Рассказы. Часть 1

Литания

Монастырь Св. Марты Бетанской стоит на высокой горе в Лунных Карпатах. Его стены сложены из дикого камня и неотличимы от окружающих скал, они возносятся в вечно черное здесь небо словно темный утес. Когда вы подлетаете со стороны Северного полюса, стараясь держаться пониже, в тени защитных противометеоритных экранов вдоль дороги Платона, то видите венчающий башню крест, который четко вырисовывается на фоне голубого диска Земли. Оттуда не донесется колокольный звон — где нет воздуха, нет и звуков.

Но зато вы сможете в положенные часы услышать колокола внутри монастыря и внизу, в криптах, где трудятся машины, поддерживающие здесь подобие земной среды. Если же вы немного задержитесь, то услышите и призыв к заупокойной молитве. Такова традиция обители Св. Марты: возносить молитвы за тех, кто канул в Пространстве, а число этих жертв прибывает с каждым годом.

Главная забота монахинь не молитвы. Их дело помогать недужным, бедным, убогим, сошедшим с ума, — всем, кого Пространство изломало и швырнуло обратно. На Луне таких отверженных полно; потому ли, что им больше не по силам выносить притяжение Земли, или из-за страха землян, что они принесут с собой неведомую инопланетную чуму. А может, просто потому, что люди так заняты раздвиганием рубежей неведомого, что им некогда тратить время на неудачников. Сестры одевают скафандры не реже, чем свое монашеское одеяние, и медицинские инструменты в их руках столь же обычны как четки.

Но и у сестер есть время, чтобы предаваться размышлениям. Лунной ночью, когда на полмесяца исчезает солнечный блеск, ставни часовни раскрывают и через ее прозрачный купол звезды смотрят на огоньки свечей. Звезды здесь не мерцают и их свет по-зимнему холоден. Есть одна монахиня, чаще других приходящая в часовню помолиться за своего покойника. И аббатисса специально следит за тем, чтобы эта женщина обязательно смогла присутствовать на ежегодной мессе, которую заказала еще до того, как дала обет.

В экспедицию к сверхновой Сагиттари входило пятьдесят человек и одно пламя. Экспедиция проделала долгий путь, начавшийся на околоземной орбите, а последнего своего участника подобрала на Эпсилоне Лиры. После этого шаг за шагом корабль начал приближаться к своей цели.

Парадокс времени и пространства в том, что одно есть проявление другого. С момента взрыва минула уже сотня лет, когда люди на Последней Надежде заметили его. Эти люди являли собой часть длящихся поколениями стараний создать цивилизацию существ, совершенно на нас не похожих. Однажды ночью они взглянули на небо и вдруг увидели свет настолько яркий, что у предметов выросли тени. Этому волновому фронту предстояло достигнуть Земли лишь через несколько столетий. Но к тому времени он бы ослаб настолько, что в небе просто появилась бы новая яркая точка — и только. Однако корабль, способный прокалывать пространство, по которому вынужден ползти свет, сумел проследить всю историю гибели колоссальной звезды.

Сначала расположенные на безопасном удалении приборы записали все, что происходило перед взрывом. Пекло, рушащееся внутрь себя после того, как догорели последние остатки его ядерного топлива. Прыжок сквозь пространство — и люди увидели, что творилось сто лет назад: судороги звезды, буря квантов и нейтрино, излучение, по мощности равное сотне миллиардов солнц в этой галактике.

Эта буря затихала, оставляя в небесах после себя пустоту, и «Ворон» переместился поближе к звезде. На пятьдесят световых лет — на пятьдесят лет — ближе, и вот он уже изучает сжимающийся огненный комок посреди тумана, сверкающего ярче молний.

Еще двадцать пять лет — и центральный шар совсем сжался, а окружающая его туманность расширилась и померкла. Но поскольку и расстояние теперь было намного меньше, все казалось крупнее и ярче. Невооруженный глаз видел лишь источник ослепительного блеска, смотреть на который было невыносимо, а созвездия по сравнению с ним казались совсем тусклыми. В телескоп удавалось разглядеть голубовато-белую искорку, прячущуюся в сердцевине опалесцирующего облака со струящейся бахромой по краям.

