Разборки олимпийского уровня

Глава 1 О ТОМ, С ЧЕГО ЖЕ ВСЕ ЭТО НАЧАЛОСЬ

Пьянка была колоссальная.

Где-то к середине праздника сильно захмелевший жених стал путать Афродиту с невестой, делая той более чем двусмысленные намеки.

Афродита, кстати, была в принципе не против, но в дело вовремя вмешался Арес, в темном углу заехав пару раз жениху в глаз, что, надо сказать, молодожена тут же отрезвило.

Вовсю веселились боги, но допустили они одну непростительную оплошность вследствие своей природной безалаберности, а именно: забыли пригласить на свадебный пир богиню раздора Эриду.

Склочная была, конечно, баба, злопамятная, но при этом сатирски красивая.

Представьте себе жгучую брюнетку с голубыми глазами, смуглой кожей, осиной талией и грудью больше, чем у Афродиты. Ведь это же закон природы, что красивые женщины (реально знающие себе цену), как правило, жуткие стервы. Вот и Эрида была как раз из таких.

Решила богиня раздора устроить пирующим какую-нибудь гадость, а на гадости, как известно, она была великая мастерица.

Явилась Эрида к пещере Хирона в самый разгар праздника.

Жуткий гвалт стоял над лесом.

Гефест, увлекающийся армреслингом, боролся с Аресом. Пьяный Гименей дурашливо что-то пел о подробностях первой брачной ночи, во всеуслышание заявляя, что именно он и никто другой будет держать факел над ложем новобрачных, консультируя и поправляя в нужный момент молодоженов. Естественно, это привело к страшной драке с Эротом, поскольку молодой бог любви посчитал пьяные заявления Гименея посягательством на свои права.

Тут же присутствовал и титан Прометей, доставленный в пещеру Хирона вместе с куском скалы. Скала была установлена рядом с обеденным столом, и многочисленные прислужницы-дриады кормили из рук скованного титана, который, захмелев, требовал, чтобы ему подали мясное рагу из тушеной орлятины.

Присутствовал на празднике и Зевс, великий Громовержец, за которым словно тень неустанно следовала ревнивая Гера, от внимания которой не ускользнул маслянистый блеск в глазах мужа, когда тот смотрел на молоденьких дриад.

И вот в самый что ни на есть разгар праздника, когда бухие Дионис с Гермесом пытались зажарить ревущего басом Посейдона (ребятам захотелось отведать жареной скумбрии), в пещеру Хирона явилась, предварительно сделавшись невидимой, Эрида.

Ее план был прост до идиотизма.

Она украла золотое яблоко из садов Гесперид и искусно написала на нем: “Самой прекрасной”. Подкравшись к пиршественному столу, Эрида осторожно подбросила его в тарелку с клубникой. На золотое яблоко долго никто не обращал внимания, что страшно разозлило богиню раздора.

Наконец Гименей, сильно потрепанный после драки с Эротом, таки заметил блестящее яблоко, схватил и попытался его надкусить.

— О боги, какой идиот, — прошептала Эрида, закрывая лицо руками.

Сломав два передних зуба, Гименей громко вы-матерился, чем привлек к себе всеобщее внимание.

Эрида напряглась, ожидая, что же будет дальше.

— Дай сюда! — закричала Гера, выхватывая у бога— покровителя брака золотое яблоко. — Самой прекрасной, — громко прочла она надпись на боку чудесного плода.

— О! — закричал Зевс. — Так это, наверное, мне.

— Пьяный болван, — тихо прошептала Гера, но Зевс ее услышал.

— Что?!! — взревел он. — А ну повтори, курица общипанная!

Боги закатились смехом.

Но тут яблоком заинтересовались Афродита с воительницей Афиной.

Разгорелся страшный скандал.

— Это я самая прекрасная! — кричала Афродита. — Какой идиот станет это оспаривать?

— Я не стану, — сказал вылезший из-под пиршественного стола жених Пелей, заглядывая богине под накидку.

— Нет, это я самая прекрасная, — сказала Афина, снимая с пояса меч. — Пусть кто-нибудь скажет, что это не так, и я лично отрежу его лживый язык.

— Ого, — хохотнул бог войны Арес, сжимая в руке огромный кубок с вином. — Намечается большая заварушка, люблю заварушки.

— Это яблоко принадлежит мне, и только мне! — завизжала Гера, отталкивая наседающих соперниц. — Зевс, скажи им.

Громовержец недоуменно почесал выглядывавшую из-под золотого лаврового венка плешивую макушку.

— Проклятые бабы, — недовольно пробурчал он. — Вечно вы портите праздники.

— Я помогу рассудить вас, — вдруг заявил Гермес, перестав тыкать вилкой в рыбий хвост Посейдона. — Дайте сюда яблоко.

Богини подчинились.

— Завтра, — продолжал хитроумный вестник богов, — жду вас всех троих в окрестностях Трои, на склоне высокой Иды.

После чего праздник продолжился с новой силой.

Ехидно хихикая и довольно потирая изящные ручки, Эрида, по-прежнему невидимая, осторожно покинула пещеру Хирона.

Парис, прекрасный сын царя Трои Приама (заметим, что юноша пока не знал, чей он сын), в тот яркий солнечный день мирно пас себе стада на живописном склоне горы Иды.

Ничто не предвещало в тот миг грядущих неприятностей, поэтому, когда с неба на поляну вдруг опустился вестник богов Гермес в своих огненных сандалиях, Парис решил от греха подальше сбежать.

Юноша прекрасно знал, какие неприятности грозят тем, кто имеет какие-либо дела с богами, а Гермес, так тот вообще славился подмоченной репутацией еще во младенчестве (во где фантастика!!! — Авт.), под шумок слямзив коров у самого Аполлона.

— Стой, куда? — закричал Гермес, подкручивая регуляторы подачи топлива на своих реактивных сандалиях. — А ну вернись, трусливое отродье!

Но куда там, Парис драпанул так, что только пятки да его голый зад мелькали среди деревьев.

— Вот же зараза! — выругался Гермес, плюхаясь в траву.

С правой сандалией было что-то не так, она сильно нагрелась и странно дымила. Сие удивительное устройство сделал Гермесу Гефест, известный выдумщик и изобретатель, терроризировавший своими изделиями весь Олимп.

Сколько раз великий Громовержец грозился разнести его кузницу к сатировой матери, но хитрый Гефест установил на Олимпе собранный им же телевизориус, с помощью которого эгидодержавный Зевс смог наблюдать за любой точкой на земле, так что ему больше не приходилось, как раньше, высовываться с Олимпа, рискуя при этом каждый раз брякнуться на землю.

— Ну, подожди у меня, трусливый хряк! — Гермес погрозил кулаком вслед улепетывающему Парису, снимая неисправную сандалию.

Все регуляторы были вроде установлены в правильное положение, топлива еще хватало на пару часов лета.

Тогда в чем же дело?

Зло сплюнув в траву и сняв тяжелые сандалии, Гермес заковылял в том направлении, где только что скрылся трусливый юноша.

Через десять минут ехидно улыбающийся Гермес обнаружил Париса — тот валялся с вывихнутой ногой в глубокой, прикрытой густо растущим папоротником канаве.

— Ну что, отбегался? — спросил вестник богов и, сняв с золотого пояса маленькую плоскую коробочку, раскрыл ее и потыкал пальцами в круглые разноцветные пуговки.

Парис в священном ужасе рассматривал попискивающее устройство в руке Гермеса.

— Изобретение Гефеста, — пояснил вестник богов перепуганному юноше. — Позволяет олимпийцам беседовать на расстоянии. Да, алло, это Гермес, все готово, жду вас на опушке леса.

Устройство в ответ что-то склочно прошипело, и Гермес повесил его обратно на пояс.

— Что вам от меня нужно?! — закричал Парис, барахтаясь в канаве.

— Сущий пустяк, — улыбнувшись, ответил Гермес. — Ты, как внешне м… м… довольно привлекательный юноша, известный своей красотой на всю Аттику, должен будешь рассудить трех богинь и решить, которая из них самая прекрасная.

— Каких богинь? — ужаснулся Парис. — Я не знаю никаких богинь. Я простой пастух, оставьте меня в покое.

— Сатиров истерик, — зло констатировал Гермес. — Смотри, пожалуюсь на тебя Зевсу, он из тебя шашлык жареный сделает.

Угроза возымела действие, юноша в канаве притих.

— Ага, попустило, — усмехнулся вестник богов. — Так-то лучше, а по поводу того, что ты простой пастух, вот что я тебе скажу… — Гермес осторожно спустился к канаве. — Никакой ты не пастух, а сын царя Трои Приама.

— ЧТО?!! — вокликнул юноша.

— Что слышал, — пожал плечами Гермес. — Из-за тебя, скотины, погибнет Троя. Но это все так, лирика. Ну и где же эти старые девки?

— Как ты сказал?! — гневно донеслось из-за спины Гермеса.

Гермес резко обернулся:

— А… м… м… это я не о вас, а об этих… мойрах.

— Ох смотри мне, — погрозила пальцем Гера. — Твой длинный язык когда-нибудь сослужит тебе дурную службу.

При виде трех прекрасных богинь в сияющих одеждах Парис на время утратил дар речи.

Особенно воображение юноши поразила богиня любви Афродита.

Афродита была облачена в нечто дымчатое и переливающееся, словно белые облака или, скорее, словно клубы тумана. Этот туман то и дело протаивал, являя взору наиболее пикантные части прекрасного тела богини.

Золотые туфельки на высокой платформе только подчеркивали изящество и стройность ее прелестных ножек.

— О… — произнес Парис, когда туманное одеяние богини любви протаяло, демонстрируя высокую упругую грудь.

Афина явилась к Парису в сияющих золотых доспехах, с длинным зловещим копьем и в серебряном шлеме. Она тоже была по-своему прекрасна. Некоей брутальной животной силой веяло от всей ее крепкой, плотной фигуры. Эта сила притягивала к себе, звала раствориться в грубых ласках неистовой воительницы.

— Ух, — выдохнул Парис, разглядывая сильные загорелые икры богини.

Во рту у парня пересохло, пульс участился, тело била мелкая дрожь.

Громко чертыхаясь, Гермес чинил невдалеке свои сандалии.

Третьей, ближе всех к Парису, стояла Гера. Не то чтобы она была такой уж писаной красавицей. Она сильно проигрывала от соседства с двумя другими богинями, выглядела намного старше их, но все же какая-то изюминка была и в этой женщине. Парис смотрел на нее и все никак не мог понять, чем же его привлекает эта уже довольно немолодая богиня.

“Наверное, тем, — шепнул внутренний голос, — что она спит с самим Зевсом”.

— Э… — неуверенно произнес юноша, не зная, кого выбрать.

— Давай быстрее, дефективный, — пригрозила Парису Гера. — Ты отнимаешь у нас драгоценное время.

— Держи! — крикнул Гермес, кидая юноше золотое яблоко.

Парис ловко поймал золотой плод и, прочитав на нем надпись, серьезно задумался.

“За” и “против” было много.

Слишком много.

Они идеально уравновешивали друг друга.

Что ж, начнем с Афродиты. Если Парис выберет ее, то непременно навлечет на себя гнев двух других богинь и, если его тут же не прикончит Афина, то Гера уж точно его достанет если не сама, так с помощью мужа.

М-да, проблемка.

А что, если Парис выберет Афину?

Что в лоб, что по лбу, с одной лишь разницей: богиня Афродита сделает так, что девушки любить Париса никогда не будут. Да и сам он наверняка лишится возможности сладостно пострадать от чьих-нибудь любовных чар. Сам не полюбит, и его никто любить не захочет.

Плохо.

Не годится.

Ну а если выбрать Геру?

Заманчиво, конечно, ведь она жена самого Громовержца, но вряд ли Гера сможет уберечь Париса от гнева двух других обиженных богинь.

Вот и все.

Получается замкнутый круг. Змея проглатывает свой хвост.

— Ну, мы ждем! — раздраженно напомнила Гера. “Эх, была не была”, — подумал юноша и так ответил богиням:

— О прекраснейшие из бессмертных женщин, ослеплен я вашей тройной красотой и не в силах сейчас ответить, кто из вас прекрасней. Приходите завтра утром, за ночь я решу, кому из вас отдать золотое яблоко.

Поняв тонкий намек юноши, богини дружно ухмыльнулись.

Особенно хитрая ухмылка была на лице Афродиты.

— Хорошо, — кивнула Гера. — Так и поступим. И они исчезли.

— Давай руку. — Гермес помог Парису выбраться из канавы.

Юноша, ломая папоротники и слегка прихрамывая, осторожно вылез на ровное место.

— Да, парень, — покачал головой вестник богов, — вижу, ты крупно попал. Не хотел бы я оказаться на твоем месте. Впрочем, кто знает?

Сказав это, Гермес перекинул через плечо тяжелые сандалии и, беззаботно посвистывая, направился в глубь леса.

И вот решающая ночь настала.

Судьба всей Греции была сейчас в руках юного Париса, но мало кто об этом знал (имеются в виду смертные).

Первой дремавшего у костра на лугу Париса посетила Афина.

Чувствительно ткнув тупым концом копья юношу в бок, она разбудила его и сразу перешла к делу.

— Настоятельно советую тебе, смертный, отдать золотое яблоко мне, — дерзко заявила богиня.

Парис, жуя соломинку, нагло посмотрел на загорелые бедра длинноногой, словно серна, богини.

— А что мне, интересно, за это будет? — развязно поинтересовался он. Афина усмехнулась:

— Я дарую тебе военную славу и великие победы. Ты станешь самым могучим воином за все времена существования Греции. Ты будешь сильнее и доблестнее самого Геракла. Непобедимый и неуязвимый в бою, во славе и всеобщем почете закончишь ты свою героическую жизнь, о которой будут слагаться легенды.

Парис задумался.

Жизнь, только что описанная Афиной, была очень заманчива: боевая слава, победы, взятые города, скованные цепями, стоящие на коленях враги.

Неплохо.

Очень неплохо.

Но все же не то.

Не этого желал в своей жизни не склонный к суете юноша. Вся эта толкотня, кровь, предсмертные хрипы, звон сталкивающегося оружия, к чему ему это?

За каким таким сатиром он должен будет поджигать города, гнаться с безумным лицом за каким-то там эфиопом, управлять боевой колесницей, протирать окровавленное лезвие своего меча?

М-да.

Вот если бы Афина предложила ему с ней переспать, тогда другое дело — он без колебаний отдал бы золотое яблоко ей. Но, к сожалению, это было исключено: Парис знал, что воительница Афина — вечная девственница и что, предложи он ей сейчас поразвлечься, она тут же, особо не раздумывая, оторвет ему голову и, пожалуй, будет права.

— Хорошо, я подумаю над твоим предложением, — сказал Парис, с упоением почесывая пятку, — и утром объявлю о своем решении.

Афина ничего не сказала юноше, но, прежде чем растаять в воздухе, посмотрела на него таким взглядом, что бедный Парис даже на секунду засомневался: а не послать ли всех этих Сатаровых баб к праматери Гее, а самому попросить политического убежища в царстве Аида? Скажем, за чисто символическую плату — чинить время от времени протекающую лодку Харона.

Не успел Парис снова поудобнее устроиться у огня, дабы вздремнуть, как к нему явилась Гера, выйдя прямо из пылающего костра.

Ее появление было эффектным, но Парис лишь протяжно зевнул, безразлично уставившись на супругу Зевса.

— Дремлешь? — зло спросила Гера.

— Дремлю, — спокойно ответил юноша.

— Небось думаешь, как бы удрать от нас?

— Думаю, — подтвердил Парис.

— Ну давай думай, — хмыкнула Гера. — Но хочу тебя предупредить, что если ты отдашь золотое яблоко мне, то я дарую тебе власть над всей Азией (так в мифах у Куна. — Авт.).

“Вот тебе и на, — подумал Парис, — получается, что Гера с Афиной предлагают мне одно и то же. Только Афина, в отличие от супруги Зевса, хочет, чтобы я завоевал эти земли огнем и мечом, потешив больное самолюбие Ареса”.

Юноша представил, как могучие слуги несут его в роскошном паланкине в блистающий золотом дворец, где уже накрыт красующийся всевозможными яствами громадный пиршественный стол, где бьют прохладные фонтаны, а по залам дворца гуляют прекрасные птицы (павлины? А сатир их знает, были они в Древней Греции или нет. — Авт.).

От разыгравшейся гастрономической фантазии у Париса засосало под ложечкой.

Предложение Геры было соблазнительнее предложения Афины, но все-таки что-то мешало юноше, словно заноза в известном мягком месте.

Но вот что?

— Ладно, я подумаю над твоим предложением, — произнес юноша стандартную фразу. — Дождись утра, и ты узнаешь о моем решении.

— Ох, смотри мне, — бросила напоследок Гера. — Знаю я таких, как ты, — морда с рождения лукавая. Но меня не обманешь, я обид никому не прощаю.

И Гера вошла обратно в огонь, растворившись в его желто-красном пламени.

Вот так, теперь пошли и угрозы, чего-то подобного в принципе Парис и ожидал. Как говорится: “С богами жить — по-олимпийски выть”.

Все было у даров Геры с Афиной: и размах, и масштабность, но не было в них одной маленькой детали, созвучной сердцу Париса. Он и сам не знал, что это за деталь, пока не увидел Афродиту в дымчатом наряде, скачущую на белом единороге.

Сойдя с мифического коня (да знаю, что не могло его быть в Древней Греции, но ведь красиво-то как? — Авт.), Афродита легко подбежала к костру.

Запахом дивных цветов повеяло от богини любви Афродиты.

Голова у Париса немного закружилась.

— Ты уже решил, кому отдашь яблоко? — весело спросила Афродита, пританцовывая рядом с огнем.

Юноша отрицательно покачал головой.

— Если ты отдашь яблоко мне, — продолжала вечно молодая богиня любви, — то получишь в жены самую прекрасную из смертных женщин — Елену.

— Э… — начал было юноша, но тут дымчатая одежда Афродиты спала к ее ногам, и Парис с открытым ртом уставился на обнаженную фигуру богини.

— Что же ты застыл, словно пораженный молнией Зевса? — лукаво спросила Афродита. — Глупенький, иди же ко мне, я ведь не кусаюсь…

Так была решена судьба великой Трои.

Парис проснулся рано утром, когда даже солнце еще не встало, точнее, огненная колесница бога Гелиоса еще стояла в небесном гараже.

Голова у юноши раскалывалась, словно от выпитого накануне бочонка крепкого вина. Но он-то прекрасно помнил, что никакого вина вчера не пил. Видимо, интимная близость с бессмертной женщиной давала наутро такой же эффект, как и глубокое опьянение.

Да, дела.

На что же это он вчера согласился?

Ну конечно же Елена, прекрасная Елена… И вдруг она — жена Париса?

Неплохо.

Весьма неплохо, даже, можно сказать, великолепно.

Афродита оказалась щедрой богиней, ибо Парис отдал бы ей золотое яблоко только за одну проведенную с ней ночь, безо всяких там прекрасных Елен…

С высокого Олимпа за проснувшимся юношей наблюдал хмурый Зевс, регулируя с помощью дистанционного пульта плывущее на экране телевизориуса изображение.

— Ох уж мне эти бабы, — недовольно пробурчал Громовержец, вглядываясь в картинку. — На все готовы, потаскухи, ради достижения поставленной цеди, тьфу ты, срам-то какой…

И, с чувством сплюнув на землю, Зевс выключил удивительное изобретение Гефеста.

А в Греции вдруг ни с того ни с сего пошел проливной дождь…

Глава 2 ЯВЛЕНИЕ ГЕРОЕВ

Сказать, что Алкидий и Фемистоклюс были обыкновенными раздолбаями, это значит ничего не сказать. Они с легкостью впутывались во всевозможные авантюры и с такой же поразительной легкостью из них выпутывались.

Этим закадычным друзьям никогда не сиделось на месте, и каждая их очередная дерзкая выдумка была намного безумнее предыдущей.

Естественно, эта парочка никак не могла ускользнуть от взора всемогущих богов, вызывая у обитателей Олимпа праведное возмущение, и если бы не тотальная занятость последних на каждодневных пирах, то жуликоватым грекам было бы явно не до шуток. А так, то священных быков из храма Аполлона украдут, то жертвенное оружие в святилище Ареса свистнут. Тем они и жили, толкая “одолженные” у всемогущих вещи скупщикам краденого.

Алкидий, высокий смуглый юноша с длинными черными вьющимися волосами, отличался необычайной ловкостью и находчивостью. Родители его были рыбаками, но молодой грек, презрев физический труд, отказался от этой профессии, предпочитая странствовать по Аттике.

Фемистоклюс выглядел значительно старше своего приятеля. Маленький, чуть полноватый, с куцей рыжей бороденкой, по своему хитроумию он мог бы потягаться с самим великим царем Итаки Одиссеем, поэтому в их товарищеском дуэте Фемистоклюс играл роль генератора всех идей и разработчика всевозможных, коварных и не очень, планов.

Накануне драматических событий, а именно Троянской войны, Алкидий с Фемистоклюсом задумали неслыханный по своей кощунственности поступок: пробраться на Олимп и кое-что оттуда украсть.

Воистину подобная идея не могла прийти в голову ни одному нормальному греку, а если бы и пришла, то несчастный, лишь представив себе мысленно такое злодеяние, от ужаса поседел бы до кончиков волос.

Но Алкидий с Фемистоклюсом были не робкого десятка. Некоторые даже утверждали, что у обоих молодчиков в жилах текла божественная кровь.

Так, Фемистоклюса родители нашли брошенным в лесу, и злые языки поговаривали, будто он был рожден от мимолетной связи лесной дриады Эй и известного пьяницы пастуха Эвкледа.

В случае с Алкидием история и вовсе была темная. Отец-то у него действительно был родной, а вот насчет матери существовали глубокие сомнения. Утверждали, что подгулял однажды старик, уйдя в долгий рыбацкий рейд в море, с некой нереидой по имени Флексо, и родился, мол, у этой Флексы мальчик, который и был подброшен в большой раковине рыбаку прямо на крылечко дома с запиской: “На будущее, старый козел, предохраняйся”.

Алкидий, между прочим, частенько поражал своих сверстников удивительной способностью плавать под водой.

Например, он мог не всплывать на поверхность без какого-либо ощутимого для себя вреда около часа, а равных ему по скорости и мастерству дальних заплывов в Аттике вообще не было.

Итак, наши герои решили пробраться на сам Олимп.

Задача, скажем так, была не из легких, или, что греха таить, задача была невыполнимой даже для полусмертных.

Сам Олимп представлял собой некий летающий остров, постоянно находившийся выше уровня облаков. Построил этот остров вроде как Гефест, хотя во всевозможных преданиях по этому поводу существовали значительные разногласия.

Естественно, что Олимп в данной ситуации для смертных был абсолютно непреступен, но Фемистоклюс имел по этому поводу свое мнение.

— Главное, — говорил он, залпом опорожняя чашу с вином, — это рациональный подход к делу плюс холодный расчет. Ноль эмоций — половина успеха любого, даже самого безнадежного дела.

Друзья, как у них было заведено, перед очередным крупным делом расположились в любимом питейном заведении под названием “За пазухой у Зевса”. Поговаривали, что сам Громовержец в обличье смертного частенько захаживал сюда потискать местных красавиц да выпить крепкого троянского вина.

— Фемистоклюс, дружище, — по своему обыкновению пребывая в пессимистическом расположении духа, сказал Алкидий. — На этот раз нас наверняка поймают.

— КТО? — громко спросил Фемистоклюс, лукаво усмехаясь.

— Да тот же Арес, — не унимался Алкидий. — Он нам те боевые топоры до конца нашей жизни не простит.

— А, ерунда! — Фемистоклюс беззаботно махнул рукой. — Ареса я беру на себя. Что нам Арес, тупая военщина. Если кого нам и следует опасаться, так это Гермеса. Хитрый уж больно, всегда двойную игру ведет — и нашим, так сказать, и вашим.

— Ай, да что с него взять, — согласился Алкидий. — Вестник богов, стукач, одним словом.

— Ну так а я о чем? — хмыкнул Фемистоклюс. — Значит, план наш таков…

Рыжебородый грек воровато огляделся, но подозрительных личностей, кроме валявшегося в луже вина старика, в пивном заведении не было.

Фемистоклюс помедлил и благоразумно перешел на полушепот:

— Есть один вариант, как нам попасть на Олимп.

— Врешь, — не поверил Алкидий, наполняя другу кружку вином из стоявшего на столе лекифа.

— Нет, не вру, — огрызнулся Фемистоклюс. — Я все проверил, все просчитал.

— Все?

— Ну, почти все. Ты ведь знаешь, что каждое утро бог Гелиос на своей огненной колеснице выезжает на небосвод.

— Ну, вроде того, — кивнул Алкидий.

— Так вот, значит, выезжает он и к вечеру по дуге к морю спускается, ну а у моря его ждет лодка, которая доставляет Гелиоса во дворец, где он дрыхнет до самого утра, пока в небе властвует богиня Селена.

— Все верно, — согласился Алкидий. — Ты давай это, ближе к сути.

— Будет тебе сейчас суть, — снова огрызнулся Фемистоклюс, опасливо оглядываясь на храпящего старика. — Мы вместе с тобой доберемся вечером до той части Понта, где Гелиоса ждет лодка, это, кстати, недалеко от берега. Там Гефест построил что-то вроде плавучей платформы — мне рыбаки рассказывали. Именно там, у этой платформы заканчивается небесная колея, по которой едет огненная колесница Гелиоса.

— И что? — спросил Алкидий, недоуменно моргая. — Эко ты, братец, закрутил.

— Да все очень просто, — сказал Фемистоклюс, делая хороший глоток вина. — Мы подождем, пока Гелиос сойдет со своей колесницы и сядет в лодку, а затем осторожно проберемся на платформу и, заняв колесницу, попадем на Олимп.

— Интересно, как же это мы на него попадем? — с издевкой осведомился Алкидий. — Может быть, полезем по проложенной в небе колее?

— Зачем по колее? — удивился Фемистоклюс. — Колесница сама отвезет нас к Олимпу, возвращаясь в исходное положение.

— Да мы сгорим в ней, — ужаснулся Алкидий. — Это же повозка самого бога солнца.

— Глупые предрассудки, — невозмутимо возразил Фемистоклюс. — Ты сильно им подвержен, и это в конечном счете будет мешать. В принципе я могу отправиться на Олимп и сам.

— Ну уж нет, — запротестовал Алкидий. — Половина добычи моя, как договаривались, так и будем действовать.

— Что ж, — кивнул рыжебородый Фемистоклюс, — тогда сегодня вечером и приступим.

— Как? Уже сегодня?

— А ты что думал. Я с моряками заранее договорился. Они за символическую плату довезут нас до той платформы. Правда, говорят, что в тех водах много акул, но если мы будем издавать звуки, которые издают киты во время спаривания, то акулы побоятся нас тронуть.

— Какие еще звуки? — обалдело спросил Алкидий.

— А вот такие…

Сделав губы трубочкой, Фемистоклюс громко издал нечто среднее между хрюканьем свиньи и мычанием бешеной коровы.

Немногие посетители питейного заведения поперхнулись поглощаемыми напитками, а пьяный старик в луже вина протрезвел и, встав на четвереньки, бросился наутек и проворно выскочил на улицу.

— Вот видишь, — довольно констатировал Фемистоклюс. — Эффективность сто процентов.

Сокрушенно покачав головой, Алкидий добавил в чашу друга еще немного вина.

— Ох, поймают нас на этот раз, — грустно произнес он, — нутром чувствую, поймают…

В тот день у бога Гелиоса было прекрасное настроение.

Как обычно рано встав, он умылся холодной водой, побрился и, выпив для поддержания жизненного тонуса немного амброзии, сделал небольшую зарядку.

На свой пост он всегда заступал в пять часов утра, возносясь на сияющем облаке прямо к Олимпу, где его уже ждала верная огненная колесница.

И в этот раз он не стал делать исключений из правила.

Облачившись в золотые сияющие одежды, бог солнца взошел на небольшое облачко, установленное на крыше его хрустального дворца, и, нажав торчавший сбоку рычаг, привел облачко в движение.

В последнее время устройство, как и все, наспех сделанное Гефестом, барахлило.

Облачко дернулось, с пыхтением приподнялось над крышей дворца, выпустило из себя струю черного дыма и, судорожно сотрясаясь, стало набирать высоту.

— У-у, сатиров Гефест, — недовольно проворчал Гелиос, пристегивая к плечам ремни безопасности, — явно руки у него растут совсем из иного места, чем у нормальных бессмертных.

Конечно же бог солнца был сильно неправ. Просто у бедняги Гефеста не хватало времени на постоянное обслуживание всех своих изобретений. Он-то был один, а созданных им устройств было множество, вследствие чего периодически случались небольшие катастрофы. То молниеметатель у Зевса ни с того ни с сего по смертным палить начнет, то по телевизориусу порнография какая-нибудь сама по себе показываться станет на радость Эроту.

В общем, за всем не усмотришь.

Вознесясь на Олимп, Гелиос по пути приветствовал богиню Селену, которая, закончив свое ночное дежурство, направлялась на черной колеснице по специально проложенной для нее в небе второй колее в пещеру горы Латма в Карий, где спал беспробудным сном ее вечный любовник Эндимион.

Приветливо улыбаясь молодой богине, Гелиос тихо прошептал:

— Давай, давай, спеши к своему любовничку, сатирова потаскуха…

А все дело было в том, что Селена, однажды приглашенная в гости во дворец к Гелиосу, который питал на ее счет определенные намерения, отказала ему, притом в довольно резкой форме, нанеся любвеобильному богу легкие и тяжелые телесные повреждения.

С тех пор невзлюбил Гелиос Селену, хотя при встрече с ней всегда приветливо улыбался…

На Олимпе богиня зари Эос уже готовилась открыть ворота небесного гаража, из которого и должна была выехать колесница бога солнца.

— Ну как давление в котлах, в норме? — спросил Гелиос девушку, отстегивая ремни безопасности и отключая пыхтящее облачко.

— Все в порядке, — ответила Эос. — Детали внешнего привода Гефест еще вчера поменял. Он просил передать тебе, чтобы на отрезке №117 ты немного сбросил скорость, так как слишком велика вибрация, а колею в том месте он подрихтовать еще не успел.

— Чем же он, интересно, так занят? — ехидно осведомился Гелиос, забираясь в золотую колесницу.

— Сказал, что проводит на Олимпе телефонтий, — ответила Эос.

— Что проводит? — не расслышал бог солнца.

— Устройство, которое позволит богам общаться между собой в пределах Олимпа.

— Так он вроде что-то подобное уже собирал, да вот даже у меня такое есть, примитивно, конечно, но зато удобно. — Сняв с пояса маленькую черную коробочку, Гелиос продемонстрировал ее напарнице.

