Разящий меч

Глава 5

Рано утром Тамука подъехал к лагерю, в котором еще горели костры. Добравшись до вершины холма, он оглянулся на запад. Повсюду, насколько хватало глаз, степь была покрыта марширующими колоннами – двадцать пять уменов, четверть миллиона воинов. Авангард растянулся почти на двадцать миль, и когда они пересекали отмель, вода бурлила, как море в шторм.

Вука, который прямо-таки сиял от возбуждения, спрыгнул с седла и подбежал к отцу. Джубади стоял, прислонившись к дереву, и наблюдал за тем, как идут его войска.

Тамука поклонился ему и направился к Хулагару.

— Все в порядке? — спросил Тамука. Он снял шлем и прочесал рукой спутанную гриву волос.

— Все как планировалось. Рейд в тылу удался. Скот ничего не заметил.

— Но они уже удивляли нас раньше, — задумчиво промолвил Тамука.

Хулагар кивнул.

— Думаю, что на этот раз мы с ними справимся, — ответил щитоносец кар-карта. — Они построили отличный форт там, где река распадается на два протока. Но по всей длине реки стоят только наблюдательные посты на расстоянии дня пути.

Тамука кивнул и снял с бедра пристегнутый бурдюк с водой. Он сделал большой глоток и вытер губы.

— Где Вушка Хуш?

— На позиции.

Тамука посмотрел на Джубади, который сидел на земле, изучая лежащую перед ним карту.

Тамука мысленно возблагодарил небо, что Джубади не внял просьбам зан-карта отправить его с Вушкой. Вушка вместе с полком тугар выступил на запад, опередив основные силы почти на десять дней и пройдя за это время двести миль. Оставив лошадей, они вошли в лес четыре дня назад, пробираясь тайными тропами, проложенными заранее. Для воинов элитного умена было унизительно направляться к месту битвы пешком. Но, обогнув врага с фланга, они снова сядут на лошадей.

Хулагар вместе с Тамукой подошел к кар-карту. Джубади довольно спокойно поздоровался с Тамукой, и тот сразу почувствовал себя свободнее. С той памятной ночи во время полнолуния они ни разу не разговаривали. Хранитель щита понял, что кар-карт сменил гнев на милость. Неподалеку стоял Музта. Кар-карт тугар жестом пригласил его подойти.

— Я слышал, ваши воины показали себя с лучшей стороны, — вежливо сказал Тамука, поклонившись.

Музта усмехнулся:

— Разумеется. Для вас лес – тайна за семью печатями, но на севере наших владений полно лесов.

Тамука понимающе кивнул. Ему казалось, что лес слишком темен и неприветлив, в его тишине таится угроза. То ли дело степь, светлая и понятная, приближение врага в ней заметишь издалека, а в лесу…

— Мои проводники знают каждый холм, каждый брод, каждую тропинку в горах по всему кругу, но лес для них незнаком. Только здесь и в Кимере, на другой стороне мира, нам приходится проезжать по лесу, потому что иного пути нет – с обеих сторон моря. Музта молча смотрел в степь. Три зимы назад он проезжал здесь во главе своих уменов, собираясь напасть на непокорный скот. Тогда он был уверен, что война будет недолгой – не война, а развлечение, и все так считали. Только Кубата думал иначе, но сейчас Кубата мертв.

«Как все изменилось!» Он прикрыл ладонью глаза от слепящего солнца и посмотрел на восток. В небе у самого горизонта виднелся летающий корабль, там же находились передовые отряды, которые должны были отвлечь внимание от основных сил. Лошади протащили мимо него шесть пушек, рядом под уздцы вели свежих лошадей на случай, если какая-нибудь сдохнет и придется впрягать новую. Мертвых тут же съедали.

«Две лошади ежедневно! Именно столько нужно, чтобы накормить полк. Подумать только – приходится убивать собственных лошадей, чтобы прокормить армию, пока не появится долгожданный скот. Как все изменилось!» Он нахмурился.

— Думаешь о смерти? — тихо спросил Музта. Тамука не ответил.

С поляны раздалась серия щелчков, и Тамука повернулся в сторону тугар, стоявших вокруг говорящей по проводам машины. На земле сидел один из скотов и с ужасом смотрел вокруг.

Один из тугар что-то произнес на русском и ткнул пленника носком башмака. Тот на секунду поднял глаза, и Тамука увидел в его взгляде настоящую ненависть.

Они смотрели друг на друга какую-то долю секунды, потом скот положил руку на машину и начал отстукивать сообщение.

Через секунду он уже валялся на земле с отрубленной головой.

— Он предал нас! — прорычал тугарин. — Он послал слово «ловушка».

Джубади поднял голову от карты:

— Ты можешь послать новое сообщение?

Тугарин опустился на колени рядом с поверженным скотом и отстучал новое сообщение. Ответа не было. Он нервно посмотрел на Джубади.

— Должно быть, они поняли, — прошептал он. Выругавшись, Джубади поднялся на ноги.

— Мы не можем ждать. Прикажи Вушке атаковать. Начинаем!

Сигнальщик, стоявший на поляне рядом с Джубади, отошел к деревьям и начал выкрикивать приказы. Через несколько секунд всадник поднял высокий шест, на котором развевался алый флаг с белой полосой. Такой же сигнал повторил другой всадник несколькими милями дальше, потом следующий и следующий. Приказ кар-карта очень скоро достиг Вушки, который ждал команды начать выступление.

— И что ты думаешь? — спросил Эндрю. Человек в плаще с капюшоном приблизился и слегка улыбнулся.

— Именно этого я и ожидал. Помнишь, я говорил, что, возможно, они поступят именно так, — ответил Юрий.

Эндрю кивнул.

— Хорошо, что можно наконец перемещаться свободно, — продолжил Юрий. — Вдохнуть степной ветер, запах цветов каргака.

Эндрю посмотрел на него. Каргак – слово мерков. Этот человек был наполовину мерком.

— То, что вы называете моей защитой, для меня – ад, — сказал Юрий.

Эндрю не ответил. Юрий стал изгоем, он объехал весь мир с мерками и, несмотря на то что он был их пленником, стал одним их них. Он ел человеческую плоть, и теперь он – неприкасаемый.

Ему хотелось думать, что сам он скорее бы умер, чем покорился. Но желание жить бывает сильнее разума, и он старался выбросить из головы мысли об этой возможности. Через пару дней после возвращения Юрия кто-то пытался его убить. С тех пор он жил в деревне, и его тщательно охраняли.

Но сейчас он был нужен Эндрю.