«Ворон» готовился к финальному прыжку — в непосредственную близость к сверхновой.

Капитан Теодор Сцили отправился в последний контрольный обход. Вокруг него тихо мурлыкали системы корабля, разгонявшегося до нужной собственной скорости при ускорении в 1 g. Гудели силовые генераторы, пощелкивали регуляторы, шелестела вентиляционная сеть. Капитан ощущал, как по его жилам текла энергия. Но вокруг был сплошной металл, безликий и неуютный. За иллюминаторами горели яростные полчища звезд и призрачная дуга Млечного Пути; там был вакуум, космические лучи, холод чуть выше абсолютного нуля, невообразимое расстояние до ближайшего человеческого очага. Капитану предстояло сейчас повести людей туда, где еще никто никогда не бывал; в условия, о которых ничего нельзя было сказать наверняка — и это тяжелым грузом давило на его плечи.

Элоизу Уаггонер он обнаружил на ее рабочем месте, в клетушке, соединенной прямой связью с капитанским мостиком. Его привлекла музыка, торжествующая просветленность незнакомой мелодии. Остановившись на входе в кабину, капитан увидел Элоизу сидящей за столом, на котором стоял маленький магнитофон.

— Что это? — требовательно спросил он.

— Ой, — женщина (он никак не мог заставить себя думать о ней как о девушке, хотя она была еще почти подростком) вздрогнула. — Я… я ждала, когда мы прыгнем.

— Ждать полагается наготове.

— А что я должна делать? — ответ прозвучал менее смущенно, чем ей бы того хотелось. — Я ведь не член экипажа и не ученый.

— Вы входите в состав команды. Техник специальной связи.

— С Люцифером! А он любит музыку. Он говорит, что среди всего известного ему про нас, именно в музыке мы ближе всего подошли к единению.

Сцили приподнял брови:

— Единению? На тонких щеках Элоизы заиграл румянец. Она уставилась на свой стол и сплела пальцы.

— Может, это и не то слово. Мир, гармония, единство… Бог?.. Я чувствую, что именно он хочет сказать, но у нас нет подходящего выражения.

— Хм… Что ж, вам положено следить, чтобы ему было хорошо, — Капитан оглядел ее и вновь его охватила неприязнь, которую он постарался подавить. Он считал Элоизу в общем-то славной на свой тихий и неприметный лад, но вот внешность! Костлявая, с огромными ступнями и здоровенным носом, с глазами навыкате и волосами словно пыльная пакля — и вдобавок капитану всегда становилось не по себе от телепатов. Она, конечно, утверждала, что может читать только мысли Люцифера, но кто мог сказать, так ли это на самом деле?

Нет. Нельзя так думать. Одиночество и непохожесть на остальных могут сломать здесь человека в два счета, даже если к этому не добавлять еще и подозрения товарищей по команде.

Если, конечно, Элоизу Уаггонер можно было назвать человеком в полном смысле этого слова. Она была скорее чем-то вроде мутанта. Что еще можно сказать о существе, способном обмениваться мыслями с живым вихрем?

— Что это за музыка? — спросил Сцили.

— Бах. Третий Бранденбургский концерт. Он, то-есть Люцифер, не поклонник современной муры. Да и я тоже.

Уж ты-то точно, решил Сцили. Вслух он сказал:

— Послушайте, до прыжка осталось всего полчаса. Никто не знает, что ждет там, где мы вынырнем. Мы первыми пытаемся так близко подобраться к звезде, которая совсем недавно была сверхновой. Только одно известно наверняка — что жесткое излучение убьет нас на месте, если не выдержат защитные поля. Во всем остальном остается полагаться на теорию. А сжимающееся звездное ядро настолько ни на что не похоже в этой вселенной, что я сильно сомневаюсь в надежности любых теорий. Нельзя сейчас просто сидеть и мечтать. Надо готовиться.

— Так точно, сэр, — когда она говорила шепотом, голос ее терял обычную резкость.

