Резистент

Глава вторая

Когда жизнь меняется за одну ночь, трудно сразу привыкнуть и перестроиться. Я чувствую себя не в своей тарелке. Но не я одна: кажется, всем, даже Гарри, не по себе. После сытного обеда за нами приходит Адам, и мы, уже в униформе, отправляемся на экскурсию по комплексу. Двор тихий и почти пустынный; он кажется мирным и безопасным – даже не верится, что где-то здесь сидят снайперы, отстреливающие все живое, что проникает за забор. Почему здесь такая серьезная охрана? Мне хочется рассказать кому-нибудь о птице, которую подстрелили днем, но я не представляю, с кем здесь вообще можно поделиться мыслями.

Строение чуть меньше, чем наше общежитие, называется «Уран». Здесь находится что-то вроде школьного спортивного зала – но гораздо больше, чище и современнее. В одном углу натянута волейбольная сетка, в большой корзине – куча разноцветных мячей. Еще есть небольшое футбольное поле, а у стены – множество снарядов и тренажеров.

– Центр заинтересован в том, чтобы вы были здоровы и выносливы, – говорит Адам, – поэтому каждый день здесь будут проходить тренировки. Ничего сверхсложного.

Затем Адам ведет нас назад в «Нептун», где уже ждет на первом этаже господин Бернев. Он в форменных брюках, но вместо куртки – расстегнутый белый халат. Он сурово оглядывает нас, словно оценивает каждого. За его спиной стоит девушка, та самая, которая делала мне прививку. Я почему-то рада видеть ее, словно это моя старая подруга. А ведь подруг у меня отродясь не было.

– Добрый вечер, – здоровается Бернев с абсолютно каменным лицом. – Пришло время объяснить, что вы здесь делаете. Я с вами уже знаком и изучил личное дело каждого, вам меня также представили. А это – доктор Агата Мельник, с которой вам предстоит еще не одна встреча.

Теперь о цели вашего пребывания здесь. Ксенос. Вы можете многого не знать об этом вирусе, но всем вам известно, что он смертельно опасен. Ежегодно в городе умирает не меньше двадцати человек, несмотря на вакцинацию и другие меры защиты. Мы не можем прививать детей, так как вакцина часто убивает их. И мы не можем спасти тех, чей организм слаб и не способен бороться даже после вакцинации. Но благодаря таким молодым людям, как вы, чей организм с рождения способен оказывать сопротивление вирусу, ситуация может измениться. Уже шесть лет, с того дня, как мы обнаружили первого Резистентного человека, в ЦИР проводятся постоянные исследования. Мы изучаем кровь и иммунную систему Резистентных, с помощью чего постоянно улучшаем вакцину. Кроме того, из Резистентных мы формируем хорошо подготовленные отряды для исследований за стенами города.

– Мы можем выходить из Пентеса? – перебивает его Гарри.

– После надлежащей подготовки – да. Но, разумеется, не все.

Чему обрадовался Гарри, я не поняла. За стеной города нет ничего красивого или интересного, там абсолютно не на что смотреть. Безжизненная пустыня, в которой даже насекомые не водятся. Простое любопытство?

– Для каждого из вас это прекрасная возможность выбрать свою профессию самостоятельно и получить хорошее образование, – обводит нас взглядом Агата. – Распределение, которое вы должны были проходить осенью, могло сделать вас уборщиками или обслуживающим персоналом, но здесь вы сможете стать чем-то большим, если хорошо себя проявите. Многие Резистентные пополняют ряды врачей и исследователей.

Я часто задумывалась о том, что ждет меня после распределения. Оценки мои, скажем прямо, оставляют желать лучшего. Некоторые учителя относились ко мне хорошо, но большая часть, включая директора, давно решила, что я хулиганистая беспризорница, от которой одни проблемы. К сиротам вообще редко бывает хорошее отношение. Но смерть родителей, конечно, не оправдание, – я и сама не уделяла урокам много времени. Мне не было интересно в школе, и я не скрывала этого. Так на кого меня могли распределить? В лучшем случае отправили бы работать на фабрику или завод, как Артура. А ведь Артур мечтал стать инженером. Но кем стану я, даже если будет выбор?

