Рассказы Черной Дыры: Млечный Путь

Вступление

Я черная дыра. Я — зеркало Вселенной. Она меня не просила, но я живу, чтобы отражать для нее действительность. Всю жизнь я буду путешествовать по временны̀м петлям Мебиуса и собирать все самое интересное и впечатляющее. Пока мне непонятно четвертое измерение в моем мире, потому что я помню, как родилась и не знаю, как умру. Но я прекрасно осознаю время в простых четырехмерных мирах. Когда я их поглощаю, я сразу чувствую их бесконечность.

Я буду путешествовать по времени в пределах пространства галактики Млечный Путь. Надеюсь, когда-нибудь я вырасту, поглотив ее со всеми вкусненькими приправами — параллелями. Буду тогда, как мои родители, изучать сложные шестимерные миры.

Нам, черным дырам, немного известно о людях и иммортах. Я знаю, что их родная планета — Земля. Знаю, что имморты живут в магме, а люди на поверхности. Есть временные петли, по которым их жизни существуют одновременно. Самое странное, что эти существа считают время не в событиях! Они ориентируются на непостоянные переменные: люди на солнце, а имморты на вращения ядра. Наверное, их жизни слишком коротки относительно их вида и дома. Кстати, узнала очень интересный факт. Некоторые жизни существуют между событиями! То есть, они могут расти, могут стареть, могут умирать, даже если не застанут ни одного события. Думаю, это кто-то седьмое магическое измерение адаптировал в похожий мир. Четырешки же заражаются друг от друга идеями.

Я хочу совершить научный прорыв в области четырехмерных миров. Меня, конечно, отговаривали от проекта, он достаточно сложный из-за своей примитивности. Что там изучать? Ограниченные создания бесконечно порождают друг друга, строят и разрушают. А мы их время от времени едим. Все интересные четырешки уже изучили и поглотили. Уверена, мы мало о них знаем. У них точно есть свой взгляд на мироустройство, хоть они и живут без пятого измерения.

В таком простом четырехмерном мире, где дураку понятно, что все существует всегда и сознание никак не влияет на события, они верят, что сами творят свою судьбу. Я хочу доказать, что мы, будучи в десятимерном пространстве тоже не несем ответственность за свое существование. А ключ к пониманию во временном четвертом измерении.

Сейчас я не знаю, как проследовать по полному кругу петли Мебиуса, у нее же столько пересечений! Родители твердят, что пока учусь по ней двигаться, нужно фиксировать все, что попадается на глаза, даже если увлекусь частной жизнью. Скоро я научусь, и легко буду отделять петли друг от друга. А пока я буду записывать все в черновик. Через несколько бесконечностей я наткнусь на него и буду с ностальгией вспоминать, как это неумело и наивно было.

Я отправлюсь в точку, где имморты или люди начнут петлю заново. Хотя нет, чтобы не промахнуться, понаблюдаю заранее, адаптируюсь. Как раз, может быть, с первого раза получится полноценная петля. Ну, или буду прыгать по времени и квантовым мирам. На ошибках учатся!

А еще меня предупреждали, что существа сложных миров очень похожи на нас. Многие к ним привязываются, а потом не могут их сожрать. А вдруг и я к своим четырешкам привяжусь? Да, они простые, никчемные, неинтересные, примитивные. Родители смеются, а я и правда переживаю. Поживем — увидим.

Часть 1. 360 °C — 540 °C

Глава 1

2400 год нашей эры

Вокруг Воронежа начинался светлый час. Затхлый сырой запах темноты пока еще окутывал каждый кубический метр, хоть живые и ни разу не ощущали его отвратительность, принимая привычное за абсолютный ноль. Солнечные отблески от зеркального города попадали на скользкие ледовые лужи улиц и вселяли надежду лучевым. Лучевыми или самоубийцами их называют только жители закрытых городов-зданий, сами же они предпочитают словосочетание «свободный человек», такая подмена понятий.