Капитан посмотрел мимо нее, мимо змеиных глаз индикаторов и приборных шкал, словно его взгляд мог проникнуть через стальную обшивку и достичь космоса. Там, он знал, рядом с кораблем плывет Люцифер.

Он представил знакомый образ: огненный шар двадцати метров в поперечнике, переливающийся белым, красным, золотым, бирюзовым, огненные языки развеваются словно пряди волос Медузы, кометный хвост горит на сотню метров позади — сияние, светоч, исчадие ада. Среди всего, что тревожило капитана, не последнее место занимали мысли о том создании, что сопровождало корабль.

Капитан изо всех сил цеплялся за научные объяснения, на поверку оказывавшиеся ничем не лучше догадок. В множественной звездной системе Эпсилона Возничего, где пространство насыщено газом и энергией, происходили вещи, ни в какой лаборатории не мыслимые. Там возникло нечто, столь же похожее на обычную шаровую молнию, сколь похожи были на выплеснувшуюся из океанов жизнь те простенькие органические молекулы, что зарождались в доисторических морях. В системе Эпсилона Возничего магнитная гидродинамика сыграла роль химии на древней Земле. Появились и стали расти устойчивые вихри. По мере роста они становились все сложнее, пока наконец за миллионы лет не превратились в подобие живых организмов. Это была форма существования ионов, ядер и силовых полей. В ее метаболизме участвовали электроны, нуклоны и рентгеновское излучение; она на протяжении всего своего существования сохраняла постоянную структуру; она воспроизводила себе подобных; она мыслила.

Но вот о чем? Немногие способные общаться с ауригеанцами телепаты (Возничий по-латыни — aurigea), те, кто сообщил человечеству о самом факте существования этой расы, так и не сумели внятно это объяснить. Они и сами были странной публикой.

Капитан Сцили сказал:

— Я хочу, чтобы вы кое-что передали ему.

— Так точно, сэр, — Элоиза приглушила звук магнитофона. Ее взгляд устремился в пустоту. Уши ее ловили слова, а мозг (интересно, насколько хорошим он оказывался передатчиком?) посылал их смысл наружу, тому, кто скользил рядом с «Вороном» на персональной ядерной тяге.

— Послушай, Люцифер. Я знаю, ты часто слышал это прежде, но мне хочется быть уверенным, что ты все до конца понимаешь. Твоя психология, должно быть, очень далека от нашей. Почему ты согласился отправиться с нами? Я не знаю. Техник Уаггонер говорит, что ты любопытен и ищешь приключений. Вся ли это правда?

Неважно. Через полчаса мы совершим прыжок и окажемся в пятистах миллионов километров от сверхновой. Там-то и начнется твоя работа. Ты сможешь проникнуть туда, куда мы лезть не рискуем, наблюдать то, что нам недоступно, рассказать нам больше, чем позволят даже предположить наши приборы. Но прежде всего мы должны убедиться, что сумеем удержаться на орбите вокруг звезды. Это касается и тебя. Мертвецы не смогут доставить тебя обратно домой.

Итак. Для того, чтобы тебе целому и невредимому попасть в область действия прыжкового поля, нам придется выключить защитные экраны. Вынырнем мы в зоне смертельных лучевых нагрузок. Ты должен сразу же удалиться от корабля, так как через шестьдесят секунд после появления мы снова включим защиту. После этого ты должен обследовать окрестности. Проверишь, нет ли следующих опасностей… — Сцили все их перечислил. — Конечно, это только то, что мы можем предугадать. Скорее всего, мы столкнемся с непредсказуемыми неприятностями. Если что-то покажется тебе угрожающим, немедленно возвращайся, предупреди нас и готовься к прыжку назад. Ты все понял? Повтори.

Из Элоизы полились слова. Они правильно повторяли речь капитана, он все ли она воспроизводила?

— Ну хорошо, — Сцили нерешительно замолчал. — Если хотите, можете продолжить свой концерт. Но закончите его за десять минут до нулевого отсчета и будьте наготове.

— Да, сэр, — она не смотрела на него. Непонятно было, на что вообще она смотрит.

Шаги капитана прозвучали по коридору и стихли.

