Реверанс со скальпелем в руке (СИ)

Глава 5

Несмотря на хорошие отношения, семьями мы не дружили. Да и с остальными тоже – везде были дети, у Антоши личная холостяцкая жизнь, а значит - разные интересы, темы, ритм жизни… Хватало общения на работе. Но жену шефа я знала - она бывала в отделении частенько, заходила просто так и по случаю тоже. Жутко ревнивая женщина - все это знали и посмеивались. Стоило появиться новому врачу-женщине или симпатичной медсестре и даже санитарке, и Нуца прилетала с инспекцией. Оценить угрозу наглядно? У каждого свои тараканы.

Как узнавала о поступлении «свежего мяса»? Скорее всего, был прикормленный осведомитель – иначе никак. И знал он даже то, чего многие годы не подозревала я сама.

Тогда уже заканчивался год без Сережи и без слез. Я держалась неведомыми силами и даже получалось – никто ничего не заподозрил. Шония, правда, что-то почуял еще раньше… но и тут получилось отбрыкаться. Пытать меня он не стал – то ли поверил, что у меня временные семейные трудности…

- Георгий Зурабович, ну что вы, на самом деле…? – почти искренне удивлялась я, - у всех бывает… периоды. И у вас, наверное – совпало что-то не так… настроение. На работе не скажется – обещаю.

… то ли вид сделал. Но контролировать стал жестче. И не только работу – режим питания, дежурств…

Тогда все уже ждали Нуцу – накануне ушла в декрет одна из медсестер и пришла Таня. А Таня действительно была супер, во всех отношениях. Засматривались не только мужчины, ревниво любовались и женщины. Ну, а жене шефа просто обязаны были доложить. А дальше и случилось оно – странное.

Я опять задержалась – не спеша сдавала дежурство, долго мылась в душе, хотя могла и дома... В пустой возвращаться не хотелось. Весь этот год я искала и находила себе занятия, разочаровывалась, бросала… Остановилась на бассейне три раза в неделю и курсе обучения рисованию с нуля, после перешла в соседний кабинет, где творили картины песком на световых столах…много читала. И вычитала, что животные помогают справиться со стрессом. Взяла себе котенка... хорошо - только на день, присмотреться. И вовремя поняла, что нужно любить, чтобы хотеть о ком-то заботиться, а я просто планировала пользоваться.

А в тот день уже одевалась в гардеробной – одна, все остальные давно разошлись когда дверь распахнулась и влетела она – в бахилах и белом халате, как положено. Нуца. Вот она точно была грузинкой, самой настоящей – большие черные, чуть навыкате, глаза, вороная грива просто на загляденье, нос с горбинкой – красивая женщина. Чуть располневшая после двух родов, но южные, они все так… и не только они.

Стоя в дверях, она какое-то время просто смотрела. Я не понимала… улыбнулась, застегивая последние пуговицы пальто и поздоровалась:

- ... Ищете Георгия Зурабовича? А он сейчас у главного. Давно ушел, там уже, наверное, скоро.

А она вдруг быстро подошла и крепко обняла. Я замерла… а она неловко отстранилась и пробормотала, глядя куда-то в сторону:

- Спасибо. Если что… я просто не переживу еще и это, Маша. Даже если его верность для тебя… и все равно – спасибо тебе!

И так же быстро вышла... стыдно стало? А я немножко так… офигела – другим словом состояние просто не передать. Прошло какое-то время, пока вышла из ступора. Понять ее как-то не так было бы трудно. И я мысленно отмахнулась, списав все на странное поведение в принципе не совсем адекватной Нуцы. Злилась... она что-то там надумала в припадке ревности, и что теперь…? Да пошла она со своими фантазиями!

А ночью, опять мучаясь бессонницей, как-то все сопоставила и нашла в её словах логику. И кажется, начала что-то понимать. Или нет? Страшно было даже думать в эту сторону, но вспоминалось то одно, то другое… что делало её домыслы не такими и дикими.

Почему он вообще приснился мне сейчас - в этой телеге, на слежавшейся соломе? Последнее время я много о нем думала. Вспоминала уроки в операционной и заодно жалела, что не пошла тогда учиться – практика не помешала бы. Хотя, как и обещал сразу, Шония делал для меня все возможное. И даже влетел из-за этого в неприятности...

