Разбойничьи Острова

Шкатулка

Настал черед Вилании.

Снизу вверх Дельфина смотрела, как Теор карабкается по скалам. От Моря они отошли на пол-дня пути, двадцать самых юных во главе с Терием – в поисках чего-нибудь ценного и приключений. На вершине островитянин припал к камням и сделался не виден тэру, а главное – не виден с дороги, если найдется там неосторожный путник. К полудню он с горящими глазами докладывал Терию:

– Карета и семь или десять всадников с ней! Отец-наставник, мы ведь узнаем, что они везут?

Терий, скрывая улыбку, испытывающе посмотрел на свой отряд:

– Это не крестьяне беспомощные. Пешему тяжело справиться с конным. Одолеют ли мои волчата рыцарей?

Знал, что только Меда задрожит от страха, остальных его слова раззадорят. Региния много презрительного говорила о разбойниках. Для тэру победа измерялась добычей, а не подвигами. Они и правда, если могли, не встречались с настоящими воинами Побережья. Но только не сегодня.

С пяти шагов стрела пробивает кольчугу наверняка. Лучницам редко удавалось подойти так близко, но лес по обе стороны дороги укрыл засаду. Замешательство и ярость на лицах регинцев, женский крик из кареты. Стрелы Дельфины, Аны, Меды сбивает троих с седла. Тэру обступают всадников со всех сторон, колют копьями, стараясь увернуться самим. Пешие против конных, молодые против опытных. По два-три человека против каждого регинца, а тем на узкой дороге не разогнаться, не нанести рыцарский удар. Дельфина с луком подальше от толчеи копыт. Меч Волн она достанет лишь в крайнем случае. Рядом Ана нашептывает что-то стреле прежде, чем отпустить в полет. Попадает. Лошадь, обезумев об боли, встает на дыбы, сбрасывает всадника Теору под ноги. Он оглушает регинца. Не убивает. Вместе с Терием и Наэвом теснит другого на коне, в самой гуще, к отцу-наставнику поближе, чтоб себя показать. Теор вцепляется в противника, тащит с лошади с силой, которой не бывает у четырнадцатилетнего мальчика. Если только он не сын божества. Регинец в крови, но отбивается неистово, и наконец на земле. Его тоже Теор оглушает, не убивает. Один из всадников меж тем выхватил из кареты женщину, вскидывает ее на седло и рвется вперед под крики ужаса. Едва не растоптав Кэва, заставляет его отскочить и дать дорогу.

– У нее шкатулка в руках! – орет Кэв вслед. – Наверняка, самое ценное!

Ана натягивает лук:

– От меня не уйдешь!

И конечно Теор. Как-то поладив в лошадью, оставшейся без седока, он взлетает в седло:

– Я их поймаю! – приказа и позволения он не ждет. По силам ли ему воин вдвое старше, который провел верхом пол-жизни, – у чудо-мальчика нет сомнений. Сестре кричит на ходу, разворачивая лошадь: – Нет, осторожен не буду!

Кажется, Дельфина еще не видела своего близнеца таким счастливым. Регинец со стрелой в спине покачнулся, но удержался. Попытался мечом достать островитянина – тот ускользнул, обогнал и преградил дорогу. Копья у всадника уже не было, а у Теора было, и он выставил его вперед, хотя его почти не учили сражаться верхом. Видел и упивался яростью на лице регинца. Видел изумление – тот ошалел от самоуверенности молодого разбойника. Регинец придержал лошадь, женщину в полу-обмороке столкнул на землю: "Беги, госпожа!", и почти зарычал:

– Иди сюда, щенок! Сдохни сегодня!

Шкатулка упала на дорогу, в пыли заблестело кольцо – наверняка золотое. Но для Теора драгоценностью был сам бой. И враг – наконец-то, сильный, стоящий поединка. Наконец-то, победа, которой он вечером будет хвалиться перед тэру. Регинец дважды уклонился он неловкого выпада копья, но и Теора не задел. А потом взяла свое стрела Аны. Резкие движения разбередили рану. На последней силе воли регинец рванулся вперед, меч обрушился на щит островитянина. Всадник следом повалился на шею лошади и медленно сполз на землю. Юноша чуть разочарованно спешился – слишком легко все вышло. Но – потому его и называют чудом Алтимара, что ему везет. Он оглушил и так оглушенного человека. Не убил – пусть живет и рассказывает, как проиграл.

