Рассказы

1

Карл Уэйд медленно приходил в сознание, ощущая тупую боль в голове, как после приема снотворного — что, учитывая обстоятельства, не исключалось. Он сразу вспомнил, что был одним из людей, изъявивших желание подняться на борт чужого космического корабля, неподвижно висевшего над Сан-Франциско в течение последнего месяца. «Волонтером-дилетантом», как оскорбительно назвал его один из сотрудников Пентагона. И весьма вероятно, что чужаки накачали его лекарствами, поскольку для них он являлся всего лишь подопытным экземпляром, к тому же, возможно, опасным….

Но что-то в этом предположении не сходилось. Он почему-то не мог сосредоточиться. Насколько он припоминал, он вообще не поднимался на корабль. Вечером перед тем, как его должны были включить в группу добровольцев, он, чтобы отметить приближающуюся мученическую гибель — как он сам любил об этом думать — и несколько приятелей из местного Общества Хоббитов, включая новенькую девушку, поднялись на велосипедах на Телеграф-хилл, намереваясь взглянуть на огромный корабль. Но тот по-прежнему висел без огней, без движения, без каких-либо признаков активности, кроме слабого лунного свечения, как было все время с его первого внезапного появления в небе над Беркли — он реагировал только на ответы на свои собственные радиограммы, только на ответы, и никогда на вопросы — и скоро всем надоел.

А что потом? Отправились они куда-нибудь, чтобы напиться? Удалось ему добраться до постели, и теперь он страдает от очередного похмелья? Или он находится в камере за уличную драку?

Ни одно из этих предположений не вызвало отголосков в его памяти, не считая старых; а настойчивое подозрение, что он все-таки находится на космическом корабле, пугало его, не давая открыть глаза. Надо же было настолько сбрендить, чтобы записаться в добровольцы, подумал он, и уж совсем чокнулись эти пентагоновцы, выбрав его из всех остальных, помешанных на космосе и летающих тарелках.

Легкий звон, приглушенный, металлический, привлек его внимание. Он не мог определить его природу, но почему-то возникла мысль о хирургии. Это соответствовало стоявшей вокруг тишине, чистому прохладному воздуху и несмятой, тоже, без сомнения, чистой койке, на которой он, судя по всему, лежал. Он находился не в тюрьме, и не на хате у кого-то из своих знакомых. С другой стороны, он не чувствовал себя достаточно больным, чтобы оказаться в больничной палате, просто слегка одуревшим. Изолятор в колледже? Нет, чушь, его выгнали из колледжа в прошлом году.

Короче, он должен находиться на корабле, просто потому, что сегодня должен быть день после вчерашнего. От этой мысли глаза его закрылись еще плотнее. Через мгновение дальнейшие размышления были прерваны незнакомым женским голосом, одновременно приятно сексуальным и неприятно хладнокровным, но явно человеческим. Голос произнес:

— Я вижу вы дали нам его язык, а не наоборот.

— Это давит… исключает… избегает… устраняет необходимость остальным на борту следить за тем, что они говорят, — ответил мужской голос. — О, мне действительно пришлось порыться в поисках этого слова. У него словарный запор, а не запас; слова он знает, но ненавидит их.

— Это тоже к лучшему, — ответил женский голос. — Раз он сам не может точно обращаться к себе, не так важно, что ему скажем мы. Но что он прикидывается, Бранд? Он явно очнулся.

В ответ на это Карл открыл глаза и рот, чтобы с негодованием возразить, что он не прикидывается, понял свою ошибку, попытался их снова закрыть, но вместо этого лишь глотал ртом воздух и таращился.

Он не видел женщины, но мужчина по имени Бранд склонился прямо над ним, глядя ему в лицо. Бранд походил на робота — нет; вспомнив презрительное замечание Бранда о его словарном запасе, Карл поправился: он походил на прекрасную серебряную статую, на серебряную копию Талоса, Бронзового Человека — вот удивился бы факультетский куратор Карла, узнай он, как быстро Карл это придумал! Металл ярко сверкал в голубом освещении похожей на операционную комнаты, но он не походил на листовой металл. Он вообще не выглядел твердым. Когда Бранд шевелился, металл, будто кожа, изгибался, обрисовывая движение мышц под ним.

Но почему-то, Карл голову готов был дать на отсечение, что это не кожа, а какая-то одежда. Из металлических глазных щелей смотрели карие человеческие глаза, и Карл даже различал тонкую паутинку кровеносных сосудов в их белках. Также, когда Бранд говорил, во рту была видна обычная слизистая оболочка — черная, как у вороны, а не красная, но явно не металлическая. С другой стороны, и это смущало Карла, рот, будучи закрыт, исчезал полностью, то же происходило и с глазами при моргании; металл сливался так же быстро, как расходился.

— Вот так-то лучше, — сказал человек. — Проверь его реакции, Лавель. Он еще выглядит немного накачавшимся. Проклятый язык.

Он отвернулся, и в поле зрения без всякой спешки появилась женщина — ее имя несомненно прозвучало как Лавель. Она тоже была металлической, но из черного металла, а глаза серо-зеленые. Оболочка чрезвычайно походила на кожу, но увидев ее, Карл проникся еще большей уверенностью, что это либо одежда, либо телесная маска. Спустя мгновение он заметил, что либо у нее нет волос, либо покрытие ее черепа — или как еще это назвать — обтягивало его очень плотно, глядя на мужчину, он об этом на задумался.

Она пощупала пульс Карла, затем профессионально заглянула под верхние веки.

— Легкая дурь, вот и все, — сказала она, поразив Карла сверкнувшим розовым языком. Но впрочем, это удивило его меньше, чем говоривший Бранд, поскольку розовый рот в черном лице больше соответствовал его опыту, чем какой угодно рот в серебряном лице. — Его можно отправлять в клетки хоть сейчас.

Клетки?

— Сначала демонстрация, — рассеянно бросил Бранд, находившийся теперь вне поля зрения.

Карл попробовал слегка повернуть голову и обнаружил, что его головная боль представляет собой всего лишь слабую боль в одном ухе, непонятно откуда взявшуюся. Это движение также показало ему размеры комнаты, которая не превышала обычной жилой комнаты — примерно двенадцать на тринадцать футов — и была выкрашена в почти белый цвет. Кое-где стояли какие-то электронные приборы, но не больше, чем Карл видел на хатах у некоторых знакомых хай-фай фэнов, и на его взгляд, немногим более интересные. В углу виднелась складная койка, очевидно такая же, как та, которую сейчас занимал он. Над овальной металлической дверью — единственным, что соответствовало образу корабля — находился циферблат, большого барометра или часов, но цифр с того места, где он лежал, разобрать было нельзя, они были слишком малы и слишком близко расположены.

Вновь появился Бранд. Спустя мгновение блестящая черная женщина по имени Лавель встала в нескольких футах позади него и слева.

— Я хочу тебе кое-что показать, — сказал Бранд Карлу. — Ты можешь догадаться, просто по нашему виду, что тебе не стоит на нас кидаться… нападать на нас. Ты врубаешься… ты это понимаешь?

— Ясное дело, — согласился Карл, с несколько большей готовностью, чем намеревался. Не очень здорово для первого слова.

— Ну, ладно. — Бранд положил руки ему на бедра, чуть ниже пояса, и как будто слегка напрягся. — Но в этом заложено гораздо больше, чем ты поймешь сейчас. Смотри внимательно.

Мгновенно, серебряный человек и Лавель поменялись местами. Все произошло так неожиданно и без всяких промежуточных стадий, что в первую секунду Карл даже не заметил того, что ему показали. Ни один из двух металлических людей даже не шелохнулся. Просто каждый из них стоял там, где раньше стоял другой.

