Рассказы. Часть 2

Ваш ход

Пленника сковали на славу — по рукам и ногам. Стражники помирали со смеху, глядя на его неуклюжие подскоки (щиколотки стянуты цепями) и, развлекаясь, гнали по коридору всё быстрее. Под звон кандалов его впихнули в большую комнату; кто-то указал на стул перед длинным столом, кто-то толкнул пленника с такой силой, что он едва не плюхнулся мимо сиденья. Короткий тёмный ёжик волос чуть встопорщился, и это была единственная заметная реакция. Пленник поднял глаза — такие светлые, что зрачки, казалось, были вморожены в лёд — и в упор взглянул на сидящих за столом, без приязни или вражды, злобы или заискивания. Бесстрастный, оценивающий взгляд — и на удивление спокойный.

На лицах семерых гомбарийцев можно было прочесть разные чувства: насмешку, отвращение, удовлетворение, любопытство, ликование, высокомерие. Они казались гуманоидами, но примерно в той же степени, что и горилла.

— Итак, — пришепётывая на каждом третьем слоге, начал тот, что сидел в центре, — ваше имя Уэйн Тейлор?

Ответа не последовало.

— Вы прибыли с планеты, именуемой Терра?

Человек молчал.

— Незачем тратить время, Паламин, — вступил сидящий по левую руку от главного. — Не хочет отвечать по доброй воле, заставим.

— Разумеется, Эккстер, — и Паламин вытащил увесистый молоток, широкий с одной стороны, узкий и заострённый с другой. — Как вам понравится, существо без имени, если мы раздробим ваши кости, начав с конечностей?

— Мне это не понравится, — признал Уэйн Тейлор.

— Весьма разумно, — одобрил Паламин, со значением выложив молоток на середину стола. — Вас обучали языку, так что даже несмотря на природную тупость, вы способны понять наши слова. Так или иначе, но вам ПРИДЁТСЯ всё рассказать.

— Добровольно или по принуждению, — встрял Эккстер, облизывая губы. — Иного выбора нет.

— Совершенно верно, — подтвердил Паламин. — Поэтому постараемся избежать болезненных эпизодов. Ваше имя Уэйн Тейлор и вы прибыли с планеты, называемой Терра?

— Я сообщил об этом в первый же день.

— Знаю. Но тогда мы плохо понимали друг друга, и лучше избежать недоразумений. С какой целью вы высадились на Гомбаре?

— Я уже объяснял. Не по собственному желанию. Это была вынужденная посадка, на корабле произошла авария.

— И поэтому вы его взорвали? Вместо того, чтобы выйти на связь и просить помощи?

— Ни один террианский корабль не должен попасть в руки врага, — произнёс Тейлор ровным голосом.

— Врага?! — Паламин довольно успешно изобразил оскорблённое достоинство, хотя при его физиономии это была непростая задача. — Вы, терриане! Абсолютно ничего о нас не знаете и всё же имеете наглость считать врагами?

— Что-то не припомню встречи с распростёртыми объятиями, — огрызнулся Тейлор. — Обстреляли корабль, когда он снижался, обстреляли меня, когда я из него вышел. Потом гнались добрых двадцать миль, схватили, избили и доставили сюда.

— Солдаты просто исполняли свой долг, — заметил Паламин.

— Меня могли уложить на месте… не будь ваши вояки самыми жалкими мазилами по эту сторону Сигни.

— Сигни? Что такое Сигни?

— Звезда.

— Да кто ты такой, чтобы критиковать нашу армию?! — возник Эккстер.

— Землянин, — сообщил Тейлор, пожимая плечами с видом человека, которому больше нечего сказать.

— Это ничего не значит, — сердито бросил Эккстер.

— Так будет значить.

Паламин перехватил инициативу.

— Если бы Терра желала вступить в контакт, она могла послать большой корабль с официальными представителями, не так ли?

— Не думаю.

— Почему же?

— Мы не привыкли рисковать важными персонами и большими кораблями, когда нет уверенности, какой приём их ожидает.

— О! И каким же образом вы получаете информацию?

— Из докладов косморазведки.

— А! — Паламин огляделся с гордостью пигмея, заарканившего слона. — Вот оно, признание! Вы просто шпион!

— Чушь. Шпионы не врываются в атмосферу с грохочущими двигателями.

— Молчать! — рявкнул субъект с тяжёлой челюстью, сидевший справа. — Ты тот, кем мы тебя считаем, потому что это наше мнение.

— Как вам будет угодно, — не стал спорить Тейлор.

— Именно так нам и будет угодно!

— Не волнуйтесь, дорогой Боркор, всё будет в полном порядке, — утешил его Паламин и вернулся к пленнику:

— Численность вашей расы?

— Около двенадцати сотен миллиардов.

— Он лжёт! — вскричал Боркор, бросая жадный взгляд на молоток.

— Одна планета не может прокормить такое количество жителей, — поддержал его Эккстер.

— Люди обитают на многих планетах.

— Он лжёт, — резюмировал Боркор.

Паламин, сделав умиротворяющий жест, спросил:

— Сколько у вас космических кораблей?

— Сожалею, но рядовые шпионы не допущены к статистике Космофлота, — холодно отрезал Тейлор. — Не имею ни малейшего представления.

— Но КАКОЕ-ТО представление должно быть?

— Что ж, если вас устроит догадка…

— Итак?

— Миллион.

— Невероятно! Полный абсурд!

— Ну хорошо. Тысяча. Любое число. Лишь бы оно вам нравилось.

— Так мы ни к чему не придём, — проворчал Боркор.

— А чего вы, собственно, ожидали? — заявил Паламин. — Мы тоже, снаряжая шпиона на Терру, наверняка позаботились бы, чтобы он не мог выдать важных секретов и знал только самое необходимое. Кто является идеальным шпионом в конце концов? Круглый невежда с острым глазом!

— Я полагаю, что идеальный шпион прежде всего неуловим, — съехидничал Эккстер.

— Благодарю за мудрые слова! — вклинился Тейлор. — Будь я подлинным шпионом, не видать бы вам ни меня, ни моего корабля — точнее, его обломков.

— Ладно, оставим это. Куда вы направлялись, пока не… ээ… вынуждены были сесть на Гомбаре?

— В соседнюю систему.

— Игнорируя нашу?

— Вот именно.

— Почему?

— Такова была карта полёта.

— В высшей степени неубедительно! — Паламин откинулся на спинку стула, неодобрительно взирая на допрашиваемого. — Космический исследователь якобы стремился к дальней системе, не уделяя никакого внимания ближней. Где логика?