— Почему он опять повторял все то же? — спросил Люцифер.

— Он боится, — ответила Элоиза.

— ?

— Подозреваю, ты про страх ничего не знаешь, — сказала она.

— А ты можешь мне показать? Нет, не надо. Я чувствую, что это больно. Тебе не должно быть больно.

— Я все равно не смогу испугаться, пока мой разум держится за твой.

(Элоиза ощутила прилив теплоты. В нем таилось веселье, оно плясало язычками пламени на поверхности того-как-отец-ведет-ее-девчонкой-за-руку-и-они-выходят-в-поле-летним-днем-собирать-цветы, поверх силы и мягкости, Баха и Бога.) Люцифер залихватской дугой пронесся вокруг корабля. Его след усеивали пляшущие искры.

— Подумай еще о цветах. Пожалуйста.

Она попыталась.

— Они похожи на… (человеческий мозг воспринял этот образ как переливающиеся радугой фонтаны гамма-излучения посреди всепроникающего света). Но такие крохотные! Какая мимолетная нежность! — откликнулся Люцифер.

— Я не представляю, как тебе удается все схватывать, — прошептала она.

— Для меня понимаешь ты. Пока тебя не было, я и не знал, что можно это любить.

— Но у тебя столько всего прочего! Как ни стараюсь я проникнуть в твой мир, мне не дано понять, что такое звезда.

— А мне — что такое планета. И при этом мы понимаем друг друга.

Ее щеки снова вспыхнули. Его мысль текла дальше, контрапунктом вплетаясь в торжественную музыку:

— Знаешь, я ведь поэтому и полетел с вами. Из-за тебя. Я — огонь и воздух. Пока ты мне не показала, я не знал о прохладе воды и терпении земли. Ты сама словно лунный свет в океане.

— Не надо, — сказала она, — пожалуйста!

Озадаченность:

— Почему же? Разве от радости бывает больно? Разве ты к ней не привыкла?

— Я… наверное, да, — она мотнула головой. — Нет! Будь я проклята, если начну себя жалеть!

— С чего бы вдруг? Разве нет у нас целого мира, чтобы в нем жить, разве он не полон солнц и песен?

— У тебя есть. Расскажи мне о нем.

— Если за это ты расскажешь мне… — мысль оборвалась. Но связь без слов осталась, в точности такая, как соединяла влюбленных в ее мечтах.

Она сердито взглянула на шоколадное лицо Мотилала Мазундара — физик стоял в дверном проеме.

— Что вам надо?

Он удивился:

— Только убедиться, что с вами все в порядке, мисс Уаггонер.

Она закусила губу. Мазундар больше других на корабле старался быть с нею добрым.

— Простите, — сказала Элоиза, — я не хотела на вас огрызаться. Это все нервы.

— Мы все на взводе, — физик улыбнулся. — Хотя этот полет прекрасен, хорошо будет вернуться домой, правда?

Домой, подумала она. Четыре стены комнатушки над грохочущей городской улицей. Книги и телевизор. Можно представить доклад на очередной научной конференции — но никто не пригласит потом на вечеринку. Неужели я так отвратительна, подумала она. Конечно, глядеть особо не на что, но ведь я стараюсь быть милой и интересной. Может быть, чересчур сильно стараюсь?

— Со мной — нет, — заметил Люцифер.

— Ты другой, — объяснила ему Элоиза.

Мазундар заморгал в недоумении:

— Прошу прощения?

— Это я так, — торопливо ответила она.

— Меня интересует один вопрос, — сказал Мазнудар, стараясь поддержать разговор. — Предположим, Люцифер подлетит совсем близко к сверхновой. Сумеете ли вы удержать контакт с ним? Существует эффект замедления времени, не слишком ли сильно он изменит частоту передачи его мыслей?

— Какое еще замедление времени? — она выдавила из себя смешок. — Я не физик. Просто девчонка из библиотеки, у которой нашли странные способности.