– Завтра будет непростой день, – говорит Бернев. – Вам нужно сдать анализы натощак, так что завтрака не будет. А потом начнутся тренировки и обучение.

– Но это завтра, – продолжает Агата, – а сегодня вас ждет вечеринка, подготовленная старшими Резистентами. Отдыхайте!

Нас отвели в общежитие. Как мог строгий холл так преобразиться за пару часов? Вдоль всей стены тянется гирлянда из разноцветных флажков с буквами, складывающимися в «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ». Под потолком парят десятки воздушных шаров, мишурой и яркими огоньками украшены стулья, диван и телевизор. Два небольших столика заставлены блюдами с закусками, а в большом прозрачном кувшине на подоконнике розовеет какой-то напиток. Это все для нас? Здесь уже ждут Резистенты – не все, человек двадцать. Заметив нас еще на лестнице, Резистенты собираются посреди комнаты, и кто-то взрывает хлопушку, засыпая всех конфетти.

– Лиза! – вдруг вопит Гарри; из толпы к нему вылетает высокая девушка с двумя косичками, и они обнимаются так сильно, что Гарри даже приподнимает Лизу над полом. – Я не представлял, что тебя тут встречу. Ты не была в столовой, наверное? Сколько лет прошло?

– Три года, Гарик, – она широко улыбается. – Я рада, что ты с нами. Вот уж не ожидала встретить тебя еще раз.

– Гарик, – смеется Олег, парень с короткой стрижкой, которого поселили с Гарри. – Теперь только так его называйте.

Играет музыка, но Резистенты не собираются танцевать. Они кучкуются на диване, креслах и подушках, разбросанных по полу. И что мне делать? Я тут никого не знаю. Вечеринка отличная (раньше я на вечеринках и не бывала), но я не понимаю, как себя вести. Взглядом нахожу Нату: она болтает с Иванной и ее близнецом Иваном. Ну как она умудрилась сразу с ними подружиться? Делать нечего; я делаю как можно более непринужденное лицо и сажусь на подушку рядом с ними. К моему счастью, Ната сама втягивает меня в разговор:

– Вероника! Ты никого знакомого не нашла?

– Похоже, из нашей школы здесь не так много народу.

– Иван и Иванна тоже из нашей школы, странно, что мы не были знакомы.

– Мы закончили только предпоследний класс, – объясняет Иванна, – но, похоже, в школу уже не вернемся. Здесь так классно.

– Впервые в жизни в чем-то так везет, – кивает Иван, – это как узнать, что ты избранный, да?

– Да… почти, – я пожимаю плечами. Да, мне здесь нравится. Да, несмотря на то, что я постоянно твержу себе быть осторожней, это место кажется замечательным. Возможно, это настоящий шанс для меня и других ребят. И, тем не менее, это место держат в секрете от городских жителей, а снайперы во дворе стреляют во все живое… Это не дает расслабиться. Мне боязно из-за Ба, хотя еще утром нам пообещали, что родным все сообщат. И, чего уж скрывать, я переживаю за свою старую жизнь. Может, она не была безоблачна, может, могла сильно испортиться в ближайшем будущем, но она была моей. А эта – чужая.

Я рано ухожу с вечеринки, сославшись на головную боль. В спальне меня ждет новенькая голубая пижама, пахнущая душистым мылом. Я натягиваю ее и влезаю под одеяло. Музыку слышно и здесь, но она не мешает и не отвлекает от мыслей. Почему старожилы так рады нам? Может, им просто тяжело постоянно жить в одном и том же коллективе? Действительно, их здесь около сорока человек, хоть на вечеринку пришло всего двадцать, и они больше ни с кем не общаются. А так – новые люди, свежая кровь… Кровь. Я вспоминаю об анализах. Завтра из нас точно выкачают немало. Это – одна из причин, почему я нервничаю. Все эти анализы, исследования, – вдруг Гарри был прав, когда говорил, что мы здесь – лабораторные мыши? Меня начинает тошнить от самой себя. Сколько можно нагнетать? Даже если что-то пойдет не так, нытьем я делу не помогу. С этой мыслью я засыпаю.

