Ремесло государя

Глава 7

Долог, очень долог путь от западного имперского пограничного города Бая до имперской столицы Океания, однако, обратный путь послы вольных городов – Имар из Суруги и Мисико из Лофу – решили сделать чуточку короче, ибо никто в столице не воспрепятствовал им проложить его так, как захотелось гостям. Нет никаких тайн в этих местностях, нет крамолы и умысла в их намерениях – пусть себе едут. За безопасность первого пути как бы хозяева в ответе, решили отклониться и попробовать свое – гостю все права и последствия. Продовольствие, вода, ночлег – все что угодно для уважаемых путников, принятых в столице самим императором: реки чисты и полноводны, дороги в превосходном состоянии, постоялые дворы всегда рады многочисленным гостям… Повелители уделов, через чьи земли выпало проезжать посольскому каравану, как правило, люди гордые и воинственные, но если не нарушать их прав, не задевать самолюбие, не ввязываться в пустые ссоры – достаточно золотые посольские пайзы показывать при малейшем намеке на недоразумения – неприятностей с ними не будет, ибо имперские дороги, по которым предстоит возвращаться домой объединенному посольству двух городов, принадлежат государю и империи, но никак не местным владыкам. Если вы следуете имперской дорогой – всякое покушение на ваши права, ваше имущество и вашу жизнь будет немедленно и бесповоротно приравнено к злоумыслу на империю. Все удельные властители это знают и очень редко нарушают, ибо тяжек гнев императора и бестрепетна карающая длань его. Иное дело, что приказывать демонам и зверям, коих полно в лесах и пустошах имперских, человеческие власти пока еще не в силах, поэтому путникам самим придется поберечься против них. Ну и разбойники…

– Пошаливают?

– Да, как вам сказать, судари послы… Вам лучше бы о таких вещах поговорить с начальниками поглавнее меня… Но от себя замечу, что для хорошо вооруженных отрядов, для рыцарских дружин – сия напасть столь же малосущественна, как небольшая стайка мух: досадить могут – повредить не могут. Но… ваших сил – в достатке ли будет для столь маловероятных событий? Либо вам лучше нанять против всех разбойных шаек хорошую охрану? У меня как раз есть знакомый, бывший гвардейский сотник, очень опытный воитель и люди у него под стать… Который за вполне умеренную плату…

– О, нет, нет, нет, благодарю покорно, сударь Свари, мы оба вас благодарим, но у нас есть своя собственная охрана, более надежной мы не искали и не собираемся искать. Тем не менее, мы, с почтенным Имаром из Суруги, очень ценим ваши советы и готовность нам помочь. Как вы отнесетесь вот к этому скромному подарку?

– Отличный кошель, очень красивый, изрядно изузоренный… Хорош бисер! Морской? Но ведь предмет сей, вероятно, не пуст, если судить по тяжести его?

– Откройте, сударь Свари, и проверьте: он ваш отныне.

– Ах, благодарю… Но… с превеликой болью сердечной вынужден отказаться от столь казистого дара… У нас в посольском приказе такие, знаете ли… чудища из соседнего… гм… приказа тайно доглядывают за нами – на кол немедленно подсадят, плаху никакими слезами не вымолишь. Увы, нет. Знаю, видел вашу охрану: это девицы-ратницы, да? Ну, что ж, помогай вам боги! Э-э… Поймите, уважаемые судари Имар и Мисико, никто не против даров и хороших взаимоотношений, но если суждено нам с вами и дальше в знакомстве быть – тогда и посмотрим, тогда и освоимся. Счастливого вам пути, ровной дороги и безоблачных небес!

Все грамоты вручены, все разговоры проговорены, все счета оплачены – пора, пора уважаемым послам в обратный путь.

– Вот и заводи дружбу с такими… По мордам видно – все как один берут, во все карманы, у нас же – никто не взял!

– Ну как же никто, уважаемый Мисико, а тот… из ратуши? Который подсказал нам места для постоев?

– Тот-то? Да сие обычный побор, сделка: подсказал и в сторону, мы ему не обязаны – он нам не обязан. Свои глаза и уши, надежные, постоянные – вот что надобно здесь заиметь.

– Верно, однако уж не в этот раз, отложим до следующего.

– Но мне показалось, уважаемый Имар, что сей пройдоха из посольской службы не слишком хорошего мнения о наших воительницах?

– Увы, как и все эти имперские дикари. При более тесном знакомстве с нашими… дамами – они бы скоренько уняли свою мужскую спесь, доведись им на себе испытать быстроту их рук и остроту сабель…

– Воистину.

Посольство можно было считать удавшимся вполне, во всяком случае, именно так сговорились докладывать послы городским властям, их направившим ко двору Императора Всея Океании, Великому Князю тех земель, Великому герцогу других земель, и прочая, и прочая… Казалось бы простое знакомство на уровне посланцев, но подписана договоренность об общем стремлении к добрососедству – это уже немало для первого раза.

