ИЗГНАННИК

Как я теперь жалею, что в тот вечер мы заговорили о фантастике! Тогда меня не терзала бы сейчас эта странная, невозможная история, которую нельзя ни доказать, ни опровергнуть.

Но мы четверо — профессиональные писатели-фантасты, и, как мне кажется, подобный разговор был неизбежен. Все же мы не говорили на эту тему ни во время обеда, ни позднее, когда подали напитки. Сперва Мэдисон с восторгом описывал свою охотничью экспедицию, потом Брэзелл заговорил о спорте. А затем я заговорил о фантастике.

Вообще-то я не собирался начинать этот разговор, но успел выпить лишнюю порцию виски, а третья порция всегда настраивает меня на размышления. В тот раз меня поразило, насколько мы, писатели-фантасты, похожи на самых обычных граждан.

— Защитная окраска, вот что это такое! — объявил я. — Мы просто из кожи лезем, лишь бы не выделяться на фоне добропорядочных обывателей.

Брэзелл взглянул на меня, немного раздраженный таким заявлением:

— О чем ты говоришь?

— О нас. Как замечательно мы имитируем здравомыслящих и довольных людей. Но мы, все четверо, не удовлетворены повседневностью — и вы это прекрасно знаете. Нас просто тошнит от Земли и всех ее порядков, вот почему мы всю жизнь выдумываем один воображаемый мир за другим.

— Полагаю, такой пустячок, что нам за это платят, имеет к нашим фантазиям некоторое отношение? — скептически спросил Брэзелл.

— Разумеется, имеет, — признал я. — Но ведь мы выдумывали всякие невероятные миры и их обитателей задолго до того, как написали хотя бы строчку на продажу, разве не так? Еще с самого раннего детства, верно? И источник наших фантазий в том, что мы не чувствуем себя здесь дома.

— Мы гораздо меньше чувствуем себя дома на большинстве из выдуманных миров, — фыркнул Мэдисон.

После его слов в разговор вступил Кэррик, четвертый из нашей компании, до сих пор с привычной молчаливостью сидевший со стаканом в руке и почти не обращавший на нас внимания.

Он вообще во многом странноватый. Мы не очень хорошо его знаем, но любим его и восхищаемся его рассказами. Он написал несколько замечательных повествований о воображаемой планете, тщательно проработав в них все детали и подробности.

— Как раз такое со мной и случилось, — сказал он Мэдисону.

— Что именно? — уточнил Мэдисон.

— То, на что ты намекал — я однажды описал вымышленный мир, а потом мне пришлось в нем жить.

Мэдисон рассмеялся.

— Надеюсь, местечко оказалось приятнее той дыры, где происходит действие моих баек.

Кэррик даже не улыбнулся.

— Я придумал бы эту планету совсем другой — если бы знал заранее, что мне предстоит на ней жить, — пробормотал он.

Брэзелл многозначительно взглянул на пустой стакан Кэррика, подмигнул нам и вкрадчиво произнес:

— Может, расскажешь нам о той планете, Кэррик?


* * *

Рассказывая, Кэррик медленно вертел в пальцах пустой стакан. Он ни разу не поднял на нас глаз и делал паузы после каждых нескольких слов.

— Все произошло после того, как я переехал и стал жить неподалеку от большой электростанции. На первый взгляд казалось, что я поселился в шумном месте, но на самом деле здесь, на окраине города, было очень тихо. А мне была нужна тишина, чтобы писать рассказы.

Я сразу начал работать над новой серией рассказов, действие в которых происходит на неком вымышленном мире. Начал я с детальной разработки внешнего облика той планеты, а заодно и вселенной, в которой она находилась. Я сосредоточенно и упорно работал над этим целый день. А когда закончил, то услышал, как у меня в голове что-то щелкнуло.

Это странное и краткое мысленное ощущение каким-то причудливым образом ассоциировалось у меня с внезапной кристаллизацией. Я стоял и гадал, не сошел ли я с ума, потому что внезапно четко осознал значение этого щелчка — вселенная и планета, над которыми я размышлял целый день, где-то неожиданно выкристаллизовались в физическое существование.

Естественно, я отмахнулся от этой странной мысли и вскоре позабыл о ней. Но на следующий день все повторилось. Почти весь тот день я работал над жителями воображаемой планеты. Я сделал их людьми, но решил не делать их слишком цивилизованными, потому что тогда пропали бы конфликты и насилие, а вместе с ними и интрига в задуманных рассказах.

Поэтому я создал такой воображаемый мир, где люди лишь наполовину цивилизованы, придумал все их жестокости и предрассудки, мысленно создал их пышные варварские города. И едва я закончил… в голове у меня снова щелкнуло.

Во второй раз я испугался всерьез, потому что сильнее прежнего испытал то странную убежденность, что мои фантазии воплотились в ощутимую реальность. Я знал, что думать так — безумие, и все же эта мысль отложилась в моем сознании с поразительной определенностью. Я не смог от нее избавиться.