— А теперь… — сказал Бранд.

Моментально, он оказался на прежнем месте, а поблескивающая черная женщина — ух, какой сексуальный прикид! — стояла далеко у овальной двери. И вновь, ни шепота, ни намека, ни малейшего движения в комнате.

— И еще раз…

На этот раз результат был намного более ошарашивающим. Казалось, что металлические чужаки переместились, но через секунду Карл сообразил, что переместились не они, а он. Перемена оказалась такой резкой, что ему на мгновение показалось, что они — все трое — находятся в другой комнате; даже стрелки на циферблате казались другими. Но на самом деле, произошло всего лишь то, что он теперь находился на другой койке.

Эта перемена разрушила гипотезу, которую он только-только начал строить: что металлическая кожа или костюмы дают возможность Бранду и Лавель меняться местами или перепрыгивать куда угодно, с помощью какой-то телепортации. Если дело обстоит так, то Карл мог бы просто стянуть один из этих блестящих костюмов, а потом, раз! и…

…И без всякого костюма, черного или белого, он лежал на другой койке, погребенный под развалинами своей теории и чертовски напуганный. На экране электронно-лучевого осциллографа, находившегося теперь в его поле зрения, пульсировали извилистые кривые, не иначе, показывавшие с абсолютной точностью, до какой степени он напуган; он всегда подозревал, что подобные приборы могут читать его мысли. Это подозрение обратилось в ярость и унижение, когда Лавель взглянула на дисплей машины и рассмеялась понижающимся арпеджио, как колоратурное сопрано.

— Он выводит мораль, — сказала она.

— Возможно, — согласился серебряный человек. — Однако, на сегодня хватит. Пора перейти к следующему предмету. Теперь можешь встать.

Последняя фраза, как-будто, адресовалась Карлу. Он на мгновение замер, непроизвольно ожидая, что либо металлические люди, либо комната — либо он сам — исчезнут, но поскольку совсем ничто не изменилось, он осторожно соскользнул на пол.

Взглянув на свои ноги, а затем переведя взгляд выше, насколько возможно, чтобы не показаться тщеславным, он обнаружил на себе те же стоптанные кроссовки и грязные джинсы, которые были на нем во время велосипедной поездки с толпой Хоббитов, разве что и одежда и сам он под ней, оказались тщательно выстиранными. Это открытие его оскорбило, но не очень сильно. Неужели между той экспедицией на Телеграф-хилл и нынешним кошмаром действительно не было других событий?

— Я нахожусь на корабле? — спросил он. Ему стоило труда произнести эту фразу.

— Разумеется, — сказал серебряный человек.

— Но я так и не присоединился к официальной партии — во всяком случае, мне кажется…

— Никто не поднимется на борт с официальной партией, Джек. Мы отобрали немногих на свой вкус из тех болтунов, которых назначили ваши люди. Остальным придется дожидаться всю жизнь.

— Тогда что мне…

— Слишком много ответов, — оборвала его Лавель.

— Неважно, — успокоил ее серебряный человек. — Скоро это не будет иметь значения, киска. Пойдемте, мистер… Уэйд?.. да; мы побеседуем с вами позже и тогда ответим на некоторые из ваших вопросов, если сочтем нужным. Лавель, останься здесь и приготовь все для нового живого экземпляра. И еще одно, мистер Уэйд: если в вас проснутся амбиции, имейте в виду…

Обтянутые металлической кожей люди поменялись местами, бесшумно, мгновенно, без всякой начальной или конечной стадии.

— …что мы действуем чуть быстрее вас, — закончил Бранд со своего нового места ровным голосом, но этот голос ударил в другое ухо Карла, как окончательное оскорбление. — Мы не нуждаемся в другом оружии. Врубился?

— А то, — сказал Карл. Да, последнее слово оказалось не многим лучше первого.

Человек в обтягивающем одеянии вывел его через овальную дверь.

2

Считавший себя нечувствительным ко всему, кроме собственных опасений, Карл удивился своему удивлению перед обширностью того, что они назвали «клетками». Его отсек этих «клеток» напомнил ему скорее номер-люкс, вернее его представление о таком номере — большая спальня на одного, гардеробная, ванная и нечто вроде кабинета с письменным столом, небольшим телеэкраном и оголовьем, напоминавшим помесь фена для сушки волос и шумозащитных наушников.

Сюда его в полном молчании привел серебряный человек. Они шли длинным коридором, где встретили других металлических людей, проходивших мимо безмолвно, с глазами лишенными всякого выражения, как у Маленькой Сиротки Энни. Однако, когда они пришли в клетку, Бранд стал приветлив, показал ему все оборудование, там имелся даже запас чистого белья, и наконец, усадил его за стол.

— Я еще поговорю с тобой, когда будет больше времени, — сказал серебряный человек. — В данный момент мы еще ведем набор пополнения. Если тебе понадобится еда, можешь заказать ее по тому телефону. Надеюсь, ты знаешь, что убежать невозможно. Если ты слиняешь из клетки, тебе некуда будет рвануть.

Бранд потянулся к столу и что-то нажал. Под ногами Карла круглая часть пола размером с пластмассовую тарелку для катания со снежных гор стала прозрачной, и Карл обнаружил, что смотрит на район Залива, от которого его отделяют миль десять или больше. Даже от небольшой высоты у него всегда кружилась голова; он вцепился в край стола и уже готов был брякнуться в обморок, когда пол вновь стал сплошным.

— Я хотел, чтобы ты увидел, — сказал Бранд, — что действительно находишься на борту нашего корабля. Кстати, если захочешь снова взглянуть туда, вот кнопка.

— Спасибо, — выдавил Карл, припоминая одну из своих самых вежливых шуток, — не благодарю.

— Как вам будет угодно. Хотите еще что-нибудь, прежде чем мы вновь встретимся?

— Ну… вы сказали, что доставляете сюда и других, ну, землян. Если бы вы могли доставить мою жену, я был бы?..

Ответ на этот вопрос представлял для Карла лишь чисто академический интерес. Они с Би разошлись больше года назад, после скандала из-за колледжа; и в целом все прошло безболезненно, поскольку они были достаточно цивилизованы, чтобы пожениться в первую очередь потому, что так принято, да и то немного случайно. Но было бы мило иметь здесь кого-то знакомого, хотя бы просто с нормальной розовой кожей.

Серебряный человек сказал:

— Увы. Ни один из других мужчин, которых мы собираемся принять на борт не знаком с тобой, или друг с другом. Мы стараемся придерживаться этого правила и в отношении женщин, чтобы избежать претензий и собственничества.

Он встал и направился к двери, имевшей обычную форму, а не овальную, как предыдущая. Он по-прежнему казался достаточно любезным, но у двери обернулся и добавил:

— Мы хотим, чтобы ты с самого начала понял, что тут, наверху, тебе никто не принадлежит — и ты не принадлежишь никому, кроме нас.

И с этими словами, в последнем безмолвном жесте высокомерия он канул в пустоту, оставив Карла пялиться остекленевшими глазами на неоткрывавшуюся дверь.

Конечно, никакой запрет не мог помешать Карлу, да и кому угодно с уровнем развития, превышающим нематоду, думать о побеге; и Карл, поскольку его выбрали в качестве одного из волонтеров-дилетантов для посещения космического корабля, видимо потому, что он иногда думал или читал о космических кораблях, считал, что он в состоянии придумать какой-то план — если конечно на пару минут перестанет нервничать. Чтобы собраться с мыслями, он разделся, влез в казенную пижаму — впервые за десять лет он надел подобный наряд — и заказал (по телефону на столе) бутылку мускателя, которая незамедлительно появилась из отверстия в центре стола. Чтобы проверить доброжелательность корабля, он заказал еще пять сортов напитков и получил их все, некоторые из них он, гордясь своим самообладанием, вылил в туалет.