Да, пришлось несколько месяцев подождать, покуда владыка варваров примет их в своем по-варварски пышном дворце. Да, прием этот был, не сказать, чтобы очень долог и горяч, но – все честь по чести, с должным уважением, без попыток унизить… Приняли верительные грамоты, обещали принять и поселить в столице посольство на постоянной основе, выделив для этого приличествующее подворье, и, в свою очередь, направить своих посланников в вышеупомянутые города, выслушали обязательные в таких случаях славословия и благопожелания, отговорились подобными же…На посольское кормление имперские службы поставили их немедленно по прибытии, денежное и съестное довольствие выделили приличное – это весьма и весьма добрый знак, далеко не при всех дворах так бывает. Одна затуга: тяжко было наводить доверительное и познавательное общение с местными, а пуще того – с послами из других земель, ибо всячески препятствовали этому людишки некоего Когори Тумару, одного из высших сановников при императоре, под смехотворным предлогом обеспечения безопасности сударей послов и их посольства «против злоумышленников, весьма редко, но, тем не менее, все еще попадающихся на площадях и улицах столицы». Не обошлось и без потерь, неприятных, но, хвала богам, бескровных: пятерых воительниц сманили на побег от присяги и на семейное житие местные удалые молодцы… Когда успели, где стакнулись?.. Но тут уж… Обоснованные жалобы послов, Имара из Суруги и Мисико из Лофу, приняты во внимание не были, ибо на них последовал четкий и непререкаемый ответ: кто добровольно и с честью перешел под имперскую руку, не будучи ни в чем замешан противу империи – того не выдадут обратно, никому и никогда! Пришлось смириться, ибо главное дело того стоило. А дело важное: вольные, или, как их еще называют, купеческие города, Суруга и Лофу – стоят на берегу огромного залива, который часть еще более огромного Жадного моря, и промышляют сии города ремеслами и торговлей, сухопутной и морской. Иногда и набегами на чужое, но это редко и всегда лишь в справедливый ответ на посторонние поползновения. Богаты города и очень сильны, да вот в последние годы все чаще стали у них происходить стычки с имперскими военно-морскими силами… У городов достаточно войск, чтобы воевать с пиратами и любыми иными врагами, но зачем сражаться, если можно ко всеобщему удобству и взаимовыгодно торговать? Так и созрело решение: первыми снарядить посольство к новоявленным соседям – и вынюхать на месте, что к чему, поправить и вычистить все плохое в пользу хорошего. Всяк волен поступать по-своему, выбирая войну или мир, но уживаться с сильными соседями выгоднее, чем воевать с ними же.

Если есть необычное, в сравнении с другими городами и царствами, в укладе жизни городов Суруга и Лофу – так это их войска: почти сплошь состоят они из женщин-ратниц, отнюдь не из мужчин-ратников, как это принято в других государствах! И не было еще случая в пятивековой истории городов, чтобы им пришлось об этом сожалеть: женщины оказались изумительными воительницами, превыше похвал и не ниже мужчин! Во-первых – исполнительные, надежные, а в казарменном быту, меж собою, даже и не драчливые: если и сцепятся – то пальцами и зубами, без ножей и мечей. Во-вторых – непьющие, тут уж и пояснять лишнее, насколько сия воздержанность полезна в в военном деле. В третьих – старательные, в четвертых – гибкие и ловкие… И в пятых, и в шестых… Или, к примеру, взять вооруженные столкновения с мужскими отрядами из соседних государств: воин-мужчина, пусть даже невольно, попридержит руку, если ей предстоит рубить или колоть женщину, которая похожа на твою сестру, дочь или мать… Но женщина-воительница подобных колебаний и слюнтяйств не ведает: ширк саблей, согласно войне и артикулу – получи, дескать, женишок – и кишки наружу повалили у замешкавшегося! Конечно, если случится острая военная нужда в людях – все взрослые мужчины обоих городов станут в ополчение, а вот когда относительно мирные будни – то нет, нет и нет ратников лучше, нежели воительницы из Суруги и Лофу, охраняющие городские стены… Хотя, на самом-то деле, оба города – что Лофу, что Суруга – давно уже вымахнули вширь, далеко через пределы крепостных валов и заград: все видимые глазом просторы, на сотни долгих локтей вокруг, считаются за этими городами, пусть и живут там не горожане, а сельские обыватели; сама округа напичкана не только селами, но даже и мелкими городками, и все они примерно поровну принадлежат Лофу и Суруге.

Язык, на котором разговаривает население вольных городов, почти тот же, что и в Империи, боги – те же самые, пища похожа… Одежда – и она внятна стороннему глазу, где там у них шапка, а где юбка… Так почему же они варвары, эти имперские, в чем их дикарство? А вот почему, вот в чем: если в цивилизованных краях превыше всего стоит вера в богов, просвещение и здравый смысл, и лишь потом естественная тяга к роскоши и наживе, то в империи во главе всему стоит жажда воевать, и только уже вслед за нею готовность силой захватывать чужое. Даже изображения богов в империи имеют особенности: всегда они при оружии, у кротчайшей богини Луа – и у той за поясом охотничий кинжал «кечень»! Мужчина там – всегда и всему голова; женщина тоже очень много значит в общественной жизни, однако, почему-то, почти всегда исподволь, из-за мужниной или сыновней спины влияет и решает, а внешне она – покорная и трепещущая наместница дома при всевластном хозяине этого же дома. Таков обычай в замке владетельного графа, таков и на дворе у однолошадного крестьянина. Конечно, помимо оружейных лязгов, существует в империи мирная жизнь, почитается материнство и многодетность, пребывают в уважении и занятости жрецы, книжники, строители, есть вполне развитые искусства и ремесла, многочисленны одомашненные стада ящеров и зверей, обильны нивы и превосходны дороги, но все же, все же, все же… Взять, хотя бы, удельных властителей: только и разговоров при дворе, на постоялых дворах, в уличных беседах – кто с кем воюет, кто кого сокрушил… Как так можно – ведь сие непременно разрушит державу, развалит ее на десятки и сотни крохотных слабосильных княжеств??? Именно это поняли в первые же дни и недели послы вольных городов, но вослед первому пониманию пришло второе, а за ним и третье, еще более проясняющее (или запутывающее?) странные имперские расклады… Оказалось, что вся грызня между удельными владыками – не от слабости императорской власти, а напротив – чуть ли не плоды попустительства и подстрекательства оной: пусть, де, мол, удельные князьки на собственные средства поддерживают в подданных империи воинский дух, лишь бы не в ущерб общим имперским рубежам… И вот воюют два герцога друг против друга – а тут указ из Океании: «Во имя Империи!» Несмотря на лето, бои прекратить, а каждому из властителей немедля представить в распоряжение имперских военачальников собранные, согласно установленной верстке, обеспеченные всем необходимым дружины и полки! Возглавить их самолично – и на войну! Князья, герцоги, графы, рыцари и прочие «усобники» немедля завершают грызню и со всех ног бегут воевать сообща, бок о бок со вчерашними «усобными» врагами – против «чужих», внешних. Любой уклад не без греха: изредка случалось и в империи, когда потерявший чутье и разум провинциал отказывался выполнять приказы далекой имперской власти, в расчете на силу своих дружин и неприступность своих крепостей. Кончалось это всегда одинаково и быстро: ослушников с оружием в руках – сиречь мятежников – под корень вырезали, в плен никого не беря, а зачинщика-владыку – принц он там, или барон – еще заживо, через рот, грудь и пах, прибивали к воротам родового замка, на полгодика-год, пока не сгниет, чтобы законные и по розыску ни в чем не замешанные наследники смотрели, нюхали, учились – верности и благонравию. Сии порядки имперские настолько само собой разумеются, что тайны никакой не составляют: болтай и выбалтывай о них сколько влезет, хоть под запись любопытствующим чужеземцам. Да и свитков об исторических событиях полно, недавних и древних, в любом храме купить можно… Купить не сами древние свитки, разумеется, но списки с них. Послы Имар и Мисико широко пользовались такими неслыханными вольностями, чуть ли ни сундуками скупали описания эти…