— Степь стала для тебя домом?

— Двадцать лет, Кин. Я объехал весь мир. Я видел Баркт Ном – крышу мира, покрытую снегом и искрящуюся на солнце. Я видел равнину Ур, где за двадцать дней нам не встретилось ни одного холма. Земля была плоской, как стол. А когда орда ехала по холмам Кон-стана, я взобрался на самый высокий и увидел, что холмы вздымаются везде, как застывшие волны. Я ехал по траве, которая была выше меня, — целый зеленый океан, на поверхности которого виднелись только головы воинов. Я видел шторма, зеленый луч заходящего солнца, землю, всю покрытую льдом, и поля каргака – весь мир, казалось, укрылся красным ковром. Я видел больше, чем может представить себе тот, кто живет на одном месте. Я жил, как мерк.

— И тебе это нравилось, — спросил Эндрю. Юрий улыбнулся.

— Если бы не приходилось все время думать о том, чтобы выжить, это бы, наверное, любому понравилось. Кин, каждый день, когда ты просыпаешься, ты знаешь, что увидишь, шагнув за порог. Дни превращаются в месяцы, месяцы – в годы, и всегда – одно и то же. Я забыл куда больше, чем ты видел за всю жизнь.

— И ты видел пиры.

Юрий посмотрел ему в глаза:

— Да, я видел пиры.

Эндрю пристально всматривался в этого непостижимого человека. Неужели он и вправду видел это? Лицо Юрия, как всегда, ничего не выражало, и Эндрю вспомнил бежавших с американского Юга рабов. У них было точно такое же выражение лица – они не хотели показывать своих чувств в присутствии белого человека, в присутствии человека, который обладает властью. Так он и выжил, этот питомец мерков, раб. Он владел своими чувствами, скрывая свою ненависть, свою любовь. Все сбежавшие рабы, которых встречал Эндрю, ненавидели своих хозяев. Почти все. Были и такие, которые любили их.

Он смотрел на Юрия. Стал ли он одним из них после двадцати лет верной службы? После того, как ел с ними на пирах человеческую плоть? Был ли он растением, как считали Ганс и Калин? Или это одна из тех душ, что прокляты за свои грехи и обречены скитаться между двумя мирами, не находя приюта ни в одном из них?

— Думаю, временами ты чувствуешь ко мне отвращение, — сказал Юрий с улыбкой.

Эндрю не ответил.

— Я понимаю. Большую часть времени я тоже себе противен.

Эндрю по-прежнему смотрел мимо него, на позиции врага.

— Скажи мне, чего можно ожидать от Джубади? — наконец потребовал он, прерывая неприятную паузу.

— Видишь этот штандарт – красный шест с поперечными перекладинами?

— Похоже на крест, — заметил Эндрю, наводя бинокль на то место, куда показал Юрий.

— Это штандарт кар-карта Джубади. С древка свисает двадцать конских хвостов, по одному от каждого из кланов, составляющих орду мерков. Значит, он здесь.

Эндрю кивнул.

— Или по крайней мере хочет, чтобы мы думали, что он здесь.

Эндрю посмотрел на Юрия и краем глаза заметил собственного знаменосца, который держал синее знамя с орлом – эмблемой полковника. И впервые он подумал, нужно ли на самом деле, чтобы люди знали, где он находится.

— Что еще?

— О его воинском мастерстве ходят легенды, — сказал Юрий. — Оно проявляется даже тогда, когда он ведет заведомо неудачную войну. За глаза его называют «Вег Oг» – «Хитрый лис». Я рассказывал тебе, как два года назад он заманил в ловушку и уничтожил элитный умен бантагов. Он любит участвовать в битве сам. Если бы не щитоносец, его давно бы убили.

— Щитоносец?

Юрий усмехнулся.

— Они это называют «Пак кар намрадж».

— Что это значит?

— Мерками правит Джубади – кар-карт – вождь картов всех кланов. Щитоносец – очень интересная штука. В какой-то степени он – телохранитель, поэтому он носит бронзовый щит и держится в битве рядом с кар-картом. Но еще он – шаман и советник. Только он может без страха говорить с Джубади. Если же кар-карт окажется неподходящим вождем, он может убрать его.

— Убить?

Юрий кивнул.

— Занятно. Значит, он обладает такой же властью, что и кар-карт, а может быть, и большей.

— Не совсем так. Они верят, что щитоносец повинуется внутреннему духу – «ту», который не позволяет ему быть воином.

— Почему?

— Потому что щитоносцев учат думать, размышлять, руководить, но никогда не действовать прямо и грубо. Вся их жизнь посвящена служению кар-карту.

— Умный советник, но не подходит для войны, — резюмировал Эндрю. — Интересно, что бы они подумали о профессоре истории, ведущем войну, — прошептал он по-английски. Посмотрев на Юрия, он продолжил: — Так все-таки, что сделает Джубади?

— Что-нибудь неожиданное. Как видишь, он уже начал действовать, используя тех несчастных, — Юрий показал на дамбу, которую как раз в эту минуту принялись обстреливать с первой линии обороны. — Они понимают, что для тебя неприемлемо обстреливать своих, что это может разрушить твой союз с Гамилькаром. Они вынуждают тебя понапрасну тратить патроны, поставляя им пищу.

Словно подтверждая сказанное, раздался залп, и в следующую секунду на противоположный берег обрушился фонтан воды и грязи.

— Как я тебе уже говорил, его любимый маневр – «рога». Врага атакуют с обоих флангов, а в центр армии противника наносится еще один удар. Потом рога начинают сближаться.

— Здесь это трудно сделать, — задумчиво пробормотал Эндрю.

— Вспомни, насколько мерки верны традициям. Они воспринимают свой мир как данность, нечто неизменное. Для них жизнь – постоянное движение вслед за солнцем. За ними – сотни поколений предков, поэтому все должно идти так, как завещано ими. Традиции для них – все.

С противоположного берега выпустили снаряд. Он пролетел по дуге и обрушился вниз в сотне ярдов от них. Юрий вздрогнул и пригнулся, Эндрю спокойно посмотрел в сторону противника.

— Ты даже не подумал прятаться.

— Не было нужды. Просто на войне через некоторое время начинаешь понимать, когда надо прятаться, а когда нет.

— Такая война отвратительна.

— Это единственное, что может их остановить, — ответил Эндрю. — Ты говорил о традициях. Думаю, необходимость использовать артиллерию для них как кость в горле.