Эос кивнула:

— Это сотиус-мобилиус. По словам Гефеста, он потребляет слишком много энергии, а телефонтий будет потреблять очень мало.

— Ай да Гефест! — хохотнул Гелиос, передвигая на пульте колесницы некие блестящие рычажки.

Колесница ожила, завибрировала, на ее бортах тут же загорелись маленькие рубиновые огоньки (и эфиопу понятно, что это лампочки. — Авт.).

— Ну что, за работу?

Эос в ответ мягко улыбнулась и, нажав большую красную кнопку на стене небесного гаража, открыла медные ворота.

Прозрачные рельсы дрогнули, запев под колесами золотой повозки, подвешенная под дном колесницы круглая прозрачная сфера стала медленно разгораться, пульсируя ярким желтым светом.

Гелиос раздраженно постучал по пульту колесницы.

— Эос, глянь-ка на свои приборы, — крикнул он стоявшей сзади девушке. — Что-то у меня датчик уровня давления в реакторе барахлит (давление в реакторе? Сразу видно, автор ни хрена в этом не смыслит, но с другой стороны, это ведь как бы фантастика? — Авт.).

Богиня зари открыла в стене гаража небольшую дверцу, за которой светились круглые циферблаты различных датчиков.

— 16 ню, — крикнула девушка, и Гелиос, удовлетворенно хмыкнув, надавил сандалией плоскую педаль на полу колесницы.

— Нормально, — весело сказал он и, махнув рукой, добавил: — Поехали… эй, греки, встречайте солнышко…

Плавно рванув с места (плавно рванув??? Это интересно как? — Авт.), золотая колесница бога солнца мягко заскользила по проложенным в небе хрустальным рельсам.

— Вон он, придурок, уже едет, — сказал Фемистоклюс, указывая пальцем на небо.

Отобрав у друга кусочек темного стекла, Алкидий, запрокинув голову, взглянул сквозь него на солнце.

— Ага, — кивнул он, улыбаясь. — Скоро будет опускаться к морю, пора бы и нам трогать.

Немного посовещавшись, самые авантюрные греки во всей Аттике спустились к морю, где на якоре стоял корабль их старого знакомца Фиода.

— Привет, разбойничья морда, — приветствовал моряка Фемистоклюс, и они с чувством обнялись — Надеюсь, наш договор по-прежнему остается в силе?

— О чем речь! — улыбнулся Фиод. — Если бы вы хотели насолить Посейдону, я бы, конечно, отказался, а олимпийцы меня давно уже не страшат.

Погрузившись на корабль, Алкидий с Фемистоклюсом, внимательно наблюдая за садившимся солнцем, отплыли по направлению к удивительной надводной платформе Гефеста.

Как оказалось, Фиод плыл в Трою с богатым грузом специй и женских побрякушек, надеясь в данном рейде хорошо подзаработать, особенно если по дороге встретится какой-нибудь другой торговый корабль, который можно будет славно пограбить.

У гребцов на судне старого моряка был такой зверский вид, что Фемистоклюс с Алкидием невольно посочувствовали встречным торговым суднам.

— Мне вся эта олимпийская политика до фени, — развалившись на палубе, вяло разглагольствовал Фиод. — Все эти боги думают только об одном: как бы набить животы да обрюхатить какую-нибудь смертную девку. Моя бы воля, сверг бы их всех с Олимпа и заставил на полях работать, землю пахать там, свиней разводить.

— А не боишься вести такие крамольные речи? — усмехнулся Фемистоклюс. — Зевс-то все видит. Старый моряк хмыкнул.

— Но ведь вы тоже не боитесь на Олимп рейдом идти? — вопросом на вопрос ответил Фиод. — Причем с откровенно грабительской целью?

— Ну, мы это отдельный разговор, — нагло отрезал Фемистоклюс. — Мы и не такое в былые времена проворачивали, тем более что у нас в жилах течет кровь бессмертных.

— Да слышал, слышал, — кивнул моряк. — Сатир вас знает, может, и правду говорят. Уж больно вы живучие, подлецы, все вам с рук сходит.

Алкидий и Фемистоклюс довольно переглянулись.

А небо тем временем уже темнело, и это говорило о том, что Гелиос проходит на своей огненной колеснице последний рубеж, постепенно спускаясь по хрустальным рельсам к морю.

— Ну вот она, платформа эта, — сказал Фиод, указывая на покачивавшуюся на волнах не то доску, не то плот.

Рядом с платформой на воде болталась привязанная цепью к деревянному колышку небольшая изящная лодка, украшенная золотом.

Прямо с неба в плавучую доску упирались две терявшиеся в облаках хрустальные колеи, по которым и ходила колесница Гелиоса.

— Подплыть ближе не могу. — Фиод сочувственно развел руками. — Уж больно гребцы у меня суеверные, боятся они этого места, рассказывают, будто, когда Гелиос на платформу опускается, вода вокруг вскипает.

— А как же акулы? — спросил Алкидий, опасливо заглядывая за борт корабля.

— А что акулы? — удивился моряк. — Брюхом кверху вареные плавают.

Алкидий повернулся к рыжебородому приятелю:

— И как же мы дальше?

— Как дальше? — переспросил Фемистоклюс. — Конечно же вплавь.

— ЧТО?!! Там ведь акулы?

— Не бойся, друг. — Фемистоклюс похлопал приятеля по плечу. — Акул бояться — на Олимп не ходить.

Алкидий недоуменно посмотрел на товарища — уж не тронулся ли умом Фемистоклюс?

— Все в порядке, — хохотнул Фиод. — Фемистоклюс шутит. Конечно же я одолжу вам лодку.

Лодка была славная, прочная, хорошо просмоленная. Погрузившись в нее и попрощавшись с Фиодом, друзья не спеша погребли к платформе.

— И где же мы здесь спрячемся? — продолжал недоумевать Алкидий. — Ведь Гелиос нас непременно заметит.

— А вон видишь деревянный выступ рядом с колеей? — указал Фемистоклюс. — Ну, что-то вроде надстройки, видимо, она служит вместо ступенек.

Алкидий кивнул:

— Вот там мы вместе с лодкой и спрячемся.

Сказано — сделано.

Едва друзья спрятались, как небо над морем потемнело, а деревянная платформа на воде завибрировала. Хрустальные колеи покраснели, повеяло жаром.

— Едет, — прошептал Фемистоклюс. — Смотри мне, давай без суеверных глупостей.

Бледный Алкидий неуверенно кивнул.

Огненная повозка бога солнца тем временем продолжала свой спуск. Вскоре стало возможным расслышать не только гудение вибрировавших хрустальных рельсов, но и гневные ругательства самого Гелиоса.

— Да чтоб тебя! — ревел бог солнца. — Проклятая развалюха, никчемное старье.

Когда колесница Гелиоса, исходя жаром, остановилась наконец на платформе, стало ясно, почему бог солнца так неистово ругался.

Правый рукав его золотой накидки горел.

Сбросив с себя накидку, Гелиос выпрыгнул из повозки, держа в руках большое медное ведро. Проворно подбежав к краю платформы, он опустил ведро в воду, а затем, вернувшись, вылил содержимое медной емкости на свою колесницу.

Колесница зашипела.

В небо повалил столб густого пара.

— Фух! — Гелиос с облегчением вытер рукой взмокший лоб. — Еще одно такое приземление, и Зевсу придется искать другого бога солнца.

Зашвырнув ведро в остывающую повозку, Гелиос еще с минуту крыл матом ненавистное изделие Гефеста, после чего, забравшись в лодку, поплыл на восток, где располагался его прекрасный дворец. Лодка при этом двигалась сама по себе, с жужжанием выбрасывая из-под дна струю шипящей воды.

— Тоже, видимо, изобретение божественного кузнеца Гефеста, — хмыкнул в укрытии Фемистоклюс.

Колесница, хоть она и называлась колесницей, на самом деле таковой не являлась.

Во-первых, у нее не было коней, но оно и понятно, зачем они были нужны, если повозка сама двигалась по проложенным в небе прозрачным рельсам.

Во-вторых, своей формой колесница сильно отличалась от известного прототипа, на котором сражались (то есть по бабам ездили. — Авт.) смертные герои.

Ее борта были красиво инкрустированы золотом, а вместо колес имелись странные, из непонятного блестящего металла зубчатые шестерни.

Под самым дном колесницы была прикреплена некая прозрачная сфера, излучавшая мягкий желтый свет.

Время от времени в глубине этой сферы пробегали маленькие молнии и голубые искорки непонятного происхождения.

Колесница медленно остывала.

Отряхнув одежду, Фемистоклюс подошел к повозке бога солнца ближе и заметил на ее бортах мигающие зеленым огоньки.

— Что бы это могло означать? — вслух подумал он. (Вот же дурак, даром что грек древний. — Авт.)

Выбравшийся из ненадежного укрытия вслед за другом Алкидий осторожно приблизился к Фемистоклюсу, став на всякий случай у него за спиной.

— Она что, живая? — опасливо спросил он.

— Не мели ерунды, — отмахнулся Фемистоклюс, пощипывая рыжую бороденку. — Что значит зеленый цвет? — вслух продолжал рассуждать грек. — Зелеными бывают неспелые яблоки и мертвые эфиопы, значит ли это, что повозка пока не готова отправиться в обратный путь?

— Возможно, она остывает, — тихо проговорил Алкидий.

— Точно. — Фемистоклюс поднял вверх указательный палец. — Ты прав, мой проницательный друг.

Занятые изучением удивительной колесницы Гелиоса, друзья и не заметили, что вокруг уже давно царит ночь.

Светящаяся сфера под дном повозки бога солнца медленно тускнела. Зеленые огни на бортах стали мигать все реже, и вот уже вместо них засияли красные треугольники, пульсируя и наливаясь ярким светом.

— Скорее! — закричал Фемистоклюс, запрыгивая в колесницу. — Сейчас она поедет.

Замешкавшегося трусливого Алкидия пришлось затаскивать в повозку за шиворот, ибо страх крепко сковал все его члены (в смысле руки-ноги и т. п. — Авт.).

— Болван! — орал и плевался Фемистоклюс. — Ты провалишь нам всю операцию. Если ты сейчас же не сядешь в колесницу, я лишу тебя твоей доли прибыли.

Страшная угроза возымела свое действие, алчность победила в Алкидий страх, и он (в смысле Алкидий, а не страх), неуклюже взойдя по деревянным ступенькам, свалился мешком на дно колесницы.

Колесница вздрогнула.

Внутри нее что-то приглушенно зажужжало (да мотор, мотор! — Авт.), там, где у нормальной повозки крепились вожжи, сами по себе задвигались диковинные черные рычажки.

— Ну, теперь держись, — выдохнул Фемистоклюс, судорожно вцепившись в борта божественного устройства.

Еще раз сильно вздрогнув, колесница медленно поползла вверх, загудели хрустальные рельсы, заскрипели зубчатые колеса.

— А как же Фаэтон? — вдруг вспомнил Алкидий, хватая друга за руку.

— Что Фаэтон? — не понял Фемистоклюс.

— Ну как же! — казалось, от отчаяния Алкидий сейчас расплачется, — ведь это был сын Гелиоса, он пытался править колесницей отца, чуть не сжег всю Грецию и сам погиб в огне.

— Кретин, — громко ответил Фемистоклюс. — Не было никакого Фаэтона. Эту легенду специально олимпийцы выдумали. Просто пьяный Гефест полез однажды колесницу Гелиоса чинить и в итоге, естественно, напортачил, а ведь замять это дело как-то надо было, куча народу ведь поджарилось, скандал на всю Аттику. Вот и выдумали боги некоего Фаэтона. А что, красиво очень даже получилось, героически так…

Внизу меланхолично плескалось темное море, а деревянная платформа на воде уже давно превратилась в размытую серую кляксу.

Колесница бога солнца набирала высоту.

— Не дрейфь, приятель, — успокаивал друга Фемистоклюс. — Через час будем на Олимпе, план переходит в решающую стадию.

Распластавшись на дне колесницы и зажмурив глаза, Алкидий шепотом молился Аиду, прося бога подземного царства пока не забирать его к себе.

Фемистоклюс, внимательно следивший за ночным небом, внезапно пригнулся, сев на дно повозки рядом с другом.

— Селена едет, — тихо пояснил он. — Луну на небо везет.

Время шло.

Колесницу сильно трясло, занося на поворотах (здесь, по-видимому, имеется в виду турбулентность. — Авт.), и Алкидий, под недоуменным взглядом Фемистоклюса, всякий раз тихонько подвывал от страха.

— Слушай, Алкидий, я тебя не понимаю, — пытался успокоить друга Фемистоклюс, — чего ты боишься? Ведь боги — это, считай, те же греки, с единственным отличием, что много жрут, гуляют да живут вечно, в них нет ничего сверхъестественного. Лучше вспомни, сколько раз Аресу герои морду били, вечно его потом Афина выручает, и что ты думаешь, он своим обидчикам мстит? А вот тебе, фигушки, синяки на морде залечит и снова давай свары да драки среди смертных устраивать, подстрекать.

Но эти успокоительные речи на Алкидия не действовали.

Махнув рукой, Фемистоклюс принялся ждать конечной цели их увлекательного и, что греха таить, сатирски рискованного предприятия.

И вот наконец колесница затормозила, въехав в открытые ворота просторного небесного гаража. Фемистоклюс осторожно выглянул из повозки.

Колесница Гелиоса стояла в просторном светлом помещении, стены которого были украшены забавными порнографическими фресками, изображавшими наиболее пикантные моменты из жизни героев.

— Ух ты! — воскликнул Фемистоклюс и застыл с открытым ртом, разглядывая фрески. — Так и есть, мы на Олимпе.

— Что, уже приехали? — сиплым голосом спросил со дна колесницы Алкидий.

Медные ворота, через которые повозка заехала в гараж, были по-прежнему открыты. В проеме виднелось ночное, освещенное луной небо с белоснежными барашками облаков.

— Вылезай, напарник, — тихо сказал Фемистоклюс, пихая друга сандалией. — Пора браться за дело.

Выбравшись из колесницы, Алкидий тоже восхищенно ахнул, увидев красочные фрески, и замер. Но Фемистоклюс быстро привел друга в чувство, напомнив в грубой форме, где и зачем они находятся.

— Если что, — усмехнувшись, добавил он, — если кто нас остановит и спросит, кто мы такие, хотя, конечно, это маловероятно, то ты — этот, как его, Асклепий, а я Зефир, западный ветер.

Алкидий ошарашенно кивнул.

За гаражом, где стояла колесница бога солнца, начинался темный коридор, выстланный мягким пушистым ковром (думаете, не было в Греции ковров? В Греции, тем более древней, все было! — Авт.).

В стенах коридора имелись ниши, украшенные мраморными статуями.

Фемистоклюс задумчиво почесал рыжую клочковатую бороду, принюхался, смешно двигая смуглым носом, после чего извлек из-за пазухи небольшую дощечку.

— Что это? — удивился Алкидий, вопросительно глядя на друга.

Фемистоклюс поморщился.

— Это приблизительный план Олимпа, — небрежно ответил он. — Не мешай. Так, где же здесь у них столовая?

— Как это план Олимпа? — не понял Алкидий. — Откуда он у тебя?

— От Диониса, — коротко бросил Фемистоклюс, пряча дощечку обратно за пазуху. — Нам туда.

Свернув в очередной коридор, друзья резко остановились, увидев шедшего им навстречу Гефеста. На шее знаменитого олимпийского изобретателя висел странный деревянный ящик с намотанной на катушку веревкой (проводом. — Авт.).

По мере того как Гефест продвигался по коридору, катушка разматывалась, и небесный кузнец аккуратно запихивал толстую черную веревку под ковер.

Фемистоклюс стремительно шмыгнул в ближайшую нишу и спрятался за статуей.

— Пс-с-с… — тихонько позвал он остолбеневшего друга.

Но Алкидий, тупо уставившись на Гефеста, даже не сдвинулся с места.

— Прячься, придурок, — злобно прошипел Фемистоклюс, но друг его, похоже, даже не услышал.

Как завороженный смотрел Алкидий на живого бога, не в силах пошевелиться.

Ситуация грозила срывом всей операции.

Гефест же, занятый протягиванием своей веревки, ничего вокруг не замечал. Остановившись посередине коридора, он вытащил из висевшей на груди деревянной коробки некий продолговатый темный предмет и, поднеся его к губам, громко сказал:

— Алло, Аполлон, как слышно, я протянул шнур аж до последнего яруса.

Продолговатый предмет в руке Гефеста тихо зашуршал и пару раз квакнул в ответ.

Кузнец улыбнулся:

— Порядок.

Проходя мимо посторонившегося Алкидия, бог огня остановился и удивленно на него посмотрел.

Фемистоклюс в нише за статуей укусил намотанную на кулак бороду.

— Привет, Асклепий, — весело сказал Гефест. — А я слышал, ты сейчас гостишь в Итаке. Что случилось, почему ты вернулся раньше времени, неужели мозоли у Одиссея сами прошли?

— Э… — неуверенно произнес Алкидий.

— А, ну ладно, в жизни всякое бывает, сами прошли, и хорошо, тебе забот меньше, а я вот… — Гефест похлопал рукой по деревянному ящику, — телефонтий провожу, чтобы боги могли на расстоянии переругиваться, не опасаясь при этом нанести друг другу тяжкие телесные… — И бог огня весело рассмеялся.

— Э… — снова неуверенно отозвался Алкидий.

— Ладно, не буду тебя больше задерживать. — Гефест дружески потрепал грека по плечу. — Передавай привет Танату, что-то слишком часто он в последнее время у тебя клиентуру перебивает. Да и это… — спохватился кузнец, — к Зевсу заскочи, он давеча просил тебя к нему зайти, у него опять геморрой разыгрался.

И, приветливо улыбнувшись, Гефест скрылся за поворотом.

Веревка на ковре еще какое-то время дергалась, но вскоре затихла.

— Разрази меня Аид, — сказал, выбравшись из своего укрытия, Фемистоклюс. — Неужели пронесло?

— Э… — попытался ответить Алкидий.

— Ничего, братец, — ободряюще сказал другу Фемистоклюс, — в нашем деле не такое еще бывает. Идем скорее, пока Зевс на Олимп не вернулся. По некоторым данным, он сейчас ночует у очередной смертной бабы, перевоплотившись в ишака.

— Но откуда? — спросил обретший наконец дар речи Алкидий. — Откуда ты обо всем этом знаешь?

— Я же тебе уже говорил, — ответил Фемистоклюс, — на прошлой неделе я встретил в одном из питейных заведений Диониса, и он за чашей вина выложил мне план, как можно круто насолить олимпийцам.

— А зачем ему это?

— Да сатир его знает, — пожал плечами Фемистоклюс. — Скучно мужику, мается от безделья, с жиряки готов всю Грецию опоить, если бы Зевс ему, конечно, позволил.

В конце коридора друзья обнаружили громадный пиршественный зал, по случаю позднего времени, естественно, пустовавший. (Боги тоже мужики и отдыхать от постоянных пьянок даже им надо. — Авт.).

— Этих залов на Олимпе где-то чуть больше семи десятков, — пояснил ошарашенному приятелю Фемистоклюс. — Хорошо, если за год боги хотя бы в половине побывают. Гименей, говорят, однажды в них заблудился. Бродил по пустым коридорам и орал благим матом, пока его Гермес не вывел.

Алкидий в очередной раз мертвенно побледнел.

— Но ты не бойся, — усмехнулся Фемистоклюс, — мы не запутаемся, у меня есть карта.

Тем не менее того, что им было нужно, греки в пиршественном зале не нашли.

— Вот зараза, — покачал головой Фемистоклюс, — а время-то идет.

Свернув в очередной коридор, друзья наткнулись на чинившего сандалии Гермеса.

На этот раз Фемистоклюс не растерялся, ловко сымпровизировав.

— Привет, — нагло сказал он вестнику богов, сосредоточенно ковырявшему разобранный правый сандалий.

— Здорово, — не поднимая головы, отозвался Гермес.

— Не подскажешь ли, приятель, — продолжил Фемистоклюс, от наглости которого Алкидий был готов вот-вот упасть в обморок, — где здесь поблизости можно раздобыть амброзии?

Гермес не глядя указал в конец коридора:

— Там в углу автомат, кинешь две монетки.

Поблагодарив, Фемистоклюс поволок полумертвого от страха приятеля в конец коридора.

Там действительно оказалось нечто напоминавшее большую собачью будку. В высоком сером ящике имелась специальная прорезь для монет и овальное окошечко пока неизвестного назначения.

Выудив из-за пазухи пару серебряных монет (да знаю, что их также не могло быть в Древней Греции, но негодующим по этому поводу товарищам советую перечитать эпиграф к роману. — Авт.), Фемистоклюс ловко засунул их в узкую прорезь.

Серая будка дернулась, громко загудела, и через секунду в овальном окошечке уже лежала прозрачная фляга, наполненная нежно-розовой жидкостью (слава Зевсу, хоть не кока-колой. — Авт.).

Радостно захихикав, Фемистоклюс передал флягу Алкидию.

— Держи свое состояние и смотри не урони.

Алкидий нервно вцепился в прозрачную флягу.

— А теперь, — Фемистоклюс снова держал в руках заветную дощечку с кратким планом Олимпа, — нам нужно добраться вот до этой террасы.

Как оказалось, нужная терраса находилась совсем рядом.

Это был небольшой выступ под открытым небом, на котором клубились темные облака.

Ярко светила луна, висевшая практически вровень с Олимпом.

— И что дальше? — Алкидий, сжимая в руках флягу с амброзией, воровато огляделся.

— Сейчас увидишь, — ответил Фемистоклюс. — Жди меня здесь и никуда не уходи.

Сказав это, рыжебородый грек скрылся во тьме коридора.

Вернулся Фемистоклюс где-то минут через десять.

Под мышкой он нес две пары лохматых белых крыльев.

Беззаботно посвистывая, он сунул одну пару бледному приятелю.

Алкидий судорожно сглотнул:

— Ты хочешь, чтобы…

— Да-да, — перебил его Фемистоклюс. — Давай, скорее цепляй их себе за спину, там есть специальные ремни.

— Но…

— Никаких “но”: или так, или никак.

Надев крылья, друзья окончательно стали походить на двух свихнувшихся идиотов.

— На счет “три” прыгаем, — сказал, взмахнув крыльями, Фемистоклюс. — Раз, два, три…

И они прыгнули. Уже в полете Фемистоклюс предостерег друга:

— Запомни, Алкидий, не приближайся слишком близко к луне — воск потечет и крылья развалятся. Меня Дедал предупредил, он проверял на собственном сыне…

Глава 3 О РАЗДАЧЕ РОЗОВЫХ СЛОНОВ И О ТОМ, КАК ПАРИС ПОХИТИЛ ЕЛЕНУ

— Так. — Утвердившись на троне, Зевс обвел присутствующих мрачным взглядом.

Ничего хорошего этот взгляд не предвещал. Олимпийцы поежились.

— Допрыгались, засранцы! — с надрывом продолжал Громовержец. — Доигрались, войны вам захотелось. Уже от безделья не знаете, какую пакость выкинуть.

— А что мы? — возмутился Арес. — Как что, так сразу мы…

— Заткнись! — взревел Тучегонитель, и Олимп ощутимо тряхнуло. — Ты только и знаешь, что с мечом по полю боя бегать. Признавайся, придурок, это ты подговорил Эриду яблоко на стол подбросить?

— Что ты, отец, как ты мог такое на меня подумать? — не на шутку испугался бог войны.

— Не мог подумать, — рявкнул Зевс, — а подумал, причем в первую очередь.

— Да вы что? — Арес в отчаянии посмотрел на остальных олимпийцев. — Дионис, скажи им, у меня алиби, я был слишком пьян для такой подлости.

Отщипнув от своего головного убора кисточку спелого винограда, Дионис вытер рукой взмокший лоб и испуганно кивнул:

— Да, это так, Эгидодержавный, Арес был пьян, как морской еж.

Зевс задумчиво потеребил окладистую бороду:

— А что скажет по этому поводу сама виновница скандала?

Боги недоуменно заозирались.

— Я имею в виду Эриду, — пояснил Громовержец, и с потолка тронного зала опустилась на цепи большая черная клетка.

— Мое изобретение, — довольно проговорил Гефест.

В клетке сидела Эрида, которая вертела головой и страшно ругалась, правда никого конкретно в виду не имея.

— Что скажешь, дура, в свое оправдание? — грозно бросил ей Зевс, и богиня раздора мгновенно затихла.

— Да на свадьбу ту ее не пригласили, потому она и злится, — усмехнувшись, пояснил Гермес. — Ох уж эти бабы, чем длиннее волос, тем короче ум.

— Сам дурак, — зло отозвалась Эрида.

— Молчать! — гаркнул Зевс. — Говорить будешь лишь тогда, когда тебя спросят.

Подперев бороду кулаком, Зевс снова тяжелым взглядом обвел присутствующих.

— Ну а вы что же, три идиотки, — обратился он к притихшим Афине, Афродите и своей жене, — неужели не понимали, что это очередная уловка богини раздора?

Пристыженные богини опустили глаза.

— Ну ладно, Афину я прощаю, — махнул рукой Громовержец, — горда, молода, импульсивна, но ты, Гера, как ты могла, в твоем-то возрасте?

— Что?!! — завизжала супруга Зевса. — Что ты сказал? Да это ты сам все специально подстроил, чтобы греки передрались, а ты под прикрытием войны смог бы по бабам спокойно гулять, героев плодить…

В тронном зале Олимпа повисла гробовая тишина.

Испуганные олимпийцы в страхе попятились от трона. Побледневший Дионис, став на четвереньки, спрятался за фонтаном.

Зевс побагровел.

— Ах ты, старая карга, — зловеще прошептал он, занося руку с посохом.

Гера и сама уже пожалела о том, что сказала, но что-либо изменить было уже поздно.

Посох Громовержца с грохотом ударил в пол. Олимпа, и в следующую секунду страшная сила скрутила вопящую Геру, подняла ее на воздух и закружила в бешеном танце по залу. Секунда — и визжащая благоверная Зевса уже летела головой вниз с Олимпа в бурлящие воды царства Посейдона.

Переведя дух и немного успокоив расшалившиеся нервы, Тучегонитель подозвал к себе прятавшегося за колоннами Гефеста.

— Ну что, приятель? — доброжелательно спросил он изобретателя. — Как твой телефонтий, работает?

— Слева от трона, — ответил Гефест, указывая на черную коробочку с ручкой. — Говорить нужно вон в ту продолговатую трубку.

Хмыкнув, Зевс поднес трубку к уху.

— Да? — мелодично донеслось из трубки. — Я вас слушаю, с кем бы вы хотели поговорить?

Громовержец недоуменно посмотрел на Гефеста.

— Это оператор, нимфа Эхо, — пояснил бог огня, — для удобства связи.

Зевс одобрительно кивнул.

— Э… — неуверенно произнес он. — Я хочу поговорить со своим братом Посейдоном.

— Сию минуту, — донеслось из трубки. В устройстве что-то щелкнуло, и знакомый Зевсу булькающий голос произнес:

— Да, Посейдон на связи.

— Здравствуй, брат. — Тучегонитель улыбнулся. — Как там подводная жизнь?

— Ничего, — ответил владыка морей, — помаленьку, нефть вот бурю. Говорят, у вас там на поверхности война назревает?

Зевс нахмурился.

— Назревает, — подтвердил он, — но я звоню по другому поводу. Скажи-ка, братец, моя жена Гера сейчас, случайно, не у тебя?

— У меня, у меня, — ответил Посейдон, — страшно ругается. Это ты ее с Олимпа сбросил?

— Конечно я, а кто же еще. Так вот, окажи, брат, услугу, подержи ее там у себя подольше, а еще лучше в клетку коралловую посади для большей надежности.

— Сделаю, что смогу. — Посейдон тяжело вздохнул. — Но ты же знаешь Геру, она хуже немейского льва.

— Знаю, — сказал Громовержец, — но ты постарайся, а я тебе лицензию на добычу нефти продлю.

— Заметано, — согласился владыка морей, и, распрощавшись, братья прервали связь.

— Полезную ты штуку, Гефест, создал, — похвалил Зевс кузнеца, — телефонтий этот. Молодец, горжусь я тобой, не то что некоторыми. — Косой взгляд в сторону Ареса.

Напряжение на Олимпе после низвержения Геры немного спало. Но хорошим настроение Зевса пока что назвать было нельзя.

Воспитательный момент не был еще закончен, и Тучегонитель взялся за Афродиту.

Включив телевизориус, Зевс продемонстрировал ошарашенным олимпийцам запись ночи любви Афродиты с Парисом. Снято все было на славу, можно даже сказать, с анатомическими подробностями. Четкость звука и резкость изображения были выше всякой критики. Общая сцена то и дело сменялась подробным крупным планом.

— Ага, — ехидно сказала Афина, лукаво посмотрев на залившуюся краской сестру.

— Ого, — произнес Арес, снимая медный шлем.

— Гм… — кашлянул Гефест, пряча глаза, хотя ему было приятно, что еще одно его изделие пользуется на Олимпе таким оглушительным успехом.

— Охо-хо! — закричал Эрот, подпрыгивая на месте и многозначительно перемигиваясь с озадаченным Гименеем.

Видеоролик (или видеоклип, как кому из читателей больше нравится. — Авт.) длился ровно десять минут.

После того как экран погас и сладострастные стоны любовников оборвались, Зевс устремил испепеляющий взор на Афродиту.

Комментарии были излишни, но все же Громовержец не удержался:

— Потаскуха, — громко произнес он, и это слово прозвучало как приговор. (Черт, по-моему, оно уже третий раз встречается в тексте. — Авт.)

Залившись слезами, опозоренная богиня любви пулей (или стрелой?) вылетела из тронного зала.

— Ну что ж, теперь вернемся к нашим баранам, — сказал Зевс, когда пошлые смешки в зале наконец стихли, — то бишь к грекам.

Олимпийцы приготовились внимательно слушать.

— Почему данная неприятная ситуация грозит колоссальной войной? — раздумчиво проговорил Тучегонитель. — Хочу напомнить присутствующим, что по совету хитроумного Одиссея, чтоб ему пусто было, многочисленные женихи прекрасной Елены, которых она отвергла, дали кровную клятву помогать ее избраннику Менелаю, если что случится плохого. Боюсь, что в скором времени Парис предпримет попытку похитить Елену, обещанную ему в жены потаску… гм, то есть богиней любви, естественно, не без помощи Афродиты. Помешать этому я не в силах, поскольку эта дура дала смертному божественное слово, а точнее, честное олимпийское. Итак, товарищи боги, что будем делать?

— Предлагаю повесить Одиссея, — сказал Арес, кровожадно ухмыляясь, — как главного виновника произошедших событий.

Зевс задумался.

— План хорош, — проговорил он наконец, — но, пожалуй, отложим его осуществление на потом. Какие еще будут предложения?

Вперед выступил Гефест:

— Надо будет предупредить царя Трои Приама о грозящей беде.