Затем он подумал — рассеянно смешивая роскошный коктейль, бурбон с имбирной; звякание льда почему-то успокаивало — какого черта пентагоновцы из стольких претендентов выбрали в качестве «волонтера-дилетанта» именно его? Чужой корабль попросил образцы людей, чтобы взять к своей далекой звезде, и хотел, чтобы один из них был человеком, не имеющим абсолютно никакой специальности — во всяком случае специальности, которую корабль хотел бы указать. Пентагон подобрал своих специалистов, которым, наверняка, было приказано стать «добровольцами»; но «волонтер-дилетант» дело другое.

Как и все остальные, Карл не сомневался, что на самом деле Пентагон хотел бы иметь «волонтером-дилетантом» самого профессионального из всех профессиональных шпионов, не какого-нибудь Джеймса Бонда, а нечто вроде Лимаса, человека, который мог сойти за кого-угодно; но оказалось иначе. Пентагон утвердил Карла, бездельника, не имеющего средств к существованию и выгнанного из колледжа, который верил в чудеса и космические корабли, но — посмотрим правде в лицо, монстры и джентльмены — вряд ли представлял особый интерес как для чужаков, так и для людей, в равной мере.

Почему, к примеру, «волонтером-дилетантом», необходимым чужакам, не мог оказаться какой-нибудь бэрчист, Черный мусульманин, коммунист или ротарианец — короче, какой-нибудь фанатик, считающий что имеет дело с реальным миром — а не юноша, помешанный только на воображаемых существах, зовущихся хоббитами? Даже обычный поклонник научной фантастики подошел бы лучше; почему человек, увлекающийся книгами о рыцарях и колдунах, должен ломать голову, как выбраться из классического заточения на космическом корабле?

Понемногу он начал чувствовать — болезненно и только краешком — что этому есть объяснение. Он встал, начал расхаживать повсюду, и оказался в спальне. Попав туда, он нервно присел на кровать.

Тут же погас свет. Решив, что он нечаянно сел на выключатель, он снова встал; но темнота не исчезла.

Неужели металлические люди опять читают его мысли — и пытаются помешать ему думать дальше? Неплохой способ. Он устал, да и вообще отвык думать. Ладно, можно лечь и притвориться спящим. Может быть это их….

Вспыхнул свет.

Хотя он был абсолютно уверен, что не засыпал, он чувствовал себя отдохнувшим. Он вспомнил, что когда взглянул в дырку под столом, вокруг Залива зажигались фонари. Стиснув зубы и сглотнув, чтобы подавить ожидаемую тошноту, он подошел к столу и дотронулся до кнопки.

К счастью, одного взгляда хватило. На Земле стояло утро. Ночь прошла.

А что за мысль он упустил? Он не мог вспомнить. Корабль его перехитрил — легко, будто щелкнув выключателем.

3

Он заказал завтрак; корабль выполнил заказ. Он заметил, что бутылки и стаканы убраны. И оскорбительная деталь, корабль вновь вымыл его, хотя он ванну не заказывал. Он смирился с этим, поскольку не видел преимуществ разгуливать тут грязным; это произвело бы так же мало впечатления, как хождение с плакатом вокруг этой дырки. Бритвы он не обнаружил; очевидно корабль не имел ничего против бороды.

Затем он поискал сигареты, не нашел, и наконец, начал понемногу заводиться, что было несложно, учитывая его положение, но почему-то не доставляло обычного удовлетворения. «Я им покажу» думал он, но что он покажет? Они выглядели неуязвимыми — а кроме того, он понятия не имел, зачем он им нужен; все официальные версии лопнули, а замены никто не представил.

Может приударить за Лавель? Но как до нее добраться. Карл ничего не знал о сексуальных табу этих людей; возможно, им вообще не до того, как большинству земных людей, находящихся в рейсе. А кроме того, девчонка казалась совершенно недоступной. Но зато, вот был бы прикол ее трахнуть.

У него заболел живот, и он встал, чтобы пройтись. Проблема в том, что ему нечем произвести впечатление на Лавель, кроме своего сложения, но Бранд был сложен ничуть не хуже. Его энциклопедические знания привычек хоббитов вряд ли кого здесь потрясут и умение спеть «Фоллаут-блюз» в двух разных тональностях тоже. Черт побери, они не оставили ему ничего, с чем можно работать! Так нечестно.

Вспомнив вдруг о вчерашних напитках, он остановился у стола и попытался попросить сигареты. Они мгновенно материализовались. Слава богу, чужаки хоть не были пуританами — это обнадеживало. Только ему не нужна податливая Лавель; это никому ничего не докажет, и в первую очередь ему самому. В потаскушках особого кайфа нет.

Но если ему дают выпивку и курево, ему могут позволить и пошастать по округе. Может тут найдется кто-то еще, с кем можно развлечься, или другой пленник, который его в чем-то просветит. Почему-то мысль о выходе из клетки вызвала панику, но он подавил ее, представив, что корабль всего лишь обычный отель, и попробовал открыть дверь.

Она открылась легко, как дверь в туалет. Он задержался на пороге, прислушиваясь, но не услышал абсолютно ничего, кроме ожидаемого гудения механизмов. Теперь вопрос, предположим, дверь открылась случайно, разрешено ли ему шастать по кораблю? Но это их проблема, не его; у них нет оснований ожидать, что он будет подчиняться их правилам. Кроме того, как говаривал Бак Роджерс в подобных обстоятельствах, есть только один способ узнать.

Выбирать направление не приходилось, оба конца коридора были одинаково неизвестны. Двигаясь почти бесшумно — единственное настоящее достоинство кроссовок — он мягко проскользнул мимо ряда дверей, ничем не отличавшихся от его собственной, все они были закрыты, и не было смысла гадать, кто или что находится за ними. Однако скоро он заметил, что коридор плавно поворачивает вправо, и повернув, Карл оказался на краю парка.

В изумлении он отпрянул, затем, крадучись, двинулся вперед с еще большей осторожностью. Уклон вел в обширное пространство, длинный куполообразный зал овальной формы длиной, наверно, с десять городских кварталов, а шириной в два в том самом широком месте, куда выходил проем коридора. Высота в середине составляла этажей десять, а пол был покрыт травой и кустарником. Зал окаймляли маленькие одинаковые внутренние дворики — один из которых, сообразил Карл, совершенно не удивившись, как во сне, должен был граничить с его собственной клеткой. Все это неприятно напомнило ему один из тех современных зоопарков, где животным позволяют бродить, пользуясь иллюзорной свободой, в «экологической декорации», окруженной непроходимым рвом.

В то время как он разглядывал парк, послышался длинный идущий ниоткуда вздох, похожий на шепот металлических листьев, и двери в глубине двориков открылись. Медленно начали выходить люди — розовые люди, не металлические. Карл почувствовал досаду и разочарование; останься он в своей клетке, его сейчас автоматически выпустили бы в парк, и ему не пришлось бы нервно и бессмысленно красться по коридору.

Но все равно, как он и рассчитывал, он отыскал собратьев-пленников, и безопаснее находиться там внизу, чем здесь наверху. Он вприпрыжку помчался вниз.

Пологий пандус, по которому он бежал, проходил между двумя двориками. Один из них занимала девушка, сидевшая в совершенно обычном складном кресле и читавшая. Он свернул, сбавляя скорость.

— Эй, там, привет! — окликнул он ее.

Она подняла взгляд, вежливо улыбнулась, но вовсе не выразила, как он мог бы ожидать, удовольствия при виде другого заключенного. Она была миниатюрной, изящной и смуглой, с высокими скулами и черными волосами — видимо латиноамериканская индианка, но без застенчивости, на которую Карл обычно рассчитывал, общаясь с девушками такого типа.

