Решение

III

Бедняга стажер умотался, созывая это совещание. Но в конце-концов на мозаике черно-белых экранов АС-связи возникли все участники: Костин, восседающий за столом в своем кабинете; координатор Транспортного Совета Дубах и его правая рука, генеральный диспетчер Свердлуф, которых удалось поймать в Исследовательском центре; член Совета Миров Нильс Брюн, председатель Совета Ксении; Жоа Перейра, ксенобиолог; последним был некто из Совета Геогигиены, присутствовавший незримо, потому что нашли его где-то, где не было экрана, и он включился через экстренный канал. Звали геогигиениста Вацлавом, он был из новеньких, и Болл его не знал.

Костин насколько мог бегло обрисовал положение, после чего слово взял Дубах. Поскольку данное совещание прямо интересов Транспортного Совета не затрагивает, а посильное участие в организации встречи «Велоса» Совет уже принял, выделив свой космоскаф, участие членов Совета в данном, и без того представительном, совещании кажется ему, Дубаху, нецелесообразным. Если же выяснится, что Транспортный Совет может оказать в исполнении решения данного совещания какую-то помощь, его, Дубаха, в течение всего сегодняшнего дня можно будет застать в Исследовательском, а в крайнем случае найти по экстренному каналу. С чем он и отключился, а вместе с ним исчезла с экрана и виноватая физиономия Свердлуфа.

Брюн предложил было посадить «Велос» где-нибудь в северной оконечности Пасифиды, откуда до ближайшего поселения больше пятнадцати тысяч километров, но после исчерпывающих пояснений Костина об опасности заражения тут же сыграл отбой.

— В таком случае мне представляется единственно правильным оставить корабль на достаточно высокой орбите, с тем чтобы впоследствии исследовать его силами специальной комиссии, которую, несомненно, организует Совет Астрогации.

— На ксеноцентрической орбите оставлять «Велос» нельзя, — вмешался Вацлав. — Слишком близко к планете и слишком оживленная зона. Вообще же вопрос об опасности, которую может представлять собой «Велос», находится в компетенции Института Ксенобиологии. Может быть, доктор Перейра скажет по этому поводу что-нибудь определенное?

— Доктор Перейра, увы, ничего определенного сказать не может. И прежде всего потому, что неизвестно, относится ли вообще проблема Карантина к области ксенобиологии или же к какой-то другой области. Но поскольку исключать возможность биологической опасности, если «Велос» действительно побывал на Карантине, нельзя, лучше всего законсервировать его на достаточно нейтральной орбите.

— Слушайте, шеф-пилот, а люди? — тихонько сказал Шорак. — Если там люди?

Болл отключил микрофон.

— Нет там людей, Карел, — как мог, мягко улыбнулся он, глядя на побледневшее лицо стажера. — Нет и быть не может. Они в космосе уже без малого триста лет. В экипаже были одни мужчины. И анабиованн у них не было.

— Итак, — резюмировал Костин, — можно считать единодушным следующее решение. Космоскаф шеф-пилота Болла силами автоматических буксиров «мирмека М-213», «мирмека М-217» и «мирмека М-222» отбуксирует «Велос» на орбиту, параметры которой определит расчетный центр нашей Базы и которую согласует Транспортный Совет. Все согласны?

Брюн согласен.

Доктор Перейра полностью поддерживает такое решение, и к нему присоединяется Вацлав-геогигиенист.

— Заводить буксиры, шеф? — спросил Гуллакян.

Болл кивнул. Это надо сделать в любом случае.

— А если они не были на Карантине? — спохватился Гуллакян. — Ведь романовская астрогация — дело ненадежное, да и непонятно, как они очутились здесь, если садились не Карантине…

— В отличие от двух последующих. экспедиций они могли перед посадкой на Карантине включить старт-автоматику, — возразил Костин.

— И главное, — сказал Болл, — главное — вдруг они все же там были?

— Но ведь на корабле, — вмешался в общий разговор Шорак, — может быть ценнейшая информация! И ради нее стоит рискнуть! Пусть кто-то один отправится туда. В крайнем случае мы рискуем только одним человеком. Добровольцем. — Он замялся. — Мной.