Уличные люди принимались за солнечную работу. Илья собирал свежих мертвых животных и забрасывал в соленое озеро для консервации. Чаще всего попадаются мелкие животные: белки, зайцы, лисята и небольшие собаки или щенки. Не первое десятилетие говорят, что в лесу, если гниющие дубы и сосны с пустыми сухими и кашеобразными ветками можно назвать лесом, бродит волк-маньяк. Он выискивает жертв и убивает их с особой жестокостью. Выгрызает глаза, когда получается, отрывает лапы, и распарывает зубами живот, при этом мясо охотник не трогает. К людям волк не выходит, современные жильцы леса его ни разу не встречали, только слышали о нем и его шипящее рычание в темноте, и, конечно, не раз лакомились его жертвами. Но не всегда лучевые обходились чужой работой волка-убийцы. На Илью довольно часто падала обязанность безжалостно расправляться с медлительными или доверчивыми животными, насекомыми и птицами. В хорошие дни свободному человеку попадаются и грибы, и дикие ягоды, чему безмерно радуются все его домашние.

Руслан вынимал замаринованные туши. Нырять в соленое озеро нелегко — любая царапина, каких у лучевых всегда полно, чувствуется как открытая рана, раздираемая прохладными пальцами. Глаза, несмотря на то, что закрыты, высыхают и сжимаются, то проваливаясь, то вываливаясь из орбит. Да и вода в соленом озере почти такая же холодная, как и на суше. Ваня ведет подробную запись о нахождении и сроке погружения туш, а Руслан запоминает и при необходимости сверяет с товарищем перед погружением. Он всегда четко знает план своих действий. Такая работа отразилась и на внешности парня. Мелкие морщины и сухая корка покрывает всю кожу молодого человека, особенно пальцы на руках. Когда Руслан хочет кого-то успокоить или погладить, то случайно сдирает кусочки кожи или цепляется за изношенную шубу, надрывая и портя ее. Конечно, эта привычка уже ему не свойственна, однако в душевном порыве парень способен забыться.

Дарина искала по опустевшим и обрушенным домам оружие, книги и бытовые предметы с низким уровнем радиации. Два дозиметра и электрошокер — непременные спутники девушки вот уже три года. Она старается действовать в одиночку, как минимум, чтобы никто не мешал ее странным интересам к литературе и городской роскоши, как максимум из соображений безопасности, ведь людей она боится больше, чем диких животных и даже волка-маньяка. Однако в последнее время доверие к соседям прибавилось, и если кто-то напрашивается в напарники, то Дарина примет его с собой. Спутники тоже привыкли к странностям и спокойно терпят, как она психует, разбивает и крушит все кругом, если ее любимый Замятин превышает допустимую радиацию.

Кирилл более удачно переставлял солнечные батареи для подзарядки. К старику относились как к молодому мудрецу. Внешность и голос Кирилла не позволяли дать ему больше двадцати пяти лет, а вот его опыт и быстрая утомляемость от тяжелой работы говорили об обратном. Кирилл, возможно, умел все. При необходимости он может заменить любого, ведь он быстро читает, умеет писать, убивать, ориентироваться в соленом озере, лазить по этажам в поисках полезного сырья и даже вкусно и разнообразно готовить. В этот раз во время перестановки батарей, его ум заняли мысли о жарке бельчатины. Он приметил ароматные травы в прошлый поход с Дариной и собирался ее попросить в следующий раз их нарвать, так как с травами бельчатина получится невероятно нежной, что даже Мише ее не придется разжевывать.

Лежачих Ваню и Мишу просто вынесли на солнце, чтобы они читали и писали. Обе кушетки облокотили о залитую бетоном стену высокого многоквартирного дома и углубили колеса в небольшие ямки, чтобы люди не укатились, пока лед не растает от тепла лучей. Ваня и Миша всегда лежали друг за другом головой на восток, чтобы солнце не светило в глаза, но хорошо освещало книгу в руках. В этот раз солнце было везде и ослепляло двоих лучевых, так привыкших к мраку. Высокое солнце и согревало сильнее обычного восточного, так что свободные люди скинули шубы и без обычной дрожи получали повышенную дозу витамина D, о котором вычитали пару лет назад.

— Заходит! — Крикнул Ваня остальным, посмотрел на левое запястье и зафиксировал что-то в тетради. — 22 Минуты сегодня.