Но, с другой стороны, главное божество в варварской империи не бог войны Ларро, что легко было бы подумать, глядючи на местные обычаи, а как у всех нормальных людей – Матушка-Земля. Она – самая главная. Что, опять же, неизъяснимо странно для общества, в котором вся полнота жизни принадлежит мужчинам и только мужчинам, а сами они принадлежат войне.

– И дому, мой дорогой Мисико, не только войне: имперцы весьма домовиты.

– Не знаю, не знаю, дорогой Имар… мы же в домах у них так и не побывали. Если, конечно, не считать приглашения на пьяные разгулы во дворцах, именуемые праздниками. Да и там нас дальше пиршественного зала и отхожего места никуда не пускали. Что?.. Ах, да, ну еще и в сады. Не нравится мне их мироустройство и представляются явно преувеличенными их воинские возможности. Если, буквально на миг… не спешите возражать, уважаемый Имар… Если представить невозможное и нежеланное – некие столкновения наших сил с имперскими, то я бороду свою готов прозакладывать… несмотря на разницу в земельных просторах и в количестве населения… что непревзойденное искусство наших воительниц…

– Да растет ваша борода вечно, дорогой мой Мисико, извините великодушно, что перебиваю, но вы помните донесение купца Бирама и его людей об этих… Плоских Пригорьях и о встреченных рыцарях?

– Это когда оба встреченных ими туземца, оказав уместную помощь, проявили себя ловкими и сильными бойцами? Так что ж с того? Но ведь и оба же указали на Плоские Пригорья, находящиеся в самом чреве империи, как на места, где обывателю опасно путешествовать ночью, либо без мощной охраны. Стало быть, слаба власть на местах, коли не умеет выкорчевать опасное из недр своих! Бойцы умелые во всяком народе случаются, иначе не жить ни дня такому народу на земле. И где порука, что эти молодцы не нарочно были подосланы, дабы внушить о себе…

– Не увлекайтесь излишними подозрениями, дорогой Мисико, хотя, конечно, мы просто обязаны исследовать любые возможные заветвления помыслов имперских… Что у нас за суета впереди? Привал?

– Вроде того. Вон, старшая скачет: сейчас скажет и мы узнаем.

Посол Имар из Суруги угадал: сотница охраны Миту, по прозвищу Ясный День, из седла поклонилась обоим и доложила, что впереди село, на первый взгляд, вполне пригодное для отдыха и пополнения припасов, так что придется немного обождать, прежде чем полусотня разведки не войдет в него, проверив на безопасность, не установит общение с тамошними жителями и не определит места для постоя.

– Это село Заречное, – добавила Ясный День, – так называемое имперское, числится непосредственно за короной, так что никаких властителей искать не нужно, достаточно будет договориться с местным тиуном.

– Хорошо, старшая, мы подождем, сколько потребуется. А кто возглавит разведку, ты или…

– Полусотница Змей возглавит на этот раз, её очередь лазутничать, я же буду здесь, на поддержке и охране.

Как правило, попадавшиеся на пути села и поместья весьма радушно принимали путников, ибо немалый караван проезжих чужеземцев – всегда источник злата, серебра и меди для местных жителей, взамен поставок еды, питья, мест для отдыха и ночлега… Но это село выглядело каким-то… не таким… пустынным, что ли… Ворота настежь… Хотя и солнце еще в зените, но все равно… Полусотница Змей привычно насторожилась и дала знак своим воительницам бдительности не ослаблять. Только въехали они за невысокий, в четыре локтя, тын из отесанных бревен – показались там и сям любопытные: сплошь детские мордахи и старческие лица… А где взрослые? Змей давно уже остыла к тому, что в каждой деревне на них в упор смотрели местные девки и парни, перешептываясь и хихикая… де, мол, диво невиданное: бабы в доспехах и при большом оружии. И сейчас хихикают, пальцами показывают, но все они, как на подбор, либо ранняя заря жизни человеческой, либо поздний ее закат. А остальные где?

– Кто-нибудь подскажет, где найти здешнего тиуна, или, хотя бы, кабатчика?..

Боязливое хихиканье в ответ… и молчание.

Вдруг из под телеги с сеном, что стояла возле низкого, крытого камышом сарая, пошел натужный кашель… Зашуршали разоренные от копны холмики сена, выскочила оттуда рука с растопыренными пальцами, за нею поднялась бородатая голова… Здоровый мужичище, молодой! Мужик сначала принял сидячее положение, одной рукой обирая с себя травяной сор, а другой упираясь в землю, потом встал, покряхтывая, застегнул пояс на животе, поверх грязной рубахи. Росту в нем четыре локтя, плечи бугристые, широченные, круглые глаза – перепойные, мутно-красные, удивленные…

– Ты не тиун ли, часом? – Змей не поленилась и сама спросила похмельного мужика, хотя уже всем ясно было, что никакой это не тиун: годами не вышел, волосы не чесаны, не стрижены, почтенности в одеждах никакой, разве что меч на поясе добрый, да секира неплоха.

Мужик вместо ответа икнул, рыгнул, шмурыгнул носом и выплюнул втянутое через него прямо в телегу с сеном.