С утра нас вызывают по одному и ведут в главное здание, что находится в центре комплекса, – «Солар». Из девочек я первая; Ната и Иванна ободряюще улыбаются мне, когда я ухожу вслед за Адамом.

Он молчалив и мрачен. Я вспоминаю, что Адама не было на вчерашней вечеринке. Но как только мы оказываемся снаружи, он вдруг спрашивает абсолютно непринужденно:

– Как тебе здесь?

Я не ожидала, что он вообще станет со мной говорить, так что чуть вздрагиваю от неожиданности, и это не ускользает от его взгляда. Кажется, он даже слегка усмехается.

– Неплохо, – говорю я, как ни в чем не бывало, – кормят очень вкусно.

Пока это единственное, что я могу сказать наверняка.

– Ты окончила школу?

Как он вообще перескочил на эту тему?

– Окончила, – киваю я, – мне уже почти восемнадцать.

– Это хорошо. Я оказался здесь в пятнадцать, даже не успел окончить последние классы.

– Ты не много потерял, – ухмыляюсь я, – в последние два года мы в основном занимались уборкой территории и покраской школьных стен.

Адам не улыбается в ответ, напротив, слушает с ужасно серьезным лицом. У него внимательные серые глаза, чуть насупленные густые брови, прямой нос. Теперь мне кажется, что он совсем не похож на Артура. От мыслей об Артуре и о том, что мы вряд ли теперь сможем видеться, у меня сжимается сердце.

Когда мы подходим к «Солару», Адам открывает дверь, используя отпечаток своего пальца, а затем проводит меня на второй этаж, до самого кабинета. Он открывает передо мной дверь и остается снаружи. А внутри меня уже ждут доктор Агата и ее помощник, – наверное, медбрат. Агата, как всегда, в хорошем настроении, улыбается мне.

– У нас как в детском садике, – говорит она, – как все закончим, получишь шоколадку.

Она кивает на свой стол, где действительно лежит большая плитка черного шоколада. Я тоже улыбаюсь.

– Закатай, пожалуйста, рукав и сядь пока в то кресло.

Я сажусь. Кресло удобное, можно сильно откинуться, но от напряжения я держу спину прямо. Безучастно наблюдаю, как доктор Агата вставляет в мою вену толстую иглу и набирает кровь в колбочку, которую затем закупоривает пробкой.

– Порядок, Вероника.

– Вы запомнили мое имя еще с вакцинации? – удивляюсь я. Может, она и вправду только со мной такая милая? Может, я ей понравилась чем-то?

Она качает головой:

– Позавчера я делала прививку двум сотням ребят. Так что нет, не запомнила. Но зато вчера перечитала твой файл.

Я чувствую себя идиоткой. Ну что за вопрос? Конечно, не запомнила, чем я отличаюсь от остальных девчонок? Даже светло-рыжие волосы не особенно выделяют меня из толпы, тем более что есть Иванна, чьи локоны гораздо ярче. Хотя – как насчет моих ужасных манер? Наверняка бросаются в глаза.

После забора крови обследование вовсе не заканчивается. Мне делают рентгеновский снимок, заставляя прислониться к холодной металлической поверхности голым телом; затем помощник Агаты смотрит на экран, водя по моему животу чем-то холодным; потом проверяют рефлексы, велят приседать, замеряют пульс, слушают сердце. Кажется, я никогда не проходила подобные исследования. Может, в детстве, еще до смерти мамы, – но этого я не помню. Но мне не страшно. Чего бояться? Раз я Резистент, здоровье у меня что надо. Вот только зачем им знать, какая у меня сила каждой руки, и измерять ее с помощью приборчика с тугой пружиной? Зачем проверять зрение, делать тест на аллергию? Как это вообще связано с Резистентностью?