Солнце спряталось, и окрестности захватила тьма со своей вечной спутницей-сыростью. Только слабый синий свет фонарного столба на солнечной батарее дарил легкое освещение на несколько метров, отражающееся в незамерзающих ручьях и лужицах. Уличные люди уже привыкли жить без света, поэтому факелы перестали ставить лет пятьдесят назад. Сырье для разведения огня не так просто добыть, все безопасное забрали городские. Факелы тем не менее необходимы. Их берегут для приготовления пищи, для охоты, в медицинских целях, на холодные ночи и на чертов день. Где-то вдали послышалось злое рычание, видимо, яркое солнце разбудило лесного убийцу.

После работы все собрались в большой четырехкомнатной квартире на первом этаже полуразрушенного дома. Тут безопасно: это одно из немногих мест, куда не добралась радиация, крышу за триста лет не разъели кислотные дожди и не пробили мусорные падения. Люди, прячущиеся, или скорее, случайно застрявшие здесь после катастрофы, позаботились о своем жилище. Они обложили его монолитными блоками, камнями, залили бетоном окна, трещины в стенах и полы, даже на несколько метров за пределами квартиры все было в застывшем много лет назад цементе, на котором то и дело появлялась наледь. Скорее всего, те люди выжили, и их правнуки живут в городе, получая свет, еду и кислород.

В дальней комнате квартиры располагаются спальные места. Это четыре шикарные двуспальные кровати с когда-то воздушными, а теперь хрупкими от застывших слоев грязи, балдахинами. Дарина несколько лет назад сбежала из города, и на свободе ее потянуло к роскошным, но не всегда полезным вещам. Те, кто всю жизнь провел на улице, не понимали ее чудачеств, даже осуждали в непрактичности. Однако она была единственной, кто знал назначение древних для лучевых предметов. В комнате сухо, темно и холодно. Запах из соседней комнаты опал навсегда на стенах и спальных местах. Бетонный пол леденит мягкие матрасы и запрещает проспать лишние десять минут. Выход на балкон тоже плотно залит, не давая шанса радиации и свету. Дверей в квартире нет, так удобнее докричаться и распространить свет на большей площади.

Прямоугольный проход ведет во вторую комнату. Слева вдоль стены находится несколько корыт с пресной ледяной водой. Воду собирают во время дождя и тестируют на коже Миши, если изменений нет, то дождь не ядовитый, воду можно пить. Впрочем, опасные дожди не идут уже лет сто, тест скорее дань прошлому обычаю. Эту комнату можно назвать кухней. Помимо воды, на противоположной стороне здесь хранятся туши засоленных животных, аккуратно разложенных по тазам и прикрытых пропитанными мясными соками листьями. Над тазами стоит свободный стол для работы с продуктами: разделки и мариновки. Чистая почва сложена на полках вдоль стены со следующим прямоугольным разрезом. Почву продолжают искать и собирать, сохраняя на чертов день. У четвертой стены стоит пара стульев, обычно пустующих и вечно холодных. По центру набросаны сухие подугленные веточки, а на них шалашик из более крепких и надежных, только собранных, сухих веток. Костер не зажигали давно, но вся комната пропахла обугленным мясом, который невозможно теперь выветрить. Лучевые часто возмущаются, что запах, хоть и приятный, съеденной еды с ними всегда, а все тепло уходит в течение часа.

В третьей комнате склад из книг и другой макулатуры. Нижние ряды превратились в кашу и служат своеобразной защитой от сырости. Здесь четко улавливается мясной запах костра, смешанный с нотками бумаги. Книги, журналы и тетради распределены по своим местам. Заполненные тетради с отчетами по дням аккуратно сложены в самый труднодоступный угол вдоль стены, разделяющей склад и кухню. Пустые тетради накиданы третьим рядом и немного навалены на заполненные. Недавно Дарина нашла на складе, опустевшего на чистые товары, магазина незараженную партию. Их еще не успели разложить. В углу напротив вдоль перпендикулярной стены под журналами спрятаны книги Пушкина, Сорокина, Пыряевой, стихи каких-то неизвестных авторов: Бродский, Некрасов; и, популярных в городе, Державина, Симонова и Асадова. Обычно художественную литературу выбрасывают сразу, только Дарина иногда приносит какие-то стихи и романы из прошлой жизни, пряча подальше. Но редкое солнце не дает насладиться бумажными сокровищами. Всю остальную площадь, не считая узкого прохода, занимают научные книги, сгруппированные по темам. На время зажжения факела незанятые разбирают и читают книги. С особой бережливостью здесь относятся к книгам по физике и медицинским энциклопедиям.

