Револьвер системы «Наган» № 47816

3. Первый допрос Жени Александровой

– Значит, вы, Евгения, проникли через незапертую дверь в чужую дачу… И там вас напугала собака, – уточнил Яновский. – А если бы собаки не было? Что бы вы сделали?

Яновский держался на удивление вежливо. Никакого сравнения с допросом задержанного Симакова: ни ударов кулаком по столу, ни угроз, ни упоминания «указа семь-четыре»[1]… Симаков, узнав о содержании того указа, напустил от страха в штаны. Самым натуральным образом обмочился, аж со стула закапало.

– Я не проникала! – возмутилась девочка. – Я просто зашла спросить, где тут почта… И ушла бы, раз никого нет, но собака вылезла из-под стола и не дала пройти к двери. Вот так все было.

– Собака лаяла? Пыталась укусить?

– Нет… Просто лежала и не давала пройти. И в окно вылезти не позволила – зарычала, вскочила…

Вася, в допросе участвовавший пассивно, подумал, что резоны Гараевых, жильцов незапертой дачи, вполне понятны – ни к чему вешать замки, ежели дома такой сторож. А вот собака вела себя странно… Непонятно вела. Собака, натасканная как служебно-розыскная, сразу бы сбила девчонку с ног – лапы на грудь, клыки у горла… Сторожевой же пес пустил бы в ход зубы, не откладывая. Ну а какой-нибудь беспородный кабысдох, ничему не ученный, по меньшей мере поднял бы лай на всю округу.

Вероятно, Яновского тоже удивило нетипичное поведение псины. Потому что он спросил:

– Какой породы была собака?

– Я не знаю какой… Не овчарка, и не доберман, и не… В общем, не знаю. Но на дворняжку совсем не похожа.

– Хорошо. Попробуйте ее описать.

– Здоровенная… Голова на такой вот высоте… – Женя протянула руку и показала, на какой. – Нет, пожалуй, даже вот на такой… Голова большая, лоб очень широкий. И спина широкая, и грудь. И глаза… умные такие глаза, прямо как человечьи.

– А масть какая?

– Рыжая… Коричневато-рыжая, с большими белыми пятнами. А может, белая с рыжими пятнами, не понять, чего там больше.

Женя помолчала, наморщив лоб, и добавила:

– Еще на морде пятна характерные, с двух сторон одинаковые: на щеках и вокруг глаз шерсть рыжая, а посередине, со лба и до ноздрей – белая полоса.

Яновский удовлетворенно кивнул, словно услышал то, что ожидал. И произнес негромко, про себя, явно не для Жени и Васи:

– Алабайка…

Вася Дроздов не знал такого слова, но вмешиваться в допрос и задавать вопросы не стал. А Яновский двинулся дальше:

– Итак, собака не позволила покинуть дачу… Что произошло потом?

– Потом я уснула, на диване, там стоял такой диван небольшой… Проснулась утром, никого не было, и собаки не было. Но кто-то приходил ночью. Вернее, не кто-то, а Тимур, но я тогда не знала. Он накрыл меня простыней и оставил записку.

– Что там было написано?

– Чтобы я захлопнула дверь, уходя. И подпись.

– Эта записка сохранилась?

– Нет, я забыла ее там, на их даче. Вернее, не забыла, а… В общем, ее у меня нет. Но, по-моему…

Женя задумалась, словно пытаясь что-то вспомнить… Яновский подождал, ничего не дождался и спросил:

– Скажите, Евгения, а вы всегда спите так крепко? Что можно прийти, накрыть вас, чем-то еще заниматься в доме, а вы не проснетесь?

– Я, вообще-то, сплю чутко. Но в тот день устала, наверное, очень.

– Понятно… Значит, вы проснулись, обнаружили, что собаки нет, – и ушли?

– Нет… не совсем… не сразу ушла…

– Чем занимались?

– Ну… я прошла в соседнюю комнату…

– Зачем?

– Думала, что хозяин еще не ушел, хотела поблагодарить, объяснить все… Но никого не было, я увидела оружие, саблю и револьвер. И заинтересовалась… У меня отец красный командир, он сейчас…

– Мы в курсе, Евгения, кто ваш отец и где он сейчас. Расскажите про оружие подробнее.

