Мы с моей тенью

Тримбл опустил дрожащую ложку, мигая водянистыми виноватыми глазами.

— Ну, Марта, Марта! Не надо так.

Положив мясистую руку на свой конец столика, за которым они завтракали, Марта, багровая и осипшая от злости, говорила медленно и ядовито:

— Пятнадцать лет я наставляла тебя, учила уму-разуму. Семьсот восемьдесят недель — по семи дней каждая — я старалась исполнить свой долг жены и сделать мужчину из тебя, тряпки, — она хлопнула широкой мозолистой ладонью по столу так, что молоко в молочнике заплясало. — И чего я добилась?

— Марта, ну будет же!

— Ровнёхонько ничего! — кричала она. — Ты всё такой же: ползучий, плюгавый, бесхребетный, трусливый заяц и слизняк!

— Нет, я всё-таки не такой, — слабо запротестовал Тримбл.

— Докажи! — загремела она. — Докажи это! Пойди и сделай то, на что у тебя все пятнадцать лет не хватало духу! Пойди и скажи этому своему директору, что тебе полагается прибавка.

— Сказать ему? — Тримбл в ужасе заморгал. — Ты имеешь в виду — попросить его?

— Нет, сказать! — В её голосе прозвучал жгучий сарказм. Она по-прежнему кричала.

— Он меня уволит.

— Так я и знала! — И ладонь снова хлопнула об стол. Молоко выпрыгнуло из молочника и расплескалось по столу. — Пусть увольняет. Тем лучше. Скажи ему, что ты этого пятнадцать лет ждал, и пни его в брюхо. Найдёшь другое место.

— А вдруг нет? — спросил он чуть ли не со слезами.

— Ну, мест повсюду полно! Десятки! — Марта встала, и при виде её могучей фигуры он ощутил обычный боязливый трепет, хотя, казалось бы, за пятнадцать лет мог привыкнуть к её внушительным пропорциям. — Но, к несчастью, они для мужчин!

Тримбл поёжился и взял шляпу.

— Ну, я посмотрю, — пробормотал он.

— Ты посмотришь! Ты уже год назад собирался посмотреть. И два года назад…

Он вышел, но её голос продолжал преследовать его и на улице.

— … и три года назад, и четыре…

Тьфу!

Он увидел своё отражение в витрине: низенький человечек с брюшком, робко горбящийся. Пожалуй, все они правы: сморчок — и ничего больше.

Подошёл автобус. Тримбл занёс ногу на ступеньку, по его тут же втолкнул внутрь подошедший сзади мускулистый детина, а когда он робко протянул шофёру бумажку, детина оттолкнул его, чтобы пройти к свободному сиденью. Тяжёлый жёсткий локоть нанёс ему чувствительный удар по рёбрам, но Тримбл смолчал. Он уже давно свыкся с такими толчками. Шофёр презрительно ссыпал мелочь ему на ладонь, насупился и включил скорость. Тримбл бросил пятицентовик в кассу и побрёл по проходу.

У окна было свободное место, отгороженное плотной тушей сизощекого толстяка. Толстяк смерил Тримбла пренебрежительным взглядом и не подумал подвинуться. Привстав на цыпочки, Тримбл вдел пухлые пальцы в ремённую петлю и повис на ней, так ничего и не сказав.

Через десять остановок он слез, перешёл улицу, привычно описав крутую петлю, чтобы пройти подальше от крупа полицейского коня, затрусил по тротуару и благополучно добрался до конторы.

Уотсон уже сидел за своим столом и на «доброе утро» Тримбла проворчал «хрр». Это повторялось каждый божий день — «доброе утро» и «хрр». Потом начали подходить остальные. Кто-то буркнул Тримблу в ответ на его «здравствуйте» что-то вроде «приветик», прочие же хмыкали, фыркали или ехидно усмехались. В десять прибыл директор.

Он никогда не приезжал и не являлся, а только прибывал. И на этот раз тоже. Директор прошествовал к себе в кабинет, точно там ему предстояло заложить первый камень памятника, окрестить линейный корабль или совершить ещё какой-нибудь высокоторжественный ритуал. Никто не смел с ним здороваться. Все старались придать себе чрезвычайно почтительный и одновременно чрезвычайно занятый вид. Но Тримбл, как ни тщился, выглядел только ухмыляющимся бездельником. Подождав около часа, чтобы директор успел справиться с утренней почтой, Тримбл судорожно сглотнул, постучался и вошёл.