— У двойной звезды около сорока планет, у вашей — только три. Какой будет выбор, думаю, понятно.

— Мы заселили и освоили все три планеты!

— Откуда нам было знать? Сюда ещё никто не летал.

— Что ж, теперь вы знаете, — бухнул Эккстер, вложив в свои слова гордость, круто замешенную на угрозе.

— Знает пока только один, — поправил его Паламин, — остальные в неведении. И чем дольше они будут пребывать в этом состоянии, тем лучше для нас! За это время мы сумеем подготовиться к любому нападению.

Судьи одобрительно зашушукались.

— Вот-вот, — констатировал Тейлор.

— Что такое?

— Вы, гомбарийцы, принимаете за аксиому, будто любая встреча в космосе непременно приводит к столкновению и затем к войне.

— Гомбарийцы были бы последними кретинами, если бы думали иначе, позволив застать себя врасплох! — заявил Паламин.

Тейлор вздохнул.

— Наш народ расселился на сотне планет, причём без всяких конфликтов. И знаете почему? Земляне никогда не суются туда, где их не хотят видеть.

— Могу себе представить, — заметил Паламин со всем доступным ему сарказмом. — Кто-то запрещает вам, и вы радостно повинуетесь. Это же противоречит природному инстинкту!

— ВАШЕМУ природному инстинкту. МЫ не видим смысла тратить деньги на войну вместо исследований и торговли.

— Уж не хотите ли сказать, что у вас нет боевых кораблей?

— Отчего же, есть.

— И много?

— Вполне достаточно.

— Пацифисты, вооружённые до зубов! — патетически воскликнул Паламин, а остальные обменялись понимающими улыбками.

— Лжецы всегда проговариваются, — авторитетно провозгласил Эккстер, сверля пленника взглядом. — Если уж Терра так старается избежать неприятностей, зачем вообще иметь боевой флот?

— Наш принцип — живи сам и давай жить другим. Но нет никакой гарантии, что все космические расы его разделяют.

— Нельзя ли подробнее?

— Мы никому не угрожаем. Однако может случиться, что кому-то взбредёт в голову угрожать нам.

— И тогда вы начнёте войну?

— Начнут другие. Мы её закончим.

— Он нас дурачит, — недобро усмехаясь, Эккстер обратился к Паламину. — Ладно, пусть терриане обосновались на сотне планет, чему я лично не верю. На большей их части они не встретили сопротивления, либо по причине отсутствия разумной жизни, либо потому, что туземные племена слишком слабы и, понимая, что борьба бесполезна, не сопротивляются. Но если планета сильна и намерена постоять за себя, как Гомбар, Терра заявляет, что ей угрожают, и война получает моральное оправдание!

— Что скажете? — спросил Паламин.

Тейлор опять пожал плечами.

— Там, откуда я прибыл, политический цинизм давно вышел из моды. Боюсь, что вы отстали в развитии на несколько тысяч лет.

— И мы позволим этому арестантишке безнаказанно оскорблять нас? — взорвался Эккстер. — Предлагаю приговорить его к казни и разойтись по домам. Честно говоря, меня это уже начинает утомлять.

— Меня тоже, — поддержал один из молчунов.

— Терпение, терпение, — посоветовал Паламин и обратился к Тейлору:

— Вы утверждаете, что получили приказ обследовать систему двойной звезды Харлор-Риди?

— Если речь идёт о ближайшей системе, то да.

— Предположим, что на самом деле вам поручено осмотреть систему Гомбара. Вы бы сделали это, не так ли?

— Я подчиняюсь приказу.

— Для выполнения тайной миссии вы спускаетесь на планету тихо и незаметно…

— Необязательно. Если первое впечатление благоприятно, я вступаю в контакт.

— Опять увёртки! — прорычал Эккстер.

— А если первое впечатление неблагоприятно? Как вы поступите? — спросил Паламин.

— Полагаю, как любой на моём месте. Вначале — сбор информации, потом решение.

— Так-так. Шныряли бы, значит, по планете, стараясь вписаться в среду?

— Разумеется.

— И если мы не производим, как вы выражаетесь, благоприятного впечатления, агент объявляет нас враждебно настроенными?

— Возможно.

— Этого достаточно! Несомненно, вы шпион! А по приказу или по какой иной причине вы суёте нос в нашу или любую другую систему, не имеет значения. Все согласны?

— Все! — ответил дружный хор.

— Для таких преступников существует только одна кара. Смертная казнь. Стража, увести!

Первый страж хорошо отрепетированным взмахом ноги выбил из-под пленника стул, а второй столь же непринуждённо предотвратил падение, отвесив ему крепкого пинка в зад. Затем они потащили осуждённого к двери так быстро, что тот споткнулся и чуть не упал. Однако террианин всё же успел обернуться и ещё раз взглянул на членов трибунала странными, слишком светлыми и холодными глазами.

Когда старший тюремный надзиратель принёс ужин, Тейлор спросил:

— Как у вас казнят?

— А как у вас?

— Никак. У нас нет смертной казни.

— Нет смертной казни?

Тюремщик изумлённо выкатил глаза. Он поставил поднос прямо на пол и, бросив незапертой решётчатую дверь, присел на нары. Тейлор отметил, что кобура с ручным оружием при этом оказалась на расстоянии вытянутой руки.

— Даже для опасных преступников?

— Тех, кого можно вылечить, исцеляют. Неизлечимых ссылают на особую планету. Там они могут сражаться с себе подобными сколько угодно.

— Какое расточительство планетных ресурсов, — выразил своё мнение надзиратель. Улыбаясь, он вытащил пистолет, прицелился в стену и нажал на спуск. Ничего не случилось.

— Не заряжен.

Тейлор промолчал.

— Нет смысла отнимать. Нет смысла бежать. Стальные двери, сложные замки, заряженные ружья — всё это снаружи.

— Прежде чем решиться на подобное, мне пришлось бы избавиться от оков, — заметил Тейлор. — Как насчёт подкупа?

— А что ты можешь дать? Кроме одежды, у тебя ничего нет. Да и ту сожгут после казни.

— Ладно, оставим это, — пленник громко погремел кандалами, глядя на них с отвращением. — Так каким же способом меня будут лишать жизни?

— О, тебя просто публично удавят, — информировал его собеседник, странно облизываясь. — Правосудие, знаешь, должно совершаться на глазах народа. Превосходный дисциплинирующий эффект, — он опять облизнулся, — и бесподобное зрелище.

— Охотно верю.