— Они ненавидят пушки, — усмехнулся Юрий. — В прошлом году они думали, что будут использовать людей для грязной работы. Теперь им приходится самим пачкать руки, а это деградация, с их точки зрения. Для них война – прежде всего лук и стрелы, копье, меч, и сражаться нужно только против равного, той же касты. Честь – превыше всего, она важнее самого факта завоевания, поэтому для них самое трудное в нынешней войне то, что это война со скотом.

Слово «скот» Юрий просто выплюнул, произнес так, словно оно было отвратительно на вкус.

— Джубади хочет, разбив тебя, уничтожить все оружие, которое вы вынудили его использовать в этой войне – так же как это было сделано в войне с йорами сотни оборотов назад.

— С йорами?

— Сказители говорят о горстке пришельцев, которые не были похожи ни на нас, ни на мерков. Их оружие стреляло светом и сжигало всех, кто пытался встать у них на пути. Погибло несколько тысяч мерков, которые пытались захватить несколько йоров. Но когда это наконец произошло, оружие выбросили в море.

— Где?

— За Констаном.

Эндрю кивнул.

— Основной удар будет нанесен здесь? — наконец спросил он.

Юрий улыбнулся:

— Этого я не могу предугадать. Я был всего лишь питомцем. Я не знаю их планов, к тому же прошло несколько месяцев с тех пор, как я сбежал.

— Ты их понимаешь. Ты – единственный, кто прошел с ними полный оборот и вернулся, чтобы рассказать нам об орде.

Он внимательно посмотрел на Юрия. Они уже говорили об этом. Мысль, появившаяся у него в ту минуту, когда он впервые увидел Юрия, начала проясняться. Он подозревал, почему Юрий оказался здесь – игра внутри игры. Но Эндрю решил отложить этот вопрос до следующего раза, а сейчас обсудить более насущные проблемы.

— Что они сделают?

— То, чего ты не ожидаешь.

— Нападут на один из флангов, как сказал генерал Шудер?

— Если они смогут построить дамбу, река разольется на несколько миль. Так или иначе, они ее перейдут.

Он показал на аэростат, который парил в небе, как ястреб, подстерегающий добычу. Нарисованные глаза и клюв придавали ему угрожающий вид.

— Благодаря этой штуке они знают, где находятся твои войска.

Эндрю согласно кивнул и мысленно выругался – ну почему у них самих все так затянулось? Еще при их первой встрече Юрий сказал, что мерки вскрыли захоронение предков и достали оттуда странные машины, которые теперь движут их корабли. Йоры, захоронения… что еще спрятано в этих бескрайних степях?

— Куда они нанесут удар?

— Мус кала бугт мерки, орг ду пакарк калингарн Бугхаал.

— Переведи, — попросил Эндрю.

— Мерки пронесутся, как ветер, и богиня смерти будет пировать там, где они прошли.

— Ты говоришь, что мы проиграем, — холодно сказал Эндрю.

— Кин, не имеет значения, насколько хорошо ты все продумал, они умеют планировать военную кампанию ничуть не хуже, уверяю тебя. Может быть, здесь, может, далеко на правом фланге, но они нападут. Помни, что с ними тугары.

— Странно, правда?

— Музта ненавидит тебя. Он унижен, его умены разбиты, ему пришлось, как нищему, идти к Джубади и подбирать крохи с пиршественного стола. Но он рассказал им о тебе все. Они учли его ошибки и теперь готовы к встрече с тобой.

Эндрю посмотрел на южный берег, где появились новые пленники с корзинами, тотчас встреченные винтовочным огнем.

— Не очень-то ты меня обнадежил, — сказал Эндрю задумчиво, глядя на то, как по течению плывут новые и новые трупы.

— Я пришел не для того, чтобы обнадеживать, — отозвался Юрий. — И позвал ты меня не для этого.

Эндрю внимательно посмотрел на него.

— Ты считаешь, что можешь проиграть? — снова заговорил Юрий.

Эндрю не ответил.

— Я пришел, чтобы сказать тебе, как можно выиграть даже в случае поражения.

Ганс тихо ругнулся, пытаясь не дать волю своему гневу.

— То есть вы что-то заподозрили вчера ночью и ничего не сделали?

Станислав понурил голову.

— А сегодня пришло слово «ловушка».

— Потом еще сообщение, но отбили его как-то неуверенно, медленно: «Происшествий нет». Но я уверен, что это не наш телеграфист.

Ганс взглянул на Киндреда – командира Третьего корпуса.

— Докладывают о проникновении мелких отрядов в пятнадцати милях западнее, — отозвался Тим. — Еще вчера мы послали туда верховые пикеты.

Ганс пригладил клочковатую бородку.

— Возможно, отряд мерков обнаружил нашу позицию, — произнес Тим.

— Она хорошо замаскирована, — возразил Ганс. Давным-давно, сражаясь в прерии с отрядами команчей, он научился доверять собственным инстинктам.

— Пошли телеграмму полковнику Кину. Сообщи, что я ожидаю наступления на правый фланг.

Раздалось стрекотание двигателя аэростата, но Ганс не обратил на него внимания. Киндред подошел к двери и выглянул.

— На нем красный флаг с белой полосой. Раньше его не было, — тихо сказал он.

Ганс подбежал к двери, отодвинул Тима и вышел сам.

— Киндред, давай «тревогу»!

Вскарабкавшись на стену бастиона, Ганс посмотрел на парящий в нескольких тысячах футов над землей аэростат. Все, казалось, замолчало, как перед грозой, а потом с севера раздался шум, похожий на далекий прибой, и рокот барабанов.

Ганс повернулся и, глядя на ожидающий его поезд, приказал:

— К сто десятому бастиону!

Все на ходу попрыгали в вагон, и состав помчался на север.

Эндрю пытался подавить в себе ярость и съедающее его чувство вины. «Так или иначе, они бы все равно нанесли удар, — успокаивал он себя, — и то, что произошло, — не самое худшее». Однако никакие утешения не помогали.

Потомак сплошь покрылся мертвыми телами. К рассвету дамба достигла уже середины реки, несмотря на то что карфагенян безжалостно поливали огнем с обоих берегов. Даже если на каждый ярд дамбы будет приходиться по сотне мертвецов, мерков это не остановит. Тем более что для них это означает просто очередной прием пищи.

Раздался еще один залп. Пленники пытались спастись, прыгнув в воду, но из-за того, что ширина реки уменьшилась, течение стало намного сильнее. Тех, кто прыгнул, достали стрелы мерков.