— Прошу прощения, сэр…

— Э? — Бычья голова вскинулась, свирепые глазки парализовали просителя. — Что вам ещё надо?

— Ничего, сэр, ничего, — робко заверил Тримбл, похолодев. — Какой-то пустяк, и я уже забыл….

— Ну, так убирайтесь вон!

Тримбл убрался. В двенадцать он попробовал пробудить в себе стальную решимость, но стали явно не хватило и он со вздохом вновь опустился на стул. Без десяти час он рискнул сделать ещё одну попытку: встал перед директорской дверью, поднёс к филёнке согнутый указательный палец — и передумал. Лучше попробовать после обеденного перерыва. На сытый желудок он станет смелее.

По дороге в кафетерий ему предстояло пройти мимо бара. Он проходил мимо этого бара тысячи раз, но внутри не бывал никогда. Однако теперь ему пришло в голову, что глоток виски мог бы его подбодрить. Он настороженно огляделся. Если Марта увидит его на пороге этого злачного места, ему придётся плохо. Однако Марты в окрестностях не наблюдалось, и, дивясь собственной храбрости, Тримбл вошёл в бар.

Клиенты, или завсегдатаи, или как они там называются, проводили его откровенно подозрительными взглядами. Вдоль длинной стойки их сидело шестеро, и все шестеро, несомненно, сразу распознали в нём любителя минеральной воды. Он хотел ретироваться, но было уже поздно.

— Что угодно? — спросил бармен.

— Выпить.

Чей-то хриплый смешок подсказал Тримблу, что его ответ был излишне общим. Требовалось назвать конкретный напиток. Но, кроме пива, он ничего вспомнить не сумел. А пиво ему ничем помочь не могло.

— А что лучше? — находчиво спросил он.

— Смотря для чего.

— Это как же?

— Ну, с радости вы пьёте, с горя или просто так.

— С горя! — пылко объявил Тримбл. — Только с горя!

— Один момент, — и, взмахнув салфеткой, бармен отвернулся.

Несколько секунд он жонглировал бутылками, а потом поставил перед Тримблом бокал с мутноватой жёлтой жидкостью.

— С вас сорок центов.

Тримбл заплатил и заворожённо уставился на бокал. Бокал манил его. И пугал. Он чаровал и внушал ужас, как вставшая на хвост кобра. Тримбл всё ещё смотрел на жёлтую жидкость, когда пять минут спустя его сосед, широкоплечий верзила, небрежно протянул волосатую лапу, взял бокал и одним махом осушил его. Только Тримбл мог стать жертвой подобного нарушения кабацкой этики.

— Всегда рад услужить Другу, — сладким голосом сказал верзила, а глаза его добавили: «Только пикни у меня!» Не возразив, не запротестовав, Тримбл понуро вышел из бара. Презрительный взгляд бармена жёг ему спину. Хриплый хохот завсегдатаев огнём опалял его затылок и уши. Благополучно выбравшись на улицу, он предался тоскливым размышлениям.

Почему, ну почему все пинки и тычки выпадают на его долю? Разве он виноват, что не родился дюжим хулиганом? Он уж такой, какой есть. И главное, что ему теперь делать? Конечно, он мог бы обратиться к этим… к психологам. Но ведь они же доктора. А он смертельно боялся докторов, которые в его сознании ассоциировались с больницами и операциями. К тому же они, наверное, просто его высмеют. Над ним всегда смеялись с тех пор, как он себя помнил. Есть ли хоть что-нибудь в мире, чего он не боялся бы? Хоть что-нибудь? Рядом кто-то сказал:

— Только не пугайтесь. Я думаю, что смогу вам помочь.

Обернувшись, Тримбл увидел невысокого иссохшего старичка с белоснежными волосами и пергаментным морщинистым лицом. Старик смотрел на него удивительно ясными синими глазами. Одет он был старомодно и чудаковато, но от этого казался только более ласковым и доброжелательным.

— Я видел, что произошло там, — старичок кивнул в сторону бара. — Я вполне понимаю ваше состояние.

— Почему это я вас заинтересовал? — настороженно спросил Тримбл.

— Меня всегда интересуют люди. — Он дружески взял Тримбла под руку, и они пошли по улице. — Люди ведь куда интереснее неодушевлённых предметов.

Синие глаза ласково посмеивались.

— Существует непреложное правило, что у каждого есть какой-то выдающийся недостаток, или, если вам угодно, какая-то главная слабость. И чаще всего это — страх. Человек, не боящийся других людей, может испытывать смертельный ужас перед раком. Многие люди страшатся смерти, а другие, наоборот, пугаются жизни.