Понятно, что разрешить мне какие-то манипуляции в операционной ране, кроме удаления аспиратором крови и антисептического раствора, он не мог. Но если оставалось время и случай был несложным, разрешал шить. Не сразу… ой, далеко не сразу - только после того, как я сдала экзамен по шовному материалу и методах соединения мышц брюшины, подкожно-жировой клетчатки, кожи… Виды швов, способы вязания узлов… Просто ушить оказалось совсем не просто.

Но почти десять лет я за всем этим внимательно наблюдала. Я помнила каждое его движение и слово - сотый, тысячный раз, каждое пошаговое объяснение. И он же не только объяснял, а и находил время обсудить разные подходы и методы. И сразу же на практике доказывал преимущество выбранного им. За право ассистировать Шонии только не дрались...

О моих «успехах» каким-то образом узнал главный – бывший начальник отделения. Я и тогда не стала, и сейчас не хочу думать о том, кто из нас это мог быть? Потому что в курсе дела был только костяк бригады - четверо самых близких. Хотелось верить, что причина в беспокойстве за пациентов. Хотя любые риски были исключены, раз Шония пошел на это и решился. Это значило – он уверен на сто процентов. Нет – двести!

Все так и было. А в какой-то день нас обоих вызвали на ковер. Вначале разговор был односторонним и, мягко говоря… неконструктивным. Я вообще там была в роли статиста или немого укора. Глаз почти не поднимала и помалкивала, чтобы не сделать еще хуже.

Поджилки тряслись и сердце замирало... Серов рвал шефа на части словами и где-то в них была логика. Я понимала, что это – все! Для обоих или только для меня – вот сейчас и выяснится... Потом заговорил Шония. Старался спокойно… Но я стояла совсем рядом, нечаянно приткнувшись плечом к его руке – чтоб не так страшно. И чувствовала, как он напряжен – тронь и взорвется. Но нет, держался.

- Мы все – военнообязанные… Я руками и ногами – за мир во всем мире, Евгений Дмитриевич, но операционная сестра, просто подающая хирургу инструменты, однажды может оказаться его единственным ассистентом. Маша давно со мной, она знает и переняла мой стиль, все нетрадиционные приемы. И превосходно справилась с той работой, которую я доверил ей совершенно сознательно. Мы с ней только вдвоём могли бы провести несложную операцию… и даже без анестезиолога, я готов доказать это, - уверенно смотрел он на Серова.

А я зачарованно и преданно – на него. Пра-авда…? И непонятно от чего распирало – гордости за себя или за него? Или дикой просто благодарности за такую веру в меня? Ух! Правда, что ли так можно? И сразу – картинки, картинки в голове… я задержала дыхание.

- Вы, Георгий Зурабович, сейчас несете бред, - выплюнул Серов, покосившись на меня и опять переведя взгляд на Шонию.

- Отнюдь… - вежливо упирался тот, - я могу сам заряжать нитью иглу, пока сестра удерживает крючки, а эти нити она приготовит заранее и в достаточном количестве и расположит их и инструменты на своем столике так, чтобы для меня они были легко доступны. Чтобы максимально освободить её руки, при перевязке сосудов я смогу сам снимать кровооставливающие зажимы.

- И каким образом? - хмыкнул Серов.

- Шире используя ранорасширители типа Госсе и Сегала, фиксируя их к операционному столу.

- Гоша, - устало вздохнул Серов, - в случае чего… и неважно – сдаст сердце, добавится простуда… Если подключатся юристы - подсудное дело. Найдут эту зацепку, и ты за*бешься что-то доказывать. И даже если до суда не дойдет, а просто всплывет сам факт... дальше только санкции.

- Евгений Дмитриевич, ну вы же знаете реалии… Не везде такие условия, как у нас, а победителей не судят – Маша замечательно справилась. Мне рассказывали об одном очень хорошем хирурге в небольшой сельской больнице, который успешно делал резекции желудка вдвоем с операционной сестрой.

- С сестрой…

- Да. И при этом зеркала-ранорасширители он фиксировал к радиатору парового отопления в операционной. При помощи шнура, который привязывала санитарка.

- То есть, кроме Маши, требуется обучить еще и Фариду, - ехидно пророкотал Серов.

