своевольного любителя леса.

Из мастерской деревенского столяра тучами вылетают опилки. Там делают деревянные трубы для Джоби, полного сантехника. Он проводит такие трубы во все дома, чтобы по ним поступала свежая вода, а отходы удалялись в септические ямы-отстойники. Удобства цивилизованной жизни.

– Глубокой тени, Нело, – протянул Джоби, намекая на то, что не против немного посудачить.

– Облачного неба, Джоби, – с вежливым кивком ответил Нело, но не остановился. Конечно, несколько дуров легкой болтовни не повредят. Но если он узнает, что я иду к Саре, то скоро половина поселка соберется у меня, чтобы узнать что-нибудь новое об этом пациенте Сары – Незнакомце с дырой в черепе.

Когда-то это мог быть чипвинг со сломанным хвостовым рулем или раненый детеныш тойо. Все больное или раненое оказывалось у него на складе, где у Сары были специальные клетки, обитые тонким войлоком. Нело полагал, что, повзрослев, дочь минует эту фазу – пока несколько дней назад она не отказалась от обычного собирательского похода из-за того, что ей на носилках принесли раненого Незнакомца.

Когда-то Нело мог бы возразить против присутствия Незнакомца, пусть даже раненого, в древесном доме дочери. Теперь он радовался всему, что отвлечет дочь от целого года напряженной работы и одиночества. Одна из руководительниц гильдии недавно написала ему, жалуясь, что его дочь сторонится главной обязанности женщин ее касты. Нело вынужден был ответить, упрекая в поспешном и опрометчивом суждении. Но все равно: любой интерес, который Сара проявляет к мужчине, пробуждает надежду.

С крытой дорожки Нело углядел городского взрывника с сыном, разглядывавших якорный пирс большой дамбы. Неприветливый и серьезный, с резкими чертами лица, Хенрик сунул руку в отверстие и вытащил глиняную трубку, заканчивающуюся шаром. Сначала сам рассмотрел заряд, потом протянул сыну, чтобы тот понюхал.

Нело неожиданно подумал о громадном озере, которое плещется за дамбой, готовое поглотить все дома и фабрики, если Хенрик получит сигнал исполнить свой долг. Он испытал также укол ревности, глядя на это понимающее тет-а-тет между отцом и сыном – такое же, какое когда-то было у него самого с его детьми. И какое он надеялся ощутить снова с тем, кто любит бумагу так же, как он.

Если бы хоть один из детей дал мне наследника.

Мне нужен хотя бы один, – молил Нело. – Если бы можно было подкупить мудрецов, чтобы они приказали!

Хенрик вернул трубку на место и заклеил отверстие глиной.

Слева послышался низкий вздох. Нело посмотрел туда и увидел еще одного наблюдателя за взрывниками. Лог Байтер – Грызущая Бревно, матриарх местного улья квуэнов, сидела на древесном пне, втянув все пять ног. Нервное дыхание поднимало пыль под ее синим панцирем, а на зрительном кольце у нее реук, как будто он способен рассказать ей о Хенрике и его сыне!

Но о чем тревожится Лог Байтер? Это стандартная процедура. Жители Доло никогда не принесут в жертву дамбу, источник своего богатства и престижа. Только несколько глупцов-ортодоксов хотят этого.

И старший сын Нело.

Все нервничают, думал он, поворачивая. Сначала необычная зима, потом предложение Улькоуна и ересь Парка. А теперь еще и Сара появляется с загадочным Незнакомцем.

Неудивительно, что у меня бессонница.

Большинство домов поселка скрыто от горящего неба, расположено на стволах могучих деревьев тару, где на широких верхних ветвях находятся грядки съедобного мха. Казалось, это ниша, специально подготовленная для землян, как любимые озера – для синих квуэнов и травяные равнины – для племен уров.

Нело и Прити пришлось ненадолго остановиться и переждать детей, которые гнали кустарниковых индеек по лесному суглинку. Пара глейверов с опаловой кожей, потревоженных в своем занятии – они рылись в земле в поисках насекомых, – подняли круглые головы и высокомерно фыркнули. Дети рассмеялись, а выпуклые глаза глейверов вскоре снова помутнели: слишком больших усилий требовал от них гнев.

Знакомый ритм деревенской жизни, и Нело счастливо продолжал бы принимать его как должное, если бы не слова старшего сына, сказанные перед отправлением на Собрание, когда Ларк объяснял причины своей ереси.

Природа снова завладевает этим миром, отец, выходя за пределы, навязанные прежними обитателями.

Нело охватили сомнения. Как может неразумная жизнь меньше чем за миллион лет изменить мир? Без руководящей расы, которая ухаживает за этой жизнью, как садовник за садом?

Это и означает объявление планеты невозделанной, – продолжал Ларк. – Ей предоставляют отдых и способность восстановиться без вмешательства.

Ты хочешь сказать, без таких, как мы?

Совершенно верно. Мы не должны находиться на Джиджо. Мы приносим вред самим своим пребыванием здесь.

Это обычная дилемма всех Шести. Предки всех шести рас считали, что у них есть очень основательные причины, чтобы прилететь сюда на крадущихся кораблях и засеять запретную планету своим семенем. Свитки говорят о преступлении, слившемся с отчаянной надеждой. Но сын Нело подчеркивает только преступление. Больше того, Ларк и его друзья собираются что-то предпринять. Какое-то серьезное выступление на Собрании этого года, чтобы возместить поколения вины священным и ужасающим поступком.

Какая глупость! возразил Нело. Когда цивилизация вернется в эту галактику, не будет никаких следов нашей жизни здесь. Если мы будем жить праведно, клянусь Яйцом, то, что вы собираетесь сделать, не будет иметь никаких последствий!

В любом споре с Двером последовали бы вызывающие выкрики. Но разговор с Ларком тем более раздражает, что парень скрывает свою пуристическую ересь под упрямой вежливостью, которую унаследовал от матери.

Не важно, что наше преступление никогда не будет раскрыто, отец. Важно то, что нам здесь не место. Мы просто не должны существовать.

Жители деревни здоровались с проходящими Нело и Прити. Но он сегодня отвечал лишь сердитыми взглядами, горячо желая, чтобы отпрыски не раздражали его так сильно – сначала отказавшись подчиниться его желаниям, а потом внеся фермент своих беспокоящих идей.

У городского причала стояли несколько лодок. Стройные нуры с гладкой шерстью сновали по мачтам, натягивая снасти и набрасывая маскирующие покровы, как их столетиями учат высокие длинномордые хуны. Экипаж одной из лодок помогал местным жителям разгружать стекло и металл, найденные в поселении буйуров выше по реке. В городе Ур-Тандж кузнецы все это переработают, а остатки будут отправлены в мусорные ямы, далеко в море.

В обычное время Нело остановился бы, чтобы понаблюдать, но Прити потянула его за рукав, торопя вверх, в сине-серые ветви рощи.

Когда они повернулись, раздались неожиданные крики. Люди побросали груз, а моряки хуны присели, расставив мохнатые ноги. Древесные стволы раскачивались со скрипом, как корабельные мачты, все канаты натянулись, по воде пошла рябь. Из леса вылетела туча листвы, заполнив воздух вертящими спиралями. Нело узнал гулкий рокот землетрясения. Его охватил страх, смешанный с возбуждением, и он подумал, стоит ли добираться до открытого места.

Но шум стих, прежде чем он успел принять решение. Ветви продолжали раскачиваться, но доски дорожек перестали колебаться, а рябь на озере исчезла, как во сне. Моряки облегченно фыркали. Жители деревни ритуально жестикулировали, ибо дрожь Джиджо целительна, даже если приносит разрушения. Столетие назад более сильное землетрясение вырвало из-под земли Священное Яйцо, благословение, стоящее всех мук, причиненных его рождением.

О мать Джиджо, взмолился Нело, когда стихла последняя дрожь. Пусть на Собрании все пройдет хорошо. Пусть мудрецы отговорят Ларка и его друзей от их глупых планов.

И может быть, решился добавить он, пусть Двер встретит девушку из хорошей семьи и наконец осядет.

Он знал, что третье желание высказывать не стоит. Сара не хочет, чтобы он ради нее просил божество. Если это, конечно, не Ифни – капризная богиня чисел и судьбы.

Когда пульс успокоился, Нело знаком велел Прити идти вперед. Их маршрут пролегал вверх по массивному стволу тару, а потом по древесным вершинам, соединенным веревочными дорожками. Нело шел привычно, не замечая высоты, но тюк бумаги все сильней оттягивал руки.