— Привет, — ответила она. — За что тебя взяли?

Это он понял; обычный вопрос в тюряге.

— Я должен быть местным поклонником фантастики, — сказал он, в необычном для себя приступе скромности. — Во всяком случае, я понял так. Меня зовут Карл Уэйд. А вы специалист?

— Я Джанетт Хилберт. Я метеоролог. Но что касается причины моего нахождения здесь, она явно вымышленная — тут столько же погоды, как в ангаре для цеппелина. Очевидно, та же история со всеми нами.

— Сколько вы уже здесь?

— Я полагаю, недели две. Не могу поклясться в этом.

— Так долго? Меня сцапали только этой ночью.

— Не будь так уверен, — сказала Джанетт. — Время тут странная штука. Эти металлические люди, похоже, прыгают в нем взад-вперед — или же могут что угодно делать с твоей памятью.

Карл вспомнил перемену на циферблате часов, когда Бранд и Лавель демонстрировали ему свои способности. Несмотря на эту деталь, ему и в голову не приходило, что здесь может быть замешано скорее время, чем пространство. Он пожалел, что мало читал Хаббарда — что-то насчет переноса «тэта-вектора» от одной магнитоэлектростатической сущности к другой — нет, он не мог припомнить идею, впрочем, она никогда не казалась ему понятной. Коржибский? Мадам Блаватская? К черту все это. Он сказал:

— Как ты попала на борт?

— Неожиданно. Меня взяли прямо из моей квартиры на следующий день после того, как НАСА включило меня в список добровольцев. Очнулась здесь, в электроэнцефалографической лаборатории, где снимали характеристики моего мозга.

— Я тоже. Ну и ну. Был между этим период оглушенности?

— Нет, но это ничего не доказывает. — Она пристально, не спеша, оглядела его, причем не особенно одобрительно. — Поклонники фантастики всегда так одеваются?

Он вдруг испытал радость, что его джинсы и рубашка, по крайней мере, чисты, хоть и помимо его воли. — Рабочая одежда, — объяснил он.

— О, а что за работа?

— Фотография, — бросил он, скрывая секундное замешательство за одной из своих самых обаятельных улыбок. Обычно эта выдумка срабатывала: большинство девушек мечтают попозировать. — Но они не захватили сюда мои камеры и прочее барахло, так что, пожалуй, я тут так же бесполезен, как и вы.

— О, — сказала она, вставая, — я не думаю, что я так уж бесполезна. Я не захватила свой барометр, но голова-то по-прежнему при мне.

Бросив книгу в кресло, она повернулась и ушла в клетку, двигаясь в своем простом платье, как гибкая тростинка.

— Эй, Джанетт… я не хотел… просто…

Изнутри донесся ее голос:

— Через час двери опять закрывают.

И как бы в насмешку, дверь за ней закрылась, одна из всех.

От нечего делать он шагнул во дворик и взял в руки ее книгу. Она называлась «Планирование эксперимента», некоего сэра Рональда Фишера, и первая фраза, на которую наткнулся Карл, гласила: «Действительно, можно утверждать, что вероятность того, что искомое математическое ожидание данной выборки не превышает некоторого заданного предела, в точности равна P, а именно Pr(u < x + ts) = P, для всех значений P, где t заранее известно (и табулировано в функции P и N).» Карл торопливо бросил тонкую книжку. Интересно, лениво подумал он, Джанетт захватила книгу с собой, или ее предоставил корабль, но тут же выбросил эту мысль из головы. Начинало казаться, что все девчонки, с которыми он встречался на корабле, рождены для того, чтобы испортить ему настроение.

Огорченный собственной незначительностью он вспомнил предостережение девушки и быстро обернулся к проходу, по которому пришел сюда. Проход уже был закрыт. Неужели он отрезан? В парке внизу находились люди, с которыми он не прочь был бы поговорить — но конечно, не сейчас. Он помчался по эспланаде.

Он отыскал свою клетку почти интуитивно и вбежал туда буквально за пять минут до того, как дверь во дворик задвинулась. Теперь ему было о чем подумать, но он не решался к этому приступить, не только потому, что эти размышления вызывали тягостное чувство, но и потому, что несмотря на теории Джанетт насчет времени и памяти, он по-прежнему опасался, что Лавель и ее приятель могут читать его мысли. В конце концов, опыт пока что подтверждал все три теории.

А как насчет другой двери? Ему все больше начинало казаться, что она для него не предназначалась. Ему сказали, что он не может покидать клетку, и доступ в парк на один час был всего лишь доступом в клетку большего размера, а не разрешением слоняться повсюду. Наверняка, наружная дверь оказалась незапертой случайно. А если так, и если она до сих пор открыта, он еще может ей как-то воспользоваться….

Он застыл, ожидая, что чужаки, читающие его мысли, сейчас перебросят его в другой день. Но ничего не случилось. Наверно, они могли читать мысли, но не делали этого в данный момент. Не могут же они читать мысли каждого весь день напролет; они пришельцы, и очень могущественные, но во многих важных аспектах они явно похожи на людей. Ну ладно. Попробуем наружную дверь еще раз. Ему ужасно не хотелось этого делать, но ситуация начинала его бесить, а заменить мужество он мог только яростью.

И в конце концов, что ему сделают, если поймают, вышвырнут отсюда? Ну их к черту. Вперед.

И снова дверь с готовностью открылась.

4

Коридор был пуст, как всегда; пандус, ведущий в парк уже закрыт. Он двинулся дальше по длинному, плавно поворачивающему коридору, явно огибавшему парк и расположенные вокруг него клетки. Один раз он остановился и приложил ухо к одной из дверей. Он ничего не услышал, но заметил кружок с тремя отверстиями, похожий на схематическое изображение кегельбанного шара, как раз в том месте, где у обычной двери располагался бы замок для кого-то ростом с Бранда.

Это заставило его задуматься. Он, крадучись, двинулся дальше. Значит металлическим людям нужны ручки и замки! То есть, они не могли прыгать в пространстве так уж чудесно, а только хотели заставить вас думать, что они это могут. В чем бы ни заключался трюк, это не телепортация и не перемещение во времени. Это просто иллюзия, или что-то иное, связанное с сознанием, как и подозревали Карл и Джанетт: стирание памяти или чтение мыслей. Но что именно?

Он прошел примерно с милю, когда эллиптический коридор сделал поворот и начал расширяться. Освещение тоже изменилось: свет казался ярче и естественнее. Он входил в какую-то другую зону, но почему-то не стал останавливаться, чтобы осмотреться — отметил только, что внутренний изгиб коридора остался справа, но это ни о чем не говорило — он чувствовал, что приближается к передней части корабля.

Вскоре после того, как он заметил эту перемену, перед ним предстало ответвление: узкая невысокая металлическая лестница, ведущая к подвесному мостику вдоль левой стены. Он инстинктивно свернул — перед лицом неизвестности нужно прятаться и подглядывать исподтишка!

По мере того, как он шел по изгибающемуся наружу мостику, пространство перед ним становилось все обширнее, и через несколько минут он увидел, что не ошибся, предположив, что идет к носу корабля. Мостик уходил наверх и огибал большое помещение, имеющее форму веера, открытого с этого конца, и заканчивающееся огромным панорамным окном, сквозь которое на бесчисленные приборы лился дневной свет. В правой части комнаты располагался отдельный небольшой пульт управления, с тремя группами кнопок, размещенных в виде трех овалов, а над всем этим высился большой циферблат, похожий на тот, что Карл заметил, впервые очнувшись в электроэнцефалографической лаборатории корабля. Сходство с кабиной пилота реактивного авиалайнера не давало возможности усомниться: это была корабельная рубка.