Женщина удрала не дальше соседних кустов и рыдала там, заламывая руки. Запричитала:

– Пощади! Не надо!

Теор смотрел с брезгливым презрением – даже трусиха Меда не стала бы так унижаться. Впервые он видел регинку близко. Убедился, что они жалкие, как и говорили наставники. Но поверженный воин валялся рядом, под ногами рассыпались драгоценности, и женщина врага молила о пощаде – наконец-то рейд выглядел так, как Теор представлял. Когда Наэв нагнал его, он стоял гордым победителем, любуясь собой. Регинка при появлении еще одного взвыла вдвое громче, а смуглый юноша уставился на нее, будто на легендарное чудовище. Яснее, чем на Посвящение или в минувшей схватке, понял по ужасу в ее глазах: в нем и вправду видят мужчину, а не дитя. Вот, значит, как выглядит то, о чем старшие тэру гогочут, когда не слышат их жены. О чем предупреждала Наэва мать: "Саму Госпожу Дэю оскорбляет всякий, кто надругается над женщиной. Не делай, сын мой, того, о чем будет стыдно мне рассказать". Во имя Дэи и Мары – меньше всего он желал это зареванное и наверняка обмочившееся со страху существо! К тому же, старуху – лет двадцать пять. Вопросительно посмотрел на Теора:

– Мы ведь не тронем ее, правда?

Того передернуло, оказывается, он об этом вообще не подумал:

– Нет!

Оба женских ласк еще не изведали, хоть Теор и любил складно врать о прелестях меркатских дев. Лес отразил крики ликования и славы Инве – значит, регинцы добиты, а добыча мальчишек скоро станет общей. Иных тэру останавливала мысль о своих сестрах, что в каждом рейде рисковали достаться врагам. Остальных же месть распаляла, с регинками поступали, как любые воины-победители.

– Игн ее не упустит, – предупредил Наэв. – И Кэв тоже. Давай сами обыщем ее, и пусть убирается.

Схватив женщину, Теор зажал ей рот:

– Не визжи, дура!

Вроде не больно ее прижал, но регинка тут же сомлела. Тем лучше. Она несомненно была из знати, хоть и не из самых богатых. Даже одежда пригодилась бы, но оставить ее раздетой – Теор улыбнулся этой мысли, но поступать так не стал. Обшарив тело, он, нашел, наконец серебряный браслет. Кто знает, почему регинка носила его на руке, а не положила в шкатулку. Быть может, это талисман, дорогой ей подарок? И подарком он станет вновь – для Аны. Выбежав на дорогу, разбойник замахал трофеем. С такого расстояния тэру видели лишь его силуэт, но пусть видят, кто взял самую ценную добычу. Наэв, ползая по земле, собирал раскатившиеся кольца и монеты. А регинец очнулся. Редко Теора удавалось застать врасплох, но он увлекся и не услышал врага за спиной. Вздрогнул слишком поздно от шепота: "Умри, щенок!". Он схватился за Акулий Зуб. А обернулся уже на предсмертный хрип самого регинца – меч Наэва успел вовремя. На пару мгновений Теор замер, как на Посвящении. Что Маре до него не хватило шага, принял, как должное. Не хватит и впредь. Это было безумие для мальчика с Островов, но Теор не хотел убивать и видеть смерть. А на совести другого мальчика был теперь первый мертвец, и ничего особенного он не почувствовал. Разве что, облегчение – справился. Теор все же задушил в себе ужас и лишние вопросы, отвернулся. Снял шлем, позволив ветру трепать слишком длинные волосы, вскочил на коня. К тэру вернулся красавцем-победителем, верхом и с браслетом в руке – первым украшением, сорванным с регинки.