Дом Сары расположен так высоко, что солнечный свет часами падает на плетеную стену. Делая последний переход над пустотой, Нело крепче ухватился за веревку. Обнаженное солнце так его тревожило, что он едва не упустил квадратную клетку, сделанную из досок и висящую на шкиве рядом с небесным порогом Сары.

Лифт! Почему к дому моей дочери присоединили лифт?

И тут же вспомнил. Из-за Незнакомца.

От дома исходили разнообразные запахи – по большей части острые, но и сладкие. Заглянув внутрь, Нело сразу опустил жалюзи, отрезав косые солнечные лучи. Из другой комнаты доносился печальный голос Сары. Нело уже собрался постучать в косяк, но остановился: внутри шевельнулись две тени. Одна коническая, состоящая из круглых колец, выше Нело на голову. Шишковатые ноги поддерживают нижнее кольцо, производя при движении хлюпающие звуки.

Вторая фигура, меньшего размера, на двух колесах-ободах; стройный торс заканчивается парой грациозных рук и четырьмя стебельками с глазами, направленными одновременно во все стороны. Существо покатилось вперед, одно колесо скрипнуло, показался пятнистый череп и опущенные глазные стебельки пожилого г'кека.

Если кто из жителей деревни Доло и мог заставить Нело почувствовать себя живым и проворным, так именно эта пара. За всю историю этих двух видов ни г'кек, ни треки никогда не поднимались на дерево.

– Облачного неба, бумажник, – сказал тот, что на колесах.

– Глубокой тени, доктор Лоррек. И тебе тоже, аптекарь. – Нело дважды поклонился. – Как ваш пациент?

После многих лет обслуживания деревни, населенной почти исключительно людьми, англик Лоррека был превосходен.

– Поразительно. Но пациент набирается сил под действием особых мазей Пзоры, – врач согнул глазной стебелек в направлении треки, чей девятый тор казался раскрасневшимся от напряженной работы, – а также под действием заботы и свежего воздуха.

Это неожиданность. Положение Незнакомца казалось безнадежным.

– Но его раны! Дыра в голове…

Пожатие плечами – по происхождению человеческий жест, но никто не проделывает его изящней г'кека.

– Я опасался, что рана смертельна. Очевидно, Незнакомец обязан жизнью выделениям желез Пзоры и быстрым действиям твоей дочери, которая вытащила его из грязного болота.

Тут заговорил аптекарь – треки, поворачивая свои воспринимающие органы, похожие на драгоценные камни; голос его дрожал, как звук ненастроенной арфы.

– Я/мы помог с радостью, хотя наше синтезирующее кольцо почти в обмороке от усилий. Потребовались сильнодействующие мази. Но и они не очень понравились.

– О чем это ты?

– Только здесь, высоко, где мало бактерий, можно было проделать работу. Жилище мисс Сары идеально, и она никому не позволяет забрать ее пациента. Но она так много жалуется! Говорит, что ей мешают работать, отрывают от пациента. Хочет, чтобы мы все убрались с ее шеи.

– Ну, это всего лишь метафора.

– Так я/мы и предположил. Я/мы высоко ценю это несоответствие. Пусть она это поймет.

– Я позабочусь, чтобы она поняла, – с улыбкой сказал Пзоре Нело.

– Спасибо вам всем, великолепный Нело, – ответил молодой треки, переходя на множественную форму. – Я/мы надеюсь на спокойствие в работе, когда вернусь сегодня вечером.

Лоррек переплел свои глазные стебли, и Нело не понадобился реук, чтобы прочесть молчаливый смех старого г'кека.

– Спокойствие – это хорошо, – согласился он, прикрывая рукой кашель.

Он подержал кабину лифта вначале для заходящего в нее тяжелого треки. Затем вкатился Лоррек. Его левое колесо покачивалось от неизлечимой наследственной болезни оси. Нело потянул за сигнальный канат, призывая оператора далеко внизу привести в действие лебедку.

– Узнали что-нибудь о происхождении Незнакомца? – спросил Лоррек, пока они ждали.

– Я ничего не слышал. Но уверен, это вопрос времени.

До сих пор даже торговцы не смогли узнать человека, лежавшего в беспамятстве. Предполагалось, что он из далекого берегового поселка или даже из Долины. В Дало никто не знал и Мелину, когда она появилась много лет назад с приветственным письмом и ребенком на руках. Склон больше, чем мы привыкли думать.

Г'кек вздохнул.

– Скоро придется решать, не лучше ли отослать пациента, теперь, когда его положение стабилизировалось, чтобы его осмотрели…

Клетка задрожала и быстро пошла вниз, прервав Лоррека на середине фразы.

Понятно, думал Нело, глядя, как клетка исчезает внизу за ветвями. Это объясняет шум. Сара не хочет, чтобы ее пациента отправляли специалистам в город Тарек, хотя и жалуется на помехи в работе.

Научится ли когда-нибудь Сара? Когда в последний раз взял верх ее воспитательный инстинкт – она помогала выздоравливающему переплетчику в Библосе, – это привело к любовной связи и закончилось трагедией, скандалом и изгнанием Сары из гильдии. Нело надеялся, что больше это никогда не повторится.

Даже сейчас она может все это вернуть – положение и брак с уважаемым мудрецом. Конечно, мне никогда не нравился этот кисло-напыщенный Теин, но он обещал более безопасную и благополучную жизнь, чем этот ее хрупкий возлюбленный.

И она может продолжать заниматься математикой и родить мне здоровых внуков.

Первым в дом вошел маленький шимпанзе. Из тени послышался голос Сары:

– Это ты, Прити? Мне помешали, но, кажется, я наконец решила интеграл. Посмотри…

Послышался глухой звук. На стол опустили тяжелый сверток.

– А, бумага. Замечательно. Посмотрим, что послал на этот раз старик.

– Что бы ни послал старик, это слишком хорошо для того, кто не платит, – проворчал Нело, ожидая, пока адаптируется зрение. В полутьме он увидел, как из-за стола, покрытого листами бумаги с какими-то непонятными символами, встает дочь. На круглом лице Сары появилась улыбка, которую он всегда считал прекрасной, хотя было бы лучше, если бы девушка больше походила на мать.

Моя внешность и своенравный характер Медины. Не хотел бы я такой смеси для девушки.

– Отец! – она торопливо подошла и обняла его. – Ты меня испугал.

Ее черные волосы, остриженные коротко, по-мальчишески, пахнут карандашной пылью и мазями Пзоры.

– Еще бы. – Он неодобрительно посмотрел на беспорядок в комнате, который стал еще больше с появлением матраца у стола. Груды текстов, на некоторых эмблема большой сокровищницы Библоса, лежат среди записей о “новом направлении”, которое приняли ее исследования, объединяющие математику и – подумать только! – лингвистику.

Прити взяла один из листов Сары и взгромоздилась на стул. Шимпанзе жевала нижнюю губу, просматривая строку за строкой, – молчаливая соучастница таинственного искусства, в котором Нело ничего не понимает.

Он посмотрел в сторону спального отделения, где солнечный свет падал на одеяло, выделяя очертания двух больших ног.

– Оба парня ушли, и я подумал, загляну, как у тебя дела.

– Как видишь, все в порядке. – Она гордо осмотрелась, словно ее древесный дом в образцовом порядке. – И обо мне заботится Прити. Да я часто даже вспоминаю, что нужно поесть!

– Что ж… – пробормотал он. Но Сара уже взяла его за руку и мягко повела к выходу.

– Завтра загляну, – пообещала она, – когда Лоррек и эта старая Вонючка попросят не мешать им. Отправимся к Белонне и хорошо пообедаем, ладно? Я даже надену чистое платье.

– Что ж… неплохо было бы. – Он помолчал. – Но помни, старейшины дадут тебе помощника, если работы будет слишком много.

Она кивнула:

– Я знаю, как ты на это смотришь, отец. “Сара снова одержима”, верно? Не волнуйся. На этот раз все совсем по-другому. Просто я считаю, что это место идеально для предотвращения инфекций при таких ужасных ранах…

Из глубины дома донесся низкий стон. Сара поколебалась, потом подняла руку.

– Сейчас вернусь.

Нело смотрел, как она торопливо направляется к завешенному спальному отделению, потом, подстрекаемый любопытством, заглянул сам.

