Рай тебя не спасёт

Глава 3

Чтобы задать вопрос пифиям, необходимо было пересечь яблоневый сад. К горизонту тянулись ряды деревьев с ярко-красными плодами, которые выглядели как нарисованные. Все идеально круглые. Ни одного помятого или тёмного бочка.

Заходящее солнце лежало на ветвях, словно апельсин. Смотреть на него можно было, не щурясь от слепящего света. Тени удлинялись и стрелками компаса показывали на запад. Листья шелестели на ветру. Я слышал только этот мерный шелест и никаких других звуков.

Яблоки были повсюду. Сочные, тяжёлые, висели на ветвях, лежали в траве по краям тропинок, петляющих между яблонями. Но поднимать упавшие было нельзя. Срывать те, что в изобилие росли на деревьях, – тем более.

Время шло. Солнце так же низко висело над линией горизонта. Стрелки часов словно остановились за миг до заката. Я знал: здесь, в этом месте, медовая заря никогда не перетечёт в сумерки. В ожидании гулял мимо яблонь, сгибавшихся под тяжестью крупных плодов. Некоторые, яркие, спелые, падали в траву с мягким шорохом. В зелени играли золотистые блики. Краем зрения я заметил среди листьев змею.

Жёлтый питон, длиной не меньше десяти метров, извиваясь, скользил по дереву, пока с шипением не свесился с ветки напротив моего лица. Показался раздвоенный язык. Влажные глазки смотрели, не отпуская. Хвост потянулся и сбил мне в руки красное яблоко. Это было приглашение.

Благодарный, я надкусил фрукт. Капли сока брызнули в рот – и я увидел Её. Одна из яблонь в соседнем ряду заметно отличалась от остальных деревьев. Четыре ствола сплетались в единый огромный. Ветви колыхались, обрамляя зияющую в центре расщелину. Древесная кора казалась занавесом, который приветливо распахнули. Что это, если не вход в сказочную пещеру? Нагнувшись, я скользнул в странное отверстие и оказался посреди туманного поля, усеянного кристаллами. Граница между небом и землёй стёрлась – всё сливалось, серебристо-стальное, призрачное.

Новый мир выглядел необитаемым, но со временем в окружающей серости я начал замечать вкрапления красного, а присмотревшись, различил и далёкие силуэты. То были пифии в платьях из алых нитей. Доедая яблоко, я продвигался во мгле. Отовсюду сквозь туман на меня смотрели сотни моих уменьшенных копий, отражённых в гранях кристаллов.

Смутные силуэты приближались, и вот я уже шёл среди женщин, склонившихся над работой. Они сидели за столами напротив больших зеркал, брали яблоки из стоящих рядом корзин и что-то записывали. У всех были пепельные волосы и высокие всклоченные причёски, напоминающие коконы шелкопрядов. Одна из пифий подняла на меня молочные, словно затянутые катарактой глаза и, жестом попросив подождать, вновь отвернулась к зеркалу. Я остановился, наблюдая за тем, как растёт на столе перед ней стопка листов. Перо скользило по бумаге с немыслимой скоростью, фиксируя события отдельно взятой человеческой судьбы от рождения и до смерти. Закончив, женщина вытащила из платья красную нить, вдела в иглу и прошила листы. Затем бросила получившийся дневник к остальным, небрежно сваленным на земле в кучу.

– Итак, что тебе надо, демон? – пифия обратила внимание на меня. – Давай спрашивай. Только быстро. У меня много работы. За сегодня должны переродиться триста шестьдесят пять тысяч душ, и каждый жизненный путь должен быть во всех подробностях занесён в книгу судеб.

Я задумался, не зная, как сформулировать вопрос:

– Когда и при каких обстоятельствах человеческая женщина Ева Варга, присвоенный номер 42ЗС1997г6ЗЛ7830645, заключит со мной контракт?

Женщина за столом насмешливо изогнула бровь:

– Твоя избранница? С таким вопросом тебе следовало обратиться к жнецам: все дневники отправляются в архив Крепости.

– Ты знаешь, что посторонних в архив не пускают, а договориться с богами смерти невозможно. Это конфиденциальная информация. Танатос отправит меня к Молоху, а тот слишком принципиален, чтобы нарушать правила.

– В Совете ещё пять верховных богов…

– И все они не станут тратить своё время на демона. А ещё до Крепости долго лететь.

– Ладно, – сказала пифия. Нагнулась, выудила из корзины, стоящей у её ног, последнее слегка помятое яблоко и, надкусив, отвернулась к зеркалу. – Ева Варга. 1997 год. Шестое земное летоисчисление. Сорок второй зелёный сектор. Присвоенный при рождении номер 42ЗС1997г6ЗЛ7830645.

Зеркальная гладь ожила. Отражавшееся в ней лицо пифии заволокло тенями – хаос фигур, спирали, круги. Я не понимал, как эту тарабарщину можно расшифровать. Даже если бы я съел все яблоки из сада познаний, образы, сотканные из дыма, остались бы для меня загадкой.