Теор, разумеется, не мог оставить трофей себе. Всю добычу рейда складывали вместе и по возвращению клали к ногам Отцов-Старейшин, а уж они выделяли треть, которую команда могла разделить между собой. Масло, мука и вино оседали в амбарах под надзором Старейшин, все ценное отправлялось в сокровищницу на Острове Совета. На другом берегу Моря островитян с нетерпением ждал Меркат – страна торговых городов, край чудес. Процветающее государство, где мешались все языки, верования и обычаи. В глазах тэру, меркатцы были изнеженными чудаками. А те островитян и регинцев называли варварами из-за Моря, но с Островами не воевали. Летнюю добычу посланцы Совета втридорога обменивали у купцов на зерно, ткани, железо. Меркат знал, что без этой торговли Островам плохо придется зимой, Острова знали, что им не с кем торговать, кроме Мерката. Совет строго-настрого запрещал грабить эту страну, если такая мысль и приходила в чью-нибудь горячую голову. А простые тэру охотно отдавали купцам свою долю добычи за диковинки, которыми славилась эта земля. За искуснейшей работы гребни и кольца, обручи и ожерелья, клинки и шелк, а иногда – за черноглазую меркатку, проданную замуж иноземцу.

Свою долю Теору еще предстояло заслужить, но тут у него сомнений не было. На другой день маленький отряд вернулся к остальным тэру, и все услышали про его подвиги. Терий очень его хвалил так, чтоб слышали все. Много раз вспомнили, как он взрослого рыцаря стащил с лошади. А перед самым отплытием Терий отвел мальчика в сторону и о чем-то долго говорил.

Приключения быстро находят того, кто их ищет. Если сбежавший сын кузнеца и пожалел вскоре о чем-нибудь, то было уже поздно.

В Вилании молодой лантис впервые оказался на берегу Моря. Рассматривал бесконечный простор с недоверчивым любопытством, с подспудной мыслью: Море есть дом древней нечисти. Региния не совсем забыла старых богов, монахи вырубили еще не все рощи девы Нат, а крестьянки еще путали Дэю и Богоматерь. Но Алтимар и в языческие времена был богом врагов. Рассказывали, что Арида, Морская Ведьма, обратила в бегство армию величайшего регинского короля. По обе стороны Моря верили, что Арида не умерла. Острова знали, что она бродит невидимая между людьми и приходит на помощь. Регинские летописи сообщали, что она бежала и исчезла в волнах, когда в Беру пришел Святой Фавентий. У берега она принимает облик акулы, в открытом Море насылает шторма и разбойников, в болотах может утянуть заблудившегося ребенка. Однажды она вернется и отомстит регинцам. Лантис не забывал молиться святому Марку, которого считал своим покровителем, и выбрал путь через лес, от Моря подальше. Там и настигло его ужасное зрелище.

Издали он услышал ржание лошадей, потом стоны. Вышел из-за поворота – и оказался перед каретой, окруженной мертвыми и умирающими людьми.

– Святой Марк!…

Вспоминая много лет спустя, он отдавал себе должное – застыл тогда лишь на пару мгновений, потом бросился помогать тем, кому еще можно было. И как-то не пришло в голову испугаться, где убийцы и не вернутся ли – а у него, кроме ножа, даже оружия при себе не было. Не при смерти он нашел двоих, перевязал, как сумел. Один очнулся и прохрипел, что госпожа, если жива, дальше по дороге.

Паренек из Лантисии в этот день протаптывал себе путь к виланский замок, хоть и меньше всего об этом думал. Он доставит в замок двух людей сеньора и его дальнюю родственницу, и, удивится, когда сеньор с ним, простым крестьянином, заговорит о награде. Из двоих раненых один выживет, другой умрет. А бедную госпожу Камэлу сеньору останется только в монастырь отправить после того, что сделали с ней разбойники. Хоть она и будет клясться, что разбойники ничего с ней не сделали. Юного лантиса захлестнет та жизнь, которую он искал. Его оставят в гарнизоне замка и многому научат. Долгие годы он будет служить виланскому сеньору.