Прити вытирала лоб раненого Незнакомца, ее темные руки словно отгоняли какое-то смертельно опасное существо. Руки Незнакомца были покрыты свежими шрамами, а из-за уха вытекала желтоватая жидкость. Когда Нело видел его в последний раз, кожа Незнакомца посерела, как пепел, в приближении смерти. Теперь его глаза с черными зрачками казались воспламенными какой-то страстью.

Сара взяла руки раненого, настойчиво заговорила с ним, стараясь унять неожиданный приступ. Но чужак с такой силой сжал ее запястья, что Сара от боли закричала. Нело бросился к ней и тщетно пытался разжать сильные пальцы.

– Ги… ги… гм… дау! – запинался Незнакомец, таща Сару за собой на пол.

И в это мгновение небо раскололось.

Раздался громогласный рев, с полок посыпалась посуда. Все дерево тару накренилось, словно его толкнула огромная рука. Нело упал. Со звоном в ушах отец и дочь держались за планки пола, дерево наклонилось совсем низко. В щели Нело увидел землю. Еще посыпалась посуда. В облаке бумажных листов закричала Прити, Незнакомец с широко открытыми глазами подхватил ее крик.

В голове Нело появилась тупая мысль: Может, это еще одно землетрясение?

Тару швыряло их, словно бусинки. Продолжалось это бесконечно – должно быть, не больше минуты.

Как ни поразительно, но дом устоял на своей развилке двух ветвей. По стволу огромного дерева пробежала дрожь, вопль, разрывавший череп Нело, стих, уступив место тишине. Нело неохотно позволил Саре помочь ему подняться. Они подошли к Незнакомцу, который сжимал подоконник руками с побелевшими костяшками.

Весь лес был в туче пыли и сорванной листвы. К удивлению Нело, ни одно дерево не упало. Он поискал взглядом большую дамбу и увидел, что она выдержала, слава Богу. Бумажная мельница казалась невредимой.

– Смотри! – Сара ахнула и показала куда-то вверх, в небо над лесом.

Здесь, высоко над головой, появился тонкий белый след; что-то огромное и стремительное разрывало воздух; это что-то, сверкающее, еще виднелось вдали, устремляясь к заснеженным вершинам хребта Риммер. Оно казалось таким высоким, таким легким и таким высокомерным – Нело не нужно было вслух высказывать ужасную мысль. Тот же страх отразился и в глазах его дочери.

Незнакомец, глядя на удаляющийся блеск, испустил полный дурных предчувствий вздох. Казалось, он разделяет их тревогу, но на его усталом лице не было удивления.

Аскс

Помните ли вы, мои кольца, как корабль ротенов сделал три круга над Поляной Собраний, сверкая в своем спуске, сопровождаемый ревом протестующего неба? Погладьте воск памяти и вспомните, каким могучим выглядел этот корабль, когда драматично застыл почти над самой головой.

Даже человеческое племя – наши лучшие техники – смотрело, округлив глаза по своему обыкновению, как большой цилиндр, огромный, словно ледник, мягко опустился всего в девяноста полетах стрелы от священного тайного углубления, в котором лежит Святое Яйцо.

Вокруг нас со стонами страха стояли представители шести рас.

– О, мудрецы, должны ли мы бежать? Должны ли прятаться, как требует закон?

Поистине так приказывают нам Свитки.

Укройте свои палатки, свои поля, свои труды и самих себя. Ибо с неба придет ваш суд и ваше наказание.

Вестники спрашивали:

– Нужно ли разносить Призыв? Нужно ли сжигать деревни и города, уничтожать стада и ульи?

Еще до оформления закона, еще до того, как из вражды родилось наше единство, разрозненные племена знали, в чем опасность. Мы, изгнанники-на-Джиджо, прятались, когда со своими редкими проверками появлялись исследовательские зонды Галактических институтов, заставляя наши чувствительные камни загораться предупредительным огнем. А в другое время со звездного свода опустились сверкающие шары-рои зангов, опустились в глубину моря, а потом снова взлетели, окруженные парами украденной жидкости. И даже те шесть раз, когда на берег опускались изгнанники, их никто не приветствовал, пока они не сжигали корабли, которые их привезли.

Попытаемся спрятаться?

Вспомните, мои кольца, растерянный лай, когда народ рассыпался, словно мякина на ветру, разбирая праздничные павильоны, таща отходы нашего лагеря к ближайшим пещерам. Но среди всего этого смятения некоторые оставались спокойными и покорными. Немногие в каждой расе поняли: на этот раз спрятаться от звезд не удастся.

Первым из высоких мудрецов заговорил Вуббен, повернув к каждому из нас по глазному стебельку.

– Никогда раньше корабль не приземлялся прямо среди нас. Они нас явно видели.

А может, и нет, – предположила Ур-Джа на обнадеживающем Галактическом семь, топнув одним копытом. Возбужденная белая шерсть обрамляла ее расширившиеся урские ноздри. – Возможно, они уловили излучение Яйца. Может, если мы спрячемся быстро…

Ур– Джа смолкла, когда Лестер, человек, покачал головой -простой жест отрицания, в последнее время ставший модным во всей Общине. Среди тех, у кого есть голова.

– На таком расстоянии наши инфракрасные показатели невозможно не распознать. Их корабельная библиотека распознала нас до самого последнего подвида. Если до входа в атмосферу они о нас не знали, то теперь точно знают.

По привычке мы поверили ему на слово – люди в таких вопросах разбираются лучше всех.

– Может, они такие же беглецы, как мы! – выпалил наш мудрец квуэн, излучая надежду всеми ножными щелями. Но Вуббен не разделял его надежды.

– Вы видели, как они появились. Разве это стиль беглецов, крадущихся в страхе, таящихся от взгляда Измунути? Разве кто-то из наших предков прибывал так? С ревом по всему небу?

Приподняв передний глаз, чтобы осмотреть толпу, Вуббен призвал к спокойствию.

– Пусть никто не покидает долину праздника, чтобы их не проследили к нашим разбросанным племенам и поселкам. Но разыщите всех глейверов, которые пришли кормиться среди нас, и прогоните их, чтобы наша вина не запятнала их невинность.

А что касается Шести, которые оказались здесь, где опустилась темная тень корабля… мы все должны жить или умереть, как велит судьба.

Я/мы ощутил удовлетворение колец моего/нашего тела. Страх смешался с покорностью: все признали справедливость слов Вуббена.

– И не будем бесполезно суетиться, – продолжал он. – Ибо в свитках сказано также: Когда сорваны все покровы, не скрывайтесь больше. Ибо настал день суда. Оставайтесь на месте.

Так очевидна была его мудрость, что не возникло никаких споров. Разве мы не собрались потом племя за племенем, мои кольца? Из множества стало единство.

Наша Община повернулась к кораблю, навстречу судьбе.

Двер

Странный нур продолжал тащиться за ним, улыбаясь с ветвей деревьев, настоящий паразит.

Иногда существо с гладкой черной шерстью на время исчезало, пробуждая надежды Двера. Может, наконец устало от пыльного горного воздуха, так далеко от болот, где обычно живут нуры.

Но потом оно снова появлялось с улыбкой во всю короткую морду и смотрело с ветки, как Двер прорубает дорогу в колючем кустарнике или пробирается по перевернутым плитам древнего пути, часто наклоняясь и всматриваясь в следы сбежавшего глейвера.

Когда Двер впервые увидел этот след сразу за пределами Поляны Собраний, он был уже остывший. Брат и другие пилигримы продолжили движение на звуки веселой музыки, доносящиеся из праздничных павильонов. Но увы! Работа Двера – останавливать глейверов, у которых появилось странное обыкновение покидать уютные низины и пытаться вернуть себе прежнюю свободу. Празднику придется подождать.

Hyp лаял высоким голосом, делая вид, что помогает; его мускулистое гибкое тело легко передвигалось вверху, в то время как Дверу приходилось рубить и карабкаться. Наконец Двер убедился, что они догоняют. Теперь следы глейвера ближе друг к другу, и есть нажим на пятку. Когда ветер переменился, Двер уловил запах. Как раз вовремя, подумал он: очень скоро горы перейдут в еще один водный сток, ведущий по существу в другой мир.

Почему глейверы так поступают? По эту сторону их жизнь легче, здесь все в них души не чают. А за переходом лежит ядовитая равнина, в которой способны продержаться только самые выносливые охотники-люди.

Или туристы, подумал он, вспоминая предложение Лены Стронг за плату вести туристов на восток. Единственная цель этого путешествия – осмотр достопримечательностей. Такое выражение Двер раньше слышал только в рассказах о старой Земле.