– Бабы! Гы-ы!.. Бабы, раздери меня цераптор! – Вытянул корявый, с обгрызенными ногтями палец в сторону Змея. – Эта кобылка мне подходит! – перевел налитые кровью глаза влево, вправо… – И эта!.. И ты тоже!.. Чур, я первый с вами гуляю! Га-га-га!.. Это… ну… Я не такой, я заплачу как положено! Эй, какая первая меня целует? Нет, вот ты лучше всех!

И всем вдруг сразу понятно стало, что незнакомец очень молод и весьма прост.

Испросив взглядом позволения у старшей, десятница Тургун тронула каблуками конские бока и подъехала к наглецу, подстраиваясь так, чтобы удобнее было хлестнуть плеткой, но не наотмашь, а через седло, по морде и дальше, на спину, чтобы вся дурь повыветрилась. Тургун была самая рослая и мощная в полусотне, от ее плети лопалась шкура даже у горулей и церапторов.

Но парень вдруг сам стряхнул с себя сонную одурь, оглушительно свистнул разбойничьим свистом с пальцев левой руки – соловая кобыла десятницы Тургун в испуге лягнула воздух задними копытами… Забеспокоились и другие лошади, заржали, иные попытались встать на дыбы, мешая строй… Незнакомец, меж тем, оказался на диво расторопен и сметлив в создавшейся сутолоке: он поднырнул под морду соловой кобылы, ухватил рукою за плеть, тут же перебрался ладонью дальше, к предплечью и выдернул десятницу Тургун из седла, как, бывает, хитрые и ловкие охи-охи выдергивают из гурта зазевавшегося ящерного детеныша. Тургун только и успела вскрикнуть гневливо, оказавшись перекинутою через богатырское плечо, левая рука ее вцепилась в кинжал и разжалась бессильно: парень походя и не глядя огрел ее кулаком в висок, вышибив из десятницы всю память и сознание. Теперь уж видно стало, что сей оборванец отнюдь не мирный крестьянин, а один из тех негодяев, что промышляют ночами вдоль больших дорог, обирая и убивая мирных путников. А разбойник, похоже, получил свое и не собирался драться с остальными: он поддернул левым плечом, как бы располагая на нем поудобнее безвольное тело, и резвой рысью помчался к тыну.

– Стой! Взять его! Стреляй! – Полусотница Змей впоследствии проявила чудеса изворотливости, чтобы свою растерянность и бестолковые приказы представить в глазах Ясного Дня и послов, как единственно верные и обстановкой обоснованные…

В кого стрелять? Как раз в задницу десятнице Тургун и попадешь! Покуда лошади вняли, что нужно скакать к тыну, бедовый молодец уж там оказался: вступил на широченный пень, в полтора локтя высотою, ухватился правою рукой за нос бревенчатого рыльца и одним невероятным прыжком перемахнул через тын! Так и не выпустив с плеча женское тело! Ш-шур – в папоротник, и следа не оставил, только клок от разорванных порток остался висеть на остром клюве бревенчатого столба!

Но и то были еще не все подарки лазутчицам: осмотрелись, а две из них уже мертвы, с лошадей попадали, и у каждой в груди швыряльный нож по рукоятку вогнан – когда успел их послать этот подлый цуцырёк???

Первым позывом у полусотницы Змей было – всею полусотнею обогнуть заграды, взять след и, конными ли, пешими, догнать негодяя во что бы то ни стало! Своих ведь не бросают! Но одержали верх здравомыслие и воинский артикул:

– Сомкнуть ряды. Сабли наголо. Готовность – боевая. Нашу Тургун мы потом найдем, когда выполним главное, найдем и отомстим. Он далеко уйти не успеет, и она жива, не для смерти взята. Вперед, туда где главная площадь этого крысятника, там поймем, что к чему. Горулю и Нож оставьте пока лежать, где лежат, только пояса с оружием снимите.

Малочисленных зрителей как вихрем сдуло из-за плетней и сараев, только вились – нет никого! И правильно сделали, даром что старые и малые: рассвирепевшие воительницы долго раздумывать не станут – утыкают стрелами любой неосторожный шорох.

В напряженном безмолвии отряд лазутчиц стал продвигаться к деревенской площади, туда, где обязательно должны бы находиться дом тиуна, храм какого-нибудь божества и трактир, либо кабак. И действительно: вон он, кабак, ветки папоротника по над окнами! А перед кабаком зыбко стоит в дымину пьяный детина, издалека видно, что конопат и волосы рыжие. Да не просто стоит, раскачиваясь на толстых ногах, а мочится посреди дороги! Если и был в том детине стыд перед людьми и богами – прямо ведь напротив часовенки безобразничает! – так, наверное, весь стыд в вине утонул.

Змей не даром выбилась в полусотницы: успела сделать выводы из ранее случившегося, близко подъезжать не стала и остальным не велела: луки наизготовку и следить по флангам!

– Эй, любезный! Не подскажешь ли, где местный тиун, либо кабатчик? Как их увидеть?

Рыжий пьяница к этому мигу уже успел покончить с начатым делом. Он резко вскинул непокрытую голову, словно только что обнаружив, что не один на площади. Был он постарше того, первого разбойника (явно, совершенно явно, что и этот мерзавец той же породы!), лицо бритое, но также весьма молод и также весьма здоров, посильнее того, первого будет (мелькнула в голове у Змей еще одна тревожная мысль). Один глаз почти заплыл от здоровенного синяка, другой смотрит, но – видит ли, при таком-то состоянии? Оказалось – видит.

– У! Уа-а-а!.. Бабы… Кусай меня четверо! Бабы! Ур-рааа! Значит, дождались…гы-ы… Да премного, да превкусные!..

«Дождались»? Что значит – дождались? Змей была не из тех глупынь, кто пропускает мимо ушей даже случайные обмолвки окружающих. Но этого стоеросового болвана необходимо привести в чувство и допросить! Церемониться с этаким необязательно, империя собственных татей перед честными людьми не покрывает, даже перед чужеземцами… Воительницы назубок сие выучили, как и многое другое, могущее пригодиться на дорогах чужого государства. Змей примерилась и хлестнула плетью на всю длину, с тем, чтобы не попасть на захват, как это случилось с беднягой Тургун, она даже высвободила кисть руки из плетевой петли, чтобы избежать любых случайностей. Плеть угодила точно по рыжей маковке: и очень больно, любой хмель от такого хлеста соскочит, и никаких особо важных повреждений, во всяком случае – испытуемый говорить сможет.

