ГЛАВА 14

Я провел в подвале О'Доннелов еще четыре дня. Выкарабкавшись из похмелья, больше не прикасался к спиртному, решив, что утопающему глупо хвататься за горящую веревку. Книга, так и оставшаяся на журнальном столике, оказалась орфографическим словарем, но я не собирался ни обсуждать с Ларри его странные вкусы в выборе чтения, ни просить книгу поинтереснее. Не хотел читать. Сидел или лежал, глядя в стену, и раз за разом перемалывал в голове увиденное. Жуткие галлюцинации, пусть пугали до смерти, были куда приятнее этих воспоминаний, но они больше не приходили. И когда я засыпал, снов не видел. Остался наедине с грубыми фактами, искал лазейку в их круглой стене втрое толще, чем стены подвала, но ее и муха не нашла бы.

Конечно, теперь никто меня из Моухея не выпустит. Сбежать? Догонят на дороге. Ларри не придется ехать в Калифорнию, так далеко забраться мне не удастся, даже если найду способ превратиться в человека-невидимку. И чего я не слушал мать, когда она повторяла, что любопытство до добра не доводит? Так уж надо было узнавать, что творится с Джейком?

«Надо», — отвечал я сам себе. И снова видел безобразную морду, с которой таращатся выпученные глаза моего друга. Кого я собрался спасать? Зачем? В Джейка надо всадить десяток серебряных пуль и так же поступить со всеми моухейцами. А дома их сжечь. Всю землю тут выжечь и солью засыпать. Но здравый смысл развеивал эти правильные мысли, как ветер — колечко дыма. Я никогда не смогу перебить моухейцев, помощи ждать неоткуда, осталось только выбрать: сдохнуть, в криках корчась на земле, пока вокруг мутанты щелкают зубами, или встать на их защиту. Выбор, который стоял перед большинством немцев в тридцать третьем году. Но их вряд ли тошнило от вида фюрера. А может, охваченные оголтелым патриотичным восторгом, они и не заметили бы внешнего преображения вождя?

Да какое мне дело до истории! Сейчас надо думать только о себе. О том, что личная история Уолтера Хиллбери пишется в этой деревне на черновике романа Джейка Риденса. Думать о боли, смерти и неизбежности.

О возможности жить, дышать, писать, если захочется — и привыкать к монструозной сущности соседей, убеждая себя, что бывает и хуже: живут ведь люди бок о бок с серийными убийцами, некоторые своих детей им доверяют. А потом закрывать глаза и думать о том, как будут жрать твой труп. Как не хочется умирать. Словом, об этой треклятой жизни, подсовывающей подлянки, как раз когда начинаешь воображать себя везунком!

Иногда мне хотелось заорать — так стискивала мозг безнадега, страшная и уродливо мускулистая, явно родившаяся в Моухее. Но я сдерживался, вдавливая ногти в ладони и до хруста стискивая зубы. Только один раз, когда на второй день вместе с Ларри в подвал спустилась Кэтлин, мой крик услышали, наверное, в центре Гэлтауна. Рассудок не принимал в этом участия: я повернул голову на двойной звук шагов, увидел рядом с Ларри его красавицу-жену и слетел с дивана, словно пинок получил. Рот распахнулся сам собой, я закрыл глаза и вопил, как малыш. Вот вам и супермен! Получите! Да ни один книжный герой не позволил бы себе так опозориться! Мне полагалось бы выпрямиться во весь рост, нахмуриться или засмеяться, сделать вид, что не замечаю Кэтлин, или плюнуть в ее сторону, только не сжиматься в комок, крича и жмурясь от страха.

О'Доннелы все поняли и входить ко мне стал только Ларри. Приносил еду, спрашивал о самочувствии и передавал приветы от соседей, но не требовал принять решение немедленно и не говорил, чтобы я выметался. Как заботливый старший брат, он сидел рядом, пока я ел, рассказывал, как весело прошли вчерашние танцы, как хорошо чувствует себя Джейк и как он сам нервничал, впервые увидев пир монстров. Да и преображение доченек не слишком легко далось. Если быть откровенным до конца, он надеялся, что девочки будут обычными людьми. Но ведь никто не обещал нам, что все желания сбудутся, правда, Уолт?

Я отмалчивался, пропуская девять из десяти его слов мимо ушей. Хотел спросить о Делберте, но передумал. Моухейцы знают, что «выродок» с самого начала старался выдворить меня из деревни; если я откажусь им пособничать, еще решат, что это с Делбертовой подачи, и оторвутся на мальчишке всем скопом. Лучше не злить гусей. Увидимся, когда я выйду.