— Тебя поставят на колени спиной к столбу, руки и ноги свяжут. В столбе есть такая дырочка, в неё пропущен шнурок, его наденут тебе на шею. А с обратной стороны под шнурок просунута палка, её крутит палач и затягивает петлю. Быстро или медленно, это уж какое у него будет настроение.

— По-видимому, мастер своего дела продляет агонию, затягивая и ослабляя удавку несколько раз? — высказал предположение Тейлор.

— Нет-нет, это запрещено, — заверил его тюремщик. — Только не во время смертной казни. На допросах — пожалуйста, а так нельзя. Мы же порядочные люди, не звери какие-нибудь.

— Да, это утешает.

— Не волнуйся, с тобой покончат быстро и эффектно. Я повидал много казней, и все они были совершены в лучших традициях. Ну знаешь, когда тело трепыхается, глаза вылезают из орбит, язык вываливается и чернеет. Тебе совершенно не о чем беспокоиться.

— Я так и понял, — сухо заметил Тейлор. — В конце концов, мне нечего терять, кроме собственного дыхания. И когда состоится церемония?

— О, сразу же после окончания игры.

— Игры? В первый раз слышу!

— Ну, по традиции приговорённый должен сыграть последнюю игру с искусным игроком. Казнят после того, как он закончит партию.

— Победой или поражением?

— Какая разница?

— Не понимаю, — нахмурился Тейлор.

— Конечно, ты же чужак. Но согласись, что приговорённый к смерти имеет право, даже привилегию бороться за то, чтобы оттянуть последнюю минуту.

— Довольно бессмысленная борьба, если подумать.

— Не скажи! Каждая минута драгоценна для смертника, — он с энтузиазмом потёр руки. — Клянусь, от этих матчей просто захватывает дух!

— Да?

— Видишь ли, преступник не может играть в привычной манере. Во-первых, он постоянно думает о казни, а у его противника такой проблемы нет. Во-вторых, он не может позволить себе ни выиграть, ни проиграть и должен всячески затягивать матч. И, разумеется, он всё время на пределе сил — умственных и физических.

— Понимаю. Это действительно может быть забавно.

Старший надзиратель смачно причмокнул и облизнул губы.

— Ах, сколько раз я видел, как осуждённый во время игры буквально обливался холодным потом! И вот финальный ход, он теряет сознание и падает со стула, мы подхватываем его и тащим, как мешок. Когда преступник приходит в себя, он уже на коленях перед толпой, ждущей первой закрутки…

— Игра не стоит свеч, — заключил Тейлор. — Долго продержаться не сможет никто.

— Да, как правило, матч не затягивается… Однако бывают исключения. Нескольким прожжённым игрокам удавалось оттянуть финал на четыре, даже пять дней. Был у нас один профессиональный алезикер; он, понятно, выбрал алезик и ухитрился продержаться шестнадцать дней! Причём играл так хорошо, что после казни даже палач всплакнул. О видеозрителях, оставшихся без роскошного зрелища, нечего и говорить.

— А, так вы записываете эти матчи на видео?

— Ещё бы! Самое популярное шоу. Граждане просто прилипают к экранам, уж поверь мне на слово.

— Хм!

Тейлор слегка задумался.

— А если звезда экрана затянет игру на год или дольше… матч прекратят?

— Ни в коем случае! Запрещено казнить преступника прежде, чем закончит последнюю игру. Если хочешь, можешь считать это древним суеверием, возведённым в ранг закона. Более того, во время матча преступника положено кормить всем, чего его душа пожелает. Правда, у большинства нет аппетита.

— В самом деле?

— О, они так нервничают, что желудок отказывается принимать пищу. Некоторых даже тошнит во время игры. Тут уж можно биться об заклад, что больше дня такой игрок не протянет.

— Вижу, вы недурно развлекаетесь.

— Не без того. Но меньше, чем хотелось бы! Плохие игроки безумно раздражают. Несколько дурацких ходов — и его тащат к столбу, а публика выражает недовольство. Но уж когда попадётся преступник с сильным характером это незабываемое сражение.

— Боюсь, у меня нет шансов. Я не знаю ни одной гомбарийской игры, а вы не знаете наших.

— Всему можно научиться, к тому же выбор — за тобой. Конечно, не дозволяется играть на свежем воздухе без кандалов… Матч проводится в тюрьме, и игра, сам понимаешь, должна быть камерной. Хочешь совет?

— Валяй.

— Вечером придёт чиновник узнать твой выбор, чтобы подыскать подходящего партнёра. Так вот: не учись нашей игре, выбери вашу, террианскую. Выступая на собственном поле, получаешь какое-никакое преимущество.

— Совет неплох… если бы поражение означало смерть, а победа — жизнь. Но в данной ситуации…

— Я же говорил, результат не имеет значения.

— Вот именно. Что же я тогда выбираю?

— Смерть завтра утром или смерть послезавтра утром. А может быть, даже через несколько дней.

Тюремщик поднялся, вышел из камеры и, запирая решётку, пообещал:

— Я принесу пособие по настольным играм. До вечера времени ещё много.

— Благодарю, — сказал узник. — Право же, не стоит беспокоиться.

В одиночестве Уэйн Тейлор предался невесёлым размышлениям. Конечно, профессия косморазведчика — из числа самых рискованных, и кому лучше знать об этом, как не самим космическим бродягам. Однако все они радостно кидались в авантюры, полагаясь на древнее изречение: мол, беда всегда случается с соседом. Что же, вот и он попал в переделку. Тейлор двумя пальцами оттянул воротник, который вдруг стал тесноват.

Когда его корабль пробил облака и попал под яростный обстрел двух самолётов, он нажал кнопку ТРЕВОГА, и передатчик начал посылать краткую, но весьма сложную последовательность цифр: координаты планеты и её статус: ВРАЖДЕБНАЯ ТЕРРИТОРИЯ. Ещё раньше, за много тысяч миль до Гомбара, Тейлор сообщил о необходимости аварийной посадки и указал те же координаты. Кнопка Т, следовательно, подтверждала предыдущий рапорт и вдобавок должна была вызвать серьёзные опасения за судьбу пилота. Он прикинул: пока корабль опускался, сигнал тревоги был послан не менее сорока раз.

После посадки Тейлор включил систему самоликвидации, покинул корабль и бросился бежать. Самолёты выписывали виражи над его головой. Один из них спикировал на корабль как раз в тот момент, когда он взорвался, и разделил его участь. Второй тут же набрал высоту, но продолжал «пасти» беглеца. Судя по стремительности появления вооружённых отрядов, Тейлору крупно не повезло: он исхитрился угодить в милитаризованный район, кишмя кишащий жаждущими крови туземцами в униформе. Всё же он заставил их побегать: поймали его лишь через шесть часов и на двадцатой миле, что явно не понравилось солдатам, выразившим неодобрение с помощью кулаков и крепких ботинок.