— Это верно, — согласился Тримбл, невольно оттаивая.

— Вы — раб собственных страхов, — продолжал старик. — Положение усугубляется ещё и тем, что вы отдаёте себе в этом полный отчёт. Вы слишком ясно сознаёте свою слабость.

— Ещё как!

— Об этом я и говорю. Вы знаете о ней. Она постоянно присутствует в вашем сознании. Вы неспособны забыть про неё хотя бы на минуту.

— Да, к сожалению, — сказал Тримбл. — Но, возможно, когда-нибудь я сумею её преодолеть. Может быть, я обрету смелость. Бог свидетель, я сотни раз пробовал…

— Ну, разумеется, — морщинистое лицо расплылось в весёлой улыбке. — И вам недоставало только одного постоянной поддержки верного друга, который никогда не покидал бы вас. Человек нуждается в ободрении, а иной раз и в прямом содействии. И ведь у каждого человека есть такой друг.

— А мой где же? — мрачно осведомился Тримбл. — Сам себе я друг — хуже некуда.

— Вы обретёте поддержку, которая даётся лишь немногим избранным, — пообещал старец. Он опасливо оглянулся по сторонам и опустил руку в карман. — Вам будет дано испить из источника, скрытого в самых недрах земли.

Он достал узкий длинный флакон, в котором искрилась зелёная жидкость.

— Благодаря вот этому вы обретёте уши, способные слышать голос тьмы, и язык, способный говорить с её порождениями.

— Что-что?

— Возьмите, — настойчиво сказал старец. — Я даю вам этот напиток, ибо высший закон гласит, что милость порождает милость, а из силы родится сила.

Он вновь ласково улыбнулся.

— Вам теперь остаётся победить только один страх. Страх, который мешает вам осушить этот фиал.

Старец исчез. Тримбл никак не мог сообразить, что, собственно, произошло: только секунду назад его странный собеседник стоял перед ним, и вот уже сгорбленная фигура исчезла среди пешеходов в дальнем конце улицы. Тримбл постоял, посмотрел ему вслед, потом перевёл взгляд на свои пухлые пальцы, на зажатый в них флакон. И спрятал его в карман.

Тримбл вышел из кафетерия на десять минут раньше, чем требовалось для того, чтобы вернуться в контору вовремя. Его желудок не был ублаготворён, а душу грызла тоска. Ему предстояло выдержать либо объяснение с директором, либо объяснение с Мартой. Он находился между молотом и наковальней, и это обстоятельство совсем лишило его аппетита.

Он свернул с улицы в проулок, заканчивавшийся пустырём, где не было снующих взад-вперёд прохожих. Отойдя в дальний конец пустыря, он достал сверкающий флакон и принялся его разглядывать. Содержимое флакона было ярко-зелёным и на вид маслянистым. Какой-нибудь наркотик, а то и яд. Гангстеры перед тем, как грабить банк, накачиваются наркотиками, так как же подействует такое снадобье на него? А если это яд, то смерть его, быть может, будет тихой и безболезненной? Будет ли плакать Марта, увидев его застывший труп с благостной улыбкой на восковом лице?

Откупорив флакон, он поднёс его к носу и ощутил сладостный, почти неуловимый аромат. Лизнув пробку, он провёл кончиком языка по небу. Жидкость оказалась крепкой, душистой и удивительно приятной. Тримбл поднёс флакон к губам и выпил его содержимое до последней капли. Впервые в жизни он решился рискнуть, добровольно сделать шаг в неизвестное.

— Мог бы и не тянуть так! — заметил нечеловеческий голос.

Тримбл оглянулся. На пустыре никого не было. Он бросил флакон, не сомневаясь, что голос ему почудился.

— Смотри вниз! — подсказал голос.

Тримбл оглядел пустырь. Никого. Ну и зелье! У него уже начинаются галлюцинации.

— Смотри вниз! — повторил голос с раздражением. — Себе под ноги, дурак ты круглый! — и после паузы обиженно добавил: — Я же твоя тень!

— О господи! — простонал Тримбл, пряча лицо в ладонях. — Я разговариваю с собственной тенью! С одного раза допился до розовых слонов!

— Пошевели, пошевели мозгами! — негодующе посоветовала тень. — Чёрный призрак есть у каждого человека, только не каждый олух говорит на языке тьмы. — Несколько секунд тень размышляла, а потом скомандовала: — Ну ладно, пошли!