Меня мучают еще не меньше часа, помощник Агаты все записывает в свою книжицу. А пока он занимается мною, Агата то и дело отходит к окну и глядит на что-то в большой микроскоп. Когда все наконец закончено, мне разрешают одеться и уйти. Я выглядываю за дверь: Адам сидит рядом на скамеечке.

– Ты ждал тут целый час? – поражаюсь я.

– Разумеется, нет, – он поднимается на ноги, – пришел минут десять назад. Эти обследования всегда длятся одинаковое время. Пойдем, нужно успеть закончить с твоими подружками до ужина.

– Подружками, – повторяю я невольно. Какие они мне подружки? Мы знакомы два дня.

– Вы не поладили? – спрашивает Адам без особого интереса.

– Вовсе нет. Но я не привыкла называть друзьями простых знакомых.

Да, опять я мелю ерунду. Наверное, Адам назвал так девочек без всякого смысла, а я вцепилась в слово и давай рассказывать о своих жизненных принципах.

– Редкое качество, – отвечает, к моему удивлению, Адам. – Бывают люди, у которых миллионы друзей, но обычно среди них ни одного настоящего.

Интересно, у него есть друзья? Он здесь давно, это точно. И настолько стал своим, что ему позволяют открывать любые двери. Может, он и есть тот первый Резистент, которого обнаружили шесть лет назад? Как бы ни было, он точно здесь не чужой, как я.

Правда, не сказала бы, что Адам с энтузиазмом делает свою работу. Просто водит нас туда-сюда, а потом, когда обязанности заканчиваются, исчезает. Может, ему тут тоже не слишком комфортно?

Мы возвращаемся, Адам уводит Нату, и мы остаемся с Иванной вдвоем. Она лежит на кровати лицом вниз, уткнувшись в подушку. Потом вдруг вскакивает, роется в ящиках своего шкафчика. Что там искать, они же пустые? Наконец она извлекает тетрадь на пружине, в которую вставлен карандаш.

– Откуда у тебя?..

– Это просто моя тетрадка. Она была в сумке, всегда ее с собой ношу.

Я завидую Иванне: у нее с собой есть хоть что-то свое. Никогда не думала, что вещи имеют для меня такое значение, но сейчас была бы счастлива иметь одну из своих книжек, любимый теннисный мячик или даже старую игрушку, – что угодно, что напоминало бы о доме, что-то по-настоящему свое в этом месте, где даже одежда и пижама казенные.

Иванна принимается яростно шуршать карандашом, от натуги даже высунув кончик языка.

– Что делаешь?

– Рисую.

Она показывает мне рисунок: мохнатая собака с довольной мордой и тщательно прорисованной шерстью.

– Круто, – честно говорю я. Вот как бывает: эта девочка так здорово рисует, хотя ее точно никто не учил. Всякие дети богачей, которые учатся в специальных школах, могут стать художниками или музыкантами, – но не такие, как мы. Не те, кто участвует в распределении. Там вариантов немного. Каждый год составляется список свободных рабочих мест на заводах, в магазинах, фермах, домах призрения и других «приятных» местах. Согласно этому списку и распределяют всех, кто окончил школу. Но пока не отучился – работать нельзя. Я раньше не понимала, почему, но теперь знаю: мы делали море работы бесплатно, пока учились. Зачем платить кому-то деньги за уборку улиц и шитье наволочек для детских приютов, если можно дать эту работу школьникам под видом практики? Мы занимались чем угодно, кроме учебы. И теперь детишки из специальных школ знают гораздо больше, чем я; это они вроде как образованные и умные.

Когда врачи заканчивают со всей нашей девяткой, уже темнеет. Мы входим в столовую, занимаем уже успевший стать привычным стол. Рядом со мной сидят Ната и Гарри, напротив – мальчик по имени Архип. Он самый старший из нашей компании, но выглядит в лучшем случае лет на четырнадцать. Приносят еду: поджаристые куриные крылышки, овощное рагу, сладкие блинчики и сок. У всех порции одинаковые, а перед Гарри ставят вместо крылышек кусок отварного мяса.