Безумные времена, подумал он. Однако “организаторы туризма” утверждают, что получили одобрение мудрецов – на определенных условиях. Двер покачал головой. Сейчас, когда добыча прямо перед ним, ему не нужно забивать себе голову этими идиотскими идеями.

Hyp тоже проявлял признаки усталости, хотя продолжал бежать по следу глейвера, время от времени привставая на задних лапах и вглядываясь вперед черными, далеко видящими глазами. Неожиданно он гортанно заурчал и исчез в горных зарослях – и тут же Двер услышал безошибочный писк глейвера, а вслед за ним топот бегущих ног.

Ну вот, теперь он его спугнул!

Наконец Двер выбрался из подлеска на открытый участок древней дороги буйуров. Побежал по разбитым плитам дороги, на бегу сунув в ножны мачете, доставая свой складной лук и натягивая тетиву.

Из узкого бокового каньона доносились шипящие звуки противостояния. Дверу пришлось снова оставить древнюю дорогу и двигаться среди переплетенных лианами деревьев.

Наконец сразу за кустами он их увидел – два существа: одно черное, другое радужно-светлое.

Загнанный в узкую расщелину глейвер, несомненно, самка, возможно, беременная. Она долго шла и теперь тяжело дышит. Круглые глаза вращаются независимо друг от друга, один следит за черным нуром, другой отыскивает иные, еще не обнаруженные опасности.

Двер выругал их обоих – глейвера за то, что тот увлек его в не приносящее никакой выгоды преследование, в то время как он так ждал праздника, а этого нахального нура – за то, что постоянно вмешивается.

Вдвойне выругал, потому что теперь он у него в долгу. Если бы глейвер добрался до равнины за хребтом Риммера, конца бы не было неприятностям.

Казалось, ни одно существо не замечает Двера – хотя он, зная, какие острые чувства у нура, не поручился бы за это. Что делает здесь этот маленький дьявол? Что он пытается доказать?

Двер назвал его Грязнолапым, потому что коричневые пятна на лапах выделяются на фоне черной шкуры, от плоского хвоста до усов, которые дергаются на короткой морде. Черная тварь стояла неподвижно, не отрывая взгляда от пугливого глейвера, но Двер не обманывался. Ты знаешь, что я слежу за тобой, показушник. Из всех видов, которые оставили на Джиджо, улетая, древние буйуры, нуры казались Дверу самыми непонятными, а ведь мастерство охотника в том, чтобы понимать живые существа.

Он тихо опустил лук и развязал кожаную сумку, достав оттуда свернутое лассо. Терпеливо, вкрадчиво начал продвигаться вперед.

Обнажив в улыбке острые прямоугольные зубы, Грязнолапый поднялся почти до роста глейвера – примерно на уровень бедра Двера. Глейвер с рычанием отступал, пока его тело не прижалось к скале, высвободив град камней. Своим раздвоенным хвостом самка сжимала палку – ветку или ствол с оборванными листьями. Сложное орудие, показывающее, на какой стадии сейчас находятся глейверы.

Двер сделал еще один шаг, но на этот раз не смог избежать хруста листьев. Из-за острых ушей нура из шерсти поднялись серые бугорки и независимо друг от друга закачались. Грязнолапый продолжал следить за глейвером, но в его осанке что-то говорило: “Тише, дурак\”

Дверу не нравилось, когда ему указывали, что делать. Особенно если указывает нур. Тем не менее об охоте судят по результатам, а Дверу нужна чистая поимка. Подстрелить глей-вера – значит признать свое поражение.

Свободно свисающая шкура глейвера утратила свой блеск после ухода со знакомой охотничьей территории: глейверы обычно кормятся вблизи поселков. И так уже несколько столетий, с тех пор как приобрели невинность.

Но почему они это делают? Почему ежегодно пытаются перебраться через переходы?

Невозможно догадаться о том, что движет нуром. Среди Шести только у терпеливых хунов есть дар управляться с шаловливыми беспокойными зверьками.

Может, буйурам не хотелось покидать Джиджо, и они оставили нуров как шутку для тех, кто придет за ними.

Пролетела жужжащая львиная муха на прозрачных вращающихся крыльях. Тяжело дышащий глейвер проследил за ней одним глазом, продолжая вторым следить за раскачивающимся нуром. Очевидно, голод победил страх; к тому же самка поняла, что Грязнолапый слишком мал, чтобы убить ее. И словно подкрепляя это впечатление, нур сел на задние лапы, небрежно облизывая плечо.

Очень умно, подумал Двер, перемещая свою тяжесть, в то время как глейвер оба глаза повернул в сторону добычи.

Изо рта самки устремилась полоска слюны, ударила муху в хвост.

Грязнолапый мгновенно прыгнул влево. Глейвер запищал, ударил палкой и повернул в другую сторону. Двер с проклятием выскочил из кустов. Его мокасины скользнули по граниту, он нагнулся, едва избежав удара дубины. В отчаянии Двер бросил лассо – оно с резким звуком натянулось, прижав его подбородок к земле. Глейвер, даже ослабевший и умирающий с голода, обладал такой силой, что смог протащить Двера на несколько шагов, пока наконец не сдался.

Дрожа – по ее гладкой шерсти пробегали волны цвета, – самка бросила импровизированную дубину и опустилась на все четыре колена. Двер осторожно встал, сворачивая лассо.

– Спокойней. Никто тебя не обидит.

Глейвер разглядывал его одним тусклым глазом. “Больно. Маргинально”, – проскрипела самка на Галактическом восемь с сильным акцентом.

Двер откинулся назад. В прошлом только раз пойманный глейвер заговорил с ним. Обычно глейверы до конца демонстрируют свое приобретенное отсутствие разума. Двер облизал губы и попытался ответить на том же диалекте:

“Достойно сожаления. Предлагается терпение. Лучше, чем смерть”.

Лучше? Осторожный глаз прищурился, словно слегка удивленный и не вполне понимающий.

Двер пожал плечами.

Жаль, что больно.

Взгляд слегка потерял фокус.

Нет вины. Плохая музыка. Сейчас готов есть.

И свет разума снова исчез под покровом животной тупости.

Удивленный и утомленный, Двер привязал существо к ближайшему дереву. И только тогда занялся своими порезами и ушибами, а Грязнолапый тем временем лежал на плоской скале и грелся в лучах заходящего солнца.

Нуры не умеют говорить. В отличие от глейверов, их предки никогда не получали толчок к разуму. Тем не менее его улыбающаяся пасть словно говорила: “Это забавно. Давай сделаем так еще!”

Двер отыскал лук, разжег костер и последний дневной мидур провел, кормя пленницу из своего скромного рациона. Завтра он отыщет гнилой ствол, под которым можно рыться в поисках насекомых – любимое, хотя и лишенное достоинства занятие тех, кто когда-то был могучей звездной расой.

Когда Двер разворачивал хлеб и мясо, Грязнолапый подобрался поближе. Двер вздохнул и бросил немного нуру, который хватал куски в воздухе и ел с осторожным достоинством. Потом принюхался к фляжке-тыкве Двера.

Двер видел, как нуры пользуются такими фляжками на борту лодок с экипажем из хунов. Поэтому после некоторых сомнений он вытащил пробку и протянул фляжку нуру. Тот взял ее обеими шестипалыми лапами, почти такими же ловкими, как человеческие руки, и искусно вылил на язык несколько капель, громко причмокивая.

А потом вылил все оставшееся себе на голову.

Двер с проклятием вскочил. Но Грязнолапый уже блаженно отбросил опустевшую фляжку. По его гладкой спине бежали ручейки, темные капли падали в пыль. Hyp счастливо почирикал и начал прихорашиваться.

Двер потряс фляжку, вылив из нее несколько капель.

– Из всех эгоистичных неблагодарных существ…

Уже слишком поздно идти к ближайшему ручью, спускаясь по узкой опасной тропе. Гул водопада слышен, но пешком до него не менее мидура пути. Конечно, это не кризис: ему приходилось обходиться без воды. Тем не менее у него всю ночь от этого звука будет сухо во рту.

Никогда не переставай учиться, сказала Ур-Руолс. Сегодня Двер еще кое-что узнал о нурах. И учитывая все обстоятельства, за урок он заплатил не очень дорого.

Он решил устроить себе будильник. Но для этого нужен часовой тит.

