Раз — попаданец, два — мерзавец

Глава 3 АННА КЛИНГА

Нарядно одетый, надушенный, даже в парике, я, не веря своим глазам, смотрел в зеркало. Не прошло и нескольких часов, как провалился в злосчастный театральный люк, а я уже князь Дмитрий Прозоровский, нахожусь в Петербурге и вот-вот попаду на бал к герцогу Бирону, фавориту императрицы Анны Иоанновны. Спасибо Юрию, потому что знакомые папаши Прозоровского, не князя, а простого дворянина, оказывается, вышли в отставку и разъехались по своим деревенькам. А родственники дядюшки, от которого к Дмитрию перешли титул и три разоренные деревеньки, сразу отнятые за долги умершего, знаться с неизвестным наследником титула, племянником и кузеном не желали.

— Только смотри, никому ни слова о нашем деле! — напомнил мне Юрий. — Ну, разве что Аннетке.

Чтобы не смешить придворных бричкой, Юрий посоветовал мне остановить её за три сотни шагов от ворот, остальной путь я прошёл пешком. Но это меня не смущало, и скоро я оказался в блестящей толпе придворных, посланников и просто гостей, о которых мне охотно рассказывал Юрий, пока я с помощью его денщика умывался и одевался.

Шумная и нарядная толпа наполняла десяток парадных комнат. Музыка играла, один танец сменялся другим. Мне казалось, что все на седьмом небе вместе со мной, что у всех радостно на душе.

Но вел я себя очень скромно. Был, конечно, князем, но из-за того, что поместий у меня не осталось, почти не было влиятельных лиц, которые порекомендовали бы меня герцогу и более влиятельным лицам, титул стал чем-то вроде нелепой фамильной прихоти в виде старого щита или ржавого меча. Глупо к нему привлекать внимание.

Я сразу же заметил Анну Клингу, которая стояла у колонны с компаньонкой. Подошёл к ним. Юрий рассказал обо мне кузине, поэтому встретили меня милостивыми взглядами и улыбками. Мне хватило ума сказать какие-то комплименты всем дамам, которые были рядом.

Но если бы меня спросили, кто из них краше, я не смог бы солгать. Прекрасные зелёные глаза сияли мне поверх пёстрого веера, ослепительно белые плечи оттеняло чёрное платье с алыми кружевами, узкая ножка в красном башмачке выглядывала из-под волана. Анна была особенно эффектна на фоне компаньонки, пожилой и желтой дамы в нелепом лиловом платье со шлейфом. Правда, я тогда не слишком разбирался в дамских нарядах. Но Анна говорила со мной, улыбалась мне — и я был на вершине счастья.

Юрий предупредил кузину, что я человек деревенский и нынешним танцам не обучен. Вот я и стоял с компаньонкой, слушал последние сплетни и смотрел, как Анна танцует с другими кавалерами.

Ах, Анна! Никто так изящно, как она, не попадал в такт музыки, было бы очень весело танцевать с ней…

— Как душно!

Она вдруг оказалась рядом, и я упал с небесных высот в обыденность.

— Пойдемте же, освежимся!

Мы вышли из зала, давая дорогу другим, пятясь от длинных шлейфов и оглядываясь, чтобы не толкнуть танцоров. В толпе мелькнуло знакомое злое лицо, но мне некогда было вспоминать, кто это. Чем дальше мы шли по роскошным комнатам, тем свободнее дышалось. Анна не могла сдержать улыбку.

— У вас очень взволнованное лицо, Дмитрий Андреевич, — сказала она, и я чуть не спросил: «А кто это?», но вовремя выговорил:

— Я так рад…

В улыбке Анны было прощение за то, что я опоздал на бал и не танцевал с ней. Было и ещё что-то, чего я понять не мог, загадочное, таинственное.

— Мне пришлось ждать, когда же вы появитесь, — капризно сказала она.

— Я не мог раньше, — сказал я, — я, клянусь, не мог…

Она улыбнулась ещё раз и кивнула головой. Потом протянула свою маленькую руку. Я с замиранием сердца коснулся этой руки, и мы вошли в комнату с тусклыми зеркалами. Черт побери, до сих пор я никогда не смущался с девушками. Но ведь им было до Анны, как курицам до райской птицы!

— Говорите, почему вы опоздали! — приказала Анна, касаясь меня веером.

Я чувствовал, что мое сердце сильно забилось. Настоящая придворная дама. Или не придворная, но принятая при дворе, знающая все его тайны. И такая красавица, что сердце замирает! Даже чувства и мысли мои стали непохожи на прежние, так, скорее всего, и чувствовал, и думал настоящий князь в восемнадцатом веке.

Я был вне себя от счастья и радости, выпавших на мою долю сегодня. Я был рядом с Анной. Более того, был один рядом с ней и мог не только наслаждаться восторгом этого одиночества, но испытывал ещё другое, более счастливое чувство. Самые невероятные мечты мои могут быть близки к осуществлению. Стоило лишь отобрать у курьера бумаги — звание гвардейца и благосклонность этой ослепительной девушки становились возможными. Голова моя кружилась, я готов был воевать один против целой армии.

— Опоздал? Я не мог раньше, — бормотал я. — Но если бы вы знали, почему я не мог!

Анна посмотрела на меня, словно одобряя мое восторженное состояние.

— Почему? — спросила она.

— Я получу звание… — я прикусил язык. — Нет, говорить нельзя…

— Ничего не понимаю, — сказала Анна.

— Я… нельзя! — вырвалось у меня.

