Реинкарнатор

Глава 17

Малый лама приехал в Царицын неожиданно. Приехал он ночным поездом и фактом своего приезда сорвал свидание Даосова с Натальей, по которой Борис Романович уже успел соскучиться за день. Естественно, что городской реинкарнатор чувствовал некоторое раздражение, к которому, впрочем, примешивалось и некоторое облегчение. В телефонном разговоре малый лама намекал, что кое-что выяснил о происходящем в Царицыне и случившихся с Даосовым неприятностях. Даосов полагал, что приезд малого ламы рассеет все неясности и сделает жизнь ясной и понятной, как тибетские облака. Ближе к полуночи Борис Романович поехал на железнодорожный вокзал. Вокзал был освещен, и даже ночью на нем оранжевыми трудолюбивыми муравьями копошились турецкие рабочие из «Авроруса». Машин на площади хватало, Даосов едва отыскал место для парковки.

Найти малого ламу в гулком вестибюле вокзала оказалось нетрудно. Малый лама выделялся из толпы своим внешним видом. Издалека он напоминал ребенка, неожиданно потерявшегося в вокзальной толчее. Комплекса неполноценности из-за своего роста малый лама не испытывал, утверждая, что в малом теле всегда кроется большой дух. Судя по росту малого ламы, дух у него был огромен. Малый лама был лилипутом, рост его едва дотягивал до шестидесяти сантиметров. Аура вокруг него была рыжеватая и неровная, словно бы изъедена была совестью. Рядом топтался железнодорожный милиционер, и по лицу его было видно, что испытывает сержант великое желание отправить ламу в детприемник. На всякий случай Даосов подошел к ламе и вежливым поклоном поприветствовал его. Начальство все-таки. Милиционер, увидев это, расслабился, сунул резиновую дубинку под мышку и неторопливо побрел по залу ожидания, цепко вглядываясь в лица пассажиров, дремлющих на скамейках в ожидании своего поезда.

— Слава Будде! — радостно сказал российский лама. — А я уж думал, что мне багаж придется сдавать в камеру хранения. Ты на машине или такси придется брать?

— На машине, — сказал Даосов, подхватывая вещи. Его так и подмывало подхватить на руки малого ламу, но тот мог n обидеться.

По пути домой оба молчали. Малый лама вытянул ножки в лакированных ботиночках и медитировал, в который раз пытаясь безуспешно достичь нирваны, а Борису Романовичу разговаривать было некогда, он за дорогой следил, помнил о черном водителе ночного фургона. Не дай Будда, случится что на дороге, а тем более малый лама пострадает, позору на весь Тибет, неприятностей по самые чакры!

Обошлось. До дома Даосова они доехали без приключений. Пока Даосов загонял машину в гараж, малый россянский лама безучастно стоял подле своего багажа. Из багажа у него было две вещи — портфель едва ли не в рост — ламы и молитвенная мельница, которая была даже несколько больше.

Малый лама с любопытством обошел комнаты, окинул взглядом накрытый стол и довольно потер маленькие ладошки.

— Молодец! — похвалил он. — Без излишней аскезы живешь. Будда говорил, что показная аскетичность ничем не лучше тяги к роскоши: и та, и другая будят в человеке гордыню?

Выпили за приезд.

Малый лама закрыл глаза и с наслаждением просмаковал коньяк. Неторопливо пососал тоненькую дольку лимона, закусил бужениной.

— Да, это тебе не монастырская цампа, — заметил он. — Со вкусом живешь!

— Вы к нам надолго? — спросил Даосов. — По делам или отдохнуть?

— По делам, — сказал лама. — Священные коллективы проверю и вообще… Ты мне скажи, наезды на тебя продолжаются или уже отстали от тебя?