У него есть причины встать пораньше. Возможно, еще успеет вернуться в долину к началу Собрания Шести, еще до того, как все девушки выберут себе партнеров для праздничного танца Затем нужно представить ежегодный отчет Дэйнелу Озаве и выступить против нелепой идеи Лены Стронг по поводу туризма К тому же если увести глейвера еще до рассвета, Грязнолапый может остаться спать у тлеющих углей. Нуры любят поспать почти так же, как проказничать в деревне, а у этого нура позади долгий день.

Поэтому после ужина Двер достал несколько бумажных свертков – свой запас разных практически необходимых вещей. Бумага для свертков из корзины для ненужных бумаг брата или Сары.

Ларк всегда пишет четко и аккуратно, и записи его касаются какого-нибудь вида в сложноорганизованном образе жизни Джиджо. Выброшенные бумаги Ларка Двер использует, чтобы заворачивать в них семена, травы и перья – все то, что бывает полезно на охоте.

Почерк у Сары размашистый, но сдержанный, словно воображение и порядок ограничивают друг друга. На ее выброшенных листочках математические символы и формулы. (Некоторые уравнения не просто выброшены, а изорваны в приступе раздражения.) В листочках сестры Двер держит лекарства, приправы и порошки, которые делают продукты Джиджо съедобными для людей.

Из одного такого пакета он извлек шесть семян тобара, круглых, твердых и ароматных, и разложил их на плоском камне ниже по ветру. Задержав дыхание, ножом расколол одно из семян и убежал от поднявшегося остро пахнувшего облачка. Глейвер тревожно поерзал, а нур смотрел на Двера сердито, пока ветерок не унес запах.

Завернувшись в спальный мешок, Двер смотрел на появляющиеся звезды. Калунути горячей красной точкой горело на усмехающемся лице Саргона, этого безжалостного стража законов. Появилось еще много звездных рисунков, орел, лошадь, дракон и дельфин, любимый двоюродный брат, улыбающийся и направляющий челюсть в ту сторону, где, как говорят, расположена Земля.

Если нас, изгнанников, когда-нибудь поймают, думал Двер, появится ли в Великой Галактической Библиотеке файл о нашей культуре? О наших мифах? Будут ли чужаки читать наши мифы о созвездиях и смеяться?

Если все пройдет, как планировалось, никто никогда не услышит об этой одинокой колонии и не вспомнит ее легенды. Наши потомки, если они вообще будут, станут подобны глейверам – простым и невинным, как звери в поле.

Бьющиеся крылья затмили свет костра. Вблизи семян тобара приземлилась плотная фигура с крыльями из серых пластинок, которые складываются, как налегающие друг на друга лепестки. Желтый клюв птицы быстро заглотил семя, расколотое Двером.

Грязнолапый сел, глаза его блестели.

Двер полусонно предупредил нура:

.– Потревожишь ее, и я из твоего меха шляпу сделаю.

Грязнолапый фыркнул и снова лег. Скоро послышался ритмичный стук: тит принялся за следующее семя. На поедание одного семени ему требуется один мидур – примерно семьдесят минут. А когда съест последнее, с пронзительным криком улетит. Не нужно заглядывать в Великую Библиотеку, чтобы понять, зачем буйуры сотворили это создание. Живой будильник работает точно по программе.

Ларк ошибается насчет нашего места в этом мире, думал Двер, на которого непрерывное щелканье действовало усыпляюще. Мы приносим пользу. Джиджо было бы печальным местом, если бы мы не использовали его дары.

Ему что-то снилось. Двер всегда видел сны.

Бесформенные враги таились за пределами зрения, а он шел по многоцветной земле, словно радуга растаяла, поплыла по поверхности, а потом застыла. Резкие цвета ранили глаз. Больше того, у него пересохло в горле, и он не вооружен.

Сон изменился. Неожиданно он оказался в лесу, деревья которого уходили вверх, за луны. По какой-то причине деревья были еще более угрожающими, чем многоцветный пейзаж. Он побежал, но не мог найти выход из леса, а древесные стволы засветились, загорелись и начали взрываться.

Яростная напряженность кошмара вырвала его из сна, и он сел с колотящимся сердцем. Двер смотрел широко раскрытыми глазами, радуясь тому, что реальный лес не изменился, хотя он темный и его продувает утренний ветер. Огненной бури нет. Это ему все приснилось.

Тем не менее тревога его не оставила. Что-то не так.

Он потер глаза. Иные созвездия плыли по небу и блекли на востоке в предрассветной серости. Самая большая луна – Лусен – висела над силуэтами гор, ее освещенное солнцем лицо было усеяно яркими точками – куполами давно покинутых городов.

Что же не так?

Это не интуиция. Часы – тит остановились. Что-то встревожило птицу раньше времени, и она издала свой будящий сигнал. Двер осмотрелся и увидел спокойно храпящего нура. Глейвер одним лишенным мысли глазом посмотрел на охотника, второй глаз оставался закрытым.

И неожиданно Двер понял, в чем дело.

Мой лук!

Его нет на месте, на расстоянии вытянутой руки. Он исчез.

Его украли!

Гнев притоком адреналина отогнал утреннюю сонливость. Многие с завистью говорили о его луке – шедевре из слоистого дерева и кости, созданном знаменитым мастером квуэном из города Овум. Но кто?…

Успокойся. Подумай.

Может быть, Джени Шен? Она часто шутила, что заставит его играть в покер, а ставкой будет лук. Или, может…

Стоп!

Он перевел дыхание, но так трудно сдержать молодое тело, рвущееся к действию.

Остановись и послушай, что скажет тебе мир…

Прежде всего он должен сдержать собственный яростный поток невысказанных слов. Двер отбросил все шумные мысли. Затем заставил себя забыть о звуках дыхания и пульса.

Отдаленный гул водопада теперь хорошо знаком, и его легко устранить. Шелест ветра, менее регулярный, скоро тоже отодвинулся, стих.

Звук сверху – это часовой тит, он кружит в надежде найти еще семян тобара. Еще один легкий звук – медовая летучая мышь, пара мышей, на них тоже можно не обращать внимания. Он устранил также негромкий храп нура и мягкий скрежет коренных зубов глейвера: пленник пережевывал жвачку.

Вот оно! Двер повернул голову. Скрип гравия? Вероятно, скатились несколько булыжников. Что-то или кто-то… двуногий? Размером почти с человека, подумал он, и торопливо уходит.

Двер двинулся в направлении этого звука. Скользя в мокасинах, как призрак, он пробежал некоторое расстояние, прежде чем понял, что вор уходит в неверном направлении. В сторону от берега. В сторону от Склона. Он направляется выше по хребту Риммер.

Направляется к Проходу.

Двер шел по каменистой тропе. Гневная вспышка сменилась равномерным ритмом преследования – напряженной, почти экстатической концентрацией каждого шага, каждого удара пятки и пальцев ног, необходимостью в самых быстрых движениях сохранять тишину, прислушиваться к звукам, помимо собственного легкого шума. Голова была ясная, ярость больше ее не отравляла. Какова бы ни была причина погони, Двер не мог не наслаждаться ею. Это его дело, это он любит больше всего.

Он уже приближался к полосе серого света, разделяющей две горные вершины, когда ему в голову пришла неожиданная мысль.

Минутку!

Он замедлил бег, потом перешел на шаг.

Это глупо. Я гонюсь за звуком, хотя не уверен, что на самом деле его слышал – может, это был пережиток сна, а ответ прямо передо мной!

Hyp

Он остановился, ударил кулаком по бедру, чувствуя себя идиотом.

Именно это должен делать нур – красть разные предметы. Менять крестьянскую вырезанную из дерева чашку на сокровище или наоборот.

Найдет ли он, вернувшись, на месте лука груду помета лиггера? Или бриллиант, вырванный из короны давно умершего буйурского короля? Или все они: нур, лук и глейвер – просто исчезнут? Грязнолапый очень искусно изображал сон, похрапывая у костра. Усмехался ли зверь, когда он, Двер, гонялся за плодом собственного воображения?

И, наряду с гневом, возникло невольное восхищение.

Хорош. Он меня провел.

Но нура может ждать сюрприз. Из всех жителей Джиджо, вероятно, только Двер способен отыскать зверя и сравнять счет.

Погоня будет трудной. Возможно, бесплодной.

Но это погоня всей жизни.

Неожиданно Двера охватило вдохновение. Неужели таков дар нура? Предложить Дверу…

Впереди, в полутьме, шевельнулся край тени.