— Вам не говорили? Я полагал, что это объясняли всем. Дело в том, что мощное поле тяготения влияет на время так же, как большие скорости. Грубо говоря, все процессы начинают течь медленнее, чем в свободном пространстве. Именно поэтому свет от массивных звезд становится красным. В ядре нашей сверхновой заключено почти три солнечных массы. Более того, оно достигло такой плотности, что притяжение на его поверхности, э-э-э… невероятно сильно. Поэтому по нашим часам сжатие до радиуса Шварцшильда займет бесконечное время, а для наблюдателя на самой звезде весь процесс произойдет очень быстро.

— Радиус Шварцшильда? Будьте добры, объясните, — Элоиза поняла, что это Люцифер говорит ее голосом.

— Если у меня получится без формул… Понимаете, эта масса, которую мы собираемся изучать, так велика и чудовищно сжата, что ни одна сила не может превзойти тяготение. Ничто не способно ему противостоять. Поэтому процесс будет продолжаться до тех пор, пока вся энергия не окажется заперта в звезде. Тогда эта звезда просто исчезнет из нашей Вселенной. Теоретически, сжатие будет продолжаться до нулевого объема. Конечно, как я уже сказал, с нашей точки зрения этот процесс займет вечность. К тому же теория пренебрегает квантово-механическими эффектами, которые в самом конце начнут играть решающую роль. Они еще по-настоящему не поняты. Я надеюсь, что как раз эта экспедиция обогатит наши познания. — Мазундар пожал плечами. — Короче говоря, мисс Уаггонер, я волновался, не помешает ли соответствующий сдвиг частот вашему другу связываться с нами, когда он будет совсем близко к звезде.

— Я сомневаюсь, — это все еще говорил Люцифер; она была сейчас его инструментом и с удивлением для себя обнаружила, как приятно, когда тобой пользуется тот, кто любит. — Телепатия не волновое явление и не может им быть, поскольку распространяется мгновенно. И, по-видимому, не имеет предельного радиуса действия. Скорее ее можно рассматривать как резонанс. Мы двое настроены в лад, и, возможно, смогли бы общаться через весь космос. Во всяком случае, мне не известны физические явления, способные этому помешать.

— Понятно, — Мазундар пристально посмотрел на нее. — Спасибо, — сказал он неуверенно, — э-э-э, я должен идти к себе место. Счастливо!

Он удалился, не дожидаясь ответа.

Элоиза этого не заметила. Ее разум стал песней, пылающим факелом.

— Люцифер, — прокричала она, — это правда?

— Думаю, что да. Вся наша раса — телепаты, и мы разбираемся в этом лучше вас. Наш опыт приводит к выводу, что пределов действительно нет.

— Ты сможешь быть со мной всегда? И всегда будешь?

— Я рад, если ты этого хочешь.

Живая комета пустилась в пляс, огненный мозг тихонько засмеялся:

— Да, Элоиза, я бы очень хотел с тобой остаться. Никогда еще никому не было так… Радость! Радость! Радость!

Ох, Люцифер, они и не догадывались, как метко тебя назвали, хотела она сказать, и наверное даже сказала. Они думали, что пошутили; думали, что если назвать тебя в честь дьявола, ты станешь таким же привычно маленьким, как они сами. Но Люцифер — это не настоящее имя дьявола. Оно значит лишь «светоносный». В одной молитве на латыни так обращаются к Христу. Прости меня, Господи. Ведь Ты не возражаешь? Он не христианин, но ему, я думаю, это и не обязательно. Наверное, он никогда не знал греха. Люцифер. Люцифер.

Он посылала ему музыку все то время, что разрешил ей капитан.

Корабль совершил прыжок. Одним изменением параметров мировой линии он на двадцать пять световых лет приблизился к разрушению.

Каждый ощутил прыжок по-своему, и только Элоиза разделила эти переживания еще и с Люцифером.

Она почувствовала удар и услышала скрежет взбесившегося металла, в нос ударил запах озона и чего-то горелого; она кувыркалась в бесконечном падении, которое и есть невесомость. Едва придя в себя, Элоиза принялась нащупывать клавишу переговорного устройства. Через треск прорвались обрывки фраз:

— … взорван блок… обратный скачок электромагнитных сил… Да откуда я знаю, сколько теперь займет ремонт этой разорвавшейся штуковины! … Резерв, резерв…

Перекрывая все звуки, взвыла аварийная сирена.