А когда это будет, я предположить не мог. Дверь в подвал больше не запиралась, я выходил, если требовалось посетить туалет, но торопливо возвращался обратно, не пытаясь даже выглянуть в окно или в приоткрытую дверь черного хода. Высунуть нос на улицу значило снова увидеть моухейцев, а этого мне хотелось меньше, чем упасть в жерло вулкана. Может, взяться тут за новый роман? Попросить Ларри привезти компьютер и стучать по клавишам, ухватившись за их послушную податливость, как за единственный мосток из Моухея к нормальности. Написать о человеке, который выжил в кораблекрушении и попал на остров, населенный людоедами. Его приняли за бога (судя по массе приключенческих книг, дикари на островах только и делают, что ждут, пока из океана вынырнет измученный и голодный белый бог), предоставили лучшую хижину в поселке, приносят еду и цветочные венки и пускать дорогого гостя на жаркое, естественно, не собираются. А он роет громадную яму, укрепляет ее бревнами и прячется в этом блиндаже, отказываясь от солнца, ветра, от запахов цветов и вкуса океанской соли, лишь бы не видеть каннибальских пиршеств. Когда через несколько лет на остров высадится британский десант и уничтожит аборигенов, матросы будут поражены, наткнувшись "на блиндаж. И еще больше удивятся, увидев, что сумасшедший, которого они оттуда вытащили, — белый.

Нет. Занудная выйдет книга и лживая. Честнее будет написать, как этот бедняга свыкнется с празднествами, на которых главным блюдом идут человеческие ребрышки. Как он всего через полгода станет плясать в паре с местным шаманом, женится на дочери вождя и первым пустит отравленную стрелу в приближающихся Десантников.

А совсем честно — выбросить сочинительство из головы. В этот раз мне не удастся перебросить проблемы на бумагу. Это проходило с неудачной любовью и мелкими повседневными обидами, от которых жизнь не зависела… Жизнь монстра? Пособника монстров? Да ради бога, зато ЖИВОГО пособника! Живая собака лучше мертвого льва. Сильнее его. Счастливее. Человек ко всему привыкает, я не лучше других, святым все равно не стану. Повезло, что Ларри увидел во мне какую-то мне самому не понятную силу, благодаря ему есть шанс выжить. Да, спасибо ему! И спасибо Делберту, который советовал соглашаться на предложение О'Доннела. Я не послушался мальчика в цервый раз и ошибся, но теперь поступлю правильно.

* * *

Когда Ларри в очередной раз явился с ужином, я валялся на диване, едва продрав глаза. Сон был темной периной, мягкой и приятной. Явь оказалась такой же мирной. Стоило принять решение, и спокойствие оказалось гораздо полнее, чем я мог ожидать. Будто все страхи, вся грязь, жирно измазавшая душу, ушла в невидимый водосток. Я потер глаза ладонями и улыбнулся О'Доннелу.

— Хорошая погода установилась надолго, — сказал он, ставя поднос на край столика. — На улице сейчас очень приятно.

Меня уже не волновало, какая стоит погода. Пусть дожди льют целыми сутками, пусть начнется второй великий потоп или ударит вечная засуха. Я буду жить, остальное не имеет значения.

— Подвинь, — сказал я. —Что?

— Подвинь поднос, или он упадет. И позови своих.

— Уолт, ты уверен…

— Зови их, Ларри. Сейчас же.

Я поднялся на ноги, с удовольствием отметив, что больше не чувствую слабости. Инстинкт самосохранения справился с поставленной задачей отлично. Если стоишь на перекрестке и в конце только одной дороги не видна разрытая могила, надо идти по этой дороге, не задумываясь. Пусть геройствуют выдуманные мной персонажи, произносят речи и отдают свои бумажные жизни за высокие идеи. Но чтобы умер я сам, они не дождутся! Я сумею переключиться на новый уклад. Стану рациональным. Нормальным, пусть и по-моухейски.

Кэтлин спустилась по лестнице первой. Она не прятала тревогу, но не отступила, когда я пошел к ней. Девочки стояли за спиной матери, робко улыбаясь. Длинная прядь волос упала на лицо Айлин и слегка покачивалась от дыхания. Я протянул руку над плечом Кэт, отвел эту прядку в сторону. Айлин напряглась, но не шевельнулась. Айрис крепко сжала губы, следя за мной. Мои пальцы от лица сестры переместились к ее щеке. Гладкой, тугой и прохладной. При чем тут хлопающие отвислые складки? Ресницы девочки трепетали, губы подрагивали.