Но его взору предстало нечто более важное. Бранд — или кто-то очень на него похожий — сидел перед главным пультом управления в одном из двух массивных вращающихся кресел, его серебряная кожа отбрасывала падающий из окна свет маленькими зайчиками на стены по обе стороны от него. Время от времени он наклонялся и что-то нажимал, но в основном, он, похоже, сейчас не был перегружен работой. У Карла возникло впечатление, только усиливаемое редкими движениями, что он чего-то ждет — как кошка, следящая за резиновой мышкой.

Интересно, подумал Карл, как давно он тут находится. Судя по освещению, заканчивалось утро, или начинался день — угадать было невозможно, а разобраться в чужих часах Карл не мог.

Движение справа привлекло внимание обоих мужчин. Это появилась черная металлическая женщина: Лавель. Тут уж Карл не сомневался ни капельки, в свое время он рассмотрел ее куда лучше, чем ее приятеля. Подняв в приветствии руку, она подошла и уселась в другое кресло, и парочка начала тихую беседу, иногда прерываемую негромким смехом, от которого Карлу почему-то становилось не по себе, он не пытался анализировать почему. Хотя он мог разобрать часто повторяющиеся последовательности звуков, а иногда и целую фразу, но язык не был английским, испанским или французским, а он мог узнать только эти языки; он был достаточно плавным, в отличие от германских или славянских языков. Несомненно, корабельный язык, подумал Карл.

Их тени на палубе постепенно становились длиннее, значит перевалило за полдень. Эти две прогулки по коридору заняли больше времени, чем он предполагал. Он уже начинал чувствовать голод, когда произошло нечто, заставившее его напрочь забыть о своем желудке.

По мере разговора голоса металлических людей становились все тише и чуть более хриплыми. Вдруг Бранд наклонился вперед и вновь коснулся пульта, и мгновенно, как распускаются цветы при покадровой съемке, металлические костюмы — ага, это все-таки костюмы! — раскрылись и будто растворились в креслах, оставив их обоих абсолютно обнаженными.

Вот сейчас бы на них наброситься, но Карл был совершенно уверен, что ему не справиться с обоими. Вместо этого он просто наблюдал, благодарный за место в ложе. Что-то в девушке тревожило его, помимо наготы, и вскоре Карл понял, что именно. Если не считать отсутствия волос, она очень походила на самую первую девушку, с которой он провел время, прикинувшись фотографом, это сходство усиливалось ее позой в кресле.

Очевидно, эта поза подействовала и на Бранда тоже. Мягким движением он встал, и взяв девушку за руку, заставил встать и ее. Она, не сопротивляясь, прильнула к нему, но через мгновение со смехом вырвалась и указала на меньший пульт управления, тот, что с часами. Бранд раздраженно бросил что-то, усмехаясь, направился к пульту и…

…В помещении было темно и пусто. В изумлении моргая, Карл попробовал пошевелиться и обнаружил, что его мышцы затекли, будто он пролежал на металлическом карнизе в одной позе всю ночь.

Похоже, в руках у него теперь был ключ к разгадке.

Он начал разминать затекшее тело, начиная с пальцев рук и ног, одновременно оглядывая рубку. В помещении стояла не абсолютная темнота; на пультах управления поблескивало множество маленьких звездочек, а в огромное окно заглядывал очень бледный рассвет. Большая стрелка на циферблате часов переместилась на полные девяносто градусов.

Почувствовав, что он готов принять бой, если придется — не считая голода, с которым он ничего не мог поделать — Карл вернулся к лестнице и спустился в рубку, направляясь прямиком к меньшему из двух пультов. Теперь он нисколько не сомневался, что означали эти три овала кнопок. Если он и разбирался в каких-то диалогах, неважно на каком языке, так это в диалогах житейских. Ясно как день, что последние две фразы обнаженных металлических людей звучали примерно так:

ЛАВЕЛЬ: А вдруг кто-нибудь (мой муж, командир, доктор, босс) войдет?

БРАНД: О, черт, я (запру дверь, сниму телефонную трубку, выключу свет) сейчас!

Отключка.

Бранд сделал вот что: усыпил всех на борту. Без костюмов он и Лавель, несомненно, не были подвержены тому воздействию, которое он применил, и могли вволю наиграться в свои игры. Классный трюк; Карл был бы не прочь ему научиться — и он считал, что сейчас сделает это.

Поскольку сам Карл сейчас бодрствовал, ясно, что и другие пленники тоже не спят; возможно они освобождались автоматически по часам утром и также автоматически погружались в сон после ужина. Также не было сомнений, что воздействие на пленников не зависело от наличия на них металлических костюмов или нахождения их в клетках, ведь Карл отключился прямо на трапе, и о его присутствии почти наверняка не подозревали. Костюмы, по-видимому, служили командиру средством управления экипажем — а это означало, что Бранд (или Бранд и Лавель) хозяин этой лавочки, поскольку пульт был слишком могущественным средством, чтобы позволить кому попало баловаться с ним. Карл потер руки.

Один из этих трех овалов должен означать экипаж, другой клетки, а третий — ну, черт знает, кем управляют эти кнопки — может быть экипажем и пленниками одновременно. Но овал посредине состоял из наименьшего числа кнопок, так что, наверно, можно держать пари, что он управляет клетками. Но как это проверить?

Глубоко вдохнув, Карл методично нажал все кнопки до последней в левом овале. Ничего не произошло. Поскольку сам он сейчас не валялся на палубе без сознания, можно было предположить, что экипаж вновь крепко спит — за неизбежным исключением тех, кто снял свои костюмы, любовников, например.

Теперь к тому овалу, где кнопок меньше. Стараясь напоминать себе, что теперь в его распоряжении куча времени, Карл, до боли напрягая память и считая на пальцах, прикинул, где находится кнопка, соответствующая его клетке. Затем, начиная с кнопки через одну от нее, он вновь прошелся по всему кругу и остановился за одну кнопку до той, которую считал своей.

Прошло немало времени, и сошло немало пота, прежде чем он заставил себя прикоснуться к этим кнопкам, но наконец, затаив дыхание, он нажал их обе одновременно, следя при этом за часами.

Он не упал, и стрелки часов не изменили положения.

Корабль принадлежал ему.

У Карла не было ни малейших сомнений, как им распорядиться. У него были миллионы старых счетов, которые следовало свести, и он собирался чертовски при этом повеселиться. Никакая сила на Земле не сможет его остановить, когда у него в руках такой инструмент.

Конечно, ему понадобится помощь: чтобы кто-то с ним вместе разобрался в пульте управления, кто-то с научным складом ума и техническими навыками, вроде Джанетт. Но помощника надо выбирать осторожно.

Мысль о Джанетт заставила его почувствовать себя мерзавцем, но это чувство почему-то доставило ему удовольствие. Она чересчур задавалась. В других клетках тоже могут оказаться женщины; а прерванная сцена вчерашнего вечера привела его в еще большее расстройство. Ну, ладно; сначала займемся женщинами, к старым счетам вернемся потом.

5

Утро было в разгаре, когда он вернулся в рубку, но прошло не так много времени, как он ожидал. Он начал с Джанетт. Пришлось разбираться, как работает тот замок с тремя дырками в ее двери.

Это оказалось совсем не простым делом. Он ковырялся с замком час, прежде чем тот неожиданно ушел внутрь под рукой и дверь открылась.

Женщин в клетках оказалось немного, но либо они от клетки к клетке становились все менее привлекательными, либо недавнее возбуждение и стресс отняли у него больше физических сил, чем он думал. Иначе, без сомнения, он смог бы запросто завершить свою программу, может даже пройтись по второму кругу. Ну ладно, времени у него полно. Сейчас ему нужна была помощь.