— Хорошо. — Громовержец кивнул. — Это сделает прорицательница Кассандра. Что еще?

Боги молчали.

— В таком случае сегодняшнее заседание объявляю закрытым. — Зевс величественно встал с трона. — И помните, кто без моего ведома станет впредь помогать смертным, отправится вверх ногами вслед за Герой вниз. Второго предупреждения не будет. Особо меня доставших буду скидывать прямо в Тартар.

Испуганно переглянувшись, боги часто закивали.

В общем, Зевс как в воду глядел.

После встречи с богинями Парис, отдавший золотое яблоко Афродите, недолго оставался в лесах Иды. Помня слова Гермеса насчет своего происхождения, он отправился в Трою.

А в Трое, как обычно, томившиеся скукой герои устроили от нечего делать спортивные игры: состязания там, распитие спиртных напитков, пьяное мордобитие и прочее.

Короче, отрывались троянцы, как могли.

А могли они много чего, ну, скажем, метать копье, диск (не компакт. — Авт.), бегать наперегонки или, намазав зад охрой, сражаться с бешеным на почве сексуального воздержания быком.

Каково же было удивление Париса, когда, прибыв в Трою, он узнал, что игры эти проводятся в его честь.

Точнее, формулировка игр звучала так: “Данные спортивные соревнования проводятся в честь погибшего сына царя Приама и его жены Гекубы”. Это Париса несказанно возмутило, как возмутило и то, что народ вокруг страшно веселился, совершенно непонятно по какому поводу. Получалось, что по поводу его смерти.

В принципе то, что троянцы среди греков считались законченными придурками, Парис слышал и раньше, но теперь он смог воочию в этом убедиться.

Отличавшийся редкой силой и ловкостью юноша решил показать преждевременно его похоронившим засранцам, кто тут главный, приняв участие в играх.

До появления на соревнованиях загорелого и стройного, как Аполлон, пастуха во всех единоборствах побеждал известный троянский герой Гектор.

Поставив перед собой цель проучить зарвавшегося троянца (к слову сказать, своего родного брата), Парис с легкостью послал копье так далеко, что его нашли только на следующий день на окраине Трои торчавшим из спины какого-то бродяги.

Диск Парис метнул, чуть не забросив его на Олимп, а с бешеным быком вообще разделался за считанные секунды, уложив его метким плевком промеж глаз.

Естественно, юноше помогала уже оправившаяся после позора на Олимпе Афродита, иначе и быть не могло.

Увидав нового соперника, тщеславный Гектор страшно возмутился. Особенно ему не понравилось, что его победил какой-то там безродный пастух. Естественно, завязалась драка, которая закончилась не в пользу известного троянского героя. Разнеся пару акрополей и небольшой храм Ареса (который, кстати, и так собирались сносить, так как Трою защищала богиня Афина), двое молодчиков сошлись в стенодробительном поединке под дворцом царя Приама.

Услышав шум, царь вместе со своей женой выскочил на улицу, но поединок, к сожалению, был уже закончен.

Покрытый кровоподтеками Гектор, с заплывшим правым глазом и частично выдранной бородой, лежал вверх ногами в сломанном фонтане.

Пастух Парис стоял рядом, отряхивая практически невредимую аккуратную одежду (набедренную повязку. — Авт.).

— Как посмел ты, — гневно взревел царь Трои, — как посмел ты обидеть нашего героя?

Но Парис в ответ лишь презрительно фыркнул, и вся эта история могла для него закончиться весьма плачевно, если бы в драматические события не вмешалась… да, правильно, прорицательница Кассандра, дочь царя Приама и, соответственно, сестра Париса. Ее внезапно (не без вмешательства Афродиты) осенило, и она во всеуслышание признала в юном пастухе своего брата. (Ох, как же все это напоминает мексиканский сериал! — Авт.).

Возликовал тут же царь Приам, возликовала жена его Гекуба, обрадовались троянцы и дружно спели знаменитый гимн олимпийцев: “Явись-ка, Зевс, и дрогнет враг”. Но спохватилась вдруг Кассандра, поскольку, как и все стройные красивые брюнетки, была она жуткой стервой, и принялась вещать, что, мол, из-за Париса будет разрушена Троя, и справедливости ради надо отметить, что прорицательница была права. Да только, как обычно, никто из троянцев Кассандре не поверил, ибо висело на девушке проклятие самого Аполлона: что бы она ни предсказывала, никто ей не верил, несмотря на то что все это сбывалось.

Хотя проклятие тут в принципе и ни при чем, во всем была виновата природная тупость троянцев, и грянувшая вскоре война с греками это только лишний раз подтвердила.

Короче, стал Парис наследником Трои (черт, а как же Гектор? — Авт.).

Но долго задерживаться у вновь обретших сына родителей он не стал, а поплыл под вещие завывания Кассандры, которая страшно за эти дни всех достала, предсказывая гибель Трои, в устье Эврота, в гости к царю Менелаю вместе со своим старым другом, моторным парубком Энеем.

Надо сказать, что несчастную Кассандру разгневанный папочка чуть не скормил тиграм, так знаменитая прорицательница убивалась по поводу отъезда Париса…

Встретив знатных гостей, наивный Менелай закатил роскошный пир.

Веселились гости до самого утра. Естественно, на пиру присутствовала и прекрасная Елена, увидев которую, Парис чуть не грохнулся в обморок.

Афродита, внимательно следившая за разыгрывавшимися событиями с Олимпа, немедленно поспешила к Парису. Она вызвала его на разговор в чудесный парк рядом с дворцом царя Менелая.

— И это прекраснейшая из женщин? — кричал, гневно размахивая кулаками, Парис. — Да вы что там все на Олимпе, включая Зевса, сдурели?

— Не говори так, — шикнула на юношу богиня любви, — а то Зевс ненароком услышит.

— Я расторгаю наш договор и возвращаюсь в Трою, — бескомпромиссно объявил Парис, — лучше я бы отдал это проклятое яблоко Гере.

— Что ты такое говоришь? — упрекнула его Афродита. — Объясни нормально, что тебя в Елене не устраивает?

— Что не устраивает? — ехидно переспросил Парис. — Да все.

— Что именно? — настаивала богиня

— Возраст, — крикнул Парис, потрясая кулаком, — это первое, второе — волосатая родинка на губе и третье, страшно сказать, — голос Париса опустился до зловещего шепота, — она рыжая, в рыжем парике.

— Ну, знаешь, — с облегчением вздохнула Афродита, — а я думала, тебя беспокоит что-то более серьезное.

— Что?!! — Юноша с недоумением уставился на богиню.

— Да разве ж это недостатки? — продолжала Афродита. — Ты бы взглянул на Геру без грима или на меня часов в восемь утра.

Парис нервно облизнул пересохшие губы.

— Я отказываюсь похищать эту, эту Елену, — медленно произнес он. — Мне вполне достаточно и того, что ты со мной переспала.

Богиня вспыхнула:

— Как ты смеешь напоминать мне об этом?

— А что? — искренне удивился Парис. — Разве тебе не понравилось?

Потупив взор, богиня промолчала.

— Хей-я-хей-я-хей, — донесся из пиршественного зала голос Менелая. — Дионис, еще вина налей!

— А разве на пиру присутствует Дионис? — изумился юноша, оглянувшись на дворец.

— Естественно. Разве этот пьяница может пропустить хоть один грандиозный пир? Просто он замаскировался под слепого певца с кифарой.

— А я-то думаю, как же он ловко себе в тарелку баранину накладывает и ни разу чашу мимо рта не пронес… — Парис задумчиво потер подбородок. — Так это бог вина?!!

— Ладно. — Афродита с нетерпением посмотрела на небо, где над облаками медленно плыл остров Олимп. — Я дала тебе божественное слово, а это закон, хочешь не хочешь, но Елену тебе придется похитить.

— Никогда, — гневно отрезал Парис, — ни за что, ни…

Тут юноше пришлось оборвать свою пламенную речь, потому что Афродита пустила в ход свой последний козырь.

Серебряная накидка медленно сползла с плеч богини, обнажая шелковистую, чуть мерцавшую во тьме кожу.

— Может, мне все-таки удастся тебя переубедить? — лукаво спросила Афродита, и Парис понял, что Елену ему, несмотря ни на что, все же придется похитить…

А на Олимпе, весело хихикая и отпуская соленые шуточки, боги, включая Зевса, уже собрались у работающего телевизориуса.

— Эй, Гефест, — недовольно ревел Гименей, — убери помехи, что это за полосы вверху экрана!

Подойдя к своему изделию, бог огня с чувством ударил по телевизориусу кулаком, но данная процедура не помогла.

— Прибор в порядке, — сделал вывод Гефест, протерев экран тряпочкой, — помехи из-за начинающейся внизу грозы.

Поняв намек, Зевс на троне хмыкнул, и помехи мгновенно исчезли.

Афродита на экране телевизориуса уже сняла серебряную накидку.

— Сейчас начнется, — предупредил Эрот, устраиваясь в первом ряду. — Эй, кто хочет соленых орешков?

— Может, мне все-таки удастся тебя переубедить? — томно произнесла на экране богиня любви.

Захлопав в ладоши, боги одобрительно засвистели.

— Давай, парень, не стесняйся, — закричал Эрот, громко щелкая орешки, — покажи нам высший класс.

Парис на экране не стеснялся, любовники со стоном повалились на траву.

— Крупный план, дайте крупный план! — кричал Эрот, подпрыгивая на золотой подушечке.

— Сейчас, сейчас. — Гефест смущенно крутил какие-то разноцветные ручки настройки.

Неистово веселясь, боги снова засвистели, а на золотом троне рядом с телевизориусом тихонько захрапел Зевс, сморенный протяжными звуками, доносившимися с экрана.

Следует отметить, что Елена, в первый раз увидев Париса, сразу же полюбила его, поскольку по сравнению с Менелаем он выглядел как Аполлон рядом с сатиром (и это еще мягко сказано. — Авт.).

На следующий день после грандиозного пира Менелай, как в старом бородатом анекдоте, который так часто рассказывал Гименей, внезапно уехал по каким-то там неотложным делам на Крит, попросив свою благоверную как можно внимательнее заботиться о его гостях.

Попросил, короче, на свою голову.

Естественно, Елена отнеслась к просьбе мужа с большим усердием.

Даже можно сказать, со слишком большим усердием.

Проснувшись рано утром, Парис с отчаянием проводил взглядом исчезнувший на горизонте корабль Менелая.

Бежать не было смысла, ведь он дал слово Афродите. Эней, конечно, советовал другу забить на все обещания, но Парис был человеком слова.

Елена сама, словно ураган, ворвалась в его покои. Парис даже не успел как следует проснуться. По природной рассеянности женщина забыла надеть на голову свой рыжий парик, и потому ей долго пришлось выманивать Париса из-под кровати. Юноша, не узнав Елену без парика, по ошибке принял ее за бога подземного царства Аида, который, к слову сказать, тоже был лысый.

— Милый, ну что же ты? — причитала Елена, шаря под кроватью длинным копьем мужа. — Это же я, жена Менелая, разве ты меня не узнал?

— Это точно? — неуверенно спрашивал из-под кровати Парис. — Ты не Аид?

— Глупенький, конечно же нет, я Елена.

Пришлось, в общем, послать за Энеем, который убедил приятеля, что никакого Аида во дворце Менелая нет.

Короче, Елена эта оказалась той еще штучкой. Куда там до нее Эриде, заварившей всю эту троянскую кашу. Мало того что она (в смысле Елена) потребовала у Париса, чтобы он немедленно увез ее с собой, так она еще заставила несчастного парня прихватить и казну Менелая.

— Да я и так богат! — кричал Парис, в гневе швыряя в Елену сандалиями. — Я наследник целого царства, зачем мне чужое золото?

Но Елена была непреклонна, и казну бедняги Менелая пришлось прихватить с собой.

Больше всех в этой ситуации веселился Эней, понимая, что при любом раскладе будущих событий ему ничего не грозит. Забегая наперед, отметим, что знаменитый герой оказался прав.

С грустью покидал Парис устье Эврота. Гнетущие мысли одолевали юношу. Жаль ему было царя Спарты Менелая, не заслужил мужик такой от него, Париса, подлянки.

“А все эти чертовы бабы, — думал юноша, грустно взирая на удалявшийся берег. — Что на Олимпе, что здесь все беды из-за них, проклятых. Вечно им на месте не сидится, вечно подавай им любовные приключения. Любят они, когда мужики из-за них друг другу кровь пускают. Ох умоется этой самой кровью Греция, ох и умоется…”

Не знал тогда Парис, как близок он был в своих размышлениях к истине, а если бы и знал, то вряд ли смог бы что-либо изменить. И боги и люди были всего лишь игрушками в руках всемогущего Рока, который распоряжался их судьбами по-своему, а не так, как им самим того хотелось.

Не успел бедняга Менелай достигнуть берегов острова Крит, как у него на голове стали медленно расти ветвистые лосиные рога.

Сначала царь Спарты, как мог, пытался скрыть от своих приближенных сей позорный факт, пряча рога под высоким золотым шлемом. Он даже, спрятавшись в трюме корабля, втихомолку пытался их спилить пилочкой для ногтей, но все было тщетно. Когда скрывать ветвистое приобретение стало физически невозможно, царь Спарты приказал своим кораблям разворачиваться и срочно плыть обратно, Многие боги чисто по-мужски сочувствовали Менелаю, а Посейдон так сам специально всплыл со дна морского, чтобы помочь кораблям обманутого мужа как можно быстрее достичь Спарты.

Северный ветер Борей и западный Зефир тоже проявили мужскую солидарность, наполнив паруса судов Менелая, так что они летели стрелой.

Быстро добрался царь Спарты до родных берегов. И что же он увидел?

А увидел он лишь лирически примятую постель Елены да обнаружил под ее подушкой правый мужской сандалий пятьдесят второго размера и пустую разоренную казну (но не под подушкой. — Авт.).

От внезапного обрушившегося на Менелая горя рога на его голове выросли еще на девять сантиметров.

Зарубив своим мечом ненавистный сандалий (который Парису на самом деле не принадлежал), царь Спарты в гневе вернулся на свой корабль, приказав плыть к своему брату Агамемнону, чтобы посоветоваться с ним, как бы отомстить вероломному Парису, а заодно попытаться избавиться от проклятых рогов.

Так началась самая грандиозная в истории Греции война, унесшая жизни многих героев и разрушившая многие прекрасные города, а все из-за какой-то… м… м… женщины.

Мягко говоря.

Так пусть же сия история послужит будущим поколениям наукой и пусть никогда больше яблоко раздора не падет на пиршественный стол всемогущих богов.

(Выдержка из бессмертного труда одного малоизвестного сумасшедшего древнегреческого историка. Печатается с разрешения автора)

Итак, продолжение следует…

Глава 4 ОБ АЗАХ ПРЕДПРИНИМАТЕЛЬСТВА И СЕКРЕТНОМ ЗАДАНИИ

Итак, амброзия с Олимпа была похищена.

Фемистоклюсу с Алкидием оставалось только должным образом ее обработать, и все. Их ждало скорое обогащение.

По совету Диониса друзья высушили вязкую массу неразбавленной амброзии на солнце и получившийся в итоге порошок разложили по маленьким бумажным пакетикам.

— Ну что, попробуем? — предложил Фемистоклюс, лукаво посматривая на друга. — Надо же испытать то, что через неделю сделает нас богатыми.

— Я пас, — сухо ответил Алкидий, — не дай Зевс, еще идиотом стану.

— Уже не станешь, — беззаботно махнул рукой Фемистоклюс, — да и Дионис мне, кстати, точную дозу указал.

Но Алкидий был непреклонен.

Пожав плечами — мол, дело твое, братец, — Фемистоклюс достал из-за пазухи специально приготовленную заранее полую тростниковую трубочку и, вставив один ее конец в правую ноздрю, глубоко вдохнул, вобрав в себя содержимое одного из бумажных пакетиков.

— О, — произнес он и как подкошенный свалился под ноги другу.

Сокрушенно покачав головой, Алкидий принялся ждать.

Через полчаса Фемистоклюс пришел в себя и с совершенно идиотской улыбочкой посмотрел на друга.

— Ты ни за что не поверишь, — сказал он, — где я только что побывал.

— Ну и где же? — скептически осведомился Алкидий.

— Не знаю. — Фемистоклюс в нерешительности поскреб рыжую бороду. — Но я видел там ТАКОЕ.

— Что видел? — переспросил уже начавший терять последнее терпение Алкидий.

Немного заикаясь от волнения, Фемистоклюс принялся рассказывать:

— Я видел прекрасные города с высокими, теряющимися в небе, словно вавилонские башни, домами. Я видел разноцветные, двигающиеся без лошадей повозки на четырех колесах. Там было много красивых женщин в легких, коротких, словно у Афины, одеяниях. На моих глазах громадные блестящие железные птицы протаранили несколько высоких башен-домов, но тут я очнулся… (Интересно, где это наш древний грек побывал? — Авт.) А еще я видел много непонятных надписей.

— Надписей? — оживился Алкидий. — Например?

— Сейчас, сейчас… — Фемистоклюс зажмурился, припоминая. — Ну да, там была одна такая светящаяся, на наречии эфиопов, я ее запомнил.

— Ну?

— Ко-ка-ко-ла, — по слогам произнес Фемистоклюс.

— И что это значит? — удивился Алкидий.

— Не знаю. — Рыжий грек растерянно развел руками. — Может, это название какого-нибудь города или страны.

— Да-а-а-а… —протянул Алкидий, — похоже, твой Дионис оказался прав и мы разбогатеем.

Аккуратно собрав пакетики с одинаковыми дозами божественного порошка, друзья направились обмыть удачно завершенное предприятие в известное питейное заведение “За пазухой у Зевса”.

В питейном заведении за их любимым столиком сидел, ничуть не скрываясь, в своем реальном обличье бог вина Дионис. Поскольку все посетители заведения были в дрезину пьяны, раскрыть свое инкогнито перед ними он абсолютно не опасался.

— Приветствуем тебя, о великий, — дурашливо поклонился богу Фемистоклюс. Алкидий смущенно кивнул.

— Все паясничаешь, — усмехнулся Дионис. — Ладно, балбесы, садитесь, я сегодня угощаю.

— Ну как жизнь? — спросил Фемистоклюс, налив себе вина из кувшина, стоявшего на столе. — Как дела на светлом Олимпе?

— Как всегда, — ответил бог, закусывая виноградом, украшавшим его головной убор. — Полный бардак. Намечается крупная заварушка в Трое.

— А что такое? — удивился Фемистоклюс. — Чего опять не поделили?

— Сначала яблоко, — невозмутимо ответил Дионис, — золотое, а потом девку одну, Елену, которая Прекрасная.

— Какую Елену? — переспросил Фемистоклюс. — Менелайскую, что ли?

— Ее самую, — подтвердил Дионис.

— Так она ж вовсе не красавица! — удивился рыжебородый грек. — На гарпию слегка смахивает.

— Но ты же знаешь, — возразил Дионис, — у вас в Греции, как и на Олимпе, очень сильно общественное мнение. Если вобьют себе в голову, что вот этот стол не темный, а белый, их уже ни за что не переубедишь.

— Пиар, — неожиданно вырвалось у Фемистоклюса непонятное слово из недавнего наркотического сна.

— Что? — переспросил Дионис. — Ага, так ты уже нюхнул амброзии. Молодец, хвалю. Правда, к сожалению, естествоиспытатели долго не живут.

— То есть? — не понял Фемистоклюс.

— Да это я так, — отмахнулся бог вина, — к слову пришлось. В общем, чего я к вам пришел?

— Действительно, чего? — впервые за всю беседу подал голос слегка охмелевший Алкидий. Дионис криво усмехнулся:

— Надеюсь, вы не забыли о моем проценте. Ведь кто вас надоумил грабануть Олимп, кто рассказал о чудодейственном свойстве порошка амброзии?

— Ты. — Фемистоклюс кивнул. — И это, заметь, никто из нас не оспаривает.

— Это хорошо, — улыбнулся бог. — Итак, когда вы приступаете к активной торговле?

— Прямо сегодня.

— Чудесно, тогда встретимся вечером на этом же месте, дабы поделить м… м… добычу.

— Заметано. — Фемистоклюс улыбнулся, и Дионис медленно растаял в воздухе.

— Не люблю, когда он так делает, — громко заявил пьяный Алкидий, ударив кулаком по столу.

— А тут нет ничего удивительного, — ответил Фемистоклюс, отнимая у друга полупустой кувшин. — Этот эффект называется телепортатос-голограмус. Изобрел его, естественно, Гефест.

— Да? — не поверил Алкидий. — И откуда ты все это знаешь?

— Дионис рассказал, — ответил Фемистоклюс. — Он знаешь какой трепливый — его амброзией не корми, дай поговорить. Короче, стоит на Олимпе прибор один здоровый такой, порталлотрон называется, с его помощью боги могут за секунду перемещаться на невероятные расстояния.

— А мы тоже сможем? — Алкидий опрокинул свою чашу и уткнулся носом в стол. Фемистоклюс пожал плечами:

— А сатир его знает, может, и сможем, только кто ж нам позволит.

— Тоже верно, — хрюкнул Алкидий и медленно сполз под стол.

Проводив друга взглядом, Фемистоклюс высоко поднял над головой чашу с вином.

— Эх, — шумно вздохнул он. — Ну, за успех…

Городская площадь кишела людьми.

— Подходите, подходите! — кричал Фемистоклюс, неистово размахивая руками. — Всего за один талант вы сможете побывать на Олимпе в обители богов, покупайте фирменный порошок Фемистоклюса! Инструкция по применению прилагается бесплатно.

Хитрющий рыжебородый грек не зря произнес это волшебное слово — БЕСПЛАТНО. Услышав его, греки бросились к центру площади, как пчелы на обожравшегося медом пьяного пасечника.

— Мне две, мне две, — раздавались истошные крики в толпе. — Мне три…

— Не больше одного пакетика на рыло, — строго предупреждал Фемистоклюс, отталкивая особо рьяно наседавших покупателей. — Тот, кто в течение недели соберет семь пустых пакетиков от чудодейственного порошка, получит суперприз — экскурсию на Олимп в золотой повозке Гелиоса, естественно, при наличии небесного паспорта.

Алкидий, наблюдавший за торгом чуть со стороны на случай появления народной милиции, недовольно поморщился. (Что? Думаете, не было в Древней Греции ментов? Менты всегда были, даже в Вавилоне. — Авт.)

Тяга Фемистоклюса к грандиозным рекламным акциям и призовым поездкам могла сослужить им дурную службу. А что, если действительно найдется идиот, который соберет эти семь пустых пакетиков? Правда, при этом у него должен иметься в наличии небесный паспорт, а это уже сложнее, такую ксиву простой смертный себе не достанет.

Хитер был Фемистоклюс, ох и хитер.

Кроме того что следить за толпой на наличие народных мен… гм… народных дружинников, Алкидий должен был время от времени врываться в толпу и истошно орать: “А мне еще две”, тем самым подстегивая покупательский азарт у других греков.

Кто-то уже валялся без сознания у городского фонтана с тростниковой палочкой в ноздре, кто-то только собирался занюхивать чудодейственный порошок. Алкидий тоже было решил в рекламных целях полежать на мостовой с тростниковой трубкой в заднице, но вовремя передумал, поскольку потенциальные покупатели попросту могли его затоптать.

Торговля шла весьма бойко.

Золотые таланты быстро наполняли заранее приготовленные друзьями мешки. Бумажные пакетики расходились с поразительной быстротой.

— Вот они! — раздался в конце площади чей-то полный возмущения крик. — Хватайте засранцев!

Вложив два пальца в рот, Алкидий пронзительно засвистел.

Быстро сориентировавшись, юркий Фемистоклюс мгновенно затерялся в толпе, а к центру площади уже бежали здоровые загорелые греки с увесистыми дубинами и с красными повязками на руках. (Эх, Греция, Греция, мать демократии! — Авт.)

— Делаем ноги. — Фемистоклюс поволок свистящего Алкидия в соседний переулок. — Да кончай свистеть, придурок, ты нас выдашь.

Безумно вращая глазами, Алкидий бросился следом за другом.

Буквально весь полис стоял на ушах. Орудуя дубинками, дружинники отбирали пакетики у греков, не успевших употребить волшебный порошок, тут же на месте их вынюхивали и падали в экстазе на мостовую.

— Говорил же я, надо было по два таланта за штуку продавать, — недовольно бурчал на бегу Алкидий.

Мешки с золотом весело побрякивали за спинами у друзей.

— Сюда! — Из-за угла соседнего здания выглянул Дионис. — Скорее!

Беглецы свернули в узкий переулок.

— Что такое? — спросил Фемистоклюс, переводя дух. — Мы ведь должны были встретиться вечером.

— Планы изменились, — ответил Дионис.

— Я видел, они свернули туда, — раздалось на параллельной улице.

Беспорядочный топот приближался. Друзья побледнели.

— Спокойно. — Дионис вышел из переулка.

У бежавших по улице дружинников внезапно в руках вместо дубинок возникли чаши с благоухающим вином. Греки озадаченно остановились и, увидев невдалеке Диониса, дружно подняли чаши вверх.

— За Диониса, — хором произнесли они и все как один опрокинули содержимое в рот.

Бог вина хлопнул в ладоши, и дружинники как подкошенные повалились на мостовую.

Дионис повернулся к друзьям:

— Давайте золото, быстро.

Переглянувшись с Алкидием, Фемистоклюс протянул богу один из мешков. Дионис поморщился:

— Да нет, все.

— Ага, размечтался, — фыркнул Фемистоклюс. — Купи у Гефеста губоскаточный механизм.

— Бараны, — прошипел бог вина, — у меня ваше золото будет в безопасности, вечером поделим.

Друзья снова переглянулись.

— Ладно, бери.

Дионис ловко перекинул тяжелые мешки через плечо.

— А что за спешка? — спросил Фемистоклюс. — Что случилось?

— Вас хочет видеть Гера, — просто ответил бог вина.

— Что? — Лица у друзей вытянулись. — Это интересно, за каким таким сатиром?

— Потом узнаете, — ответил Дионис. — Она только сегодня вернулась из ссылки в царстве Посейдона. Немедленно идите в ее храм. Он находится в южной части города, она вас там будет ждать, на месте все и узнаете.

И Дионис исчез.

— Пропало наше золото, — грустно сказал Алкидий, выглядывая из-за угла.

Дружинники в обнимку друг с другом сладко храпели на мостовой. Так получилось, что сон настиг греков прямо у здания известной городской бани “Содом и Гоморра”. Предприимчивый владелец бани Гармодий Дукакис, тут же сориентировавшись, приказал своим служителям заносить дружинников внутрь, дабы содрать с них потом три шкуры за пьяный дебош.

— Наш человек, — заметил Фемистоклюс, кивая в сторону владельца “Содома и Гоморры”, и, приведя в порядок свои растрепанные одежды, друзья, терзаемые самыми худшими опасениями, направились в храм взбалмошной женушки Зевса.

Храм Геры они нашли без труда.

Более несуразное здание трудно было себе представить. Вкус у благоверной Громовержца был еще тот. Особенно поражали воображение черно-белые полосатые колонны и малиновые карнизы из редкого южного мрамора.

Внутри храма никого не было, лишь одиноко горел у алтаря жертвенный огонь. Служители не то попрятались, не то вообще разбежались.

— Явились, охламоны, — раздался громкий властный голос, когда друзья подошли к алтарю. Вздрогнув, греки испуганно заозирались.

— Да здесь я, здесь, смотрите в штаны не наделайте. (Штаны в Греции?!! М-да. — Авт.)

И из-за алтаря вышла сама Гера в серебристо-сером развевающемся одеянии, злая, как морской еж.

Фемистоклюс с Алкидием проворно попадали на четвереньки.

Гера презрительно усмехнулась:

— А вы, однако, сильно меня удивили.

— Да? — Фемистоклюс с интересом посмотрел на богиню. Гера кивнула:

— Мне понравилось, как вы ловко забрались на Олимп и похитили флягу с амброзией.

Друзья побледнели.

— Как? — спросил Фемистоклюс. — Неужели все уже известно?

— Громовержцу еще нет, — ответила Гера, — а мне известно даже больше, чем вы можете себе представить.

Фемистоклюс встал с пола и отряхнулся.

— Ага, — нагло сказал он. — Значит, будем договариваться.

— Именно, — подтвердила богиня. — Я хочу нанять вас для одной конфиденциальной работы.

Фемистоклюс пнул друга сандалией в бок:

— Вставай, чучело, намечается очередная авантюра.

Смущенно кашлянув, Алкидий поднялся с колен и стал чуть позади друга.

— И что же от нас требуется? — спросил Фемистоклюс.

— Прежде всего, держать языки за зубами, — ответила Гера. — В случае успешного выполнения моего задания не исключено, что один из вас будет удостоен жить на Олимпе.

— Ого! — Фемистоклюс нервно облизнул пересохшие губы. — Круто.

— Что же от вас требуется? — продолжала рассуждать богиня, задумчиво прохаживаясь у алтаря. — Во-первых, вы должны следить за моим мужем Зевсом, когда он будет спускаться на землю.

Друзья испуганно переглянулись.

— А во-вторых, вы должны будете поймать его на горячем.

— То есть? — не понял Фемистоклюс. — Как это, поймать на горячем?

— А вот так, — фыркнула Гера. — Застукать сатирова кобеля с бабой.

— Да вы что? — Фемистоклюс схватился за сердце. — Да он от нас мокрого места не оставит.

— За свои презренные смертные шкуры не бойтесь, — пренебрежительно проговорила Гера. — Вы будете находиться под защитой — моей и еще нескольких богов, имена которых вам лучше не знать.

“Заговор, — мелькнуло в голове у Фемистоклюса. — Эти идиоты опять хотят свалить Зевса”.

— Хорошо. — Рыжий грек кивнул. — Ну застукаем мы его, и что дальше?

— А вот тут мы плавно переходим к вопросу о средствах, — кивнула богиня.

— Каких средствах?

— Ну, я снабжу вас портативными э-э… устройствами, позволяющими связаться со мной в любое время из любого места Греции. Гефест даст вам также свое новое изобретение, с помощью которого вы сможете запечатлеть старого развратника на особую карточку, так что он уже не сможет отвертеться.

— Да-а-а-а, — протянул Фемистоклюс, — что называется, влипли.

— Ваше мнение никого не интересует, — холодно возразила Гера. — Можете оставить его при себе. Думаю, это задание вам по плечу: раз смогли на Олимп пробраться и безнаказанно с него спуститься, то и с этим, думаю, справитесь.

— А как насчет небольшого аванса? — как бы невзначай ввернул Фемистоклюс.

Гера поморщилась, и через секунду на поясах у друзей возникло по толстому, набитому монетами кошельку.

— Этого вам на первое время хватит. Друзья алчно вцепились в щедрые подарки богини, боясь, что кошельки вдруг возьмут и исчезнут.