— Не бойся, — сказал я. И убрал руку, чтобы тут же положить ее на щеку Кэтлин. Она пользовалась теми же духами, что и раньше. И помада осталась нежно-розовой. — Ты красивая.

— Я знаю, — ответила она. — А ты смелый. Не отказывайся, мы все знаем, что смелый.

— Как крот, забившийся в нору.

Кэтлин не улыбнулась. Девочки, осмелев, обошли Мать и стали по обе стороны от меня. В каком кабаре Конферансье сможет подобрать себе настолько красивых ассистенток? И кто знает, как меняются куколки из кордебалета, спускаясь со сцены?

— То, что с нами происходит, не самое худшее, — сказала Кэтлин. — Лично я ни за что не променяла бы свою трансформацию на последнюю стадию туберкулеза или опухоль.

Она была права. С точки зрения здравого смысла, а не героизма. Молодец! Вы лично много героев видели не на киноэкране? Только не врите, пожалуйста. А? Задумались?

— Не боитесь, мистер Хиллбери? — спросила Айлин. Я не боялся. И позволил себе поцеловать Кэтлин на глазах у Ларри. Он засмеялся и предупредил:

— Чтоб это было в последний раз, — а я жестом попросил его помолчать и на секунду задержал губы на щечке Айрис. Айлин в свою очередь вытянула шею. Ну уж нет, после Дилана что-то не хочется.

— Тебя в следующий раз, — усмехнулся я.

Не знаю, поняла ли она причину, но вылетела из подвала, как кошка, которой прищемили хвост. Кэтлин засмеялась с облегчением и крепко обняла меня.

— Добро пожаловать в нашу общину, Уолт.

— Можно теперь называть тебя сестрой?

— Лучше кузиной. Это расширяет возможности.

— Кэти! — прикрикнул Ларри.

Она рассмеялась. Смех засверкал, как спинка форели, заплескался весенним ручьем. Да какая мне разница, что с ней происходит в дожди? Никто не виноват, что так получилось.

Кэтлин подмигнула мне, показала язык мужу и объявила, что ей пора готовить обед. Айрис пошла следом за матерью (попка потрясающе колыхалась под платьем, полная естественность движений подчеркивала грацию, которой добиваются уроками только самые удачливые из топ-моделей). Я любовался ими, отталкивая в глубину сознания мысль о том, что вижу мутантов. Нет уж, больше не раскисну. Пока буду видеть их в человеческом облике, буду восхищаться. И все.

— Приходи на танцы! — крикнула миссис О'Доннел, уже исчезнув из виду, а ее муж поинтересовался:

— Ты действительно больше не боишься их, Уолт?

— Похож на перепуганного?

Вообще-то я должен был походить на того самого типа, выжившего в кораблекрушении — только попавшего не к дикарям, а на необитаемый остров. И забравшегося так далеко от океана, что смыть с себя грязь ему просто негде. Шестой день без ванны и расчески, о господи! Как я до сих пор об этом не задумывался?

— Ты похож на человека, принявшего решение, — улыбнулся О'Доннел. — Итак?

— Я буду играть на вашей стороне.

— Через силу?

Я видел понимание в его глазах, и меня тошнило от него и от присоседившегося к нему дружеского сочувствия. Но дорога осталась только одна.

— Все будет в порядке, Уолт, — мягко сказал Ларри. — Ты поймешь, что поступил правильно. Спас себя и лучшего друга и, может быть… нашел любовь?

— Любовь?

Слово, которое будило мое воображение в средней школе, определяло всю жизнь десять лет назад — и которое Ларри О'Доннел сделал своим щитом и мечом, снеся голову совести.

— Конечно, — ответил он. — Ты ведь не намерен жить монахом? Я буду рад, если ты полюбишь одну из моих дочерей. Похоже, надеяться стоит на Айрис?

— Если я в них не запутаюсь.

Смеяться было несравнимо приятнее, чем колотиться от страха. А увидеть солнце будет совсем хорошо.

— Мне надо принять душ, — сказал я.

— Хорошая мысль. Здесь или поедешь к Риденсу?

— К себе, — поправил я.

* * *

Тот день оказался ветреным. Солнечный свет резал отвыкшие глаза, а ветер, сильный и горячий, пел гимн жизни. В его порывах было все: голод, требующий утоления любой ценой, любовь, способная простить чудовищные изменения, и торжество простого существования, которое знать не хочет ни о христианских заповедях, ни о созданной обществом морали. Все… Кроме противостояния одиночки могучей силе. Противостояния, обреченного на поражение, — и никто не пообещает, что из-за поражения через три дня пробьется Горний свет. Этой высокой силы, полной самоотречения, не было в бесконечном полете ветра, в солнечном тепле и во мне самом.