Несфокусированное зрение готово было воспринимать все, что происходит на периферии постоянной сцены. Охотничий рефлекс делает особенно чувствительным к движениям – “булыжник” впереди шевельнулся и двинулся в направлении Прохода.

Слух уловил отдаленный скрип, тише ветра. Двер свел брови и снова двинулся вперед, вначале медленно, потом все быстрей.

Когда расплывчатая тень остановилась, он тоже застыл, разведя руки, чтобы сохранить равновесие.

Видный на фоне предрассветной серости, силуэт ждал несколько дуров, затем повернулся и двинулся в прежнем направлении.

Верь своим инстинктам, учил следопыт Фаллон. Старик не дурак.

Очевидным подозреваемым был Грязнолапый. Может быть, именно поэтому такая мысль не пришла Дверу в голову в лагере. Он потратил бы драгоценное время, виня преступника, подсказываемого самой логикой. И в конечном счете его первый импульс оказался верным. Первая догадка – самая правильная.

Тень снова повернулась. Теперь Двер разглядел очертания человека, встревоженного, убегающего с похищенным луком. На этот раз Двер решил пожертвовать скрытностью ради быстроты. Разлетелись камни, наполняя проход гулом падения. Тень устремилась вперед, как преследуемый полосатый гузул.

Только три человека на Джиджо могли перегнать Двера, да и то лишь на ровной местности.

Игра кончена, подумал он, делая последний бросок.

Когда преследуемый повернулся, Двер был готов. А когда тот извлек нож, охотник понял, что это не шутка. Он присел и увернулся, ожидая услышать крики гнева и отчаяния.

Но лицо вора, которое стало видно, когда он повернулся, оказалось полной неожиданностью.

Человек.

Женщина.

Очень молодая.

И прежде всего – совершенно незнакомая.

Аскс

Судьба снизошла с неба.

На Джиджо.

На Склон.

На Поляну Собраний.

Причина всех наших страхов – и гораздо быстрее, чем мы ожидали.

Прилетел через множество мегапарсеков корабль Пяти Галактик! Такое огромное расстояние… и самое меньшее, что мы, бедные изгнанники, можем сделать, это приблизиться к месту посадки и вежливо приветствовать его.

Вуббен отклонил честь вести нас вперед. Тяготение Джиджо ограничивает возможности наших дорогих г'кеков, они должны полагаться исключительно на колеса, используя ноги-стебельки лишь для сохранения равновесия. По неровной местности они передвигаются почти так же медленно, как треки. Поэтому мы с Вуббеном брели позади, предоставив право вести процессию нашим коллегам хуну, квуэну, человеку и уру.

Ощутил ли я/мы отвратительный запах зависти в центральном ядре? Вы, мои разные личности, не негодовали ли из-за нашей неуклюжести по сравнению с длинными ногами хуна или стройными конечностями ура? Дела обстояли бы совсем по-другому, если бы наш корабль-изгнанник был оборудован полным набором колец, каким обладали, как говорят, наши предки. Легенды рассказывают об искусных органах бега, дарах могучих оэйли, которые позволяли таким тяжелым мешкам, как наши тела, передвигаться со скоростью песенного шакала. Со скоростью джофура.

Но в таком случае сохранили ли бы мы и высокомерие оэйли? Их безумие? Вели ли бы мы войны, как столетиями делали квуэны, уры, хуны и люди здесь, на Джиджо, пока Община не стала настолько сильна, чтобы установить мир? У треки, которые бежали на Джиджо, были причины не брать с собой некоторые кольца. Так мы считаем.

Но наши сказания могут быть искажены. Спокойствие, мои кольца! Пусть ваши испарения повернутся еще раз. Погладьте восковые отпечатки и вспомните…

Вспомните, как мы шли, каждый на своем месте, к боковой долине, где опустился корабль пришельцев. По пути Вуббен цитировал строки из Книги Изгнания, самого святого из всех свитков, наименее искаженного спорами, ересью и волнами новых прибытий.

Право на жизнь гипотетично, пел Вуббен голосом, который словно ласкал душу.

Материальное ограничено, сознание свободно.

В протеине и фосфоре недостаточно энергии, чтобы утолить любой голод. Поэтому не спорьте с иными существами о сути физического существования. Только мысль может быть подлинно великодушной. Поэтому пусть центром вашего мира станет мысль.

Голос Вуббена на всех действует успокаивающе. Стройные стволы деревьев велпал словно резонировали в такт его словам, в такт, настроенный не музыку Яйца.

И все же, хоть Вуббен говорил о невозмутимости и спокойствии, мой/наш нижний сегмент все время пытался остановиться, повернуть наши ноги назад, унести нас прочь! Это нижнее кольцо смутно сознавало, что впереди опасность, и разумно голосовало за бегство. И нашим верхним кольцам приходилось использовать пульс запахов, чтобы заставить его двигаться вперед.

Я/мы находим странным действие страха на других существ. Они говорят, что страх поражает все части их тела, и с ним нужно бороться одновременно повсюду. Однажды я/мы спросил Лестера Кембела, как люди сохраняют спокойствие во время кризиса. Он ответил, что обычно они его не сохраняют!

Очень странно. Люди всегда кажутся такими владеющими собой. Неужели это только игра, попытка обмануть других и самих себя?

Не отвлекайся, о, Аскс! Погладь воск. Продолжай. Иди к кораблю.

Сара

Казалось, Хенрику не хочется выдвигать свои требования.

Вначале это удивило Сару. Разве не о таком кризисе всегда мечтал взрывник? О возможности все уничтожить? Разрушить все, что другие создавали всю жизнь?

В сущности Хенрик казался спокойней большинства горожан, в панике собравшихся в ту ночь у Дерева Встреч, после того как огненный шар потряс лес до самых его древних корней. Два садовника и рабочий шимп упали с верхних веток и разбились насмерть, десятки других едва избежали смерти. Все фермеры были в тревоге.

Вырубленный в просторном наросте гигантского тару зал был забит почти всеми взрослыми разумными в пределах дневного перехода. Как горячий пирог с пескарями, зал был пропитан запахом человеческого пота.

Присутствовали и другие разумные, преимущественно моряки хуны, чья бледная чешуйчатая кожа и длинный белый ножной мех контрастировали с темно-зелеными плащами, застегнутыми под раздутыми горловыми мешками деревянными брошами. У некоторых на глазах были дрожащие реуки, которые помогали им интерпретировать мешанину человеческих эмоций.

Ближе к северному выходу, где было не так жарко, переминались с ноги на ногу несколько лудилыциц – уров; они тревожно подергивали хвостами с кисточками. Сара даже заметила одного несчастного паломника г'кека; из одного его глазного стебелька капал зеленый пот тревоги, а остальные три стебелька были свернуты, как носки в ящике шкафа, прячась от разъедающих ферментов.

Похоже, доктор Лоррек был мудр, когда добровольно вызвался подежурить сегодня вечером у постели раненого Незнакомца.

Пзора, городской аптекарь, пользовался особой защитой против тех, кто наступал на его нижние кольца. Когда становилось слишком тесно, треки испускал немного остро пахнущего пара, и даже самые возбужденные горожане уступали ему дорогу.

Несомненно, то же самое происходило везде, где видели страшный небесный призрак. Именно сейчас люди присутствуют на собраниях квуэнов или хунов и даже на урских племенных встречах, у костров на бескрайних равнинах.

Великий Мир – наше высшее достижение, думала Сара. Может, его будут рассматривать как смягчающее обстоятельство на суде над нами. Мы далеко ушли от дней войн и убийства.

Увы, судя по злобе на сегодняшнем собрании, Общине еще многое предстоит пройти.

Небольшой ремонт?

Чэз Ленгмур, главный столяр, стоял на сцене, на которой обычно проходили концерты и театральные спектакли.

– Все ниже уровня затопления уйдет под воду, не говоря Уже о самой дамбе! Вы спрашиваете, сколько лет потребуется на восстановление, если тревога окажется ложной? Да не о годах нужно говорить, а о целых жизнях!

Торговцы и ремесленники поддержали Ленгмура одобрительным гомоном, но его заглушили крики “Позор!” со стороны многих одетых в серое фермеров. К ним присоединились возбужденные возгласы обезьян вверху. Местные шимпы не имели права голоса, но традиция разрешала им карабкаться по занавесям и наблюдать за происходящим сверху, от вентиляционных прорезей. Много ли они понимали – это предмет постоянных споров. Многие поддерживали криками ораторов, которые казались им самыми страстными, другие поддерживали сторонников отца Сары, которые одобрительно хлопали его по спине.