— Куда?

— Начнём с того, что вздуем ту мокрицу в баре.

— Что?! — возопил Тримбл.

Двое прохожих на тротуаре остановились и стали с удивлением оглядывать пустырь. Но Тримбл этого даже не заметил. Мысли у него мешались, он ничего не сознавал, кроме дикого страха: вот-вот на него наденут смирительную рубашку и запрут в отделение для буйнопомешанных!

— Да перестань ты драть глотку!

Тень поблекла, потому что небольшое облачко заслонило солнце, но вскоре обрела прежнюю черноту.

— Ну, раз уж мы начали разговаривать, я, пожалуй, обзаведусь именем. Можешь звать меня Кларенсом.

— Кл… Кл… Кл…

— А что? Разве плохое имечко? — воинственно осведомилась тень. — А ну, заткнись. Подойди-ка к стене. Вот так. Видишь, как я поднялся? Видишь, насколько я тебя больше? Согни правую руку. Чудненько. А теперь погляди на мою руку. Хороша, а? Да чемпион мира в тяжёлом весе полжизни за неё отдал бы!

— Господи! — простонал Тримбл, напрягая бицепс и умоляюще возводя глаза к небу.

— Мы с тобой можем теперь работать заодно, — продолжал Кларенс. — Ты только прицелься, а уж удар я беру на себя. Только становись против света, так, чтобы я был большим и сильным, а дальше всё пойдёт как по маслу. Бей в точку и помни, что я с тобой. Только ткни его кулаком, а уж я так ему врежу, что он об потолок треснется. Понял?

— Д-д-да, — еле слышно пробормотал Тримбл. Пугливо покосившись через плечо, он обнаружил, что число зрителей увеличилось до десяти.

— Повернись так, чтобы я был позади, — скомандовала тень. — Сначала сам размахнись, а второй раз я тебя поддержу. Вот увидишь, какая будет разница.

Тримбл покорно повернулся к ухмыляющимся зевакам и взмахнул пухлым кулаком. Как он и ожидал, никакого удара не получилось. Он отступил на шаг и снова замахнулся, напрягая все силы. Его рука рванулась вперёд, как поршень, увлекая за собой тело, и он еле удержался на ногах. Зрители захохотали.

— Видал? Что я тебе говорил? Не найдётся и одного человека на десять, чтобы он знал свою настоящую силу. — Кларенс испустил призрачный смешок. — Ну, вот мы и готовы. Может, посшибаем с ног этих типчиков, чтобы набить руку?

— Нет! — крикнул Тримбл и утёр пот с багрового полубезумного лица. К зрителям присоединилось ещё пять человек.

— Ладно, как хочешь. А теперь пошли в бар, и помни, что я всегда рядом с тобой.

Всё больше и больше замедляя шаг, Тримбл наконец добрался до бара. Он остановился перед входом, чувствуя, как трясутся у него поджилки, а его драчливая тень торопливо давала ему последние наставления:

— Меня никто не слышит, кроме тебя. Ты принадлежишь к немногим счастливцам, которым открылся язык тьмы. Мы войдём вместе, и ты будешь говорить и делать то, что я тебе скажу. И что бы ни случилось, не дрейфь я с тобой, а я могу свалить с ног бешеного слона.

— По-понятно, — согласился Тримбл без всякого восторга.

— Ну и чудненько. Так какого же чёрта ты топчешься на месте?

Тримбл открыл дверь и вошёл в бар походкой преступника, поднимающегося на эшафот.

Там сидела всё та же компания во главе с дюжим верзилой. Бармен взглянул на вошедшего, гаденько ухмыльнулся и многозначительно ткнул в его сторону большим пальцем. Верзила выпрямился и нахмурил брови. Продолжая ухмыляться, бармен осведомился:

— Чем могу служить?

— Зажги-ка свет, — потусторонним голосом прошипел Тримбл, — и я тебе кое-что покажу.

Ну вот! Он отрезал себе пути к отступлению. И теперь придётся претерпеть всё до конца, пока санитары не вынесут его отсюда на носилках. Бармен прикинул. В любом случае шутка обещала выйти занимательной, и он решил исполнить просьбу этого коротышки.

— Будьте любезны! — сказал он и щёлкнул выключателем. Тримбл оглянулся и несколько воспрянул духом. Рядом с ним высился Кларенс, уходя под потолок, точно сказочный джин.

— Валяй, — скомандовала гигантская тень. — Приступай к делу.

