Разящий клинок

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ К СЕВЕРУ ОТ ЛИВИАПОЛИСА – МЭГ

Армия покинула плац и выступила на север в новеньких белых шерстяных мундирах, с лучшим оружием и амуницией. Зрелище получилось на славу. Большинство несло воду во фляжках, а самые запасливые держали в вещмешках галеты и связки сосисок.

Они двигались на запад по дороге на Альбу, и чем дальше уходили, тем сильнее беспокоились.

Мэг еще ни разу не доводилось командовать. Она обладала естественным преимуществом немолодой женщины – мудростью, которая приходит, когда улетучивается честолюбие юности, и малой толикой силы, даруемой герметическими способностями. В своем городке она возглавляла алтарное общество и помогала снабжать замок продовольствием во время осады.

Под ее началом находилось шестьдесят женщин и дюжина копейщиков с ее любовником, Джоном Ле Бэйлли, во главе. За сборами она лишилась сна. Телеги с расходящимися бортами были набиты под завязку, подводы – нагружены, а остались еще бочонки с водой, запасные швейные иглы, палатки, кастрюли, сушеное мясо, тряпки, подковы…

Все это не затруднило ее ни на миг. Мэг умела читать, писала тоже неплохо.

Но когда караван – полсотни огромных телег, двадцать подвод и шестьдесят шесть мулов – прошел под аркой дворцовых ворот и шумно вторгся в сгущавшиеся сумерки, она неожиданно ощутила небывалое одиночество. Ле Бэйлли взобрался на головную телегу, и Мэг приникла к нему совсем не на командирский манер. Он улыбнулся ей в темноте и поцеловал в губы.

– Мне страшно, – прошептала она.

Ле Бэйлли рассмеялся.

– Я рад это видеть, кудесница.

Он откинулся, чтобы вытянуть ноги и расслабить спину. Шпоры застряли меж досок переднего борта, и он чуть не выпал.

Она грубо расхохоталась, и он подхватил.

– Послушай, – сказал он. – Командовать проще в молодости, а чем старше – тем труднее.

– Ох, да заткнись ты со своей жуткой философией, – ответила она и коротко его обняла. – Что я забыла?

– Ушную серу? – подсказал он.

На секунду она купилась… потом дала ему тычок.

Он снова рассмеялся.

– Брось! Если ты что и забыла, то теперь обойдемся. – Он оглянулся на вереницу телег. – Сколько новых?

– Все, кроме шести, – призналась она.

Телеги сделали на военно-морской верфи, чтобы укрыть от посторонних глаз. Для пущей секретности Мэг воспользовалась еще и герметическими средствами.

– Лучший военный транспорт, какой я видывал. Он здорово потратился, – заметил Ле Бэйлли.

– Да, – кивнула Мэг.

– Ты офицер, а я – жалкий капрал. Уверен, что мне не положено это знать, – улыбнулся Ле Бэйлли, – но, господи, женщина, похоже, что мы идем в горы зимой. Что он творит?

Мэг рассмеялась.

– Он не изменяет себе – загадочный, надменный и, вероятно, победоносный. – Она поцеловала Ле Бэйлли. – Мы почти миновали ворота, капрал. Ступайте охранять мои телеги от врага, пока я не воспользовалась вашим прекрасным телом, чтобы отвлечься от тягот командования.

– В любое время, – ответил он и легонько поцеловал ее перед тем, как сойти с телеги и оседлать коня, который всхрапнул, словно не одобрял всей этой показухи.

Колонна Мэг вкатилась в разбитый людьми Гельфреда лагерь – колья и веревки, приготовленные для палаток, и конный дозор, прикрывающий прибытие. Войско, подоспевшее через полтора часа, обнаружило, что палатки стоят, а в тех из них, что отведены под столовые, уже ждет еда.

Морейские добровольцы наелись горячего, переночевали в палатках и не дезертировали.

А утром поднялись до зари в холодном тумане и двинулись через горы к Зеленым холмам.

Погода стояла прекрасная. Дороги замерзли, но солнце светило ярко, и воины ехали верхом.

На третий день, быстро следуя по холмам мимо пасущихся овец и коров, войско наткнулось на трупы – горстка там, горстка тут.

Сэр Майкл и Ранальд Лаклан взбирались на высокий кряж, нависавший над главной дорогой на Фраке. Горы откатились на север и запад. На северо-западе виднелись высокие стены Килкиса, который альбанцы называли Миддлбургом. Это была мощная крепость с видом на перекресток, где сходились Северная и Западная дороги. У ее подножия лежал последний город из тех, что находились восточнее гостинцы в Дормлинге.

Лаклан взирал на холмы, как на возлюбленную, которая стягивает через голову платье. С любовью и вожделением.

– Мои холмы недалеко, – сказал он и посмотрел на покойника, раздетого донага и окоченевшего среди наносов снега.

– Гельфред напал на их аванпосты, когда они спали, – сказал сэр Майкл. – Об этом сообщили на утреннем совете командования.

– Пресвятая Дева. – Ранальд перекрестился.

Как человек, сам побывший мертвым, он очень серьезно относился к смерти других.

– Капитан… то есть герцог… говорит, что до места встречи с его разведчиками путь будет свободен, – сказал сэр Майкл.

– Господи Иисусе, – отозвался Ранальд. – Бедный Андроник. – Он громко рассмеялся, и этот особенный смех, охвативший его войско подобно лесному пожару, разнесся по холмам и укатился на север. – Мы с Томом думали, что миддлбургский смотритель выстоит против нас!

– Значит, не выстоял. Не знаю, в чем дело, но ворота были открыты, а герцог этого и ждал. – Сэр Майкл оглянулся. – Не знаю, чем он занят, но он планировал это месяцами.

– Точно. Это хитрая бестия. – Перехватив взгляд Майкла, Ранальд положил руку на плечо молодого человека. – Дружище, для твоего батюшки он постарается не хуже.

Майкл осторожно сплюнул на снег.

– Ран, я не знаю, чего желаю батюшке. Быть может, мне лучше уехать, а он пусть сидит в своей навозной куче. – Он тронул наплечный бант. – У меня есть другие заботы.

Ранальд огладил бороду.

– Это да. Как и у меня.

Настал черед Майкла:

– Не терзайся, он посвятит тебя в рыцари. Только дай ему повод. Ранальд, я знаю его. Он не терпит, когда ему возражают; он сущий дьявол в гневе; тщеславен, как надутый индюк, и обожает показывать, насколько умен, – но за друзей он стоит горой.

Ранальд кивнул с откровенно безрадостным видом.

– Да, и Том так говорит.

– Не позднее, чем через десять дней, мы вступим в бой.

– Или замерзнем, его дожидаясь, – подхватил Ранальд. – Но – да.

Привала на обед не было. Колонна продолжила движение, достигла северной развилки и устремилась по Имперской дороге, не задержавшись под стенами Килкиса – теперь она двигалась по старой дороге легионов. Вместо того чтобы пойти на запад и совершить последний переход к Зеленым холмам, колонна продолжила путь на север, взяла изрядно восточнее горы Дракона и пересекла реку Вьюн у древнего каменного моста. Сэр Алкей спешился, прочел надпись на нем и расхохотался. Он легким галопом проехался вдоль шумной колонны: воины ели прямо в седлах, а нордиканцы, которые были, наверное, самыми никудышными наездниками, оставляли за собой шлейф объедков – оброненных сосисок и сыра, – да ревели от смеха, потешаясь над ездовым мастерством друг друга. Люди падали. Все они были изрядно пьяны.

Алкей придержал коня у штандарта.

– Понимаю, почему ты бросил Черноволосого и половину нордиканцев, – заметил он. – Во имя нашего мстителя-господина – сколько у них вина?

Красный Рыцарь усмехнулся.

– Лучше спросить, что с ними станется, когда вино кончится?

Ранальд перегнулся через заднюю луку седла:

– Что там было написано? Я сотню раз ездил по каменному мосту в холмах и умею читать, но этого не разобрал!

Алкей кивнул Красному Рыцарю.

– Не многие из нас еще помнят архаику, – сказал он. – Для такого величественного сооружения – здесь, в захолустье, среди травы и камней… сгодится цитата из императрицы Ливии…

Все грамотеи закивали.

Алкей выпрямил спину, на которой сказались и четыре дня в седле, и необходимость натягивать поводья.

– Там написано: «Искандер, десятник десятого легиона „Победа“, и его присные построили сей мост в четырнадцать дней».

Том Лаклан и его кузен развернули лошадей, и весь командный состав: сэр Милус и Николас Ганфрой, который был на четыре пальца выше и куда лучший трубач; Плохиш Том и Ранальд; Тоби с запасной хозяйской лошадью и Нелл, которая внезапно стала больше похожей на женщину, чем на костлявого ирка; отец Арно, сэр Алкей, сэр Гэвин и сам Мегас Дукас, потиравший лодыжку рядом с сэром Джеральдом Рэндомом, – все сидели в седлах, чавкали колбасой и созерцали трехарочный каменный мост, построенный за две недели десятком солдат.

– Они захватили мир или его большую часть, – сказал герцог.

Плохиш Том выплюнул колбасную шкурку.

– Я б с ними подрался. – Он кивнул на своего кузена. – Они б нам дали жару. Готов поклясться на святой книге.

Герцог наградил своего богатыря кривой улыбкой.

– Не знаю, Том, какие из них были воины, – сказал он. – Они построили замечательные дороги и мосты да хорошенько позаботились, чтобы их не превзошли числом, когда дошло до драки.

– А, – отозвался Том, теряя интерес. – Откуда ты знаешь?

– Они оставили книги, – ответил герцог. – А я их читаю.

– Что?! – Принцесса на миг утратила власть над голосом и взвизгнула, как девка с причала, которая торгует рыбой.

Леди Мария, закаленная опытом жены, матери и придворной дамы, сохранила выдержку.

– Армия ушла, ваше высочество.

Ирина сунула голые ступни в туфли овечьей шерсти – даже в приступе страха и ярости она невольно отметила, как неприлично принцессе, рожденной в пурпурных покоях Великого дворца, согревать ноги крестьянскими шлепанцами. Древние дворцовые полы были оснащены системой отопления, им полагалось нагреваться от печей в погребах. Но те уже много лет не работали, и только крысы обитали в туннелях, где некогда тек теплый воздух.

– Хочешь сказать, что варвар-еретик забрал и увел мою армию, не поставив меня в известность? – выпалила она.

Леди Мария кивнула и присела в глубоком реверансе.

– Похоже на то, ваше высочество.

– Бросив меня голой на откуп изменнику? – В комнате лютовала стужа, а на Ирине была только тонкая льняная сорочка, и перспектива предстать перед врагами нагой казалась довольно реальной и недалекой.

– Действующий спатариос Черноволосый остался, и у него сохранилось больше половины нордиканской гвардии. Во дворце есть две манипулы схолариев, на стенах – тоже бойцы. – Леди Мария снова присела. – Новым матросам на военно-морской верфи заплачено, и они вооружены. Мы не совсем беспомощны.

Ирина подошла к большой арочной двери с выходом на балкон. Падал снег, но она посмотрела на север, на горные вершины Фраке.

– Что он делает? – спросила она.

Черно-белая птица величиной с большую собаку села на руку мужчины в зеленом. Он гарцевал на лошади посреди поля, утыканного заснеженными соснами, и рисковал утратить равновесие под весом птицы, но удержался. Вынув из шерстяной сбруйки футляр с посланием, он скормил птице почти целого цыпленка, из-за чего весь покрылся кровавыми ошметками; затем подбросил ее как можно выше – мол, возвращайся в город, что лежит более чем в сотне лиг на юге.

Джулас Кронмир прочел послание, и его паника обозначилась лишь легчайшим изгибом губ.

Он развернул лошадь и погнал ее по первому снегу во дворец Лоники.

Аэскепилес сидел за большим дубовым столом напротив Джуласа Кронмира, пил крепкий сидр и хмурился.

– Придется его убить, – сказал Кронмир. – Вы должны убедить герцога Андроника.

Он еще раз перечитал послание.

– Андроник уверен, что с узурпатором разговор один – разобраться с ним в чистом поле. – Кронмир поднял чашу и выпил. – Прошу вас, магистр, доложите герцогу немедленно. Время решает все.

– Вы до того скрытны, мастер Кронмир, что я не пойму, о чем вы говорите. – Аэскепилес вытянул ноги, подставив сапоги открытому огню. – Не думал я зимовать во Фраке. – Это скромное признание он буквально швырнул в спокойное, как водная гладь, лицо главы разведки.

Ничто не всплыло на поверхность.

– Вы окажете мне любезность и доставите во дворец эту новость? – осведомился Кронмир подчеркнуто терпеливо, как говорит с ребенком родитель.

– Час ничего не изменит. Мне никогда не удается с вами поговорить, а вы возглавляете нашу городскую организацию. – Чародей подался вперед. – Не нужно ли вам чего?

Кронмир ненадолго задумался. Если он и был раздосадован проволочкой магистра, то хорошо это скрыл.

– Хотелось бы мне знать, сумеете ли вы изготовить кое-какие мелкие устройства, – ответил он.

– Большинство людей преувеличивает возможности герметических устройств, – сказал Аэскепилес. – И я не делаю воспламеняющих. Что вам угодно?

– Мне хочется иметь возможность предупреждать агентов. Что-нибудь вроде кольца или маятника, которые зажужжат, или нагреются, или охладятся. Желательно нечто совершенно невинное, не вызывающее подозрений.

Аэскепилес отпил сидра.

– Предупреждать – зачем?

– Чтобы успели сбежать. Наверняка вам известно, что схватили одного из моих лучших посыльных. Я потерял всего одного агента, но пошел на отчаянный риск, когда начал предупреждать остальных.

Кронмир поведал об этом с таким равнодушием, что магу пришлось повторить услышанное про себя, чтобы уяснить его важность.

– Ваша поимка для нас нежелательна, – согласился он.

– Это было бы в высшей степени неприятно. И для меня, и для вашего дела. – Кронмир выпил еще вина. – Поимка любого моего ценного агента станет не менее катастрофичной.

– Как много они знают? – спросил чародей.

Кронмир состроил непонимающую мину:

– Простите?

– Я о том, что если они слишком хорошо осведомлены, то не лучше ли просто от них избавиться? – пояснил герметист.

– Так вот каковы ваши взгляды? А ведь эти люди честно послужили герцогу.

– Разумеется, – пожал плечами Аэскепилес.

Кронмир встал.

– Мне кажется странным, что я – шпион и наемный убийца – пекусь о наших людях больше, чем вы с Деметрием, благородные борцы за благородное дело.

Речь Кронмира осталась ровной, как будто он иронизировал, и маг предпочел именно так и понять.

Он рассмеялся.

– Даже если и так, я сделаю эти вещицы. Такое мне по плечу. И повторю вопрос: вы властны над жизнью Красного Рыцаря?

Кронмир не улыбнулся. Взгляд его холодных, как у ястреба или ящерицы, глаз впился в глаза герметиста, и Аэскепилес испытал секундное отвращение.

– Да, – ответил шпион.

– Ошибка невозможна? Ваш агент уверен, что сможет подобраться к узурпатору? – спросил Аэскепилес.

– Ошибка возможна всегда, – сказал Кронмир. – Для нас это не пустая игра королей.

– Агент надежен?

Кронмир откинулся на спинку.

– Вы не настолько облечены доверием герцога, господин чародей, и для меня это неожиданность. Я вам больше ничего не скажу. – Он отвернулся. – Герцогу нужны эти сведения.

Аэскепилес, отчасти рискнувший своим положением из-за мятежников, покачал головой.

– Проклятье, Кронмир, я вовсе не враг. Мне просто хочется знать, есть ли шанс на победу. У меня имеются веские причины предать императора. Провал восстания ни на йоту не приблизил меня к цели.

На лице Кронмира наконец проступила эмоция – удивление.

– Ладно. Это было сказано честно, господин чародей. Со своей стороны я ничего не гарантирую. Я простой наемник и работаю по контракту. Мы с герцогом не первый день сотрудничаем, и я согласился заниматься этим делом на определенных условиях. Кто император – мне безразлично.

Аэскепилес раздосадованно развел руками.

– Я-то думал, что вы приближены к герцогу и вхожи в совет!

Кронмир поднялся и закутался в плащ.

– Даже если и так, я бы вам не сказал. И если нет – не сказал бы тоже. Значит, лучше вообще ничего не говорить. Всего хорошего, господин магистр.

Он отошел от стола, а затем, взмахнув плащом, вновь вырос рядом с колдуном.

– В каких вы отношениях с университетом? – спросил он вдруг.

– Примерно в таких же, как вы с герцогом, – ответил Аэскепилес. – С той же ремаркой.

Кронмир рассмеялся. Аэскепилес подумал, что впервые слышит, как смеется этот шпион.

– Сам напросился, – признал тот. – Что с посланием?

– Незамедлительно, шпион.

Кронмир поклонился и вышел.

Аэскепилес потратил уйму времени, сбивая снег с капюшона, пока бестолковые слуги суетились вокруг его сапог.

– Будь ты проклята! – окрысился он на служанку. – Мне нужно видеть герцога Андроника.

Мажордом дворца Лоники отвесил низкий поклон.

– Магистр, великий герцог находится с деспотом в палате посольств.

Дворец Лоники во многом являлся зеркальным отражением Великого дворца Ливиаполиса – великолепные мозаичные потолки, золоченые колонны; покои, полные мебели, инкрустированной бриллиантами и слоновой костью. Но все устроено по меркам земным – сам дворец был не больше харндонской ратуши, а слуг насчитывалась всего сотня. Кроме того, в силу сравнительного богатства герцогов Фраке меньшие размеры дворца означали, что печи в исправности, полы нагреваются, дымоходы труб в альбанском стиле чисты и тепло просачивается даже в наружные коридоры, а пребывание в главных покоях трех основных этажей поистине приятно.

Придворный мажордом проводил магистра по двум величественным лестницам в большой зал, где было темно, зато теплее, чем снаружи. Они молча шагали по прогретым мраморным плитам. В тишине Аэскепилес различал далекий рев огня в подвальных печах.

Они миновали низкий арочный коридор, после чего мажордом постучал в маленькую мозаичную дверь. Красивый юноша, открывший ее, глубоко поклонился.

Аэскепилес вошел в комнату, обшитую деревянными панелями, где каждая из них являла иллюзию себя самой, но распахнутой, и были как бы видны шлемы, секстанты, рисовальные кисти, кинжалы и свитки – мужская фантазия об идеальной коллекции, запечатленная в красивой резьбе, слоновой кости и золоте. По сути, это было факсимиле императорского кабинета Влахернского дворца.

Аэскепилес считал эту поделку воплощенной вульгарностью, но она, ненавистная, всякий раз притягивала его взор.

Герцог Андроник и его баловень-сын восседали за великолепным столом из северной вишни, бивня мамонта и золота, на стульях слоновой кости. Они играли в шахматы. Фигуры были мастерски вырезаны из кости амронта и редкой черной кости.

– Аэскепилес! – воскликнул Андроник с радушием откровенно фальшивым.

Придворная политика истребила в герцоге человеческие чувства, и его отношение к чему бы то ни было угадывалось с превеликим трудом.

Деметрий, которого не допускали ко двору, презрительно нахмурился при виде мага. Он своих чувств не скрывал.

– Мы играем в шахматы, – сказал он. – Почему ты не уважаешь нашу личную жизнь и не приходишь в удобное для всех время?

Слова были вежливы, но посыл – ни в коей мере.

Общегородскую нелюбовь к Деметрию Аэскепилес презирал.

– Милорд, я не стал бы вторгаться, но у меня есть две новости. Во-первых, боюсь, что я сомневаюсь в лояльности Кронмира – шпиона.

– Согласен, он себе на уме, – ответил Андроник. – Но это входило в сделку. Он обладает рядом замечательных способностей.

Аэскепилес уселся за стол.

– Он заявляет, что может в любое время убить Красного Рыцаря, но не выдает своих методов и источников.

Герцог Андроник заметил почтовый футляр дворцовой расцветки и потянулся за ним.

– Порой мне кажется, мой герцог, что вы мне не вполне доверяете, хоть я и был в числе инициаторов нашего общего восстания. И несмотря на то что я вручил вам императора. – Аэскепилес выхватил у герцога футляр и силой шепота и мысли поднял его повыше, под потолок. – Милорд мой герцог, я тоже содействую вам ради выгоды, и мне сдается, что моя выгода учитывалась не часто. У меня есть определенные цели. Я хочу ознакомиться с положением дел.

Герцог Андроник скрестил руки, как муж, который ссорится с женой.

– Все?

Тем временем его сын уже обнажил короткий меч.

– Не угрожай нашему гостю, – сказал ему герцог.

– Он старый бесполезный козел. Я могу его выпотрошить, и всем станет лучше.

Великолепный меч Деметрия – вороненый, позолоченный, с изображением сцены распятия – в мгновение ока осыпался ржавым прахом. Осталось лишь золото – на краткий миг; затем все окончательно распалось и покрыло пол грязно-оранжевым снегом.

Деметрий выронил рукоять, как будто ржавчина была заразна.

– Ах ты, сволочь, – выдохнул он.

– Ваш сын – единственная и величайшая помеха нашему делу, – сказал Аэскепилес, надежно заткнув юнца еще одним небольшим заклинанием. – Его даже твой народ ненавидит.

Андроник пожал плечами.

– Это как посмотреть. Он – моя плоть и кровь, к тому же отличный кавалерийский офицер. И я ему верю безоговорочно, во всем. Не то что некоторым чародеям.

– Не будьте глупцом, Андроник. Мне вы можете верить – мне больше некуда податься. Кронмир признал, что двум его агентам известно, как мы планировали переворот. И с кем.

Андроник погладил рыжеватую бородку.

– Тогда они должны умереть, – сказал он.

– Я позабочусь об этом, а вы пока берегитесь шпиона. Он слишком много знает.

Магистр опустил цилиндр с потолка и вручил его герцогу, тот жадно прочел послание и выругался. Однако он встретился с магом взглядом, когда покончил с делом, и улыбнулся.

– Я знаю, ты жаждешь его смерти, – проговорил герцог. – Но он выехал из города с войском, и через неделю я его возьму. В моей-то собственной стране? Дело почти улажено. Ты сможешь разобраться с ним герметически?

– Я был имперским магом, – ответил Аэскепилес. – С отрядом альбанских наемников я как-нибудь разберусь. – Он наклонился вперед. – Не перепрятать ли нам императора?

– Зачем? – возразил герцог. – Он в лигах отсюда, на западе, с доверенными людьми. Узурпатор так далеко не зайдет. По нашим сведениям, он движется на восток!

Дезидерата спрыгнула с лошади и поспешила по мерзлой земле, но было поздно.

Сьер де Рохан стоял с окровавленной шпагой, а один из ее фаворитов, сэр Август, лежал, и кровь хлестала из его бока, и текла изо рта – бежала и бежала, а он все лежал. Их взгляды встретились, и он – невероятно, но факт – улыбнулся.

Открыл рот, и крови стало еще больше – она полилась сгустками.

Дезидерата опустилась рядом, не обращая внимания на кровь и грязь, и положила его голову себе на колени.

Рохан рассмеялся.

– Ваш любовник? Значит, одним меньше. – Он склонил голову. – Моя королева, – произнес он с улыбкой.

Сэр Август смотрел на нее, словно видел в ней свое упование на небеса, и она устремилась внутрь, пытаясь…

Он удалялся, как гость, который уходит с праздника, не простившись с хозяйкой, а она летела за ним – через леса, где они ездили верхом; через поле, где ждал фургон со всеми их соколами, а дальше снова лесом, и вот он ускорил шаг, а она вдруг оказалась во тьме посреди разоренной страны. Она остановилась, глядя, как сэр Август уходит от нее по темному склону, не позволяя ей пролить на него свой золотой свет.

Дезидерата встала, перепачканная кровью – белое шерстяное платье сделалось алым и бурым. Она царственно подступила к сьеру де Рохану.

– Объяснитесь, сударь, перед тем как будете арестованы.

– Арестован? По приказу женщины? – расхохотался он ей в лицо. – В отличие от других, я просто защищаю честь вашего мужа – как делает на большем поле мой повелитель, великий капталь.

Она была совершенно спокойна.

– Мессир, вы в чем-то меня обвиняете?

– Для этого я слишком ничтожен, – ответил он, светясь внутренним светом. – Я удовольствуюсь тем, что вырву из его сада ростки зла.

Плечом к плечу с королевой встала леди Мэри. Она шагнула вперед и оказалась между ней и убийцей.

– Я считаю вас трусом и душегубом, – объявила она.

Улыбка галлейца сменилась выражением бешенства. Рука его дрогнула.

– Мэри! – предостерегла королева.

– Я думаю, что вы трус, который мучает королеву в отсутствие наших лучших рыцарей – они сражаются в землях Диких. – Мэри еще на шаг подступила к нему.

– Мы и есть ваши лучшие рыцари. В этой убогой стране нет рыцаря, способного выстоять против нас. Трус? Это я-то? Я вызвал его на бой и победил. Вы, альбанцы, выдаете черное за белое. Трусом был он. Его рука дрожала, когда он обнажал меч.

– А вы и радовались? Я и говорю, что вы лжерыцарь, трус…

Она подалась вперед.

Он, не владея собой, выбросил руку, ударил, и леди Мэри опрокинулась.

– Арестуйте галлейца, – распорядилась королева.

– Ведьма, – тихо сказал Рохан.

Дезидерата на миг пересеклась с ним взглядом и ответила:

– Вы хотите войны? Будь по-вашему.

Король сидел на троне в окружении своих офицеров и почесывал за ухом волкодава.

– Вы совсем идиоты? – прорычал он. – Я требую немедленно освободить моего офицера! Он не совершил никакого преступления…

– Он ударил мою дочь перед полусотней свидетелей! – взревел управляющий. – Клянусь Богом и всеми святыми…

Де Вральи повернулся к нему.

– Если желаете сатисфакции – вызовите меня, и мы уладим это дело.

Граф отвесил капталю ледяной поклон.

– Не знаю, милорд, какие странные обычаи заведены у вас, галлейцев, но в Альбе, здесь, существуют законы, которые едины для всех. Ваш человек нарушил их уйму: допустил оскорбление величества и покусился на невинную женщину…

– Которая прилюдно назвала его трусом – хорошенькое дело для женщины! Да как она посмела глаза-то поднять на такого человека! – вскипел капталь. – В Галле женщины знают свое место!

Тишина воцарилась совсем уже гробовая, а Гастон д’Э, завзятый миротворец, с отвращением зыркнул на своего хама-сородича.

– Неужели, кузен? По-моему, ты фантазируешь.

Капталь обрушил свой гнев на кузена.

– Возьми свои слова обратно, – процедил он.

Граф д’Э устроился поудобнее.

– Нет. Я, граф д’Э, заявляю, что ты лжешь. Женщины в Галле вольны высказываться при дворе так же свободно, как мужчины. Ты подменяешь реальный мир вымышленным, который тебе удобнее. А я не собираюсь порывать с действительностью.

Король вскочил на ноги.

– Черт бы вас всех подрал! – загремел он.

Даже капталь отступил на шаг.

Король обошел королеву, которая сидела молча со скрещенными руками.

– Твоя дочь повела себя как базарная баба – она оскорбила рыцаря! – сказал король графу. Затем приблизился к капталю. – Твой человек использовал дуэль как предлог для убийства и выступил с пространными голословными утверждениями насчет супружеской верности моей жены – ты знал об этом, капталь?

Капталь без труда выдержал взгляд короля.

– Это не тайна, об этом все говорят, – ответил он и пожал плечами. – Но мой человек убил вашего джентльмена в связи с разногласиями личного свойства, которые не имели ни малейшего отношения ни к королеве, ни к закону. Они оба рыцари и подчиняются только закону войны. Сэр Август оказался несостоятельным. Я читал ваши законы. Если мой человек выдвинул обвинение против королевы, то пусть она предъявит своих свидетелей. В противном случае получится, что его арестовали за спровоцированное нападение на женщину.

– И часто галлейцы избивают женщин? – осведомился граф Приграничья. – В кавалерийском училище я ни о чем подобном не слышал. Это какой-то раздел закона войны?

Капталь повернулся, но обнаружил короля стоящим рядом с графом д’Э.

– И я бывал в Галле и согласен с графом. Итак, капталь! Готовы ли вы драться с нами обоими?

Капталь перевел дыхание.

– Разумеется.

– Со своими кузеном и королем – ты сразишься с нами обоими? – переспросил король. – Если победишь, тебя отлучат от этого двора. Если проиграешь, твоя ложь будет доказана. – Король нередко был беспечен и прямолинеен. Кое-кто из присутствующих ни разу не слышал, чтобы он изъяснялся в подобном тоне. – Ты славный рыцарь, капталь, но иногда – дурак дураком. Тебе, похоже, кажется, что мы друг другу ровня, обычные джентльмены со шпагами, и выступаем на каком-то бесконечном турнире. М-м?

Король подступил к капталю впритык.

Их взгляды пересеклись.

– Назад, капталь, – приказал он. – Я не такой же рыцарь, как все. Я твой король.

Установилось такое безмолвие, что стало слышно дыхание. Оба крутые здоровяки: король – старше, с более темного бронзового оттенка золотистыми волосами и с менее тонкими чертами лица, но в них безошибочно угадывалось родство, пускай и дальнее, и было видно, что эти люди не привыкли к слову «нет».

Прошла целая политическая вечность. Графу Приграничья, несмотря на его ярость, пришлось задуматься, чем обернется война с Галле и много ли им останется от Харндона; Гастон д’Э представил, каково быть покойником или лишиться доверия кузена, угодить в опалу и отправиться на родину.

– Хорошо, – молвил капталь. – Я занимаюсь богоугодным делом. Мой личный гнев не имеет значения. Я смиряюсь, ваше величество, и признаю, что женщины Галле не менее грубы, наглы и бесцеремонны, чем в Альбе.

Откровенная капитуляция капталя не столько нарушила, сколько всколыхнула тишину.

– Сьер де Рохан отлучен от двора на период Рождества, – продолжил король. – Как и леди Мэри.

Резкий вдох королевы прозвучал внятно, как щелчок сорвавшейся арбалетной стрелы.

Часом позже она набросилась на мужа:

– Милорд, два моих рыцаря мертвы, а вы изгоняете со двора моего лучшего друга? Да еще в Рождество?

Король сидел спокойно, сложив на коленях руки.

– Прости, любимая. Иногда дипломатия важнее правды – такова королевская участь. Галлейцы должны увидеть, что я беспристрастен…

– Так-то уж и должны? – вспылила она. – Почему бы не удалить их со двора, обнять Тоубрея, а капталя отправить домой – пусть плывет и больше нам не докучает?

Король медленно кивнул.

– Любимая, сказать тебе жестокую истину? – спросил он. – В весеннюю кампанию мы выстояли только благодаря рыцарям капталя. Дело решили триста закованных в сталь копейщиков. Без них я бы, наверное, погиб у Лиссен Карак, а это королевство раскололось бы надвое, а то и хуже. Я боюсь отправлять его домой. А он говорит, что послан Богом…

Она встала.

– Он бредит… все это ему нашептывает какой-то лживый демон. Он замечательный рыцарь, но ходит другими, не нашими, путями, а его люди – особенно новые – только и знают, что травят меня ядовитыми речами. Муж мой, у меня никогда не было любовника – только ты. Знай это. Знай, что они клевещут на меня денно и нощно.

Она тяжело дышала. Ей никогда не было так одиноко, и ее подмывало сыграть на своей беременности, но она помнила слова Диоты о том, что большинство выкидышей случается в первые три месяца. Она хотела предъявить королю округлившееся чрево – факт, а не предположение и катастрофу. Однако слухи о ее неверности были подобны яду, который отравляет дитя.

Он отвернулся.

– Он быстро согнул Тоубрея.

Королева склонилась к нему.

– А кончит тем, что согнет тебя и объявит себя королем, – сказала она.

Он помотал головой:

– Моя власть прочна. Сейчас мне нельзя выказывать слабость.

Дезидерата умолкла. Она была сама не своя от злости, и с губ чуть не сорвалось: «Если ты не можешь выказать слабость, значит, ты слаб».

Через час, еще пылая от ярости, она шагала под старым залом по длинному коридору в обществе Бекки Альмспенд. Леди Мэри находилась у отца и была недоступна.

– Ваше величество, вы уверены, что это разумно? – спросила Альмспенд.

– С меня довольно разума, – ответила королева.

Они миновали Зеленого человека на стене и камень, посвященный леди Тар. Затем дошли по коридору до места, где камни были холодны, и на этот раз задержалась Бекка. Она погладила почти стертую резьбу, потом – еще один камень с едва видимым начертанием.

– Здесь зарождается стужа, – сказала Альмспенд.

Королева скрестила руки на груди.

– Давай поспешим.

– Секунду, ваше величество. После прошлого посещения я призадумалась. – Альмспенд опустилась на колени и вынула из пояса серебряный карандаш. – Вам никогда не приходило в голову, что эти древние богослужения на что-то опирались? Должно быть, действовала природная магия.

– По-моему, милая, ты рискуешь впасть в ересь. Что ты делаешь? – спросила королева. – Мне здесь не нравится.

– Проверяю небольшое подозрение, моя королева. – Альмспенд, нахмурившись, написала короткое заклинание. Она воспользовалась буквами огня, но они сразу побледнели и погасли, и она с трудом выговорила слова.

Камень вспыхнул, и на короткий миг слова, вырезанные две тысячи лет тому назад, стали видны даже там, где их уничтожило зубило.

– Это не в почитание Зеленого человека, – проговорила Альмспенд вдруг севшим голосом. – Это во имя сущности куда более темной.

Женщины прочли имя, и королева поднесла руку к горлу – затем воздела ее и излила на камень незамутненный солнечный свет. Камень, казалось, почернел. Королева сделалась выше ростом, кожа приобрела замечательный бронзовый оттенок, а волосы внезапно стали будто из чистого металла.

Бекка Альмспенд попятилась.

– Дезидерата! Остановись!

Королева доросла почти до потолка. Камень был черен, как ночь, земля дрожала.

Камень щелкнул, как раскаленная печь.

А королева приняла обычный вид.

– Что это было? – спросила Ребекка.

– То, что давным-давно следовало увидеть архиепископу. Туннель, который необходимо закрыть. – Королева взялась за голову. – Я проявила беспечность.

Ее трясло, и Альмспенд подставила ей плечо.

– Идемте, в кладовой есть скамья.

Королева тронулась с места, но покачала головой.

– Я больше не хочу ничего знать. По-моему, мне известен ответ, и я не выдержу… если окажусь права.

– Что было, то прошло, – возразила Альмспенд, для которой история имела силу закона. – Что бы ни делал король, это происходило до вашего знакомства.

Королева кивнула. Она осталась при своем мнении, но опустилась на скамью, когда Альмспенд сняла свои герметические запоры и распахнула огромную, обитую железом дверь.

Альмспенд зажгла магический светильник, затем второй. В первый приход они только наскоро составили список бумаг. Библиотекарь в Ребекке Альмспенд принудил ее привести в порядок все стопки и прошерстить их, сортируя бумажные и пергаментные свитки по датам и авторам: Гармодий, Гармодий, Планжере – перебирали ее пальцы. Лицо королевы порозовело, голова вскинулась.

– О! Я же нашла бумаги Планжере за шестьдесят четвертый и сорок второй, – улыбнулась Альмспенд. – Это оказалось несложно, по-моему, он был аккуратнее, чем старый Гармодий.

– Я и не подозревала, как остро буду тосковать по Гармодию, – сказала королева. – Мне его не хватает. – Она встала. – Бекка, я была неосторожна и почти обессилела. Пойдем наверх, к свету, пока не явилось какое-нибудь зло.

– Дикие? – встрепенулась Альмспенд.

– Старше и гораздо злее. – Королева воздела свои амулеты. – Идем!

Альмспенд смела все частные заметки Планжере за год в древнюю плетеную корзину и сказала:

– После вас, миледи.

В коридоре лежали густые тени. Слишком густые. Казалось, что сам свет отхлынул от краев туннеля, несмотря на факелы, которые обе зажгли на ходу.

– Здесь что-то гнусное, – сказала королева. – Пресвятая Мария, не оставь меня.

Она подняла руку, и та снова окуталась мягким золотистым сиянием. Тени отступили.

– Что происходит? – спросила Альмспенд.

– Понятия не имею, – сказала королева, и они быстро пошли по коридору, гонимые страхом.

Но что-то шептало в темноте, а факелы позади гасли сами собой. Темнота за спиной стала кромешной и начала смыкаться.

Королева развернулась и взяла себя в руки.

– Fiat lux! – воззвала она по-латыни. – Да будет свет!

Свет, призванный ею, разжегся вокруг нее, как сплоченное войско.

Альмспенд положила левую руку на правую королевы и отдала ей всю потенциальную силу, какую наскребла. Правой же она выставила прочнейший заслон против готовой обрушиться тьмы.

Тьма пала, как ночь, и нечто, чем бы оно ни было, врезалось в магический барьер – местами согнуло его, местами смяло, обрушило одни чары, обошло другие…

Но женщин не затопило. Оно замедлило ход, и само это замедление неумолимого натиска укрепило их сопротивление. Ни слова не говоря и ни мысли не думая, они сомкнули волю, и между ними образовалась та связь, что бывает лишь у самых верных друзей, а теплый золотистый свет королевской силы покатился, земной и свежий, как в солнечный летний день, во мрак, где и был поглощен, но не без последствий.

Тьма преодолела заслон Альмспенд, и ее правая рука исчезла в ледяном холоде – а воля не дрогнула. Альмспенд выдержала и продолжила ворожбу в глубине лабиринтов своего беломраморного Дворца воспоминаний.

Королева вздохнула и распахнула мраку объятия.

И он бежал.

Обе долго стояли, содрогаясь от потоков силы и от подавленного страха под биение сердца, то частое, то замирающее.

– О Пресвятая Дева! Бекка, бедная твоя рука! – воскликнула королева.

Кисть Альмспенд была мертвенно-белой, а место, где тьму повернули вспять, – пограничная линия их победы – обозначилось как бы загаром.

Бекка Альмспенд посмотрела на свою руку и постигла имя зла, сокрытое в камне.

Эш.

Эдмунд доставил три партии литых бронзовых труб и странные колокола. Очевидно, это было то, что нужно, ибо ему заплатили щедро. Он и его мастер приступили к чеканке монет, а потом, в четверг вечером, когда он был на мессе, на лавку напали бандиты. Они убили двух подмастерьев и сожгли его мастерскую. Бригада подмастерьев отразила нападение и тоже убила двоих.

Один из убитых был галлейцем.

Странно, что из всех мастерских, которые они могли бы спалить, уничтожение этой, принадлежавшей Эдмунду, возымело наименьшие последствия – он изготавливал небольшие бронзовые пищали, а его подмастерья сейчас работали непосредственно на хозяина первой мастерской, где задавали диаметр новым монетам.

Он нашел мастера Пиэла во дворе, где тот присел на корточки над мертвым мастеровым – мальчонкой лет десяти, не больше.

– Будь проклят Рэндом – сбежал из города, когда нужен, – ругнулся Пиэл.

Эдмунд понял слова, но смысл до него не дошел.

А на другой день, когда в их кузницу заявился купец из Хоека – один из богатейших людей на западе, как говорили, – все подмастерья заметались, как слуги, поднося вино и засахаренные фрукты. Гость был закутан с головы до пят в черное с золотыми пуговицами, золотыми петлями и золотым знаком рыцарского достоинства. Он сел в кабинете мастера, не снимая черной шляпы, и оперся на золоченый эфес шпаги. Эдмунд вошел с вином, а мастер Пиэл кивнул и простер к нему руку.

– Останься, – сказал он.

Купец из Хоека поклонился, не вставая.

– Я сэр Антон ван дер Кент и прибыл с целью достигнуть договоренности между нашими союзами. – Он ободряюще улыбнулся.

Рядом с ухоженным воротилой из Хоека, который был воплощенное совершенство, мастер Пиэл выглядел жалким и неопрятным.

– Мессир, я не лезу в политику, мне приходится управлять лавкой, и у меня великое множество заказов. Вчера же – быть может, вы знаете – у нас случились неприятности. Убили двоих подмастерьев. – Мастер Пиэл откинулся на спинку, расфокусировав взгляд водянистых глаз.

– О, мне крайне прискорбно об этом слышать. Законы в Харндоне уже не те, – ответил сэр Антон. – Такие случаи оскорбляют величие королевства и чрезвычайно огорчительны.

Взгляд мастера Пиэла преобразился. Эдмунд видал такое в сумраке кузницы, но за столом, уставленным сластями, – ни разу.

– Вам об этом что-то известно? – спросил тот резко.

– Мне? – удивился сэр Антон. – Поистине, мессир, мне следовало бы оскорбиться таким предположением. Какое отношение могу я иметь к подобным вещам?

Эдмунду почудилась заносчивость в его тоне.

– Как бы там ни было, сэр Антон, я не связан ни с какими сообществами, – сказал мастер Пиэл. – А посему вынужден пожелать вам всего доброго.

Сэр Антон улыбнулся.

– Не вы ли новый мастер королевского монетного двора? – спросил он. Мастер Пиэл склонил голову набок.

– Ах, вот оно что. Вот в чем дело.

– Я готов предложить вам подряд на изготовление семидесяти полных комплектов вашей брони и четырехсот шлемов, – объявил сэр Антон. Он вынул из поясного кошеля восковую дощечку – красивую вещицу, заключенную в черную эмаль и золото. Расчехлил ее. – Полагаю, что, даже если расширить лавку, для выполнения заказа вам понадобится чуть больше года. Мои заказчики ждут, а потому за срочность я заплачу сверх.

Мастер Пиэл почесал за ухом.

– Это сто тысяч флоринов, – заметил он. – Целое состояние.

– Так и есть, – улыбнулся сэр Антон и подался вперед. – Я даже гарантирую, что впредь никто не вмешается в работу вашей лавки.

Мастер Пиэл закивал.

– Мне, конечно, придется отказаться от чеканки.

– Значит, мы поняли друг друга, – кивнул и сэр Антон.

– Я отлично вас понял, – ответил мастер Пиэл. – Убирайтесь из моей лавки, пока я вас сам не прикончил.

Гость из Хоека вздрогнул, хотя был вооружен прекрасной шпагой, а его противником оказался сгорбленный человечек со слезящимися глазами.

– Не посмеете. Я могу купить вас…

Пиэл издал свой забавный смешок.

– Не можете, как только что выяснилось. Теперь проваливайте.

Тот пожал плечами. Грациозно поднявшись, он направился к двери, похожий на большого, черного с позолотой кота.

– В конечном счете вы пожалеете, – сказал он.

Эдмунд уже не видел в нем совершенства. Теперь гость казался вульгарным.

Когда он ушел, Пиэл обратился к Эдмунду:

– Всю работу прекратить. Всех мальчишек и девчонок – во двор. Постой-ка, Эдмунд…

Тот остановился в дверях.

– Если я вдруг умру, чеканка должна продолжиться. Понятно? – Вид у мастера Пиэла был откровенно безумный.

Но Эдмунд кивнул.

Во дворе собралось почти сорок человек: прислуга из дома и лавки, подмастерья и опытные ремесленники.

Мастер Пиэл взгромоздился перед ними на небольшой ящик.

– Слушайте все! – призвал он. Немного помолчав, продолжил: – Мы ведем войну. Ее нелегко объяснить, потому что она похожа на бой в темноте, и если не посветить, нам даже не разобраться, с кем мы деремся. Ясно, что за нашего короля мы сражаемся, но страну не защищаем и церкви от неверных не охраняем. Толком и не поймешь, чем мы заняты.