Лишь одно в Море Дельфина ненавидела – ночную качку. Штормов островитянка не боялась. Пережила их вдоволь и всегда знала: непогода закончится, корабль дойдет до суши. Качка днем – просто шалость духов ветра, Воздушных Братьев. Если ветер попутный, тэру ему рады, если же нет – ей, девушке, не приходится работать тяжелыми веслами, борясь с капризами стихии. Ей было весело каждым шагом предчувствовать движения корабля, словно шут на канате, стараться не потерять равновесие. Потом споткнуться и толкнуть Ану, в шутливой борьбе растрепать сестренке волосы. С младенчества Циана брала дочь в рыбачью лодку, с семи лет ее ежегодно брали в Меркат. О том, что качка укачивает, Дельфина с удивлением слышала от других.

Но волнение ночью – особенное. В неспокойном Море корабль, казалось, начинает сомневаться в себе, жаловаться. Скрепит каждая снасть, плещется вода в каждой бочке. Сотни назойливых голосов рассказывают свои истории и не дают Дельфине заснуть. Чем старше корабль, тем больше историй. И она напрасно зажимает уши, запирает на замок мысли, чтобы не понимать, о чем скрипят унылые голоса из другого мира.

“Удача” отправилась восточнее, все еще в землях Вилании. Ночью Дельфина устала бороться с собственным слухом и выбралась из сонных рук Аны. Стоит только встать – голоса умолкают. Ветер становится другом, играет Белыми Лентами, обдает россыпью белых брызг. Длиной всего в сорок шагов, “Удача” служила плавучим домом для полусотни человек – уединение на борту не существовало даже в мечтах. Но Воздушные Братья были милостивы той ночью. Корабль шел под парусом, и большая часть команды спала. Двое кормчих и еще несколько человек на Дельфину не обратили внимания. Их занимало более интересное зрелище – вздрагивающая ткань шатра на корме. Под этим укрытием размещали раненых, если уж приходилось ночевать в Море. Но сегодня все были здоровы, и шатер избрала своим убежищем Меда, потому что была не одна. Дельфина мысленно поздравила Кэва. В рейдах жизни не только обрываются, но и начинаются довольно часто. Никого не смущал вид обнявшейся парочки. Все островитяне ранее детство провели в доме с единственной комнатой, и родители на их глазах зачинали братьев и сестер. Санда и Урса устроились с краю шатра, смеялись и шепотом обсуждали происходящее, а веселый кормчий со своего места вздумал давать любовнику советы. Похоже, осенью Берег Чаек будет гулять на свадьбе.

Ясное небо, стоны влюбленной пары и не верится, что скоро битва. Вот теперь Дельфина любила ночь. Госпожа Дэя, как девочка Меда, сейчас на ложе со своим супругом, и над землей нет ее света. Но богиня Нат когда-то поклялась указывать путь морякам и соткала прекрасное звездное покрывало, по которому Дельфина сейчас определяла самое любимое свое направление – к дому. Посреди неба настежь раскрыто окошечко – Луна, как говорят в Регинии. Нат столь прекрасна, что никогда не покидает свой замок, не показывает бессмертную красоту людям, и лишь через окно в ясные ночи она смотрит на мир.

– Ты совсем русалка!

Теор часто так ее называл. Он смеется. Его глаза странно светлого цвета, почти золотистые – не бывает таких у людей. Такова лунная дорожка на ночном Море. Улыбаясь, Дельфина повторила рассказ Цианы:

– Когда в брызгах пены отражается лунный свет – тогда рождаются морские девы. Вот в такую ночь, как сегодня. Русалка? Нет, я хотела бы стать дельфином. Поплыла бы домой. Эльма, наверняка уже родила – хоть бы узнать, племянник или племянница. А малышка Дэла так плакала, когда меня провожала, – без меня ее некому приласкать. Дэлада злее всех собак, с тех пор, как снова потеряла ребенка.