Детина ухватил рукой намокшие кровью лохмы:

– За что!??

И действительно: понимание резво к нему вернулось, стоило ему увидеть неповрежденным глазом собственную кровь на растопыренных пальцах.

– За все. Чтобы лучше понимал вопросы. Ты готов отвечать?.. – Змей выждала пару мгновений. – …Первый тебе вопрос…

Детина рыкнул и завел обе руки за спину: правую ввысь, к торчащей над плечом рукояти двуручного меча, левую вниз, к ягодицам, чтобы оттуда подбросить вверх и в сторону кончик ножн – пьяный ли, трезвый, он явно умел быстро выхватывать к бою громоздкий меч. Однако воительницы были наготове, и четыре стрелы почти насквозь прошили могучее тело. Да, видимо, слишком щедро отпущено было здоровья и мощи этому рыжему: вместо того, чтобы упасть в конвульсиях и немедленно умереть, детина выхватил меч и одним ударом снес голову кобыле полусотницы Змей – еще бы чуть-чуть, и ее бы рассек поперек груди, но повезло, выдержали латы, да и замах был поспешен… Разбойник закашлялся, захрапел кровавыми брызгами, но успел пробежать еще четыре полных шага, на каждом шагу отвешивая в стороны по удару огромного меча…

Он уже был мертв, этот рыжий, а воительницы, обезумевшие от боевого ужаса и вида пролитой ими крови, все еще тыкали саблями в гору обмякшей растерзанной плоти. Две самые верные помощницы помогли своей старшей выбраться из под лошадиного трупа, на ходу ощупывая ее тело опытными пальцами, в поисках ран и повреждений, ибо сама она, в горячке боя, могла и не почувствовать этого сразу…

– Нет, нет, Акульчик, все в порядке, я цела… даже, по-моему, не ушиблась… Что тут у нас?.. Эй, чего сгрудились? Хватит фарш молоть, мертвее он не будет, разобрались по местам! Горулину кобылу ко мне! Строиться, я сказала! По сторонам смотреть! Рассчитались по артикулу!

Итоги смотра были ужасны: позднее утро не успело смениться полуднем, а отряд лазутчиц уже потерял пять человек убитыми, не считая раненой в плечо Жало и украденной Тургун. И две лошади загублены: одну рыжий убил, другую ранил, пришлось быстро прирезать, освободить от мучений…

Змей теребила на груди края криво рассеченных лат и лихорадочно размышляла, с саблей в руке… Три десятка натянутых луков были направлены на входные двери трактира. Что-то такое странное происходит, внушающее безотчетный ужас… Надо немедленно понять нечто важное, иначе… Четыре воительницы вышли наконец, из кабака, между ними трепыхается хлипкий седой человечишко… А вдруг и он сейчас начнет убивать… Нет, этот – обычный, хвала богам…

– Ты тиун?

– Нет. Никак нет, пресветлая сударыня! Я тут временно поставлен… Прежнего-то тиуна еще весною убили.

– А, так ты кабатчик?

– Да, ваша милость. Но тоже с весны. Старого-то Груху убили разбойники, еще раньше, чем тиуна Марта.

– Так это были разбойники? Оба?

– Да, ваша милость.

Змей мрачно ухмыльнулась и поднесла острие сабли вплотную к глазам этого трусливого человечка.

– А откуда ты знаешь про второго? Я ведь тебе о нем ничего не говорила?

Человечек затрясся и попытался упасть на колени – две воительницы, стиснувшие человечка с боков, не позволили ему этого сделать.

– Но вы ведь сами изволили сказать: оба. А вчера и сегодня у нас только они и были, Мурзенок и Конопатый.

– Вот этот – Конопатый?

– Он, пресветлая сударыня. Был.

– А как другой выглядел?

Кабатчик заюлил, якобы затруднился с ответом. Наконец выдавил из себя:

– Обнаковенно выглядел. Две руки, две ноги…

– Еще точнее?

– Здоровый такой. Он как раз Конопатому в глаз вчера заехал.

– За что?

– Да кто их знает, чего они там повздорили… Тати, одно слово.

– А что они тут делали?

– Ох, не знаю, пресветлая сударыня. Ничего я не знаю…

Змей пребывала в нерешительности: с одной стороны очевидно, что кабатчику что-то такое известно, и что говорить об этом он не хочет… А с другой стороны – боязно самоуправствовать в чужих землях: одно дело разбойника в свою защиту зарубить, но совсем иное – поднять руку на имперского чиновника, пусть даже на мельчайшего, временно назначенного тиунишку захолустного селения… Как быть?

– Змей… Змей! Едут! Целый отряд!

– Вижу! Не стрелять! Только по моей команде! Коня мне!

Змей и ее ратницы входили в село через северные ворота, а теперь, навстречу им, вымахнули из южных ворот и подскакали к площади незнакомые всадники… десятка два их… Увидели направленные в них луки, прикрылись щитами и заклятьями…

Эти не стреляют – и эти остановились, не нападая.

– Я рыцарь Керси Талои, предводитель отряда разведчиков при войске его светлости герцога Когори Тумару. С кем имею честь?

Уж что-что, а как выглядят войсковые подразделения имперцев, воительница Змей знала назубок: за время «гощения» при императорском дворе была у нее такая возможность и она ею воспользовалась. И она учила, запоминала, и Ясный День, и десятницы, и даже рядовые ратницы – а как же иначе: служба, военная и посольская! И имя императорского сановника Когори Тумару ратницам известно.

– Я старшина охранного отряда при посольстве городов Суруга и Лофу, полусотница Змей! Подготавливали постой и пополнение запасов для основного каравана, подверглись нападению разбойников. Луки опустить!

Предводители отрядов дали знаки своим людям ослабить боевую готовность и съехались поближе.

– Насколько велик ваш военный отряд, сударыня Змей? Не этот, а весь?.. Не играйте в камень, полусотница, если я спрашиваю об этом так прямо и недвусмысленно, значит, имею на это право и резоны!