Тогда я попытался воздействовать на нее логическими доводами. Если мое воображение действительно сотворило целую вселенную и планету в ней, то где они находятся? Конечно же, не в моем космосе. Он не может включать в себя две совершенно различные вселенные одновременно.

Но, может быть, эта планета и вселенная выкристаллизовались в реальность в другом, пустом космосе? В космосе, находящемся в другом измерении? В таком, где до сих пор имелись лишь свободные атомы, бесформенная материя, не принимавшая формы до того момента, когда моя сосредоточенная мысль каким-то способом не придала ей облик родившихся в моей голове образов?

Я долго размышлял, перебирая причудливые и странные мысли, возникающие всякий раз, когда вы пытаетесь применить законы логики к невозможному. Почему же мои фантазии не обращались в реальность прежде, а только сейчас? Что ж, у меня нашлось подходящее объяснение — соседство с крупной электростанцией. Не исключено, что она излучает какой-то непонятный поток энергии, фокусирующий мое сосредоточенное воображение и с огромной мощностью посылает его в пустой космос, где этот поток перемешивает бесформенную материю и придает ей тот облик, что родился у меня в голове.

Поверил ли я в это? Нет, но я знал, что все обстоит именно так. Существует значительная разница между знанием и верой. Кто-то даже отметил, что все люди знают, что умрут, но никто в свою смерть не верит. То же относилось и ко мне. Я знал: то, что мой вымышленный мир обрел физическое существование в космосе другого измерения, невозможно, и одновременно испытывал странную убежденность в том, что он реально существует.

А потом ко мне пришла новая мысль, интересная и забавная. Что случится, если я воображу в том мире себя? Неужели и я стану в нем физически реальным? И я решил попробовать. Сел за стол, представил себя одним из миллионов обитателей воображаемого мира, выдумал строго реалистичный окружающий меня мир, историю моей семьи, собственную биографию. И услышал в голове щелчок!

Кэррик смолк, все еще глядя на пустой стакан, который он вертел между пальцах.

— И, разумеется, оказался там, — подсказал Мэдисон, — и над тобой склонилась прекрасная девушка, а ты спросили у нее «Где я?»

— Все оказалось не так, — хмуро ответил Кэррик. — Совсем не так. Я проснулся в другом мире, верно. Но это не имело ничего общего с обычным пробуждением. Я внезапно в нем оказался.

Да, я был самим собой — но таким, каким я вообразил себя в том мире. Тот, другой «я», всегда жил там, и все его предки тоже. Ведь я все это придумал, сами понимаете.

И в этом вымышленном мире я оказался столь же реальным для себя, каким был в мире родном. Вот что оказалось хуже всего — все в этом полуцивилизованном мире было полностью и несомненно реальным.

— Сперва он показался мне странным, — продолжил Кэррик, помолчав. — Я бродил по улицам этих варварских городов, вглядывался в лица прохожих, и у меня возникало желание крикнуть: «Я придумал вас всех! Вы не существовали, пока я вас не выдумал!»

Но я не стал кричать. Мне все равно никто бы не поверил. Для них я был лишь обычным, ничем не примечательным членом их расы. Ну как могли они предположить, что они сами, все их традиции и многовековая история, их мир и вселенная внезапно возникли в моем воображении?

Когда первое возбуждение прошло, новый мир мне не понравился. Я сделал его слишком варварским. Дикарское насилие и жестокость, казавшиеся столь привлекательными в качестве материала для рассказов, в реальности оказались уродливыми и отвратительными. Мне хотелось только одного — вернуться в родной мир.

Но я не смог вернуться! Не было такого способа. Сперва я слабо надеялся, что сумею вернуться, вообразив себя в родном мире, но надежда не оправдалась. Таинственная сила, сотворившая чудо, действовала лишь в одном направлении.

Мне стало весьма скверно, когда я понял, что навсегда останусь в этом уродливом и жестоком варварском мире. Поначалу мне даже хотелось покончить с собой. Но я этого не сделал. Человек может приспособиться к чему угодно. И я приспособился, насколько смог, к миру, который сам же и сотворил.

— И что ты там делал? — спросил Брэзелл. — То есть, чем занимался?

Кэррик пожал плечами.

— Я не знал никаких ремесел и ничего не умел делать в том мире. Кроме одного — сочинять истории.

Я невольно улыбнулся.

— Уж не хочешь ли ты сказать, что начал писать там фантастические рассказы?

Кэррик кивнул.

— Пришлось. Ничего другого я не умел. Я писал рассказы о моем родном мире. Жителей другого мира воспринимали эти рассказы как плоды моего разыгравшегося воображения, и они им нравились.

Мы рассмеялись, но Кэррик остался совершенно серьезен. Мэдисон решил подыграть его шутке до конца.

— И как же ты в конец концов сумел вернуться домой из вымышленного мира? — спросил он.

— А я так и не вернулся, — ответил Кэррик, тяжело вздохнув.

— Да брось притворяться, — возразил Мэдисон. — Совершенно очевидно, что ты уже давно вернулся.

Кэррик поднялся, собираясь уходить, и печально покачал головой.

— Нет, я не вернулся домой, — спокойно произнес он. — Я все еще здесь.

Загрузка...