— А теперь, — сказала Гера, — вам пора на Олимп в гости к кузнецу Гефесту.

— Что, опять? — в отчаянии простонал Фемистоклюс.

— Я же вам сказала, ничего не бойтесь, — снова повторила богиня. — Гефест свой человек.

“Ага, — подумал Фесмистоклюс, — так-так”. Затем Гера выдала грекам две черные плоские коробочки с разноцветными овальными пуговками.

— Значит, так, слушать вот сюда, говорить сюда Когда вам понадобится меня вызвать, нажмете вот эту кнопочку со знаком Зевса — молнией.

Друзья опасливо рассматривали чудо-устройство.

Гера хлопнула в ладоши:

— Ну все, теперь айда на Олимп.

— Но как? — уныло спросил Фемистоклюс. — Неужели нам опять придется всю ночь трястись в развалюшке Гелиоса?

— Нет, не придется, — ответила богиня. — Я телепортирую вас на Олимп прямо из своего храма.

— Что-что сделаешь? — удивленно переспросил Фемистоклюс.

Но богиня не ответила — нажала у себя на поясе непонятную синюю фибулу.

Внезапно тела греков стали необычайно легкими, и в следующую секунду они стояли в знакомом коридоре с мраморными статуями в темных нишах.

Итак, друзья снова были на Олимпе.

Кузница Гефеста, судя по доносившимся специфическим звукам, была совсем рядом, буквально за соседним поворотом.

— Греки гибнут за металл, за металл, — басом пел бог огня, обрушивая молот на какую-то дребезжавшую железяку.

— Значит, так, — как всегда рационально оценив обстановку, сказал другу Фемистоклюс. — Я иду к Гефесту, базарю с ним, то-се, а ты ждешь меня здесь и никуда не уходишь.

— Но почему? — удивился Алкидий.

— Разве ты забыл? — Фемистоклюс укоризненно покачал головой. — Ведь ты как две капли воды похож на Асклепия. Нам не нужны лишние неприятности. Стой здесь.

И рыжебородый грек проворно шмыгнул за угол.

— За металл, за металл, пам-папам, — доносилось из кузницы.

Судорожно вздохнув, Алкидий облокотился об одну из мраморных статуй, изображавшую некую несовершеннолетнюю обнаженную особу в весьма непристойной позе.

Нравы на Олимпе были те еще, но что с них взять, с богов?

— Асклепий? — раздался внезапно над головой Алкидия гневный голос. — А я тебя все утро ищу.

Алкидий задрал голову вверх и увидел висевшего под потолком коридора бога Гермеса. Удивительные сандалии вестника богов приглушенно гудели.

— Скорее идем со мной, у Зевса случился очередной приступ геморроя.

Не совсем отдавая себе отчет в том, что он делает, Алкидий двинулся следом за парившим в воздухе Гермесом.

— А-а-а-а, — вскоре услышал он. — О-о-о-о…

Стены Олимпа от этих звуков слегка сотрясались.

Гермес привел Алкидия в увитый плющом просторный светлый зал, в котором резвились дивные разноцветные птицы (колибри и попугаи ара. — Авт.). Четыре фонтана по углам зала били прозрачной, золотистой, сверкавшей на солнце водой. (Древний грек слегка не врубился, вода была ржавая. — Авт.)

Посреди всего этого великолепия на роскошной кушетке возлежал божественным задом кверху сам владыка Олимпа Эгидодержавный Тучегонитель Зевс и при этом очень жалобно стонал.

— Ну? — повернулся он к Гермесу. — Ты его привел?

Гермес кивнул, указывая на прятавшегося у него за спиной Алкидия.

“Сейчас он поймет, что я самозванец”, — подумал несчастный грек и от ужаса даже зажмурился.

— Асклепий, дружище, — взревел Зевс, — помоги, а…

И тут Алкидий понял, что если он сейчас не сымпровизирует, то им вместе с Фемистоклюсом наступит полный звездец. И бездна Тартара будет для них еще не самым страшным наказанием.

Взяв себя в руки, Алкидий мысленно посчитал до десяти и…

— Где мои инструменты, сатир вас побери? — склочно осведомился он. — Зевсик, сколько раз тебе можно повторять, что твоя болезнь от постоянного сидения на троне. Да где же инструменты?

Кивнув, Гермес на несколько секунд исчез и вернулся с небольшой деревянной коробкой, на боку которой были нарисованы синий крест и оголенный человеческий зад.

“Первая помощь при геморрое”, — было по-гречески выведено чуть ниже.

Короче, то, что надо.

“Вот же будет прикол, если сейчас сюда заявится настоящий Асклепий”, — подумал Алкидий, открывая коробку первой помощи. Знай несчастный грек, что Асклепий до сих пор гостит (пьянствует. — Авт.) у хитроумного Одиссея, он бы чувствовал себя намного спокойнее. Хотя какое, к сатиру, в данной ситуации могло быть спокойствие?

Кошмар.

В коробке Алкидий обнаружил две железные трехлитровые клизмы, кузнечные щипцы, длинную деревянную трубку со стеклянным наконечником непонятного назначения (анусоскоп. — Авт.), пачку презервативов марки “Ненасытный Эрот” (а это, интересно, на фиг? — Авт.), старый надкушенный черствый вафельный батончик и упаковку ректальных свечей “Салют”.

В коробке лежал также старый стетоскоп, но Алкидий, естественно, не знал, для чего он предназначен.

— О-о-о-о, — стонал Зевс. — Асклепушка, скорее!

Наибольшего внимания Алкидия заслужили стетоскоп и черствый вафельный батончик. Сунув батончик Зевсу в зубы, Алкидий попросил Гермеса оголить эгидодержавный зад Громовержца. Гермес, не особо стесняясь, выполнил его просьбу, с интересом наблюдая за действиями грека.

“Ну, была не была”, — подумал Алкидий и вставил круглый наконечник стетоскопа Зевсу в зад.

— Эй? — взревел Громовержец, выплевывая батончик. — Ты что это, придурок, делаешь? Гермес, куда ты смотришь, да он же пьян, сволочь.

Гермес, попятившись к выходу из зала, растерянно развел руками.

Поспешно выдернув стетоскоп из божественного зада, Алкидий, лихорадочно соображая, чисто машинально схватил одну из ректальных свечей “Салют” и вместе с красочной оберткой засунул ее в страдающее место владыки Олимпа.

— Фух, — выдохнул Зевс, наконец почувствовав облегчение (не путать с термином облегчился. — Авт.), — так бы и сразу. Ох, Асклепий, еще раз увижу тебя на Олимпе пьяным, заставлю пожизненно лечить печень Прометею. Все, свободен.

Алкидий, мелко кивая, промчался мимо удивленного Гермеса и пулей (или лучше стрелой?) выскочил в коридор.

— Пей меньше, — успел крикнуть ему вслед вестник богов.

— Где ты, сатир тебя побери, шляешься? — негодовал Фемистоклюс, как оказалось, ожидавший друга уже битых десять минут. — Я уже думал, что тебя повязали, страху натерпелся — жуть, особенно когда Геракл мимо меня с какой-то девкой голой на руках пробежал.

Алкидий с недоумением рассматривал стоявший рядом с другом удивительный квадратный прибор на трех тонких ногах-подпорках.

— Где ты был, я тебя спрашиваю? — повторил свой вопрос Фемистоклюс.

— Ты все равно мне вряд ли поверишь, — ответил Алкидий. — А что это у тебя за страшилище?

— Сам ты страшилище. Это, — Фемистоклюс торжественно поднял вверх указательный палец, — фотоаппаратис-мгновелис, устройство, которое позволит нам э… э… запечатлеть известного э… товарища во время э… прелюбодеяния и получить таким образом неопровержимые доказательства его э… супружеской измены. Сделано гениальным Гефестом.

— За металл, за металл, — донеслось из-за угла коридора, — глупые греки гибнут за металл, ха-ха-ха…

— О, слышал? — прошептал Фемистоклюс. — Поет — значит, работает. Он на мне какой-то электрический стул испытать хотел, вроде как вчера его сделал. Говорит, ты же бессмертный, тебе все равно. Еле от него отвязался.

— Да. — Алкидий затравленно огляделся. — Опасное это место, Олимп.

И, связавшись с помощью заветных черных коробочек с Герой, друзья благополучно были переправлены на землю, где их ждали очередные невероятные приключения.

Глава 5 В КОТОРОЙ БОГИ СНОВА РУГАЮТСЯ, А ГРЕЧЕСКИЕ ГЕРОИ СОБИРАЮТСЯ НА ВОЙНУ

— Ах стервецы! — ревел, потрясая кулаками, Зевс. — Кто? Кто из этих смертных вонючек посмел на такое решиться?

Черные тучи собирались над Олимпом, грозя Греции проливным дождем.

— О, клянусь водами Стикса, я разделаюсь с ними, я покажу им, что значит чтить богов. В тронный зал влетел испуганный Гермес:

— Ты посылал за мной, Громовержец?

— Да, посылал. Немедленно вызови ко мне этого идиота Гелиоса.

— Но ведь день еще не закончился? — возразил Гермес.

— А мне на это наплевать! — злобно рявкнул Зевс. — Зови его немедленно, я хочу видеть его здесь, на Олимпе.

Кивнув, вестник богов стремглав бросился выполнять указание Громовержца.

— В чем дело? — В тронный зал вошла недовольная Гера. — Пупсик, что случилось? Зевс побагровел:

— Если ты думаешь, что я, разрешив вернуться на Олимп, простил тебя, то сильно ошибаешься.

Гера побледнела, сообразив, что попала мужу под горячую руку.

— Что случилось? — передразнил жену Тучегонитель. — Двое смертных отморозков среди ночи проникли на Олимп — ты себе можешь такое представить, НА ОЛИМП! воспользовавшись повозкой кретина Гелиоса, и похитили целый галлон амброзии.

— Как? — притворно ужаснулась Гера. — Этого не может быть!

— Может. — Зевс подошел к мутному экрану телевизориуса. — Камеры внутреннего слежения все записали, просто я, дурак, только сейчас их проверил.

Матовый экран мигнул, и на нем возникли двое смертных: девушка и смуглый грек, занимающиеся любовью в водопаде.

— Ой, это не то, — смутился Зевс, нажимая на пульте телевизориуса квадратные кнопки. Гера с укоризной посмотрела на мужа.

— Эрот, скотина, последний его включал, — коротко пояснил Громовержец.

Экран снова мигнул, и на нем появились две всклокоченные личности, воровато застывшие у амброзийного автомата. Один из лазутчиков бросил в прорезь автомата две монеты и, вытащив уже готовую флягу с напитком богов, передал ее подельнику.

— Вот, полюбуйся, — пробурчал Зевс. Гера присмотрелась, но в темноте лица дерзких смертных разглядеть не представлялось возможным.

— Кто они? — спросила Гера, надеясь, что Зевс еще не установил личности преступников.

Порывшись под атласной подушечкой на троне, Громовержец извлек деревянную дощечку с текстом.

— Некие Алкидий с Фемистоклюсом, — медленно прочел он. — Мелкие жулики: ограбление храма Аполлона, храма ха-ха… Ареса, разбойное нападение на Дельфийского оракула с целью опять же ограбления, осквернение олимпийских святынь, подлог, вымогательство, чеканка фальшивых монет с собственным профилем. Ну что ж, очень даже неплохой послужной список… И почему это я раньше о них ничего не слышал?

Гера недоуменно развела руками:

— А мне откуда знать. Кстати, а кто это на них так подробно настучал?

— Да Одиссей, конечно, — ответил Зевс. — Больше некому Они с Гермесом давеча выпивали, он ему все и выложил, видимо, полагает, что я его в итоге пощажу, вину свою в этой троянской заварушке заглаживает.

— А ты его пощадишь? — лукаво прищурившись, спросила Гера.

— Вот еще! — Зевс фыркнул. — Ну ты порой и скажешь! Всыплю засранцу по первое число, пусть только война начнется, я ему все припомню — и анекдоты его по поводу Олимпа, и махинации в Итаке с недвижимостью. Он у меня еще попляшет.

В зал влетел взмыленный Гермес, а вслед за ним вошел не менее взмыленный Гелиос Вид у обоих был испуганный.

— Вечер в Греции на три часа раньше настал, — сообщил Зевсу Гермес. — Селена страшно ругается, смертные твердят о знамении…

— Да плевал я на них на всех, — махнул рукой Громовержец. — Сейчас такую бурю устрою, что им места мало будет.

— И все из-за каких-то двух идиотов, — покачала головой Гера. — Зевсик, ты не прав, ты ведь знаешь, что нервные клетки даже у нас не восстанавливаются.

— Да знаю я, знаю, — буркнул Зевс, — ты мне зубы-то не заговаривай.

Беспокойно поерзав на троне, Тучегонитель обратил укоризненный взор на Гелиоса'

— Ну, жду твоих оправданий.

Деликатно кашлянув, бог солнца учтиво поклонился.

— Моей вины здесь нет, — спокойно, с достоинством проговорил он. — Ты зря меня, Зевс, с поста сорвал. Я и так лезу из шкуры вон, боюсь каждый раз вместе с колесницей в море грохнуться. Если бы ты выделял мне нормальные средства на ремонт колесницы и обслуживание сопутствующих механизмов, то этого ЧП никогда бы не случилось.

— То есть что ты конкретно имеешь в виду? — не унимался Зевс. — Выражайся яснее.

— Могу и яснее, — кивнул Гелиос. — Ты лучше посчитай, сколько в процентном отношении золота уходит на пиры и сколько на обслуживание техники Олимпа.

— И сколько же? — заинтересовался Громовержец.

— Много, — ответил бог солнца, — очень много. Жратву для пиров кто поставляет? Смертные. Девочек для развлечений кто отбирает? Тоже смертные, эти, жрецы храмов разных. А ведь за все приходится платить. Неужели ты забыл об этом? Платить золотом, которого в последнее время Гефест стал отливать что-то подозрительно мало, вследствие чего и требует с меня за починку небесной повозки плату золотом. Ну, я отодрал пару кусочков от колесницы, а она, зараза, хуже ездить стала, трясется, как девка, голого эфиопа увидевшая. На поворотах меня знаете как заносит…

Зевс нахмурил густые брови.

— Я поговорю с Гефестом.

— Вот-вот, — кивнул Гелиос, — поговори-поговори, интересно, что он тебе ответит, небось давно уже ожидает этого разговора, подготовился, зараза. Попомни мои слова: все это очень плохо кончится. (Гелиос как в воду глядел. — Авт.)

— Да ты не каркай, — внезапно взвилась Гера, — и без тебя проблем выше крыши!

— А это не мое дело, — в свою очередь огрызнулся Гелиос, — что там на земле, меня мало волнует, мне небо объезжать надо.

— Ладно, ладно, не ссорьтесь, — сказал примирительно Зевс. — Разберемся и с троянцами этими, и с засранцами, то есть с теми, кто амброзию спер.

— Надо их наказать, — кивнул Гермес, — чтобы другим неповадно было.

— Все верно, — согласился с ним Зевс, — но сперва займемся троянцами, уж больно война большая вызревает, как бы нам вообще без смертных не остаться.

И боги серьезно задумались.

А события на земле, то бишь в Греции, стремительно набирали обороты.

Обретший роскошные ветвистые рога царь Менелай приплыл к Агамемнону, который при виде своего младшего братца от смеха чуть тут же не испустил дух. Пришлось отливать Агамемнона водой, а у Менелая отобрать меч и, соответственно, все колюще-режущие предметы.

— Ну ты, братец, даешь, — сказал, утирая катившиеся из глаз слезы, Агамемнон. — Кто ж молодую жену со здоровыми красивыми мужиками во дворце оставляет?

— Жаль, тебя там не было, — резко ответил Менелай, — чтобы посоветовать. Да развяжите же меня наконец.

Подчиненные с сомнением посмотрели на царя Спарты.

— Живее…

— Развяжите, развяжите, — кивнул Агамемнон. — Я больше не буду смеяться по поводу его, по поводу его… ой не могу… по поводу его рогов…

Закрыв лицо руками, брат Менелая затрясся в новом приступе хохота.

— Скотина! — крикнул Менелай, после чего плюнул брату на лысину.

Спартиаты снова связали своего царя.

Агамемнон еще немного повсхлипывал и наконец успокоился.

— Шутки шутками, — сказал он, — а что-то нужно предпринять. И я знаю что. Ты должен собрать всех тех героев, которые дали клятву на свадьбе помогать тебе, если что нехорошее случится с Еленой. С их армиями тебе следует идти войной против Трои и показать этим вонючкам, кто в Греции главный. (Вот он, исторический момент. — Авт.)

— А что, это мысль! — оживился Менелай. — Скорее развяжите меня.

Менелая развязали.

— Брат мой, ты только представь себе, — продолжал Агамемнон, — сатир с ней, с бабой этой, Еленой, но ведь какой великолепный предлог, какой высокий мотив пограбить богатые славные земли!

— Да, красиво, — согласился Менелай, — но что прикажешь делать с этим? — Он указал на роскошные ветвистые рога.

Агамемнон хрюкнул, борясь с новым приступом смеха, но Менелаю по неосторожности кто-то из греков уже вернул меч.

— Не знаю, — ответил Агамемнон, — пожалуй, избавить тебя от сего позорного атрибута могут только боги. Боюсь я, что приключившаяся с тобой беда случилась не без их ведома. Извини, брат, но здесь я тебе помочь ничем не могу.

— Ладно, — зло бросил Менелай, — сам разберусь…

Короче, поплыли братья к престарелому царю Нестору в Пилос.

А Нестор этот некогда считался великим воином и стратегом. Очень много он знал героев, побывал во многих великих битвах, но вот беда — старик в последнее время стал малость сдавать, вследствие древнего своего возраста Зевса с Аидом путал, Геракла с Афиной, ну и так далее. В общем, клинило старичка по полной программе.

Прибыли Менелай с Агамемноном на Пилос и давай старика уговаривать им помочь, дескать, ты многих героев знаешь, помоги, значит, нам их собрать.

— Ну так что же у вас, милые девушки, случилось? — спросил Нестор после подробного рассказа о коварном поступке Париса.

Братья переглянулись.

— Приехали, — выдохнул Агамемнон. — Ку-ку, дедуля, мы о чем с тобой битый час разговаривали7

— О ценах на вино в Спарте, — невозмутимо ответил Нестор.

— Воды Стикса! — воскликнул Менелай. — Да он, оказывается, еще тупее, чем моя жена Елена.

— Бывшая жена, — напомнил Агамемнон. — Нестор, будь другом, не испытывай наше терпение, помоги в войне с Троей.

— Что? Война? — переспросил старик. — Так что же вы сразу не сказали?

Братья снова в замешательстве переглянулись.

— Фразимед, Антилох, сыновья мои, — позвал Нестор, — скорее идите сюда.

Через несколько минут во дворец Нестора ворвались два вооруженных до зубов бугая в одинаковых доспехах.

— Знакомьтесь. — Старик показал на гостей. — Это Менемемнон и Агалай.

Сыновья Нестора мрачно кивнули.

— Фразимед, — представился тот, что был повыше.

— Антилох, — буркнул второй.

— Анти кто? — переспросил Менелай, но Агамемнон вовремя наступил брату на ногу.

— Мальчики мои, — Нестор обнял сыновей за плечи, — наконец произошло то, о чем я мечтал последние шестьдесят лет.

— Да, отец, — прогудели сыновья.

— Мальчики, — продолжал Нестор, — вы не поверите, но началась война.

— Слава Аресу! — дружно взревели Фразимед с Антилохом, потрясая мечами. — Слава, слава, слава!!!

— Сразу видно, кто их зачал, — шепнул на ухо Агамемнону Менелай.

— Яблоко от яблони, — тихо согласился Агамемнон.

Нестор улыбнулся:

— Я помогу вам, я помогу собрать великих героев. Мальчики, снаряжайте мои лучшие корабли. Сперва мы посетим Геракла.

Почесав макушку чуть ниже рогов, Менелай деликатно кашлянул:

— Э… — смущенно произнес он, — вообще-то Геракл…

— Что, неужели второй раз женился? — испуганно спросил Нестор.

— Да нет, — ответил Менелай, — скорее наоборот, он умер.

— Ай-яй-яй, — покачал головой Нестор, — как нехорошо, однако, вышло, но мы все равно к нему заедем.

— Это, интересно, куда? — весело поинтересовался Агамемнон. — На Олимп?

— Гм… —Нестор задумался. — Действительно глупо… м-м… ну тогда навестим Тесея.

— Боюсь, что он тоже умер, — сказал Менелай, — я, конечно, извиняюсь, но среди ваших знакомых есть кто-нибудь из живых до сих пор героев?

— Да, есть, — с радостью ответил старик, — это мои сыновья.

Менелай с Агамемноном скептически посмотрели на задравших носы сыновей Нестора.

— М-да, плохо дело, — констатировал Менелай, — похоже, что войны с Троей не будет.

— Как это не будет? — возмутился старик. — Скорее поспешим на корабли, я лично возглавлю поход против Трои. Плывем же мы на Аргос к царю Диомеду, сыну великого Тидея, равному силой самому Аресу. Диомед должен мне большую сумму денег, думаю, он не сможет отказать нам в помощи.

— Вот это уже совсем другое дело, — заулыбались Менелай с Агамемноном. — Быстрее, Нестор, снаряжай свои корабли, чувствуем мы, великая буря надвигается на Грецию…

Надо сказать, что хотя братья и выражались фигурально, дождь в Аттике в этот день пошел, и не просто дождь, а целая буря с грозой, поскольку Зевс на Олимпе снова раздавал богам розовых слонов по поводу их безответственного отношения к предстоящей войне.

Славные герои собрались на войну против Трои.

Во-первых, разобраться с коварными троянцами собирался царь Аргоса Диомед, сын Тидея, который при виде полоумного Нестора побледнел, тут же пообещав исполнить любую его просьбу.

Во-вторых, пограбить богатые земли согласились: сын царя Эвбеи Паламед, внук Миноса, царь Крита Идоменей и друг Геракла Филоктет, сперший у погибшего героя его чудо-стрелы.

Решили участвовать в грабеже и два Аякса: большой — сын саламинского царя Теламона, друга Геракла (здоровый был мужик, однажды, сильно перепив, одной лишь головой разнес храм Геры) и малый — сын локридского царя Оилея.

В общем, много героев клюнуло на заманчивое предложение пополнить свои сундуки троянским золотом, вот только царь Итаки, хитроумный Одиссей, сын Лаэрта, что-то юлил. Чувствовал, мерзавец, что на Олимпе ему и так уже сандалии сплетены, а тут еще поход этот. Но необходимо было грекам участие Одиссея в походе, ибо многие герои отвечали, что, мол, если царь Итаки в поход отправится, то и мы с ним, а если нет, так нет.

Но не желал Одиссей покидать Итаку, тем более что он совсем недавно женился на молоденькой красавице Пенелопе и у него уже родился сын Телемах. (Подробнее об этом герое читайте во второй части романа. — Авт.)

Короче, решил Одиссей малахольным прикинуться, психом, значит, мол, в бассейне нечаянно поскользнулся, головой ударился и теперь вроде как идиот.

Приплывают Менелай с Агамемноном в Итаку, естественно, вместе с Нестором и сыном царя Эвбеи Паламедом. Приплывают, значит, а Одиссей голяком по дворцу скачет с павлиньим пером в заднице и жалобно так по-бараньи блеет.

— Вот это да! — сказал Менелай, увидев царя Итаки. — Вот что, значит, с мужиками брак делает. Пока был холостым, был нормальным.

— Профессионально косит, — кивнул Агамемнон, — даже перо в задницу смолой вклеил.

Посмотрели греки на бегающего на четвереньках по залам Одиссея, плечами пожали и к жене его молодой Пенелопе так обратились:

— И долго он уже бесится, соплеменников пугает?

— Да вроде со вчерашнего дня, — ответила наивная Пенелопа. — Как ваши корабли на горизонте увидал, так сразу на четвереньках в глубь дворца и помчался.

— Значит, внезапный приступ. — Паламед задумчивo потеребил подбородок. — Весьма интересно.

— Как нехорошо получилось, — покачал головой Менелай. — А мы думали его на войну пригласить, пару сундуков золота предложить.

Баранье блеянье во дворце вдруг оборвалось, а греки, перемигнувшись, заговорили еще громче.

— Да, очень жаль, — сказал Агамемнон. — Я-то думал Одиссею жемчужину подарить величиной с кулак, что ж, придется нам плыть обратно.

— Эй, постойте! — донеслось из коридора, и в приемный зал вошел, облаченный в боевые доспехи, абсолютно здоровый Одиссей.

— Что, неужели излечился? — притворно удивился Паламед.

— Да, — высокомерно кивнул царь Итаки, — приступ внезапно прошел.

Пенелопа озадаченно посмотрела на мужа:

— Милый, я что-то не совсем поняла…

— Потом, потом, — отмахнулся Одиссей, — все вопросы потом, когда вернусь. Кстати, — он резко повернулся к Агамемнону, — как там насчет моей жемчужины?

— Лично презентую после взятия Трои, — ответил грек, лукаво усмехаясь, — даю тебе слово.

— Ну что ж, вперед, — скомандовал Одиссей, — дайте мне полчаса, чтобы собрать войска и спустить на воду корабли.

Греки весело переглянулись:

— Без проблем, мы подождем.

— Пенелопа, — обратился царь Итаки к супруге, — я буду отсутствовать м-м… пару месяцев, сотки, пожалуйста, к моему возвращению ковер с моим профилем — я ведь знаю, ты умеешь, — а внизу надпись: “Он разрушил Трою”. Я через пару месяцев вернусь, проверю…

Сидевший на Олимпе у телевизориуса Зевс зловеще рассмеялся.

Но еще одного героя должны были привлечь греки для грядущего мочилова — некоего Ахилла, приемного сына царя Пелея (смертного) и морской богини Фетиды (усыновили они его уже тридцатилетним. — Авт.). Мороки с этим Ахиллом было выше крыши, а главное, что вечно пьяный прорицатель Калхас ни с того ни с сего предсказал Атридам, то есть Агамемнону и Менелаю, что без этого Ахилла они Трою не возьмут. Морду, конечно, этому Калхасу набили, но предсказание есть предсказание, раз оно было произнесено, значит, так и случится. Тем более не стоило этим пренебрегать, когда речь шла о предстоящей войне.

В общем, ничего не поделаешь, отправились греки за Ахиллом. Но Ахилл был, конечно, не дурак и мог потягаться хитроумием с самим Одиссеем.

Как только прознал он о том, что ищут его греки, дабы в поход против Трои звать, спрятался герой на острове Скиросе, что в Эгейском море, во дворце царя Ликомеда. Причем весь прикол был в том, что Ахилл скрывался на этом острове в виде весьма симпатичной девушки, сбрив бороду и облачившись в женские одежды (ноги и грудь он тоже, кстати, побрил. — Авт.).

Даже сам царь Ликомед не знал, что среди его дочерей живет переодетый в бабу мужик. Точнее, царь, конечно, узнал об этом, но потом, когда у каждой из его дочерей родилось по двойне.

Хорошо устроился Ахилл, какая к сатиру война, зачем ему это нужно?! Лежи себе на диванчике во дворце дурака-царя и забот никаких не знай. Как в сказке: утром обильный завтрак, затем любовь, днем роскошный обед и снова любовь, а вечером… страшно подумать. Все же ненасытные девки были дочери царя Ликомеда — шутка сказать, попробуй удовлетвори пятнадцать пышнотелых (мягко говоря) красавиц за день.

Возлежал утомленный любовными утехами Ахилл на диванчике и раздумывал, не податься ли все же на войну, уж очень не хотелось герою получить в ближайшее время перелом тазовой кости.

Но тут, как назло (или к счастью. — Авт.), на остров приплыли Одиссей с Диомедом, поскольку прорицатель Калхас за определенную плату заложил им Ахилла, сообщив, где герой от них скрывается.

— Это ж надо, — продолжал бубнить Одиссей, сойдя на берег острова, — мы в поход собираемся, а он среди баб жирует, виноград с вином по утрам жрет.

— А ты что, завидуешь? — усмехнулся Диомед. — Зря ты это, Одиссей, у тебя вон жена молодая дома сидит, гони прочь недостойные мысли, а то сам знаешь… Кто там у нас на Олимпе за неверными мужьями следит, Гименей или Гера?

— Понятное дело Гименей, — ответил царь Итаки, — у него даже ножницы особые есть, специально для греков, которые изменяют своим женам.

— То-то. — Диомед поднял к небу указательный палец. — На Зевса надейся, а сам не плошай…

Царь Ликомед принял знатных греков довольно доброжелательно и очень удивился, когда те попросили его разрешить им посмотреть на царских дочерей.

— Ну, с Диомедом все ясно, он холостой, — сказал Ликомед. — Но ты, Одиссей, что скажет твоя Пенелопа?

— Да мы не свататься приплыли, — сказал Одиссей, — у нас тайное военное задание от Менелая, мы их быстренько посмотрим и назад уплывем.

— Ну, раз тайное военное. — Царь развел руками. — Слуги проведут вас в их покои.

Красивы были дочери Ликомеда, ох как красивы. Тихонько причмокивая губами, Одиссей с Диомедом осторожно наблюдали за ними, спрятавшись в дворцовом саду.

— Кто же из них Ахилл? — шепотом спросил Диомед, пихая локтем Одиссея в бок.

— Да думаю я, думаю, — огрызнулся царь Итаки. — Сатир бы побрал этого Ахилла, будем ждать, пока они пойдут купаться к озеру.

— А ты уверен, что они пойдут?

— Уверен, жара вон какая, грех не освежиться.

И греки принялись ждать. Действительно, ближе к обеду девушки, весело шутя и хихикая, потянулись к озеру.

— Смотри, — прошептал Диомед, указывая на одну из дочерей Ликомеда, — вот эта толстожопая, случайно, не Ахилл?

— Да нет, — отмахнулся Одиссей, — у Ахилла груди, конечно, накачанные, но не до такой же степени.

— Да, действительно, — согласился Диомед, — давай подойдем поближе.

— Проклятие! — прошипел Одиссей, когда они были уже у озера. — Эти дуры собрались купаться в рубахах (пеньюарах. — Авт.).

Сняв верхние одежды, дочери Ликомеда, оставшись в легких холщовых рубашках до пят, с визгом бросились в воду. Озеро тут же забурлило, как будто в нем резвилось стадо бегемотов. (А почему как будто? — Авт.)

— И что теперь? — уныло спросил Диомед.

— Будем ждать. — Одиссей ехидно усмехнулся.

— Опять ждать?

— Тише, сейчас они выйдут из воды на берег, и тогда…

— Вот он! — почти закричал Диомед, чуть не выпав из кустов, за которыми они скрывались.

— Где?!! — изумился Одиссей.

— Да вот же, слева, у дуба…

Одиссей присмотрелся:

— Мать моя женщина, действительно мужик.