- Фарида - умница. Не понимаю вашей иронии – хороших медиков хронически не хватает. Все в курсе, что ни ВУЗ, ни даже интернатура не дают гарантии – часто работать приходят совершенно не подготовленные специалисты, - упрямо кивнул Шония, – а я готовлю Машу… на тот самый случай. Успешно, последовательно…

- Я запрещаю, Георгий Зурабович, - спокойно резюмировал Серов, - иначе вам придется делать свою работу в той самой сельской больнице. А может и мне тоже.

- Маша ушивала десятки раз… я ручаюсь за неё.

- Запрещаю. И да – я тоже слышал и больше того – сам знаю Сиротина. Там была необходимость. А вы просто развлекаете… развлекаетесь тут. Запрещаю.

Мы возвращались молча. Не знаю, о чем думал он, а я понимала, что правы оба, но Серов – больше. Если есть возможность обойтись без экстрима, ею нужно пользоваться – он прав. Но случись… да что угодно - предугадать невозможно и я даже не о войне. И тогда окажется прав Шония. Вся медицина, и хирургия тоже, сейчас слишком зациклены на узкой специализации. А возможности узких специалистов еще и ограничены рамками рекомендаций разной степени, отсюда и горькое "вас лечить или по протоколу?" Или "стандарты - это защита больного от гениальности врача". Но рекомендации это еще не протокол - между ними пропасть. А вот если придет он - протокол... Но кому интересно моё мнение, даже если оно не только моё?

- Спасибо, Георгий Зурабович, - сообразила я наконец поблагодарить, - ничего… ваш фирменный кожный я, наверное, наложу уже с закрытыми глазами.

- Могла бы и просто – Георгий. Сколько можно официальничать, Маша? – невесело улыбнулся он, отпуская мою руку и отступая на шаг. Я и не заметила, как он выводил меня из того кабинета.

- Никак невозможно, - грустно пошутила я, - вы для меня – всегда на троне и в короне, шеф…

Мне ничего тогда не было. В смысле – наказания. Чтобы назначить его, нужно озвучить причину, а кому это надо? Огласки Серов не хотел, а ата-та за что-то другое я не заслужила.

Как все прошло для Шонии, я не знала – улыбался, как всегда. А я уже не только корону ему надела, но и скипетр мысленно вручила. За такое отношение (и не только ко мне), за чувство защищенности рядом с ним можно было простить любые странности. А тут – просто какие-то нежности.

Вот и продолжало в операционной звучать что-то наподобие:

- Маня, доступ в этом случае? Книзу, обходя пупок слева? Согласен. Йодом, радость моя… Ну что – с Богом? Время! И-и… проходим кожу… подкожная основа… белая линия живота… поперечная фасция… предбрюшинная клетчатка… париетальный листок брюшины. Расширитель… и еще раз... А ушивать, Стасик, будешь ты – Маню забанили. Прелесть моя - зажим, еще зажим… раствор… аспиратор… А сейчас внимание – что мы видим в очищенной операционной ране? Правильно. Хорошо вошли. Антоша, как он там – жив-здоров? Зеркало, хорошая моя… жом...

Так… просто пример. Не особо вдаваясь в процесс.

Прямой запрет на видеосъемку в операционной отсутствует, но учитывая формальности, связанные с использованием таких записей – согласие пациента, соблюдение медицинской тайны… у нас камеры установлены не были. Но главный как-то предлагал Шонии делать записи особенно интересных операций крупным планом и с этими его пояснениями, рассуждениями и комментариями. А потом использовать, как пособия. Хотя бы только у нас, для своих. Но согласия на это не получил.

Может потому, что все эти нежности были только для одного человека? Но раз уж без свидетелей - никак, то и слышать их разрешалось только ближнему кругу, где и так все всё понимали.

Все, кроме блаженной Мани.

Осенью мне стало совсем плохо - надорвалась, переоценила свои силы? Наверное, тогда мог помочь откровенный разговор, простые слова поддержки и утешения или совет – любой, даже самый дурацкий. И даже если бы я совсем расклеилась и дошло дело - мазала бы соплями по надежной жилетке… ничего страшного не случилось бы и куда не надо все равно не зашло. Раньше я так и сделала бы – поползла к Шонии, как к последней надежде на спасение.

На тот момент рядом со мной не было других людей, которых я бы так уважала и кому настолько доверяла бы. Так вышло… Но и к нему доверие не было бесконечным, как когда-то к Сережке. Да и грузить своими бедами других стоит только в крайнем случае. А я вроде справлялась.