— Да как сказать… — Даосов пожал плечами. — Были одни, но я с ними сам разобрался. Только вот слухи ходят, что заказали меня. Народ косится, но пока все спокойно, если не считать случая, когда меня переехать пытались. А ведь они и сами хороши! Вот полюбуйтесь, специально для вас купил! — Схватив с телевизора газету, он показал малому ламе объявление.

— Скуплю души, — прочитал лама. — Дорого… Гм-м… И телефончик имеется. Славно, славно… Это хорошо, Борис Романович, что ты на них компромат ищешь. Только ты сам должен понимать: им грех — что коту цыпленок. Газетку я, конечно, возьму и покажу в столице кому надо, только этого мало. Если бы свидетельство живой грешной души, что ей при заключении договора купли-продажи укороченные сроки жизни проставляют, а если бы еще и экземплярчик такого договора получить… Тут бы мы их прижали!

— Что же теперь, утереться? — с раздражением спросил Даосов. — Раз нет договорчика, пусть, значит, безобразничают, как хотят!

— Терпимость, терпимость надо проявлять, — задумчиво сказал малый лама. — Ты же буддист, черт тебя побери! Ты должен стойко и без нытья переносить все трудности и лишения избранной веры. Другие вон по десять лет в пещере безвылазно сидят, не разговаривают ни с кем, все медитируют, нирваны пытаются достичь. А ты, брат, разнюнился. Ты в будущее с надеждой смотреть должен!

Он встал и прошелся по комнате, держа руки за спиной. Со стороны эта задумчивая поза малого ламы выглядела очень смешно, вроде бы мальчонка в измученного заботами взрослого играет, но Борису Романовичу было не до смеха. Спать ему хотелось, день выдался не то чтобы очень хлопотный, но достаточно напряженный.

— Ты думаешь, у меня всегда все гладко было? — спросил лама, останавливаясь у окна. — Думаешь, трудностей не было? Противники меня не донимали? Ошибаешься! Знаешь, как я в Россию попал? — Малый лама сел на подоконник и посмотрел в окно. — Исключительно из-за своей расхлябанности, родной. В Россию все вторым сортом гонят! У меня в дацане экзамены принимали. С четверть века назад это было, если не более. Здесь тогда еще верный друг тибетского народа Никита Мудрый правил. Меня тогда в Индию нефть искать отправили, я и прижился в Бомбее, а оттуда в горы рванул. Таких, как я, тогда невозвращенцами называли. Взяли меня в дацан. Про учебу я тебе рассказывать не буду, сам все знаешь! Сдавал я экзамен гуру своему из Лхасы. Имени его не называю, ты все равно моего гуру не знаешь. Учебников в дацане не было, все со слов хватал, ну и спутал я отдельные положения джанаизма и китайского даосизма. Честно говоря, не то что спутал, трактаты не дочитал. У студентов ведь-как? Дай учебник на арабском, завтра выйдет к столу преподавателя и отвечать станет. А у меня, как обычно, дня одного не хватило. Смотрю, лама, блин, аж багровый от негодования стал. Бороденкой трясет, лопочет себе под нос — вроде матом на хинди кроет! Ну, я тоже смотрю, блин. Вижу, что облажался. Сам понимаю, что припух капитально, но продолжаю наглеть. Вместо принципов дзэн я ему законы диалектического материализма зафуячил. Мне уже, понимаешь, принципиально интересно стало — схавает он это по своей деликатности даосской или попрет меня с экзамена со свистом. И что ты думаешь? Схавал все мой гуру, как лох какой схавал. Выхожу с экзамена, настроение все-таки гнилое, ну, думаю, сейчас в себя придет, пошлет меня в пещеру невежество отмаливать. Сам знаешь, в дацанах зачеток нет, там как наставник сказал, так и будет.

Выходит гуру. Бороденка реденькая торчком, глазенки сверкают. Ты, говорит, редкое знание предмета показал, почти по цитатнику Мао все отвечал. А Мао и Конфуций — близнецы-братья, сразу, мол, и не разберешь, кто матери-истории более ценен. А раз так, то прямой тебе путь, уважаемый послушник, в Россию. Там наша вера никак не приживется, вот вам, как говорится, и мандалу в обе руки — православную Россию на истинный путь наставлять.