Нервничая, я смотрел на хмурое лицо пифии и по выражению пытался понять, что она видит. Многочисленный опыт моих собратьев, всех без исключения прошлых и нынешних поколений, подсказывал, что тревожиться не о чем: никому из партнеров демонов не удалось избежать своей судьбы. И всё же беспомощно ждать было мучительно. Пифия швырнула огрызок в туман и, не отрывая взгляда от зеркала, потянулась за следующим яблоком, но нащупала пустое плетёное дно. Вздохнув, женщина потёрла веки.

– Что ты увидела? – я не мог больше ждать. Мне нужно было услышать ответ немедленно. Сейчас!

Но пифия пожала плечами.

– Сходи в сад, набери мне яблок, – сказала она.

– Но…

– Без них я не могу читать в Зеркале.

Схватив чёртову корзину, я быстро зашагал мимо погружённых в работу пифий и кристаллов, которые напоминали хрустальные лилии. Сад за расщелиной в стволе яблони по-прежнему утопал в сиянии заходящего солнца. Питон, свесившись с ветки, настороженно следил за моими движениями.

– Меня попросила твоя хозяйка, – я раздражённо потряс корзиной перед мордой змея. Тот выпустил язык и, зашипев, снова положил голову на чешуйчатое кольцо, сомкнувшееся вокруг дерева. Стиснув зубы, я принялся торопливо подбирать с земли яблоки.

Возвращаясь с наполненной до краёв корзиной, я понял, что не могу узнать свою пифию среди сотен других, склонившихся над столами. Худые до дистрофии, с серой кожей и белыми глазами без зрачков, они были похожи, словно пчёлы одного улья. Я растерянно озирался по сторонам.

– Ставь сюда, – знакомый голос прозвучал за спиной.

Обернувшись, я опустил корзину у ног пифии, рядом с лежавшими на земле дневниками. Умирая от волнения, я ждал, когда предсказательница вновь обратится к зеркалу и тени на его поверхности оживут, но женщина продолжала смотреть мне в глаза с печальным, пугающим выражением.

– Она не заключит с тобой контракт, – сказала пифия. – Никогда. Ты будешь страдать… вечно.

Меня словно со всей силой ударили под дых.

– Но… это невозможно. Каждый демон получает свою пару. За всю историю Пустоши не было ни одного случая, чтобы…

– Вам не быть вместе. Так сказало Зеркало.

– Ты даже не посмотрела! – Меня накрыло такой волной бешенства, смешанного с отчаянием, что я с трудом подавил желание начать крушить всё подряд.

– Посмотрела, – пифия виновато отвела взгляд. – Спасибо за яблоки.

* * *

Это неправда! Это не может быть правдой, просто потому что не может, – и точка! Я не верил! Мой разум отказывался понимать и принимать нечто настолько чудовищное. Я не помнил, как добрался до Пустоши, а в себя пришёл, обнаружив, что, смеясь и плача, громлю собственную гостиную.

«Она не заключит с тобой контракт».

Закричав, я схватил кресло и швырнул в окно. Сквозь разбитую створку в комнату начал просачиваться туман. Потянуло холодом и затхлостью, словно из разверзнувшейся могилы. Ворвавшийся за мглой ветер поднял и закрутил в воздухе ворох сметённых со стола документов. Я стоял на коленях посреди безумного хаоса, который устроил, и хохотал как в припадке. Всё моё тело сотрясалось от сухих рыданий, а из горла вырывался дикий, истерический смех.

«Ты будешь страдать… вечно».

Вечно.

Не было оснований не верить Зеркалу судеб. Пифии не ошибаются, а значит…

Запрокинув голову, я взревел. Взревел так, что в окнах взорвались стёкла, а с потолка посыпались пласты штукатурки. Огонь в камине погас, оставив меня в туманном сумраке.

О великодушная Тьма, кому и что я могу продать, чтобы исполнить своё желание?! Почему именно мне суждено стать тем единственным, первым в истории демоном, не имеющим пары?! Моё будущее уничтожили, лишив грядущую вечность всякого смысла. Зачем мне тысячи одиноких лет, наполненных голодом и постоянными сожалениями, жизнь, в которой я буду с завистью смотреть на других, раз за разом спрашивая у глухой, равнодушной Ночи, чем провинился, за что заслужил такие мучения?

Каждый демон рано или поздно обретает избранника, получает избавление от довлеющего веками проклятия. Каждый, но не я. У моего наказания не будет срока. Я не узнаю, каково это – жить без боли, не ощущать внутри колючего холода, вечного напряжения. Сейчас голод напоминает навязчивый зуд на подкорке сознания, но когда-нибудь он превратится в огонь, пожирающий моё тело, пламя, в котором я буду гореть и гореть, пока не сойду с ума.

Неужели нет выхода? Самого крошечного, призрачного шанса? Больше не на что надеяться и нечего ждать?

Неожиданно в моём больном, помутившемся разуме возникла идея. Плохая идея, как сказала бы Махаллат, но другой у меня, к сожалению, не было.