– А чего мне-то? – удивляется он.

– Вам велели давать диетическое из-за проблем с желудком, – вежливо отвечает кухарка, удаляясь.

– Да нет у меня никаких проблем… – ворчит Гарри.

– Похоже, есть. Обследование не прошло даром, – говорит Иванна.

И правда: после ужина каждый из нас получает коробочку с кучей таблеток. У каждого свой набор; все аккуратно подписано (и зря говорят, что у врачей плохой почерк), на каждом лекарстве написано, как и когда его принимать. У меня в коробке только витамины для зрения, – кажется, меньше, чем у других. Здоровье у меня отменное, простужаюсь раз в пару лет. А с местным питанием еще больше окрепну. Чувствую, будто уже набрала немного массы.

Этот вечер оказывается спокойным, никаких вечеринок. Мы с девочками сидим в комнате, каждая на своей кровати, и болтаем. Я потихоньку нахожу с ними общий язык. И Ната, и Иванна мало похожи на моих одноклассниц, раздражавших меня в течение стольких лет. Общих тем у нас мало, так что обсуждаем в основном происходящее: у кого что нашли на обследовании, кто какие вещи хочет сюда привезти. Я бы с удовольствием зашла домой, чтобы как следует объяснить все Ба и собрать личные вещички, но кто пустит?

– Главное, что мой талисман со мной, – говорит Иванна, – остальное наживное.

Она показывает нам кулон на грубой нитке; красный камень с черными прожилками словно излучает тепло.

– Это подарок отца, который давно умер. Так что я никогда с ним не расстаюсь.

Иванна прячет кулон под майку, словно даже наши взгляды могут ему повредить. Хорошо иметь талисман. Что-то, что всегда с тобой, что напомнит о доме в любом месте. У меня ничего такого нет. Надо бы завести…

Наконец, впервые за долгое время, я легко засыпаю и отдыхаю как следует. Мне снятся странные сны, которых я даже не помню на утро. А потом нас всех, сонных и едва одетых, сгоняют в «Уран» – на тренировку. Девушка-тренер проводит разминку, как в школе. Затем осматривает каждого из нас; интересуется, каким спортом мы занимались, что умеем. Я честно говорю: никаким. Но умею быстро бегать и хорошо прыгаю в длину. Наверное, звучит не очень убедительно.

Скоро появляется Адам. Он без куртки, в одной только голубой майке, и видны его сильные руки и широкие плечи. Он стоит чуть поодаль, наблюдая за нами. А тренер тем временем заставляет всех то лезть вверх по канату, то отжиматься от пола, то подтягиваться на перекладине. Гарри – лучший в силовых упражнениях. Я буквально вижу, как другие парни начинают питать к нему уважение. Иванна – самая гибкая и пластичная, она легко садится на шпагат и может забавно укладывать ногу за голову. А я – я действительно лучше других прыгаю, карабкаюсь по канату и бегаю на короткие дистанции. Я легкая; легче меня только Ната, но она вообще старается держаться от всех этих снарядов подальше.

Проходит часа полтора, мы устали и взмокли; тренер оставляет нас. Парни тут же затевают игру в футбол трое на трое. А я слишком вымотана; пью воду из автомата и плюхаюсь на лавку, равнодушно наблюдая за игрой. В общем, здесь как в школе, только кормят и не нужно отвечать у доски. Тоже есть расписание, тоже постоянно что-то рассказывают. Тоже есть униформа. Я осматриваю свои кроссовки. Отличные, крепкие. У меня никогда таких не было. Мои, всегда уже ношенные кем-то до меня, вечно приходились не по размеру и очень быстро начинали просить каши. Они расклеивались от дождя и трескались, высыхая на солнце. Это даже несправедливо как-то: я ведь ничего не сделала, чтобы попасть сюда и получить кроссовки. Просто в моей крови есть что-то необычное. Я чувствую… вину? Перед кем? Глупости. Будь здесь Артур, он сказал бы не раскисать и радоваться переменам. Вот только его здесь нет: работает на заводе, обливаясь потом, чтобы накормить маленького племянника. У него постоянно болит спина, а от пыли у многих рабочих уже к тридцати годам начинается кашель. Я была бы рада посылать Артуру и его семье часть своей еды, – все равно на столе всегда остается не меньше половины. Или, скажем, подарить его сестре эти кроссовки. Когда я увижусь с ним?