Ночью трое пленников пытались бежать, двоих из них застрелили бдительные часовые, когда несчастные пытались подойти к укреплениям. Оставшийся в живых сказал, что у мерков десять тысяч пленных, и мерзавцы хвастают, что в случае нужды они построят дамбы из их тел.

— Сообщение от генерала Шудера, сэр.

Эндрю взял бумагу, посмотрел, потом смял и засунул в карман.

— Что там? — спросил Шнайд.

— Знаешь, Рик, похоже, завтра на рассвете начнется штурм, — ответил Эндрю, махнув рукой в сторону дамбы. — Я хочу, чтобы твоя артиллерия была здесь к исходу ночи.

— А что сообщает Ганс?

— Их обошли с фланга, — тихо сказал Эндрю. — Похоже, целый умен. С запада надвигается облако пыли, так что их, наверное, возьмут в клещи.

— И?

Эндрю внимательно посмотрел на молодого командующего:

— Если я отправлю тебя со всеми твоими войсками туда и это окажется ложной тревогой, мы обнажим наши позиции здесь и проиграем. Если они действительно атакуют там, а я не пошлю тебя на подмогу немедленно, мы потеряем целый фланг да и всю линию обороны.

Рядом с ним громыхнул «наполеон», и картечь смела с дамбы десяток людей. С противоположного берега послышался ответный выстрел, снаряд упал совсем рядом, и Эндрю забрызгало грязью.

Сверху прямо на позиции пикировал воздушный корабль мерков, жужжание его двигателя становилось все громче. Пушки нацелились в небо и открыли огонь, от корабля отделилась черная точка – бомба. Через пару секунд она упала на позицию, пушка взлетела в воздух и, дважды перевернувшись, рухнула на землю. Со стороны мерков послышался радостный вой, а аэростат развернулся и отправился на север.

— Резервы готовы к отправке, — сказал Рик. — У меня двадцать поездов под парами.

Эндрю кивнул, нащупывая в кармане телеграмму. До сотого бастиона почти шестьдесят миль. Час на то, чтобы пустить поезда, два – чтобы доехать, и еще два – на разгрузку. Они тренировали это десятки раз. Он посмотрел на реку. На том берегу в боевом порядке выстроились по меньшей мере пять уменов. Если атака на севере ложная, им придется перегруппировывать целый корпус, а это не так-то просто. Шестнадцать часов будет потеряно, солдаты – измучены.

Его худшие кошмары начинают сбываться, а противостояние с мерками длилось всего два дня. Если при каждом осложнении обстановки он будет так колебаться, перестраивая драгоценные резервы, то будет уже не в состоянии контролировать ситуацию, когда они действительно понадобятся.

— На данный момент все остаются на своих местах, — наконец сказал он, глядя на Рика.

— А как же Ганс?

Эндрю неопределенно пожал плечами и повернулся к вестовому:

— Пэт уже уехал в Суздаль?

— Пришла телеграмма, что он в штабе и ждет распоряжений.

— Хорошо. Передай сообщение генералу О’Дональду в Суздаль. Скажи, чтобы он послал одну дивизию из римских войск прикрыть позицию генерала Шудера на линии Потомака.

Быстро нацарапав сообщение, ординарец исчез.

Эндрю понимал, что лишает себя возможности воспользоваться резервом О'дональда в случае прорыва здесь.

— У нас просто нет столько солдат, чтобы удерживать оборону там.

Хотя сейчас он уже думал, что, куда бы ни направили удар мерки, солдат везде будет мало.

Он посмотрел вверх, и первая капля дождя упала ему на лоб.

— Господи, они идут!

Ганс смотрел в бинокль. С севера стремительно надвигалась стена плоти и стали, рев мерков перекрывал даже пушечную канонаду и стаккато мушкетов. Бастионы сто девять и сто десять были мгновенно уничтожены. Секунду или две ничего не происходило, потом за пару минут земляные стены оказались буквально устланы телами мертвых и раненых мерков. Форты превратились в гигантскую мясорубку. Линия обороны начала разваливаться, как карточный домик. Авангард врага атаковал сто восьмой бастион, окружив его с трех сторон – с запада, востока и севера. Он на мгновение почувствовал жалость к солдатам в форте – через пару минут они будут мертвы, но тем самым дадут им драгоценное время.

Ганс вышел из-за бастиона и кивнул Чарли Инграо – командующему резервной артиллерийской батареей.

Орудия, направленные дулами на север, стояли бок-о-бок. Справа на лесной просеке расположилась целая бригада – двадцать пять тысяч человек. Это было единственное, что они успели сделать – собрать все и всех с сотого бастиона, погрузить на резервные поезда и переправить сюда, оставив на защите фортов едва ли половину бригады.

— Сто восьмой пал, — тихо сказал Инграо, показывая на форт. В полумиле от них флаг новродского полка был сброшен с флагштока. Крохотные фигурки появились на стене, спустились и побежали, но их настигли враги, и вот на земле уже лежали свежие трупы.

Умен мерков продвигался вперед. Ганс похлопал лошадь по крупу. Офицеры рядом с ним тоже были верхом. Ганс оглянулся на русского паренька, который держал знамя:

— Боишься, сынок?

Юноша судорожно сглотнул, но отрицательно покачал головой.

— А я так боюсь до смерти, — прошептал Ганс.

— Григорий!

— Здесь, сэр, — молодой офицер подъехал к Гансу.

— Отправляйся на правый фланг и держи их на опушке леса. Поезжай!

Он шлепнул лошадь юноши. Усмехнувшись, тот ускакал прочь.

Ганс снова устремил взгляд вперед.

Авангард мерков остановился на минуту, и он оглядел линию врага. Они теперь двигались не колоннами, а образовали клин, такое построение больше всего подходило для атаки.

Инграо прошел вдоль своих пушек и повернулся к солдатам:

— Картечью заряжай! Прицел восемьсот ярдов!

Издалека донеслось протяжное многоголосное завывание. У Ганса по спине побежали мурашки. Мерки раскачивались назад и вперед, ритмично шагая по полю, звук нарастал, становился все громче и пронзительней.

— Батареи, огонь!

Рявкнули пушки, линия врага нарушилась. Мерки падали, но воинственный клич не утихал.

— Заряжай!

Вперед выехало несколько всадников, один из врагов приподнялся в стременах и взмахнул мечом. Трое следовавших за ним подняли красные штандарты и затем наклонили их параллельно земле.

Как будто движимые одной рукой, мерки двинулись вперед.

— Батареи, огонь!

Враги падали.

— Заряжай!

Гром голосов теперь звучал отчетливее, слышно было, что мерки произносят одно слово:

— Вушка, Вушка!