Первым делом следовало каким-то образом отключить часы. Это оказалось легко: красная клавиша под ними просто остановила их. Поскольку, очевидно, никто не входил в рубку за время его отсутствия, весь корабль теперь находился в постоянной коме.

Затем он отсчитал кнопку Джанетт и нажал ее. Это должно было разбудить девушку.

Джанетт уже оделась и смотрела на него с удивлением.

— Как тебе это удалось? — спросила она. — Что случилось с телефоном? Где еда? Ты сделал какую-нибудь глупость?

Он чуть не обругал ее, но сообразил, что не время затевать ссору, и вместо этого изобразил свою лучшую улыбку из серии «хозяин положения», как если бы только-только начинал ее обхаживать.

— Не совсем, — бросил он. — Но я взял на себя управление кораблем. Не возражаешь, если я войду?

— Управление кораблем? Но… ну, конечно, входи. Ты все равно уже вошел.

Он прошел вперед и уселся за ее стол. Она отпрянула от него, лишь чуть-чуть, но довольно явственно.

— Объясни, — потребовала она.

Он не стал этого делать, а изложил всю историю вкратце с самым честным и искренним видом, какой мог изобразить. Как он и ожидал, она стала задавать конкретные технические вопросы, от большинства из которых он уклонился, и ее манера превосходства постепенно сменилась сильным интересом.

Но все равно, стоило ему сделать малейшее движение, чтобы встать, она слегка отступала от него, по ее лицу пробегало выражение замешательства, но затем вновь исчезало, по мере того, как он сообщал ей новые подробности. Он, в свою очередь, недоумевал. Хотя навязанный кораблем сон ослабил ее реакцию — а на самом деле, Карл догадывался, сон только помог — он был уверен, что утром она не проснулась ни на секунду, а следовательно, ей не в чем было его винить. Но, без сомнения, она знала, где-то в подсознании, что с ней что-то произошло, и связывала это с Карлом. Что ж, может это, в конце концов, и к лучшему; надрезанный пирог черствеет быстро.

Когда он закончил, она с неохотой выдавила:

— Ты очень наблюдательный и быстро соображаешь.

— Не так уж быстро. У меня ушло на это все утро.

Вновь промелькнуло выражение замешательства. — Ты получил нужный ответ вовремя. Быстрее и не требуется. Ты разбудил кого-нибудь еще?

— Нет, только тебя. Я здесь никого не знаю, и я решил, что ты сможешь мне помочь. Кроме того, я не хотел, чтобы толпа вырвавшихся на свободу пленников носилась по кораблю, пиная экипаж и нажимая кнопки.

— Да-а-а. Вполне разумно. Должна сказать, ты меня удивляешь.

При этих словах Карл не мог сдержать ухмылки, но постарался придать ей застенчивый вид. — Ну, что, по-твоему, мы должны сейчас сделать?

— Следует разобраться в главном пульте управления. Посмотреть, сможем ли мы управлять кораблем без помощи кого-нибудь из экипажа — и сколько помощников из клеток нам для этого понадобится.

— Да, — сказала она, подумав. — Мне кажется, что главный пульт управления должен быть так же рационален, как пульт сна. И эти два человека — Бранд и Лавель — при необходимости могли оттуда управлять кораблем одни; в противном случае, угроза отключения остального экипажа не имела бы достаточного веса. Интересная же, должно быть, у них социальная система. Не нравятся они мне.

— Мне тоже, — с энтузиазмом согласился Карл. — Ненавижу людей, которые бьют своих слуг.

Брови Джанетт в удивлении поднялись. — Экипаж не может состоять из слуг. Они носят металлические костюмы — мощный инструмент в чьих угодно руках — и могут снимать их, когда заблагорассудится, если хотят уклониться от принудительного сна. Но по-видимому, они этого не делают. Они не могут быть слугами; скорее они покорные рабы, которые даже не помышляют изменить свой статус, разве что сменить хозяев. Но это не самая важная проблема.

— А какая самая важная?

— Почему эти кнопки заставляют спать нас? Мы же не носим костюмов.

Поскольку именно эту загадку Карл очень хотел решить тайно и только для себя, он ужасно не хотел, чтобы Джанетт об этом думала; но так как у него не было ни малейших догадок на этот счет, он решил, по крайней мере, осторожно выяснить ее мнение, прежде чем пытаться отвлечь ее от этой мысли. Он спросил:

— Есть какие-нибудь соображения?

— В данный момент нет. Да… у тебя болела голова, когда ты впервые проснулся здесь?

— До сих пор болит, — сказал он, слегка похлопывая себя за ухом. — А что? Это что-нибудь означает?

— Вряд ли, мне нужно взглянуть на пульт, вот и все. Нужно внимательно его изучить.

— Конечно. Сюда.

Она изучала пульт очень тщательно, вызывая раздражение Карла. Он уже давно был уверен, что осмотрел все, что можно, а она снова и снова возвращалась к какой-то небольшой группе приборов, которую уже разглядывала раза три-четыре, и вновь изучала ее, будто видела впервые. Она не делилась своими выводами, лишь иногда выражая удивление или интерес; на его вопросы она отвечала одно и то же, «Я пока не знаю». Лишь один раз, после того, как она минут двадцать простояла, склонившись над панелью с движущимися магнитными лентами, Карл удостоился другого ответа, «Не заткнешься ли ты секунд на десять?»

Тем временем, солнце двигалось к полудню, и Карл начал болезненно чувствовать, что он ничего не ел со вчерашнего завтрака. Каждая лишняя минута без пищи усиливала его раздражение, снижала внимание и подтачивала терпение. Может девушка получала какие-то результаты, а может и нет, но он проникался все большей и большей уверенностью, что она его просто дурит. Она что, не понимает, кто здесь хозяин?

Может она думает, что ей удастся броситься к панели сна и отключить его? Пусть только попробует, он собьет ее с ног. Он старался не отходить далеко от панели; он был настороже.

Вдруг она выпрямилась и села в одно из массивных вращающихся кресел. Оно тут же начало сдирать с нее одежду. Хотя Карл ничего не рассказал ей об этом фокусе, она вскочила так быстро, что материя успела лишь в клочья порваться по краям. Она задумчиво осмотрела кресло, но ничего не сказала. Почему-то это молчание особенно обеспокоило Карла.

— Что-нибудь нашла? — резко спросил он.

— Пожалуй, да. Для управления требуется три человека, но в крайнем случае, справятся и двое. Я думаю, обычно они используют пятерых, но двое из них находятся в резерве.

— А один человек справится?

— Исключено. Тут три поста: пилот, инженер, штурман. Если очень нужно, пилотом и штурманом может быть одно лицо. Но без инженера нельзя. Корабль работает от генератора на эффекте Нернста, весьма сложном виде ядерного водородного синтеза. На холостом ходу генераторы работают без проблем, но когда они развивают полную мощность, за ними нужно следить — более того, требуется поистине рука настоящего музыканта, чтобы на них играть.

— Ты смогла бы?

— Не хотела бы даже пробовать. Может быть после месяца осторожных муравьиных шажков. Но если эта штука взорвется на такой высоте, она разнесет все Западное побережье — как минимум. В Тихом океане жуткое количество водорода; даже представить трудно, что может натворить нернстовская шаровая молния.

— Хорошо.

Она повернулась к нему, сдвинув брови. — Что в этом хорошего? Что ты, вообще, задумал?

— Ничего особенно страшного, — сказал он, стараясь ее утихомирить. — Я сейчас скажу. Самое главное, ты выяснила, как достать жратву? Я умираю с голода.