Возвращаясь в общежитие по темному двору, мы встречаем толпу достаточно взрослых Резистентов, отдыхающих возле здания. С ними стоит и доктор Агата, оживленно о чем-то рассказывает, и ее друзья смеются.

– Вероника! – окликает она.

Я подхожу ближе, пока вся моя компания двигается дальше.

– Слушай, похоже, я не совсем верно выписала тебе витамины, – говорит Агата. – Давай зайдем ко мне в кабинет, и я исправлю.

Я пожимаю плечами. Уже довольно поздно, а мне не хочется возвращаться в общежитие, куда без Адама входа нет, ночью. Но делать нечего.

Мы шагаем через весь двор, но возле самого «Солара» вдруг сворачиваем налево и идем в глубь комплекса.

– Мы разве не должны?.. – осторожно интересуюсь я. Агата идет впереди, не оборачиваясь и не отвечая. Сейчас на ней нет белого халата, только форменные брюки и футболка; каштановые волосы распущены и струятся по плечам. Можно принять за мою ровесницу. Но что она делает, куда ведет меня?

Наконец мы подходим к одному из зданий, в которых я еще не была. Это невысокая, из двух этажей, постройка, свет горит лишь в одном окне. Я думала, что мы зайдем внутрь, но Агата отводит меня за угол, где под раскидистым деревом стоит лавочка.

– Садись, нужно поговорить.

Ее тон абсолютно изменился, словно я говорю с другой женщиной! В нем нет и капли веселья и нежности. Это голос человека уставшего и очень недовольного. Надеюсь, не мной?

– Я не могу свободно говорить с тобой в Центре, там камеры и микрофоны. Тебе тоже следует это знать. И будь осторожна во всем, что говоришь.

– Но…

– Потом. Я закончила с твоими анализами. Похоже, у тебя, единственной из девяти, есть абсолютная защита.

– Это как?

– Твой организм вырабатывает особые антитела, которые уничтожают вирус сразу же. Можно сказать, уровень твоего иммунитета близок к ста процентам, а у остальных он намного ниже.

– И это плохо? Почему?

– Потому что на таких, как ты, у Центра свои планы. Это значит, что ты тут заперта. Ты не сможешь вернуться домой.

– Но почему? Они думают, что я могу сбежать? Я готова и дальше ходить на обследования, приду сразу, когда скажут…

– Это не имеет значения. Ты нужна им для другого. Сейчас это неважно, но ты должна запомнить одно: никому и никогда здесь не верь. Ты можешь положиться на меня, но некоторые доктора не на нашей стороне. Далеко не все здесь желают тебе зла, но такие люди есть. Веди себя как можно тише и незаметнее, делай все, о чем просят. Я никому не сказала, что ты – абсолютный Резистент. И не скажу.

Я решительно ничего не понимаю.

– Твои родители. Кем они были?

При чем тут это? Мне вовсе не хочется о них говорить. Тема не из приятных.

– Отец работал строителем, а мать умерла в родах, когда я была маленькой. Это было четырнадцать лет назад.

– Так у тебя есть брат или сестра?

– Нет, ребенок тоже погиб. Я даже не знаю, где его похоронили.

– Выходит, Резистентом была мать, – заключает Агата.

– Но почему?

– Потому что такая Резистентность, как у тебя, могла передаться только по наследству. Отца твоего привили, а мать – нет, поэтому Резистентность и не обнаружили. Так же было и со мной.