Тейлор, конечно, не знал, приняла ли Терра сигнал тревоги. Но вероятность этого была достаточно велика, поскольку передача шла по каналу высшего приоритета с круглосуточным прослушиванием. У него не было ни малейших сомнений, что, получив сообщение, руководство немедленно начнёт спасательную операцию. Однако даже самые оперативные действия его уже не спасут. Правда, в ближнем секторе пространства патрулирует как раз «Маклин», самый большой, самый современный и мощный боевой корабль Терры. Но даже если он находится в ближайшей к Гомбару точке своей обычной траектории и сменит курс немедленно всё равно потребуется минимум десять месяцев хода на максимальной тяге. Если же «Маклин» временно отозван на базу, а патрульную службу несёт какое-то старое судно… придётся ждать его года два.

Ровно на два года больше, чем нужно. И десять месяцев ничуть не лучше — у него не было и десяти недель. Да что там — вряд ли можно рассчитывать даже на десять дней. Время неумолимо — его не растянешь для человека, не сократишь для корабля.

Вернувшийся с книгой надзиратель просунул её сквозь решётку:

— Вот, читай. Язык ты знаешь вполне сносно.

— Благодарю.

Растянувшись на нарах, Тейлор изучал текст быстро, но внимательно. Часть страниц он лишь бегло проглядел: речь шла о детских играх, простеньких и чересчур коротких, чтобы принимать их во внимание. Он не слишком удивился, обнаружив местные варианты игр, хорошо известных на Терре. На Гомбаре, к примеру, играли в карты (восемьдесят листов десяти мастей в колоде). Алезик оказался усложнённой версией шахмат (четыре сотни клеток, сорок фигур у игрока). Именно алезикеру удалось продержаться шестнадцать дней, и — судя по описаниям — это единственная игра, в которую можно играть ДОВОЛЬНО ДОЛГО. Какое-то время Тейлор колебался, размышляя, выдержат ли устроители (и видеопублика) зрелище матча, где игрок совершает один ход за десять часов… и решил, что вряд ли. К тому же он никак не мог помешать искусному партнёру делать ответный ход за несколько секунд.

Какой тип игры необходим в его ситуации? Прежде всего она должна замедлять ответные ходы противника, как бы гот ни стремился ускорить дело. И это должна быть явная и несомненная игра, а не какой-нибудь фокус, поскольку либо судьи, либо противник его рано или поздно раскусят. Да, игра, но такая, которую никто не может ни выиграть, ни проиграть, сколько бы усилий ни прилагал…

Но подобной игры не существует. Её нет ни на трёх планетах Гомбара, ни в ста мирах Терры, ни в одной из галактических систем, включая ещё не открытые. Её просто не может быть, поскольку мыслящим существам нужен результат. Кто в здравом уме станет тратить время — не считая умственных и физических сил — на игру, с которой нельзя покончить к удовлетворению всех присутствующих и себя лично. Да никто!

Никто?

«…И когда последний шаг будет завершён, завершатся и предначертания Создателя, и в тот же день, в тот же час, в ту же самую минуту Вселенная взорвётся и исчезнет…»

Тейлор вскочил и начал шагать по камере из угла в угол, как тигр в клетке; его холодные глаза оставались бесстрастными.

Чиновник являл миру огромное брюхо, круглые свиные глазки и намертво приклеенную елейную улыбку. Более всего он походил на шпрехшталмейстера, готовящегося объявить гвоздь программы.

— А! — сказал он, бросив быстрый взгляд на книгу. — Я вижу, вы ознакомились с нашими играми?

— Немного.

— Надеюсь, ни одна вам не подошла?

— Надеетесь? — Тейлор воззрился на него с некоторым любопытством. — Почему?

— Состязание по правилам чужого мира явилось бы желательной освежающей переменой. Совершенно новая игра — это же бездна новых возможностей! Конечно, — поспешно добавил он, — если её правила будут понятны зрителям и ваша победа не окажется слишком скорой.

— Что ж, пожалуй, — задумчиво сказал Тейлор. — Признаюсь, мне самому приятнее иметь дело с чем-нибудь знакомым.

— Превосходно! Просто великолепно! — поощрил его чиновник. — Значит, террианская игра?

— Совершенно верно.

— Существуют определённые ограничения.

— Какие же?

— Был у нас осуждённый, пожелавший состязаться в ловле солнечных зайчиков. Это, как вы понимаете, сущая бессмыслица! Вы имеете право лишь на такую игру, которая содержит реальную основу, причём результат не должен вызывать сомнений.

— Понятно.

— Кроме того, нельзя выбрать игру, требующую сложного и дорогостоящего оборудования. Все аксессуары должны укладываться в разумные пределы.

— Это всё?

— Ах да, правила игры! Они не должны предполагать разных толкований. Во время матча арбитр не допустит никаких отклонений, изменений и дополнений.

— Кто должен оценить мой выбор?

— Это сделаю я.

— Прекрасно. Я предлагаю… — Тейлор детально объяснил процедуру, затем попросил перо, бумагу и набросал грубый чертёж. Когда он закончил, чиновник аккуратно сложил рисунок и спрятал его в карман.

— Странная игра, — вынужден был признать он. — Вы меня даже несколько разочаровали. Слишком уж всё просто. Вы уверены, что продержитесь хотя бы день?

— Надеюсь.

— Два дня?

— Если повезёт.

— Без везения тут и впрямь не обойтись. — Он ненадолго задумался, потом покачал головой. — Да, обидно. Я мечтал о чём-нибудь наподобие алезика, только ещё хитроумнее. Публика получила бы удовольствие, а вы — несколько лишних дней жизни. А если бы удалось побить рекорд… ах, какое бы воцарилось ликование!

— В самом деле?

— Ну конечно. От чужака все ожидают чего-то необычного.

— Это я и предлагаю, не так ли?

— Ну да, ну да, — чиновник всё ещё был слегка расстроен. — В конце концов это ваша жизнь и ваша борьба.

— Когда настанет конец, мне некого будет винить, кроме себя, не так ли?

— Согласен с вами. Игра начнётся завтра, ровно в полдень, и с этого момента всё будет зависеть только от вас.

Он удалился, и, когда его тяжёлые шаги стихли, тут же появился старший надзиратель.

— Что? — выдохнул он. — Что ты выбрал?

— Я? Арки-маларки.

— О! Что это такое?