Тримбл шагнул вперёд, схватил рюмку верзилы и выплеснул содержимое ему в физиономию. Верзила встал, точно во сне, крякнул, утёр лицо и снова крякнул. Потом снял пиджак, аккуратно сложил его и бережно опустил на стойку. Медленно, внятно и очень вежливо он сказал своему противнику:

— Богатым меня не назовёшь, но сердце у меня на редкость, доброе. Уж я позабочусь, чтобы тебя схоронили поприличнее. И могучий кулак описал в воздухе стремительную дугу.

— Пригнись! — рявкнул Кларенс. Тримбл втянул голову в ботинки и почувствовал, как по его волосам промчался экспресс.

— Давай! — исступлённо скомандовал Кларенс.

Подпрыгнув, Тримбл выбросил кулак вперёд. Он вложил в это движение весь свой вес и всю свою силу, целясь в кадык верзилы. На мгновение ему показалось, что его рука пробила шею противника насквозь. Он снова ударил по шестидесятому этажу небоскрёба и результат получился не менее эффектный. Верзила рухнул, как бык под обухом. Ого! И мы кое-что можем!

— Ещё раз! — неистовствовал Кларенс. — Дай я ему ещё врежу, пусть только встанет!

Верзила пытался подняться на ноги. На его лице было написано недоумение. Он почти выпрямился, неуверенно поводя руками и стараясь разогнуть подгибающиеся ноги. Тримбл завёл правый кулак как мог дальше, так что у него хрустнул сустав. А потом дал волю руке, целясь противнику по сопатке. Раздался чмокающий удар, точно лопнул слишком сильно надутый мяч. Голова верзилы мотнулась, грозя вот-вот отделиться от плеч, он зашатался, упал и прокатился по полу. Кто-то благоговейно охнул.

Дрожа от возбуждения, Тримбл повернулся спиной к поверженному противнику и направился к стойке. Бармен тотчас подскочил к нему с самым почтительным видом. Тримбл послюнил палец и нарисовал на стойке круглую рожицу.

— Ну-ка, подрисуй к ней кудряшки!

Бармен заколебался, поглядел по сторонам с умоляющим видом и судорожно сглотнул. Потом покорно облизал палец и подрисовал кудряшки. Тримбл выхватил у него салфетку.

— Попробуй ещё раз состроить мне гримасу, и с тобой вот что будет! — энергичным движением он стёр рожицу.

— Да ладно вам, мистер, — умоляюще пробормотал бармен.

— А пошёл ты… — Тримбл впервые в жизни употребил крепкое выражение.

Он швырнул салфетку бармену, оглянулся на свою хрипящую жертву и вышел. Когда его короткая округлая фигура исчезла за дверью, кто-то из завсегдатаев сказал:

— Это надо же! Набрался наркотиков и теперь, того и гляди, пристукнет кого-нибудь.

— Не скажи, — бармен был напуган и смущён. — По виду разве разберёшь? Возьми Улитку Маккифа — он в своём весе мировой чемпион, а с виду мозгляк мозгляком. Мне этот типчик сразу не понравился. Может, он брат Улитки?

— Не исключено, — задумчиво согласился его собеседник.

Верзила на полу перестал хрипеть, икнул, охнул и выругался. Перекатившись на живот, он попробовал встать.

— А теперь к директору! — со смаком сказал Кларенс.

— Нет, нет, нет, только не это! — кроткое лицо Тримбла ещё багровело от недавнего напряжения. Он то и дело опасливо косился через плечо в ожидании грозной и, как он полагал, неизбежной погони. Ему не верилось, что он действительно сделал то, что сделал, и он не понимал, как ему удалось выйти из такой передряги живым.

— Я сказал — к директору, тыква ты ходячая! — раздражённо повторила тень.

— Но не могу же я бить директора! — пронзительно запротестовал Тримбл. — Эдак я за решётку попаду.

— За что бы это? — поинтересовался прохожий, останавливаясь и с любопытством разглядывая толстячка, который рассуждал вслух.

— Ни за что. Я разговаривал сам с собой… — Тримбл умолк, так как его тени очень не понравилось, что их перебили. Ему вовсе не хотелось следовать её совету, но Другого выхода не оставалось.

— Э-эй! — крикнул он вслед отошедшему прохожему. Тот вернулся. — Не суй нос в чужие дела, ясно? — грубо сказал Тримбл.

— Ладно, ладно, не лезьте в бутылку, — испуганно отозвался прохожий и торопливо зашагал прочь.