Каким-то внутренним чутьем Змей поняла, что – да, лучше подчиниться и ответить на вопросы этого юного наглеца, самолюбие потерпит.

– До трехсот сабель, сударь. Перед вами лишь передовой отряд.

– Угу. До трехсот – за вычетом больных и выбывших – это две, две с половиною сотни… Однако же, эти края кишат разбойниками, как вы уже успели заметить…

– Успели. – Змей закусила губу и покраснела. К чему клонит этот юнец, со своими полунасмешками? – Но сил у нас вполне достаточно, сударь Керси Талои, чтобы не бояться придорожных татей.

Юный рыцарь неопределенно качнул головой.

– С вашего позволения, сударыня Змей, я допрошу сего обывателя. Он трактирщик?

– Вроде того, за тиуна здесь. Большой хитрец и молчун.

– А-а, понятно. Гм… Как тебя звать, старик?

– Тырс, ваше сиятельство.

– Как, еще раз?

– Тырс, ваша светлость! Тырсом люди кличут.

– Слушай меня, Тырс, внимательно слушай. Время нынче такое, что его всем нам не хватает, а кто его крадет неразумным поведением и ложью, тот первейший враг. Этот ваш казнильный кол на площади – давно без дела простаивает? Не боитесь, что рассохнется и покроется заусеницами?

– Пощадите, ваша светлость! Я ни в чем, совершенно ни в чем не виноват!

– Поверю, если ты научишься обращаться ко мне как положено, без лести, да не попусту, а точно и быстро отвечая на вопросы. Итак? Готов ли ты?

– Да, ваша милость!

– Хм… Ты гораздо умнее и рассудительнее, старина Тырс, чем спервоначалу мне увиделось. Докладывай обстановку.

Хорошо жить в городах и в крупных селениях, под неусыпной защитой имперского наместника, либо местного владыки. А когда сельцо невелико, да ближайший город за сотню долгих локтей отсюда, то тиуну приходится бояться не только стражей с повытчиками… То же и трактирщикам сельским: тем, кто на большой дороге обосновался все же полегче, против сельских… Тех, кто при дороге, хотя бы обычай и дорога защищают… Разбойники ворвутся в село – бесчинствуют, убить грозятся; эти пришли порядок восстанавливать – тоже на кол кивают. Что предпочесть? Из двух смертей выбирают ту, что побледнее, подальше… Надо докладывать, коли приказывают. Молодой – но сразу видно, что бойкий, не у мамочки за юбкой отсиживался, и не рассердится, да зарубит для артикула… А кроме слухов – что расскажешь? В последние дни вся округа в разбойниках: слух, де, мол, прошел, что движется от столицы караван с богатствами необычайными, да множество красивых девок при караване том! И охраны почти нет! Вот разбойнички-то и сгустились! Как в деревню вошли молодцы из ватаги Кусы, так деревенские бабы с мужиками все и брызнули в леса хорониться, пережидать, чтобы, значит, те им всякого разора и шалостей не соблазнились чинить. А тати попили-погуляли денек и тоже ушли, рыскают по вдоль дорог, дабы следа не упустить, да Мурзенка с Конопатым в дозор оставили. Стало быть, где-то неподалеку обосновались. Опять же, слухи ходят, что с кормлением неважно у них, обтрепались: захватили давеча какие-то корабли, драки много вышло, ан добычи почти и вовсе нет.

– А они тебе платили?

Трактирщик Тырс замялся. Что ни скажи – в невыгодную сторону могут вывернуть ответ, у военных-то сударей из знати язык без костей, а рука без трепета.

– Платили. Куса кинул мне три червонца, сказал, чтобы напомнил, когда кончатся. И уже почти пропили, эти двое, в основном.

– Ясно. Много ватаг набежало?

– Так ведь я не видел других, ваша милость, кроме Кусовых. Говорят – много. Морд двести собралось, со всего западного края, а может все пятьсот. Леса-то вон какие!

Про себя Керси твердо решил кабатчика не убивать, а напротив: ходатайствовать перед его высочеством – чтобы сделать этого Тырса постоянным тиуном. Будет и здесь поставлен обязанный лично ему, Керси, человечек… Если, конечно, сей Тырс выживет в этой глухомани.

– Семейный?

– Вдовец, ваша милость. Детей восьмеро – да где они все теперь? По свету разбежались, ни одного не собрать.

– На, и от меня червонец. Плут, как я посмотрю, ты немалый, но тупости в тебе нет. Будем живы – сделаю тебя полноправным тиуном. Сам же и казню, если что.

– Ваша све… милость! О, ваша милость!

– Ти-ха! Живи как жил, кабатчиком, не дергайся, жди, а я про тебя не забуду. Принеси попить. Простой воды, и моих ребят обеспечь тем же. Вина не надо. Лошадям ничего не надо, они свежие.

– Бегу, ваша милость!

Теперь следовало разобраться с этим нелепым женским войском. Покуда Керси допрашивал кабатчика, шустрые глаза его были устремлены в сторону отряда воительниц: неустанно обшаривали и ощупали каждую мелочь, доступную опытному взору воина, взращенного для битв самим Хоггроги Солнышком, его светлостью маркизом Короны… В общих чертах, все было ясно и с ними. А время поджимало.

– Сударыня Змей.

– Слушаю вас, сударь Керси Талои.

– Обстановка весьма непростая. Вам, вашим людям, всему основному вашему отряду, равно как и посольству в целом, отнюдь не безопасно находиться в этих лесах. Моих же сил – как вы сами изволите видеть – также недостаточно для надежного обеспечения вашей безопасности, да и задачи мне поставлены иные. Посему я, рыцарь Керси Талои, предводитель отряда разведки при войске его светлости герцога Когори Тумару, настоятельно предлагаю вам и всему вашему посольству немедленно присоединиться к войску его светлости и под его охраной продвигаться попутно к ближайшему пограничному рубежу. Далее вы продолжите беспрепятственно свой путь, а мы свой.