Зато она была в перекошенном лице мальчишки, которому сломали руку за попытку пойти наперекор монстрам.

Я тряхнул головой и провел ладонью по лицу, будто надеялся затереть неожиданную мысль. Глупо: Ларри не ясновидящий и мысли читать не умеет. А больше никого не видно. Милые, доброжелательные семьи ужинают или собираются на традиционную вечеринку. И мы с Джейком будем там, не беспокойтесь! Забудьте о моих затянувшихся раздумьях — и я ни словом не напомню о вашем виде во время дождя. Научимся жить рядом. И жизнь станет радостной, как горячий вечерний ветер, сухой и полный едкой пыли.

Ларри подвез меня к самому порогу дома Гарделлов и напомнил, что танцы начнутся через час. «Блейзер» Джейка стоял во дворе, а вот мой «Корвет»… Где его найдут? На границе с Северной Дакотой? В овраге под Биллингсом? Какого черта машину угнали, если речь шла о том, что я не буду прятаться от мира? Стану рукописи высылать своему агенту, к родным ездить… Каким же придурком надо быть, чтобы поверить в такую сказочку! Может, О'Доннел и рассчитывал, что я стану его напарником, но вряд ли мне сразу предоставят полную свободу. Не такие они дураки.

Я оглянулся: показалось, на поле, снова равномерно заваленном камнями, метнулась человеческая фигура. И что, этот тип рассчитывает меня догнать, если прямо сейчас кинусь наутек? Или побежит моторизованную погоню организовывать? Второй вариант умнее. А в ванную тоже будут подглядывать?

И вдруг я понял, что будут. Подглядывать, шпионить, не выпускать из виду. Следить за каждым словом и жестом. Потребуется не один год, чтобы моухейцы начали мне доверять, а до того все мои поступки община станет рассматривать в микроскоп, отыскивая вирус предательства. И если обнаружит его — или покажется, что обнаружит, — лечение будет радикальным и очень быстрым.

У меня в романах никогда не было подобной ситуации. И у Джейка, насколько я знаю, тоже. В романах ведь обязательно должна найтись тропинка к хеппи-энду. А здесь ее нет.

В коридоре я на минуту задержался перед зеркалом. Разбитое стекло в окне Ларри давно заменил, а где бы мне купить новое лицо? С тем, что есть, лучше на люди не показываться. Кожа выглядела посеревшей, под главами легли круги. И обреченность в глазах вряд ли можно было принять за проявление силы воли. Ладно, не все сразу. Скоро отъемся и успокоюсь.

Подмигнув отражению (не буду уточнять, до чего жалкой вышла эта попытка взбодриться), я пошел искать Джейка. Он не выскочил на стук входной двери, не окликнул, услышав шаги в доме… Ага, снова пишет за кухонным столом. Не заметил моего недельного отсутствия? Спасибо, друг, ради тебя, конечно, стоит идти на любые жертвы!

— Вернись на Землю, чудовище, — сказал я.

— Уолт! — он вскинул голову и вскочил, сверкая улыбкой. — Чтоб это было последний раз, понял?

— Что именно?

Твое преображение, приятель? Хорошо бы последний… Если это не значит, что в следующий дождь тебя съедят до того, как успеешь перекинуться.

Твое исчезновение! — Джейк жестом фокусника развел руки с растопыренными ладонями. — Когда это ты нуждался в тишине, Уолт? Раньше писал при включенном магнитофоне, а теперь вакуум подайте? Ладно, буду молчать сутками, только скажи. Но сиди дома, ясно?

— А где, по-твоему, я был? Джейк усмехнулся.

— Я знаю, можешь ничего не выдумывать. Ты решил заняться своей книгой и на недельку перебрался к О'Доннелам, чтобы я тебе не мешал.

Ловко! Ларри придумал? А зачем? Какой смысл Джейку мозги пудрить, он же теперь один из моухейцев! Стопроцентно их человек.

Я растерялся, а «их человек» подмигнул мне:

— Я на танцах всем говорил, что ты не брезгуешь их обществом, просто надо понять ситуацию. Писателю, мол, необходимо побыть в одиночестве на определенной стадии творческого процесса. А теперь признавайся, зачем на самом деле к О'Доннелам втерся. Кого-то из девчонок уболтал незаметно прибегать в твою спальню?