Вот уже десятый год наставляю. Нет, поначалу все нормально было. Волю дали, веровать в кого хочешь разрешили. Раньше-то выбора не было. Можно было только в православного Бога верить, но без возможности какой-либо карьеры, или в Маркса, но тут уже большой карьерой пахло. А ведь оба одинаковы, даже бороды похожи. Но это я так, к слову. А тут вдруг свобода — можешь даже в живых индийских богов верить. Сразу мне даже повезло, я в Киеве с бабой по фамилии Цвигун снюхался и ее мужиком. Кривошеев его фамилия. Они меня послушали, загорелись, Цвигун эта самая сразу девой Марией себя объявила. Я, разумеется, в тени. Создали мы «Белое братство», начали проповедовать. Народ валом попер. Откуда я знал, что этот самый Кривошеев кодирование на подсознательном уровне применял, чтоб ему Кришна и в самом деле шею кривой сделал! Я радостные отчеты в Тибет строчу, мол, успешно внедряю буддийское сознание в серое вещество российских граждан, а того, блин, не ведаю, что киевские кагэбэшники на нас уже дело шьют, и не гнилыми белыми нитками, а капроновыми.

В общем, загремели мои дева Мария и ее святой дух в зону, хорошо что я сдернуть успел. Показатели мои дутые, само собой, накрылись, но тут и мне малость подвезло — СССР распался. Я рапортую, что переключился с Украины на Россию, а тамошнюю буддийскую паству местному ламе сдал. Мне благодарность даосского духовного курултая, грамоту с разноцветными шестиугольными печатями прислали, а украинского ламу за развал работы в пещеры молиться отправили. Пожизненное моление дали, понял, Боря?

Вот так в жизни бывает. А ты ноешь, что у тебя не все получается. Мозгами шевелить надо, тогда все и получится.

В стекло балконного окна что-то стукнуло. Малый лама спрыгнул с подоконника, с ногами залез в кресло. Некоторое время он опасливо поглядывал на темные стекла, потом негромко спросил Даосова:

— У тебя ритуальные колокольчики есть?

— Зачем?

— Н-ну… заклинания почитаем. От злых духов… как их… ракшасов.

— Вы с ума сошли! Прикиньте, что будет, если мы с вами в два часа ночи в колокольчики звенеть будем и мантры рассеявать! В дурку отправят!

Малый лама помолчал. Маленькое лицо его казалось испуганным. Потом лама поинтересовался:

— А ты твердо уверен, что у тебя на балконе никого нет? Если бы Борис Романович мог твердо верить в это! Странное позвякивание на балконе продолжалось.

— Пойди посмотри, — приказал малый лама.

— Вы же сами говорили, что мне бояться нечего! — огрызнулся Даосов.

— Я тебе о верхних и нижних говорил, — вздохнул российский лама. — А про местных мне ничего не известно. Вдруг ты здесь с кем-нибудь поругался?

— Да разобрался я с ними, — сказал Борис Романович.

— Каким образом? — встревожился малый лама.

— Обменку им с баранами устроил. — Даосов довольно засмеялся. — На мясокомбинате. А не будут лезть, гады! Пусть теперь почувствуют, каково попасть под тесак мясника!

Малый лама осторожно показал пальчиком на окно балкона.

— А это не твои?

— Откуда! — Даосов пружинисто прошелся по комнате. — Бараны летать не умеют! Оторвалось что-нибудь, вот и хлопает на ветру.

— Я бы все-таки посмотрел, — с сомнением сказал малый лама. — И ритуальные колокольчики ты зря дома не держишь. Как бы сейчас пригодились! И обмен этот твой… Подсудное ведь дело! Помнишь, что Пагба лама сказал? Людей любить надо! А ты им положенных сроков дожить не даешь.