Четвертая комната — наблюдательная. Только здесь есть дверь, ведущая на улицу и защищающая от радиоактивной атаки. В центре стоят пять кресел вокруг, накиданных в кучу, сухих веток, которые берегут на чертов день. Костер поможет согреться, приготовить еду и посмотреть друг на друга в последний раз. А по углам накиданы канистры с бензином, восковые свечи, смола, тяжелые бревна, готовые факелы и инструменты для обтачивания новых. Ими регулярно пользуются на кухне или на улице, зависит от погоды. Во время снежного дождя огонь плохо горит, а в доме дым медленно и неохотно вытягивается через открытую входную дверь. Поэтому готовкой занимаются то там, то там. В наблюдательной комнате один человек обязательно каждый день сидит на страже и смотрит через тонкие веки, вдруг солнце выглянет сквозь слои летающего мусора еще раз. Сквозь щели между дверью и косяком солнце ослепляет даже закрытые глаза. А уличный воздух перебивает домашний запах гари и еды. В этой же комнате все шестеро собрались для обсуждения прожитого дня.

Ваня и Миша должны запомнить, что было сделано за день, чтобы потом зафиксировать в тетрадь. Память последнее время стала подводить Мишу из-за старости. Он даже может что-то выдумать, например, вчера утверждал, что кислотный дождь отравил четыре лисьих туши. Ему уже не предлагают читать новые книги в солнечные дни, он читает давно выученные всеми наизусть, но каждый раз пересказывает их, удивляясь простым человеческим открытиям. Остальные, боясь старости и смерти, подыгрывают, рассуждая о применении некоторых инженерных и медицинских манипуляций в своей нелегкой жизни.

Солнечный свет использовали до последнего луча, поэтому усаживаться вокруг девственного кострища начали в полном мраке. С закрытыми глазами, наизусть помня каждый предмет в доме, Кирилл завез Ваню и Мишу, оставив кушетки на обычном месте, чтобы другие не споткнулись. Руслан и Дарина подошли из глубины квартиры, заканчивая повседневные дела. А Илья после солнечной беготни вернулся со смородины, как и все, зная наощупь окрестности, и сидел в ожидании.

— Кухонный костер нужно бы перенести сюда, меня уже тошнит от этого запаха. — Со злостью в голосе начала Дарина, пока усаживалась на свое мягкое кресло. — В этой комнате он будет хотя бы проветриваться, ведь не греет же спальню.

— Хватит умничать! Все останется так, как есть. — Нервным басом возмутился Кирилл. — Миша хоть и не помнит ни хрена, но Маше пообещал при мне, что огня в этой комнате не будет. — Продолжил он шепотом.

— О! Делать перестановки я люблю! — Вмешался Миша в разговор, пока Кирилл еще не закончил свою еле слышную фразу. — Слушать точнее, как вы бродите и собачитесь.

— Собачитесь! — Повторил последнее слово и усмехнулся Илья, но никто не обратил внимания.

— Ды нет, это я так со злости ляпнула. Это действительно непрактично. Близкий к выходу огонь может привлечь волка. — Получив замечание, исправилась Дарина.

— Ах, все это женское. Туда-сюда. Машка тоже сначала говорила, потом думала. Дура! — Медленно и мечтательно произнес Миша.

— Туда-сюда! — Снова засмеялся Илья.

— Да, я-то знаю, что с бабой делать, а вы вчетвером Дарину не смогли нагнуть. То ли баба не такая, то ли мужик уже не тот. — Миша хохотал, чувствуя свое превосходство.

— Давайте начинать, пока не забыли. — Прекратил болтовню Ваня.

— Радивактивных белок дохрена, как будто их бабахом зацепило. — Начал Илья, щупая дозиметр радиации сквозь карман своей лисьей шубы. Если бы было светло, другие бы подумали, что он проверяет, не потерялось ли устройство, такое важное в наши дни.