— Видал? — буркнул Кларенс.

— Ну, а теперь к директору. Зря мы задираться не станем, будь спок.

— Будь спокоен, — поправил Тримбл.

— Будь спок, — не отступал Кларенс. — Сначала мы поговорим. А если он не пойдёт нам навстречу, ну, тогда мы прибегнем к силе. — Немного помолчав, он добавил: — Только не забудь включить свет.

— Ладно, не забуду. — Тримбл смирился с тем, что ещё до вечера угодит в тюрьму, если не в морг. С мученическим видом он вошёл в подъезд и поднялся в контору.

— Добрый день!

— Хрр, — отозвался Уотсон.

Тримбл зажёг свет, повернулся, поглядел, где находится его тёмный союзник, подошёл вплотную к Уотсону и сказал очень громко:

— От свиньи я ничего, кроме хрюканья, и не жду. Разрешите привлечь ваше внимание к тому обстоятельству, что я сказал вам «добрый день».

— А? Что? Э-э… — Уотсон растерялся от неожиданности и испуга.

— А-а! Ну конечно. Добрый день!

— То-то! И учтите на будущее.

С трудом волоча непослушные ноги, ничего не соображая, Тримбл направился к директорской двери. Он поднял согнутый палец, готовясь постучать.

— И не думай, — заявил Кларенс.

Тримбл содрогнулся, схватил дверную ручку и деликатно её повернул. Глубоко вздохнув, он так ударил по двери, что она с оглушительным треском распахнулась, едва не слетев с петель. Директор взвился над своим столом. Тримбл вошёл.

— Вы! — взревел директор, трясясь от ярости. — Вы уволены!

Тримбл повернулся и вышел, аккуратно прикрыв за собой злополучную дверь. Он не произнёс ни слова.

— Тримбл! — закричал директор, и голос его громом прокатился по кабинету. — Идите сюда!

Тримбл снова вошёл в кабинет. Плотно прикрыв дверь, за которой остались настороженные уши всей конторы, он смерил директора свирепым взглядом, подошёл к стене и щёлкнул выключателем. Затем описал несколько зигзагов, пока не обнаружил, в каком именно месте Кларенс вырастает до потолка.

Директор следил за его манёврами, упёршись ладонями в стол. Глаза на его полиловевшем лице совсем вылезли из орбит. Несколько секунд они молча смотрели друг на друга, и тишину нарушало только тяжёлое астматическое дыхание директора. Наконец директор просипел:

— Вы напились, Тримбл?

— Мой вкус в отношении освежающих напитков обсуждению не подлежит, — категорическим тоном сказал Тримбл. — Я пришёл сообщить, что ухожу от вас.

— Уходите? — директор выговорил это слово так, словно оно было ему незнакомо.

— Вот именно. Я вашей лавочкой сыт по горло. Я намерен предложить свои услуги Робинсону и Флэнагану, — директор вскинулся, как испуганная лошадь, а Тримбл продолжал очертя голову: — Они мне хорошо заплатят за те знания, которыми я располагаю. Мне надоело жить на эти нищенские крохи.

— Послушайте, Тримбл, — сказал директор, с трудом переводя дух. — Мне не хотелось бы терять вас, вы ведь столько лет служите здесь. Мне не хотелось бы, чтобы ваши бесспорно незаурядные способности пропадали зря, а что вам могут предложить такие мелкие мошенники, как Робинсон и Флэнаган? Я прибавлю вам два доллара в неделю.

— Дай я ему съезжу в рыло! — упоённо предложил Кларенс.

— Нет! — крикнул Тримбл.

— Три доллара, — сказал директор.

— Ну, чего тебе стоит! Один разочек! — не отступал Кларенс.

— Нет! — возопил Тримбл, обливаясь потом.

— Ну хорошо, я дам вам пять. — Лицо директора перекосилось. — Но это моё последнее слово.

Тримбл вытер вспотевший лоб. Пот струйками стекал по его спине, ноги подгибались…

— Мне самым наглым образом недоплачивали целых десять лет, и я не соглашусь остаться у вас меньше чем за дополнительных двенадцать долларов в неделю. Вы наживали на мне чистых двадцать, но так уж и быть — я оставлю вам восемь долларов на сигары и обойдусь двенадцатью.

— С-с-сигары?!

— Робинсон и Флэнаган дадут мне на двенадцать больше. Ну, а вы — как хотите. Но без этого я не останусь.