Он посмотрел на собравшихся, и взгляд его кротких глаз выдал скорее любопытство, чем запал.

– Этой весной королевство получило от Диких серьезный удар, – сказал он. – А сейчас, если не принимать в расчет скромные успехи, мы рискуем лишиться меховой торговли, и это опять же удар. Королевскую валюту подделывают, а это все равно что обворовывать короля – тоже удар. Мы собираемся изготовить для короля новые монеты. Вам, мальчикам и девочкам, может подуматься, что это не тянет на горделивую стойку под шелковым стягом посреди поля боя, но клянусь кровью Христовой – это она и есть, малыши. Если мы, упаси нас Господи, потерпим неудачу – если провалим это дело, то короля ждет новый удар. И все в конце концов рухнет, и у нас ничего не останется. – Он выпрямился и приосанился. – Когда мир катится к чертям, знать чувствует себя довольно неплохо в прочных доспехах и за стенами замков. Страдать приходится нам. Тем, кто в середке. В городах и селах, мастеровым и торговцам. Что мы едим? Как защищаемся? – Он поджал губы. – В ваши годы я, бывало, говаривал, что не пошел бы король к едрене матери.

Подмастерья виновато захихикали.

– Ну да, какое-то время я даже был повстанцем.

Тишина.

– Но повстанцы не дали нам ничего, а король дает закон. Поэтому мы воюем. За закон. Тот, который хранит нас и простолюдинов. Мы не рабы. И не сервы. Теперь же – в следующем месяце – на нас нападут. Я только предполагаю, но придется туго. На девчат набрасываются, когда они идут за молоком. Ребят избивают, когда они ходят в аббатство за письмами. Двор поджигают. – Он выдержал паузу. – В Харндоне я плачу самое высокое жалование и накину еще с поправкой на тяжелые условия. Кто участвует?

Вызвались все.

– Они сегодня храбрецы, – заметил Пиэл своему мастеровому. – Подождем пару недель, пока кто-нибудь не окажется мертв, – тогда и поглядим.

Два дня спустя бандиты напали на группу девушек, которые направлялись к колодцу, что находился за аббатством в конце их квартала. Лизз Персон разбили лицо, и только случайное заступничество рыцаря ордена Святого Фомы, который вез в церковь зимнюю одежду для бедных, спасло девиц от изнасилования или рабства.

Молодой рыцарь выпил с Эдмундом и мастером Пиэлом вина в их конторе.

– Сэр Рикар Ирксбейн, – представился он. В его глазах плясали чертики.

С десяток подмастерьев ссорилось во дворе за право наточить его меч.

– Мы перед вами в долгу, – старательно выговорил Эдмунд.

Он обнаружил, что худшим в пребывании между детством и зрелостью было общение со взрослыми. Заикался он сильнее, чем хотел, а поклонился – неуклюже.

Сэр Рикар был молод, с грубоватым лицом и носом таким огромным, какого Эдмунд в жизни не видел. Он выглядел карикатурой на святого Николая – вооруженного, широкоплечего и с бедрами, которые в обхвате с талию обычного человека.

Пока вострили его меч, юный богатырь осушил два кубка вина и ничего не сказал – только назвался, да пару раз ослепительно улыбнулся.

В конечном счете мастер Пиэл рассмеялся.

– Вы дали обет молчания, сэр рыцарь?

Лучистые глаза моргнули, сэр Рикар встал и поклонился.

Мастер Пиэл кивнул.

– Быть может, сэр Рикар, вас к нам приставили, чтобы присматривать?

Сэр Рикар улыбнулся в свой кубок и на мгновение предстал куда более хитрым, чем сначала. Затем он посмотрел мастеру в глаза и пожал плечами. И осклабился, как деревенский дурачок.

Эдмунд проводил его до ворот, где рыцарь сердечно кивнул ему и вынул из поясного кошелька клочок пергамента. Он вложил его Эдмунду в руку и улыбнулся. Эдмунд заметил, что глаза у молодого рыцаря так и бегают. Теперь, когда оба вышли наружу, он зыркал на все подряд.

Эдмунд выпустил рыцаря с его наточенным мечом на улицу и развернул пергамент.

Там было написано: «Будь начеку».

Эдмунд отдал его мастеру Пиэлу, и тот кивнул.

– Скверные времена, – сказал он. – Служанку королевы отлучают от двора.

Благодаря местным девушкам, которые служили в башне, о делах королевской семьи знала вся округа. Эдмунд вздохнул.

– Что же нам делать? – спросил он.

– Ничего, – огрызнулся мастер Пиэл. Он тяжело сел. – Ненавижу все это. Я люблю металл. Люди глупы. – Он налил себе и плеснул Эдмунду вина с пряностями. – То, что называют политикой, для меня – дурость. Вот это все – почему король не изгоняет галлейцев? Почему он не поддерживает жену? Он друг мне, но в этом смысле – круглый болван. Я пишу письмо мастеру Айлвину и еще одно – сэру Джеральду Рэндому. Надо поговорить с женой Рэндома – она голова в этом доме. Он сорвался по какому-то безумному делу, а она знает, когда он вернется. Если рыцари Святого Фомы будут за нас, то положение не так плохо, как могло быть. Но нам необходимо сплотиться, иначе галлейцы разгромят нас поодиночке.

Бланш Голд присела перед королевой и протянула корзину с чистым и безупречно выглаженным бельем. На коленях у королевы был открыт часослов; сама она сидела в чахлых лучах зимнего солнца, которые лились в переплетчатое окно ее личных покоев. Волосы были распущены и сияли медным светом.

– Разговаривай с Диотой, – приветливо молвила королева.

Она знала Бланш – то есть знала ее о существовании; о том, что она хороша собой, верна и претерпела какие-то тяготы в руках галлейских оруженосцев. Но королева не разговаривала с прислугой напрямую – она предоставляла это Диоте.

А потому просидела целую минуту за чтением, пока хорошенькая белокурая девушка стояла перед нею на коленях.

– Милочка? – пробормотала королева.

Бланш вынула из корзины и подала королеве надушенный носовой платок. Внутри была сложена записка.

Королева поймала себя на дрожи в руках. Но она развернула неподатливый пергамент, и ее сердце затрепетало.

– Ах… благодарю тебя, дитя, – выдохнула королева.

Бланш, исполнившая свой долг, поднялась и упорхнула. Часом позже, когда галлеец-оруженосец прижал ее к стенке и полез под юбку, она подумала: «Мы тебя закопаем». Она попыталась упереться ему в пах коленом, но его наставник в боевом искусстве такое предусмотрел. И она решила: пусть лапнет за грудь; затем она воткнула левый указательный палец ему в ноздрю и, как учила мать, чиркнула ногтем.

Тут же и выскользнула из его рук, пока фонтан крови не замарал ее красивое платье.

Она чуть приплясывала, спеша в кухни по длинным дворцовым коридорам. Удачный денек.

А леди Эммота, когда два галлейских оруженосца загнали ее в угол, перепугалась. И не особо успокоилась, когда они расступились и между ними протиснулся сьер де Рохан.

– О, – произнес он с поклоном. – Прекраснейшая леди из королевской свиты.

Она зарделась.

– Милорд чересчур любезен.

– С таким розанчиком нельзя быть чересчур любезным. – Он склонился и поцеловал ей руку. – Есть ли при дворе неугодный вам человек, чтобы я убил его и снискал вашу любовь?

Она подавила улыбку. До чего же настойчив! Ее сердце затрепетало, как птица. Она знала, что королева его ненавидит, но королева и с ней обращалась как с дурочкой, а мать говорила, что та просто завидует ее наружности.

– Милорд, я слишком молода, чтобы иметь таких врагов. И никого не боюсь. Но почтение со стороны такого рыцаря, как вы… достойного… – Ей очень хотелось выразиться поизысканнее.

Он взял ее руку и поцеловал – в ладонь.

Она отозвалась всем телом. Руку отдернула, но неожиданно разогрелась. Запястьям стало щекотно.

– О! – выдохнула она и отпрянула.

– Подарите же мне какую-нибудь мелочь, и я буду носить ее как залог, охраняя святилище любви, – сказал он.

Эммота видела, как старшие девушки играют в эту игру. Не отводя глаз, она развязала на левом рукаве тесьму и распустила ее петлю за петлей. Это был синий шелк, ее собственное изделие, с красивым серебряным кончиком. Она положила его ему на ладонь.

– Хранит тепло моего тела, – сказала она, поражаясь собственной дерзости, но она слышала эту фразу от королевских дам.

Галлеец вспыхнул.

– Ах, ma petite! – воскликнул он. – Моя крошка! Я и не знал, что вы настолько искушены в любовных играх!

Ее сердце уподобилось кораблю, что летит на всех парусах, – она переполнилась чувствами и, будучи на седьмом небе от знаков его внимания, одновременно хотела избавиться от него. Это внимание было липким, клейким или просто…

Его губы приблизились, и она, подняв руку, слегка провела ладонью по его лицу и вынырнула из объятий.

Затем пустилась бежать.

В спину летел его смех. И когда она освободилась совсем, а коридор кончился, ей захотелось его вернуть. Явившись к королеве и приступив к подготовке рождественского пира, она светилась изнутри. А когда королева выбранила галлейцев за коварство, Эммота призадумалась.

Герцог Андроник взглянул на столешницу с узором в виде карты Фраке.

– Вы говорите, что он находится восточнее горы Дракона, у Зеленых холмов, – буркнул он. – Не на восточном побережье?

Перед ним стояли мастер Кронмир и капитан Дариуш, начальник разведки. Дариуш взглянул на облаченного в зеленое фракейца с естественным недоверием разведчика к шпиону. Не сумев ничего прочесть по его лицу, он снова повернулся к герцогу.

– Милорд, с ним полполка вардариотов, а я потерял людей. – Дариуш стоял напряженно, как всякий солдат, который вынужден признать поражение. – Он хлынул через горы, как талый снег по весне, и мне теперь не расставить по проходам дозоры – их перебьют.

– Так что же? Теперь мы можем добраться до города берегом, – сказал Деметрий.

Герцог поскреб в бороде.

– Куда он, по-твоему, направляется? – Он резко развернулся лицом к Кронмиру. – И как получилось, что наш особый осведомитель ошибся?

Кронмир покачал головой.

– Он взял большинство сторожевых отрядов, да еще ополченцев и страдиотов, которых мы лишились осенью. Удивил нас, что и говорить. Нет смысла искать виноватых.

Герцог обратился к сыну:

– Как скоро мы соберем западную армию? Последуем совету мастера Кронмира и не будем ломать голову, с чего мы вдруг решили, что он не покинет город или свернет на восток к побережью.

Деметрий тоже покачал головой.

– Сил, чтобы его одолеть, мы наберемся дней через десять.

– Пусть будет пять, – возразил герцог. – И откуда у него столько денег? Иисус Вседержитель, да будь у императора столько серебра, мы бы никогда… – Он осекся.

Деметрий взглянул на карты.

– Он, видно, нацелился на караваны с мехом. Наверняка. Он получил доступ к отчетам разъездных офицеров. Кто-то проболтался. Он может знать даже о галлейцах.

Собравшиеся вокруг стола уставились друг на друга. Они смотрели долго – запыхавшийся человек успел бы за это время отдышаться.

– Деметрий, ступай. Кронмир, Аэскепилес, возьмите всех, кто у вас есть. Сделайте все, чтобы не подпустить их к Осаве. Матерь Божия! – состроил мину герцог. – Я был уверен, что он не пойдет через Фраке. Кронмир, твой придворный отчет…

– А если он направляется за императором? – спросил Кронмир.

– Может быть, императора лучше убить? – подал голос Деметрий.

Герцог и Кронмир переглянулись и выдержали долгую паузу.

– Нет, – сказал Кронмир. – Сейчас это только усилит ее. Но перебросьте его на побережье, подальше от места действия.

Сэр Ричард тяжело соскочил с коня и чуть не упал. Идя от мостика для посадки на лошадей по главному двору альбинкиркской крепости, он двигался, как старик, и держался за прикрытую наспинником поясницу.

Сэр Джон Крейфорд в полном боевом облачении сидел в своем «зале» с епископом Альбинкиркским, двумя купцами из Хоека, этруском по имени Беневенто Амато и представителями большинства альбанских меховых компаний. При виде сэра Ричарда все замолчали.

Сэр Джон встал.

– Снова великаны? – спросил он, потянувшись за лежавшей на дубовом столе булавой.

– На сей раз боглины, – выдохнул сэр Ричард и повалился в кресло, подставленное оруженосцем сэра Джона. – Бога ради, джентльмены. Прошу извинить за запах.

Сэр Джон посмотрел ему в глаза:

– Потери?

– Мы сцапали их далеко за пределами людского жилья, – ответил сэр Ричард. – Я не единственный рыцарь, который устал. Не обращайте на меня внимания, джентльмены. Это была мелкая стычка, и мы победили.

Епископ возложил на него руку и благословил, а сэр Ричард почувствовал… нечто. С тех пор как сестра Амиция его вылечила, он ощущал себя близким к Богу как никогда, но…

– Епископ как раз говорил, что мы должны направить в горы конвой и забрать меха за год, – сообщил сэр Джон.

Мессир Амато встал и поклонился.

– Милорды, при всем уважении к церкви, я человек небогатый, но с этим промыслом знаком. В Мон Реале мои родственники по сей день забирают самый жирный кусок этого пирога. Но Тикондага – старинный центр торговли мехами и другими товарами, особенно медом из земель Диких.

– Большая доля от этой торговли достается Альбинкирку и Лиссен Карак, – сказал сэр Джон.

– Да, но в нынешнем году не получится. Война оттеснит меха обратно на север. А мы тут разоримся, – улыбнулся этруск. – Но если вы поможете нам солдатами – родитель заверил меня, что в прошлом такое бывало, – если вы окажетесь столь любезны, что пособите нам…

– Нет, – ответил сэр Джон. – Что у нас дальше?

Епископ сел рядом с ним.

– Джон, я прошу вас передумать.

Сэр Джон ответил улыбочкой из разряда «меня не объегоришь».

– Милорд епископ, я абсолютно уверен, что вы отлично разбираетесь в теологии и, может быть, кое в каких новых учениях. Однако сейчас – вдруг вы не слышали? – мы ведем нечто похожее на войну. Если бы король не прислал сюда намочить копья половину двора, мы оказались бы в плачевном положении. Полюбуйтесь хотя бы на сэра Ричарда. На меня. Мы каждый день в седле.

– И неизменно побеждаете, – кивнул епископ. – Осмелюсь заметить, что для ваших рыцарей эта война больше похожа на разминку.

Сэр Ричард с усилием сел прямо.

– Побойтесь Бога, епископ! Да, борьба с боглинами похожа на детскую забаву – пока они не вопьются зубами под коленку.

Епископ развел худыми руками:

– Я никого не хочу обидеть, но выслушайте меня! Это селение не выживет без торговли. Без нее мелким фермерам нет никакого смысла вести хозяйство, потому что им некому продать плоды своего труда. Желая заплатить за новые стены и укрепления, вы обложили податями иностранных купцов – и они-таки заплатили. Теперь им нужна охрана, чтобы отправиться в Эднакрэги.

– Месяц как опоздали, – бесцветным голосом отозвался сэр Джон.

Амато раскинул руки.

– Прикажете вас умолять, сэр рыцарь? Земля замерзла, снега мало, и при хорошем снаряжении да с храбрыми людьми мы за две недели доберемся до Тикондаги.

– Нет, – повторил сэр Джон, но уже с меньшей уверенностью.

Молебны теперь проходили на переправе в часовне, где заменили крышу. Саму переправу укрепили с обеих сторон небольшими фортами, стены которых были достаточно высоки для рхуков, и сигнальными башнями. Все сделали из древесины, оставшейся от разрушений, которые рхуки учинили в окрестных лесах, а возглавил строительство капитан альбинкиркских лучников.

Как только форты были возведены, образовалась очередь из желающих обслуживать переправу, и сэр Джон превратил ее в военный объект, а плату повысил. Теперь эти деньги поступали в городок.

Он укомплектовал гарнизоны в фортах и поставил отряды лучников в шести особняках по всей долине Кохоктона; в каждом, включая Мидлхилл, поселил рыцаря или старшего оруженосца.

Хелевайз стояла во дворе и наблюдала за лордом Уимарком.

– Он недопустимо молод. Может, ты сам останешься и поможешь мне управлять домом?

Сэр Джон склонился, взял ее за руку, и она покраснела.

– Постыдись, дочь смотрит. Она мне во всем подражает и сделает так же.

– Я был бы рад остаться и помочь с домом, – ответил он. – Но я уезжаю на север, в Тикондагу. Епископ убедил меня, что таков мой долг.

– Чума на него, раз так! – Она была готова расплакаться.

– Интересно, выйдешь ли ты за меня, – улыбнулся он. – Когда вернусь.

– Ты только говоришь, – замотала она головой.

– Что ж, спроси у дочери. Послушай, милая, мне нужно ехать. Уимарк – славный малый. Если он скажет бежать отсюда, то так и поступи.

Он поклонился.

– Я так и сделала в прошлый раз, разве нет? – ответила она довольно развязно, задрала подбородок и держалась бодро, пока он не вышел за ворота.

Филиппа встала рядом с матерью.

– Он без ума от тебя, мама, – сказала она с озабоченным удивлением. Хелевайз громко рассмеялась.

– Это точно, ma petite. Он только что сделал мне предложение. Филиппа провожала взглядом широкую, закованную в сталь спину.

– Но он же совсем старик! – сказала она.

Сэр Джон встретился с сестрой Амицией на дороге, и оба спешились. С нею были еще две сестры и пара дюжих мужчин с топорами.

– Я побывала в том, что вы назвали бы «мелкой стычкой», и решила, что пара здоровых ребят с топорами не уязвит мою совесть, – призналась она. – Боглины. Их оказалось больше, чем я надеялась одолеть.

Он кивнул, поклонился монахиням и обменялся рукопожатиями с юношами, а те занервничали и начали переминаться с ноги на ногу и заикаться.

– Спасибо за гарнизон в форте, – добавила Амиция. – Я слишком многое возложила на Хелевайз и разоряю поместье Мидлхилл.

– Я сделал ей предложение, – сказал сэр Джон.

Амиция просияла.

– Отлично! Это подарит ей счастье и поможет Филиппе. Люблю, когда люди счастливы. – Она повела бровью. – До меня доходят мрачные слухи со двора. Я беспокоюсь за короля с королевой.

– У меня забот полон рот, и мне не до того, – сказал сэр Джон. – Я сделал все, чтобы защитить это место. А теперь я направляюсь в Эднакрэги.

– Их неприятности понемногу доходят сюда, – возразила сестра Амиция. – В Лиссен Карак едет ближайшая подруга королевы – леди Мэри. Ее отлучили от двора, и ей не хочется возвращаться на запад, в отчий край. Она примкнет к нам. – Амиция улыбнулась. – Такова, наверное, цена моей известности.

– Леди Мэри? Само Ледяное Сердце? – присвистнул сэр Джон. – Сюда? Господь Всемогущий, мои славные рыцари поубивают и себя, и друг дружку! Мне лучше пустить их по следу.

Он улыбнулся, но по морщинам вокруг глаз и рта было видно, что его бремя увеличилось.

– Вы встревожены, – заметила Амиция без особой нужды.

– Весной мы сразились с Дикими и превзошли их. – Он криво улыбнулся и направился к лошади. – Я думал, мы победили. Мне казалось, что у нас будет время оправиться. Теперь я считаю, что это была лишь первая схватка. – Взглянув на сестру Амицию, он очень тихо спросил: – Вы его чуете?.. Шипа? – уточнил он.

Она побледнела и вымученно рассмеялась.

– На миг я решила, что вы о ком-то другом. Да, я его чувствую постоянно. Он часто думает о нас. – Она посмотрела на немолодого рыцаря, прикидывая, сколь многое ему можно сказать. – Он и наслал чуть ли не всех тварей, которых так усердно убивают ваши рыцари. Вы это хотели знать?

Сэр Джон мотнул головой.

– Нет… то есть я так и думал, сестра. Но хочется понять: зачем? Будь он, допустим, главой соседнего города или королем Галле, я послал бы к нему герольда, восстал против его войны и спросил, на чем мы сможем примириться? Что ему нужно?

Амиция теребила уголок накрахмаленного вимпла.

– Тут дело запутанное, сэр Джон. А я смотрю через мутное стекло, и все, что скажу, это лишь мои личные предположения. Но…

Она закусила губу.

– А вы попробуйте, – предложил сэр Джон.

Она налегла на холку своего ослика, и тот переступил, всхрапнул.

– Он вряд ли и сам себя понимает, – сказала она. – Хуже того: по-моему, им управляет кто-то другой.

Сэр Джон приложился губами к ее кольцу.

– Благодарение Богу, я даже не знаю, что это значит, – ответил он. – А потому просто поеду обратно убивать боглинов. Мочиться на огонь, чтобы потушить пожар. В таком вот ключе.

– Вы ведете конвой в Тикондагу? – спросила Амиция.

– Да, – подтвердил сэр Джон.

Она огляделась по сторонам.

– Можно и мне с вами? Заняться мне особо нечем, а если вы едете в такую даль на север, то я вам понадоблюсь.

– Добро пожаловать, сестра, – без колебаний ответил он.

Она рассмеялась, он подхватил, и они тронулись с места.

Меховой караван выступил на север, как только прошло воскресенье. Сэр Джон взял десять копейщиков, а сэра Ричарда оставил главнокомандующим Альбинкирка. В караване было двадцать тяжелых подвод, битком набитых товарами – как для пришедших из-за Стены, к которым сэр Джон проявил безразличие, так и для графа и его людей.

Они прошли пятнадцать лиг – неплохо для первого дня. На второй день дороги начали сужаться, а в тридцати лигах севернее Альбинкирка караван встал лагерем у подножия Эднакрэгов по южную сторону брода у западной Кинаты. Они уже достаточно углубились в земли Диких, чтобы различать волчий вой и с наступлением темноты видеть отблески костров в глазах; чтобы дрожать от каждого шороха, стоя на часах, и нести караул в полном боевом облачении.

Западная Кината с ревом низвергалась с высоких пиков, укрытых свежими снегами, и воины помоложе, уже потерявшие охоту расставаться с теплыми одеялами и большими кострами, с тоской воззрились на стремительный поток ледяной воды и далекие горные вершины под снежными шапками.

Сестра Амиция высмеяла их, и ее изысканная насмешка подстегнула людей вернее, чем брань сэра Джона.

Сэр Джон собрал отряд, построил, и дыхание воинов заклубилось, как пар, исходивший от котелков с кашей.

– Внимание! Форсировать реку зимой в сто раз опаснее, чем драться с боглином! Упадете – погибнете. Не смените чулки и портки, если промочите ноги, – часок будет неуютно, потом немного продрогнете, а дальше холод ударит всерьез, и дело кончится скверно. Берегитесь! Держите смену одежды сухой, а мы сохраним на этом берегу костры, пока не переправится последний человек. Будьте начеку, а о лошадях заботьтесь, как о себе!

Он окинул взглядом собравшихся. На их лицах читался подобающий трепет.

Первыми переправились два его лучших копейщика. Они расчистили место, проехавшись по чахлой траве старого оленьего пастбища, и помахали: порядок. Сэр Джон расставил выше по течению цепочку бывалых конников, чтобы разбили поток для менее опытных и монахинь, после чего он сам и четыре харндонских рыцаря-ветерана въехали на стремнину немного южнее брода, чтобы выловить невезучего олуха, имевшего неосторожность свалиться в бурный поток.

Когда окончательно рассвело, тронулись и подводы; через час переправилась последняя вьючная лошадь, и люди, стоявшие в реке, позволили своим терпеливым коням перебраться на берег, где спешились и тщательно вытерли скакунов перед тем, как переодеться самим.

Ко времени, когда в монастыре у монахинь началась бы служба, все уже были на другом берегу, и к сэру Джону подъехал его оруженосец Джейми. Юнец ухмылялся.

– Отлично справились, скажите, милорд? Мы перешли брод!

– Да, – ответил сэр Джон. – Теперь мы в землях Диких. И зимняя река отрезает нас от безопасных мест.

На закате Красный Рыцарь простился с костяком своей армии и устремился на восток в холодные, приземистые, поросшие лесом и запорошенные снегом холмы. С собой он взял Гельфреда, разведчиков, несколько человек из свиты, графа Зака и две дюжины вардариотов.

Командование он небрежным взмахом руки препоручил Плохишу Тому и сэру Йоханнесу.

– Мы знаем, что Деметрий и его конница находятся где-то к востоку от нас. – Он усмехнулся. Гельфред тоже улыбнулся и глянул на сокола, сидевшего на руке. – Я собираюсь отбросить их, соединившись с фракейцами.

– Ты, значит, в бой, а нас побоку, – отозвался Том. – Возьми и меня.

Герцог пожал плечами. Его защищали нагрудная и спинная пластины, он был в своих великолепных латных рукавицах и стальном шлеме с бармицей и белым шерстяным клобуком.

– Держи всех наготове, Том. Я вернусь через день.

– Не лучше ли ехать при свете дня? – спросил сэр Йоханнес.

– Да, – кивнул герцог. – Но и нет. A demain, mes braves! – воскликнул он. – До завтра, храбрецы!

Шестьдесят всадников с шестьюдесятью запасными лошадьми в поводу устремились в заснеженные холмы.

А утром на западе выросла гора Дракона: почти идеальный конус, покрытый снегом, с редкими деревьями. Дальнейший путь преградили ледяные глыбы Вьюна. Едва рассвело, имперская почтовая птица ознаменовала внезапный приезд офицера.

Сэр Томас сидел с сэром Йоханнесом и госпожой Элисон. Их лошади стояли впритык, а дыхание курилось, как дым. Сэр Джеральд Рэндом и сэр Бесканон устроились с имперской посыльной в стороне.

Йоханнес взглянул на имперскую вестницу – симпатичную молодую женщину в черных и белых мехах, с новоприбывшей птицей на руке.

– Где таких только находят? – спросил он завистливо.

Сэр Милус рассмеялся.

– Таких красавцев, как морейцы, больше не сыщешь! Но боже ты мой, кто посылает с войском таких юных девиц?

Плохиш Том разбирал послание, проговаривая слова. В чтении он был не силен.

Госпожа Элисон склонилась и прочла вслух:

– «Галлейская армия в одном дне пути. Не могу защитить меховой караван. Срочно запрашиваю помощь. У галлейцев пятьсот человек и союзники, пришедшие из-за Стены. Очевидно, с осадной артиллерией. Двести каноэ, четыре большие боевые галеры. Туркос, Осава».

За восемь дней они продвинулись невероятно далеко и обнаружили, что стоянки разорены, а запасов продовольствия в каменных пирамидах нет. Отряд потерял две подводы и прошел почти триста лиг.

И теперь ему предстояло в третий раз форсировать Вьюн, а моста не было.

– Кто-нибудь видел герцога? – спросила Изюминка.

– Он уехал с Гельфредом вчера на закате, – сказал сэр Йоханнес.

Том посмотрел на ледяной брод, развалины старого моста и ровную дорогу – всего в каких-то сотнях ярдов на другом берегу.

– Он приказал его ждать, – добавил сэр Йоханнес.

Том обратился к Джеральду Рэндому:

– Сэр Джеральд, я не великий мыслитель, но, может быть, решение сейчас принимать вам, а не мне.

– Все упирается в эти меха, – ответил Рэндом. – Герцог сказал бы то же самое.

Том вскинул брови.

– Все? – спросил он.

– Весной ваш капитан расходовал всю прибыль на морейцев. Он ставил на это, отказываясь от монополии на продажу осеннего меха мне, – сказал Рэндом. – Я поддержал его. Нам нужны эти меха, Том. Это не просто схватка.

Плохиш Том выдал улыбку, от которой людям делалось не по себе, – оскалил все зубы.

– Тем лучше, – сказал он. – Позовите Мэг.

Мэг посмотрела на широкую реку.

– Мост? – спросила она.

Плохиш Том ухмыльнулся.

– Я не могу, – сказала Мэг.

Он отвернулся.

– Из-за меня и Сью? – спросил он тихо.

– Нет, сэр, хотя если вам угодно, чтобы я шепнула пару слов о вашем обращении с моей дочерью, то я, как выражается Джон, к вашим услугам. – Она отразила его яростный взгляд.

Изюминка неловко поерзала.

– Господа, мы теряем время. Том, если загнать в воду половину лошадей…

– Мы лишимся слишком многих ребят, Изюминка.

Сэр Милус горько рассмеялся.

– Только представь, Изюминка, что это значит, когда даже Том не решается что-то сделать!

Рэндом сморщил лицо. Холодало, начинался снегопад, и лагерю здесь было не место.

– Кто из присутствующих уже строил мосты? – осведомился он.

Таких не нашлось.

Рэндом кивнул.

– А мне приходилось. Мэг, нам всего-то и нужно три сваи. Места я могу пометить флажками. Если ты сумеешь поставить на каждое… не знаю, что – кусок скалы, колонну? – в пятнадцать футов шириной, то ребята нарубят на склоне бревен, и к ночи у нас будет мост.

Мэг прикинула на глаз.

– Одну попробую – посмотрим, что получится.

В полулиге от реки они разбили убогий лагерь и развели огромные костры, подкрепились сухарями и напились кипятка. Мужчины нагрели камни и положили себе в ноги, чтобы заночевать в тепле. Легли по трое под одеяло – длинными рядами, как соленая макрель в клетях. Спрос на женщин оказался велик – опять же для согрева.

Мэг установила две сваи, но на чары ушло столько сил, что ей понадобилось выспаться, чтобы заняться третьей.

И вот где-то за снежными тучами взошло солнце. Первая свая наполовину завалилась в воду. Мэг недостаточно четко сформулировала заклинание, и в камне образовались пустоты и участки размягчения.

Рэндом и Плохиш Том сидели на берегу, когда она вышла, протирая глаза и проклиная тугую шнуровку второй и третьей юбок, а также боль в бедре, которая не дала ей толком поспать. И обрушение сваи. Она как раз смотрела на нее, когда ступила на ледяную глыбу и поскользнулась.

Падение не причинило вреда, но Мэг уныло потерла бедро, когда рыцари помогли ей подняться.

– Я сделала все не так, – сказала она. – Главное – лед.

– Лед? – не понял Рэндом.

– Вода уже замерзает, – пояснила Мэг. – Достаточно ее залатать. Я попробовала применить заклинание Гармодия, и вышло плохо. Но тут как с моим подойником в зимнюю пору. Только наоборот.

Она воздела руки. В правой была длинная игла из швейного набора, и она взмахнула ею – река взметнулась, замерла и замерзла, приняв форму трех неровных свай, стоящих на ледяном ложе. Все получилось. Две ближайшие сваи даже подпирались первоначальными каменными сооружениями.

– Я продержу их, пока мы не перейдем. Прошу прощения, Джеральд. Мне надо было еще вчера сообразить.

Рэндом ухмыльнулся.

– Теперь повоюем! – радостно изрек Плохиш Том.

Через час войско уже катилось по мосту. Когда последние три тяжелые подводы въехали на лед, Мэг слегка побледнела, но выдержала.

– А вот и они, – сказал Гельфред.

У людей Деметрия не нашлось ни белых шерстяных котт, ни попон, чтобы спрятаться. Лошадей у них было много, и они быстро двигались через долину внизу, вздымая снежную пыль.

Имелся у них и обоз: шестнадцать подвод и вьючные животные.

Герцог наблюдал за ними, пока солнечный луч не перебрался на следующий пальцеобразный выступ – тогда он по-пластунски прополз по мосту и подбежал к своей лошади. Там ожидали дюжина вардариотов, а также граф Зак и сэр Майкл.

– А он, согласитесь, сорвиголова, – заметил герцог.

Одетые в белое всадники перемахнули через низкий кряж, на который поднималась дорога, и разрядили тщательно согретые луки в быстро двигавшуюся колонну деспота. Трое упали, и кровь их напомнила красный дым, растекшийся по белому снегу.

Часом позже все повторилось. На сей раз прилетело шесть стрел. Неприятель был в белом, оружие и лошади прикрыты попонами и шерстяными одеждами. Воины двигались почти бесшумно, едва видимые в свете солнца.

Деметрий хлебнул крепленого вина и встряхнул головой. Солнце светило так ярко, что было трудно вообще что-либо увидеть среди голых деревьев, что росли на хребтах. Если он замедлит движение, то ни за что не победит в гонке к перекату Вьюна. А если проигнорирует эти булавочные уколы, то понесет потери.

– Кавалеристы! – сказал он звучно. – Слушайте, гетайры! В следующий раз подпустите их поближе и атакуйте. Всей массой! Добудьте мне пленного.

Его фракейцы угрюмо кивнули. Истриканские наемники ухмыльнулись.

Спустя час он озлился – враги словно подслушали его план. Когда он объявил привал, чтобы воины перекусили, над самой его головой пронеслась арбалетная стрела, выпущенная откуда-то сверху. Она убила вьючную лошадь. Люди поспешили укрыться, но новых выстрелов не последовало.

Наскоро поев, они сели в седла, и бесшумные стрелы обрушились на них со смурневшего неба, как ледяной дождь, а враг, на котором Деметрий мог бы выместить ярость, так и не показался.

Скрипнув зубами, Деметрий повел свое войско дальше, расположив авангард в пятистах шагах впереди, а арьергард – на таком же расстоянии за подводами.

– Дело слишком затягивается, – сказал граф Зак. – Давайте просто обрушимся на него.

– Я развлекаюсь, Зак, – улыбнулся герцог. – Это искусство. Спешить нам некуда – обозы будут идти, а войско стоит у Вьюна. Все, что нам нужно делать, – не подпускать Деметрия к переправе.

– Это расточительство, – возразил Зак. – Пустой расход стрел. У нас хорошая позиция и лошади лучше.

– Но зачем нам жертвы? – нахмурился герцог. – Ты же знаешь не хуже меня, что на таком морозе любое ранение – смерть.

– Так скучно же? – пожал плечами Зак.

Долина сузилась, солнце начало долгий спуск в убийственно холодную тьму. Деметрий почуял засаду и приготовил длинный кривой клинок, который покоился под левым бедром. Истриканские наемники с лигу держали луки под седельными попонами.

Авангард исчез в горловине, а затем вернулся – с двумя пустыми седлами, галопом и взвихряя снег. Все как велели.

Торжествующий враг заглотил приманку и с гиканьем устремился в погоню, расходуя стрелы на стремительно отступающий авангард.

Наемники Деметрия дождались, когда он промчится по мерзлому тракту. Облаченный в белое неприятель неуклонно приближался.

Деметрий протрубил в рог, и вся колонна разом пришла в движение: восточные наемники растянулись далеко в стороны, а фракейские страдиоты понеслись по дороге вперед. Капитан Дариуш ехал подле своего господина, с откровенным подозрением присматриваясь к южному кряжу.

Они мчались по заснеженной дороге, но через пятьдесят лошадиных скачков стало ясно, что вражеская конница сильнее и даже в стужу летит с такой скоростью, что фракейской ее не догнать. А стрелы, посылавшиеся назад, разили насмерть.

Они поскакали за врагом – вардариотами, пришлось признать Деметрию – за следующий кряж. Там их лошади выдохлись. Как и у преследуемых, но Деметрий уже играл в такую игру. Он был вынужден проигнорировать оскорбления на трех языках, полетевшие от людей, за которыми он только что гнался. Его тремстам воинам не удалось их настичь.

От строя далеких вражеских наездников отделился всадник и направил коня через поле рысцой к деспоту и его людям. Ветер хлестнул их, швырнул им в лица жгучий снег, а человек в белом успел за это время изрядно приблизиться. На пике развевался красный флажок, и конская сбруя тоже была красная.

– Деметрий! – воззвал он. – Выходи и преломи со мной копье!

Сэр Тайранос тронул Деметрия за рукав.

– Не надо!

Деметрий взглянул на своего разведчика Прокрустатора.

– Это их командир! – крикнул тот.

– Вот же болван, – сказал Деметрий. – Тайранос, поди и убей его. Вардек, Вугар – на фланги. Используйте любую возможность, какая представится.

Сэр Тайранос отсалютовал. Он взял у страдиота копье и медленно поехал к далекой белой фигуре. Два истриканских наемника обогнали его и взяли вправо и влево, прилаживая к лукам стрелы.

Вражеский рыцарь не стал дожидаться Тайраноса, взмахнул копьем и ринулся в атаку.

Копыта его лошади взметали тучи снега, а топот доносился через почти идеально ровное поле чуть-чуть запоздало. Снег снесло ветром, и промороженная земля была тверда, как скала, а стук копыт напоминал далекий колокольный звон.

Сэр Тайранос осознал опасность, опустил копье и пришпорил своего измученного коня.

Они сошлись так быстро, что Деметрий не разобрал, что стряслось. Кроме того, что чужак уложил на снег сэра Тайраноса вместе с конем. А затем его силуэт как бы расплылся – он весь окутался снегом, и по наемникам ударил порыв ветра, так что их первые стрелы буквально сдуло.

Тот же шквал поднял стену снега, похожую на целый сонм призраков.

– Берегись, это колдовство! – заорал Деметрий.

С ним были два умелых чародея, и оба воздели щиты, которые сверкнули ржавым отблеском в лучах заходящего солнца и ярко заискрились.

Многие воины Деметрия перекрестились, другие оградились знаком, похожим на пару рогов.

Фронт сдутого снега распахнулся и явил дюжину вардариотов под началом графа Зака, летящих галопом в десяти лошадиных скачках. В передовую шеренгу войска Деметрия вонзился рой алых стрел, которые затем опять превратились в снежные вихри и сгинули.

Издевательский смех лизнул слух Деметрия, как пламя – сухое полено. Над ним потешались. Но его войско не пострадало, а дюжина людей и лошадей, коих он только что лишился, была небольшой ценой за пятнадцать лиг проделанного пути. Он развернул коня, и движимый чародейством снег вновь пал на землю, после чего вдали стало видно сэра Тайраноса, которого уводили в неволю.

Деметрий сорвал с головы и с отвращением бросил в снег золотой бацинет.

– Будь оно проклято! – прорычал он. – Господи Иисусе Христе, мать его так! Лошади! Сменить лошадей! Эй, вы, маги так называемые! Что это была за хрень? Разве я должен отдельно приказывать разбираться с такими вещами?

Герметисты молча стояли возле своих лошадей. У обоих были пепельно-серые лица.

– Ладно! – сказал он, занося меч.

– Мы даже пробовать не посмели, – прошептал тот, что был ближе.

Деметрий взрыкнул. Он достаточно владел собой, чтобы понять: ему не выиграть никакого боя, если он перебьет половину своих штатных колдунов. Фыркнув, он развернул коня и затрусил назад к запасным лошадям, где Дариуш и три его разведчика наблюдали за отступлением.

– Что дальше? – крикнул он.

Дариуш молча показал пальцем.

Позади них в долине пятьдесят всадников уводили своих вьючных лошадей. На дороге бушевало пламя: подводы были объяты огнем, а тягловые животные мертвы.

– Я соглашусь – это и правда образцовое степное сражение, – сказал граф Зак. – Но скучное. Что же нам, дожидаться теперь, пока его лошади околеют с голоду?

Герцог был известен самодовольством, которое не прибавляло ему друзей; с другой стороны, маленькая победа оказалась забавной, а большинство людей милостью деспота обрело теплый ночлег и вволю вина.

– Нет, теперь мы пару часов поспим и вернемся к войску. Деметрию конец. Обоза не стало, ему придется отступать. Мы отвезем меха, а он подожмет хвост и уберется домой. А что до нашего пленника – надо же, какие вещи мы узнали!

Зак рассмеялся.

– Надо было отдать его моим девочкам – вот он запел бы!

– Нет, так нехорошо. Ему хватило смелости выступить против меня, и я не хочу, чтобы его пытали. – Герцог с улыбкой откинулся в седле. – Ну, не совсем. Он верит, что пытки грядут, и это, конечно, будет использовано против него.

– Тебе это нравится, – сказал Зак. – Ты считаешь себя умнее всех.

– Хлебни еще горячего винца, – посоветовал герцог.

Они поехали обратно к Вьюну и по пути трижды переменили лошадей – все животные вымотались, замерзли, а вскоре после восхода луны температура и вовсе упала. Чуть севернее за ними следовала огромная стая шакалов, и в маленьком отряде все отлично понимали, что ждет любого, кто отобьется, – в такую пору шакалы были символом голода и отчаяния.

Люди надевали одежду слой за слоем; граф Зак щегольнул великолепным красным вардариотским кафтаном на лисьем меху и с капюшоном.

Герцог два дня не пил своего зелья. В походе он не мог быть полупьяным и одновременно командовать, а потому ему пришлось законсервировать свою мощь и приготовиться противостоять Гармодию. Но старый магистр был вежлив и молчал.

Он заговорил ближе к полуночи.

«Объяви передышку, и мы согреем воздух. С воздухом просто. У тебя уйма возможностей. Ты очень экономно применил свои силы против Деметрия – молодец. Ты и правда становишься сильнее».

«Гармодий, ты предлагаешь мир?»

«Я нашел другое решение, Габриэль».

«Неужели? Как… ведь ты мне не врешь?»

«Вовсе нет. И о решении поэтому не скажу, но даю слово, что оно не причинит тебе вреда и поможет твоему делу».

«Разве я против?»

Наступившая пауза длилась так долго, что герцог начал бояться, не исчез ли старик. Испугался?

«Послушай, Габриэль. Я эгоистичная сволочь и не хочу умирать, но на кону стоит нечто большее. Когда я тебя покину, постарайся не забыть, что мы союзники. И в знак моих добрых намерений я позволяю тебе заглянуть в твой Дворец воспоминаний. Я… м-м-м… отдал распоряжение».

В былое время герцог едва ли сумел бы ехать сквозь снег и следить за окрестностями, одновременно беседуя с бесплотным существом и собирая волю в эфире, но силы его неизмеримо возросли, и он нырнул в свой Дворец.

Тот погрузился в сумерки за последние месяцы, так как герцог все активнее прибегал к зелью, чтобы сдерживать старика. Теперь здесь было светло и чисто. А на мраморном постаменте в центре ротонды размером с ливиапольский собор Святой Софии стояла статуя женщины: почти наверняка – Пруденции. Она улыбалась.

«Это лишь видимость, – сказал Гармодий. – Но я, уходя, подумал, что ты по чему-нибудь затоскуешь. Время у меня было. Я имел доступ ко многим твоим воспоминаниям и сделал ее настолько похожей на живую, насколько посмел».

Габриэль посмотрел на настенные символы.

«Я вижу более пятисот потенциальных заклинаний», – проговорил он.

«Я предоставил тебе все, что мы знаем».

«Ты пугаешь меня, старик. Мне, верно, следует выпить отравы, чтобы ты сгинул».

«Послушай, мальчик. Пожив у тебя в голове, я столько узнал, что не стал бы… еще чего! Достаточно сказать, что я в любой момент мог завладеть твоим мировосприятием. Но зачем? Я этого не сделал. Подумывал, но – не сделал. Есть вещи, до которых даже я не унижусь».

«Ты не хочешь стать Шипом».

«Даже Шип не хотел стать Шипом. Этот несчастный урод становится оболочкой – орудием».

«Чьим?»

Снова пауза.

«Объяви привал», – велел Гармодий.

Герцог собрал вокруг себя все войско, и вскоре снег был утоптан копытами. Затем лошадей сбили в плотный табун на окраине ельника, который защитил их от ветра. Стоял такой холод, что перехватывало дыхание, а под кронами древних деревьев завыли шакалы. Лошади нервно перетаптывались.

– Пойдем-ка дальше, – сказал граф Зак. – Слишком холодно для стоянки.

– Погоди, – отозвался герцог.