— Террианская игра.

— Класс! — тюремщик потёр руки. — Разрешение, конечно, получено?

— Разумеется.

— Значит, ты готов сражаться за лишние дни жизни! Только постарайся избежать ловушки.

— Какой?

— Твой партнёр начнёт игру с установкой на быструю и убедительную победу, так положено. Но если он решит, что выиграть не сможет, то станет играть на поражение. Причём определить, в какой момент он сменит тактику, совершенно невозможно. На эту удочку попалась куча народу, и конец наступал раньше, чем преступник успевал хоть что-нибудь сообразить.

— Но соблюдать правила мой противник обязан?

— Несомненно, иначе игра превратится в балаган. Ни ему, ни тебе не позволено нарушать оговорённые правила.

— Что ж, меня это устраивает.

Откуда-то издали вдруг донёсся тонкий, пронзительный вой, смахивающий на вопль кота, свалившегося на кактус. За ним последовало шарканье множества ног, что-то тяжёлое глухо ударилось об пол, и немного погодя этот предмет с пыхтением поволокли. Где-то со скрипом отворилась и захлопнулась дверь.

— Что происходит? — осведомился Тейлор.

— Должно быть, Лагартин закончил игру.

— Кто это?

— Политический убийца, выбрал рамсид — игру в карты, — надзиратель глянул на часы. — Всего-то четыре часа, и поделом! Чем быстрее вынесешь дерьмо, тем меньше воняет.

— Значит, казнь уже началась?..

— Само собой, — ответил тюремщик, внимательно разглядывая узника. Нервничаешь, поди?

Тейлор невесело хохотнул.

Назавтра выяснилось, что матч не будет проводиться в камере, поскольку участие чужака со своей инопланетной игрой сделало схватку событием исключительным. Пленника провели по тюремным коридорам в большую комнату, посреди которой стояли стол и три стула. Ещё шесть стульев выстроились в ряд у стены, и на них восседала шестёрка ражих тюремщиков в форме и с оружием в руках. Команда явно была готова к выносу тела сразу же после финального хода. У противоположной стены обнаружился здоровенный чёрный корпус с двумя прямоугольными прорезями, в которых поблёскивали линзы; судя по всему, там помещалась видеокамера. Из ящика доносилось какое-то тиканье и неясное бормотание.

Тейлор выбрал себе место и сел, одарив замороженным взглядом вооружённую публику. Тощий субъект с блестящими крысиными глазками сел напротив. Толстобрюхий знакомец плюхнулся на оставшийся стул. Тейлор и Крысоглазый внимательно изучили друг друга, один с холодной уверенностью, другой с садистским наслаждением. Игровое поле — доска, из которой торчали три длинных деревянных стержня, — располагалось точно в середине стола. На левый стержень были нанизаны 64 деревянных диска, постепенно уменьшающихся в диаметре снизу вверх; любой младенец радостно признал бы в конструкции игрушечную пирамидку.

Не теряя времени даром, Толстобрюхий объявил:

— Эта террианская игра называется арки-маларки. Все диски необходимо переместить со стержня, на котором они сейчас находятся, на любой из двух пустых, причём в том же порядке: то есть самый большой должен быть внизу, самый маленький — наверху. Выигрывает тот, кто сделает последний ход. Игроки, вы оба меня поняли?

— Да, — ответил Тейлор, а Крысоглазый в подтверждение хрюкнул.

— Хорошо. Существуют три правила, которые должны неукоснительно соблюдаться. Первое. Ходят по очереди. Второе. Один ход — один диск. Третье. Класть больший диск на меньший запрещено. Правила понятны?

— Да, — сказал Тейлор, а его партнёр снова хрюкнул.

Толстобрюхий вынул из кармана маленький белый мячик и небрежно бросил его на стол. Мячик подпрыгнул пару раз и упал на пол со стороны Крысоглазого.

— Ваш ход.

Не задумавшись ни на секунду, тот снял самый маленький диск с первого стержня и поместил его на третий. «Плохой ход», — подумал Тейлор. С непроницаемым лицом он переместил следующий диск на второй стержень. Самодовольно ухмыляясь без видимых причин, Крысоглазый снял маленький диск с третьего стержня и водрузил его поверх диска на втором стержне. Тейлор немедленно снял ещё один диск с первого стержня и надел его на пустой третий.

Примерно через час до Крысоглазого дошло, что первый стержень может быть не только источником дисков, но и полноправным участником игровых комбинаций. Его самодовольство испарилось вместе с ухмылкой, на лице проступило раздражение, усиливающееся по мере течения времени и растущей сложности игровой ситуации. Когда прозвучал «отбой», они всё ещё играли, лихорадочно снимая и переставляя диски, и ни один сколько-нибудь не продвинулся. К этому моменту Крысоглазый от всей души ненавидел первый стержень, особенно когда приходилось возвращать, а не снимать с него очередной диск. Толстобрюхий, сияя всё той же приклеенной улыбкой, объявил перерыв до восхода солнца.

Следующий день вылился в долгий, утомительный марафон — от рассвета до заката, с двумя перерывами на еду. Руки игроков так и летали, отвечая ходом на ход. Они явно соревновались в том, кто быстрее примет решение, так что у зрителей не было ни малейших оснований жаловаться на преднамеренное затягивание игры. Четыре раза Крысоглазый пытался положить больший диск на меньший, и Главный арбитр — в лице Толстобрюхого — неизменно призывал его к порядку.

Миновал третий день, за ним четвёртый, пятый и шестой. Мрачное подозрение на лице Крысоглазого сменялось неподдельным отчаянием, когда пирамида на первом стержне с удручающей регулярностью опять начинала расти. Дураком он, однако, не был, понимая, что дело всё же как-то продвигается, но отвратительно медленно и чем дальше, тем хуже. В конце концов, вообще перестав думать о том, каким манером можно быстро свести игру к победе или к поражению, он на четырнадцатый день превратился в некое подобие бездушного автомата и лишь тупо переставлял диски с видом подносчика на тяжёлой и грязной работе. Тейлор продолжал сохранять бесстрастие бронзового Будды.

Ситуация обострилась на шестнадцатый день, и хотя Тейлор этого знать не мог, однако сразу ощутил общую атмосферу повышенного возбуждения и нервозности. Крысоглазый был мрачен как никогда, а Толстобрюхий просто раздувался от важности. Даже твердокаменные стражи обнаруживали слабые признаки умственной деятельности. Аудитория пополнилась четырьмя свободными от дежурства тюремными надзирателями. В ящике с видеокамерой возились и шумели сильнее, чем обычно. Не выразив никаких эмоций по этому поводу, Тейлор занял своё место. Бесконечное перемещение дисков со стержня на стержень, конечно, не лучший способ тратить драгоценные дни своей жизни, но альтернатива в виде столба с петлёй гораздо хуже. Так что, имея веские основания продолжать, он так и поступил, перекладывая диск, когда наступала его очередь, и холодно наблюдая за противником, когда тот делал ответный ход.