— Да, как раз для этого предназначен третий овал на панели сна — блокировка телефонной связи. У края пульта находится потенциометрическая система, с помощью которой можно управлять чем угодно — подачей пищи, телефонами, дверями, и так далее. Если ты на секунду отойдешь, я тебе покажу.

— Минутку, — сказал он. — Не то, что я тебе не доверяю, Джанетт, но ты знаешь, такое дело — сейчас эта штука в моих руках, и мне не хотелось бы ее выпускать.

— Резонно. И что ты намереваешься с ней делать?

— Не знаю, нужно сначала в ней получше разобраться. Во-первых, как оглушают пленников без всяких костюмов?

— Нет, — сказала она.

— Что значит, нет? — рявкнул он, чувствуя, как в нем снова нарастает раздражение. — Послушай, девочка…

Он спохватился, но понял, что уже поздно. Она со спокойным любопытством наблюдала, как он пытается успокоиться, а потом сказала:

— Продолжай. Это был настоящий хохот гиены.

Он сжал кулаки, но снова заставил себя расслабиться, зная, что она наблюдает за происходящим. Он выдавил:

— Извини. Я устал и голоден. Постараюсь больше на тебя не рычать. О'кей?

— О'кей. — Но больше она не сказала ни слова.

— Так как насчет эффекта отключки?

— Извини. Я больше не буду отвечать на вопросы, пока не услышу ответ на свой. Всего один и очень простой. Когда ты действительно овладеешь кораблем — а без меня тебе это не удастся — что ты собираешься с ним делать? Ты все время повторяешь, что скажешь «сейчас». Вот и скажи.

— Ладно, — сказал он с раздражением. — Ладно. Но помни, ты сама об этом попросила. Если тебе не понравится — я не виноват. Я хочу воспользоваться этим кораблем, чтобы навести порядок. Поджигатели войны, пуритане, легавые, снобы, жлобы, бюрократы, вояки, бэрчисты, фашисты… все кто выступает против чего-либо, свое получат, прямо по сусалам. Я собираюсь разнести всех власть имущих, отсюда до Токио. Если они меня поддержат, о'кей. Если нет, к черту! Не смогу усыпить их, взорву. Я буду сражаться за свободу для всех, полную свободу и сразу. Лучшего случая не представится. Лучшего оружия, чем этот корабль, не будет. И лучшего человека, чем я, не найдется.

Его голос чуть упал. Мечта обретала почву под ногами.

— Ты чертовски хорошо знаешь, что случится, если я дам захватить этот корабль Пентагону или легавым. Они утаят его — спрячут — сделают из него оружие. Холодная война еще больше усилится. А эта сонная штуковина — они с ее помощью будут управлять всей нашей жизнью. Будут за нами следить. Шляться по нашим хатам. Шпионить. И все такое прочее. Теперь у нас есть шанс установить справедливость. Именно это я и собираюсь сделать!

— Почему ты? — спросила Джанетт. Голос ее звучал очень рассеянно.

— Потому что я знаю, какова жизнь неудачника. Я через все это прошел. Меня унижало каждое дерьмо, которое ходит по земле. А у меня долгая память. Я помню каждого из них. Каждого. В голове у меня есть имя каждого, прозвище каждого и адрес. С такой штукой, как этот корабль, я могу отыскать любого из них и расплатиться. Никаких исключений. Никакой пощады. Только Справедливость. Реальная, чистая, простая штука.

— Звучит неплохо.

— Еще бы.

— А как насчет Советов? Я что-то не заметила их в твоем списке.

— О, конечно; я ненавижу коммунистов. А также милитаристов — именно Пентагон, для начала, втянул нас в эту кашу, ты же знаешь. Свобода для всех — одним ударом!

Казалось, она обдумывала сказанное. — Женщин тоже?

— Конечно, женщины! К чертям двойной стандарт! С обеих сторон!

— Я не вполне понимаю тебя, — удивилась она. — Я думала, что двойной стандарт имеет только одну сторону — мужчинам можно, а женщинам нельзя.

— Знаешь, это не так. Именно женщины хозяева положения — им всегда можно, именно они всегда говорят «нет». Настоящая свобода у них.

— И как ты собираешься это исправить? — спросила она каким-то сонным голосом.

— Я… ну, у меня не было случая подумать об этом…

— Мне казалось, что ты довольно много об этом думал.

Джанетт уверенно пошла от пульта управления к коридору. Изорванное платье развевалось полосами. Карл положил палец на ее кнопку.

— Стой!

Она остановилась и обернулась, прикрывая рукой бедра, смешная скромность, учитывая все обстоятельства.

— Что?

— Мне наплевать, что ты думаешь. Если ты не врубилась, твоя забота — извини, начальник. Но ты мне нужна, и я тебя получу.

— Нет, не получишь. Ты можешь усыпить меня, но ты меня не получишь.

— Получу. Я могу тебя разбудить. Я не дам тебе еды. Ты всю жизнь проведешь в своей клетке — голодная и без сна. А тем временем я поиграю с пультами. Может быть, я разбужу кого-нибудь еще, кто захочет помочь. Может даже кого-то из экипажа. А может я ошибусь и все взорву — если ты не вешала мне лапшу насчет этого. Подумай об этом некоторое время. Помогай, или взлетишь к чертовой матери! Как тебе?

— Я подумаю, — ответила она и пошла прочь.

Карл в ярости прикусил язык и повернулся к главным пультам. Эти доброхоты. Все они, по сути, одинаковы. Дай им возможность сделать что-то, как у них поджилки трясутся.

Теперь он сам должен был принимать решения. Неплохо бы узнать, где найти Лавель. Но было приятнее считать, что Джанетт в нем чертовски ошибалась. Теперь у него появилась цель, и он был выше подобной ерунды, во всяком случае, сейчас. Когда он покорит мир, он найдет и получше, чем любая из них.

Злясь от голода, он царапнул ногтями по ярким маленьким лампочкам.

6

Но в конце концов ему пришлось признать, что большинство его угроз были просто бравадой. Приборы и органы управления на панели явно располагались логичными группами, но не имея технической подготовки, он не мог даже в общих чертах понять их назначение; и хотя везде были надписи, сам их шрифт представлял для него такую загадку, как осциллограмма — на которую они сильно походили.

Кроме того, его умственные способности отнюдь не улучшились от того, что он больше суток провел без пищи. Он решил, что лучше быть благоразумным. Единственным другим выходом было разбудить кого-то из членов экипажа, надеясь, что случайный выбор падет на раба, а не на офицера, и попытаться заставить его прочитать надписи; но риск был очевиден, и Карл боялся. Если только он действительно не хотел взорвать эту лавочку — а он таких намерений не имел — ему ничего не оставалось, кроме как еще раз попытаться поладить с Джанетт.

Она не выглядела такой изможденной, как он надеялся, но все-таки, она и ела и спала не так давно, как он. Одновременно осознавая, что он не только изможден, но и грязен, он сделал еще одну попытку внушить доверие.

— Послушай, мне очень жаль, что я тебя напугал. Я устал, голоден, и вообще, на пределе. Давай все обсудим еще раз, спокойно, как цивилизованные люди.

— Я не разговариваю с уголовниками, — холодно сказала она.

— Я тебя не виню. С другой стороны, пока ты сопротивляешься, мне придется как-то тебя держать в рамках. Ты единственный из пленников, который знает столько же, сколько и я. Черт, о некоторых вещах ты знаешь больше меня.

— Последнее, что я слышала, ты не просто собираешься держать меня взаперти. Ты собирался меня мучить.

— Что? Я такого не…

— Без сна, без еды — как еще это называется? Наказание? Убеждение?