Мелкими рывками температура повысилась.

Воздух прогрелся достаточно, чтобы дышалось легче, и вскоре солдаты уже стягивали рукавицы и снимали с лошадей вещмешки.

«Я и не знал, что чары на это способны», – признался герцог.

Гармодий рассмеялся.

«Веришь мне, значит?» – спросил он.

Герцог отвесил поклон, оставаясь в своей личной ротонде – прекрасной и чистой.

«Не целиком и полностью, Гармодий, но достаточно, чтобы насладиться этой минутой и с известным смирением принять твое поучение. Я хочу попробовать еще».

«Еще?»

«На шакалах».

«Ну и чудной же ты человек».

Он усыпил их, чтобы не дали деру. Затем и вокруг них повысил температуру.

«Я чувствую некоторое родство с ними», – заявил герцог.

Утром отряд герцога прибыл на берег Вьюна, где обнаружил остатки лагеря: срубленные деревья, завал из гальки и лапника, окруженное частоколом убежище. На треть пути через Вьюн протянулась каменная опора моста, а куча обломков моста ледяного наглядно свидетельствовала, что здесь была переправа.

Герцог поскреб двухдневную щетину. Он посмотрел на Зака и повел плечами.

– Мэг построила им мост. Я это чувствую. Она заморозила реку, и армия перешла.

– У нас кончились припасы, – сказал Зак.

– Значит, нужно догнать их сегодня, – заявил герцог и махнул рабочей рукой.

Вьюн застыл; энергия разошлась со скоростью плывущей выдры, и на черной воде появился лед.

– Выдвигаемся! – крикнул герцог, пришпорил своего черного скакуна и погнал его к берегу.

Шестьдесят человек, сто двадцать пять лошадей. Переход совершился за считаные минуты, и герцог снял чары.

– Мать-перемать, ну и нагнал ты страху, – оскалился граф Зак. – Рад, что ты на нашей стороне.

Герцог был бледен.

– Вряд ли я сейчас нагоню страх, Зак. Не то самочувствие. Едем.

Они настигли армию на закате, когда уже продрогли вконец и припрятанный кусок сухой колбасы шел за тот же вес в золоте. Лошади страдали от жажды; две уже пали и были оставлены шакалам и волкам – теперь и старшие братья шакалов следовали за отрядом.

Зато армия расположилась в древнем легионерском форте за четырьмя прочными земляными стенами, которые отчистила от снега за последний час. Палатки заливал оранжевый свет от горящего торфа, который вырубили из почвы топорами. В таких старых фортах часто встречались груды камней – готового материала для укрытий и очагов.

Полвойска заготавливало дрова, и склоны звенели от стука топоров.

Герцог спешился на центральном проезде и угодил в объятия Плохиша Тома.

Ему не понадобилось и минуты, чтобы оценить ситуацию.

Он подмигнул Рэндому, сидевшему по другую сторону огромного костра, который освещал командный пункт. Ему сразу здорово полегчало – хватило того, что его окружали друзья. Общение с Гармодием изрядно утомило герцога.

Потому что старый магистр порядком его напугал. «Он может завладеть мною в любой момент, а я и не узнаю».

Однако в тепле и среди друзей такая перспектива не показалась уж очень скверной. Он ознакомился с действиями Тома и одобрил их.

– Если прорвемся, то завтра к заходу солнца будем в Осаве, – сказал Рэндом.

Герцог огляделся по сторонам:

– Что ж, тогда поспим, сколько удастся.

– Ты вступил в бой? – спросил Том.

Головы повернулись – люди уставились на своего капитана или Мегас Дукаса.

– Не совсем, – ответил герцог.

Граф Зак рассмеялся:

– Он поехал один, в самую гущу, и вызвал Деметрия на поединок. О, вы бы его видели!

Плохиш Том сверкнул глазами на капитана:

– Но боя не было?

Теперь рассмеялся сэр Майкл.

– Разве? Он высадил из седла дядю Деметрия и взял его в плен на глазах у всего воинства!

Плохиш Том усмехнулся.

– Ты чокнутый. Но ты сливаешь все порядочные схватки, а это вождю не к лицу.

– Том, я хотел взять пленного высокого ранга, – сказал герцог. – Только и всего.

Граф Зак расхохотался.

– Вздор, начальник! Хочешь драться – выезжай и дерись!

Том скрестил руки.

– Галлейцы все равно дадут нам бой.

Герцог поднял руку.

– Нет, если мне удастся этому помешать. Я подарю им золотой мост – пусть идут к своим лодкам.

– Что?! – взревел Том.

– Хорошая тактика, – заметил Зак.

Лицо Тома исказилось от досады.

– Он лишает войну всякой прелести! – посетовал он.

– На турнире я рад угодить джентльмену, – сказал герцог. – Но это война. И если галлейцам хочется воевать, то мы хотим, чтобы они отправились домой, а мы сберегли для императора меха.

Сэр Георгий порылся в бороде. Все они были грязные, никто не стал переодеваться на таком лютом холоде.

– Не в обиду будь сказано, но говорят, что наемники уклоняются от боев, – заметил он.

Герцог пожал плечами.

– Изюминка! Мы сможем показать этим морейским господам что-нибудь скромненькое?

– Что угодно, – улыбнулась она. – Чего тебе хочется?

Герцог обнажил меч, и Изюминка вынула свой.

– Ты смотришь, Георгий?

Он плавно вскинул острое лезвие двуручного меча, а клинок Изюминки двинулся вниз, чтобы отбить его, но оно поднырнуло и чуть коснулось кончиком ее груди.

– Уклонился ли мой клинок от ее? – спросил герцог.

– Победа лучше, – сказал сэр Георгий.

– Большинство воинов – дилетанты. Не удивительно, что им угрожают те, для кого война стала профессией. Нам не нужна отвага как таковая. Все, что нам требуется, – победа. Других соображений нет, и нам одинаково платят и за потерю половины войска, и за его сохранность. Спасибо, Изюминка. – Герцог кивнул окружившим костер мужчинам и женщинам. – Идите спать. Как бы я ни старался, днем желание Тома может сбыться.

К полудню разведчики Гельфреда установили местонахождение галлейцев. Зак взял оба эскадрона вардариотов, оставив лишь горстку для охраны запасных лошадей, и они выступили на север. Снегопад скрыл их, а войско, все на конях, рысцой направилось по берегу незамерзшего озера. Дорога была широка и вымощена здоровыми булыжниками, так что и снег не стал помехой быстрой езде.

Они видели дым, который поднимался в десятке мест.

К середине дня два воина Зака доложили, что галлейцы движутся к своим лодкам. Пришедших из-за Стены с ними нет, а южные хуранцы, которые живут в селениях близ северного морейского аванпоста, подгоняют галлейцев на каждом шагу.

Герцог несколько часов терпел растущую злобу Тома. Затем расхохотался:

– Отлично, Том! Бери людей и расквась галлейцам их шнобели! – Он подался вперед. – Постарайся взять пару пленных, если не сильно затруднит.

Том просиял, как светильник, заправленный свежим маслом. Он забрал четверть отряда сэра Йоханнеса, четверть людей Изюминки и еще десяток лучших рыцарей, включая сэра Гэвина, госпожу Элисон, сэра Майкла, сэра Алкея. И всех погонщиков.

Они помчались на север под прикрытием легкой кавалерии графа Зака.

Армия продолжила путь, переходя с рысцы на шаг и обратно. Было холодно, а скорость означала больший риск – многие воины промочили ноги, а иные взмокли от нагрузки да побывали в ручьях, которые пересекали без обычных мер предосторожности.

Йоханнес ехал рядом со своим капитаном.

– Чего мы добиваемся? – спросил он.

– Славы? – повел бровью герцог. – Денег?

– Опять ты лопаешься от самодовольства, – буркнул Йоханнес.

– Тебе не приходит в голову, что лет через пятьсот о нас сложат песни?

– Тишина! Исполняется «Песнь о Красном Рыцаре и бое, которого не было»! – со смехом отозвался сэр Йоханнес. – По-моему, это твой лучший подвиг – захват обоза Деметрия. Гениально! Но зачем давать волю Тому?

На горизонте смутно маячила башня Осавы.

– Потому что, если я не поберегусь, он будет неуправляемым зверем всю зиму, – сказал герцог. – А так он забрал с собой половину себе подобных, и они схватятся с галлейским арьергардом… Йоханнес! Какого дьявола понадобилось галлейцам в Новой Земле?

Йоханнес какое-то время ехал молча.

– Я думал, ты знаешь сам, – ответил он наконец. – Вот дурень. Ты казался отлично осведомленным.

– Поступали донесения. Жаль, что императорские шпионы не дотянулись до Галле, – сказал герцог. – Жаль, что у меня нет своих, и будь я проклят, Йоханнес, – я ими обзаведусь! Но ты спросил, чего я хочу. Я хочу выяснить, что происходит, доставить Джеральду его меха и сэкономить наше жалованье. И выбраться к черту из Мореи, пока она не сожрала нас заживо.

Плохиш Том взял треть лучших воинов и лучников. Он собрался задать пришедшим из-за Стены с их знаменитыми союзниками такого жару, что только перья полетят.

На севере и западе от него вардариоты вступили в первую схватку с хуранскими арбалетчиками и потеряли человека. Стефан Друз – худощавый верзила, похожий на монаха и с подходящей к образу бородой, отсалютовал стальной булавой и скорчил рожу.

– Нам не соперники, милорд, – сказал он Плохишу Тому. – Пехота со здоровенными арбалетами.

– Отлично, старина! – ухмыльнулся Том. – Оставайся на фланге!

Он двинул людей вперед, срезая направо угол через заснеженные поля пришедших из-за Стены. Погонщик и его сородичи хорошо знали этот край: Зеленые холмы находились сзади, а Стена – непосредственно слева. Он торговал здесь скотом – здесь же его и добывал. Пришедшие жили за Стеной, но являлись южными хуранцами и не были ничьими вассалами.

Ехавший рядом Ранальд покачал защищенной шлемом головой:

– Герцог говорит, что с ними галлейцы – тяжелая кавалерия и вымуштрованная пехота в прочных доспехах…

– Хватит гундосить, браток. Давай разомнемся.

Плохиш Том всматривался в далекую лесополосу, понимая, что уже совершил ошибку, позволив своим конным разведчикам, которые рвались в бой, обогнать его внушительную колонну.

Он увидел арбалетчиков раньше, чем они выпустили стрелы.

– Бей, пока не разбежались! – крикнул он и погнал коня вперед.

Хуранцы сломались, как только подоспела его кавалерия. Лес стоял слишком редко, чтобы задержать лошадей, и была зима. Они бросились в лес, и рыцари с тяжеловооруженными всадниками пустились в погоню.

Ранальд располагал лучниками под началом Барана и Длинной Лапищи и дюжиной бывалых бойцов в доспехах, которые позволяли назвать их тяжеловооруженными.

– Поднять забрала и наблюдать за флангами, – скомандовал он. – Мне это не нравится.

Том и его всадники пересекли огромное снежное поле и скрылись в лесу. На юге и на севере виднелись вардариоты в красном, которые трусили по снегу и присматривали за флангами.

В общей сложности у них было шестьдесят человек. Ранальд махнул своим, чтобы пошевеливались, он боялся и потерять связь с кузеном, и напороться на засаду.

– Осторожнее! – подал голос де Марш.

Неприятельская конница – рыцари, судя по виду – рассредоточилась до тонкого слоя, как масло на хлебе, и каждый пробирался сквозь чащу сам по себе. Строй матросов де Марша истончился до двух шеренг за невысокой баррикадой павших деревьев. Они наблюдали, как мимо бегут хуранцы.

Как и было условлено.

– Готовьсь! – вскричал де Марш.

Вражеский командир, огромный детина, поднял на дыбы своего черного мерина.

– Пли! – крикнул де Марш, и сорок арбалетов дали залп.

Последствия оказались не столь разрушительными для рыцарей, как можно было ожидать, но богатырь рухнул, а его конь забился, окрашивая снег красным.

– Рассредоточиться!

– Так хочет Бог! – выкрикнул Черный Рыцарь и возглавил атаку дюжины своих тяжеловооруженных всадников.

Плохиш Том целиком и полностью осознал свою глупость еще до того, как увидел поваленные деревья. Притворство не было ему свойственно – он попался.

При виде галлейцев он поднял коня на дыбы. Они казались профессионалами…

«Проклятье, я любил эту животину», – подумал он, когда в мерине засело шесть стрел. Конь рухнул, уже смертельно раненный.

Том откатился; доспехи повредили ему больше, чем падение. Он встал и обнаружил, что меч на месте.

У них была кавалерия.

Том покачал головой, дивясь своей дури под боевые возгласы вражеских рыцарей.

Затем улыбнулся. Все же война, как-никак!

К нему на помощь направился Фрэнсис Эткорт, легко узнаваемый по красному плюмажу. Слева приближались вражеские всадники, кони у них были возмутительно хороши и замечательно подходили для сражения в глухомани. Эткорт присоединился к троим тяжеловооруженным конникам, передвигавшимся легким галопом.

Том с серьезным удовлетворением наблюдал, как они берут копья наперевес и группируют людей, переходя от растянутого строя, предназначенного для погони, к плотно сбитому отряду в пятидесяти конских скачках.

Галлейцы – он предположил, что это галлейцы, – нанесли удар. У них было с дюжину рыцарей, и в миг атаки сэр Фрэнсис Эткорт и один из немногих в отряде галлейцев-всадников, Филипп ле Боз, аккуратно выбили соперников из седла. Крис Фолиак заколол коня противника, а потом, подло взмахнув копьем, как шлагбаумом, сбросил еще одного галлейского рыцаря. Но сэра Джона Гейджа сшиб наземь такой же бугай, как Том.

Фолиак, боец осторожный и хитрый, не стал придерживать коня. Он прорвался, бросил копье и помчался обратно на юг, подальше от схватки.

Эткорт замешкался, и его вмиг окружили. Трое перехватили у него поводья и сдернули наземь.

Филипп ле Боз изловчился поразить врага кинжалом, а конь его, благо был больше – или опытнее, – вынес его из людской каши. Увидев Тома, он устремился к нему…

Двадцать стрел вылетело одновременно, и Боз умер сразу.

Другие всадники Тома неслись на север. Он различал голос сэра Майкла. Один из вражеских рыцарей поднял забрало и указал на Тома копьем.

– Сдавайтесь, – велел он.

Том рассмеялся.

– У нас заведено сначала подраться, – ответил он, жалея, что у него нет топора.

Галлеец не замедлил атаковать, и его огромный скакун взметнул комья снега в неподвижный воздух. Острие копья опустилось пикирующим соколом, а Том распрямился и укоротил его на три фута. Ударом слева он выхватил из коня шматок мяса, и животное, обезумев от боли, развернулось.

Том ударил снова, не обращая внимания на седока, и рубанул коня по ляжке.

Тот рухнул.

На Тома напал второй галлеец.

Плохиш Том сменил стойку в ожидании копья, но противник видел, что он сделал, и копье опустил не сразу, а в последний миг, как только подлетел поближе.

Том отбил его в сторону, рубанул по шее коня и повалился с ног, когда наездник развернул того вправо. Но удар попал в цель – конь пошатнулся и упал.

Том встал.

Копье молнией врезалось ему в бок и пробило кольчугу. Он споткнулся.

– Так хочет Бог! – взревел галлеец, прогромыхав мимо.

Он развернул коня и снова пошел на приступ, теперь вооруженный длинной стальной булавой.

И выполнил правой рукой ожидаемый мощный заруб, а Плохиш Том принял его на меч и пошатнулся от голой силы неприятеля, но не настолько, чтобы удар не соскользнул с его клинка, как дождь с крутой крыши, и тут же нанес ответный по движущемуся мимо коню. Он снова попал, и животное заржало.

Рыцарь осадил коня. Приближались арбалетчики.

– Это же просто скотобойня, – возмутился он.

– Слезайте с коня – устроим людобойню, – ответил Плохиш Том.

– Вы хороший боец. Могу я узнать ваш титул? – осведомился вражеский рыцарь.

– Я сэр Том Лаклан с холмов, – представился Плохиш Том.

– Я сэр Хартмут Ли Оргулюз, – назвался тот и выдержал паузу. – Черный Рыцарь.

Том покачал головой.

– По-моему, вы ждете своих арбалетчиков, чтобы убили меня.

– Разумеется! – рассмеялся сэр Хартмут. – Почему бы и нет? Честных боев не бывает!

Том бросился на него.

– Лакланы за Э! – проревел он и побежал со всей скоростью, какую позволяли израненные бедра.

Однако сэр Хартмут дал ему сделать всего два шага и тронул коня. Булава Черного Рыцаря опустилась – меч Тома взлетел.

Оба попались на крючок, а потому и ударили оба.

Том принял удар левым наплечником и грянулся оземь.

Сэр Хартмут принял выпад Тома на нагрудную пластину и вылетел из седла. Разница была в том, что сэр Хартмут поднялся целый и невредимый – пострадало только его достоинство.

Плохиш Том заработал серьезнейшее ранение в жизни.

Ранальд въехал в лес прогулочным шагом, его лучники сбились в кучу позади. Теперь он слышал шум битвы с трех сторон. Но деревья мешали обзору даже голые по зиме, и Ранальд не понимал, что происходит.

Он услышал боевой клич Тома и двинулся на него, однако и тут не отбросил осторожность. Подняв забрало и посматривая по сторонам, он перешел на рысцу.

Сперва он увидел арбалетчиков, а следом – Тома, одинокого, опустившегося на одно колено.

Ранальд крикнул Длинной Лапище:

– Прикрой меня!

Большинство лучников уже посыпалось из седел. Слуги хватали коней под уздцы, а лучники вскидывали и натягивали луки.

Ранальд выхватил копье из гнезда у правого стремени и пришпорил скакуна.

Он заметил, как справа сверкнул на зимнем солнце металл.

Там было три рыцаря – навскидку он понял, что все они не из наемной дружины. Они стояли между ним и его кузеном.

Он устремился к ним, опустив забрало на скаку, и вся четверка сорвалась в галоп – без всяких каверз в снежном лесу.

В шести скачках от преследуемых Ранальд сменил мишень. Его конь грациозно перешел на скрестный шаг, отклонившись на ярд от прямой, а Ранальд подался вперед, как на харндонском ристалище, и его противник отправился в полет. В нагрудную пластину ударило копье, но не ужалило – острие проехалось по V-образной выпуклости и улетело за правое плечо, сорвав наплечник, но в остальном не причинило вреда.

Ранальд не повернулся.

В десяти ярдах позади него Крис Фолиак вышиб из седла второго всадника, но после этого его конь поскользнулся и рухнул, подняв фонтан из снега и палой листвы.

Ранальд мчался к кузену.

Том стоял на колене, не в силах подняться и защищаясь обеими руками. Дюжий рыцарь – не меньше, во всяком случае, самого Тома – снова и снова бил булавой; затем он помедлил и метнул ее, как молнию.

Том пропустил удар, и оружие врезалось в забрало, сминая его.

Огромный рыцарь обнажил меч, и тот взорвался пламенем, а арбалетчики выдали себя воплем.

«Господи, сколько же их», – успел подумать Ранальд.

Длинная Лапища оказался на расстоянии выстрела, и первая стрела впилась в арбалетчика.

Ранальд слышал, как позади него рубится на мечах Фолиак.

Теперь бои завязались по всему лесу: вардариоты нахлынули с флангов, и он вдруг понял, что победа будет за ним. Но сперва ему предстояло избавить кузена от великана.

Ранальд сделал выпад копьем, метя в спину большого рыцаря, но тот в последний миг изогнулся змеей. Удар попал в цель, но противник непонятно как остался цел.

Зато огромный пылающий меч не коснулся Тома, и тот кое-как встал, а Ранальд пролетел мимо, что было силы осаживая скакуна.

Том ударил снизу, и Черный Рыцарь презрительно снес половину его клинка.

Том шагнул в сторону и метнул, как топор, оставшийся обломок в Черного Рыцаря, которому пришлось попятиться и парировать. Обломок со звоном ударился о навершие меча.

Том обнажил кинжал.

Наемное войско извергло лавину стрел. Враг устоял и ответил залпом из арбалетов.

Черный Рыцарь воздел свой горящий меч…

– С дороги, кретин! – взревел Ранальд и оттолкнул кузена бедром.

Он нес огромный топор – на длинной рукояти и с бородкой настолько длинной, что у нее была собственная головка; гигантская штуковина, стальной полумесяц на пятифутовом древке. Этот топор изготовил ему мастер Пиэл.

Том рухнул на колено.

Ранальд прикрыл кузена, и Черный Рыцарь обрушил на него мощный рубящий удар – обычный, с правого плеча, но с силой боевой лошади. Ранальд отбил его, держа топор ближе к телу. Звон стали разнесся по всему лесу.

– Итак! – произнес из-под шлема Черный Рыцарь.

Ранальд шагнул мимо кузена, держа топор за собой, как длинный хвост. Черный Рыцарь не моргнул и глазом, и Ранальд нанес удар.

Клинок Черного Рыцаря метнулся навстречу топору с проворством лосося…

Ранальд крутанул огромным лезвием – его удар был обманкой. Он поразил кисть Черного Рыцаря торцовым шипом и рукоятью блокировал ему левое запястье.

Затем шагнул вперед и превратил топор в рычаг, чтобы повергнуть здоровяка наземь.

Лежа навзничь, Черный Рыцарь ударил по-кошачьи стремительно, и пылающий меч глубоко погрузился в левый наголенник Ранальда.

Тогда Черный Рыцарь уподобился акробату, выполнил задний кувырок через голову и оказался на ногах.

От боли все мысли у Ранальда спутались.

Черный Рыцарь наспех отсалютовал.

– Похоже, что ваши лучники превзошли моих, – сказал он, пятясь. – А мои союзнички, бесполезные псы, сбежали домой. Мы еще встретимся, сэр рыцарь.

Он сделал еще шаг, другой.

Ранальд хотел пуститься в погоню, но земля была залита кровью, и не только Тома.

Арбалетчики не выдержали.

Командир, человек в добротных доспехах, пытался сплотить их, пока не увидел, что приближается сэр Майкл с дюжиной тяжеловооруженных всадников и столько же вардариотов. Тогда он перебросил ногу через седло и понесся прочь.

Ранальд попытался перевязать свою рану, и к нему присоединился Фрэнсис Эткорт.

– Что с тобой стряслось? – спросил Ранальд.

– По голове ударил кто-то, – улыбнулся Эткорт. – К счастью, он не задержался, чтобы взять меня в плен. – Он посмотрел вслед галлейцам. – Кто это был? Очень, очень хороши.

– Лучше меня, – буркнул Том. – Христос воскресший, что это был за урод?

В пяти лигах к западу и двумя днями позже Плохиш Том стоял на главной башне фортификаций Осавы. Падал снежок, и Том вглядывался в озеро, словно призывая галлейцев вернуться и исполнить свой долг. Внизу, во дворе, крупнейший за двадцать лет меховой караван Мореи разгрузился и тронулся в путь, направляясь в холмы под зорким присмотром костяка имперской армии.

Плохиш Том притопнул и нахмурился.

– Выше голову, Том, – сказал герцог. – Мы найдем для драки кого-нибудь еще.

Том выругался и бросился по ступеням вниз, к коню. Герцог последовал за ним.

– Что, маневренная война? Я не дурак, ты перехитрил галлейцев, а бой им дали только в засаде. Но… – Он пожал плечами. – Война без боев? – Том буквально выплевывал слова. – И Ранальду вчера досталось все, а я проиграл. – Он потупился. – И потерял Филиппа.

Ранальда опутали чарами, перебинтовали, и он был все еще бледен. Плохиш Том приободрился. Но Ранальд стал героем дня, и Том прилюдно выразил ему благодарность.

– Ты спас меня, кузен, а этим похвастаются немногие.

Вид у Ранальда был сконфуженный.

– Я хочу еще раз встретиться с этим Черным Рыцарем. Фракейцев хитроумными маневрами не возьмешь.

Красный Рыцарь со смехом положил руку товарищу на плечо.

– Весной будет много битв, Том. Поэтому отправляйся домой и поднимай свою пехоту. Приведи всех танов и мужиков, каких соберешь, и гони все стадо в гостиницу, в Дормлинг, когда дороги замерзнут. А всю оставшуюся зиму лечись. Ты ранен.

– Так оно и есть.

Том мог ходить, но бедра ныли; мог двигать правой рукой, но левая – даже после мощной ворожбы – казалась ледяной.

– Ты мне приказываешь? – набычился Том.

– Нет, – покачал головой герцог. – Вовсе нет. Я прошу: как Мегас Дукас – гуртовщика.

– Видит око, да зуб неймет, – кивнул Том. – Но я пойду. Без гуртовщика не обойтись. И я буду там, если смогу.

– Змей поможет, – сказал герцог.

– Надеюсь, пособит мой кузен. – Том повернулся к Ранальду.

Герцог вздохнул.

– Том, Ранальд может склониться к поездке на запад в Лиссен Карак. Леди Мэри удалили от двора, и сейчас она едет вдоль Альбина в монастырь встречать Рождество. – Он протянул Ранальду депешу и улыбнулся. – Хорошо, когда есть шпионы! Мне будет этого не хватать. На колени, Ранальд.

Тот поднял глаза.

– Зачем? – спросил он и посмотрел на грязный снег. Было холодно, а нога болела.

– Затем, что так положено при посвящении в рыцари, – ответил герцог.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ ЛИВИАПОЛИС – ПРИНЦЕССА

Леди Мария стояла в неофициальном тронном зале со свитками в корзинке для рукоделия.

– Мегас Дукас, очевидно, направляется домой, – сказала она. – Он передает, что вернется через неделю. – Она подняла глаза. – Он поручает вам подготовиться к Рождеству.

– Мой отец остается в заложниках? – спросила принцесса.

– С ним обошлись очень дурно, – сказала леди Мария. – Мегас Дукас просит вас не отчаиваться. Он говорит, что императора перевезли подальше в горы.

– Что?!. – простонала принцесса.

Она отвернулась и залилась слезами.

Действующий спатариос Черноволосый шагнул вперед.

– Что случилось? И где?

Мария развернула карту.

– Все чертовски запутано. Мегас Дукас отправился на запад, дошел почти до Зеленых холмов и опередил Андроника на пути в западную Фраке. Он победил Деметрия, тот отступил. Андроник собрал армию, а потом распустил.

– Естественно, – кивнул сэр Джордж Брювс. – У него не было обоза.

– А у нас был! – возликовал Черноволосый.

Леди Мария позволила себе чуть улыбнуться.

– Был.

Брювс присвистнул.

– Выходит, меха на самом деле ничего не значили!

Леди Мария повысила голос, чтобы услышала принцесса, которая горевала на троне.

– Нет, джентльмены. Костяк армии продвинулся вдоль озера на север и, очевидно, сопроводит меха на юг. – Она пробежала глазами четвертое донесение. – Здесь говорится, что на Внутреннем море стоят галлейские войска и наш Мегас Дукас ожидает, что они отступят при виде наших знамен, но мне слабо верится, что на озере есть галлейцы. На пороге зимы? Об этом писали, но мне продолжает казаться, что здесь какая-то ошибка писца.

– Он же сказал, что идет на восток! – проговорила принцесса.

Сэр Джордж Брювс прикусил язык. Он выдавил улыбку и произнес:

– Так или иначе, кампания замечательная. И нас ждет славное Рождество.

Далеко-далеко на севере сэр Хартмут скорбно взирал на свои галеры, входившие в неспешный снегопад. Устье озера уже подернулось льдом, который придется взломать.

Они сожгли два поселка плетневых хижин и домиков из шкур. Он больше не мог демонстрировать свою военную мощь и был вынужден отступить, когда на южных холмах появилось войско – великолепное войско.

– Три переплетенные восьмерки, – сказал он де Маршу, встряхнув головой. – Кто это был?

Де Марш застонал.

– Известна ли вам история о королевском походе на Арелат?

Сэр Хартмут оглянулся на снегопад.

– Тот самый капитан? Ах, мастер де Марш! Мне придется употребить силу, чтобы научить его манерам. Тогда я завоюю любовь короля. – Он повращал затекшим плечом. – У них была хорошая тяжеловооруженная конница. Не хуже моей.

– Вы не потеряли ни единого человека, а я лишился шестерых матросов. – Де Марш был сыт войной по горло.

Сэр Хартмут пожал плечами.

– Судьба. Если бы их конные лучники налегли посильнее, нам всем пришел бы конец. Я признаю, что засада была бессмысленным фанфаронством.

Де Марш выдохнул воздух, которого набрал полную грудь, собираясь высказаться откровенно. Вместо этого он спросил:

– Полагаю, на зиму с операциями покончено?

– Вы хотите сказать – если льды не раздавят нас, как жуков? – отозвался сэр Хартмут. – Не поплывете же вы в эту пору домой?

– Христос распятый! – воскликнул де Марш. – Нет, милорд, не поплыву. Я вытащу корабли из воды, поставлю на распорки и, может быть, даже сооружу навесы, если позволит погода.

– Замечательно. А мы займемся обучением аборигенов. Им предстоит многое от нас перенять, – сказал сэр Хартмут. – Мы дадим им урок отваги.

Де Марш знал, что после двух дней бесплодной битвы две трети пришедших из-за Стены покинули их, оставив ждать морейского нашествия только галлейцев да горстку их стойких приверженцев. Они, по меркам пришедших из-за Стены, оказались исключительно преданными союзниками, которые продолжали сражаться и после того, как превосходство морейцев и южных хуранцев сделалось очевидным.

Но он посмотрел на сэра Хартмута и промолчал.

Ему редко приходилось ездить на таком холоде. Кронмир лишился левого мизинца, как только нашел врача, а чтобы отогреться, ему потребовалось три долгих дня, несмотря на систему отопления просвещенного Ливиаполиса.

На сей раз мастер Кронмир представился богатым купцом и снял комнаты в гостинице «Серебряный кубок», где часто селились этруски и другие чужеземцы.

Армия еще не вернулась в город, и он отправился по делам сразу, едва согрелся и ощутил себя в безопасности. Полдня он делал покупки – просто чтобы увериться в отсутствии слежки, а потом навестил своих лучших агентов и оставил им рождественские подарки: амулеты от Аэскепилеса. А также шифрованные инструкции, как ими пользоваться, вкупе с сердечными пожеланиями счастья в Новом году, после чего осторожно начал зондировать почву на предмет недовольных среди моряков-новобранцев на процветающей ныне военной верфи.

Вольнодумец оказался дураком, причем дураком опасным, зловредным – худшая разновидность агента. Но Кронмиру не приходилось выбирать. Он воспользовался первым попавшимся орудием. И встретиться с недоумком Сни предстояло лично, так как он не мог довериться связному из тех, кого используют втемную, – а это было опасно. Кронмир рисковал. И он, в отличие от многих, понимал, куда приведет эта дорожка.

Тайлер покинул замок Сказочного Рыцаря на заре, хорошо понимая, какой его ожидает путь. Не было силы, способной его удержать, и он не то чтобы бежал – шагал свободно, не подпадая под влияние магии этого логова. Когда он пересек его не вполне различимый священный рубеж – границу хозяйской власти, то увидел в кружащем снегу мотыльков: сто или больше, вяло порхавших среди деревьев на лютой стуже, подобно безголовым снежным совам. Ему не понравилось такое знамение, и он невзлюбил их еще сильнее, когда два последовали за ним.

Возможно, ему помогло то обстоятельство, что его не особо заботило, жив он или мертв.

Когда-то раньше он понял бы меру личной вины в случившемся, но у него было много недель на пересмотр своей версии событий, и к тому времени, когда снег заскрипел под его ногами, обмотанными сыромятными ремнями, которыми пользовались пришедшие из-за Стены, он больше не думал ни о Бесс, ни о том, как долго ее любил. Он прочно сосредоточился на никчемности младшего поколения повстанцев, ни один из которых не пожелал его сопровождать.

«Я освобожу бедных сервов, если придется сделать это самому, – сказал Тайлер. – Чума на Билла Редмида и эту шлюху!»

Он устроил себе день гнева, затем – второй. Зимой гнев полыхает ясно и чисто. И погода держалась подходящая – тоже ясная и холодная, да, но без внезапных оттепелей, способных убить одинокого путника. Тайлер, хотя его пожирали ревность и ярость, был не дурак и разбивал лагерь рано, собирая горы хвороста и валежника – не так уж трудно при четырехфутовом слое снега. Он устраивался под поваленными елями или возводил из лапника шалаши, и он тащил с собой сани от пришедших из-за Стены, на санях можно было лежать, соорудив солидное ложе из шкур. Дерево саней, слои меха и тепло костра поддерживали в нем жизнь; каждое утро он поджаривал ломоть мороженого бекона и готовился к новому дню. Он полагал, что если ему повезет, то переход через земли Диких займет дней пятнадцать; у него кончатся припасы, и он впадет в отчаяние, как раз когда перед ним предстанут сельские окрестности Альбинкирка.

Так долго протянуть будет чудом. Но он не мог оставаться там и смотреть, как последние повстанцы предают все, за что боролись. Недалек тот час, когда они сделают Билла Редмида лордом и пойдут в услужение к Сказочному Рыцарю.

На третью ночь пути он подстрелил оленя из лука и пошел по кровавому следу через кряж. Лагерь разбил поздно и был не так осторожен, как мог бы, – тревожился в первую очередь, что в луке что-то надломилось, когда он на холоде натянул тетиву. Он суетливо собрал хворост и взмок в своих одеждах, за что и поплатился во мраке ночи, когда липкий пот превратился в ледяную воду.

Но кромешная тьма застала его за жаркой оленины перед приличным костром, и он соорудил хороший шалаш под прикрытием мертвого дерева, которое повалилось в бурю. Вывернутые корни образовали заслон и навес, нагруженные камнями, которые при падении запросто проломили бы ему череп. Однако места оказалось достаточно, чтобы поставить маленькие сани, и Тайлер уселся на них, поедая оленину и прихлебывая кипяток.

Он услышал хруст шагов, когда уже было поздно. Он встал, гадая, кто или что разгуливает в такую погоду, в такое время года, и тут возник мужчина – высокий и стройный, с густыми белыми волосами, забранными в хвост и перехваченными оперенным ремешком. На незнакомце был тяжелый балахон из беличьих шкурок – черный, как окружающая ночь, и он держал посох, на вид – железный. Перчаток не было.

– Можно приютиться у твоего костра? – спросил гость.

Нэт Тайлер не первый день странствовал по свету. Он положил руку на эфес меча и сказал:

– Ты не человек, тебе мой костер не нужен. Чем бы ты ни был – если ты гость, то дай гостевую клятву.

Незнакомец в черном поклонился.

– Ты мудр. Я не сделаю зла этому костру – точнее, тому, кто его развел, – проговорил он.

Тайлер кивнул:

– У меня есть сассафрасовый чай, если угодно.

– Ты знаешь, кто я такой?

– По мне, так смахиваешь на Шипа, – ответил Тайлер.

Гость поднялся и поклонился снова.

– Ты и правда мудр. Умнее твоего товарища, который меня предал.

Не снимая рукавиц, Тайлер скрестил пальцы.

– Мы больше не друзья с Биллом Редмидом, колдун, но он тебя не предавал. Тебе захотелось господства. А мы не желаем, чтобы кто-то один властвовал над другими. Мы были союзниками. А ты – не очень-то.

Шип пристально смотрел через костер.

– Тем не менее ты уходишь от Редмида. И строишь собственные планы.

– Это так, – признал Тайлер.

– Я мог бы тебя использовать, – сказал Шип.

Тайлер осклабился в беззубой улыбке.

– Конечно, колдун. Я хорошо представляю, как бы ты это сделал. Но я предпочитаю не быть использованным.

Шип печально рассмеялся.

– Ты смелый плут, а я отвык от таких разговоров. Чего ты хочешь за исполнение моей воли?

Тайлер набрал в грудь воздуха и очень медленно его выпустил, глядя, как тот превращается в белый туман. Он задался вопросом, сколько вздохов ему осталось.

– Вряд ли у тебя есть что-нибудь из того, что мне хочется, – ответил он.

– А если я скажу, что твоя Бесс любит Билла Редмида только из-за чар, которые навел на нее повелитель ирков? И на твоего друга – тоже? Они марионетки и вообще не поступают по своей воле.

Хрустнул сучок. Послышалось ворчание, весьма похожее на звериное, и Тайлер встал и обнажил меч – абсурдный жест, коль скоро он сидел напротив неподвижного Шипа.

В круг света вплыла третья фигура.

– Недобрая встреч-ч-ча у кос-с-стерка, нарушитель границ. – Клыки Тапио сверкнули, как железные. – Кому, как не тебе рас-с-суждать о марионетках. У тебя с-с-странные гос-с-сти, друг.

Шип повернул голову.

– Тапио. Ты очень глуп, раз вышел за круг своей силы.

– А тебе не кажется, нелюдь, что и ты изрядно удалился от своего? – Ирк непринужденно стоял на снегу.

Шип поднялся и развернулся к нему лицом, держа перед собой посох.

– Уладим наш спор? – предложил он.

Ирк пожал плечами.

– Мне будет жаль убить этого человека – моего друга и гостя.

Шип не шелохнулся, даже не моргнул. Оболочка Знатока Языков служила ему идеальным плащом – выглядела как человеческое тело, но имела тысячу карманов с сюрпризами.

Он вынул один и метнул.

Тапио отбил его движением брови.

– Я могу помочь тебе, Шип, – сказал он.

– Помочь? Мы враги! – возразил Шип, творя колдовство потоньше.

Тапио вновь шевельнулся, и пролетел ветерок; огонь вспыхнул, а чары Шипа беспомощно рассеялись среди звезд.

– Я отрабатывал это тысяч-ч-чи лет, – прошелестел Тапио. – Нам незач-ч-чем враждовать.

Посох Шипа затрещал и исторг волну зелени пополам с чернотой – похожую на плесень, в крапинах. Она прошла сквозь Тапио, и тот исчез.

– Намного проще, чем полагается, – заметил Шип. – Я даже победе не доверяю.

– Значит, ты поумнел, Шип. – Казалось, сам воздух заговорил голосом Тапио. – Мастер Тайлер, я прибыл освободить тебя из этой… с-с-сети.

– Ну да, этот злобный карлик превратил твою возлюбленную в потаскуху, поссорил тебя с другом, а теперь явился помочь, – подхватил Шип.

В холодном чистом воздухе разлетелся смех ирка.

– Злобный карлик! Ах, бедный мой друг. От тебя разит Эш-ш-шем.

Шип шевельнулся, а ирк вдруг проявился в зеленоватом свете. Выстрелил посох Шипа – вспышка, еще одна; раздался звук, похожий на далекий громовой раскат, и дерево позади Шипа взорвалось и разлетелось на тысячу щепок, включая довольно крупные. Одна пронзила человекоподобную оболочку Шипа. Но это была лишь оболочка, а не человек, и Шип, не обратив на рану внимания, повторил ворожбу – на сей раз сам воздух обрел прозрачность, и Тайлеру стало не вздохнуть, он мог лишь смотреть. Казалось, что двигался только Шип, и языки его темного пламени лизали силуэт ирка… а потом что-то лопнуло. Тайлеру почудилось, будто весь мир на миг замер, и вдруг он остался один у костра, задыхающийся, с сердцем, готовым выпрыгнуть из груди.

Далеко на востоке – наверное, милях в десяти, в волнистых холмах, где он совершил переход по пути из бедствующего Лиссен Карак, – раздался рокот, как будто сошла лавина, и зеленоватая вспышка сопроводилась чередой бледно-лиловых, а потом грянул гром – трах, трах! – и донесся грохот, как будто шаги огромной армии на марше.

Тайлер подбросил сучьев в огонь. Дрожа, он запахнулся в одеяла; дальше сидел, положив на колени меч. Он с полным на то основанием считал, что тот не поможет ему разобраться ни с кем из врагов, но с оружием наготове было уютнее.

Далекий гром насмехался над ним. Тайлер обдумывал слова Шипа. Представлял околдованную Бесс в объятиях Редмида.

«Ладно, я им еще покажу».

Он снова подбросил хвороста, а потом вернулся Шип – так и проткнутый еловой щепкой.

– Я покажу тебе секрет, – заявил колдун, подкрепив слова жестом.

– Не нужны мне твои секреты, – сказал Тайлер. – Ты расправился с ирком?

– Конечно. Что за дурацкий вопрос? Послушай, дружище. Ты здесь околеешь. Или на следующем привале, или через один. Зима – это враг посерьезнее, чем Тапио и Шип, а у тебя нет ни закалки, ни опыта. Я тоже желаю смерти королю Альбы – так давай же я помогу тебе выжить, чтобы ты с ним покончил.

Тайлера сковал холод. Бывает, что выхода нет, даже если понятно, что тобой манипулируют. «Плыви по течению».

– Хорошо, – сказал он и изобразил храбрую улыбку. – Я буду держать ухо востро. Всегда говорю, что плетью обуха не перешибешь.

Ему показалось, что человеческая оболочка Шипа поморщилась.

– Да, – согласился тот. – Идем.

И протянул руку.

– Мне нужно взять пожитки, – сказал Тайлер.

Лицо Шипа осталось бесстрастным.

– Ладно.

Тайлер собрал одеяла и остатки еды, включая ломти мороженой оленины. Озябшие пальцы не гнулись, и темнота мешала на каждом шагу.

– Посветить бы чем-нибудь, – буркнул он.

– Сооруди факел. Я не делаю свет.

Наконец он все упаковал и подтянул свои сани к чародею, стоявшему с засевшей в теле четырехфутовой деревяшкой. Часть внутренностей вылетела через прореху в спине, хребет обнажился.

Тайлер содрогнулся.

– Бери меня за руку, – велел Шип.

– Куда мы пойдем? – спросил Тайлер.

– Отличный вопрос. Мы отправимся через эфир к Змеиному выгону.

Галлейский флот повернул с озера на Великую реку Хуран. Разбили лагерь на три дня, разожгли огромные костры, согрелись и скромно пообедали. Черный Рыцарь подготовил своих людей со всеми предосторожностями – собрал их и отдал приказы, игнорируя стенания де Марша.

Флот отбыл после воскресной мессы, и Черный Рыцарь провел его через ночь при свете масляных ламп на кормах четырех боевых галер, приободряя матросов призывами и воодушевляющими речами. В понедельник, когда рассвело, он глянул с кормы своего «Святого Михаила», пересчитал лодки и остался доволен числом.

– Теперь поглядим, – сказал Черный Рыцарь.

Оливер де Марш предпринял еще одну попытку. С потерей слуги он остался и без доверенного переводчика – Люций был убит имперскими войсками, которые, материализовавшись из снега, сорвали и без того сомнительную кампанию Черного Рыцаря против Южного Хурана. А с Люцием он мог попытаться напрямую связаться с вожаками Хурана Северного.

Но выбора у де Марша не было, а потому он нацепил личину смельчака и поднялся на ют.

– Сэр рыцарь? – окликнул он. – Сэр Хартмут?

Черный Рыцарь наградил его недоброй улыбкой.

– А, купец! Явились меня разубедить? М-м?

Де Марш кивнул.

– Ваш замысел, сэр рыцарь, не поможет ни королю, ни вашей репутации.

Сэр Хартмут расхохотался, затем смех угас.

– Меня, купец, неспроста называют Черным Рыцарем, и то, что я задумал, вполне соответствует моей репутации. На самом деле все, что я делаю, отчасти совершается ради того, чтобы эти лесные твари запомнили меня и боялись.

– Они будут вас бояться, а раз храбры – пойдут на вас войной, – предупредил де Марш.

– Храбры? Де Марш, Южный Хуран был бы у меня в кармане, если бы эти трусы выполнили мой приказ. Даже без них…

Де Марш закусил ус и встал тверже.