Вскоре после полудня Крысоглазый неожиданно вскочил, подбежал к стене и несколько раз в бешенстве пнул её ногой, сопровождая эти действия громкими замечаниями относительно поразительного сходства террианской расы с кучей навоза. Затем он вернулся к столу и сделал очередной ход. В видеоящике снова завозились. Толстобрюхий мягко упрекнул его в затягивании игры демонстрацией похвального патриотизма. Крысоглазый продолжил своё дело с видом малолетнего правонарушителя, которого мамочка забыла поцеловать перед сном. Поздно вечером Толстобрюхий остановил игру, повернулся лицом к видеокамере и значительно произнёс:

— ЗАВТРА СЕМНАДЦАТЫЙ ДЕНЬ!

Судя по его тону, это могло означать что угодно.

Наутро, когда тюремщик принёс завтрак, Тейлор сказал:

— Что-то поздновато. В это время я уже должен играть.

— Раньше полудня ты не понадобишься.

— Вот как? В чём же дело?

— Ты же вчера побил рекорд, — тюремщик смотрел на него с искренним восхищением. — До семнадцатого дня никто не дотянул, ты первый.

— Надо полагать, мне выделили свободное утро, чтобы отпраздновать событие? Какое великодушие.

— Не имею представления, почему игру отложили. Раньше такого никогда не случалось.

— А что, они способны её прекратить? — спросил Тейлор, ощущая неприятное стеснение в области шеи. — Думаешь, они могут официально объявить, что игра закончена?

— Ни в коем случае! — надзирателю чуть не стало дурно при одной мысли о подобном исходе. — Мы не должны навлекать на себя проклятия мёртвых. АБСОЛЮТНО НЕОБХОДИМО, чтобы приговорённый сам установил время своей казни.

— Но почему?

— Как почему? Потому что так было испокон веков!

Он отправился разносить завтрак дальше, оставив Тейлора переваривать полученное объяснение. ТАК БЫЛО ИСПОКОН ВЕКОВ! Причина не хуже многих. Некоторые полагают, что даже лучше — стоит только вспомнить, сколько бессмысленностей и нелепиц совершается на Земле по единственной причине: ВСЕГДА ТАК ДЕЛАЛОСЬ. В этом смысле гомбарийцы ничуть не отличались от его собственного народа.

Хотя слова тюремщика его немного успокоили, всё же Тейлор чувствовал себя не в своей тарелке. Утро истекало, но ничего не происходило. После шестнадцати дней возни с дисками он видел их даже во сне — и вот теперь не мог насладиться неожиданным отдыхом. В этом была какая-то несправедливость. Тейлор не мог избавиться от подозрения, что власти найдут-таки способ прекратить игру, не оскорбив традицию слишком явным образом. Когда они его найдут… ЕСЛИ они его найдут, то не замедлят наградить кое-кого слишком тесным галстуком. К полудню Тейлор утвердился в своих подозрениях, но тут за ним пришли и отвели в привычную комнату. Игра возобновилась, словно её не прерывали, однако продолжалась не более тридцати минут. Кто-то дважды постучал изнутри видеоящика, и Толстобрюхий тут же объявил перерыв. Озадаченного пленника вернули в камеру.

Поздно вечером его вызвали ещё раз. Тейлор шёл неохотно, ощущая себя не в форме: эти внезапные вызовы куда сильнее действуют на нервы, чем многочасовые сеансы игры. До сегодняшнего дня он совершенно точно знал, что отправляется играть с Крысоглазым в арки-маларки, теперь же нет никакой уверенности. Вполне могут пригласить и на центральную роль в сцене, в буквальном смысле захватывающей дух.

Войдя в комнату, он сразу понял, что ситуация изменилась. Игровая доска по-прежнему стояла в центре стола, но Крысоглазого не было — впрочем, как и вооружённой стражи. Его ожидали трое — Толстобрюхий, Паламин и некий приземистый, крепко сбитый тип, производивший странное впечатление: казалось, в реальном мире он пребывает лишь телесно. Толстобрюхий хранил оскорблённый вид честного бизнесмена, обременённого контрольным пакетом акций прогоревшей нефтяной компании. Паламин выглядел чрезвычайно недовольным и фыркал, как лошадь. Третий же, казалось, изучал некий феномен на другом конце Галактики.

— Сесть, — выплюнул Паламин.

Тейлор сел.

— Марникот, скажите ему.

Плотный субъект, частично вернувшись на Гомбар, начал педантичным тоном:

— Понимаете ли, я почти не смотрю видео. Идиотское развлечение для плебеев, которым делать больше нечего.

— Ближе к делу! — нетерпеливо бросил Паламин.

— Однако, случайно услышав, что вы вот-вот побьёте рекорд, — безмятежно продолжал Марникот, — я вчера вечером заглянул в видеоящик. Мне тут же всё стало ясно. — Он сморщился и кратким жестом намекнул на дурной запах. — Чтобы закончить вашу игру, потребуется минимум два в шестьдесят четвёртой степени минус один ход. — Совершив мгновенный полёт в воображаемый мир, он благополучно вернулся и мягко закончил: — Это очень большое число.

— ОЧЕНЬ БОЛЬШОЕ! — Паламин фыркнул так, что в ушах зазвенело.

— Предположим, — продолжал Марникот, — игроки будут перемещать эти диски со всей доступной им скоростью, причём круглосуточно, без перерывов на сон и обед. Когда, по-вашему, завершится игра?

— Приблизительно через шесть миллиардов террианских столетий, — спокойно ответил Тейлор, словно речь шла о четверге будущей недели.

— Я не знаком с вашим летосчислением, но могу сообщить, что ни вы сами, ни тысяча поколений ваших прямых потомков до этого не доживут. Надеюсь, вы не станете спорить?

— Не стану, — признал Тейлор.

— И вы продолжаете утверждать, что это террианская игра?

— Да.

Марникот беспомощно развёл руки в знак того, что ему больше нечего сказать. Паламин неприятно оскалился.

— Мы не можем считать предложенное вами занятие подлинной игрой, если в неё никто не играет. Можете ли вы поклясться, что эта так называемая игра действительно практикуется на Терре?