Почему братец не спит, она и спрашивать не стала. Видела, как он вскочил от кошмара, – после Посвящения так почти каждую ночь, меняются только сны. На сей раз это была женщина на дороге. Наступал на нее, ухмыляясь, не Теор, а неведомый регинец. Один из убитых, или тот, кого ещё придется убить. Тот, кто без сомнений ее изнасилует и задушит. И была в его власти уже не испуганная регинка, а Дельфина. Она поежилась, отгоняя видение, погладила Акулий Зуб – амулет и хранитель. А еще – залог, что не достанется врагам живой. Островитянки попадаются редко.

– Я на ее месте никогда не буду.

Он руками замахал:

– Даже не говори о таком! Да откуда ты знаешь, что мне снится?

– Знаю…

Всякий раз он заново удивлялся, что сестренка видит невидимое. Для нее сомнения выглядели спрутом, что снова ухватил его за ногу и тащит вниз. Туда, куда лучше не заглядывать. Регинцы, погибшие и живые, юноши на Посвящении. Враги, угроза, бесстрашные люди, защищающие свою землю от разбоя. Все, что говорят наставники. Все, что он видит и понимает. По кругу мысли, которые на виланской дороге ему удалось запрятать поглубже. В золотистых глазах Теора разгорался огонь, который пугал ее.

– Дельфина, тот парень, что был против Аны, – помнишь, как он ее берег? В омуты это все! Это был хороший человек! Наверняка, он уже мертв.

Она осторожно предположила:

– Значит, такую судьбу ему дал его бог. Победителей отпускают, он честно проиграл. А может пленников просто запугивают, чтоб сражались яростно?

– К Маре их отпускают, дурочка!!

Спящие начали поднимать головы. Тэру уже привыкли, что Теор иной раз кричит во сне, но наяву посреди ночи – это уж слишком. Они искренне не понимали, что творится с мальчишкой. Наэв начал пробираться на нос корабля, а Теор объяснил сестре, как маленькой:

– Они видели наше убежище в Бухте. Проиграют или выиграют, пленники все равно мертвы. Посвящение – не поединок, а расправа!

Ночь больше не плескалась безмятежной лагуной. Неужели все четверо мальчишек… все тысячи мальчишек, которых когда-либо хватали для Посвящений…? И такой приказ мог равнодушно отдать ее отец, Дельфине даже уши не надравший за все детство?

Наэв положил ему руку на плечо и предложил:

– Идем-ка спать, а то весь корабль перебудишь.

Теор обернулся к нему, ища понимания – с Посвящения ему казалось, будто все вокруг заговорили на другом языке. Даже самые близкие.

– Вы правда совсем об этом не думаете?? Вам их не жаль?

Наэв правда не привык много думать, Дельфина топила лишние мысли в Море. Она не желала смерти побежденным врагам, но – старшим лучше знать. Так она и ответила:

– Мы поступаем так, как велят Острова, а, значит, поступаем правильно.

– Мы – охотничьи псы Совета! Нас вырастили приносить добычу!

Дельфина отшатнулась:

– Не разрушай мир, брат! Нельзя так говорить!

Лучший из лучших показался совсем затравленным, когда признался:

– Знаете, что мне сказал Терий…

– На дороге я все видел, – сказал Терий перед отплытием. – Да-да, ты справился с одним, вторым, сражался, как дитя Алтимара. Совет узнает об этом осенью. А теперь слушай меня, Теор, сын Тины. Мы не играем! Ты не можешь жизнь врага беречь больше, чем собственную!

Рассудительный и терпеливый Терий воспитанников не порол и всегда находил время выслушать. Запреты матушки Маргары обходили с ухмылкой, запреты Терия – никогда. Жаркие возражения Теора он не оборвал, но оба знали: мальчик подчинится, сколько бы ни брыкался. Потому что отец-наставник просто так говорить не будет. В ответ Терий лишь одно сказал:

– Опоздай Наэв на мгновение, ты бы сейчас не спорил.