Холщовые рубашки девушек сильно намокли в воде и теперь весьма рельефно облегали их пышные формы.

Вытащив из-за пазухи сетку, Одиссей осторожно двинулся к берегу озера.

— Слышишь, приятель, — начал канючить Диомед. — Может, прихватим еще и вон ту круглопопую, ну пожалуйста, и так на войне радостей никаких.

— Нельзя, — цыкнул на друга Одиссей. — Менелай нам тогда уж точно женилки поотрывает.

— Или Пенелопа, — тихо добавил Диомед.

Момент греками был выбран более чем удачно.

Выжав волосы, девушки полезли в воду по второму кругу. Озеро снова покрылось мощными волнами. Ахилл же остался на берегу, томным взглядом опытного пастуха наблюдая за резвящимися красавицами.

— Слушай, а тебе не жалко мужику кайф ломать? — спросил Одиссея Диомед, сочувственно глядя на Ахилла.

— Мне жемчужины моей жалко, — ответил царь Итаки, проворно выскакивая из кустов.

Нападение Одиссея было столь стремительным, что Ахилл даже не успел ничего понять, как оказался спутанным по рукам и ногам прочной сетью.

— Скорее! — закричал Диомеду Одиссей. — Бежим на корабль, берись за его ноги.

Увидев скрутивших его двух здоровых бородатых мужиков, Ахилл понял, что крупно влип.

— Вы что, братья, — жалобно застонал он, — не надо, пожалуйста, я не женщина, я мужчина.

— Да заткнись ты. — Диомед, пыхтя, отпустил трепыхавшейся жертве чувствительный пинок под зад.

— Мама! — закричал Ахилл. — Помоги, здоровые волосатые мужики меня девственности лишить хотят.

Наблюдавший с Олимпа за комической сценой Зевс, утирая слезы, придержал за локоть рванувшуюся было на помощь к сыну богиню Фетиду.

— Спокойно, подруга, спокойно, — давясь смехом, успокоил он встревоженную мать героя. — Думаю, что с твоим Ахиллом все будет в порядке.

И, забегая вперед, следует отметить, что Громовержец оказался прав.

Глава 6 О КОЗАХ И О ТОМ, КАК ОПАСНО ПОПАДАТЬСЯ ЗЕВСУ ПОД ГОРЯЧУЮ РУКУ

Дионис усмехнулся:

— Деньги в порядке, лежат в надежном месте.

— Да не слушай ты его, — сказал Алкидий, который был немного навеселе и потому очень смелый. — Он небось их давно уже пропил.

— Ты действительно так считаешь? — удивился Фемистоклюс. — Дионис, пожалуйста, развей сомнения нашего друга.

Дионис хмыкнул, и на дубовом столе питейного заведения возникло три пузатых мешка с золотом.

Алкидий попытался дотронуться до них, но мешки тут же исчезли.

— Это нечестно! — обиженно закричал грек.

— Что нечестно, друг мой? — спросил Дионис.

— Нечестно, что ты не отдаешь нам нашу долю, — пояснил Алкидий.

— Но ведь у меня деньги в безопасности, кто из смертных спрячет их лучше бога Диониса?

— Действительно, кто? — согласились друзья, залпом выдув по чаше вина.

Они снова прожигали время в питейном доме “За пазухой у Зевса”, и снова их постоянным сокружником был бог вина, вечно веселый Дионис.

— Ну так как там у вас на Олимпе? — спросил Фемистоклюс. — Что нового?

— Зевс страшно бузит, — ответил бог вина, — клянется стереть вас с лица земли.

— Это плохо, — задумчиво проговорил Фемистоклюс.

— Главное, что в отличие от других богов, — добавил Дионис, — он вполне может это сделать.

— Да?!! — Друзья переглянулись.

— Ага, — подтвердил бог вина. — Только ему сейчас не до вас, вы, наверное, уже слышали, что в Греции назревает война.

— Конечно, слышали, — усмехнулся Фемистоклюс, — с Троей, из-за девки этой балахманной Елены, ты сам нам, кстати, об этом недавно говорил

— Царь Спарты Менелай армию великих героев собирает, — продолжал Дионис — Все об этом в Аттике только и толкуют.

— Елена, это так, всего лишь красивый предлог, — глубокомысленно заявил Алкидий, — чтобы вдоволь Трою пограбить. Не похитил бы ее Парис, нашли бы, к чему другому придраться, скажем, к неправильной там форме носа троянского царя Приама или к жене его Гекубе, которая, по слухам, наполовину амазонка.

— Да, дела, — согласился Фемистоклюс. — На Олимпе не до нас. Но думаю, все же нам с Алкидием не стоит расслабляться. Эй, секундочку, а где Алкидий…

Фемистоклюс с Дионисом стали с недоумением озираться. Посмотрели направо, налево, потом взглянули вверх на потолок. Алкидия нигде не было.

Пожав плечами, Фемистоклюс заглянул под стол и с удовлетворением обнаружил пьяного приятеля мирно спящим на полу.

— Он никогда не умел пить, — как бы извиняясь за друга, сообщил Фемистоклюс.

— Хочешь, он за секунду протрезвеет? — предложил бог вина. — Я могу это сделать запросто.

Фемистоклюс задумался, но ответить не успел, поскольку прикрепленная к его поясу плоская черная коробочка, подаренная Герой, внезапно издала мелодичную трель.

Фемистоклюс вздрогнул.

— Сними ее, — посоветовал Дионис. Рыжий грек опасливо снял коробочку с пояса и, раскрыв, поднес ее к уху.

— Да, я слушаю, — с некоторой робостью произнес он.

— Болван, — донеслось из коробочки, — ты держишь трубку вверх ногами.

Смущенно покраснев, Фемистоклюс перевернул удивительное устройство.

— Значит, так, — сказала в трубке Гера, — сегодня ровно в полдень этот старый кобель Зевс, судя по всему, намылился к очередной шлюшке на землю. Смотрите в оба, это ваш шанс. Он спустится с Олимпа в священную рощу у своего главного храма, скорее всего в образе козла, провороните — пеняйте на себя.

— Э… — робко попытался возразить Фемистоклюс.

— И никаких “э”, — бескомпромиссно отрезала Гера. — Не забудьте захватить с собой изобретение Гефеста. Все. До связи.

Ожившая на время черная коробочка снова стала мертвой.

— Фух. — Фемистоклюс повесил устройство обратно на свой веревочный пояс.

— Задание от Геры? — спросил Дионис.

— Оно самое, — с грустью подтвердил Фемистоклюс. — Не было забот…

— Но ведь вы работаете на нее не бесплатно?

— Конечно нет, — ответил грек. — Какой же идиот в наше время что-то просто так делать станет?

— Верно, — хохотнул бог вина. — Ну так что, протрезвить твоего друга?

— Валяй, — согласился Фемистоклюс, и через секунду из-под стола вылез абсолютно трезвый Алкидий.

— Что случилось? — недоуменно спросил он. — Почему я был под столом?

— Поскользнулся, упал, — ответил Фемистоклюс (очнулся, перелом, гипс. Гм, шучу. — Авт.).

— На фруктовой кожуре, — лукаво подмигивая, подтвердил Дионис.

— Ну где же он, уже ровно полдень, — нетерпеливо ерзал залегший за небольшим холмиком Алкидий.

— Тише ты. — Фемистоклюс показал приятелю кулак. — Схрон выдашь.

За спиной у рыжего грека висел небольшой кожаный ранец с удивительным изобретением Гефеста.

Нещадно палило солнце.

Прошло десять минут, пятнадцать, и вот с неба с урчанием опустилась небольшая белая тучка, на которой нервно перебирал копытцами небольшой серобородый козел.

— Действительно козел, — ахнул Алкидий. — Это интересно, кого он тут обольщать собрался, свиноматку, что ли?

— Тише, — зашипел Фемистоклюс. — Зевс и в образе козла по-прежнему Зевс, ни одна смертная девка перед ним не устоит.

Приглушенно заржав, Алкидий покрутил пальцем у виска.

Тем временем козел, ловко соскочив с опустившегося в траву облачка, резво поскакал куда-то в глубь рощи.

— Скорее за ним, — скомандовал Фемистоклюс, выскакивая из укрытия.

Козел явно знал, куда бежит, уверенно лавируя между деревьями.

— Точно, — сказал запыхавшийся Фемистоклюс, — у него здесь свидание.

Вскоре друзья увидели впереди прекрасную полянку, сплошь заросшую чудесными фиалками. Остановившись посередине этой полянки, козел принялся чего-то или, скорее, кого-то ждать.

— Смотри. — Алкидий дотронулся до плеча друга, указывая куда-то вправо.

Из-за деревьев на краю поляны робко выглядывала молоденькая большеглазая дриада.

— Старый развратник! — прошептал Алкидий. — Интересно, когда он примет свой человеческий облик?

— А он его не примет, — ответил Фемистоклюс.

— Как это не примет? — испугался Алкидий. — А как же они э… ну ты понял, что я имею в виду.

— А вот это, — потряс в воздухе указательным пальцем Фемистоклюс, — самое интересное.

Дриада явно колебалась, но козел стал живо бить в землю копытцами, приглашая девушку на полянку.

— Ме-э-э-э, — вдруг донеслось с другого конца поляны, и из кустов внезапно выскочил крупный черный козел.

— А это еще кто? — удивились друзья. Мотая рогами, черный козел проворно приблизился к Зевсу.

— Ме-э-э-э, — громко заявил он. Зевс попятился, а испуганной дриады и след простыл.

— Может, это Гера? — предположил Алкидий.

— Да нет, вряд ли, — покачал головой Фемистоклюс. — Иначе зачем мы ей понадобились?

Зевс пятился, но черный козел, качая рогами вправо-влево, не выпускал его с поляны.

— Пошел на фиг, — вдруг произнес человеческим голосом Зевс. (Ну, вы поняли, что это козел произнес, в которого Зевс превратился. — Авт.)

Друзья в засаде замерли в ожидании, что же будет дальше.

А дальше было вот что: черный козел несколько опешил, услышав человеческий голос, но справедливости ради следует заметить, что своих планов, если они у него изначально и были в отношении Зевса, он не поменял. Зашевелив ушами и пожевав в зубах сорванный одуванчик, он, издав очередное “ме-э-э-э”, игриво боднул Зевса в бок.

— А ну пошел отсюда, я кому сказал, — снова взревел басом Зевс, но козел его совсем не испугался, а стал весело скакать рядом.

— Почему он не примет человеческий облик? — все недоумевал Алкидий. — Или, на худой конец, в тигра не превратится?

— А он не может, — усмехнулся Фемистоклюс. — Мне Дионис по пьянке рассказывал, что то устройство, которое трансформирует богам тела, установлено на Олимпе. Оно часто барахлит, и поэтому, чтобы Зевсу снова стать самим собой, ему нужно вернуться на небо.

— Но ведь это же очень опасно — расхаживать по земле в обличье животного, — заметил Алкидий.

— He думаю, — возразил Фемистоклюс. — Бессмертие-то все равно остается, хоть ты в клопа превратись — хрен раздавишь.

Черный козел на полянке снова замекал и, ловко подпрыгнув, оседлал Зевса сзади.

Челюсти у греков медленно отвисли.

— Сволочь! — взревел Зевс. — Отпусти!

Но ответом ему было лишь похотливое меканье.

— Слушай, а может, это Арес? — предположил Алкидий, не веря своим глазам.

Но Фемистоклюс не слушал его, он дрожащими руками снимал со спины фотоалпаратис-мгновелис.

— Ме-э-э-э, — раздавалось на поляне.

— Сволочь.

— Ме-э-э-э…

— Шашлык сделаю.

Квадратное устройство в руках Фемистоклюса тихо щелкнуло.

— Что ты делаешь? — удивился Алкидий. — Зачем это?

— Запечатлеваю событие для потомков, — ответил Фемистоклюс, быстро орудуя изобретением Гефеста, который показал смекалистому греку, как правильно с ним (устройством) обращаться.

Все было до смешного просто. Снять крышечку с круглого стекла, навести на объект, нажать черную пуговку, и все.

— А-а-а-а, — ревел на поляне Зевс. — Помогите…

— Ме-э-э-э…

— Он думает, что это самка, — догадался Алкидий, — может, поможем?

— Сиди тихо, — зашипел на друга Фемистоклюс, и аппарат в его руках снова защелкал.

— Черныш, ты где? — вдруг раздалось на поляне, и из-за деревьев вышла полная немолодая гречанка с прутиком в руке. — Ах ты, негодник! — закричала она и стеганула пару раз развратное животное по спине.

Обиженно замекав, черный козел соскочил с Зевса и бросился наутек. Тучная хозяйка, изрыгая проклятия, поспешила следом за ним.

— О-о-о-о… — простонал Зевс, — какой позор, хорошо еще, что никто этого не видел…

Алкидий с Фемистоклюсом лукаво переглянулись в кустах.

— Ну что? — спросила Гера. — Вам удалось раздобыть улики?

— Не совсем, — ответил Фемистоклюс.

— Что значит не совсем? — переспросила богиня. — Улики есть или их нет?

Они и на сей раз встретились с богиней в ее храме и потому чувствовали себя несколько неуютно.

— Вот. — Фемистоклюс протянул Гере несколько карточек из непонятного тонкого материала. (Фотобумага. — Авт.)

Взглянув на цветные картинки, богиня неопределенно хмыкнула, видимо не сразу признав благоверного, но, когда она его узнала, глаза у нее полезли на лоб.

— Пустоты Тартара, — изумленно прошептала она, — кто бы мог подумать? Но я никогда не замечала за ним этих наклонностей, о воды Стикса, какой срам!

— Не то слово, — согласился с ней Фемистоклюс, подмигивая Алкидию, как всегда робевшему в присутствии бессмертных. — Вы довольны нашей работой?

— Я… я в замешательстве, — пролепетала богиня. — Это слишком, это… я не нахожу слов, я не смогу использовать ЭТО против Зевса. Да надо мной весь Олимп смеяться будет, если остальные боги узнают, что муж изменяет мне с козлом.

Но тут богиня, на время утратившая самоконтроль, спохватилась, вспомнив, что перед ней не боги, а всего лишь двое презренных смертных.

— Пошли вон! — громко приказала она. — Если что, я с вами свяжусь.

Поклонившись, греки быстро покинули храм Геры.

Оказавшись на улице, Фемистоклюс хлопнул друга по плечу и весело рассмеялся.

— Ты не представляешь, какая это для нас удача, — радостно сказал он.

Алкидий удивленно посмотрел на рыжебородого приятеля:

— Я что-то тебя не совсем понимаю…

Фемистоклюс хмыкнул и извлек из-под одежды пачку красочных карточек.

— Гефест научил меня, как делать копии, — сообщил он. — Теперь ты понял, какое в наших руках мощное оружие?

— Против Геры?

— Ха, бери выше, против самого Зевса. Неужели не ясно, что он все для нас сделает, лишь бы эти картинки не попались на глаза кому-нибудь из олимпийцев?

— О, — обрадовался Алкидий, — это здорово!

— Но ты смотри молчи, — пригрозил другу Фемистоклюс. — До поры до времени никто, кроме нас, Геры и того черного козла, знать о происшедшем ничего не должен.

Алкидий серьезно кивнул:

— Заметано.

Внезапно в вечернем небе что-то сверкнуло, грянул гром, и высокое дерево рядом с друзьями раскололось пополам, запылав ярким пламенем.

— Бежим! — закричал Фемистоклюс, увлекая Алкидия за собой.

Зевс на Олимпе непроизвольно выругался.

— Опять этот проклятый молниеметатель мажет! — зло прокричал он. — Снова какой-то идиот мне прицел сбил.

В тронный зал Олимпа влетел испуганный Гермес:

— В чем дело, Эгидодержавный?

— Не фурычит, — сказал Громовержец, швыряя молниеметатель на пол. — Да есть здесь хоть одна вещь, которая работает нормально?

— Позвать Гефеста? — предложил Гермес, включая на сандалиях третью скорость.

— Да нет, не надо, — махнул рукой Зевс, — эти подонки все равно убежали.

Взяв с золотого подноса на столике у трона шампур с шашлыком, Громовержец кровожадно зачавкал, утоляя разыгравшийся аппетит.

— Хочешь? — предложил он опустившемуся на пол Гермесу. — Козлятина, жареная, свежая, еще сегодня днем по лесу бегала, травку щипала.

— Нет, спасибо, — отказался Гермес — у меня изжога. (Скажу вам по секрету, шашлык из козла редкая гадость. — Авт.)

— Ну как хочешь, — пожал плечами Зевс, беря с подноса следующий шампур.

— Хреново дело, — сказал Фемистоклюс, осторожно вглядываясь в вечернее небо. — Поджарит нас Громовержец, как пить дать поджарит.

— Не каркай! — прикрикнул на друга Алкидий, выбираясь из большого дупла в стволе дерева. — Что же делать? Может, позвонить Гере, она ведь обещала нас защищать.

— Да что эта Гера? — Фемистоклюс махнул рукой. — Дура дурой, что она может?

— Ну так давай поищем Диониса, пусть он за нас заступится.

— Знал бы ты, какой он трусливый, — усмехнулся Фемистоклюс. — Это только на словах он крутой, кого хочет якобы может опоить, трепач сатиров. С Зевсом справляется один лишь бог сна Гипнос, да и то не всегда.

— Ну тогда я не знаю, что делать, — сказал Алкидий, сел на травку и понурился. — Будем сидеть и ждать, пока нас Зевс поджарит.

— Зачем же сидеть и ждать? — удивился Фемистоклюс. — Нам нужен мудрый совет, как дальше себя с богами вести, и я, кажется, знаю, у кого мы этот совет получим.

— И у кого это, интересно? — оживился Алкидий.

— У великого титана-предсказателя Прометея, — ответил Фемистоклюс.

— О нет! — взмолился Алкидий. — Ведь он уже давно выжил из ума на почве печеночной недостаточности.

— В любом случае выбора у нас нет, — отрезал Фемистоклюс. — Идем, это где-то здесь, совсем недалеко.

Кусок скалы вместе с прикованным к ней титаном действительно обнаружился невдалеке у пещеры кентавра Хирона, где совсем недавно боги справляли роковую свадьбу Фетиды с Пелеем. В суматохе праздника упившиеся боги совсем забыли о титане, оставив его вместе с куском скалы в лесу.

Прометей к удивлению друзей оказался не один, а с Гераклом, который специально по поручению спохватившегося Зевса спустился с Олимпа, дабы освободить титана, оказавшего бесценную услугу Громовержцу.

В руках могучий герой держал молоток с долотом и безуспешно пытался разбить оковы Прометея.

— Совсем проржавели, заразы, — шипел Геракл, с силой ударяя молотком по долоту. — Почему же они не разбиваются?

— Не стоит, мой славный друг, — мягко говорил ему титан, — лучше возьми у Гефеста нормальный инструмент и приходи завтра.

— Да завтра я не могу, — ответил Геракл. — На Олимпе собрание будет по поводу этой войны Троянской. Даже камень не поддается, сатир его побери.

— Гефестова работа, — хмыкнул титан, — на совесть, скотина, меня приковал.

— Да он пьяный тогда был, — возразил Геракл. — Будь он в здравом уме, стал бы он тебя приковывать мало того, что девятью обручами за каждую конечность, так еще и вверх ногами?

— А мне, собственно, так даже больше нравится, — возразил Прометей. — Все время в небо смотрю, птичкам радуюсь.

— Если б эти птички еще б на тебя не гадили, было бы совсем хорошо, — съязвил Геракл, неистово взмахивая молотком. — Вот же зараза…

Одно из колец на правой руке титана хрустнуло, соскочив на землю.

— Осталось еще восемь, — скептически заметил Прометей.

— А сатир с ним. — Геракл с чувством швырнул инструменты в ближайшие кусты, чуть не задев при этом прячущихся там греков. — На неделе к тебе заскочу, ты уж извини, некогда, война эта сатирова началась, все так неудачно сложилось.

— Да я понимаю, — сказал Прометей. — Ничего, подожду.

— Может, тебе скалу перевернуть? — предложил Геракл, вытирая натруженные руки тряпочкой. — Или, скажем, девочек пригласить, чтобы тебя поразвлекли?

— Не стоит, — улыбнулся титан. — Спасибо, мне и так хорошо.

— Ну как знаешь. — Герой пожал плечами и, вскочив на пасшегося рядом черного единорога, ускакал по каким-то там своим олимпийско-героическим делам.

— Идем, — сказал Фемистоклюс, и греки несмело приблизились к прикованному титану.

— Приветствуем тебя, о величайший из родственников Крона, — торжественно произнес Фемистоклюс.

— Ага, — ухмыльнулся Прометей, — сдается мне, это те греки, что украли с Олимпа амброзию.

Друзья переглянулись. Титан рассмеялся:

— Ловко вы, однако, на колеснице Гелиоса покатались. Смелости и хитрости, вижу, вам не занимать. Но не простит Зевс вам вашего проступка, давно бы вы уже поджарились, если бы Арес на молниеметателе Громовержца прицел не сбил. Повезло вам.

— Как это сбил? — удивился Фемистоклюс. — Зачем это?

— Да кто ж его знает, — пожал плечами Прометей, и это у него, висевшего вверх ногами, получилось весьма забавно. — Говорят, он под шумок берет у Зевса молниеметатель и, пока Тучегонитель по бабам шляется, время от времени с Олимпа по эфиопам постреливает — развлекается, короче.

Греки замялись, не зная, как лучше сообщить титану о мучающей их проблеме.

— Вижу, не просто так вы ко мне пришли, — произнес Прометей, — вижу, вам нужен мой мудрый совет. Что ж, спрашивайте, коль есть что.

— Э… — начал Фемистоклюс, — понимаешь, о наисильнейший, какая у нас проблема… Зевс, который Громовержец, с недавнего времени, как ты знаешь, пытается разделаться с нами за известный поступок.

Висевший вверх ногами титан кивнул:

— Дальше.

— Понимаешь, — продолжал Фемистоклюс, — мы как бы попали меж двух огней. Похоже, на Олимпе зреет очередной заговор, и, как всегда, в его центре находится Гера. Она наняла нас, дабы мы проследили за Зевсом и застали его за бесстыдным занятием, коим он обычно балуется на земле.

— М-да, интересная ситуация, — согласился Прометей. — Похоже, вы ходите по лезвию меча.

— Посоветуй, что нам делать? — взмолились греки. — Как уберечься от гнева Зевса?

Титан задумался:

— Я бы на вашем месте Гере не доверял. Гнусная баба наверняка ведет двойную игру. Что же касается заговора, то на Олимпе это обычное дело. Когда ведешь растительный образ жизни, то еще не до такого додумаешься. А все это, я вам скажу, от безделья, с жиряки олимпийцы бесятся.

— Ну а как же нам быть? — снова спросили друзья.

— Ну а что вам? — удивился Прометей. — Смотрите в оба, не зевайте, двигайтесь по возможности зигзагами и перебежками, во время грозы избегайте открытых мест. Уверяю, Зевсу сейчас не до вас, ну, может, пальнет еще пару раз молнией, но лишь в профилактических целях. Если и стоит вам кого опасаться, так это Геры. Коварная она, зараза, похлеще богини раздора Эриды.

— В общем, понятно, что ничего не понятно, — подвел итог рассуждениям титана Фемистоклюс.

— Да ладно, что вы так Зевса боитесь? — засмеялся Прометей. — В конце концов у вас ведь есть те пикантные фотокарточки с козликами, белым и черным.

Греки опешили:

— А ты откуда знаешь?

— Я все знаю, — ухмыльнулся титан. — Просто насчет Геры еще сомневался, думал, что задание Зевса застукать вам Арес дал.

— Еще чего! — фыркнул Фемистоклюс. — С этим типом мы никаких дел не имеем.

— Вот и славно! — кивнул Прометей. — Прохвост он еще тот, скользкий, как осьминог. В общем, эти фотокарточки я бы на вашем месте поберег для действительно особо опасного случая.

Друзья мрачно кивнули.

— А можно еще вопрос? — вдруг подал голос Ал-кидий.

Титан благосклонно кивнул:

— Что ж, задавай.

— Меня вот что беспокоит, — начал Алкидий. — Как так получилось, что у недавно поженившихся Фетиды с Пелеем уже есть взрослый тридцатилетний сын?

Фемистоклюс одурело вытаращился на друга:

— А я и не знал, что тебя война Троянская интересует.

— Ты об Ахилле, что ли? — переспросил Прометей. — Так ведь он сын богини. За пару дней под два метра вымахал, говорят, что он сразу в доспехах и с копьем родился. Фетиде даже кесарево сечение делать пришлось, так как щит героя не вылазил. (Конечно, это байка, рассчитанная на таких лопухов, как наши герои. На самом деле Ахилл был усыновлен Фетидой и Пелеем уже взрослым мужиком после свадьбы. Просто так, ради прикола. — Авт.)

— Спасибо, — поблагодарил Алкидий, — теперь я буду спать спокойнее, а то в ежедневных дощечках такое пишут, что, мол, Ахилл внебрачный сын Зевса и Елены Троянской.

— Брешут, сволочи! — гневно выкрикнул титан. — Интерес к войне подогревают, а что ты хочешь — желтая пресса.

Душевно распрощавшись с Прометеем, греки направились в город, дабы утопить свои проблемы в кружке вина.

— Может, Диониса встретим, — предположил Фемистоклюс.

От внезапного раската грома заложило уши. Синей стрелой с неба в землю ударила сверкающая молния, попав в проезжавший по дороге воз с сеном. Сено мгновенно вспыхнуло, пожираемое синим пламенем.

— За что? — крикнул в небо всклокоченный возница и, соскочив с повозки, бросился наутек. — Все, что украл, верну! — громко кричал он на бегу. — Клянусь Олимпом, верну.

Пожав плечами, друзья невозмутимо продолжили свой путь в город.

— А… — ревел на Олимпе Зевс, — опять промазал, у-у-у…

В тронный зал вошел перемазанный сажей Гефест в кожаном фартуке.

— Отец, в чем дело? — осведомился он. — Я, кажется, слышал крики?

— А, Гефестушка, — подозрительно нежно произнес Зевс, нервно передергивая затвор на молниеметателе. — Вот кого я больше всего хотел бы сейчас видеть.

— Э… отец, ты чего? — Изобретатель медленно попятился к выходу из зала. — Эй, не дури…

Но было поздно.

Издав боевой клич, Зевс выстрелил огнем в гениального сыночка.

— Я покажу тебе, как мне прицел на лучевике сбивать…

Увернувшись от молнии, Гефест зигзагами помчался вон из тронного зала.

— Это не я, — кричал он, — это Арес!…

И вновь небо над Аттикой заволокло грозовыми тучами.

Глава 7 О ТОМ, КАК ПИШЕТСЯ ИСТОРИЯ

Итак, все могучие герои вместе со своими войсками собрались в гавани города Авлида, чтобы отплыть оттуда к Трое.

Несчастный Менелай сбился с ног, пытаясь вразумить героев, которые по случаю своей встречи принялись в неимоверных количествах поглощать вино и петь непотребные стишки. Многие не виделись друг с другом по нескольку лет и вот теперь пили за здоровье и за скорую победу над троянцами. Менелая никто не желал слушать. Завидев его рога, герои хватались за животы и валились в приступе хохота на землю. Пришлось бедному царю Спарты укрыться в трюме на флагманском корабле, а вразумлять греков послать своего брата Агамемнона.

— Как я их всех ненавижу! — кричал царь Спарты, гневно потрясая рогами. — Забодал бы… то есть зарубил бы всех, если бы у меня меч не отобрали.

— Спокойно, брат, — сказал, как всегда, уравновешенный Агамемнон, — я поговорю с героями.

Но тут еще одна проблема встала перед греками, а именно: им срочно требовался историк, который смог бы запечатлеть великие события для потомков.

Историк, как назло, долго не находился. Наконец хитроумный Одиссей обнаружил его в каком-то местном питейном заведении и с помощью Фразимеда и Антилоха перетащил на корабль.

Ученый долго и упорно не желал принимать цивилизованный вид, то блея по-бараньи, то во всеуслышание заявляя, что он не кто иной, как покровитель искусств бог Аполлон.

Воспользовавшись одним из кратких периодов просветления рассудка, историка, обвязав веревкой, несколько раз окунули в море, дабы он окончательно пришел в себя. Естественно, прибегнуть к сей процедуре посоветовал все тот же хитроумный Одиссей.

Протрезвев, историк зло сообщил грекам, что никакой он, дескать, не историк, а простой архивариус, и что он хранит документы, а не создает их, но, получив от Одиссея золотой талант, старикашка резко подобрел, подтвердив, что он действительно историк и знаток греческих мифов. (Хотел написать “древнегреческих мифов”, но вовремя спохватился. — Авт.)

— Вот и славно, — сказал Агамемнон, — скажи, как тебя зовут?

Историк задумался, что в данной ситуации выглядело подозрительно.

— Софоклюс, — ответил он. — Да, называйте меня Софоклюсом.

— Значит, так, Софоклюс, — начал Одиссей, — в твои обязанности входит добросовестно заносить на дощечки все события этой великой войны, не приукрашая и не перевирая факты. От того, насколько добросовестно отнесешься ты к своему делу, будет зависеть, как на своих отцов станут смотреть наши дети, наши потомки: с презрением или с гордостью. Пусть в историю Греции Троянская война войдет как величайшая из войн, независимо от ее исхода.

— Всецело присоединяюсь к этим словам, — кивнул Агамемнон.

— Ну что ж, начнем прямо сейчас, — хмыкнул историк, извлекая из заплечной сумки дощечку. — Сколько в вашей флотилии кораблей?

Греки задумались.

— Секундочку, — сказал Агамемнон и выбежал из трюма наружу. — Раз, два, три, четыре, — послышалось сверху.

Через минуту брат Менелая проворно вернулся в трюм.

— Мне не хватило пальцев на руках, — растерянно сообщил он.

— Ну так разулся бы, — посоветовал Одиссей. Агамемнон почесал редкую бородку.

— Ну тогда где-то около пятнадцати.

— Сколько?!! — не поверил историк.

— Где-то пятнадцать, — твердо повторил грек, — да, именно пятнадцать.

Лукаво прищурившись, Софоклюс быстро нацарапал на дощечке: “В поход против Трои греки направлялись на 150 кораблях”. Затем историк задумался и воровато пририсовал к цифре второй нолик. (Что, думаете, арабы нолики изобрели? А вот и нет. Греки их изобрели, древние, а арабы уже потом у них передрали. Не верите? Ну и не надо. — Авт.)

— А сколько всего героев собралось на войну? — спросил он, сделав первую запись (историческую, черт возьми, историческую!!! — Авт.).

— Секундочку, — спохватился Агамемнон, собираясь снова выйти наружу.

— Постой, — остановил его Одиссей. — Боюсь, что, даже если ты снимешь обувь, тебе это вряд ли поможет. Я помню число героев, их где-то около сорока человек.