— Да.

— Кто же это?..

— Это священнослужители Бенаресского храма.

— И давно они играют?

— Скоро две тысячи лет.

— Из поколения в поколение?

— Совершенно верно.

— То есть каждый игрок тратит свою жизнь без надежды увидеть результат?

— Именно так.

— Тогда ЗАЧЕМ они это делают?! — взорвался Паламин.

— О, это важная часть их религиозных убеждений: как только последний диск займёт своё место, наступит конец света.

— Они что, все ненормальные?

— Не более чем игроки в алезик. В конце концов, в него играют столь же долго и тоже без всякой видимой пользы.

— Но это не бесконечная игра, а серия отдельных партий! Даже при самом богатом воображении нельзя назвать игрой бессмыслицу, которую нельзя закончить.

— В ваших правилах проведения игр говорится о необходимости результата. И ни слова о том, в какой срок он должен быть достигнут. Арки-маларки не бесконечная игра. Финал, несомненно, будет. Разве не так? — обратился Тейлор к Марникоту, исполнявшему роль непререкаемого авторитета.

— Игра определённо конечна, — произнёс последний, не в силах отрицать очевидный факт.

— Значит, так! — взял тоном выше Паламин. — Значит, считаете себя умнее нас?

— Без комментариев, — сказал Тейлор, всерьёз сомневаясь в данном утверждении.

— Но мы умнее! — гнусно усмехаясь, заявил Паламин. — Вы надули нас, и мы отплатим тем же. Игра конечна, стало быть, будет продолжена до победного конца. Вы станете играть недели, месяцы, годы, пока не скончаетесь от старости и хронического переутомления. Наступит время, когда при одном взгляде на эти проклятые диски вы начнёте молить о милосердной смерти, но подобной чести не дождётесь! Вы будете играть. — Он триумфальным жестом указал на дверь. — Увести!

Разнося ужин, тюремщик предупредил:

— Мне сообщили, что с завтрашнего утра игра пойдёт регулярно. Не понимаю, зачем сегодня устроили неразбериху.

— Чтобы пообещать мне судьбу худшую, чем смерть, — объяснил Тейлор. Тюремщик изумлённо выкатил глаза. — Да-да. Я вёл себя очень, очень плохо.

Партнёра, очевидно, посвятили в суть дела, поскольку он облёкся в броню философского восприятия жизни, играя ровно, но без всякого интереса. Однако долгие часы однообразных движений мало-помалу разъедали панцирь равнодушия не хуже ржавчины, и неизбежное произошло. На пятьдесят второй день игры, около полудня, Крысоглазый обнаружил, что может сделать только одно: переместить большую часть дисков обратно на первый стержень, один за другим. Он сбросил деревянные кломпы, заменявшие ему башмаки, затем босиком четыре раза обежал комнату по кругу, жалобно блея, как овца. Толстобрюхий чуть не свернул шею, заворожённо следя за ним. Когда два стражника выносили несчастного, он всё ещё продолжал блеять. Прихватить кломпы они забыли.

Тейлор продолжал сидеть, уставясь на диски и стараясь подавить подступившую панику. И что теперь? Если Крысоглазый сдвинулся окончательно и бесповоротно, его могут объявить проигравшим, игру законченной, и настанет время тонкого шнурка. С другой стороны, незаконченная игра остаётся незаконченной, независимо от того, что одному из игроков прополаскивают мозги в психушке. Если официальные лица встанут на первую точку зрения, придётся изо всех сил отстаивать вторую. Это может оказаться затруднительным, особенно когда тебя волокут к столбу. Единственная твёрдая опора — нежелание гомбарийцев разрушать вековые устои. Миллионы видеозрителей получат дурное впечатление о властях. Если подумать, и от глупого ящика для идиотов бывает польза!

Опасения Тейлора оказались безосновательными. Гомбарийцы, твёрдо решив обратить его жизнь в утончённые адовы муки, позаботились о подготовке сменных игроков. Их рекрутировали из числа мелких преступников, чьи амбиции никогда не достигали уровня, награждаемого столбом с петлёй. Так что после краткого перерыва появился очередной партнёр. Это была личность с бегающими глазками и длинной физиономией, украшенной двойным подбородком, смахивающая на тупую, раскормленную ищейку. Чтобы связать несколько слов в стандартную фразу «я тут ни при чём, шеф», новичку приходилось совершать немалое интеллектуальное усилие. Целый месяц ушёл на то, чтобы вдолбить ему правила (только один диск за один ход и никогда, никогда, НИКОГДА не класть больший диск на меньший!), но игра была продолжена.

Тупой продержался неделю. Он переставлял диски медленно и боязливо, словно ждал немедленного наказания за неверный ход, выказывая явное раздражение, когда видеоящик — не слишком часто, но регулярно — издавал тикающие звуки, означающие прямую передачу. Тейлор уяснил, что по какой-то, известной лишь ему самому причине, новый партнёр не желает демонстрировать собственную внешность всему населению планеты. На седьмой день Тупой решил, что с него достаточно. Без всякого предупреждения он выскочил из-за стола, подбежал к видеокамере и очень быстро проделал целую серию странных жестов. Тейлор, разумеется, ничего не понял, но Толстобрюхий чуть не свалился со стула, а стражников, как пружиной, выбросило с мест. Они вытащили Тупого за руки и за ноги, как лягушку.

Следующим оказался свирепый субъект с квадратной челюстью. Он с размаху шлёпнулся на стул, уставился на соперника и подвигал волосатыми ушами. Тейлор, не без оснований считая этот трюк одним из своих личных достижений, немедленно ответил тем же. Напарника чуть не хватил удар.

— Гнусный террианский стукач! — прорычал он, побагровев. — Он забрасывает меня грязью! Я что, должен это терпеть?!

— Прекратите бросать грязь, — распорядился Толстобрюхий.

— Я только пошевелил ушами, — оправдался Тейлор.

— Это то же самое, — загадочно пояснил арбитр. — Вы обязаны прекратить свои оскорбительные действия и сконцентрировать внимание на игре.

Игра пошла своим чередом. Диски перемещались со стержня на стержень, день за днем, партнёры появлялись и исчезали, сменяя друг друга. Двухсотый день ознаменовался тем, что из-за стола поднялся сам Толстобрюхий и принялся трудолюбиво ломать стул, выказывая намерение разложить походный костёр прямо на полу. Арбитра заботливо вывела стража, и тут же появился новый. Этот оказался ещё объёмистей, и Тейлор немедленно окрестил его Брюхо номер два.