– Вам все равно было не выстоять против профессиональной армии и цепи надежно обустроенных фортов. Вы не могли захватить Осаву, а потому взятие Тикондаги – цель столь же далекая, как вон та птица в небесах. Мы бы не взяли Осаву, даже если бы пришедшие из-за Стены стали бездумными автоматами и бросились на ее укрепления. Вам хочется переложить на них вину за ваши – наши – промахи.

Де Марш приготовился к смерти.

Гнев промелькнул на лице Черного Рыцаря, как летний ливень: пришел – и схлынул. Сэр Хартмут перебрал бороду.

– Вы славный малый, де Марш. Я вас зауважал – вы не из наших, но не трус. Однако в вопросах войны вы круглый болван. Пришедшие из-за Стены не стоят пердка, и мои люди – как и ваши – докажут это за час. Так что весной я кое-кого из них возьму и сделаю солдатами – настоящими солдатами, как было в Ифрикуа. Они обучатся и будут повиноваться.

Де Марш подавил желание заорать – или затрястись, как осиновый лист.

– Вам нельзя штурмовать Мон Реаль. Это крупнейшее поселение пришедших из-за Стены на севере. Его не пытались взять даже войска Альбы, даже на пике власти старого короля. Как и морейцы.

– Ну так тем более они дураки. Смотрите и учитесь, купец! Ваш вариант мог бы сработать, но слишком медленно. – Черный Рыцарь смахнул со шлема пару мотыльков. – Весной, когда растает лед, по реке прибудет еще один флот, который доставит мне новых солдат. Людей, которые охотно пойдут за мной – за трофеи, а то и во имя Божье.

Он улыбнулся, и эта улыбка стала последней каплей.

– Вы добьетесь, что нас перебьют! – вскричал де Марш. Мотыльки порхнули прочь. – Вы навлечете на нас гнев и Божий, и всех приличных людей!

Сэр Хартмут рассмеялся.

– Послушайте, купец. Я человек чести и живу по закону войны. Я сделаю это открыто, не под покровом тьмы, и мое послание прозвучит во всеуслышание. Я совершу точно то, что совершали морейцы и альбанцы, то, чем занимался каждый человек, впервые оказавшийся в Новой Земле. Пришедшие из-за Стены не люди. Они вне церкви и цивилизации. Их смерть не запятнает наших клинков.

– Вы безумны! – выпалил де Марш.

Двое матросов схватили его сзади.

– Это я уже слышал, – сказал Черный Рыцарь. – Однако короли продолжают меня нанимать. Так кто же из нас безумен?

От Великой реки еще поднимался туман, когда флот поравнялся с Мон Реалем, а сэр Хартмут взял у ординарца галлейский флаг и первым вышел на нос, который с плеском взбороздил мелководье и ткнулся в берег. Горстка ранних пташек из крупного города пришедших из-за Стены явилась помочь галлейцам высадиться, и сэр Хартмут стремительно миновал их, а его моряки вместе с матросами де Марша построились сзади, горя, как и солдаты, нетерпением; они опустились на колени, получили благословение священника и похватали оружие.

В гущу матросов затесался местный мальчишка. Высмотрев нужное, он быстро протянул руку – схватил кинжал и со смехом бросился наутек.

Один военный моряк вскинул арбалет и небрежно выстрелил ему в спину. Арбалет был новой модели, стальной, а потому стрела прошила мальчишку насквозь и несколько ярдов проволокла его тщедушное тело. Матрос с пристыженным видом забрал свой нож.

С пригорка заголосила сестра мальчугана.

По кивку сэра Хартмута другой моряк заткнул стрелой и ее.

– Я вручаю сей остров, реку и ее берега королю Галле! – объявил сэр Хартмут. Он двинулся к городу по широкой тропе.

Его оруженосцы и тяжеловооруженные воины последовали за ним рыхлым клином, а моряки выстроились по бокам.

Арбалеты кашлянули, и те пришедшие из-за Стены, кто по оплошности встал спозаранку, умерли первыми.

Мон Реаль выставил часовых, но это были честные люди, которые не могли поверить в предательство союзников. Они забили тревогу, только когда первые языки пламени лизнули продолговатые здания.

Мон Реаль располагал почти тысячей воинов.

Они выскочили из хижин и домов, были застрелены и полегли в уличной грязи. А некоторые, бездоспешные, попытались сразиться с сэром Хартмутом и его рыцарями, когда те принялись гасить мелкие очаги сопротивления. Сэр Хартмут разделил город на четыре части, и его войска зачищали по одной за раз, опустошая улицы и поджигая пару-тройку домов. Когда над дальними горами всплыл красный шар солнца, сэр Хартмут перелез через палисад крепости, чему поспособствовали сугробы, уже скопившиеся у стен. Пал последний очаг организованного противодействия.

Офицеры двинулись через город, приказывая матросам тушить пожары, раздавая дома солдатам и выгоняя жильцов на снег. Выжившие стояли и с каменными лицами взирали на то, как их укромные лачуги превращаются в жилье для недавних союзников. Затем их сбили в группы и сковали между собой.

С какого-то старика сорвали беличью мантию. Он с императорским достоинством развернулся и плюнул сэру Хартмуту под ноги.

Сэр Хартмут посмотрел ему в глаза.

– Значит, вы не желаете послужить мне союзниками? – проговорил он. – Быть посему! Во славу Господа послужите рабами.

Несмотря на плохую погоду, путь на юг превратился в почти триумфальное шествие. Мэг с Красным Рыцарем наводили ледяные мосты через Вьюн, и Мэг, пока капитан соединял свои башнями, добавляла к собственным вздыбленных морозных скакунов. Том содрогался от отвращения, но многие солдаты были в восторге. Их восхищение возросло, когда чародеи прикрыли их от коварной пурги огромной сверкающей полусферой.

Ко всенощной они достигли Килкиса, самого западного селения на пути к Зеленым холмам и последней морейской деревни перед гостиницей в Дормлинге. Городок был полностью готов их встретить, и Мегас Дукас провел свое войско парадом под стенами заснеженной крепости.

– Никаких грабежей и насилия. Того, кто украдет или изнасилует, ждет казнь, а те, кто будут на это смотреть и молчать, отправятся в ад заодно. – Он осмотрел свою маленькую армию, и все безмолвствовали. – Близится Рождество, и эти люди боятся нас, как сатаны, восшедшего на землю. Докажите им, что они заблуждаются, и я обещаю, вас ждет награда, когда придет день. А то и в жизни грядущей. – Он усмехнулся. Стоявший слева Гельфред скривился. – Для победы в войне это важнее, чем разгромить врага на поле боя. Ступайте и ведите себя пристойно. Иначе поплатитесь. Разойдись!

Плохиш Том закатил глаза, когда они, покончив с делом, поехали по кривой каменной улице к цитадели.

– Господи Иисусе, капитан! Это же не безмозглые юнцы из церковного хора! Нас в этом городе ненавидят.

Мегас Дукас даже не повернул головы.

– Либо они подчинятся, либо умрут.

– Ты превращаешься в настоящего гада, – сказал Том. – Слез бы со своего крутого коня да отымел Изюминку! Или присмотрел какую фифу и разобрался с ней, чтобы мы все успокоились.

Спешившись, герцог и его свита вошли в большой зал, где было так тепло, что воздух будто загустел, и люди, которые по двенадцать часов носили четыре слоя шерстяных одежд поверх доспехов, теперь никак не могли от них поскорее избавиться. Оруженосцы и пажи поставили лошадей в стойло или передали их слугам и бросились к своим господам, чтобы разоружить их, и по большому залу загулял лязг, словно при доброй сече, когда доспехи начали снимать: сперва шлемы и бацинеты, затем – латные рукавицы и наручи, сначала аккуратно расшнурованные и расстегнутые; а после – нагрудные пластины, с других – котты или тяжелые бригандины, и все это с грохотом сваливали на застланный коврами пол. Толпа совсем юных слуг подавала вино, пока мужчины наслаждались теплом в заляпанных поножах и коттах; мало-помалу расстегнули и расшнуровали всех – оруженосцы и пажи все еще в полном облачении стояли на коленях или сидели на корточках, чтобы добраться до бедренных и коленных застежек.

Воины расшумелись.

Отец Арно коротко переговорил с одним из молодых адъютантов и протиснулся к герцогу.

– Они прислали своих детей, – сообщил он. – Это знак доверия. Не хотите сказать пару слов?

Герцог вздохнул.

– Мало я, что ли, уже сказал? – Но он велел Тоби закончить, освободился от правой поножи и улыбнулся отцу Арно. – Впрочем, у меня словно крылья выросли!

И он вспрыгнул на стол.

Его акробатический выверт почти мгновенно породил тишину.

– Джентльмены! – произнес он. – Если вы присмотритесь к пажам, которые подают вино, то поймете, что горожане прислали своих детей прислуживать нам. Прошу отнестись к ним со всей любезностью. Не обращайтесь с ними, как привыкли со своими детьми.

Все покорно рассмеялись, а отец Арно представил его кастеляну, пожилому морейскому капитану по имени Николас Фокус.

– Похоже, у нас есть общий друг, – сказал герцог, протягивая руку.

Кастелян поклонился и пожал ее.

– Это так, милорд. Он велел отворить вам ворота, и мне пока не о чем сожалеть. Но я должен, милорд, сообщить, что мой гарнизон двадцать восемь месяцев не получает жалования и зреет определенное недоумение.

Герцог кивнул.

– Джеральд! – крикнул он, перекрывая гомон, и Рэндом прохромал в переднюю часть зала к очагу из мамонтовой кости.

– Милорд?

– Найдется ли у меня еще двенадцать тысяч флоринов? – спросил герцог у своего финансиста.

Джеральд Рэндом закатил глаза и кивнул на кастеляна.

– А! Лорд Фокус – это сэр Джеральд Рэндом, выдающийся купец-авантюрист. Джеральд, без лорда Фокуса не будет никаких мехов. Мы можем заплатить его гарнизону?

Рэндом показал на стул.

– Можно присесть? – осведомился он. – Да, заплатить можно. Не пойдет на пользу ни флоту, ни вашей весенней кампании, но вам это по плечу. Не забывайте, милорд, что, когда вы потратите меховые деньги, других поступлений не будет до… ну, вы поняли.

Герцог повернулся к кастеляну.

– Я могу выплатить жалование за два года, – сказал он.

Лорд Фокус поклонился.

– Милорд, это устранит всякое… кхм… недовольство.

Герцог склонил голову набок.

– Коль скоро мы достигли понимания, то я надеюсь, что ваши войска останутся верными, когда им заплатят. Иначе говоря – будучи купленными, они пребудут купленными.

У кастеляна вспыхнули щеки.

– Милорд, – проронил он и продолжать не стал.

– Я понимаю, что неучтиво обсуждать подобные вещи, но лорд Фокус, я казню – публично казню – любого моего солдата, который совершит преступление на улицах этого города. Так что прошу ваших людей задуматься над тем, как я поступлю с гарнизоном, который возьмет мои деньги и предаст.

– Вас или императора? – спросил Фокус.

– Законный вопрос. Императора, разумеется. Но раз теперь я герцог Фраке, то буду обременять вас сколько-то лет. – Герцог отпил вина. – Наш общий друг присоединится к нам?

– Не знаю, вдруг вы и меня застращаете? – подал голос затрапезного вида человек.

Он был ниже герцога, с черными глазами и волосами; большинство присутствующих его игнорировало. С другой стороны, сэр Ранальд дернул за рукав Мэг, и она округлила глаза.

Герцог поклонился.

– Сэр, – произнес он. – Я никого не стращаю.

Невзрачный человек улыбнулся:

– Надеюсь, вы досыта наелись.

– Еда была превыше всех похвал, сэр.

– У лорда Фокуса были личные трения с прежним герцогом Фраке, и его незачем запугивать, чтобы склонить к этому альянсу. Лорд Фокус, сэр Габриэль, угрожает вам лишь по причине усталости, а не в силу природной грубости. На самом деле он на редкость хорошо потрудился для возвращения императора. Где Томас Лаклан?

Плохиш Том и Ранальд шагнули вперед.

– Узнаешь меня, Томас? – спросил человек.

– А как же. Я узнаю тебя, в какую бы ты шкуру ни рядился. – Том навис над ним, но почему-то не показался крупнее.

– У меня наверху есть личная комната, всем будет легче побеседовать там, – заметил лорд Фокус.

– Тогда позвольте нам удалиться, – ответил герцог и взял лорда Фокуса за плечо. – Прошу прощения, если переборщил.

Фокус криво улыбнулся.

– Я ежечасно задаюсь вопросом, не продал ли вам этот замок. Но людям надо платить, – пожал он плечами. – От их жалования зависит весь город.

Они вошли в комнату с низким потолком, который был выкрашен в темно-синий цвет и расписан золотыми звездами. Гобелен на одной стене являл сцену охоты, на другом были изображены девять женщин высокого положения. К вошедшим присоединились отец Арно, Мэг и сэр Гэвин.

Тоби, проскользнув в дверь, поставил на стол перед их гостем чашу с каким-то питьем. Тот сел во главе и пригубил из нее.

– А, сидр! Славный выбор, Тоби.

Тоби зарделся и чуть не кубарем выкатился из комнаты.

– Зовите меня мастером Смитом, – сказал невзрачный человек. – Послушайте, друзья. Я здесь совсем не надолго. Том, я вник в твое дело. – Мастер Смит широко раскинул руки и свел их нечеловеческим жестом, ибо пальцы, сложенные шатром, сошлись идеально плоско и нацелились в небеса – как на картине.

Все это немного напоминало кукольный спектакль.

– Итак, вкратце. Гектор, гуртовщик, был убит сэссагами. Когда-то они служили сущности, которая ныне называет себя Шипом, а раньше была магистром Ричардом Планжере. Но мое расследование показало, что и Шип – всего-навсего орудие в руках мне подобного.

Том улыбнулся, хотя улыбка не затронула глаз.

– Замечательно, коли так. Покажи мне этого урода.

Мастер Смит покачал головой.

– Дело гораздо сложнее, Том. – Он вздохнул. – Похоже, что кто-то из моего племени решил нарушить договор, который мы заключили. Это все, что я могу сообщить сейчас. Даже этого много – признание того, что мой род имеет с вашим некий договор, который пребывает в опасности, вынуждает меня принять чью-то сторону.

Из носа мастера Смита вырвалась струйка дыма.

– Я сожалею, мастер Смит, – сказал герцог, – но прошу помнить, что мы не виноваты.

Смит уставился в стол.

– Я собирался сказать, что невиновных нет, но это просто софистика, и мы выше нее. Поэтому скажу, что я принял определенные меры предосторожности. Вы молодец, Габриэль, но вам придется подправить расписание и поторопиться. Том, я знаю, что ты меня недолюбливаешь, но я вынужден просить тебя пойти со мной на запад и взять на себя обязанности гуртовщика. Лорд Фокус, ваша помощь была и останется решающей, поскольку сэру Габриэлю предстоит больше года ходить этим путем на запад и восток, а здешняя крепость может оказаться в центре внимания нескольких армий, которые, несмотря на их совершенно различные цели, подчиняются одной воле. Габриэль, я принес тебе кое-что интересное. Используй это с умом. Друзья мои, когда мне придется раскрыть карты, я окажусь под ударом, и все чрезвычайно затруднится. Прошу простить мне все эти двусмысленности, и плащ, и кинжал, но если я поспешу и раскроюсь, последствия будут крайне тяжелыми.

– И меня еще обвиняют в нагнетании драматизма! – рассмеялся герцог. – О каких последствиях идет речь, мастер Смит?

Тот поднял брови.

– Об истреблении человечества на этой планете, – ответил он, улыбнулся и встретился с герцогом взглядом. – Достаточно высокие ставки, чтобы заинтересовать вас, Габриэль?

– Да, – кивнул герцог.

– Хорошо. Потому что, пока мы слабы во всех отношениях, враг понятия не имеет, кто вы такой. Или на что способен я. – Улыбка мастера Смита была настолько же естественна, насколько фальшива жестикуляция. – Приятно обзавестись настоящим противником после тысячелетий нейтралитета. Это возбуждает. Для победы нам потребуется какое-нибудь чудо от вашего Бога. Но я всегда считал, что быть униженным намного занятнее. Тем почетнее победить, а если проиграешь, то и взятки гладки.

– Не от моего Бога, – вырвалось у герцога. Отец Арно фыркнул. Мэг кивнула.

А Гармодий проговорил:

«Ох, вот этого я и боялся».

Орли приказал возвести замок, а получил кучу сараев, один другого хуже. Юноши, что последовали за ним, – их становилось все больше – не желали ни строить из дерева твердых пород, ни сооружать сортиры, ни крыть, как положено, крыши. Он мог бы их запугать, но мотивировать было трудно, когда не находилось города для разорения. У них были мертвые глаза, и они отвергали даже подобие дисциплины, предпочитая тупое насилие.

Сараи злили его изо дня в день.

Сейчас у него набралось более трехсот воинов в возрасте от одиннадцати до семнадцати лет. Из старших юношей только немногие были обучены полностью, и он всякий раз, когда имел силы отойти от костра, приказывал выводить мальчишек в снег, где муштровал их, как натаскивали солдат-южан. Разжившись арбалетами в Непан’ха, он клянчил у Шипа стрелы, пока чародей не понаделал их столько, что впору было использовать в качестве кольев для палаток – серьезный расход колдовских сил, который, однако, позволил Орли превратить даже самых бестолковых юнцов в бесшумных убийц.

Он заставил их выстроить длинный сарай для упражнения в стрельбе и еще один, под ночлег, и при каждом пополнении на пятьдесят душ приказывал строить новый.

Он хотел вырыть колодец, но в итоге был вынужден удовольствоваться водой, которую приносили из священного озера. Юнцы какое-то время боялись, но привычка породила презрение, и они стали пить священную воду ежедневно и жестоко дрались между собой.

Среди его рекрутов попадались и девочки. Ими пользовались регулярно, и ни одна не возбуждалась – несомненно, какое-то темное колдовство, но Орли не беспокоился, хотя ему постоянно чудилось обвинение в их черных пустых глазах и жидких волосах. Они не кричали, а жаловались не больше, чем остальные недоростки-солдаты, и он расхаживал среди них, как бог войны, приказывал упражняться, мыться, раздеваться, одеваться… и в конце концов они подчинились. Старшие мальчики сопротивлялись, пока он одного не убил.

Орли подрос. Это его потрясло – ему говорили, что пора роста прошла. Он стоял и таращился на свои бисерные леггинсы и голые лодыжки, недоумевая, с чего вдруг вымахал на четыре пальца и что это предвещает, когда внезапно рядом возникла человеческая оболочка Шипа.

– Найди мне пару самых бесполезных ртов, – сказал Шип.

– Запросто, – ответил Орли.

Он проводил мага в главный сарай, где выбрал детину, руки и ноги которого напоминали окорока. Юнец мочился на другого, а трое того держали.

– Хвост! – позвал Орли.

– Чего еще?.. – заканючил тот.

– Ты нужен. – Орли отвесил ему затрещину и схватил второго – заморыша, которого держали остальные. – И ты, Бельчонок. Хозяин требует обоих.

Оба сразу притихли, от них завоняло страхом.

– Сейчас все начнется, – сказал Шип. – Твои воины, Орли, не впечатляют меня.

Он произнес это голосом низким и хриплым. Воины отползли подальше. Возможно, их испугала длинная деревяшка, торчавшая у него в животе, и петля кишок, которая вылезла со стороны поясницы. А может быть, запах.

– Ты ранен? – спросил Орли.

– Нет, – ответил Шип.

Колдун еще ни разу не выглядел таким чуждым, но он заставил себя выпрямиться, как подобает Орли.

– Стручок и Стрекоза докладывают, что галлейцы разгромили Мон Реаль. – Он сделал паузу и посмотрел на хозяина, но впустую. Шип пребывал в оболочке Знатока Языков и ничего не выдал. – Если мы собираемся воевать с ними, то нам понадобятся новые рекруты.

Шип и глазом не моргнул.

– Нет, – сказал он. – Мы сделаем их союзниками. Они сломили Северный Хуран. С побежденных взять нечего.

Орли обвел взглядом мальчишек и девчонок, которые составили его «армию».

– Понимаю, – ответил он.

Орли не впервые подивился непостоянству нового господина и легкости, с которой тот мог отвергнуть его небольшое войско.

– Когда я завершу дела здесь, я отправлюсь к галлейцам и помогу им решить, чем заняться дальше, – сказал Шип.

Лицо его не выражало абсолютно ничего. Все равно что беседовать с камнем.

Орли сохранил выдержку.

– Мне нужны мечи, амуниция, еще арбалеты и шлемы. Может быть, лошади. Учебный плац.

– Хорошо, – кивнул Шип. – Это я раздобуду.

– Когда будет битва? – спросил Орли. – Ты собирался привести ко мне Мурьена.

– Жена постаралась настроить его против меня. – Шип говорил словно издалека. – Все произойдет весной. Муштруй людей хорошенько, Орли. Не подведи, потому что с галлейцами ты можешь стать мне не нужен, как и тебе не нужна эта пара, хотя она из сильнейших.

Мальчишки начали всхлипывать.

И продолжали рыдать, пока Шип скармливал обоих яйцам, которые пожирали их души.

В дверь настойчиво застучали, и Редмид, накинув одежду, пошел открывать. Дом дрожал – через соломенное покрытие задувал холодный воздух. Билл обнажил фальшион, открыл дверь…

Рослая, как боевой конь, там ожидала Моган, ее гребень стоял торчком.

– Идем, – позвала она. – Ты мне нужен. Оденься потеплее.

Редмид оглянулся на Бесс, которая сидела на своем тюфячке, набросив на плечи тяжелую волчью шкуру.

– Иду, – ответил Редмид.

Решение далось ему нелегко. Она могла его съесть. Даже сейчас он улавливал волны ярости, которые расходились от нее. Но выдержки у нее было больше, чем у других Стражей, а нетерпение из-за срочности дела читалось даже в ее чужеродном облике.

Он натянул две пары портков, надел поверх леггинсы из оленьей кожи и снял со стены сапоги, которые были в ходу у пришедших из-за Стены – тяжелые, из лосиной шкуры, с высокой шнуровкой и на меху. Облачился в добротный шерстяной балахон – белый, какие носили повстанцы; захватил фальшион и лук, который сделал в тепле своей маленькой хижины. Набросил и застегнул старый капюшон, поверх него меховую шапку и натянул тонкие перчатки. Бесс надела ему сверху толстые рукавицы, похожие на рыцарские наручи, только из кожи и шерсти.

Бесс уже стала для него больше чем просто спутницей. Ее глазами он взирал на Владение – ей нравилось видеть ирков, Стражей и фей. Детские сказки ожили, и она обрела некое подобие рая. Он же считал Стражей монстрами, и ее восприятие помогало ему сохранять душевное равновесие.

– Помоги ей, – шепнула Бесс. – Если Моган ищет твоей помощи, то это и всем нам на пользу.

Поцеловав ее, он вышел на лютый холод и в снег.

Высокая демоница завернулась в меха и сделалась вдвое больше в обхвате.

– Мое племя расходует все свое тепло, – призналась она. – Зима для нас крайне опасна.

– Так что случилось, леди? – осведомился он.

– Ты можешь поехать верхом?

Он состроил гримасу.

– В этом селении лошади не сыскать.

Она затрусила прочь, утаптывая перед ним снег могучими трехпалыми ступнями, и дорога сделалась легкой, кроме тех мест, где Моган встречался сугроб. Но завела она его не дальше, чем за решетчатые ворота Владения.

– У Тапио есть боевые олени. Тамсин заседлала тебе одного.

– Да что стряслось-то? – спросил Редмид.

– Тапио застрял где-то в снегах, – ответила она. – Я могу его найти, но мне нужна помощь. И ни ему, ни мне не хочется, чтобы об этом узнали.

– Проклятье, – сказал Редмид.

Его охватывало чувство безнадежности, но впечатляла любовь Бесс к этим… чудищам. А Тамсин всегда казалась ему сказочным существом. Он нырнул в пещеру, проникнув за теплую пелену – какие-то сильные чары, охранявшие палисадник, и там, внутри, обнаружилась пара маленьких ирков, которые держали остромордое животное, похожее на оленя, но с рогами, отогнутыми назад. Оно стояло под вполне лошадиным седлом, пускай и странной формы, украшенным крошечными бубенчиками поверх пестрой зеленой кожи.

Ирки поклонились.

Тамсин, которую Бесс называла Сказочной Королевой, стояла по другую сторону животного. Он чувствовал ее присутствие – и запах. От нее пахло сразу всем: солнцем, корицей и гилеадским бальзамом. Он поклонился. Это получилось машинально – он, Билл Редмид, считавший всех равными, без колебаний отвесил поклон Сказочной Королеве.

– Найди его, сэр рыцарь, – сказала она.

– Я не рыцарь, – ответил он.

Ее печальная улыбка дала понять, что его мнение не важно.

– А как же твой народ?

– Ступай, прошу тебя, – взмолилась она.

Он не смог отказать, вставил ногу в стремя, и огромная животина всхрапнула.

«Ну что, погрузился?»

Редмид чуть не вскрикнул.

Тамсин протянула ему амулет.

– С этим ты его отыщешь. Даже мертвого.

Олень выбежал в пургу.

«Слышишь меня, командир?»

Редмид унял дрожь в руках, устрашенный всем, что наблюдал в царстве ирков.

– Слышу… как ты это делаешь?

«Кто его знает! Хорошее место. Не волнуйся, я тебя не брошу. Ты занимайся своим делом, а я займусь своим. И не трогай без крайней нужды эту хреновину, иначе посмотрим, кто из нас сильнее. Ты понял?»

Редмид осторожно положил поводья на теплую шею зверюги и оставил там, связанные. Олень прибавил скорость, и Моган затрусила рядом.

Очень скоро они покинули нагретый мрак Владения и оставили позади окрестные хижины.

– Почему? – спросил Редмид. – Я не против, леди, но почему я?

Моган промолчала. Она бежала достаточно долго, чтобы Редмид решил, что ответа он не получит, а затем перескочила через ряд поваленных деревьев и остановилась.

– Мы в землях Диких, человек. Если его знать подозревает, что он застрял в снегах, раненый, то ничего не поделать. Достаточно того, что его спутница просит Стража и человека спасти ее господина.

Она повернулась намного проворнее, чем подобало существу ее сложения, и устремилась в лес.

– Отец никогда не пойдет на прямое покушение, – сказал Деметрий. Аэскепилес подлил ему крепленого вина.

– Такие нынче времена, ваша светлость. Если мы позволим узурпатору удержать город зимой, то нам конец.

Деметрий откинулся на спинку. Несмотря на его вздорность, глаза у него были подвижные, умные, и он уставился на собеседника.

– Отец сказал, что мы уже проиграли. И нам осталось одно: гадать, насколько большую часть севера удастся удерживать.

Аэскепилес покачал головой.

– Ваш отец всего лишь пал духом. Это было поражение местного значения, обычное дело на марше…

Деметрий выругался.

– Послушай, магистр! Возможно, именно ты и был нам нужен больше всех. Этот Красный Рыцарь применяет всевозможное чародейство. Когда началась заваруха, он завязал моих магов в узлы. Двоих. Он передвигал грозовой фронт, как хозяйка – занавеску!

– Согласен, – кивнул Аэскепилес. – Так избавимся от него!

Деметрий выпил еще.

– На свете полно сыновей, которые злоумышляют против отцов. Я не таков. Мне не хочется обмануть отцовское доверие.

Аэскепилес чувствовал, что собеседник колеблется.

– Мы не предаем вашего отца, а спасаем его дело. Разве император был хорошим правителем? Нет. Слабый глупец, он делал уступки каждому чужеземцу. Можно сказать откровенно? Даже узурпатор управляет империей лучше, чем император. Я понимаю, что это кощунство, но прислушайтесь, ваша светлость. Я присоединяюсь к мятежу не ради власти и поместий. Есть дела поважнее. Мы обязаны победить. Так что давайте отправим это послание! А когда узурпатор умрет, мы покаемся перед вашим отцом.

Деметрий снова отпил вина.

– Нам понадобится его печать.

– А гонец уезжает в город завтра, – подхватил Аэскепилес. – Нам следует поспешить.

Кронмир провел в городе уже больше недели. Он стоял у ворот Ареса смотрел, как через них проходит заснеженная имперская армия. О ее прибытии объявили вечером накануне, и все полагали, что она одержала великие победы и несет с собой целое состояние в мехах. Будь он проклят, но ему все равно. Кронмир благополучно обходился в жизни тем, что беспокоился лишь о вещах, ему подвластных. Однако зимняя кампания Мегас Дукаса длиною в месяц и ее итоги навели мастера Кронмира на определенные мысли о его нанимателе и вероятной продолжительности его миссии, а потому Кронмир пару дней потратил на кое-какие меры предосторожности.

Армия, ведомая Мегас Дукасом, имела победоносный вид и выглядела куда воодушевленнее, чем следовало. Солдаты отощали; военные действия в зимних условиях согнали с них всякий жир. Но белые сюрко скрывали изъяны одежды, животные казались вполне здоровыми, а длинный караван подвод убедительно свидетельствовал о победе – Кронмир насчитал их сто шестьдесят. Огромных и зачастую влекомых волами.

Главный шпион стоял на вечернем морозе, глубоко погрузив кисти в рукава подбитого мехом полушубка, и думал, как могли его агенты прозевать такую масштабную подготовку, которая позволила этому войску осуществить зимний поход на тысячи миль.

Он невольно отметил и то, что толпа – по десять рядов у ворот и даже на площадях по шесть – вконец обезумела, приветствуя армию. Она славословила бывалых страдиотов, которые выглядели гордыми, как Пилат; и шустрых вардариотов с обветренными лицами под стать их накидкам; и блистательных схолариев, великолепие которых чуть поблекло от белой шерстяной одежды, но все же несших себя, как эльфийские принцы. Толпа встречала ревом нордиканцев, которые ехали верхом, покачивая хауберками, и горланили гимн Парфенос-Деве, а их татуировки казались почти черными на коже, побелевшей от зимы и покрасневшей от солнца. А самое неприятное – она хрипло ревела при виде Мегас Дукаса, восседавшего на рослом черном коне и одетого вроде как в плащ – целиком из белого горностаевого меха. В руке у него был командирский жезл, и он салютовал им толпе, как император былых времен.

Караван замыкали сорок повозок с мехами – просто парные оси, нагруженные товаром и запряженные волами.

Кронмир вернулся в гостиницу, закрылся в своих дорогих частных покоях и написал длинное шифрованное письмо для своей новой службы связи. Ближе к вечеру он вышел и бросил пергаментный свиток в свинцовую трубу, притороченную снизу к телеге фермера.

Закупорив отверстие, Кронмир снова пошел к гостинице, пробираясь сквозь снегопад и прислушиваясь к ликованию горожан. Там он потребовал чашу подогретого вина с пряностями, сел спиной к стене и положил для тепла ноги на стул, после чего принялся обдумывать новую реальность.

И гадать, не пора ли переметнуться.

Кронмир сидел в общей комнате, с наслаждением прихлебывая из высокой кружки горячий сидр и грея у очага ступни. Его высокие сапоги висели на решетке рядом с десятком других, а гостиничный мальчишка время от времени поворачивал их за медный цехин.

У Кронмира выдалась хлопотная неделя, принесшая плоды. Его самый надежный придворный связной располагал сведениями, которые могли пригодиться против нордиканцев. Соблазнить последних отказаться от их союза было почти невозможно, но он подозревал, что существует известное недовольство пленением императора. Правда, деньги, полученные от Мегас Дукаса, убили всякий интерес у тех двоих, кто обдумывал его более раннее предложение. А возможно, это была ловушка.

Он вздохнул. Попробовать стоило, хотя последние победы Мегас Дукаса неизмеримо сплотили тех, кто его поддерживал. Альбанские купцы, невзирая на зимние бури, отплыли на прочных округлых кораблях, под завязку нагруженных сливками мехового рынка, но лиге этрусков после уплаты комиссии разрешили проявить разборчивость в мехах, и она даже вступила с альбанскими купцами в частные сделки.

Он вынул из кошеля столовый нож и помешал сидр.

Почувствовал на себе взгляд, поднял глаза и увидел молодого художника из загородного храма. Он хорошо запомнил и юношу, и собственный порыв его убить.

Тот улыбнулся.

Кронмир ответил тем же. Ни шпион, ни наемный убийца не будет так искренне улыбаться перед ударом. Тем не менее Кронмир украдкой извлек из-за пояса узкий клинок и спрятал его на левом предплечье.

– Стефан! – позвал молодой человек.

Он смахивал на студента, но был, как альбанский рыцарь или наемник, вооружен мечом, который висел на ремне, украшенном серебряными и золотыми пластинами.

Кронмир на миг смешался, не сразу вспомнив, что и правда назвался юноше Стефаном. Он встал и поклонился.

Мальчик на побегушках принес второй стул и отвесил студенту поклон.

– Живете в этой гостинице? – осведомился Кронмир.

Студент кивнул.

– Красного вина – кандианского, если можно. Того самого, что и вчера, да?

Его архаика была безупречна – намного лучше всего, что Кронмир слышал из уст других наемников, и это укрепляло в мысли, что молодой человек – студент.

Юноша сел.

– Да, это моя гостиница. И ваша, сэр?

Кронмир мысленно застонал. Убийство юноши вызовет лишь осложнения. Но он не мог находиться в одной гостинице с человеком, способным выдать его властям.

– Всего на пару дней, – ответил он, про себя вздохнув. «Мне было здесь хорошо». – А вы, насколько я понимаю, учитесь в университете?

Юноша вновь поклонился, привстав. Он был отменно воспитан.

– Да. Я Морган Мортирмир, дворянин из Харндона, учусь на старших курсах в университете. А вы?

Кронмир знал, что титул соответствовал истинному адепту – начинающему чародею. Он прикинул, достаточно ли юноша молод, чтобы склониться к шпионажу, но это было пустопорожнее гадание. Кронмир вербовал шпионов среди магов лишь при уверенности в себе и своей безопасности, а это был не тот случай.

– Я обычный торговец, милорд, – ответил Кронмир.

– А! – отозвался Мортирмир. – Я-то принял вас за коллегу.

– С чего бы вдруг? – Кронмир позволил себе от души усмехнуться.

– Ваш амулет сияет, словно маяк в эфире. О, прошу прощения, достопочтенный сэр. Я знаю, что некоторым не нравятся беседы на потусторонние темы.

Кронмир поиграл амулетом, который вручил ему бывший колдун императора.

– Неужели? – спросил он.

– Должно быть, он очень мощный, – продолжил Мортирмир. Он подался вперед, и Кронмир отпрянул. – Извините. Любопытство сгубило кошку. Я воздержусь.

Хорошенькая молодая женщина в красивом морейском платье и вимпле принесла высокий винный стакан, украшенный крохотными завитками зеленого и синего стекла, и маленький кувшин. Она присела в реверансе. Мортирмир поднял стакан за ее здоровье.

Кронмир поборол растущий ужас и быстро принял решение – как делал изо дня в день. Порой проще разобраться, чем жить в постоянном страхе. Поэтому он снял через голову цепочку и протянул амулет юноше.

– Мой господин за него щедро заплатил, – сказал он. – Это предназначено для связи через огромные расстояния.

Мортирмир улыбнулся, слегка стесняясь теперь своей посвященности. Он отпил вина и повернул амулет. То был серебряный маятник в форме молящегося человека. Юноша изучил основание, нахмурился, взвесил вещицу в руке, и в том, как он поерзал, было нечто, от чего Кронмиру стало сильно не по себе. Он начал озираться, ища пути к отступлению, – автоматическая реакция на опасность.

Мортирмир щелкнул большим пальцем по основанию амулета и вызвал секундную вспышку пламени – синего.

Он выронил амулет.

– Ну и ну! – воскликнул он с присущим юности энтузиазмом, захваченный мудреным устройством. – Очень сильная штука. И как далеко находится этот ваш господин? В Этруссии? – Он рассмеялся.

Кронмир встал.

– Вы раскрываете все мои тайны, – сказал он, забирая амулет. – Вы очень умны.

Мортирмир встретил его взгляд.

– Я бы не рискнул повесить на незащищенную шею такой носитель потенциальной силы. Вдруг человек, который руководит вашим делом, невзлюбит вас, сэр? – Он снова рассмеялся. – Я просто валяю дурака. Только и всего.

Кронмир повел бровью.

– Приятно слышать, – ответил он.

Позднее в тот же день он сменил гостиницу, постаравшись сделать это незаметно, но вред уже был нанесен – мальчишка узнает его везде, амулет подобен опознавательному значку. Кронмир внезапно и втайне устрашился силы предмета, как будто заразился страхом от школяра. Он сунул вещицу в карман.

– Не так я думал отпраздновать Рождество, – посетовал Гельфред. Эмис Хоб расхохотался, и даже Дэн Фейвор усмехнулся.

У них было шесть небольших шалашей из веток, наваленных на каркасы, тщательно сконструированные из жердей. По обе стороны выкопанного рва, где горел костер, протянулись навесы, которые сохраняли тепло, и получился длинный, очень низкий дом вроде тех, в каких жили пришедшие из-за Стены. Люди – а их была дюжина – могли улечься ногами к огню, а головами к самой низкой и укромной части убежища.

Навесы похоронил под собой снег, но тем теплее было внутри. С каждым подстреленным оленем к пологу добавлялась новая шкура, а с каждым часом дневного света росла поленница, которая образовывала северную стену – заслон от ветра.

У входа, положив головы на лапы, лежали две псины Фейвора. Им хватало своих шкур, чтобы согреться, а люди соблазняли их объедками, чтобы заманить себе под бок, но собаки спали в основном с молодым возчиком из Харндона. Даже сейчас, на пороге ночи, они подняли головы, когда он пошевелился.

– Он младший и должен больше всех походить на собаку, – сказал Эмис Хоб с редкой для него улыбкой. Остальные рассмеялись.

Гельфред снял с огня котелок и подал вино с пряностями.

– Мне хочется что-нибудь сделать по случаю Рождества Спасителя, – сказал он.

– Но до завтра не получится, сэр Гельфред, – заметил юный Дэниел.

– От нас не убудет, если споем рождественский гимн, – заметил Уа’Хэ.

Эмис Хоб отвесил ему затрещину, а Уа’Хэ пихнул его локтем.

– А что? Я люблю петь.

Имбирь фыркнул.

– Я знаю «Храни вас Бог».

– Забыли, что мы прячемся на вражеской территории? – проскулил Эмис Хоб.

Дэниел тоже фыркнул – пренебрежительно.

– Здесь нет ничего живого, кроме нас и оленя. Да и олень не очень-то живой, – добавил он и хохотнул.

Дэн Фейвор был хоть и молод, зато избранный среди избранных – охотник из лесовиков. О его терпении ходили легенды, а его стрелы разили насмерть.

Гельфред взболтал горячее вино и налил Эмису Хобу, который принял чашу, на удивление вежливо склонив голову, как будто все они были лордами.

– К тому же, – проворчал Гельфред глухо, – у нас на дальних подступах стоят часовые – и на дороге, и на холме.

– Иисус Вседержитель, этот косогор, мастер Гельфред, холодный, как ведьмина титька, – добавил Уилл Старлинг, их новый разведчик – бывший королевский лесничий.

Гельфред покосился на него. Они оба были в годах, но Уилл Старлинг любил сквернословить, чего мастер Гельфред не одобрял.

– Холодный, как у девы… – добавил он со смаком.

Гельфред протянул ему чашу горячего вина.

– Мастер Старлинг, жизнь достаточно тяжела и без того, чтобы напоминать этим мужам о женщинах, которых здесь нет. И я буду признателен, если вы, пока со мной служите, не будете поминать всуе ни имени моего Спасителя, ни даже частей женского тела. Держите. Выпейте вина.

Старлинг легко заводился, но трудно яриться на человека с обходительными манерами, который в зимнюю стужу подает тебе кубок горячего, сладкого вина, и он умолк, буркнув что-то невнятное о поповстве.

Дэн принял свой рог и сказал:

– Однако же он дело говорит, сэр Гельфред. Нам нужно сочинить легенду. Обманку. Как будто мы охотились на оленей или уток. Ветер на этом косогоре продирает до костей – и под плащ забирается, и под кольчугу, и под рубаху с сапогами.

– Аж причиндалы звенят, – подхватил Старлинг, но без особого воодушевления.

Горевшая у входа масляная лампа вспыхнула, и донеслось негромкое жужжание, как в летний зной от надоедливой мухи.

– Отряд! – скомандовал Гельфред, и все взялись за клинки.

Разобрали зимнее снаряжение – сапоги были у большинства под рукой. Фейвор облачился в свой белый шерстяной балахон, прихватил рогатину и вышел на мороз. Солнце садилось. Он сунул ноги в ремни снегоступов и поспешил на дорогу.

У всех часовых имелись устройства, которые собрал Гельфред, владевший магическим мастерством. Жужжание означало дорогу, а высокий чистый звук – косогор. Фейвор зашел далеко на север от дозорного поста – дорогу охранял Зубок, а он не бил тревогу понапрасну. Фейвор двигался быстро, но не приближаясь к подлеску, который горделиво выделялся на снегу, и не выдавая своего местонахождения. Преодолев невысокий пригорок над дорогой, он рухнул в мягкий снег и пополз по-пластунски.

– Да есть у меня пропуск, олух ты этакий! – крикнул с фургона человек. – Мне охренеть как холодно, и я хочу проехать, пока снова не пошел снег!

Зубок медленно тронулся с места, не подходя к огромному фургону, который был вдвое выше человеческого роста, его колеса пробороздили трехфутовый слой снега, но брюхо осталось сухим. Это были на редкость высокие колеса.

– Что везешь? – спросил Зубок.

Фейвор увидел, как в нескольких ярдах левее, ближе к фургону, повалился в снег Уа’Хэ. Перекатившись на спину, он привел в готовность арбалет-самострел. По другую сторону дороги Уилл Старлинг скользнул за мертвое дерево и замер.

– Зерно на рынок, – ответил возница. – Эй, а ты за старого герцога или за нового?

– Давай-ка ты закроешь пасть, а мы поглядим на твое зерно, – сказал Зубок.

Он подошел к высокому фургону с тыла и осторожно вскинул арбалет. Это было очень дорогое оружие – еще один стальной самострел.

Тип, прятавшийся на кузове фургона, увидел его.

Фейвор спрыгнул на дорогу и заскользил на снегоступах.

Зубок удостоил его взглядом и решил подождать.

– Там еще один! – заорал мужик с кузова, и все пошло прахом.

Показалось, что задняя часть фургона подскочила, и Зубок застрелил кричавшего машинально. Стрела исчезла в бригандине, и на снег брызнула кровь.

Другой, хоронившийся позади, взвел арбалет, но собственно лук был тисовый – он не прогрелся и треснул. Фейвор угостил его копьем по голове.

Возница упал ничком в снег со стрелой Старлинга в загривке. Кровь хлынула, и он забился отвратительным снежным ангелом в алой агонии.

Однако в фургоне скрывались другие люди, и Фейвор заработал копье в живот. Согнувшись от боли пополам, он повалился лицом в снег, и ледяная влага принялась разъедать его котту.

Гельфред навел чары, и воздух нагрелся, над головой полыхнуло, а затем бойцы принялись осыпать фургон стрелами. Фейвор понимал, что тяжело ранен, но оставался в полном сознании – он слышал, как лязгает самострел Зубка, когда тот оттягивает рукоятку затвора, преодолевая вес стального лука, и щелчком посылает ее вперед.

Стрелок засел под фургоном и разряжал оружие в дно. А парусиновое полотно никоим образом не защищало тех, кто скрывался внутри. Из щелей между досок закапала кровь.