— Двенадцать! — директор растерялся, потом разъярился, потом задумался. В конце концов он принял решение.

— По-видимому, Тримбл, я действительно недооценивал ваши способности. Я вам дам прибавку, которую вы просите… — он перегнулся через стол и свирепо уставился на Тримбла, — но вы подпишете обязательство не уходить от нас.

— Идёт. Я, так и быть останусь. — Уже в дверях он добавил: — Весьма обязан.

— Видал? — сказал Кларенс.

Ничего не ответив назойливой тени, Тримбл сел за свой стол. И, повернувшись к Уотсону, сказал голосом, который разнёсся по всей комнате:

— А приятная стоит погодка.

— Хрр.

— Что? — рявкнул Тримбл.

— Очень, очень приятная, — кротко согласился Уотсон.

До самого конца рабочего дня сердце Тримбла пело, как соловьиная роща. Каким-то образом вся контора узнала подробности его объяснения с директором. И теперь в тоне тех, кто с ним заговаривал, звучало нечто новое. Впервые в жизни — ему даже не верилось! — он чувствовал, что его уважают.

Когда он убрал счётные книги и вышел из конторы, накрапывал дождь. Но это его нисколько не смутило. Холодные капли приятно освежали его разгорячённое сияющее лицо, влажный воздух пьянил, как старое вино. Презрев автобус, он бодро зашагал по мокрому тротуару. Ему рисовалось ошеломлённое лицо Марты, и он принялся насвистывать весёлый мотивчик.

Из-за угла впереди донёсся резкий звук, словно лопнула шина. И ещё, и ещё, и ещё. Раздался топот бегущих ног, и, завернув за угол, Тримбл увидел, что навстречу ему бегут два человека. Один опережал другого шагов на шесть, и оба держали в руках пистолеты. Когда до бегущего впереди оставалось шагов тридцать, Тримбл узнал в нём верзилу из бара!

Он похолодел. Дальше но улице слышались крики, и он сообразил, что эти двое спасаются бегством. Если верзила его узнает, он прикончит его на месте, не замедлив бега. И негде спрятаться. Негде укрыться за остающиеся считанные секунды! Хуже того — небо затягивали чёрные тучи, и его бесценной тени нигде не было видно.

— Кларенс! — в испуге пискнул он.

Ответа не последовало. Но его вопль привлёк внимание верзилы, который, тотчас узнав его, оскалил зубы в мертвящей усмешке и поднял пистолет. От дрожащей жертвы его отделяло не более трёх шагов — промахнуться на таком расстоянии было невозможно.

Тримбл ударил верзилу носком ботинка в коленную чашечку. Он сделал это не под влиянием отчаяния, как загнанная в угол крыса. Нет, его поступок был продиктован логичным выводом, что спастись он может, только если будет действовать так, словно его исчезнувшая тень всё ещё рядом. И он выбросил вперёд ногу, целясь в колено, вкладывая в этот пинок всю свою силу. Верзила ввинтился головой в тротуар, словно намереваясь поглядеть, что делается в метро.

При виде этого приятного зрелища Тримбл заподозрил, что его тень, возможно, всё-таки находится где-то поблизости, хотя и остаётся невидимой. Эта мысль его ободрила.

Тем временем перед ним вырос второй беглец, глядевший на него с таким изумлением, словно он только что видел, как муравей преобразился в льва. Это был высокий долговязый субъект, и Тримблу нечего было и думать дотянуться до его кадыка.

Он наклонил голову и боднул его в живот. Субъект ойкнул и услужливо согнулся пополам, а Тримбл ударил его по кадыку. Однако тот не принял ожидаемого горизонтального положения. Его зеленовато бледное лицо покраснело от боли и злости, и он замахнулся на Тримбла рукояткой пистолета. Но Тримбл не стал дожидаться удара. Используя прежний опыт, он втянул голову в плечи, снова выбросил её вперёд и боднул противника в солнечное сплетение. Тот снова согнулся пополам, и Тримбл что было силы ударил его в нос.

Позади него что-то треснуло, и раскалённый вихрь царапнул мочку его левого уха. Но Тримбл не обратил на это внимания, думая только о лице, которое продолжал видеть перед собой. Там, где послышался треск, теперь раздавались грязные ругательства, кругом кричали люди, приближался топот тяжёлых ног. Тримбл ничего не слышал. Он не осознал, что его первый противник очнулся. Для него сейчас существовала только злобно оскаленная рожа перед ним. И он бил по ней что есть мочи, запрокидывал её, пригибал книзу.