Женя начала рассказывать. Револьвер – судя по ее описанию, древний наган офицерского образца – Яновского не интересовал. А вот на саблю он сразу сделал стойку. Да и Вася весь подобрался при словах девочки «кривая, турецкая, в обшарпанных ножнах». Потому что ножны от кривой сабли – действительно исцарапанные, видавшие всякие виды, – лежали сейчас, опечатанные, на складе вещдоков. И очень хотелось бы взглянуть на сам клинок. Да и с его владельцем неплохо бы наконец познакомиться.

– Почему вы решили, что сабля турецкая? – спросил Яновский. – Именно турецкая сабля, а не красноармейская либо казачья шашка?

– Что же я, красноармейских шашек не видела? А та была изогнута необычно, не по-нашему… вот так… Знаете, давайте я вам ее нарисую? Я быстро, я хорошо умею рисовать.

Яновский согласился и выдал блокнот с карандашом, достав их из планшетки. Женя приняла в кровати полусидячее положение, карандаш забегал по бумаге.

Плед, прикрывавший до сего момента девочку, сполз, – и Вася увидел, что надета на ней темно-синяя футболка с алой звездой на груди. Звезда совпадала по размеру с другой, украшавшей ограду дома…

Дожили… Красная звезда – символ и опознавательный знак подпольной антисоветской организации. Слова «подпольная» и «антисоветская» на папке с литерным делом поначалу казались Васе перебором – когда он взял в толк, чем именно «организация» занималась. Но майор госбезопасности Лунин менять формулировку отказался: дескать, любая организация, о которой власть не знает, не ведает, – по умолчанию подпольная. И антисоветская, коли уж власть в стране советская, – кому же еще от советской власти таиться и прятаться?

Антисоветская подпольщица оторвалась на миг от рисунка, подняла взгляд – и вдруг засмущалась, натянула плед почти до подбородка. Вася сообразил: решила, что он уставился не на звезду, а на грудь, явственно проступавшую под футболкой и для тринадцати лет не такую уж маленькую… Он тоже смутился, демонстративно устремил взгляд в угол и подумал ни к селу ни к городу, что Женя Александрова, когда повзрослеет на пару-тройку лет, станет самой настоящей красавицей и всех кавалеров у сестры поотбивает, хотя и та из себя не дурнушка…

Яновский взял у девочки блокнот с законченным рисунком, рассмотрел задумчиво, кивнул каким-то своим мыслям. Дал взглянуть Васе – ну да, сабля, ну да, искривленная сильнее обычного, и по виду вроде может подойти к тем ножнам, что найдены возле старой часовни…

– Я устала, у меня болит голова, – пожаловалась Женя.

«Скажи спасибо, что есть чему болеть… На мотоциклете без шлема гонять – недолго и вообще без башки остаться…» – подумал Вася. Но все-таки повезло, что девчонка после сильного сотрясения ни рассудка, ни памяти не лишилась, можно спокойно беседовать…

Едва он так подумал – видно, сглазил – спокойному течению беседы пришел конец. Пришел, когда Яновский спросил:

– А теперь расскажите, Евгения, что вы помните о вашей поездке из Москвы сюда. О последней поездке – на мотоцикле, с Тимуром.

На лице девочки отразился самый настоящий ужас. Она замотала головой, она открывала и закрывала рот, словно пыталась что-то сказать, но ни звука не доносилось. Потом Женя уткнулась лицом в подушку и зарыдала. Сквозь рыдания и сквозь подушку невнятно доносилось:

– Нет… нет… нет…

В комнате тут же оказалась Ольга, не иначе как ожидавшая завершения допроса где-то поблизости.

– Да что же вы делаете?! – возмущенно набросилась она на Яновского. – Она же больна, ей нельзя напрягаться, нельзя долго разговаривать! Она, наконец, ребенок! Уходите!

Яновский оказался на ногах неуловимо быстрым движением – совсем как недавно, когда запрыгнул на чердак с подломившейся лестницы. Вася подумал даже, что сейчас капитан ударит обнаглевшую девицу, но обошлось. Лишь произнес ледяным тоном:

– У вас в поселке, Ольга Яковлевна, найдено двенадцать трупов. Тоже, между прочим, детей. И ваша сестра водила близкое знакомство с подозреваемыми в этих убийствах. Вы, кстати, тоже.

Яновский преувеличивал. Слегка, самую малость: двенадцатого пострадавшего нашли еще дышащим… Сейчас он находился в больнице, в тяжелейшем состоянии. Но упорно цеплялся за жизнь.