Вот теперь я абсолютно сбита с толку. За пару минут я полностью утратила понимание ситуации.

– Так вы тоже Резистент?

– Да. Такой же, как ты. Вам говорили о первом Резистенте, которого нашли в 2113 году?

– Было что-то такое, да.

– Тогда я расскажу тебе и предысторию. Но ты никому не должна ее пересказывать, ясно? Даже в твоей комнате стоит прослушка.

– Разумеется, я все понимаю.

Она думает, я совсем дурочка? Я осторожна и могу пораскинуть мозгами. Но раз Агата решила поделиться со мной своей историей – значит, она все же неплохого мнения обо мне.

– Мне тогда еще не исполнилось шестнадцати. Мой старший брат выпускался из школы. А вакцинация еще не была обязательной, ее делали только за большие деньги – а денег в нашей семье не водилось. Мои родители тоже были не привиты, как и большинство жителей Пентеса. Тогда никто не подозревал о существовании Резистентов. И вот однажды мой отец, который работал уборщиком в больнице, не вернулся домой. Мы с братом пошли искать его в больницу, но нас не пустили: оказалось, там карантин. Доставили сразу несколько зараженных Ксеносом, что-то пошло не так, как-то вышло, что вирус начал распространяться. Скоро почти все сотрудники больницы оказались заражены – все, кроме привитых. И моего отца.

Тогда его забрали из больницы и начали исследовать. У него и обнаружили первую Резистентность. Вслед за ним забрали и нас с братом. Нам пообещали, что мы сможем обучиться на кого угодно и получить достойную работу; это, как видишь, оказалось правдой. В том году провели первую обязательную вакцинацию, около двухсот случайных людей привили бесплатно. И многие умерли, в основном – дети. Тогда чуть не поднялся мятеж. Но те, кто справился с вакциной, обрели иммунитет. И пошло-поехало. Скоро привили всех людей старше восемнадцати и младше тридцати; среди них нашли сорок одного Резистента. Построили этот Центр, начали исследования. И вот… Стой, кто-то идет. Зайди ко мне завтра после десяти, ясно? Найди повод. И никому ни слова.

Она сует мне в руку лист бумаги с какими-то записями о приеме таблеток и быстрым шагом идет к зданию. Вот так. Она не договорила, но ясно, что дальше случилось что-то нехорошее. Я и не знала, что кто-то умер от вакцины, до меня эти новости попросту не доходили. В школе рассказывали, что вакцинация безопасна и не может нанести вреда. Абсолютно не знаю, что думать. Так здесь и правда опасно? Что, если меня вообще никогда отсюда не выпустят?

Когда я возвращаюсь в общежитие, приходится кричать под окнами, чтобы кто-нибудь открыл двери. Открывает не Адам, а какая-то девушка из старших. Я бегу по лестнице в свою комнату и обнаруживаю там странную картину.

Ната одна; она сидит на своей кровати, сиротливо обняв колени. Светлые волосы чуть влажные. Постель Иванны пропала, как и другие ее вещи.

– А где Иванна?

– Мы пошли в душ, – от волнения Ната говорит очень быстро, – пока я купалась, она пропала. Я прихожу, а тут пусто. Наверное, ей разрешили уйти домой. Повезло.

– Не думаю, – медленно выговариваю я, подбирая с пола красный камень на веревочке.

– Это ее талисман? Она не оставила бы его валяться здесь, – шепчет Ната. Разумеется, не оставила бы. Она попрощалась бы, если б уходила насовсем. Написала бы записку, хоть что-то. А тут – пропала, как и не было, только талисман на полу. И ясно, что это Центр что-то с ней сделал. Но говорить об этом с Натой нельзя: теперь я знаю о прослушке.

– Будем надеяться, все в порядке, – весело говорю я, переодеваясь в пижаму.

Раздается стук в дверь, и, не дожидаясь разрешения, в комнату вваливается Гарри. Я как раз стою в пижамной рубашке и трусах, – очень вовремя.