– Сдавайтесь! – крикнул Гельфред. – А не то всех перебьем!

Фейвор услышал голоса засевших в фургоне, а после – как что-то тяжелое шлепнулось в снег.

Вскоре к нему подошел Гельфред.

– Не уплывай, малец. Нынче у нас Рождество. А в Рождество никто не умирает. Все живут.

Фейвор закашлялся и харкнул кровью.

Внезапно все словно отдалилось.

– Райт, выкури их из фургона. Разоружи всех. Положи Дэниела внутрь. Старлинг, идем с нами. Согревай его. Хоб, заступай на пост.

Затем Гельфред склонился над Фейвором, провел руками по его глазам, и все кончилось…

Гельфред повернулся к раненому пленнику:

– Я спешу. Мне некогда угрожать.

Тот был с востока, он только пожал плечами.

– Он не заговорит, даже если отрубить ему пальцы, – объяснил Старлинг. – Вот этот скажет.

Юный фракеец, которого ударил копьем Фейвор, держался за голову и блевал.

Другие диверсанты увели остальных фракейцев, а Гельфред, Старлинг и Уа’Хэ задержались около мальчишки.

– Говори без обиняков, – велел Гельфред.

Юнец посмотрел на него. Зрачки были огромные.

– Он может высосать из тебя душу, – заметил Старлинг.

Угроза жуткая, если б не одна беда: мальчишка знал только морейскую архаику и ни слова не понимал по-альбански.

Гельфред нагнулся к нему:

– Такой поганой погоды не было десять лет, а ты всего в шести милях от города. И появляешься из холмов с отрядом истриканцев.

Мальчишка зарылся лицом в ладони.

– Ты служишь герцогу Андронику? – мягко спросил Гельфред.

– Да, – ответил тот и сломался.

Через секунду он излил все свои страхи, а Старлинг презрительно наблюдал.

Наконец Гельфред подал Уа’Хэ знак отвести юнца к другим пленным.

– Герцог захочет повидаться со всеми, – сказал он. – Эмис Хоб, Уа’Хэ и Зубок дежурят здесь. Забудьте о косогоре и следите за дорогой. Остальные сегодня будут ночевать в тепле. По коням!

Ему ответили радостным улюлюканьем, и через пару минут разведчики отбыли.

– Привезите гостинчиков, – сказал Эмис Хоб. – Как-никак Рождество.

– Нас устроит жизнь мальчишки, – добавил Уа’Хэ. – И чуток эля.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ ХАРНДОН – РОЖДЕСТВЕНСКИЙ ДВОР

Королева ценила Рождество прежде всего на свете и украсила большой зал дворца так же, как мать украшала ее детский, – плющом и омелой. Она посетила ювелиров, портных и погрузилась в хлопоты, чтобы отвлечься от мрачных мыслей.

– Ребенка загубите, – сказала Диота. – Вы не имеете права скрывать малыша от короля.

Королева повела плечами.

– А по-моему, я сама себе госпожа, – парировала она с малой толикой былой запальчивости, но на самом деле ежедневная тошнота и вздутие живота лишили ее интереса к пикировкам с няней. И в ней обозначилась резкость – сильнее прежнего. Она встречала Рождество в тоскливом гневе и возмутилась этим злокозненным вторжением в свою жизнь.

– Он тоже имеет отношение к ребенку, – заметила Диота. – А в здешних коридорах ежедневно произносится столько гнусной лжи, что вам, по-моему, лучше сказать ему, что он скоро станет отцом.

– Сначала мне нужно кое-что выяснить, – ответила Дезидерата.

– Смотрите, как бы и королю не понадобилось, – буркнула Диота.

– Няня! Ты… что?.. – задохнулась та.

Диота поспешно ее обняла.

– Я не сомневаюсь в отцовстве, если вы об этом, и только советую – скажите ему.

И вот за несколько дней до Рождества, когда они разделили круговую чашу и он поцеловал ее под омелами, она подвела его к их ложу – настоящему уютному замку из гобеленов и грелок.

Король быстро выполнил привычные действия, а она рассмеялась ему в бороду, охладила его жажду финала и, наконец, положила его руку себе на живот.

– Прислушайся, милый. Там что-то шевелится.

– Обед? – хохотнул он утробно.

– Ребенок, – сказала она.

Рука напряглась.

– Ты… уверена?

Она рассмеялась.

– Такое и доярка поймет, а я знаю чуть больше. Это мальчик. Он родится в июне.

Король молча сопел в темноте.

– Милый, скажи хоть что-нибудь.

– Я не способен зачать ребенка, – ответил он мрачно и откатился от нее.

Она придержала его за бедро.

– Да можешь! И зачал.

– Я не дурак, мадам, – отрезал он.

– Милорд, двор отсутствует. Я не ложилась ни с кем, кроме вас.

– Ой ли? – спросил он.

– Ты мне не веришь? – Ей показалось, что основы ее бытия и любви тают, как воск.

Он сел.

– Нам не следует это обсуждать. Не сейчас, – проговорил он осторожно.

Она уселась рядом. Нащупала свечу и вполне сознательно изогнулась так, что провела по нему грудями. Она зажгла свечу и поставила в маленький подсвечник, чтобы видеть его глаза.

Он был похож на раненого зверя.

На глаза навернулись слезы, но она переборола себя, подумав, что у нее есть всего один шанс убедить его в том, что у них будет дитя, – потом он отгородится и станет суровым, неприкосновенным королем.

– Милый, посмотри на мое пузико. Это я. Я никогда не легла бы с другим – и не понесла, если бы не захотела. – Она придвинулась ближе. – Подумай, кто я такая. Что я такое.

– Но я не способен к зачатию. Я проклят! – Последнее слово сопровождалось всхлипом.

Она положила руку ему на грудь, и он не возразил.

– Любимый, во мне есть сила. Такой меня создал Бог. И я думаю… мне удалось преодолеть твое проклятие. – Она улыбнулась. – С Божьей и послушницы помощью.

– Только не мое проклятье! – простонал он.

– А чье же тогда?

Он помотал головой и отвел взгляд.

– Муж мой, когда belle soeur[38] приложила к нам волю… и сделала нас одним целым… – Она помедлила, вспоминая тот миг и пытаясь вновь ощутить тогдашнюю радость. Облегчение. Она поцеловала его. – Она разрушила – или пошатнула – чары. Я это чувствую.

Король положил голову ей на грудь.

– Хоть бы ты оказалась права, – проговорил он.

Он заснул, а она осталась лежать без сна, гладя его по груди и разыскивая рваные края проклятия, но разрыв произошел слишком давно, и ей удавалось нашарить лишь кромку раны, которую проклятие оставило в мире.

Потом он проснулся, и они занялись любовью.

А когда она проснулась подле него, Рождество стало на день ближе, и ей подумалось, что все, быть может, поправимо.

В сотне комнат от них сэр де Рохан уложил на кровать леди Эммоту, и та вздохнула.

– Это грех, – сказала она и оттолкнула его. – Разве нельзя обойтись поцелуями?

– Какой же тут грех, если влюбленные суть единая душа? – Он провел языком по ее полуобнаженной груди, а она вцепилась в его плечи, которые бугрились мускулами – тогда он тоже скользнул в постель и устроился рядом: теплый, надежный, благоухающий корицей и гвоздикой.

Она поцеловала его и вдохнула аромат. И не помешала распустить руки.

Это было прекрасно – а потом перестало.

Он раздвинул ей ноги коленом, и это уже показалось лишним. Она оттолкнула его – с силой.

– Растопырься, шкура, – сказал он. – Тебе же хочется.

Толчком он уложил ее навзничь. Она укусила его, он – ударил.

Она попыталась дать отпор.

Потом закричала.

Он рассмеялся:

– А ты думала, зачем ты здесь?

Она отвернулась, чтобы выплакаться в подушку, хранившую его запах, и он отвесил ей шлепка. Тогда она натянула на себя простыни, и он их сорвал.

– Я с тобой еще не закончил, крошка.

– Ты! – выдавила она. – Ты… лживый…

– Трахнуть шлюху не преступление, – сказал он.

Она поперхнулась.

– Что госпожа, что служанка, – продолжил де Рохан. – Не волнуйся, моя маленькая путана. Когда двор узнает, что натворила твоя хозяйка, никто и не заметит, что ты угодила в опалу. Да и тело у тебя такое, что обречено удовлетворять мужчин.

Он заворковал над нею, вновь перейдя на любовную лексику. Ненадолго.

Лес замело снегом, и было кое-что еще – нечто, маячившее на самой границе восприятия Редмида, слишком проворное, чтобы увидеть, слишком мелкое или слишком тихое.

Моган бежала, оставляя ножищами огромные треугольные ямы в снегу. Олень несся легко, время от времени зависая над снежным покровом. Порой они останавливались, и Редмид, взявшись за амулет, рассматривал огонь в его глубине. Они следовали за искрой – на северо-восток.

Когда совсем стемнело, они пересекли цепочку следов, отчетливо видных в лунном свете, – следов человека с ручными санками. Редмид почесал в бороде.

– Это Нэд Тайлер, – сказал он. – Я узнаю его след.

Моган с сомнением покачала внушительной головой.

– Я плохо соображаю на таком холоде, человек. Этот другой чем-то важен?

– Понятия не имею, – признался Редмид, но, сверившись с амулетом, обнаружил, что следы Тайлера косо отходят от прямого пути к Тапио.

Они продолжили бег.

Когда нашли Тапио, Редмид определил по высоте стояния луны, что наступила полночь. Тело висело на дереве, нанизанное на сломанный сук, по стволу старого дуба стекала кровь.

– Господи Иисусе, – произнес Редмид.

– Вес-с-сьма вероятно, – прошептал Тапио, – я с-с-снова обязан тебе жизнью, человек.

Моган встряхнула головой.

– Что будем делать? – спросила она. – Силы мне подвластны, но как снять его с дерева?

– Ты сможешь его поднять? – отозвался Редмид. – Колдовством?

– Если сумею нагрузить мой вялый мозг, то да, – ответила Моган.

В конце концов Редмид влез на дерево и обрубил сук, пронзивший Сказочного Рыцаря, а красная кровь все струилась по старому стволу и не замерзала. Он уложил ирка – высокого, как человек, но легкого, как пушинка, – на круп огромного оленя, и зверь всхрапнул.

«Двоих не снесу. Извините».

Редмид снял с седла и надел снегоступы. Он уже затосковал по исходившему от животины теплу.

– Благодарю вас-с-с обоих-х-х, – тихо прошипел Тапио.

Моган пригнула голову:

– Это был Шип?

Тапио Халтия рассмеялся, и что-то булькнуло у него в груди.

– Ес-с-сли вы хотите с-с-спасти мой никчемный ос-с-стов, то надо пош-ш-шевеливаться. Это был не Шип. Это была тень Эш-ш-ша.

Моган заворчала утробно и страшно, так что волоски на шее Редмида встали дыбом.

– Значит, прав был мой брат.

– Эш? – переспросил Билл.

Моган не ответила.

– Нам придется преодолеть двадцать миль до теплого и надежного убежища, а эта ночь полна ужасов даже для такой, как я, – вместо этого сказала она. – В путь.

Редмиду запомнился только холод и неимоверная усталость. Они шли, и они бежали – когда он перестал чувствовать под собой ноги, то побежал; он мчался, пока они не заболели, и тогда снова пошел. Деревья потрескивали на морозе, который обрушился, как герметические чары, и накрыл леса – удушающий и всепоглощающий.

Когда восток заалел, Редмид настолько вымотался, что ему хотелось лечь и уснуть, но он понимал, чем это кончится.

Первой сникла Моган, великий Страж. Она зашаталась, как пьяная, размахивая конечностями и похрюкивая.

Тапио, который за много миль не издал ни звука, вскинул голову.

– Человек! – прошипел он. – Ей нужен огонь, инач-ч-че она умрет. Внезапно – и сразу.

Редмид умел развести костер. И опасность, похоже, воспламенила его самого: он собрал хворост со всей скоростью, на какую были способны ноги; и березу нашел – рухнувшую, мертвую и еще не занесенную снегом; и снял рукавицы, повесил их на шею и принялся сдирать кору, обмораживая руки. Он содрал ее целую гору и подсунул под собранные сучья возле двух погибших елей, лежавших на краю поляны.

Моган причитала, оставаясь неподвижной.

«Давай, Билл Редмид. Судьба мира. Говори это с улыбкой. Огниво – вот оно. Жженка есть – отлично». Он положил кусочек черной жженки на бересту и чиркнул по кремню. Посыпались искры.

Жженка занялась. Он подумал о Бесс, о той самой ночи во влажном лесу; подул на искры и горящие угольки, затем вдавил их в сухие очески. Было холодно, но они вспыхнули моментально.

Он зашвырнул горящий ком в гущу березовой коры.

Повалил едкий дым…

Какой-то миг Редмид думал, что топливо не загорится.

А затем березовая смола оттаяла достаточно, чтобы заняться, и жар со светом вырвались в мир – единственная магия, которой Билл Редмид владел, разве что еще немного понимал в луках. Пламя взвилось и лизнуло остальную кору.

«Молодец, командир», – сказал олень, хоть и прянул в сторону. Ничто в землях Диких не жаловало огня.

Две мертвые ели занялись от хвороста и коры, костер запылал вовсю.

В конце концов Редмиду пришлось взять Моган за руку и подвести к огню. Она еле двигалась.

Но через считаные минуты вновь стала прежней.

– Постарайся поджарить Тапио с обоих боков, – сказала она.

Олень повернулся и подставил огню другой бок. Моган встряхнула головой.

– Еще раз. Благодарю тебя, дружок. Ты ценный союзник. Я оплошала. Это мне надо было разжечь костер, а я… – Она еще раз встряхнулась. – Ты знаешь, что я боюсь огня? Даже не помню, когда стояла к нему так близко, беззащитная.

Костер она, однако, потушила.

И они устремились в холодное утро по направлению к Владению.

Поздним утром они вступили в туннель, и Редмид чуть не задохнулся от жара. Но услужливые руки сняли повелителя с оленя, унесли прочь, а Тамсин запечатлела на щеке Редмида сердечный поцелуй, который жег его волшебным огнем, пока Редмид не воссоединился с возлюбленной на пороге их хижины.

Она заключила его в объятия.

– Счастливого Рождества, – сказала она.

Тракт, тянувшийся вдоль озера, был очередной военной дорогой, построенной имперскими легионами из доброго камня с добрым гравиевым покрытием. Даже по снегу фургоны катили преотлично, пока не достигли Бреши – трехмильного отрезка, на котором низкие меловые скалы обрушились в озеро и повредили дорожное полотно, из-за чего приходилось делать большой крюк с заездом в земли Диких. На продвижение по тропкам и ухабистым грунтовкам общей длиной в три мили ушло два дня; затем отряд разбил лагерь на краю замерзшего болота, которое тем не менее казалось подвижным, и не заснул никто, начиная от последнего оруженосца и заканчивая самим сэром Джоном.

Несмотря на зимнюю пору, лес жил. Приближенные сэра Джона добыли оленя и подмороженного боглина, а за бобровым болотом видели хейстеноха – чудовищного панцирного оленя, и не было лучника, который не взялся за арбалет.

Припадая к земле, колонну преследовало что-то быстрое и черное, и на четвертую ночь они, несмотря на факелы, костры и удвоенные караулы, потеряли коня. В холодном свете морозного утра они увидели ужасные раны животного и поняли, что черная тварь огромна и очень голодна. И вдобавок умеет летать. Конь успел лягнуть, и на снегу чернели длинные перья.

На пятый вечер авангард наткнулся на пару рхуков, которые переходили через замерзший ручей. Великанам пришлось ступать осторожно, и разведчики принялись нашпиговывать их арбалетными стрелами.

Подоспел остальной отряд; солдаты столпились на каменистом берегу и выпустили град стрел. Люди были возбуждены – воодушевились, ожили; у них сверкали глаза, когда они заряжали и стреляли, заряжали и стреляли, а тяжеловооруженные всадники ждали неизбежного момента, когда гиганты бросятся на мучителей. Однако двадцать тяжелых арбалетов быстро покончили с монстрами. Самый крупный рухнул последним, ревя от ярости, но в прощальной гримасе, которая исказила его широкие черты, сквозило недоумение старого пса, столкнувшегося с неведомой штуковиной.

Люди стихли.

Сестра Амиция подъехала к колонне, посмотрела на ручей с мертвыми тварями и перевела взгляд на сэра Джона.

– Им пришлось умереть, – встал он в позу.

Амиция заглянула ему в глаза, и он вздрогнул.

– Окажись они среди нас… – уже оправдывался он.

Она заправила под капюшон выбившуюся прядь.

– Сэр Джон, я не собираюсь с вами спорить по военным вопросам. – Уже спокойнее она продолжила: – Но рхуки послушны, как дети, и отослать их своей дорогой мне было бы не труднее, чем вам – убить. Их околдовали. Я это чувствую. – Она покачала головой. – Это преступление. Злодейство – превратить их в орудия, и убивать их – тоже злодейство.

Стоявшие вокруг солдаты растерялись и повели себя так, как и бывает с растерянными мужчинами. Кто-то озлился, другие отвернулись.

– Послушайте, сестра, – увещевал сэр Джон. – Я понимаю, что Дикие не простые враги. Но останавливаться для переговоров с ними нам тоже нельзя.

– Мужчины вечно торопятся, – ответила она. – И убивают то, чего не понимают.

На следующий день Амиция выступила с проповедью. Многим солдатам было, мягко говоря, странно принимать причастие от женщины, но путешествовать в землях Диких посреди зимы – не менее необычно, а сэр Джон не колеблясь встал на колени и принял освященный хлеб. Ее службу почтили вниманием.

Над горами за озером всплыл багровый шар солнца, и отряд тронулся в путь.

В час, когда в Лиссен Карак полагалось бить в колокола, колонна вкатилась в самую гущу снегопада.

Амиция надела второй капюшон, и ехавший позади сэр Джон натянул поводья.

– До Тикондаги меньше дня пути, – сказал он. – Вы можете предсказать погоду?

Амиция подобралась.

– Попробую.

Она настроилась… и ахнула.

– В лесу… что-то злое. – Она помолчала. – Храни нас Дева – оно и впереди, и вокруг…

Сэр Джон ослабил в ножнах меч.

– Насколько близко?

– Дайте мне помолиться, – попросила она.

– К бою! – вскричал сэр Джон.

Разговоры смолкли. Подводы остановились. Этруски вскочили на них, развязали толстые веревки и установили деревянные щиты, и четыре их подводы мгновенно превратились в маленькие крепости, набитые арбалетчиками. Зазвенела сбруя коней, стрелки взяли оружие на изготовку.

– Оно севернее, движется… – Она помедлила. – Движется на запад. Я спряталась. Сэр Джон, это… Там уже завязался бой. Поспешите.

– Что за бой? – спросил он.

– Людей атакуют, – ответила Амиция. – Едем!

Она пустила лошадь вперед.

– Проклятье! – выругался сэр Джон. – Прикрывайте ее!

Амиция мчалась прочь. Она скрылась за мягкой снежной пеленой, и авангард отряда галопом устремился за ней.

– Вижу! – крикнул далеко позади воин из основной колонны.

– Мать-перемать, – высказался сэр Джон.

Он услышал, как защелкали арбалеты. Сзади.

Он отвечал за колонну, но belle soeur была его другом.

– За мной! – взревел он и галопом пустил коня вслед за безумной монахиней и ее иноходцем в снегопад, который с каждой секундой усиливался.

Всадники мчались во весь опор сквозь слепящий снег, стараясь вставить замерзшие пальцы в стальные латные рукавицы и не опуская забрал. Это была верная гибель.

Сэр Джон услышал крик Амиции. Затем она совершенно отчетливо произнесла: «Fiat lux!»

От вспышки он чуть не вылетел из седла. Позади него рухнули конный рыцарь и его лошадь. Он словно угодил в середку солнца.

Что-то ударило его по голове, и тьма лизнула лицо – он ощутил ожог, а рабочая рука пришла в движение. Он отбился мечом – тварь взвыла, конь встал на дыбы, а сэр Джон изловчился опустить забрало, ударив подбородком по нагрудной пластине, как только крылатая тьма спикировала вновь.

Он рубанул по ней, гадая, с чем же, черт побери, сцепился.

– Тролли! – заорал какой-то рыцарь.

Сэр Джон успел подумать, что, с кем бы он ни боролся, это никак не тролль.

Атакованный в третий раз, он пришпорил своего скакуна – тот рванулся вперед и очутился за сестрой Амицией, от рук которой расходилось сияние. Когда он ворвался в круг света, черная тварь отлепилась от головы и пропала, а сэр Джон боковым, усеченным из-за забрала зрением засек крыло с шипастыми черными перьями.

На дороге же действительно были два тролля, нависшие над красной лужей, и он ударил огромным двуручным мечом, так что тот раскололся – но то же самое случилось и с рукой ближайшего тролля. Тварь взревела, разинув бездонную лиловую пасть, которая осветилась колдовским светом Амиции.

Удар кулаком вышиб сэра Джона из седла, и он тяжело грянулся оземь. Спас его только снег, но даже при футовом слое оного удар о камень был силен, и спину пронзила боль, а голова так крепко приложилась к выпирающему булыжнику, что на шлеме образовалась вмятина.

Он понятия не имел, как долго провалялся без чувств, и с трудом шевельнулся. Спина взвыла. Подняться он не смог, и ему пришлось перекатиться на живот, встать на колени, и с каждым ударом сердца он сознавал, что до троллей рукой подать. Люди кричали, а у него шла носом кровь.

И снова волна ослепительного золотистого света. Ближайший тролль развернулся и ответил выбросом лилово-зеленоватого тумана. Там, где два колдовства сошлись, рассыпались искры, как от удара молота по наковальне, и зазмеился разряд, похожий на молнию, за тем исключением, что он длился и длился. Сэр Джон, имевший немалый опыт по части боли, подобрал под себя левую ногу, оттолкнулся и выпрямился. Внизу, на насыпи, от боли и паники пронзительно ржал его конь.

Боевой топор был приторочен к седлу, и сэр Джон усомнился, что доберется до него по сугробам. Он выхватил увесистый кинжал и бросился к троллю, не прекращая бранить себя за дурость. Тот, которого он ранил, лежал на дороге ничком. Сэр Джон улыбнулся, невзирая на боль.

Второй был полностью занят размытым золотистым пятном, и шум, который производили оба, напоминал грызню сотни осатаневших псов. Сэр Джон не разобрал, кто его новый союзник, но упрямо заковылял вперед. Он повернулся всем корпусом, чтобы взглянуть на север – нет ли третьего, и тут с неба обрушился черный комок.

Теперь сэр Джон подготовился лучше. Мелькнул кинжал, и на землю посыпались перья, а режущий ухо крик пробился даже сквозь грохот сражения тролля и его противника.

Спикировала огромная черная птицеподобная тварь с распростертыми крыльями, а из снега навстречу ей вылетел столб жидкого золота, который поразил ее в черную грудь. Существо… взорвалось.

Сэра Джона сбило с ног. На сей раз он не лишился чувств и остался в сознании, когда битва вихрем пронеслась над ним. Тролль топнул рядом с его головой, и подгоняемый отчаянием сэр Джон, перекатившись и держа кинжал обеими руками, погрузил лезвие в ляжку чудовища. Взвизгнула сталь…

У сэра Джона сломалась нога; он почувствовал это и увидел, как выпятился доспех, когда ступня тролля достала его, но кинжала не выпустил. Клинок засел прочно, как скальный крюк, и сэр Джон упал, обеими руками сжав рукоять.

Тролль повалился на него, ударил в грудь плечом, смял нагрудную пластину и переломал ребра в каскаде чистой, беспримесной боли.

Но он узрел конец тролля с почти потусторонней ясностью. Он не отключился – в такой милости ему было отказано – и вместо этого едва ли не сверхъестественным образом проникся картиной того, как тролль рухнул в снег и жар его тела породил облако пара, а на его месте внезапно возник золотой медведь с дубиной или, возможно, боевым молотом, которым и принялся бить так быстро, что движения слились и размылись, и с такой силой, что летели осколки, как будто каменщик обтесывал мрамор.

Раздался резкий хруст, и тролль с истошным воплем превратился в песок и камень.

Огромный медведь навис над сэром Джоном.

– Не ожидал, – произнес он. – Похоже, ты меня спас.

А может быть, сэру Джону просто почудилось, будто медведь это сказал. Он ждал смерти.

Тот вновь занес молот.

Колонна достигла места побоища – добралась до трех мертвых рыцарей, тяжело раненного сэра Антона и остальных, разорванных в клочья, и трех мокрых песочных проплешин и ошметков, которые выглядели как десятки тысяч черных перьев.

Сестра Амиция стояла над сэром Джоном, который заново обрел дар речи. Она затопила его целительной силой, и он остался жив. Услужливые руки занесли его на подводу. Он был холодный – простыл насквозь. Понадобилось время, чтобы вынуть его из-под мертвого камня, который недавно был живым троллем.

– Мы спасли медведей, – сказал сэр Джон. – Господи Иисусе, сестра… вы рискнули нами всеми, чтобы спасти каких-то поганых медведей!

– Когда-нибудь, может статься, и они вас спасут, – парировала она резко, как никогда. – А сейчас лежите спокойно.

– Что это была за тварь с перьями? – спросил он.

Она помолчала, потом ответила:

– Баргест. Я думала, что их не существует.

Люди еще не оправились от потрясения. Колонну атаковала волна боглинов, и с нею справились, но такое нападение и его странные последствия – десяток золотистых медведей, затрусивших с флангов, и мольбы Амиции к арбалетчикам не стрелять – обескуражили бойцов, а некоторых рвало над останками убитых троллями рыцарей.

Амиция заставила их идти, ибо не знала, что еще делать: сэр Джон был так плох, что она побоялась его будить, а слишком молодые рыцари не могли бы принять командование – джарсейцы, толком не нюхавшие севера.

И все без исключения доверились ей.

Поэтому она повела их дальше: после боя наступило опустошение, они продрогли и, если не останавливаться и не собирать валежник, могли спастись только едой и движением. Она приказала поесть, и ей подчинились, как будто повиновение монашкам входило в курс боевой подготовки. А когда они покончили с хлебом, ветчиной или что там у них было, она погнала колонну вперед, и люди пошли без особого ропота.

Их встретили кавалеристы – легковооруженные всадники, которых северяне прозвали «дыроколами» за длинные шпоры. Они были одеты в графские ливреи и держались всецело почтительно.

– Госпожа сказала, что караван попал в беду, – доложил офицер, поклонившись сестре Амиции. – Я сэр Эдмунд, сестра.

– Ваша госпожа была права. – Амиция чрезвычайно гордилась своим маленьким войском – гордилась тем, что оно сплотилось и не убило по ошибке ни одного золотистого медведя. – Но мы победили.

– Я и не ждал другого, – сказал сэр Эдмунд. – Черт побери! Это Джон Крейфорд? Он паршиво выглядит.

Амиция повела бровью.

– Я оказала ему всю возможную помощь.

– Что ж, я уверен, в замке мы сделаем больше. Позвольте принять командование? Вы же наверняка перепугались до смерти.

Амиция перебрала возможные ответы и остановилась на том, какой дала старая аббатиса.

– Вовсе нет. – Сказав так, она развернула коня и поехала прочь, оставив графского офицера сидеть посреди дороги.

Сэр Джон в очередной раз очнулся, когда его окружил камень – всюду арки, да пара вооруженных мужчин в зеленых с позолотой ливреях.

– Поаккуратнее там, – потребовала Амиция. – Если раны откроются…

– Не беспокойтесь, сестра! – отозвался один.

Тикондага была выстроена по образу и подобию Лиссен Карак: сплошь серый камень и красный кирпич, стены, поднимающиеся в небеса собором войны. Внутренний двор был вдвое больше монастырского, а казармы оснащены новыми дымоходами и освинцованными крышами.

Теперь, очутившись в надежной, величайшей на севере крепости, воины облегченно повалились на землю. Рыцари спешились, а их оруженосцы – включая оруженосцев погибших – забрали коней, а затем двор заполнился бойцами из замка, и там же появился граф Мурьен. Он раздавал приказы направо и налево и предлагал горячую похлебку из огромного бронзового котла, который сам же вместе с с еще одним рыцарем собственноручно приволок во двор.

– Эй, девка! Ну-ка, скидывай мокрое! – гаркнул он. Потом закивал в глумливой пародии на поклон: – О, да ты монашка! Коли так, отпей-ка этого и сними мокрую одежду. – Он наградил Амицию плотоядным взглядом. – Давненько, мать твою, я не встречал такой смазливой монашки. Ты тут одна такая или есть еще?

Он был огромен, с пепельными волосами и повадками, которые она мгновенно узнала. Красный Рыцарь мог презирать отца, но в нем определенно проявились те же надменные замашки.

– Сперва я присмотрю за караваном, – ответила она. – Милорд граф. Этот почтенный рыцарь – сэр Джон Крейфорд, и он привел караван сюда, чтобы содействовать меховой торговле.

Старого рыцаря понесли в замок, и Амиция проводила его взглядом. Граф недолго прошелся рядом с носилками, что-то сказал, и сэр Джон слабо буркнул в ответ.

– Это славный воин. Ему, должно быть, уже пятьдесят! Старик, как и я, отменный рыцарь! – ухмыльнулся граф. – Ты его?

Амиция рассмеялась.

Графу хватило такта сконфузиться.

– Нет хуже дурака, чем дурак старый. Значит, вы прибыли ради наших мехов?

– Если у нас получится, мы спасем Альбинкирк. Как торговый город. – Амиция попыталась подстроиться под его сумасбродную переменчивость, и это напомнило ей…

– А может быть, и нашу торговлю, – рассмеялся Мурьен. – Я соберу все деньги, какие смогу, но у нас нет обычной меховой десятины. Как только народ прослышал о стычках на юге, торговля переместилась на восток к этим гребаным, прошу прощения, морейцам.

– У вас нет мехов? – переспросил мессир Амато.

Мурьен ответил смехом.

– Этруски, мать их ети! Конечно, у меня есть меха. Может, мы уберемся с мороза, прежде чем начнем торговаться, как мужик со шлюхой в холодную ночь? Прошу прощения, сестра, – добавил он с улыбкой. – Впрочем, хвала Спасителю, ты можешь в любое время принять у меня исповедь.

Амиция отзеркалила улыбку.

– Этого будет достаточно, ваша светлость, – сказала она.

Он скривил рот, признавая собственные изъяны, в манере, которую она знала так хорошо, что чуть не растаяла сердцем. Затем его лицо прояснилось, и он поклонился.

– Извините, сестра. Такой уж я негодяй!

Амиция позволила увлечь себя в здание и ощутила, что замок окружен неимоверной силой. Она замаскировалась, как могла, воспользовавшись знаниями, полученными во время осады от Красного Рыцаря и Гармодия; потупила глаза и подумала о мышах-соглядатаях.

«Это было ошибкой».

Две служанки проводили ее в большой зал и дальше – вверх по витой лестнице и по коридору, который поднялся, а потом спустился.

– У вас есть прислуга, ma soeur? – спросила одна.

– Нет, – ответила она.

– Я пришлю. Вот дорожная сумка с вашей лошади – что-то еще?

Амиция взглянула на узкую постель с чувством, близким к вожделению. В замке было холодно, но не так, как в эднакрэгских болотах. И ее ждала стопка шерстяных одеял.

– Больше ничего, благодарю. Это все, что у меня с собой, – улыбнулась она. – Я присоединилась к войску в последнюю минуту. Хозяюшка, я валюсь с ног. Можно мне прилечь?

Та кивнула.

– Госпожа Гауз вряд ли вас примет до окончания вечерни. Нынче канун Рождества.

Немолодая служанка помогла Амиции раздеться, хотя была старшей среди прислуги, а то и фрейлиной.

Как только с нее сняли промокшее исподнее, Амиции стало теплее, несмотря на холодный воздух. Две девушки-служанки принесли фланелевое платье до пола, приятного голубого цвета.

Младшая быстро присела в реверансе.

– Леди Гауз шлет вам это со своими комплиментами и передает, что духовные лица – большая редкость в наших стенах. Она надеется, что платье подойдет.

Шерсть была мягкой, очень тонкой и, как мускусом, насыщена потенциальной силой.

Амиция надела платье на голое тело, старшая укрыла ее одеялом, и она провалилась в сон.

Проснулась, раскрасневшись и тяжело дыша от эротического сновидения, какого еще в жизни не видывала. Это был исключительно обстоятельный сон. Она осталась лежать, восстанавливая дыхание.

Старая аббатиса научила ее делать из желания добродетель. Медитировать только в случае, когда медитация может помочь. Она представила своего рыцаря – все еще обнаженного в предательской памяти, а потому она одела его, и вооружила его, и поместила его коленопреклоненный образ в рождественский вертеп: стражем при одном из трех великих царей, пришедших поклониться новорожденному.

Действо пошло своим чередом: цари преподнесли дары и отступили, и он вышел с ними, и снег захрустел под его стальными саботонами, а она смотрела, как он садится на коня с присущим ему изяществом – с его неизменной, доводящей до исступления грацией. И она оглянулась на Деву, которая взяла дитя из яслей.

Она вздохнула, успокоилась, уравновесилась…

– Поднимайтесь, сестра! Пора на мессу!

Она умиротворенно потянулась и в эфире учуяла – восприняла – подлинный мускус с примесью чар. Платье было заколдовано.

«Пусть стыдится подумавший плохо об этом», – решила она и сняла его. Протянула служанке, которая была потрясена ее наготой и татуировками.

– Выстирай, – приказала Амиция. – От него воняет.

После мессы она последовала за ключницей – той самой пожилой женщиной, которая проводила ее в замок, – в большой зал и вверх по короткой лестнице.

Амиция ощутила присутствие Гауз еще на подступах к крепости, а потому была готова, когда ключница отворила дверь.

У женщины, сидевшей на высоком стуле из черного дерева, не было на коленях шитья, а голову она держала, как немногие, – высоко, глядя прямо перед собой.

– А, монахиня. Духовные лица – большая редкость для нас, дорогая сестра. Дозволено ли тебе говорить?

«Значит, вот она, его матушка, – подумала Амиция. – Она горит в эфире, как… как…»

– Я не давала обета молчания, – сказала она.

– Я в жизни не видела такой симпатичной монахини, – призналась Гауз. – Поосторожнее с моим мужем. Он не любит, когда ему говорят «нет». И ему нравится ломать, что под руку попадется. Людей тоже, – улыбнулась она.

Амицию бросило в жар.

– Миледи, – произнесла она тихо.

А что оставалось сказать на такое чудесное вступление?

– Ты девственница, милая? – спросила Гауз.

Амиция вовремя сообразила, что втянута в бой, который ничем не хуже того, что состоялся в снегах.

– Это грубый вопрос, миледи.

– О да, я груба. Не морочь мне голову, сестра. Ты прячешь свои силы, но я их чувствую – Господи Иисусе, да ты и луну зажжешь своим световым мечом. Ты чародейка, и весьма сильная. Зачем ты здесь?

Амиция с достоинством, чопорно сделала реверанс.

– Миледи, я здесь, чтобы помочь сэру Джону сопровождать караван. Вы, очевидно, заметили, что я немного знакома с герметизмом.

Гауз сверлила ее взглядом.

Амиция воспротивилась молчаливому приглашению продолжать.

– Ты из монастыря Софии? М-м? – спросила Гауз.

Амиция поморщилась от собственной глупости. Вызвавшись идти, она вообразила, что ей ничто не грозит. Она решила, что взглянет на его родителей и уяснит истоки его богоборчества. Во всем разберется ради его же пользы.

В благочестивой самонадеянности она сочла, что будет здесь в безопасности и сохранит силу.

Гауз Мурьен облачалась в эфир не как в туман или плащ, она превращала его в пышный королевский наряд. Он был ее частью. Она жила в потенциальной силе.

Амиция почувствовала себя беззащитной.

– Я служу ордену Святого Фомы, – сказала она.

Гауз облизнула губы.

– В Лиссен Карак? – негромко спросила она.

Гауз была прекрасна. Амиция впервые видела такую красавицу. И ее инструменты оказались сложнее, чем воздух, тьма, огонь или свет.

– Да, – кивнула Амиция.

– Тогда ты, наверное, знакома с моим сыном? – снова осведомилась Гауз.

Она положила руку Амиции на плечо, и монахиня ощутила тепло. Она прогрелась до пупка, до кончиков пальцев.

Кольцо Амиции вспыхнуло. Гауз брызнула слюной, как разъяренная кошка, и отшатнулась, а Амиция восстановила власть над собственными телом и сознанием. И только после этого поняла, что Гауз подавляла ее. Искушала.

– Ведьма, – прошипела Гауз. – Это было не обязательно. – Она прищурилась. – Сказала бы: «Не твое дело» – и все.

В голове у Амиции царил кавардак. Кольцо спасло ее. Она сделала глубокий вдох, потом еще раз.

– Ты знаешь его! – улыбнулась Гауз. – О, иногда я задумываюсь: да существует ли Бог?

Амиция взяла себя в руки.

– Мадам, я выходила двух ваших сыновей, когда была послушницей. И оба они были джентльменами и славными рыцарями.

Ее голос был тверд, как скала, и она заготовила свою версию событий. Она закрепила ее в своем Дворце воспоминаний, а все остальное отправила в запертый ларчик, где держала Красного Рыцаря.

– Я гордая мать, поверила вымыслам, что Габриэль мертв. Что ты о нем знаешь? – спросила Гауз.

Амиция ответила:

– Мадам, он командовал крепостью, которую осаждали Дикие, а я была послушницей и служила в лечебнице. Дважды, когда его ранили, я применяла силы, чтобы его исцелить, и я же стояла рядом с вашим младшим сыном, сэром Гэвином, и видела его в бою. Он был ослепителен.

– Моя ключница говорит, что у тебя татуировки. Зачем они сестре великого ордена? – улыбнулась Гауз, как кошка при виде птички.

– Тогда у меня не было власти помешать другим навязать мне свою волю, – мягко ответила Амиция. – Теперь есть.

– Тебе приятно считать себя ровней мне, – сказала Гауз. – Я знаю, о чем ты грезила, – почти проворковала она. – Я наблюдала.

– Не понимаю, зачем бы мне быть вам ровней. Если вы видели, о чем я грезила, то знаете и о том, как я с этим разобралась. Я вам не враг, мадам, но, если вы снова сунетесь в мою голову, я могу расценить это как нападение.

Гауз снова облизнулась.

– Ты влюблена в моего сына. – Она положила руку на грудь. – Это меня чрезвычайно интересует, женщина. Говори!

Амиция повторила реверанс.

– Миледи, я сестра ордена Святого Фомы и помолвлена только с Христом. Вы можете сколько угодно навязывать мне свою волю – я сочту это истязанием и ничем другим. Я восхищаюсь вашим сыном как хорошим рыцарем и замечательным человеком.

– Клянусь леди Тар! – воскликнула Гауз. – Мой Габриэль – не хороший рыцарь и не замечательный человек! Все это вранье для крестьян. Я выковала из него бога!

«Зря я сюда приехала».

Атмосфера напиталась могуществом Гауз, и желание высказаться давило на Амицию, как тяжелая кольчуга. Но она устояла. «Вся власть у Бога. Христос, не оставь меня. Дева, пребудь со мной сейчас и в час моей смерти».

– Кто тебе дал это кольцо? – внезапно спросила Гауз.

Амиция открыла рот, ее воля сломалась от неожиданного вопроса, но голос, раздавшийся сзади, безжалостно ее оборвал:

– Отвяжись от девушки. Христос распятый – ты наседаешь на нее, как на горничную, которая украла серебряную ложку! Сестра, не обращай внимания на эту старую каргу – ей нравится мучить хорошеньких женщин, а ты тут как тут.

Граф остановился на пороге и прислонился к косяку.

Амиция, попавшая в капкан, ощутила подлинный страх. Она была как косуля, очутившаяся между двумя великанами.

– Она не горничная, а колдунья неимоверной силы; секретов у нее больше, чем у Ричарда Планжере, и я считаю, что она лжет. Я бы не впустила ее к себе, но теперь, когда впустил кто-то другой, хочу в ней разобраться. – Гауз стояла, уперев руки в бока. – Ты не монахиня.

Амиция задохнулась.

– Не вам осуждать мои дела, – отрезала она.

– Ты на груди посмотри! – посоветовал граф, хлопнув себя по высокому, до бедра, голенищу. – Христос всемогущий – дыши поглубже, милая!

Амиция стояла прямо, как равная графу и королевской сестре.

– Можно мне удалиться? – спросила она. – Если вы позволите, я предпочту быть с прислугой.

Она поднырнула под руку графа и спустилась в большой зал. Никто не сказал ей ни слова.

С помощью слуг она добралась до комнаты сэра Джона. Старый рыцарь лежал под балдахином с тяжелыми занавесями. Он бодрствовал, румянец на щеках восстановился, а оруженосец читал ему книгу о кавалерии. Юноша встал, но Амиция махнула, чтобы сел.

– Вы знакомы с Мурьенами? – спросила она.

– Я встретился с графом в сорок девятом или пятидесятом, – ответил сэр Джон. – После Чевина мы оказались на одной стороне и пару раз сыграли в кости. Это все. – Он приподнял голову. – Да вы, моя девонька, вся красная, как свекла!

– Меня допрашивала леди Гауз. А граф не прочь снять с меня кожуру и, вероятно, съесть. – Она рухнула в кресло. – Я никудышная монахиня. Мне хочется сжечь ее дотла. Я должна исповедаться в пятидесяти грехах.

– Что ж, здесь-то вы в безопасности, – сказал сэр Джон. – Я вряд ли покушусь на вашу невинность, даже если бы и хотел. Вы не против, если я сам исповедуюсь вам, а вы наложите на меня какую-нибудь легкую приятную епитимью? Джейми, поди принеси нам горячего винца.

– Благодарю, сэр Джон, – улыбнулась Амиция.

– Полно! – Он выдавил улыбку. – Вы спасли меня от чудовищ, а я спасу вас от графа.

Она почитала ему из Евангелий – у него было походное издание с простеньким шрифтом и без картинок. Через несколько минут Джейми вернулся с вином, сел у огня и принялся латать хозяйскую котту. Позднее Амиция закрепила всю лечебную ворожбу, к которой прибегла.

На пороге возник граф, одетый в зеленый бархат.

– Вот ты где, – сказал он и надвинулся. – Как поживает твой подопечный?

Сэр Джон сел.

– Достаточно хорошо, чтобы велеть вам отцепиться от монахини, пока я не встал и не врезал вам булавой.

– Наслышан о вашем крутом характере, сэр Джон! – рассмеялся граф. – Могу ли я выразить ей мое почтительное восхищение?

Сэр Джон посмотрел на монахиню и мотнул головой.

– По-моему, сестра ничуть не нуждается в подобных восторгах. Вы же понимаете, что она сыта ими по горло после того, как побывала в обществе наемников во время осады.

Граф снова ответил смехом.

– Проклятье, сэр Джон, она, должно быть, отбивалась от них, как от голодных волков. И применяла колдовство вовсю, да? – Он оскалился. – Сестра, я не порождение сатаны. И рук не распускаю, хотя, если вы передумаете…

Не получив ответа, он покачал головой.

– Вы-то покруче, – сказал он сэру Джону. – Насколько я понял, вы с кинжалом набросились на горного тролля и победили.

Сэр Джон рассмеялся, схватился за ребра и крякнул.

– Господи Иисусе, ваша светлость, можно сказать и так. И хотя это правда, верно и то, что злобная тварь об меня споткнулась!

Граф тоже хохотнул.