– Это… насилие с вашей стороны? Или просто угроза насилием? – Воительницы, послушные тайному знаку полусотницы Змей, немедленно подобрались, взяли наизготовку сабли и луки, но, опять же послушные знаку предводительницы, угрожающих действий, способных взорвать обстановку, не предприняли…

Солнце едва перевалило через горку, а Керси Талои уже держал примерно такую же речь перед обоими послами и главнокомандующей отрядом Ясный День.

Ясный День глубоко поклонилась послам:

– Высокие судари Имар и Мисико, дозвольте мне слово молвить?..

Оба посла с важностью кивнули. Тревога уже проникла в души обоим, но – опытные, закаленные жизнью люди – они ничуть не выдали внешне своего беспокойства.

– Высокие судари! У меняя нет никаких причин сомневаться в искренности рыцаря Керси Талои и в благородстве его советов. Мы находимся на имперских землях и хотя бы в силу этого обстоятельства обязаны прислушиваться к словам тех, кто в той или иной мере представляет собою здешнюю власть, учитывать их. Но учитывать – не значит беспрекословно выполнять, вдруг отклоняясь от ранее принятых решений, согласованных, вдобавок, с самым высшим уровнем имперской власти, там, в столице. Мне пока трудно представить причины, так резко и бесповоротно побудившие полусотницу Змей изменить свои взгляды на проимперские, но над этим можно будет поразмышлять позднее, в своем кругу, когда разрешатся более насущные вопросы… Семь человек потерь за одно утро – это много, но не настолько, чтобы терять голову и отвагу.

– Я хочу пояснить…

– А тебе никто не давал дополнительного слова, полусотница Змей! И вряд ли даст, ибо сегодня ты уже понесла достаточный урон, и в людях, и в убеждениях! Высокие судари, я высказала все, что хотела.

Пока сотница Ясный День произносила свою резкую речь, Керси Талои, чуть ли не с молоком матери начавший усваивать азы воинской науки, «которая более чем на девять десятых состоит из крепчайшего в мире сплава – разума, сдержанности, доблести и коварства», не проронил ни звука, ни лицом, ни телом не показывая – как он относится к услышанному. И оба посла немедленно оценили это обстоятельство, коротко переглянувшись, дабы убедиться, что оценили его одинаково.

– Вы позволите, уважаемый Имар?.. Мы внимательно выслушали ваше сообщение, сударь Керси Талои, ибо слова рыцаря – вовсе не такое блюдо, чтобы обронить из него хотя бы единую крошку. Мы с тем же уровнем внимания выслушали мнения наших доблестных воительниц: полусотницы Змей и командующей отрядом охраны сотницы Ясный День. И их слова достойны всяческого уважения, ибо каждая из них добилась этого долгой, успешной и ревностной службою. Но мне любопытно, и я, мы, совместно с уважаемым сударем Имаром из Суруга, вслед за доблестной воительницей Ясный День, очень хотели бы знать – как вы сумели убедить бесстрашную и осторожную Змей в своих словах?

Керси коротко поклонился послам, как равный равным, но с уважением к людям, в несколько раз его старшим, и без лишних слов приблизился к одному из деревьев, окружавших небольшую поляну, выбранную караваном посольства для короткого привала.

– Времени у нас немного, но оно есть, чтобы однозначно разрешить все наши споры. Вот сук. Вот шлем, который я вешаю на этот сук. Пусть кто-либо из вашего отряда воительниц попытается причинить ущерб этому шлему.

Едва Керси успел произнести эти слова, как Ясный День, славящаяся среди воительниц обеих городов быстротой своей мысли, выхватила из рук одной из охранниц лук, наложила стрелу, натянула тетиву и выстрелила. Это было остроумное, истинно воинское решение, однако, увы, имперский рыцарь Керси Талои, противопоставил ему свое: левою рукой без перчатки он мгновенно снял секиру с пояса и принял на широкое лезвие удар стрелы. Стрела разлетелась обломками по сторонам, а шлем остался цел и невредим. Что значит выучка одной и той же школы! – Ясный День продолжила спор тем, чем его начала час тому назад полусотница Змей: она выхватила саблю и бросилась к дереву, но не опрометью, а расчетливо, слегка по дуге, так, чтобы миновать стороною этого самоуверенного мальчишку с золочеными шпорами на сапогах. Но рыцарь Керси, нисколько не гнушаясь грязи и подножного сора, и нимало не заботясь о рыцарском величии, ловко нырнул вперед и, в падении, подставил ей ножку… Два-три мгновения спустя оба уже были на ногах, но Ясный День вся багровая от стыда и безоружная, а Керси Талои – с ее саблей в руке. Шлем по-прежнему был цел и невредим.

– Это был подлый прием, сударь Керси! Рыцари не должны так поступать!

– Вот как, отчего же? У нас в Империи рыцарь должен воевать, принося трону славу и победы, а не одобрительные возгласы противника. Но мы имеем представление и о дворянской чести, сударыня Ясный День. И если вы, по какой-то, безусловно уважительной, причине, решите вдруг проверить эти дворянские свойства любого из нас, то я счастлив бу…

Но Имар из Суруга поспешил вмешаться в намечающуюся ссору:

– Нет! Нет, сударь Керси Талои! Нет в нашем посольстве человека, который поступком, или мыслью, или даже тенью мысли усомнится в чести и доблести имперского рыцаря! Это исключено и невозможно! Однако, мне кажется… нам кажется… мы начинаем понимать причину вашей озабоченности…

– Осмелюсь вас перебить, высокий сударь Имар, но это, клянусь своими шпорами, отнюдь не из-за недостатка уважения, которое мы все испытываем к посольству наших дружелюбно настроенных соседей, а потому, что времени у нас немного. Чтобы моя озабоченность стала еще более понятной, я бы хотел коротко продолжить и завершить свои доводы, так сказать, на деле… Сударыня, вот ваш меч! Вы достойны его гораздо более, нежели ваш покорный слуга!

Ясный День приняла саблю и впервые в жизни не нашлась, как правильнее возразить смазливому наглецу! Эта хитроумная смесь рыцарской вежливости и почти неприкрытой насмешки выбила ее из колеи… Даже знай она, что полусотнице Змей, испытанной рыцарем незадолго до этого, пришлось еще более солоно, вряд ли бы это успокоило воительницу, потерпевшую не смертельное, а совершенно безобидное и, в то же время, такое обидное поражение…

А Керси продолжил наглядные объяснения.