Анна с удивлением округлила глаза, но явно поняла, что спрашивать не нужно. Этот её понимающий взгляд заставил меня захлебнуться от счастья. Не было сомнения, что я ей очень нравлюсь, все мои заботы для неё важны. И Юрий говорил, что его кузине можно рассказать о нашем деле.

— Завтра едет саксонский курьер с бумагами, мне поручено достать их, — важно сообщил я.

Мои слова заглушила музыка.

— Модный танец! — воскликнула Анна и вскинув хорошенькую головку приказала: — Ведите меня в зал!

«Ну и сказал ей, — думал я, стоя возле компаньонки. — Ну, что? Она никому не выдаст. Нельзя было не поделиться с нею радостной новостью!»

Но когда бал закончился, и я приехал назад к Юрию, чтобы отправится на дело, вслед за мной денщик объявил и ввёл Беренклау.

— Вот как, господа? — сказал он с улыбкой. — Вы получаете поручения перехватывать шпионские бумаги? Поздравляю вас.

Я похолодел. Вот кого я видел в толпе, вот чье злое лицо смотрело на меня. Неужели Беренклау подслушал мой разговор с Анной?

— Я думаю, — сказал Беренклау, словно прочитав мои мысли, — когда получают такие поручения, о них не говорят на балу.

— Вы подслушали? — возмутился я.

Юрий молчал, с неопределенной улыбкой глядя в угол.

— Я ничего не подслушал, — строго ответил Беренклау. — Я всё услышал, стоя позади вас.

Он был прав и наслаждался этой правотой.

— Послушайте, — сказал я, — вы ведь не будете рассказывать это другим.

Он пожал плечами:

— С чего это я буду хранить ваш секрет, если вы сами не заботитесь о его сохранении?

Ясно! Он мстит мне за инвалида. Что я натворил!

«Расскажу, всем расскажу, — говорила наглая улыбка Беренклау, — и ничего ты со мной не сделаешь!»

— Хм, — пробормотал Юрий, — вы не будете хранить секрет? Тогда, простите сердечно, придётся вас убить.

Беренклау выпучил глаза и спросил почти вежливым тоном:

— А какого чёрта?

— За разглашённую правительственную тайну.

— Но ведь он тоже… — проблеял Беренклау, указывая на меня.

— Если кто-нибудь узнал о важном деле, которого никто не должен знать, есть и второе средство, чтобы он не разболтал дальше, — ухмыльнулся Юрий. — Сделать его своим сообщником. Вы согласны, Беренклау?

Тот кивал головой, как заводная кукла.

— А он не продаст? — спросил я.

— Не думаю. Если дело удастся, награда выпадет слишком значительная, чтобы продался. Двести рубленных.

— Да, конечно, согласен! — заволновался Беренклау. — Можете быть уверены!

— Завтра под вечер поедете по дороге на Ямбург, — сказал Юрий. — Вот в этой бумаге полное описание курьера и внешний вид документов. Если не удастся вам, тогда будет наша очередь. Согласны?

Беренклау кивал головой.

— Тогда отправляйтесь немедленно!

Беренклау низко поклонился и выскочил за дверь.

— А ведь он редкостная дрянь, — сказал Юрий. — Я о нем могу порассказать. Попался два раза на краже. У одной дамы была шкатулка с бриллиантами… знаешь, оправленными в золото и серебро. Так этот негодяй пришёл на праздник в её дом и стащил шкатулку. Но каков хитрец: драгоценности забрал, а шкатулку одному честному человеку подбросил.

— И что же? Честного человека осудили? — заволновался я.

— Осудили бы, но я вспомнил, что видел его в то самое время, когда он якобы крал шкатулку. Потом и другие кое-что вспомнили. Короче говоря, освободили его. Но только я знал, кто вор.

— И пожалел его.

— Да, он пришёл и упал на колени. Мол, матушка больна, отец старый, а если важный его дядя узнает об этом несчастье, то откажется ему помогать.

— И ты поверил.

— Да… а потом уже ничего доказать не мог… Я же говорю — он редкостная дрянь. Но только так мы можем заткнуть ему рот.

— Как ты всё хорошо устроил! — восхищённо произнёс я.

— С кем устроил? — задумчиво спросил Юрий. Он уже явно думал о другом.

— A с Беренклау. Он нам не помешает?

— Не помешает.

— Как же ты быстро нашёлся?

Он усмехнулся:

— А вы, князь, быстро перешли со мной на «ты».

Блин! Меня подвела привычка людей двадцать первого века «тыкать» встречным и поперечным. Я начал бормотать извинения, но Юрий отмахнулся:

— Это даже лучше. Моя мать — кузина семиградского володаря, мы — ровня. «Ты» так «ты», только при чужих не забывайся.

— Но ты быстро сообразил с этим негодяем.

— Подумаешь, хитрость великая. Если кто-нибудь узнал о твоём деле, которого никто не должен знать, то, чтобы он не разболтал дальше, лучше всего сделать его своим сообщником. Нам удобнее было ехать втроем перехватывать бумаги, но я решил сэкономить. Вот чёрт и прислал этого Беренклау третьим. От судьбы не уйдёшь, и нужно уметь её в свою пользу оборачивать.

— А Беренклау не продаст? Не испортит дела? — нерешительно спросил я, всё ещё мучаясь собственной неосторожностью на балу. Меня смущало, что Беренклау — вор.

— Подумаешь — испортит! Что бы ни случилось, так тому и быть. Если дело удастся, награда будет значительная, и он будет молчать. А я доложу майору, кто поедет со мной. Если негодяй выдаст, он должен будет отвечать головой. Как и я, и ты. И мы можем все испортить. Всего не предусмотришь.