– Что ж, вам обоим найдется место за моим рождественским столом. А моя жена будет вести себя с вами поаккуратнее, сестра. – Он улыбнулся ей и перевел взгляд с лица на грудь, которая, как ей казалось, была похоронена под двумя шерстяными платьями. Однако бывают мужчины, способные…

Ужин подали им троим без каких-либо комментариев. Сестра Амиция отправилась в часовню, где помолилась со священником, который выглядел отрешенным. На постели она нашла чистую ночную рубашку из белой шерсти, надела ее, и ей снилось только, как она плавает в прозрачном озере под крупными, как ягоды омелы, звездами.

Рождественское утро в Тикондаге ознаменовалось снегопадом, который сменился ослепительным солнечным светом. Амиция пошла на мессу и провела все это время на коленях. Когда весь гарнизон с возлюбленными и женами покинул часовню и двинулся коридорами, Амиция обнаружила, что Гауз отлепилась от мужа и присоседилась к ней. Сэр Джон ковылял рядом, и она сочла, что сию секунду ей ничто не грозит. Мастер Амато находился поблизости и улыбался ей.

– Успокойся, девочка. – Женщина тронула ее за руку: знакомое чувство, кожа к коже, и Амиция вспыхнула. – Когда ты станешь старой и могущественной, тебе тоже не понравится, если какая-нибудь юная егоза проникнет в твое логово, сочась колдовством и благоухая силой. – Она выгнула бровь. – Тем более когда это любовница твоего сына.

Амиция выдержала ее взгляд.

– Я не собираюсь обзаводиться логовом, использую свою силу для добра и сделаю людей лучше и счастливее. И у меня нет любовников.

В этот миг эфир запульсировал. Кольцо вдруг резко нагрелось, и Амиция почувствовала, что ее собственный запас сил, к счастью, ненужный в тикондагской твердыне, внезапно и не на шутку истощился. Кто-то занялся целительной ворожбой – она это ощутила.

Гауз отступила на шаг и тронула свое ожерелье. Она торжествующе улыбнулась.

– Но вот же он, мой сын! Вы связаны!

Амиция вздохнула.

– Ваша светлость, я знаю вашего сына и уважаю его, но мы с ним сделали разный выбор. Мою любовь я отдам не кому-то одному, а всем.

– Людей вообще-то труднее любить, чем лошадей или кошек, – ответила Гауз. – Будет вам, мир. Вкусите с нами от нашего пира, мы будем петь гимны. – Она кивнула на сэра Джона. – И пациента своего захватите. Муж хочет узнать, взаправду ли он пошел с кинжалом на тролля. – Губы старшей женщины насмешливо искривились. – Мужчины! На свете столько всего интересного помимо войны. Тебе так не кажется?

Дворцовая прислуга провела канун Рождества за очисткой главной площади от снега. Затем площадь посыпали опилками, а поверх раскатали соломенные настилы. На древнем ипподроме построили и заграждения, и шутовской замок, и четыре трибуны, а из подвалов, что под конюшнями, матросы достали парусину. Ткань местами прогнила, но в основном была целой и белой. В морозном безмолвии рождественского утра они расстелили ее на восстановленных дворах, а потом накрыли огромным овалом материи старый ипподром и его дощатые трибуны. Когда закружились снежинки, он был уже защищен, и дюжина адептов из университета укрепила сделанное герметическими заклинаниями и слоем мерцающего света.

Моргана Мортирмира отдали под непосредственное начало магистра грамматики, и это можно было считать косвенным признанием его успехов в учебе. Грамматик наблюдал, как рабочие натягивают в вышине полотняную крышу.

– Ты понимаешь принцип? – спросил он.

Мортирмир потянул себя за бородку, которую старался отрастить, и уставился на пустые трибуны. «Вопрос с подвохом?» Грамматик был из тех, кого не поймешь. Мортирмир в панике изучил вопрос под полудюжиной углов и выдавил:

– Да?

– Да? Или «наверное, да»? Отвечай честно, Мортирмир. – Грамматик спрятал руки в своей просторной мантии на меху.

Мортирмир плюнул на осторожность.

– Он ведь не один, этот принцип?

Грамматик скроил надменную мину и поднял бровь.

– Объясни.

– Заградительное заклинание типа «аспис», то есть «щит», относится к числу элементарных – тех, где потенциальные силы используются в почти сыром виде. Но перевод заклятья в ткань требует иного принципа – сродства, когда подобное притягивает подобное. Сама по себе парусина на время задержит дождь и снег, превратившись в губку, которая впитает и наши чары – ведь мы имеем то же намерение? И есть еще третий принцип, ибо парусина соткана из льна и раньше была живой, а потому намного больший интерес представляет гармония. – Морган умолк, удивленный последним словом. Но грамматик не перебил его, не разорвал в клочья, и он добавил: – Для того чтобы накрыть ипподром без парусины, понадобятся неимоверные усилия, и еще больше – для сохранения покрытия на протяжении дня. Но поскольку парусина дарует нам материальность, становится намного легче поместить заклятие в эфир.

– Неплохо, – улыбнулся грамматик. – Вот, глотни горячего вина. Совсем неплохо. Сколько ты усвоил заклинаний?

Мортирмир наморщил лоб.

– Четыре, – ответил он. – Огонь как средство атаки. Свет. У меня несколько вариантов со светом… – продолжил он, но потом покачал головой. – И все приемы из категории «аспис» или «щит».

– Поэтому ты и здесь, – сказал грамматик.

– Наговор для взлома, – добавил Мортирмир.

– То есть два приема из труднейших, но ни одного основополагающего, кроме огня, – кивнул грамматик. – Что, плохо с памятью?

Мортирмир с несчастным видом уставился себе под ноги.

– Я постоянно упражняюсь, но ничего не получается.

– Этот опыт приходит не сразу. Лично я до пятидесяти так толком и не проник во Дворец воспоминаний, не обрел понимания манипуляций и иллюзий. – Грамматик поднял взгляд на матросов. – Ты поймаешь, если кто-нибудь упадет?

Морган мысленно перебрал усвоенные приемы.

– М-м-м… да. Скорее всего.

Грамматик отпил из бутылки с горячим вином.

– А будешь ловить?

– Конечно! – ответил Мортирмир.

– Мой отец был моряк, – сказал грамматик. – Я его почти не знал. Старый священник увидел, как я, совсем еще малец, управляюсь с энергией, и отправил меня сюда. С тех пор я не уезжал. Мне нравится горячее вино. И магические огни. Зачем я это рассказываю?

Мортирмир принужденно улыбнулся.

– Ты справишься сам? – спросил грамматик.

– Пожалуй, – кивнул Мортирмир. – Мне потом на турнир, и я не хочу оказаться слабым.

– Турнир? – рассмеялся грамматик. – Ты имеешь в виду шутовство, когда скачешь, весь упрятанный в жестянки, пока не врежешься в другого? Нет, твое место здесь, а если истощишься, то будешь помнить, что израсходовал силы, служа императору. А турниры, они… – Грамматик покачал головой, и его благодушие улетучилось.

Он положил руку Мортирмиру на плечо.

– Откройся, – велел он. – Дай взглянуть на твою подготовку.

Мортирмир не любил, когда профессора вторгались в его сознание, но после того, как его силы проявились, они вели себя все навязчивее. И оставляли после себя эхо – порой очень мрачное.

Но такова была жизнь ученика. Он отворил Дворец воспоминаний и впустил грамматика, который вошел в обличии человека молодого, одетого в пурпур и золото.

Дворец воспоминаний Мортирмира представлял собой четыре колонны храма Афины и чуть неряшливое подобие школьной доски с серебряным мелком, который висел на красивом шелковом шнуре. Сесть было негде, а колонны на расстояние в несколько шагов окружал гладкий белый мрамор, за которым до самых границ эфира расстилалась безликая серая равнина.

Грамматик с презрением огляделся по сторонам.

– Христос распятый, юноша, и это вся твоя память?

Мортирмир пожал плечами.

В эфире от грамматика пахло вереском – приятный запах. И его присутствие было вполне материальным.

Он подошел к песочному столу, который Мортирмир мысленно создал по соседству с доской, и просмотрел записи. А также изучил его расчеты.

– Ага, – произнес он. – Вот это ближе к делу. Площадь поверхности ипподрома?

Мортирмир с энтузиазмом сказал:

– Я взял это из учебника геометрии.

Грамматик наградил его улыбкой.

– В таком случае, юный сэр, вы меня превзошли. Я всегда намереваюсь планировать, но в итоге действую наугад. – Он провел тонкой серебряной палочкой по строчкам самого заклинания, еще не заряженного. – Вижу две вещи, которые я сделал бы иначе, – сказал он. – Но ошибок как таковых не усматриваю. Так что разрешаю тебе продолжать.

– Мне, сэр?

Мортирмир приготовил заклинание в качестве упражнения и только потому, что ему так велели. Для зарядки он собирался обратиться к мастеру. Так всегда поступали студенты.

– Тебе. Нам машет адмирал. Пойдем взглянем, молодой человек.

Они вернулись в реальность, на ровный песчаный пол, и посмотрели вверх.

Мортирмир закрыл глаза и воззвал к своему рабочему месту. Четыре сломанные колонны торчали напоминанием о его неудачах, но он не последовал за этим образом. Он призвал силу – сделал лучшее, что теперь умел, и, наполненный ею, начал заряжать первый комплект своей дипломной работы.

– Ага, – проронил рядом грамматик.

– Посмотрите на это! – крикнул моряк.

Морган не стал отвлекаться и провел пальцами по второй части заклинания, после чего осторожно излил свою силу – парусина была хрупка, и он мог ее спалить.

Ткань впитала герметическую энергию, как краску. Золотистый солнечный свет разбежался от центра к краям, и каждый фрагмент чуть колыхнулся, наполняясь. Передний фронт заклинания, творимого юношей, обозначился искрящейся линией.

– Люблю эту часть, – крикнул моряк.

С соседней опоры рассмеялся его товарищ, и его смех разнесся неискренним эхом.

Первое заклинание Мортирмира разослало силовые линии по опорам и через дворы, а теперь его герметическая краска достигла их ворохом искр, и все сооружение засияло червонным золотом, как будто парусина загорелась.

– Асписы! – громко произнес Морган.

Все девять огромных отрезов материи застыли, красноватый свет полыхнул и погас. Внимательный наблюдатель еще заметил бы на стыках нитевидные силовые линии.

Магистр грамматики сказал:

– Замечательно, мастер Мортирмир. Не один, а сразу много щитов.

– Если один подведет, то остальные не дадут промокнуть, – отозвался тот.

– И каждая панель сама по себе, – продолжил грамматик. – Ты понимаешь, чем это чревато?

– Нет, маэстро, – покачал головой Мортирмир.

– Тебе ведь не приходилось строить крыши?

Магистр улыбался, и Морган ощутил настоящий триумф. Моряки аплодировали.

– Нет, маэстро. – Мортирмир поднял взгляд.

Магистр воздел посох и произнес:

– Щит.

Ничто не вспыхнуло, но что-то изменилось. Мортирмир мысленно провел языком по краям своего заклятия. Все было прочно.

– Стыки, мой юный школяр. Ты сделал панели цельными, но не объединил их. В щели набьется снег. Немного, и если честно, я сомневаюсь, что кто-нибудь это заметит. Ты хорошо потрудился. Ты понял все основные принципы, и твое грамматическое оформление превосходно. – Он слегка поклонился и с улыбкой добавил: – Ну так и учителя у тебя неплохие! Но крыша всегда монолитна.

Мортирмир вздохнул.

– Я чувствую себя дураком, – признался он.

– Это хорошо, – сказал магистр грамматики. – Мы все это чувствуем, чему-нибудь научившись. Я стараюсь так думать хотя бы раз в день. Теперь ступай на турнир. Я, может быть, даже вернусь и посмотрю. – Он выдержал паузу. – Тебе, мой мальчик, и правда следует поработать над памятью.

– Да, маэстро. – Мортирмир отвесил ему поклон, и магистр ответил тем же.

Он сошел с песка. Несколько матросов подошли пожать ему руку. Он был в восторге от их похвал.

Капитан поклонился ему.

– Если когда-нибудь, мастер, вы станете заклинателем стихий, я буду счастлив пригласить вас на мой корабль. – Он показал наверх: – Я видел, как вы установили полог. Великолепно. А в бурю хороший маг может проделать то же самое с парусами. Правильно снаряженный корабль выстоит в зимний шторм, если на борту будет маг, который удержит снасти.

Мортирмир не ждал таких панегириков. Он зарделся, потупил взор и пробормотал что-то невнятное насчет неуверенности в себе.

А когда пошел прочь, у него в ногах запутался собственный меч, чего не случалось уже несколько недель. Он споткнулся, огляделся и увидел десяток студентов университета в мантиях, которые стояли у главного входа и рукоплескали.

Антонио Болдески смеялся.

Мортирмир его не винил. Шагая по песку, он заставил себя улыбнуться, понимая, что если возмутится насмешками, которые вот-вот прозвучат, то только сделает хуже.

Танкреда, когда он приблизился, тронула его за плечо.

– Он улыбнулся! Пресвятая Богородица, Чума! Ты развеселил магистра грамматики!

Мортирмир покачал головой.

Болдески осклабился.

– И старого Донатеделло! Похоже, он любит тебя.

У Мортирмира закололо в руке там, где дотронулась Танкреда. Он вспыхнул.

– Куда ты собрался? – спросили другие.

– Я… участвую в рождественском турнире.

Болдески опять развеселился.

– Надеюсь, ты не забудешь нас, ничтожных людишек, которые помогли тебе вознестись!

Кронмир прочел послание, выведенное воском на лезвии косы, и поморщился. Шифр был старый, а написано плохо – воск мог увидеть каждый; гонец же – девчушка не старше семи – дожидалась его у гостиницы, в снегу, и неприятель мог запросто захватить ее вместе с донесением, а заодно и его самого. Этого не случилось, но Кронмир покачал головой, потрепал девочку по щеке и дал ей золотую монету.

– У тебя мама есть, девочка? – спросил он.

Она замотала головой. В этом жесте отразилось все ее будущее, какого Кронмир не пожелал бы врагу. Тем более в Рождество.

Он добавил еще один золотой бизант, монету ценную. А в сумке у него хранилось тридцать медных.

– Послушай, дитя, – сказал он. – За это золото тебя могут убить. Ты можешь уйти из города?

Она кивнула.

– А в Лонику пойдешь, если пошлю?

Она кивнула опять.

Он взял листок бумаги с Востока, по-особенному сложил и написал лимонным соком пару строк.

– Передай это тому же кузнецу, который прислал косу.

Он положил руку ей на голову – очень теплую, почти горячую. Ему доставило огромное удовольствие совершить в Рождество столь добрый поступок. Какой бы невыносимой ни показалась ей монастырская жизнь, там будет лучше, чем в городе без родных.

Когда она удалилась, он дважды потер воск, дабы увериться, что правильно понял написанное, и швырнул косу в огонь, где воск стек с нее полностью.

Затем пошел по городу искать наемного убийцу.

Дойдя до нужной двери, он постучал в нее шесть раз и двинулся дальше. Это все, что требовалось для заказа убить Мегас Дукаса.

Он вернулся, чтобы собрать воедино и распутать нити своей сети, ибо очень многим его людям через день-другой предстояло бежать из города.

Убийца же дождался, когда на улице покажется лицедейка, разодетая в красное и зеленое, с венцом из ягод в волосах. Он рассчитывал на нее, благо она приходила ежедневно в одно и то же время, чтобы исполнить один и тот же танец. Но сегодня она разыграла другую сцену, и он проникся духом действа, когда она нагнулась в танце и слепила из грязной уличной слякоти снежок. Она с похвальной меткостью запустила им в его ставни и пошла колесом, не обращая внимания на подмерзающую жижу.

Под его окном она встала на руки, а потом извлекла из сумки одетую в красное куклу и бросила в снег.

И наступила на нее.

Сделав это, она затанцевала прочь, оставив красную вещицу позади.

А он у себя в мансарде поднялся с узкого ложа и, накинув латаный-перелатаный грязно-белый плащ с капюшоном, повесил на плечо корзинку лудильщика.

Через час после того, как забрезжил рассвет, принцесса проследовала из внутреннего двора в наружный, где ее встретили новый управляющий дворца и Мегас Дукас. В наружном дворе выстроилась вся гвардия целиком – потрясающая, блистательная, в наряднейших мундирах: море золота, пурпура и сверкающей стали, похожее на мозаику, где элементом был каждый человек.

Ее прислуга и нордиканцы промаршировали на середину двора, гвардия выступила колоннами слева и справа, а к принцессе подъехала императорская колесница – пустая, с одним колесничим.

– Я думала, вы меня предали, – шепнула принцесса.

Она была похожа на ожившую икону – молочно-белое лицо и жесткий наряд с позолотой, инкрустированный бриллиантами и отороченный жемчугами.

– Ваше высочество, – еле слышно откликнулся герцог.

Процессия перекатилась через площадь, забитую горожанами из тех, что сопровождали принцессу и ее свиту, и вступила в огромный собор, где только что отслужил патриарх.

Мегас Дукас причастился и не вспыхнул огнем. Уилфул Убийца проспорил на этом пару монет.

После мессы вся армия, большая часть дворцовой прислуги и университет в полном составе – преподаватели, студенты и служащие в черных академических мантиях, – а также множество жителей Ливиаполиса обошли вокруг города, неся мощи сорока святых.

Аура потенциальной силы пропитала город настолько, что Мегас Дукас, когда ему подали вино, различил вкус чистой энергии.

После шествия и скороспешной трапезы, в ходе которой подавали холодные закуски на золотых тарелках, Мегас Дукас отвел основной костяк своих и десяток рыцарей-латиниконцев, а также кое-кого из схолариев на ипподром, где стояли нагретые шатры.

Там уже собралась толпа – большинство прибыло сразу после мессы, отделившись от мрачной процессии. Людей набилось столько, что внутри стало еще теплее. Рыцари, встреченные улюлюканьем, отправились в свои палатки: сэр Майкл как распорядитель турнира отчасти искусственно разделил их на две команды.

Мегас Дукасу полагалось явиться последним, и он ждал за воротами ипподрома в окружении своих оруженосцев и пажей; с ним были Тоби, Нелл и Николас Ганфрой, трубач, а также сэр Йоханнес, который стоял во главе отряда, и сэр Майкл – тот держал знамя, так как стал на день церемониймейстером и не участвовал в турнире. Мегас Дукас облачился в алую шерсть и оленьи шкуры, а на голове красовалась красная кожаная шляпа, подбитая лисьим мехом и украшенная тремя огромными багровыми султанами. Рыцарский пояс опоясывал чресла, клочок белой ткани был приколот к плечу брошью, сверкающей изумрудами и рубинами. На боку висел меч, едва ли не дышавший энергией. Его совершенную форму подчеркивали красные ножны. Эфес сделан из позолоченной стали, рукоять обита красной оленьей кожей и оплетена золотом, навершие покрыто эмалью.

У ворот образовалась давка – не меньше тысячи мужчин и женщин скандировали его имя. Он свесился со своего коня-исполина и поцеловал младенца – впервые в жизни, и был вознагражден теплой влагой на руках, и запахом, и лучистой улыбкой матери.

Тоби протянул ему полотенце, он вытер руки и улыбнулся ей, а потом она затерялась в толпе.

Ворота начали открываться, и звуковая волна ударила его, как кулак. Если ему показалась огромной тысячная толпа, которая собралась в проулке у входа, то скопление народа, дожидавшегося его в конце туннеля, было в двадцать раз больше, и его замутило, как от вражеского тычка копьем.

Но он вернул на лицо улыбку. На уровне его ног Длинная Лапища деликатно, но твердо отталкивал публику подальше от туннеля, который вел на ипподром. Несколько молодых людей и горстка мужчин постарше просочились туда вперед отряда лучников. Вжавшись в стены прохода, они выкрикивали его девиз, и их возгласы, звучавшие в замкнутом пространстве туннеля длиной в полполета стрелы, металлическим эхом отлетали от стен.

Он помахал застрявшей снаружи толпе, чуть приподнял коня на дыбы и, удостоившись аплодисментов, устремился в туннель. Юноша, побежавший рядом, махал рукой, пока не споткнулся и не упал с криком.

Красный Рыцарь глянул вниз посмотреть, что с ним стряслось. Последовала слепящая вспышка, что-то ударило его в грудь, и все погрузилось во мрак.

Мегас Дукас прибыл на ипподром последним и миновал Имперский туннель у больших ворот очень медленно, а рев так и плыл через арену могучими волнами. Но что-то было неладно: он держался в седле очень прямо, а Нелл развернула коня и галопом помчалась к дворцу.

Сэр Майкл насторожился. Он увидел, как приближенные герцога гурьбой ввалились в его личный шатер, чего не должно быть. Подав знак сэру Гэвину, капитану команды «Чужеземцы», он бросился к герцогской палатке.

Там он обнаружил Тоби, который опустился на колени перед тремя составленными в ряд стульями. Уилфул Убийца выпрямился, белый, как мел, а сэр Йоханнес и Николас Ганфрой склонились над…

– Что случилось? – спросил сэр Майкл.

На стульях лежал герцог. Он потерял много крови. Разговаривал, но как бы не своим голосом. Кровь была всюду, а отец Арно, казалось, в ней перепачкался целиком. Он что-то бормотал – вероятно, молился, и лицо у него посерело.

– Позовите магистра! – каркнул герцог. – Который покруче. Или нет, приведите того юношу. Мортирмира. Если он здесь.

Сэр Майкл быстро понимал, когда дело дрянь. Он не стал ничего спрашивать, а повернулся и бросился к шатру защитников.

– Мастер Мортирмир! – позвал сэр Майкл, ворвавшись внутрь.

Сорок оруженосцев и пажей вооружали двадцать мужчин под грохот стальных пластин, путаясь в шнуровке. На песке стояли распахнутые плетеные корзины, а присесть на стулья повезло только нескольким счастливчикам, госпоже Элисон в том числе.

Морган Мортирмир уже надел поножи. И у него не было оруженосца.

Он согласился пойти с сэром Майклом вполне охотно.

– В чем дело? – спросил он и побледнел, услышав ответ. – Проклятье… значит, не крыша.

Сэр Майкл вывел его за локоть на песок, где обоих встретили нестройными аплодисментами – Мортирмир был первым, кто вышел в боевом облачении. Толпа жаждала поединка.

Сэр Майкл все пытался разобраться в услышанном и увиденном. Ему показалось, что лающий голос, который отдавал приказы, не принадлежал герцогу. И сильно смахивал на голос Гармодия.

Мортирмира протолкнули через столпотворение к составленной из стульев кровати. На ней лежал Мегас Дукас: лицо покрывала кровавая корка, а льняная сорочка стала алой.

– Иисусе Христе, – пролепетал Мортирмир. – Я же не лекарь!

«Заткнись и впусти меня».

Мортирмир отреагировал бы иначе, если бы не минувшая неделя. Он отворил свой Дворец воспоминаний, и внутрь вошел высокий человек, облаченный в темно-синий бархат.

«У нас уйма времени, дружок. Это вся твоя память?»

«Кто вы, мать вашу, такой?» – спросил Мортирмир, теперь устрашенный.

Он впустил в свой Дворец чужака. По сути, он остался голым.

«Да, это было глупо с твоей стороны. Прости, дружок. Я собираюсь несколько часов поносить тебя, как рубашку. В конце ты полностью вымотаешься, и… ба! Хватит брыкаться. Твоя паника понятна, но я понапрасну расходую силы. Боже, ты молод! И упруг. Как приятно здесь находиться».

Мортирмир попытался дать захватчику отпор, но тщетно – тот уже завладел его телом. Он почувствовал, как опустился на колени подле герцога. Увидел, как двигаются руки.

Ужаснее всего было то, что Дворец воспоминаний таял у него на глазах.

«Воистину молодежь так и пыжится построить что-нибудь сногсшибательное, романтичное и охрененно замысловатое». Человек в синем быстро повел золотым жезлом. Золото, его блеск и эфирное присутствие успокоили Мортирмира. Легионы зла не обладали властью над золотом.

«Эй, паренек, ты в шахматы играешь?» – спросил старик.

Пол у них под ногами вдруг превратился в черно-белый паркет на шестьдесят четыре клетки.

Мортирмир подавил тошноту. Он еще ни разу не приходил в подобный раздрай. Ему перестало принадлежать даже сознание. Его внутреннее эфирное зрение оказалось во власти этого страшного старика…

«Позволь представиться: меня зовут Гармодий».

«Вы мертвы!»

«Гм, не совсем. Прекрати брыкаться! Вот так».

Дворец воспоминаний Мортирмира вдруг полностью перестроился и превратился в сад с обширным мраморным, в шахматную клетку, покрытием в центре. Любой листок на кустах дикой розы казался живее всего, что находилось там раньше.

«Сэр… я никогда тут не бывал… я не могу…»

«Тут никто не бывал, – рассмеялся Гармодий. – Это моих рук дело. Я малость занят, дружок. Будь добр, заткнись, а?»

Пришли в движение шахматные фигуры.

Белая королева повернула голову и выстрелила лучом чистого зеленого цвета. Тот коснулся золотого шишака на голове короля и рассыпался радугой красок настолько живых, что все это было похоже на горячечный сон, и Мортирмиру захотелось назвать их по-новому. Цвета сфокусировались на кристалле в руке Гармодия – творческий акт, который никак не давался Мортирмиру.

«Да ты полон силы, малыш! Не помню, чтобы хоть раз прикоснулся к такому изобилию сырья. – Старик с неприкрытой алчностью улыбнулся. – Тебе крупно повезло, что у меня есть другие планы, ибо это тело полностью отвечает моим нуждам. А как бы порадовались твои профессора такому ученику! – Он гадко хихикнул. – Не волнуйся. Я подозреваю, что стану твоим благодетелем».

Он отшвырнул алмаз, который только что создал из воздуха, и Мортирмир увидел свою левую руку, снимающую перчатку с правой. Увидел, как правая рука зависла над боком герцога. Над самым сердцем у того торчала арбалетная стрела.

«Наемный убийца, – пояснил старик. – Промахнулся на волосок. Всего на палец левее – и нам обоим конец. Так или иначе, мы в беде».

Палец Мортирмира дотронулся до герцогского бока. Энергия вспыхнула, как маленькое солнце.

«Яд, алхимия и магия – сразу все. Кому-то захотелось, чтобы мой юный друг стал совсем, непоправимо мертвым».

Солнце засияло ярче, и Мортирмир почувствовал, как весь запас силы выливается из него, словно вода из разбитой бутылки.

Ужаснейшее ощущение.

А хуже всего, что оба – вместе, нераздельные – поняли: объединенных сил Гармодия, Мортирмира и сраженного Мегас Дукаса не хватит, чтобы спасти последнего. Энергия утекала, как в бездонную яму, но ничего не происходило.

Мортирмир почувствовал, как Гармодий сдается.

Его последний эфирный кошель, где бережно хранились накопленные силы, исчез…

Кисть смертельно раненного рыцаря буквально взорвалась вспышкой бледного, золотисто-зеленого света.

Левая рука Мортирмира простерлась, взялась за стрелу и осторожно, с жутким хлюпающим звуком вытащила ее из раны. Наконечник выскользнул, и кожа сомкнулась. Само совершенство.

Гармодий, сокрытый в глубинах Дворца воспоминаний Мортирмира, споткнулся о каменную опору – последнее напоминание о былой обстановке – и покачал головой.

«Святой Георгий, юный ты магистр! Хоть бы ты впредь не увидел такого».

«Что случилось?» – выдохнул Мортирмир.

Гармодий стоял запыхавшийся, как после длинной пробежки.

«Это не моя тайна, молодой человек, чтобы делиться. Теперь ему нужно поспать. Как поживает твой турнир?»

Всем участникам полагалось выехать трижды. Туры были тщательно спланированы: состязающихся поделили на четыре группы, и каждый знал порядок выступления своих противников. Оруженосцы и пажи носились от одной группы к другой, а сэр Майкл дирижировал всем действом.

Госпожа Элисон повергла сэра Джорджа Брювса – к великому удовлетворению толпы. Сэр Фрэнсис Эткорт вышиб из седла Красного Рыцаря, который сразился на диво неуклюже, и принцесса взялась за сердце, когда он грянулся оземь. Но он поднялся, отчасти восстановив былую стать, и в следующий раз выступил лучше: аккуратно сбил гребень со шлема сэра Бесканона, острие копья которого царапнуло по щиту Красного Рыцаря и даже не надломилось.

Героем дня стал сэр Гэвин. Его копье разило уверенно, и удача ему, несомненно, сопутствовала: он сшиб сэра Фрэнсиса Эткорта, и тот ударился достаточно крепко, чтобы в толпе поморщились; он сломал копья всем трем противникам-латиниконцам, а после дал зрелищный бой сэру Йоханнесу, которого так мощно ударил в шлем ниже гребня, что тот раскололся по швам и развалился. Старший рыцарь остался цел, но шлема лишился и, развернув коня, поклонился противнику под рукоплескания толпы.

Сэр Алкей, капитан защитников, любимец публики, сразил трех противников подряд, но сэр Антонио, подеста этрусков, нанес ему мощный удар, не выбивая из седла, и выиграл по очкам. Он уехал под гробовое молчание зрителей и неистовое ликование этрусских купцов, собравшихся у ворот.

Когда солнце склонилось к закату, сэр Гэвин сошелся с Мегас Дукасом, который ехал, как аршин проглотив. Герцог впервые за день сел на своего нового боевого коня. Невзирая на скованную посадку, он действовал с безукоризненной грамотностью, как и его брат. Они сыграли первый тур и обломали друг о друга копья. Когда они направили коней к исходным позициям, Гэвин поднял руку, и оба остановились в центре, разделенные барьером, который не позволял коням столкнуться и задавал им курс.

Сэр Гэвин перегнулся через барьер.

– Ты ли это? – спросил он.

Красный Рыцарь сверкнул глазами.

– Сейчас – он самый.

– И почему мне не выпало биться с каким-нибудь бездарем в твоих доспехах? – Гэвин коротко отсалютовал и тронул коня с места. – Ты слишком хорош, черт возьми.

Во втором туре они опять переломали копья. Толпа бесновалась. На бармице у Красного Рыцаря колыхался белый платочек. Те рыцари, что уже выбыли, смеялись и показывали пальцами.

– Лучшее дефиле на моей памяти, – заметил сэр Бесканон сэру Йоханнесу. – Нам бы сюда альбанских зрителей, а то мечем бисер перед свиньями.

Сэр Йоханнес протянул ему чашу вина.

– Он блестящий копейщик, – признал он. – Я таким не был никогда.

В третий заезд копье сэра Гэвина соскользнуло со щита Красного Рыцаря, врезалось в левый наплечник и сорвало его.

Красный Рыцарь усидел в седле, как влитой, но круглый наплечник изобличающе покатился по песку. Красный Рыцарь помедлил у своего шатра, чтобы снять забрало, и легким галопом вернулся к брату. Они обнялись и похлопали друг друга по спине.

– Боже, братец! – воскликнул сэр Гэвин. – У тебя кровь!

– Есть такое дело. Но получилось впечатляюще! – ответил брат, и они поехали по арене.

Отсалютовав принцессе, оба направились к обогретому шатру.

– Рукопашная при свете факелов? – проговорил сэр Джордж, заключив своего капитана в стальные объятия. – Люди там перемрут.

Тоби снял с Красного Рыцаря кольчугу, и все увидели бинты.

– Что за черт?! – вскричал Фрэнсис Эткорт.

– Арбалетная стрела, – сказал Красный Рыцарь. – Ее вынули, и все зажило. Теперь все в порядке. Успокойтесь. – Он махнул в сторону Моргана Мортирмира, который стоял в полном боевом облачении. Глаза у юноши остекленели, но он достаточно оправился. – Стрела была отравлена и заколдована. Кто-то решил, что я погибну на месте.

– Мы не поймали стрелка, – сказал сэр Майкл.

Другие рыцари, собравшиеся в шатре, были потрясены.

Красный Рыцарь глубоко вздохнул, когда двое схолариев из университета задрали его сорочку. По левому плечу протанцевал голубой огонь. Мортирмир провел над раной рукой и кивнул.

Танкреда Комнина улыбнулась своему Чуме.

– Где ты так навострился в знахарстве? – спросила она.

– При осаде Лиссен Карак, – ответили губы Мортирмира. – Проклятье, деспина, забудь, пожалуйста, эти слова.

Она медленно моргнула.

– Ты очень красивая, и я, по-моему, в тебя влюблен, – сказал Мортирмир.

Она вспыхнула.

Он преклонил колени с грацией, свойственной мужам старшего возраста.

– Миледи, если вы удостоите меня знака, я буду с гордостью отстаивать вашу красоту перед всеми, считая вас и только вас моей прекрасной дамой.

Она положила руку ему на чело:

– Какая славная речь. Это действует на альбанских девушек?

Она переместила руку на его плечо, и он, взяв ее, перевернул кисть и поцеловал ладонь. А потом запястье.

– Ах! Теперь я не сомневаюсь, что это действует на альбанок. – Она склонилась. – Надо же, каким самоуверенным ты вдруг стал. – Пригнувшись ниже, она дотронулась до его губ своими – как будто бабочка коснулась крылом.

«Вот так, дружок. Вот и все. Везет же тебе, право слово, что я возвращаю сей дворец похоти, плоти и силы. Я управляюсь намного лучше тебя».

Выехав на последний обмен ударами, Мортирмир щегольнул великолепным лилово-красным рукавом на плече. А деспина Комнина плотно запахнула плащ и не пустила кузена взглянуть, от нее ли подарок.

В ходе последних поединков – в основном повторов более ранних, когда не была поражена цель или ранили всадника или коня, – Мортирмир, к восторгу толпы и собственной радости, сломал копье о сэра Антонио и пошатнул в седле подесту; ликуя, он потряс кулаком. Но взял себя в руки, и противники прилюдно обнялись. Сэр Алкей поразил госпожу Элисон, но из седла не вышиб, и толпа взревела. Это был последний заезд между двумя фаворитами, и по его окончании два рыцаря встретились у середины барьера. Госпожа Элисон что-то сказала, а сэр Алкей приложил руку к сердцу, и они обнялись.

Все проехались по кругу, и принцесса вручила почетный приз сэру Гэвину – решительно вопреки своей воле, как заметила толпа, которая ревом ратовала за Красного Рыцаря.

А затем они вернулись к шатрам.

– Я глубоко сожалею, – сказал сэр Гэвин.

– А я – нет, это было настоящее чудо, – возразил Красный Рыцарь. – По мне, так ты лучший боец на моей памяти.

Фрэнсис Эткорт покачал головой:

– В тебя всадили арбалетную стрелу, а ты участвуешь в турнире?

Красный Рыцарь поморщился. Один из двух схоластов университета – юный Мортирмир – поднял руку, и вперед шагнул третий. Силовая линия соединила их – младший студент начал передавать однокашнику сырую энергию.

– Я надеялся, что ему хватит дури попытаться опять, – сказал Красный Рыцарь. – Как успехи, Морган?

– Мы ищем оружие, но убийца знает, как разорвать связь между стрелой и луком, – ответил он голосом низким и необычно уверенным для юнца.

Тоби, понурившись от стыда, повинился:

– Я слишком привык полагаться на сэра Томаса. И сэра Ранальда. Я распустился.

Красный Рыцарь простер руку и ущипнул оруженосца за щеку.

– Хорош трепаться, Тоби, мы все немного на взводе. А этот мерзавец неплох. Он выбрал удобный момент. А мы его прикрыли.

– Зачем тебе так нужно туда возвращаться? – спросил сэр Майкл.

Герцог взглянул на него – глаза его были темны и блестели чуть сильнее обычного. А в глубине мерцал красный огонек.

– Майкл, если меня не станет, то вся преисподняя вырвется на волю. Даю тебе слово. А если они увидят, что я и ухом не повел, – улыбнулся он, – то кое-что себе сами переломают.

– Кто такие «они»? – осведомился сэр Джордж.

Сэр Гэвин протолкнулся вперед.

– К черту! – бросил он злобно. – По мне, так пусть это место сгорит!

– Благородные господа, нам предстоит хлопотная рождественская ночь. Мы ждали этого – Гельфред перехватил гонца, но, видимо, был и дублер. – Красный Рыцарь сел, очень бледный. – Однако нам ничего не грозит, если я переживу танцы. Если же нет, то разрешите воспользоваться моментом и признаться, что командовать вами и сражаться вместе с вами для меня было подлинным счастьем.

Эткорт обратился к сэру Майклу:

– Он повредился умом. Уложи его в постель. И разве не нужно предупредить принцессу?

Лицо Красного Рыцаря закаменело.

– Ее? Предупредить? – задохнулся сэр Майкл.

Он посмотрел на сэра Алкея, который стоял, скрестив руки на груди.

Морейский рыцарь словно постарел на десять лет. Он покачал головой, но ничего не сказал.

Перчатку подняла госпожа Элисон. Она расхохоталась, и ее хриплый смех прозвучал вызовом судьбе.

– Предупредить принцессу? Да ведь она небось и платит гребаному убийце!

На пару с Диотой королева привела в порядок свои покои и занялась делами: встретилась с мастером Пиэлом, принесшим ее подарок для короля, который она затем и упаковала. Потом тщательно облачилась в коричневый бархат, расшитый бронзовым и золотым бисером, а также изумрудами величиной со шляпку гвоздя. Живот обозначился, но Диота сотворила чудо и переколола бархат с учетом свежего прироста.

– А где Ребекка? И Эммота? И все мои остальные фрейлины? – спросила королева, когда надвинулась зимняя тьма.

Она смотрела, как удлиняются тени – башни как бы ползли по грязному снегу главного двора, – и с содроганием думала о другой тьме в коридорах под Старым дворцом.

– Они опаздывают, милочка. Все опаздывают, – с обычной практичностью ответила Диота. – Потому что нынче, моя милая, Рождество, а в Рождество так всегда и бывает.

– Я растолстела, – сказала королева и глянула на няньку. – Меня беспокоит Эммота. У нее больной вид.

Диота закатила глаза.

– Вы в положении, ваше величество. – Она усмехнулось. – Известное дело, пара фунтов прибавится. – Она задумчиво посмотрелась в зеркало. – А что до Эммоты… я грубая старуха и скажу, что она ошиблась дверью в конюшню.

– Эммота? Она не любвеобильна, – заметила королева.

Нянька пожала плечами.

– Мужчины – свиньи. И ведут себя соответственно.

– Что тебе известно? – спросила королева.

– Известно? Ничего. Но мне кажется, что кое-кто из галлейцев вскружил ей голову и эта мелкая дрянь стала на них работать. Шпионила за нами. – Диота схватила щетку и с избыточным рвением принялась расчесывать волосы госпожи. – Я слышала, как один из них называл ее сукой и шлюхой.

Королева покачала головой.

– Почему они так глупы? Благословенная Дева – мой собственный муж подозревает меня в неверности. – Дезидерата вдруг всхлипнула.

До сих пор она ни разу не говорила этого вслух.

– Он дурак, – поддакнула Диота. – Но он мужчина, а они все такие.

– Да как ему только в голову пришло? – вспылила королева.

Она не собиралась кричать – гнев появился откуда ни возьмись.

Дверь будуара открылась, и вошла леди Ребекка. Она присела в реверансе; лицо у нее было белым, как свежее молоко.

– О, Бекка, что случилось? – спросила королева.

Альмспенд качнула головой, поджала губы и не ответила.

– Я приказываю!

– Сейчас Рождество, и я опаздываю, как все, – сказала секретарь. – Мужчины, пока идешь, без конца говорят гадости.

– На тебя галлеец напал?! – завопила Диота.

Альмспенд улыбнулась.

– Этому не бывать, – невозмутимо сказала она. – Вернее, не бывать больше одного раза.

Дезидерата вздохнула.

– Хоть бы Мэри… эх! Она вернется после Крещения. – Королева выглянула в окно. – Я бы многое отдала, чтобы вырваться из отравленного воздуха этого двора. Уйти в монастырь и побыть в покое, пока не родится ребенок.

Мысль о ребенке ее приободрила. Она умерила гнев и расщедрилась на легкую улыбку.

Альмспенд сделала над собой усилие, собралась, взяла щетку и принялась трудиться над ее прической. Они с Диотой обменялись взглядами.

– Где же Эммота? – спросила королева.

– Занята, полагаю, ваше величество. – Альмспенд выразилась уклончиво, но королева повернула голову.

– Разлеглась перед своим любовником-галлейцем, – буркнула Диота.

Альмспенд испепелила ее взглядом.

– Я слышала другое, – сказала она.

– Не надо так грубо, няня. Эммота – моя самая младшая фрейлина и, наверное, не семи пядей во лбу, – улыбнулась королева. – Но я ее все равно люблю.

– Помолчали бы, – отозвалась с порога леди Эммота. – Да, я не семи пядей во лбу. Я скучна, глупа и тупа. И беременна. Может быть, ваше величество, нас хотя бы это объединит? Я, как и вы, вынашиваю бастарда.

Королева развернулась так резко, что щетка Альмспенд застряла у нее в волосах и там осталась.

– Эммота! – воскликнула она.

Эммота наставила на королеву палец.

– Я обесчещена, потому что это вы – сука! Я поверила вам. Поверила разглагольствованиям о защите защитников и охране охранников, а все, что я получаю за мое ротозейство, – это набитое брюхо и репутация шлюхи: «такой же, как моя королева».

Она ударилась в слезы и рухнула на ковер.

– Что стряслось? – спросила королева и обвела взглядом остальных. Альмспенд поймала щетку и принялась высвобождать ее из волос.

Диота перевернула распростертую девицу и без особых церемоний ударила по щеке.

– Вставай, дуреха, – приказала она.

– Он лучший из рыцарей! – всхлипнула Эммота. – А обошелся со мной, как… как…

– Ты возлюбленная Жана де Вральи? – осведомилась королева.

– В том числе, – выпалила Диота. – Она объездила рекордное количество боевых жеребцов.

– А-а-а! – завопила Эммота, как раненый зверь.

– Галлейцы используют ее против вас, – сказала Альмспенд, занимаясь прической. – Ее распутство выставляет блудницей и ваше величество.

Королева опустилась на колени подле своей фрейлины.

– Эммота… мне нужно знать, что случилось. Но я тебя не брошу. Альмспенд понимающе переглянулась с Диотой.

– Будет лучше, ваше величество, если вы ее все-таки бросите.

Королева заключила рыдающую девушку в объятия.

– За что? Потому что полюбила недостойного человека? Какое это имеет значение? – возмутилась она. – Все дело в мужском тщеславии и глупости. Ничего более.

Альмспенд посмотрела королеве в глаза.

– Этот довод неуместен при дворе, которой битком набит мужчинами по случаю Рождества, – сказала она. – Галлейцы держат нас в осаде, моя королева. И совершили подкоп через несчастную Эммоту.

– Скорее, превратили ее в таран, – заметила Диота.

– Проявите же милосердие, вы обе! Чем уж так провинилась девочка? – Дезидерата повернулась к Альмспенд. – Мне понятны твои опасения, дорогая. Я тоже огорчена. – Она дотронулась до щеки Ребекки. – Ты разгневана.

– Больше напугана, – осторожно возразила та.

– Что тебе известно? – повторила королева, сверля секретаря взглядом. Светло-голубые глаза Альмспенд сверкали, как лед в морозный и ясный день. У королевы они были бездонные, темно-зеленые с золотым и бурым оттенками; казалось, что в них заключены тайны – все до единого секреты древнего мира.

– Что ты узнала? – надавила она.

Альмспенд поджала губы, нахмурилась и отвела взгляд.