Когда поняла, что – нет, позволить себе именно эту жилетку уже не могла. Помнила слова Нуцы и ее доверие.

Но главное – я уже разочаровалась в человеке, которого считала чуть ли не святым. И при всём моём уважении, радоваться, что значу для него больше, чем думала раньше, не получалось.

Нет, окончательное решение по учебе я приняла сама. Но он-то зачем остановил тогда и держал рядом с собой?! Потому, что так захотелось? Просто эгоизм? И сознательно лишил будущего, о котором я мечтала? Затянул, как в паутину, завлек своими уроками, дал почувствовать себя членом команды и причастной к чуду, которое творилось им на операционном столе…

И вот - через десяток лет я всё в кордебалете, хотя могла быть примой!

Здесь и сейчас я уже понимала, что обида моя была надуманной - не так сильно, значит, мечтала. Но надумала я так не вовремя! Новое разочарование оказалось таким громадным и настолько… болючим? И я закрылась наглухо и окончательно.

Шония настойчиво вызывал на разговор… а мне легче было отмолчаться. Говорила с ним только по необходимости. Тогда он пригрозил отстранить от операций и вот тут был абсолютно прав – давно пора. Но до этого не дошло и меня просто вытурили на месяц в отпуск. Шеф сам, буквально за ручку отбуксировал меня в туристическое агентство и сам же купил путевку в «Ладожскую усадьбу» с экскурсией на Валаам и конными путешествиями. Он отдыхал там с семьей и как-то рассказывал, а я громко завидовала.

- Поедешь, - почти рявкнул, - развеешься и подышишь.

- Поеду, даже поздней осенью, - согласилась я, - а деньги в два приема верну – ненавижу кредиты.

- Осень - не страшно, там всегда красиво, только одевайся теплее, - недоверчиво присматривался он ко мне.

И зря - я правда решила поехать. Зачем от такого отказываться?

Отработав последний день, попрощалась со всеми, еще раз пообещала вернуть деньги за путевку и поплелась домой. Назавтра решимость испарилась. Собирала себя - нехотя, через силу. Смогла... и честно поехала за билетами. Даже купила их, а на обратном пути увидела своего Серёжку… и животик. Последняя капля? Наверное…

И всё. Телефон я отключила, к двери не подходила. Все знали, что я уехала. За пару недель нехотя, по крошке подъела все, что еще оставалось в холодильнике. Будто и жила, но и не жила уже, вяло шаркая тапками по квартире, вылёживая днями и глядя в потолок… Слезы текли просто так, потому что никто не видит и теперь можно - я уже не сильная. Надоело. Или не могу больше. Но ничего у меня не болело и душу на части не рвало. Больше того - казалось, что я совсем разучилась чувствовать. Ненормально, конечно, но существовать в таком формате оказалось намного легче, чем месяцами держать лицо и делать вид...

Не включала свет, потом перестала есть – не хотелось, спала короткими урывками и сон этот уже мало отличался от обморока. Иногда мылась через силу и пила воду, потом и это перестала… слез не стало... Я до сих пор не знаю точно, что это было и почему силы вот так сразу кончились? И только на депрессию списывать, оно тоже… не совсем то. Все-таки странно - будто и соображала, что происходит... и все равно! Все равно было в разы легче – я отпустила себя и решила, что это и есть самый лучший выход. Это свобода. И поплыла по течению. А потом все закончилось. Я весь год потихоньку к этому шла. Как-то все одно к одному…

Сейчас я смотрела на все иначе и сделала бы все не так, но что уж теперь?

За всеми этими воспоминаниями и мыслями остальное время в дороге пролетело незаметно. Или протащилось. Скорость передвижения здесь просто убивала. Я целый год привыкала и все никак не могла настроиться на полусонный ритм жизни, подробные разговоры, ставшие просто громадными расстояния…

Слишком сильными были контрасты. Жизнь здесь казалась тягучей, как патока, а еще бессмысленной, ненаполненной. Но я уже пытаюсь что-то изменить.

- Мы на месте, - оглянулся на меня Гаррель и первый раз улыбнулся. Прокуренные усы топорщились, разбежались от глаз морщинки… и паричок этот в муке. Приятный дядька… сонно улыбнулась я в ответ и чуть отодвинулась в сторону, выглядывая из-за мужских спин, чтобы увидеть, что там впереди - в просвете между деревьями.