– Гарри!

– Я не смотрю, – отмахивается парень, – что я там не видел. У вас все на месте?

– Иванны нет, – говорю я, натягивая штаны.

– Ее брат тоже пропал, – сообщает Гарри. Он встревожен. – И еще Лёха.

Лёха – еще один парень из нашей девятки, он жил в комнате с Архипом. Теперь ясно: что-то не так. Не могли все трое уйти незаметно.

Сразу за Гарри появляется Ник.

– Ребят, вы не видели Ивана? Я вернулся из душа, а его нет и дверь нараспашку.

Мы рассказываем, что Иван пропал вместе с сестрой и Лёхой. Теперь парни сидят в нашей комнате, на освободившейся кровати Иванны. Мне так хочется предупредить их о прослушке! Ведь они уже начинают выдвигать теории:

– Что, если их выгнали, потому что они не подошли?

– Может, перевели в другое место?

– Может, из них уже сделали разведывательный отряд и отправили за стену?

Натягиваю одеяло по самые глаза и просто гляжу в потолок. Я никому не сказала о своей абсолютной Резистентности. На меня у Центра другие планы, – какие же? Я теряюсь в догадках. Уж лучше бы Агата ничего не говорила. Ничего особенно плохого я не услышала, но понимаю, что рассказ не закончится хеппи-эндом. Исчезновение ребят только усилило мою тревогу. Кажется, пару часов назад я убеждала себя расслабиться и радовалась, что нахожусь здесь. А теперь переживаю сильнее, чем в самом начале.

Ната тоже выглядит напуганной: ее лицо налилось краской, в глазах – смутное беспокойство. Но она вообще не из смелых. Вот испуг и недоумение в глазах Гарри – это уже серьезно.

– Знаете, утром я потребую пустить нас домой, к родственникам, – заявляет Ник, поправляя очки. – Все это слишком странно. И я хочу увидеть семью, сказать им, что я в порядке.

– Потребует он, – хмыкает Гарри. – Если бы все было так просто. Я вчера говорил с Лизой, – это девушка из моей школы, старше на год, – так вот, она родителей видит только по определенным дням. Им только письма разрешают. Мы тут как в тюрьме, ребята.

– И ты предлагаешь смириться?

– Нет. Я предлагаю осмотреться, понять, что к чему. Нет смысла просто колотить в ворота и проситься домой.

А мне сейчас именно так и хочется поступить.

В дверь снова стучат. На этот раз гость дожидается разрешения войти.

Это Адам; на нем тоже пижама, поверх накинута куртка.

– Да вас тут много, – замечает он. – Что же, Ник, ты-то мне и нужен. Теперь ты один в комнате, поэтому к тебе подселится Архип. Надеюсь, ты не против, потому что он уже переносит вещи.

– А что стало с Иваном? И остальными?

– Иван, Иванна и Алексей оказались не Резистентными. Это ошибка, такое случается. Анализы крови дают гораздо более точный результат, чем реакция на вакцинацию.

– Он спросил, что с ними стало, – настойчиво повторяет Гарри.

– Они покинули Центр, – невозмутимо отвечает Адам. – Думаю, уже вернулись по домам.

Не сказала бы, что слова Адама успокоили меня. Он ведь не просто так стал руководителем новичков: наверное, любимчик местного начальства, а заодно – их глаза и уши. Если нам врут, то Адам только поддерживает ложь. И все же – хоть немного ясности. Может, мы зря себя накручиваем, и ребята правда уехали домой? На их месте я бы тоже поспешила покинуть ЦИР. Я вспоминаю, как близнецам нравилось здесь. Только они и радовались, что оказались в числе «избранных». И тут – ошибка. Должно быть, им очень обидно возвращаться в обычную жизнь, снова идти в школу и питаться жалкими крохами по сравнению с тем, что дают нам в Центре.

Зато мне возвращение точно не грозит, вспоминаю я, и сердце сжимается в болезненный пульсирующий комок.