– Умоляю, ваше величество, не сегодня. – Она посмотрела на молодую женщину, рыдавшую на полу. – Я приношу извинения, ваше величество. Эммота ни в чем не виновата, но ей вскружили голову. Я уверена в этом. Однако неприязнь, которую мы пожнем…

– Когда ты так часто называешь меня «величеством», я понимаю, что дело плохо. – Королева улыбнулась, глянула вниз и возложила на Эммоту руку. – Но если девушку изнасиловали, она не виновата ни в чем, и мы не будем усугублять ее страдания.

Она погладила Эммоту по спине, и комната словно наполнилась золотистым светом.

– Ах! – вздохнула та.

Воздух стал прозрачным и чистым.

Диота шумно вдохнула, выдохнула и сказала:

– Ах, малышка! В тебе много глубин и никаких изъянов.

Королева покачала головой.

– Я заставлю их заплатить. Они поплатятся за Эммоту, Мэри и каждое гадкое слово, какое произнесли. Клянусь, так и будет.

Огни мигнули.

Альмспенд содрогнулась.

– Это… было услышано.

– Мне все равно. Или они думают играть мною и калечить тех, кого я люблю? Я оторву их мужское достоинство и выцарапаю глаза. – Королева выпрямилась и уподобилась бронзовой статуе. Она засияла.

Альмспенд попятилась.

Королева дотронулась до своего лба:

– Пресвятая Мария, матерь Божья, помолись за нас, грешных, сейчас и в час нашей смерти. Пресвятая Мария, что я наговорила?

Альмспенд встряхнула головой.

Королева смочила пальцы святой водой из флакона и перекрестилась. Затем глубоко вздохнула.

– Я с чем-то соприкоснулась, – сказала она. – Бекка, ты встревожена и была такой еще до прихода Эммоты.

– Так порадуйте меня, – попросила Альмспенд, не поднимая глаз. – Ваше величество.

– Дурные вести? – спросила королева.

– Да, – ответила Альмспенд. – О, как бы я была рада солгать!

Королева улыбнулась.

– Давайте преклоним колени и помолимся нашей заступнице. И Иисусу Христу.

Альмспенд вздохнула. Все опустились на колени и начали молиться.

Со двора донесся шум, и Диота выглянула посмотреть. Ее глазам предстало факельное шествие дюжины оруженосцев – в основном галлейцев, но были и альбанцы. Они остановились посреди двора и затянули скабрезную песню. Они закружились в танце, и Диота высунулась подальше.

Ее дыхание пресеклось, и она обернулась.

– У них куклы. Вашего величества, леди Мэри и леди Эммоты. Наряженные шлюхами. И они с ними танцуют.

Королева потемнела лицом.

– Пошлите за моими рыцарями.

– Ваше величество, король отправил большинство их на север, – сказала Альмспенд. – Остались Диккон Кроуфорд и сэр Малден. Они вряд ли одолеют галлейцев.

Лицо королевы потемнело сильнее.

– А король как раз вышел на балкон, – доложила Диота.

– Он этого так просто не оставит, – уверенно заметила королева.

– Не сомневаюсь, – сказала Диота.

Она подошла к Альмспенд и забрала щетку.

Когда отголоски гнусного ликования оскорбили их слух, королева всхлипнула. Оскорбил их и резкий хохот молодых людей.

А король бездействовал.

– Да как же до такого дошло? – всплеснула руками королева.

Зал был украшен тысячью звезд и десятью тысячами свечей: пчелиный воск светился хилыми огоньками, однако казалось, что это продлится вечно, а сотня крохотных фей перепархивала от одного язычка пламени к другому, как пчелы среди цветов. Их серебристый смех звучал разноголосьем, а менестрель Тапио наигрывал старинную похоронную «Песнь о Битве Слез», которую исполняли только на Йоль.

Тамсин сидела с торжественным видом, а Билл Редмид, который без памяти любил только свою даму сердца, все-таки видел в ней прекраснейшее существо. Сегодня ее лицо, имевшее форму сердечка, было обрамлено белоснежными волосами, белое шерстяное платье украшала вышивка: золотые листья и красные ягоды вперемежку с настоящими падубом и плющом, а на челе красовался венец из плюща.

Она восседала на возвышении по центру с Моган, герцогиней Западных Озер, как переводился ее титул, справа и рослым золотистым медведем слева. У ног ее стоял стол, за которым расселись люди: сам Редмид, и Бесс, и юный Фитцвильям, и Билл Алан, и Кот, и Серый Кэл. А по другую сторону сидели пришедшие из-за Стены: совсем молодой шаман; старый охотник, которого вылечила лично Тамсин, и красивый мужчина с живыми карими глазами, курчавыми волосами и диковинной кожей, какой Редмид в жизни не видывал, – иссиня-черной, как уголь.

Он заметил, что Редмид на него глазеет, но не рассердился, а наоборот – улыбнулся. Редмид ответил ему тем же.

– Нита Кван, – представился тот, выставив предплечье по обычаю пришедших из-за Стены, а Редмид склонил голову, как было принято у повстанцев, и обнял его.

– Билл! – прокричал он, перекрывая музыку.

Ирки постепенно перешли к беседе, и в зале стало шумно, хотя жалобную песнь было отчетливо слышно, если немного напрягать слух.

– А хочешь, зови меня Питером!

– У тебя хороший альбанский, – похвалил Редмид.

Он представил черного пришедшего из-за Стены Бесс, и она улыбнулась, а Билл Алан уставился на руку незнакомца, как на драгоценный артефакт.

– Несчастный случай? Или это работа какого-то монстра? – спросил Алан.

Нита Кван рассмеялся.

– Там все такие, откуда я прибыл!

– Еще бы, дружище! – подхватил Билл Алан. – Не обижайся – медовухи перебрал. – Он поднял чашу. – К тому же тебе идет!

– Ты, наверное, из сэссагов, – сказала Бесс.

Нита Кван усмехнулся и тоже угостился медовухой.

– Верно, леди, – ответил он.

Музыка переменилась, и пары – в основном ирки – начали подниматься с лавок. Пришедших из-за Стены, уроженцев Западной Кенеки с кирпичного цвета кожей и выдающимися скулами, собралось достаточно много, чтобы явить целый сонм мужчин и женщин, и заодно с повстанцами они были готовы танцевать.

Тамсин сошла с возвышения, а Тапио отлепился от гобеленов на другом конце зала, чтобы низко склониться над ее рукой. Она улыбнулась, сияя лучистым зимним солнцем, а омела в ее волосах как будто ожила и едва сдержала волшебство. Тапио заключил ее в объятия и поцеловал, и многие последовали их примеру, а Редмид обнаружил, что затерялся в очах Бесс.

Затем Сказочный Рыцарь взял у одного из своих приближенных огромный, чеканного золота кубок и вышел на середину зала.

– Все вы гости и вольны пребывать в моем Владении! Но имейте в виду, что нынче ночью мы празднуем торжество света над тьмой, как это ни называть – пусть оно будет Йал’да, или рождение благословенного младенца, или просто радость от окончания длинной ночи. И если вы служите тьме – прочь!

Он воздел кубок, и свет излился, как пролитое вино, а ирки подняли великий гвалт, и все пришедшие из-за Стены подхватили, так что ночь разорвал пронзительный боевой клич.

– А теперь пейте и пляшите! – закончил Тапио. – Других команд от меня не будет!

Зал предался кутежу, какого Билл Редмид еще не видывал, а сам он был слишком пьян, чтобы заботиться о происходящем под столом, за гобеленами или на главном возвышении зала.

Бесс подалась к красавице – белокурой иркской женщине со стройной фигурой и ореолом золотистых волос, а та поймала ее за руки и поцеловала в губы.

– Дитя человеческое, – рассмеялась она. – На вкус ты лучше, чем я думала. Счастливого Йоля тебе и твоему спутнику!

Бесс присела в реверансе.

– До чего ты прекрасна! – выдохнула она. – Где безобразные ирки? Уродливые хари и клыки?

Та обмахнулась серебряным веером, и вот она – угрюмая ведьма с шестидюймовым носом и волосатыми бородавками.

– Ты же не отправишься на войну в бальном платье? – отозвалась она. – А на бал – в боевых доспехах? – Лицо ее вновь обрело эльфийскую прелесть. – Лиц у меня не меньше, чем платьев у человеческого дитя. Женщина есть женщина! – добавила она, поцеловала Редмида и не отпустила, пока у него не закружилась голова. Иркская женщина отпорхнула, как невесомая. – У вас роскошные рты, чада людские! Любви вам!

А потом, когда только самые закаленные едоки остались обгладывать оленьи кости за центральным столом, и сотня фей порхнула под ячеистый потолок, оставляя в воздухе струйки бледного пламени, и половина зала пустилась в пляс, а другая – затеяла петь или взялась за музыкальные инструменты: гобои, свирели, цинки, блок-флейты, свистки, лютни, арфы и сотню струнных, каких Билл Редмид в жизни не видел – иные были очень малы или снабжены всего двумя-тремя струнами, так что почудилось, будто огромная пещера, которую и представлял собой зал Сказочного Рыцаря, движется танцу в такт, – тогда подошла Моган и присела рядом на корточки.

– Пора, – сказала она. – Это волшебный час. Эфир широко распахнулся перед реальностью. Шип будет слеп, как летучая мышь, и останется глух до утра без пронзительного писка и своих маленьких помощников.

Нита Кван, сэссаг, дремал под столом на козлах. Он вылез оттуда с флягой йольского эля. Редмид на секунду встревожился, не видел ли он чего – они с Бесс были малость заняты.

– Могу ли я теперь увидеться с лордом Тапио? – спросил он Моган.

– Ты увидишь его, когда он тебя пригласит, – сказала она.

Нита Кван и Редмид поклонились своим спутницам, еще державшимся прямо, и последовали за герцогиней через зал. Среди танцующих кружил огромный Страж, он ловко лавировал в этом мудреном водовороте, где сотня пар выписывала две разные фигуры.

В дальнем конце зала висел гобелен с изображением единорога, вышитый тысячью фей белой паутиной по ткани из паучьего шелка. Он был настолько легок, что трепетал на слабом ветру, а единорог казался живым, и Редмид подумал, что вот сейчас он сорвется с места.

Они прошли за него, и гобелен заглушил все звуки – и свет. С изнанки был тот же единорог, но в перевернутом виде.

Они пересекли широкую, освещенную факелами пещеру, вошли в другую и достигли тяжелой дубовой двери, украшенной бронзовыми полумесяцами, звездами и кометами. Моган бойко постучалась, и она отворилась.

За ней оказалась комната, которая могла бы быть господскими покоями в любом замке – сплошь забранная панелями из старого дуба, с дубовыми столами и стульями и с огромными бронзовыми канделябрами. В громадном очаге во всю стену ревел огонь – колдовской, сине-белый, а стены были увешаны амуницией и оружием. И головами. Две виверны, дюжина исполинских тварей, неопознаваемое чудище – и ряды человеческих голов.

При виде их Билл Редмид оцепенел.

– Добро пожаловать, добрые гос-с-сти. – Взяв Редмида под локоть, Тапио усадил его за большой стол. А сам обошел вокруг. – Лорд Герааарх из рода Голубики, сенешаль эднакрэгских медведей. Моган, герцогиня Западных Озер и повелительница Стражей земель Диких. Теккисмарк, маркиз Пятого Кургана и представитель улья Западных Боглинов. Нита Кван от сэссагов и, видимо, от других пришедших из-за Стены. Билл Редмид от повстанцев и, видимо, от других людей Альбы и востока.

Тут полетели вежливые протесты: Билл Редмид не чувствовал себя вправе говорить от лица людей, как и Нита Кван за своих, а Теккисмарк возбужденно прочирикал, что его улей – из числа самых ничтожных.

Тапио величественно простер руку.

– Я согласен, никто из нас не вправе говорить за всю расу. Однако время действовать, и, когда о нас сложат песни, мы станем их знаменем. – Он помрачнел. – Если только в грядущие дни вообще будет место песням.

Моган высунула длинный розовый язык, и воздух наполнился запахом жженого мыла.

– Ты сгущаешь краски, мой друг, – сказала она. – Кто бы ни победил, всегда найдется тот, кто сложит песни.

Мрачная гримаса Тапио преобразилась в улыбку.

– Нам с Тамсин придется выступить от имени ирков, хотя два древних народа не могут договориться даже о том, какое вино лучше и как целоваться со смертными. – Он сел, и на рубахе из оленьей кожи заплясали отблески диковинного огня. – Я согласен: покуда жив последний ирк, кто-нибудь да сложит песню. – Он скрестил ноги, длиннее, чем у любого из смертных. Штаны тоже были кожаные. – Но мы же здесь не для того, чтобы обсуждать превратности искусства? Некоторые из вас уже вступили в войну с Шипом или почти вступили. Остальные еще не решили, как быть, – на самом деле, один еще только осознает, ради чего мы собрались.

– И ради чего же? – осведомился Теккисмарк.

– Для того чтобы одолеть сущность, извес-с-стную как Эш-ш-ш, которой ныне одержим чародей Ш-ш-шип.

Медведь заворчал, затем сел, совсем по-человечески заложив огромные лапы за голову.

– Что здесь понимается под одержанием? – спросил он с кошачьим мурчанием.

Моган подалась вперед:

– Одержание противоречит Закону.

– Неужели? – прошелестел Тапио. – Когда это Эш-ш-ш уважал Закон?

Подался вперед и Билл Редмид. Он посмотрел на Нита Квана, обнаружил в его пустом взгляде такое же непонимание и обратился к Тапио:

– Да кто такой Эш? Какое отношение он имеет к Шипу? И что мне до него?

– И о каком законе идет речь? – добавил Нита Кван.

Тапио обменялся долгим взглядом с Моган. Герааарх выпростал когтистые лапы из-за головы и посмотрел на мужчин блестящими черными глазами.

– Не посвящайте в Закон людей.

Моган покачала большой головой.

– Почему? Мы стараемся, чтобы они не узнали лишнего о Законе Диких, пусть даже проживут среди нас, как сэссаги, пятьдесят поколений. – Она сделала паузу, и ее гребень резко и со щелчком распямился. – Закон запрещает нам уничтожать друг друга в периоды засухи и бескормицы. Его установили давным-давно, когда первые чародеи людского племени начали управлять стихиями непредвиденным образом.

– Как давно? – спросил Нита Кван.

Тапио поскреб голый подбородок.

– По человеческому исчислению – девять тысяч лет тому назад. – Он вопросительно посмотрел на Моган.

– До прихода людей времени не было, – сказала она. – Отсчитывать его бессмысленно, только тешить людское невежество.

– Была великая война, которая охватила всю землю, – очень тихо проговорил Тапио.

– Между людьми и Дикими? – услышал свой голос Редмид и прикрыл рот ладонью.

– Нет, – сказала Моган и уставилась на огонь.

Тапио подлил себе вина.

– Когда война кончилась, уцелевшие постановили, что впредь никогда не позволят власть имущим творить определенные вещи.

Моган все смотрела на пламя.

– Все, что победители совершили ради победы, было, конечно, объявлено вне закона, – сказала она. – Одержание. Некромантия. Небесный огонь.

– Эш был там, – добавил Тапио. – Эш – величайший из драконов и не выносит соперников.

Моган рассмеялась.

– У Эша нет соперников, но он видит врагов во всех нас, в каждом разумном существе, потому что понимает, на что способна мыслящая тварь, когда она обретает власть. Эш желает стать божеством. Или, может быть, Богом. – В ее смехе проступила горечь. – Мне насчитали полтысячи лет, и я повидала достаточно, чтобы знать: борьба с Эшем длилась долго и долго готовилась. Мой отец думал… – Она посмотрела на Тапио.

Герааарх встряхнулся и сел на корточки.

– Нам обещали! – напомнил он. – Обещали дать короля. Вождя.

Улыбка Тапио стала циничной.

– Разве не все мы ждали прихода мессии?

– Половина Диких думает, что это ты, – ответил Герааарх.

– Да, так говорят, – бросил Теккисмарк. – Ты и есть. Тот, кто избавит нас от ярма и сделает так, что все будут заниматься чем захотят. – Он свел предплечья, и раздался, как показалось Редмиду, тот же звук, какой производит крестьянин, когда натачивает косу.

На лице Тапио появилось отвращение.

– Я вам не мессия. Нам нужно спуститься с небес на землю и разобраться самим.

Моган тяжело уселась на большой дубовый стул, и тот коротко скрипнул – почти застонал.

– Нам обещали. Леди Тар дала слово.

– Тар – имя, известное мне, – сказал Нита Кван. – Его знают даже мои соотечественники в Ифрикуа. Но мы зовем ее Тарой. Великой Волчицей.

Гребень Моган уподобился щетке – все ости нацелились в потолочные балки.

– Тар не волчица, кухарь. Тар тоже из числа великих змеев. Дракон.

– Медведи зовут ее Первой, – вставил Герааарх.

Тапио отхлебнул вина и затянул мелодичную песню на иркском языке. Она потекла ровно и медленно, чуждая для человеческого уха, но в ней звучало величественное достоинство.

После песни ирка воцарилось молчание, и Нита Кван кашлянул.

– Значит, Тар – добро? А Эш – зло?

Тапио улыбнулся так широко, что обнажил все клыки.

– Там, снаружи, куча народа танцует по случаю Поля и объявляет победу света над тьмой. И в зале, несмотря на мою страсть к уборке, живут мелкие твари: мыши, крысы, даже какие-то жуки. Если танцор кого-нибудь раздавит в запале, то что обитает в нем – добро или зло? Провозглашая торжество света, они могут затоптать дюжину мышей и сотню букашек.

Моган вытянула длинную когтистую руку.

– А если мыши объединятся с жуками и создадут войско против танцоров – поймут ли они, за что воюют? А танцоры поймут?

Редмид почувствовал себя круглым болваном. Он встал.

– Ладно, что же нам тогда делать?

Тапио рассмеялся.

– О, мы сразимся бок о бок с мышами и жуками. Главное – не рядиться в герои. Может быть, Эш отчаянно борется с самой сутью зла, а мы его совсем немного отвлечем, и это кончится победой тьмы.

Редмид вцепился в столешницу.

– Серьезно?

Тапио помотал головой.

– Нет, брат. У меня отвратное настроение. Послушай: к западу от Внутреннего моря все пришло в движение. Приближаются орды, которые больше армий, и это лишь малая толика происходящего. Мы, жуки и мыши, можем опираться лишь на то, что видим. Некоторые танцоры стараются на нас не наступить и даже подбирают, заботливо переносят к стеночке. Другие давят при первой возможности. – Он вздохнул, поднял бровь и посмотрел на Редмида исподлобья. – Но разве вы, повстанцы, не становитесь подозрительными, когда кто-нибудь заявляет, что борется за доброе и правое дело?

– Так поступает церковь, – кивнул Редмид.

– Не только – все подряд. Стоит распре перерасти в войну, как каждая сторона объявляет противника демоном. – Моган повернулась к Тапио. – Разве нельзя договориться с этим Шипом? Или просто создать союз и использовать его как щит? И да, я согласна насчет запада. Кто-то разворошил там все муравейники.

– Когда пламя лизнет нас, мы помочимся на этот костер. Что касается Шипа… – Тапио пожал плечами. – Наверное, стоит попробовать.

– Нам-то поздно, – возразил Герааарх. – Он на нас напал. Сейчас по всем лесам охотятся на наших детенышей.

Моган наблюдала за Тапио.

– Ты хочешь этого, – сказала она.

Он улыбнулся – криво, отчасти самокритично, с насмешкой и скорбью.

– Я не мессия, – ответил он, – но полководец весьма неплохой. Воевать с Эшем? Нас не забудут в веках!

Герааарх заворчал:

– Ни ты, ни песни твои не спасут ни одного детеныша и не прокормят голодного медведя зимой!

Теккисмарк снова издал скрежещущий звук.

– Мое-то племя, когда воюют сильные, всегда идет на растопку! Занятно будет сражаться за тех, кого мы выберем сами.

Тапио, казалось, был поглощен созерцанием своих мокасин.

– Я уверен, что ваше племя всегда воображает, будто имеет выбор.

Рот Теккисмарка раззявился, и на секунду выскочил грязно-лиловый клювоязык.

– Нет! – каркнул он. – Это люди питают такие иллюзии! Мы покоряемся волнам известий и ничему больше. – Он прищелкнул хитиновыми когтями на тонкой кисти. – Направляясь сюда, я был против войны с Шипом. После нашей встречи я готов воевать. Мой народ явится, когда наступит весна и размягчится водная твердь.

– Мой народ уже воюет, хотя многие еще этого не понимают, – прорычал Герааарх. – Но мы потеряем Эднакрэги к весне. Куда нам податься? И как? Мощь Шипа растет с каждым днем, и он собирает людей и других существ отовсюду.

Тапио почесал подбородок, и этот жест пришел в забавное противоречие с его томным эльфийским достоинством.

– Для захвата Эднакрэгов Шипу – до чего же приятно произносить это имя вслух – придется воевать с людьми, а люди, как нам известно, бывают отличными воинами.

– Единственное, на что они способны, – сухо заметил Теккисмарк.

– Берлоги у них уютные, – сказал Герааарх.

– Ему в любом случае придется выдержать несколько крупных боев, чтобы взять ваши горы. Нам некуда спешить. Он еще не скоро доберется до нас, – сказал Тапио. Он затряс головой, двинув ею из стороны в сторону – нечеловеческий жест. – Ему понадобится год, может быть, два. И по меньшей мере три до того, как восстание перекатится через западные хребты и затопит нас.

Моган покачала гребенчатой головой.

– С каждой победой его силы будут прибавляться, – настойчиво заявила она. – Уже сейчас Эш прислал ему что-то чудовищное. Созрев, оно станет исключительно мощным. – Она помолчала. – Что, за восстанием на Западе стоит Эш?

– Мне льстит, герцогиня, что ты спрашиваешь меня об Эше, как будто мы ровня. Я понятия не имею о его намерениях. Как и о том, что случилось на Западе, где действуют силы, с которыми я, спасибо Тар, никогда не связывался. – Тапио многозначительно кивнул. – Но о войне и людях, друзья мои, вы судите совершенно верно, и нам, возможно, есть смысл сражаться, как люди. И как Дикие. Возьмете меня в главнокомандующие?

– Жаль, что мой брат не дожил, – улыбнулась Моган. – Но – да.

Другие поочередно кивнули. Теккисмарк издал странный звук, и всех омыло запахом миндаля.

– Он поднимает волну согласия, – пояснила Моган.

– Хорошо, – медленно проговорил Тапио. – Если Шипу так уж хочется связаться с человеческой армией, то у нас есть горы против него.

– Мы можем объединиться с людьми, с которыми он воюет, – подал голос Нита Кван.

Все повернулись к нему.

Голова Моган дернулась, как поплавок, и послышался звук, как будто два дюжих молодца работают двуручной пилой. Герцогиня смеялась.

– Вступить в войну и объединиться с людьми, – сказала она мягко. – Это можно. Мы, последние свободные народы на Западе, заключим с нашими угнетателями союз против своего же сородича.

Тапио перехватил ее взгляд.

– Да, – кивнул он. – Это можно. – Он положил на ее руку свою. – Победа в войне обычно достигается при компромиссе между желанием и поведением по образу и подобию тех, кого презираешь.

Впоследствии Билл Редмид не вспомнил ни голосования, ни даже обсуждения. В памяти осталось лишь то, как появилась Тамсин, принесшая с собой аромат корицы и мяты, а потом все вдруг очутились в зале, танцующие: люди, ирки, медведи, Стражи и один боглин.

Женщины выстроились посередине в круг и начали танцевать против часовой стрелки, сперва поворачиваясь наружу, к мужчинам, а потом – внутрь, друг к дружке, упоенно жестикулируя и выгибаясь, тогда как мужчины кружили, как голодные волки, в противоположном направлении – прихлопывая и поворачиваясь в такт. Редмид обнаружил, что снова танцует с Бесс, а она улыбнулась, и он проникся к ней любовью – взял за руку, а Бесс ответила крепким пожатием и упорхнула, как только мелодия ускорилась и устремилась вверх – слева была Моган, легкая на ногу, справа – Тамсин с ее чарующей улыбкой.

Мужчины покинули большой круг и образовали малые, чтобы окружить центральный женский десятком мелких своих. Редмид очутился позади незнакомого темноволосого коротышки, который беседовал с Тапио, а тот шел следующим. Кружки распались в линию, и Редмид снова поймал за руки Бесс, а Тамсин за спиной рассмеялась.

– Как в старые добрые времена, – сказала она. – Все барьеры сметены, и все танцуют.

Ее смех подхватил коротышка, отиравшийся рядом, и из его ноздрей вырвался дымок.

Случается, что делу может помочь только традиция. Безразличие короля – она не сумела найти слово похлеще – могло перерасти в нечто худшее, но ведь и правда сейчас Рождество, а он – великий рыцарь, хороший король и супруг. Привычка быть добрым мужем на Рождество удержала его от действий ужасных, а дальше и день настал.

Королева разослала союзникам дюжину писем. Поскольку война между ее и галлейцев прислугой шла чуть не в открытую, она приняла меры предосторожности, усвоенные на юге при отцовском дворе, и ее подготовка подверглась испытанию.

Началось с мессы, ее посетили леди Альмспенд, леди Эммота и еще десять фрейлин, все в темно-красном бархате и жарких, как огненный дух, горностаевых мехах.

Мессу служили в большом Харндонском соборе, построенном шестью поколениями торговцев шерстью, златоделов, рыцарей и королей. Шпиль возвышался даже над королевским дворцом; центральное окно с витражом, живописавшим муки святого Фомы, считалось одним из красивейших в христианском мире, а когда первые лучи зимнего солнца падали на восточную стену с великолепным изображением Христова Рождества, люди могли легко вообразить, будто они вживую наблюдают сие событие.

А за дверями собора, на площади, томилась в ожидании дюжина оруженосцев-галлейцев, да еще двадцать альбанцев, которые подражали им, как мартышки, вооруженные жезлами и ведрами с грязью. Они отирались у Королевского креста, воздвигнутого бабкой короля по случаю рождения его отца.

Они сочли, что прикрыты толпой, которая какое-то время напирала, и чернь вопила среди прочих эпитетов: «Королева – заморская шлюха!»

Вожак оруженосцев с тревогой увидел, что на торговую улицу выехал десяток всадников на черных конях и в подобающих черных сюрко. Они заполнили устье улицы от витрины до витрины, а их могучие скакуны выдыхали облака пара, как сонм драконов.

Он показал на них другому.

– Уходим! – крикнул тот. – У ведьмы есть друзья!

Но устье улицы Святого Фомы внезапно забилось подмастерьями, и каждый, будь он мужчина или мальчик, держал деревянную дубинку. Они подступили к самой толпе и, вышколенные отменно, замерли.

Чернь перестала выкрикивать оскорбления в адрес королевы.

К площади по улице Святой Марии Магдалины направился отряд ополчения, и грохот их барабанов смыл толпу, как кипяток смывает с ручки насоса лед. Пройти можно было только одним путем – мимо таверны «Королевское воинство» и по Драконовой улице; так и пошли. Точнее, некоторые, а другие медленно двинулись к рыцарям Святого Фомы, подальше от шумевших у креста оруженосцев.

К проходу королевы площадь была пуста. Двести мальчишек-разносчиков и подмастерьев склонились в низком поклоне, а Эдмунд, когда королева обернулась и улыбнулась им, подумал, что вот сейчас умрет на месте.

Но королева отлично понимала, что не победила, а только отсрочила расплату.

Король, казалось, не думал об этом вообще, хотя в конце мессы он высказался насчет избытка ополченцев на улицах.

– Неплохая демонстрация лояльности, – заметил он.

Королева не поняла, раздражен ли этим капталь.

Позднее, во дворце, собрались менестрели с жонглерами, и королева и ее фрейлины поспешно переоделись, хотя постороннему было простительно принять их скорость за нечто отличное от спешки. А потом, в составе длинной процессии, которую возглавила королева, почти все придворные женщины, не занятые стряпней и подготовкой рождественского стола, вышли с факелами во двор, где были встречены королем и таким же числом джентльменов, пажей, слуг и прихлебателей; после чего все они, озаренные факельным светом, двинулись по улицам. Падал снег, мороз пощипывал, и король раз десять поцеловал жену.

– Потанцуем? – спросил он.

Королева улыбнулась.

– Если вам это угодно, милорд, мы можем танцевать и петь хорал.

Взгляд короля был прикован к чему-то на грани светового круга.

– В детстве, – произнес он мечтательно, – на Рождество нас ждали разные приключения: и великаны, и дикари, а однажды пожаловал сам Сказочный Рыцарь. Он приехал на единороге и вызвал отцовских рыцарей сразиться. Турнир провели на замерзшей реке.

– О! – восторженно воскликнула королева. – И что было дальше?

– Этот напыщенный негодяй посадил на задницы дюжину лучших отцовских бойцов, а мы хлестали вино и чувствовали себя ничтожествами. Но он вручил нам прекраснейшие дары, и мы как в песню перенеслись. – Он посмотрел ей в глаза. – Намедни я слышал дурное. О вас. Верить этому я отказываюсь.

– Милорд… – начала она, но пришло время петь.

Они исполнили «Три корабля» и песнь об избиении младенцев, но королеве виделось одно: солдат, убивающий ее новорожденное дитя. Затем они спели «Агнец Божий» и мощный гимн, а потом – «Восход солнца», и вот образовались круги: женщины в качестве оленей, мужчины – охотников.

Они прошли широкую площадь под замком. Спустившись вприпляску на берег, они ступили на Альбин, где лед уже достиг шестифутовой толщины. Он будет нарастать и дальше, до самой весны. Дворцовые слуги выехали на коньках с подогретым вином, после чего пение возобновилось: на сей раз исполнили «Иисус, Радость мира», а потом, при свете факелов, поющие снова выстроились шестью большими кругами.

Дворцовые слуги и сами придворные смешались с толпой: подмастерья с подругами, рыцари со своими дамами, городские купцы – королева присела в реверансе перед Айлвином Дарквудом, а он степенно раскружил ее и передал высокому мастеру с железной бляхой и стальным кольцом гильдии оружейников.

– Как вас зовут, юный сэр? – спросила она.

– Том, ваше величество. – Он вычурно поклонился и исчез, двинувшись дальше по цепочке.

Круги сомкнулись для следующей фигуры, и король, завладев королевой, повел ее вдоль берега. Два пажа держали факелы так близко к ним, что королева испугалась за прическу, но посмотрела мужу в лицо и улыбнулась, а он улыбнулся в ответ.

– Я хотел сказать одно, – выдавил он. – Во времена моего отца мы были намного ближе к Диким на Рождество. Получалось забавно. И полезно для рыцарей.

Она поднялась на цыпочки, надежно утвердившись меховыми сапожками на утоптанном, скользком снегу, и поцеловала его в губы, а сотни свидетелей заулюлюкали и тоже стали целоваться.

– Дикие всегда рядом, – сказала она. – Мы – дети земель Диких, а не враги им. Земли Диких можно найти под полами Нового дворца и в лесах за Первым мостом.

– Это смахивает на богохульство, – заметил король.

– Нет, милорд. Обычный факт. Принюхайтесь – чуете хвойный запах? Сегодня вы можете протянуть руку и дотронуться до дерева в Эднакрэгах. В солнцеворот мир переливчат, милорд. Все ворота открыты – во всяком случае, так говорил мастер Гармодий.

Король остановился и поднял взгляд. Тысяча пар позади него замедлила шаг – люди пили вино, целовались или гадали, чем занята королевская чета, но в танце подобные паузы возникали нередко.

– Истинная правда! – воскликнул король. – Клянусь, я в жизни не видывал столько звезд! – Он подхватил королеву и закружил. – Боже мой, мадам, почему бы мне вам не поверить? Больше всего на свете я хочу сына!

Она положила его ладонь себе на живот.

– Вот он, ваш сын, милорд. Почувствуйте, как бьется его сердце – как мощно оно колотится во славу Альбы.

Он склонился в свете факелов.

– Я не в силах поверить, что это обман. – От его руки растекалось тепло.

Они снова пришли в движение, процессия замкнулась в круг, и королева потеряла короля за сменой партнеров – в той огромной цепи, про которую старые харндонцы говорили, что она символизирует связь всех альбанцев. Весьма своеобычным образом.

Королева пошла на первый круг – женский: были в нем Эммота с напряженным лицом, леди Сильвия, новая девушка с севера, а дальше – троица краснолицых купеческих дочерей, а потом она соприкоснулась руками с молодым рыцарем Святого Фомы, и тот улыбнулся ей с блаженным умиротворением на широком, с крупными чертами лице; потом наступил черед угрюмого субъекта с грязными руками, который тем не менее просиял, а затем – красавца в великолепном меховом капюшоне, сшитом, похоже, из какого-то восточного шелка с узорами, сверкавшими в факельном свете. Рядом с королевой постоянно маячила пара факелов, и она, несмотря на восторженное состояние духа, помнила, что оба юноши – королевские оруженосцы и оба вооружены. Молодой Галаад д’Акр мог в одиночку справиться с десятком разбойников или любой толпой злонамеренных лиц. Она не то чтобы боялась, а просто за последние дни с несвойственной остротой осознала свою уязвимость. И беззащитность ребенка.

В очередной фигуре танца ее закружил на месте галлеец. Он передал ее дальше – грубовато, как ей показалось, но она побоялась счесть это пренебрежением, а потом услышала крик, раздавшийся за правым плечом. Она протянула руку, ту приняли, и перед нею вырос сам капталь. С застывшей улыбкой он развернул ее, держа не особенно крепко. Его взор был прикован к схватке, и королева отступила – женщинам пришло время разойтись по своим кругам…

Галаад был повержен. Она поняла это по изменению освещения. Он пытался встать на ноги, а кто-то его бил.

Снег потушил его факелы.

Она перешла к действиям. В груди загудело, и королева простерлась волею в ночь, достигая звезд, чтобы взять то, что ей нужно.

Два факела взорвались слепящим светом.

Одним Галаад ткнул неприятеля в пах, и человека объяло пламя. Он заковылял к толпе, и она с дружным пронзительным воплем расступилась.

Галаад подобрал под себя ноги и воздел факелы, безжалостно освещая убийцу в последние минуты его жизни. Тот полыхал – жир и плоть сгорали стремительно, и вот он перестал кричать, а почерневшие кости с шипением погрузились в снег и погасли.

Над толпой поплыл аппетитный запах жареной свинины, и какую-то женщину вырвало недавним обедом.

Галаад всхлипывал.

Королева огляделась и увидела рядом леди Альмспенд, а чуть подальше – леди Сильвию. Но леди Эммоты не было.

К ней подошел галлеец – граф д’Э.

– По-моему, вашему величеству угрожает опасность, – заметил он.

Она отступила на шаг. Галлейцы окружили ее со всех сторон.

– Я здесь, ваше величество. – Писклявый, бабий голос Танкреда не вязался с его массивным сложением и одной уцелевшей бровью.

– Позвольте проводить вас к королю, – сказал граф.

Он поклонился и удержал ее за руку деликатно, без тени дурных намерений.

Один галлеец, одетый в цвета д’Э, положил руку на грудь другого, толкнул, и тот рухнул.

Граф, как тисками, сжал и придавил плечом ее руку, словно они боролись. Он поволок ее прочь. Она чуть не упала и подавила вскрик.

– Ваше величество в большой опасности, – пробормотал граф. – Мои люди прилагают все усилия, чтобы ее устранить, но под ударом очутились вы лично. Клянусь, что моя родня ни при чем. Я бы знал. Идемте.

Д’Э потащил королеву по льду, и она утешилась тем, что оба ее оруженосца остались рядом, вооруженные короткими мечами и в кольчугах под меховыми коттами. Факелы Галаада продолжали гореть огнем больше белым, нежели красным, и разгоняли тьму на расстояние полета стрелы.

– Мои фрейлины! – воскликнула она вдруг.

Граф остановился и обернулся.

– Мсье д’Эрблэ! – крикнул он. – Королевские фрейлины!

Стоявший на границе света мужчина в черной сутане поклонился. Сопровождаемый десятком человек, он устремился обратно во мрак.

Толпа вокруг начала сгущаться, как лед в ведре с водой. У королевы затекла правая рука – так крепко держал ее граф. Мелькали встревоженные лица: мужчина в красивой шляпе поклонился и последовал за ней, а потом она увидела рослого юношу, Тома, который поступил так же.

На реке сбилась в кучу дюжина факелов, и она поняла, что король где-то там. Облегчение было столь глубоким, что у нее задрожали колени.

Король смеялся, беседуя с графом Приграничья и мастером торговли. Он обернулся и подал ей кубок с вином, а хорошенькая молодая женщина с рыжими волосами дернула его за руку.

– Идемте же, ваше величество, – позвала она.

Королева взяла кубок, а рыжая особа быстро присела в реверансе и отступила в толпу.

Король уловил напряжение по ее руке и поджатым губам графа д’Э.

– В чем дело?

Граф д’Э поклонился.

– Я точно не знаю, ваше величество, но на вашего оруженосца напали, и я испугался за королеву.

– Он правильно сделал, – вставила королева. – Я в этом уверена. Король вернул д’Э поклон.

– В таком случае благодарю вас, мессир, как и всегда. Мы должны возобновить танец, иначе пойдут разговоры.

Он взъерошил юному Галааду волосы.

– Что с тобой случилось? Ты белый, как снег.

– Я… ударил человека. – У Галаада перехватило дыхание. – И он сгорел, как факел.

Король помолчал, уже занесши ногу, чтобы шагнуть.

– В самом деле? – спросил он. – Есть одно пророчество… впрочем, уже не важно. – Он склонился к своей королеве: – Странная ночь, и я буду рад, когда она закончится.

Они вернулись на реку, и королева вновь предалась танцам. Воздух загустел, и ей стало трудно дышать. Она решила, что с факелами неладно…

Затем она перешла к незнакомцу – коротышке с черной бородкой клинышком. У него была ослепительная улыбка и угольно-черные глаза.

Позади него в круге…

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ ЛИВИАПОЛИС – НАЕМНЫЙ УБИЙЦА И КРОНМИР

Укрывшись в каком-то сарае, он собирал свое оружие. Все восемнадцать стальных частей арбалета он разложил на грязном плаще с капюшоном из белой шерсти. Он взводил его посредством встроенного в корпус винта, умел управиться с ним одной рукой и разрядить, надавив большим пальцем на курок в верхней части. Арбалет изготовил этрусский мастер, а стрелы были снабжены стальными наконечниками. Сам арбалет представлял собой стальную пружину длиной в размах рук и был не только искусно сконструирован, но и оснащен герметическим устройством, которое помогало стрелку подкручивать винт при зарядке.

Каждый дюйм сверкающей стали он очистил от влаги и грязи, после чего смазал лучшим китовым жиром.

Покончив с делом, он бережно взвел арбалет, поставил на массивный предохранитель, который придерживал пружину, и сунул в заплечную корзину лудильщика. Он год учился с ним обращаться, но все равно всерьез опасался носить его за спиной заряженным и взведенным.

Правда, со страхом он боролся всю жизнь, а потому отпер дверь сарая, где прятался, натянул поверх замшевых перчаток промасленные шерстяные рукавицы и пристроил корзину за плечи.

Он продрог до костей и знал, что за ним охотятся.

Кронмир ждал там, где обещал, – под аркой старинного акведука, ровно в пять, когда зазвонили колокола. Наемного убийцу слегка удивили отголоски ликования на большой площади – столь громкие, что долетали за милю и даже дальше.

На Кронмире был праздничный рождественский колпак и длинное одеяние, как у купца, но венчик из ягод уведомлял о безопасности, и убийца подошел без боязни.

– Христос воскресе! – произнес он. Так говорили не на Рождество, а на Пасху: последний знак того, что все хорошо и спокойно.

– Воистину воскресе! – отозвался его наниматель. – Вы промахнулись. Убийца чуть помедлил.

– Прошу прощения, но вынужден возразить. Я выстрелил почти в упор и видел, как стрела попала в цель.

Кронмир потер подбородок.

– Он участвовал в турнире. Не прошло и получаса, как он появился и отвесил принцессе поклон. Я разуверился в его гибели и покинул площадь.

Убийца закусил губу.

– Полагаю, вы ждете от меня новой попытки? Но я израсходовал и связного, и план. В следующий раз выйдет чистая авантюра. – Он ощупал полученный от Кронмира амулет. – Вы меня вытащите?

– Этот амулет изготовлен лучшим в империи магистром. Мы вытащим вас, – кивнул Кронмир. – Он вынужден танцевать на глазах у толпы. С принцессой.

– Его люди повсюду. И они ищут меня. Думаете, его не прикроют, как одеялом, со всех сторон? Находиться в толпе безопасно, только если тебя не высматривают. А мне больше некем прикинуться: эта корзина – все, что у меня есть. – Убийца откашлялся. – Сожалею. Извиняться не собираюсь, но в этом деле все пошло наперекосяк, начиная с нападения на дворец. Тогда не должны были провалиться мы, а сегодня не должен был провалиться я. Сам Бог, похоже, настроен против нас.

– Согласен, – сказал Кронмир. – Но я обычно поступаю, как обещал.

– Да. Как и я. Ладно. Если вы меня вытащите, я попробую еще раз.

– Встретимся в гостинице «Серебряный олень», что на улице Святой Катерины. У меня заготовлен план, как вывести вас из города. Возможно, в гостинице буду не я – ориентируйтесь на золотой лавровый венец, а паролем будет слово «застой».

Убийца нахмурился.

– Ему, наверное, помогают герметисты. Мои стрелы разят наповал. Есть какие-нибудь соображения?

– Герметическое содействие обычно требует времени. Подойдите впритык, стреляйте с меньшего расстояния. – Кронмир пожал плечами. – Я похож на ученика, который учит мастера.

– Я убиваю человека, которого большинство считает хорошим, и делаю это в Рождество. И успел потерпеть неудачу. Мне это не нравится, куда приятнее было истреблять тиранов в Этруссии. – Он протянул Кронмиру маленькую пробирку. – Для моего напарника на случай худшего. Послушайте, вы честный заказчик и охраняли меня все время, пока я поправлялся. Мы будем благодарны, чем бы оно ни грозило.

– Хорошо, – сказал Кронмир. – Потому что, если дело примет скверный оборот, мне придется перебираться в Этруссию. – Он хлопнул убийцу по плечу. – Ступайте и покончите с ним, а завтра все это представится мороком.

Тот повел плечами.

– Если все так просто, то почему вы не разберетесь с ним сами?

– Законный вопрос, – поклонился Кронмир. – Если желаете устраниться, я не сочту это нарушением нашего договора.

Впервые за всю беседу убийца улыбнулся.

– Вот теперь сказано честно. – Он расправил плечи и похлопал по корзине. – Я с ним расправлюсь. У меня всегда возникает такое чувство перед тем, как кого-нибудь уложу. Иные сникают после убийства, а я – до него. Что-то я разболтался! – Он кивнул на прощание. – Всего наилучшего, кем бы вы ни были.

– И вам того же, – ответил Кронмир и затерялся в снегопаде.

Снег разметали, и жители Ливиаполиса предались танцам. Они кружились и выписывали фигуры, беспрестанно подскакивая, и не однажды было видно, сколь изящные ножки скрываются под богато расшитыми подолами. Стояла зима, и женщины носили капюшоны, а мужчины – меховые шапки, весьма отличные от альбанских, и танцевали они иначе, в стиле более спортивном. Поворачиваясь, женщины подпрыгивали и приземлялись на одну ногу. Мужчины вскидывали ноги так, что те касались ладоней, и вовремя опускали на землю.

Сэр Майкл смотрел на это рука об руку со своей Кайтлин, живот которой был весьма велик, а ей все равно хотелось танцевать. Рядом с ней стояли сэр Георгий и его невеста. Двое морейцев научили их всем фигурам.