— Да ладно, решили повторить? Тишина была всю неделю, я уверен. — Миша немного заволновался, путая пальцы в седой бороде. Ему не хотелось признавать, что он мог не услышать или уснуть на карауле. На улице не доживают до пятидесяти, а Мише уже сорок шесть или сорок семь.

— Бабахнуть не могли, — шепотом сказала Дарина, чтобы Миша не услышал. — Может они тестируют ядерный газ, не думаю, что все это против нас. Когда я сбежала, они между собой никак не могли разделить кислород, друг друга, наверное, затравить хотят. Или с Тамбовом у них раздел почвы, они еще при строительстве городов за нее убивали. Им не важно, сколько Воронежу достанется, важно, чтобы Тамбов обломался. — Дарина говорила очень осторожно, не двигаясь. Девушка даже открывала глаза, пытаясь во мраке уловить и остановить лишние движения. За три года на улице она все еще не адаптировалась под новые реалии.

— Не верите? — Крикнул Миша, как только Дарина закончила речь. — Я хоть и старый, но взрыв услышать могу. — Миша не знал, что Дарина сторожила с ним всю неделю.

— Миш, верим, я думаю, это газ, а, может, они попали в радиоактивное логово. Белки вообще собираются стаями? Не помню, чтобы мы про них читали. — Ваня продолжил общую беседу. С закрытыми глазами он представлял, как белки также сидят и лежат в миниатюрной квартире и обсуждают прошедшие события.

— Собираются, когда мне было лет двенадцать, мой отец, царствие небесное, читал про них. Они живут по четыре-пять особей в одном дупле, это дырки в деревьях, которые им пробивают дятлы. Но дятлы уже давно вымерли. Белки теперь в оставшихся дуплах разгребают наросшие грибы и живут там. Когда все деревья с дуплами сгниют, белки, скорее всего, тоже перемрут или придут к нам в квартиры. — Миша обрадовался, что может еще чем-то быть полезным для своей небольшой общины. От радости он почувствовал приятные покалывания в животе. Так же было, когда он познакомился с Машей. Воспоминания начали захватывать, но Миша быстро остановил себя, пробормотав неслышно: «Царствие небесное».

— Фу, Мишань, опять обосрался. — Только Кирилл обращался так к брату. Несмотря на то, что между ними была небольшая разница в возрасте, Кирилл выглядел здоровым молодым человеком, даже без седины. Может, потому что он никогда не терял детей, да и вообще детей у него не было, как он ни старался.

Кирилл вышел на улицу с закрытыми глазами. Все здесь отлично выучили местность, фонарь иногда был нужен только Дарине, которая по привычке всегда ходила, хлопая ресницами. Недалеко от убежища они устроили сад с относительно чистой почвой. Здесь растут растения с огромными листьями, которые местные называют лопухами. Лопухами моются, пытаются вытереть полученную радиацию, заворачивают новорожденных, обтирают шкуры на одежду, — применений масса. Кирилл сорвал один лист и вернулся в жилище.

— Давай, Кирилл. Перевернули. — Сообщил Руслан пришедшему.

— Я думал у меня бабочки в животе, Машку вспомнил. — Смеясь, оправдывался Миша.

Кирилл посмеялся вместе с ним и заботливо осторожно собрал экскременты брата в лопух, чтобы затем отнести под посаженную ими сладкую смородину с легким привкусом металла.

— А Ваня вона тоже не ходит, но нихрена не обсирается. Загадка! — Илья почесал затылок.

— А ты в жопу себе будешь факелы пихать, еще не так обосрешься. — По-отечески добро заметил Миша.

— А ты значит пихаешь? — Вмешался в болтовню и Руслан.

— Ха! Волчара! Не без греха. Было дело. — Громко рассмеялся Миша.

— Твои бабочки — лучшее удобрение, сейчас открывал глаза, куст с твоим говном самый плодовитый, на. — Кирилл уже вернулся и протянул Мишане ягоду. Все чему-то засмеялись.

— Отвлеклись мы вона, давайте, пока не забыл, белок штук девять видел, может больше, я как их проскамировал, сразу в другую сторону мотнул. Там заяц один на солнце вылез, я его бах бревном по ушам, это вообще свежатина, шкуру содрал. Т…