Мне не нравился его взгляд: совершенно очумелый. Губы улыбались, а взгляд был отсутствующим. И хотя сначала возмутился Джейк искренне, шутка прозвучала фальшиво. Я интуитивно почувствовал, что передо мной стоит человек,

моухеец!

которого надо опасаться. Поэтому принудил себя улыбнуться:

— Ни хрена не вышло, Джейк. Зря надеялся. В викторианскую эпоху девчонки не так брыкались.

— Не расстраивайся, — рассмеялся он. — Дай время, пусть малышки к тебе привыкнут. Но в дом к ним больше не набивайся. Ларри — мужик крутой, застукает тебя со своей дочуркой, придется мерку для гроба снимать.

— Учту. Лихорадка тебя больше не трепала?

— Только если считать лихорадкой миссис Гарделл с ее материнской заботой. Зато книгу я закончил. Хочешь посмотреть?

— А это что? — кивнул я на разложенные по столу листы.

— Продолжение. Как Джон Рассел отправился с Сермахлона на его спутник, покрытый вечными льдами, а там…

Его понесло по старой дорожке, бесконечной, только дайте волю, но я перебил вдохновенные излияния:

— А ты что делал на этой неделе?

— Писал.

— И все?

— Ну, на танцы ходил. — Джейк сморщил уголок Рта, пожал плечами. — Выпивал понемногу, спал. Знаешь, ни разу кошмары не снились.

— А в дождь? Что ты делал, когда пошел дождь?

— Не помню. Писал, кажется. А что?

— Ты выходил из дому?

Теперь Джейк наморщил лоб. Потер переносицу.

— Не помню, Уолт. Кажется, вышел на крыльцо посмотреть, надолго затянуло или нет. Из окна луж не было видно, а если на лужах пузыри появляются, значит, дождь надолго.

— При чем тут лужи? — не выдержал я. — Что ты делал под дождем?

Он постучал себя согнутым пальцем по лбу.

— На л-у-ж-и смотрел! А потом вернулся сюда и сел писать. Ну, может, до калитки дошел, освежился немного. Не помню я! И на фига вообще об этом помнить? Слушай лучше, что у меня получилось. Значит, спустился Рассел в эту пещеру, а там под слоем льда такие тонкие металлические стержни, похожие на антенны…

Он плел ерунду о своих выдуманных астронавтах, а я таращился на него, как эти самые звездные первопроходцы — на останки чужих цивилизаций. Нет, еще изумленнее. Джейк побил все мировые рекорды одержимости! Не заметить, что ты превратился в монстра — этого никто другой не сумел бы. Но какая разница, человек ты или чудовище, если Джон Рассел активировал стержень и тот начал посылать в пространство сигналы, пробуждающие древнюю расу? В понимании Джейка — абсолютно никакой.

— И ты не бегал под дождем? — осторожно уточнил я. — Не изменялся?

— В смысле? — хлопнул глазами Джейк. — Намок? Так я же сказал: если и спускался с крыльца, то всего на минутку. Чего ты цепляешься? Не хочешь слушать?

Я хотел засмеяться. Захохотать во все горло, чтобы этот фанатик понял наконец: жизнь по-прежнему идет неправильно. Ночные кошмары отступили, но настоящий ужас только начинается. И никакие герои космоса не придут на помощь. Как ни зарывайся в выдумки, придется рано или поздно осознать, что происходит.

Но если бы я рассмеялся, я бы не смог остановиться очень долго, поэтому сдержал смех, как день за днем сдерживал крик. Джейк ничего не заметил.

* * *

В ванне я задремал. Горячая вода, как всегда, действовала благотворно, по телу разлилась приятная истома. А воды становилось все больше. И лежал я не в ванне. Мой зад упирался в размокшую землю, а спина — в огромный валун. Моухейское виски подступало под горло, оно покрыло уже всю землю, напоминая о библейском потопе.

— Улавливаешь отзвук? — спросил Ларри О'Доннел. Он стоял в нескольких шагах от меня, самогон до колен промочил джинсы, но на лице была обычная улыбка. Констеблю Моухея нравилось происходящее.

— Теперь не надо возиться с перегонкой, — сказал он. — Мох превращается в виски еще под землей, и скоро оно зальет весь мир. Мы станем победителями, Уолт, мы с тобой!

Я верил. Теперь я готов был верить каждому слову Ларри, пусть бы он сказал, что может дотянуться рукой до звезд и смять их в кулаке. Какой толк от звезд? Они не дают власти. А моухейский самогон — дает.