— Так то ж про людей, — проворчал Борис Романович и открыл дверь на балкон. — А это волки голимые! Разумеется, на балконе никого не было.

— Я же говорил, — с нескрываемым облегчением засмеялся реинкарнатор. — Нет тут никого! Зря паникуете!

Закрыв двери, он вернулся к столу и щедрым жестом гостеприимного хозяина наполнил рюмки. Малый лама с ногами сидел на диване. На коленях у него была полупустая уже коробка конфет. Губы российского ламы были в шоколаде. Чистое дите, если бы не лицо, выдававшее возраст.

— Жалобы на тебя поступают, — уже успокоение сказал он.

— От кого? — встревожился Даосов.

— И от верхних, и от нижних. — Лама отложил конфеты в сторону и строго взглянул на реинкарнатора. — Верхние жалуются, безобразничаешь ты, женские души в мужские тела вселяешь. Получается, что ты вроде на противную сторону работаешь, ясное дело, что после прожитой жизни такие души в рай не попадут. А и попадут, так нормальные души с порчеными жить не захотят. Нижние тоже тебя обвиняют, мол, живешь, как Чичиков, души впрок скупаешь, а реинкарнаторством не занимаешься. Да и переселением женских душ в мужские они тоже недовольны, раньше у них там для таких извращенцев уголок малый отведен был, а теперь уже подумывают отдельный круг для них открывать. Сам знаешь, среди грешников судимых полно, а они народ тертый, в одном котле с такими душами отказываются муки принимать, требуют, чтобы у них и котлы свои были, и тачки меченые.

Даосов хотел возразить, но лама остановил его движением ладошки.

— Знаю, — сказал он. — Не только ты этим злоупотребляешь. В Дании и Швеции вообще черт знает что делается. — Он подумал и тихо засмеялся. — В браки уже вступать начали! Представляешь себе пассивную невесту в белом платье и фате?

Просмеявшись, он снова взялся за конфеты.

— На самом деле этот господин как раз ничего не понимает, — доверительно сказал он Даосову. — Потому и чистилищных достает жалобами своими. У него в подчинении народ специфический, как на Земле мода на грех начинается, бесы первым делом его на себя примеряют. Кому это может понравиться, если даже грешники тебя главным петухом называют!

Даосов хихикнул. Ну, как он мог промолчать? Шутки начальства всегда вызывают смех, даже если они плоски и бородаты.

— Я же не нарочно, — с притворно виноватым выражением лица сказал Даосов. — Так, из любопытства.

— С этим — завяжи, — погрозил пальцем лама. — В православном мире живем. А ты сам понимаешь, с волками жить… — Лама посуровел и коротко приказал: — Покайся! Я в Тибет звонил, добро на твое покаяние дали. Там тоже люди живут, понимают, что Тибет далеко, а церкви православные — вот они, рядышком. Не стоит из-за твоих глупостей налаженные контакты терять.

Лама слез с кресла, оставив коробку с конфетами на подлокотнике, и деловито прошелся по комнате.

— Туго, туго идет дело, — с огорчением сказал он. — Дикая страна. Католики, православные, секты христианские, иеговисты, мусульмане, язычники, сатанисты, буддисты, атеисты и агностики — в одном котле ведь варимся! Я не удивлюсь, Борис Романович, что именно здесь будет создана религия, которая объединит и примирит все остальные. Ведь уживаются! Вон в Кремле недавно, в Георгиевском зале, среди православных святынь, хасиды свой праздник справляли! Мусульманские муллы с православными попами за возрождение страны тосты произносят! В Сызрани сатанисты за свой счет кладбище отремонтировали, могилки ровняли, кресты упавшие ставили, все потому, что страшно им было на прежней разрухе ритуалы свои сатанинские проводить! А потом выяснилось, что местные попы им свечки и списанную литературу на осквернение выдают!