Ганс почувствовал, что у него пересохло во рту. Карфагеняне говорили о Вушке Хуш – элитной гвардии орды мерков. Неужели это действительно он?

— Батареи, огонь!

Знаменосцы подняли штандарты, взмахнули ими, а потом наклонили назад под углом в сорок пять градусов. Наступающие перешли на медленный бег.

— Заряжай!

— Вушка, Вушка!

Ганс яростно жевал табак. Он предложил плитку Чарли, тот отломил кусок и передал половину стоящему рядом сержанту.

— Батареи, огонь!

В линии врага появились бреши, но на место павших быстро вставали новые солдаты.

— Профессионалы, — заметил Чарли, взглянув на Ганса. — Знают, что делать, прямо как пехота мятежников. Это вам не тугары.

Знаменосцы снова взмахнули штандартами и поставили их вертикально.

— Вушка Хуш да гу мерки!

Мерки стали двигаться перебежками. Каждый ряд пробегал примерно пять ярдов и переходил на шаг.

— Батареи, заряжай картечью!

Ганс направил лошадь вдоль линии обороны.

— Спокойно, парни, так держать!

Туча картечи – тысячи чугунных шариков – вылетела из стволов пушек. Раздались ужасные крики.

— Батареи, стрельба картечью без команды!

— Готовьсь!

Две с половиной тысячи винтовок нацелились на врага.

— Вушка, Вушка!

Ганс посмотрел на знаменосца. Он стоял навытяжку рядом со знаменем, широко раскрыв глаза от ужаса и шепча молитву побелевшими губами.

Ганс вытащил карабин.

— Прицел триста ярдов!

Бойцы по всей линии установили прицелы.

— Целься!

Раздалось щелканье затворов.

— Первый ряд!

— Вушка!

— Пли!

Грохот, дым, стоны раненых. Линия врага поредела, но оставшиеся без колебаний двигались вперед.

— Второй ряд, пли!

Новый залп. Новые крики.

— Прицел двести ярдов.

Ганс молча наблюдал. Казалось, эту лавину не остановить. Он чувствовал, как где-то внутри нарастает противный, липкий страх.

— Первый ряд, пли!

Мерки шли стеной. Батареи на левом фланге продолжали стрелять картечью, выкашивая целые ряды врага. Но на место убитых тотчас становились новые воины. Еще залп. Мерки замедлили движение и пригнулись, потом снова двинулись вперед.

— Цельтесь ниже! — завопил Ганс, не в силах сдержаться. Навыки сержанта давали себя знать. Он углядел парня, который по-прежнему целился на триста ярдов, и хотел было соскочить с коня и отобрать у него винтовку, но сдержался.

— Я же генерал, черт побери, — пробормотал он себе под нос.

Наступление продолжалось.

— Вушка, Вушка!

— Второй ряд, пли!

На этот раз, на расстоянии сто ярдов, винтовочный огонь выкосил целую толпу врагов.

— Огонь!

Как ни странно, командир Вушки и один из его знаменосцев все еще носились на конях перед наступающими мерками. Командующий размахивал мечом.

Мерки остановились, и Ганс увидел, как они подняли луки.

Ружейный огонь стал еще плотнее. Ганс прицелился в командующего Вушкой и нажал на курок. Лошадь командующего попятилась, встала на дыбы и рухнула.

— Глаза ни к черту стали, — проворчал Ганс и перезарядил карабин.

Внезапно небо потемнело, раздался свист летящих стрел. Послышались крики. Люди падали – мерки оказались отличными стрелками. Еще одна туча стрел. «Это уже второй ряд лучников, — понял Ганс. — Их куда больше, чем я думал». Он почувствовал навалившуюся усталость.

В небо поднимался дым орудий, и врага почти не было видно. Канониры обрезали постромки у раненых лошадей – те все равно не смогли бы тащить тяжелые пушки. Раненые солдаты отходили назад.

Смертоносный дождь обрушился на людей снова. Тяжелые стрелы пробивали тела насквозь.

Ганс объезжал линию, глядя на солдат. Это были ветераны Тугарской войны, вооруженные спрингфилдовскими винтовками. Они не собирались отступать, понимая, что отступление означает смерть.

Солдат становилось все меньше. Теперь вместо двух рядов врагам противостоял всего один, да и то сильно поредевший. Офицеры следили, чтобы между ротами не появлялись предательские щели.

Открыли огонь легкие четырехфунтовые пушки; по сравнению с ревом тяжелых «наполеонов» звук их выстрелов был едва слышен.

Огонь врага внезапно затих. Ганс всматривался до боли в глазах, чтобы выяснить, что же случилось. Наконец дым немного рассеялся, и он увидел, как враг отступает, оставляя на поле боя убитых. Мерки не дошли до их позиций всего пятьдесят ярдов.

— Генерал Шудер!

Ганс повернулся к подскакавшему курьеру. Краем глаза он заметил, что его знаменосец исчез. Оглядевшись, он увидел, что парнишка лежит на земле, а в груди у него торчит огромная стрела. Знамя он так и не выпустил из рук. Ганс протянул руку за сообщением, и в эту минуту раздался крик:

— Они снова наступают!

Со стороны врага двинулся новый ряд.

— Вушка, Вушка!

— Беглый огонь! Прицел сто ярдов! Первый ряд, цельсь!

Курьер приблизился.

— От генерала Киндреда, сэр! — крикнул он. Ганс почувствовал, как сердце у него снова пронзила боль.

— Не сейчас, — прошептал он себе. — Только не здесь.

— Мерки, сэр. Орда наступает со стороны леса!

— Сколько их?

Паренек с ужасом смотрел на него.

Ганс выхватил листок бумаги.

— Огонь!

Лошадь под ним шарахнулась от звука выстрела. Он оглянулся на атакующих врагов. Они упорно шли вперед с обнаженными мечами, за спинами у них висели луки.

— Огонь!

Похоже, предстоит рукопашный бой. Несмотря на плотный заградительный огонь, мерки рвались вперед, переступая через раненых и убитых. Впереди были самые храбрые, самые удачливые, привыкшие к боям.

— Двойной картечью, заряжай!

Ганс оглянулся. Мэрфи.

— Где Мэрфи?

— Убит, сэр, — ординарец показал в сторону, где лежал командир дивизии, вокруг него на коленях стояли несколько офицеров.

Ганс повернул лошадь и подскакал к батарее.

— Инграо.

Коротенький артиллерист посмотрел на него.