В ней поднималась волна ужаса и в конце концов Элоиза вцепилась что было сил в висящий на шее крестик и в сознание Люцифера. И сразу же рассмеялась, ощутив прилив гордости за его могущество.

После прыжка Люцифер немедленно отлетел подальше от корабля и теперь мчался по той же орбите. Туманность заполняла все окружающее пространство беспокойными радугами. «Ворон» казался Люциферу не тем металлическим цилиндром, которым он представился бы человеческому взору, а переливами цветов на защитном экране, отражающем почти весь спектр. Впереди лежало ядро сверхновой, совсем крошечное на таком удалении, но все в огне, в огне.

— Не надо слез, — ласково обратился он, — я все понимаю. Турбулентность еще очень сильна, слишком мало времени прошло после детонации. Мы выскочили в области, где плазма особенно плотна. Ваш главный генератор расположен вне корпуса, он остался без защиты на несколько мгновений, пока не успело включиться охранное поле, и накоротко замкнулся. Но вы в безопасности. Все это можно починить. А я — я купаюсь в океане энергии! Никогда еще не чувствовал такого прилива сил! Давай окунемся вместе!

Голос капитана Сцили грубо вернул ее на место.

— Уаггонер! Скажите этому аурегианцу, чтобы занялся делом. Мы обнаружили какой-то источник излучения на орбите, пересекающей наш курс. Он может оказаться не по зубам нашей защите, — капитан передал координаты. — Что это еще такое?

Элоиза впервые почувствовала, как Люцифер встревожился. Он рванулся дугой прочь от корабля.

Его мысленные послания не потеряли яркости. Ей не хватало слов, чтобы передать жутковатую мощь зрелища, которое они созерцали вдвоем: ослепительно сияющий шар из ионизованного газа размером в миллион километров мчался сквозь дымку вокруг обнаженного сердца звезды, полыхая электрическими разрядами. Это тело не могло издавать звуков, пространство здесь было, можно сказать, вакуумом по провинциальным земным стандартам, но она слышала его громыхание и ощущала изрыгаемую им ярость.

Элоиза передала слова Люцифера:

— Это сгусток выброшенного звездой материала. Должно быть, из-за трения и статических градиентов он потерял радиальную скорость и перешел на кометную орбиту. Внутренние силы на некоторое время удерживают его от распада. Это солнце словно все еще пытается рожать планеты…

— Он столкнется с нами прежде, чем мы будем в состоянии ускориться, — сказал Сцили, — и нашей защите с ним не справиться. Если вы умеете молиться, сейчас самое время.

— Люцифер! — позвала она, ей так не хотелось умирать, когда он оставался жить.

— Думаю, что сумею оттолкнуть его в сторону, — отозвался он в ответ с суровостью, которой она раньше никогда за ним не замечала. — Мои поля можно перемешать с его, энергии вокруг сколько угодно, конфигурация сгустка неустойчива… да, я, пожалуй, могу вам помочь. Но и ты мне помоги, Элоиза. Поборись со мною вместе.

Его сияние устремилось навстречу неумолимо надвигавшемуся сгустку.

Она почувствовала, как хаос полей плазменного шара впился в Люцифера. Она ощутила, как его мнет и разрывает на части. Это была ее боль. Он бился сейчас за свою жизнь, и это была ее битва. Аурегианец и газовое облако сплелись в схватке. Скреплявшие его тело силы удерживали противника словно руки; он изливал из своего ядра энергию, увлекая громадное разреженное облако плазмы внутрь летящего от солнца магнитного потока, он глотал атомы и выбрасывал их прочь, пока через все небо не простерся шлейф реактивной струи.

Элоиза сидела в своей клетушке и отдавала ему до капли всю свою волю к жизни и победе, ее руки в кровь были разбиты о стол.

Несколько часов прошло в борьбе.

Наконец она едва уловила послание, промелькнувшее в его усталости: «Победа!»