— Чего?!! — У историка отвисла челюсть. — И с этой армией вы собираетесь напасть на Трою?

— Да. — Агамемнон гордо вскинул голову. — Я тоже говорил Менелаю, что их слишком много и что вполне можно было бы обойтись двумя десятками.

Схватившись за голову, Софоклюс записал: “Громадное войско собралось на морском берегу. Сто тысяч вооруженных воинов желали доказать свое право на подвиг под стенами Трои”.

“А сколько же там было кораблей? — подумал историк. — Тысяча пятьсот, э… не годится”.

Пожевав кончик острой палочки, Софоклюс добавил к цифре кораблей еще два нуля. Конечно, можно было добавить и еще нолик. Софоклюсу в принципе было не жалко, но потомки могли не поверить. Тогда бы получилось, что на каждый корабль приходится по полгероя, как-то уж очень неправдоподобно.

— Вот, — воскликнул Одиссей, вырвав из рук историка смазанную воском дощечку, — самые первые строки, строки великой истории!…

И если бы Одиссей умел читать, то глаза у него от прочитанного оказались бы на затылке. Но, к счастью, царь Итаки никогда не обременял себя лишними знаниями, считая ученость уделом слабаков и всяких там историков.

— Итак, — Зевс обвел присутствующих тяжелым взглядом, — вопреки всем моим попыткам, избежать войны, похоже, не удастся.

Олимпийцы слаженно закивали, соглашаясь с Громовержцем

— Ну почему только меня волнует то, что происходит на земле? — закричал Тучегонитель. — Почему один я должен расхлебывать в очередной раз заваренную вами кашу?

Боги пристыжено попрятали глаза.

— Потому что ты Зевс, — тихо ответил Гермес, — царь богов, повелитель Олимпа.

— Да на кой… —Зевс запнулся, сдержавшись, хотя резкое словцо так и просилось на язык. — К чему мне вся эта власть, когда меня окружают сплошные ПРИДУРКИ…

Олимпийцы подавленно молчали.

— Афродита, — резко бросил Громовержец, — я тебя просил или нет вернуть золотое яблоко Парису? Богиня любви потупила взор.

— Гера, не я ли просил тебя угомонить твоего сына Ареса?

— Это, между прочим, и твой сын, — сухо заметила Гера.

— Молчать! — взревел Зевс. — Афина, ведь Троя находится под твоим покровительством, почему ты не поговорила с царем Приамом?

Богиня мудрости также не нашлась что ответить.

— Тартар вас всех побери, да здесь, кроме меня, волнует кого-нибудь эта война или нет?

Олимпийцы в ответ неопределенно замычали.

— Бараны! — Зевс сокрушенно подпер кулаком голову. — Да другой на моем месте три шкуры бы с вас спустил, амброзии лишил и в Тартар низверг.

— Кто этот другой, интересно? — довольно дерзко спросила Гера.

— Да тот же Крон, — рявкнул Зевс, и от произнесенного им имени стены Олимпа сильно содрогнулись.

— Не гневайся, о всемогущий, — взмолился Гименей, — что ж поделать? Ты же знаешь — судьбу не изменить. Рок сильнее нас, мойры никогда не прядут нити вспять.

— Да знаю я, — Зевс тяжело вздохнул, — поэтому и в Тартар вас до сих пор не сбросил, хотя и был близок к этому.

Как всегда после хорошей взбучки олимпийцам, Громовержца немного отпустило, и тучи над Грецией нехотя разошлись.

— В общем, — продолжал Тучегонитель, — как обычно в такой ситуации, будем тянуть жребий, и пусть сам Рок решит, кто будет помогать троянцам, а кто — грекам.

Бросили жребий.

Естественно, все, кроме Зевса.

Гермес наломал спичек, принесенных Гефестом из кузницы. Было решено, что те, кому попадутся короткие спички, должны будут помогать троянцам, а те, кому выпадут длинные, — грекам.

Короткие спички вытащили: понятное дело, Афина (а иначе и быть не могло, Гермес лично проследил за всемогущим Роком), Эрот, Афродита и Гименей.

Длинными спичками были осчастливлены: Арес, снова Эрот (хитрый подлец тянул жребий дважды. — Авт.), Гефест и Гермес.

Остальные боги, включая Аполлона с Посейдоном и прочих, в забаве не участвовали, ибо находились непонятно где и непонятно с кем. А созывать всех олимпийцев Зевсу было попросту лень, он не любил, когда на Олимпе стоял галдеж.

Итак, начало Троянской войны было лишь делом времени, и время это стремительно бежало вперед, подчиняясь вообще непонятно кому.

Тем временем корабли греков один за другим отплывали из гавани Авлиды, держа курс к берегам Азии.

Где находится Троя, герои знали лишь приблизительно. Ко всему прочему, они по-прежнему были пьяны, несмотря на все попытки Агамемнона вразумить их, дабы греки не срамились хотя бы перед взирающими на них с Олимпа богами.

Естественно, что в данной ситуации было бы просто удивительно, если б они достигли Трои.

Увидев через короткое время замаячивший впереди берег, греки бурно возликовали и направили суда к вожделенной темной полосе на горизонте.

Как ни ругался старец Нестор, утверждая, что никакой Трои в данной части моря нет и быть не может, не послушали его герои, уж больно чесались у них руки поскорее с кем-нибудь подраться.

Греки пристали к берегу под возмущенные вопли Нестора высадились на сушу и погнались за пастухами, мирно пасшими стада овец неподалеку от берега.

Хорошо драпанули пастухи, только грязные пятки среди кустов мелькали. Взбодренные столь легкой победой над врагом, герои принялись ловить по лугам овец, но в силу тотального опьянения в данном деле не слишком преуспели.

Местные овцы оказались злобные и вреднючие, что те волки. Гневно блея, они искусали многих героев.

Короче, этому безобразию немедленно следовало положить конец.

Конечно же ни в какую ни в Трою высадились греки, а в Мизию, где правил сын Геракла герой Телеф. Возмутило Телефа безобразие, учиненное греками. Внимательно выслушал он обиженных пастухов и, собрав войско, двинулся проучить зарвавшихся “гостей”.

Возликовали герои, увидев приближающуюся к ним армию из двадцати человек во главе с могучим Телефом.

— Ах вы, засранцы, — ревел сын Геракла, гордо шествуя во главе войска. — Ну я вам сейчас покажу, как земли союзников разорять!

Испугались тут греки, частично даже протрезвев. Что же это получилось, значит, они вместо того, чтобы биться с троянцами, со своими же друзьями сражаться собрались?

Грозен был вид у сына Геракла. Посовещались герои и, побросав оружие, кинулись наутек, к стоящим у берега на якорях кораблям.

Злобно блея, преследовали их кусачие овцы мизийцев. Ревя словно раненый бык, посылал Телеф вслед грекам страшные проклятия. (Весь в папочку. — Авт.)

— Ну что, кретины, доигрались? — спросил Агамемнон пристыженное войско, отпихивая древком копья вцепившуюся в сандалию овцу. — Немедленно Одиссея ко мне.

Одиссей, не очень любивший всякие заварушки, сидел в трюме флагманского корабля, безуспешно пытаясь спилить царю Менелаю позорные рога.

— Одиссей! — взревели на берегу герои. — Одиссей, ау…

Отбросив ножовку в сторону, Одиссей сошел на берег.

— Вон, полюбуйся. — Агамемнон указал на приближавшееся войско. — Если ты сейчас не уладишь эту проблему, то о взятии Трои мы на ближайшие десять лет можем забыть.

— Чего так? — усмехнулся хитроумный царь Итаки.

— Пока подрастут новые герои, — пояснил Агамемнон. — Эти кретины даже оружие побросали.

— Ага, — загудели герои, — вам легко говорить. Видели бы вы, какие у ихних овец зубы.

С чувством сплюнув себе под ноги, Одиссей двинулся навстречу грозному войску сына Геракла.

— Привет, Телеф, — добродушно сказал царь Итаки, когда они поравнялись. — Куда путь держишь?

Сын Геракла остановился, грозное войско последовало его примеру.

— Да вот, кое-кому задницу собираюсь надрать, — насмешливо сообщил Телеф.

— Уж не тем ли грекам, что собрались сейчас вон на том берегу? — спросил Одиссей, в свою очередь хитро усмехаясь.

— Им самым, — крикнул Телеф, потрясая мечом. — Я им покажу, как моих пастухов пугать.

— Может, договоримся? — предложил Одиссей. Сын Геракла задумался.

— Ну что ж, давай, — наконец согласился он, садясь на траву.

Хитроумный царь Итаки сделал то же самое и, подперев подбородок рукой, сказал:

— Ты уж извини мужиков, ну, всякое бывает. Перепили малость, овец с троянцами перепутали. Ведь со всяким такое может случиться.

Телеф понимающе кивнул.

— Прости засранцев. — Одиссей огорченно развел руками. — Не ведают они, что творят. Шутка сказать — пятнадцать лет мужика с мечом не видели, не воевали.

— Все я понимаю, друг Одиссей, — ответил Телеф, — но кто мне теперь возместит убытки? Овцы-то многие побесились, друг друга позагрызали, столицу мою в осаду взяли.

— Извини, брат, — искренне сказал Одиссей, — и прими от нас скромный взнос для восстановления твоих животноводческих угодий.

С этими словами царь Итаки протянул могучему Телефу снятый с пояса мешочек с золотом.

Телеф задумчиво принял подарок, взвесил его в сильной руке, нахмурил густые черные брови и, пожевав губами, громко сказал:

— Договорились.

Греки, стоявшие на берегу и напряженно наблюдавшие за переговорами великих героев, с облегчением вздохнули.

“Это ж как надо упиться, — подумал Телеф, — чтобы Мизию с Троей перепутать! Ох навоюют эти остолопы, ох и навоюют”.

— Видишь ли, приятель, какая у нас проблема, — продолжал хитроумный Одиссей, — никто из нас не знает, где находится Троя.

— Да, проблема, — согласился сын Геракла.

— Не мог бы ты, сын величайшего из героев, — попросил царь Итаки, — провести наши корабли в Трою?

Телеф снова нахмурился.

— Боюсь, это исключено, — сухо ответил он. — Зачем ты просишь меня об этой услуге, когда сам прекрасно знаешь, что я женат на дочери царя Трои Приама. Не буду помогать я врагам моего тестя. (Ну вот, хоть один честный человек за всю книгу нашелся. — Авт.)

— Как знаешь, — легко сдался Одиссей, после чего вернулся к кораблям.

— Ну что? — спросил довольный Агамемнон. — Рассказывай, как же тебе удалось уговорить Телефа.

— С тебя пятьдесят талантов, — просто ответил Одиссей, поднимаясь на борт флагманского корабля.

А на корабле из трюма выглядывал несчастный Менелай.

— Ох великий Тартар, — испугался царь Итаки, отпрыгивая в сторону, но тут же спохватился, узнав в обладателе чудовищных лосиных рогов царя Спарты. — Извини, Меня, я тебя сразу не признал.

— Ну что там, все в порядке? — осведомился бедняга.

— Проблему я уладил, — кивнул Одиссей. — Дело за малым: найти непьющего лоцмана, который смог бы отвести нас в Трою.

— Непьющего лоцмана? — переспросил Менелай. — Боюсь разочаровать тебя, мой друг, но, похоже, это невозможно…

А на берегу счастливый Софоклюс творил своими руками бессмертную историю.

“Стали греки опустошать владения Телефа, — хитро прищурившись, писал он. —Двинулся Телеф на защиту своих владений с несметным войском, завязалась кровопролитная схватка. И вот в бой вступил великий Ахилл вместе со своим другом Патроклом. Был ранен Патрокл вражеской стрелой, но не обратил внимания герой на этот пустяк, храбро продолжал он сражаться плечом к плечу с Ахиллом. И вот обратил великий Ахилл Телефа в бегство. Возликовали греки. Осадили они главный город Мизии, где спрятался Телеф. Но тут явился им вестник богов Гермес и сообщил, что сражаются они не с троянцами, а со своими союзниками. Опечалились греки. В великой скорби стали хоронить они павших героев”.

— Эх, хорошо строка пошла, — засмеялся Софоклюс, прикладываясь к фляге с вином, — эх, чего бы еще такого побредовей потомкам ввернуть? — Историк задумался.

— Что пишешь? — поинтересовался подошедший к хронисту Агамемнон.

— Да вот, — хмыкнул Софоклюс, — по горячим следам воссоздаю цепочку реальных событий. Агамемнон одобрительно качнул головой:

— Это хорошо, только смотри о пьянке не упоминай, правнуки засмеют.

— Да вы что? — искренне изумился историк. — Я ведь профессионал. Какая, к сатиру, пьянка, разве я посмею опозорить героев?

— Ох смотри мне, — сказал Агамемнон, грозя Софоклюсу пальцем, — от себя ничего не добавляй, освещай факты подробно и добросовестно. В общем, пиши, как есть, только, — голос Агамемнона опустился до шепота, — пожалуй, и овец не упоминай.

— Да понял я, понял, — быстро закивал историк, — никаких овец. Все освещать правдиво и добросовестно, а потомки сами разберутся, что к чему.

— Правильно. — Агамемнон улыбнулся. — Ты, приятель, зришь в корень проблемы. Ну, не буду тебе больше мешать, работай.

Софоклюс благодарно кивнул и, мечтательно взглянув на небо, снова стал покрывать дощечку корявыми письменами.

“И был пир. Помирились греки, — нацарапал историк, — но в самый разгар праздника отрубил мечом могучий Агамемнон голову Телефу, так как признал в нем троянского шпиона. Снова завязалась кровавая бойня, смешались изысканные яства с отрезанными ушами героев…”

— Так, по-моему, нам пора вмешаться, — заявил Арес, недовольно взирая на экран телевизориуса.

На экране протрезвевшие греки разжигали на морском берегу костры, готовясь к ночевке.

— Ты предлагаешь превратить в осла этого их историка? — осведомился Гермес.

— Технически это вполне возможно, — проворно вставил Гефест, — я только свой аппарат настрою.

— Да нет, — скривился Арес, поглаживая на поясе меч. — Я не об этом.

— Тогда о чем же? — раздраженно переспросил вестник богов.

Дремавший на троне Зевс гулко захрапел. Боги вздрогнули.

— Нужно помочь нашим грекам скорее добраться до Трои, — пояснил Арес. — Но я пока не представляю, как это сделать.

— Ха! Что может быть проще?! — сказал безмолвствовавший до той поры Эрот. — Давайте дружно попросим Посейдона прибить (в хорошем смысле слова. — Авт.) корабли греков к берегам Трои, только и всего.

— Но ведь Посейдон придерживается нейтралитета, — возразил Арес. — С чего это вдруг он нам будет помогать?

— А мы попробуем, — улыбнулся Эрот. — Что нам стоит?

— М-м-м… — вдруг замычал на троне Зевс. — Ах ты, моя козочка.

Олимпийцы скептически переглянулись.

— Гефест, давай свой телефонтий, — наконец решившись, попросил Арес.

Гефест, подойдя к трону, осторожно вытащил из-под локтя спящего Громовержца круглую черную трубку на длинном шнуре. Арес стремительно вцепился в устройство.

— Алло, я вас слушаю, — мелодично произнесла в аппарате нимфа Эхо. — С кем бы вы хотели переговорить?

— Это Арес, — сказал в трубку бог войны. — Желаю говорить со своим дядей Посейдоном.

— Подождите немного, — ответила Эхо.

Устройство щелкнуло, издалека послышалось недовольное ворчание: “Какого сатира этому Аресу не спится, задолбали своими звонками”. Затем в трубке громко булькнуло и немного хрипловатый голос произнес:

— Да, Арес, я у телефонтия.

— Привет, — буркнул Арес. — Тут у нас на суше намечается заварушка. Да ты, наверное, уже слышал, в Трое.

— Угу.

— Мы тут две противоборствующие коалиции на Олимпе создали, одни помогают грекам, другие — троянцам.

— Ага.

— И вот по чистой случайности я оказался главой той коалиции олимпийцев, которая занимается греками.

— Ну-ну, — хмыкнул в трубке Посейдон.

— Оказывается, он глава, — сказал Гефесту Эрот, и боги приглушенно заржали.

— Да тише вы, кони, — прикрикнул на них Арес. — Нет, дядя Посейдон, это я не тебе. Так вот, ты не мог бы оказать нам маленькую услугу?

— Чего-то подобного я ожидал с самого начала нашей милой беседы, — сухо заметил повелитель морей. — Нет чтобы позвонить просто так, осведомиться о здоровье, о жене, о детишках…

— Посейдон, — нетерпеливо перебил дядю Арес, — какие детишки, какая жена? В Греции назревает война, понимаешь? Эти идиоты уже пытались ограбить Мизию, с пьяных глаз спутав ее с Троей. Слава Зевсу, все обошлось. Ты даже себе не представляешь, что они могут натворить без нашего присмотра, страшно подумать.

— Хорошо, — согласился Посейдон, — сделаю, что смогу. Говори, чего конкретно надо?

— Да пустяк, — ответил бог войны. — Устрой на море небольшой шторм. Побазарь с Бореем, Зефиром, Эвром, Нотом и сделай так, чтобы корабли греков вынесло точнехонько к берегам Трои, а то они нам тут навоюют.

— Ну, это мне не тяжело. Это я с легкостью, — ответил владыка водной стихии. — Больше ничего вам от меня не надо?

Арес задумчиво потеребил золотые бляхи на доспехах:

— Да вроде пока нет.

— Тогда спокойной ночи. — И Посейдон прервал связь.

— Ну что? — Присутствовавшие в тронном зале олимпийцы выжидательно посмотрели на бога войны.

— Судя по тому, что ты говорил, — сказал Гермес, — Посейдон обещал помочь.

— Так и есть. — Арес кивнул. — Нам остается лишь немного подождать.

— Ну куда же ты, моя горная серна, — сквозь утробный храп пробурчал на троне Зевс, — у тебя такие милые ножки…

Скривившись, Арес плюнул в сторону, а Эрот пошло хохотнул и, поколдовав над кнопками телевизориуса, переключил экран на какую-то порнушку.

— О-о-о… — донеслось с экрана. — Бе-э-э, бе-э-э, кукареку…

— Групповуха, — довольно пояснил Эрот обалдевшим олимпийцам, — с участием животных: мелкого рогатого скота и птиц.

— О моя тонкошеяя лань, — прохрипел Громовержец, — ну что же ты, смелей, смелей…

— Это невыносимо, — протяжно простонал Арес, схватившись за меч.

После чего, посчитав в уме до десяти, он поспешно вышел из зала.

Переглянувшись, Гермес с Гефестом последовали его показательному примеру.

— Полный бардак, — констатировал Арес, пиная в коридоре ногой неисправный автомат с амброзией.

Глава 8 РАЗБОРКИ ОЛИМПИЙСКОГО УРОВНЯ

— Знаешь, — сказал Фемистоклюс, мечтательно глядя в небо, — вот ходим мы по земле, ходим, и ни разу никто из нас не задумывался, а откуда этот Олимп взялся.

— Ну у тебя и мысли! — хмыкнул Алкидий. — Наверное, только от безделья такое может в голову прийти.

Предаваясь ничегонеделанию, друзья валялись в густой травке на высоком холме. Где-то в Греции шла война, лилась кровь героев, а им было хоть бы хны, главное, что их сейчас никто не трогал.

— Мне кажется, — заложив руки за голову, Алкидий задумчиво пожевывал длинную травинку, — мы сейчас представляем собой великолепную мишень для Зевса.

— Да ладно тебе, — отмахнулся Фемистоклюс, — не порть такое чудесное утро. Помолчали.

— И все же, — сказал рыжебородый грек, — вот висит в небе выше облаков гигантский остров, можно даже сказать, город, и никому до этого дела нет.

— А что, это должно кого-то волновать? — удивился Алкидий. — Ну, висит и пусть себе висит, жить-то богам где-то надо.

— А ты не задумывался над тем, кто эти боги? — вдруг спросил Фемистоклюс. — Откуда они к нам пришли, откуда взялись.

— Ну, приятель, ты даешь! — От изумления Алкидий даже выплюнул травинку. — На солнышке, что ли, перегрелся? Боги были всегда, и ниоткуда они не приходили. Сперва был вечный безграничный Хаос, который породил вечный Мрак — Эреб и темную Ночь — Никту. Переспал однажды Эреб по пьянке с Никтой, и родились от этого союза…

— Да знаю я эти байки, — перебил друга Фемистоклюс. — Сами же боги их и придумали. Бред все это редчайший.

— Фемистоклюс, не кощунствуй…

— Да какое, к Аиду, кощунство. Не было раньше никаких богов, жили себе люди, не зная ни Зевса, ни Геры, ни прочих олимпийцев.

— Как это?

— А вот так, три-четыре поколения назад их не было. Я случайно дощечку одну с текстом нашел, ты не представляешь, какой ужас сковал меня, когда я ее прочел. Не знаю, правда ли то, что там написано, или ложь, но ясно одно: никаких богов раньше и в помине не было.

— Не мели ерунды, — фыркнул Алкидий, снова закладывая руки за голову.

Фемистоклюс покачал головой:

— Это не ерунда. Там было написано, что засияли в один прекрасный день небеса синим сумрачным светом, ударил гром, обрушился на землю огненный смерч, и в небе появился черный летающий остров. Низко-низко прошел он над землей, роняя вниз языки пламени. Вот с тех пор боги и появились.

— Ты хочешь сказать, что они откуда-то пришли?

— Именно.

— Ну и откуда же?

— Не знаю. — Фемистоклюс пожал плечами. — Может, это все звезды? (Опаньки!!! — Авт.)

— Чего?

— Ну звезды, — пояснил Фемистоклюс. — Что, если это такие же летающие острова, как Олимп?

Алкидий встал с травы и, отряхнувшись, направился к ближайшим кустам.

— Эй, ты куда? — позвал друга Фемистоклюс.

— Да лопухов нарву, — ответил Алкидий, — шапочку тебе от сеянца сделаю.

— Эх, — Фемистоклюс тяжело вздохнул, — даже он мне не верит.

— Зато я верю, — внезапно донеслось откуда-то слева.

Фемистоклюс вскочил как ошпаренный. Уж не Зевс ли пожаловал, спустившись с молниеметателем на землю? Расстрелять в упор доставших его смертных сбитый прицел ему бы вряд ли помешал.

Но это был не Зевс.

Это был Дионис.

По обыкновению весело ухмыляясь, бог вина лукаво смотрел на рыжего грека.

— А ты, приятель, я вижу, даром времени не теряешь, — сказал он. — Решил, значит, божественные мифы переписать?

— Да вот подумываю, — согласился Фемистоклюс, — то-то скандал будет.

— Да уж представляю. — Сладко зевнув, Дионис присел рядом на травку.

— Ну вот, к примеру, — продолжал рассуждать Фемистоклюс, — сравнить наши технологии с вашими. Это ж небо и земля…

— Это ты точно приметил, — улыбнулся бог вина.

— Да что технологии, даже огонь и тот вы нам дали.

— Огонь, это да, — кивнул Дионис, — нужная вещь. Ты это, смотри, кроме меня, больше ни с кем своими прогрессивными мыслями не делись.

— А то что будет?

— Да поджарят тебя, и если не косоглазый Зевс, так Арес.

С двумя большими лопухами вернулся из кустов Алкидий.

— О, привет, — сказал он Дионису, смущенно пряча лопухи за спиной.

— Здорово, здорово. — Бог вина сорвал со своего головного убора несколько виноградин и громко ими зачавкал.

— Итак, чему же мы обязаны твоим очередным визитом? — осведомился Фемистоклюс. — Что еще у вас там на Олимпе случилось?

— На Олимпе все в порядке, — ответил Дионис. — Я пришел сообщить, что ваши денежки я весьма выгодно вложил в нефтяные разработки Посейдона и что вскоре вы получите весьма солидные проценты.

— Ну спасибо! — обиделся Фемистоклюс. — А с нами сперва посоветоваться ты никак не мог?

— А что тут советоваться? — удивился бог вина. — Какой дурак упускает шанс заработать? Троянская война ведь началась, греческий огонь нарасхват идет, а главный его составляющий компонент — это что? Конечно, нефть.

— Значит, Посейдон решил на войне немного нажиться, — усмехнулся Фемистоклюс. — Мне иногда кажется, что вы, боги, больше похожи на смертных, чем сами греки: та же мелочность, хитрость и предпринимательская хватка.

— Ну так! — Дионис задрал нос. — Вам есть с кого брать пример.

Черная коробочка на поясе у бога вина внезапно мелодично затренькала. Дионис поднес ее к уху.

— Да. Что? Это тебя. — Бог передал устройство обалдевшему Фемистоклюсу.

— Да, я слушаю, — смущенно сказал в трубку рыжебородый грек.

— Баран, — брюзгливо проговорила ему в ухо Гера. — Ты снова посадил на своем сотиусе батарейки. Я же предупреждала, что их нужно раз в день заряжать на солнце.

— Простите, я забыл, — промямлил Фемистоклюс.

— Он забыл! — завизжала Гера. — А мозги свои ты, случайно, в каком-нибудь кабаке не забыл?

Дионис приглушенно заржал.

— Короче, дефективный, — продолжала супруга Зевса, — вам задание. Сегодня вечером мой муженек собирается на очередное свидание. Педикюр модный сделал, волосы на лысине нарастил, похоже, свидание у него будет в царстве его полоумного братца Аида. Он уже давно Зевса, шельмец, покрывает. В общем, спуститесь под Землю и попытаетесь его застукать. И смотрите мне, без фокусов.

— Да вы что? — закричал Фемистоклюс. — Мы ведь еще не умерли.

— Ну, это быстро можно устроить, — ответила Гера.

Греки побледнели.

— Хотя это и необязательно. Дионис проведет вас к входу в царство Аида. До завтра.

Связь прервалась.

Впервые за все время Дионис посмотрел на друзей с испугом.

— Она что, совсем рехнулась? — хрипло пробормотал он. — Она меня с Гермесом, что ли, спутала, ведь это же его обязанность провожать души умерших в царство Аида. Какого сатира?! Может быть, у меня на этот вечер уже есть определенные планы!

Сжав кулаки, Дионис исчез, по всей видимости перенесясь на светлый Олимп для выяснения отношений с Герой.

— Разборки олимпийского уровня, — кивнул на небо Фемистоклюс.

— Куда уж нам, смертным, — согласился с другом Алкидий…

Дионис вернулся через десять минут, причем вид у бога вина был самый что ни на есть жалкий. На одежде его кое-где зияли дырки, виноград на головном уборе был подавлен, а под правым глазом красовался здоровенный фингал.

— Готовьтесь, — мрачно сообщил Дионис. — Сегодня вечером навестим царство Аида.

Судорожно сглотнув, греки ошарашенно переглянулись, но спорить было бесполезно.

И опасно.

Чаша терпения благоверной Зевса наполнилась до краев и переполнилась.

— Все, хватит, — твердила богиня, бегая туда-сюда по залам Олимпа. — Я покажу этому кобелю, что я тоже еще на кое-что способна.

Остановившись у большого зеркала, богиня разгладила пальцами собравшиеся у глаз морщинки.

— Я тоже еще, кстати, ничего, — заявила своему отражению Гера, гладя руками высокие груди и стягивая талию. — Я еще вполне могу наставить этому развратнику рога покруче Елены Троянской. Чтоб знал, как изменять своей женушке. Ему такое и в голову не придет. Ох, посмеются над тобой олимпийцы, ох, поиздеваются, естественно, за глаза.

Сделав губы бантиком и часто моргая, Гера снова приблизила лицо к зеркалу.

— Да, ничего…

Внезапно отражение богини в зеркале скорчило ей ужасную рожу и, показав язык, присовокупило к этому обидному комплекту известную комбинацию из трех пальцев.

Гера вспыхнула, но отражение снова было нормальным, в точности повторяя все ее движения.

— Ага, все понятно, — ухмыляясь, кивнула богиня, увидев внизу на раме зеркала изящную надпись: “Сделано в кузнице гениального Гефеста”.

— Шутник, — презрительно бросила Гера и направилась в свою спальню, дабы наложить боевую раскраску.

Ее отражение в зеркале еще некоторое время с упоением ковырялось в носу, после чего и оно исчезло.

У себя в спальне Гера первым делом наклеила длинные ресницы и подвела брови. Затем богиня решительно накрасила губы, не жалея пунцовой помады. Сексуальная искусственная родинка под правым глазом придала ей интригующую загадочность.

Волосы Гера распустила, окрасив их особым средством в ярко-зеленый цвет, который, по ее мнению, делал богиню намного моложе.

А вот с платьем у нее возникли проблемы. Она все не могла выбрать, что же надеть. Придирчиво осмотрев ноги на наличие целлюлита вкупе с варикозным расширением вен и не обнаружив таковых, Гера решила надеть коротенькую кожаную юбку с романтическим вышитым на левой ягодице сердечком, одолженную ею у Афродиты. Позаимствовав у богини любви также и легкую дымчатую блузку (думаю, современные термины читателю будут более понятны. — Авт.), Гера решила, что теперь она во всеоружии и что перед ее чарами не устоит ни один смертный. Но, покидая спальню, богиня все же не удержалась и наклеила себе на руки и ноги пятнадцатисантиметровые черные накладные ногти, которые при ходьбе сильно царапали мраморный пол Олимпа, но на такой пустяк Гера не обращала внимания.

Спустившись в тронный зал и не обнаружив там никого из олимпийцев, богиня включила телевизориус, дабы выбрать себе будущую жертву для любовных утех и, соответственно, орогачивания Громовержца.

Телевизориус долго не включался, шипя, словно разбуженная змея. Затем экран мигнул, и на нем появился Громовержец собственной персоной, трущий в бане пемзой красные пятки.

— Если мне приглянулась красотка, — пел Зевс, — то даже сам Цербер не усмотрит за ней, не усмотрит за ней, не усмот…

— Идиот! — зло бросила Гера, переключая канал приема.

Выбрать нужного смертного для предстоящих любовных утех было нелегко. Как назло, Гере попадались какие-то волосатые пузатые типы, воровато поджидавшие вечерних путников в кустах у дороги. Но оно и понятно: война в Греции, беспредел.

Наконец ей удалось отыскать более или менее приличного смертного — сладко дремавшего на небольшой лесной полянке пастуха. Парень был весьма недурственно сложен и, по мнению богини, довольно симпатичен.

— Ну что ж, вперед! — подбадривая себя, скомандовала Гера, телепортируясь с Олимпа на Землю.

— Ну что, готовы? — мрачно спросил друзей Дионис, материализовавшись в лесу в условленном месте.

Греки не менее мрачно кивнули. Спускаться в царство Аида им тоже страшно не хотелось, но что поделать, раз они уже ввязались во всю эту авантюру с Герой.