Так продолжалось часами. Рассерженные мужчины и женщины по очереди цитировали свитки или оплакивали стоимость ремонта и восстановления, и каждая сторона кричала все громче по мере роста страха и раздражения. И спорили не только люди. Лог Байтер, матриарх местного улья Квуэнов, настойчиво требовала сохранения дамбы Доло, в то время как ее сестра из пруда Логджем назвала плотину “кричащим чудовищем”. Сара даже опасалась, что между двумя бронированными матронами начнется драка, но тут вмешалась старейшина Фру Нестор. Ее реук гневно сверкал, и обе квуэны попятились от этой маленькой человеческой фигуры.

Собравшиеся в зале вели себя не лучше. Женщина наступила Саре на ногу. Кто-то на этой неделе совсем не мылся, издавая запахи хуже выделений Пзоры. Сара позавидовала Прити, крошечной фигурке, взгромоздившейся высоко на подоконник, рядом с несколькими человеческими детьми, слишком маленькими, чтобы голосовать. В отличие от других шимпов, Прити занимали не крики спорщиков, а собственный блокнот: потягивая себя за нижнюю губу, она изучала строчки математических уравнений.

Сара завидовала способности Прити спасаться в абстракциях.

Собираясь заговорить, встал один из фермеров – смуглый человек по имени Джоп; его светлые волосы завивались у ушей. Он сжал большие ладони, покрытые многолетними мозолями.

– Мелочные споры и неспособность предвидеть! – Джоп отмахнулся от доводов столяра. – Что вы сохраните? Несколько мастерских и доков? Преходящие игрушки типа канализации и бумаги? Мусор! Все мусор! Жалкие удобства, которыми наши грешные предки позволили нам, бедным изгнанникам, пользоваться, чтобы смягчить первые шаги на пути к благословению. Но Свитки утверждают: все это пройдет! Все это обречено погрузиться в море!

Джоп повернулся к своим сторонникам, сжимая большие руки.

– Давно уже все запланировано; мы знаем, что нужно делать, когда появятся звездные корабли. Иначе зачем бы мы все это время содержали гильдию взрывников?

Сара снова посмотрела на Хенрика и его сына, которые сидели в глубине помоста. Мальчик Джома выдавал свою тревогу, медленно и нервно сгибая и разгибая руками шапку. Но его отец словно превратился в статую. Сделав краткий доклад о том, что все его заряды готовы, Хенрик остальное время молчал.

Сара всегда считала их профессию раздражающей, уникальной на Джиджо. После стольких лет подготовки, после бесконечных экспериментов и тренировок в небольшом каньоне в горах, разве не хочется им испробовать свое мастерство? Я знаю, что мне бы захотелось.

В детстве и она, и Ларк, и маленький Двер любили вечерами сидеть на чердаке, смотреть, как отражается лунный свет в воде на мельничном колесе, и пугать друг друга рассказами о том, что произойдет, когда Хенрик зажжет свои фитили. С восхитительным ужасом в груди они считали удары сердца, пока – бабах!

Двер любил звуковые эффекты, особенно звук взрыва, который уничтожит дамбу, и все это сопровождалось диким размахиванием руками и морем слюны. Потом младший брат Сары с восторгом описывал стену воды, швыряющую гордые корабли, как игрушки, разбивающую сушильные решетки Нело и движущуюся к окну их спальни, как кулак.

Затем подхватывал Ларк, приводя в ужас и возбуждение младших детей. Он рассказывал, как удар воды разносит чердак, проносится по лесу тару, а фермеры смотрят вниз с жалостью. Сара и Двер начинали плакать, бросались на смеющегося старшего брата и кулаками заставляли его замолчать.

И тем не менее – хотя Ларк и Двер изо всех сил старались ее напугать, они бились и метались во сне, а у Сары никогда не бывало кошмаров. Когда ей снился взрыв, пена окутывала все на Джиджо и волшебно превращала в пушистое облако. И всегда сон кончался тем, что тело ее становилось легче облака и уносилось к сверкающим ночным звездам.

Одобрительный рев вернул ее к происходящему. Вначале она не поняла, исходит ли он от тех, кто требует быстрых действий, или от тех, кто не решается уничтожить результаты труда девяти поколений на основании простого свидетельства зрения.

– Мы понятия не имеем, что видели! – заявил ее отец, забирая бороду узловатыми пальцами. – Можем ли мы быть уверены, что это космический корабль? Может, просто пролетел метеор. Это объяснило бы шум и гвалт.

Это предположение было встречено топотом и насмешками. Нело торопливо продолжал:

– Даже если это корабль, то вовсе не значит, что нас обнаружили! Прилетали и улетали другие корабли – например, шары зангов заправлялись водой из моря. Уничтожили ли мы все тогда? Сожгли ли старейшие племена свои города, когда прилетели люди? Откуда нам знать, что это не еще один крадущийся корабль и седьмая раса изгнанников не присоединится к нашей Общине?

Джоп презрительно фыркнул.

– Позвольте напомнить ученому бумажнику – крадущиеся корабли крадутся! Они прилетают по ночам, прячутся в тени туч или гор. Новый корабль таких усилий не предпринимал. Он нацелился прямо на Поляну Яйца, причем в такое время, когда там воздвигнуты праздничные павильоны и присутствуют мудрецы всех Шести.

– Совершенно верно! – воскликнул Нело. – Сейчас мудрецы должны были бы уже разобраться в ситуации и прислали бы видение, если бы сочли нужным…

– Видение? – прервал Джоп. – Ты серьезно? Мудрецы снова и снова напоминали нам, что видениям нельзя доверять. Во времена кризиса они могут как раз отвлекать внимание. – Джоп зловеще помолчал. – Или связи нет по другой, гораздо более ужасной причине.

Он подождал, пока все поймут, на что он намекает. Слушатели в ужасе ахали. Почти у всех в паломничестве этого года участвовали родственники или близкие друзья.

Ларк и Двер – вы в безопасности с тревогой думала Сара. Увижу ли я вас снова?

– Традиция предоставляет право решать каждой общине. Уклонимся ли мы, если наши близкие заплатили более дорогую цену, чем несколько зданий и вонючая дамба?

Гневные крики ремесленников заглушил одобрительный гул сторонников Джопа.

– Порядок! – кричала Фру Нестор, но ее голос терялся в хаосе. Джоп и его приспешники требовали голосования.

– Выберем Закон! Выберем Закон!

Нестор с поднятыми руками призывала к порядку; она явно страшилась уничтожения своего города, превращения его в простую деревню, богатую набожностью, но бедную всем остальным.

– Кто еще хочет высказаться?

Нело попытался выступить еще раз, но выкрики не дали ему говорить. Где это видано, чтобы так обращались с бумажником? Сара чувствовала его позор и стыд, но будет гораздо хуже, если его любимая фабрика исчезнет под всеуничтожающей волной.

У нее появилась странная мысль: может, нужно пробраться на старый чердак и там ждать прихода волны? Чье предсказание окажется верным? Двера и Ларка? Или те картины, которые она видела во снах? Возможно, только раз в жизни есть шанс узнать это.

Возобновившееся пение стихло, когда из толпы светлокожих хунских моряков появился еще кто-то. Это была кентавроподобная фигура с длинным мускулистым телом, с кожей – пятнистой замшей, с длинными руками, отходящими от широких плеч, и сильной змеиной шеей. На заостренной голове три черных глаза – один фасеточный и без ресниц, – расположенных вокруг треугольного рта. Это урская лудилыцица; Сара видела ее и раньше, когда она приходила в Доло, чтобы купить обломки стекла и металла и продать простые буйурские инструменты, найденные в развалинах. Самка ура двигалась осторожно, словно опасалась, что ее копыта застрянут на грубом полу. Она подняла одну руку, на мгновение обнажив под ней синеватую сумку. Во время встречи с себе подобными такой жест мог иметь различные значения, но Фру Нестор восприняла его как просьбу предоставить слово и с поклоном согласилась.

Сара слышала, как кто-то из людей произнес грубое прозвище из тех времен, когда вновь прибывшие земляне воевали с урскими племенами за землю и честь. Если лудилыцица слышала оскорбление, она не обратила на него внимание, держась удивительно хорошо для молодой самки, у которой всего одна сумка с мужем. Среди такого количества людей ур не мог пользоваться Галактическим два, и ей пришлось говорить на англике, хотя раздвоенная губа мешала этому.