— Подойдут поближе – стреляйте! — прорычал он своим бойцам и направился к Гансу.

— Ты здесь командуешь, Чарли. Мэрфи убит. Пошли курьера к Григорию, прикажи быть наготове. Надо держаться, но будь готов отступать, если придет приказ! — выкрикнул Ганс. Не отдав честь, он развернулся и посмотрел назад. На них надвигалась стена. Батареи стреляли на расстояние в десять ярдов, перед пушками то и дело открывались широкие коридоры. В воздух взлетали тела, головы, руки и ноги мерков, но оставшиеся в живых по-прежнему упрямо продвигались вперед. Артиллеристы уже палили из револьверов.

Сверкала сталь, звенели сабли, слышался чавкающий звук, когда сталь вспарывала плоть, стоны, предсмертные крики. Многие мерки уже прорвались на позиции и схватились с защитниками.

— Знаменосец!

— Здесь, сэр!

К Гансу подбежал уже другой парнишка. Тело предыдущего остывало на земле.

— За мной!

Ганс развернул лошадь и галопом поскакал туда, где его ожидал поезд.

— Все, как и планировалось, — объявил Вука. Он засмеялся от радости и приказал привести свежую лошадь для того, чтобы снова идти в бой.

Тамука остановился рядом с ним. Он снял шлем и отер пот со лба. Другой слуга зан-карта подал бурдюк с водой, и Тамука смог смыть накопившуюся во рту горечь.

Достав драгоценный бинокль, Тамука осмотрел вражеские позиции на другом берегу. На стенах, казалось, не осталось защитников, как и следовало из докладов воздушных разведчиков. Сам корабль отнесло ветром к югу. Им повезло – еще два часа, и сигнал мог бы не дойти от Вушки. Предки помогали им – по крайней мере погода была как по заказу, и он мысленно вознес благодарственную молитву.

Противник заглотил их наживку и направил основные силы на север, чтобы отразить нападение Вушки. Конечно, со стороны мерков тоже будут небольшие потери, но без этого на войне невозможно. Оборона скота будет раздавлена, как яичная скорлупа, — один удар, и все рухнет. Потом они направятся на юг и вклинятся в тыл врага.

Авангард начал перестраиваться для атаки. Тамука протянул воду Вуке, который пересел на новую лошадь. Зан-карт откинул голову, и вода полилась по его доспехам.

Тамука ничего не сказал. Вода давала жизнь, это подарок Нарга всему миру. И даже если река – всего в миле отсюда, не стоит так бесцельно тратить этот драгоценный дар.

Вука вынул саблю из ножен, повернул лошадь на запад и отсалютовал предкам, призывая их в свидетели того, что он выполнит свой долг.

Тамука почувствовал, как в нем нарастает презрение. Наверное, брат, которого Вука убил, сейчас смотрит на него с неба и проклинает. Неужели Вука настолько жесток и глуп, что не чувствует ни вины, ни страха перед духами предков? Их взгляды встретились.

— Что тебя тревожит, носитель щита?

Что-то изменилось в голосе Вуки, в нем звучала какая-то насмешка. Несколько мерков подняли головы, прислушиваясь к разговору. Тамука улыбнулся.

— Я готов, мой господин. Мой щит и вся моя жизнь – к твоим услугам, — ответил Тамука. В его голосе не прозвучало ни капли сарказма, ничто не выдало его истинного отношения к зан-карту.

Он помнил, как испуганно смотрел на него Вука после бегства из Рима, боясь, что щитоносец стал инкатагой – посланцем смерти от кар-карта, принявшего решение устранить наследника, который недостоин стать правителем. Но сейчас он был в безопасности – единственный сын, единственный оставшийся в живых наследник.

— Тогда давай обагрим наши мечи кровью! — воскликнул Вука, взмахнув саблей. Кончик ее мелькнул у носителя щита прямо перед глазами, но Тамука остался недвижим.

— Кар-карт приказал, чтобы первым шел умен Навхаг под предводительством своего карта, ты не должен вмешиваться, — мягко сказал Тамука.

Вука осадил лошадь и оглянулся на свою свиту.

— Не стоит принимать смерть от пули скота, в этом нет доблести.

— А сидеть здесь и ждать – еще меньшая доблесть, — парировал Вука.

— Это приказ кар-карта, а не мой. Даже сам кар-карт не пойдет вперед. Тебе предстоит еще много сражений. И будет стыдно пропустить их лишь из-за того, что тебя сразила случайная пуля, выпущенная скотом.

Вука развернул лошадь и поскакал прочь от Тамуки.

Мимо проносились полки умена Навхаг. Курьеры на взмыленных лошадях носились туда и сюда, за их спинами колыхались флаги, показывавшие, от кого они посланы и кого ищут. Те, что везли золотое знамя кар-карта, ехали на белых лошадях – их выращивали благодаря их красоте и потому, что они бегали быстрее всех.

Знаменосцы с красными флагами встали перед Навхагом. Воины старые и молодые подводили свежих лошадей, а уставших отводили в степь – пастись. Скачка была долгой и изнурительной.

Тамука знал, как трудно было все продумать и организовать: все передвижения обсуждались до мельчайших подробностей, высчитывали количество стрел в колчане каждого воина, учитывали каждый точильный камень для меча. И снова он почувствовал, как дух «ка» – дух воина – пробуждается в нем при виде орды мерков. Даже несмотря на то, что эта мощь будет направлена против бездушного скота, он чувствовал гордость, глядя на эту первобытную силу.

Поднеся бинокль к глазам, он посмотрел на холм примерно в миле от него. Там в окружении бесчисленных помощников, курьеров, шаманов и командиров уменов сидел Джубади. Он был средоточием власти.

Вука злился, и Тамука знал почему. В присутствии кар-карта он вынужден быть вторым и стоять в стороне, пока отец решает все проблемы.

Тамука поерзал в седле, кожа приятно скрипнула, звякнули бронзовые украшения. Сейчас не время для «ту» – духа носителя щита, сейчас время действий, а не речей. Он едва мог контролировать свои чувства.

Послышалась песня, в которой прославлялся клан Навхаг. Голоса сливались, хор звучал все громче, ему вторил рокот барабанов и рев нарг. Медленный темп постепенно ускорялся, барабаны звучали, как стук сердца.

Блеснули вытащенные из ножен мечи. Знамя клана развевалось.

Вука обнажил свой меч и поднял его.

— Крови, крови! — прорычал он и ринулся вперед.