Он и сам не смог бы объяснить, как ему удавалось держаться. Но гомбарийцы ломались, а он держался — его ставка в игре была слишком велика. И всё же ночами Тейлор с криком пробуждался от кошмаров, в которых тонул в тёмном, чужом океане, а диск величиной с мельничный жёрнов, надетый на шею, тянул его на дно. Счёт дням он давно потерял, руки тряслись, как у пьяницы. К тому же время от времени тюрьму будоражили жуткие ночные вопли. Наконец Тейлор спросил у надзирателя, что это было.

— Яско отказался идти добровольно. Пришлось избить его до полусмерти.

— Его игра окончена?

— Ещё бы! Глупец поставил пятёрку якорей против пятёрки звёзд. Как только он сообразил, что наделал, то попытался прикончить партнёра. — Надзиратель неодобрительно покачал головой. — Такое поведение не приносит никакой пользы, скорее, наоборот. Преступник всё равно попадёт к столбу, только весь в синяках, а обозлённые стражники попросят палача крутить помедленнее.

— М-да! — Тейлор поспешно сменил тему. — Странно, что никто не выбрал мою игру.

— Им просто не разрешили. По новому закону допускаются только гомбарийские игры.

Когда тюремщик удалился, Тейлор растянулся на нарах, мечтая о тихой, спокойной ночи. Какая сегодня дата по земному календарю? Сколько времени он провёл в тюрьме? И сколько ещё осталось до того момента, когда он утратит контроль над собой и сойдёт с ума? Что с ним сделают, если в безумии он не сможет продолжать игру? Много раз в мечтах Тейлор строил планы побега, но на деле в них не было никакого проку. Ну допустим, он как-нибудь выбрался бы из тюрьмы, невзирая на решётки, железные двери, запоры и вооружённую стражу. И что с того? Куда ни сунься, у него столько же шансов остаться незамеченным, как у кенгуру на улицах Нью-Йорка. Если бы существовала хоть какая-то возможность замаскироваться под гомбарийца… Но такой возможности не было. Всё, что он мог сделать, — это играть и выигрывать время.

И он играл. День за днём, с двумя перерывами на еду. На трёхсотый день он вынужден был признать, что ощущает себя тряпкой, побитой молью. На четырёхсотый он играл со стойким убеждением, что занимается этим по крайней мере пять лет и будет заниматься до конца жизни. Четыреста двадцатый день ничем не отличался от других, кроме того, что был последним. Но Тейлор этого не знал.

На рассвете четыреста двадцать первого дня за ним никто не пришёл. Прошло два часа — никаких известий. Может быть, они решили сломить его, применив тактику кошки, играющей с мышью? Не трогать, когда он ждёт вызова, и вызывать, когда он совсем того не ожидает? Этакий психологический эквивалент пытки капающей водой. Наконец в коридоре появился надзиратель, и Тейлор бросился к решётке с вопросом. Тот ничего не знал и был удивлён не меньше узника.

Принесли обед. Тейлор дожёвывал последний кусок, когда по коридору прогромыхал полувзвод гвардейцев, возглавляемый офицером. Они открыли камеру и сняли с него оковы. Это было уже кое-что! Сначала он позволил себе роскошь потянуться всем телом, затем засыпал пришедших вопросами, на которые не получил ответов. Вся компания смотрела на него с отвращением, словно он покусился на рубин во лбу местного золотого божка.

Его долго вели по коридорам и наконец вывели во двор. Посредине стояли шесть коротких стальных столбов, каждый с отверстием в верхней части и потрёпанной циновкой — для коленопреклонения — у основания. Печатая шаг, гвардейцы направились прямо к ним. Тейлор ощутил, как его желудок перевернулся и подкатил к горлу. Полувзвод промаршировал мимо, направляясь к дальним воротам. Желудок вернулся на своё место и благодарно притих.

За воротами ожидал армейский бронетранспортёр, который тронулся с места сразу же, как только все погрузились, и окраинными улицами вывез их из города к космопорту, Тейлора вывели; конвоиры построились вокруг него. Все вместе они промаршировали через контрольный пункт прямо на взлётно-посадочное поле и там остановились. На поле, примерно полумилей дальше, стоял террианский корабль.

Для боевого корабля он был слишком невелик, для разведчика — недостаточно строен и изящен.

Разглядывая его с неподдельным восхищением, Тейлор решил, что это, должно быть, спасательный бот космокрейсера. Ему хотелось пуститься в пляс, распевая во всё горло, хотелось бежать к кораблю, сломя голову, но гвардейцы окружили его тесным кольцом, не давая сдвинуться с места. Так прошло четыре часа. Наконец послышался характерный визг раздираемого воздуха, из небес выскользнул ещё один бот и опустился рядом со своим двойником. Из люка начали спускаться какие-то фигуры, большей частью гомбарийцы. Конвоир пихнул Тейлора в спину, предлагая двигаться вперёд.

Кажется, на полпути состоялось что-то вроде официальной процедуры обмена. Мимо Тейлора, направляясь туда, откуда он пришёл, проследовала цепочка мрачных гомбарийцев. На лицах тех, что щеголяли пышными воинскими атрибутами, застыла злоба генералов, разжалованных в полковники. Среди штатских Тейлор заметил Боркора и приветствовал старого знакомца энергичным шевелением ушей.

Потом заботливые руки помогли ему подняться в шлюз, и Тейлор обнаружил себя в рубке корабля, набирающего высоту. Пылкий молодой лейтенант что-то долго объяснял, но до Тейлора доходила в лучшем случае половина.

— …Сели, захватили два десятка местных и смылись с ними в пространство… пришлось объясняться знаками… к величайшему изумлению, вы ещё живы… одного отпустили с предложением обмена. Девятнадцать гомбарийских задниц за одного землянина — более чем честная сделка, не так ли?

— Да, конечно, — сказал Тейлор, впитывая глазами каждое пятнышко на переборках.

— Чуть терпения — и мы на «Громовержце»… «Маклин» не смог вылететь из-за свары в секторе Сигни… на предельной скорости… раньше никак не могли. — Лейтенант на мгновение умолк, глядя на него с уважением и симпатией. — Через несколько часов вы будете на пути домой. Хотите перекусить?

— Нет, спасибо. Вот уж голодом меня там не морили.

— Рюмочку?

— Спасибо, позже.

Лейтенант чуть огорчился.

— Тогда, может быть, перекинемся в картишки?

Тейлор просунул палец за воротник и оттянул его.

— Мне очень жаль, но с некоторых пор у меня аллергия на игры.

— О, это пройдёт!

— Скорее меня повесят, — сказал Тейлор.