— А-а-а-а… — внезапно раздалось из чащи леса. — Помогите…

— Что это? — испуганно вскрикнул Алкидий, неуверенно озираясь по сторонам. На лес медленно опускался вечер.

— Да грабят кого-то, — небрежно пояснил Дионис. — Не обращайте внимания, идем. Но крик в чаще леса повторился.

— На помощь, караул! — ревел глубокий мужской бас, теперь намного ближе, чем в прошлый раз.

Кусты на лесной опушке вдруг затряслись, и из них выскочили два бледных грека. Не обращая внимания на Диониса с друзьями, они помчались по направлению к городу. С минутным опозданием из тех же кустов выскочил белокурый юноша с круглыми от ужаса глазами и перекошенным лицом.

Скорее всего, он тоже побежал бы в направлении города, но Фемистоклюс ловко поставил ему подножку, свалив беднягу в траву.

— Что случилось? — строго спросил парня рыжебородый грек.

— Там, там, там… — начал юноша, — в лесу, чудовище… Чупокабра.

— Кто?

— Чупокабра, — как заклинание повторил парень. — Волосы зеленые и когти во-о-о, она кровь человеческую пьет. (Эфиопский аналог кикиморы. — Авт.)

— Да ну? — скептически усмехнулся Дионис. — Пойду-ка я погляжу на эту Чупокабру.

Белокурый юноша посмотрел на Диониса, словно на сумасшедшего, и, резво вскочив на ноги, с завыванием бросился наутек.

— Чупокабра! — кричал он. — Спасайтесь, в лесу Чупокабра!

Дионис хмыкнул и проворно исчез там, откуда бежали перепуганные греки.

— А-а-а-а, — раздалось над лесом, — р-р-р…

После чего послышался отборный мат бога вина. Друзья переглянулись.

Кусты зашумели, и из них выбрался злой, как морской еж, Дионис.

— Это Гера, — просто пояснил он. — Совсем на старости лет сбрендила на почве сексуального воздержания. За молодыми пастухами голяком гоняется. Зрелище, скажу я вам, не для слабонервных. Идемте скорее отсюда.

И друзья быстро последовали за Дионисом.

Остановившись у некоего неприметного холмика, бог вина снял с шеи цепочку, на которой висела плоская серебристая пластинка. Раздвинув траву, Дионис приложил пластинку к странному блестящему выступу в земле. Холмик вздрогнул и, медленно отъехав в сторону, открыл овальный, ярко освещенный лаз. В стенках колодца имелись медные скобы.

— Давайте вниз, живо, — приказал бог вина, — я за вами…

Первым под землю полез Фемистоклюс, двигаясь с крайней осторожностью, дабы не повредить висевший за спиной фотоаппаратис-мгновелис.

Вопреки ожиданиям, подземное царство Аида оказалось весьма приятным местом. Здесь было довольно светло, сухо и тепло. Вдоль потолка туннеля, по которому они шли, тянулась бесконечная, испускавшая ровный мягкий свет белая полоса.

Дионис уверенно шагал впереди.

По пути грекам иногда попадались овальные двери с непонятными цифрами и надписями на странных чужих языках.

— Это тоже когда-то был летающий остров, — пояснял на ходу Дионис, — но он, в отличие от Олимпа, рухнул на землю, полностью погрузившись в нее.

Наконец ярко освещенный коридор закончился, и бог вина вывел греков в просторную сумрачную пещеру, сплошь заросшую белыми светящимися цветами.

— Это пещера Тэнара, — сказал Дионис, — местный ботанический сад. Дальше вы пойдете сами. Я буду вас ждать ровно через час на этом же месте. Ничего не бойтесь. Тем, кто еще не умер, бояться в царстве Аида нечего. Идите все время вперед к берегу священной реки Стикс. Харон переправит вас, и не вздумайте ему ничего платить, скажите, что вы, мол, от меня.

— А как же мы найдем здесь Зевса? — удивился Фемистоклюс.

— Спросите у кого-нибудь о долине Асфодели, — ответил Дионис, — вам покажут. Там Зевс среди тюльпанов и будет резвиться.

— Интересно, с кем? — пошло хмыкнул Фемистоклюс.

Бог вина пожал плечами.

— Да с кем бы ни резвился, щелкните его на фотоаппаратис и сразу назад. Все, идите.

И друзья двинулись в глубь пещеры. Через некоторое время они действительно достигли какой-то речки. Судя по исходившим от нее запахам, это был сливной сток канализационной системы города.

— Мы сейчас под Лопонесом, — сделал вывод Фемистоклюс, прикидывая в уме расстояние, которое они прошли.

— Возможно, — согласился Алкидий. — А вот и Харон.

Из темноты появилась черная лодка. Некто в темном одеянии, в надвинутом на лицо капюшоне весьма проворно орудовал шестом, облепленным дерьмом.

— Ого, — сказал Фемистоклюс, зажимая нос. Лодка бесшумно ткнулась в берег.

— Ё-моё, — внезапно воскликнул Харон, — вот так встреча!

Паромщик скинул с головы капюшон, и греки с изумлением узнали в нем бывалого моряка Феода, подвозившего их до плавучей платформы, где останавливалась золотая колесница бога Гелиоса.

— Какими судьбами? — радостно воскликнул Фемистоклюс, не сразу обратив внимание на то, что Феод в темноте немного светится, да и вообще весь внешний вид у моряка какой-то полупрозрачный.

— Да замочили меня, — весело ответил Феод, — точнее, сожгли. Я с пьяных глаз военный корабль с торговым перепутал. Поднимаю, значит, черный флаг, подплываю ближе, а они меня греческим огнем.

— Да, не повезло, — согласились друзья. — Такты теперь вместо Харона? Моряк кивнул:

— Но лишь на время, я его заменяю.

— Ну а где же сам паромщик?

— Да вроде по бабам пошел, — ответил Феод. — Его Аид раз в неделю на поверхность отпускает.

— М-да, — задумчиво изрек Фемистоклюс, — нравы здесь, я вижу, те же, что и на Олимпе.

— Ну а вы чего? — спросил моряк. — Вроде, судя по внешнему виду, еще не умерли.

— А мы за Зевсом, — ответил Алкидий. — У него тут типа как свидание.

— Так и есть. — Феод кивнул. — Я лично его полчаса назад переправлял. Надухоренный весь такой, с букетиком ромашек. Все нос кривил, когда мимо лодки дерьмо проплывало. Я ему говорю: что естественно, то небезобразно, а он мне: давай, греби быстрей, дурак, я на свидание опаздываю. Такие вот дела. Залезайте в лодку, я вас бесплатно перевезу.

— Спасибо, — растроганно ответили греки, и Феод, проворно орудуя где шестом, где веслами, переправил друзей на левый берег Стикса.

— По-моему, — сказал он, — Зевс направился в сторону долины Асфодели. Вон видите, где туман белый стелется, это там.

— Спасибо, — еще раз поблагодарили греки старого пирата и двинулись в том направлении, куда он им указывал.

— Берегись! — вдруг закричал кто-то совсем рядом. — Камень, берегись!

Друзья инстинктивно отскочили в сторону, и в ту же секунду мимо них с гулким грохотом промчался круглый гигантский камень, подпрыгивавший на неровностях почвы. Вслед за камнем бежал маленький бородатый человек в непомерно больших сандалиях.

— Стой! — истошно кричал он. — Куда, мать твою…

— Сизиф, — коротко пояснил Алкидию догадливый Фемистоклюс, и греки продолжили свой спуск в долину Асфодели.

Тем временем обнаженная жена Зевса с безумным выражением лица кралась голяком по лесу в поисках смертного мужчины.

Белокурый пастушок, к сожалению, убежал, лишь только увидел богиню, пытавшуюся продемонстрировать юноше первоклассный танец живота. Сначала несчастный парень начал заикаться, затем на него напала икота, и, не выдержав ужаса происходящего, бедняга сбежал, после того как Гера запустила в него своими кожаными трусиками, имитируя таким образом возбуждающий стриптиз (снимать-то ей было практически нечего).

— Милый, ты где? — звала Гера, пробираясь сквозь густую растительность. — Цып-цып-цып…

Вскоре богиня совершенно случайно вышла к стенам города Лопонеса, где и наткнулась на дежуривший у костра военный патруль.

— Говорят, греки Мизию взяли, — рассказывал один из воинов, помешивая манную кашу в подвешенном над огнем шлеме. — Разрушили все города и пленили великого сына Геракла Телефа.

— А я слышал, — подхватил другой воин, — что Телефа убил Агамемнон, спутав его с царем Трои Приамом.

— Да, дела, — согласились остальные греки. — Великие битвы сотрясают Аттику, а мы здесь сидим, манную кашу кушаем…

И вот именно в этот момент к костру вышла обнаженная Гера.

— Мама! — закричал один из воинов, роняя ложку с кашей на землю. — Чупокабра…

Остальные греки также повернули головы, и их лица стали белее мела.

— А-а-а-а… —дружно взвыли воины и, беспорядочно повскакивав с земли, бросились к городу.

— Стоять! — завизжала Гера. — Импотенты сатировы…

Но куда там.

С лязгом закрылись городские ворота, и снова стало тихо.

Сев у костра, Гера обхватила голову руками и приглушенно зарыдала. Затем, вытерев слезы, стала уплетать за обе щеки брошенную греками манную кашу, которая на вкус оказалась весьма недурственной.

Настроение у богини сразу же резко улучшилось.

— Ну и ладно, — сказала она, облизывая деревянную ложку. — Я так просто не сдамся.

Сытно поужинав, Гера снова вернулась в лес и вскоре услышала чье-то весьма немелодичное пение.

— Как собрались греки на войну против Трои, — хрипло выводил чей-то сиплый баритон. — Снарядили корабли и вышли в море. Ликовали славно великие герои. Так собрались греки на войну против Трои…

Гера прислушалась. Голос был явно мужской.

Вот так удача!

Двинувшись на звуки бездарной песни, богиня увидела слепого старика. Тот сидел у ручья и брынькал на старой расстроенной эоле. У ног незадачливого певца стояла большая медная кружка, соединенная при помощи цепочки с железным кольцом у него в носу.

— Ага, — сказала Гера.

— Чего? — не понял старик, прекратив петь.

— Цып-цып-цып, — позвала богиня.

— Караул! — закричал старик, и Гера сообразила, что слепота у него была липовая.

— Не уйдешь, — взревела богиня.

— На помощь! — завизжал бродяга и бросился на четвереньках в ручей.

Гера, проворно схватив его за шиворот, вытащила из воды.

— Чупокабра! — орал старик, нелепо размахивая руками. — Помогите!…

Седой парик и накладная борода остались в руке у богини, и Гера с удивлением узнала в бродяге друга Париса, героя Энея.

— Так-так, — сказала жена Зевса, — кажется, я поймала дезертира.

— Нет, — испуганно ответил Эней, — я не я и эола не моя.

Получив мощный пинок под зад, парень кубарем полетел обратно в ручей.

— Пожалуйста, о великая, — взмолился Эней, — не выдавай меня.

Гера задумалась:

— Хорошо, но за это тебе придется мне заплатить.

— Что? — спросил Эней, чувствуя в словах богини некий подвох.

— А вот что! — зарычала изголодавшаяся по мужчинам Гера, стягивая с перепуганного парня красные шаровары, (здесь и далее авторский реверанс перед великим украинским юмористом Иваном Котляревским. — Авт.)

— Отстань, тетка, — закричал Эней, но все его усилия вырваться из страстных объятий богини были обречены на провал.

Ну что еще оставалось несчастному Энею, кроме как подчиниться всемогущему Року.

И он подчинился и, к слову сказать, не пожалел об этом.

Глава 9 ТРОЯНСКАЯ ВОЗНЯ

Многим казалось, что в Мизии греки застряли надолго. Но не тут-то было.

Внезапно забурлило море у самого берега, и на поверхности показался гигантский железный кит самого Посейдона. Вспенивая бурлящую воду, кит подплыл к берегу.

Большая часть героев уже сидела на ближайших деревьях. Лишь хитроумный царь Итаки Одиссей да бесстрашный Агамемнон остались на берегу.

В спине кита откинулась круглая железная крышка, и из образовавшегося отверстия появился сам Посейдон, на этот раз вместо рыбьего хвоста надевший себе нормальные человеческие ноги.

В серебристом, сияющем блестящими чешуйками наряде, со светящимся трезубцем в руках спустился он по специальной лесенке с кита на берег и, поглаживая синюю бороду, приблизился к застывшим на берегу грекам.

— Кого я вижу?! — воскликнул бог морей, узрев Одиссея. — Хитроумный царь Итаки. Помню, помню, как там было в сочиненном тобой анекдоте обо мне и трепангах: возвращается жена Посейдона Амфитрита из командировки и видит…

— Дальше, пожалуй, не надо, — перебил бога Одиссей.

Посейдон добродушно рассмеялся:

— Ладно, что было, то уже зажило. Я зла на смертных долго не держу.

Говорил бог морей как-то странно в нос, хотя оно и понятно, поскольку к его ноздрям шли, начинаясь от некоего непонятного прибора за спиной, две зеленые трубочки.

Одиссей с Агамемноном смогли рассмотреть эти трубочки лишь вблизи, поскольку те были скрыты густой бородой владыки морей.

— Что смотрите? — хохотнул Посейдон. — По трубкам подается морская вода прямо мне в легкие. Долго находиться на воздухе мне нельзя, поэтому буду краток.

Греки приготовились внимательно слушать.

— Можете смело снимать свои корабли с якорей, — продолжил повелитель морской пучины. — Меня просил за вас Арес. Я помогу вам быстро достичь Трои. Ничего не бойтесь — ни ветра, ни шторма, домчу вас в целости и сохранности.

— Благодарим тебя, о великий. — Греки поклонились.

— А помнишь этот? — Посейдон хлопнул перепончатой рукой Одиссея по плечу. — Поймал однажды рыбак в сети Посейдона, а тот ему и говорит: отпусти меня, смертный, и тогда я исполню любые твои три желания…

Одиссей впервые в жизни покраснел, ибо в анекдоте рыбак оказался немым, и Посейдон в итоге засох.

— Да ладно тебе, — усмехнулся бог морей. — Залился краской, как жрица-девственница из храма Афины при виде голого грека. Я же сказал, зла не держу.

Посейдон величественным шагом вернулся на спину железного кита и, не погружая его под воду, уплыл.

— Скорее! — закричал Агамемнон героям. — Пора плыть. Грузитесь на корабли.

Но герои на деревьях словно приросли к веткам, пришлось пару сосен спилить под грязную ругань Телефа, который совершенно справедливо требовал очередную компенсацию за повреждение его частного имущества.

В общем, за какие-то сутки достигли греки Трои.

Подплыли к берегу, смотрят, а там их уже войско троянцев под предводительством великого Гектора дожидается, в кости режется от нечего делать.

Софоклюс немедленно извлек из заплечной сумки очередную чистую дощечку Прищурился, быстро пересчитал войско троянцев — получалось тридцать человек вместе с Гектором. Острая палочка ловко заскользила по мягкому воску.

“Сильное войско троянцев во главе с могучим сыном царя Приама Гектором собралось на берегу, — быстро царапал историк. — От самого горизонта протянулась цепочка троянских воинов, всего их было где-то около…”

Историк задумался, как бы не переврать.

— А, ладно. — Софоклюс махнул рукой и быстро написал: “Всего их было где-то около ста пятидесяти тысяч. Великие герои выступали против греков”.

Командовать высадкой был назначен Одиссей. Но ситуация, надо сказать, была весьма неприятной, поскольку и ежу (морскому) было понятно, что первого, кто ступит на троянский берег, ждет неминуемая смерть.

Что же делать?

Но Одиссей был бы не Одиссей, если б не нашел выхода и из этой тупиковой ситуации.

Понятно, что умирать в этой войне никому не хотелось. Герои с обеих сторон рассчитывали просто набить друг другу морды или, в крайнем случае, подраться на мечах, естественно, до первого пореза. Например, было общеизвестно, что Ахилл при виде крови терял сознание, ему даже клюквенный сок боялись подавать.

Подумал Одиссей, подумал и решил, что первым на троянский берег сойдет сам царь Спарты Менелай. Менелай, понятно, не хотел этого делать, но его заставили, пригрозив, что в случае отказа силой выкинут за борт.

Пришлось Менелаю первому ступить на вражескую землю.

Немая сцена, последовавшая за этим, была достойна отдельной главы в героическом повествовании Софоклюса, дощечек этак на десять.

Троянцы в изумлении и растерянности взирали, как, согнувшись под тяжестью мощных лосиных рогов, мрачно сходил на берег царь Спарты Менелай.

Грянувший после немой сцены раскат заливистого хохота достиг аж самого Олимпа, разбудив дремавшего на троне Зевса.

Словно сраженный наповал вражеской стрелой, рухнул на землю великий Гектор. Побросав оружие, троянцы, сотрясаясь от хохота и хватаясь за животы, катались по песку.

Греки, наблюдавшие эту сцену со своих кораблей, тоже не сдержались, заразившись троянским смехом.

Не до смеха было лишь одному Менелаю. Выхватив из-за пояса меч и издав громкий, полный ненависти вопль, он погнался за хитроумным Одиссеем, опрометчиво сошедшим на берег вслед за царем Спарты.

Включив на Олимпе телевизориус, боги с интересом следили за историческими событиями. У бедняги Ареса от смеха началась икота, и ему пришлось выпить чуть ли не весь фонтан ржавой воды, чтобы эту икоту прекратить. Сотрясавшийся от хохота Эрот подавился солеными орешками, а Гермес чуть не свалился с Олимпа, нечаянно включив правую, вечно барахлящую сандалию.

Короче, никакого сражения в этот день не было. Подобрав оружие и утирая катившиеся из глаз слезы, троянцы вернулись за стены своего великого города. Можно сказать, что первую битву греки выиграли со счетом один ноль. По полю несостоявшегося сражения бегал лишь площадно матерившийся Одиссей, преследуемый разъяренным Менелаем.

— Да-а-а-а… — протянул Громовержец. — И смех и грех. А мы волновались, что они тут нам большую часть населения перебьют, сорвут демографический взрыв, запланированный Эротом на будущий год.

— Кхэ-кхэ, — кашлял Эрот. — Ой, не могу, умора…

Гефест чинил у фонтана правую сандалию босому Гермесу. Вторую сандалию надел Арес и теперь задумчиво висел вниз головой под потолком тронного зала.

— Полезная вещь, — философски заметил он, — располагает к длительным размышлениям.

— Зевс, — сказал Гермес, вдруг вспомнив мучившую его в последнее время мысль, — ты знаешь, Гера пропала.

— Ну и сатир с ней, — огрызнулся Громовержец. — Надеюсь, что она пропала навсегда.

— Кто знает, — хмыкнул Гермес, осторожно разглядывая золотые бараньи рога на голове владыки Олимпа.

Естественно, боги не могли не заметить сие чудесное украшение Громовержца, появившееся вчера вечером, но все благоразумно молчали, зная, каков Зевс бывает во гневе, тем более что его настроение в последние дни сложно было назвать мажорным. Умница Гефест успел убрать на Олимпе все зеркала, не дожидаясь, пока Тучегонитель проснется.

Многие уже догадывались, куда и зачем отлучилась Гера.

На Олимпе назревала очередная буря.

— С этого дня, — заявил Громовержец, грустно глядя на экран телевизориуса, — я запрещаю вам помогать этим придуркам. Пусть сами между собой разбираются. Кто меня ослушается, за ноги вниз головой в Тартар. Два раза, вы знаете, я повторять не буду.

“Лишь бы он не заметил эти проклятые рога, — испуганно подумал Гермес. — Не дай Крон, заметит”.

Тем временем на земле Софоклюс все творил бессмертную историю.

“Десять лет осаждали греки Трою, — написал он, услышав, как Одиссей сказал Агамемнону, что войну они закончат в два дня. — Много героев полегло с обеих сторон. Обагрилась Земля-матушка Гея кровью смертных”.

— Как назовешь свою книгу? — поинтересовался Ахилл, проходя мимо камня, на котором сидел историк.

— Как назову? — переспросил Софоклюс, отрываясь от работы. — Пожалуй, назову я ее: “Троянская возня”.

— Как-то уж не очень величественно, — заметил герой.

— Ну так вы же сами просили ничего не приукрашивать! — удивился историк.

— И то верно, — согласился Ахилл. — Ну ты, это, пиши давай, пиши…

И Софоклюс писал. Так писал, что у потомков глаза от этой писанины лезли на лоб, а их историки кончали с собой, не в силах разобраться, была ли на самом деле такая война или нет.

А на флагманском корабле не просыхавший ни на час прорицатель Калхас внезапно стал буйствовать, вопя, что на него сошло очередное знамение прямо с Олимпа. Прорицателя связали и хотели уже окунуть в море, но Одиссей остановил греков, различив в пьяном лепете оракула часто повторявшиеся два ключевых слова: “Менелай” и “рога”.

Послали за царем Спарты, и когда Менелай вышел из трюма, Калхас вдруг начал вещать чужим голосом (голосом прикалывавшегося на Олимпе Ареса. — Авт.).

— И тогда падут рога у царя Спарты, — бормотал прорицатель, — когда он ранит в поединке Париса в известное мужское место.

— В задницу, что ли? — не понял Менелай.

— Нет, — удивился Калхас и на себе показал куда. Представив себе подобное ранение, греки поморщились.

— Отрезать бы тебе твой длинный язык, — зло бросил Одиссей. — От тебя одни неприятности: то Ахилла ищи, то Париса кастрируй.

— Вот-вот, — согласился Ахилл, — сидел бы я сейчас на острове Скиросе в гостях у царя Ликомеда и забот никаких не знал.

— Я готов внять предсказанию, — кивнул Менелай и сошел с мечом на берег.

Его, конечно, тут же поймали и уложили спать. Утро вечера, как говорится, длиннее, но на следующий день мешать царю Спарты сразиться с Парисом никто уже не смел. А что, если и вправду рога отпадут? Нельзя мужика такого шанса лишать, никак нельзя.

Парис вызов с радостью принял, ибо еще не успел сделать утреннюю зарядку.

Вместе с Парисом к кораблям греков пришел, позевывая, Гектор. Ему было любопытно посмотреть на битву героев. Старший сын царя Трои тут же поспорил с Ахиллом на мешок золота, что Парис победит Менелая.

И вот поединок начался.

С первой же минуты стало ясно, что Менелаю страшно мешают сражаться его рога, креня царя Спарты все время куда-то назад и вправо. С Парисом же дела обстояли и того хуже. Испугавшись за жизнь юноши, Гектор даже был готов сбегать в Трою за мешком золота, признав победу Менелая и прекратив таким образом поединок. Парис был не то пьян, не то еще не совсем проснулся, но вместо Менелая он все время тыкал мечом в уворачивавшегося от него Одиссея, взявшего на себя роль арбитра (секунданта. — Авт.).

Менелай пыхтел и страшно потел, борясь одновременно и с Парисом, и с рогами, мешавшими нормально держать равновесие. В этой ситуации ранить юношу в известное место представлялось абсолютно невозможным, как бы Менелай того страстно ни желал. Один раз он даже сделал очень рискованный выпад, чуть не выколов себе при этом глаз собственным мечом и еще раз пожалев о том, что из чистого упрямства не согласился драться на копьях, как с самого начала предлагал Парис.

Окончательно отчаявшись ранить юношу, Менелай попросил Одиссея подержать Париса, но арбитр гневно, в грубой форме отказал, мотивируя это вопиющим нарушением правил поединка.

Но случилось непредвиденное (или предвиденное? — Авт.).

Непонятно, как Парису это удалось, но он, немыслимым образом изловчившись, одним метким ударом снес Менелаю его позорный лосиный атрибут. От неожиданной свободы и внезапно навалившейся легкости Менелай, не удержав равновесия, упал на землю.

— Ура! — закричал Гектор.

— Ё-моё, — прошептал Ахилл и пошел к кораблям за обещанным Гектору мешком золота. Обнялись великие герои.

— Спаситель мой, — сказал Менелай, по-отечески в лоб целуя недавнего врага.

— Но на Трою мы все равно нападем, — философски заметил Одиссей, наполняя чаши героев вином.

— Держи свой выигрыш, приятель, — сказал Ахилл, отдавая довольному Гектору мешок с золотом.

Богиня Афина, проигнорировавшая угрозу Зевса по поводу невмешательства и подговорившая продажного Калхаса сделать сенсационное предсказание, гневно топнула на Олимпе изящной ножкой. Она все-таки надеялась, что Менелай ранит Париса, и тогда не миновать грекам скорого сражения с троянцами.

Но планы ее с треском провалились.

Когда Гектор с Парисом ушли (Гектор с мешком золота, а Парис с рогами Менелая, которые царь Спарты подарил юноше в знак их дружбы), Одиссей, глядя вслед троянским героям, сообщил Ахиллу, что у него уже есть план и что завтра они Трою наконец возьмут.

— Кстати, Парис ничего с Еленой не имел, — радостно сообщил друзьям Менелай. — Он носит обувь сорок первого номера, а та сандалия, что я нашел под подушкой Елены, принадлежала, оказывается, Энею. Это только у него во всей Греции, при росте метр сорок с шлемом в прыжке, обувь пятьдесят второго размера. Парис сказал, что Эней уже несколько дней как куда-то пропал, и это также подтверждает подозрения против него.

— Но Трою мы все равно разрушим, — кивнул Одиссей.

— До основанья, а затем… —хохотнул Ахилл, вспомнив слова знаменитого боевого гимна эфиопов.

— А затем построим вторую Итаку, — ответил Одиссей и под недоуменными взглядами приятелей направился искать Агамемнона, дабы поделиться с ним своим хитроумным планом взятия Трои.

— Чего это он? — удивился Ахилл. — Так упорно рвется в бой…

— Чего-чего, — передразнил Менелай, через столько дней снова получивший возможность надеть на голову боевой шлем. — Будто сам не знаешь. Агамемнон ему за участие в войне жемчужину пообещал во-о-о-о-т такую… — И Менелай показал какую.

— Ого! — изумился Ахилл. — Пожалуй, ради такой жемчужины можно и Спарту заодно разрушить.

— Но-но, — пригрозил герою Менелай. — Ты это, смотри, говори, говори, да не заговаривайся.

— Да я только предположил, — смутился Ахилл.

— Тоже мне коринфский мечтатель нашелся, — фыркнул царь Спарты и с оскорбленным видом направился к кораблям.

Ахилл задумчиво потеребил кучерявую бородку.

— Это что ж получается? — удивленно пробормотал он. — Из-за чего весь сыр-бор, из-за какой-то жемчужины или из-за Елены?

Первое явно выглядело правдоподобнее, чем второе. Хотя Софоклюс, конечно, рассудит по-своему, ну, оно и понятно, историк все-таки человек творческий, с масштабным полетом фантазии.

Профессионал, короче.

План взятия Трои Одиссеем был придуман гениальный. Он абсолютно и полностью строился на природной тупости троянцев, сыгравшей с ними в конечном счете злую шутку.

Вдохновил же царя Итаки на этот план не кто иной, как царь Спарты Менелай, за последние дни буквально доставший всех своими рогами.

Итак, хитроумный Одиссей придумал Троянского лося.

— Вот, — Одиссей продемонстрировал сомневавшемуся Агамемнону дощечку, — я все здесь нарисовал. Это подробный чертеж лося. За ночь мы быстро соорудим его, разобрав пару кораблей.

— Это что? — взвился Менелай, гневно тыча пальцем в карикатурный рисунок. — Очередная твоя издевка надо мной? Сколько можно трепать эту тему, и так анекдоты обо мне уже всю Аттику обошли.

— Меня, успокойся, — проговорил Одиссей, — завтра мы возьмем Трою.

— Я что-то не совсем понимаю, — сказал Агамемнон, внимательно изучая дощечку. — Это что, лосиха?

— Да нет, это лось, — поморщился Одиссей. — Друг мой, не воспринимай сей чертеж так уж буквально, тебя ввел в заблуждение створчатый люк.

— А зачем он?

— Ну как зачем, ведь в лосе будем сидеть мы, греки. Пожалуй, в него влезет вся наша армия, и еще место для выпивки останется.

— Идея неплохая. — Агамемнон одобрительно похлопал Одиссея по спине. — Молодец, приятель, я немедленно распоряжусь о начале постройки лося. К утру, думаю, управимся.

В общем, закипела работа.

Пару раз к стану греков приходили Парис с Гектором, приносили вино, шутили и пели неприличные песни вместе с Ахиллом, который рассказывал троянцам уморительные истории о том, как он в виде женщины обрюхатил пышнотелых дочерей царя Ликомеда.

Заинтересовавшись строительством, Гектор, отличавшийся редкой силой, помог грекам при постройке лося, даже внес в чертежи некоторые весьма полезные доработки, как, скажем, удобная веревочная лестница, выстреливаемая из главного люка деревянного животного. Гектор с легкостью поднимал тяжелые бревна, которые с трудом могли сдвинуть четверо греков. В ту ночь не нашлось ни одного героя, который бы не пил вместе с великим троянцем за падение Илиона.

Особенно греки намучились, прилаживая своему гигантскому изделию рога, но все их трудности с лихвой окупились. Лось вышел на славу. Правда, морда его сильно напоминала бессмысленным выражением царя Менелая, но это уже детали, как вышло, так вышло.

По совету хитроумного Одиссея герои, перед тем как погрузиться в лося, обильно поужинали гороховым супом (или, скорее, позавтракали, поскольку приближалось утро).

Короче, с рассветом все уже было готово.

Корабли греков отплыли восвояси, и на берегу остался стоять один лишь Троянский лось с прибитой на копыте дощечкой такого содержания: “Здравствуй, Приам. Сердечно поздравляю тебя с днем рождения и дарю в подарок и в знак моего уважения этого скромного лося. Пусть он напоминает в грустную минуту тебе обо мне. Целую”.

И подпись: “Твоя П.” (Пандора. — Авт.).

Высыпали из Трои герои на берег, смотрят на лося, удивляются, записку по нескольку раз перечитывают и все равно ни хрена понять не могут.

Позвали, короче, царя Приама. Приехал Приам на золотой колеснице, записку прочел, покраснел и, сказав громкое “кхэ”, приказал заносить лося в Трою.

Естественно, дальше последовала семейная сцена с Гекубой, но оно и понятно, грешил в молодости Приам, ох как грешил, и красавица Пандора лишь открывала длинный список его сердечных побед. Сама же Гекуба была где-то в середине.

М-да.

Понесли троянцы лося себе в город. Тяжелый оказался, зараза. Сетовали троянцы, что не догадалась щедрая “П.” ему колеса вместо копыт сделать. Единственный, кто по поводу чудесного подарка возбухнул, так это жрец бога Аполлона Лаокоон. Вредный был старикашка до жути. Стал он отговаривать своих сограждан вносить лося в Трою, мол, уж больно морда у этого лося на царя Спарты Менелая похожа. Присмотрелись троянцы — и впрямь лось на Менелая смахивает, вот только рога у него вроде поменьше будут. Но разве это причина бросать на произвол судьбы такое великолепное сооружение?