— Я научу тебя разливать виски, — улыбнулся О'Доннел. — Если поможешь мне влить стакан в горло Делберту.

Я дернулся, попытался встать, и самогон подступил к губам. Нельзя! Нельзя глотнуть, ни за что! И я сжал челюсти до боли.

— Поможешь? — в руке у Ларри блеснул пистолет. А из-за холма появился Делберт — и бегом понесся к нам. Он был сыном Роджера Энсона, отвратительного мутанта, а не господа, но бежал по поверхности виски, не замочив даже лодыжек.

— Встань, Уолт! — крикнул он. — Встань, пока тебя не окунули с головой!

Самогон накатывался на мои стиснутые губы горячими волнами. Ноги скользили, разъезжались. Я не мог приподняться и на дюйм.

— Значит, победителем буду я один, — засмеялся Ларри. — Ты сплоховал в последнюю минуту, Уолт.

— Еще нет! — крикнул я.

Рванулся навстречу Делберту изо всех сил — и соскользнул по стенке ванны, больно ударившись затылком о ее край.

Повезло, очнулся мгновенно, вынырнул, отчаянно отфыркиваясь и отплевываясь, мотая головой, как мокрый пес. А еще говорят, что в ваннах тонут только пьяные! Блаженствовать расхотелось, я потянулся за полотенцем. В носоглотке жгло от воды, проглотил я с полстакана. Хорошо хоть пенную ванну не устроил.

Ладно, вода — не моховое виски. Лучше всю ванну выпить, чем превратиться в монстра, как Джейк.

А новоявленное чудовище суетилось на кухне, собирая свои бесценные записи. Неужели он вправду не понимает, что изменился в самой своей сути? Даже движения стали другими: вместо мечтательной разболтанности — нервная целеустремленность, поспешность раба, над которым стоит надсмотрщик.

— Ты у О'Доннелов поужинал? — спросил он, едва увидел меня. — Одевайся быстрее! (Мог бы подождать, пока я отвечу.) Ну, шевелись! Через двадцать минут Рой музыку включит. А мне Айлин обещала первый танец.

— Станцуешь второй.

— Ты что, злишься? — осекся Джейк. — Чего? Я что ли виноват, что близняшки тебе не дали?

Отвечать я счел ниже своего достоинства. О, у меня теперь высокое достоинство. И соответствующая власть. Впервые после пира мутантов я вспомнил, что Ларри предлагал мне не только жизнь, но и привилегии, вплоть до официальной должности. А это расширяет возможности гораздо больше, чем статус кузена Кэтлин.

— Не сердись, — пошел на мировую Джейк. — Ребята будут рады тебя видеть.

Ну да, для него моухейцы «ребята». Соседи, друзья, названые братья. Может, как раз Джейка, до отвращения невинного в своей очумелости, мне стоит бояться сильнее, чем Роджера Энсона или Маккини? Если он не отдает отчета в своих поступках, то сожрет меня в два счета. Застучит ночью дождик по крыше, проснутся на чердаке мыши… И пустоглазая мышь по имени Джейк Риденс, волоча за собой разросшуюся кожу, побредет к моей постели, дрожа от голода.

Надо запирать спальню. Забить окно досками. А потом залезть под одеяло с головой, трястись от страха и молиться, чтобы кто-нибудь большой, сильный и праведный пришел спасти меня. Я ведь такой замечательный, меня ни в коем случае нельзя не спасать! И это будет очень удобно сделать, пока толпа монстров расправляется с Делбертом Энсоном.

Я прошел мимо Джейка к окну. В нескольких шагах от веранды сидел на траве Дольф Маккини. Увидев меня, он не смутился, уставился в глаза, как надзиратель из Алькатраса. Спасибо, дубинкой этого урода не снабдили.

— Где мой «Корвет»?

— А разве не ты его забрал? — удивился Джейк.

— Куда?

— Откуда я знаю? Я не сторож на автостоянке. — Он тоже выглянул в окно; вытянув шею, прижался щекой к стеклу. — Ничего не понимаю. Он же вон там стоял еще вчера. Или позавчера? В общем, был. Ты у Ларри не спрашивал?

— Спрошу.

Одеваясь, я представил себе этот разговор. «Зачем тебе машина, Уолт? — улыбнется О'Доннел. — По жаре ездить — удовольствие небольшое. Скажи, что надо купить, и ребята все привезут. Или запиши, если боишься, что они забудут». А «ребята» дружно поддержат его. Может, попросить, чтоб попугая мне купили? Говорящего. Бедный, бедный Робин Крузо, куда ты попал? Бедный, бедный Уолт, что ты теперь собираешься делать?