— А если там нет этой ценнейшей информации? — спросил Костин.

— И существует ли вообще информация, за которую нужно было бы отдавать жизнь? — холодно поинтересовался Болл.

— Но ведь вам самому случалось рисковать, шеф-пилот!

— Однако я до сих пор жив. Что вряд ли оказалось бы возможным, рискуй я так.

— Совещание окончено, — объявил Костин. — Спасибо. Расчетная орбита «Велоса» будет сообщена вам через…

— Нет, — жестко прервал его Болл. — Расчетная орбита нам не нужна. — Напряженное ожидание последних часов превратилось в холодное, злое упорство. Если все уклоняются от решения, кому-то надо брать ответственность на себя.

Костин воззрился с экрана, как будто ему показали инопланетянина.

— То есть?

— Я не собираюсь отводить «Велос» на стационарную орбиту, Миша.

— Почему?!

— Потому что это не дает гарантии. Потому что всегда найдутся энтузиасты, вроде нашего стажера, которые полезут за гипотетической информацией…

— На столь же, между прочим, гипотетическую гибель… — вставил Гуллакян. — Я согласен со стажером, Боря.

— Бунт на корабле… — Болл улыбнулся, но улыбка была чисто механической. — Теперь ты понимаешь, Миша, что его надо…

— Уничтожить? Последний из романовских кораблей? Пойми, его нужно сохранить — как музейную ценность наконец! Ведь опасность в самом деле гипотетична, а ценность несомненна. Да и с опасностью сумеем же мы справиться когда-нибудь! А пока выставим надежную охрану, со временем поставим барраж.

Когда-нибудь… Болл знал цену этому «когда-нибудь». Потому что была еще и четвертая высадка на Карантин. Высадка, о которой знал только Болл. Патрульный космоскаф пошел на посадку, и остановить его Боллу было нечем. Вагин, второй пилот «Синдбада», проработавший в патруле всего месяц, направленным лучом передал на космоскаф Болла: «Хочу попытаться. Иначе не могу. Кто-то ведь должен…» Официально Болл доложил, что космоскаф Вагина потерпел аварию в результате столкновения с метеоритным телом. Потому что сказать правду значило слишком многим доставить горе большее, чем от известия о такой вот случайной гибели. Но с тех ор Болл не верил в «когда-нибудь».

— Миша, меня зовут Борис Болл, и мой карт-бланш XXVI-А-029.

— Ты хочешь?

— Да. И отчитываться я буду только перед Советом Астрогации.

Пилотам Пионеров и Дальней Разведки часто приходилось принимать решения, выходящие за пределы компетенции обычных командиров кораблей. Поэтому наиболее опытные из них получали карт-бланш, предоставлявший им автократию на исследованных планетах и даже в нейтральных пространствах освоенных уже систем — вне стамиллионокилометровой территориальной зоны, в пределах которой по космическому праву любой корабль подчинялся местным Советам.

Космоскаф находился в ста двадцати семи миллионах километров от Ксении, и Болл решил использовать свой карт-бланш.

Костин понял это.

— Боря, — сказал он, — эх, Боря… — И отключился.

— Шорак! — Слова Болла были отрывисты и сухи. — Пристыкуйте «мирмеки» к «Велосу».

— Шеф-пилот…

— «Походный устав», параграф 17.3!

— Есть, шеф-пилот! — мертвым голосом сказал Шорак и забубнил: — КСГ борт 73 к М-213, М-217, М-222…

— Гуллакян, дайте траекторию на НИС-641.

Гуллакян молча отвернулся к вычислителю. По экрану траектографа поползли разноцветные кривые. Их движение все убыстрялось. Постепенно их становилось меньше, они сливались и вдруг замерли одной четкой зеленой чертой, тут же возникшей и на курсографе.

Болл положил руки на клавиатуру ходового пульта.

Гуллакян, рывком развернув свое кресло, ударил его каменно холодным и тяжелым взглядом.

— Это трусость, — очень тихо и очень зло сказал он. — Вы просто трус, шеф-пилот. И ответите за это.

— Отвечу, — кивнул он.