Он уже привычно прыгнул в глубину кресла и печально посмотрел оттуда на реинкарнатора.

— Я ведь чего приехал, Борис Романович? С тобой разобраться, а главное — конфликт утрясти. Тут у вас на днях православные казаки с кришнаитами крепко повздорили, Казачки имущество кришнаитской секты попортили, наши, разумеется, тоже в долгу не остались, морды казачкам побили, у милиции палки ихние отняли. Православный поп из Казанского собора приехал конфликт улаживать, они его хоругвью отходили.

— Видел я этот конфликт, — сказал Даосов. — Кришнаиты попервам никого не трогали, мирно мантры распевали. А казачки пьяные были, вот и полезли задираться. Правильно им всыпали!

— Может, и правильно, — согласился малый лама. — Только понимать надо, не в Дели и не в Лхасе, во враждебном окружении живем. Тут деликатность нужна. Ты телевизор смотришь?

— Иногда, — признался Даосов.

— Патриарх Алексий к конфессиальному миру призывает, — сказал лама. — А откуда ему взяться? Ваххабиты в Чечне одурели, паранджу и шариатский суд в двадцать первом веке вспомнили, восточные религии себя тоже отвратительно показали, чего только деятельность «Аум синрикё» стоит.

Нельзя же так!

— Кришнаиты за Христа не подписывались, — возразил Даосов. — Что же им, когда по одной щеке хлещут, вторую подставлять?

— Не о щеке речь! — Лама мальчишески заерзал в кресле. — Об общем единении говорим. О веротерпимости думать надо!

— Да какое уж тут единение? — удивился Борис Романович. — Верхние с нижними грызутся, чистилищные — вообще над схваткой, как обезьяны на вершине горы, наши тоже ни с кем особого желания общаться не испытывают. Иегова, кроме своих богоизбранных, никого не признает. Чудес, чтобы иные уверовали, никто показывать не желает. Если боги общего языка найти не могут, откуда ему после Вавилона у людей взяться? Я понимаю, что Бог один. Но пусть его ипостаси между собой сперва разберутся, а потом претензии к людям выставляют!

— Не богохульствуй! — Глаза ламы испуганно забегали. — Говоришь, как неверующий, Боренька! Не наше это дело. Наше дело паству собирать. Христиан к христианам, буддиста к буддисту, иеговисту да мусульманину свое место найти, тогда дела на лад пойдут! Бог, Боренька, он един, только верят в него по-разному, оттого и имена разные дают. Говоришь много, Боренька. А от длинного языка все неприятности и происходят. По форме все правильно, а по сути? Джордано Бруно за что на костре спалили? То-то. Не за то, что думал, за то, что мыслями своими с людьми поделиться решил.

Он посмотрел на часы и всплеснул ручками.

— Ой, третий час уже, а мы еще мантры на сон грядущий ве пели! — Зевнул, огляделся. — Ты мне, Борис Романович, где постелил? В кресле?

— Погодите, — сказал Даосов. — Вы же говорили, что приедете и расскажете, откуда у моих неприятностей ноги растут!

— Откуда ноги растут, всем известно, — зевнул лама. — А мне еще кое-что проверить надо. Что ж обвинениями зря швыряться? Ты молодой и горячий, тебе скажи только! Вот завтра проедусь, с народом поговорю, тогда и о тебе вспомнится.

— Может, и вспомнится, — с неожиданной злобностью сказал Даосов. — Если поздно не будет! Вчера меня в подъезде подловили, если бы не хорошие люди, лежал бы уже сегодня в еудмедэкспертизе с биркой на холодной ноге! ,

Лама заворочался, натягивая на себя одеяло, отчаянно заскрипел креслом и сказал с сонной хрипотцой;

— Так ведь не убили! Борис Романыч, не мешай, я никак сосредоточиться не могу… А мне сегодня еще в Сукхавади надо попасть, в круг собрания святых, с Амитабхой посоветоваться.