Теор пересказал как можно безразличнее, а у названого брата чуть загорелись уши. Один не замечал своих ошибок, другой – заслуг, и оба как-то не подумали, что Наэва следует поблагодарить.

“Удача” уже предвкушала возвращение домой, особенно новопосвященные. Еще с корабля замахать родителям руками, крича, что теперь они тэру. Родители Аны, наконец, дождались этого дня. Рыжие сестры – четыре старших, четыре младших – закружат ее в хороводе. И Наэва обнимут отец, мать, двойняшки с племянниками. А Циана только прошепчет молитву, будто боится радоваться. Вместо нее Ава расцелует Дельфину и Теора, как родных. Потом будут пиры, и дележка добычи, и Меркат. Его кричащий всеми голосами базар. И те таинственные дома, куда зазывают мужчин шныряющие по толпе старухи – все как одна, пронырливые, улыбчивые, жадные до серебра. Девушка слышала, как братья перешептываются, как рассуждает Теор, будто все на свете знает: “Меркатки – не как регинки. Хотя бы моются”. Осенью шторма отрежут Острова от остального мира – вот, когда будет ясно, успешны ли были летние походы. Осенью Каэ посылает дождь, оживляя землю, зерно ложится в почву и станет урожаем, если повезет.

Годы спустя Дельфина тепло вспомнила Аву и Сагитта – в их доме ей бывало уютнее, чем в собственном. Ава многих детей похоронила младенцами – тем сильнее любила живых. Да и всю детвору Берега Чаек охотно угощала медовыми лепешками. После многих мертворожденных у нее внезапно выжили двойняшки, Авмита и Авнора, и, спустя лет пять, – Наэв. В год Посвящения двойняшки были уже замужем, и в рейды больше не ходили. А Ава умрет той зимой, боги знают, отчего, просто сляжет в один день и тихо уйдет к вечеру. И Сагитт скоро начнет болеть, быть может, потому, что так и не научится жить без нее. Даже столько лет спустя Дельфина склонила голову: какая горькая потеря. И для Наэва, и для всего Берега Чаек.

Слова Терия быстро настигли лучшего из лучших. “Удача” осмелилась пристать опасно близко от замка сеньора, а те двое молодых всадников просто охотились в лесу. Видели они корабль или нет – они оказались рядом с убежищем разбойников, а тэру не желали рисковать. Одного убили сразу, второго схватили живым. И речи не было о том, чтоб пощадить его, как недавно крестьянина. В виланском замке, конечно, знают, что на берегу промышляют морские дьяволы. Сеньор наверняка уже собрал людей и готов дать отпор. Терий указал на Теора:

– Ты!

Виланец – лет двадцати, наверное, рыцарь из тех, что живут в замке сеньора и собственной земли не имеют – вырывался из рук тэру, не давая поставить себя на колени. На палача своего взглянул с презрением и пообещал:

– Скоро будешь на моем месте, мальчишка!

Словом, сделал все, чтоб не сдаться. Но, если б он пощады просил, Теору легче бы не было. Даже друзьям мальчик не пересказал весь разговор с Терием. “Совет может не о подвигах твоих услышать, а другое, – предупредил отец-наставник перед отплытием. – Ты сын Алтимара, но не сам Алтимар. Ты не бессмертен! Если будешь жалеть врагов – останешься впредь дома, как если бы ты проиграл Посвящение”. Лучшему из лучших очень ясно объяснили, что выбора у него нет.

Регинца повалили втроем, откинули голову, подставив горло клинку. В глазах ярость, насмешка и ненависть. Попадись ему Теор, он бы не сомневался. А попадись Дельфина или Ана… Заклятый враг? Смелый человек, который умрет достойно? Раз и навсегда переступив через себя, Теор вонзил кинжал. На сей раз у него получилось убить мгновенно.

Вышло, как он хотел той осенью. Все Острова обсуждали первый рейд лучшего из лучших. Теору позволили взять себе браслет. Отныне Ана красовалась в нем на пирах, а Наэв отводил глаза, подавляя ревность.