* * *

Моухейский дансинг встретил нас музыкой и многоголосьем. Ничего не изменилось. Вокруг только доброжелательность. А я — папа римский.

И это ко мне на поклон привели столько незнакомых людей? Старухи, болтающей с миссис Гарделл (она приветливо посмотрела на меня, а наша домохозяйка вообще заулыбалась, точно заботливая мать), я ни разу еще не видел, и вон тех двух девушек лет двадцати, некрасивых, ширококостных и широколицых — тоже. Но и знакомые собрались все до единого.

Они шумно обрадовались моему появлению — спорю на собственную голову, Ларри уже всем сообщил хорошую новость. Мужчины хлопали меня по спине, а женщины улыбались, мать и дочери О'Доннел ярче всех. Кэтлин чмокнула Джейка в щеку, а я получил от нее два быстрых поцелуя, причем второй легко задел мои губы. Никто, кажется, не заметил этой вольности. Ларри приветственно помахал из-за стойки и, не задавая вопросов, налил в стакан бренди.

— Еще кто-то из загонщиков приехал? — вполголоса спросил я у него. И ничем не выказал, что слышу одобрительные шепотки со всех сторон.

— Заметил? — улыбнулся О'Доннел. — Миссис Маккини вернулась, мать Чарльза. Притащила вон тех двух девчонок. Студенточки на каникулах решили изучить страну.

— Думаю, если бы им удалось в результате написать об этом доклад, за него поставили бы не слишком высокую оценку, — ухмыльнулся я.

Правильно, плевать на этих девиц. Онизалог того, что меня не сожрут.

— По-моему, им больше хотелось найти женихов, — хмыкнула Линда Биннс. — Вон как вокруг Роя увиваются. Выпили, кстати, уже по полбутылки.

— И мы выпьем, — подхватил Стэн Клеймен, поднимая свою порцию «Четырех роз». — За новую жизнь, Уолт!

— За теплые дожди, — откликнулся я. Стаканы застучали друг о друга,

как сходящиеся зубы, промахнувшиеся мимо мертвого тела

но этот холодный звякающий стук утонул в общем хохоте. Моухейцы были довольны мной, только Джейк посмотрел с удивлением. Надо посоветовать ему вставить в новый роман ритуальные пляски инопланетян под дождем, тогда он долго еще не отличит реальность от снов. Для него это будет лучше. Я всегда знал, что для него лучше.

В разгар хохота в амбар вошел Делберт. Он тащил ведро воды, проскользнул под стеной к стойке бара и перелил воду в таз для мытья стаканов. Я хотел подозвать его, но, поймав искоса брошенный взгляд, осекся. Разочарование? От того, кто требовал «соглашайтесь, мистер Хиллбери»?!

И при этом надеялся, что человечность во мне окажется сильнее трусости. Бедный наивный мальчик, в его возрасте так хочется верить в рыцарей без страха и упрека…

Я отвернулся и растянул губы в ответ на какую-то плоскую шутку Чарльза Маккини. Толпа уже начала рассасываться, Линда за руку потащила Стэна танцевать. Рой от магнитофона махал одной из студенток. А у края стойки Айрис хлопала ресницами, нервно сжав губы. Я проследил за ее взглядом, заранее догадываясь, что увижу.

Дилан Энсон снова навис над младшим братом. Скалил зубы, что-то бормоча, и вдруг вскинул растопыренную пятерню к волосам Делберта. Дурак, не видел, как я близко? Только оттолкнуть Дольфа и сделать один-единственный шаг, секунды хватило. Делберт запрокинул голову, лапа Дилана дернулась следом, но я перехватил ее и рванул назад.

— Остынь, сопляк! Оставь его в покое раз и навсегда, понял?

Дилан таращился на меня с ненавистью и страхом, а я схватил его за левое плечо свободной рукой и тряхнул как следует, не обращая внимания на моухейцев.

— Запомни: отныне никто из вас не тронет Делберта и пальцем.

— Он выродок! — взвизгнул Дилан.

— То есть тот, кому придется прикрывать твою задницу, если во время дождя сюда явится отряд полиции.

Изволь быть благодарным за это! — я оттолкнул его, а Делберт отскочил, позволяя братцу без помех шлепнуться на ту самую часть тела, которую должен будет прикрывать. Дилан что-то прошипел, но не сумел достаточно быстро закрыть лицо: размахнувшись, я влепил ему пощечину.