— Твоя! — заплакала она.

— Наша.

С помощью приборов люди увидели, как пылающая смерть пронеслась мимо. Раздались радостные крики.

— Вернись! — взмолилась Элоиза.

— Не могу. Я слишком много отдал и слился с этим сгустком. Мы падаем на звезду. (Словно израненная рука протянулась ее утешить.) Не бойся за меня. Когда мы подлетим ближе к солнцу, я наберусь в его сиянии свежих сил, напьюсь веществом туманности. Чтобы уйти от его притяжения, понадобится время. Но теперь я не могу к тебе не вернуться. Элоиза, ты слышишь? Жди меня. Отдохни. Усни.

Товарищи по команде отвели ее в госпитальный отсек. Люцифер слал ей сны про огненные цветы и веселье, про солнца, где был его дом.

Но когда она наконец очнулась, то зашлась в крике. Врачам пришлось срочно дать ей успокаивающее.

Он не представлял себе, что значило противостоять той мощи, в которую сплелись здесь пространство и время.

Его скорость устрашающе росла. Так казалось ему — а с «Ворона» его падение наблюдали несколько дней. Свойства вещества изменялись. Он не мог оттолкнуться так быстро или так сильно, как было нужно, чтобы вырваться.

Излучение, лишенные оболочек ядра, рождающиеся, гибнущие и вновь возникающие частицы — все это сочилось и кричало в нем. Его собственное вещество обдиралось и слой за слоем уносилось прочь. Ядро сверхновой горячечно белело впереди. По мере его приближения оно сжималось, становясь все меньше и плотнее, ярче и ярче, пока яркость не потеряла смысл. Под конец силы тяготения сжали его мертвой хваткой.

— Элоиза! — вскричал он в агонии распада, — Помоги же мне, Элоиза!

Звезда проглотила его. Он вытянулся во что-то бесконечно длинное, сжался в неизмеримо тонкое — и сгинул.

Корабль курсировал в отдалении от звезды. Еще многое предстояло узнать.

Капитан Сцили навестил Элоизу в госпитальном отсеке. Внешне она шла на поправку.

— Я бы назвал его настоящим человеком, — объявил он сквозь бормотание механизмов, — но это слишком слабо сказано. Мы даже не из его расы, но он погиб, чтобы нас спасти.

Она взглянула на капитана неестественно сухими глазами. Он с трудом смог разобрать ее ответ.

— Он человек. Разве у него нет бессмертной души?

— Ну, наверное, да, есть. Если вы верите в души, здесь я соглашусь с вами.

Она покачала головой.

— Но почему же тогда ему не дано покоя?

Сцили оглянулся в поисках врача и обнаружил, что они остались одни в узкой комнате с металлическими стенами.

— Что вы хотите сказать? — он заставил себя погладить ее руку. — Я знаю, он был вашим хорошим другом. Но смерть оказалась к нему милосердна. Быстрая и чистая — хотел бы и я так уйти из жизни.

— Для него… да, наверное, так и есть. Должно быть. Но… — она не смогла закончить и внезапно зажала уши. — Перестань! Пожалуйста!

Сцили пробормотал что-то успокаивающее и покинул палату. В коридоре он столкнулся с Мазундаром.

— Как она там? — спросил физик.

Капитан поморщился.

— Неважно. Надеюсь, не сломается окончательно прежде, чем мы сумеем доставить ее к психиатру.

— А в чем дело?

— Ей мерещится, что она все еще слышит его.

Мазундар стукнул кулаком по ладони.

— Я так надеялся, что нет! — выдохнул он.

Сцили скрестив руки ждал объяснения.

— А она слышит, — сказал Мазундар, — конечно же, она слышит.

— Но это невозможно! Он мертв!

— Он будет с нею всегда. Вспомните о замедлении времени, — ответил Мазундар. — Да, он камнем упал с небес и погиб. Но это по времени сверхновой. А оно отличается от нашего. Для нас окончательный коллапс звезды тянется бессчетное количество лет. А расстояния для телепатии не помеха. — Физик повернулся и быстро пошел прочь, подальше от этой палаты.