Праздновали здесь почти так же, как в Альбе, и в то же время – совершенно не так, и Майкл затерялся в обрывочных размышлениях, хотя и полностью осознавал настоящее. Он поцеловал жену.

– Тяжело ли ранен капитан? – спросила она.

Майкл скривился.

– Думаю, что тяжело, и он это скрывает, – ответил он и чуть закусил перчатку.

– Они возвращаются к исходной фигуре, – сказала Елена. Она положила затянутую в перчатку руку на спину Кайтлин. – Надеюсь, я выношу моего не хуже, чем ты своего, – шепнула она.

Кайтлин рассмеялась.

– Женщины из рода Ланторн и созданы для того, чтобы делать детей.

Ее муж хохотнул в кулак и отвернулся.

– Во многих смыслах, – прошептал он, а она так пихнула его локтем, что он поскользнулся на льду.

Пока они смеялись, в их компанию вторгся Красный Рыцарь. Он ослепительно улыбнулся Кайтлин и расцеловал ее в щеки.

– Само плодородие! – сказал он.

Она присела в реверансе.

– Полагаю, вам хочется быть любезным, – ответила она. – Почему вы не станцуете с принцессой? Смотрите, она ждет!

Сэр Майкл встретился с капитаном взглядом.

– Так и есть, – сказал тот и направился к принцессе.

– Он к ней не очень-то добр, а она от него без ума, – сказала Кайтлин. – Взгляни на нее. Как по-твоему, он на ней женится?

Майкл дернул ее за руку.

– Вряд ли, милая. Ты знаешь не все. Признаю, что и я не все знаю.

– Вообще-то другой у него и нет, – со смехом ответила Кайтлин. – Я страшная сплетница, но прачки-то понимают.

Майкл свел ее по ступеням от дамского шатра к танцевальной площадке.

– Это политика. Всегда есть какая-то подоплека, но нет, она по нему не сохнет.

– О, – отозвалась Кайтлин. – Какая жалость. Я влюблена и хочу, чтобы и все остальные влюбились.

Майкл сгреб ее в охапку и поднял, исполняя первую фигуру морейского рождественского танца. Она взвизгнула.

– Ты надорвешься – во мне сто пудов!

Он улыбнулся, поцеловал ее, а она повернулась и укатилась в танец.

Красный Рыцарь подошел к принцессе. Она стояла в кругу своей свиты рядом с леди Марией, и ее лицо обрамлял пурпурный шелковый капюшон с белой меховой оторочкой. Укороченная шубка, подбитая горностаевым мехом, прикрывала парчовое платье с золотой вышивкой.

Она казалась неописуемо прекрасной – бледная кожа, нежный румянец и искрящиеся глаза.

В свете факелов он остановился перед нею на свободном пятачке, лег и вытянулся во весь рост. Его одежда из красной оленьей кожи выглядела лужей крови, а в снегу он сразу замерз. Он задумался, не убьет ли она его, пока он лежит у ее ног, но за ним наблюдали двадцать тысяч человек, и было невозможно уклониться от выражения преданности.

Леди Мария возвысила голос:

– Принцесса империи предлагает вам подняться!

Принцесса подала ему знак, и он встал: сперва на оба колена, после чего поцеловал подол ее платья, а затем на одно – тут он поцеловал руку.

В снегу осталось три алых пятнышка.

Ее правая кисть была обнажена, и она крепко вцепилась в его руку. А потом наклонилась.

– Это была не я, – прошелестела она.

Его согрели эти слова. Она нравилась ему больше, чем он хотел, и было приятно, что ради него она соблюдает формальности, хоть он и не верил ей.

Он ответил таким же пожатием.

– Что – не вы, ваше величество? – спросил он.

В потаенной глубине сердца он боялся ее неприкрытой ненависти, пусть даже силился постичь ее умом.

Но простых ответов не было. Подошел Тоби и отряхнул его; ему дали горячего вина, которым он по возможности незаметно обменялся с Тоби. От него не отстанут и попытаются убить. Всеобщие танцы – идеальная обстановка для этого, и все же он обязан присутствовать.

Бинты пропитались кровью, и от нее стыла кожа.

Он пожалел, что рядом нет Тома Лаклана.

Зато был Гэвин, присутствие которого согрело, как жаркий костер. Еще раз поклонившись принцессе, Красный Рыцарь обратился к брату:

– Все ли на месте?

– Готовы, как были и будем всегда, – ответил Гэвин. – Мастер Мортирмир тоже начеку.

Красный Рыцарь воспринял уход Гармодия как удаление больного зуба. Он то и дело заглядывал в свой Дворец воспоминаний, ожидая вторжения. А где-то в числе последних приоритетов гуляла мысль о том, что если Гармодий овладел юным Мортирмиром, то следует принять какие-то меры.

Он отметил командный пункт: невидимое место, откуда руководили ночными действиями. Мортирмир чуть сутулился и цинично улыбался. Красный Рыцарь мгновенно его узнал.

«Я слишком слаб и рад избавиться от него почти любой ценой», – подумалось ему. Он снова покосился на молодого Мортирмира, стоявшего в обществе десятка студентов университета и Длинной Лапищи, у которого таился во тьме свой отряд и имелся особый приказ насчет мастера Мортирмира на случай, если дела примут скверный оборот.

Красный Рыцарь отошел от принцессы и отметил, что его люди расположились поодаль от ее свиты – зазор обозначился явственно. Сэр Алкей стоял между матерью и сэром Гэвином хрупким звеном в поврежденной цепи.

– Гэвин, пусть каждый из наших возьмет на себя по одному из ее людей и встанет поближе. Я серьезно, – сказал он. – У врага не должно зародиться ни тени подозрения. Пусть думают, что все пошло наперекосяк. Или еще лучше – что она от них отреклась.

Лицо Гэвина потемнело от гнева, но он кивнул в знак согласия и наградил леди Марию змеиной улыбкой. Перед тем как отойти от брата, он осведомился:

– Ты понимаешь, что все это кара за мою любовь к Харндонскому двору? Придворная жизнь мстит.

Красный Рыцарь пожал плечами.

– Доверься Алкею, – сказал он, отступил к своим людям и быстро зашагал к Мортирмиру, который стоял в снегу и раздавал кутилам кубки с горячим пряным вином.

На юном лице застыло ироничное выражение.

– Милорд? У вас идет кровь? – Он скорчил мину. – Сами знаете – солнцеворот. Никакая алхимия не действует, как положено.

Красный Рыцарь придвинулся:

– Это не по закону, Гармодий. А закон ты и сам знаешь.

– Я правила не нарушаю, я их гну. В руке у мастера Мортирмира выключатель. Он волен вышвырнуть меня, когда пожелает. У вас кровь. А ну-ка…

Он сотворил знак, произнес слово, и Красный Рыцарь почувствовал, как раны закрылись. В очередной раз.

Длинная Лапища перегнулся через костер.

– Распоряжения, милорд?

– Он там, – сказал Красный Рыцарь. – Будьте на высоте.

Рядом прокружились Майкл и Кайтлин. Красный Рыцарь отвесил поклон принцессе.

– Ваше высочество, уместно ли нам будет присоединиться к этим бражникам? И если да, то окажете ли вы честь мне, недостойному?

– Давайте танцевать, – кивнула она. – Ведь мы для этого и созданы?

Он взял ее за руку, и они удалились.

Морейцы обожествляли своих королевских особ, почти буквально считая их сонмом святых во главе с самим Господом Богом, и поначалу неохотно принимали руку принцессы, но страх разрушить огромный круг из десяти тысяч, а то и больше, пар, которые заняли всю окружность площади, победил благоговение, и после короткой перебранки граф Черноволосый завладел левой рукой принцессы и не отпускал ее, какие бы фигуры танца ни объявлялись.

Они кружились гораздо дольше альбанцев, а потом затянули гимн – полк монахов и полк монахинь выдвинулись из собора, и площадь окуталась запахом фимиама, когда сотня цензоров воскурила его и холодный воздух наполнился священным дымом. Первый гимн вознесся из пятнадцати тысяч глоток, и показалось, что даже древние статуи подали голос, стремясь восславить своего творца.

А затем танец возобновился. Шквал ветра залепил глаза снежной пудрой, и Красный Рыцарь рассмеялся, ибо это было прекрасно. Монахи и монахини запевали поочередно, обмениваясь песенными залпами. Два конных барабанщика отбивали ритм, а над монашьим многоголосьем вознесся женский голос, словно олицетворивший экстаз.

Рука принцессы напряглась. А потом, когда женщины построились во внутренний круг, та уплыла в снег. Другие женщины большей частью были невзрачны, и принцесса засияла звездой на темном небосводе.

Он задался вопросом, она ли приказала его убить. Двумя днями раньше Гельфред перехватил послание из Лоники. Но шпионские сети так запутаны, что приказ мог исходить из дворца. Безусловно, у него было полно доказательств того, что принцесса регулярно связывалась с Андроником через имперского гонца.

У него хватало времени поразмыслить над этим, пока большой наружный круг, состоявший из мужчин, перемещался вокруг более тесного, женского.

Песнопения продолжались, и он, когда знал слова, подпевал. В нем играл гнев, невзирая на рану в боку и сочащуюся кровь.

«Если я в этот раз выживу…

Если я в этот раз выживу, я сражусь с Андроником, чья армия втрое больше моей. А потом придется бросить все силы на помощь отцу Майкла и королеве, одновременно защищая север от Шипа и разбираясь, если понадобится, с Гармодием. Если он злоумышляет против нас.

Клянусь Богом – если Бог есть, – я совершил столько ошибок, что теряю нить своего плана. Если у меня вообще был план. Это больше похоже на скачку на необъезженном скакуне, чем на планирование кампании.

Да, я глупец. Зато какая скачка!»

В его мысли вторгся человек, стоявший справа. Его голос был странно знаком и чист, как колокольный звон.

– Вы верите в судьбу, Габриэль? – спросил он.

Герцог резко повернул голову. Он без особого труда узнал мастера Смита и усмехнулся.

– Мы ведь уже это обсуждали, – заметил он.

– И не в последний раз, – пообещал мастер Смит. – Мне нравится, как люди понимают время.

– Я и не ждал такой щедрой помощи, – сказал герцог. – Продовольствие… продвижение.

– Не говоря о легком отклонении от курса одной арбалетной стрелы. Для вас из этого следует, что дела обстоят хуже, чем вам казалось. – Мастер Смит очаровательно склонил голову набок и подарил женщине из внутреннего круга игривую улыбку.

Герцог поморщился.

– А я-то считал себя молодцом, – сказал он с некоторым сарказмом.

– Вы и есть молодец, но наш противник весьма искусен, несмотря на свою гордыню и спесь. Вы готовы стать королем Альбы?

– Нет, – ответил герцог. – Я собирался обосноваться здесь. Навсегда. А от тех краев держаться подальше. – Он протанцевал несколько шагов и повернул обратно к дракону, прислушиваясь к музыке. – Как вам наверняка известно.

– Но вы же все бросите ради спасения королевы и отца Майкла?

Лицо у герцога стало каменным.

– Да.

– Даже если придется скрестить мечи с родным отцом?

Герцог переместился еще на несколько шагов.

– Вам не надоело спрашивать, когда ответы уже известны?

Мастер Смит танцевал с чуть избыточной грациозностью.

– Свободная воля обычно побеждает предвидение, – сказал он.

Герцог ослепительно улыбнулся, когда монахини и монахи объединились в хор.

– Пожалуй, это лучшие новости, какие я слыхивал. Надеюсь, вы говорите правду.

– Я тоже, – ответил дракон. – Андроник должен уйти, пока Шип не объединился с Аэскепилесом.

– Согласен, – сказал герцог.

Танец ускорился.

– Вы знаете, что этот танец исполняют в зимний и летний солнцеворот все добрые люди, где бы они ни жили, и ирки, и прочие существа? И во что бы они ни веровали, какому бы богу ни поклонялись – барьеры падают в эту ночь, и может произойти что угодно?

– То же самое говорила моя мать, – буркнул герцог.

– Известно ли вам о бесконечности сфер? Среди которых наша – всего лишь одна из многих? – спросил мастер Смит.

– Я стараюсь об этом не думать.

– Я вас покину через пару минут. Пока не ушел: турнир королевы. Вы знаете о нем?

– Да, – сказал Красный Рыцарь и кивнул на случай, если существо с божественными силами не умело видеть в темноте при факельном освещении.

Принцесса слева от него сияла золотистым солнечным светом – само великолепие.

– Это узел. В нем сходится столько линий, что мне не видно ничего ни за ним, ни в непосредственной близости от него. У Шипа и его господина есть свои планы, и мне их не различить. – Мастер Смит прервал танец. – Вот они, – произнес он с нехарактерным удовлетворением. – Время и место. Сокрытые. Мой вам подарок на солнцеворот.

– А если бы вы знали, что этот турнир закончится моей гибелью, – сказали бы мне? – спросил герцог.

Дракон миг помедлил.

– Возможно, – ответил он. – А потом пожалел бы. Даже та малость, которую я вам сказал, выходит за рамки игры. – Мастер Смит пожал плечами. – Правду сказать, я прозевал вашего убийцу и не видел его, пока он не ударил. Он, между прочим, очень близко, а мне запрещено вмешиваться. Похоже, вам это очевидно.

– Таков мой удел от рождения, – сказал Красный Рыцарь с неподдельной горечью.

– Знаю, – откликнулся Змей из Эрча. Он скрестил руки. – Давненько не принимал я прямого участия в людских делах, – произнес он с тоской. – Не разовьется ли пристрастие?

– Кыш отсюда, – сказал Красный Рыцарь, но тихо, очень тихо.

Мужчины надвигались на женщин, и новый снежный душ окатил их – туча снежинок, среди которых Габриэлю показалось, что он совершенно один, хотя справа и слева его держали за руки. Снег заглушил и звук.

Он потянулся к принцессе и нащупал теплую ладонь. Но, к его глубочайшему потрясению – а удивить его было трудно, – выяснилось, что он взял за руку королеву.

Она замешкалась.

– Вы! – сказала она.

Они повернулись, когда вокруг грянула музыка, а снег повалил гуще. Ее рука была воздушно легка. Она танцевала с ангельской грацией, невзирая на уже заметную беременность. Он улыбнулся, и она ответила тем же.

– Вы пришли повидать моего супруга? – спросила она.

– Нет, – ответил он и переступил дальше, освободил ее и оглянулся напоследок; она опять отозвалась безмятежной улыбкой.

Красный Рыцарь повернул голову, вскинув руку для следующей партнерши, и ею оказалась Амиция. Он пропустил такт, и она раздраженно закусила губу, затерявшись в музыке – монахиня, любившая танцевать.

Их глаза встретились. Ее – округлились, и она задохнулась.

Кольцо на ее пальце Сверкнуло.

– Вы ранены, – сказала она. – Так это вы меня целый день истощали? – Она улыбнулась, как восходящее летнее солнце, и его затопило теплом.

Не зная, что сказать, и держа ее за руку, он повернулся. На ней были зауряднейшая коричневая накидка и синий кертл, а на плече красовалась восьмиконечная звезда ее ордена.

– О! – пришла она в восторг. – Мой платок!

Он открыл рот, а она упорхнула в снег.

Третьей партнершей стала его мать.

Она приняла его руку и сделала грациозный, скользящий шажок со словами:

– Сегодня барьеры и правда рухнули.

Он что-то буркнул и глянул через плечо.

Она рассмеялась.

– Не сомневаюсь, что в конечном счете ты ее получишь. Посмотри на себя! Вылитый князь мира сего. – Она шагнула дальше, продолжая павану. – Ты полностью оправдал мои надежды, Габриэль.

И, резанув его этими словами, как бритвой, она отступила в снег.

Он бы сник, но прикосновение Амиции по-прежнему жгло ладонь, и он сделал еще три шага, как раненый бывалый мечник, который не прекращает боя.

Его рукой завладела новая королева – ему не знакомая: изящная фигурка в белом одеянии, расшитом золотом и украшенном алыми ягодами, светлые волосы затейливо уложены на голове – Снежная Королева.

Вы, должно быть, Красный Рыцарь, – заговорила она. – У нас получилось! Сегодня ночью соединились все звенья. – Она улыбнулась ему и закружилась в снежном вихре, опережая музыку на такт. – Пусть свет восторжествует над тьмой, – сказала Тамсин и отвернулась. – Пусть это станет кинжалом, который вонзится в ее черное сердце!

Он отступил, со страхом гадая, кого еще извергнет снег, но рука на сей раз оказалась знакомой, и перед ним возникла Изюминка.

– Правда, странно? – ухмыльнулась она. – Никак не разберу, в какой мне круг…

Тут она переменилась в лице, шагнула и повергла его наземь, словно не в танце, а в борьбе. Все произошло в ритме музыки, и приложился он на удивление крепко.

Наемный убийца злился на снег и вдвойне – на бдительность солдат, которые маячили в толпе поистине всюду. После двух подходов, не приблизивших его к цели, он понял, что остается одно: рвануть напрямик. Песня подсказала ему, где окажутся танцоры – через несколько па мужчины покинут своих пятых по счету партнерш и выйдут в наружный круг, где снова сменятся.

Ему, наверное, повезет, если удастся проскользнуть к первому ряду зрителей – тогда он окажется от цели на расстоянии вытянутой руки, а то и меньше. Он помедлил, сосчитал такты и ввинтился в гущу добропорядочных жен, как крот закапывается в землю.

Но его корзина и сравнительная подвижность привлекли внимание наемников-лучников. Он увидел, что они пришли в движение, – заметил, как изменился блеск шлемов.

Если отступить сейчас, другой возможности не будет.

Он поднажал.

Длинная Лапища увидел человека с корзиной в ту же секунду, что и сэр Гэвин, и оба ринулись в толпу, как пара мастиффов. Сэр Гэвин бросил леди Марию и разорвал круг, а Длинная Лапища, находившийся на половине расстояния полета стрелы, с трудом проталкивался сквозь тысячеглавую толпу.

Раздался треск, и снежные тучи осветила молния. Небо вдруг расцвело красками, словно занялась заря.

Морган Мортирмир схватился за голову, как будто получил удар. Затем после секундного замешательства он развернулся и кинулся к Мегас Дукасу, который танцевал с госпожой Элисон.

Громовой раскат напугал людей, и они, бросившись врассыпную, расчистили путь убийце, который побежал по проходу – казалось, что тот существовал с начала времен.

Но это было слишком просто и преждевременно – Мегас Дукас еще кружил в танце с женщиной, в пятнадцати шагах за пеленой снега.

Послав осторожность к чертям, убийца прорвался через кордон вокруг танцоров и устремился к герцогу.

Женщина, с которой тот танцевал, заметила его и, как показалось, кивнула. Она развернула партнера в тот миг, когда убийца сорвал рукавицу с правой кисти, завел руку за спину и схватился за арбалет. И помчался на герцога.

Следуя музыке, она утвердила ступню за ногой партнера.

Убийца был уже в трех шагах, и кому-либо стало поздно вмешиваться: он вскинул арбалет, и тогда…

Она толкнула герцога на землю.

Огромный сгусток пламени застал убийцу врасплох.

Он крутанулся на месте и выстрелил в нападающего. Стрела прошила герметический барьер и сбила юношу с ног.

Женщина достала из юбок короткий меч и рубанула.

Он принял удар наручью, сокрытой под крестьянской одеждой, и схватил противницу, рассчитывая на легкую победу, однако вместо этого заработал коленом в пах, а локоть вывернули, но под одеждой у него были доспехи, а ей мешали юбки, и после бешеного обмена ударами он пнул ее так, что впору сломаться колену, но те же юбки, которые его пока спасали, теперь частично погасили удар.

Она все равно упала.

Он врезал ей разряженным арбалетом по голове и побежал.

Миновав принцессу, которая хватала ртом воздух, он очутился среди статуй в центре площади.

Тогда он сорвал через голову крестьянский армяк, под которым прятались доспехи и алое сюрко наемного лучника, щит и меч. Свернув под прямым углом и устремившись на юг, он прибавил скорости, протиснулся через стайку пейзанок и скрылся в толпе.

Длинная Лапища растерялся, но тут увидел армяк. Поцокав языком, он двинулся по следам, выделявшимся на свежем снегу. Ему не понадобилось спрашивать у пейзанок, куда подался беглец, и он помедлил лишь с тем, чтобы сделать три размашистых шага, изучая толпу. Шлем был виден даже в мерцающем свете факелов – единственный, который удалялся от круга танцоров.

Гром, прогремевший над головой, был похож на хохот.

Снаружи, во тьме, закричала женщина.

Королева держала короля за руку. Она застыла, ее чувства смешались – какой-то миг она танцевала с Красным Рыцарем и человеком, похожим на эльфийского принца. Ей пришлось вернуться с небес на землю.

Эммоты не было.

Король, сопровождаемый дюжиной рыцарей, отошел от супруги и устремился на женские крики, которые пробивались сквозь музыку.

Круг распался. Его власть таяла, как лед на весеннем пруду. Королева простерла руку…

Женщина в зеленом и золотом поймала ее и плюнула; королеве показалось, что ее пнули в живот, и она рухнула на колени.

Старшая женщина посмотрела через ее плечо, исчезла, и ее сменила та самая молодая монахиня, которая исцелила королеву на поле боя у Лиссен Каррак. Королева подняла голову.

Над ней склонилась женщина в белом.

– Мы не можем допустить, чтобы круг распался так рано, – сказала она.

Или передала свои мысли – все случилось так быстро, что королева вдруг обнаружила, что стоит, держа леди Сильвию за левую руку, а леди Альмспенд – за правую, и все трое сомкнулись в кружок. Они начали поворачиваться, а певчие уверенно затянули свое «Господу слава».

Король нашел леди Эммоту на расстоянии полета стрелы. Она лежала мертвая в луже крови, из-за которой казалось, что снег вокруг почернел. Горло было рассечено широко, как у оленя или жертвы древних времен, после чего в нее вонзили кинжал.

Кинжал принадлежал графу д’Э.

– Почему королева до сих пор танцует? – гневно спросил король.

Герцог выпрямился при помощи Тоби и протянул руку Изюминке, которая, к восторгу многих мужчин, растирала снегом голое колено.

Он огляделся. Музыка не стихала, но танцоры замедляли темп. Некоторые женщины остановились и стали сбиваться в кучку, ища защиты.

Женский голос произнес рядом:

– Мы не можем допустить, чтобы круг распался так рано.

Он повернулся, но уловил только запах мяты. Однако он понял главное и взял Изюминку за руку.

– Танцуйте! – крикнул он. – Замкните круг и танцуйте!

Привычку к повиновению трудно переломить. Изюминка перестала думать о боли в колене, схватила за руки опешившую принцессу и закружила ее. К ним присоединилась леди Мария, и мигом позже внутренний круг был восстановлен.

Гэвин резко остановился, и герцог втолкнул его в мужской круг.

– Танцуйте, – приказал он. – Кто-то творит мощное заклинание. Пресечение танцев – его часть. Танцуйте, черт побери!

Как только те отошли, он упал на колено подле Мортирмира, который бился в припадке. Ноги юноши барабанили по утоптанному снегу, а кровь была черна, как смоль.

Герцог возложил руки ему на плечи.

«Давай, Гармодий», – сказал он.

И старый магистр дал. Он простер из эфира руку, и она дотянулась до кисти Красного Рыцаря – тот напрягся, и его подвели к открытой двери: двери, которая, казалось, вела в чернейшую и беззвездную ночь. Из проема его окатило холодом – абсолютным, первозданным.

Красный Рыцарь взял себя в руки и напряженно подался вперед, в черный эфир. Он тронул кончики пальцев стройного юноши в синем бархате…

Раздался грохот смертного боя…

…и восходящие рождественские напевы женский крик

корабль, терзаемый штормом старец с длинной бородой, лежащий под стеганым одеялом.

Гармодий влетел в дверной проем, как вброшенный внешней силой, и дверь за ним захлопнулась. Секунду он лежал на плиточном полу Дворца Красного Рыцаря. Затем встряхнул головой.

«Что за хрень?» – пробормотал он.

Габриэль уже пришел в движение. Он указал на Мортирмира, который в реальности завис между жизнью и смертью.

«Мы сумеем его спасти?»

«Безусловно. Урод воображает, что меня так легко убить…»

«По-моему, мишенью был я».

«Думай как хочешь, малый. Господи, я был на волосок от беды. Поделишься?..»

Габриэль в очередной раз предоставил Гармодию свой резерв.

«Получай, гад!» – сказал Гармодий. Он открыл канал, навел чары… символы во Дворце воспоминаний вспыхнули, как огни далекого города, когда на одном дыхании он выдал сразу пять законченных заклинаний.

Снег очистился от крови и стал девственно белым.

Мортирмир открыл глаза.

Торчавшая из его спины арбалетная стрела растаяла, как сосулька.

А в небе взорвалось что-то, похожее на фейерверк – тысяча звезд вспыхнула на мгновение и померкла.

«Опаньки, – пробормотал Гармодий. – Я врезал богу по причиндалам».

Шип наблюдал за ночью, как за драмой. Солнцеворот всегда был крайне неудобным временем для серьезной работы: ни эфир, ни реальность не сохраняли плотности, и срывались даже простейшие заклинания.

Его колдовские паутины провисли. Он боялся, что бури, разыгравшиеся в эфире, повредят им без поддержки даже простейших чар, и молча, мрачно стоял в темноте, размышляя.

Он-то молчал, зато другие шумели изрядно. Он не нуждался в шпионской сети, чтобы увидеть их. Мощь их усилий была столь велика, а расход резервов так щедр, что он улавливал это в своем северном средоточии власти, где снег засыпал его руки, как будто он и правда был древним дубом.

Яйцо, которое лежало рядом, вспыхивало и свиристело при каждом разряде энергии, прилетавшем с юга.

Что-то грубое рождается в муках.

Отрывок из старого стихотворения или пророчества.

На западе круг был нетронут, и энергия поднималась в небеса кольцом белого пламени. Другие такие же могучие кольца взлетали из многих мест: из убогих хижин пришедших из-за Стены, со дворов королей, эмиров и ханов.

Но два пострадали и начали распадаться в эфире. И что-то тянуло их.

Шип смотрел с любопытством хищника, который наблюдает за другим, преследующим жертву.

И вот они замерли – оба сразу, как будто застывшие в собственном танце. Белый огонь померк, превратился в искру, а потом взметнулся опять, и кольца вспыхнули – с востока полыхнула энергия.

«Ага», – подумал Шип, а овладевшая им сущность сказала: «Гармодий все-таки жив. И стал сильнее. Он будет идеальным союзником».

Шип вздрогнул от удивления.

«Почему? – спросил он. – И кто вы, собственно, такой, сэр?»

«Любое существо, которое приобретает достаточную силу, перестает быть одним из себе подобных, – ответил Эш. – И становится одним из нас. – Голос неумолимо рокотал. – Ты выбрал. Я выбрал. Теперь и Гармодий выбрал».

Шип содрогнулся. И не в первый и не в последний раз спросил у себя, что же такое он выбрал.

«Я Эш», – прошептал голос.

Шип, некогда – Ричард Планжере, отлично знал это имя.

«Ты сатанинский змий», – сказал он.

Но Эш возразил:

«Я не соотношусь ни с чем, о смертный. Я просто есть».

Убийца вынырнул из толпы около университета и бесстрашно пересек окрестные улицы. Его алюминиевая бляха вспыхивала на входах. Поскольку она была, вообще говоря, не его, последствий не ожидалось, и он сомневался, что у его преследователей есть такая же штука. Он выиграл час.

Юркнув в переулки за университетом, он стал перебегать из одного в другой, задержавшись только для того, чтобы избавиться от красного сюрко и нагрудной пластины лучника. Он оставил их на парапете борделя и побежал в темноту.

Длинная Лапища дошел до оберегов на границе университета и выругался. Пройти он не смог, а по следам было ясно, что противнику это удалось. Он повернул обратно, теряя драгоценные минуты, и бросился сперва на север, а потом на запад, где нашел Гельфреда и Дэна Фейвора. Оба стояли на коленях в снегу.

– Он прорвался через университет, и мне за ним не пройти, – задыхаясь, выпалил Длинная Лапища.

Фейвор свистнул, и к нему бросились по снегу собаки.

– Мы ищем запах, – сказал Гельфред. – Идем на север, попробуем заново. Народу столько… – Он покачал головой.

Все трое побежали на юг по улице, тянувшейся сбоку от университета. Этой ночью она была ярко освещена факелами, и сотни людей оборачивались взглянуть на вооруженную троицу, которая мчалась мимо во весь дух. На южной границе университета они остановились и повернули на запад, но в лабиринте улочек, где жили студенты, пропала всякая надежда наткнуться на свежий след.

Зато на улице Святого Николая, когда была пройдена ее треть, старшая псина насторожилась, заскулила, и Гельфред дал ей волю.

– Луадхас, взять его! – скомандовал он.

Затем преклонил колени в снегу, помолился и освободил второго пса, помоложе.

Тот гавкнул, описал круг и сорвался в другую сторону. Старшая собака метнулась через дорогу к невысокому зданию с грязно-белой штукатуркой. Она остановилась, не выпуская из вида мужчин, и Гельфред, подбежав, поднял солдатский плащ, сюрко и нагрудную пластину.

Он снова встал на колени, не обращая внимания на ненастье, и с пылом помолился. Затем воздел жезл, и по лапам животного пробежал серебристый огонь, шибанувший в нос. Собака втянула запах плаща, радостно гавкнула и, снявшись с места, устремилась в хитросплетение переулков.

Люди пустились следом.

Убийца замедлил шаг задолго до своего логова. Он знал гостиницу и не собирался рисковать обновленным камуфляжем, опрометью несясь по людным улицам. Поэтому он вступил на улицу Святой Катерины быстрым шагом, прикидываясь постояльцем, который выскочил подышать свежим воздухом и, может быть, глотнуть горячего вина. Взлетев на крыльцо, подобно пылкому влюбленному, он распахнул двери.

Затем изучил помещение. Знакомых не было – тем лучше. Он пересек общую комнату и стоя пристроился у стены – сесть в Рождество оказалось негде.

Стал ждать связного, впервые взяв на себя труд задуматься, и остался глубоко недоволен – какого дьявола он выстрелил в мальчишку, когда объект лежал у него в ногах?

Но сделанного не воротишь.

Появилась женщина средних лет. Она протянула ему дымящийся кубок, который он принял с благодарным кивком. Она сделала жест, как бы расписываясь – он снова кивнул. Здешний народ был намного доверчивее жителей Этруссии, но он заплатит честь по чести – как-никак, Рождество. Закрыв глаза, он помолился об убиенном юноше.

А потом открыл их, заслышав лай.

Собаки. О них он не подумал. Конечно же, в снегу…

Он сделал глубокий вдох. Залаяла вторая собака.

Отпив горячего вина, он сунул руку в корзину, где покоился короткий меч. Извлек его как можно осторожнее. И начал сдвигаться в сторону кухни.

Это не любители. У него считаные минуты до того, как они стянут силы.

Он огляделся в поисках связного, высматривая золоченый венец, и не увидел вообще ни одного венца.

Проклиная свое невезение, он положил руку на амулет и начертил призывный знак.

Кронмир находился двумя улицами западнее гостиницы на улице Святой Катерины, когда увидел людей в красных сюрко и собак.

Он незамедлительно развернулся и поспешил на север, в лабиринт студенческого квартала. Коль скоро у них собаки, значит, они проследили за его человеком до места встречи. А у него даже нет запасного гонца – все развивалось безнадежно быстро, и солдаты уже окружили гостиницу.

Он обдумал кое-какие мрачные мысли.

Позади тявкнула собака.

Проулок перед ним вдруг осветился: взлетел багровый огненный шар, и Кронмир остановился как вкопанный. Взрыв заставил его прикрыть уши, он споткнулся.

Все спаслись исключительно благодаря тому, что Уилфул Убийца категорически настоял на отступлении в проулки, пока не прибудет подкрепление.

– Гребаные псы! – взъярился он. – Каждая тварь в квартале знает, что мы здесь!

Гельфред понял, что он прав, и вся четверка – пятерка с появлением Бента и дюжина после того, как подоспели его люди, – отступила в устье проулка, известного как Грачевник. Фейвор утихомирил собаку, придержав ее за ошейник. Младший пес снова гавкнул…

И с гостиницы сорвало крышу.

Герметический огонь волной разошелся от эпицентра и ударил в здания на другой стороне улицы, и только чистое везение спасло лучников от злонамеренной потенциальной силы. Гельфреду переломало ребра, и он заработал глубокие ожоги лица и рук. Фейвора лишь опалило, его прикрыл офицер, а Уилфул Убийца упал со сломанной рукой на месте, откуда указывал.

Сто пятьдесят бражников, которые кутили в гостинице, умерли мгновенно.

Загорелся десяток домов. Кое-как встав, Уилфул Убийца бросился за пожарными.

В двух переулках оттуда Кронмир прислонился к стене здания и уставился на багровое зарево в небесах.

Он разобрался в случившемся раньше, чем сердце ударило трижды, и вывод был очевиден. Сорвав с шеи амулет, он… замешкался.

А потом побежал к университету. Если эта штуковина сработает в переулках, то погибнет тысяча человек.

Кронмир достиг главного входа – железного зева Цербера, черной дыры в ночи. Подскочив к трехглавому псу, он швырнул в раззявленную пасть ближайшей головы и вещицу, и цепочку – все.

Пес кашлянул, как больной ребенок.

Кронмир стоял, тяжело дыша и прикрывая грудь локтями. Кутилы обтекали его с обеих сторон. Какой-то человек напротив, через улицу, остановился и показал на красное небо. Другие тоже замедлили ход, и Кронмир расслышал далекое песнопение.

На большой площади все еще танцевали.

Он снова пересмотрел всю логическую цепочку, желая увериться в причинно-следственных связях.

Его наемник окружен.

Гостиница взорвалась.

Аэскепилес выразил удивление тем, что убийца и уцелевшие члены его команды еще живы.

Юноша – молодой ученый из университета – сообщил, что амулет поразительно мощный.

Что и требовалось доказать.

Аэскепилес вручил ему свои устройства для убийства его агентов.

За время, которое Кронмир простоял у огромной железной статуи Цербера, монахиня прочла бы «Отче наш».

Затем он пошел через площадь.

Габриэль Мурьен лежал в шатре, специально поставленном для него на ристалище. Шесть жаровен и торфяной очаг выбивались из сил, отгоняя лютый мороз. Внутрь внесли балдахин.

Посовещавшись с сэром Алкеем и леди Марией, сэр Майкл решил, что защитить Мегас Дукаса будет легче прямо на ипподроме.

Красный Рыцарь сел среди дюжины пухлых подушек. У него была туго перебинтована грудь. Гонцы входили и выходили, подвергаясь проверке со стороны многочисленных часовых – кадровых ветеранов, которым было приказано пропускать только хорошо знакомых членов отряда. Это было несправедливо по отношению к лояльным морейцам, но срабатывало.

– Насколько плохи дела? – спросил герцог у потрясенного Длинной Лапищи.

– Христос распятый, милорд, это было… – Он покачал головой. – Словно в горниле, на какой-то короткий миг.

Стоявший у плеча Красного Рыцаря молодой Морган Мортирмир слегка поклонился.

– Милорд, если вам не хуже, то мне придется взглянуть. Положение критическое, и за вами присмотрит любой из моих ученых товарищей.

– А чем занимается университет? – нахмурился герцог.

– Ничем, милорд. – Морган потупился, словно стыдясь. Возможно, так и было. – Там ничего не предприняли.

Герцог вновь обратился к Длинной Лапище:

– Еще что?

– Мы прошли по следу до гостиницы – и физически, и герметически. Уилфул сунулся туда с бойцами, я не горел желанием взять негодяя лично.

Герцог тронул его за плечо.

– Ты правильно сделал. Сила, особенно превосходящая, спасает жизни. Вид у Длинной Лапищи был несчастный.

– Скажите это Гельфреду – он потерял обеих собак и, вероятно, лишится левой руки. Или Канни, он мертв. Трое убитых, а еще трое тяжело обгорели. Я для такого не гожусь. Горло перережу, а решать и командовать не люблю.

Сэр Йоханнес поднял кубок.

– Хорошо, что хоть кто-то остался Жив. Но, милорд, – обдумали ли вы это в военном смысле? Что еще они натворят с такой мощью? Дома взрывать смогут?

Герцог безрадостно улыбнулся своему наставнику.

– Йоханнес, грамотный герметист одним ударом снесет городскую стену. Просто-напросто так не делают – как правило. Это требует времени и сил, а большинство чародеев играет в другие игры. Но не этот.

Йоханнес отпил из кубка.

– Я вечный скептик, милорд, и понимаю, что это лишает меня… чего-то. – Он улыбнулся. – Но послушайте: мы на поле брани, которое выбрал враг, и он располагает новым оружием и прибегает к новой тактике. Как этрусские наемные убийцы. Магия. Не вернуться ли к уничтожению чудовищ?

– Мы не можем так запросто отступить и перестроиться, – ответил герцог и крякнул от боли. – Морган, ступай и посмотри на развалины гостиницы. Изучи, если будет что изучать. – Он медленно опустил голову на подушку. – Мы, джентльмены, кое-что строим здесь. У нас будет пропасть времени, если мы победим Андроника. Появятся доходная база, укрепленные города и замки. И союзники.

– Союзники? – вскинулся Йоханнес.

Алкей сидел, развалившись, на стуле, но теперь подобрался.

– Да, сэр рыцарь. Союзники. Многие морейцы поддерживают наши начинания. Мир – прочный и честный – означает, что наши купцы смогут соперничать с этрусками и галлейцами, и даже с альбанцами и окситанцами.

– А принцесса тем временем нанимает по нашу душу этрусских убийц? – возмутился сэр Йоханнес.

– Моя мать прилагает все усилия, чтобы сдержать принцессу, – заметил Алкей. – Мы сомневаемся, что она знала об убийце.

Герцог мотнул головой.

– Вздор. Я не дурак, но я не понимаю, с кем мы боремся. Зачем? Почему принцесса пишет Андронику? Зачем придворный маг предал императора? Почему университет держится в стороне и позволяет людям гибнуть от герметических чар, за которые в той же Альбе сжигают на костре?

Алкей огладил бороду.

– Милорд, я вырос здесь и не вполне разбираюсь во фракциях. Бывает так, что каждый мужчина и каждая женщина уже сами по себе фракции. Что касается патриарха, то откуда нам знать его подлинные мысли, а? О вас как альбанце? О вашем здешнем духовнике? – Алкей покачал головой. – Не хочу оскорбить вас, отче, но патриарх считает, что духовенство не должно воевать. Многие наши монахи и священники возражают, и эта распря тянется уже годы, а потом возникает альбанец, и духовник у него – представитель боевого ордена…

– Он мне не духовник, – сказал герцог. – Я предпочитаю общаться с Господом напрямую.

Отец Арно сидел за балдахином, и его едва было видно. Тут он поднялся.

– Умрете вы, что ли, если расскажете? А вам не приходило в голову, что ваша личная ссора с Богом опасна для отряда? Может быть, это все-таки наше дело!

– Может быть, – согласился герцог. – Но знаете что? Все вы мне дороги, даже Уилфул Убийца. И я совершенно уверен, что, когда моя маленькая распря с Богом всплывет, вы дружно…

Послышалась какая-то возня. За матерчатыми стенами, вне света факелов, раздались крики.

Герцог сел прямо.

– Майкл, разберись, – приказал он, зажав в кулаке рондельный кинжал. Майкл был в полном боевом облачении. Они с Йоханнесом вышли, а Тоби, тоже в доспехах, обнажил меч. То же самое сделал отец Арно. Длинная Лапища ослабил свой в ножнах.

Сэр Майкл вернулся.

– Милорд. Это… – В факельном свете его лицо казалось белым, губы сжались в узкую полоску. – Там человек, который называет себя главой шпионской службы Андроника. Он умоляет о немедленной аудиенции.

Герцог шевельнул правой рукой, и появился светящийся зеленый щит – пузырь, который, немного угасая по ходу, проплыл сквозь занавеси.

– Раздень его донага, Майкл. Дай ему что-то из моей одежды, но забери все камни, все кольца – все подчистую. Длинная Лапища…

– Сделаю, – отозвался мечник. – Мне случалось обыскивать разную сволочь.

– Если заметите что-то хоть отдаленно похожее на нападение – убейте его. И, пока не разденется, не подпускайте его к палатке ближе, чем на сто ярдов. – Герцог отложил кинжал.

Йоханнес стоял с обнаженным мечом.

– А вдруг… он сам…

Глаза у герцога засверкали.

– С этим я разберусь, – сказал он.

– Джулас Кронмир, милорд, – доложил сэр Майкл.

Кронмира ввели. Вокруг него щетинились клинки, и все же он держался с известным достоинством. Поклонился он очень медленно – почти пародируя поклон.

Морган Мортирмир вытаращил глаза.

– Я вас знаю! – воскликнул он.

Кронмир еще раз, очень медленно, кивнул.

– Амулет! – сказал Мортирмир. – Милорд, я знаю, что там взорвалось. Я держал это в руках, будь я проклят!

– Не тот, а другой, – уточнил Кронмир. – Но – да. Вы предупредили меня, а я не послушал.

Меч отца Арно взлетел и прикрыл спину Мортирмира.

– Вы знакомы? – осведомился Йоханнес.

Мортирмир кивнул, по молодости не понимая, к чему идет дело.

– Да, мы встретились в древнем храме Минервы на холме, а потом в гостинице. Он показал мне амулет.

«Он говорит правду, – сказал Гармодий. – Христос распятый, я не заглядывал в его воспоминания. Но вот тебе, пожалуйста».

Кронмир огляделся.

– Вам незачем гадать, – сказал он. – Я скажу. Но только при условии, что вы меня защитите.

– Ты переметнулся? – спросил герцог.

– Если бы нет, это был бы странный способ совершить самоубийство, – ответил Кронмир.

– Ты скажешь нам все: имена, места, даты. – Герцог подался вперед.

– О герцоге Андронике и его плане – да, – поклонился Кронмир. – Он предал меня. Но о бывших хозяевах я не скажу ничего.

– Он не в том положении, чтобы торговаться, – заметил Длинная Лапища.

– Но, как видите, торгуюсь, милорд, – парировал Кронмир. – В конце концов, я знаю, где находится император.

Герцог снова откинулся на подушки. Он перехватил взгляд отца Арно.

– Знаете, – сказал герцог, – порой я невольно задумываюсь, правда ли, что Бог не на моей стороне. – Он обратился к Кронмиру: – Положи руки между моими и поклянись.

Кронмир опустился на колени. Он произнес простую клятву, как всякий военный, который вступает в отряд.

– Вы поверите убийце? – вознегодовал Длинная Лапища.

– Который поклялся наемнику. Мы же достойные люди? – слабо усмехнулся герцог. – Мне нужно поспать. Охраняйте мастера Кронмира, полагаю, он станет нашим ценнейшим приобретением. Спрячьте его, а главное – держите подальше от дворца. Длинная Лапища, он твой. Если Гельфред ранен, то кто командует разведчиками?

– Я предложил бы Фейвора, – сказал Йоханнес. – Но у него стрела в брюхе. Его спасли, но поправляться он будет… примерно столько же, сколько вы.

– Тогда Старлинг, – сказал сэр Майкл. – Он урод, но грамотный урод.

– Так и сделайте, – велел герцог. – О господи! – Он снова лег. – Император. Не вздумайте погибнуть, Кронмир.

– Не собираюсь, – улыбнулся тот.

Глаза герцога закрылись, а потом распахнулись.

– Постойте! – сказал он. – У меня есть план.

Йоханнес застонал.

– Начинается!