Ругаясь про себя, Тамука сорвал со спины бронзовый щит и ринулся за зан-картом. Но что бы там ни было, пусть охотится за скотом, это безопаснее, чем размышления о своем щитоносце.

Ганс огляделся. Его помощники стояли возле вагона.

— У вас есть приказ – шевелитесь!

Десятки курьеров поскакали с донесением.

— Они приближаются, — заметил Киндред.

Ганс посмотрел на запад. Солнце уже садилось, в эту минуту между облаками пробился яркий луч, и Ганс прикрыл глаза. Враги двинулись вперед.

Всего два полка на шесть миль фронта! Ему бы еще одну бригаду, и они бы выдержали. Тим хрипло закашлялся и схватился за грудь.

— Проклятая астма… Только сейчас мне и не хватало приступа, — сдавленно прошептал он.

— Поедем-ка лучше, — сказал Ганс. — Больше мы здесь ничего не сможем сделать.

Тим расстегнул кобуру и, вынув револьвер, загнал туда патрон.

— Думаю, я останусь здесь, — ответил он.

— Ты – командующий корпусом, — напомнил ему Ганс. — Сейчас не время демонстрировать свое геройство.

— Я только что приказал тысяче моих парней оставаться здесь, — отозвался Тим. — И я отлично понимаю, что никому из них не выбраться отсюда живым, — он снова закашлялся. — Черт бы побрал эту траву… Весной все начинает пахнуть с сумасшедшей силой. Мне говорили, что когда-нибудь я из-за этого загнусь, — он взглянул на Ганса и вытянул вперед руку. — Навхаг!

Ганс посмотрел вперед. Всадники приближались. Они уже пересекали Потомак, который здесь представлял собой одну сплошную отмель. Единственная оставшаяся батарея четырехфунтовых пушек начала стрелять, раздавались и первые винтовочные залпы.

— Я решил, что останусь здесь, — сказал Тим. — Думаю, мы все имеем право выбрать, где умереть. Я уже устал от сражений.

Ганс крепко пожал Тиму руку.

Штабные офицеры и знаменосец нервно переглядывались, понимая, что это решение означает для них, но никто не произнес ни слова.

Тим отступил на шаг, похлопал ладонью по боку паровоза:

— Выбирайся отсюда и спаси мой корпус!

Ганс смотрел, как Тим направил свою лошадь галопом прямо навстречу меркам.

Машинист вопросительно посмотрел на Ганса.

— Отправляемся на бастион сто, — рявкнул тот, стараясь не показать, что голос у него дрожит.

Машинист отдал честь и побежал в кабину паровоза. Через несколько секунд поезд тронулся, направляясь обратно на север, где Инграо сражался с Вушкой. Если эта позиция достанется врагу, обе дивизии к северу от сотого бастиона окажутся отрезанными от остальной армии. Он поднял карабин и выстрелил в воздух – он знал, что это детская выходка, но ничего не мог поделать с душащей его яростью и бессильными слезами.

— Нынешней ночью можно ожидать атаки, — сказал Эндрю, глядя на свой штаб. — Как только стемнеет, пятьдесят пушек должны начать обстрел переправы и не прекращать его до самого рассвета.

— Это означает, что к рассвету мы потратим десять тысяч снарядов, — возразил Евгений, командующий артиллерией корпуса. — Мы уже расходуем резервы, хотя война началась всего три дня назад.

— Мерки воспользуются всем, что мы оставим здесь, — холодно заметил один из помощников и, привстав, выглянул за стену укрепления.

В ту же минуту он отшатнулся назад, неловко повернулся и рухнул, не сказав ни слова. Эндрю смотрел на мертвого воина, который еще несколько мгновений назад спорил с друзьями. Потери станут огромными, когда мерки начнут использовать картечь и шрапнель.

Он смотрел в сторону, чтобы не видеть, как уносят труп.

— Вам надо отдохнуть, сэр, — сказал ординарец.

Эндрю кивнул. Он не ложился со вчерашнего дня, а через пару часов уже стемнеет. Ему и вправду нужно отдохнуть.

Эндрю молча спустился с укрепления и пошел в штаб, не обращая внимания на снаряды, пролетавшие над головой, — на это уже просто не было сил.

Зазвонил колокол паровоза, прибывшего под прикрытием второй линии укреплений. В воздух взвились клубы пара и дыма.

Воздушный корабль мерков, который некоторое время назад пытался бомбить поезд, сейчас направлялся куда-то за холмы Шенандоа. В небе появились тяжелые низкие тучи, а ветер становился все сильнее.

Эндрю вошел в здание и буквально рухнул на кровать. Он со стоном вытянулся.

— Эндрю?

Он вздрогнул и сел. В тени стояла Кэтлин. Она подошла поближе. Он увидел у нее на губах беспокойную улыбку.

— Господи, что ты тут делаешь? — спросил он.

— Хорошее приветствие, — она села рядом и, как маленького, погладила его по голове. Отвела со лба седеющую прядь.

Он легонько ее поцеловал. Удар грома за окном и порыв ветра, швырнувший в окно капли дождя, заставили его вздрогнуть.

— Меня прислал Эмил, — объяснила она. — Я буду врачом в санитарном поезде.

— Очень глупо с его стороны, — пробормотал Эндрю. — Здесь все-таки война, а не игрушки.

— Я вполне могу о себе позаботиться.

— А Мэдди?

— Она с Людмилой.

Эндрю промолчал, зная, что бесполезно спорить с женой и убеждать ее в том, что женщине не место на войне. Такие споры хорошо вести дома в мирное время, а сейчас, когда вопрос выживания республики стал самым главным, каждый делал что мог. Все они рискуют, как же он может приказать жене спрятаться?

— Похоже, дела у нас идут не блестяще? — спросила она.

Он затравленно кивнул.

— Я ничего подобного не предполагал. Дамба – это так просто, но мы не предусмотрели самых очевидных вещей… Господи всемогущий, на моих глазах погибло не меньше десяти тысяч карфагенян! Вся река стала красной от их крови. Еще несколько тысяч убили сами мерки за попытку бегства. Мы потратили тонны снарядов, убивая своих соплеменников.

Его голос дрогнул. Он винил себя за ту бойню, свидетелем которой был.

В соседней комнате застучал телеграфный ключ, и она почувствовала, как Эндрю напрягся.

Он медленно поднялся на ноги.

Кэтлин испуганно посмотрела на него. Он двигался как марионетка, которую дергают за ниточки. Если их обрезать, он тотчас упадет. Но не может быть, чтобы бессонница была причиной этого. Она помнила, каким он был во время Тугарской войны – возможность поражения только придавала ему сил, он чувствовал яростную готовность сражаться до конца. А сейчас он подавлен. Она заглянула ему в глаза и увидела в них страх.