Послали троянцы Лаокоона куда подальше и лося все-таки в город занесли.

Занесли, значит, его в город и слышат: звуки какие-то странные из его деревянного чрева доносятся, словно кто ткань истлевшую рвет. Позвали троянцы Приама, и Лаокоон тут как тут прискакал.

Знакомы были эти звуки троянцам, очень знакомы, но где они их раньше слышали, припомнить никто не мог. Лаокоон тут же предложил на всякий случай лося сжечь, но его снова не послушали, чуть не побив при этом камнями.

А странные звуки из чрева лося продолжали доноситься с завидной регулярностью.

Надоело троянцам голову над этой загадкой ломать, и от нечего делать решили они устроить праздник, установив лося в центре города. Плясали, в общем, эти идиоты до упаду, а из лося тем временем заструился ужасный серый туман, обволакивая все вокруг и оседая на землю. (В этом месте жена автора назвала его дураком и, пропустив целую страницу, принялась читать роман дальше. — Авт.)

— Что такое? — ругался во дворце царь Приам. — Неужели опять прорвало канализацию? Говорил я тебе, Гекуба, что надо повременить с праздником, ведь в это время канализационная система города терпит большие нагрузки и даже перегрузки…

— Не мели ерунды, дурень, — огрызнулась Гекуба. — Лучше скажи мне, куда эта сатирова Елена пропала. Никто ее уже неделю не видел.

Царь Приам пожал плечами.

— Да Тартар с ней, небось Энея своего искать отправилась. У них это, как же оно называется, — царь задумчиво пожевал губами, — этот животный магнетизм, обоюдосторонняя эротическая зависимость…

— Старый пошляк, — сказала Гекуба. — Ты уже в таком возрасте, что вообще должен был бы давно забыть, что эти слова значат.

— Еще чего! — обиженно возразил жене Приам. — Как же такое забудешь, ведь это смысл всей моей жизни…

— О боги, — воскликнула Гекуба, — и за что это я, такая нежная, должна слушать весь этот бред…

Ядовитые пары, сочившиеся тем временем сквозь щели деревянного лося, сделали свое ужасное дело. Теряя сознание, валились на землю веселившиеся троянцы. План хитроумного Одиссея переходил в решающую фазу.

Ужасные пары не затронули лишь царский дворец, ибо он находился на значительной возвышенности по сравнению с другими строениями города.

Но налетел внезапно северный ветер Борей, по просьбе сжалившейся над своими подопечными Афины унося прочь из Трои клубы секретного оружия греков.

Практически все троянцы лежали без сознания, покрыв своими телами узкие улицы Трои. Кошмарно было это зрелище, ничего подобного еще не случалось за всю историю Греции. Ужаснулись даже боги на Олимпе. Грозно нахмурив густые брови, внес Зевс очередной раз в свой черный список хитроумного царя Итаки…

Ошарашенно застыв у открытого окна с видом на установленного в центре города лося, царь Приам со своей женой Гекубой с изумлением наблюдали, как в животе деревянного монумента вдруг открылись створки и по выскочившей из них веревочной лестнице на землю спустился их сын Гектор с деревянной прищепкой на носу. Вслед за великим троянским героем спустился малость пошатывавшийся из стороны в сторону Парис.

— Ну, греки, — сказал Гектор, снимая с носа прищепку. — Не ожидал…

И, придерживая норовившего свалиться на землю Париса, Гектор поволок слабого братца к ближайшему фонтану освежиться.

Затем внутри деревянного лося послышались звуки борьбы и матерная ругань. Монументальное изделие покачнулось, и из его чрева выпал, съехав по веревочной лестнице вниз, хитроумный Одиссей. Вслед за ним из лося появился царь Спарты Менелай с мечом.

— Убью! — ревел он, воинственно размахивая оружием.

— Ну не хватило прищепок, — кричал в ответ Одиссей, — ну просчитался я.

— Сволочь! — рычал Менелай, спрыгивая на землю, и герои смешно забегали вокруг фонтана, в котором блаженно отмокали Гектор с Парисом.

Затем из лося не спеша спустился Софоклюс и осторожно присел на каменную клумбу. На носу предусмотрительного историка красовалось сразу две прищепки.

“Наконец на десятый год осады Троя была взята, — быстро нацарапал он на новой дощечке. — Выбрались греки под покровом ночи из деревянного лося…”

— Э нет, так не годится, — сказал Софоклюс и исправил лося на коня.

“Выбрались греки под покровом ночи из деревянного коня, — написал историк, — разожгли костер и открыли ворота вражеского города, давая знак своим кораблям… Запылала Троя в огне. Клубы дыма поднялись высоко к небу. Оплакивали боги гибель великого города. По грандиозному зареву узнала вся Аттика, что пали стены великого Илиона, самого могучего города во всей Азии”.

— Да, именно так! — воскликнул довольный своей работой историк, лукаво поглядывая на Ахилла, спускавшегося по веревочной лестнице с бочонком вина на могучем плече.

Глава 10 GRANDE FINALE

Долина Асфодели представляла собой воистину неописуемое зрелище. Более романтичное место для свидания в царстве Аида было трудно себе вообразить. (Описываемые события происходят параллельно с “взятием” греками Трои. — Авт.}

Разноцветные тюльпаны, словно маленькие фонарики, светились, колыхаясь под едва ощутимым ветерком.

— Ух ты! — только и смог проговорить Фемистоклюс, пораженный удивительным зрелищем.

Посередине долины сидел Зевс собственной персоной в золотой, расшитой диковинными узорами накидке, целомудренно беседуя с некоей хрупкой девушкой.

Алкидий присмотрелся к девушке повнимательнее:

— Ба, да ведь это же Кассандра, дочь царя Трои Приама.

— Что? — не поверил Фемистоклюс. — Не может быть!

— Теперь понятно, почему ее предсказания всегда сбываются, — хмыкнул Алкидий. — Давай, приятель, расчехляй фотоаппаратис.

— Да погоди ты, — буркнул Фемистоклюс, — пусть хотя бы разденутся.

Но влюбленные, похоже, даже не собирались переходить от милой беседы к плотским утехам.

— О чем это они, интересно, воркуют? — Фемистоклюс пощипал рыжую бороденку. — Вот бы послушать.

— Давай подползем ближе, — предложил Алкидий, и греки осторожно, ползком двинулись вперед.

Но проклятые тюльпаны обнаружили очень неудобную особенность — они тихо звенели при всяком прикосновении к ним, поэтому друзьям приходилось ползти крайне медленно. Однако их усилия вскоре были вознаграждены.

Во-первых, Фемистоклюс с изумлением разглядел у Зевса на голове золотые бараньи рога, принятые им поначалу за модный головной убор. Во-вторых…

— Ой-ей, — прошептал он, — эта идиотка Гера еще не знает, что натворила.

— В чем дело? — удивился Алкидий.

— Ни в чем, — огрызнулся Фемистоклюс. — Немедленно сматываемся отсюда.

— А как же задание?

— К сатиру задание, делаем ноги.

— Но Гера?

— Гера? — кисло усмехнувшись, переспросил Фемистоклюс. — Гере осталось жить от силы сутки.

Неожиданно черная коробочка на поясе у Зевса мелодично запела.

— Извини, — громко сказал Тучегонитель улыбнувшейся Кассандре, снимая устройство связи с пояса.

— Да? Зевс слушает. Как? Уже? Сейчас буду. Это Гермес, — пояснил Громовержец девушке, пряча мобилу. — Извини, кисуня, мне нужно уйти. Эти идиоты греки, похоже, действительно собрались взять Трою.

— Я понимаю, — мелодично ответила девушка. — Я подожду.

— Может, телепортировать тебя домой?

— Нет, лучше на Кипр, — попросила Кассандра. — Навещу старую подругу.

Зевс кивнул:

— Без проблем, милая.

И они исчезли.

— Бежим! — закричал Фемистоклюс, вскакивая на ноги.

— Но зачем? — Алкидий непонимающе уставился на друга.

— Затем, — зло бросил Фемистоклюс, — что, если там наверху, не дай Крон, начнется м-м… заварушка между олимпийцами, тут все к сатировой матери рухнет.

— Ты думаешь?

— Ну конечно.

Греки проворно бросились к Стиксу.

Но Харона, вернее Феода, на берегу не оказалось. Лодка была на месте, а вот паромщика, увы, нигде не было видно.

— Полный бардак, — злобно ругался Фемистоклюс, — даже здесь.

Из темноты внезапно выскочил испуганный бородатый коротышка, в котором греки с удивлением узнали виденного давеча в подземном царстве Сизифа.

— Ребята, — чуть не плача взмолился он, — вы не видели мой камень, он, случайно, мимо вас не пробегал?

Друзья тревожно переглянулись. Бегающий камень — это уже слишком даже для сумасшедших владений Аида, страдавшего, по слухам, приступами помрачения рассудка. Фемистоклюс отрицательно покачал головой.

— С ума сойти! — закричал Сизиф. — Да Аид с меня три шкуры спустит.

После чего, громко топоча, скрылся во тьме.

— Бардак, — согласился Алкидий, неуклюже забираясь в лодку.

Лодка предательски закачалась.

— Эй, ты там, осторожней, — сказал Фемистоклюс, — в речку упадешь — и с концами, никто тебя вытаскивать не захочет.

— Я сам не захочу себя вытаскивать, — заворчал Алкидий, провожая взглядом меланхолично плывущее мимо дерьмо. — Видал, не тонет.

— Конечно, — хохотнул Фемистоклюс. — А вот брось в речку что-нибудь хорошее — монету там, вовек не найдешь. Давай бери шест.

Алкидий взглянул на шест:

— Сам его бери.

Фемистоклюс, приглушенно ругаясь, забрался в лодку и, взяв шест, с силой оттолкнул утлую посудину от суши. Лодка послушалась, плавно направившись к противоположному берегу.

— Где паромщик, мать его? — послышалось за спиной у греков.

Фемистоклюс с Алкидием обернулись.

По берегу бегал странный лысый мужик в черной, трепыхавшейся за спиной накидке, таща за шиворот рыдающего Сизифа.

— Найду я камень, клянусь водами Стикса, найду, — кричал несчастный грешник.

— Это Аид, — прошептал Фемистоклюс.

Греки обмерли.

Но богу подземного царства было не до них. Волоча за собой безвольного всхлипывающего Сизифа, он вскоре растворился в непроглядной тьме. Судя по всему, он разыскивал пропавшего Феода. Через минуту в том же направлении, куда ушел Аид, по берегу с грохотом промчался круглый камень Сизифа.

— Видал? — Фемистоклюс указал рукой на мелькнувший вдалеке круглый обломок скалы.

— Чего? — не понял Алкидий.

— Ноги, чего же еще, голые, волосатые, — раздраженно пояснил Фемистоклюс.

— Чьи?

— Мои. — Рыжебородый грек, сокрушенно покачав головой, с чувством сплюнул в речку.

— Да-а-а-а, дела… — Алкидий проворно схватился за короткое весло. — Чтобы я еще когда-нибудь сюда спустился! Нет уж, дудки, с меня хватит.

— Хорошо сказано, — кивнул Фемистоклюс, — особенно если учесть, что после смерти мы все равно сюда попадем…

Благополучно достигнув противоположного берега Стикса, друзья бросились в пещеру Тэнара, но, вопреки ожиданиям, Диониса они там не обнаружили.

— Кинул нас, гад, — сделал неутешительный вывод Фемистоклюс, в ярости вырвав клок рыжих волос из своей бороды. — Ладно, сами выберемся, не впервой…

Когда греки выбрались на поверхность земли, там уже вовсю царил день.

Направившись к городу, Алкидий с Фемистоклюсом встретили по пути удивительную процессию.

По дороге, окруженная толпой ликующих граждан, ехала небольшая повозка или, вернее, клетка на колесах, запряженная двумя ослами. В клетке друзья с ужасом увидели голую Геру с зелеными волосами и длинными черными когтями на руках и ногах.

— Мы поймали Чупокабру! — ревела толпа. — Ура-а-а-а…

— Чупокабра? — Друзья недоуменно посмотрели друг на друга. — Гера?

В то, что в клетке сидела жена Зевса, верилось с трудом, но это было так. Геру сложно было спутать с кем бы то ни было из смертных женщин…

— Отец! — истерично кричал на Олимпе вестник богов Гермес. — Да сделай же ты что-нибудь!

— Что? — недоумевал Громовержец, с изумлением глядя в телевизориус. — Это не моя жена. Я ее определенно не знаю. Это не может быть Герой. Чего ради я должен спасать какую-то грязную идиотку?

Боги на Олимпе удивленно пожали плечами.

— Дело, конечно, твое, — сказал Арес, громко чавкая стянутыми у Эрота солеными орешками.

И тут на экране телевизориуса пред взором Зевса промелькнули две до боли знакомые вороватые рожи. Громовержец насторожился, с помощью особой кнопки на ДУ изменив ракурс обзора.

— Так и есть, — возликовал Тучегонитель, — это те два отморозка, которые украли у нас амброзию. Арес, где мой молниеметатель?

Бог войны недоуменно повел бровью:

— Ты что, папа, хочешь стрелять в них в толпе? Ведь случайно ты можешь ранить ни в чем не повинных смертных.

— Ну и что? — удивился Зевс. — Кончай трепаться, давай оружие.

— Оно у Гефеста, — невозмутимо ответил Арес, — он чинит сбитый прицел.

— Проклятие! — взревел Зевс и, вытащив из-под трона шипастую дубину, телепортировался с Олимпа вниз…

Пропустив вперед ликующую процессию граждан, отловивших Чупокабру, Алкидий с Фемистоклюсом решили перестраховаться и вернуться в город окольными путями через священную рощу Аполлона, располагавшуюся поблизости.

Но не тут-то было. Внезапно дорогу грекам преградил спустившийся с Олимпа Зевс в розовых шлепанцах.

— Мама! — в один голос закричали греки, увидев в руках Громовержца кошмарную дубину.

— Не то слово, — согласился с ними Тучегонитель и занес было дубину для первого удара, но Фемистоклюс резким движением руки выхватил из-за пазухи цветную карточку, изображавшую злосчастную сцену с черным козлом.

Лицо у Зевса вытянулось.

— Где вы это взяли? — в ужасе прошептал он, медленно опуская дубину.

— Мы там были, — нагло ответил Фемистоклюс, безразлично поглядывая на лежащего в обмороке Алкидия, — и все видели.

— ВСЕ?!!

— Да, именно ВСЕ. Могу пересказать с подробностями.

Зевс выглядел не на шутку испуганным, что было, мягко говоря, противоестественно.

— Не надо, — прохрипел он, задрав голову и высматривая среди облаков летающий остров. Он все никак не мог вспомнить, выключил ли телевизориус перед уходом или нет.

Фемистоклюс передал слегка ошеломленному Зевсу целую пачку фотокарточек.

— Это всего лишь копии, — пояснил он. — Негативы спрятаны в надежном месте, и если с нами вдруг что-нибудь случится, картинки немедленно придадут огласке наши верные друзья.

— Сволочи, — прошипел Зевс, лихорадочно просматривая цветные карточки. — Извращенцы сатировы.

— Это мы-то извращенцы? — засмеялся Фемистоклюс.

Ох и зря же он это сделал!

Громовержец не выдержал и, развернувшись, со всего размаха, вполне профессионально врезал наглому греку в правый глаз. А мужик Громовержец был здоровый. Полетел в траву Фемистоклюс аки птица, стадиев на пять беднягу унесло.

— Ну я с вами еще разберусь, — пообещал Зевс, сжигая взглядом (гм… карманной зажигалкой. — Авт.) компрометирующие его карточки, после чего стремительно вознесся на Олимп.

Увидев в тронном зале у работающего телевизориуса Эрота, Зевс весь похолодел, но тут же понял, что зря волнуется. Эрот смотрел по телевизориусу, как в сандалию пьяный Гектор помогает грекам прилаживать троянскому лосю ветвистые рога.

Плюхнувшись на мягкую кружевную подушечку у трона, Тучегонитель с облегчением вздохнул.

А на земле поднявшийся с травы после божественного нокаута Фемистоклюс приводил в чувства впечатлительного Алкидия.

— Вставай, балбес, похоже, мы в очередной раз влипли.

— Что, опять? — простонал Алкидий. — Да сколько можно?

— Видно, судьба у нас такая, — философски изрек рыжебородый грек, — черный Фатум.

— Что же нам делать? — задал Алкидий главный, часто не имеющий ответа вопрос.

— Искать Диониса, — ответил Фемистоклюс. — Брать свои бабки и линять отсюда подальше.

— Но куда?

— Да куда угодно. К тем же амазонкам или, на худой конец, к эфиопам.

— Лучше к амазонкам, — заявил Алкидий, отряхивая запыленную накидку.

— Ага, — хмыкнул Фемистоклюс, — только они мужикам ЭТО отрезают.

— Что ЭТО?

— Ну ЭТО, сам знаешь что. То, что выгодно отличает нас от женщин.

— Бороды, что ли? — догадался Алкидий. Фемистоклюс со стоном поднял глаза к небу:

— Ну ты и болван, братец.

На небе явно собиралась гроза. Сходились черные тучи над Грецией. На Олимпе, судя по всему, пахло очередной разборкой, и в данных обстоятельствах это было весьма некстати. Даже, можно сказать, очень некстати. Некстати в первую очередь для смертных.

— Скорее, — сказал Фемистоклюс, — поспешим в город. Если повезет, обнаружим Диониса в какой-нибудь забегаловке, а если не обнаружим, то хотя бы напьемся.

— Тоже вариант, — согласился Алкидий, и друзья поспешили в Лопонес.

Диониса греки нашли, естественно, в любимом своем заведении “За пазухой у Зевса”, и, надо сказать, пьяным они видели бога вина впервые.

— Все пропало, — причитал Дионис над пустой кружкой вина, — вся жизнь сатиру под хвост.

— Приехали, — вздохнул Фемистоклюс, садясь на скамью рядом с богом.

— Слушай, — Алкидий пихнул друга кулаком в бок, — смотри, у соседнего столика это, случайно, не Елена Троянская?

Фемистоклюс посмотрел в ту сторону, куда указывал приятель.

— Да, похожа, — кивнул он. — А что это за старый хмырь рядом с нею на эоле бренчит?

— А это Эней, — вдруг абсолютно трезвым голосом ответил Дионис. — От военной службы косит по идейным соображениям, а заодно и от гнева Менелая, ведь это он, а не Парис ему рога наставил.

Алкидий с Фемистоклюсом удивленно переглянулись.

Дионис усмехнулся:

— Я физически не могу опьянеть, так уж у меня организм устроен. Сколько в него вина ни вливай. Меня сам Гипнос от пьянства кодировал. Гм… Я уже примерно догадываюсь, зачем вы пришли.

— Ну и зачем? — спросил Фемистоклюс, косясь на целовавшуюся взасос с липовым старикашкой Елену Троянскую, что выглядело со стороны весьма колоритно.

— За деньгами, — ответил бог вина. — Вижу, вы собрались бежать из Греции.

— Так и есть. — Друзья дружно кивнули. — Задерживаться нам здесь дольше смертельно опасно.

— Но ведь за Грецией ничего нет, — возразил Дионис, — только три кита, на которых и держится весь материк.

— А киты где плывут? — удивился Фемистоклюс. — В мировом океане?

— Ну, образно выражаясь, так. Только там нет воды, а лишь безвоздушная чернота и звезды.

— Звезды?

— Ну да, яркие такие точечки. Вы их, наверное, по ночам в небе видели.

— Видели, — испуганно подтвердили греки. — А как же Азия, амазонки, эфиопы, в конце концов…

— Они есть, — подтвердил Дионис, — но в пределах все той же Греции.

— Ничего не понимаю, — затряс головой Алкидий, — чепуха какая-то.

Фемистоклюс пристально посмотрел в мутные глаза бога вина, догадываясь, что пьяный паразит пространно намекает им: мол, от гнева Зевса спрятаться невозможно.

— Дионис, — с укоризной произнес рыжебородый грек. — Ты все-таки пьян. Пожалуйста, не дури нас, где деньги?

— Нету денег. — Дионис развел руками. — Нету.

— Я так и знал, — буркнул Фемистоклюс, делая Алкидию условный знак.

Алкидий незаметно прошмыгнул мимо Диониса наружу, тут же вернувшись с шипастой дубиной Зевса, которую Громовержец опрометчиво забыл в траве. Фемистоклюс осторожно принял у друга божественное оружие.

— Видал? — пригрозил он Дионису. — Сделано на Олимпе.

— Видал, — ответил бог вина, но, судя по тону, угрозе не внял.

Тогда Фемистоклюс вздохнул и со всей силы обрушил дубину на голову Диониса, разнеся заодно и стол.

Прекрасная Елена с Энеем мгновенно ретировались от греха подальше через окно, остальные посетители питейного заведения обыденно полезли под столы.

Дионис без сознания лежал в луже вина, хотя видимых телесных повреждений могучее оружие Зевса ему не причинило.

— Обыщи его, — приказал Фемистоклюс.

Алкидий поморщился, но приказ выполнил добросовестно. У Диониса ему удалось обнаружить черный сотиус-мобилус новой модели, странный металлический пояс с красной фибулой на деревянной пряжке и ключ с номерком. На номерке мелкими буквами по-гречески было написано: “Камера хранения номер тридцать три. Олимп. Левое крыло. Отсек верхний”.

— Вот они где, наши денежки! — радостно закричал Фемистоклюс.

— На Олимпе? — не веря своим ушам, переспросил Алкидий.

— На нем самом, — подтвердил Фемистоклюс. — Берись за металлический пояс.

— Но зачем?

— Потом расскажу.

Алкидий взялся, Фемистоклюс сделал то же самое.

— Ну что ж, с первой телепортацией нас, — весело сообщил он, нажимая красную фибулу на металлическом поясе Диониса.

Секунда — и греки исчезли.

Наблюдавшие за этой сценой из-под столов посетители питейного заведения заказывать себе по новой кружке фирменного вина наотрез отказались.

В это же самое время далеко-далеко от греческого города Лопонеса веселились на грандиозном празднике помирившиеся с троянцами греки. Великая Троя так сотрясалась от неистового веселья, что и впрямь оказалась под угрозой тотального разрушения, описанного в знаменитой книге историка Софоклюса. Вино лилось рекой, от невиданных яств ломились пиршественные столы.

Пили Менелай с Парисом, обнимались пьяные Гектор с Ахиллом, приставал к Гекубе с более чем двусмысленными намеками любвеобильный Одиссей. Травили пошлые анекдоты о похождениях олимпийцев Агамемнон с царем Приамом. Короче, ничто не предвещало надвигавшейся беды.

Точнее, нет, все-таки кое-что беду предвещало, а именно: черное от туч грозовое небо.

Сжав кулаки, багровый от злости Зевс сидел у телевизориуса, с ненавистью глядя на веселящихся героев. Казалось бы, все хорошо, войны не будет, но уж больно нагло ржали над олимпийцами развлекавшиеся герои, слушая из уст Агамемнона сочиненные Одиссеем анекдоты.

До срыва Громовержцу не хватало маленькой капли, малюсенькой такой чахоточной капельки, и, сообразив это, Арес с Афиной, быстро посовещавшись, помчались в Трою, подгадав момент, когда Зевс все-таки выключил перегревшийся телевизориус. Явление двух могучих божеств произвело в Трое настоящий фурор, но недолго ликовали герои.

— Мы с Афиной приказываем вам немедленно покинуть город, — грозно произнес, сверкая черными парадными доспехами, Арес.

— Как? — воскликнул Одиссей. — Неужели всем?

— Конечно, болваны, если, конечно, вам дороги собственные жизни, — зловещим тоном произнесла богиня, и грозные олимпийцы исчезли.

Мгновенно протрезвевшие герои бросились вон из Трои, уговаривать дважды их не пришлось. Особенно резво бежал Ахилл, опасавшийся вида человеческой крови. Престарелого царя Приама Парис с Гектором вынесли из дворца вместе с троном.

Увидев паническое бегство героев, простые граждане города, придя в поистине священный ужас, последовали их показательному примеру. Если что-то способно было напугать самих героев, обращая их в паническое бегство, то простым троянцам и подавно следовало удирать из города сломя голову.

А по Олимпу, словно загнанный в клетку тигр, метался, ища выход своим негативным эмоциям, великий Зевс Громовержец, владыка поднебесной. Остальные боги как могли старались не попадаться ему лишний раз на глаза, но произошло непредвиденное…

Внезапно Олимп содрогнулся.

Вернувшиеся в тронный зал Арес с Афиной недоуменно переглянулись, но тут в зал на сумасшедшей скорости влетел бледный Гермес, со всего разгона въехав в покрытую замысловатыми барельефами стену.

— Ох… — простонал вестник богов, поднимаясь с пола.

— Что случилось? — в один голос спросили встревоженные Арес с Афиной.

— Самое страшное, — прошептал Гермес. — Зевс нашел зеркало.

— КАК?!!

— Не знаю, — ответил Гермес. — Скорее, нужно бежать под землю к Аиду.

— А-а-а… — раздалось в недрах Олимпа, — у-у-у…

Боги переглянулись, но бежать им не пришлось.

Ворвавшийся в тронный зал Зевс сам сбросил их вниз, после чего погнался за весьма прытким Эротом, по дороге скинув с Олимпа Афродиту с Гименеем, не успевших должным образом спрятаться.

— О-о-о… — ревел Громовержец. — Это заговор. Я раскрыл очередной заговор!

— Ядрен батон! — завизжал Эрот и сам сиганул с Олимпа, в полете показав Громовержцу, где у смертных пришит рукав. (Экспрессивная фраза и интернациональный жест даются в современном оформлении по этическим соображениям. — Авт.)

— Молниеметатель! — кричал по телефонтию из царства Аида Арес, связавшись с кузницей Гефеста. — Спрячь молниеметатель.

— Да я его разобрал, — удивился Гефест, — на мелкие детали. Зачем же его прятать?

— Все равно, — орал бог войны. — Спрячь, а лучше сожги. Похоже, что у Зевса очередной приступ титаномании, спровоцированный изменой Геры. Он опять скидывает всех с Олимпа.

— Что, снова приступ? — спокойно удивился Гефест. — В таком случае надо срочно вызвать Гипноса. Он единственный, кто справляется с Зевсом.

— Да нету Гипноса, — нервно ответил Арес, — он вне досягаемости сотового покрытия. Я уже пытался к нему дозвониться. Глухо. Наверняка в землях амазонок снова оттягивается.

— М-да, тогда дело действительно плохо, — согласился Гефест.

— Давай, айда к нам, — предложил Арес, — пока ненормальный папаша и с тобой не разобрался.

— Да ладно, — хмыкнул кузнец, — авось пронесет.

— Ну, как знаешь, — недовольно буркнул Арес, прерывая связь.

А Зевс тем временем в ореоле электрических разрядов с грохотом несся по коридорам Олимпа.

— Достали, — ревел Громовержец, швыряя статуей Геры в зазевавшегося Геракла. — Ох как достали…

Геракл увернулся, ловко скрывшись в соседнем коридоре.

— О-о-о, — ревел Зевс. — Ну я вам покажу.

Добравшись до самого верхнего яруса Олимпа, Громовержец остановился у цельнометаллической блестящей двери с греческой надписью: “Посторонним не входить”.

— Это я — то посторонний? — зловеще рассмеялся Тучегонитель, прикладывая большой палец правой ноги к светящемуся квадратику на стене.

Олимп снова вздрогнул, и блестящая дверь бесшумно ушла вверх.

За дверью находилось довольно тесное помещение, посредине которого стояло большое черное кресло, окруженное многочисленными диковинными предметами.

Довольно почесав густую бороду, Зевс вальяжно сел в кресло и, нажав небольшой зеленый рычажок, оживил многочисленные разноцветные кругляшки, которые тут же часто замигали, пульсируя тревожным красным цветом.

Словно долина Асфодели в подземном царстве Аида замерцали всеми цветами радуги круглые панели, усеянные множеством забавных рычажков.

— Достали! — снова с чувством повторил Зевс, уверенным движением пальцев пробегаясь по мерцающим кругляшкам на черной доске перед креслом.

Одна из стен удивительной комнаты внезапно осветилась и, став прозрачной, продемонстрировала темное, клубившееся грозовыми тучами вечернее небо.

— От винта! — Тучегонитель весело рассмеялся, сдвигая с места громадный рифленый рычаг на правом подлокотнике кресла.

Пол под его босыми ногами задрожал, гудение, начавшееся где-то в глубине Олимпа, стало нарастать. Остров завибрировал и, выпустив из-под себя мощные языки пламени, резко пошел вверх. Унылый пейзаж за прозрачной стеной стал меняться, еще минута — и Зевс с умилением взглянул в вязкую бесконечную черноту космоса, прошитую то тут то там тонкими иголками далеких созвездий.

— Бортовой компьютер? — громко позвал Громовержец.

— Да, капитан, я вас слушаю, — донесся с потолка помещения приятный женский голос. — Жду ваших приказаний.

— Домой, — просто сказал Зевс, с упоением массируя затекшую спину.

— Да, чуть не забыл, — внезапно спохватился Громовержец. — Прощальный салют. Бортовой компьютер, немедленно активизировать плазменную пушку, координаты цели м-м… ФЗ, Ж14, бить по периметру единым силовым пучком.

— Цель по указанным координатам обнаружена, — сообщил женский голос. — Разрешаете открыть огонь?

— Разрешаю. — Зевс благосклонно улыбнулся. — Выдай крупный план на главный экран внешнего обзора.

Изображение космической пустоты на прозрачной стене покрылось рябью, а затем и вовсе исчезло, вместо него возникла величественная Троя с высоты птичьего полета. Затем последовала ослепительная вспышка, и от города осталась лишь дымящаяся глубокая воронка.

— Знакомая фигура, — удивился Зевс, увидев маленького человечка, стремительно удалявшегося по зеленому полю от дымящейся воронки. — Немедленно навести крупный план на движущийся объект.

Светящаяся стена снова мигнула, и Зевс с удовольствием узнал в улепетывающем смертном хитроумного царя Итаки Одиссея.

— Где моя жемчужина? — орал на бегу Одиссей, смешно размахивая руками. — Во-о-о-т такая, во-о-о-т такая, где она?!!

— Выжил все-таки шельмец, — усмехнулся в бороду Громовержец. — Ладно, Посейдон с тобой еще разберется, живи пока…

А в тронном зале Олимпа с круглыми от ужаса глазами застыли у панорамного окна двое смертных греков.

— Фемистоклюс, а где же киты? — чуть не плача вопрошал один из них, не в силах отвести взгляд от удалявшегося голубого шарика. — Где же киты, ведь Дионис говорил, что будут киты?

— Нету китов, — пожал плечами второй грек, задумчиво теребя рыжую бородку. — Дионис нам соврал…