– Меня можно называть Улгор. Благодарю за вашу вежливость, благословенную среди Шести. Хочу задать только несколько вопросов, касающихся настоящего обсуждения. Первый мой вопрос…

Разве наши мудрецы не обсуждали эту проблему? Почему бы не позволить им принимать решения, когда настало время суда?

С преувеличенной демонстрацией терпения Джоп ответил:

– Ученый сосед, Свитки призывают все поселения действовать независимо и уничтожить все признаки нашей жизни, видные с неба! Приказ очень прост. Никаких сложных рассуждений не требуется.

К тому же, – заключил он, – у нас нет времени, чтобы дожидаться решения мудрецов. Они все далеко, на Собрании.

– Прошу прощения. – Улгор согнула передние ноги. – Не все. Несколько остались в своем жилище, в Зале книг, в Вивлосе. Не правда ли?

Собравшиеся в замешательстве переглядывались, а Фру Нестор воскликнула:

– Зал книг в Библосе! Верно! Но Библос все равно во многих днях пути в лодке.

И снова Улгор согнула шею, прежде чем ответить.

– Но я слышала, что с самого высокого дерева в Доло можно увидеть за воротами стеклянные утесы, возвышающиеся над Вивлосом.

– Да – в хороший телескоп, – осторожно согласился Джоп, опасаясь, что настроение толпы изменится. – Но я по-прежнему не вижу, чем это нам…

– Огонь!

Все повернулись к Саре, которая крикнула еще до того, как мысль полностью оформилась.

– Если библиотека горит, мы увидим огонь!

Все, переговариваясь, смотрели на нее, а она объясняла:

– Вы все знаете, мне приходилось работать в Библосе. Там, как и повсюду, есть план действий в чрезвычайном положении. Если мудрецы прикажут, библиотекари спрячут книг, сколько смогут, а остальное подожгут.

Все ошеломленно смолкли. Разрушить дамбу Доло – это одно дело, но потеря Библоса – поистине признак конца. Нет более важного центра человеческой жизни на Джиджо.

– Наконец они взорвут столбы, поддерживающие каменную крышу, и все погибнет. Улгор права. Мы увидим перемены, особенно сейчас, когда всходит Лусен.

Фру Нестор отдала короткий приказ:

– Пошлите кого-нибудь посмотреть!

Несколько мальчишек скрылись в окнах, их с гулкими выкриками сопровождали шимпанзе. Толпа ждала с нервным гомоном. Сара чувствовала себя неуверенно под многочисленными взглядами и опустила глаза.

Так поступил бы Ларк. Смело выступил бы на собрании в самую последнюю минуту и побудил всех действовать. Такая же импульсивность была у Джошу, пока несколько недель назад он не заболел.

Ее руку сжали искривленные пальцы, прервав цепь рассуждений. Подняв голову, она увидела, что за последние несколько минут Нело сильно постарел. Теперь судьба его любимой мельницы зависит от новостей сверху.

Медленно тянулись дуры, и Сара все сильней ощущала тяжесть своего предсказания.

Библос.

Зал книг.

Когда-то огонь уже причинил ему ужасный ущерб. Тем не менее это по-прежнему величайший вклад людей в Общину и повод для зависти и удивления остальных рас.

Что с нами станет, если он исчезнет? Мы превратимся в примитивных сельских жителей? Будем жить на том, что осталось от великих городов буйуров? Все станут фермерами?

Такими казались остальные пять рас, когда появились люди. Дикари, воюющие друг с другом, живущие в едва функционирующих общинах. Люди принесли новый образ жизни, изменили правила почти в такой же степени, как и Яйцо, появившееся несколько поколений спустя.

Неужели мы опустимся еще ниже? Утратим последние напоминания о том, что когда-то покоряли галактики? Уничтожим наши книги, инструменты, одежду и уподобимся глейеверам? Чистые, жалкие, невинные существа?

Согласно Свиткам, это единственный путь к спасению. И многие, подобно Джопу, верят в это.

Сара старалась не потерять надежды, даже если придет сообщение об огне и пыли в ночи. В любое время сотни книг находятся за пределами Библоса, переданные на время в далекие общины.

Но немногие тексты по специальности самой Сары почти никогда не покидают пыльные полки. Гилберт, Соммерфельд, Виттен и Тэнг. Элиаху – это все имена великих мыслителей из многих столетий и парсеков, близко знакомые Саре. Это близость чистой, почти совершенной мысли. Они сгорят. Единственные экземпляры. В последнее время ее исследования пошли по другим направлениям – она заинтересовалась хаотическими приливами и отливами языков, но математику по-прежнему называет своим домом. Голоса этих книг всегда казались ей живыми. И теперь она страшилась услышать, что они исчезли.

Но потом ей в голову пришла другая мысль, совершенно неожиданная, и позволила взглянуть на беду под совершенно иным углом.

Если действительно прилетели галакты, какое значение имеют несколько тысяч бумажных книг? Конечно, нас будут судить за древнее преступление. Этому ничто не может помешать. Но тем временем на борту кораблей…

Саре пришло в голову, что она может познакомиться с совершенно другим типом библиотеки. Возвышающейся над архивами Библоса, как солнце затмевает свечу. Какая возможность! Даже если мы превратимся в пленников Повелителей Миграций, осужденных на жизнь на какой-нибудь тюремной планете, они не откажут нам в возможности читать!

В рассказах о прошлых днях она читала о базах данных компьютеров, насыщенных знаниями, словно теплое море, которое проникает в ваше сознание, во все ваши поры. Плывешь в облаках мудрости.

Я могла бы узнать, оригинальна ли моя работа! Или ее выполняли уже миллион раз за миллиард лет галактической культуры.

Эта мысль казалась одновременно высокомерной и унизительной. Страх перед большими звездными кораблями не уменьшился. Она по-прежнему молилась, чтобы все это оказалось ошибкой, метеором или иллюзией.

Но где-то в уголке сознания возникло что-то новое, мятежное – проснулся ненасытный голод.

Если только…

Но тут мысли ее прервали. Высоко наверху в узкое оконце просунул голову мальчик. Вися вниз головой, он крикнул:

– Огня нет!

Из других отверстий его крик подхватили, и все кричали одно и то же. К шуму присоединились шимпы, возбужденно вопя в переполненном зале собраний.

– Огней нет! И каменная крыша по-прежнему цела!

Старый Хенрик встал и произнес, обращаясь к старейшинам, всего два слова, потом повернулся и ушел вместе с сыном. В шуме толпы Сара прочла эти слова по губам и решительному выражению:

– Мы подождем.

Аскс

Наш караван рас двигался к тому месту, где в последний раз видели корабль чужаков, сверкающий цилиндр, опускавшийся за низкий холм. В дороге Вуббен продолжал цитировать Свиток Опасности.

Впереди слышались крики. На вершине холма свистели, гомонили, шумели толпы. Чтобы пройти дальше, нам пришлось миновать людей и хунов.

А тем временем разве мы не смотрели на гнездо? От него уходила полоса поваленных деревьев, по-прежнему дымившихся от действия снесшего их луча.

И посреди всего этого опустошения в конце полосы лежала его причина, раскалившаяся в своем падении.

Рядом с нами люди и уры, техники, спорили на своем причудливом жаргоне касты инженеров, обсуждая, может ли этот выступ или тот нарост служить оружием. Но у кого на Джиджо есть достаточно опыта, чтобы судить об этом? Наши корабли давным-давно расплавились в центре планеты. Даже самые последние прибывшие, люди, уже много поколений не бывали в космосе. Никто из живущих членов Общины ничего подобного не видел.

Это корабль цивилизации Пяти Галактик. Техники могли утверждать только это.

Но где спираль из лучей? Символ, который обязательно должен находиться на передней части любого корабля, законно выходящего в космос?

Наши встревоженные мастера сказаний объясняли: спираль не просто символ. Она перемещается молча. Бесстрастно регистрирует. Служит объективным свидетелем всего увиденного и сделанного, куда бы ни полетел корабль.

Мы всматривались, вглядывались, но на предназначенном для спирали месте виден только обгоревший блеск. Спираль стерта, уничтожена, сглажена сильней, чем лавой квуэнов.

И тут смятение уступило место пониманию. Осознанию того, что представляет этот корабль.

Не великие Институты, как мы вначале подумали.

Не праведные, могучие, законные звездные кланы и не загадочных зангов.

И даже не изгнанников, как мы сами.

Ничего подобного. Это преступники. Правонарушители хуже наших предков.

Бандиты.

На Джиджо пришли разбойники.