Что-то жёсткое и шишковатое обрушилось из пустоты на его собственную левую скулу, а затем, казалось, принялось ломать ему рёбра. Но Тримбл продолжал молотить по роже, только по роже. Его сердце плясало в груди, он уже не дышал, а хрипел, но тут между ним и ненавистной рожей мелькнуло что-то чёрное и продолговатое, опустилось на неё, опрокинуло вниз.

Тримбл нанёс ещё два удара по воздуху и опустил руки, дрожа всем телом и растерянно моргая. Постепенно у него в глазах прояснилось. Полицейский сказал:

— Мистер, хоть вы ростом и не вышли, но дерётесь прямо насмерть.

Осмотревшись, Тримбл увидел, что его недавних противников со всех сторон окружили полицейские.

— Первый — это Хэм Карлотти, — продолжал его собеседник. — Мы за ним давно уже охотились. — Он окинул Тримбла восхищённым взглядом. — Тут мы у вас в долгу. Если вам понадобится от нас помощь, так не стесняйтесь.

Тримбл вытащил платок, прижал его к уху, потом поднёс к глазам. Платок покраснел от крови. Господи, да из него кровь фонтаном хлещет! И тут Тримбл почувствовал, что его левый глаз заплыл, скула отчаянно болит, а рёбра как будто все переломаны. Ну и вид у него, наверное!

— Вы можете оказать мне услугу теперь же, — сказал он. — Я ещё мальчишкой мечтал прокатиться домой в полицейской машине. Так может, сейчас…

— О чём речь! — весело воскликнул полицейский. — С удовольствием. — Он крикнул шофёру подъехавшей машины: — Надо бы подвезти этого джентльмена. Он нам здорово помог.

— Куда вам?

Тримбл удобно откинулся на спинку сиденья. Они рванулись с места, завыла сирена, машины на улицах шарахнулись в стороны. Вот это жизнь! Солнце вырвалось из-за облаков и засияло во всю мочь. Тримбл вдруг увидел, что рядом с ним едет его тень.

— Кларенс!

— Слушаю, господин, — смиренно отозвалась тень.

— В будущем можешь всё предоставлять мне.

— Хорошо, господин. Но…

— Заткнись! — скомандовал Тримбл.

— Это вы кому? — спросил шофёр, удивлённо поглядев на него.

— Жене, — находчиво ответил Тримбл. — Готовлюсь к бою.

Улыбаясь до ушей, шофёр лихо остановил машину и проводил своего пассажира до дверей. Когда Марта открыла, он приложил руку к фуражке и сказал:

— Сударыня, ваш муж — герой! И удалился.

— Герой! — фыркнула Марта.

Скрестив могучие руки на пышной груди, она приготовилась разразиться назидательной речью, но тут её взгляд упал на разбитую физиономию спутника её жизни. Она выпучила глаза.

— Где это тебя так разукрасили?

Не снизойдя до ответа, Тримбл оттолкнул её и вошёл в переднюю. Он подождал, чтобы она закрыла дверь, а потом упёр разбитые костяшки пальцев в бока, набычился и уставился на неё. Он был добрым человеком и не хотел причинять ей боли, но она должна была понять, что имеет дело с мужчиной.

— Марта, я уложил пару гангстеров и вышиб из директора ещё двенадцать долларов в неделю. — Он замигал, а она бессильно оперлась о стену. — Много лет я терпеливо сносил твои выходки, но теперь с меня довольно: больше и не пытайся меня пилить.

— Пилить… — тупо повторила она, не веря своим ушам.

— Иначе я так тебе врежу, что ты пожалеешь, что не обзавелась парашютом.

— Гораций! — она, пошатываясь, сделала шаг к нему, вне себя от изумления. — Неужели ты способен ударить женщину?

— Ещё как! — ответил он, поплёвывая на ноющий кулак.

— Ах, Гораций! — Она стремительно обвила руками его шею и запечатлела на его губах звонкий поцелуй.

Чёрт, ну кто их разберёт, женщин? Одни ценят нежность, а другие — вот как Марта — предпочитают что-нибудь погрубее. Ну, он пойдёт ей навстречу!

Ухватив жену за волосы, Тримбл запрокинул её голову, точно выбрал цель, рассчитал вес и силу и чмокнул её так, что вокруг всё зазвенело. С торжествующей усмешкой он взглянул через плечо на свою смирившуюся тень — что она теперь скажет?

Но Кларенсу было не до него. Ведь у Марты тоже была тень.