Телеграфист с посеревшим лицом ворвался в комнату.

— От Ганса, — голос Эндрю был едва слышен.

Телеграфист поднял листок к глазам и, поправляя очки, дрожащим голосом прочитал:

— Сообщение от генерала Шудера. «На участке, охраняемом бастионами от восемьдесят пятого до девяностого, фронт прорван. Атакуют двадцать уменов. Рекомендую отказаться от обороны линии Потомака. Нужны поезда, чтобы забрать две дивизии с бастиона сто. Вероятно, дорогу на Суздаль перекроют к рассвету».

Ошеломленный, Эндрю знаком приказал телеграфисту выйти и в ужасе уставился на Кэтлин.

— Боже мой, — прошептал он. — Они разбили нас за три дня.

Она сидела молча.

— Мы целый год строили оборону именно здесь, рассчитывая отбросить их назад, но они просочились сквозь нее, как дым, и отрезали часть армии, как и предсказывал Ганс.

Он подошел к столу с разложенной на нем картой.

— Проклятье! — она слышала в его голосе настоящий ужас.

Кэтлин встала и тоже подошла к столу.

— Если ты уже сейчас готов сдаться, — холодно произнесла она, — мне лучше поехать в Суздаль, задушить Мэдди и перерезать горло себе.

Он взглянул на нее.

— Нравится тебе это или нет, но ты отвечаешь и за остальных, Эндрю Кин.

— Я думал, что прорыв будет здесь. Я делал именно то, чего они хотели от меня, я думал, что удержу их у границы. Но мы были слишком слабы, и мне следовало это видеть. Эти проклятые аэростаты все время следили за нами, они знали обо всем, что мы делаем, а мы не знали о них ничего. Я должен был…

— Ты должен был, но не сделал этого, — перебила Кэтлин.

Он хмуро посмотрел на нее.

— Мы сделали все, что в наших силах, — уже мягче добавила она. — Сделать все не может никто. К тому же еще не все потеряно.

Он попытался улыбнуться.

— Знаешь, — пробормотал он, — я не боюсь умереть, Кэтлин. Мне кажется, что смерть была бы для меня облегчением.

Дом содрогнулся от пушечного залпа.

— Все время бороться за выживание, снова и снова. И конца не видно. Господи, я устал до смерти. Я проиграл. Тысячи парней, которые доверяли мне, мертвы, а те, кто еще жив, умрут завтра.

— Война только началась, — сказала она мягко. — Еще многие умрут, даже если мы победим. Но мы обязательно проиграем, Эндрю, если ты будешь чувствовать себя побежденным.

Она обошла вокруг стола и, взяв его за руку, произнесла с удивительной нежностью:

— Мы справимся, любимый. Все в твоих руках. А сейчас тебе надо отдохнуть.

Она посмотрела ему в глаза, словно пытаясь понять, что же изменилось, что потеряно навсегда. Кэтлин вспомнилось, как она впервые увидела его на «Оганките», его мальчишеские черты даже во сне искажала боль. Он уже тогда устал от войны. Сможет ли он пережить еще и эту?

Когда-то, после того как в бою на Булл-Ран погиб ее жених, Кэтлин поклялась себе, что никогда не выйдет замуж за солдата. «Моя дорогая Кэтлин, — начиналось его письмо, — если ты сейчас читаешь эти строки, значит, мы никогда больше не увидимся».

Тогда она чуть не умерла, но в конце концов влюбилась в этого нежного, сильного, а теперь смертельно испуганного человека. Она любила его даже больше из-за этого страха, порожденного тем жутким грузом, который он тащил на своих плечах, мечтая о свободе для этого мира. Как бы она хотела отдать ему все свои силы.

— Даже если нам обоим предстоит умереть, — прошептала она, — останется Мэдди. Где она будет, если ты проиграешь?

Он, казалось, очнулся при упоминании этого имени.

— Обними ее за меня, — сказал Эндрю. Поцеловав Кэтлин в губы, он отступил на шаг и одернул форму. Кэтлин выдавила из себя улыбку. Опять она будет бояться за него, опять станет думать, не была ли эта встреча последней.

Он отвернулся, чтобы Кэтлин не увидела его слез. Она вышла. Он стоял несколько минут, зная, что снаружи люди ждут его приказов.

Его самый близкий друг сражался за него, за всех них всего в шестидесяти милях отсюда. Эндрю подошел к карте. Они говорили об этом снова и снова, обсуждая все эти «а что если», думая о возможных провалах и о том, как из них выбраться. Но, обдумывая эти планы, он всегда был твердо уверен, что они сумеют задержать врага на границе и только летом им придется отступить на вторую линию обороны, которую они построят весной возле леса. Продержаться до конца лета, а потом орде придется уйти или она вымрет от голода.

Скорее всего, к утру железная дорога, ведущая в Суздаль, будет перерезана, а большая часть уменов отправится на восток, чтобы взять в кольцо их армию. Отличный маневр.

Ганс со своими корпусами, вполне возможно, будут окружены и погибнут. А это лучшие войска.

Он смотрел на карту, уже зная, что мысленно смирился с их смертью. Он помнил первейшее из правил: нужно развивать победу, но никогда не тратить силы на битву, которая заведомо обречена на провал. Он почувствовал, как сжалось сердце. Ганс словно стоял рядом и, пристально глядя на него, говорил, что придется это сделать.

Эндрю подошел к телеграфисту и продиктовал ему несколько зашифрованных слов. Затем вышел к ожидающим его офицерам.

— Трубите сбор, — приказал Эндрю.

— Господи, мы что, отходим? — воскликнул один из адъютантов.

Эндрю кивнул.

— Больше половины войск Ганса отрезано. К завтрашнему дню мерки атакуют эту позицию с тыла. Я приказал поездам резерва ночью прибыть сюда и эвакуировать армию за Нейпер.

— А как же генерал Шудер?

— Он теперь остается один, — тихо произнес Эндрю. — Если мы сделаем попытку спасти его, вся армия сгинет в степях. Я попробую отправить несколько поездов из Суздаля к сотому бастиону и забрать его, прежде чем мерки перекроют дорогу.

— Да помогут ему Кесус и Перм, — прошептал адъютант.

— Надеюсь, Кесус поможет всем нам, — отозвался Эндрю.

«Прости меня, Ганс», — шепнул он про себя. Потом зашел в дом и плотно закрыл за собой дверь.