— Ну, ладно, — сказал он. — Я был неправ. Почему бы не начать сначала? Ты скажешь мне, как снова включить доставку еды, и я это сделаю. Тут нет ничего страшного. Мы оба только выиграем.

— Верно, ты же голоден. Ладно, нужно повернуть ручку на краю пульта сна, как я тебе говорила. Я не уверена, но по-моему, третье деление влево — то есть, против часовой стрелки.

— Хорошо. Я прослежу, чтобы тебя накормили, а потом, возможно, поболтаем еще.

У двери он резко обернулся. — Но если ты меня обманула, если это третье деление разбудит всех, или что-нибудь подобное…

— Гарантий дать не могу, — холодно сказала Джанетт. — Это только мое предположение. Но я не больше тебя хочу, чтобы экипаж проснулся. Ты не мед, но они мне нравятся еще меньше.

Сказанное прозвучало особенно оскорбительно из-за своей прямоты. Вернувшись в рубку, он установил ручку, как было велено, и помчался в свою клетку проверить результат. Корабль незамедлительно доставил заказанные блюда, и Карл до отвала наелся. В дополнение он заказал бутылку бренди. Он пока был полон решимости разобраться в панелях управления самому, а при такой усталости немного смазки пошло бы только на пользу.

Проходя мимо двери Джанетт, он постучал, но ответа не дождался.

— Джанетт! — закричал он. — Джанетт, столовая работает!

По-прежнему, тишина. Может металлическая дверь не пропускает звук? Затем он разобрал еле слышное всхлипывание, потом еще.

Он пошел дальше, удовлетворенный. Он слегка удивился, обнаружив, что она может плакать — до сих пор она казалась твердой, как гвоздь, кроме как во сне — но это только пойдет ей на пользу. Опять же, приятно было знать, что у нее есть предел; в конечном итоге это поможет ее убедить. А пока что она слышала, как он объявил о включении подачи пищи, и должна изменить мнение о нем в лучшую сторону.

Он шагал по коридору, весело насвистывая «Фоллаут-блюз» сразу в двух тональностях.

В окно рубки заглядывала глубокая ночь, и уже давно, когда он решил признать свое поражение — временное, конечно. Бренди немного убавил ему торопливости и прибавил самоуверенности, но не добавил ни технических знаний, ни разумных идей. И вдруг все поплыло перед глазами, и его неудержимо потянуло в сон. К тому же усилилась головная боль.

Не будет никакой опасности, если немного вздремнуть. Все остальные и так спят, кроме Джанетт, а она заперта. Конечно, она крепкий орешек и может придумать способ выбраться. Лучше бы ее отключить. Она и сама, наверняка, только обрадовалась бы. Это даст ему два плюса для начала следующего разговора.

Он нажал кнопку, которая управляла Джанетт, а затем, избегая стриптизных кресел, удобно свернулся под большой панелью.

Проснулся он медленно и естественно; он почти забыл это ощущение, насильные пробуждения корабля вызывали у человека чувство резкого выскакивания из небытия, и некоторое время просто наслаждался им. В конце концов, никакой опасности не было. Корабль принадлежал ему.

Но нынешнее утро оказалось непривычно шумным: отдаленный рев двигателей, а иногда, еще более отдаленный шум голосов…

Голоса! Он в тревоге вскочил.

Он уже не находился на борту корабля.

Он увидел залитую солнцем маленькую комнату, явно казарменного вида, с зарешеченным окном, единственную обстановку которой составляла узкая койка, с которой он только что вскочил. Он был одет в пижаму военного госпиталя, а коснувшись лица, обнаружил, что чисто выбрит — от бороды не осталось и следа — и по-солдатски коротко подстрижен. В ногах постели лежал аккуратно сложенный казенный темно-бордовый больничный халат.

Снаружи снова взревел двигатель самолета. Сыпля проклятьями, Карл бросился к окну.

Он действительно сидел под замком возле военного аэродрома, какого именно, кто знает, но во всяком случае американского. Это был большой аэродром с интенсивным движением.

А прямо перед Карлом, на земле, стоял чужой космический корабль. Он находился милях в трех, но все равно был столь огромен, что закрывал большую часть горизонта.

Он был захвачен — а вместе с ним и Карл Уэйд.

Карл не стал терять время на догадки, как это случилось, и на оплакивание своих рухнувших фантазий, в которые, как вдруг стало ясно, он никогда по-настоящему не верил. Единственное, что занимало его в данный момент — выбраться!

Он метнулся к двери, убедился, что она заперта, и стал ее в ярости трясти.

— Эй! — отчаянно орал он. — Выпустите меня! Вы не имеете права… я гражданский человек… гражданин…

Замок щелкнул у него под рукой, Карл отпрыгнул, раздался громкий звук отодвигаемого засова. Дверь распахнулась, и вошла Джанетт в сопровождении двух здоровых бесстрастных настороженных полисменов Военно-воздушных сил. Девушка выглядела свежо и мило, но ее волосы тоже были коротко подстрижены с одной стороны, и под этим ухом виднелась приклеенная липкой лентой повязка.

— Доброе утро, — произнесла она.

Он продолжал отступать назад, пока не уселся на койку.

— Мне следовало догадаться, — сказал он. — Итак, ты взяла верх и продала.

— Продала? — удивилась она, сверкая глазами. — Мне нечего было продавать. Я не могла должным образом управлять кораблем, и передала его людям, которые могли. Моим людям — кому же еще?

— Ну, ладно, значит струсила, — сказал Карл. — Это одно и то же. Что вы собираетесь сделать со мной?

— Мне сказали, что тебя допросят и отпустят. В твоих кругах вряд ли кто поверит твоим рассказам. На случай, если к тебе заявится какой-нибудь репортер, Пентагон уже договорился об интервью с «Таймом». Они охарактеризуют твои высказывания, как чистую фантастику, и это сведет тебя на нет, как свидетеля.

— И это все? — удивился он.

— Достаточно. Тебя не обвиняют ни в каких преступлениях. Конечно, я подозреваю, что ты совершил преступление в отношении меня — но учитывая, что я при этом даже не проснулась, его можно рассматривать как чисто символическое; так, ребячество.

Это был слишком уж сильный удар по его гордости, но он не собирался учить ее уму-разуму в присутствии этих двух здоровенных лбов. Он спросил угрюмо:

— Как тебе это удалось?

— Я выяснила, как металлические люди погружали нас в сон без костюмов. Когда нас доставили на борт, они хирургическим путем установили маленький приемник сонных волн, прямо на черепе — за правым ухом. От этого и головная боль.

Карл машинально потер шею. Головная боль исчезла; остался лишь аккуратный безболезненный шрам.

— И что ты сделала?

— Я удалила его, с твоей помощью. Когда ты снова включил подачу пищи, я заказала жесткий бифштекс и получила с ним вместе острый нож. Если бы металлические люди не спали, они, наверняка, не допустили бы этого, но у компьютеров нет мозгов. И я вырезала это устройство. Как только мне удалось остановить кровотечение, я отправилась в рубку, нашла тебя спящим под панелью управления и нажала твою кнопку. Остальное было очень просто.

Он вспомнил тихие всхлипывания, которые слышал тем вечером, проходя мимо ее двери. А он думал, что она раскисла!

Хуже всего, что в подобных обстоятельствах, он никогда не сделал бы такого. Он боялся крови, особенно собственной.

— Джанетт… почему ты это сделала?

Она долгое время молчала и наконец спросила:

— Ты веришь в бога?

— Конечно, нет! — воскликнул он с негодованием. — А ты?

— Я не знаю, верю или нет. Но в одном я была уверена, с самого начала: из тебя вышла бы чертовски плохая замена богу.