– Вот сук. Вот шлем на суку. Я отхожу от него на десять полных шагов. Пусть пятеро ваших воительниц при помощи оружия ближнего боя защитят это шлем от его законного владельца, то есть от меня. Назначьте же их. По-прежнему я без лошади, то есть ослаблен еще и этим. Моя же задача – добыть мой собственный шлем и водрузить на незащищенную голову, дабы не ходил я по белу свету простоволосый, подобно рабу. Считаю до пятнадцати и начинаю свой поход за шлемом. Э-э… Пусть, сугубо для сбережения времени и «лошадкиного» здоровья, все будут пешие, как и я.

Все последующее сотница Ясный День и оба посла наблюдали в смешанных чувствах: сквозь острый стыд за своих людей пробивалось восхищение боевым искусством юного рыцаря. Голова его была неприкрыта, грудь защищала легкая походная кольчуга, в правую руку он взял секиру, а в левую обычную плеть наездника. Воительницы же были одеты по боевому уставу: шлемы, поножи, наручи, кольчуги – все из прочного железа, в руках сабли и маленькие круглые щиты. Боевые заклятья, брошенные для пробы в рыцаря, остались им попросту незамеченными, видимо у него имелись мощные обереги, либо сам он был от природы устойчив к магическим воздействиям. Плетью Керси Талои орудовал без пощады, угрожая выбить глаза и зубы нерасторопным воительницам, секиру же – и это было очевидно – удерживал от всей ее смертельной мощи… Тем не менее – обычной лошади напиться не успеть – три клинка его противниц оказались сломаны, два выбиты из рук, а шлем – вновь на голове у Керси Талои. Все ратницы остались живы, две из них легко ранены, если царапины и шишки на голове можно считать ранами, одна тяжело оглушена обухом секиры по шлему, но ее уже осматривал отрядный знахарь – похоже и с нею ничего серьезного.

Посол Имар из Суруги вытянул вперед руку с посольским жезлом и покачал им из стороны в сторону, показывая, что прекращает схватку, которая, если честно, уже оказалась окончена, за неимением на ристалище боеспособных противников для рыцаря Керси Талои. И хотя это не был рыцарский турнир, все его правильно поняли и охотно послушались.

– Впечатляет. А, уважаемый Мисико?

– Да, это… Х-хо!.. Погодите… Любезная наша Ясный День, хотите что-либо объяснить? Или опровергнуть?

Язык беспомощно затрепыхался во рту у обескураженной воительницы и окончательно примерз к нёбу. Руками только развести – а что еще? Тут хоть в отставку подавай, хоть руки на себя накладывай, по боевому обычаю…

– Не можете. Так я и подумал. Вот и мы, с почтенным и уважаемым Имаром, ничего не можем добавить к ранее увиденному. Сударь… Сиятельный сударь Керси Талои! Мы, скромные послы двух скромных городов, целиком и полностью сражены вашим невероятным искусством убеждать и готовы во всем следовать вашим советам. Приказывайте.

– Приказывать сударям, каждый из которых вдесятеро старше и умнее меня? – Этому не бывать! Но я бы посоветовал нам всем не мешкать и стронуться с места, дабы еще до наступления темноты присоединиться к войску его светлости герцога Когори Тумару. Сейчас его светлость находится в городке-крепости Орех, это неподалеку. Там мы обретем надлежащую защиту против лихих людей и всякого рода проходимцев, и сумеем помочь вам с честью завершить начатую так удачно вашу посольскую службу. Готовы ли вы следовать за мною?

– Ясный День? Мы готовы?

– Гм… Внимание всем! Строй занять! С бивака сниматься! Шаг походный ускоренный! Готовность к бою – высшая! Сабли наголо! В путь!

Поездка до маленького городишки Орех, огороженного сплошным кольцом высоченной городской стены, оказалась недолгой и обошлась без происшествий. Керси Талои испросил разрешения на доклад и получил его. О чем он там разговаривал с Когори Тумару и что ему докладывал – послы так никогда впоследствии и не узнали, но герцог принял послов более-менее любезно, пару раз попытался улыбнуться свирепым своим лицом и даже пригласил обоих на ужин. Отказываться послы не посмели, ужин был короток, скользких, щекотливых и обидных посольскому самолюбию вопросов не поднималось… Все было хорошо… Во всяком случае, терпимо… Но Имар из Суруги ворочался на походном ложе своем и вспоминал первый доклад купца Бирама о встреченных им имперских воинах… Что разбойники здесь, в Империи, что рыцари… Ничего тут не подстроено, все так и есть: эта страна войною замешана и на войне помешана. Выгадывать нечего, надо платить. Надо дружить, вилять хвостом, облизывать им спину как можно ниже… А воевать с ними не надо! Ни в коем случае нельзя!

Посол Мисико из Лофу понял это еще раньше и тоже о чем-то думал, бессонницею маясь…

Не спалось и сотнице Ясный День. Вновь и вновь переживала она дневной позор, свой собственный и ратниц своих, вспоминала миг за мигом, движение за движением. И еще… Дворяне Империи любят и умеют воевать всяческим оружием, пользуются рогатиной и луком, секирой и заклятьями, но во главе всего – меч, который для них «душа воина». Владение мечом – вот подлинное искусство имперского воина-дворянина. А этот наглый юноша – в таком возрасте уже рыцарь! – двуручного меча из-за спины ни разу не доставал! То есть, главных боевых умений он так и не показывал. О, негодяй! Ясный День вспомнила деланную небрежность, с которою рыцарь подбрасывал и ловил секиру, вспомнила его кисти рук с красивыми сильными пальцами, его самоуверенный взгляд… О, боги… Еще не хватало обращать внимание на этого красавчика втрое ее моложе, как на… Ясный День прижмурилась покрепче, чтобы отогнать ненужные видения, но получилось наоборот: словно наяву увидела чувственный рисунок усмехающихся губ под ниточкой юношеских усов, широкие плечи… Нет! Нет. Никаких мечт и терзаний: завтра служба, она присягу давала.