— Не обсуждать мои слова!

Сзади охнула женщина. Кажется, Паула Энсон. Как бы она не накинулась на меня со спины, защищая деточку.

— Полегче, Уолт, — спокойно сказал Ларри.

— Чего ради? Мальчишка может стать незаменимым, поддержит нас с тобой в любые дожди, а понадобится, из него выйдет отличный загонщик — если вы все перестанете настраивать его против общины. Никто не захочет помогать людям, которые ноги о него вытирают. Ты предлагал мне должность констебля, Ларри, я принимаю ее с этой минуты. А Делберта считайте моим помощником и перестаньте наконец его травить.

— Он не захочет быть вашим помощником, — буркнул Дольф.

— Он будет делать все, что я прикажу, не сомневайтесь.

Моухейцы растерялись. Возможность «переделать» Делберта с помощью пряника, а не кнута до сих пор, видимо, не рассматривалась. А о том, что мне парнишка в рот заглядывает, знали все. Так почему бы не поверить, что я разобрался в его характере лучше родителей? Толпа переводила взгляды с меня на Делберта, а мальчик улыбался краем рта. Прыщавый парень, чьего имени я до сих пор не узнал, опомнившись одним из первых, хлопнул его по плечу:

— Берешься за ум? Это правильно!

Что-то забормотала Сельма Уибли, и, чтобы перекрыть ее лепет, я повысил голос:

— Называете себя общиной, так попробуйте быть ею! Каждый имеет право на уважение.

— Верно, — кивнул Барри Пиле.

Делберт молчал, не мешая мне блефовать. Я ведь прекрасно знал, что ни доброе отношение, ни мой авторитет не заставят его стать загонщиком. Увидел это на бледном лице у окна, прочел в каплях крови, сочащихся с прокушенной губы. Но надежно закрыл эту карту.

— Так давайте перестанем кидаться друг на друга и получим удовольствие от хорошего вечера! Ларри, наливай, пока я потанцую с твоей женой.

Конечно, Дилан не загорелся идеей братства. Он топтался у стены, не обращая внимания на Айлин, и я, танцуя, раз за разом ловил на себе его злой взгляд. Губы парня шевелились, посылая в меня автоматную очередь проклятий. Он сейчас душу продал бы за настоящий «глок» или «магнум». Нет, детка, сценарий сегодня пишу я!

И я довел его до конца на свой лад, не выпуская Делберта из поля зрения ни на секунду. Впрочем, никто не пытался задеть его, а некоторые даже улыбались. И Айрис О'Доннел в этот вечер много танцевала с ним. Они практически не отходили друг от друга.

А когда магнитофон умолк и люди потянулись к выходу, меня поманил в опустевший конец амбара Роджер Энсон.

— Вы это без шуток, мистер Хиллбери? — спросил он. — Насчет Делберта.

— Я никогда не шучу тем, от чего может зависеть жизнь.

Роджер одобрительно кивнул.

— Уметь выживать — это главное. Вы молодчина, недаром Ларри вас сразу приметил. Вы… Да… А выродок наш не такой. Он за чужаков больше боится, чем за себя. Думаете, сможете его переиначить?

— Уверен.

Его второй кивок превратился в недоверчивое покачивание головой.

— Он упрямый, мистер Хиллбери. Я сам пробовал… Не получилось. А вы уж вдолбите ему в голову, как жить надо. Энсонов никогда еще на заклание не отдавали.

— Это все, что вас пугает? Он не уловил иронии.

— Паула тоже переживает, — продолжал бормотать он, по-собачьи заглядывая мне в глаза. — Она страдать будет, если придется его… отдать. Хоть и выродок, а все-таки родная кровь.

— Может, родная окажется вкуснее? — огрызнулся я. Роджер вздрогнул. А я нарочно смотрел мимо него, на последних выходящих из зала. Расти Биннс семенил возле Молли Маккини, что-то говорил, будто не видел, что она не слушает. Сельма Уибли на ходу мяла в пальцах подол, исподлобья следя за Ларри. Рой Клеймен складывал кассеты в аккуратную стопку. А Делберт стоял у выхода, дожидаясь меня. Видно, в его понимании звание помощника констебля было аналогом средневекового оруженосца.

— Мистер Хиллбери, не шутите так, — выдавил из себя Роджер.

— Можете не волноваться, — ответил я. — Пока я жив, Делберта не сожрут.

Он мне поверил. Ровно настолько же, насколько я верю в Сермахлон.

Загрузка...